Это одна из статей рубрики
Предыдущий выпуск был посвящён центральной части провинции Лори —
В оной статье речь пойдёт о южной части провинции Лори.
(Spitak). Городок, известный тем, что в 1988 году тут был эпицентр очень мощного землетрясения. Почти все городские здания (и всё, что выше 2-этажных домов) были разрушены. Частные одноэтажные дома также частично пострадали… Соседние города (Ванадзор и Гюмри) пострадали меньше, но тоже досталось.
Практически сразу после этого бедствия началось строительство новых домов для жителей, и в течение двух лет город был отстроен заново силами СССР, а также помогла и армянская диаспора за рубежом. В центре города есть большой интересный монумент в честь землетрясения (причём, монумент является частью работающих в нём магазинов).
Памятник землетрясению в городе Спитак и связанному с этим жертвами и потерями.
По поводу ночлега было обращение в главную церковь города, и сотрудник церкви взял к себе домой. Кстати, у автора этих строк есть три отдельных статьи на тему
(ссылка выводит на первую статью из сериала про бесплатные ночлеги в религиозных организациях).
От Спитака на восток 21 км…
(Vanadzor). Столица провинции Лори. Третий по населению город в Армении (ныне там 90 тыс чел). Высота над уровнем моря — 1425 метров… Официально основан город в 1828 году и назывался тогда Караклис (или Каракилисе, что в переводе с турецкого «Kara kilise» означает «чёрная церковь»). Потом город переименовали в Кировакан (и назывался он так в 1935-93 годах).
Один из оставшихся в живых жилых домов советского периода в Ванадзоре. Можно заметить следы жизни на некоторых окнах и балконах.
Из интересных вещей в Ванадзоре имеется мини-музей и картинная галерея. А также много советского периода домов (особенно 4- и 5-этажек, в квартиру одного из коих пригласил на ночлег местный парень, за что ему спасибо)… Многие из таких домов имеют не очень привлекательный внешний вид (наверно, благодаря землетрясению, ну и общей небогатости страны), а некоторые вообще вот-вот будут покинуты жильцами. Но им, видимо, некуда переселяться, вот и живут.
Традиционный армянский мешок для постели (19 века) выставлен в музее Ванадзора.
От Ванадзора к ю-в 13 км (по дороге на Дилижан и озеро Севан)…
(Lermontovo) — такое вот село с русским названием. Дело в том, что тут (как и в селе Фиолетово, что в 8-9 км к ю-в) живут русские, потомки переселенцев, коих царские власти насильно переселили в начале 19 века.
Это молокане. Они христиане, но только не православные (в привычном большинству понимании сего слова), а евангелисты, баптисты и другие приверженцы подобных христианских течений/верований. То бишь, такие христиане, кои не признают икон, попов и все сопутствующие им товары.
Молокане просто молятся Богу, то бишь Иисусу Христу (не будем тут о том, что или кто является Богом). И причём, молятся очень даже регулярно. На мой взгляд, это один из самых строгих христианских народов в мире.
Возможно, из виденных мною христианских народов — самый строгий (в смысле, строго придерживающийся постулатов их веры).
Правда, народом их назвать можно с натяжкой, ибо они всё же русские и были сюда переселены (а также в соседние Грузию и Азербайджан) с разных губерний России в начале 19 века.
Мужики в селе Лермонтово обычно носят длинные бороды
(даже юноши и молодые люди уже отращивают волосы на лице)… А те, которые не носят бород (хотя, таких молокан там меньшинство, как показалось), значит есть вероятность, что они не строгие христиане — не молятся, пьют алкоголь… А для молокан потребление алкоголя — почти такой же страшный грех, как и для мусульман.
Женщины-молокане также почти все ходят в платках на голове. Да и девочки тоже.
в селе Лермонтово.
Молокане стараются помочь человеку (например, путешественнику), как могут. Однако, за последние годы эти 2 села (Лермонтово и Фиолетово) посетило много любопытных (и тоже таких вот путников, как автор оных строк), желающих поглазеть на «странных» людей.. Молокане немного подустали уже от такого внимания, хотя и НЕ каждый день сюда заезжают любопытные, но порой бывают даже большие экскурсионные автобусы.
Как рассказали мне молокане в Лермонтово, в их село не раз приезжали и журналисты
, которых даже приглашали в дом на чай… Однако, потом в интернете они писали про молокан не совсем то, что есть на самом деле. Порой даже так описывали молокан, что они диковато живут, почти в 19 веке.
И после таких случаев гостеприимность молокан стала поменьше. Это было заметно при общении с молоканами в центре села. Они не горели желанием приглашать в дом, просто общались на обычном российском уровне (то есть, несколько прохладнее, чем в целом на Кавказе), хотя и абсолютно без злобы.
Поскольку в центре села Лермонтово народ не горел особым желанием не только приютить путника на ночь, но даже и на чай не звали, то в поисках ночлега решено было пойти в сторону окраины села… Там было попроще, но тоже не так, как ожидалось перед приездом. Чувствуется, если бы было меньше туристов и журналистов (посещающих молокан и глазеющих на них), то они были бы более дружелюбны и гостеприимны.
В одном доме близ окраины решили помочь и проводили в пустующий дом их родственников, которые приезжают лишь эпизодически. На следующей фотографии внутренности этого дома:
Вот в этом молоканском доме мне довелось ночевать в селе Лермонтово. Спал, правда, не на этой кровати, а на другой в соседней комнате.
В некоторых домах молокан не имеются телевизоры по идеологическим причинам — ибо в современном телевещании слишком много ненужной ерунды… На самом деле, многие современные технологии молокане стараются использовать по возможности. Особенно, сельхоз технику. Они славятся как превосходные трактористы и экскаваторщики (даже в Ереване, где молокан живёт около тысячи человек.
Многие армяне это подтверждали, что молоканин-экскаваторщик — это большой мастер своего дела. И что в Ереване если вы видите работающий экскаватор, то скорее всего (или шансы около 50/50), на нём работает молоканин. И вообще, молокане тут считаются очень работящими.
Богатые армяне также предпочитают брать на работу в качестве домохозяек именно женщин-молоканок. Ибо, все знают, что они очень чистоплотны, и точно не украдут… Об этом также поведали армяне. В общем, очень уважают молокан тут. Многие молокане в Ереване даже знают армянский язык, особенно, молодые. В сёлах знают меньше.
В сёлах Лермонтово и Фиолетово с каждым годом становится всё больше поселяющихся там армян, часто просто покупающих дома тех молокан, что уехали жить в Россию… Особенно много молокан уехало в 90-е годы в трудные времена разрухи. Потом волна уезжающих была поменьше. Сейчас уже мало кто уезжает… А те, кто уехал, иногда навещают эти родные края.
Сразу по приезду в это селo Лермонтово было посещено молоканское кладбище (оно наверх от трассы, разделяющей село и кладбище), которое имеет надмогильные памятные плиты стеллы , не совсем обычные… Ну не надмогильными плитами же их назвать!.. Ибо, сделаны они из жестянки и дерева, а стоят на деревянных палках. Я даже не вспомню, где ранее мне воочию встречалось деревянные стойки для надгробных плит (наверно, раньше назывались досками?). Возможно, и не видел таковых.
Надгробные памятные плиты (стенды?) на молоканском кладбище в селе Лермонтово.
Надписи на предыдущем снимке гласят:
Г. А. И. (это инициалы умершего человека)
Здесь покоится тело рабы Божьей Горчаковой Александры Ивановны. Прожила на сем свете 59 лет. Умерла по воле Божьей 24.09.2003… А с вами братья и сёстры. Аминь!Здесь покоится прах рабы Божьей Тананаевой Александры Петровны, прожившей на сем веке 91 г. Умерла по воле Божьей 9 мая 1995 г… И переселилась на оный век. А с вами братья и сёстры. Аминь!
Молоканское кладбище в селе Лермонтово.
Пара цитат из википедии:
Молока́не - разновидность духовного христианства, а также особая этнографическая группа русских. В Российской империи были отнесены к «особенно вредным ересям» и преследовались вплоть до указов Александра I, относящихся к 1803 году, которые дали молоканам и духоборам некоторую свободу.Молокане представляют собой не единую церковь, а скорее религиозное движение с единым корнем, но с большими различиями во взглядах, песнопениях, учении, соблюдаемых праздниках.
Среди таких направлений в молоканстве заметно выделяются «мокрые молокане» (практикующие водное крещение), молокане-прыгуны, молокане-субботники (соблюдающие субботу), дух-и-жизники (полагающие книгу «Дух и жизнь» в престоле, считая её третьей частью Библии) и другие.
(это была цитата из википедии)
Поселения молокан и других «духовных христиан» в Армении (например, так называемые «дух-и-жизники», суббо тники). Относится к периоду с 1950 по 2010 год. Оригинал карты я взял отсюда и чуток переделал, убрав английские слова и добавив русские… Как видно из карты, ныне молокане Армении живут лишь в Ереване, Лермонтово и Фиолетово.
Вот ниже ещё некоторые особо характерные цитаты о молоканах (взято из ):
В Армении резко сократилась численность духовных христиан — молокан. В начале 1990-х годов в Армении проживало порядка 51 тыс. русских, из которых половина — молоканского вероисповедания. По данным Национальной статистической службы Армении на сегодня в стране Армения проживает всего 2872 русских молоканского вероисповедания (информация от апреля 2017 года).
Наблюдаются перемены и в традиционной занятости молокан. Если раньше молокане производили знаменитые в Армении квашеную «молоканскую капусту», моченые яблоки, бочковые огурцы, то теперь они сбывают скупщикам просто капусту, картошку, свеклу. Не сдают они и молоко в приемные пункты, предпочитая сбыть его на рынке по более выгодной цене, чем предлагают молокозаводы.
В молоканских селах дети учатся в школе на русском языке по российской образовательной программе и учебникам. Для них предусмотрен и урок армянского языка. Помимо обрядовых собраний, при решении каких-то вопросов община во главе с пресвитером созывает собрания, на которых присутствует и председатель села.
Во время этих собраний могут быть поставлены вопросы оказания социальной помощи той или иной семье. Молокане продолжают жить в закрытом обществе, отказываясь пользоваться социальными льготами, предусмотренными государством.Несмотря на их рассредоточение среди основного населения, у молокан практически отсутствуют смешанные браки. Их дети учатся в русских школах или классах. При этом все владеют беглым армянским.
Оригинал снимка взят с той же страницы, что и приведённые выше цитаты..
Село Фиолетово я решил не посещать (в силу усталости молокан от понаехавших туристов и нежелания им более докучать)… Хотя, думается, что ежели вы хотите окунуться в атмосферу молоканского быта, традиций и верований, то можно попробовать найти вариант пожить у них и поработать волонтёром (выполняя какую-то несложную работу несколько часов в день, а они дадут еду и кров)… И вероятно, можно найти таких молокан, пожелавших бы вас взять в качестве волонтёров.
Однако, предполагаю, что вряд ли они возьмут курящего или пьющего человека. И не факт, что возьмут человека, не исповедующего христианство.
Также, примерно через неделю после этого довелось побывать в Ереване (куда я заезжал три раза за 3 месяца). И поскольку место ночлега у меня там было не известно (предыдущие два заезда в столицу Армении я останавливался в «Доме для всех», но к моему третьему приезду он закрылся, как и планировалось), то я решил попробовать обратиться к молоканам… В Ереване молокане живут обычно в одном районе (название района даже не стал запоминать, простите, меня грешного, пожалуйста).
Меня как раз подвозившие люди (армяне) на своей машине завезли к молоканам, и даже сами начали за меня ходатайствовать… Глава дома дал мне место на его стройке (он расширял свой дом), дал матрас, чай и угостил едой. Ещё раз всем им большое спасибо!
Если от Лермонтово и Фиолетово двинуть на восток, то через 16 км (от Фиолетово) будет городок на статью о которых можно перейти по указанной ссылке.
Известная российская писательница Наринэ АБГАРЯН на своей страничке в Facebook прокомментировала
и дала ссылку на статью из журнала GEO о молоканах, проживающих в Армении
“Молокане. Век живу, век удивляюсь, как такое может быть, чтобы в России не знали о них. А ведь не знают.
Наичудеснейшие, наидостойнейшие люди. Царская Россия многое потеряла, выселив их в свое время на окраины империи. Часть моего прошлого, часть моей души, часть моей Армении. Молокане.”, - написала Н.Абгарян. И мы “пошли” по ссылке...
Автор статьи Петр Вайль не случайно приехал в Армению - его мать была из армянских молокан. Подкупила надпись под одним из снимков, сделанных талантливым фотографом Сергеем Максимишиным: “Светловолосые и голубоглазые дети из общины русских молокан кажутся в армянских горах пришельцами. Так и есть: молокане пришли сюда в 1840-х годах. Они так и не смешались с местным населением”.
...В каком году Вайль посетил молоканские села Армении - неизвестно, так что, возможно, некоторые люди, о которых он упоминает в статье, в том числе и представители “иерархии”, покинули насиженные места или даже этот бренный мир, в истории которого молокане всегда будут оставаться неким “белым пятном”, непознанным и до конца неразгаданным.
“Где еще есть компактно проживающие общины
русских людей, триста лет непьющих?”
Сейчас мне уже кажется, что этого не было. Не может быть таких мест, таких людей. В XXI веке немыслимо столь полное погружение куда-то в начало XIX столетия. Тут фотоаппарат не то что запретен (а он-таки часто запретен), но даже и не уместен. “Неловко как-то, - сказал мне Сергей Максимишин, - я же не папарацци”. Все-таки - всегда с разрешения - он снимал. Наверное, есть места еще дальше в глубь жизни - где-нибудь в Австралии, в Южной Америке, но эти-то часах в трех езды от Еревана, в горах между Дилижаном и Ванадзором, в селах Фиолетово и Лермонтово. А главное - в этой Австралии ведь чужие. А эти - свои. Мои.
Мои дальше некуда. Русские молокане в Армении - это прошлое моей семьи. Я возил с собою фотографию своего прадеда Алексея Петровича Семенова и его жены Марии Ивановны, живших в Армении. Показывал молоканам, и они теплели, даже угрюмый фиолетовский пресвитер Николай Иванович Суковицын. Не настолько, правда, потеплел, чтобы сфотографироваться. Но в собрание допустил, сказав: “Братья и сестры, у нас гость, Петр, его мать из наших”.
Мать моя действительно выросла в молоканской семье. Наш предок, тамбовский помещик Ивинский, увлекся идеями молокан, распустил крепостных, отказался от собственности и ушел в секту Семена Уклеина, сменив в его честь фамилию на Семенова. В 1830-1840 годы тамбовские молокане перебрались в Армению, как раз тогда занятую Россией. Там мой прадед жил в Еленовке - теперь это город Севан у одноименного озера. Оттуда его сын, мой дед Михаил, уехал в Туркмению, где родилась и выросла моя мать - но это уже другая история.
На обратной стороне прадедовской фотографии надпись: “На память родным в Асхабад, 8 августа 1894 года, Еленовка. Снято 3 октября 1889 года”. Пышно-бородый прадед с молодецкими усами - в длинном сюртуке-сибирке, прабабка в платке и белом переднике. Чинные.
Молокане, возникшие в России во второй половине XVIII века, были чем-то вроде православного протестантства. Их самоназвание - духовные христиане. Слово “молокане”, которое посторонние возводят к тому, что эта секта употребляет в пост молоко, - из Первого послания апостола Петра: “Как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко”. Они сами - без посредников-церковников - читают и толкуют Писание. Общину возглавляет выборный пресвитер. Нет попов, нет церкви, нет икон, нет креста - как созданий не Божеских, а человеческих. Крест, к тому же - орудие врагов Христовых. Оттого молокане и не крестятся, и крестины называют “кстины”. Крещение водой отрицается - отсыл к словам Иоанна Предтечи: “Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною... будет крестить вас Духом Святым и огнем”.
У молокан - несколько толков, подвидов, и сейчас в движении преобладают радикальные прыгуны, сильно потеснившие так называемых постоянных, более умеренных. Прыгуны - оттого, что “входя в дух” (в молитвенный экстаз), подпрыгивают, воздевая руки, и произносят нечто на неведомом языке. Это я видел на собраниях в Фиолетово - о чем позже.
Зажиточность у молокан всегда считалась добродетелью, они невероятно трудолюбивы и добросовестны, законопослушны и миролюбивы (в Фиолетово помнят лишь одно убийство, да и то в драке - умышленного же не было никогда). Наконец, они не пьют. Где еще есть компактно проживающие общины русских людей, триста лет непьющих? Моя мать, прошедшая фронт врачом-хирургом, умудрилась сохранить отвращение к алкоголю, отчего я много натерпелся в молодости.
Пресвитер прыгунов Николай Иванович - гладкий прямой пробор, глубоко посаженные внимательные глаза - считает, правда, что нынешние разболтались. “Как молодежь? - Да не очень. Балуются. - Попивают? - Да бывает. - А погуливают? - Да нет, даже пьяный к жене идет. - А как женятся? Родители договариваются? - Нет, родители только согласие дают, а так по любви”. По любви-то, может, и по любви, но без общины, без воли пресвитера здесь не делается ничего серьезного.
Без иерархии невозможна никакая организация. Молокане отвергли священников, храм, церковное устройство - однако взамен создалась другая, но тоже структура. Даже еще более жесткая, поскольку в обычном православии власть распределяется между разными уровнями, здесь же выстраивается та самая вертикаль, о которой мечтает российское руководство. Все - семейные, рабочие, общинные дела - совершается только с одобрения пресвитера. Сельский староста Фиолетово, то есть официальный глава администрации, Алексей Ильич Новиков, в доме которого мы жили, спокойно говорит: “У меня власти примерно процентов десять, остальное - у Николая Ивановича”.
Инструмент давления, способ наказания - отказ в совершении обряда: брака или кстин. Фактически исключение из собрания. Алексей Ильич когда-то посмел развестись с женой. Разводов здесь не признают. Как сказал нам Новиков: “Я у них получаюсь пролюбодей”. Он перешел к постоянным, на собрания ездит в Дилижан. Его 33-летний сын Паша не женат, мы спросили почему, и услышали в ответ историю словно из каких-то старых книг. У Паши был пятилетний роман с местной девушкой, но ее не отдали за сына “пролюбодея”, она вышла за другого. И никто в селе за Пашу не выдаст.
Вообще молоканские нравы стали за последние десятилетия суровее. Это понятно: современная жизнь с ее доступными соблазнами грозит размыванием, разрушением старого уклада, и чтобы выжить, нужно обособляться еще более. Вот культурологическая коллизия: чем выше уровень цивилизованности, тем больше вероятность исчезновения; сохранение уникального человеческого вида связано с ужесточением своего и отторжением всего чужого.
Когда-то в Фиолетово был клуб, сейчас бетонный куб с выбитыми стеклами пуст. В прежние времена молодежь ходила туда в кино и даже на танцы. Вот женился - все, с ерундой покончено. Теперь ходить некуда, да и порядки строже. Телевизоров не держат. Только у “пролюбодея” Новикова над крышей вызывающе торчит спутниковая тарелка. Мирского чтения почти не встретишь. Зато на столе в каждом доме прыгунов - непременно три раскрытые книги. Это не значит, что их читают ежедневно, но они лежат в полной готовности: Ветхий Завет, Новый Завет и “Дух и жизнь” - “Богодухновенные изречения Максима Гавриловича Рудометкина, Царя Духов и Вождя Сионского Народа Духовных Христиан Молокан Прыгунов. Написаны им в тяжких страданиях монастырских заточений Соловецком и Суздальском в период 1858-1877 годов”.
Три книги трактуются символически: Ветхий Завет - фундамент веры, Новый Завет - стены, Рудометкин - крыша. На молитвенном собрании прямо говорится о том, что Максим Гаврилович - составная часть Троицы: “Отец, Сын и Дух Святой в лице помазанника и страдальца нашего”.
Рукописи Рудометкина, которые он тайно передавал на волю из заточения в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре, семья Толмачевых в начале ХХ века вывезла в Лос-Анджелес, запекши их в хлеб. В порту Поти сказали при досмотре, что везут родной хлебушек в Штаты, таможенники и растрогались. Эти вот книги и читают. Правда, когда мы были в гостях у 71-летнего Павла Ионовича Дьяконова, он вдруг открыл нижние ящики комода и показал нам книги, оставшиеся от детей, теперь взрослых, живущих в других краях. Нормальный пестрый набор: Дюма, Тургенев, Ирасек, “Айвенго”, “Сказания о титанах” Голосовкера, “Над пропастью во ржи”, “Дочь Монтесумы”.
Нынешние дети читают только на уроке в школе, дома никогда - сказала учительница русского языка и литературы Алла Васильевна Рудометкина. Она живет в Ванадзоре, как большинство преподавателей - их привозят и увозят на микроавтобусе. В Фиолетово с его населением в 1500 человек - десятилетка. В 9-м и 10-м классах - по шесть человек, в 8-м - 28, но продолжат из них учиться, объясняют преподаватели, не больше десяти.
Учителя рассказывают, что дети в школу приходят отдыхать: дома много работают по хозяйству. Когда посевная или уборочная - вовсе не появляются. Соответственно и отношение к учебе.
Пришли, не смешались, не исчезли
Выражение детских лиц и впрямь беззаботное. Светловолосые и ясноглазые - здесь, в армянских горах, они кажутся пришельцами. Так оно исторически и есть - пришли, не смешались, не исчезли. Пройдут годы - эти девочки и мальчики потемнеют от ветра, солнца и забот, как их матери и отцы, но сейчас Максимишин поминутно толкает меня, восклицая: “Ты посмотри, какие лица!”
Пока он устраивает фотосессию в коридоре, директор Валерий Богданович Мирзабекян показывает мне школу. Прошусь по-маленькому. Он выводит меня во двор, идем к добротному бетонному домику. Директор открывает дверь ключом и любуется произведенным эффектом: за пределами Еревана такого не встречалось - не привычное повсеместно в провинции солдатское очко, а унитазы, белоснежный кафель, никелированные краны. Сортир построили американцы, и поскольку канализации в Фиолетово нет, они же соорудили вакуумное автономное устройство. А так как народ непривычен, тем более дети, тут же начавшие разбирать блестящие детали, домик под ключом, открывается для VIP-ов.
Уборную устроили американские благотворительные организации. Газ - то есть тепло - в школу провели тоже они, раньше ученики шли на уроки с поленьями под мышкой. Армяне подарили компьютер, выделили премии по 100 долларов нескольким ученикам. Американцы же создали в здании администрации медицинский пункт. Они сажают лес в тех местах, где он был вырублен в 1990-е. А что Россия?
Кого ни спросишь - да и спрашивать не надо, сами говорят наперебой - это главная обида: от России ничего. Много лет назад российский посол (имя не указывается. - Ред.) сказал, посетив молоканские деревни: “Россия - не дойная корова”. Все в Фиолетово помнят и цитируют эти слова. А когда просили помочь с устройством подготовительных классов, консул ответил: “Ваши дети - вы и платите”.
Не совсем понятно на фоне декларируемой заботы о соотечественниках за рубежом. И каких соотечественниках! Фиолетово сплошь русское (на полторы тысячи - всего одиннадцать армян: это они держат единственный магазин, в котором продается и спиртное), и отчасти соседнее Лермонтово со смешанным населением - подлинные этнографические заповедники. Только не искусственные, не музейные, а живые. Любая цивилизованная страна сюда слала бы ученых за учеными. Один только феномен трехсотлетнего непития стоит пристального изучения.
А язык! Таня, дочь Алексея Ильича, болтает с заглянувшей подругой: “Ты яво не видывала - Видала. Пячальный такой. - Зачем? - Ня знаю. Шумела яму, он ничаво. - Ну, ты мне звонкани, чаво узнаешь”. (“Звонкануть” надо по мобильному - обычной телефонной связи тут нет.) “Помогаитя”, “вязет”, “текеть”, “надысь”, “в мыслях своих”, “пошел в собранию”. Но вдруг - “зять у меня люксусовый”. Записывать и записывать.
Этим занимается, кажется, одна только Ирина Владимировна Долженко из академического Института археологии и этнографии в Ереване, лучший знаток молокан. Она любезно согласилась поехать с нами, чем бесценно помогла: молокане давно знают ее и уважают. Времени интересоваться здешним укладом, быть может, не так уж много: сколько продержатся в своей уникальности молокане - неизвестно. Потихоньку уезжают в Ереван, где ценятся их трудолюбие и честность. Я видел там объявление на стене: “Малаканская бригада: ремонт, уборка квортир и пр.”. В школе, точно, неважно учились. Молодежь ездит на заработки: больше всего в Краснодарский и Ставропольский края - там молокан столько, что возможно жить компактно среди своих. Ездят и в Тюмень, в Сургут, и в Восточную Сибирь. Все это, как правило, временно: кто уезжает насовсем - тот “затаптывает следы предков”. Но против времени не пойдешь - есть и те, кто затаптывает.
И главное, некогда зажиточные фиолетовские молокане на глазах у себя беднеют.
Окончание в следующем номере.
31 октября подходит к концу юбилейный 500-й год Реформации. Российское государство не было затронуто бурями Реформации, но с XVI века на его территории, в том числе благодаря мигрантам из Западной Европы, начали формироваться протестантские течения, наиболее стойким и последовательным среди которых было течение молокан.
Молокане определяли себя как «духовные христиане», отвергали православный культ, поклонение иконам и кресту, отрицали церковную иерархию и не совершали крестного знамения. Главная идея – общение с Богом, чтение и толкование Библии без посредников в лице Церкви и священников. Распространение молоканства в начале XIX века начало беспокоить власти, и его представителей массово переселяли в Таврическую губернию. А через время по указу Николая I – на Кавказ, в современные Армению, Азербайджан и Грузию.
Из тридцати молоканских поселений, существовавших в советской Армении, сейчас осталось два – села Фиолетово (бывшая Никитино) и Лермонтово (бывшая Воскресенка), из них чисто молоканским сохранилось только первое, в Лермонтово также живут армяне и курды. Молокане адаптировались к суровому горному климату и за счет колоссального труда на земле добились максимальной плодородности почвы. С тем же упорством они сохранили свою самобытность и духовные ценности, привитые пращурами – первыми молоканами – переселенцами. Удалось это во многом благодаря обособленному образу жизни и религии.
Фиолетово находится на севере Армении, между заснеженными хребтами Ламбакским и Халабским. Встретить кого-то при свете дня в селе сложно. Все заняты хозяйством: кто в доме, кто в грядах и высокогорных полях. Первое, что бросается в глаза при въезде в Фиолетово, – это пахотные земли и силуэты крестьян на фоне горного массива. Время от времени проезжают машины: внедорожники, тракторы, вместе с нами за угол поворачивает грузовичок, от чего пахнет молоком. Девушки в разноцветных косынках, стоящие в кузове, бодро машут в ответ и расплываются в широкой улыбке.
«Молокан недооценивают, – говорит по дороге таксист Ара Сароян, – раз подвозил русских туристов, по пути к Лермонтову завели разговор о молоканах. Разное говорили, в основном грязное, не нравилось им, что те женятся только на «своих». Поспорил с ними, мне-то лучше их знать. На обратном пути извинялись. «Не передо мной надо», – говорю я, – как ни крути, одна нация».
Из небольшого одноэтажного домика доносится гул голосов и стук скалок. Вдоль узкой комнаты в два ряда расставлены шесть столов, за ними стоят женщины в белых передниках и косынках и под разговоры катают тесто, время от времени перекидывая его с руки на руку, а потом близстоящей коллеге.
О том, что это молельный дом намекают книги, что лежат на отдельном столе, покрытом вышитой скатертью: Ветхий завет, Новый завет, «Дух и жизнь» М.Г. Рудомёткина (духовный лидер молокан, уроженец Фиолетова), молитвенники и песенники. В углах висят вышитые полотенца с монограммой ДХ (духовные христиане). Нет ни крестов, ни икон, ни свечей.
Сегодня комнату временно преобразовали в кухню – в воскресенье в селе будут играть свадьбу, и, согласно традиции, за два дня до этого женщины катают лапшу – бульон с лапшой главное блюдо на свадебном столе. На вопрос, почему лапша, Светлана, высокая, седовласая женщина, работающая за столом ближе к двери (пройти дальше не могу из-за тесноты), отвечает кратко – «осталось от России». Раньше лапшу было принято варить в чугунах, теперь – в обычных кастрюлях.
«Еще обязательно подадим мясо, но не свинину, из фруктов – арбуз, черешня, абрикосы. Если празднуем зимой – то готовим борщ», – стараются перекричать стук собственных скалок женщины. Молодые молоканки стоят дальше всех от меня, но, расслышав общие вопросы, улыбаются и спешат вступить в разговор. Церемония чаепития, как говорят они, второе важное составляющее свадебной трапезы, она заменяет культуру тостов. Углем топят самовары и за чашкой чая поют духовные песни, читают Библию и дают напутствие молодым. Спрашиваю, будет ли играть гармошка, женщины решительно качают головой. «Не бывает на свадьбах и плясок», – доносится с другого конца комнаты.
Свадьбы в Фиолетово начинаются, как правило, в 11 утра. Говоря о браке, молокане, в первую очередь, подразумевают церковный. Гражданский играет второстепенную роль и часто заключается после. Обряд венчания состоит из двух частей, первая проходит в доме невесты, после чего под церковные песни ее ведут к дому жениха (таким образом извещая о радостном событии), где уже проходит вторая часть. Обряды проводит пресвитер – председатель общины, избираемый из числа верующих. Он же каждые выходные проводит духовные встречи в молельном доме, крестины (молокане их называют «кстины»), службы на Пасху (празднуют 7 дней), День жатвы и урожая и другие.
«Он ни во что не облачается», «ничего не навешивает на себя», «простой человек», – женщины в молельном доме оживленно объясняют, чем пресвитер отличается от священника.
«Священник живет за счет прихода, – выжидая паузу, тихим голосов продолжает близстоящая Светлана, – «а пресвитер работает как все остальные, в свободное время проводит обряды, он не живет за счет них. В этом и разница».
«Наши предки из Тамбова. Молокане Лермонтова – из Тамбовской и Саратовской губерний. Изначально духовных христиан ссылали в Мелитопольский уезд, к реке Молочной. Думаю, поэтому-то нас и назвали молоканами, но в общем-то мы русскими пишемся (в паспортах)», – говорит Татьяна и со второй попытки пытается сосчитать, в каком поколении живет в Фиолетово. «В девятом или десятом»,- заключает она, согнув большой палец левой руки.
С Татьяной мы познакомились случайно возле ее калитки. 55-летняя женщина в белой косынке с румяным круглым лицом и живыми, смеющимися глазами смущенно качает головой, когда прошу ее сфотографировать. Говорит, не любит публичность, не настаиваю.
«Креститься мы не крестимся, крест не носим. В молельный дом ходим, но свечи не зажигаем, на собрания и обряды надеваем все белое – косыночки, фартушки. Называют нас староверами, наверное, так и есть. Как старые верили, так и мы верим, и дети наши по нашим стопам идут», – рассказывает она.
За почти 180 лет жизни в Армении духовные христиане практически не подверглись культурному влиянию местного населения. Моральные правила и устои веры молокан сейчас мало, чем отличаются от тех, которых придерживались в XVII веке. Это проявляется в поведении, манерах, одежде. Мужчины носят рубахи и держат длинные бороды (только женатые, но и среди молодых есть желающие), женщины после замужества надевают платки и длинные юбки. Согласно толкованию Библии, в которое молокане вкладывают символический смысл, считается грешным употреблять свинину, спиртное, табак и наркотики. Осуждается и праздность, впрочем, обвинить в этом молокан трудно, в Армении они известны своим трудолюбием и добросовестностью.
Фото: Рубен Мангасарян, Sputnik Армения
Сохранить самобытность, славянский тип внешности и русский язык удалось, в частности, благодаря обособленному укладу жизни и отсутствию смешанных браков. Женятся молокане исключительно на своих. Межэтнические браки, а под ними подразумевают, в том числе, браки с россиянами, здесь осуждаются. Редко признают и разводы. Молокан, нарушивших обычаи, принято называть прелюбодеями – на деле это значит изгнание из общины и отказ в совершении обрядов.
Спрашиваю, не разболталась ли молодежь, не нарушает ли устои. Татьяна с улыбкой, не без удовольствия растягивает – «не разболталась».
Добавляет – строгих запретов нет, например, могут позволить рюмочку в выходные, «но не напиваются». «А в будние и незачем. Выпьешь, пойдешь сено собирать под эту жару, так там и упадешь», – говорит женщина.
Девушки меняют длину платья в зависимости от веяний моды, «один год мода на длинные, другой – на короткие (по колено)». Несмотря на то, что молоканки не носят брюки, молодые время от времени надевают их в лес.
Случаются и смешанные браки, в основном их заключают молокане, выехавшие в Россию. Впрочем, общественное порицание обходит их стороной – мало кто возвращается обратно. Интересно, что дома в Фиолетово все же предпочитают не продавать, нет-нет, да и приедут отдохнуть с детьми.
Так и Николай сегодня впервые за пять лет вернулся с семьей в Фиолетово. В Краснодарском крае, где он живет около 30 лет, существует одна из крупных в России молоканских общин – «Община духовных христиан-молокан». Каждые выходные в местном молебном доме проходят духовные собрания, которые, по словам мужчины, в разное время посещают около 300 человек. Подобные встречи позволяют не только соблюдать обряды, но и обсудить насущные проблемы членов общины и, например, координировать усилия для помощи единоверцам.
«Сообщили нам, что молокану предстоит сделать операцию, а ему не хватает денег. Тогда мы скидываемся понемногу, получается и сумму собрали. Держимся вместе, думаю, этой сплоченности нас научили армяне, это братский нам народ», – рассказывает Николай, невысокий светлолицый мужчина, с небольшими голубыми глазами и бородой средней длины. Он ловко переходит с русского на армянский и говорит, что старается не забыть последний.
«Если соседи видят массовые похороны, говорят: либо по армянину, либо по молоканину», – отмечает мужчина и спустя время добавляет – «но я и большой разницы между нами и русскими не вижу, ведь, и мы русские, молокане – это скорее кличка».
Активная миграция молокан из Армении пришлась на 90-ые: в результате Спитакского землетрясения в 1988 году (эпицентром была Лорийская область, в состав которой входят молоканские поселения), распада Советского союза, Карабахской войны (1992-1994 гг.). Еще в 1989 году, согласно переписи населения, в Армении проживало около 52 тысяч молокан, сейчас их число составляет 5 тысяч. Как говорят местные жители, большинство тогда эмигрировали в Россию (в частности, в южные регионы – Краснодар, Ставрополь, Ростов), Австралию и Америку (многочисленные общины в Калифорнии).
Николай и сестры Татьяны тоже из первой волны миграции, последние выехали после Спитакского землетрясения и обосновались в Воронеже. Там нередко была и сама Татьяна, возила продавать фирменную молоканскую квашеную капусту. Говорит, соблазна остаться не было.
«C армянами легко жить, находим общий язык. А вот с русскими сложнее, поедешь в Россию, а они тебя, вроде, и не замечают, ты не человек. Высокомерные. А приезжаешь обратно – уже родина», – говорит женщина.
В советское время и какой-то период после распада СССР молокане активно поставляли в другие республики сельхозтовары и квашеную капусту. Со временем таможенные условия ужесточили, и вывозить их за границу стало бессмысленно. Что касается внутреннего рынка сбыта, то, по словам молокан, он ограничивается городом Ванадзором, где им приходится подстраиваться под местную низкую ценовую политику – «отдавать картошку за 30-40 драм, что значит за бесценок».
Непростая ситуация сейчас сложилась и в других отраслях. После массового закрытия заводов в Раздане (один из промышленных и энергетических центров Армении), комбинатов в Ванадзоре подавляющая часть молодежи прибегает к трудовой миграции. Актуальны все те же направления – Краснодар, Саратов, Ростов и Сочи.
Независимо от национальной принадлежности, на молокан распространяются общие правила приобретения гражданства РФ. Часть из них, обосновавшихся в России, сменили армянское гражданство на российское, часть – сохранили двойное, но большая часть – так российское и не получили.
Татьяна говорит, что молодые ребята часто обращаются по этому вопросу в посольство РФ в Гюмри, но всегда получают отказ. «Если получилось до 18 лет – то хорошо, после 18 – очень тяжело. Волокита – надо отсюда выписаться, там прописаться, а зачем оно нам такое», – говорят в селе.
В силу сокращения роли натурального хозяйства активно развивается и внутренняя трудовая миграция, молокане выезжают на заработки в крупные города – Ереван, Гюмри, Ванадзор.
В Армении существует несколько сфер, в которых труд молокан особенно ценен. В первую очередь, это домохозяйство, за опрятность и добросовестность молоканки слывут лучшими домоуборщицами. В Ереване открывают сервисы по уборке квартир, куда набирают исключительно русских.
Нередко их труд оценивается выше установленных на рынке расценок.
Мужчины в городе работают слесарями, сварщиками, кровельщиками, водителями, машинистами. В прошлом году в Карабахе, в селе Вазгенашен, открыли карьер, и многие молодые ребята из Фиолетово устроились туда водителями на камазы и самосвалы. В селе говорят, что молокан охотно берут на работу за трудоголизм – «установят лимит в пять рейсов, а они по собственной инициативе десять сделают за ту же оплату».
«Кому-то кажется, что стало меньше работы, а кому-то хватает. Мне хватает, и в Россию ездил, но всегда возвращался», – говорит Петр, высокий, стройный молодой человек с гладко выбритым лицом. Работает водителем на карьере, сегодня у него выходной, который он проводит с детьми. На руках пухлый белокурый мальчик. Рядом на веранде пристроились две девочки, кажется, погодки (у молокан как правило многодетные семьи, по религиозным соображениям не приемлют абортов).
Завожу разговор об устоях в Фиолетово, Петр отмечает, общество немного осовременилось: бороду держат по желанию, выпить могут, хотя довольно редко, но основные устои остались непоколебимы. «Не верим в посредников, не поклоняемся иконам. Обязательно каждое воскресенье посещаем молельный дом. В этот день строго никто не работает, после обряда ходим друг другу в гости. Женимся только на своих, не смешиваемся. Так что мы самые что ни на есть настоящие русские», – говорит мужчина.
Машинально перевожу взгляд на «настоящих русских девочек», чьи большие серые глаза с любопытством смотрят на отца. Через время они вспоминают о своей игре и начинают шептаться, забыв о нашем существовании.
«А у вас есть детский сад?» – наблюдая за ними, спрашиваю я.
«Нет, только одна школа»
«Русская?»
«Русская!»
«Раньше были свои учителя, хорошие, сейчас преподают только армяне, приезжают из Ванадзора», – выждав, когда немного стихнет стук скалок, проговаривает Светлана.
В молодости она работала библиотекарем и заочно училась в одесском профтехучилище. Сейчас этой должности в Фиолетово нет, как нет и библиотеки. Женщина говорит, что последняя больше никому не нужна. Впрочем, одновременно опровергает расхожее мнение о повальной неграмотности молокан. Считается, что дети не заинтересованы получать образование выше средней школы, поскольку с малых лет тех приучают к труду физическому (на земле), а не интеллектуальному.
Но здесь, в молельном доме, параллельно с активным замешиванием теста, женщины с зарумяненными от движения лицами, объясняют обратное – «ребят просто не видно, уезжают получать высшее образование и не возвращаются». Так сын Светланы сперва окончил бакалавриат и магистратуру в Ереванском государственном университете, затем аспирантуру в Москве. Говорит, если найдет работу в Армении – останется, нет – вернется в Россию. Сама Светлана покидать Фиолетово не собирается.
«Здесь родились, привыкли, живем и живем, у кого было желание, те уже уехали. Портятся ли наши за границей? Кому надо испортиться и здесь портятся, не место портит человека, а человек место», – тихим, ровным голосом говорит женщина.
На выходе из молельного дома встречает таксист Ара Сароян. «Ну, как впечатление? Рассказывал же, хорошие люди», – говорит он скороговоркой, бойко направляясь к автомобилю – «Помню заглохла машина по дороге с Дилижана, единственный, кто помог в два часа ночи был молоканин Миша, запомнил имя», – добродушно рассказывает Ара.
«Взгляни, как из былины», – перебиваю я и с фотоаппаратом направляюсь к старику, остановившему телегу на противоположной стороне дороги. Он небольшого роста, с белыми волосами и длинной седой бородой, в рубахе навыпуск, перетянутой поясом. Со сосредоточенным, но одновременно оживленным выражением лица и веселыми светлыми глазами под косматыми бровями, перекладывает каменные материалы с тележки на землю.
При виде камеры смущенно отворачивается. Закрываю объектив.
«А я вас видел, у дома моей сестры Татьяны. Вы уж простите, не любим мы это дело», – говорит он, указывая на фотоаппарат.
«Понимаю… А вы были в Тамбове?» – спрашиваю после паузы.
«Нет, в Воронеже был у сестер»
«Наверное, звали остаться»
«Звааали», – с улыбкой протягивает старик.
«А мне здесь хорошо, спокойно», – едва слышно проговаривает седовласый молоканин.
Как же молокане (особая этнографическая группа русских) появились в Армении, и кем они являются вообще? Журналист Марк Григорян помог найти ответ на этот вопрос.
Старообрядцами или староверами их назвать нельзя, они относятся к духовному христианству, близкому к протестантизму, так как отвергли православный культ. С точки зрения православной церкви, молокане — это сектанты, говорит журналист Марк Григорян, долгие годы изучавший историю молокан в Армении.
Молокане появились в XVII веке, однако расцвета это течение получило в XVIII веке.
"Институт церкви, особенно в XVIII веке, был мощным и довлеющим над простыми людьми. Это течение стремилось освободиться именно от этого давления. Какие-то элементы протестантизма в этом есть", — сказал Григорян.
Молокане и духоборы (еще одно религиозное направление) сначала были в одном движении, однако в скором времени разделились. Популярность среди простых людей еще при Екатерине привела к решению властей переселить их. Именно так они оказались на берегу реки Молочное в Таврической губернии, а в первой половине XIX века были переселены уже на Кавказ, с одной стороны, для того чтобы отослать их подальше, с другой - увеличить христианское население в мятежном регионе.
"Сейчас их в Армении порядка 15 тысяч", — говорит Григорян.
По его словам, в целом молокане отвергают церковь как институт. То есть для них общение с Богом непосредственное, напрямую. Однако в то же время это религиозное течение, которое основывается на Библии.
"Особенно, Новый Завет исповедуется очень серьезно, богослужение основывается на этом", — отмечает Григорян.
1 / 2
Photo: Ruben Mangasaryan
Молокане компактно проживают в Армении в двух селах — Фиолетово (село полностью состоит из молокан) и Лермонтово (около 80% молокан). Журналист и телеведущий рассказал, что первое его посещение молоканского села Фиолетово в Армении прошло не слишком гладко. Не разрешалось фотографировать и записывать голоса на диктофон.
"Было ощущение, что мы идем по главной дороге, а с двух сторон стены, через которые мы не можем проникнуть", — вспоминает Григорян.
Он признается, что это лишь подогрело профессиональный интерес. Григорян и Мангасарян начали активно работать, встречаться в Ереване с различными молоканами, изучать их вероисповедание и обычаи. Во время второго визита также не все было просто, но удалось сделать несколько десятков фотографий.
"В следующий раз мы раздали фотографии, это помогло расколоть лед. В частности, был случай: на одной фотографии у Рубика был изображен старик с окладистой бородой. Оказалось, что в промежутке между тем, как была сделана фотография, и когда мы с ней вернулись, старик умер. Его сын сказал нам - "это единственная память о нашем отце", — рассказал Григорян.
Photo: Ruben Mangasaryan
Они подружились с несколькими молоканами, Григорян даже нашел их родственников в США, которые практически не говорят по-русски, помог им наладить виртуальную связь — через e-mail, который в Фиолетово в новинку.
Не менее диковинным считается и телевизор. Его отсутствие (по крайней мере, на видных местах) — тоже одна из бросающихся в глаза особенностей в домах молокан. Григорян объяснил это моральным предписанием молокан.
"В глазах многих телевизор - это инструмент, который несет в дом аморальность, примеры насилия, наготы и все это "плохо". Некоторые пресвитеры запрещают иметь дома телевизоры", — сказал Григорян.
Однако не все строго следуют этому предписанию. Свидетелем этому был и сам Григорян.
"В одну из наших поездок в Фиолетово, мы заметили, что на кухнях стоят большие шкафы-гардеробы. Такие вот платяные шкафы. Оказалось, что в этих шкафах держат телевизоры", — сказал Григорян.
Таким образом, они скрыты от "чужих глаз". Что касается остальной техники, то молокане ей владеют. Григорян даже знает доктора наук, который занимается космическими исследованиями.
Внимание гостей в молоканском доме может привлечь также количество детей, их часто бывает много. По словам Григоряна, верующие молокане считают, что их число зависит от того, "сколько Бог даст", сами себя они в этом не ограничивают. А браки происходят, в основном, между представителями общины или с теми, кто принял их вероисповедание.
Вопрос службы в армии и применения оружия не так остро стоит перед молоканами, как перед одной из ветвей духоборов. Григорян рассказал, что однажды духоборы в конце XIX века сожгли все оружие в округе села Гореловка (в Джавахке) в знак своего миролюбия. За это царские власти их жестоко покарали. В их поддержку выступил Лев Толстой, написав статью в New York Times о том, насколько героически они поступили.
Что касается современной жизни молокан в Армении, то у них очень развито понятие общинной жизни, они сумели интегрироваться в общество.
По словам журналиста, молокане заняли несколько экономических ниш в стране. Они являются уважаемыми в этих сферах. Молокане славятся не только квашеной капустой, но также качественным ремонтом и уборкой. Это своего рода бренд армянских молокан.
В третьем репортаже из Армении Петр Вайль и Сергей Максимишин рассказывают о русских молоканских селах.Сейчас мне уже кажется, что этого не было. Не может быть таких мест, таких людей. В XXI веке немыслимо столь полное погружение куда-то в начало XIX столетия. Тут фотоаппарат не то что запретен (а он-таки часто запретен), но даже и не уместен. "Неловко как-то, – сказал мне Сергей Максимишин, – я же не папарацци". Все-таки – всегда с разрешения – он снимал. Наверное, есть места еще дальше в глубь жизни – где-нибудь в Австралии, в Южной Америке, но эти-то часах в трех езды от Еревана, в горах между Дилижаном и Ванадзором, в селах Фиолетово и Лермонтово. А главное – в этой Австралии ведь чужие. А эти – свои. Мои.
Мои дальше некуда. Русские молокане в Армении – это прошлое моей семьи. Я возил с собою фотографию своего прадеда Алексея Петровича Семенова и его жены Марии Ивановны, живших в Армении. Показывал молоканам, и они теплели, даже угрюмый фиолетовский пресвитер Николай Иванович Суковицын. Не настолько, правда, потеплел, чтобы сфотографироваться. Но в собрание допустил, сказав: "Братья и сестры, у нас гость, Петр, его мать из наших".
Мать моя, действительно, выросла в молоканской семье. Наш предок, тамбовский помещик Ивинский, увлекся идеями молокан, распустил крепостных, отказался от собственности и ушел в секту Семена Уклеина, сменив в его честь фамилию на Семенова. В 1830–1840 годы тамбовские молокане перебрались в Армению, как раз тогда занятую Россией. Там мой прадед жил в Еленовке – теперь это город Севан у одноименного озера. Оттуда его сын, мой дед Михаил, уехал в Туркмению, где родилась и выросла моя мать – но это уже другая история.
На обратной стороне прадедовской фотографии надпись: "На память родным в Асхабад, 8 августа 1894 года, Еленовка. Снято 3 октября 1889 года". Пышнобородый прадед с молодецкими усами – в длинном сюртуке-сибирке, прабабка в платке и белом переднике. Чинные.
Молокане, возникшие в России во второй половине XVIII века, были чем-то вроде православного протестантства. Их самоназвание – духовные христиане. Слово "молокане", которое посторонние возводят к тому, что эта секта употребляет в пост молоко, – из Первого послания апостола Петра: "Как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко". Они сами – без посредников-церковников – читают и толкуют Писание. Общину возглавляет выборный пресвитер. Нет попов, нет церкви, нет икон, нет креста – как созданий не Божеских, а человеческих. Крест, к тому же – орудие врагов Христовых. Оттого молокане и не крестятся, и крестины называют "кстины". Крещение водой отрицается – отсыл к словам Иоанна Предтечи: "Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною... будет крестить вас Духом Святым и огнем".
У молокан – несколько толков, подвидов, и сейчас в движении преобладают радикальные прыгуны, сильно потеснившие так называемых постоянных, более умеренных. Прыгуны – оттого, что "входя в дух" (в молитвенный экстаз), подпрыгивают, воздевая руки, и произносят нечто на неведомом языке. Это я видел на собраниях в Фиолетове – о чем позже.
Зажиточность у молокан всегда считалась добродетелью, они невероятно трудолюбивы и добросовестны, законопослушны и миролюбивы (в Фиолетове помнят лишь одно убийство: лет семь назад, в драке – умышленного же не было никогда). Наконец, они не пьют. Где еще есть компактно проживающие общины русских людей, триста лет непьющих? Моя мать, прошедшая фронт врачом-хирургом, умудрилась сохранить отвращение к алкоголю, отчего я много натерпелся в молодости.
Пресвитер прыгунов Николай Иванович – гладкий прямой пробор, глубоко посаженные внимательные глаза – считает, правда, что нынешние разболтались. "Как молодежь? – Да не очень. Балуются. – Попивают? – Да бывает. – А погуливают? – Да нет, даже пьяный к жене идет. – А как женятся? Родители договариваются? – Нет, родители только согласие дают, а так по любви". По любви-то, может, и по любви, но без общины, без воли пресвитера здесь не делается ничего серьезного.
Без иерархии невозможна никакая организация. Молокане отвергли священников, храм, церковное устройство – однако взамен создалась другая, но тоже структура. Даже еще более жесткая, поскольку в обычном православии власть распределяется между разными уровнями, здесь же выстраивается та самая вертикаль, о которой мечтает российское руководство. Все – семейные, рабочие, общинные дела – совершается только с одобрения пресвитера. Сельский староста Фиолетова, то есть официальный глава администрации, Алексей Ильич Новиков, в доме которого мы жили, спокойно говорит: "У меня власти примерно процентов десять, остальное – у Николая Ивановича".
Инструмент давления, способ наказания – отказ в совершении обряда: брака или кстин. Фактически – исключение из собрания. Алексей Ильич когда-то посмел развестись с женой. Разводов здесь не признают. Как сказал нам Новиков: "Я у них получаюсь пролюбодей". Он перешел к постоянным, на собрания ездит в Дилижан. Его 33-летний сын Паша не женат, мы спросили почему, и услышали в ответ историю словно из каких-то старых книг. У Паши был пятилетний роман с местной девушкой, но ее не отдали за сына "пролюбодея", она вышла за другого. И никто в селе за Пашу не выдаст.
Вообще молоканские нравы стали за последние десятилетия суровее. Это понятно: современная жизнь с ее доступными соблазнами грозит размыванием, разрушением старого уклада, и чтобы выжить, нужно обособляться еще более. Вот культурологическая коллизия: чем выше уровень цивилизованности, тем больше вероятность исчезновения; сохранение уникального человеческого вида связано с ужесточением своего и отторжением всего чужого.
Когда-то в Фиолетове был клуб, сейчас бетонный куб с выбитыми стеклами пуст. В прежние времена молодежь ходила туда в кино и даже на танцы. Вот женился – все, с ерундой покончено. Теперь ходить некуда, да и порядки строже. Телевизоров не держат. Только у "пролюбодея" Новикова над крышей вызывающе торчит спутниковая тарелка. Его жена, мордовская молоканка Сара Абрамовна (ветхозаветные имена в ходу), смотрит по вечерам, кое-что нравится, не все: "Вот эту не люблю, Толстую из "Школы злословия", такая важная".
Мирского чтения почти не встретишь. Зато на столе в каждом доме прыгунов – непременно три раскрытые книги. Это не значит, что их читают ежедневно, но они лежат в полной готовности: Ветхий Завет, Новый Завет и "Дух и жизнь" – "Богодухновенные изречения Максима Гавриловича Рудометкина, Царя Духов и Вождя Сионского Народа Духовных Христиан Молокан Прыгунов. Написаны им в тяжких страданиях монастырских заточений Соловецком и Суздальском в период 1858–1877 годов".
Три книги трактуются символически: Ветхий Завет – фундамент веры, Новый Завет – стены, Рудометкин – крыша. На молитвенном собрании прямо говорится о том, что Максим Гаврилович – составная часть Троицы: "Отец, Сын и Дух Святой в лице помазанника и страдальца нашего".
Рукописи Рудометкина, которые он тайно передавал на волю из заточения в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре, семья Толмачевых в начале ХХ века вывезла в Лос-Анджелес, запекши их в хлеб. В порту Поти сказали при досмотре, что везут родной хлебушек в Штаты, таможенники и растрогались. Эти вот книги и читают. Правда, когда мы были гостях у 71-летнего Павла Ионовича Дьяконова, он вдруг открыл нижние ящики комода и показал нам книги – оставшиеся от детей, теперь взрослых, живущих в других краях. Нормальный пестрый набор: Дюма, Тургенев, Ирасек, "Айвенго", "Сказания о титанах" Голосовкера, "Над пропастью во ржи", "Дочь Монтесумы".
Нынешние дети читают только на уроке в школе, дома никогда – сказала учительница русского языка и литературы Алла Васильевна Рудометкина. Она живет в Ванадзоре, как большинство преподавателей – их привозят и увозят на микроавтобусе. В Фиолетове, с его населением в 1500 человек – десятилетка. В 9-м и 10-м классах – по шесть человек, в 8-м – 28, но продолжат из них учиться, объясняют преподаватели, не больше десяти. Сейчас двое собрались в вузы: один в Тамбов, другой в Москву. Никто из Фиолетова никогда не получал высшего образования, хотя есть квоты для поступления без экзаменов. Сейчас вот один юноша учится в Туле, уже на втором курсе – посмотрим.
Учителя рассказывают, что дети в школу приходят отдыхать: дома много работают по хозяйству. Когда посевная или уборочная – вовсе не появляются. Соответственно и отношение к учебе.
Выражение детских лиц и впрямь беззаботное. Светловолосые и ясноглазые – здесь, в армянских горах, они кажутся пришельцами. Так оно исторически и есть – пришли, не смешались, не исчезли. Пройдут годы – эти девочки и мальчики потемнеют от ветра, солнца и забот, как их матери и отцы, но сейчас Максимишин поминутно толкает меня, восклицая: "Ты посмотри, какие лица!"
Пока он устраивает фотосессию в коридоре, директор Валерий Богданович Мирзабекян показывает мне школу. Прошусь по-маленькому. Он выводит меня во двор, идем к добротному бетонному домику. Директор открывает дверь ключом и любуется произведенным эффектом: за пределами Еревана такого не встречалось – не привычное повсеместно в провинции солдатское очко, а унитазы, белоснежный кафель, никелированные краны. Сортир построили американцы, и поскольку канализации в Фиолетове нет, они же соорудили вакуумное автономное устройство. А так как народ непривычен, тем более дети, тут же начавшие разбирать блестящие детали, домик под ключом, открывается для VIP’ов.
Уборную устроили американские благотворительные организации. Газ – то есть, тепло – в школу провели тоже они, раньше ученики шли на уроки с поленьями под мышкой. Армяне подарили компьютер, выделили премии по 100 долларов нескольким ученикам. Американцы же создали в здании администрации медицинский пункт. Они сажают лес в тех местах, где он был вырублен в 1990-ые. А что Россия?
Кого ни спросишь – да и спрашивать не надо, сами говорят наперебой – это главная обида: от России ничего. Российский посол сказал, посетив молоканские деревни: "Россия – не дойная корова". Все в Фиолетове помнят и цитируют эти слова. А когда просили помочь с устройством подготовительных классов, консул ответил: "Ваши дети – вы и платите".
Не совсем понятно на фоне декларируемой заботы о соотечественниках за рубежом. И каких соотечественниках! Фиолетово, сплошь русское (на полторы тысячи – всего одиннадцать армян: это они держат единственный магазин, в котором продается и спиртное), и отчасти соседнее Лермонтово со смешанным населением – подлинные этнографические заповедники. Только не искусственные, не музейные, а живые. Любая цивилизованная страна сюда слала бы ученых за учеными. Один только феномен трехсотлетнего непития стоит пристального изучения.
А язык! Таня, дочь Алексея Ильича, болтает с заглянувшей подругой: "Ты яво не видывала? – Видала. Пячальный такой. – Зачем? – Ня знаю. Шумела яму, он ничаво. – Ну, ты мне звонкани, чаво узнаешь". ("Звонкануть" надо по мобильному – обычной телефонной связи тут нет.) "Помогаитя", "вязёт", "текёть", "надысь", "в мыслях своих", "пошел в собранию". Но вдруг – "зять у меня люксусовый". Записывать и записывать.
Этим занимается, кажется, одна только Ирина Владимировна Долженко из академического Института археологии и этнографии в Ереване, лучший знаток молокан. Она любезно согласилась поехать с нами, чем бесценно помогла: молокане давно знают ее и уважают. Времени интересоваться здешним укладом, быть может, не так уж много: сколько продержатся в своей уникальности молокане – неизвестно. Потихоньку уезжают в Ереван, где ценятся их трудолюбие и честность. Я видел там объявление на стене: "Малаканская бригада: ремонт, уборка квортир и пр.". В школе, точно, неважно учились. Молодежь ездит на заработки: больше всего в Краснодарский и Ставропольский края – там молокан столько, что возможно жить компактно среди своих. Ездят и в Тюмень, в Сургут, и в Восточную Сибирь – обычно на шесть месяцев. Вот Танин муж отправился куда-то на Амур. Все это, как правило, временно: кто уезжает насовсем – тот "затаптывает следы предков". Но против времени не пойдешь – есть и те, кто затаптывают.
И главное, некогда зажиточные фиолетовские молокане на глазах у себя беднеют.
Сократились побочные заработки. Прежде держали овец, сейчас некуда сбывать шерсть. Коров держат ради молока и мяса, для себя: молокане по-ветхозаветному не едят свинину. Скот гонят пастись в горы: туда-обратно 15–20 км в день. Так что коров в Фиолетове подковывают! Вырезают подковы из стального листа. Нечто подобное я видел в Исландии: стальные башмаки для коров – по той же причине горного рельефа.
Раньше почти в каждом доме были дачники-азербайджанцы: здесь высокогорье, летом прохладно. "Азербижане любили тут жить, за комнату платили 80 рублей в месяц", – говорит Алексей Ильич. После карабахской войны об этом нет и речи.
При этом больше 60 человек в Фиолетове не берут пенсии – потому что это не заработанные деньги. Такие не принимают и гуманитарной помощи. По соседству от новиковского дома пашет впряженным в лошадь плугом Василий Федорович Шубин с дочерью Татьяной – он как раз из этих. Говорю: "Вы же всю жизнь платили налоги, значит, честно заработали пенсию". Он, не прекращая пахать, отвечает: "Я это возложил на четырех дочерей, я их выкормил, пусть теперь меня кормят".
Однако без дополнительного можно жить. все труднее без основного – без капусты. На любом рынке Армении знают, что это такое – молокани копуста. Когда-то знали по всему Советскому Союзу. Капусту поставляли даже в Приморье. У каждого был свой участок рынка: Новиков, например, возил всегда в Астрахань. Теперь таможенные и пограничные поборы обессмысливают торговлю. Прежде семья могла сделать на капусте 25 тыс. рублей в год.
Два опытных работника способны нашинковать (здесь говорят – "нарезать") тонну в день. В бочку из дуба или лиственницы закладывают 700–800 кг капусты, 40 кг моркови, соль. Большой объем – это очень важно. Придавливают 50-килограммовым гнетом. Через две-три недели – готово.
Для еды раскладывают по трехлитровым банкам – "баллонам". Раньше пробовали добавлять яблоки – но вкус все-таки не тот, добавляют только морковку. Вкусно необычайно! Секрет молоканской капусты – она здесь сладкая.
Андрей Васильевич Королев, молодой, с длинной рыжей бородой, то и дело многозначительно взглядывая вверх, говорит: "Чем ближе к Арарату, тем всё лучше. Коньяк, например, вот и капуста".
Королев явно расположился ко мне, переходит на "ты", что необычно для молокан, смотрит в раскрытый ворот рубахи: "Молодец, что креста не носишь, молодец, мне говорили, что у тебя мать из наших". Торопливо просвещает: "Ты про Льва Толстого слыхал когда-нибудь? Ну вот, Лев Толстой был наместник царя, он и перевел Максима Гавриловича из Соловков в Суздаль. Он и книги писал, Толстой-то, ты поищи, почитай".
В Фиолетове и теперь ежегодно заготавливается 5–6 тыс. тонн капусты. Только сейчас процентов 70 пропадает. Сеют, собирают, режут, складывают, выбрасывают. Предлагали поставлять капусту частям российской армии в Армении: что, казалось бы, разумнее – но получили отказ. Как там сказал посол: "Россия – не дойная корова".
Грустная историческая судьба. Молокан преследовали с самого возникновения в XVIII веке, потом в 1805-м либеральный Александр I подписал указ о свободе их вероисповедания, но уже при Николае I снова начались гонения. Переселение на Кавказ стало выходом для всех: власти заменили дорогостоящие военные гарнизоны поселениями трудолюбивых трезвых русских людей, церковь избавилась от смущающей умы и души секты, молокане обрели дом и свободу веры.
В Армении возникли Еленовка (Севан), Никитино (Фиолетово), Воскресенка (Лермонтово). Но тогдашний кавказский наместник князь Воронцов был последним представителем центральной власти, который покровительствовал молоканам. В 1857 году был арестован основоположник течения прыгунов Максим Гаврилович Рудометкин, скончавшийся в заточении в Суздале. Сейчас молокан в России не преследуют, но явно не любят, а армянские молокане России не нужны. Так и живут, сами по себе.
Сами по себе и умирают. Кладбище на холме, откуда захватывающий вид на оба хребта, между которыми лежит Фиолетово, – Ламбакский и Халабский, со снежными вершинами на трехкилометровой высоте. Крестов нет и на могилах – на стояках трапециевидные железные, реже деревянные, ящички с дверцами, вроде почтовых: открываешь – там надпись: "Здесь покоится..."
Где покоятся мои прадед и дед – неизвестно. В 1930-е начали опускать уровень Севана, строить гидроэлектростанции, и русское село Еленовка неузнаваемо преобразилось в армянский город Севан – не найти, где похоронен Алексей Петрович Семенов. Тем более, его сын Михаил Алексеевич: деда в те же 1930-е арестовали в Ашхабаде, а в каких местах расстреляли – неведомо. Впрочем, у молокан посещать могилы не принято, не принято ухаживать за ними – умер и умер.
У них и свой календарь: справляют Пасху, но не празднуется Рождество. Отмечаются ветхозаветные Кущи и Судный день. А так-то праздники – каждую субботу и воскресенье: молитвенные собрания.
С разрешения пресвитера Николая Ивановича иду в молельный дом – одноэтажный, в три окна по фасаду. В сенях лавки и крючки для шапок и верхней одежды. В зале – стол для пресвитера, помощника и престольных: так называется ближайшее окружение пресвитера (по окончании собрания: "Престольные, останьтесь"). Ряды лавок, женщины отдельно. По стенам – вышитые полотенца треугольником и вензелем ДХ: "духовные христиане". Одеты все празднично, нарядно. Мужчины: выглаженные брюки, пиджак, часто жилет, обязательно – рубаха навыпуск с тонкой подпояской. Женщины: белый платок, иногда с веточным узором, длинная юбка с тюлевым передником, чаще всего с кружевной оборкой.
Читаются тексты из Евангелия, потом из Рудометкина. Поют не только псалмы, но и песни – на знакомые мотивы, которые годами неслись из репродукторов по всей стране, слова только другие. Что-то полузабытое брезжит за припевом "Выше, выше вздымайте знамя!" За бодрой "Оставь, Петр, рыб ловити, / Пойдем со Мной Бога молити". За загадочной "Скрозыдон, скрозыдон, / Скрость пройдем, скрость пройдем. / Всех страдальцев изведем / И скоро все в Сион пойдем" (изведем – это о чем же? или в смысле "выведем"?). А вот – из моего детства: "Если готов ты молиться за грешных, / Знай, твоя участь счастливей других – / За старых, болезных, о Боге забывших.../ Встань на колени, молись ты за них". Господи, это же "Рулатэ-рула", финская песня, переложенная на русский Владимиром Войновичем, которую в 1960-е гоняли от Калининграда до Камчатки: "В жизни всему уделяется место, / Вместе с добром уживается зло. / Если к другому уходит невеста, / То неизвестно, кому повезло". Молокане, как и другие сектанты, всегда использовали готовые мелодии – прежде народные, потом популярные: удобно.
После псалмов пресвитер говорит о грехах, и женщины, прикрывшись носовыми платками, рыдают в голос. Рыдания громкие, глаза сухие.
Во время пения двое мужчин и одна женщина выпрямляются и сначала легонько, потом сильнее, подпрыгивают на месте, плавно водя поднятыми над головой руками – как на рок-концертах. Это оно, "хождение в духе". Таких, "действенников", обычно не больше пяти-десяти процентов в собрании. Еще реже "пророки" – эти могут переходить на глоссолалию, на ангельские языки, способны провидеть будущее. Безусловный молоканский пророк в Армении сейчас только один – слепой Иван Иванович Иванов в Севане. В Фиолетове есть пророк, но не для всех – Владимир Алексеевич Задоркин, из максимистов. Я был и у них в собрании. "Максимисты" – от имени Максима Рудометкина, но название удачное: они и максималисты тоже, еще радикальнее прыгунов.
Часа через три собрание заканчивается. На стол под полотенце – чтобы не видно было, кто сколько – кладут деньги на общинные нужды. Кто-то из престольных объявляет: "Михаил Александрович Толмачев приглашает на дело". Имеются в виду сегодняшние кстины. Дни рождения тут отмечать не принято. Именин нет: нет святцев. Так что остаются брак, поминки ("поминки") и кстины.
Идем по улице Центральной (их всего две, вторая – Погребальная – ведет в сторону кладбища) к дому Толмачевых – тех самых, чьи предки спасли рукописи Рудометкина. Вдоль забора уже стоят 28 самоваров и 15 чугунов со сваренной в мясном бульоне домашней лапшой, которую накануне толмачевские женщины катали вместе с соседками.
В большой комнате семья становится на колени перед пресвитером, он простирает руку, нарекает ребенка, и после псалмов и песен все выходят на улицу: торжественная часть кстин состоялась, в доме накрывают к трапезе. По дороге заглядываю в другие помещения и вижу то же, что в других молоканских домах: высоченные кровати с тремя-четырьмя подушками одна на другой под тюлевым покрывалом. Постель многослойная: матрац, тюфяк с овечьей шерстью, пуховая перина, одеяло, сверху ковер. Без таких кроватей нельзя, но спят на других, эти – для благолепия.
Человек двести рассаживаются на лавках за длинными столами. Сначала вносят самовары, конфеты, сыр. Потом подается лапша в эмалированных тазиках. Едим по четверо-пятеро из одного – деревянными ложками. За сменой блюд следит не присаживающийся хозяин, который вполголоса говорит куда-то назад: "Не управились еще". Но вот: "Подровнялись" – и несут вареное мясо, которое принято есть руками. Всем розданы полотенца – утирать пот после чая и руки после мяса. Под конец – компот.
Беседуем с соседями по столу. Устроить кстины и поминки, объясняют они, сравнительно дешево, почти все свое. Дорого жениться. Там застолий – семь: магарыч, сватовство, проведывание невесты, сундук, курица, рубаха, свадьба. Если выдерживать уровень, встанет в тысячи полторы долларов, это не считая затрат на приданое. И ведь нет расходов на спиртное.
Нет, все-таки кажется, что не может быть таких мест, таких людей. В XXI веке немыслимо столь полное погружение куда-то в начало XIX столетия. Но ведь есть. Мы видели.
А я так вообще – оттуда, как ни удивительно себе самому. На какой-то чудесной машине времени навестил ровесников прадеда.
На следующий день уезжаем из Фиолетова, обгоняя грузовик, в котором парни и девушки направляются по случаю воскреснья на пикник. Они приветливо машут, зовут с собой, куда-то в сторону Гнилой балки и Кислой воды (в сочетании с самим именем села Фиолетово – пейзажик; откуда, кстати, у бакинского комиссара, воронежского крестьянина Ивана Фиолетова, такая фамилия?). Мы бы пересели в грузовик, у них весело, и лица хорошие, мало осталось таких чистых русских лиц. Жаль – некогда. В грузовике стоит ящик с едой и два самовара. В любом другом месте все было бы ясно: в одном самоваре – водка, в другом – портвейн. Здесь взаправду чай: как живут – непонятно.
