Семен Петрович Гудзенко родился в семье инженера и учительницы 5 марта 1922 г. в Киеве. В 1929-м пошел в школу, в 1939-м поступил в МИФЛИ и переехал в Москву.
В июле 1941-го Гудзенко ушел добровольцем на фронт. Воевал пулемётчиком в лыжном отряде ОМСБОНа. Зимой 1942-го был ранен на Смоленщине, После ранения был корреспондентом во фронтовой газете «Суворовский натиск», дошёл до Будапешта. Первую книгу стихов выпустил в 1944 году.
После окончания Великой Отечественной войны работал корреспондентом в военной газете.
Настоящее имя Гудзенко - Сарио, итальянское имя ему дала мать. Когда его в 1943 году дружно опубликовали «Знамя» и «Смена», поэт писал матери: «…не пугайся, если встретишь стихи за подписью „Семён Гудзенко“, - это я, так как Сарио не очень звучит в связи с Гудзенко. Надеюсь, ты не очень обидишься…»
Через несколько недель после начала войны Гудзенко записался добровольцем в ОМСБОН - Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения НКВД СССР. Отбирали в это подразделение прежде всего спортсменов, причем такого уровня, как братья Знаменские. Как же туда попал 19-летний студент второго курса литфака Гудзенко? Объяснение простое: при отборе ценилась не только физическая подготовка, но и психологическая устойчивость, творческий склад ума, способность быстро принимать решения, знание языков, коммуникабельность. Все это было у Гудзенко.
Бригада формировалась для разведывательных и диверсионных действий. Это было совершенно новое для нашей армии элитное подразделение. Поэтому Гудзенко можно по праву назвать первым поэтом советского спецназа.
Уже в ноябре 1941-го омсбоновцев небольшими отрядами забрасывали на оккупированную территорию. Отряды состояли только из добровольцев, связанных крепкой дружбой. В боевой обстановке важно было понимать друг друга без слов. Переходили линию фронта на лыжах, каждый тащил за спиной пятнадцать килограммов взрывчатки. Подрывали мосты, минировали шоссейные и железные дороги, забрасывали гранатами немецкие штабы.
Из дневника Семёна Гудзенко
Ноябрь 1941.
Это было первое крещение. Первые убитые, первые раненые, первые брошенные каски, кони без седоков, патроны в канавах у шоссе. Бойцы, вышедшие из окружения, пикирующие гады, автоматная стрельба.
Погиб Игношин. На шоссе у Ямуги. Погиб конник, осколки разбили рот. Выпал синий язык.
Пришло письмо от Нины. Пишет Юре, а мне только привет. И сейчас такая же, чтоб я не зазнавался, а сама плакала, когда я уходил. Гордая до смешного. Письмо носилось в кармане, адрес стерся, и тогда захотелось написать.
Была ранена в руку. Опять на фронте. Избалованная истеричка. Красивая девушка. Молодчина.
Декабрь 1941
Снег, снег, леса и бездорожье. Горят деревни.
Одоево. Зашли с Паперником в дом. Жена арестованного. Ему немцы "повязку" надели и он работал в управе. Это чтоб с голода не помереть... Сволочь. Городской голова - адвокат, сбежал с немцами.
Был бой под Кишеевкой. Лазарь бил из снайперской. Здорово! Метко. Ворвались в деревню. Потом отошли. Когда подползали - деревня кашляла. Гансам не по легким наши морозы. Простужаются, гады.
Подпускают идущих по пояс в снегу на 50-60м. Зажигают крайние дома. Видно как днём. И бьют из пулеметов, минометов и автоматов. Так они бьют везде.
Бой под Хлуднево.
Пошли опять превый и второй взводы. Бой был сильный. Ворвались в село. Сапер Кругляков противотанковой гранатой уложил около 12 немцев в одном доме. Крепко дрался сам Лазнюк в деревне. Лазарь говорит, что он крикнул: "Я умер честным человеком". Какой парень. Воля, воля! Егорцев ему кричал: "Не смей!". Утром вернулось 6 человек, это из 33-х.
Испуганная хозяйка. Немцы прошли. Заходим. Обогрелись, поели супец. Немцы здесь все отобрали. В скатертях прорезали дыры для голов, надели детские белые трусики. Маскируются. Найдём!
Идем в Рядлово. Я выбиваюсь из сил. Лыжи доконали. Отдыхаю.
2-го утром в Поляне. Иду в школу. Лежат трупы Красобаева и Смирнова. Не узнать. Пули свистят, мины рвутся. Гады простреливают пять километров пути к школе. Пробежали... Пули рвутся в школе.
Бьёт наш "максим". Стреляю по большаку. Немцы уходят на Маклаки. Пули свистят рядом.
Шел строй. Немел. Все тише, тише.
Лежали посреди села
У школы с обгорелой крышей
Полусожженные тела.
И трудно было в этих трупах
Узнать друзей-однополчан...
ПЕРЕД АТАКОЙ
Когда на смерть идут,- поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою -
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв - и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним идет охота.
Будь проклят сорок первый год
ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв - и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был коротким.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь
чужую.
Первое ранение
Ранен в живот. На минуту теряю сознание. Упал. Больше всего боялся раны в живот. Пусть бы в руку, ногу, плечо. Ходить не могу. Бабарыка перевязал. Рана - аж нутро видно. Везут на санях. Потом довезли до Козельска. Там валялся в соломе и вшах.
Живу в квартире нач. госпиталя. Врачи типичные. Культурные, в ремнях и смешные, когда говорят уставным языком.
Когда лежишь на больничной койке, с удовольствием читаешь веселую мудрость О.Генри, Зощенко, "Кондуит и Швамбранию", бравого солдата Швейка.
Мы не любили Лебедева-Кумача, его ходульные "О великой стране". Мы были и остались правыми.
Мы стояли на перекрестке дорог. Со всех сторон хлестали ветра. Москва была очень далеко.
Железнодорожные рельсы засыпаны снегом. Поезда не ходят с лета. Люди отвыкли уже от гула. Тишина здесь, кажется, усилена этими рельсами.
Был мороз. Не измеришь по Цельсию.
Плюнь - замерзнет. Такой мороз.
Было поле с безмолвными рельсами,
позабывшими стук колес.
Были стрелки совсем незрячие -
ни зеленых, ни красных огней.
Были щи ледяные.
Горячие были схватки
за пять этих дней.
Пусть кому-нибудь кажется мелочью,
но товарищ мой до сих пор
помнит только узоры беличьи
и в березе забытый топор.
Вот и мне: не деревни сгоревшие,
не поход по чужим следам,
а запомнились онемевшие
рельсы.
Кажется, навсегда...
Семен Гудзенко (второй слева) и Юрий Левитанский (второй справа) с сослуживцами по редакции газеты
2 февраля 1942 года Гудзенко был ранен в живот осколком мины. Кто-то из друзей потом заметит: "пушкинское ранение". Семен выжил, но был признан негодным к строевой. С июня 1942-го он служил в редакции газеты ОМСБОНа "Победа за нами"
Вчера вышел из дома. Пахнет весной. Не заметил её начала.
Завтра мне 20 лет. А что?
Прожили двадцать лет.
Но за год войны
мы видели кровь
и видели смерть -
просто,
как видят сны.
Я все это в памяти сберегу:
и первую смерть на войне,
и первую ночь,
когда на снегу
мы спали спина к спине.
Я сына
верно дружить научу, -
и пусть
не придется ему воевать,
он будет с другом
плечо к плечу,
как мы,
по земле шагать.
Он будет знать:
последний сухарь
делится на двоих.
...Московская осень,
смоленский январь.
Нет многих уже в живых.
Ветром походов,
ветром весны
снова апрель налился.
Стали на время
большой войны
мужественней сердца,
руки крепче,
весомей слова.
И многое стало ясней.
...А ты
по-прежнему не права -
я все-таки стал нежней...
У каждого поэта есть провинция.
Она ему ошибки и грехи,
все мелкие обиды и провинности
прощает за правдивые стихи.
И у меня есть тоже неизменная,
на карту не внесенная, одна,
суровая моя и откровенная,
далекая провинция - Война...
Были в МГУ. Здесь уже нет ничего студенческого. Большинство этих людей не хотят работать, не хотят воевать, не хотят учиться. Они хотят выжить. Выпить. Это единственное, что их волнует. Они не знают войны.
Правда, есть много честных девушек.
Они учатся, работают в госпиталях, грустят о ребятах, ушедших на фронт. Но их ЗДЕСЬ не очень много.
До войны мне нравились люди из "Хулио Хуренито", "Кола Брюньона", "Гаргантюа и Пантагрюэля", "Похождений Швейка" - это здоровые, веселые, честные люди.
Тогда мне нравились люди из книг, а за девять месяцев я увидел живых собратьев - этих классических, честных, здоровых весельчаков. Они, конечно, созвучны эпохе.
Студент-искусствовед. Два дня метель. В воскресенье необходимо было чистить аэродром. Искусствовед заявил: "Работать не буду, у меня воспаление почечной лоханки".
А с этого аэродрома поднимались ястребки, защищавшие его теплую комнату с репродукциями Левитана.
Это уже подлец.
Война - это пробный КАМЕНЬ всех свойств и качеств человека. Война - это КАМЕНЬ преткновения, о который спотыкаются слабые. Война - это КАМЕНЬ, на котором можно править привычки и волю людей. Много переродившихся людей, ставших героями.
Лебедев-Кумач. "Широка страна", 1941. "За нее мы кровь прольем с охотой". Какая суконная, мертвая строка о крови свободных, гордых людей. Так писать - лучше промолчать.
Здесь, под Москвой, живут испанские солдаты. Они мстят под Волоколамском за своего Лорку, за Мадрид. Смелые, веселые люди. Черные глаза, черные вьющиеся волосы, до блеска начищенные сапоги.
Далеко Мадрид. Весенняя русская ночь. Из окон несется звук гитар и пение непонятной, но родной песни.
(В ОМСБОН-е вместе с советскими солдатами воевали иностранцы-антифашисты, в том числе 125 испанских республиканцев)
Были в ИФЛИ и в ГИТИСе. Серьезные книжники-ифлийцы дрыгают ногами на сцене и поют неаполитанские песенки. Лиц нельзя разобрать. Вся эта масса копошилась в зале, но прямо в глаза не смотрят, лица прячут. Войны не понимают. Это, конечно, не о всех, но таких много.
Они все боялись фронта. И поэтому просыпались и ложились со страстными спорами:
- Ты отсиживаешься. Я бы...
- Брось, сам трус.
- Мы здесь нужней.
Тупые люди. Кулачки, кусочники.
Девушка учила Овидия и латинские глаголы. Потом села за руль трехтонки. Возила все. Молодчина.
Вышел из метро. После этого провал. После этого я был сбит авто на площади Дзержинского, и снесли меня в приемный покой метро. Пришел в себя. Забыл все: откуда, зачем, какой месяц, война ли, где брат живет. Болит голова, тошнит.
Вчера был у нас Илья Эренбург. Он, как почти всякий поэт, очень далек от глубоких социальных корней. Выводы делает из встреч и писем. Обобщает, не заглянув в корень. Он типичный и ярый антифашист. Умен и очень интересно рассказывал. "Мы победим, - сказал он, - И после войны вернемся к своей прежней жизни. Я съезжу в Париж, в Испанию. Буду писать стихи и романы". Он очень далек от России, хотя любит и умрет за неё, как антифашист.
Из книги Ильи Эренбурга "Люди, годы, жизнь"
"Это был один из первых весенних дней. Утром в дверь моей комнаты постучали. Я увидел высокого грустноглазого юношу в гимнастерке. Ко мне приходило много фронтовиков - просили написать о погибших товарищах, о подвигах роты, приносили отобранные у пленных тетрадки, спрашивали, почему затишье, и кто начнет наступать - мы или немцы.
Я сказал юноше: "Садитесь!". Он сел и тотчас встал: "Я вам почитаю стихи". Я приготовился к очередному испытанию - кто тогда не сочинял стихов о танках, о фашистских зверствах, о Гастелло или о партизанах. Молодой человек читал очень громко, как будто он не в маленьком номере гостиницы, а на переднем крае, где ревут орудия. Я повторял: "Еще... еще...".
Потом мне говорили: "Вы открыли поэта". Нет, в это утро Семен Гудзенко мне открыл многое из того, что я смутно чувствовал. А ему было всего 20 лет; он не знал, куда деть длинные руки, и сконфуженно улыбался. Одно из первых стихотворений, которое он мне прочитал, теперь хорошо известно".
("Перед атакой")
............
"Я видел первую мировую войну, пережил Испанию, знал мною романов и стихов о битвах, об окопах, о жизни в обнимку со смертью - романтически приподнятых или разоблачительных - Стендаля и Толстого, Гюго и Киплинга, Дениса Давыдова и Маяковского, Золя и Хемингуэя. В 1941 г. нашими поэтами было написано немало хороших стихотворений. Они не глядели на войну со стороны; многим из них ежедневно грозила гибель, но никто не выковыривал ножом из-под ногтей вражескую кровь. Штык оставался штыком, лира - лирой. Может быть, это придавало даже самым удачным стихам тех поэтов, которых я знал до войны, несколько литературный характер.
А Гудзенко не нужно было ничего доказывать, никого убеждать. На войну он пошел солдатом-добровольцем; сражался во вражеском тылу, был ранен. Сухиничи-Думиничи-Людиново были для него не строкой в блокноте сотрудника московской или армейской газеты, а буднями. (При первом знакомстве он мне сказал: "Я читал, что вы ездили к Рокоссовскому и были в Маклаках. Вот там меня ранили. Конечно, до вашего приезда...").
Гудзенко, едва оправившийся от тяжелого ранения, в Москве попал под машину. Он долго пробыл в тылу; работал в Сталинграде, в выездной редакции "Комсомольской правды". В сентябре 1943 добился отправки на фронт
Я был пехотой в поле чистом,
в грязи окопной и в огне.
Я стал армейским журналистом
в последний год на той войне.
Но если снова воевать…
Таков уже закон:
пускай меня пошлют опять
в стрелковый батальон.
Быть под началом у старшин
хотя бы треть пути,
потом могу я с тех вершин
в поэзию сойти.
Действующая армия, 1943-1944
(Семен Гудзенко. Стихотворения.
Москва, «Современник», 1985.)
Венгрия
Ракоци - район фашистский. Старый мадьяр с шестого этажа бросил гранату, убил 10 офицеров.
Наш конвоир один ведет 1000 румын. Он пьян. Один румын берет его автомат, двое ведут его за руки. (Ну чем ни Швейк с конвоирами))))
Голодные мадьяры тянут мешками фисташки, тонут в патоке. Солдаты, наши славяне, умываются одеколоном и поят коней пивом, потому что нет воды. Люди всего боятся - сидят в бункерах и с опаской ходят по улицам. Но это только вначале, а потом видят, что мы зря не стреляем, и начинают сновать и вынюхивать, где что можно унести. Квартиры грабят друг у друга. К нашим политотделам ходят с жалобами - изнасиловали. Вчера в одном артполку расстреляли хлопца, награжден. Его расстреляли перед строем "для поучения". Жаль, честно говоря. Война!.
На улице трупы людей и коней. Ещё не все убрано. Трупов много. За 5 месяцев отвык от этого и возле первого убитого мадьяра останавливаюсь: руки в перчатках закинуты за голову, на носке дырочка, ещё идет пар от пробитого черепа.
У стены лежит наш солдат. Он убит. Из карманов высыпалось печенье.
Пленные - их тысячи. Они в домах. Их сортируют и допрашивают. Они почти все переоделись в штатское, и поэтому с ними неприятно говорить.
- Мы не солдаты...
А по выправке, по лицу, по рукам - солдаты.
Авиация не бомбит - гуманизм и боязнь ударить по своим.
Бои идут сейчас подземные, а не уличные - идет пехота под домами.
Немцы сбрасывают на парашютах бензобаки. Летят на розовых парашютах. Огонь. Загораются.
Уже 4-й день идут ожесточенные бои. Бойцы подразделения Хрипко и Лебедь захватили шедший к городу трамвай с прицепом.
Взят Будапешт.
И неизменно вбивая в оборону клин,
идут дивизии на Вену и наступают на Берлин.
Сейчас от Познани до Праги
У всех фронтов одни пути
Ностальгия. Привыкаешь ко всему: в Будапеште уже не волнует, что первые дни не давало уснуть, о чем только в книгах читал в России. Вся экзотика узких переулков, неожиданных встреч с итальянскими или шведскими подданными, монастыри, кино и церкви надоели солдатам, которые как-то этим интересовались. Нам хочется домой. Пусть даже там нет такого комфорта. И на это уже плюют. Хотя раньше с завистью смотрели на белизну ванных комнат, на блеск полов, на массивность или легкость мебели. Хочется всем домой, пусть в нетопленую комнату, пусть без всяких ванных комнат, нов Москву, Киев, Ленинград. Это тоска по Родине.
В кино идет "Она сражалась за Родину" под названием "Товарищ П.". Это у них как кинобоевик, в зале все время аплодисменты, плач и оживление. В Кишпеште смотрел американский ковбойский фильм. Стрельба. Убийство. Страшная скука. А зал в бешеном восторге. Я не досидел. Видно, мы воспитаны на более умном и мудром искусстве.
Мадьяр - молодой, здоровый, в шляпе, с дешевым перстнем. Говорит на ломаном русском. Как-то шутя спросил: "Есть ли в Будапеште ресторан?" Он ответил: "Нет. А в Москве есть". - "Откуда знаешь?" - "Я из Москвы только четвертый день".
Я совсем остолбенел. Дальше рассказал он, что был взят под Старым Осколом в 1943, сидел в лагере в 40 км от Москвы, был в Горьком и Шапове. Жалуется, что в Венгрии плохо, что в лагере он получал 750 граммов хлеба, а тут четвертый день ничего не ест. Приехал он в армию, хочет драться с немцами.
Вот уже и история. Уже встречаем вернувшихся домой пленных. Теперь рад, когда видишь усатого мадьяра, в 1914-1916 жившего в Омске, а вот уже мадьяры 1941-1945 из-под Москвы и из-под Горького.
В Европе солдат привыкает к чистоте, к хорошему белью, к духам. Это, конечно, о тех днях, когда идут бои в больших городах. Но на пути каждого солдата был или будет один город, где он ещё познает прелести и гнусности Европы. Для меня таким городам стал Будапешт. С неизвестностью, монахами, всепоглощающей торговлей, проститутками, быстротой восстановления и пр. и т.п.
Собачонки всех мастей, но все карликовые. Шоферы давят их безбожно. "Та разве то собака, то ж мышка", - сплюнув, говорит водитель.
Во всех квартирах канарейки. Основная работа престарелых дам: подыскивание самцам самок у соседей. Этим, птичьей любовью, они копируют свою, ушедшую и не такую красивую.
Мой хозяин - бывший кельнер. У него медали за прошлую войну. Мне он говорит, что бил в 1914 году итальянцев, а немцам, наверное, хвастал, что бил русских.
В Буде немцы. Артбатарея. Из окон видны солдаты на том берегу. Лед. Полыньи. Красные парашюты. Немцы сбрасывают своим жратву и гранаты.
Внизу открытые настежь магазины. Бери что хочешь.
Подхожу к артиллеристу. Смотрю, что он взял: один кусок мыла, флакон одеколона, сигареты. Взял, что нужно, а большего не берет.
Никогда я не забуду,
сколько буду на войне,
взбудораженную Буду,
потонувшую в огне.
И обломки переправы,
и февральский ледоход,
и Дуная берег правый,
развороченный, как дзот.
И багровое на сером --
пламя в дымных этажах.
И того, кто самым первым
был в немецких блиндажах.
Братислава.
Я была простой сестрой в одесской санатории, здесь меня принимали в лучших домах, - говорила одна девчонка, уехавшая из Одессы в Братиславу со словацким офицером. Дура.
Шовинизм. Немцы поработали. Раненый штатский чех не хочет идти в австрийскую больницу.
Снова Вена. В Вене висят красные флаги - они сделаны из немецких, но свастика сорвана и пятно закрашено.
На доме в Вене плакат "Да здравствует Москва!" Грамотно, но написано готическим шрифтом. Маляр - аполитичен, не учел.
На улице старики-немцы, с ними девчонка-украинка. Она теперь их спасает. Боже мой, как они теперь лебезят перед ней.
Лежат убитые немцы. Никто их хоронить не хочет, они прикрыты забором.
Трупы наших солдат. Один по пояс виднеется из окопа. Рядом связка гранат. На груди знак "Гвардия". В кармане фото и документы. Мозговой, 1924 г.р., кандидат ВКП(б) с 1944, награжден двумя медалями "За отвагу" и орденом Красной Звезды. Был почти всюду. На войне с 1942.
Немцев было много. Они бежали. Лангер остался. Он поражен, что его не трогают. На второй день уже недоволен тем, что солдат взял у него пустой чемодан. Жалуется.
Есть извещение, что умер Гитлер. Это никого не устраивает. Каждый хотел бы его повесить.
Венский зоопарк. Голодные звери. Медведи, львы, волки. Ходят наши солдаты.
Что, он же не русский (о льве). Он не понимает, - говорит сержант.
Венский зоопарк взят под охрану воинской части. Солдаты кормят зверей.
С трудом добираемся до Елгавы. Здесь утром были немцы. По пути встречаем много немцев - колоннами и группками. Нет конвоя. Они кланяются, на них не обращают внимания. Говорят, что Прагу защищают власовцы. Говорят, наоборот, что они восстали против немцев. Одно известно, что есть очаги сопротивления. Очень не хочется погибнуть в День Победы. А навстречу везут раненых. Сегодня до 12 часов наши ещё бомбили. Дымятся обломки, повозки.
11 мая возле парламента хоронили погибших 10 мая, после войны. Ст. л-т Глазков, капитан Семенов. Зелень, цветы, слезы чешек. Хороним полковника Сахарова. Чехи брали на память горячие гильзы от крупнокалиберного пулемета. Это память о храбрых и о освобождении.
В Праге хоронят погибшего после победы майора.
Влтава тиха, но гремит орудийный салют.
Женщины плачут. Мужчины молчат у собора.
И обжигая ладони, гильзы на память берут.
Гильзы хозяйки начистят кирпичною пылью.
Первые ландыши, ландыши будут стоять на окне.
Ландыши красными станут! И к правнукам былью
Сказка придет о салютах, цветах и войне.
Я видел на дорогах, как немцев берут шоферами. Машин очень много. Через 50 км его угощают и дружелюбно беседуют. Русская душа. Все сразу забывается, хотя на нем германская форма и ленточка орденская.
Шофер говорит:
- К осени вернемся домой. Летом не хочу, пусть жена сама картошку копает (смеется).
Капитан говорит:
- Медаль "За победу над Германией", а ещё будет за Японию.
Уже поговаривают, что на Востоке тоже будем биться.
Солдат вернулся в Киев. У него жил немец на квартире. Убил его мать. Ограбил. Случайно нашел конверт с его берлинским адресом. Это было в 1943 году. В 1945 он пришел в Берлин и нашел дом этого немца. Здесь он увидел свой костюм, присланный в посылке. Немец уже давно был убит. Его вдова, когда узнала, кто этот пехотинец, смертельно побледнела. Солдат не стал брать своего костюма. Он только на дверях написал: "Сюда приходила месть из Киева, с ул. Чкалова, из дома № 18". Наутро вдова сбежала в деревню. Солдат решил поселиться здесь с друзьями. В шкафах он нашел много знакомых вещей и это напоминало ему мать, дом, Киев.
Мое поколение
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.
У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.
Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.
Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.
Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.
А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-
пусть нами пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.
Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.
Мы не от старости умрем,-
от старых ран умрем.
Так разливай по кружкам ром,
трофейный рыжий ром!
В нем горечь, хмель и аромат
заморской стороны.
Его принес сюда солдат,
вернувшийся с войны.
Он видел столько городов!
Старинных городов!
Он рассказать о них готов.
И даже спеть готов.
Так почему же он молчит?..
Четвертый час молчит.
То пальцем по столу стучит,
то сапогом стучит.
А у него желанье есть.
Оно понятно вам?
Он хочет знать, что было здесь,
когда мы были там…
…Гудзенко умер от старых ран 12 февраля 1953 года в Институте нейрохирургии имени Н. Н. Бурденко.. Последствия контузии, полученной на фронте, медленно убивали его. Опухоль мозга... Ему был 31 год.
По воспоминаниям Евгения Долматовского, последние месяцы жизни поэта - это «новый подвиг, который по праву можно поставить рядом с подвигом Николая Островского, Александра Бойченко, Алексея Маресьева: прикованный к постели поэт, точно знающий о том, что его недуг смертелен, продолжал оставаться романтиком, солдатом и строителем. У его постели собирались друзья, чтобы говорить с ним не о недугах и лекарствах, а о борьбе вьетнамского народа за свою независимость, о строительстве на Волге и Днепре, о новых изобретениях и открытиях, и конечно, о стихах. В последние месяцы своей жизни Семен Гудзенко, уже не могший писать сам, продиктовал три стихотворения, которые, несомненно войдут в золотой фонд советской поэзии.
Село Гриньки Кременчугского уезда Полтавской губернии (ныне Глобинского района Полтавской области) - 24 октября (6 ноября) , Киев) - украинский композитор , пианист , дирижёр , педагог , собиратель песенного фольклора и общественный деятель.
Николай Лысенко был родом из старинного казацкого старшинского рода Лысенко . Отец Николая, Виталий Романович, был полковником Орденского кирасирского полка . Мать, Ольга Еремеевна, происходила из полтавского помещичьего рода Луценко. Домашним обучением Николая занимались мать и известный поэт А. А. Фет . Мать учила сына французскому языку, изысканным манерам и танцам, Афанасий Фет - русскому языку. В пять лет, заметив музыкальное дарование мальчика, для него пригласили учительницу музыки. С раннего детства Николай увлекался поэзией Тараса Шевченко и украинскими народными песнями, любовь к которым ему привили двоюродные дед и бабушка - Николай и Мария Булюбаши. По завершении домашнего воспитания, для подготовки к гимназии Николай переехал в Киев, где учился сначала в пансионе Вейля, затем - в пансионе Гедуэна. В 1855 году Николая отдали во вторую Харьковскую гимназию, которую он закончил с серебряной медалью весной 1859 года . Во время обучения в гимназии Лысенко частным образом занимался музыкой (педагог - Н. Д. Дмитриев), став постепенно известным в Харькове пианистом. Его приглашали на вечера и балы, где Николай исполнял пьесы Бетховена , Моцарта , Шопена , играл танцы и импровизировал на темы малороссийских народных мелодий. По окончании гимназии Николай Витальевич поступил на естественнонаучный факультет Харьковского университета . Однако через год его родители переехали в Киев, и Николай Витальевич перевёлся на кафедру естественных наук физико-математического факультета Киевского университета . Закончив университет 1 июня 1864 года , Николай Витальевич уже в мае 1865 года получил степень кандидата естественных наук.
По окончании Киевского университета и непродолжительной службы Н. В. Лысенко решает получить высшее музыкальное образование. В сентябре 1867 года он поступил в Лейпцигскую консерваторию , считавшуюся одной из лучших в Европе . Преподавателями по фортепиано у него были К. Рейнеке , И. Мошелес и Э. Венцель , по композиции - Э. Ф. Рихтер , по теории - Паперитц . Именно там Николай Витальевич понял, что важнее собирать, развивать и создавать русскую музыку, чем копировать западных классиков.
Н. В. Лысенко похоронен в Киеве на Байковом кладбище .
Уже 14 сентября в Полтаве состоялось чествование памяти Н. В. Лысенко по случаю первой годовщины его смерти. К этой дате полтавской общиной было издано жизнеописание композитора (В. Будинець «Славный музыка Николай Виталиевич Лысенко» (издание Полтавского украинского книжного магазина, ).
Во время обучения в Киевском университете, стремясь приобрести как можно больше музыкальных знаний, Николай Лысенко изучал оперы А. Даргомыжского, М. Глинки, А. Серова, знакомился с музыкой Рихарда Вагнера и Роберта Шумана. Именно с этого времени он начинает сбор и обработку малорусских народных песен, так, например, записал свадебный обряд (с текстом и музыкой) в Переяславском уезде. Кроме того, являлся организатором и руководителем студенческих хоров, с которыми выступал публично.
Во время обучения в Лейпцигской консерватории в октябре 1868 года Лысенко издал «Сборник украинских песен для голоса с фортепиано» - первый выпуск своих обработок сорока украинских народных песен, которые, помимо практического назначения, имеют большую научно-этнографическую ценность. В том же 1868 году он написал своё первое значительное произведение - «Завет» на слова стихотворения Т. Г. Шевченко, к годовщине со дня смерти поэта. Это произведение открыло цикл «Музыка к Кобзарю», который включал более 80 вокально-инструментальных произведений разных жанров, изданных семью сериями, последняя из которых вышла в 1901 году.
Н. В. Лысенко находился в центре музыкальной и национально-культурной жизни Киева . Входя в 1872-1873 годах в состав дирекции Русского музыкального общества, принимал участие в его концертах, проводимых по всей Малороссии; руководил хором из 50 певцов, организованным в 1872 году при «Филармоническом обществе любителей музыки и пения»; работал в «Кружке любителей музыки и пения», «Кружке любителей музыки» Я. Спиглазова. В 1872 году кружок, руководимый Н. Лысенко и М. Старицким, добился разрешения на публичные постановки пьес на малороссийском наречии. В том же году Лысенко написал оперетты «Черноморцы» и «Рождественская ночь» (позднее переработанная в оперу), вошедшие в театральный репертуар, став основой украинского национального оперного искусства. В 1873 году была издана его первая музыковедческая работа об украинском музыкальном фольклоре - «Характеристика музыкальных особенностей малорусских дум и песен, исполняемых кобзарем Остапом Вересаем». В этот же период Николай Витальевич пишет много фортепианных произведений, а также симфоническую фантазию на украинские народные темы «Казак-Шумка».
В петербургский период Лысенко принимал участие в концертах Русского географического общества, руководил хоровыми курсами. Совместно с В. Н. Пасхаловым устраивал концерты хоровой музыки в «Соляном городке», в программу которых входили украинские, русские, польские, сербские песни и произведения самого Лысенко. У него завязываются дружеские отношения с композиторами «Могучей кучки». В Санкт-Петербурге им была написана первая рапсодия на украинские темы, первый и второй концертные полонезы, соната для фортепиано. Там же Лысенко начал работу над оперой «Маруся Богуславка» (неокончена) и сделал вторую редакцию оперы «Рождественская ночь». В Петербурге вышел его сборник девичьих и детских песен и танцев «Молодощи» («Молодые годы»).
В 1880 году начал работу над самым значительным своим произведением - оперой «Тарас Бульба» по одноименной повести Н. В. Гоголя на либретто М. Старицкого, которую завершил лишь спустя десять лет. В 1880-е годы Лысенко пишет такие произведения, как «Утопленница» - лирико-фантастическая опера по «Майской ночи» Н. Гоголя на либретто М. Старицкого; «Радуйся, ниво неполитая» - кантата на стихи Т. Шевченко; третью редакцию «Рождественской ночи» (1883). В 1889 году Николай Витальевич совершенствовал и оркестровал музыку к оперетте «Наталка Полтавка» по произведению И. Котляревского, в 1894 году написал музыку к феерии «Волшебный сон» на текст М. Старицкого, а в 1896 году - оперу «Сапфо».
Среди авторских достижений Н. Лысенко необходимо также отметить создание нового жанра - национальной детской оперы. С 1888 по 1893 годы он написал три детские оперы по мотивам народных сказок на либретто Днепровой-Чайки: «Коза-Дереза», «Пан Коцький (Котский)», «Зима и Весна, или Снежная Королева». «Коза-Дереза» стала своеобразным подарком Николая Лысенко своим детям.
С 1892 по 1902 годы Николай Лысенко четыре раза устраивал гастрольные турне по Украине, так называемые «хоровые путешествия», в которых исполнялись преимущественно его собственные хоровые произведения на тексты Шевченко и обработки украинских песен. В 1892 году вышло искусствоведческое изыскание Лысенко «О торбане и музыке песен Видорта», а в 1894 - «Народные музыкальные инструменты на Украине».
В 1905 году Н. Лысенко совместно с А. Кошицем организовал хоровое общество «Боян», с которым устраивал хоровые концерты украинской, славянской и западноевропейской музыки. Дирижёрами концертов были он сам и А. Кошиц. Однако из-за неблагоприятных политических условий и отсутствия материальной базы, общество распалось, просуществовав немногим более года. В начале XX века Лысенко пишет музыку к драматическим спектаклям «Последняя ночь» (1903) и «Гетман Дорошенко», в 1905 году написал произведение «Эй, за наш родной край». В 1908 году им был написан хор «Тишайший вечер» на слова В. Самойленко, в 1912 году - опера «Ноктюрн», созданы лирические романсы на тексты Леси Украинки, Днипровой-Чайки, А. Олеся. В последние годы жизни Николай Витальевич написал ряд произведений духовной музыки, продолживших основанный им ещё в конце XIX века «Херувимский» цикл: «Пречистая Дева, мать русского края» (1909), «Камо пойду от лица Твоего, Господи» (1909), «Дева днесь Пресущественного раждает», «Крестным древом»; в 1910 году на текст Т. Шевченко был написан «Давидов псалом».
В 1880 году, будучи уже зрелым композитором, Николай Лысенко выступил в Елисаветграде (ныне Кропивницкий) с большим концертом, который прошел с ошеломляющим успехом, о чем сообщала тогдашняя пресса. Во время концерта звучали увертюра к «Рождественской ночи», украинская рапсодия «Думка-Шумка», романсы.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu"est ce qu"il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N"avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu"est ce qu"il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J"ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c"est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.
Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
Украинский композитор, пианист, дирижёр, педагог, собиратель песенного фольклора и общественный деятель.
Николай Лысенко был родом из старинного казацкого старшинского рода Лысенко. Отец Николая, Виталий Романович , был полковником Орденского кирасирского полка. Мать, Ольга Еремеевна , происходила из полтавского помещичьего рода Луценко . Домашним обучением Николая занимались мать и известный поэт А. А. Фет . Мать учила сына французскому языку, изысканным манерам и танцам, Афанасий Фет - русскому языку. В пять лет, заметив музыкальное дарование мальчика, для него пригласили учительницу музыки. С раннего детства Николай увлекался поэзией Тараса Шевченко и украинскими народными песнями, любовь к которым ему привили двоюродные дед и бабушка - Николай и Мария Булюбаши . По окончании домашнего воспитания, для подготовки к гимназии Николай переехал в Киев, где учился сначала в пансионе Вейля, затем - в пансионе Гедуэна.
В 1855 году Николая отдали во вторую Харьковскую гимназию, которую он закончил с серебряной медалью весной 1859 года. Во время обучения в гимназии Лысенко частным образом занимался музыкой, став постепенно известным в Харькове пианистом. Его приглашали на вечера и балы, где Николай исполнял пьесы Бетховена , Моцарта , Шопена , играл танцы и импровизировал на темы украинских народных мелодий. По окончании гимназии Николай Витальевич поступил на естественнонаучный факультет Харьковского университета. Однако через год его родители переехали в Киев, и Николай Витальевич перевёлся на кафедру естественных наук физико-математического факультета Киевского университета. Закончив университет 1 июня 1864 года, Николай Витальевич уже в мае 1865 года получил степень кандидата естественных наук.
По окончании Киевского университета и непродолжительной службы Н. В. Лысенко решает получить высшее музыкальное образование. В сентябре 1867 года он поступил в Лейпцигскую консерваторию, считавшуюся одной из лучших в Европе. Преподавателями по фортепиано у него были К. Рейнеке , И. Мошелес и Э. Венцель , по композиции - Э. Ф. Рихтер , по теории - Паперитц . Именно там Николай Витальевич понял, что важнее собирать, развивать и создавать украинскую музыку, чем копировать западных классиков.
Летом 1868 года Н. Лысенко женился на Ольге Александровне О’Коннор , которая приходилась ему троюродной племянницей и была на 8 лет младше. Однако после 12 лет совместной жизни Николай и Ольга, официально не оформляя развод, расстались по причине отсутствия детей.
Закончив с большим успехом в 1869 году обучение в Лейпцигской консерватории, Николай Витальевич вернулся в Киев, где прожил, с небольшим перерывом (с 1874 по 1876 годы Лысенко совершенствовал мастерство в области симфонической инструментовки в Петербургской консерватории в классе Н. А. Римского-Корсакова ), чуть более сорока лет, занимаясь творческой, преподавательской и общественной деятельностью. Он принимал участие в организации воскресной школы для крестьянских детей, позднее - в подготовке «Словаря украинского языка», в переписи населения Киева, в работе Юго-западного отделения Русского географического общества.
В 1878 году Николай Лысенко занимает должность преподавателя по фортепиано в институте благородных девиц. В том же году он вступает в гражданский брак с Ольгой Антоновной Липской , которая была пианисткой и его ученицей. С ней композитор познакомился во время концертов в Чернигове. От этого брака Н. Лысенко имел пятеро детей. Ольга Липская умерла в 1900 году после рождения ребёнка.
В 1890-е годы, кроме преподавания в институте и частных уроков, Н. Лысенко работал в музыкальных школах С. Блуменфельда и Н. Тутковского .
Осенью 1904 года в Киеве начала работать Музыкально-драматическая школа (с 1913 года - имени Н. В. Лысенко), организованная Николаем Витальевичем. Это было первое украинское учебное заведение, предоставлявшее высшее музыкальное образование по программе консерватории. На организацию школы Н. Лысенко использовал средства, собранные его друзьями во время празднования 35-летия деятельности композитора в 1903 году для издания его произведений и покупки для него и детей дачи. В школе Николай Витальевич преподавал фортепиано. И школа, и Н. Лысенко как её директор находились под постоянным надзором полиции. В феврале 1907 года Николая Витальевича арестовали, но уже на следующее утро отпустили.
С 1908 по 1912 годы Н. Лысенко был председателем правления общества «Украинский Клуб». Это общество проводило большую общественно-просветительскую деятельность: организовывало литературные и музыкальные вечера, устраивало курсы для народных учителей. В 1911 году Лысенко возглавил комитеты по содействию сооружению памятника Т. Шевченко к 50-й годовщине со дня смерти поэта, созданные этим обществом.
Николай Лысенко умер 6 ноября 1912 года, внезапно от сердечного приступа. Проститься с композитором пришли тысячи людей, прибывшие со всех регионов Украины. Отпевали Лысенко во Владимирском соборе. Хор, шедший впереди траурной процессии, составлял 1200 человек, пение его было слышно даже в центре Киева. Н. В. Лысенко похоронен в Киеве на Байковом кладбище.
Творчество
Во время обучения в Киевском университете, стремясь приобрести как можно больше музыкальных знаний, Николай Лысенко изучал оперы А. Даргомыжского , Глинки , А. Серова , знакомился с музыкой Вагнера и Шумана . Именно с этого времени он начинает сбор и гармонизацию украинских народных песен, так, например, он записал свадебный обряд (с текстом и музыкой) в Переяславском уезде. Кроме того, Н. Лысенко являлся организатором и руководителем студенческих хоров, с которыми выступал публично.
Во время обучения в Лейпцигской консерватории в октябре 1868 года Н. В. Лысенко издал «Сборник украинских песен для голоса с фортепиано» - первый выпуск своих обработок из сорока украинских народных песен, которые помимо практического назначения, имеют большую научно-этнографическую ценность. В том же 1868 году он написал своё первое значительное произведение - «Заповит» («Завещание») на слова Т. Шевченко, к годовщине со дня смерти поэта. Это произведение открыло цикл «Музыка к Кобзарю», который включал более 80-ти вокально-инструментальных произведений разных жанров, изданых семью сериями, последняя из которых вышла в 1901 году.
Н. В. Лысенко находился в центре музыкальной и национально-культурной жизни Киева. Входя в 1872-1873 годах в состав дирекции Русского музыкального общества, принимал активное участие в его концертах, проводимых по всей Украине; руководил хором из 50-ти певцов, организованным в 1872 году при «Филармоническом обществе любителей музыки и пения»; принимал участие в «Кружке любителей музыки и пения», «Кружке любителей музыки» Я. Спиглазова . В 1872 году кружок, руководимый Н. Лысенко и М. Старицким , добился разрешения на публичные постановки пьес на украинском языке. В том же году Лысенко написал оперетты «Черноморцы» и «Рождественская ночь» (позднее переработанная в оперу), прочно вошедшие в театральный репертуар, став основой украинского национального оперного искусства. В 1873 году была издана первая музыковедческая работа Н. Лысенко об украинском музыкальном фольклоре «Характеристика музыкальных особенностей малорусских дум и песен, исполняемых кобзарем Остапом Вересаем». В этот же период Николай Витальевич пишет много фортепианных произведений, а также симфоническую фантазию на украинские народные темы «Казак-Шумка».
В петербургский период Н. Лысенко принимал участие в концертах Русского географического общества, руководил хоровыми курсами. Совместно с В. Н. Пасхаловым Николай Витальевич устраивал концерты хоровой музыки в «Соляном городке», в программу которых входили украинские, русские, польские, сербские песни и произведения самого Лысенко. У него завязываются дружеские отношения с композиторами «Могучей кучки». В Петербурге им была написана первая рапсодия на украинские темы, первый и второй концертные полонезы, соната для фортепиано. Там же Лысенко начал работу над оперой «Маруся Богуславка» (неокончена) и сделал вторую редакцию оперы «Рождественская ночь». В Петербурге вышел его сборник девичьих и детских песен и танцев «Молодощи» («Молодые годы»).
Возвратясь в 1876 году в Киев, Николай Лысенко развернул активную исполнительскую деятельность. Он устраивал ежегодные «Славянские концерты», выступал как пианист в концертах Киевского отделения Российского музыкального общества, на вечерах Литературно-артистичного общества, членом правления которого он был, в ежемесячных народных концертах в зале Народной аудитории. Организовывал ежегодные шевченковские концерты. Из семинаристов и студентов, знакомых с нотной грамотой, Николай Витальевич заново организует хоры, в которых получили начала художественного образования К. Стеценко , П. Демуцкий , Л. Ревуцкий , О. Лысенко и другие. Денежный сбор от концертов шёл на общественные нужды, например, в пользу 183 студентов Киевского университета, отданных в солдаты за участие в антиправительственной демонстрации 1901 года. В это время им были написаны почти все его произведения для фортепиано крупной формы, в том числе вторая рапсодия, третий полонез, ноктюрн до-диез минор. В 1880 году Н. Лысенко начинает работу над самым значительным своим произведением - оперой «Тарас Бульба» по одноимённой повести Н. Гоголя на либретто М. Старицкого, которую завершит лишь спустя десять лет. В 80-е годы Лысенко пишет такие произведения как «Утопленница» - лирико-фантастическая опера по «Майской ночи» Н. Гоголя на либретто М. Старицкого; «Радуйся, ниво неполитая» - кантата на стихи Т. Шевченко; третью редакцию «Рождественской ночи» (1883). В 1889 году Николай Витальевич совершенствует и оркеструет музыку к оперетте «Наталка Полтавка» по произведению И. Котляревского , в 1894 году он пишет музыку к феерии «Волшебный сон» на текст М. Старицкого, а в 1896 году оперу «Сапфо».
Среди авторских достижений Н. Лысенко необходимо также отметить создание нового жанра - детской оперы. С 1888 по 1893 годы он пишет три детские оперы по мотивам народных сказок на либретто Днепровой-Чайки: «Коза-Дереза», «Пан Коцький (Котский)», «Зима и Весна, или Снежная Королева». «Коза-Дереза» стала своеобразным подарком Николая Лысенко своим детям.
С 1892 по 1902 годы Николай Лысенко четыре раза устраиваивал гастрольные концерты по Украине, так называемые «хоровые путешествия», в которых исполнялись преимущественно его собственные хоровые произведения на тексты Шевченко и обработки украинских песен. В 1892 году выходит искусствоведческое изыскание Лысенко «О торбане и музыке песен Видорта», а в 1894 - «Народные музыкальные инструменты на Украине».
В 1905 году Н. Лысенко совместно с А. Кошицем организовал хоровое общество «Боян», с которым устраивал хоровые концерты украинской, славянской и западноевропейской музыки. Дирижерами концертов были он сам и А. Кошиц. Однако из-за неблагоприятных политических условий и отсутствия материальной базы, общество распалось, просуществовав немногим более года. В начале XX века Лысенко пишет музыку к драматическим спектаклям «Последняя ночь» (1903) и «Гетман Дорошенко». В 1905 году им было написано произведение «Эй, за наш родной край». В 1908 году был написан хор «Тишайший вечер» на слова В. Самойленко, в 1912 году - опера «Ноктюрн», создаются лирические романсы на тексты Леси Украинки , Днипровой Чайки , А. Олеся .
В последние годы жизни Николай Витальевич пишет ряд произведений из области духовной музыки, продолживших, основанный им ещё в конце XIX века «Херувимской» цикл: «Пречистая Дева, мать русского края» (1909), «Камо пойду от лица Твоего, Господи» (1909), «Дева днесь Пресущественного раждает», «Крестным древом»; в 1910 году на текст Т. Шевченко был написан «Давидов псалом».
Память
* Имя Н. В. Лысенко носят улицы в Киеве и Львове, Львовская национальная музыкальная академия, Харьковский государственный академический театр оперы и балета (с 1944 года) и Полтавское музыкальное училище.
* В 1962 году струнному квартету Киевской государственной филармонии было присвоено имя Н. В. Лысенко. В том же году был учреждён музыкальный конкурс имени Николая Лысенко, имевший до 1992 года статус национального, а с 1992 года ставший международным.
* 29 декабря 1965 года рядом с Национальной оперой Украины на Театральной площади был открыт памятник Н. В. Лысенко. Скульптор А. А. Ковалёв
, архитектор В. Г. Гнездилов
.
* Памятник установлен на родине композитора, в селе Гриньки.
* В 1986 году на киностудии имени А. Довженко
режиссёром Т. Левчуком
был снят историко-биографический фильм «И в звуках память отзовётся…», показывающий страницы из жизни Николая Витальевича Лысенко. Роль композитора в фильме исполнил Ф. Н. Стригун
.
* В киевской квартире Н. В. Лысенко по улице Саксаганского, 95, открыт мемориальный музей.
* В 1992 году Почта Украины выпустила почтовую марку, посвящённую 150-летию со дня рождения Н. В. Лысенко.
* В 2002 году к 160-летию со дня рождения композитора Национальный Банк Украины выпустил юбилейную монету номиналом 2 гривны. На аверсе монеты изображен нотный отрывок из композиции «Молитва за Украину» (1885), на реверсе - портрет Н. Лысенко.
Основные произведения
Оперы
* «Рождественская ночь» (1872, 2-я редакция 1874, 3-я редакция 1883)
* «Утопленница» (1885)
* «Наталка Полтавка» (1889)
* «Тарас Бульба» (1890)
* «Сапфо» (1896)
* «Энеида» (1911)
* «Ноктюрн» (1912)
Детские оперы
* «Коза-Дереза» (1888)
* «Пан Коцький» (1891)
* «Зима и Весна, или Снежная Королева» (1892)
Оперетты
* «Черноморцы» (1872)
Произведения на слова Т. Шевченко
* цикл «Музыка к Кобзарю» (1868-1901), включающий более 80-ти разнообразных вокальных жанров от песен до развёрнутых музыкально-драматических сцен.
Музыковедческие работы
* «Характеристика музыкальных особенностей малорусских дум и песен, исполняемых кобзарем Остапом Вересаем» (1873)
* «О торбане и музыке песен Видорта» (1892)
* «Народные музыкальные инструменты на Украине» (1894)
Украинский композитор, пианист, дирижёр, педагог, собиратель песенного фольклора и общественный деятель.
Николай Лысенко был родом из старинного казацкого старшинского рода Лысенко. Отец Николая, Виталий Романович, был полковником Орденского кирасирского полка. Мать, Ольга Еремеевна, происходила из полтавского помещичьего рода Луценко. Домашним обучением Николая занимались мать и известный поэт А. А. Фет. Мать учила сына французскому языку, изысканным манерам и танцам, Афанасий Фет - русскому языку. В пять лет, заметив музыкальное дарование мальчика, для него пригласили учительницу музыки. С раннего детства Николай увлекался поэзией Тараса Шевченко и украинскими народными песнями, любовь к которым ему привили двоюродные дед и бабушка - Николай и Мария Булюбаши. По окончании домашнего воспитания, для подготовки к гимназии Николай переехал в Киев, где учился сначала в пансионе Вейля, затем - в пансионе Гедуэна.
В 1855 году Николая отдали во вторую Харьковскую гимназию, которую он закончил с серебряной медалью весной 1859 года. Во время обучения в гимназии Лысенко частным образом занимался музыкой (педагог - Н.Д. Дмитриев), став постепенно известным в Харькове пианистом. Его приглашали на вечера и балы, где Николай исполнял пьесы Бетховена, Моцарта, Шопена, играл танцы и импровизировал на темы украинских народных мелодий. По окончании гимназии Николай Витальевич поступил на естественнонаучный факультет Харьковского университета. Однако через год его родители переехали в Киев, и Николай Витальевич перевёлся на кафедру естественных наук физико-математического факультета Киевского университета. Закончив университет 1 июня 1864 года, Николай Витальевич уже в мае 1865 года получил степень кандидата естественных наук.
Николай Лысенко
По окончании Киевского университета и непродолжительной службы Н. В. Лысенко решает получить высшее музыкальное образование. В сентябре 1867 года он поступил в Лейпцигскую консерваторию, считавшуюся одной из лучших в Европе. Преподавателями по фортепиано у него были К. Рейнеке, И. Мошелес и Э. Венцель, по композиции - Э. Ф. Рихтер, по теории - Паперитц. Именно там Николай Витальевич понял, что важнее собирать, развивать и создавать украинскую музыку, чем копировать западных классиков.
Летом 1868 года Н. Лысенко женился на Ольге Александровне О’Коннор, которая приходилась ему троюродной племянницей и была на 8 лет младше. Однако после 12 лет совместной жизни Николай и Ольга, официально не оформляя развод, расстались по причине отсутствия детей.
Закончив с большим успехом в 1869 году обучение в Лейпцигской консерватории, Николай Витальевич вернулся в Киев, где прожил, с небольшим перерывом (с 1874 по 1876 годы Лысенко совершенствовал мастерство в области симфонической инструментовки в Петербургской консерватории в классе Н. А. Римского-Корсакова), чуть более сорока лет, занимаясь творческой, преподавательской и общественной деятельностью. Он принимал участие в организации воскресной школы для крестьянских детей, позднее - в подготовке «Словаря украинского языка», в переписи населения Киева, в работе Юго-западного отделения Русского географического общества.
В 1878 году Николай Лысенко занимает должность преподавателя по фортепиано в институте благородных девиц. В том же году он вступает в гражданский брак с Ольгой Антоновной Липской, которая была пианисткой и его ученицей. С ней композитор познакомился во время концертов в Чернигове. От этого брака Н. Лысенко имел пятеро детей. Ольга Липская умерла в 1900 году после рождения ребёнка.
В 1890-е годы, кроме преподавания в институте и частных уроков, Н. Лысенко работал в музыкальных школах С. Блуменфельда и Н. Тутковского.
Осенью 1904 года в Киеве начала работать Музыкально-драматическая школа (с 1913 года - имени Н. В. Лысенко), организованная Николаем Витальевичем. Это было первое украинское учебное заведение, предоставлявшее высшее музыкальное образование по программе консерватории. На организацию школы Н. Лысенко использовал средства, собранные его друзьями во время празднования 35-летия деятельности композитора в 1903 году для издания его произведений и покупки для него и детей дачи. В школе Николай Витальевич преподавал фортепиано. И школа, и Н. Лысенко как её директор находились под постоянным надзором полиции. В феврале 1907 года Николая Витальевича арестовали, но уже на следующее утро отпустили.
С 1908 по 1912 годы Н. Лысенко был председателем правления общества «Украинский Клуб». Это общество проводило большую общественно-просветительскую деятельность: организовывало литературные и музыкальные вечера, устраивало курсы для народных учителей. В 1911 году Лысенко возглавил комитеты по содействию сооружению памятника Т. Шевченко к 50-й годовщине со дня смерти поэта, созданные этим обществом.
Николай Лысенко умер 6 ноября 1912 года, внезапно от сердечного приступа. Проститься с композитором пришли тысячи людей, прибывшие со всех регионов Украины. Отпевали Лысенко во Владимирском соборе. Хор, шедший впереди траурной процессии, составлял 1200 человек, пение его было слышно даже в центре Киева. Н. В. Лысенко похоронен в Киеве на Байковом кладбище.
Во время обучения в Киевском университете, стремясь приобрести как можно больше музыкальных знаний, Николай Лысенко изучал оперы А. Даргомыжского, Глинки, А. Серова, знакомился с музыкой Вагнера и Шумана. Именно с этого времени он начинает сбор и гармонизацию украинских народных песен, так, например, он записал свадебный обряд (с текстом и музыкой) в Переяславском уезде. Кроме того, Н. Лысенко являлся организатором и руководителем студенческих хоров, с которыми выступал публично.
Во время обучения в Лейпцигской консерватории в октябре 1868 года Н. В. Лысенко издал «Сборник украинских песен для голоса с фортепиано» - первый выпуск своих обработок из сорока украинских народных песен, которые помимо практического назначения, имеют большую научно-этнографическую ценность. В том же 1868 году он написал своё первое значительное произведение - «Заповит» («Завещание») на слова Т. Шевченко, к годовщине со дня смерти поэта. Это произведение открыло цикл «Музыка к Кобзарю», который включал более 80-ти вокально-инструментальных произведений разных жанров, изданных семью сериями, последняя из которых вышла в 1901 году.
Н. В. Лысенко находился в центре музыкальной и национально-культурной жизни Киева. Входя в 1872-1873 годах в состав дирекции Русского музыкального общества, принимал активное участие в его концертах, проводимых по всей Украине; руководил хором из 50-ти певцов, организованным в 1872 году при «Филармоническом обществе любителей музыки и пения»; принимал участие в «Кружке любителей музыки и пения», «Кружке любителей музыки» Я. Спиглазова. В 1872 году кружок, руководимый Н. Лысенко и М. Старицким, добился разрешения на публичные постановки пьес на украинском языке. В том же году Лысенко написал оперетты «Черноморцы» и «Рождественская ночь» (позднее переработанная в оперу), прочно вошедшие в театральный репертуар, став основой украинского национального оперного искусства. В 1873 году была издана первая музыковедческая работа Н. Лысенко об украинском музыкальном фольклоре «Характеристика музыкальных особенностей малорусских дум и песен, исполняемых кобзарем Остапом Вересаем». В этот же период Николай Витальевич пишет много фортепианных произведений, а также симфоническую фантазию на украинские народные темы «Казак-Шумка».
В петербургский период Н. Лысенко принимал участие в концертах Русского географического общества, руководил хоровыми курсами. Совместно с В. Н. Пасхаловым Николай Витальевич устраивал концерты хоровой музыки в «Соляном городке», в программу которых входили украинские, русские, польские, сербские песни и произведения самого Лысенко. У него завязываются дружеские отношения с композиторами «Могучей кучки». В Петербурге им была написана первая рапсодия на украинские темы, первый и второй концертные полонезы, соната для фортепиано. Там же Лысенко начал работу над оперой «Маруся Богуславка» (неокончена) и сделал вторую редакцию оперы «Рождественская ночь». В Петербурге вышел его сборник девичьих и детских песен и танцев «Молодощи» («Молодые годы»).
Возвратясь в 1876 году в Киев, Николай Лысенко развернул активную исполнительскую деятельность. Он устраивал ежегодные «Славянские концерты», выступал как пианист в концертах Киевского отделения Российского музыкального общества, на вечерах Литературно-артистичного общества, членом правления которого он был, в ежемесячных народных концертах в зале Народной аудитории. Организовывал ежегодные шевченковские концерты. Из семинаристов и студентов, знакомых с нотной грамотой, Николай Витальевич заново организует хоры, в которых получили начала художественного образования К. Стеценко, П. Демуцкий, Л. Ревуцкий, О. Лысенко и другие. Денежный сбор от концертов шёл на общественные нужды, например, в пользу 183 студентов Киевского университета, отданных в солдаты за участие в антиправительственной демонстрации 1901 года. В это время им были написаны почти все его произведения для фортепиано крупной формы, в том числе вторая рапсодия, третий полонез, ноктюрн до-диез минор. В 1880 году Н. Лысенко начинает работу над самым значительным своим произведением - оперой «Тарас Бульба» по одноимённой повести Н. Гоголя на либретто М. Старицкого, которую завершит лишь спустя десять лет. В 1880-е годы Лысенко пишет такие произведения как «Утопленница» - лирико-фантастическая опера по «Майской ночи» Н. Гоголя на либретто М. Старицкого; «Радуйся, ниво неполитая» - кантата на стихи Т. Шевченко; третью редакцию «Рождественской ночи» (1883). В 1889 году Николай Витальевич совершенствует и оркеструет музыку к оперетте «Наталка Полтавка» по произведению И. Котляревского, в 1894 году он пишет музыку к феерии «Волшебный сон» на текст М. Старицкого, а в 1896 году оперу «Сапфо».
Среди авторских достижений Н. Лысенко необходимо также отметить создание нового жанра - детской оперы. С 1888 по 1893 годы он пишет три детские оперы по мотивам народных сказок на либретто Днепровой-Чайки: «Коза-Дереза», «Пан Коцький (Котский)», «Зима и Весна, или Снежная Королева». «Коза-Дереза» стала своеобразным подарком Николая Лысенко своим детям.
С 1892 по 1902 годы Николай Лысенко четыре раза устраивал гастрольные концерты по Украине, так называемые «хоровые путешествия», в которых исполнялись преимущественно его собственные хоровые произведения на тексты Шевченко и обработки украинских песен. В 1892 году выходит искусствоведческое изыскание Лысенко «О торбане и музыке песен Видорта», а в 1894 - «Народные музыкальные инструменты на Украине».
В 1905 году Н. Лысенко совместно с А. Кошицем организовал хоровое общество «Боян», с которым устраивал хоровые концерты украинской, славянской и западноевропейской музыки. Дирижёрами концертов были он сам и А. Кошиц. Однако из-за неблагоприятных политических условий и отсутствия материальной базы, общество распалось, просуществовав немногим более года. В начале XX века Лысенко пишет музыку к драматическим спектаклям «Последняя ночь» (1903) и «Гетман Дорошенко». В 1905 году им было написано произведение «Эй, за наш родной край». В 1908 году был написан хор «Тишайший вечер» на слова В. Самойленко, в 1912 году - опера «Ноктюрн», создаются лирические романсы на тексты Леси Украинки, Днипровой Чайки, А. Олеся. В последние годы жизни Николай Витальевич пишет ряд произведений из области духовной музыки, продолживших, основанный им ещё в конце XIX века «Херувимской» цикл: «Пречистая Дева, мать русского края» (1909), «Камо пойду от лица Твоего, Господи» (1909), «Дева днесь Пресущественного раждает», «Крестным древом»; в 1910 году на текст Т. Шевченко был написан «Давидов псалом».
Выдающийся украинский композитор, фольклорист, дирижер, пианист и общественный деятель. С именем Н. Лысенко связан период становления профессиональной музыки, театра и художественного образования в Украине.
Николай Витальевич Лысенко родился 10 марта 1842 г. в селе Гриньки Кременчугского уезда на Полтавщине (ныне Семеновский р-н Полтавской обл.) в казацко-помещичьей семье, чьи корни уходят к легендарному казацкому предводителю Вовгуре Лису. Основателем рода Лысенко считается Яков Лысенко, участник Освободительной борьбы украинского народа 1648-1654 гг. Его сын Иван стал военным и политическим деятелем, получил чин полковника и был приказным гетманом. После того, как большинство казацкой старшины перешло в русское дворянство, Лысенки также стали дворянами. Отец же Николая - Виталий Романович - был полтавским дворянином и служил, по тогдашнему дворянскому обычаю, в войске. Николай, нарушив эту давнюю традицию, основал новую - поколение талантливых музыкантов. Мать Николая происходила из дворянского полтавского рода Луценко.
Родители Николая, достаточно зажиточные люди, пестовали ребенка. Он ходил, одетый в бархат и кружево, был очень капризным и своевольным мальчиком. С малых лет учили его русской грамоте, а далее стали учить французскому языку, танцам и игре на фортепиано. Так воспитывали большинство дворянских детей. И хотя Николаю ничего не говорили об Украине, украинском народе, он жил среди него. Отец хорошо знал родной язык и охотно им пользовался, на украинском языке общались и многочисленные господа, часто навещавшие семью Лысенко, так как любил старый пан поздравить гостей и умел оказать им почести.
Слышал украинскую речь маленький Николай и у своей бабушки - Марии Васильевны Булюбаш. Эта старосветская помещица очень любила украинские народные песни, сказки, присказки. Вместе с ней слушал эти песни внук и впервые душа его проникалась печалью, искренностью и богатством родной песни.
Родное село, родной язык, родная песня - бессмертные источники, которые не одного человека напоили пылкой любовью к своему краю. Более всего нравилась мальчику песня, так как очень рано проявились у него музыкальные способности. Любил он слушать, как играет на фортепиано мать (а играла она очень хорошо), мог стоять возле нее часами, а в скором времени и сам выучился одним пальцем подбирать мелодии. Мать заметила интерес сына к музыке и наняла учительницу, но Николай категорически воспротивился - учить его будет только мама. Наука пошла очень быстро, и мальчик уже в 6 лет удивлял слушателей необыкновенной для ребенка скоростью пальцев и незаурядным музыкальным слухом.
В 9 лет его отвезли в Киев, в школу Гедуэна. Учился Николай хорошо, был одним из первых, но не оставлял и музыки. Учителями его были чехи Нейнкивч и Паноччини, и маленький музыкант приводил их в изумление своими успехами.
Закончив школу Гедуэна, которая приравнивалась к трем классам гимназии, Николай поступил в четвертый класс гимназии в Харькове. Музыкальное обучение также продолжалось, и с каждым годом он играл все лучше и лучше. Под руководством педагогов - известного тогда пианиста Дмитриева, позже чеха Кильчика, он играет произведения великих композиторов разных народов, учится у них музыкальному вкусу.
По окончании гимназии Н. Лысенко поступил в Харьковский университет, а через год перевелся в Киевский. Студенчество пришлось на бурные 60-е годы XIX в., когда менялся общественный уклад, велась борьба против основы старой жизни - крепостничества. Все и вся говорили о жизни и благосостоянии простого люда. «Народ, народное счастье» стало боевым призывом того времени, и призыв этот громким эхом откликнулся в сердцах студенческой молодежи. Идти к народу, работать для него, отдать все силы для его процветания - таковы были главные мысли, овладевавшие душами студентов. И молодой Лысенко увлекся украинским национальным движением - стал изучать и записывать народные песни, в том числе песни известного кобзаря Остапа Вересая. Он хватается за книги об Украине, читает их, представляет, как себя и свое музыкальное дарование посвятит родному краю. Приезжая теперь на лето в родное село, Лысенко ближе знакомится с народом, ходит с фисгармонией на посиделки и вечерницы, восторженно слушает песни и перекладывает их на ноты. А осенью, возвращаясь в Киев, организовывает студенческие хоры, с которыми разучивает украинский песенный репертуар и сам дирижирует ими. К студенческим годам относится его первая попытка создать оперу в соавторстве с двоюродным братом Старицким, написавшим либретто к комедии Стороженко.
В 1864 г. Н. Лысенко закончил естественное отделение Киевского университета Св. Владимира, а через год получил диплом кандидата естественных наук. Пребывание в Киеве, участие в работе «Киевской громады» и близкое знакомство с М. Старицким, В. Антоновичем, Т. Рыльским и другими выдающимися деятелями украинской культуры оказали решающее влияние на мировоззрение юноши. Желая как можно быстрее отдать свои силы народу, он пошел в мировые посредники на Киевщине, однако пробыл на этой должности недолго - музыкальный талант не давал возможности отдать себя другой работе.
На заработанные службой деньги Н. Лысенко выезжает в Лейпциг (1867-1869 гг.) для завершения музыкального образования (у профессоров К. Райнеле - фортепиано, и Э. Рихтера - композиция). Лейпцигская консерватория считалась лучшей. Здесь же, в Лейпциге, в 1868-г. Лысенко составляет и издаст первый сборник записанных им народных песен, в т. ч. и первые 10 песен, которые он сам создал на слова Т. Шевченко. Среди них было «Завещание» для мужского хора и тенора-соло, предназначавшееся, для исполнения во Львове в годовщину смерти поэта. Лейнцигскую консерваторию Лысенко закончил блестящим исполнением 4-го концерта Л. Бетховена для фортепиано с оркестром с собственной каденцией, о чем уважительно писали немецкие газеты.
С 1869 г. Н. Лысенко жил в Киеве. Единственным средством к существованию было обучение музыке, и он идет работать в музыкальную школу, дает и частные уроки. Последних довольно много: имя Лысенко уже довольно известно, его приглашают во многие зажиточные семьи. Но он не гонится за такой славой. Получая за учительствование приличный заработок, все свободное время отдает украинской песне: издает новые сборники народных песен, сочиняет собственные, преимущественно к «Кобзарю», пишет пьесы для фортепиано, оперетту «Черноморцы» и оперу «Рождественская ночь». Это была первая украинская опера, и когда её поставили на сцене (впервые в Киеве в 1874 г.), она произвела большое впечатление на слушателей, с того времени все, даже враги, признали талант композитора.Музыкант ощущал, что Лейпцигской консерватории ему недостаточно. Там не учили оркестровке, т. е. переложению музыкального произведения на ноты для оркестра. Поэтому Лысенко оставляет Киев и едет в Петербург, где учится у выдающегося русского композитора Н. Римского-Корсакова. Два года прожил он в столице, его полюбили русские композиторы, просили остаться в Петербурге, обещали хорошую должность, но он не согласился. Его ждала родная Украина, ей он хотел посвятить свои силы. Лысенко вернулся в Киев.
А Украина встретила невесело. В 1876 г. вышел указ, запрещающий печатать книги, пьесы для театра и музыкальные произведения с украинским текстом. Даже простенькую народную песню запрещалось исполнять на концерте, если слова были украинскими. Можно вообразить, как удручал этот запрет композитора, решившего всю жизнь посвятить именно народной песне.
В Киеве Н. Лысенко очень скоро вернул себе положение, которое имел до переезда в Петербург. Заработки даже выросли. Л в свободные часы он, не считаясь с запретом, составляет новые сборники народных песен и компонует свою «Музыку к «Кобзарю» Шевченко».
В 1880 г. запрет с песен и театрального репертуара, хоть и с некоторыми ограничениями, был снят. Окрыленный Лысенко в 1881 г. начинает самую большую свою онеру «Тарас Бульба». Одновременно собирает в Киеве хор, сочиняет новые и новые песни, издает и песни народные в переводе для хора, пишет другую оперу - «Утопленница».
В 90-е годы Н. Лысенко, организовав хор, не раз ездил с ним по Украине. Хотелось показать украинцам все богатство и красоту их родной песни и научить эту песню петь. Вокруг композитора концентрировалась тогдашняя украинская музыкальная и культурная жизнь Киева. Он выступал с концертами как пианист, преподавал фортепианную игру в киевском Институте благородных девиц и частной музыкальной школе, в 1900 г. основал собственную школу. Для постановки своих произведений он нередко бывал в Галичине, где его хорошо знали и любили.
Настал 1903 год. Это был 35-й год с начала творческой деятельности композитора, и Украина решила поздравить своего гениального музыканта. Празднование состоялось 20 декабря. Юбиляр получил около 200 телеграмм и 79 приветственных адресов. Отдельное чествование композитора было устроено в Галичине - оно отличалось еще большим блеском и торжественностью.
Жизненное кредо Н. Лысенко не ограничивалось написанием музыкальных произведений. Важным для него было и развитие исполнительства. Именно Лысенко заложил основы профессионального художественного образования в Украине, открыв в Киеве в 1904 г. свою Музыкально-драматическую школу. Кроме музыкального, там были отделения украинской и русской драмы и первый в Российской империи класс игры на народных инструментах - класс бандуры, который, вопреки всем сложностям его организации, осуществил первый выпуск в апреле 1911 г. Из этой Школы вырос со временем Музыкально-драматический институт имени Н. В. Лысенко - ведущее творческое заведение Украины в 1918-1934 гг. Выпускники Муздрамина имени Н. В. Лысенко заложили фундамент творческих достижений Украины в XX веке.
Как музыкальный этнограф Н. Лысенко начал работать еще в школьные годы, а чуть позже, находясь на должности мирового посредника в Таращанском уезде, собирал украинские народные песни и изучал их. Его этнографическое наследие - это запись свадебного обряда (с текстом и музыкой) в Переяславском уезде, запись дум и песен из репертуара кобзаря Остапа Вересая.
Как композитор Н. Лысенко гармонизировал ряд народных песен, составивших 7 выпусков «Сборника украинских песен для голоса и фортепиано» и 12 так называемых «десяток» для мужского и смешанного хоров: «Веснушки», «Купальськое дело», «Колядки-щедровки», «Свадьба», сборник танцев и пр. Особо важное место в его композиторской работе занимают произведения на тексты Т. Шевченко: «Завещание», «Музыка к «Кобзарю», вокально-инструментальные кантаты («Радуйся, нива неполитая», «Бьют пороги»), хоровые произведения «Гайдамак», «Иван Гус» и т. л.
Много произведений Н. Лысенко создал на тексты И. Франко, М. Старицкого, С. Руданского, Леси Украинки, О. Маковея, Н. Вороного и др. Величайшим среди них является гимн «Вечный революционер» (на слова И. Франко), который стал непосредственным откликом на события первой русской революции 1905-1907 гг. Широко распространившись, этот гимн стал народной революционной песней.
Оперное творчество Н. Лысенко также очень разнообразно: народные водевили «Черноморцы» и «Наталка Полтавка», оперетта «Энеида», оперы «Рождественская ночь», «Утопленница», «Тарас Бульба», опера-миниатюра «Ноктюрн» и детские оперы «Коза-Дереза», «Пан Коцкий», «Зима и весна».
Отдельной строкой в наследии композитора значится первый в украинской музыке вокальный цикл (13 арий и два дуэта) на стихи Г. Гейне в переводе Леси Украинки, М. Славинского, Л. Старинкой-Черняховской и самого Н. Лысенко. Именно к этому циклу относится одно из известнейших его произведений - дуэт «Когда разлучаются двое».
В конце жизни, в 1908 г. Н. Лысенко возглавил первую легальную украинскую общественно-политическую организацию «Киевский украинский клуб» и основанную в 1906 г. первую всеукраинскую организацию «Объединенный комитет по сооружению памятника Т. Шевченко в Киеве», в адрес которого поступали средства от концертов и благотворительные взносы из Австралии, Америки, Канады, не говоря уже о всей Европе. В 1911 г. клуб решил отметить 50-ю годовщину смерти Т. Шевченко. Из-за притеснений со стороны царской администрации во главе с киевским генералом-губернатором В. Треповым и министром внутренних дел П. Столыпиным мероприятие было перенесено в Москву. Следствием этого стало полицейское «Дело о закрытии Киевского украинского клуба» и «привлечении членов совета старейшин во главе с учителем музыки Николаем Витальевичем Лысенко к уголовной ответственности за антиправительственную деятельность». Одним из пунктов обвинения была широкая просветительская, в том числе и хоровая деятельность композитора. Через четыре дня после оглашения этого постановления Николай Витальевич умер от сердечного приступа.
Вообще, Н. Лысенко, где только мог, старался сплотить людей, особенно творческую молодежь, вокруг национальной идеи. Так было и с Киевским литературно-артистичным обществом. Открытое в 1895 г. как форпост русской культуры, оно постепенно превратилось в центр пропаганды украинской идеи и национальной культуры, за что и было закрыто в 1905 г.
Не менее масштабной по степени влияния на развитие украинской культуры была и театральная деятельность композитора. Он является одним из основателей украинского профессионального театра, в частности и оперного: написал 11 опер, а, сотрудничая с труппами корифеев украинского театра, создал музыку еще к 10 драматическим спектаклям.
Главного своего детища - оперы «Тарас Бульба», он так и не увидел, несмотря на предложение П. Чайковского оказать содействие её постановке на московской сцене. Его оперное наследие продолжает свою сценическую жизнь и сегодня в разных редакциях.
Н. Лысенко достиг непревзойденных для его времени вершин в создании хоровых произведений и хоровом дирижировании. Достаточно вспомнить такую жемчужину хорового полифонизма как «Туман волнами ложится» из оперы «Утопленница». Хоровыми дирижерами и композиторами стали и его талантливые ученики - Александр Кошиц, Кирилл Стеценко, Яков Яциневич.
Один из лучших пианистов-виртуозов в свое время, он оставил свыше 50 фортепьянных произведений. На Рождественские праздники 1867 г. студент Лейнцигской консерватории Н. Лысенко с огромным успехом представил в зале пражской «Умелецкой беседы» собственные фортепиянные аранжировки десяти украинских народных песен. К сожалению, до нас дошла лишь одна из них - «Гей, не дивуйте, добрії люде, что на Вкраїні повстало». Н. Лысенко принадлежат первые в украинской музыке фортепиянные рапсодии «Золотые ключи» (1875 г.) и «Думка-Шумка» (1877 г.). Среди его произведений прелюдии, вальсы, ноктюрны, мазурки, марши и полонезы, песни без слов. Особенно выразительно они звучали в авторском исполнении.
Лысенко почти не писал духовной музыки. Но среди шести ныне известных его религиозных произведений, чрезвычайно красивых и высокоэмоциональных, есть такие шедевры, как хоровой концерт «Куда пойду от лица твоего, Господи?», «Херувимская песня», кант «Пречистая дева, Мать Русского края», которые поют почти все хоровые коллективы Украины и диаспоры.
В открытую массовую (лишь хористов, по подсчетам А. Кошица, было около 1200) политическую демонстрацию вылились похороны отца украинской музыки. Украинская молодежь впервые встала тогда на защиту национальной святыни, окружив траурную процессию и не давая полиции проводить аресты.
Но высочайшей наградой композитору является, наверное, не просто дань памяти и уважение потомков, а то, что именно ему суждено было стать автором двух гимнов, утверждающих духовное величие Человека и Народа. Это «Вечный революционер» (1905 г.) на стихи И. Франко и «Детский гимн» на стихи О. Кониского (1885 г.) - всемирно известный теперь как «Молитва за Украину "Бог Великий, Единый!"», с 1992 г. утвержденный официальным гимном Украинской православной церкви (Киевский патриархат).
