Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2013
© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2013
«Всадник» – так можно перевести с английского второе имя Генри Райдера Хаггарда (1856–1925), писателя с вполне благополучной, на первый взгляд, судьбой. Он был творцом целых миров, прославленным автором тридцати шести авантюрно-приключенческих романов, которыми зачитывался весь мир, и основоположником жанра фэнтези – наряду с Эдгаром По и Джоном Р. Р. Толкиеном. Южная Африка, куда он попал еще юношей, стала для Хаггарда неисчерпаемым источником тем и сюжетов, пейзажей и необычных человеческих типов, но главное – вселила в его душу мечту о затерянных землях и неведомых расах и народах, которая и стала главным «мотором» его творчества.
Генри Хаггард родился в городке Браденеме в английском графстве Норфолк в семье сквайра Уильяма Хаггарда – дворянина и землевладельца. Он был восьмым по счету из его десяти детей. Юноша получил достойное образование, а когда ему исполнилось девятнадцать, влюбился в дочь жившего по соседству сквайра – Лили Джексон и впоследствии пронес эту романтическую любовь через всю жизнь. Однако отец решил, что жениться сыну рановато, и отправил его в Южную Африку, где Хаггард стал чиновником британской колониальной администрации – секретарем Генри Булвера, губернатора провинции Наталь.
Так отцовский здравый смысл разрушил единственную настоящую любовь будущего писателя и одновременно определил его творческую судьбу. Природа Южной Африки буквально заворожила Генри, а тоска по утраченной любви стала одной из ведущих тем его романов, воплотившись в странных и экзотических образах.
Африка подарила юноше упоительное чувство свободы: по роду деятельности ему довелось без конца странствовать по Наталю и Трансваалю, и его душа буквально впитывала безграничные просторы африканского вельда, дикую красоту неприступных гор и суровых каменистых пустынь. Его увлечения мало отличались от забав других английских колониальных чиновников – это были, преимущественно, охота на крупную дичь и поездки верхом. Однако, в отличие от большинства соотечественников, Хаггард интересовался обычаями и нравами коренных жителей этих мест – зулусов и готтентотов, их историей, преданиями и культурой. Ради этого он даже выучил зулусский язык и стал одним из немногих европейцев того времени, которые владели им в совершенстве.
К 1878 году Генри Хаггард стал управителем и регистратором Верховного суда в Трансваале, а годом позже подал в отставку, уехал в Англию, чтобы жениться на другой девушке, так как его первую возлюбленную уже успели выдать замуж. В конце 1880 года он вернулся в Наталь, намереваясь стать южноафриканским фермером. Однако фермерствовать ему довелось совсем недолго: уже в сентябре 1881 года он окончательно поселился в Англии, а спустя три года сдал экзамен, получил лицензию и стал практикующим адвокатом.
Но адвокатская практика для Хаггарда была лишь источником заработка, потому что больше всего на свете ему хотелось писать. Он испробовал свои силы – поначалу в публицистике, а затем в жанрах исторического, психологического и фантастического рассказа. За рассказами последовали романы, и первый же из них – это были «Копи царя Соломона» (1885) – принес начинающему автору известность и солидные гонорары. Хаггард смог перебраться в свое норфолкское поместье Дитчингем и целиком посвятить себя литературному труду.
Из-под его пера одна за другой выходили книги, отмеченные печатью таланта, неистощимой мощью воображения, масштабностью повествования и поразительным правдоподобием даже в описаниях вымышленных миров и культур. Особенно выделялись тринадцать романов, в которых центральным персонажем стал Аллан Квотермейн, белый охотник и искатель приключений. В них европейский читатель впервые так близко познакомился с затерянными в дебрях Африканского континента загадочными народами, руинами исчезнувших цивилизаций, архаическими культами, связанными с бессмертием и перевоплощением душ. Именно эта линия творчества Хаггарда сделала его предтечей современного фэнтези.
Удивительно, но, наряду с полными невероятных приключений книгами, в своих статьях, публикуемых в британских журналах, Хаггард воспевал сельскую Англию, размеренный и полный осмысленных забот уклад фермерской жизни, да и сам всерьез занимался сельским хозяйством. С годами он включился в политическую жизнь страны, в 1895 году баллотировался в парламент, а затем на протяжении двух десятилетий был членом и консультантом различных правительственных комиссий по делам британских колоний и сельскому хозяйству. Эти его труды были высоко оценены – в 1912 году Генри Хаггард был возведен в рыцарское достоинство, а в 1919 году награжден орденом Британской империи.
А тем временем на свет одна за другой появлялись книги, вошедшие в золотой фонд мировой приключенческой литературы. Среди них были такие шедевры, как «Она: история приключения» (1887), «Клеопатра» (1889), «Дочь Монтесумы» (1893), «Прекрасная Маргарет» (1907) и «Хозяйка Блосхолма» (1909).
Умер Генри Райдер Хаггард в Лондоне 14 мая 1925 года, но после его кончины увидели свет еще два романа из цикла, посвященного приключениям Аллана Квотермейна, – «Сокровища озера» (1926) и «Аллан и боги льда: история начал» (1927).
Так завершилась судьба этого необычного писателя. Хаггард прожил жизнь словно бы в двух измерениях: «скитаясь» в своих книгах по огромным историческим и географическим пространствам, где грохотали битвы и кипели нешуточные страсти, где обнажалась тайная изнанка обыденной жизни, и тут же вновь превращаясь в солидного владельца небольшой усадьбы, который был образцом английского консерватизма, деловитости и здравого смысла.
Книги Хаггарда по-прежнему дарят истинное наслаждение и уроки мужества юным читателям.
Хоть я и дожил до почтенного возраста, но за перо берусь впервые. Не знаю, что из этого выйдет и хватит ли у меня терпения довести задуманное до конца.
Оглядываясь на свою бурно прожитую жизнь, я не устаю удивляться, как много она вместила событий и переживаний. Я слишком рано был предоставлен самому себе, и оттого мне порой кажется, что живу я давным-давно. Мои сверстники еще бегали в школу, а я уже был вынужден трудиться – торговать всякой всячиной в Старой Колонии. С тех пор чем только не приходилось мне заниматься! Я торговал, охотился, воевал, но лишь менее года назад стал богатым человеком. Теперь у меня громадное состояние – я и сам еще не знаю, насколько оно велико. Однако ради этого я ни за что не согласился бы снова пережить то, что мне довелось испытать, даже если б заранее знал, что все закончится благополучно. Вообще-то говоря, запросы у меня довольно скромные, я человек не тщеславный и не терплю никакого насилия. И, говоря откровенно, мне изрядно поднадоели всяческие приключения. Что до писания книг – это дело тоже не по мне; образования у меня почти никакого, изредка почитываю Библию и разные истории…
И все же попытаюсь изложить причины, побудившие меня взяться за эту рукопись.
Во-первых, меня настоятельно просили об этом сэр Генри Куртис и капитан Джон Гуд. Кроме того, я, похоже, теперь надолго обосновался в Дурбане; заниматься мне все равно нечем, так как боли в левой ноге снова приковали меня к постели. Я мучаюсь ими с тех самых пор, как в нее вцепился тот проклятый лев. Уже зажившие было раны постоянно открываются, причем, как я убедился, ежегодно в одно и то же время. На своем веку я застрелил шестьдесят пять львов, оставшись живым и невредимым, и не досадно ли, что какой-то шестьдесят шестой измочалил мою ногу, как плитку жевательного табака!
Вдобавок у меня есть сын Гарри. Он – будущий врач, а пока работает в лондонской больнице; у парня хватает свободного времени, чтобы повесничать и бить баклуши. А я люблю порядок. И мне бы хотелось, чтобы Гарри познакомился с тем, что я пытаюсь здесь рассказать, – мне кажется, это будет удивительная и вовсе не скучная история. В ней нет ни любовных приключений, ни сентиментальных глупостей, а героями ее станут одни мужчины, за исключением разве что нежной Фулаты и зловещей Гагулы. Так что моему сумасбродному сынку совсем не повредит ее прочитать.
Однако не пора ли мне впрягаться в ярмо? Почва тут зыбкая, и у меня такое ощущение, что фургон моего повествования вот-вот увязнет в трясине по самую ось… И все-таки – с Богом! Берусь за перо!
«…Я, Аллан Квотермейн из Дурбана, джентльмен, приношу присягу и заявляю…»
Нет, пожалуй, показания в суде – не совсем подходящее начало для книги. И вообще, вправе ли я называть себя джентльменом? Вопрос не вполне ясный. Во всяком случае я им родился, хоть и был на протяжении всей своей жизни нищим торговцем и бродячим охотником. Да, мне приходилось убивать, защищая свою жизнь, однако я ни разу не запятнал рук невинной кровью. В мире много жестокости и низости; к сожалению, я сталкивался с этим постоянно. Я никогда не воровал, хотя однажды обманом выманил у некоего кафра целое стадо скота. И несмотря на то, что он тоже подложил мне изрядную свинью, я до сих пор чувствую угрызения совести…
Что ж, начну заново.
«…С тех пор как я впервые встретил сэра Генри Куртиса и капитана Джона Гуда, минуло около восемнадцати месяцев. Произошло это следующим образом. Во время охоты на слонов на Бамангвато дела никак не шли на лад, и в довершение всего меня свалила с ног жестокая лихорадка. Слегка окрепнув, я добрался до Алмазных россыпей, продал всю слоновую кость, что у меня была, вместе с фургоном и быками, рассчитался с чернокожими охотниками и сел в почтовую карету, направлявшуюся в Кейптаун. Там я прожил неделю в гостинице, где, кстати, меня обсчитали, и осмотрел все городские достопримечательности. Ботанический сад Кирстенбош, по моему мнению, прекрасен и приносит стране немало пользы, а знаменитое здание парламента, которое я тоже повидал, не произвело на меня никакого впечатления.
В Наталь я решил вернуться на пароходе «Данкелд». Судно стояло в доке в ожидании прибытия британского «Эдинбург Кастл». Я оплатил проезд и поднялся на пароход вместе с пассажирами, которые в тот же день прибыли из Англии; мы снялись с якоря и вышли в море.
Уже на борту двое из вновь прибывших сразу привлекли мое внимание. Один был джентльменом лет тридцати – мне, признаться, еще ни разу не приходилось встречать мужчину такого богатырского сложения. Его красивое лицо с правильными чертами, обрамленное густой бородой, и серые, глубоко посаженные глаза излучали спокойствие и добродушие; густые волосы были цвета влажной соломы. Он чем-то напоминал древнего викинга-датчанина: глядя на этого великана, стоявшего у трапа, я представил, что если бы он немного отрастил волосы, надел стальную кольчугу, взял бы боевой топор или пиршественный кубок из турьего рога, то вполне мог бы сойти за героя давних времен. И, между прочим, странная вещь (как все-таки сказывается происхождение!): позже я узнал, что в жилах сэра Генри Куртиса – таково было его имя – действительно течет датская кровь. Вместе с тем этот человек напоминал мне кого-то еще…
Второй джентльмен, увлеченно беседовавший с сэром Генри, был слеплен совсем из другого теста. Я сразу же подумал, что он морской офицер. Не знаю почему, но моряков видно издалека. Мне приходилось с ними охотиться, и должен признать, что они чаще всего оказывались необыкновенно храбрыми и симпатичными людьми. Одно в них плохо: уж очень они любят сквернословить…
Вот я тут задавался вопросом: что такое истинный джентльмен? Отвечаю: это офицер Британского Королевского флота, хотя, конечно, и среди них иногда попадаются исключения. Причина, мне кажется, в том, что широкие морские просторы, опасность и свежие ветры выдувают всяческую скверну из их душ, делая моряков настоящими людьми.
Но возвращаюсь к своему рассказу: я и тут оказался прав. Действительно, этот человек был морским офицером.
Прослужив во флоте ее величества семнадцать лет, неожиданно и вопреки собственному желанию, в полном расцвете сил и способностей, он был переведен в резерв в чине капитана с ничтожным жалованьем. Вот что, увы, порой случается с людьми с безупречной репутацией, которые преданно служат королеве.
Фамилия джентльмена была Гуд, капитан Джон Гуд. Выглядел он довольно оригинально: темноволосый, лет тридцати пяти, коренастый, плотного телосложения, капитан был чрезвычайно опрятно одет, тщательно выбрит, вдобавок с моноклем в правом глазу. Казалось, этот монокль врос в его глазницу, так как носил он его без шнура и вынимал только затем, чтобы протереть. Как я узнал позже, Джон Гуд, ложась спать, клал монокль в карман брюк вместе с вставными челюстями, которых у него было целых два комплекта. Но не только в этом заключались его странности… хотя не стоит забегать вперед.
Близился вечер, и погода неожиданно начала портиться. Пронзительный холодный ветер задул с суши, спустился густой туман с изморосью, и все пассажиры вынуждены были покинуть палубу. Наше плоскодонное судно было недостаточно нагружено, и его сильно качало – пару раз мне почудилось, что мы вот-вот перевернемся, но, к счастью, Бог нас миловал. Уйдя с палубы, я стоял у машинного отделения, где было гораздо теплее, и развлекался тем, что поглядывал на кренометр, висевший на переборке. Стрелка его не спеша раскачивалась, отмечая угол наклона парохода, переваливавшегося с волны на волну.
– Ну и неучи! Кренометр не выверен… – раздался рядом со мной чей-то раздраженный голос.
Обернувшись, я увидел джентльмена, на которого еще раньше обратил внимание, угадав в нем морского офицера.
– Почему вы так считаете? – вежливо поинтересовался я.
– Тут и считать нечего! – нахмурившись, ответил джентльмен, когда наш пароход снова восстановил равновесие после очередного шквала. – Если бы судно действительно накренилось до того градуса, который показывает эта штуковина, мы бы перевернулись. Однако чего еще ожидать от капитанов торгового флота!
Его слова прервал гонг, призывающий пассажиров к ужину, чему я очень обрадовался, потому что если офицер Британского флота начинает злословить по поводу других моряков, то слушать такое тяжеловато. Мы с капитаном Джоном Гудом спустились в кают-компанию и застали сэра Генри Куртиса уже за столом. Мистер Гуд уселся рядом с ним, я же занял место напротив. По чистой случайности мы заговорили об охоте. Капитан оживился: посыпались всевозможные вопросы, на которые я старался отвечать как можно полнее. Когда разговор перешел на слонов, в нашу сторону стали коситься другие пассажиры.
– Ну, господа, – воскликнул кто-то, – вам повезло: если вы хотите узнать все о слонах, то лишь мистер Квотермейн сможет полностью удовлетворить ваше любопытство!
Генри Куртис, все это время молча прислушивавшийся к нашему разговору, при этих словах вздрогнул.
– Простите меня, сэр, – негромко пробасил он, – вы и есть тот самый охотник Аллан Квотермейн?
Я утвердительно кивнул.
Великан больше ко мне не обращался, но я слышал, как он пробормотал себе под нос: «Какая удача!»
После ужина, когда мы покидали кают-компанию, сэр Генри предложил мне заглянуть к нему и выкурить трубку. Я принял приглашение и в сопровождении капитана Гуда спустился в его прекрасную просторную каюту, которая выходила на палубу и была просто образцом комфорта. Мы расположились на диване перед небольшим столиком красного дерева и закурили; хозяин каюты попросил стюарда зажечь лампу и подать бутылку виски.
– Мистер Квотермейн, – обратился ко мне сэр Генри, когда его распоряжение было выполнено и стюард удалился, бесшумно прикрыв двери, – в позапрошлом году примерно в это же время вы, если я не ошибаюсь, находились в поселке Бамангвато, который расположен к северу от Трансвааля.
– Да, – ответил я, несколько удивленный тем, что малознакомый джентльмен так хорошо осведомлен о моих скитаниях, которые, как я полагал, особого интереса для него представлять не могли.
– Вы там торговали? – с живостью вмешался капитан.
– Естественно. Привез фургон товара и оставался в поселке, пока не распродал все подчистую.
Сэр Генри встал, взволнованно прошелся по каюте, а затем опустился в плетеное кресло напротив и уставился мне прямо в лицо своими проницательными серыми глазами.
– Не приходилось ли вам встречать там человека по фамилии Невилль? – наконец отрывисто спросил он.
– Было такое дело, – ответил я. – Он со своей упряжкой расположился рядом с моим фургоном и прожил там две недели, чтобы дать отдохнуть быкам перед тем, как отправиться дальше вглубь страны. А несколько месяцев назад я получил письмо от стряпчего – не помню его имени, к сожалению, – который просил сообщить, не известно ли мне, что сталось с Невиллем. Я сразу же написал ему обо всем, что знал.
– Он переслал мне ваше письмо, – сказал сэр Генри. – Вы сообщали, что господин Невилль уехал из Бамангвато в начале мая в фургоне вместе с проводником по имени Джим – он же погонщик быков и охотник. Невилль хотел добраться, если удастся, до Айнайти, самого отдаленного торгового пункта на территории матабеле. Вы также писали, что он действительно продал свою собственность, потому что полгода спустя увидели его фургон у знакомого торговца. Португалец рассказал вам, что приобрел фургон в Айнайти у джентльмена, имени которого он не знает, однако слышал, что этот белый со слугой-туземцем отправились на охоту.
– Совершенно верно, – подтвердил я.
Наступило молчание.
– Мистер Квотермейн! – неожиданно энергично воскликнул сэр Генри. – Вы и в самом деле не догадываетесь о том, каковы были причины, заставившие моего… мистера Невилля предпринять такое опасное путешествие на север?
– Кое-что я об этом слышал, – неохотно ответил я и умолк. Мне не хотелось распространяться на эту тему.
Куртис и Гуд переглянулись, и капитан утвердительно кивнул.
– Мистер Квотермейн, – сказал сэр Генри, – я хочу рассказать вам одну историю и попросить вашего совета, а возможно, и помощи. Я уверен, что вполне могу положиться на вас. По словам моего поверенного, вас хорошо знают в Натале, где вы пользуетесь всеобщим уважением. Кроме того, я надеюсь, что вы умеете хранить тайны.
Мне было неловко слышать столь лестные отзывы о себе. Я смущенно пригубил виски, а затем поклонился в знак того, что я весь внимание.
– Для начала вы должны знать правду: мистер Невилль – мой родной брат…
Только теперь мне стало ясно, кого же напомнил мне сэр Генри, когда я впервые увидел его на палубе. Невилль был поменьше ростом, с темной бородой, но глаза у него были такие же проницательные и такого же оттенка, как у сэра Генри, да и в чертах лица проступало явное сходство.
– …Мой младший и единственный брат Джордж, – продолжал Куртис. – Мы расстались с ним лет пять назад, причем впервые в жизни: до того я не помню, чтобы мы разлучались даже на несколько дней. У нас вышла жестокая ссора, и я поступил с ним несправедливо… Дело в том, что именно тогда внезапно скончался наш отец, не оставив завещания. Я полагаю, вам известно, что при таких обстоятельствах все недвижимое имущество переходит к старшему сыну. В результате Джордж остался без гроша, не имея при этом никакой профессии. Безусловно, мой долг состоял в том, чтобы обеспечить его, но к тому времени наши отношения настолько обострились, что, к моему глубокому стыду, – тут сэр Генри горестно вздохнул, – я даже пальцем не пошевелил, чтобы сделать это. Не то чтобы я мстил брату, нет… просто я ждал, чтобы он сделал первый шаг к примирению, а он не был к этому готов. Простите, что занимаю ваше внимание своими семейными делами, но думаю, что вам должны быть известны все детали. Верно, Джон?
– Разумеется, – кивнул капитан. – Мне кажется, мистер Квотермейн понимает, о чем идет речь, и не станет посвящать в эти вопросы кого попало.
– Вы вполне можете доверять мне.
– Я знал, что у брата на текущем счету всего несколько сот фунтов стерлингов. Мы давно прекратили с ним всякие контакты, и вот он, не сказав никому ни слова, взял эту ничтожную сумму и под вымышленным именем отправился в Южную Африку, причем с безумной идеей разбогатеть. Все это стало мне известно несколько позже. Так прошло около трех лет. Я не имел никаких известий о Джордже, хотя писал ему несколько раз. Не исключаю, что письма до него не доходили. Я начал все сильнее тревожиться… Знаете ли, мистер Квотермейн, я готов отдать половину своего состояния, чтобы только узнать, жив ли Джордж и сможем ли мы когда-нибудь увидеться с ним! Это моя кровь, я обязан вернуть его домой!.. Я использовал все средства, чтобы отыскать брата, и в результате у меня в руках оказалось ваше письмо. Содержавшиеся в нем подробности показались мне утешительными, так как они вселяли некоторую надежду. Но на этом след оборвался, и никаких других сведений о брате мне не удается получить… Короче говоря, я намерен заняться его поисками сам, а мистер Джон Гуд любезно согласился меня сопровождать.
– Дело в том, – с саркастической усмешкой заметил капитан, – что делать мне все равно нечего. Адмиралтейство попросту выставило меня с флота… А теперь, сэр, может быть, вы расскажете нам все, что знаете или слышали о джентльмене, назвавшемся Невиллем?
Хаггард Г.Р., Копи царя Соломона.
Охотник Аллан Квотермейн, капитан Гуд и сэр Генри Куртис пускаются в опасное путешествие на поиски алмазных копей царя Соломона. Для сэра Генри единственной целью является найти своего брата, который отправился за сокровищами и пропал без вести, а Квотермейн и Гуд надеются сказочно разбогатеть. Много испытаний придется пройти героям, прежде чем они доберутся до сокровищницы и вернутся оттуда.
Главные герои:Аллан Квотермейн - скромный человек 55 лет от роду, 40 из которых посвятил охоте на слонов, хотя в среднем жизнь таких охотников составляет 5 лет; Генри Куртис - английский джентельмен богатырского телосложения лет 30; капитан Джон Гуд - офицер Британского королевского флота в отставке.
Второстепенные герои: Амбопа (другое имя - Игнози) - высокий 30-летний человек, позже оказывающийся сыном короля кукуанов. Четверо зулусов, местные жители. Твала - правящий король кукуанского народа. Инфадус - двоюродный брат короля Твала. Скрагга - сын Твалы. Гагула - старая ведьма, советчица короля. Девушка племени кукуанов - Фулата.
Место действия: Южная Африка
Время действия: в книге не указано, но ориентировочно 19 век.
Сюжет повести: повествование романа идет от лица А.Квотермейна и представляет собой описание самой удивительной истории, приключившейся с ним, за всю его жизнь.
Аллану Квотермейну известна легенда о существовании копи царя Соломона; более того он был знаком с португальцем, который когда-то предпринял попытку отыскать копи, имея доставшуюся по наследству карту, но не сумел пройти весь путь и умер по возвращению. От умершего карта досталась Аллану, но он был слишком осторожным, чтобы рисковать своей жизнью и отправляться на поиски сокровищ. Его единственный сын обучался в Англии, все расходы брал на себя отец.
Однажды Аллан знакомится с Генри Куртисом и Джоном Гудом. Генри был осведомлен, что Аллан известный охотник, и что он очень хорошо знает Африку. Сам Генри в сопровождении Джона приехал в Африку с целью отыскать пропавшего младшего брата. В разговоре выяснилось, что Аллан встречался с братом Генри, также он знал, что брат ушел на поиски сокровищ. Аллан рассказал новым знакомым о сокровищах все, что знал сам. Генри решил уговорить Квотермейна отправиться в глубь Африки на поиски брата. За помощь в нелегком путешествии он обещал часть сокровищ, а в случае погибели Аллана, содержание его сына до конца обучения.
В итоге, Квотермейн, Куртис и Гуд отправляются в путь, взяв с собой четырех местных африканских жителей, зулусов, и еще одного случайно напросившегося попутчика, Амбопу, который своим высоким ростом, необычным цветом кожи и хорошо сложенной фигурой напоминал человека из легенд, населявших ранее земли царя Соломона.
Путь новых знакомых лежал через длинную пустыню и горы. В начале своего путешествия, еще не ступив на зыбкие пески казалось бы непроходимой пустыни, во время охоты на слонов, погиб один из помощников, спасая жизнь капитана Гуда. Многодневный путь через пустыню новым друзьям дался с большим трудом. И если бы не колодец, найденный в середине маршрута, то путешествие могло закончиться, едва успев начаться. Следующим их испытанием стал холод в горах. После скитаний они набрели на пещеру, где смогли переночевать и спастись от холода. В той пещере скончался следующий слуга. Утром они нашли закоченевший труп еще какого-то путника. После внимательного его изучения, они пришли к выводу, что это старый португалец, благодаря которому в их руках оказалась карта.
Когда путники спустились с гор и, наконец-то, смогли передохнуть от выпавших на их долю испытаний, на них напало местное племя. Чтобы спастись от гибели, путешественники выдали себя за богов, спустившихся с небес. Внешний вид капитана Гуда: без штанов, с необычно бледными ногами, в одной рубахе, и побритым только с одной стороны лица, - заставлял аборигенов задуматься над словами незнакомцев, но они все же сомневались. Для подтверждения, капитан Гуд продемонстрировал местным жителям свою вставную челюсть, а Квотермейн подстрелил антилопу. Аборигены ничего не знали об огнестрельном оружие, и для них все увиденное показалось чудом.
Путники в сопровождении племени Кукуанов (так назывыли себя местные жители) отправились в город Луу. Теперь они выяснили, что Амбопа был родом из этого племени. Местный король по имени Твала оказался человеком очень жестоким. Главным его советчиком была старая колдунья Гагула. Из разговоров с двоюродным братом Твалы, имя которого было Инфадус, путники узнают историю восхождения на трон нынешнего короля. Оказывается, что у прежнего царя родились близнецы. Обычай племени обязывал одного из братьев умертвить, но мать пожалела новорожденных наследников и отдала младшего сына старой ведьме. Гагула вырастила мальчика в тайне ото всех, имя его было Твала. Правление со временем перешло от отца к старшему сыну. В очередной битве с врагом, пришедшим с севера, старший брат получил серьезное ранение. Тогда Твала объявил себя царем, убив старшего брата. Жена покойного царя сбежала вместе с сыном. Со временем про них забыли, решив, что и мать, и сын погибли, так как о них не было никаких вестей. С тех пор Твала правил племенем, уничтожая каждого, кто казался ему подозрительным, мог ослушаться или случайно провиниться. Народ боялся Твалу, но покорялся всем его действиям.
После услышанной истории, Амбопа открыл свою тайну, он был сыном убитого царя, бежавшим с матерью от собственного дяди. Имя данное ему при рождении было Игнози. У каждого царского наследника была опоясывающая бедра татуировка в виде змеи. Такая же была и у Игнози. Он предлагает Инфадусу свергнуть Твалу, чтобы вернуть себе законный трон. Инфадус не возражает, так как сам боится брата. Для свершения переворота нужна поддержка воинов, а значит, следует предъявить им неоспоримые доказательства принадлежности Игнози к царской семье.
На следующий день в племени Кукуанов состоится день "охоты на колдуна", на котором ученицы Гагулы выискивают среди собравшихся людей тех, кто нечист мыслями, и умертвляют их. В конце торжества Гагула указывает на Амбопа (Игнози), считая его опасным для царя человеком.
Приятели заступаются за Амбопу, спасают его жизнь. Вечером они раскрывают вождям войск племени кукуанов правду о происхождении Амбопу (Игнози). Вожди верят, но для переворота нужна поддержка войск. Они просят белых, выдающих себя за богов и покровительствующих Игнози, продемонстрировать чудо. Тогда капитан Гуд вспоминает, что завтра должно произойти затмение луны и решает воспользоваться этим явлением, чтобы доказать свою божественность и неприкосновенность.
На следующий день должен был состояться важный ритуал - "пляска дев". Среди танцующих молодых девушек выберут лучшую, которую принесут в жертву божествам, охраняющим копи. В этот раз выбор пал на девушку по имени Фулата. Она просила пощады, и капитан Гуд заступился за нее. Началась заваруха, в ходе которой был убит сын Твалу. Племя было готово напасть на белых гостей, но в этот момент началось затмение, и Аллан успел преподнести это явление, как совершенное их божественной силой. Фокус удался. Племя поверило в божественность гостей. Фулата была спасена.
На следующий день началась война между восставшими и подданными царя. Победу одержал законный царь Игнози.
Игнози приказывает Гагуле показать, где находится тайник с драгоценностями. На утро Квотермейн, Куртис, Гуд и Фулата, в сопровождении помощников, и ведомые Гагулой, спускаются в копи царя Соломона. После блужданий по тайнику, они находят комнату с драгоценностями. Гагула убивает Фулату, пытается сбежать и погибает сама. Трое приятелей оказываются в ловушке. Они замечают, что в запертой комнате есть люк, и, открыв его, находят потайной лаз. Квотермейн не забывает набить карманы алмазами (остальным участникам приключения не до этого). Через проход выходят наверх и оказываются спасенными. Новый царь рад их удачному возвращению из копей, провожает их домой, указывая другой, более короткий и легкий путь.
Следуя по указанному пути, приятели находят хижину, где живут два человека. Один из них оказывается потерянным братом Генри, а второй - его зулуским слугой. Все вместе возвращаются домой. Драгоценные камни, которые смог унести в карманах Аллан, они делят на три части и раздают Аллану, капитану Гуду, и найденному брату Генри.
Роман заканчивается на том, что Аллан Квотермейн пишет историю своего приключения, и одновременно получает письмо от Генри с предложением переехать в Лондон, купить дом, и остаток дней прожить именно там вместе с сыном. Драгоценности, которые они нашли, оказались настолько ценными, что продавать их следует понемногу.
Особенности изложения: текст читается легко и непринужденно, позволяет с головой окунуться в мир приключений того времени. Дочитав до конца, появляется небольшое огорчение от того, что приключение закончилось.
Избранные фрагменты
"Что же вы решили? Надеюсь, вы примете участие в нашей экспедиции? Мы были бы счастливы, если бы вы согласились сопровождать нас не только до копей царя Соломона, но и вообще повсюду, где мог бы оказаться джентельмен, которого вы знали под фамилией Невилль.
Я молча встал, подошел к борту и стал выколачивать трубку. Я не знал, что ответить, мне нужна была еще минута, чтобы прийти к окончательному решению. И в то мгновение, когда горящий пепел блеснул в темноте, это решение было принято - я согласился. Так часто бывает в жизни: вы долго колеблетесь и не знаете, как быть, а в конце концов решаете вопрос в одно мгновение."
- Что ты хочешь этим сказать? - спросил я его. - Что ты знаешь об этих горах?
- Мало, очень мало. Говорят, что за ними находится прекрасная таинственная страна, страна чудес и волшебства, страна храбрых воинов, высоких деревьев, бурных потоков, белоснежных вершин, страна великой белой дороги. Я слыхал о ней. Но стоит ли об этом говорить? Уже наступает вечер. Кому суждено, тот увидит ее.
"Я лишь помню ужасный, оглушительный шум сталкивающихся щитов, внезапное появление огромного бандита, глаза которого, казалось, были готовы выскочить из орбит, и устремленное на меня копье. Я уверен, что от одного вида этого зрелища большинство людей тут же упали бы без сознания, но должен с гордостью признаться, что я не растерялся, сразу сообразив, что если останусь на месте, то мне несдобровать. Поэтому, как только, я увидел, что это страшное видение готово на меня ринуться, я бросился к нем прямо под ноги, и так ловко, что мой бандит не смог остановиться и со всего разбега перепрыгнул через мое распростертое тело и грохнулся на землю. Прежде, чем он смог подняться, я вскочил на ноги и тут же свел с ним счеты, выстрелив в него из револьвера."
"Прямо перед нами, как белая лента, пролегала Великая Дорога царя Соломона, взбегая вверх, к подножию средней вершины, находившейся от нас примерно в пяти милях. Там дорога оканчивалась. Трудно описать чувство волнения, с которым мы отправлялись в то утро в дальнейший путь. Пусть лучше читатель сам постарается представить себе наше состояние. Ведь, наконец, мы приблизились к этим удивительным копиям, которые были причиной трагической гибели не только старого португальца три столетия назад, но и его злополучного потомка, а также, как мы предполагали, и брата сэра Генри, Джорджа Куртиса."
"Мы смотрели на Молчаливых, как их называли кукуаны, и нами овладело огромное желание узнать, чьи руки высекали из камня этих колоссов, проложили дорогу и вырыли огромную копь. Когда я в изумлении смотрел на них, мне внезапно припомнилось, что Соломон отрекся от своей веры и стал поклоняться иноземным богам. Именно трех из этих богов я также вспомнил: Ашторет - богиня Сидонян, Чемош - бог Моабитов и Мильком - бог детей Аммона. Я высказал своим спутникам предположение, что три фигуры, сидящие перед нами в вышине, возможно, изображают именно эти три ложных божества."
Три человека решили отправиться в опасную экспедицию туда, где по преданию были спрятаны копи царя Соломона. Это пятидесятилетний охотник, Аллан Квотермейн, от его лица идет повествование, Генри Куртис, англичанин, ищущий своего пропавшего брата и, служивший ранее в Английском флоте, капитан Гуд. У Квотермейна была карта, написанная Да Сильвестра перед смертью и переданная его потомкам еще 300 лет назад.
Тяжелые испытания, голод, жару и жажду пришлось пережить главным героям на пути к сокровищам. Двое их слуг умерли, - один от дикого слона, другой от холода и голода. Третий их слуга, Амбола, а впоследствии Игнози, оказался сыном свергнутого короля страны Кукуанов, которая много веков охраняла копи Соломона. Путешественникам пришлось участвовать в гражданской войне и государственном перевороте, вследствие чего Игнози был признан королем. В благодарность к друзьям, он приказал указать Гагуле, старой колдунье, путь к сокровищам.
Коварная старуха замыслила убить героев повествования, отведя их в пещеру и закрыв за ними многотонную каменную дверь, но оказалась ею раздавленной. Аллан, Генри и капитан Гуд остались в ловушке и провели в темноте больше суток. Все ждали смерти, кроме Генри, - он искал и нашел выход, - каменную глыбу, ведущую к подземным тоннелям. После долгого хождения по бесконечным лабиринтам, удачный случай навел путников на нору шакала. Все оказались на свободе, а Квотермейн прихватил с собой немного бриллиантов. Через несколько дней хода в пещеру им так и не удалось отыскать. А на обратном пути Генри нашел своего раненного брата и все благополучно добрались домой. Впоследствии герои решили жить вместе, оставшись навсегда добрыми друзьями.
Кто из нас не мечтал летать не только во сне, но и наяву. И никто не задумывается, чем это может обернуться для обладателя таким даром. В романе «Блистающий мир» писатель Александр Грин постарался нам показать
В одном государстве проживало семейство богатого купца, состоящее из трех дочерей и сыновей. Самую младшую все звали Красавица, потому что она была прекрасна. Не по душе она была своим сестрам, так как она всем нравилась
Действия начинаются в 20х годах 20 века тем, что герой произведения создает колонию для беспризорных детей и несовершеннолетних преступников. Главный герой старался создать дисциплину в колонии
Действие пьесы начинается в салоне мисс Снируэл, который является основой «школы злословия». Его посетители развлекают себя тем, что распускают сплетни об окружающих и упражняются в остроте речи.
День начинается с утреннего оживления на барском конном дворе. Слышится характерное лошадиное фырканье, ржание и ворчания старого табунщика Нестера. Проголодавшиеся за ночь лошади столпились у ворот
Эту необычайную, но правдивую историю, рассказанную АЛЛАНОМ КВОТЕРМЕЙНОМ, он с чувством глубокой симпатии посвящает всем прочитавшим ее мальчикам большим и маленьким.
Теперь, когда эта книга напечатана и скоро разойдется по свету, я ясно вижу ее недостатки как по стилю, так и по содержанию. Касаясь последнего, я только могу сказать, что она не претендует быть исчерпывающим отчетом обо всем, что мы видели и сделали. Мне очень хотелось бы подробнее остановиться на многом, связанном с нашим путешествием в Страну Кукуанов, о чем я лишь мельком упоминаю, как например: рассказать о собранных мною легендах, о кольчугах, которые спасли пас от смерти в великой битве при Луу, а также о Молчаливых, или Колоссах, у входа в сталактитовую пещеру. Если бы я дал волю своим желаниям, я бы рассказал подробнее о различиях, существующих между зулусским и кукуанским диалектами, над которыми можно серьезно призадуматься, и посвятил бы несколько страниц флоре и фауне этой удивительной страны. Есть еще одна чрезвычайно интересная тема, которая была мало затронута в книге. Я имею в виду великолепную организацию военных сил этой страны, которая, по моему мнению, значительно превосходит систему, установленную королем Чакой в Стране Зулусов. Она обеспечивает более быструю мобилизацию войск и не вызывает необходимости применять пагубную систему насильственного безбрачия. И, наконец я лишь вскользь упомянул о семейных обычаях кукуанов, многие из которых чрезвычайно любопытны, а также об их искусстве плавки и сварки металлов. Это искусство они довели до совершенства, прекрасным примером которого служат их толлы - тяжелые металлические ножи, к которым с удивительным искусством приварены лезвия из великолепной стали.
Посоветовавшись с сэром Генри Куртисом и капитаном Гудом, я решил рассказать простым, безыскусственным языком только наши приключения, а обо всем прочем поговорить как-нибудь в другой раз, если, конечно, это явится желательным. Я с величайшим удовольствием поделюсь сведениями, которыми располагаю, со всеми, кто этим заинтересуется.
Теперь осталось лишь попросить читателя извинить меня за мой неотесанный стиль. В свое оправдание могу лишь сказать, что я больше привык обращаться с ружьем, чем с пером, и потому не могу претендовать на великолепные литературные взлеты и пышность стиля, встречающиеся в романах, которые я иногда люблю почитывать.
Вероятно, эти взлеты и пышность стиля желательны, но, к сожалению, я совсем не умею ими пользоваться.
На мой взгляд, книги, написанные простым и доходчивым языком, производят самое сильное впечатление и их легче понять. Впрочем, мне не совсем удобно высказывать свое мнение по этому поводу. «Острое копье, - гласит кукуанская пословица, - не нужно точить». На этом основании я осмеливаюсь надеяться, что правдивый рассказ, каким бы странным он ни был, не нужно приукрашивать высокопарными словами.
Аллан Квотермейн
Может показаться странным, что, дожив до пятидесяти пяти лет, я впервые берусь за перо. Не знаю, что получится из моего рассказа и хватит ли вообще у меня терпения довести его до конца.
Оглядываясь на прожитую жизнь, я удивляюсь, как много я успел сделать и как много мне пришлось пережить. Наверно, и жизнь мне кажется такой длинной оттого, что слишком рано я был предоставлен самому себе. В том возрасте, когда мальчики еще учатся в школе, я уже вынужден был работать, торгуя всякой мелочью в старой колонии. Чем только я не занимался с тех пор! Мне пришлось и торговать, и охотиться, и работать в копях, и даже воевать. И только восемь месяцев назад я стал богатым человеком. Теперь я обладаю огромным состоянием - я еще сам не знаю, насколько оно велико, - но не думаю, что ради этого я согласился бы вновь пережить последние пятнадцать или шестнадцать месяцев, даже если бы заранее знал, что все закончится благополучно и я так разбогатею. Я скромный человек, не люблю крови и насилия, и, откровенно говоря, мне изрядно надоели приключения. Не знаю, зачем я собираюсь писать эту книгу: это ведь совсем не по моей части. Да и образованным человеком я себя не считаю, хоть и очень люблю читать Ветхий завет и легенды Инголдзби.
Все же попробую изложить причины, побудившие меня написать эту книгу.
Во-первых, меня просили об этом сэр Генри Куртис и капитан Гуд.
Во-вторых, я сейчас нахожусь у себя в Дурбане, и делать мне все равно нечего, так как боль в левой ноге снова приковала меня к постели. Я страдаю от этих болей с тех самых нор, как в меня вцепился этот проклятый лев; сейчас боли усилились, и я хромаю больше, чем обычно. Вероятно, в львиных зубах есть какой-то яд, иначе почему же совсем зажившие раны снова открываются, причем - заметьте! - ежегодно и в то же самое время.
На своем веку я застрелил шестьдесят пять львов, оставшись живым и невредимым, и не обидно ли, что какой-то шестьдесят шестой изжевал мою ногу, как кусок табака! Это нарушает естественный ход вещей, а я, помимо всех прочих соображений, люблю порядок, и мне это очень не нравится.
Кроме того, я хочу, чтобы мой сын Гарри, который сейчас работает в лондонской больнице, готовясь стать врачом, читая этот рассказ, отвлекся хотя бы на некоторое время от своих сумасбродств. Работа в больнице, вероятно, иногда надоедает и начинает казаться довольно скучной - ведь можно пресытиться даже вскрытием трупов. Во всяком случае, рассказ мой Гарри скучным не покажется и хоть на денек-другой внесет немного разнообразия в его жизнь, тем более что я собираюсь рассказать самую удивительную историю, которая когда-либо случалась с человеком. Это может показаться странным, так как в ней нет ни одной женщины, за исключением Фулаты. Впрочем, нет! Есть еще Гагула, хотя я не знаю, была она женщина или дьявол. Но нужно сказать, что ей было по крайней мере сто лет, и поэтому как женщина особого интереса она не представляла, так что в счет идти не может. Во всяком случае, могу с уверенностью сказать, что во всей этой истории нет ни одной юбки.
Но не пора ли мне впрягаться в ярмо? Почва тут трудная, и мне кажется, будто я увяз в трясине по самую ось. Однако волы справятся с этим без особого труда. Сильная упряжка всегда в конце концов вытянет, со слабыми же волами, конечно, ничего не поделаешь. Итак, начинаю!
«Я, Аллан Квотермейн из Дурбана, в Натале джентльмен, приношу присягу и заявляю…» - так начал я свои показания на суде относительно печальной кончины Хивы и Вептфогсля, но, пожалуй, для книги это не совсем подходящее начало. И вообще, могу ли я назвать себя джентльменом? Что такое джентльмен? Мне это не совсем ясно. В своей жизни я имел дело не с одним ниггером. Нет, я зачеркну это слово, оно мне совсем не по душе! Я знал туземцев, которые были джентльменами, с чем ты согласишься, Гарри, мой мальчик, прежде чем прочтешь эту книгу до конца. Знавал я также очень скверных и подлых белых, которые, однако, джентльменами не были, хоть денег у них было очень много. Во всяком случае, я родился джентльменом, хоть и был в течение всей жизни всего-навсего бедным странствующим торговцем и охотником. Остался ли я джентльменом, не знаю - судите об этом сами. Богу известно, что я старался им остаться!
На своем веку мне пришлось убить много людей, однако я никогда не запятнал свои руки невинной кровью и убивал, только защищаясь.
Всевышний даровал нам жизнь, и я полагаю, что он имел в виду, что мы будем ее защищать; по крайней мере, я всегда действовал на основании этого убеждения. И я надеюсь, что, когда пробьет мой смертный час, это мне простится. Увы! В мире много жестокости и безнравственности! И вот такому скромному человеку, как я, пришлось принимать участие во многих кровавых делах. Не знаю, правильно ли я сужу об этом, но я никогда не воровал, хоть однажды обманом выманил у одного кафра стадо скота. И несмотря на то что он тоже подложил мне свинью, я до сих пор чувствую угрызения совести.
Итак, с тех пор как я впервые встретил сэра Генри Куртиса и капитана Гуда, прошло примерно восемнадцать месяцев. Произошло же это следующим образом. Во время охоты на слонов за Бамангвато мне с самого начала не повезло, и в довершение всего я схватил сильную лихорадку. Немного окрепнув, я добрался до Алмазных россыпей, продал всю слоновую кость вместе с фургоном и волами, рассчитался с охотниками и сел в почтовую карету, направляющуюся в Кап. В Кейптауне я прожил неделю в гостинице, где, кстати сказать, меня здорово обсчитали, и осмотрел все его достопримечательности. Видел я и ботанические сады, которые, по моему мнению, приносят стране огромную пользу, и здание парламента, который, полагаю, никакой пользы не приносит. В Наталь я решил вернуться на пароходе «Данкелд». Он в это время стоял в доке в ожидании «Эдинбург Кастла», который должен был прибыть из Англии. Я оплатил проезд, сел на пароход, и в тот же день пассажиры, направляющиеся в Наталь, пересели с «Эдинбург Кастла» на «Данкелд». Мы снялись с якоря и вышли в море.
Среди новых пассажиров на борту нашего парохода два человека сразу же привлекли мое внимание. Один из них был джентльмен лет тридцати. Я никогда не встречал человека такого богатырского сложения. У него были соломенного цвета волосы, густая борода, правильные черты лица и большие, глубоко сидящие серые глаза. В своей жизни я не видел более красивого человека, и он чем-то напоминал мне древнего датчанина. Это, конечно, не значит, что я много знаю о древних датчанах; я знал только одного современного датчанина, который, кстати сказать, выставил меня на десять фунтов. Я вспомнил, что однажды где-то видел картину, изображающую несколько таких господ, которые, мне кажется, очень похожи на белых зулусов. У них в руках были кубки из рога, и длинные волосы ниспадали им на спину. Глядя на этого человека, стоявшего у трапа, я подумал, что если бы он немного отрастил себе волосы, надел стальную кольчугу на свою могучую грудь, взял бы боевой топор и кубок из рога, то вполне смог бы позировать для этой картины. И, между прочим, странная вещь (как сказывается происхождение!): позже я узнал, что в жилах сэра Генри Куртиса - так звали этого высокого джентльмена - текла датская кровь. Он очень напоминал мне еще кого-то, но кого - я не мог вспомнить.
Другой человек, который стоял, разговаривая с сэром Генри, был совсем другого типа. Я сейчас же подумал, что он морской офицер. Не знаю почему, но морского офицера сразу видно. Мне приходилось с ними ездить на охоту, и должен сказать, что они всегда оказывались необыкновенно храбрыми и симпатичными людьми, каких редко можно встретить. Одно в них плохо: уж очень они любят ругаться.
Несколько раньше я задал вопрос: что такое джентльмен? Теперь я на него отвечу: это офицер Британского Королевского флота, хотя, конечно, и среди них иногда встречаются исключения. Я думаю, что широкие морские просторы и свежие ветры, несущие дыхание господа бога, омывают их сердца и выдувают скверну из сознания, делая их настоящими людьми. Но вернемся к рассказу. Я опять оказался прав. Действительно, этот человек был морским офицером.
Безупречно прослужив во флоте ее величества семнадцать лет, неожиданно и вопреки его желанию он был зачислен в резерв с чином капитана. Вот что ожидает людей, которые служат королеве. В полном расцвете сил и способностей, когда они приобретают большой опыт и знания, их выбрасывают в холодный, неприветливый мир без средств к существованию. Возможно, что они примиряются с этим; что же касается меня, я все же предпочитаю зарабатывать на хлеб охотой. Денег у тебя будет так же мало, но пинков ты получишь меньше! Его фамилия - я нашел ее в списке пассажиров - была Гуд, капитан Джон Гуд. Это был коренастый человек лет тридцати, среднего роста, темноволосый, плотный, довольно оригинальный с виду. Он был чрезвычайно опрятно одет, тщательно выбрит и всегда носил в правом глазу монокль. Казалось, что этот монокль врос ему в глаз, так как носил он его без шнура и вынимал, только чтобы протереть. По простоте души я думал, что он и спит с ним, но потом узнал, что ошибался. Когда он ложился спать, то клал монокль в карман брюк вместе с вставными зубами, которых у него было два прекрасных комплекта, что часто заставляло меня нарушать десятую заповедь», так как своими я похвастаться не могу. Но я забегаю вперед.
Вскоре после того, как мы снялись с якоря, наступил вечер, и погода неожиданно испортилась. Пронизывающий ветер подул с суши, спустился густой туман с изморосью, и все пассажиры вынуждены были покинуть палубу. Наше плоскодонное судно было недостаточно нагружено, и потому его сильно качало - иногда казалось, что мы вот-вот перевернемся. Но, к счастью, этого не случилось. Находиться на палубе было невозможно, и я стоял около машинного отделения, где было очень тепло, и развлекался тем, что смотрел на кренометр. Стрелка его медленно раскачивалась взад и вперед, отмечая угол наклона парохода при каждом крене.
- Ну и кренометр! Он же не выверен! - послышался рядом со мной чей-то раздраженный голос.
Оглянувшись, я увидел того морского офицера, на которого уже раньше обратил внимание.
- Разве? Почему вы так думаете?
- Думаю? Тут и думать нечего! Как же, - продолжал он, когда наш пароход снова восстановил равновесие после очередного крена, - если бы судно действительно накренилось до того градуса, который показывает эта штука, - тут он указал на кренометр, - мы бы перевернулись. Но что еще можно ожидать от капитанов торгового флота! Они чертовски небрежны.
Как раз в этот момент прозвучал обеденный гонг, чему я очень обрадовался, потому что если офицер Британского флота начинает ругать капитанов торгового флота, то слушать его невыносимо. Хуже этого только одно - слушать, как капитан торгового флота выражает свое откровенное мнение об офицерах Британского флота.
Мы с капитаном Гудом спустились в кают-компанию и там застали сэра Генри Куртиса уже за столом. Капитан Гуд сел с ним рядом, я же занял место напротив. Мы с капитаном разговорились об охоте. Он задавал мне много вопросов, и я старался давать наиболее исчерпывающие ответы. Вскоре разговор перешел на слонов.
- Ну, сэр, - сказал кто-то из сидевших недалеко от меня, - вам повезло: если кто-нибудь может толком рассказать вам о слонах, то это только охотник Квотермейн.
Сэр Генри, который все время молча прислушивался к нашему разговору, при последних словах заметно вздрогнул.
- Простите меня, сэр, - тихо сказал он низким басом, именно таким, какой должен был исходить из таких могучих легких, - простите меня, сэр, вы не Аллан Квотермейн?
Я ответил утвердительно. Сэр Генри больше ко мне не обращался, но я слышал, как он тихо произнес про себя: «Какая удача!»
После обеда, когда мы выходили из кают-компании, сэр Генри предложил мне зайти к нему выкурить трубку. Я принял приглашение, и мы с капитаном Гудом пошли в его каюту, которая выходила на палубу. Это была прекрасная просторная каюта, когда-то состоявшая из двух. Когда кто-то из наших важных франтов совершал поездку на «Данкелде» вдоль побережья, перегородку сняли, а на прежнее место так и не поставили. В каюте был диван, перед которым стоял маленький стол. Сэр Генри послал стюарда за бутылкой виски, мы втроем сели и закурили трубки.
- Мистер Квотермейн, - обратился ко мне сэр Генри, когда стюард принес виски и зажег лампу, - в позапрошлом году, примерно в это время, вы, кажется, были в поселке, который называется Бамангвато, к северу от Траисвааля?
- Да, был, - отвечал я, несколько удивленный, что этот незнакомый джентльмен так хорошо осведомлен о моих странствиях, которые, как я полагал, особого интереса представлять не могли.
- Вы там торговали? - с живостью спросил меня Гуд.
- Да, я взял туда фургон с товаром, остановился у поселка и пробыл там, пока все не распродал.
Сэр Генри сидел против меня в плетеном кресле, облокотившись на стол. Он смотрел мне прямо в лицо своими проницательными серыми глазами, и казалось, что его взгляд выражает какое-то странное волнение.
- Вы случайно не встречали там человека по фамилии Невилль?
- Ну как же, конечно встречал! Он распряг свою упряжку рядом с моим фургоном и прожил там две недели, чтобы дать возможность отдохнуть волам, перед тем как отправиться в глубь страны. Несколько месяцев назад я получил письмо от какого-то стряпчего, который просил меня сообщить, не знаю ли я, что сталось с Невиллем. Я сразу же написал ему все, что знал.
- Да, - сказал сэр Генри, - он переслал мне ваше письмо. В нем вы сообщили, что джентльмен, по фамилии Невилль, уехал из Бамангвато в начале мая в фургоне с погонщиком, проводником и охотникомкафром, по имени Джим. Он говорил, что намеревается добраться, если будет возможно, до Айнайти, конечного торгового пункта Земли Матабеле. Там он предполагал продать свой фургон и отправиться дальше пешком. Вы также сообщили, что он действительно продал свой фургон, потому что шесть месяцев спустя вы видели его у какого-то португальского торговца. Этот человек рассказал вам, что он купил его в Айнайти у белого, имени которого он не помнит, и нужно полагать, что белый со слугой-туземцем отправился в глубь страны на охоту.
- Совершенно верно, - подтвердил я.
Наступило молчание.
- Мистер Квотермейн, - неожиданно сказал сэр Генри, - я думаю, что вы ничего не знаете и не догадываетесь о том, каковы были причины, заставившие моего… мистера Невилля предпринять путешествие на север?
- Кое-что я об этом слышал, - ответил я и замолчал. Мне не хотелось говорить на эту тему.
Сэр Генри и Гуд переглянулись, и капитан многозначительно кивнул головой.
- Мистер Квотермейн, - сказал сэр Генри, - я хочу рассказать вам одну историю и попросить вашего совета, а возможно, и помощи. Мой поверенный передал мне ваше письмо и сказал, что я могу вполне на вас положиться. По его словам, вас хорошо знают в Натале, где вы пользуетесь всеобщим уважением. Кроме того, он сказал, что вы принадлежите к людям, которые умеют хранить тайны.
Я поклонился и отпил немного разбавленного виски, чтобы скрыть свое смущение, так как я скромный человек. Сэр Генри продолжал:
- Мистер Квотермейн, я должен сказать вам правду: мистер Невилль - мой брат.
- О! - промолвил я вздрогнув.
Теперь стало ясно, кого напоминал мне сэр Генри Куртис, когда я его впервые увидел. Мистер Невилль был гораздо меньше ростом, с темной бородой, но глаза у него были такие же проницательные и такого же самого серого оттенка, как и у сэра Генри. В чертах лица также было некоторое сходство.
- Мистер Невилль - мой младший и единственный брат, - продолжал сэр Генри, - и мы впервые расстались с ним пять лет назад. До этого времени я не помню, чтобы мы разлучались даже на месяц. Но около пяти лет назад нас постигло несчастье: мы с братом поссорились не на жизнь, а на смерть (это иногда случается даже между очень близкими людьми), и я поступил с ним несправедливо.
Тут капитан Гуд, как бы в подтверждение этих слов, энергично закивал головой. В это время наш пароход сильно накренился, и изображение капитана Гуда, отчаянно кивающего головой, отразилось в зеркале, которое в этот момент оказалось над моей головой.
- Как вам, я полагаю, известно, - продолжал сэр Генри, - если человек умирает, не оставив завещания, и не имеет иной собственности, кроме земельной, называемой в Англии недвижимым имуществом, все переходит к его старшему сыну. Случилось так, что как раз в это время, когда мы поссорились, умер наш отец, не оставив завещания. В результате брат остался без гроша, не имея при этом никакой профессии. Конечно, мой долг заключался в том, чтобы обеспечить его, но в то время наши отношения настолько обострились, что, к моему стыду (тут он глубоко вздохнул), я ничего для него не сделал. Не то чтобы я хотел несправедливо поступить с ним, пет, - я ждал, чтобы он сделал первый шаг к примирению, а он на это не пошел. Простите, что я утруждаю ваше внимание всеми этими подробностями, но для вас все должно быть ясно. Правда, Гуд?
- Само собой разумеется, - ответил капитан. - Я уверен, что мистер Квотермейн никого в это дело не посвятит.
- Конечно, - сказал я, - вы можете быть уверены.
Надо сказать, что я очень горжусь тем, что умею хранить тайны.
- Итак, - снова продолжал сэр Генри, - в это время у моего брата было на текущем счету несколько сот фунтов стерлингов. Ничего мне не говоря, он взял эту ничтожную сумму и под вымышленным именем Невилля отправился в Южную Африку с безумной мечтой нажить себе состояние. Это стало известно мне уже позже. Прошло около трех лет. Я не имел никаких сведений о брате, хотя писал ему несколько раз. Конечно, письма до него не доходили. С течением времени я все более и более о нем беспокоился. Я понял, мистер Квотермейн, что такое родная кровь.
- Это верно, - промолвил я и подумал о своем Гарри.
- Я отдал бы половину своего состояния, чтобы только узнать, что мой брат Джордж жив и здоров и я его снова увижу!
- Но на это надежды мало, Куртис, - отрывисто сказал капитан Гуд, взглянув на сэра Генри.
- И вот, мистер Квотермейн, чем дальше, тем больше я тревожился, жив ли мой брат, и если он жив, то как вернуть его домой. Я принял все меры, чтобы его разыскать, в результате чего получил ваше письмо. Полученные известия были утешительны, поскольку они указывали, что до недавнего времени Джордж был жив, но дальнейших сведений о нем до сих пор нет. Короче говоря, я решил приехать сюда и искать его сам, а капитан Гуд любезно согласился меня сопровождать.
- Видите ли, - сказал капитан, - мне все равно делать нечего. Лорды Адмиралтейства выгнали меня из флота умирать с голоду на половинном окладе. А теперь, сэр, вы, может быть, расскажете нам все, что знаете или слышали о джентльмене по фамилии Невилль.
Я медлил с ответом, набивая табаком свою трубку.
- Так что же вы слышали относительно дальнейшего путешествия моего спросил в свою очередь сэр Генри.
- Вот что мне известно, - отвечал я, - и до сегодняшнего дня ни одна живая душа от меня об этом не слышала. Я узнал тогда, что он отправляется в копи царя Соломона.
- Копи царя Соломона! - воскликнули вместе оба мои слушателя. - Где же они находятся?
- Не знаю, - сказал я. - Мне только приходилось слышать, что говорят об этом люди. Правда, я как-то видел вершины гор, по другую сторону которых находятся Соломоновы копи, но между мною и этими горами простиралось сто тридцать миль пустыни, и, насколько мне известно, никому из белых людей, за исключением одного, не удалось когда-либо пересечь эту пустыню. Но, может быть, мне лучше рассказать вам легенду о копях Соломона, которую я слышал? А вы дадите мне слово не разглашать без моего разрешения ничего из того, что я вам расскажу. Вы согласны? У меня есть серьезные основания просить вас об этом.
Сэр Генри утвердительно кивнул головой, а капитан Гуд ответил:
- Конечно, конечно!
- Итак, - начал я, - вам, вероятно, известно, что охотники на слонов - грубые, неотесанные люди и их мало что интересует, кроме обычных житейских дел да кафрских обычаев. Правда, время от времени среди них можно встретить человека, который увлекается собиранием преданий среди туземцев, пытаясь восстановить хоть малую часть истории этой таинственной страны. Как раз от такого человека я впервые услышал легенду о Соломоновых конях. Было это почти тридцать лет назад, во время моей первой охоты на слонов в Земле Матабеле. Звали этого человека Иване. На следующий год бедняга погиб - его убил раненый буйвол. Его похоронили около водопадов Замбези. Однажды ночью, помню, я рассказал Ивансу об удивительных разработках, на которые натолкнулся, охотясь на антилоп куду и канну в той местности, которая теперь называется Лиденбургским районом Трансвааля. Я слышал, что недавно золотопромышленники снова нашли этот прииск, но я-то знал о нем много лет назад. Там в сплошной скале проложена широкая проезжая дорога, ведущая к входу в прииск или галерею. Внутри, в этой галерее, лежат груды золотоносного кварца, приготовленного для дробления. Это указывает на то, что рабочим, кем бы они ни были, пришлось поспешно покинуть прииск. На расстоянии шагов двадцати вглубь там есть поперечная галерея, с большим искусством облицованная камнем.
«Ну! - сказал Иване. - А я расскажу тебе нечто еще более удивительное!»
И он начал мне рассказывать о том, как далеко, во внутренних областях страны, он случайно набрел на развалины города. По его мнению, это был Офир, упоминаемый в библии. Между прочим, другие, более ученые люди подтвердили мнение Иванса спустя много лет после того, как бедняга уже погиб. Помню, я слушал как зачарованный рассказ обо всех этих чудесах, потому что в то время я был молод и этот рассказ о древней цивилизации и о сокровищах, которые выкачивали оттуда старые иудейские и финикийские авантюристы, когда страна давно уже вновь впала в состояние самого дикого варварства, подействовал на мое воображение. Внезапно Иване спросил меня:
«Слышал ли ты когда-нибудь, дружище, о Сулеймановых горах, которые находятся к северо-западу от земли Машукулумбве?
Я ответил, что ничего не слышал.
«Так вот, - сказал он, - именно там находились копи, принадлежавшие царю Соломону, - я говорю о его алмазных копях!»
Эту необычайную, но правдивую историю, рассказанную АЛЛАНОМ КВОТЕРМЕЙНОМ, он с чувством глубокой симпатии посвящает всем прочитавшим ее мальчикам большим и маленьким.
Теперь, когда эта книга напечатана и скоро разойдется по свету, я ясно вижу ее недостатки как по стилю, так и по содержанию. Касаясь последнего, я только могу сказать, что она не претендует быть исчерпывающим отчетом обо всем, что мы видели и сделали. Мне очень хотелось бы подробнее остановиться на многом, связанном с нашим путешествием в Страну Кукуанов, о чем я лишь мельком упоминаю, как например: рассказать о собранных мною легендах, о кольчугах, которые спасли пас от смерти в великой битве при Луу, а также о Молчаливых, или Колоссах, у входа в сталактитовую пещеру. Если бы я дал волю своим желаниям, я бы рассказал подробнее о различиях, существующих между зулусским и кукуанским диалектами, над которыми можно серьезно призадуматься, и посвятил бы несколько страниц флоре и фауне этой удивительной страны. Есть еще одна чрезвычайно интересная тема, которая была мало затронута в книге. Я имею в виду великолепную организацию военных сил этой страны, которая, по моему мнению, значительно превосходит систему, установленную королем Чакой в Стране Зулусов. Она обеспечивает более быструю мобилизацию войск и не вызывает необходимости применять пагубную систему насильственного безбрачия. И, наконец я лишь вскользь упомянул о семейных обычаях кукуанов, многие из которых чрезвычайно любопытны, а также об их искусстве плавки и сварки металлов. Это искусство они довели до совершенства, прекрасным примером которого служат их толлы - тяжелые металлические ножи, к которым с удивительным искусством приварены лезвия из великолепной стали.
Посоветовавшись с сэром Генри Куртисом и капитаном Гудом, я решил рассказать простым, безыскусственным языком только наши приключения, а обо всем прочем поговорить как-нибудь в другой раз, если, конечно, это явится желательным. Я с величайшим удовольствием поделюсь сведениями, которыми располагаю, со всеми, кто этим заинтересуется.
Теперь осталось лишь попросить читателя извинить меня за мой неотесанный стиль. В свое оправдание могу лишь сказать, что я больше привык обращаться с ружьем, чем с пером, и потому не могу претендовать на великолепные литературные взлеты и пышность стиля, встречающиеся в романах, которые я иногда люблю почитывать.
Вероятно, эти взлеты и пышность стиля желательны, но, к сожалению, я совсем не умею ими пользоваться.
На мой взгляд, книги, написанные простым и доходчивым языком, производят самое сильное впечатление и их легче понять. Впрочем, мне не совсем удобно высказывать свое мнение по этому поводу. «Острое копье, - гласит кукуанская пословица, - не нужно точить». На этом основании я осмеливаюсь надеяться, что правдивый рассказ, каким бы странным он ни был, не нужно приукрашивать высокопарными словами.
Аллан Квотермейн
Может показаться странным, что, дожив до пятидесяти пяти лет, я впервые берусь за перо. Не знаю, что получится из моего рассказа и хватит ли вообще у меня терпения довести его до конца.
Оглядываясь на прожитую жизнь, я удивляюсь, как много я успел сделать и как много мне пришлось пережить. Наверно, и жизнь мне кажется такой длинной оттого, что слишком рано я был предоставлен самому себе. В том возрасте, когда мальчики еще учатся в школе, я уже вынужден был работать, торгуя всякой мелочью в старой колонии. Чем только я не занимался с тех пор! Мне пришлось и торговать, и охотиться, и работать в копях, и даже воевать. И только восемь месяцев назад я стал богатым человеком. Теперь я обладаю огромным состоянием - я еще сам не знаю, насколько оно велико, - но не думаю, что ради этого я согласился бы вновь пережить последние пятнадцать или шестнадцать месяцев, даже если бы заранее знал, что все закончится благополучно и я так разбогатею. Я скромный человек, не люблю крови и насилия, и, откровенно говоря, мне изрядно надоели приключения. Не знаю, зачем я собираюсь писать эту книгу: это ведь совсем не по моей части. Да и образованным человеком я себя не считаю, хоть и очень люблю читать Ветхий завет и легенды Инголдзби.
Все же попробую изложить причины, побудившие меня написать эту книгу.
Во-первых, меня просили об этом сэр Генри Куртис и капитан Гуд.
Во-вторых, я сейчас нахожусь у себя в Дурбане, и делать мне все равно нечего, так как боль в левой ноге снова приковала меня к постели. Я страдаю от этих болей с тех самых нор, как в меня вцепился этот проклятый лев; сейчас боли усилились, и я хромаю больше, чем обычно. Вероятно, в львиных зубах есть какой-то яд, иначе почему же совсем зажившие раны снова открываются, причем - заметьте! - ежегодно и в то же самое время.
На своем веку я застрелил шестьдесят пять львов, оставшись живым и невредимым, и не обидно ли, что какой-то шестьдесят шестой изжевал мою ногу, как кусок табака! Это нарушает естественный ход вещей, а я, помимо всех прочих соображений, люблю порядок, и мне это очень не нравится.
Кроме того, я хочу, чтобы мой сын Гарри, который сейчас работает в лондонской больнице, готовясь стать врачом, читая этот рассказ, отвлекся хотя бы на некоторое время от своих сумасбродств. Работа в больнице, вероятно, иногда надоедает и начинает казаться довольно скучной - ведь можно пресытиться даже вскрытием трупов. Во всяком случае, рассказ мой Гарри скучным не покажется и хоть на денек-другой внесет немного разнообразия в его жизнь, тем более что я собираюсь рассказать самую удивительную историю, которая когда-либо случалась с человеком. Это может показаться странным, так как в ней нет ни одной женщины, за исключением Фулаты. Впрочем, нет! Есть еще Гагула, хотя я не знаю, была она женщина или дьявол. Но нужно сказать, что ей было по крайней мере сто лет, и поэтому как женщина особого интереса она не представляла, так что в счет идти не может. Во всяком случае, могу с уверенностью сказать, что во всей этой истории нет ни одной юбки.
