Сочинение на тему: « Зачем изучать литературу?»
Я думаю, что этот вопрос очень важен в нынешнее время и требует рассмотрения. Ведь сейчас дети не любят читать и порой предпочитают книге игру на компьютере.
Так зачем же изучать литературу? Зачем читать? Такие вопросы задают дети. Я считаю, что читать нужно и это полезно, ведь читая, мы повышаем уровень своих знаний, узнаем что-то новое, пополняем свой лексикон. Изучать литературу в школе и в ВУЗах важно. Я думаю, что литература нужна особенно представителям моей профессии, на которую я учусь- воспитателю детского сада. Ведь именно мы формируем детские души, даем им знания о том, что хорошо, а что плохо. Мы читаем детям различные сказки и художественные произведения, и мы обязаны дать детям правильное впечатление о литературе, мы должны дать им понять то, что читать полезно и интересно.
Более того, нашу, русскую литературу изучать еще более важно, чем литературу зарубежную. Именно в нашей литературе выражена вся душа русского человека. Наши поэты и писатели ссылались в Сибирь, умирали, но писали и писали. Ими создано много прекрасных произведений, многие из них переведены на другие языки мира.
Я считаю, что литературу изучать нужно для того, чтобы совершенствовать себя духовно, чтобы отдать дань великим писателям и поэтам, драматургам и прозаикам-всем тем, кто писал для нас, потомков их времени, людей совершенно другого нрава и времени.
Желательно написать на бумаге, предварительно взяв в руку ручку:) Писать о том, что читать – нужное занятие, чтобы развить память, внимание, почерпнуть полезное, получить удовольствие. Но самое главное – литература в школе не должна быть чтением и тупым пересказыванием текста за оценку, то есть бартером. Ребенок должен научиться понимать прочитанное, научиться критически мыслить – выстраивать свою точку зрения и обосновывать ее, руша стереотипы мышления и привычную трактовку. Ну и, само собой, учителя должны показать детям, что писатели и прочие корифеи литературы – не иконы, не постаменты, не памятники. Они прежде всего люди – наркоманы, параноики, шизофреники, что они тоже имеют пристрастие к алкоголю, женщинам и пр.
Прежде всего литература в школе нужна для того, чтобы научить маленького человека не просто читать книги, но понимать прекрасное, анализировать, научиться видеть то, что желал своим произведением донести до читателя писатель. Узнавать над чем автор смеется, чем восхищается и чем гордится. Научиться понимать литературу самостоятельно можно, но это отнимает очень много времени, которого сейчас совершенно не хватает. В последние годы люди стали меньше читать, ведь с развитием информационных технологий появилось гораздо большее количество более простых и незатейливых развлечений. Поэтому уроки литературы нужны в школе еще и для того, чтобы научить школьника видеть в книге друга и советника, в котором можно отыскать ответы на многие вопросы, возникающие у молодого и не очень человека. Конечно для этого уроки литературы должны строится на заинтересованности ученика, а не на санкциях и принуждении. Потому что насильно мил не будешь и другом не станешь. Поэтому научиться любить литературу можно только если полюбить ее героев, если полюбить читать.
Литература в школе нужна каждому из нас для того, чтобы развиваться. Чтение расширяет кругозор, и одновременно обучает правильному изложению мыслей, правильному правописанию слов. Потом мы можем говорить о врожденной грамотности, как положительном воздействии литературы на человека.
Книги зачастую описывают ситуации, которые возникают в жизни, и помогают решить возникающие проблемы.
Но чтение должно быть решением самого человека, а не навязанным родителями или учителями.
(Пока оценок нет)
Вы когда-нибудь задумывались о том, зачем в школьную программу введен такой предмет, как литература?
В самом деле, на уроке математики мы учимся считать, а если повезет, то и развиваем логическое мышление, на уроках русского языка мы учимся грамотно писать, на уроках иностранного языка, понятное дело, учим этот самый чужой язык, а что мы делаем на литературе? Обычно, если не везет с учителем, то предмет этот воспринимается среднестатистическим учеником как окно между физкультурой (побегать, поразмяться) и физикой (вот там-то работать надо).
А что делать на литературе? Красиво говорить о какой-то Татьяне и каком-то му-му? Пытаться угадать, почему этот студент на старушку до смерти обозлился? А в младших классах почему-то требуется восхищаться сначала Авраамом, который своего сына чуть было в жертву не принес, а потом Тарасом Бульбой, который-таки злое авраамово дело доделал - чем породил сыночка, тем и убил. Ну, не бред ли? Так зачем он нужен, этот предмет? В советские времена уроки литературы были идеологически выдержаны - Олег Кошевой, поднятая целина, слово о полку Игореве в свете последнего съезда КПСС, и т.д. Тогда все было понятно - художественная литература иллюстрирует моральный кодекс строителя коммунизма и обличает все, что этому кодексу противоречит. Времена изменились, а на уроках литературы изменились только изучаемые авторы - Солженицын вместо Шолохова, Пастернак вместо Серафимовича. А все остальное - методика, отсутствие цели, скука в глазах учеников - все это практически не меняется.
Кто читал учебник-хрестоматию по литературе для средней школы? Ну, например, для 5 класса. Ну, и как ощущения? Даже отбросив в сторону эмоции, учебник можно обвинить в бессистемности и бестолковости. Во-первых, совершенно не ясна задача этого учебника - научить чему? Развить что? Собственно, этот вывод следует из необязательного набора текстов и невнятных заданий после этих текстов. Учебник, кстати, мало чем отличается от своего советского предшественника. Он очень тенденциозен. Только там была "широка страна моя родная", колхозы и борьба пролетариата в прозе и стихах, а сейчас - "мне о России надо говорить". Во-вторых, мне не понятно, для кого написан этот учебник. Складывается такое впечатление, что в качестве объекта был выбран герой книги "Учебник по педагогике для педагогических ВУЗов" под редакцией Ю.Бабанова. Некий идеальный в платоновском смысле ребенок, подвергнувшийся тимуровскому, идейному, физическому и половому воспитанию. Теперь он учится в 5 классе, собирает гербарий, читает книжки про пионеров(скаутов)-героев, клеит модель планера, ходит на пионерские (скаутские) сборы, переводит старушек через дорогу, мечтает сбежать в Ирак бороться за свободу курдов. Именно такой объект в свободное от старушек время будет с удовольствием читать Пришвина (описание природы в 11 лет! Сами-то читали? Тоска смертная), декламировать Прокофьева и звонким голосом отвечать на вопрос, что объединяет стихи о природе и о Родине.
Вышеперечисленными недостатками грешит не только книга для 5 класса, поскольку проблема кроется не в учебнике, а в самой программе по литературе. Это она, программа, бесцельна. Это она тенденциозна. Это она непонятно, для кого написана.
Сегодня дети наши поглощают невероятное количество информации. Этой информации так много, что они не успевают ее обрабатывать, выделять главное, отбрасывать второстепенное, а уж тем более, делать выводы. Поэтому заставлять их читать очередной серенький, а то еще чище того - бездарный текст, мягко говоря, безнравственно. А ведь именно этого требует нынешняя школьная программа. С другой стороны, интересно, кто же это такой объективный и безгрешный будет отбирать и сортировать художественные произведения - это гениально, а это бездарно? Я представляю, сколько копий будет сломано в спорах из-за того же Пришвина. Но ведь можно сделать по-другому - можно научить детей обрабатывать информацию, например, разбираться в литературе, дать им в руки тот инструмент, который поможет отличать шедевр от графомании, т.е. обучить анализу текста, его интерпретации, а также самостоятельному созданию текста. Методу, методу надо обучать, а не патриотизму. А вот это можно делать на любом произведении - хорошем или плохом (на хорошем эстетичнее). Потому что кто-то прочтет гениальные стихи Пушкина или Пастернака и не вынесет из них ничего, кроме того, что они говорили в рифму, а он - прозой. А кто-то прочтет графоманский рассказ прозаика Тютькина про заек и вынесет оттуда гораздо больше, чем он (Тютькин) вообще в состоянии вложить. Все зависит не от текста, а от умения его анализировать.
В основе авторской программы О.Б. Пружининой лежит идея, что задача учителя - научить школьника анализировать текст и научить создавать свой текст. Именно из этого и из особенностей психологии данного возраста она и исходила, когда ставила конкретные задачи для каждого класса.
Задачи 5 класса
1. Формирование представления о художественной литературе, отличия ее от нехудожественной, от мифологии и фольклора.
2. Формирование представления о художественном образе.
3. Обучение выделению в художественном произведении сюжета и композиции. Формирование представления о том, каким образом сюжет и композиция создают художественный текст.
4. Формирование навыка создавать по образцу небольшой художественный текст (миф, сказка и пр.)
Задачи 6 класса
1. Продолжение работы с сюжетом и композицией в создании художественного текста.
2. Уяснить функции тропов и описаний в формировании художественного образа.
3. Отличие организованного текста от неорганизованного. Законы стихосложения.
4. Создание стихотворений.
Задачи 7 класса
1. Работа с родами и жанрами. Их основные отличия и характеристики. Особое внимание - лирике и драме.
2. Представление о лирическом герое. Анализ стихотворения.
3. Общее представление о художественных средствах. Речевые характеристики.
4. Сочинение пьес.
Задачи 8 класса
1. Продолжение работы с родами и жанрами. Особое внимание - эпосу.
2. Система персонажей. Образ автора.
3. Методы критики. Идейные методы. Понятие темы, идеи, проблемы.
4. Психологические методы.
5. Обучение написанию рецензии и отзыва.
9 класс
1. Продолжение знакомства с критическими методами. Компаративный метод
2. Формальный метод
3. Структурный метод (проще всего - на стихах)
4. Культурологический метод.
5. Обучение написанию критической статьи.
10-11 классы
1. Понятие историко-литературного процесса.
2. Закрепление знаний по теории литературы.
3. Умение анализировать текст различными критическими методами.
4. Умение писать сочинение.
5. Начальные навыки написания научного текста.
ЗАЧЕМ НУЖНА ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА?
(что-то вроде философского эссе)
Можно поставить вопрос шире: а зачем вообще нужно искусство? Это вечный вопрос, а поскольку на вечные вопросы не существует окончательных ответов, их правомерно ставить вновь и вновь, с тем, чтобы разные ответы дали возможность осветить разные грани бесконечно многогранного явления. Это эссе – робкая попытка внести свою маленькую лепту в это движение.
Искусство (а художественная литература – один из его видов) многообразно и многофункционально. Будет правильно сказать, что любой вид искусства имеет двойное предназначение: утилитарное и эстетическое. Утилитарное призвано удовлетворять потребности человека, которые не входят в число эстетических. Ну, а эстетическое предназначение искусства, по определению, удовлетворяет духовную потребность в гармонии, в красоте, которая, если верить великому писателю, должна рано или поздно спасти этот заплутавший, непутевый и грешный мир…
Однако восприятие любого искусства зиждется на специфическом свойстве человеческой психики: на его способности к воображению. Скажем несколько слов об этом первостепенно важном факторе, без которого любое искусство было бы мертво.
Способность человека к воображению, т.е. к мысленному представлению образов и к переживанию этого представления, отличает человека от его меньших братьев так же, как и чувство юмора, хотя, по-видимому, в каких-то примитивных формах воображение присуще не только человеку. Но в жизни человека роль воображения столь грандиозна, что стоит посмотреть на этот феномен повнимательнее.
В самом деле, вся человеческая психика вырастает на фундаменте воображения, ибо ребенок может нормально развиваться только через игру, сказку. Но разве, став взрослыми, мы перестаем играть? Что такое весь громадный мир искусства, как не игра воображения, игра по неким придуманным правилам? Воображения, породившего все формы искусства: литературу, музыку, театр, живопись. Конечно, искусство – это, как уже сказано, и реализация эстетической потребности, но эстетика – лишь облатка тех грез, ради которых мы и доверяемся искусству, позволяющему прожить такие жизни и пережить такие переживания, которым нет места в реалиях нашего существования. Искусство – это игра, потребность в которой, видимо, не оставляет человека, даже когда он вышел из детства («Что наша жизнь? Игра»). И совсем не случайно слово «игра» прижилось и в театре, и в музыке, и даже в таком грандиозном сценическом действе, как Олимпийские игры.
Любое событие отражается в человеке через преломление в его воображении, и только в таком преломленном виде воспринимается и включается в сознание и память. Стало быть, все наше поведение определяется субъективной картиной наших представлений, составленной воображением.
Итак, мы живем в воображаемом мире столь же явственно, как и в окружении реальных атрибутов бытия. Посему тот факт, что искусство в целом, и художественная литература, в частности, опирается на вымысел, на игру, не должен нас смущать. Иллюзии прошлого, настоящего и будущего пронизывают нашу жизнь от начала до конца. Мало того, сама по себе условность искусства уже недостаточно питает наше воображение, и в литературу мощным потоком вливается еще и мифологическое, и фантазийное начало: Свифт, Гофман, Гоголь, Булгаков, Маркес, Кларк, Лем, Стругацкие, Азимов, Толкиен...
А теперь вернемся к вопросу: зачем все-таки нужна художественная литература?
Сразу оговорюсь: под художественной литературой, в интересующем нас плане, я мыслю не любую беллетристику, не любое чтиво, а отвечающую самым высоким требованиям качественную литературу, у которой есть шансы именоваться со временем классикой. Жанры ее могут быть разными, но объединяет и выделяет книги этого уровня мастерство писателя, серьезность его намерений – даже в жанре юмора, и общественная значимость. Но как отличить настоящую книгу от поделки? Вот два совета умных людей. «Книга, которая не стоит того, чтобы ее читать дважды, не стоит и того, чтобы ее читать один раз». /Вебер/ «Несомненный признак всякой хорошей книги – она нравится тем больше, чем человек становится старше». /Лихтенберг/ Я бы добавил еще, что лучший оценщик – время, и потому старая книга, если она продолжает жить, заведомо хороша.
Одна из утилитарных функций художественной литературы – формирование представление о том, как должна строиться образцовая речь, чтобы она лучше исполняла функцию средства общения. Но язык – только рабочий инструмент литературы, в ней много других, не менее значимых компонентов. Сюжет, образы, идея произведения, композиция, фантазия писателя, его размышления и тому подобное. Что может читающий человек извлечь из всего этого?
Рождаясь на свет как существо индивидуальное, человек только через какое-то время начинает осознавать себя членом некоего сообщества. Поначалу в яслях или в песочнице, потом в школе, и там его взору впервые наконец предстает картина всего человеческого общества, этого огромного океана, вмещающего миллиарды людей самой разной породы и природы, самых разных представлений и понятий, самых разных ценностных ориентиров, наконец. Как ориентироваться в этом океане, чтобы правильно, или, скажем так, с минимальным количеством ошибок и аварий выбирать в разных ситуациях линию своего поведения? Наши меньшие братья находят правильную линию поведения – в стае, в стаде, в прайде и тому подобных группах – интуитивно. Человек – тоже животное общественное, но ему дан разум, и умение жить в обществе он постигает опытом, размышлением, сравнением, анализом, пробами и ошибками. Однако, круг реального общения каждого человека достаточно ограничен. Обобщенное представление о человеческой природе вынести из общения с этим кругом сложно. Либо оно будет примитивным, кургузым, куцым, и при выходе за привычный круг человек окажется беспомощным, безоружным.
Книга бесконечно расширяет этот круг общения, дает представление о человеческой природе такое, какого никакой личный опыт дать не может. Читая художественную литературу, мы обнаруживаем типажи, человеческая масса начинает в нашем представлении постепенно структурироваться, мы узнаем много о добре и зле – и узнаем всё это в ускоренном режиме, затрачивая при этом гораздо меньше усилий. То, что мы выносим из чтения художественной литературы, с помощью назидания, поучения, проповеди, внушения постичь нельзя.
У реальных людей, даже близких, мы можем только подозревать, в лучшем случае, догадываться, о чём и как они думают, а у литературных героев мы знаем всё, о чём и как они думают. Художественная литература – это специфический полный курс человековедения.
Герои книг оживают и обретают для нас реальность как живые люди; а чем и впрямь отличны они от живых людей, которых мы никогда не видали наяву, но о которых наслышаны вполне: от Пушкина, Наполеона или Пикассо, например? Наши представления об этих людях основаны исключительно на нашем воображении, на свидетельствах других людей, так же, как и об Андрее Болконском, Дон Кихоте или Робинзоне Крузо. Дон Кихот не менее (а может быть, и более) реален для нас, чем Сервантес. В обоих случаях воображение питается некоей косвенной информацией, а не прямым впечатлением, не памятью, и потому и те, и другие в равной степени для нас реальны (или нереальны). Я склонен все же к первому слову (реальны), ибо думаю, что жизнь человека в мире его воображения столь же реально им проживаема, как и внешняя его жизнь, которую можно зреть со стороны.
Таким образом, художественная литература вмещает в себя колоссальный предшествующий опыт многих поколений, позволяя человеку глубже и шире постигать человеческую природу. В этом заключается утилитарная функция художественной литературы.
А еще в том, что она, как уже сказано, учит людей владению словом. Слово – самое важное средство общения между людьми. Всевышний создал всякую тварь земную, но Слово дал лишь человеку. И оно было в Начале, прежде, чем родились рисунок, песня или дом. Ясно, что человек начитанный владеет словом совершенно иначе, чем мало читавший. И он свободнее ориентируется в жизненном пространстве, в жизненных перипетиях.
Но не зря предмет нашего размышления называется художественной литературой. Она параллельно исполняет и функцию эстетического воспитания, «воспитания чувств», по Флоберу, ибо ее средства, как уже сказано, – не назидание, не проповедь, а образное повествование. В художественной книге слово – не просто носитель информации, оно – в совокупности с другими словами, их расстановкой и подбором, ритмом и звуком, вкусом даже! – рождает впечатление красоты и гармонии, воспитывает умение понимать эту гармонию и наслаждаться ею. И поэтому она, в отличие от иной, скажем, научной литературы, есть искусство. И еще потому, что обращаясь к разуму, она в то же время обращается и к чувству человека, а это – через сердце и воображение – самый короткий путь к сознанию и приятию. Она вмещает в себя и хранит память предков, но хранит ее не так, как это делает, допустим, учебник истории, а неким особенным образом (как хранит ближнюю память семейный фотоальбом): эту память несут поэмы Гомера, трагедии Софокла, Эсхила и Шекспира, романы Сервантеса, Маркеса и Толстого, новеллы Мопассана, Чехова и Моэма, стихи Пушкина, Байрона и Гете… Через это чтение мы познаем мир в его глобальном пространстве и обширном времени, и имеем в этом отношении колоссальное преимущество перед теми, кто жил до этих авторов.
Художественная литература в споре с временем оказывается более победоносной, чем даже такой вид искусства, как архитектура. Вот как сказала об этом Ахматова: «Ржавеет золото и истлевает сталь, / Крошится мрамор – к смерти всё готово. / Всего прочнее на земле печаль, / И долговечней – царственное слово». От большинства архитектурных шедевров древности сохранились лишь живописные руины, творения же Гомера и Хайяма живы и будут сохранны до скончания веков.
Теперь спросим себя: есть ли более важный предмет для изучения, чем человековедение? Познай самого себя – это одна из главных заповедей жизни. И, стало быть, художественная литература – не просто искусство, это важнейшее из искусств, путеводитель по жизни, компас, навигатор…
Людей, окружающих нас в жизни, дает нам судьба, и порой эти люди не настолько мудры, чтобы у них можно было перенять с пользой весь их опыт. А книгу мы можем выбрать сами, и такая книга мудра, если мы сделали правильный выбор. Такого друга и собеседника, как книга, еще поискать. Она разговаривает с вами и в то же время по вашему желанию в любой момент может замолчать, чтобы дать вам время подумать или просто отдохнуть от разговора. Она может по вашему желанию повторить то, что она вам сказала только что или двадцать страниц назад. Она терпелива и не шумна (не считать же, в самом деле, шумом шелест переворачиваемой страницы!), она тактична и умна, она не предаст, ее можно поставить на полку, и она не обидится и будет покорно ждать момента, когда вам захочется пообщаться с ней снова. Много ли вы знаете людей с такими достоинствами?
Таким образом, как и любое из искусств, художественная литература имеет две ипостаси, но здесь ни одна из них не преобладает явно, они в условном, скажем так, равновесии, балансе, что ли, обе важны, равновелики, хотя ключевым словом я бы все-таки посчитал слово художественная.
Теперь посмотрим на предмет разговора с другой стороны. Художественная литература – кажется, единственный вид искусства, где наряду с эстетической нотой мощно звучит еще и нота этическая. Этим не могут похвастать другие виды искусств, более нейтральные в этическом плане, пожалуй, только театр в этом отношении сравним с книгой, но только потому, что там тоже звучит Слово. Речь о том, что человечество в своем развитии постоянно преодолевает искус возврата к дикости, хаосу, преодолевает не всегда успешно – ХХ век тому свидетель, но без такого постоянного преодоления не было бы не только прогресса, восхождения вверх, не было бы давно и самого человечества. Тому же служит и религия, внушая человеку, чт; есть добро и чт; есть зло, не позволяя человеку опуститься до скотского уровня, помогая ему сохранить в себе божественное, человеческое, то, во имя чего он и создан. Художественная литература решает ту же задачу, но своими средствами, и в этом смысле она, вероятно, может быть названа светской формой религии. Именно этическая составляющая объединяет эти две великие формы самосознания и самовыражения человека. У них общее назначение – формировать наши души, не давать им деградировать. Вспомним, что считал Пушкин одно из своих главных заслуг: «что чувства добрые я лирой пробуждал».
И тут мне хочется привести слова замечательного поэта Бориса Чичибабина. Вот что он пишет.
«Я не верю, не допускаю, что постоянный читатель Паустовского, воспитанный на его книгах, смог бы унизить чье-то человеческое достоинство, обидеть слабого, сломать дерево или куст, поиздеваться над животным, надругаться над святыней, сподличать ради карьеры или выгоды. Не могу себе представить с книгой Паустовского в руках манкурта, хама, черносотенца, антисемита, как, впрочем, не могу представить с ней и почетного героя нынешнего времени – брокера, бизнесмена, спекулянта, наживающегося на чужой беде».
Прекрасно сказано!
Фейербах сказал: «Настоящие писатели – совесть человечества».
Было бы тяжко и страшно жить, не будь среди людей тех, кто освещает жизнь своим светом бескорыстного добра, кто поддерживает, хранит огонь человеческой совести. Бунин писал как-то: «Всё ничего, всё еще просто и не страшно сравнительно, пока жив Лев Николаевич Толстой. Ведь гений одним бытием своим как бы указывает, что есть какие-то твердые, гранитные устои: точно на плечах своих держит и радостью своей поит и питает свою страну и свой народ. Ничего, что нам запретил радоваться святейший Синод: мы давно уже привыкли без него печалиться и радоваться. Пока Толстой жив, идет по борозде за плугом, за своей белой лошадкой, – еще росисто утро, свежо, нестрашно, упыри дремлют – и слава богу, Толстой идет – ведь это солнце идет».
Конечно, Толстой – один из бесспорных и ярких нравственных ориентиров. Людей такого масштаба немного, но они были и есть, они – соль земли, по ним сверяются судьбы и поступки. Когда кафедры храмов были единственной общественной трибуной, религиозные подвижники являли собой нравственный пример, противостояли скотству, бередили людские души. В более близкие к нам времена такими нравственными ориентирами стали большие писатели. В этом ряду и Герцен, и Чехов, и Короленко, и Платонов, и Ахматова, и Мандельштам, и Солженицын, и Гроссман, и Шаламов, и Твардовский, и Астафьев, и Паустовский, и Жигулин, и Чичибабин, и Можаев, и Окуджава... Это те, кто сразу на слуху. Нравственный свет этих фигур в разной степени ослепителен, но для меня он бесспорен. Никого из них уже нет – иные ушли недавно, иные давно в прошлом, и, может быть, отсутствие таких фигур есть одна из причин – а скорее, и главная причина – той разрухи в головах, которая характерна для нашего времени. О ком сегодня можно сказать: пока он есть – всё еще ничего?..
Недавно прошли юбилейные дни Чехова. Сегодня, когда такие слова, как совесть, стыд, скромность, застенчивость все более становятся реликтами прошлого, или, как теперь модно говорить, «стилем ретро», их более чем частое употребление в связи с именем Чехова понятно и оправданно. Чехов, как и Лев Толстой – надежный нравственный ориентир, испытанный временем. Его отличает какая-то особая, по-чеховски тонкая деликатность и щепетильность. Ну и, конечно, то своеобразное и неизмеримое богатство души, каким является юмор. Юмор по-особому окрашивает чеховскую личность, придает ей неповторимое очарование, неповторимую тональность. Чеховская грусть, чеховский минор также своеобычен, в нем много обаяния, он не так драматичен, как минор Толстого, и не так трагичен, как минор Достоевского, но он не менее глубок и выстрадан в своих полутонах и негромких созвучиях. Это минор Левитана и Рахманинова. Так чисто прожил он свою жизнь, столько было в ней совести, скромности, достоинства, мужества, независимости, твердости духа, что только от одной этой жизни в мире повысился уровень добра. Тем, кто знает и любит Чехова, многое просто непозволительно.
Отдельный разговор о поэзии.
Поэзия – это чудо, природа которого мало разгадана, и в этой загадочности – может быть, одна из разгадок неувядаемости поэтического жанра и поэтического слова. Поэзия – это музыкальная проза, и ее воздействие на сознание и подсознание сродни воздействию музыки. Но в поэзии гораздо более сильно этическое начало. Перефразируя шутку известного режиссера Николая Акимова о юморе, скажем, что ни один негодяй не может похвастать тем, что он любит поэзию. Это не значит, что каждый, кто не любит поэзию, – негодяй. Он должен еще это доказать!
Поэзия напрямую обращается к переживанию, и бессильны попытки переложить стихотворение на язык, доступный логике. И в этом бессилии сила поэзии, потому что как только осмысление удается, мы переходим в иную область, область логического мышления, которая уже вне поэзии. В этом поэзия, кажется, тоже близка к религии, но с другой стороны, если можно так сказать, со стороны сакральной.
В моих поэтических пристрастиях особое место занимает Анна Андреевна Ахматова; ее сборники я часто беру в руки и каждый раз удивляюсь необыкновенной, божественной силе ее таланта. Почти каждое ее стихотворение (за очень немногим исключением) вызывает во мне сильный душевный отклик. В этом отношении никто из поэтов, пожалуй, не близок мне так, как эта гордая патрицианка, казалось бы, отстраненная, замкнутая, недоступная, одинокая, углубленная в самое себя. И – вот парадокс! – никто сильнее нее не припечатал несводимым клеймом наш проклятый общественный позор: я имею в виду ахматовский «Реквием», одно из высочайших поэтических созданий русской литературы. Здесь каждая строка потрясает, потому что выношена под сердцем и написана горячей плазмой сердца. И в пору безысходности эта великая, многозвонная исповедь, это обвиняющее слово, полное высокого достоинства, неколебимого мужества, безграничной человечности, и в то же время истинно женское по строю своему, вселяет веру, что возможно противостояние даже самому запредельному, нечеловеческому злу, творимому нелюдями, что такие вершины духа не дано никому умалить. Низкий поклон ей, сказавшей то, что должен был сказать устами поэта измученный «стомильонный народ».
Сегодня это многажды важно.
Недавно стали практиковать публичные телевизионные ответы руководителей страны на вопросы, ему задаваемые, и слушая это, я всегда недоумеваю, почему среди этих вопросов нет такого простейшего: что вы сегодня читаете? Какая книга лежит у вас на прикроватной тумбочке? Я думаю, в ответе на этот вопрос, как в зеркале, должна отразиться суть человека. Если он, конечно, не слукавит и не подаст себя в более выгодном свете, чем это есть на самом деле. Но и это лишний раз покажет, что и ему понятно то, что понятно задавшему вопрос: скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты.
Есть у нашей темы еще одна проблема. Каков процент людей, постоянно читающих художественную литературу, вообще, и поэзию, в частности? С грустью приходится признать, что процент этот, особенно в том, что касается поэзии, удручающе невелик. Когда-то издавались народные серии, общедоступные, дешевые книги имели массовые тиражи, были распространители книг, книгоноши (кто-то помнит такое слово?). Потом хорошие книги стали дефицитом, продавались из-под полы. К чему это привело, мы знаем. Теперь книжные прилавки ломятся, в книжных магазинах, на книжных ярмарках постоянно толчется народ, и выбор огромен, но особенно популярны, увы, у определенной части публики и нарасхват идут дамские детективы и скороспелые любовные, а точнее, эротические романчики, не имеющие отношения к подлинно художественной литературе. Хорошую книгу заменяет зачастую плохое телевидение. Хотя и не всегда плохое. С удовольствием вспоминаю прошедшее летом 2009 на телевидении великолепное чтение наизусть и интереснейшее комментирование пушкинистом Валентином Непомнящим «Евгения Онегина». Бывают и еще отрадные явления. Инсценировка на телевидении романа Достоевского «Идиот» вызвала в свое время волну интереса к первоисточнику. Но это скорее исключения, чем правило.
Надо ли драматизировать ситуацию? В конце концов, раз есть такое обильное предложение, значит, есть и спрос на хорошие книги тоже. Нельзя забывать и о роли библиотек, особенно ныне, когда книги стали недешевы. Было бы, конечно, идеально, если бы всё общество только и занималось тем, что читало, но времена меняются, появились интернет, телевизор. Тем не менее, реально культурную атмосферу в обществе формирует, тон задает все же интеллектуальная элита, верхний слой, и если эти люди сознают роль и значение художественной литературы, еще не всё так плохо. Увы, свед;ние к минимуму количества часов на преподавание литературы в школе наводит в этой связи на грустные размышления. А ведь именно в школе закладывается любовь к книге, со школьных хрестоматий идет знакомство с литературой, в частности, с великой русской литературой, и если этого не понимают те, кому это надлежит понимать, то разруха в головах неизбежна. Потому что подрубается под корень одна из основ, на которых держится этически цивилизованное общество.
В заключение оговорюсь, что этот текст – не научное исследование, здесь нет, как это принято в науке, ссылок на источники и на предшественников, здесь сугубо личный взгляд, личное понимание, личное видение ответа на вопрос, поставленный в заголовке.
БИТВА ПРИ ТРИПОЛИ И ПОБЕДА НАД ЛИТЕРАТУРОЙ
Недавно я невесть зачем решила блеснуть эрудицией и выпендриться перед итальянцами, чего со мной уж лет двадцать не приключалось. Но, видимо, по весне впала в детство. Глупо, каюсь, но результат интересный.
Пошёл разговор про Ливию. «А знаете, господа, - говорю я, - ведь ровно сто лет назад была битва при Триполи, описанная Маринетти в одноимённой поэме». Ноль реакции. Итальянцев было два. Который помладше не знал Маринетти (футурист, классик, примерный аналог Маяковского), который постарше – не знал, кто с кем бился. Оба – средний класс, предприниматели, что-то закончили, наши поставщики бытовой техники. Такие, знаете, элегантные, ухоженные, белозубые, благоухающие парфюмом, с продуманными галстуками. Видали они в гробу того Маринетти, интереснее что ли ничего на свете нет?
ТОЛКОВАНИЕ ТЕКСТА ИЛИ ЛИТЕРАТУРА?
В Италии литература как отдельный предмет не изучается – есть единый предмет l’italiano – там и язык, и литература вместе. При этом один год изучают латинский язык. Изучают они какие-то отрывки из литературных произведений.
Текст рассматривается с точки зрения именно структуры текста: какие там метафоры, сравнения, гиперболы, то, сё… А как мы когда-то учили: какие исторические события отражены, характеры героев – этого нет. Разумеется, итальянская литература – не первого ряда, но всё-таки она – есть. Но как-то не интересна. Литература в итальянской школе – это лишь повод и материал для того, что в нашей начальной школе принято обозначать выражением «развитие речи»: беседы о том-о сём, увеличение словарного запаса, синонимика. Например, такое упражнение: Мандзони знал 15 (или 25 – за число не ручаюсь) определений слова «небо», а сколько знаешь ты? Или нарисованы листочки разных цветов и оттенков, и надо их назвать. Я лично по-русски бы с этим не справилась: не знаю я названий для такого количества оттенков.
В романских странах издавна в преподавании литературы был определённый крен в сторону того, что называют по-нашему «анализ текста», а по-французски explication du texte – «толкование текста». У нас крен в другую сторону: наши толкования более исторические, социологические, психологические. Собственно анализ текста у нас проходит по ведомству «художественные особенности» и довольно смазано, скороговоркой. По крайней мере, так было тогда, когда я училась в школе.
Притом такое положение было всегда – и до революции тоже. Известный филолог академик Л.В. Щерба даже считал это серьёзной недоработкой нашей школы и сам дал образцы толкования классических русских текстов. Умению толковать тексты, считал Щерба, нам надо поучиться у французов.
ЧИТАТЕЛЬ - ПИСАТЕЛЬ
Но это было давно. Сегодня нам учиться у европейцев в преподавании литературы, похоже, нечему. Каков результат «текстового» изучения литературы в Европе? Результат мало впечатляющий: общее равнодушие к литературе.
Особенно к художественной. Нормальный средний европеец никакой художественной литературы не читает. Про классику и речи нет. Специально спрашивала у испанцев, как у них в Дон Кихотом. Машут руками: нудьга такая, ну её. Опять-таки: это средний класс, образованные.
Многие и вообще книжек не читают. Один известный английский бизнес-гуру призывает бизнесменов читать книги, сетуя, что средний англичанин никаких книг после школьных учебников не читает.
В результате во всех странах художественная литература – угасает, вырождаясь либо в коммерческую жвачку, либо в мутную заумь. Это и понятно: литературный процесс - двусторонний, он равным образом нуждается как в писателе, так и в читателе. Если школа не выпускает более-менее подготовленного читателя, то литература постепенно исчезает из употребления. Как исчезла поэзия. Исчезла она тогда, когда в школе перестали задавать учить классические стихи наизусть (любопытно, что так случилось во всех странах).
Старики с умилением вспоминают, как люди слушали стихи на площади Маяковского в конце 50-х годов. Но кто слушал? Кто имел в голове некие образцы того, что такое вообще поэзия. Кто в школе учил Ломоносова-Державина-Жуковского-Пушкина – далее по всем пунктам. Кто этого не учил – не будет ни читать, ни слушать стихи. Они ему не нужны, не интересны, не доступны, наконец. Это не его способ взаимодействия с миром.
ИНСТИТУАЛИЗАЦИЯ ОДИЧАНИЯ
Пока мы рассуждаем о том, надо ли преподавать литературу и, если надо, то как, явочным порядком она уже прекратилась. Моя сотрудница, женщина в летах, пошла с молодой коллегой в кино смотреть какой-то странный фильм – иностранный «Евгений Онегин» в прозе. Посмотрели они фильм, идут обратно. Пожилая сотрудница что-то говорит о фильме, цитируя оригинал настоящего, стихотворного, «Евгения Онегина». «Так что ж, выходит, Вы это читали?» - изумляется молодая сотрудница. – «Конечно, читала». – «Так зачем же Вы в кино пошли?»
Эта девушка хорошо училась в школе и отлично – в колледже, притом в Москве, а не в буранном полустанке. Хороший работник и даже руководитель подразделения. И училась она задолго до введения образовательного стандарта, ЕГЭ и прочих инноваций-модернизаций (ей уже за тридцать).
Мне кажется, не надо всех собак вешать на образовательный стандарт и ЕГЭ. Культурное одичание началось не вчера, идёт оно во всех странах. И школа только институализирует это одичание. Ну, нельзя, невозможно, непосильно одолеть «Божественную комедию», «Дон Кихота» или «Войну и мир». Ну пускай хоть отрывки, хоть коротенькое резюме, чтоб хоть знали, о чём, - вот такова позиция школы. Понятно, что, встав на такую позицию, школа закрепляет одичание и двигает его вперёд. Возможно, недалёк день, когда будут изучать подписи в комиксах. Недаром, сегодня пользуются огромным успехом книжки-картинки. Не для детсадовцев – для взрослых.
Почему школа не противостоит одичанию и даже ему потворствует? Тоже понятно. Сегодня лозунг дня: никого не затруднить и не обременить. «Гегель за 90 минут», «Учись, играя», “Enjoy English”, “Happy English” – всё это явления одного ряда. Главное, чтоб было позитивно, прикольно и никакой совковой нудьги. Современный человек хочет – да не просто хочет – должен, обязан! – получать ото всего удовольствие. А чтение «Войны и мира» для 14-летнего подростка – это труд, да ещё какой! Помню, мы в школе прежде, чем начать изучать «Войну и мир» сдавали учительнице зачёт по содержанию, т.е. по знанию текста. Сегодня такое не представимо. Гораздо лучше идёт Донцова или Деревянко. Ну и Бог с ним, с Толстым, - рассуждает школа, - кому он нужен? Школа сдалась под натиском культурного одичания. Я говорю не только о нашей школе – началось это не у нас, а на Западе. А мы, как всегда, радостно пристраиваемся в хвосте Запада, марширующего в никуда. Как же, вдруг Дуньку не пустят в Европу, не примут в болонский процесс, не пустят в ВТО? Как жить после этого?
ТАК ЗАЧЕМ ЖЕ НУЖНА ЛИТЕРАТУРА?
Может ли наша школа противостоять одичанию и нужно ли? Нужна ли нам литература в школе? Зачем она нужна?
Нужна она для двух вещей.
Нужно такое умение? Разумеется, нужно. Умение вчитываться, разбираться, понимать, что одно и то же слово может значить разное в зависимости от контекста – это очень ценные навыки. В сущности, когда-то филология и возникла для целей толкования сакральных, старинных, не понятных непосредственным образом текстов. Это очень древняя наука, возникшая задолго до появления экспериментальных наук.
Зачем и кому нужно это умение? Любому человеку, чьё занятие хоть немного возвышается над уровнем копки канав вручную. Поскольку на свете есть только один способ хранения и передачи информации, жизненного опыта человечества – в виде текста. Не в виде музыки, не в виде запахов или ещё чего-нибудь в этом роде – только в виде текста. Чем сложнее мысль – тем сложнее текст. Человек, не способный воспринимать сложные тексты, не способен воспринимать и сложные мысли. Он всегда будет оставаться в сфере элементарного. Это потенциальный (и даже не слишком потенциальный) объект для любых манипуляций.
Собрание весьма элементарных мыслей – это ЖЖ, особенно «каменты». Конечно, ЖЖ - это необъятное и неоднородное информационное море, но общая тенденция прослеживается. Элементарное любимо, ценимо и читаемо. Всякое малое отклонение от элементарного вызывает быстрое умственное утомление и, как следствие, матюги.
Сейчас средний человек умеет читать, только скользя глазами по строчкам. Понимаются только самые элементарные тексты. Для моих служащих (все с высшим образованием) непосильная задача – прочитать два коротеньких научно-популярных текста и составить на их базе один. Это некая запредельно сложная задача.
А как-то раз мы снимали зал для мероприятия в одном из столичных институтов (пардон, университетов). Там я обратила внимание на киоск, в котором продаются тонюсенькие брошюрки-тетрадочки, каждая из которых посвящена какому-нибудь предмету. Купил, прочёл в метро, загрузил в голову – готов сдавать экзамен. Всё нужное и ничего лишнего. Так высшая школа отреагировала на неспособность школяров читать длинное и трудное.
Для того, чтобы научиться читать трудные тексты – надо их читать и толковать под руководством наставника, другого пути нет. Но это можно сделать только насильно, не надо питать иллюзий. Воображать, что дети будут с равным увлечением читать «Отцы и дети» и «Дембель против ментов» - высшая наивность; думаю, такой наивностью никто не страдает. Готова ли школа к такому принуждению? Вряд ли. Нет у школы таких ресурсов и, главное, такой убеждённости в ценности своей работы, чтобы организовать нужное давление. Убедить? Заинтересовать? Конечно, интерес – важный фактор, но вспомогательный. Просто так, из интереса, массовым образом школьники читать и изучать классику не будут. Как не будет первоклассник есть суп и решать примеры, когда можно смотреть мультики и есть мороженое. Решать примеры и есть суп его можно только заставить.
НЕТ СЛОВ – НЕТ И МЫСЛЕЙ
Вторая цель изучения литературы – научиться писать.
Сочинения.
В моей юности (70-е годы) при поступлении в любой вуз писали сочинение. Потом заменили на изложение, а когда поступал сын (2002) – писали диктант: требовалось написать выше «двойки». Я, помню, писала в десятом классе на выпускном экзамене сочинение по лирике Пушкина «Вслед Радищеву восславил я свободу». Давалось на это дело шесть часов, и исписывали мы почти что целую тетрадь за две копейки. Это же подумать только: я сравнивала оды «Вольность» Радищева и Пушкина, что-то там рассуждала об эволюции воззрений Пушкина на свободу – сама сейчас удивляюсь.
Опять же, школьное сочинение – не цель, а средство. Средство уметь излагать более-менее сложные мысли. А умение излагать мысли – это, в свою очередь, средство эти мысли иметь. Наличие мыслей и изложение мыслей – процесс двусторонний и взаимообусловленный. Потому что не бывает мыслей, отдельных от способа выражения. Мысль не существует иначе, как в словесной оболочке. Мысль, не сформулированная словесно, это ещё не мысль, а только предчувствие мысли. Последует за этим предчувствием настоящая мысль – неизвестно. «Понимает, но не сказать не может» – это про наших домашних любимцев, а не про нас. У человека мысль существует только в словесной оболочке, слово – это материя мысли. Поэтому когда политик или начальник поручает писать за себя пиарщику, спичрайтеру или иному какому наёмному писарю – это означает, что он делегирует на сторону процесс мышления. А поскольку у нас (и не только у нас) – это дело повсеместное и не знающее исключений – значит, государственная мысль у нас доверена каким-то невнятным помощникам, референтам и прочей безответственной шушере. Отсюда и плачевное качество государственной работы, всех этих «проектов», «концепций» и т.п. Занятость – не оправдание. Главная занятость государственного мужа – это думать и писать. Все без изъятья крупные государственные деятели, оставившие след в истории, думали и писали сами. Сталин, Ленин, Екатерина II, Иван Грозный – все писали сами, пером по бумаге.
Ходовое возражение: писать и мыслить можно учиться не на материале «Войны и мира», а на чём-то ином. Можно. Европейские нации пошли по этому пути. В Германии дети вместо литературных сюжетов пишут сочинения на сакраментальную тему: «Где лучше жить – в городе или в деревне». Ещё пишут инструкцию - например, как склеить коробку. И то сказать, полезное дело – уметь составить дельную инструкцию, в жизни может пригодиться. Результатом подобных экзерсисов оказывается то, что рассказал мне один молодой русский педагог, стажировавшийся в Германии. Произнеся что-то сверхпопулярное, вроде «Суха теория, мой друг, но зеленеет жизни древо» - он не был понят. Не турками – немцами.
А ведь совокупность значимых для данного народа текстов – это народобразующий фактор. Как язык. Более того, язык, как учил основоположник современной лингвистики Ф.де Соссюр, существует в трёх ипостасях: язык, речь и речевая деятельность. Вот речевая деятельность (перевод термина, надо признать, неудачный) – это и есть совокупность значимых текстов на этом языке. Это примерно то, что Л.В. Щерба назвал «актуальной литературой» - те тексты, которые понимаются, читаются всем народом и откуда черпаются образцы словоупотребления, «крылатые слова», ходовые образы и т.п.
Мы – русские в числе прочего и потому, что знаем (все знаем!), что «науки юношей питают», «осёл останется ослом, хоть ты увесь его звездами», «мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь», «печально я гляжу на наше поколенье», «служить бы раз – прислуживаться тошно», «лицом к лицу лица не увидать» и многое другое.
Прочесть и усвоить базовые тексты своего народа можно только в школе - в детстве и в подростковом возрасте. Не прочитавший и не усвоивший их в школе – не прочитает никогда. И народ всё больше и больше будет духовно оскудевать и превращаться в социальную пыль, в труху. Я не читала скандальную книжку немца Сарацина про падение Германии и не знаю, писал ли он о культурном оскудении немцев, но что оно есть – это неоспоримый факт. А это ползучее поражение – для них пострашнее Сталинграда. Хотя бы потому, что оно, как радиация, незаметно глазу. Недавно по совершенно постороннему поводу прочитала: немецкие юноши, отравлявшиеся на фронты Первой мировой войны, начали класть в свои походные рюкзаки вместе с Библией и Фаустом ещё и томик Ницше. Вообразите: мало им Фауста – Ницше читать стали. А немецкие арбайтеры той же поры – добровольно и вдумчиво штудировали Лассаля – это ж представить трудно! Это, между прочим, к вопросу о том, что есть прогресс. И есть ли он вообще.
НАШЕ ВСЁ, ГОТОВОЕ ИСЧЕЗНУТЬ
У нас, русских, есть ещё дополнительное соображение в пользу изучения литературы. Изучения внимательного, подробного и вдумчивого. Литература – это «наше всё»; по словам Белинского, которые любят цитировать в школе, «литература есть сознание народа, цвет и плод его духовной жизни». Наша литература – это одно из немногих явлений, которые у нас бесспорно первосортные. Это всеми признаётся, уважается и никем не оспаривается. Более того, у нас есть совершенно оригинальные явления, которых нет ни в одной стране мира: детская литература и советская школа художественного перевода. Впрочем, то и другое в значительной степени заброшено, но ведь наша классика-то – остаётся. Нужно обладать изрядной долей национального мазохизма (и мы им обладаем!), чтобы вот так взять и в пароксизме самоуничижения бросить всё это псу под хвост в угоду болонскому или невесть ещё какому процессу. Если нашу классику не будут читать – она забудется, умрёт, перестанет существовать в народном сознании, хотя тексты, конечно, останутся.
