Настолько проникся булгаковским настроением, что с самого начала знал, что это будет черно-белый фильм: режиссер полагал, что только так картина сможет передать колорит эпохи. Во время съемок использовался фильтр «сепия», а некоторые кадры были стилизованы под кинохронику начала XX века.
Михаил Булгаков написал повесть «Собачье сердце» в 1925 году, и вплоть до перестройки она была известна исключительно в самиздате, хотя за рубежом была опубликована в 1968 году. Первая публикация произведения в СССР состоялась в 1987 году в журнале «Знамя», и практически сразу возникла идея ее экранизации.
На роли в будущем фильме буквально выстроилась очередь из самых знаменитых артистов того времени. Так, на роль профессора Преображенского пробовались Леонид Броневой , Михаил Ульянов , Юрий Яковлев и Владислав Стржельчик , но она досталась Евгению Евстигнееву . И хотя даже повести перед съемками он не прочел, Евстигнеев был настолько убедителен в роли профессора, что не оставил никаких шансов остальным претендентам.
На роль Шарикова, помимо Владимира Толоконникова, претендовал Николай Караченцов . Но Толоконников очень эффектно произнес свой легендарный тост «Желаю, чтобы все!» - и режиссер потом вспоминал: «Володя убил меня в тот же миг, как сделал глоток водки. Он так убедительно хмыкнул, так хищно дернулся его кадык, что я утвердил его не колеблясь».
На роль Швондера вместе с Романом Карцевым пробовался известный комедийный актер Семен Фарада , однако, по убеждению Бортко, Фараде не хватило именно трагичности образа, его амплуа было слишком веселым, а образ Швондера требовал смеха пополам со слезами.
Не меньше оказалось претендентов и на роль собаки. И прежде чем на съемочную площадку попал беспородный пес по кличке Карай, режиссер отсмотрел более 20 известных и не очень дрессированных и умных собак. Для Карая же фильм «Собачье сердце» стал дебютом, и впоследствии он снялся еще в нескольких известных картинах.
Кадр из фильма «Собачье сердце» (1988)
Кадр из фильма «Собачье сердце» (1988)
Москву было решено снимать в Северной столице. Декораторы и художники потратили немало сил на то, чтобы найти в Ленинграде улицы, похожие на московские. Но и эта задача была выполнена: Пречистенка, где встретились Шариков и профессор, снималась на Боровой улице; дом Преображенского в Обуховом переулке - на Моховой; прочие натурные съемки проходили на Преображенской площади, улице Рылеева, в Дегтярном переулке и на других улицах Ленинграда. Для съемок эпизодов в синематографе группа приехала в кинотеатр «Знамя», и смеющаяся публика в кадре фильма - это посетители кинотеатра, которые смотрели картину «Праздник Нептуна».
Фильм вызвал массу отзывов и рецензий - от хвалебных до возмущенных, но не было только равнодушных людей. Премьера состоялась ровно через год после публикации повести, в ноябре 1988 года, а в 1989 году фильм «Собачье сердце» был удостоен приза «Золотой экран» на Международном кинофестивале в Варшаве (Польша) и Гран-при на международных фестивалях телевизионных фильмов в Душанбе и в Перудже (Италия). В 1990 году режиссер картины Владимир Бортко и Евгений Евстигнеев, исполнивший роль профессора Преображенского, стали лауреатами Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых.
Лекция о фильме «Собачье сердце»
Лекторы: кинокритик Максим Семенов, актриса Ирина Лачина, актер Семен Трескунов, киновед Давид Шнейдеров, актриса Лукерья Ильяшенко.
, Владимиром Толоконниковым , Борисом Плотниковым и Романом Карцевым в главных ролях, экранизация одноименной повести Михаила Булгакова .
События фильма "Собачье сердце " разворачиваются в Москве в середине 1920-х годов.
Гениальный нейрохирург профессор Филипп Филиппович Преображенский (Евгений Евстигнеев) уже много лет занимался исследованием возможностей омоложения человека, а результаты своих опытов с успехом применял на практике.
Однажды зимой профессор подобрал на улице бездомную дворнягу, чтобы осуществить давно задуманный им научный эксперимент по пересадке собаке гипофиза и семенных желез человека с целью изучить их влияние на организм.
В тот же день, когда в доме профессора появился пес, названный Шариком , к Преображенскому пожаловали гости - новый управдом Швондер (Роман Карцев) со своими помощниками. Целью их визита было «уплотнить» профессора, поселив в нескольких комнатах его квартиры других жильцов. Из этой затеи ничего не вышло, так как Филипп Филиппович обратился за помощью к одному из своих пациентов - высокопоставленному советскому чиновнику. Уйдя ни с чем, Швондер затаил на строптивого квартиросъемщика обиду за свою неудачу.
Через некоторое время профессор с помощью своего ассистента, молодого талантливого врача Ивана Арнольдовича Борменталя (Борис Плотников) провел долгожданную операцию, результаты которой превзошли самые смелые ожидания. Собака начала превращаться в человека, который постепенно стал осознавать себя новой личностью. К сожалению, личность эта унаследовала черты характера и привычки донора органов для пересадки - дебошира и алкоголика Клима Чугункина , убитого в пивной собутыльниками.
Очень скоро профессор, увидев, какого монстра он вызвал к жизни, превратив милейшего пса в хама, бездельника и пьяницу Полиграфа Полиграфовича Шарикова (Владимир Толоконников) - такое имя избрал себе бывший Шарик - горько пожалел о произведенном им эксперименте.
Фильм Собачье сердце впервые был показан по Центральному Телевидению Советского Союза 19 ноября 1988 года.
Повесть, по которой снята лента, была написана Михаилом Афанасьевичем Булгаковым в 1925 году, но так как выпустить книгу в Советском Союзе из-за ее ярко выраженной сатирической направленности, было невозможно, она с 30-х годов распространялась в самиздате. Впервые повесть была напечатана за рубежом в 1968 году, а в нашей стране она увидела свет лишь во время перестройки.
Публикация "Собачьего сердца " состоялась в июньском номере журнала "Знамя " за 1987 год, а уже в ноябре следующего года состоялась премьера телевизионной версии повести.
Владимир Бортко рассказывал, что к замыслу экранизации булгаковского произведения его подтолкнул режиссер Сергей Микаэлян , возглавлявший тогда телевизионное отделение "Ленфильма ":
«Встретив меня в коридоре студии в тот раз, Микаэлян протянул журнал. Я пришел домой, начал читать, дошел до монолога профессора и понял, что буду снимать и даже знаю, как. Это должно быть черно-белое кино...»
За право сыграть профессора Преображенского сражались такие маститые актеры, как Леонид Броневой , Михаил Ульянов , Юрий Яковлев , Владислав Стржельчик , но победу одержал Евгений Евстигнеев . Несмотря на то, что Евгений Александрович до работы над картиной не читал повесть "Собачье сердце ", он был так органичен в роли Филиппа Филипповича , что эта работа стала одной из лучших в его кинокарьере.
Сын актера, известный оператор, режиссер и продюсер Денис Евстигнеев вспоминал:
«Этот фильм возник в жизни отца очень вовремя и буквально спас его. Папа переживал сложный период, когда во МХАТе его отправили на пенсию. Трудно соглашаясь на работу в "Собачьем сердце ", он потом просто жил ею. Что было на площадке, я не знаю, но он постоянно говорил о своей роли, что-то наигрывал, показывал какие-то сцены… В тот момент картина стала для него опорой».
Из восьмерых кандидатов на роль Шарикова , среди которых был Николай Караченцов , Владимир Бортко остановил свой выбор на актере Алма-Атинского Русского театра драмы Владимире Толоконникове . На пробах Толоконников играл сцену за ужином, когда Шариков произносит свою ставшую впоследствии знаменитой фразу: «Желаю, чтобы все!». Артист произнес тост и выпил так убедительно, что у режиссера исчезли всякие сомнения по поводу кандидатуры на роль Полиграфа Полиграфовича :
«Володя убил меня в тот же миг, как сделал глоток водки. Он так убедительно хмыкнул, так хищно дернулся его кадык, что я утвердил его, не колеблясь».
На роль Швондера вместе с Романом Карцевым пробовался известный комедийный актер Семен Фарада .
Этим и другим замечательным актерам, снявшимся как в крупных, так и в эпизодических ролях, - Нине Руслановой , Борису Плотникову , Ольге Мелиховой , Анжелике Неволиной , Сергею Филиппову , Валентине Ковель и другим - удалось настолько ярко воплотить на экране образы персонажей повести, что фильм до сих пор по праву считается лучшей экранизацией булгаковской прозы. Этому успеху, безусловно, способствовали и режиссерский талант Владимира Бортко , и высокий профессионализм оператора Юрия Шайгарданова , и мастерство художников-декораторов, костюмеров и гримеров, работавших над фильмом, и музыкальные номера, созданные композитором Владимиром Дашкевичем и поэтом Юлием Кимом .
Фильм Собачье сердце в 1989 году был удостоен приза "Золотой экран " на Международном кинофестивале в Варшаве (Польша) и Гран-при на Международных фестивалях телевизионных фильмов в Душанбе (СССР) и в Перудже (Италия). В 1990 году режиссер картины Владимир Бортко и Евгений Евстигнеев , исполнивший роль профессора Преображенского , стали лауреатами Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых .
Съемки фильма проходили в Ленинграде, и «роль» улиц Москвы, где разворачивается действие фильма, с успехом «сыграли» улицы северной столицы. Пречистенкой, где произошла судьбоносная для Шарика его встреча с профессором, стала Боровая улица, Обухов переулок, где находится дом, в котором проживал Преображенский , снимали на Моховой, также съемки проходили на Преображенской площади, на улице Рылеева, в Дегтярном переулке и в других местах города на Неве.
Сцены в синематографе снимали в кинотеатре "Знамя ", при этом, чтобы актеры-зрители смеялись в кадре, на экране демонстрировали комедию Юрия Мамина "Праздник Нептуна ".
Впервые "Собачье сердце
" было экранизировано итальянскими и германскими кинематографистами в 1976 году. По-итальянски фильм называется "Cuore di cane
" ("Собачье сердце
"), немецкий же вариант названия – "Warum bellt Herr Bobikow?
" – переводится как "Почему лает господин Бобиков?
" (фамилию "Шариков
" немцы изменили на "Бобиков
"). Картина была поставлена Альберто Латтуадой
(Alberto Lattuada), роль профессора Преображенского
исполнил Макс фон Зюдов
(Max von Sydow).
- В фильме присутствуют персонажи и сцены из других произведений Булгакова. Профессор Персиков
, которого Преображенский
пригласил осмотреть Шарика
- герой повести "Роковые яйца
", а цирковая прорицательница - персонаж рассказа "Мадмазель Жанна
". Рассказ дворника, прочитавшего два тома словаря Брокгауза
и Эфрона
- цитата из рассказа "Самоцветный быт
", эпизод со «звездинами» сестер-близняшек Клары
и Розы
взят из фельетона "Золотые корреспонденции Ферапонта Ферапонтовича Капорцева
", а сцена с соседями профессора, занимающимися столоверчением - из рассказа "Спиритический сеанс
".
- Владимир Бортко
снялся в картине в эпизодической роли зеваки в Обуховом переулке, опровергающего слухи о марсианах.
- Роль Шарика
исполнила дворняжка по кличке Карай
, которая была выбрана из 20 претендентов на роль. Пес, для которого фильм Бортко
стал кинодебютом, оказался талантливым актером и впоследствии снялся в картинах "Переэкзаменовка
", "Рок-н-ролл для принцессы
", "Навеки 19-летний
" и "Свадебный марш
".
Режиссер фильма Собачье сердце:
Владимир Бортко
Авторы сценария фильма Собачье сердце:
Наталия Бортко, Михаил Булгаков (повесть)
В ролях:
Владимир Толоконников, Евгений Евстигнеев, Борис Плотников, Роман Карцев, Нина Русланова, Ольга Мелихова, Алексей Миронов, Анжелика Неволина, Наталья Фоменко, Иван Ганжа и другие
Оператор:
Юрий Шайгарданов
Композитор:
Владимир Дашкевич
Дата премьеры фильма Собачье сердце:
19 ноября 1988 года
Канал премьеры фильма Собачье сердце:
Центральное Телевидение СССР
«Собачье сердце» была написана в начале 1925 г. Она должна была быть напечатана в альманахе «Недра», но цензура запретила публикацию. Повесть была закончена в марте, и Булгаков прочитал её на литературном собрании «Никитских субботников». Московская публика заинтересовалась произведением. Оно распространялось в самиздате. Впервые было опубликовано в Лондоне и Франкфурте в 1968 г., в журнале «Знамя» № 6 в 1987 г.
В 20-е гг. были очень популярны медицинские опыты по омоложению человеческого организма. Булгаков как врач был знаком с этими естественнонаучными экспериментами. Прототипом профессора Преображенского был дядя Булгакова, Н.М.Покровский, врач-гинеколог. Он жил на Пречистенке, где и разворачиваются события повести.
Сатирическая повесть «Собачье сердце» соединяет разнообразные жанровые элементы. Сюжет повести напоминает фантастическую приключенческую литературу в традициях Г. Уэллса. Подзаголовок повести «Чудовищная история» свидетельствует о пародийной окраске фантастического сюжета.
Научно-приключенческий жанр – это внешний покров для сатирического подтекста и актуальной метафоры.
Повесть близка к антиутопиям благодаря своей социальной сатире. Это предупреждение о последствиях исторического эксперимента, который необходимо прекратить, вернуть всё на круги своя.
Самая важная проблема повести социальная: это осмысление событий революции, давшей возможность править миром шариковым и швондерам. Другая проблема – осознание границ человеческих возможностей. Преображенский, возомнив себя богом (ему буквально поклоняются домашние), идёт против природы, превращая собаку в человека. Осознав, что Спинозу «любая баба может родить когда угодно», Преображенский раскаивается в своём эксперименте, что спасает ему жизнь. Он понимает ошибочность евгеники – науки по улучшению человеческой породы.
Поднимается проблема опасности вторжения в человеческую природу и социальные процессы.
Научно-фантастический сюжет описывает, как профессор Филипп Филиппович Преображенский решается на эксперимент по пересадке собаке гипофиза и яичников «полупролетария» Клима Чугункина. В результате этого эксперимента появился чудовищный Полиграф Полиграфович Шариков, воплощение и квинтэссенция победившего класса пролетариата. Существование Шарикова доставило множество проблем домашним Филиппа Филипповича, и, в конце концов, поставило под угрозу нормальную жизнь и свободу профессора. Тогда Преображенский решился на обратный эксперимент, пересадив Шарикову гипофиз собаки.
Финал у повести открытый: на этот раз Преображенский смог доказать новым пролетарским властям свою непричастность к «убийству» Полиграфа Полиграфовича, но долго ли продлится его уже далеко не спокойная жизнь?
Повесть состоит из 9 частей и эпилога. Первая часть написана от имени пса Шарика, страдающего суровой петербуржской зимой от холода и раны на обваренном боку. Во второй части пёс становится наблюдателем всего, что происходит в квартире Преображенского: приёма больных в «похабной квартирке», противостояния профессора новому домоуправлению во главе со Швондером, бесстрашного признания Филиппа Филипповича в том, что он не любит пролетариата. Для пса Преображенский превращается в подобие божества.
Третья часть повествует об обычной жизни Филиппа Филипповича: завтраке, разговорах о политике и разрухе. Эта часть полифонична, в ней звучат голоса и профессора, и «тяпнутого» (ассистент Борменталь с очки зрения тяпнувшего его Шарика), и самого Шарика, рассуждающего о своём счастливом билете и о Преображенском как о маге-кудеснике из собачьей сказки.
В четвёртой части Шарик знакомится с остальными обитателями дома: кухаркой Дарьей и прислугой Зиной с которыми мужчины обращаются очень галантно, а Шарик мысленно называет Зину Зинкой, а с Дарьей Петровной ссорится, она обзывает его беспризорным карманником и грозится кочергой. В середине четвёртой части повествование Шарика обрывается, потому что он подвергается операции.
Операция описана подробно, Филипп Филиппович страшен, он называется разбойником, подобен убийце, который режет, вырывает, разрушает. В конце операции он сравнивается с сытым вампиром. Это точка зрения автора, она – продолжение мыслей Шарика.
Пятая, центральная и кульминационная глава представляет собой дневник доктора Борменталя. Он начинается в строго научном стиле, который постепенно переходит в разговорный, с эмоционально окрашенными словами. Заканчивается история болезни выводом Борменталя о том, что «перед нами новый организм, и наблюдать его нужно сначала».
Следующие главы 6-9 – это история короткой жизни Шарикова. Он познаёт мир, разрушая его и проживая вероятную судьбу убитого Клима Чугункина. Уже в 7 главе у профессора возникает мысль решиться на новую операцию. Поведение Шарикова становится невыносимым: хулиганство, пьянство, кража, приставание к женщинам. Последней каплей стал донос Швондера со слов Шарикова на всех обитателей квартиры.
Эпилог, описывающий события через 10 дней после драки Борменталя с Шариковым, показывает Шарикова, почти превратившегося в собаку снова. Следующий эпизод – рассуждения пса Шарика в марте (прошло около 2 месяцев) о том, как ему повезло.
У профессора говорящая фамилия. Он преображает собаку в «нового человека». Это случается между 23 декабря и 7 января, между католическим и православным Рождеством. Получается, что преображение происходит в какой-то временной пустоте между одной и той же датой в разных стилях. Полиграф (многопишущий) – воплощение дьявола, «растиражированный» человек.
Квартира на Пречистенке (от определения Богоматери) из 7 комнат (7 дней творения). Она – воплощение божественного порядка среди окружающего хаоса и разрухи. В окно квартиры из темноты (хаоса) смотрит звезда, наблюдая за чудовищным преображением. Профессор называется божеством и жрецом. Он священнодействует.
Профессор Преображенский – учёный, величина мирового значения. При этом он успешный врач. Но его заслуги не мешают новой власти пугать профессора уплотнением, прописывать Шарикова и угрожать арестом. У профессора неподходящее происхождение – его отец кафедральный протоиерей.
Преображенский вспыльчивый, но добрый. Он приютил на кафедре Борменталя, когда тот был полуголодным студентом. Он благородный человек, не собирается бросать коллегу в случае катастрофы.
Доктор Иван Арнольдович Борменталь – сын судебного следователя из Вильно. Он – первый ученик школы Преображенского, любящий своего учителя и преданный ему.
Шарик представляется как вполне разумное, рассуждающее существо. Он даже острит: «Ошейник – всё равно, что портфель». Но Шарик – то самое существо, в сознании которого появляется безумная мысль подняться «из грязи в князи»: «Я барский пёс, интеллигентное существо». Впрочем, он почти не грешит против истины. В отличие от Шарикова, он благодарен Преображенскому. А профессор твёрдой рукой оперирует, безжалостно убивает Шарика, а убив, жалеет: «Жаль пса, ласковый был, но хитрый».
У Шарикова ничего не остаётся от Шарика, кроме ненависти к кошкам, любви к кухне. Его портрет описан подробно сначала Борменталем в дневнике: это человек маленького роста с маленькой головой. Впоследствии читатель узнаёт, что внешность у героя несимпатичная, волосы жёсткие, лоб низкий, лицо небритое.
Пиджак и полосатые штаны у него рваные и грязные, ядовито-небесный галстух и лаковые штиблеты с белыми гетрами довершают костюм. Шариков одет в соответствии с собственными понятиями о шике. Как и Клим Чугункин, чей гипофиз был ему пересажен, Шариков профессионально играет на балалайке. От Клима же досталась ему любовь к водке.
Имя и отчество Шариков выбирает согласно календарю, фамилию принимает «наследственную».
Основная черта характера Шарикова – наглость и неблагодарность. Он ведёт себя, как дикарь, а о нормальном поведении говорит: «Мучаете сами себя, как при царском режиме».
Шариков получает «пролетарское воспитание» от Швондера. Борменталь называет Шарикова человеком с собачьим сердцем, но Преображенский поправляет его: у Шарикова как раз человеческое сердце, но самого плохого из возможных человека.
Шариков даже делает карьеру в собственном понимании: поступает на должность заведующего подотделом очистки г. Москвы от бродячих животных и собирается расписаться с машинисткой.
Повесть полна афоризмов, высказанных разными героями: «Не читайте до обеда советских газет», «Разруха не в клозетах, а в головах», «Никого драть нельзя! На человека или животное можно действовать только внушением» (Преображенский), «Не в калошах счастье», «Да и что такое воля? Так, дым, мираж, фикция, бред этих злосчастных демократов...» (Шарик), «Документ – самая важная вещь на свете» (Швондер), «Я не господин, господа все в Париже» (Шариков).
Для профессора Преображенского существуют определённые символы нормальной жизни, сами по себе эту жизнь не обеспечивающие, но о ней свидетельствующие: калошная стойка в парадном, ковры на лестнице, паровое отопление, электричество.
“СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ”, повесть, имеющая подзаголовок “Чудовищная история”. При жизни Булгакова не публиковалась. Впервые: Студент, Лондон, 1968, №№ 9, 10; Грани, Франкфурт, 1968, № 69; Булгаков М. Собачье сердце. Лондон, Flegon Press, 1968. Впервые в СССР: Знамя, 1987, № 6. Авторская дата на машинописи С. с.: “январь – март 1925 года”. Повесть предназначалась для альманаха “Недра”, где ранее были опубликованы “Дьяволиада” и “Роковые яйца”. Редактор “Недр” Николай Семенович Ангарский (Клестов) (1873-1941) торопил Булгакова с созданием С. с., рассчитывая, что оно будет иметь не меньший успех среди читающей публики, чем “Роковые яйца”. 7 марта 1925 г. автор читал первую часть С. с. на литературном собрании “Никитинских субботников”, а 21 марта там же – вторую часть повести. Один из слушателей, М. Я. Шнейдер, следующим образом передал перед собравшимися свое впечатление от С. с.: “Это первое литературное произведение, которое осмеливается быть самим собой. Пришло время реализации отношения к происшедшему” (т. е. к Октябрьскому перевороту 1917 г.). На этих же чтениях присутствовал внимательный агент ОГПУ, который в донесениях от 9 и 24 марта оценил повесть совсем иначе: “Был на очередном литературном “субботнике” у Е. Ф. Никитиной (Газетный, 3, кв. 7, т. 2-14-16). Читал Булгаков свою новую повесть. Сюжет: профессор вынимает мозги и семенные железы у только что умершего и вкладывает их в собаку, в результате чего получается “очеловечение” последней. При этом вся вещь написана во враждебных, дышащих бесконечным презрением к Совстрою тонах:
1). У профессора 7 комнат. Он живет в рабочем доме. Приходит к нему депутация от рабочих с просьбой отдать им 2 комнаты, т. к. дом переполнен, а у него одного 7 комнат. Он отвечает требованием дать ему еще и 8-ю. Затем подходит к телефону и по № 107 заявляет какому-то очень влиятельному совработнику “Виталию Власьевичу” (?) (в сохранившемся тексте первой редакции С. с. этот персонаж назван Виталием Александровичем (в последующих редакциях он превратился в Петра Александровича); вероятно, осведомитель со слуха неправильно записал отчество влиятельного покровителя. – Б. С.), что операции он ему делать не будет, “прекращает практику вообще и уезжает навсегда в Батум”, т. к. к нему пришли вооруженные револьверами рабочие (а этого на самом деле нет) и заставляют его спать на кухне, а операции делать в уборной. Виталий Власьевич успокаивает его, обещая дать “крепкую” бумажку, после чего его никто трогать не будет.
Профессор торжествует. Рабочая делегация остается с носом. “Купите тогда, товарищ, – говорит работница, – литературу в пользу бедных нашей фракции”. “Не куплю”, – отвечает профессор.
– Почему? Ведь недорого. Только 50 коп. У Вас, может быть, денег нет?
– Нет, деньги есть, а просто не хочу.
– Так значит Вы не любите пролетариат?
“Да, – сознается профессор, – я не люблю пролетариат”.
Все это слушается под сопровождение злорадного смеха никитинской аудитории. Кто-то не выдерживает и со злостью восклицает: “Утопия”.
2). “Разруха, – ворчит за бутылкой Сэн-Жульена тот же профессор. – Что это такое? Старуха, еле бредущая с клюкой? Ничего подобного. Никакой разрухи нет, не было, не будет и не бывает. Разруха – это сами люди. Я жил в этом доме на Пречистенке с 1902 по 1917 г. пятнадцать лет. На моей лестнице 12 квартир. Пациентов у меня бывает сами знаете сколько. И вот внизу на парадной стояла вешалка для пальто, калош и т.д. Так что же Вы думаете? За эти 15 л. не пропало ни разу ни одного пальто, ни одной тряпки. Так было до 24 февраля, а 24-го украли все: все шубы, моих 3 пальто, все трости, да еще и у швейцара самовар свистнули. Вот что. А вы говорите разруха”. Оглушительный хохот всей аудитории.
3). Собака, которую он приютил, разорвала ему чучело совы. Профессор пришел в неописуемую ярость. Прислуга советует ему хорошенько отлупить пса. Ярость профессора не унимается, но он гремит: “Нельзя. Нельзя никого бить. Это – террор, а вот чего достигли они своим террором. Нужно только учить”. И он свирепо, но не больно, тычет собаку мордой в разорванную сову.
4). “Лучшее средство для здоровья и нервов – не читать газеты, в особенности же “Правду”. Я наблюдал у себя в клинике 30 пациентов. Так что же вы думаете, не читавшие “Правды” выздоравливают быстрее читавших”, и т. д., и т. д. Примеров можно было бы привести еще великое множество, примеров тому, что Булгаков определенно ненавидит и презирает весь Совстрой, отрицает все его достижения.
Кроме того, книга пестрит порнографией, облеченной в деловой, якобы научный вид. Таким образом, эта книжка угодит и злорадному обывателю, и легкомысленной дамочке, и сладко пощекочет нервы просто развратному старичку. Есть верный, строгий и зоркий страж у Соввласти, это – Главлит, и если мое мнение не расходится с его, то эта книга света не увидит. Но разрешите отметить то обстоятельство, что эта книга (1-я ее часть) уже прочитана аудитории в 48 человек, из которых 90 процентов – писатели сами. Поэтому ее роль, ее главное дело уже сделано, даже в том случае, если она и не будет пропущена Главлитом: она уже заразила писательские умы слушателей и обострит их перья. А то, что она не будет напечатана (если “не будет”), это-то и будет роскошным им, этим писателям, уроком на будущее время, уроком, как не нужно писать для того, чтобы пропустила цензура, т. е. как опубликовать свои убеждения и пропаганду, но так, чтобы это увидело свет. (25 / III – 25 г. Булгаков будет читать 2-ю часть своей повести).
Мое личное мнение: такие вещи, прочитанные в самом блестящем московском литературном кружке, намного опаснее бесполезно-безвредных выступлений литераторов 101-го сорта на заседаниях “Всероссийского Союза Поэтов””. О чтении Булгаковым второй части С. с. неизвестный осведомитель сообщил гораздо лаконичнее. То ли она произвела на него меньшее впечатление, то ли посчитал, что главное уже сказано в первом доносе:
“Вторая и последняя часть повести Булгакова “Собачье сердце” (о первой части я сообщил Вам двумя неделями ранее), дочитанная им на “Никитинском субботнике”, вызвала сильное негодование двух бывших там писателей-коммунистов и всеобщий восторг всех остальных. Содержание этой финальной части сводится приблизительно к следующему: Очеловеченная собака стала наглеть с каждым днем, все более и более. Стала развратной: делала гнусные предложения горничной профессора. Но центр авторского глумления и обвинения зиждется на другом: на ношении собакой кожаной куртки, на требовании жилой площади, на проявлении коммунистического образа мышления. Все это вывело профессора из себя, и он разом покончил с созданным им самим несчастием, а именно: превратил очеловеченную собаку в прежнего, обыкновенного пса.
Если и подобно грубо замаскированные (ибо все это “очеловечение” – только подчеркнуто-заметный, небрежный грим) выпады появляются на книжном рынке СССР, то белогвардейской загранице, изнемогающей не меньше нас от книжного голода, а еще больше от бесплодных поисков оригинального, хлесткого сюжета, остается только завидовать исключительнейшим условиям для контрреволюционных авторов у нас”. Такого рода сообщения наверняка насторожили инстанции, контролировавшие литературный процесс, и сделали неизбежным запрет С. с.
Люди, искушенные в литературе, повесть хвалили. Например, 8 апреля 1925 г. писатель Викентий Вересаев (Смидович) (1867-1945) писал поэту Максимилиану Волошину (Кириенко-Волошину) (1877-1932): “Очень мне приятно было прочесть Ваш отзыв о М. Булгакове... юмористические его вещи – перлы, обещающие из него художника первого ранга. Но цензура режет его беспощадно. Недавно зарезала чудесную вещь “Собачье сердце”, и он совсем падает духом”. 20 апреля 1925 г. Ангарский в письме Вересаеву сетует на то же самое – сатирические произведения Булгакова проводить “сквозь цензуру очень трудно. Я не уверен, что его новый рассказ “Собачье сердце” пройдет. Вообще с литературой плохо. Цензура не усваивает линию партии”. Старый большевик Ангарский здесь притворяется наивным. На самом деле в стране начиналось постепенное ужесточение цензуры по мере укрепления власти И. В. Сталина. Сыграла роль и реакция критики на предыдущую булгаковскую повесть “Роковые яйца”, рассматриваемую как антисоветский памфлет. 21 мая 1925 г. сотрудник “Недр” Б. Леонтьев послал Булгакову очень пессимистическое письмо: “Дорогой Михаил Афанасьевич, посылаю Вам “Записки на манжетах” и “Собачье сердце”. Делайте с ними, что хотите. Сарычев в Главлите заявил, что “Собачье сердце” чистить уже не стоит. “Вещь в целом недопустима” или что-то в этом роде”. Однако Н. С. Ангарский, которому С. с. очень нравилось, решил обратиться на самый верх – к члену Политбюро Льву Борисовичу Каменеву (Розенфельду) (1883-1936). Через Б. Леонтьева он просил Булгакова направить рукопись С. с. с цензурными исправлениями Каменеву, отдыхающему в Боржоми, с сопроводительным письмом, которое должно быть “авторское, слезное, с объяснением всех мытарств...” 11 сентября 1925 г. Леонтьев написал Булгакову о неутешительном исходе этой последней попытки добиться публикации С. с.: “Повесть Ваша “Собачье сердце” возвращена нам Л. Б. Каменевым. По просьбе Николая Семеновича он ее прочел и высказал свое мнение: “это острый памфлет на современность, печатать ни в коем случае нельзя””. Леонтьев и Ангарский упрекали Булгакова, что тот послал Каменеву неправленый экземпляр: “Конечно, нельзя придавать большого значения двум-трем наиболее острым страницам; они едва ли могли что-нибудь изменить в мнении такого человека, как Каменев. И все же, нам кажется. Ваше нежелание дать ранее исправленный текст сыграло здесь печальную роль”. Последующие события показали неосновательность подобных опасений: причины запрещения С. с. были куда фундаментальнее, чем несколько невыправленных или выправленных в соответствии с цензурными требованиями страниц. 7 мая 1926 г. в рамках санкционированной ЦК кампании по борьбе со “сменовеховством” (см.: “Под пятой”) в квартире Булгакова был произведен обыск и конфискована рукопись дневника писателя и два экземпляра машинописи С. с. Лишь три с лишним года спустя конфискованное при содействии Максима Горького (Алексея Максимовича Пешкова) (1868-1936) было возвращено автору.
Фабульно С. с., как и “Роковые яйца”, восходит к произведениям знаменитого английского писателя-фантаста Герберта Уэллса (1866-1946), на этот раз – к роману “Остров доктора Моро” (1896), где профессор-маньяк в своей лаборатории на необитаемом острове занимается созданием хирургическим путем необычных “гибридов” людей и животных. Роман Г. Уэллса был написан в связи с ростом движения противников вивисекции – операций над животными – и их убийством в научных целях. У Булгакова добрейший профессор Филипп Филиппович Преображенский проводит эксперимент по очеловечению милого пса Шарика и очень мало напоминает героя Уэллса. Однако эксперимент оканчивается провалом. Шарик воспринимает только худшие черты своего донора, пьяницы и хулигана пролетария Клима Чугункина. Вместо доброго пса возникает зловещий, тупой и агрессивный Полиграф Полиграфович Шариков, который, тем не менее, великолепно вписывается в социалистическую действительность и даже делает завидную карьеру: от существа неопределенного социального статуса до начальника подотдела очистки Москвы от бродячих животных. Вероятно, превратив своего героя в начальника подотдела Московского Коммунального Хозяйства, Булгаков недобрым словом поминал свою вынужденную службу во владикавказском подотделе искусств и московском Лито (литературном отделе Главполитпросвета). Шариков становится общественно опасен, науськиваемый председателем домкома Швондером против своего создателя – профессора Преображенского, пишет доносы на него, а в конце даже грозит револьвером. Профессору не остается ничего другого, как вернуть новоявленного монстра в первобытное собачье состояние. Если в “Роковых яйцах” был сделан неутешительный вывод насчет возможности реализации в России социалистической идеи при существующем уровне культуры и просвещения, то в С. с. пародируются попытки большевиков сотворить нового человека, призванного стать строителем коммунистического общества. В работе “На пиру богов”, вышедшей в Киеве 1918 г., философ, богослов и публицист С. Н. Булгаков заметил:
“Признаюсь вам, что товарищи кажутся мне иногда существами, вовсе лишенными духа и обладающими только низшими душевными способностями, особой разновидностью дарвиновских обезьян – Homo socialisticus”. Автор С. с. в образе Шарикова эту идею материализовал, учтя, вероятно, и сообщение писателя и литературоведа Виктора Борисовича Шкловского (1893-1984), прототипа Шполянского в “Белой гвардии”, приводившего в мемуарном “Сентиментальном путешествии” (1923) слухи, циркулировавшие в Киеве в начале 1919 г.: “Рассказывали, что англичане – рассказывали это люди не больные – что англичане уже высадили в Баку стада обезьян, обученных всем правилам военного строя. Рассказывали, что этих обезьян нельзя распропагандировать, что идут они в атаки без страха, что они победят большевиков”. Вероятно, эти слухи могли быть простым развитием в воображении образа “особой разновидности дарвиновских обезьян”. Булгаков же ранее использовал свидетельство В. Б. Шкловского, когда описал в “Роковых яйцах” поход гадов на красную Москву.
Автор С. с. предвидел, что Шариковы легко могут сжить со свету не только Преображенских, но и Швондеров. Сила Полиграфа Полиграфовича – в его девственности в отношении совести и культуры. Профессор Преображенский грустно пророчествует, что в будущем найдется кто-то, кто натравит Шарикова на Швондера, как сегодня председатель домкома натравливает его на Филиппа Филипповича. Писатель как бы предсказал кровавые чистки 30-х годов уже среди самих коммунистов, когда одни швондеры карали других, менее удачливых. Швондер в С. с. – мрачное, хотя и не лишенное комизма олицетворение низшего уровня тоталитарной власти – управдома, открывает большую галерею подобных героев в булгаковском творчестве, таких как Аллилуйя (Портупея) в “Зойкиной квартире”, Бунша в “Блаженстве” и “Иване Васильевиче”, Никанор Иванович Босой в “Мастере и Маргарите”.
Операцию над Шариком профессор со священнической фамилией Преображенский делает во второй половине дня 23 декабря, а очеловечивание пса завершается в ночь на 7 января, поскольку последнее упоминание о его собачьем облике в дневнике наблюдений, который ведет ассистент Борменталь, датировано 6 января. Таким образом, весь процесс превращения собаки в человека охватывает период с 24 декабря до 6 января, от католического до православного Сочельника. Происходит Преображение, только не Господне. Новый человек Шариков появляется на свет в ночь с 6-го на 7-е января – в православное Рождество. Но Полиграф Полиграфович – воплощение не Христа, а дьявола, взявший себе имя в честь вымышленного “святого” в новых советских “святцах”, предписывающих праздновать День полиграфиста. Шариков – в какой-то мере жертва полиграфической продукции – книг с изложением марксистских догм, которые дал ему читать Швондер. Оттуда “новый человек” вынес только тезис о примитивной уравниловке – “взять все да и поделить”. При последней его ссоре с Преображенским и Борменталем всячески подчеркивается связь Шарикова с потусторонними силами: “Какой-то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиграфовича, очевидно, гибель уже караулила его и рок стоял у него за плечами. Он сам бросился в объятья неизбежного и гавкнул злобно и отрывисто:
– Да что такое в самом деле? Что я, управы, что ли, не найду на вас? Я на шестнадцати аршинах здесь сижу и буду сидеть!
– Убирайтесь из квартиры, – задушевно шепнул Филипп Филиппович.
Шариков сам пригласил свою смерть. Он поднял левую руку и показал Филиппу Филипповичу обкусанный с нестерпимым кошачьим запахом шиш. А затем правой рукой по адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер”. Шиш – это стоящие дыбом “волосы” на голове у черта. Такие же волосы у Шарикова: “жесткие, как бы кустами на выкорчеванном поле”. Вооруженный револьвером Полиграф Полиграфович – это своеобразная иллюстрация знаменитого изречения итальянского мыслителя Никколо Макиавелли (1469-1527): “Все вооруженные пророки победили, а безоружные погибли”. Здесь Шариков – пародия на В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого и других большевиков, которые военной силой обеспечили торжество своего учения в России. Кстати, три тома посмертной биографии Троцкого, написанной его последователем Исааком Дойчером (1906-1967), так и назывались: “Вооруженный пророк”, “Разоруженный пророк”, “Изгнанный пророк”(1954-1963). Булгаковский герой – пророк не Бога, а дьявола. Однако только в фантастической действительности С. с. его удается обезоружить и путем сложной хирургической операции привести в первичный вид – доброго и милого пса Шарика, который ненавидит только котов и дворников. В реальности большевиков никто разоружить не смог.
Прототипом профессора Филиппа Филипповича Преображенского, равно как и одним из прототипов профессора Персикова в “Роковых яйцах”, послужил дядя Булгакова, брат матери Николай Михайлович Покровский (1868-1941), врач-гинеколог. Его квартира по адресу Пречистенка, 24 (или Чистый переулок, 1) в деталях совпадает с описанием квартиры Преображенского в С. с. Интересно, что в адресе прототипа названия улиц связаны с христианской традицией, а его фамилия (в честь праздника Покрова) соответствуют фамилии персонажа, связанной с праздником Преображения Господня. Сохранилось колоритное описание Н. М. Покровского в воспоминаниях первой жены Булгакова Т. Н. Лаппа: “...Я как начала читать (С. с. – Б. С.) – сразу догадалась, что это он. Такой же сердитый, напевал всегда что-то, ноздри раздувались, усы такие же пышные были. Вообще, он симпатичный был. Он тогда на Михаила очень обиделся за это. Собака у него была одно время, доберман-пинчер”. Мемуаристка также отметила, что “Николай Михайлович долго не женился, но очень любил ухаживать за женщинами”. Возможно, это обстоятельство побудило Булгакова заставить в С. с. холостяка Преображенского заниматься операциями по омоложению жаждущих любовных похождений стареющих дам и кавалеров. Н. М. Покровского вспоминает и вторая жена Булгакова Л. Е. Белозерская: “Он отличался вспыльчивым и непокладистым характером, что дало повод пошутить одной из племянниц: “На дядю Колю не угодишь, он говорит: не смей рожать и не смей делать аборт””. Покровский пользовал всех многочисленных родственников, в том числе делал аборт Т. Н. Лаппа в конце 1916 или начале 1917 г., когда Булгаковы жили в селе Никольское в Смоленской губернии.
В ранних редакциях С. с. среди пациентов Преображенского угадывались вполне конкретные лица. Так, упоминаемый пожилой дамой ее неистовый любовник Мориц – это хороший знакомый Булгакова В. Э. Мориц (1890-1972), искусствовед, работавший в Государственной Академии Художественных Наук (ГАХН) и пользовавшийся большим успехом у дам. В частности, первая жена булгаковского друга Н. Н. Лямина Александра Сергеевна Лямина (урожденная Прохорова), дочь известного купца, ушла от мужа к Морицу. В 1930 г. В. Э. Мориц был арестован по обвинению в создании вместе с хорошо знакомым Булгакову философом Г. Г. Шпетом (1879-1937) в ГАХН “крепкой цитадели идеализма”, сослан в Котлас, а после возвращения из ссылки благополучно преподавал мастерство актера в Театральном училище им. М. С. Щепкина. В позднейшей редакции фамилия Мориц заменена на Альфонс. Эпизод же с “известным общественным деятелем”, воспылавшим страстью к четырнадцатилетней девочке, в первой редакции был снабжен такими прозрачными подробностями, что по-настоящему испугал Н. С. Ангарского: “... Взволнованный голос тявкнул над головой:
– Я известный общественный деятель, профессор! Что же теперь делать?
– Господа! – возмущенно кричал Филипп Филиппович, – нельзя же так! Нужно сдерживать себя. Сколько ей лет?
– Четырнадцать, профессор... Вы понимаете, огласка погубит меня. На днях я должен получить командировку в Лондон.
– Да ведь я же не юрист, голубчик... Ну, подождите два года и женитесь на ней.
– Женат я, профессор!
– Ах, господа, господа!..” Н. С. Ангарский фразу насчет командировки в Лондон зачеркнул красным, а весь эпизод отметил синим карандашом, дважды расписавшись на полях. В результате в последующей редакции “известный общественный деятель” был заменен на “Я слишком известен в Москве...”, а командировка в Лондон превратилась в просто “заграничную командировку”. Дело в том, что слова об общественном деятеле и Лондоне делали прототип легко опознаваемым. До весны 1925 г. из видных деятелей Коммунистической партии в британскую столицу ездили только двое. Первый – Леонид Борисович Красин (1870-1926), с 1920 г. – нарком внешней торговли и одновременно полпред и торгпред в Англии, с 1924 г. ставший полпредом во Франции. Второй – Христиан Георгиевич Раковский (1873-1941), бывший глава Совнаркома Украины, сменивший Красина на посту полпреда в Лондоне в начале 1924 г. Действие С. с. происходит зимой 1924-1925 гг., когда полпредом в Англии был Раковский, который, вероятно, и послужил прототипом развратника в С. с. В дневниковой записи в ночь на 21 декабря 1924 г. в связи с охлаждением англо-советских отношений после обнародования письма Г. Е. Зиновьева (Радомышельского-Апфельбаума) (1883-1936), тогдашнего главы Коминтерна, Булгаков упомянул и Раковского: “Знаменитое письмо Зиновьева, содержащее в себе недвусмысленные призывы к возмущению рабочих и войск в Англии, – не только министерством иностранных дел, но и всей Англией, по-видимому, безоговорочно признано подлинным. С Англией покончено.
Тупые и медленные англичане, хоть и с опозданием, но все же начинают соображать о том, что в Москве, Раковском и курьерах, приезжающих с запечатанными пакетами, таится некая, весьма грозная опасность разложения Британии”.
По всей видимости, амурные утехи Раковского порождали в Москве слухи, и в образе пожилого развратника – любителя несовершеннолетних, восходящего к конкретному прототипу, Булгаков стремился продемонстрировать моральное разложение того, кто призван был работать на разложение “старой доброй Англии”. Устами Филиппа Филипповича автор выражал удивление невероятному сластолюбию большевистских вождей. Любовные похождения многих из них, в частности, “всесоюзного старосты” М. И. Калинина (1875-1946) и секретаря ЦИКа. С. Енукидзе (1877-1937), не были тайной для московской интеллигенции в 20-е годы.
В ранней редакции С. с. более крамольно читалось и заявление профессора Преображенского о том, что калоши из прихожей “исчезли в апреле 1917 г.”, – намек на возвращение в Россию В. И. Ленина и его “Апрельские тезисы”, как первопричину всех бед, случившихся в России. В следующей редакции апрель был заменен по цензурным соображениям на март 1917 г. и источником всех бедствий как бы стала Февральская революция, хотя к завоеваниям этой революции Булгаков, кажется, относился положительно: в пьесе “Сыновья муллы” она показана как благо. Вероятно, деятельность большевиков автор С. с. считал направленной на ликвидацию демократических завоеваний Февраля.
Знаменитый монолог Филиппа Филипповича о разрухе: “Это – мираж, дым, фикция!.. Что такое это ваша “разруха”? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует! Что вы подразумеваете под этим словом? Это вот что: если я, вместо того чтобы оперировать, каждый вечер начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, ходя в уборную, начну, извините меня за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной получится разруха. Следовательно, разруха сидит не в клозетах, а в головах”, – имеет один вполне конкретный источник. В начале 20-х годов в московской Мастерской коммунистической драматургии была поставлена одноактная пьеса Валерия Язвицкого (1883-1957) “Кто виноват?” (“Разруха”), где главным действующим лицом была древняя скрюченная старуха в лохмотьях по имени Разруха, мешающая жить семье пролетария. Советская пропаганда действительно делала из разрухи какую-то мифическую неуловимую злодейку, стремясь скрыть, что первопричина – в политике большевиков, в военном коммунизме, а также в том, что люди отвыкли честно и качественно работать и не имеют стимулов к труду. Единственным лекарством против разрухи Преображенский (и с ним Булгаков) признает обеспечение порядка, когда каждый может заниматься своим делом: “Городовой! Это и только это! И совершенно неважно – будет ли он с бляхой или же в красном кепи. Поставить городового рядом с каждым человеком и заставить этого городового умерить вокальные порывы наших граждан. Я вам скажу... что ничто не изменится к лучшему в нашем доме, да и во всяком другом доме, до тех пор, пока не усмирите этих певцов! Лишь только они прекратят свои концерты, положение само собой изменится к лучшему!”. Любителей хорового пения в рабочее время Булгаков наказал в романе “Мастер и Маргарита”, где служащих Зрелищной комиссии заставляет безостановочно петь бывший регент Коровьев-Фагот. Милиционер как символ порядка возникает в фельетоне “Столица в блокноте” (1922-1923). Миф же разрухи оказывается соотносим с мифом С. В. Петлюры в “Белой гвардии”, где бывшего бухгалтера Булгаков корит за то, что тот в конечном счете занялся не своим делом – стал “головным атаманом” эфемерного, по мнению писателя, Украинского государства. В романе монолог Алексея Турбина, где он призывает к борьбе с большевиками во имя восстановления порядка, соотносим с монологом Преображенского и вызывает сходную с ним реакцию. Брат Николка замечает, что “Алексей незаменимый на митинге человек, оратор”. Шарик же думает о вошедшем в ораторский азарт Филиппе Филипповиче: “Он бы прямо на митингах мог деньги зарабатывать...”
Само название “Собачье сердце” взято из трактирного куплета, помещенного в книге А. В. Лейферта “Балаганы” (1922):
“...На второе пирог – / Начинка из лягушачьих ног, /С луком, перцем / Да с собачьим сердцем”. Такое название может быть соотнесено с прошлой жизнью Клима Чугункина, зарабатывавшего на жизнь игрой на балалайке в трактирах (по иронии судьбы, этим же зарабатывал себе на жизнь в эмиграции брат автора С. с. И. А. Булгаков).
С. с. предполагалось инсценировать во МХАТе. 2 марта 1926 г. Булгаков заключил с театром соответствующий договор, который, в связи с цензурным запретом С. с., был расторгнут 19 апреля 1927 г.
В С. с. есть конкретные приметы времени действия – с декабря 1924 г. по март 1925 г. В эпилоге повести говорится о мартовском тумане, от которого страдал головными болями вновь обретший свою собачью ипостась Шарик, а программа московских цирков, которую изучает Преображенский на предмет наличия в них противопоказанных Шарику номеров с котами (“У Соломоновского... четыре каких-то... юссемс и человек мертвой точки... У Никитина... слоны и предел человеческой ловкости”) точно соответствует реальным обстоятельствам начала 1925 г. Именно тогда в 1-м Госцирке на Цветном бульваре, 13 (б. А. Саламонского) и 2-м Госцирке на Б. Садовой, 18 (б. А. Никитина) гастролировали воздушные гимнасты “Четыре Юссемс” и эквилибрист Этон, номер которого назывался “Человек на мертвой точке”. Отметим, что точная временная приуроченность характерна не только для С. с., но и для других булгаковских произведений – повести “Роковые яйца”, пьесы “Блаженство”, романа “Мастер и Маргарита”.
По некоторым данным, еще при жизни Булгакова С. с. распространялось в самиздате. Анонимная корреспондентка в письме 9 марта 1936 г., когда после публикации критической статьи в “Правде” стало неизбежным снятие со сцены “Кабалы святош”, ободряя Булгакова, сообщала ему, что многое, “что пишется Вами, а м. б. и приписывается, переписывается и передается, так, например, вариант окончания повести “Роковые яйца” и повесть “Собачье сердце””. Также и известный литературовед Разумник Васильевич Иванов-Разумник (Иванов) (1878-1946) в книге мемуарных очерков “Писательские судьбы” (1951) отмечал:
“Спохватившись слишком поздно, цензура решила впредь не пропускать ни единой печатной строчки этого “неуместного сатирика” (так выразился о М. Булгакове некий тип, на цензурной заставе команду имеющий). С тех пор рассказы и повести его запрещались (читал я в рукописи очень остроумную его повесть “Шарик”)...” Здесь под “Шариком” явно имеется в виду С. с.
Что-то, а уж наши режиссёры умеют экранизировать великие произведения не хуже, чем «ихние». И не только произведения отечественных писателей. Взять хотя бы экранизацию «Десяти негритят» или «Тайны чёрных дроздов» А. Кристи, или Шерлока Холмса И логично предположить, что уж книги своих писателей мы экранизируем куда лучше, чем «они», там на Западе или в Европе. Ну откуда, скажите мне на милость, тому же Латтуаде, решившемуся десятилетием ранее на экранизацию булгаковской истории про пса, превращённого в человека, знать ту самую эпоху, когда профессор Преображенский ставил свой мифический эксперимент? Не зная, невозможно прочувствовать. Поэтому и Шариков Латтуаде в исполнении Коки Понцоне походил на какого-то нелепого интеллигента, никак не вписывающегося в человеческий антураж эпохи сворачивания НЭПа. Да и Макс фон Сюдов, при всём уважении к нему как к актёру, не убедил в роли известного булгаковского профессора Короче, через десять лет В. Бортко показал Латтуаде, как правильно надо экранизировать нашу классику, а В. Толоконников и Е. Евстигнеев как правильно играть, соответственно, Полиграф Полиграфовича и Преображенского.
Почему многие называют этот шедевр Бортко плагиатом Какой же это, простите, плагиат? Это экранизация классического литературного произведения, причём нашего, отечественного. И Бортко, между прочим, имел гораздо больше прав на экранизацию, чем итальянский киномастер. То, что итальянец экранизировал картину раньше, чем мы, легко объясняется политикой. Булгаков у нас бы продолжительное время вообще под запретом.
Вот, в сущности, и всё, что мне бы хотелось сказать в рамках обсуждения аналогий между итальянским и советским вариантами экранизации «Собачьего сердца». Вернёмся к советскому варианту Надо отметить, что больше всего поразила не манера съёмки (тоже весьма оригинально чёрно-белая эпоха, без просвета и будущего, всюду мрак, грязь, уравниловка), а игра актёров. Бортко удалось заманить просто глыб отечественного кинематографа: Евстигнеева, Русланову, а мало известный на тот момент Владимир Толоконников прославился ролью Шарикова. Можно сказать, что это была только его роль, никого другого в ней уже и не представить. Она за ним и закрепилась, несмотря на другие его великолепные работы, Толоконников до самой своей смерти был узнаваем именно по этой роли. Отмечу и других персонажей. Например, Швондера. Сказать, что Рома Карцев сыграл его великолепно, значит, ничего не сказать. Конечно, весьма сомнительна роль совкового управдома для еврея, но здесь ставка была сделана на харизму самого актёра именно не улыбчивому Карцеву роль начинающего короля люмпенов больше всех подошла. Нельзя не отметить и малоизвестную Н. Фоменко. Её эпизодическая роль мужеподобной коммунистки Вяземской не может оставить киногурмана без внимания.
В общем, всё в этом фильме хорошо. Ни к чему и не придраться. Ну а без киноляпов кино не бывает. Напротив, говорят, что чем больше киноляпов, тем качественнее кино.
