Макияж. Уход за волосами. Уход за кожей

Несмотря на жанровое разнообразие творчества Грина, настоящую и заслуженную славу принесли ему романы. Первый роман "Человек внутри" вышел в 1929 году. Это книга молодого писателя. В ней нет той сдержанности и одновременно тонкости, прозрачности стиля, которые составляют одно из непреходящих достоинств любого зрелого произведения Грина. Но уже в самом первом романе он задаётся теми вопросами, которые предстанут перед нами гранями в его дальнейшем творчестве. Уже в самом первом историческом романе, действие которого происходит в начале XX века, звучат мотивы, остающиеся излюбленными и в зрелых, завоевавших славу книгах: мотив предательства, иногда невольного, и преступления и наказания, физического поражения и морального очищения и победы.

Для творчества Грина характерны следующие особенности:

Разнообразие географии в его произведениях: его герои по преимуществу англичане, реже всего жили на Родине. Судьба забрасывала их в Швецию, во Вьетнам, на Кубу. Литературоведами высказывалось мнение, что, в каком бы месте земного шара ни происходило действие книг, оно всё равно происходит в "Гринландии" - стране, рождённой воображением и талантом писателя. Однако "Гринлэнд" - отнюдь не вымышленная страна. Романы - "путеводители" по ней изобилуют точными приметами реального времени и места, что придаёт особый, не только этнографический, но главное социально - политический колорит конфликтам, которые исследуются писателем. Грин намеренно выбирает местом действия своих романов "горячие" точки планеты - борющийся с французскими колонизаторами Вьетнам ("Тихий американец"), Кубу, где правил жестокий режим Баллисты ("Наш человек в Тайване"). Выбор географической местности обусловлен особенностями организации писателем сюжета. Грин отличается тем, что во многих своих произведениях он создаёт критические ситуации, помогающие раскрыть всю сложность человеческих характеров. Персонажи романов Грина попадают в экстремальные условия, способствующие раскрытию их нравственной сущности, заставляющие делать выбор между порядочностью и предательством, за верность своим принципам им приходится расплачиваться свободой, а то и жизнью.

Грина всегда волновали моральные категории. Его занимала природа и сущность добра (для Грина это, прежде всего человечность, сострадание) и зла (догмы, чёрствости, лицемерия).

Говоря о проблеме следования догме, следует отметить, что Грин - католик охотно прощает своим героям и отсутствие веры, и сознательный атеизм. Пожалуй, единственное, что для него неприемлемо ни при каких условиях, - слепое следование абстрактной догме.

С начала своей литературной деятельности Грин выступал в двух разнородных жанрах - "развлекательного" романа с детективным уклоном и романа "серьёзного", исследующего глубины человеческой психологии и окрашенного философскими раздумьями о природе человека.

Однако истинная суть Грина, делающая его подлинным классиком английской литературы ХХ века, продолжателем традиций Ф.М. Форда, Г.К. Честертона и Дж. Конрада, которых он почитал своими учителями и которым посвятил лучшие из написанных им эссе, сказалась в иных его произведениях, лишенных суетности, “сиюминутности”, обращенных к внутреннему миру человека, к Вечности: романах “Сила и слава”, “Монсеньор Кихот” и особенно обостренно - в последнем романе “Капитан и враг”.

Классик английской литературы свои романы делил на «развлекательные истории», основанные на детективной интриге, и «серьезные романы» с мощным социальным подтекстом, хотя граница между ними зачастую условна, так как несерьезных произведений Грэм Грин писать не умел. Однако художественные решения, обычно предполагающие присутствие парадокса, который может приобретать и трагический характер, по существу, совпадают в книгах, относимых автором к разным категориям.

Идентична и основная проблематика прозы Грина, которая независимо от особенностей жанра (комический роман нравов, как «Путешествия с тетушкой», 1969, притча с элементами травести и классического сюжета, как «Монсеньор Кихот», 1982, и др.) остается повествованием с резко выделенной моральной проблематикой, определяющейся поисками смысла и оправдания жизни в век этической апатии и прогрессирующей дегуманизации.

Такое разделение на серьезные и развлекательные романы произошло после выхода "Экспресса в Стамбул" в 1932 году. В это время Грин работал обозревателем в "Зрителе" и в журнале "День и ночь". Одна из его статей повлекла судебное преследование со стороны кинокомпании "20-й Век. Фокс", и Грин был приговорен к крупному денежному штрафу (не забывший обиды, Грин нанесет позже удар по США романом "Тихий американец, но и те не остались в долгу, объявив его "самым антиамериканским писателем").

Действие романов Грэма Грина нередко происходит в краях, далеких от его родины. Это объясняется не просто тем, что писатель много путешествовал, или его любовью к экзотике. Грина притягивают те районы земли, где героев легче всего поставить в экстремальную ситуацию, где особенно бросаются в глаза язвы нашего столетия: произвол и цинизм политиков, бесправие, нищета, невежество. Когда же он обращается к Европе, то обычно выбирает напряженные, кризисные моменты ее истории ("Ведомство страха", "Десятый" и др.). При этом он далек от мысли, что драматизм жизни обусловлен исключительно внешними, политическими и общественными, факторами. С какой бы страной он ни связывал судьбу своих героев - с Англией или Францией, Мексикой или Вьетнамом, - на первом месте у него стоят вечные вопросы о добре и зле, долге и компромиссе, мужестве и избрании жизненного пути. Он всегда готов срывать маски с фальшивых авторитетов и умеет находить героизм там, где его меньше всего ожидаешь найти.

Писатель ставит своих персонажей в экстремальные обстоятельства, способствующие раскрытию их нравственной сущности, заставляющие делать выбор между верностью и предательством. Грина волновало, как те или иные моральные категории и принципы реально преломляются и воплощаются в конкретных взаимоотношениях между людьми. Его занимала сущность и природа добра (для Грина это прежде всего человечность, сострадание) и зла (догмы, черствости, лицемерия). Одним из ключевых для писателя был вопрос о праве личности активно вмешиваться в судьбу других людей даже из самых лучших и благородных побуждений.

Проблемы морали всегда были для Грина важнейшими, всегда стояли в центре его творчества. Они остаются определяющими и в его последних книгах. Однако здесь автор стал лицом к лицу с моралью социальной: что вправе и что не вправе делать отдельный человек, ответственный не только перед собой и своей совестью (или богом, который в романах Грина то же, что совесть), но перед людьми вообще, перед целым народом. Эти проблемы должны были толкнуть Грина, писателя, живущего в бурную эпоху исторических перемен, на решение проблем социальных и политических.

Сама фигура писателя далеко неоднозначна. При более углубленном знакомстве с предложенными биографами (Давид Лодж) материалами от привычного нам образа - респектабельного, бесстрастно-ироничного английского джентльмена, сосредоточенного на литературе и путешествиях, примерного католика, аристократа, для которого короткий эпизод сотрудничества с разведкой был чем-то вроде дани некой специфически английской (Моэм, Даррелл и др.) писательской традиции, и, разумеется, материалом для романов, - не осталось ничего.

Грин на удивление непоследователен, страстен, можно сказать, несдержан. Не в силах справиться с самим собой, Грин пытается удержать равновесие с помощью теологических парадоксов: "Никто так не понимает христианства, как грешник. Разве что святой" (это высказывание Шарля Пеги Грин поставил эпиграфом к роману "Суть дела").

Ну а работа в разведке отнюдь не была кратковременна, как принято считать (1941 - 1944), - деликатные поручения Грин, похоже, выполнял еще очень долго. И в работе этой не был он лоялен не только к странам, где представлял интересы английской разведки, но и к собственному ведомству - очень странной выглядит, например, ситуация его взаимоотношений с Филби, бывшим его другом. Вероятнее всего, Грин был осведомлен о работе Филби на СССР и, что называется, умыл руки, отойдя в сторону.

Кроме того, биографы обнаружили еще массу странных и двусмысленных эпизодов из биографии Грина что несколько пошатнуло уже канонизированный образ одного из патриархов европейской литературы ХХ века.

Пессимизм, характерный для большинства книг Грина, вытекал из убеждения автора, что зло, существующее в мире, неисправимо, а одиночество, на которое обречен человек, -- непреодолимое следствие установленного порядка. В то же время во всех книгах неизменно стоял мучительный вопрос об ответственности за судьбу человека. Именно этот вопрос отличает Грина от певцов отчаяния, которых так много в литературе буржуазного Запада. Этот вопрос приводит его к социальной проблематике, с одной стороны, и к противоречиям -- с другой.

Имеет ли право человек стоять в стороне от страданий других людей, не должен ли он активно вмешаться в их жизнь, бороться с их горем и болью? И может ли он, даже прийдя к убеждению о невозможности что-либо изменить и исправить, отстраниться и отойти в сторону и равнодушно взирать на окружающие его зло и страдания?

Эти вопросы назревали в книгах Грина постепенно. Особенно напряженно они прозвучали в романе «Суть дела». В «Тихом американце» и «Комедиантах» они потеряли свою абстрактность и поставлены в связи с изображением острого социально-политического конфликта. В своих последних книгах Грин опять отошел к абстрактному гуманизму.

Политическая позиция Грина была и осталась противоречивой. Неверие в возможность что-либо реально изменить и исправить в жизни людей мешало Грину найти путь к тем, кто боролся за осуществление своих идеалов на земле, за лучшую участь для человека, а когда он находил эти пути, то начинал сомневаться и пугаться «крайностей».

Одним из ключевых вопросов для писателя был вопрос о праве личности быть активной. Проблема выбора между активной и пассивной жизненной позицией - ключевая для большинства романов писателя, но её конкретное решение существенно менялось на протяжении долгого творческого пути. В ранних книгах он склоняется к осуждению активных действий, считая их бессмысленными, а иногда губительными. В более поздних произведениях его точка зрения радикально меняется.

Для его произведений бал характерен постоянный мотив одиночества и отчаяния, а также мотив преследования и предопределения. Его герои одержимы мыслью о преследующей их силе (которая никогда не бывает мистической), но перед нею человек всегда беззащитен. Герои, в конце концов, либо кончают жизнь самоубийством, либо, так или иначе, становятся жертвами преследующей силы.

Одним из излюбленных гриновских средств раскрытия жизненных явлений и людских судеб является парадокс. Уже в романах 30-х годов это средство органически связано, более того, прямо вытекает из парадоксальности жизневосприятия самого писателя: его огромной жалости к человеку, усиленной собственной философской концепцией («возлюби человека подобно богу, зная о нём худшее»), пониманием глубин падения человека, пониманием величайших противоречий, которые могут уживаться в его сознании. На этой основе возникают сначала образы Пинки и Феррешта, а потом Пайла, погубившего тысячи людей и побелевшего при виде крови на своём сапоге.

Грин - писатель большого мира, который чувствовал политическую ситуацию во многих случаях лучше, чем профессиональные политики. Его роман “Комедианты” предсказал крах диктатуры Дювалье, а роман “Тихий американец” - крах американской политики во Вьетнаме. Политический фон просматривается даже в книгах с откровенно детективным сюжетом (“Наемный убийца”).

И когда мы берем в руки сборник рассказов с эпатирующим названием “Можете вы одолжить нам своего мужа? (и другие комедии сексуальной жизни)”, первое ощущение - а не однофамилец ли это знаменитого писателя? Однако уже начальные строки текста убеждают: нет, это все тот же Грэм Грин, лишний раз подтвердивший простую истину - для настоящей литературы нет низких тем. Драматическая история молодой девушки, вышедшей замуж за юношу, как это принято теперь говорить, другой сексуальной ориентации, которого совращают во время их медового месяца два хищных субъекта, может быть написана с не меньшим мастерством и с не меньшей страстью (первый рассказ, давший название всему сборнику), чем история американской военной экспансии в Юго-Восточной Азии и вытеснения оттуда французских колонизаторов.

Конечно, ничего удивительного в этом нет. Симпатии Грэма Грина - писателя большого мира - всегда на стороне маленького человека с его “малыми” проблемами. Хороший тому пример - роман “Наш человек в Гаване”, герой которого - продавец пылесосов, а предметом насмешки является британская Интеллидженс Сервис, столь хорошо знакомая автору.

И все-таки эти двенадцать рассказов несколько выделяются из творчества Грэма Грина. Они представляют собою своего рода единый роман, в котором сконцентрированы наблюдения автора за самыми скрытыми сторонами человеческой жизни. Рассказы пронизаны юмором, иронией и грустью.

К сожалению, наш читатель до сих пор не знаком со всеми рассказами сборника, изданного в Лондоне издательской фирмой “Бодли Хед” в 1967 г.. За более чем тридцатилетний период жизни сборника на русский язык с большим разбросом во времени были переведены шесть рассказов: “Невидимые японцы” и “Корень зла” (1967 г.), “Мертвая хватка” (1963 и 1986 гг.), “Двое” и “Дешевый сезон” (1991 г.), “Доктор Кромби” (1998 г.). Остальные шесть рассказов (в том числе и первый, давший название сборнику) так и не увидели свет. Вероятно, тогдашним цензорам содержание их казалось шокирующим. Ханжеский взгляд на “моральные устои” вынуждал забыть о литературном мастерстве автора, который мог затронуть любую тему и сделать это с блеском. Надеемся, что времена изменились, и это подтверждается дважды прошедшим по Центральному телевидению показом английской экранизации первого рассказа сборника с Дирком Боггардом в главной роли (он знаком зрителям по картине “Ночной портье”).

Анализ рассказа «На досуге»

В своём произведении А. С. Грин поднимает тему личной трагедии человека, который попал а тюрьму и оказался оторванным от внешнего мира.

Рассказ А.С. Грина несколько биографичен. Возможно, автор рассказывает нам историю своей жизни или жизни сокамерника, ведь писатель был арестован за участие в деятельности эсеров в переломные годы Российской истории.

Название рассказа воспринимается легко и совсем не готовит читателя к тому, что действительно будет происходить в произведении.

За этим заголовком скрывается грустная ирония автора, тяжелая судьба тюремного заключённого, отрезанного от внешнего мира решетчатым переплетом окна камеры.

Герой обречён на заключение в душной каморке, но, не смотря на эти тяжёлые обстоятельства, душа героя живет любовью к невесте.

В отличии от писаря и надзирателя, заключенный изображается живым. Здесь четко выражается приём антитезы, где тюрьма - символ заключения, а «далекие фиолетовые горы» - свобода. Этот человек лишён всего, но продолжает жить надеждой, шепча слова: «Катя, милая, где ты? Пиши мне, пиши же, пиши!..»

Также в своём произведении писатель противопоставляет героев, участников переписки, и надзирателя с писарем, которые читают ее.

Просматривая письма, адресованные арестантам, тюремные наблюдатели активно комментируют детали и используют в своей речи односложные «Хе-хе-хе!..», «Тьфу!». С помощью этого приема читатель ярче воспринимает отрицательные черты героев и с упоением наблюдает за судьбой персонажей, которым адресованы письма, и за теми, кто их писал. В этом эпизоде пространство будто расширяется, и мы видим новых героев, которых мы ещё не так близко знаем, но уже любим и глубоко сочувствуем им.

На наших глазах разворачивается глубокая трагедия арестанта, в то время как писарь и надзиратель, возомнив себя «вершителями человеческих судеб», решают, кому доставлять письма, а кому нет.

Автор искусно описывает эпизод чтения писем, используя множество эпитетов и синонимов, что помогает более детально прорисовать образы: писарь «радостно взвизгивает», “с жадным любопытством” хватает письмо; надзиратель «щурится, ехидно усмехаясь», ввалившимся беззубым ртом, «прыгает жиденькая, козлиная бородка».

При описании Ивана Павлыча А. Грин использует аналогию с животным. Он сравнивает надзирателя с «тюремной крысой». Внешность его сразу отталкивает. Автор использует ряд синонимов и метафору в описании его внешнего облика: «... крысы, с седыми, торчащими усами и красными, слезящимися глазами». Глаза героя наводят читателя на мысль о том, что этот человек несколько неприятен в общении, хитер и лицемерен, а также из дальнейшего описания мы узнаем, что он занимается воровством, зарабатывает на дровах, керосине и угле. Такие детали в описании надзирателя как: «беззубый, чёрный рот», «жиденькая, козлиная бородка» - ещё больше делают героя неприятным.

Образ писаря автор сравнивает с глупым животным, что видно из слов: «...его красное, телячье лицо с оттопыренными ушами». Мы сразу понимаем, что герой не является достаточно образованным и воспитанным человеком. Также односложные ответы: «Хи, хи!»; «Хе-хе!», глупые пересмешки и пошлые мысли о вечерах с дамами характеризуют его, как ограниченного человека. Писатель даёт понять, что этот персонаж не достоин уважения читателей.

Образ заключённого является противопоставлением главным действующим лицам. Надзиратель говорит, что герой «супротивные всех», но образ его не лишён романтики. Арестант видит мир не таким, как все, из его окон открывается вид на «фиолетовые горы», голубую, морскую зыбь, «золотистый» воздух и «молочные» облака. Это описание и детали пейзажа характеризуют персонажа, как романтика, живущего ради любви своей невесты. Его образ пропитан душевной теплотой и стремлением к жизни, что отличает героя от остальных заключённых.

Говоря про хронотоп произведения, нельзя не отметить четкость определения: пространство - тюрьма, признаки времени - политические заключенные. Композиция рассказа являет собой многоплановую картину. Автор не раскрывает свои намерения в начале рассказа, а постепенно, как клубок с нитками, распутывает сюжет.

Кульминацией произведения является эпизод, когда посыльный приносит письма для политических заключённых, потому что именно здесь в полной мере раскрывается досуг тюремных смотрителей, описывается их безделье и полное отсутствие тсвие концентрации на работе. После этого разворачивается действие, характеризующее название рассказа.

Тема рвущейся на свободу души, находящейся в заключении тюремного лагеря, встречается в произведении А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Герой повести тоже арестант, имеющий любящую семью. Он мечтает о своей жизни на воле и смело размышляет о том, чем займётся, когда закончится его срок заключения. Иван Денисович хочет заняться плетением ковров, чтобы прокормить семью. Данная концепция прообраза героя-рабочего противоречит убеждениям писаря, из рассказа А. С. Грина «На досуге», в том, что: «Человек не рождён для труда». Герой Солженицына - мастер на все руки. Он подрабатывает тем, что латает обувь, делает ножи и с легкостью укладывает кирпичные стены.

Чуйко Александра Николаевна
Преподаватель отдельной дисциплины (русский язык и литература) ФГКОУ «Московский Кадетский Корпус «Пансион воспитанниц МО РФ»
г. Москвы.
Анализ рассказа Александра Грина «На досуге»
Прочитав название рассказа «На досуге», настраиваешься на легкое и приятное чтение, никак не предполагая того, что нам преподносит автор.
Александр Грин написал рассказ в 1907 году. В ноябре 1903 за членство в подпольной эсеровской организации и пропагандистскую работу Грин был первый раз арестован, дважды в 1907 и 1910 его ссылали. В программе эсеров его привлекали отсутствие жесткой партийной дисциплины, обещание всеобщего счастья после революции. В рассказе «На досуге», вероятно, отражен эпизод из жизни самого автора, его сокамерников или товарищей по несчастью.
Действие происходит в замкнутом пространстве, в конторе тюрьмы. Действующих лиц вначале два: писарь и старший надзиратель. Обстановка удручающая. Красной нитью через рассказ проходит лейтмотив страшной, невыносимой жары, зноя, когда, кажется, плавится воздух, мутится рассудок. Начинаешь даже проникаться сочувствием к молодому человеку, вынужденному за 30-рублевое жалованье прозябать в таком месте.
Но автор не дает нам этого сделать. В самом начале повествования рассуждение о труде, ярко характеризующее писаря: человек не рожден для труда, труд для пользы государства – проклятие, иначе Бог бы не пожелал Адаму «есть хлеб в поте лица своего». Далее следует портрет молодого человека: красное телячье лицо с оттопыренными ушами (автор неслучайно перемежает эпитеты сравнением с животным – безобидным, но глупым). А еще его мысли о барышнях на бульваре вечером: пошлые разговоры, скудная речь (очень важная деталь авторской характеристики), пересыпанная «смешками-с» «хи-хи» да «хе-хе». В несколько приемов Грин нам представляет пустейшее существо уже нам неприятное.
Вот появляется старший надзиратель, наделенный автором следующим портретом: старая тюремная крыса (очень обидное говорящее животное сравнение), с седыми торчащими усами и красными, слезящимися глазками, зевает, будто хочет проглотить всех мух в комнате. В довершение всего надзиратель – вор, он зарабатывает на дровах, керосине, угле, а вот на продуктах не очень: не хотят бестии-заключенные есть «экономную» пищу.
Появившийся посыльный приносит письма заключенным политическим, разворачивается следующее действо, благодаря которому и назван рассказ. Итак, на досуге писарь и старший надзиратель читают чужие письма и вершат чужие судьбы. Этим они развевают свою скуку, спасаются, в том числе, от изнывающей жары.
Четко определен хронотоп: пространство – тюрьма, признаки времени – политические заключенные, не грабители, не убийцы, а, можно сказать, передовая часть общества, пострадавшие за идею, двигатели прогресса, элита. Возможно, их письма должны досматриваться, но мы становимся свидетелями неприятных сцен – письма не просто прочитываются на предмет чего-нибудь недозволительного, их обсуждают, над ними насмехаются. Автор, говоря о чтении писем, употребляет много эпитетов, помогающих нарисовать читающих: писарь радостно взвизгивает, с жадным любопытством хватает письмо, надзиратель щурится, ехидно усмехаясь вваливающимся беззубым ртом, прыгает жиденькая, козлиная бородка (еще одно звериное сравнение!)
Пространство будто раздвигается, появляются новые герои: те, кому пишут, и те, кто пишет. Первая пара несчастных – Абрамсон и его отец. Вторая – Козловский и его невеста Катя.
В сцене чтения писем автор использует прием антитезы, противопоставляются герои-читатели и герои, участники переписки. Каждая деталь писем, сопровождаемая комментариями и смешками писаря и надзирателя, еще ярче вырисовывает их отрицательные образы, и, наоборот, создает некоторый ореол вокруг незнакомых нам, но уже симпатичных образов по ту сторону письма и их адресантов. Мы начинаем любить людей, не зная их, уже им сочувствуем.
Судьба долгожданного письма зависит от желания и отношения читающих, а об отношении не трудно догадаться. Итак, Абрамсон недостоин письма, даже отец так писал в предыдущем (значит, мы не ошиблись, письма «досматривают» всегда), что больше не напишет. Но сердце родителя смягчилось, ведь кто полюбит твое дитя, простит ему, если не он сам.
За Козловским надзиратель любит наблюдать в глазок, когда тот получает письмо. Истинное наслаждение получает наблюдатель, видя чужие переживания: плачет, смеется, прячет в сапог, «а я ключами – трах: на прогулку!» Письмо исписано нервным женским почерком, так передается переживание закадровой героини. Невеста пишет о любви, о том, что болеет мать, поэтому навестить его не может, но в Сибири «увидимся». Недалеким людям таких жертв и отношений не понять, поэтому они все опошляют, а мы можем посочувствовать и Козловскому с Катей, и горе-читателям, вершителям судеб.
Писатель поднимает проблему личной трагедии человека, попавшего в тюрьму, оторванного от внешнего мира, потерявшего свободу. Его держит только любовь и вера, но и их он может утратить, ведь его судьба в руках низких людей, решивших, что Козловский не стоит письма, потому что слишком строптив и самолюбив. Надзиратель: «Я... разве по злобе? ...Нет в человеке никакого уважения...» И писарь: «Картинку себе возьму...»
Заканчивается рассказ сценой в камере. Мы видим страдающего Козловского. Автор еще больше раздвигает пространство: в камере палит зной, а в решетчатом окне бесстыжее голубое небо. Опять антитеза: ужас – красота, тюрьма – свобода. Человек лишен всего, живет надеждой, губы шепчут: «Катя, милая, где ты? Пиши мне, пиши!..»
Так заканчивается рассказ. Что это: кричащая безысходность или вера вопреки всему?
Хочется ответить герою: жди, милый, и верь!

Приложенные файлы

В Лондоне в 1920 году, зимой, на углу Пикадилли и одного переулка, остановились двое хорошо одетых людей среднего возраста. Они только что покинули дорогой ресторан. Там они ужинали, пили вино и шутили с артистками из Дрюриленского театра.

Теперь внимание их было привлечено лежащим без движения, плохо одетым человеком лет двадцати пяти, около которого начала собираться толпа.

Стильтон! - брезгливо сказал толстый джентльмен высокому своему приятелю, видя, что тот нагнулся и всматривается в лежащего. - Честное слово, не стоит так много заниматься этой падалью. Он пьян или умер.

Я голоден... и я жив, - пробормотал несчастный, приподнимаясь, чтобы взглянуть на Стильтона, который о чем-то задумался. - Это был обморок.

Реймер! - сказал Стильтон. - Вот случай проделать шутку. У меня явился интересный замысел. Мне надоели обычные развлечения, а хорошо шутить можно только одним способом: делать из людей игрушки.

Эти слова были сказаны тихо, так что лежавший, а теперь прислонившийся к ограде человек их не слышал.

Реймер, которому было все равно, презрительно пожал плечами, простился со Стильтоном и уехал коротать ночь в свой клуб, а Стильтон, при одобрении толпы и при помощи полисмена, усадил беспризорного человека в кэб.

Экипаж направился к одному из трактиров Гайстрита. Беднягу звали Джон Ив. Он приехал в Лондон из Ирландии искать службу или работу. Ив был сирота, воспитанный в семье лесничего. Кроме начальной школы, он не получил никакого образования. Когда Иву было 15 лет, его воспитатель умер, взрослые дети лесничего уехали - кто в Америку, кто в Южный Уэльс, кто в Европу, и Ив некоторое время работал у одного фермера. Затем ему пришлось испытать труд углекопа, матроса, слуги в трактире, а 22 лет он заболел воспалением легких и, выйдя из больницы, решил попытать счастья в Лондоне. Но конкуренция и безработица скоро показали ему, что найти работу не так легко. Он ночевал в парках, на пристанях, изголодался, отощал и был, как мы видели, поднят Стильтоном, владельцем торговых складов в Сити.

Стильтон в 40 лет изведал все, что может за деньги изведать холостой человек, не знающий забот о ночлеге и пище. Он владел состоянием в 20 миллионов фунтов. То, что он придумал проделать с Ивом, было совершенной чепухой, но Стильтон очень гордился своей выдумкой, так как имел слабость считать себя человеком большого воображения и хитрой фантазии.

Когда Ив выпил вина, хорошо поел и рассказал Стильтону свою историю, Стильтон заявил:

Я хочу сделать вам предложение, от которого у вас сразу блеснут глаза. Слушайте: я выдаю вам десять фунтов с условием, что вы завтра же наймете комнату на одной из центральных улиц, во втором этаже, с окном на улицу. Каждый вечер, точно от пяти до двенадцати ночи, на подоконнике одного окна, всегда одного и того же, должна стоять зажженная лампа, прикрытая зеленым абажуром. Пока лампа горит назначенный ей срок, вы от пяти до двенадцати не будете выходить из дому, не будете никого принимать и ни с кем не будете говорить. Одним словом, работа нетрудная, и, если вы согласны так поступить, - я буду ежемесячно присылать вам десять фунтов. Моего имени я вам не скажу.

Если вы не шутите, - отвечал Ив, страшно изумленный предложением, - то я согласен забыть даже собственное имя. Но скажите, пожалуйста, - как долго будет длиться такое мое благоденствие?

Это неизвестно. Может быть, год, может быть, - всю жизнь.

Еще лучше. Но - смею спросить - для чего понадобилась вам эта зеленая иллюминация?

Тайна! - ответил Стильтон. - Великая тайна! Лампа будет служить сигналом для людей и дел, о которых вы никогда не узнаете ничего.

Понимаю. То есть ничего не понимаю. Хорошо; гоните монету и знайте, что завтра же по сообщенному мною адресу Джон Ив будет освещать окно лампой!

Так состоялась странная сделка, после которой бродяга и миллионер расстались, вполне довольные друг другом.

Прощаясь, Стильтон сказал:

Напишите до востребования так: "3-33-6". Еще имейте в виду, что неизвестно когда, может быть, через месяц, может быть, - через год, - словом, совершенно неожиданно, внезапно вас посетят люди, которые сделают вас состоятельным человеком. Почему это и как - я объяснить не имею права. Но это случится...

Черт возьми! - пробормотал Ив, глядя вслед кэбу, увозившему Стильтона, и задумчиво вертя десятифунтовым билет. - Или этот человек сошел с ума, или я счастливчик особенный. Наобещать такую кучу благодати, только за то, что я сожгу в день пол-литра керосина.

Вечером следующего дня одно окно второго этажа мрачного дома № 52 по Ривер-стрит сияло мягким зеленым светом. Лампа была придвинута к самой раме.

Двое прохожих некоторое время смотрели на зеленое окно с противоположного дому тротуара; потом Стильтон сказал:

Так вот, милейший Реймер, когда вам будет скучно, приходите сюда и улыбнитесь. Там, за окном, сидит дурак. Дурак, купленный дешево, в рассрочку, надолго. Он сопьется от скуки или сойдет с ума... Но будет ждать, сам не зная чего. Да вот и он!

Действительно, темная фигура, прислонясь лбом к стеклу, глядела в полутьму улицы, как бы спрашивая: "Кто там? Чего мне ждать? Кто придет?"

Однако вы тоже дурак, милейший, - сказал Реймер, беря приятеля под руку и увлекая его к автомобилю. - Что веселого в этой шутке?

Игрушка... игрушка из живого человека, - сказал Стильтон, - самое сладкое кушанье!

Апр 25 2010

Более того, анализ творческого наследия Грина показывает, что многие из его рассказов по формальным признакам - необычность имен, обстановки, некоторая усложненность развития действия и т. п.- относятся нередко к числу романтических произведений, но по содержанию, по идее своей они совершенно реалистичны. Что такое, по существу, «Рене», как не вполне реалистическая. Однако вряд ли можно видеть в таких рассказах, как «Возвращение» и «Комендант порта», якобы наметившийся переход Грина к реализму (М. Слонимский. Александр Грин). Усиление реалистических черт в тех или иных его рассказах (причем не только поздних) зависело прежде всего от содержания каждого отдельного произведения и от задач, кото рые ставил перед собой. Основная же тональность новеллы была в большей или меньшей степени насыщена романтикой. Это женской любви - оскорбленной и отомстившей, но до конца верной; или «Бродяга и начальник тюрьмы» - небольшой этюд о жарком весеннем солнце, словоохотливом заключенном и ленивом, благодушном начальнике, уснувшем под настойчивый говорок арестованного бродяги; или «Шесть спичек»-драматическое повествование о двух потерпевших кораблекрушение моряках.

Можно было бы сказать, что во многих рассказах такого типа у Грина романтические характеры действуют в реалистических обстоятельствах.

Этим отнюдь не снимается вопрос о романтизме как методе гриновского творчества. Да, Грин - романтик по преимуществу, он навсегда остался верен романтическому методу (об этом говорит хотя бы последний незаконченный «Недотрога»), но реалистические рассказы он писал на протяжении всего своего творческого пути одновременно с рассказами романтическими. К реалистическим произведениям Грина сложилось отношение как к чему-то второстепенному. Причина этого скорее всего в том, что подавляющее большинство из них почти не переиздавалось и не изучалось критикой. И хотя они действительно составляют лишь небольшую часть наследия Грина, они точно так же характеризуют творческий путь писателя, как и романтические произведения, составляющие основу прозы.

Достаточно сказать, что почти из 500 рассказов Грина в полном собрании сочинений в 6 томах (изд-во «Правда», 1965) опубликовано только 170, а из числа последних более 50 рассказов публиковались только один раз при жизни автора. И в основном это рассказы именно реалистического плана. Еще А. Рос-кин писал, что его «ранние вещи, с уклоном в бытовизм, ныне прочно забыты» .

Когда в суровом и голодном 1921 г. Грин написал феерию «Алые паруса», многие удивились: как мог в это время создать такую светлую, лирическую сказку?

Однако эта - не волшебная о неведомом мире, где таинственный принц принес Золушке хрустальный башмачок. Это сказка о современной ему действительности, но только увиденной глазами волшебника. Поэтому что-то неуловимо изменилось в этой действительности: что-то отошло в тень, а что-то осветилось ярче, изменились краски, чуть сместились события, появились новые имена и названия. Но сохранилась реальная жизненная основа, на которой выросла сказка, и мы сегодня воспринимаем эту феерию как гимн романтике человеческих отношений. Пусть не было Каперны, не было Грэя и Ассоли, не было корабля с алыми парусами, но существовали и всегда будут существовать «Каперны», жили и будут жить «Ассоли» и «Грэи», плыли и будут плыть по морям «корабли с алыми парусами»,- все это было и будет на земле, пока на ней будут жить хорошие люди - романтики, умеющие так любить, так мечтать, так верить в исполнение мечты.

Романтическое восприятие мира проходит через все произведения Грина, однако его отношение к романтике менялось на протяжении лет, как менялось и отношение его к своим героям-романтикам.

Это можно особенно наглядно проследить на его романах. В «Алых парусах» Грин воспел мечту и людей, верящих в нее, но следующий роман - «Блистающий мир» - как бы зоркий взгляд в то далекое будущее, когда сумеет преодолеть силу земного притяжения и сможет свободно и легко летать,- резко отличается от «Алых парусов» явно ощущающимися нотами пессимизма. Грип видит трудности, встающие па пути человеческой мечты, понимает, что действительность в лице обыкновенных, заземленных людей будет яростно сопротивляться человеку, пытающемуся встать выше обыденщины.

Поэтому герой романа Друд чувствует себя хорошо только в отгороженном от действительности мире, полном музыки и покоя. Выходить за пределы этого замкнутого мира он не хочет и в одном из столкновений с действительностью погибает. Человек-птица, воплощенная мечта - гибнет, а люди, его погубившие, живут, и как будто ничего не изменилось. Стоило ли мечтать?

В романе чувствуется жизненная усталость автора, потеря перспективы, беспомощность его перед ударами действительности. Возможно, это объясняется временным подъемом новой мелкой буржуазии, порожденной нэпом и вызвавшей на какое-то время у писателя ощущение бессилия мечты перед торжеством мещанства, возомнившего себя хозяином жизни.

Однако этот пессимизм не надолго. Уже в «Золотой цепи», хотя и омраченной смертью Ганувера, торжествуют ноты оптимизма. Роман этот, как обычно у Грина, авантюрно-приключенческий, но в лучшем смысле этого слова, потому что главное в нем - не случайная находка Ганувером золотой якорной, цепи, не описание его сказочного дворца и даже не охота группки авантюристов за несметными богатствами . Все это - лишь занимательный фон для яркого изображения людских характеров, для утверждения старой излюбленной идеи Грина - добро всегда восторжествует, зло должно быть повержено. И как ясные звезды на чистом ночном небе, всегда будут светить людям дела и души хороших людей. Этот лиризм изложения, напряженность эмоций, чистота помыслов положительных героев, их верность, преданность, искренность переживаний - все это составляет основу содержания «Золотой цепи».