Аллегория и метафора. На днях написала стих и задумалась о них не на шутку. Что такое аллегория в литературе? А метафора? Поняла, вдруг, что с трудом могу вспомнить различия. Посему сегодня – повторение. Кто со мной? 🙂 В процессе разбора обнаружились ещё и такое важное понятие как тропы. По ним тоже побродим и примеры тропов в литературе рассмотрим.
Информация получена мной из Википедии, поэтического словаря Квятковского и энциклопедии поэта стихиры. Затем изложена здесь своими словами в очень и очень сокращенном виде. Для чайников 🙂
Аллегория и метафора… Оказывается, они – родня! Потому что все они – тропы.
Да-да! Именно так. И не только они. Есть ещё много других тропов. И о них чуть позже.
А для начала стоит понять их суть. Приступим.
Троп – это слово или выражение, используемое, скажем так, не по назначению для усиления образности.
Например. Говоришь ты «легкий завтрак». И вот оно! Тут уже, появляется этот самый троп. Ибо ты не имел в виду, что ты завтрак поднимаешь без труда. Ты имел в виду другое! Вот в этом и есть троп.
А вот аллегория и метафора, равно как и каламбур, сравнение, эпитет и многое-многое другое, это всё – виды этих самых тропов. Попробуем разобраться, хотя бы с некоторыми из них. И начнём, пожалуй, с аллегории.
Итак. Аллегория… Это наделение какого-либо абстрактного понятия, ну, например, — души, неким конкретным образом. Вообще-то, получается так, что аллегория скорее визуальна. Образ смерти в виде скелета или правосудие в виде женщины с весами — это и есть она – аллегория в визуальном её исполнении.
Но этот момент ничуть не мешает присутствовать аллегории и в литературе. Ведь образ можно и словами описать так, что с визуализацией вопросов не возникнет.
Самый яркий и наглядный пример, на мой взгляд, аллегории в литературе это басни Крылова.
Каждая зверушка там подразумевает под собой какое-либо человеческое качество. Осёл – аллегорический образ упрямства, лиса, как водится, — хитрости, ягнёнок – кротости и так далее.
И вот теперь, слегка разобравшись, с понятием аллегории, могу сказать, что, в стихе в качестве главных героинь представлены аллегорические образы. И теперь, имея при себе понятие аллегории и примеры её определения, можно, в качестве тренировки, найти аллегорические образы в этом стихотворении 🙂 .
Пример аллегории в прозе… Например . Аллегорический образ времени…
Теперь перейдём к метафоре.
Метафора – это то, что встречается у нас на каждом шагу. Даже на этом вот самом шагу 🙂 .
Это переносное использования названия, свойства или действия, просто потому что это название, свойство, или действие, очень похоже на то, что хотелось бы выразить. Например «идёт дождь», «железная воля», «железный конь».
А вот метафоры из стихотворения : «пенный туман», «перемывать кости», «сквозь смех», «лакировать водкой» и т.д.
Метафора бывает ещё и разных видов, но мы не будем, пожалуй, так углубляться. Замечу только, что если метафорическое выражение раскрывается на большом отрезке или во всем стихе, то это будет развёрнутая метафора. Вот, например, стих согласно этому утверждению имеет в себе развёрнутую метафору рецептов осени на весь стих, если рассматривать «рецепты осени», как метафорическое выражение.
Ну и раз пошло такое дело, попробуем вкратце рассмотреть и другие виды троп в примерах.
Это замена одного понятия в выражении другим – схожим по каким-то признакам. Например «Бокалы пенятся» вместо «Шампанское пенится» или «Читал я Пушкина» вместо «Читал я стихи Пушкина». В «Любви» и «Рецептах осени» — не нашла. Кто найдёт – сообщайте.
Разновидность Метонимии. Использование частного вместо целого или — наоборот. «Мне нужна крыша» вместо «Мне нужно жильё».
Образное определение, описание чего-либо. То есть, когда ты, описывая свойство этого самого чего-либо, для описания используешь переносное значение.
Оказывается, — тоже троп. Каламбур это когда используешь в одной и той же фразе разные значения одного и того же слова. Каламбур возможен, например, при употреблении омонимов. Стишки с омонимами у нас имеются, например, («Я уже имею право, знать, что право это — справа»)
— приуменьшение, смягчение — «жизнь только миг». А вот —
Наоборот, — намеренное преувеличение – «он ест, как слон».
Тут всё просто, — грубое обозначение негрубого понятия. Например, вместо «лицо» — «морда»… Дальше – сами 🙂 .
– наоборот. Замена чем-то нейтральным чего-то грубого. Например, использование,«блин», «ёлки-моталки» и т.п. вместо матерных – слов.
Это когда сравнивают что-то с чем-то с целью усиления образности объекта сравнения. Например, «А он вдруг отмахнулся равнодушно, Как на жаре от надоевшей мухи».
Косвенное упоминание чего-либо. То есть, вроде бы и упомянули, но прямо не назвали.
Например: «А с ним – ни сна, ни Мурзика, ни гостя». «Ни Мурзика» — тут имеется в виду «никакого домашнего животного». Или «ночное светило». Тут понятно?
это когда неодушевлённые предметы обретают свойства и признаки одушевлённых. «Ну а управишься, свистом завьюженным
С севера кликни сестренку-подруженьку…
»
Это понятно. Это когда говорят одно, вроде бы и хвалят, а подразумевают и не скрывают этого, — прямо противоположное, например «Ну ты и молодец!».
– высшая степень иронии. Это уже когда со злостью и ненавистью.
Ну вот, вроде бы основные виды и пример тропов в литературе – рассмотрели.
Надеюсь – кому-нибудь стало понятней, что такое аллегория в литературе и чем различаются аллегория и метафора. Мне — стало! Посему – ура, товарищи (надо полагать, это был ещё один вид тропа – пафос 🙂)!
Спасибо, что читаете!
Мы часто употребляем слова и выражения, которые в иносказательной форме указывают на какие-либо понятия или явления, не называя их. Например, когда мы говорим «ворона в павлиньих перьях», подразумеваем человека, пытающегося казаться более важным и значительным, чем он есть на самом деле. «Первой ласточкой» называем признаки приближения чего-то нового, радостного, перемены к лучшему. Такой приём переносной речи в литературе и в искусстве и есть аллегория, примеры которой приведены выше.
Истоки данного определения
Аллегория происходит от греческих слов: allos - иной и agoreuo - говорю. Отвлечённые понятия, которые невозможно передать коротко, изображают в форме яркого образа, название которому и есть аллегория. Примеры таких образов, понятные всем людям независимо от их национальности: образ женщины с и с весами в руке - общеизвестный символ правосудия; змея, обвившая чашу, - символ медицины. Аллегория как пришла в искусство из и фольклора. Большинство библейских образов также носят иносказательный характер. Примеры аллегории в Библии: Иуда олицетворяет ложь и предательство, а Богородица - нравственную чистоту и непорочность.
Где можно встретить аллегорию
В художественной литературе аллегорические образы чаще всего используются в баснях и притчах. Древнегреческий баснописец Эзоп прибегал к аллегорической форме выражения своих мыслей, так как не мог их высказать прямо. Под видом животных он высмеивал человеческую глупость, жадность, лицемерие. Позднее иносказательную манеру изложения мыслей стали называть В русской литературе в баснях И. А. Крылова широко используется аллегория. Примеры тому - образы животных, которые являются персонажами крыловских басен. Под ними подразумевается какая-то определённая человеческая черта характера. Свинья - аллегория невежества, лиса - хитрости, лживости, лести одновременно, осёл - глупости.
Сравнения в отношениях
Иногда аллегорический образ выражает определённое отношение к тому понятию, которое он изображает. Например, Ильф и Петров используют образ который олицетворяет богатство и деньги. Подчёркивая своё ироничное отношение к этому образу, они превратили тельца в телёнка. И уже несколько иной смысл приобрела общеизвестная аллегория - пример бессмысленной погони за богатством. Эту тему легко можно проследить во многих классических и современных литературных пьесах.
Аллегория. Примеры в именах собственных
Приём иносказания используется писателями в фамилиях персонажей. У Грибоедова - Молчалин и Скалозуб, у Гоголя - Собакевич, Плюшкин, Ляпкин-Тяпкин, у Фонвизина - Правдин, Стародум, Простаков. Эти «говорящие» фамилии тоже пример аллегории. Художественная литература, как и музыка, скульптура, живопись, изображает жизнь через художественные образы, которые несут в себе чувства создателя, понимание того или иного явления через личный опыт, мировосприятие. Чтобы был более глубоким, чтобы наиболее точно передать свои переживания, писатели используют всё богатство и разнообразие языка, в том числе и аллегорию.
На уроках литературы в школе мы все сталкивались с понятием аллегории. На самом деле оно встречается не только в литературе, но и в живописи, скульптуре, киноискусстве и других видах искусств.
Исключением является только музыка.
Что же такое аллегория? Этим греческим словом, имеющим значение «иносказание», принято обозначать художественный прием, который заключается в выражении отвлеченного, абстрактного понятия через очевидный зримый образ. Наиболее ярким примером может служить изображение смерти в виде закутанной в черное фигуры с косой.
Чрезвычайно распространены были аллегории в искусстве Средневековья и Возрождения, оставаясь одним из основных приемов выражения мысли художников вплоть до девятнадцатого века. Современные мастера тоже широко используют аллегории, но делают это более тонко и незаметно для неискушенного зрителя.
Литературные аллегории берут начало с античных времен – со знаменитых произведений Гомера «Илиада» и «Одиссея». В ярких, выпуклых образах перед нами предстает ряд аллегорических картин: так, Одиссей – это воплощение пытливой человеческой мысли, его супруга Пенелопа – это яркий и трогательный образ верности.
Чрезвычайно аллегоричными являются тексты Священного Писания. Содержащиеся в них притчи и образы несут огромную смысловую нагрузку, побуждая людей искать новые истолкования сообразно с потребностями наступающих времен.
Классические поэтические и прозаические произведения полны аллегорических образов: «Человеческая комедия» гениального Данте и «Слово о полку Игореве», сонеты Шекспира и поэмы Шелли, баллады Жуковского и сатира Салтыкова-Щедрина.
В творчестве практически каждого талантливого автора можно найти ряд аллегорий, широко используемых ими для выражения своих мыслей при создании произведений.
Ярким примером аллегорий в литературе могут служить басни, написанные И.А.Крыловым. Практически все их персонажи – это животные, но мы, читая их, прекрасно понимаем, что речь здесь идет скорее о людях, и даже не о них, а об их пороках и достоинствах. Так, Лиса в баснях предстает перед нами как воплощение хитрости и лживости, порой к ним добавляется льстивость и наглость.
Осел навсегда стал в сознании русского человека образом тупости, упрямства и невежества. Медведь нередко воплощает добродушие, силу и ограниченность, а Петух – самовлюбленность и зазнайство.
Каждая басня посредством забавной истории из жизни обитателей леса доносит до читателя определенную моральную норму поведения. Совокупность этих правил и образов составляет немалую часть менталитета нашего народа.
Творчество А.С.Пушкина аллегорично по самой своей сути. Поэзия вообще чрезвычайно широко использует этот прием, причем, чем больше талант поэта, тем шире и свободнее в его творчестве используются аллегорические образы. С самого первого своего опубликованного в 1814 году стихотворения «К другу стихотворцу» и до последних своих произведений он широко пользуется аллегориями.
Образы Музы, Свободы, Фортуны сплетаются с пленительными образами реальных женщин, его современниц. Свобода нередко находит воплощение в картинах дикой природы, образах пробудившегося орла и вольного ветра. Образы, созданные гениальным мастером слова, находят неизменно живой отклик в сердцах людей и в наши дни.
Аллегория - один из приемов иносказания. Она выражает в конкретном образе отвлеченную идею, понятие (мудрость, любовь, верность, хи трость, добро и т. п.). Аллегория, в отличие от символа, может иметь только одно, определенное истолкование. Так, в европейской культурной традиции крест понимается как аллегория веры, лев - аллегория могущества, сердце - аллегория любви и т.д.
Многие аллегорические образы имеют мифологическое происхождение. Например, древнегреческая богиня Фемида выступает как аллегория правосудия, а римская Фортуна - аллегория счастья.
Этот прием часто используется в притчах и баснях, где волк аллегорически изображает алчность, лисица - хитрость и т.д.
Помимо общеизвестных аллегорий различают и авторские. К таким можно отнести образы вещей из «Мистерии-буфф» В. Маяковского: Серп, Молот, Игла, Пила и др. Как один из приемов аллегоризации героев авторы используют «говорящие» имена и фамилии: секретарь Молчалин у А. Грибоедова, судья Ляпкин-Тяпкин у Н. Гоголя, градоначальник Негодяев в городе Глупове у М. Салтыкова-Щедрина, «главначпупс» Победоносиков у В. Маяковского и т.п.
(Источник: Справочник школьника: 5—11 классы. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2000)
В отличие от гротеска аллегория и символ не деформируют реального облика действительности (если, конечно, не принимать в расчет анималистическую аллегорию басни). И если все же мы относим их к разряду условных форм, то прежде всего потому, что перед нами двуплановые изображения, предлагающие нам определенные условия для понимания необходимости перехода в иное измерение смысла. Сущность здесь не заключена непосредственно в явлении, как это бывает с вещами и процессами реального мира. В символе и аллегории она как бы таится за явлением, скрывается «по ту сторону» его. Символ и аллегория предполагают существование двух смысловых рядов: того, который заключен в изображении, и того, на который оно намекает. Сосуществование в образе изображенного и подразумеваемого — вот что объединяет эти условные структуры.
Что же разъединяет их? Аллегория достаточно ясно и прямо намекает на второй широкий план изображения. Намекает словесно: второе измерение ее смысла подсказано читателю либо в форме басенной сентенции, либо в форме расшифровывающего названия («Телега жизни» Пушкина), либо непосредственно в тексте («Ключ юности, ключ быстрый и мятежный», «И третий ключ — холодный ключ забвенья»— у Пушкина).
Впрочем, степень настойчивости аллегорического намека различна. Наиболее неуклонно и последовательно переводит мысль во второй план изображения басенная аллегория, прибегающая к сентенции. В докрыловской басне она закреплена за авторским словом и появляется, как правило, в финале. Но уже Крылов перестраивает и разнообразит формы ее воплощения. Нередко она являет у него бегло брошенный афоризм, сгусток народной мудрости. Таким афоризмом не только завершается, но иногда и открывается басенный текст («У сильного всегда бессильный виноват» и т. п.). Порою сентенция вкладывается в уста басенных персонажей, проникаясь естественностью живого разговорного слова, обращенного к собеседнику. Смысл крыловского нравоучения часто уже, чем та образная картина, которая разворачивается в басенном сюжете. Да и образы крыловских персонажей несут в себе возможности смысла, не перекрытые басенной сентенцией. Не перекрытые хотя бы потому, что вместе с ними в мир крыловской басни входит неповторимый русский быт, проявления русских нравов и все это уже не умещается в безликой всеобщности нравоучения.
Вообще чем менее настойчиво и прямолинейно аллегорическое изображение стремится расшифровать свой смысл, тем полнокровнее образ, живее аллегорическая картина. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить, например, «Дорогу жизни» Баратынского и пушкинскую «Телегу жизни».
Лирическая миниатюра Баратынского буквально от строки к строке накапливает в своей композиции детали, указывающие на второй аллегорический план изображения: «дорога жизни», «судьба благая», «годы почтовые», «путевые прогоны жизни». Все это метафоры, в которых сопряжение двух планов столь явно, что мы ни на миг не теряем ощущения, насколько несамостоятелен здесь первый «дорожный» слой образа. Только строка «с корчмы довозят до корчмы» выпадает из метафорического контекста. Впрочем, и то лишь отчасти. Контекст расшифровывает ее смысл, и нам становится ясно, что «корчмы» у Баратынского — обозначение этапов человеческого бытия. Вообще поэтический образ Баратынского балансирует на грани между аллегорией и развернутой метафорой, настолько откровенны здесь сопряжения двух жизненных сфер (предметной и психологической).
По сравнению с «Дорогой жизни» Баратынского в пушкинской «Телеге жизни» широко развернут предметно-сюжетный слой изображения. То, что у Баратынского брошено мимолетно (образ этапов, стадий человеческого бытия), это у Пушкина получает широкий композиционный разворот.
Все стихотворение воспринимается как аллегория трех возрастов человеческой жизни: юности, зрелости и старости. Намеки на второй, аллегорический смысл образа здесь разбросаны более скупо; они лишь в названии стихотворения да в образе времени: «ямщик лихой — седое время». Но главное в том, что картина дорожного странствия обрастает у Пушкина такими подробностями, которые сообщают ей известную изобразительную автономию. Она и сама по себе занимательна, хотя бы сменою вполне реальных, психологически точных настроений путника. Сначала живейшее любопытство, радость движения и готовность смело встретить все тяготы странствия; затем спад интереса и появление ощущения неудобства пути и, наконец, равнодушие и привычка, погашающая остроту и свежесть впечатлений. Пушкинская аллегория несет на себе отпечаток дерзкой по тем временам поэтической простоты и комического изящества, впрочем, не заслоняющего драматической серьезности ее смысла. Разговорная интонация и обилие прозаизмов лишь усиливают это впечатление.
Иной речевой рисунок мысли характерен для аллегории Баратынского. Романтически приподнятая стилистика ее («сны златые», «судьба благая», «безумцы») побуждает вспомнить традиционно рафинированный словарь русской элегической лирики начала XIX столетия.
Иногда аллегорический намек возникает в произведении как острая смысловая неожиданность. Пока мы не наткнулись на нее, мы склонны воспринимать изображенное в жизнеподобном, а не в условном ключе. Таково стихотворение Иннокентия Анненского «Трактир жизни».
Последнее слово этого стихотворения «гробовщик» резко смещает смысловые соотношения всех деталей. Поначалу перед нами колоритное изображение трактира, воспринятого оком завсегдатая. И лишь поднявшись на вершину последнего, «ключевого» слова, мы видим, как в единый миг у нас на глазах словно бы ниспадает завеса с тривиального маскарада жизни. Открывается второй, трагически глубинный смысл изображения, и вся конкретика его начинает звучать по-новому. И атрибуты трактирного пиршества с его обнаженной прозаичностью, и зловещая гримаса скуки, проступающая сквозь лихорадочную жажду забвения, и унылая повторяемость жизненного ритуала, призванного лишь отвлечь мысль от грозной и темной изнанки бытия, — все обретает здесь особое значение в свете завершающей истины о фатальной близости смерти. Смерть всегда рядом, всегда настороже и готова дунуть на оплывший огарок свечи.
За пределами басни, в которой аллегория органична постольку, поскольку здесь она врастает в жанровый принцип изображения, за этими пределами аллегория в поэзии всегда несет в себе известный риск и угрозу рационалистичности. Поэтому в XIX веке аллегория все реже и реже напоминает о себе в поэзии, тяготея, скорее, к прозе, к ее сатирическим жанрам. Здесь она используется как способ легкой зашифровки смысла и как форма художественного «остранения». И в том и в другом качествах в сатире и в критике XIX века пользуются, к примеру, аллегорическим образом Китая. Позволяя слегка вуалировать картину российских нравов (однако так, чтобы смысл изображения был вполне доступен для «посвященных»), эта аллегория со всеми ее «китайскими» атрибутами, остраняя восприятие русской реальности, создавала комический эффект. Китайский традиционализм воспринимался российскими прогрессистами (Белинским, например) как гиперболизированная форма социальной недвижности, а пресловутые китайские мандарины — как карикатурное воплощение деспотизма. Разумеется, все это скорее было мифом, нежели реальностью, но мифом, которым было удобно пользоваться для жесткой критики «язв российской действительности». С виртуозной комичностью подхватывает аллегорическую семантику Китая А. К. Толстой.
Пример с аллегорическим использованием «китайской» семантики доказывает, что аллегория в поэзии (да и в прозе тоже) далеко не всегда индивидуальна по художественному происхождению своему. Она заимствуется иногда из арсенала традиции, но, подхваченная крупной художественной индивидуальностью, она, естественно, обретает неповторимый художественный разворот.
Таков, например, традиционный образ странствия по морю (разумеется, это море житейское, или море бед, или, наконец, море судьбы) со всем его набором сюжетных мотивов: буря, кораблекрушение, желанная гавань. Мотивы эти могут быть представлены в полном комплекте или с отсечением каких-либо звеньев. Но в любом случае читательское восприятие, привыкшее к аллегорической параллели «море» — «жизнь», легко проникает во второй смысловой план изображения. Традиционный аллегоризм этого соотнесения, по всей очевидности, облегчал для читателя иносказательное истолкование сюжета пушкинского стихотворения «Арион» (сюжета, опирающегося на античный миф об Арионе) в свете авторской судьбы, несмотря на отсутствие каких-либо явных аллегорических намеков.
Аллегорический образ может быть размещен в центре достаточно обширного прозаического повествования. И тогда он становится его средоточием, фокусом, вбирающим в себя сюжетные и смысловые линии целого. Подобный образ иногда на грани с символикой, но отличается от символа прозрачностью и определенностью значения. Такова аллегория «красного цветка» в рассказе В. М. Гаршина «Красный цветок».
В том, что это аллегорический образ зла, контекст рассказа не оставляет ни малейшего сомнения. Широта его смысловых горизонтов, его философичность роднят его с символом. Но потаенного мерцания смыслов и ощущения затягивающей глубины, порождаемых символом, в гаршинском образе нет. Чтобы это стало вполне очевидно, достаточно сравнить его с символикою "голубого цветка" в романе выдающегося немецкого романтика Новалиса «Генрих фон Офтердинген». В образе этом заключена у Новалиса огромная сопрягающая энергия, множество отблесков оставляет он в структуре романа, связывая прежде всего две его сферы, два мира — прозаический и поэтический, реальный и идеальный. В нем отсвечивает и утопическая мечта Новалиса о возможности тотальной «романтизации» жизни, и его восприятие сказки как универсального начала поэзии. «Голубой цветок»— воплощение неуловимой и неизъяснимой поэзии бытия, рассеянной в мире и вот как бы собравшейся в едином «предмете». Это и символ волшебно ускользающей души Матильды, и которой для Генриха сосредоточилось все очарование мира, ибо душа эта есть не что иное, как эманация «вечной женственности». Недаром в финале романа она как бы возрождается в новом воплощении (по закону метемпсихозы) в облике юного существа, напоминающего Генриху умершую возлюбленную.
1. Аллегория
Аллегория - это один из видов художественных тропов, который широко используется в литературе. Буквально термин переводится как «иносказание». АЛЛЕГОРИЯ - это иносказательное изображение отвлеченного понятия при помощи конкретного явления действительности, признаки которого помогают ярче представить это понятие, его основные черты. Это художественное представление идей (понятий) посредством конкретного художественного образа или диалога. В аллегории происходит развернутое уподобление одного предмета другому с помощью системы намеков, причем прямой смысл изображения не теряется, но дополняется возможностью его переносного истолкования.
Аллегории были известны ёще со времен Древней Греции. Правосудие иносказательно представлялось в виде богини Фемиды, в образе женщины с завязанными глазами и с весами в руках. Аллегория надежды - это якорь; аллегория свободы - разорванные цепи; аллегория мира во всем мире - белый голубь. Еще всем известные примеры аллегории: "Царство Морфея" - сон, "объятия Аида"- смерть, "форт Нокс" - неприступность, "Фемида" - правосудие.
Аллегории используются и в народном творчестве, в баснях, сказках, пословицах, притчах, где образы животных наделяются определенными человеческими качествами: лиса - хитрая и предприимчивая, заяц - трусливый, баран - тупой и упрямый, волк и медведь - агрессивные и глуповатые. Аллегорическими являются все басни И.А. Крылова, в которых животные наделены отрицательными человеческими качествами. Продолжая традиции фольклора, многие писатели посредством аллегории смогли высказать свое отношение к разным аспектам общественной жизни. М.Е. Салтыков-Щедрин в сказках «Премудрый пескарь», «Карась-идеалист», В.В. Маяковский в пьесах «Баня», «Клоп» высмеивают определенные негативные нравственные качества людей, используя аллегорические образы.
Т.о, аллегория - это слово или оборот речи, употребленные не в прямом, а в переносном значении, что напоминает нам троп "метафора". Но аллегория в отличие от метафоры охватывает все произведение, что ярко прослеживается на примере «Песни о Буревестнике» М.Горького.
Еще один пример: "Вагоны шли привычной линией, Вздрагивали и скрипели; Молчали жёлтые и синие, В зелёных плакали и пели". Чтобы понять, о чем идет речь в этих поэтических строках А.Блока, следует обратиться к истории. В начале прошлого века в России вагоны первого и второго класса были жёлтого и синего цвета, а вагоны третьего класса, в которых ездила беднота, имели зеленый цвет. Современное Блоку общество изображено поэтом с помощью аллегории - вагоны желтого, синего и зеленого цвета.
В поэме «Мертвые души» Н.В. Гоголя аллегорическим смыслом наполнены такие фамилии персонажей, как Собакевич, Молчалин, Плюшкин, а у А.С. Грибоедова - Скалозуб.
Аллегорическое значение в поэзии приобрели времена года. Весна символизирует духовное возрождение, свободу, надежду на лучшую жизнь.
Опять весна; опять смеётся луг,
И весел лес своей младой одеждой,
И поселян неутомимый плуг
Браздит поля с покорством и надеждой.
/Е.Баратынский/
А вот стихотворение, в котором чувствуется весеннее обновление не только природы, но и духовное возрождение, светлая надежда на изменения в жизни общества:
Весна! Выставляется первая рама -
И в комнату шум ворвался,
И благовест ближнего храма,
И говор народа, и стук колеса.
Мне в душу повеяло жизнью и волей:
Вон - даль голубая видна…
И хочется в поле, широкое поле,
Где, шествуя, сыплет цветами весна!
/А.Майков/
Осень в поэзии часто выступает в качестве символа упадка жизни и духа, неустроенности человека, в душе наводит тоску и печаль:
Сады молчат. Унылыми глазами
С унынием в душе гляжу вокруг;
Последний лист разметен под ногами,
Последний лучезарный день потух.
/А.Фет/
Сыны небес однажды надо мною
Слетелися, воздушных два бойца;
Один - серебряной обвешан бахромою,
Другой - в одежде чернеца.
И, видя злость противника второго,
Я пожалел о воине младом;
Вдруг поднял он концы сребристого покрова,
И я под ним заметил - гром.
И кони их ударились крылами,
И ярко брызнул из ноздрей огонь;
Но вихорь отступил перед громами,
И пал на землю чёрный конь.
/М.Ю.Лермонтов. "Бой"/
Гроза у Лермонтова стала аллегорией масштабной битвы между Злом и Добром. В бойце, на котором серебристые одежды, угадывается архангел Михаил - глава святого воинства ангелов и архангелов. При этом поэт отказывается от прямых упоминаний библейской терминологии – изначально лирический герой предполагает далекий от религиозных канонов финал поединка. По его мнению, победа вполне может достаться воину, выступающему на стороне Зла: "И видя злость противника второго, я пожалел о воине младом…". Только в конце читатель узнает о том, чем завершилась битва: "Но вихорь отступил перед громами, и пал на землю черный конь". Для Лермонтова было важно подчеркнуть контраст тьмы и света. Воин, представляющий силы Зла, облачен в одежды чернеца, сидит на коне черного цвета. Его противник «серебряной обвешан бахромою».
Аллегорические стихи есть и в творчестве А.С.Пушкина.
Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,
Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно;
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: «Давай улетим!
Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер... да я!..»
/А.С.Пушкин. "Узник"/
Пушкин рисует весьма печальную картину, сравнивая южный город с сырой темницей, а свою жизнь с жизнью узника. Знойный юг ассоциировался у него с тюремной камерой, а его работа в канцелярии – с заточением. Чтобы подчеркнуть безвыходность своего положения, поэт проводит параллель с орлом, вскормленным в неволи, который является его собратом по несчастью. При этом автор отмечает, что гордая птица, никогда не испытывавшая пьянящего чувства свободы, гораздо сильнее и свободолюбивее, чем он, потому как своим криком и взглядом она словно «…вымолвить хочет: «Давай, улетим!». И, поддавшись ее уговорам, сам поэт осознает – «мы вольные птицы; пора, брат, пора!». В стихотворении «Узник» он довольно недвусмысленно намекает на то, что собирается отправиться «туда, где синеют морские края» - вскоре подает прошение о переводе его на службу в канцелярию Одессы.
Еще одно стихотворение Пушкина с аллегорическим содержанием:
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит - один во всей вселенной.
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила,
И зелень мертвую ветвей
И корни ядом напоила.
Яд каплет сквозь его кору,
К полудню растопясь от зною,
И застывает ввечеру
Густой прозрачною смолою.
К нему и птица не летит,
И тигр нейдет: лишь вихорь черный
На древо смерти набежит -
И мчится прочь, уже тлетворный.
И если туча оросит,
Блуждая, лист его дремучий,
С его ветвей, уж ядовит,
Стекает дождь в песок горючий.
Но человека человек
Послал к анчару властным взглядом,
И тот послушно в путь потек
И к утру возвратился с ядом.
Принес он смертную смолу
Да ветвь с увядшими листами,
И пот по бледному челу
Струился хладными ручьями;
Принес - и ослабел и лег
Под сводом шалаша на лыки,
И умер бедный раб у ног
Непобедимого владыки.
А царь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы
И с ними гибель разослал
К соседям в чуждые пределы.
/А.С. Пушкин "Анчар"/
Анчар – это название индийского дерева, сок которого содержит в себе смертельный яд. Но разве только о дереве здесь идет речь? Это стихотворение о неправедном мироустройстве, о роли человека в нём, о трагических, непримиримых взаимоотношениях между непобедимым владыкой и бедным, бесправным рабом. В начале стихотворения автор вводит понятие «анчар» - «древо яда». Ядом, который присутствует в дереве, пропитано всё, от корней до листьев. Всякое живое существо, приближающееся к страшному дереву, гибнет. Ни зверь, ни птица не подходят к нему, зная его вредоносное свойство. А высшее существо на земле – человек, посылает к дереву другого человека за смертельной смолой. Главная мысль стихотворения – активный протест против беспредельной власти одного человека над другим. Трагедия заключается в том, что эту власть как носитель её (князь, царь), так и подданные (бесправные рабы) находят естественной и законной. Главная тема стихотворения – вселенское зло, рассматриваемое как с философской, так и с общечеловеческой точки зрения. Зло – бич человечества. Символ зла – анчар – «древо смерти». С анчаром соотносится философская проблема жизни и смерти. Эти стихи -аллегория, где каждая строка метафорична, помимо явного, прямого сюжета, несет в себе символическое содержание.
Итак, и метафора, и аллегория являются художественными тропами в языке литературного произведения. Оба средства применяются для создания яркого, зримого образа, основанного на переносном значении слов, что роднит эти разные тропы. Но механизм возникновения аллегории несколько иной, чем у метафоры. Метафора основана на сравнении, а аллегория - на иносказании. Аллегория возникает в художественном тексте или в публицистике, если отвлеченное понятие изображают с помощью конкретного предмета, который помогает ярче воплотить это понятие, показать основные его черты, она есть зашифрованный образ в виде иносказания. Например, абстрактные понятия воплощаются с помощью конкретных образов: мир во всем мире - это белый голубь с оливковой веточкой в клюве; хитрость - это лиса; коварство - это змея. Аллегория бывает объёмной, например, вся басня является аллегорией. Метафора же основывается на сравнении, она может воплотиться в одном слове или в выражении и показывает лишь какую-то грань рассматриваемого предмета, тогда как аллегория создает развернутый и законченный образ.
2. Символ
В художественных текстах символичность кроется в сравнении, метафорах и даже в эпитетах. СИМВОЛ– это признак, предмет или знак, который замещает другой предмет и выражает его скрытую от посторонних взглядов суть. Кроме того, символ является проводником в художественный мир автора, который применил данный символ.
Символ в литературе – это категория эстетики и принцип установления закономерностей. Каждый символ несет в себе особый смысл. В литературе и поэтике символ помогает читателю понять тайны мира как в искусстве, так и в реальности. Иными словами, символ в литературе – это образ, который выражает смысл какого-либо предмета или явления в конкретной форме.
Многие литературоведы полагают, что символ в литературе – это троп. Однако на этот счёт есть несколько мнений. Например, одно из них таково: символы схожи с тропами, особенно с метафорой и сравнением, но смысловое содержание символа глубже и полнее. Отличие символа от метафоры заключается в том, что метафора создается на глазах у читателя. Символ имеет свойство входить в метафору. Но это не обязательно. В отличие от аллегории, символ может заключать в себе множественность образов и смыслов, которые объясняются контекстом. СИМВОЛ в литературе – это метод придания образу глубины и выразительности, благодаря которому связываются самые разные планы: сюжетный, мифологический, исторический и так далее.
В каждую эпоху символы были разными, но есть и множество установившихся символов. Например, сердце – это символ любви. Черный цвет обозначает печаль, утрату и даже смерть. Собака – преданность; осел – упрямство; скипетр – власть; роза – женственность; лилия – чистоту и невинность; лев – силу; зеркало – потусторонний мир; солнце (по Достоевскому) – символ жизни; свеча – веру в Бога, божественную силу. Свет в народных традициях соотносят с солнцем, летом, теплом, цветами. Он символизирует красоту жизни, воплощает истину, праведность, святость и миропорядок. Он символизирует Божью благодать и отвращает от человека нечистую силу. Солярные (солнечные) символы несут в себе божественные образы и его силы.
Луна ассоциируется в народных поверьях исключительно с миром мертвых. Луна противопоставляется Солнцу - божеству жизни, тепла и света. Все славяне считали, что лунный свет опасен. Луна символизировала целомудрие, безразличие, изменчивость и непостоянство. Однако полная луна ассоциировалась с кругом, то есть с символом совершенства и цельности.
Свеча – духовный образ. Свеча чаще всего изображается в мире тьмы и невежества. Она является одним из важнейших символов православной традиции. Символизирует Христа, церковь, благодать, веру, память и так далее. В частном смысле свеча ассоциируется с одиночеством и трепетностью человеческой души, а также краткостью его земного существования. Недаром именно свечу зажигают, когда умирает человек. Родственники этим обрядом хотят осветить его путь в мир смерти.
Особенную роль осмысление символа приобретает в направлении поэзии конца 19 - начала 20 веков - СИМВОЛИЗМЕ. Одни из важнейших принципов символической поэзии - синтез и внушение: этими качествами должен обладать символ. Но в символистской среде слово «символ» часто смешивали с аллегорией и мифом. Аллегория - это воплощение определенных абстрактных идей, тогда как символ выявляет неясное - он погружается в тайну идеи или в состояние души, которое поэт пытается извлечь из собственных глубин.
Символическая поэзия - враг поучений, риторики, ложной чувствительности и объективных описаний; она стремится облечь идею в чувственно постижимую форму, однако эта форма - не самоцель, она только служит выражению идеи, не выходя из-под её власти. С другой стороны, символическое искусство противится тому, чтобы идея замыкалась в себе самой. Картины природы, человеческие деяния, все феномены жизни значимы для символистов как осязаемые отражения идей, указующие на своё тайное родство с ними.
Символистскому синтезу соответствовал особый стиль, отсюда в этой поэзии часты непривычные словообразования, многозначительные повторы, таинственные умолчания, неожиданная недоговорённость. Символическая поэзия - это поэзия, в которой сливаются два содержания: скрытое и очевидное, его содержание всегда закончено само по себе, оно имеет самостоятельное существование, богатое оттенками. В аллегории, напротив, конкретный смысл является подчиненным элементом, играет служебную роль.
Набор символов того или иного поэта далеко не всегда индивидуален: он может черпать свою символику из арсенала эпохи, культурного направления, социального круга. Символ связан с памятью культуры. Большинство наиболее устойчивых символов имеет своим источником мифологические образы. Важнейшую роль в осмыслении цели и природы искусства символ приобретает в русском символизме. Символисты видели в символе идеальный художественный образ, взятый из природы и преображенный творчеством, образ, соединяющий в себе переживание художника и черты, взятые из природы. Один из самых ярких поэтов-символистов Серебряного века был Николай Гумилев.
Один из сквозных символов в художественном мире Гумилева это образ-мотив варварской стихии, особенно в раннем периоде его творчества: темы дикарства, экзотических примитивных культур - так называемая «африканская тема». Гумилев считал примитив потенциальным истоком обновления в искусстве. Образ-мотив варварства, с одной стороны, был связан с мотивом ожидания наступления неизбежной спасительной катастрофы и с настроениями конца века, которыми было проникнуто мироощущение модернизма. В основе его - разрушительная сила, приносящая одновременно возмездие и искупление. Варварская стихия в поэзии символизма - это актуализация народной, древней культуры, поиск в примитивном первозданном полусказочном мире «истинного» существования, обращение к «истокам».
Лирический герой Н. Гумилева осознает своей целью покорение и укрощение варварской стихии и отождествляет себя с конквистадором-мессионером. Культурный знак "конквистадор" функционирует наряду с другими распространенными образами-знаками.
Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду,
Я прохожу по пропастям и безднам
И отдыхаю в радостном саду...
/Н.Гумилев/
Со стихийностью также связан и лирический герой блоковской поэзии, жаждущий слияния с несущей космическое, упорядочивающее начало Девой.
Многие тексты Гумилева построены на противопоставлении варварства и культуры, точнее, на нейтрализации этой антитезы, то есть уравнивании варварства и культуры. В роли варварства в таких стихотворениях могут выступать образы экзотического мира, связанные со «звериным», «природным» началом:
Над тростником медлительного Нила,
Где носятся лишь бабочки да птицы,
Скрывается забытая могила
Преступной, но пленительной царицы.
Ночная мгла несет свои обманы,
Встает луна, как грешная сирена,
Бегут белесоватые туманы,
И из пещеры крадется гиена.
Ее стенанья яростны и грубы,
Ее глаза зловещи и унылы,
И страшны угрожающие зубы
На розоватом мраморе могилы.
«Смотри, луна, влюбленная в безумных,
Смотрите, звезды, стройные виденья,
И темный Нил, владыка вод бесшумных,
И бабочки, и птицы, и растенья.
Смотрите все, как шерсть моя дыбится,
Как блещут взоры злыми огоньками.
Неправда ль, я такая же царица,
Как та, что спит под этими камнями?
В ней билось сердце, полное изменой,
Носили смерть изогнутые брови,
Она была такою же гиеной,
Она, как я, любила запах крови».
По деревням собаки воют в страхе,
В домах рыдают маленькие дети,
И хмурые хватаются феллахи
За длинные, безжалостные плети.
/Н.Гумилев. «Гиена»/
Стихотворение «Гиена» - это характерный пример того, что в поэзии Гумилева символические знаки используются как аллегории. При этом у аллегории развивается своеобразная многозначность - она отсылает не к одной знаковой системе. Внутри каждой знаковой системы она имеет одно, определенное, значение, но в тексте ее значение одновременно направлено, как минимум, в две стороны. В начале стихотворения даются два образа -
Царицы:
"Над тростником медлительного Нила, где носятся лишь бабочки да птицы, скрывается забытая могила преступной, но пленительной царицы"
И гиены:
"Ночная мгла несет свои обманы, встает луна, как грешная сирена, бегут белесоватые туманы, и из пещеры крадется гиена. Ее стенанья горестны и грубы, глаза ее зловещи и унылы, и страшны угрожающие зубы на розоватом мраморе могилы".
Затем описание этих образов идет одновременно - путем сравнения одного с другим, это сравнение организованно прямой констатацией их равнозначности:
«…Смотрите все, как шерсть моя дыбится, как блещут взоры злыми огоньками, не правда ль, я такая же царица, как та, что спит под этими камнями? В ней билось сердце, полное изменой, носили смерть изогнутые брови, она была такою же гиеной, она, как я, любила запах крови».
Культурное и дикарское уравниваются. Образ царицы здесь - знак культуры, а образ гиены - знак первобытного дикарского начала. В стихотворении «Гиена» слову «царица» возвращено внесимволическое значение. Но сама возможность прочтения стихотворения в иносказательном смысле говорит о некоем потенциале присутствия в гумилевском слове чего-то, что отличает его от стандартного слова. И речь здесь идет не только о поэтической метафоричности.
Несмотря на то, что слова не имеют символического значения, они «нагружены» аллегоричностью. Понимание стихотворения возможно, если под образом царицы понимать знак культуры, под образом гиены - варварство, дикарство. Значит, «прямое» значение слова также вытеснено «знаковым». Это легко почувствовать, если учесть, что сами образы царицы и гиены условны. Гумилевская аллегория - это трансформация символа.
Само появление образа царицы в качестве знака культуры во многом подсказано тем, что культура как таковая воспринималась Гумилевым через символизм. Образы, связанные с разрушающей стихией, в стихотворении «Варвары» - это «могучие грубые люди» появляются в ожидающей их униженно стране:
Когда зарыдала страна под немилостью Божьей
И варвары в город вошли молчаливой толпою,
На площади людной царица поставила ложе,
Суровых врагов ожидала царица, нагою.
Трубили герольды. По ветру стремились знамена,
Как листья осенние, прелые, бурые листья.
Роскошные груды восточных шелков и виссона
С краев украшали литые из золота кисти.
Царица была - как пантера суровых безлюдий,
С глазами - провалами темного, дикого счастья.
Под сеткой жемчужной вздымались дрожащие груди,
На смуглых руках и ногах трепетали запястья.
И зов ее мчался, как звоны серебряной лютни:
«Спешите, герои, несущие луки и пращи!
Нигде, никогда не найти вам жены бесприютней,
Чьи жалкие стоны вам будут желанней и слаще!
Спешите, герои, окованы медью и сталью,
Пусть в бедное тело вопьются свирепые гвозди,
И бешенством ваши нальются сердца и печалью
И будут красней виноградных пурпуровых гроздий.
Давно я ждала вас, могучие, грубые люди,
Мечтала, любуясь на зарево ваших становищ.
Идите ж, терзайте для муки расцветшие груди,
Герольд протрубит - не щадите заветных сокровищ.
Серебряный рог, изукрашенный костью слоновьей,
На бронзовом блюде рабы протянули герольду,
Но варвары севера хмурили гордые брови,
Они вспоминали скитанья по снегу и по льду.
Они вспоминали холодное небо и дюны,
В зеленых трущобах веселые щебеты птичьи,
И царственно-синие женские взоры... и струны,
Которыми скальды гремели о женском величьи.
Кипела, сверкала народом широкая площадь,
И южное небо раскрыло свой огненный веер,
Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь,
С надменной усмешкой войска повернул он на север.
/Н.Гумилев "Варвары"/
Итак, символ - это своеобразный вид тропа. Приведу цитату советского и российского литературоведа и филолога-классика, историка античной литературы и русской поэзии М.Л.Гаспарова:
«...вдобавок к шести тропам традиционной риторической теории поэтическая практика изобрела седьмой, до сих пор не получивший бесспорного названия и определения. Тропами назывались случаи употребления слова в несловарном, переносном значении, то есть именно то порождение нового значения, к которому стремились модернисты. Шесть традиционных тропов были: метафора..., метонимия.... синекдоха.... ирония..., гипербола... и, наконец, эмфаза - сужение значения («этот человек был настоящий человек», то есть герой; «здесь нужно было быть героем, а он только человек», то есть трус). К этому списку новое время добавило, так сказать, антиэмфазу - расширение значения, размывание его... Какое слово из традиционного репертуара литературной терминологии естественно напрашивалось для обозначения нового приема? Символ».
