Эпохой расцвета как литературного портрета, так и портрета скульптурного и живописного был XVII век. Художники, каждый на свой лад, создавали замечательные портретные образы - величественные и великолепные (как того требовала эстетика барокко) или простые и естественные (как то диктовал заказчик или как этого хотел сам художник).
Диего Веласкес. Портрет Папы Иннокентия X
Портреты кисти Веласкеса стоят несколько в стороне от основной барочной линии портретной живописи. В них воплощен идеал, который своими корнями уходит в национальное испанское искусство. Поэтому, наверное, нигде с такой яркостью не раскрывается чисто испанское понятие "дворянская честь", как в портретах Диего Веласкеса.
Современники и потомки называли Веласкеса "главой и князем всех испанских живописцев". Получив образование в разных художественных школах, он создал свое направление, изучая натуру во всех ее проявлениях и всевозможных подробностях: oт червя и растения до человека во всех его положениях, со всеми его наклонностями и страстями. И достиг в этом той поражающей истины, которая присутствует во всех его картинах, особенно в портретах, в них он превзошел всех живописцев своей родины.
Веласкес избегал сюжетов священных, которые были не по его характеру, ему нужны были только люди, которых он изображал с чистотой непогрешительной, как будто играл трудностями формы и света. То, например, сочинит картину темную, без малейшего признака света, то ослепит одним освещением. И то, и другое выходило у него одинаково прекрасно.
Почти вся жизнь художника прошла при мадридском дворе: он был придворным живописцем короля Филиппа IV, чью семью рисовал изо дня в день. Веласкес жил его интересами, подчинялся размеренному ритму и чопорному ритуалу жизни, со всей тщательностью исполнял придворный этикет, участвовал в бесконечных церемониях, охотах и празднествах. Но он не поддался (как этого можно было бы ожидать, будь на его месте другой человек) давлению среды, в условиях которой гибли многие таланты, Веласкес заставил королевский двор считаться со своим взглядом на жизнь.
В 1650 году Веласкес по поручению короля поехал в Рим, чтобы закупить в "вечном городе", а также в Венеции статуи и картины и снять слепки с антиков для создания в Мадриде живописной и скульптурной академии. И здесь Веласкес впервые увидел римского папу Иннокентия X. Как пишет искусствовед М. Дмитриенко, "...острый взгляд художника сразу охватил все. В глубине комнаты, стены которой были обтянуты красной материей, стоял золоченый трон, над которым возвышался красный балдахин. На троне восседал 76-летний наместник бога на земле. Это его грозное имя заставляло трепетать, это он отправлял на костры инквизиции сотни непокорных, осмелившихся протестовать против засилья церкви или восставать против заповедей, запрещающих человеку мыслить. Его папским именем покрывались страшные злодеяния, но сам он считался непогрешимым".
И все же невозможно было оторвать взгляда от Иннокентия X. Белоснежная ряса, обшитая тончайшими кружевами, способными вызвать зависть любой модницы, спадала с его колен. Поверх нее была накинута малиновая атласная сутана, мягкие складки которой охватывали старческие плечи и руки. На голове красовалась красная скуфья.
Но особенно поражало лицо. Рыхлое, оно теперь казалось бледно-серым от обилия окружавших его красных тонов. Реденькие бородка и усы, широко растянутый рот с тонкими губами, мясистый крупный нос, немного загнутый книзу... И совсем не старческие, глубоко сидящие, небольшие ярко-голубые глаза с пронзительным, устремленным на вошедшего художника взглядом. Его выхоленные руки, унизанные перстнями, покоились на поручнях кресла.
Веласкес осознавал вставшие перед ним трудности. Как, например, отказаться в портрете папы от традиционных канонов и условной парадности? Десятки книг были написаны об условностях при изображении главы католической церкви. Великие мастера кисти не раз писали пап, но и они не сочли возможным отклониться от установленных правил. Владыка должен быть изображен сидящим на троне - он ни перед кем не встает. Наряд его составляет обязательная белая ряса, красная сутана и красная скуфья. От художников требовали, чтобы портрет был величественным, чтобы каждый видел в папе главу церкви - святейшего из живущих на земле.
Но должен ли и смеет ли художник показывать внутренний мир папы? Веласкесу казалось, что обязан. Он видел портреты многих пап кисти Рафаэля, Караваджо и других великих мастеров. Но в них он чувствовал явную недосказанность, а порой и полнейшую идеализацию образов. И только Тициан, его любимый маэстро, смог показать папу Павла III хищным стариком, достойным обитателем Ватикана.
Вторично Веласкес увидел папу Иннокентия X случайно. Художнику разрешили посещать Ватикан для ознакомления с картинами, которые хранились в его дворцах, и он проводил там целые дни. В один из дней он увидел, как в нескольких шагах от окна по аллее шел папа. Его сутана из белого сукна развевалась, белая пелерина за спиной поднялась и была похожей на крылья. Белый пояс с вышитыми на концах золотыми ключами хлопал по коленям, на туфлях из красного бархата поблескивали такие же ключи.
Но как изменились лицо и фигура старика! Он был наедине с собой, и никакую роль ему не нужно было играть. Куда девались жесткость и холодность, подозрительность и пронзительность взгляда! Папа был угнетен и чем-то подавлен, видно, и его волновали мирские дела.
Два совершенно разных впечатления были теперь у Веласкеса, а через несколько дней уже весь Рим говорил о новом произведении испанца. На портрете Иннокентий X был изображен таким, каким художник увидел его в первое посещение. Сильное энергичное лицо папы, отличавшегося большой подозрительностью, художник подчеркивает лишь изображением основных линий. При написании портрета Веласкес сознательно сузил колористическую гамму, она построена на сочетании лишь двух тонов - красного и белого. На полотне преобладали красно-малиновые краски, но красный цвет был так глубок и ярок, что трудно было себе представить существование такого бесконечного богатства и разнообразия его оттенков. Недаром на работу Веласкеса стекались смотреть художники со всех концов Рима. Знатоки и ценители искусства заявляли: "Все созданное в прошлом и настоящем было лишь рисованием, и только это сама правда".
Портрет изумил всех видевших его. От работ такого класса уже отвыкли, хотя в то время в Риме подвизалось немало мастеров. Но портрет испанца Веласкеса не только выдержал сравнение с самыми выдающимися произведениями прославленных мастеров, но (по мнению некоторых) превосходил их силой характеристики, мощью живописи и той высшей правдой искусства, когда оно оставляет позади силу самой жизни.
Жутко выделялось некрасивое, с грубыми чертами лицо блюстителя престола святого Петра. Страшные багровые блики играли на нем, просвечивая реденькую бородку. Четко выделялись наряду с красными тонами белые краски сутаны, воротника, манжет. А в левой руке папы белело письмо с надписью: "Наисвятейшему папе Иннокентию X Диего де Сильва Веласкес, придворный живописец его величества, короля католического".
Веласкес завоевал итальянские сердца, Рим был покорен испанцем. По словам Антонио Паломино, "произведение кисти Веласкеса вызывало удивление в Риме, многие его копировали, чтобы учиться и любоваться им как чудом".
Когда Иннокентий X увидел свой портрет, он долго молча смотрел на него, а затем произнес всего два слова: "Troppo vero!", которые впоследствии стали классическими - "Слишком правдиво!". Что было в этих словах? Горечь и сожаление? Или восхищение мастерством художника, сумевшего увидеть невидимое и понять сокровенное?
На следующий день, когда портрет был поднесен папе в дар, Веласкес получил необычно щедрую награду - массивную золотую нагрудную цепь с миниатюрным портретом Иннокентия X в медальоне, осыпанном самоцветами.
"Сто великих картин" Н. A. Иoнина, издательство "Вече", 2002 г.
Дие́го Родри́гес де Си́льва-и-Вела́скес (6 июня 1599, Севилья — 6 августа 1660, Мадрид) — испанский художник, величайший представитель золотого века испанской живописи.
Искусство славится красотой, но и уродства в нем достаточно, даже в работах самых известных художников. Не говоря уж о крови, кишках и экзистенциальном ужасе. Итак, представляем вам 13 жутких картин!
1. «Фигура с мясом», Фрэнсис Бэкон (1954). Картина - аллюзия на портрет папы Иннокентия X авторства Диего Веласкеса.
2. «Несколько маленьких щипков», Фрида Кало (1935). Эта картина основана на газетной новости о том, как мужчина убил свою подругу, 20 раз ударив ее ножом. Когда его допрашивали, он сказал: «Я лишь немного ущипнул ее!»
3. «Лицо войны», Сальвадор Дали (1940). Это самое страшное сюрреалистичное произведение Дали, написанное сразу после окончания испанской гражданской войны.
4. «Сатурн, пожирающий своего сына», Франсиско Гойя (1819-1823). Основана на греческом мифе о Кроне, поедающем своих детей, чтобы они не свергли его (один из них выжил и поступил именно так - ну, знаете Зевса). Это одно из полотен, которые Гойя написал прямо на стенах своего дома.
5. «Ребенок с игрушечной гранатой», Диана Арбус (1962). Многие из работ Арбус пугают, но эта особенно страшна. Диана ходила вокруг ребенка, Колина Вуда, и засняла его в момент, когда ему это надоело. «Делайте уже фото!» - закричал он.
6. «Юдифь и Олоферн», Караваджо (1598-1599). Эту сцену рисовали многие художники, но нам кажется, что картина Караваджо - самая страшная.
7. Густав Климт (1901). Обратите внимание на Тифона, самого страшного монстра в греческой мифологии, и человекоподобные существа: они воплощают собой болезнь, безумие, смерть (слева), распущенность, сладострастие и чрезмерность (справа).
8. «Тысяча лет», Дэмьен Херст (1990). Что бы вы ни думали про Херста, он, во-первых, известен, а во-вторых, ужасающ, потому он в списке. Это картина о жизненных циклах: мухи откладывают яйца в отрезанной коровьей голове, яйца превращаются в личинки и снова умирают от мухобойки.
9. «Любовники», Рене Магритт (1928). Вы с бойфрендом переоделись на Хеллоуин и решили, что, если вы никого не видите, вас тоже никто не видит.
10. «Без названия #140», Синди Шерман (1985). Почти все ее работы страшны, но это, наверное, самая ужасная.
11. «Яйцо», Альфред Кубин (1901-1902). Символист Кубин был одержим женским телом как телом одновременно жертвы и агрессора и зачастую рисовал смерть и беременность вместе.
12. «Самоубийство», Энди Уорхол (1964). В начале 60-х Уорхол стал интересоваться всякими ужасами. Это работа из серии «Смерть и катастрофа».
13. «Три этюда к фигурам у подножия распятия», Фрэнсис Бэкон (1944). Извините, снова Бэкон. От этой картины становится не по себе. Бэкон был одержим религиозными мотивами и иконографией и планировал изобразить сцену распятия целиком. Этот триптих - его первая зрелая работа.
Понравилось? Хотите быть в курсе обновлений? Подписывайтесь на нашу страницу в
Вид экспозиции выставки «Фрэнсис Бэкон и наследие прошлого» в Государственном Эрмитаже. Фото: © Валерий Зубаров, courtesy Государственный Эрмитаж
Выставка одного из главных классиков живописи ХХ века Фрэнсиса Бэкона в Государственном Эрмитаже названа «Фрэнсис Бэкон и наследие прошлого» — и вторая часть названия здесь не менее (а возможно, и более) важна, чем первая. Эрмитаж совместно с Центром изобразительных искусств Сейнсбери представил не ретроспективу Бэкона, а выставку-исследование, раскрывающую исторические корни бэконовской пластики, коннотации с искусством от древних Египта и Греции до раннего модернизма. Они особенно важны, если вспомнить, что Бэкон не имел никакого художественного образования и своими учителями считал Микеланджело, Рембрандта, Тициана, Энгра и Веласкеса. На эрмитажной выставке Бэкон предстает не новатором-самородком, а эрудитом-знатоком истории искусства, тщательно изучавшим и маниакально перерабатывавшим ее. Доказательство тому — десятки книг и альбомов по старому искусству из собственной библиотеки художника, привезенные в Петербург. К каждой работе Бэкона приведена визуальная рифма из других веков: иногда — непосредственные источники вдохновения художника (как, например, «Портрет (Папа Иннокентий X)» Веласкеса: папские портреты Бэкона являются прямыми репликами на эту картину), иногда — менее очевидные пластические и смысловые параллели. Это выставка не только о Бэконе, но о взаимосвязях и взаимовлияниях, о старом и новом искусстве как единой неразрывной ткани.
Вид экспозиции выставки «Фрэнсис Бэкон и наследие прошлого» с картиной Фрэнсиса Бэкона «Распятие». Источник: instagram.com/grechkoyy
1. Фрэнсис Бэкон. Распятие. 1933
Одна из первых работ Бэкона, обратившая на себя внимание критиков. Распяленная бычья туша, кричащая резким белым из мути серо-синего фона, была создана молодым Бэконом под влиянием Пикассо (а кто в 1930-е избежал влияния Пикассо?) и стала первой из его многочисленных штудий темы распятия, которую сам художник считал «самым подходящим сюжетом для выражения человеческих чувств».
Рифмы: два таких же темных холста: «Распятие» Алонсо Кано (около 1636-1638) и «Несение креста» Тициана (около 1566-1570).
Вид экспозиции выставки «Фрэнсис Бэкон и наследие прошлого» с картиной Фрэнсиса Бэкона «Папа I — Этюд по “Портрету папы Иннокентия X” Веласкеса». Источник: instagram.com/ryazantseva_k
2. Фрэнсис Бэкон. Папа I — Этюд по «Портрету папы Иннокентия X» Веласкеса. 1951
Портрет папы Иннокентия Х кисти Веласкеса был мороком, счастьем и проклятием Бэкона. Бэкон был буквально одержим этой картиной много лет, считал, что «это один из величайших из когда-либо написанных портретов», и признавался, что был «просто помешан на папе, потому что он буквально преследовал меня, порождая самые противоречивые чувства и затрагивая разные области. <…> Я думаю, все дело в его великолепных красках».
Рифмы: разумеется, он сам. «Портрет папы Иннокентия Х» Диего Веласкеса (1650) из собрания галереи Дориа-Памфили в Риме и погрудная версия этого же портрета, предоставленная Эрмитажу его нынешним владельцем — маркизом Дуро (Английское наследие, Музей Веллингтона, Эпсли-Хаус, Лондон).
Вид экспозиции выставки «Фрэнсис Бэкон и наследие прошлого» с «Головой юноши (фрагмент группы “Гибель Лаокоона и его сыновей”)» (слева) и картиной Фрэнсиса Бэкона «Этюд головы кричащего папы». Источник: instagram.com/eugrafic
3. Фрэнсис Бэкон. Этюд головы кричащего папы. 1952
«Папская» серия — самая воспроизводимая у Бэкона, а тему крика, ужаса и катастрофы он сам возводил к своим впечатлениям от сцены на одесской лестнице из поразившего его фильма Эйзенштейна «Броненосец “Потемкин”», а еще от одной «очень красивой, раскрашенной вручную книги о заболеваниях полости рта». Бэкон ставил себе целью создать «лучшее изображение человеческого крика», и кричащих портретов у него много, но сам он признавал, что переплюнуть Эйзенштейна ему так и не удалось.
Рифма: Голова юноши. Фрагмент группы «Гибель Лаокоона и его сыновей» (римская копия конца II в. с греческого оригинала Агесандра, Афинодора и Полидора, II в. до н. э. Родосская школа).
Вид экспозиции выставки «Фрэнсис Бэкон и наследие прошлого» с картиной Фрэнсиса Бэкона «Этюд обнаженного». Источник: instagram.com/ekaterinache
4. Фрэнсис Бэкон. Этюд обнаженного. 1952-1953
Вытянутая, напряженная фигура в схематично обозначенном кубе — свидетельство увлеченности Бэкона анатомией, почти прозекторски точного и в то же время страстного исследования человеческого тела. Как обычно у Бэкона, из-под холодности рисунка бьет такой фонтан эмоций, что и анатомическая штудия приобретает масштаб трагедии.
Рифмы: мужскому телу у Бэкона противопоставлены многочисленные женские спины из истории искусства: «Грешница (Окаянная). Этюд» Огюста Родена (конец XIX века); «Стоящая обнаженная. Катя (Сломанная талия)» Анри Матисса (отливка — 1958); «Женщина, расчесывающая волосы» Эдгара Дега (1886).
Вид экспозиции выставки «Фрэнсис Бэкон и наследие прошлого» с картинами Фрэнсиса Бэкона «Портрет Р. Дж. Сейнсбери (Роберт Сейнсбери)» (слева) и «Портрет Лизы». Источник: instagram.com/ame_ak
5. Фрэнсис Бэкон. «Портрет Р. Дж. Сейнсбери (Роберт Сейнсбери)» (1955) и «Портрет Лизы» (1957)
Роберт и Лиза Сейнсбери в 1955 году стали патронами Бэкона, коллекционировали его работы — сейчас, после смерти супругов, при Университете Восточной Англии функционирует центр изобразительных искусств их имени, ставший партнером Эрмитажа в создании этой выставки. Бэкон, обычно не писавший по заказу, сделал портреты обоих своих меценатов по их просьбе; эти работы отличает большая, чем обычно у Бэкона, доля реализма.
Рифмы: в пандан Бэкону идут два величайших в истории искусства портрета: «Старик-еврей в кресле (Портрет старика-еврея)» и «Старушка в кресле (Протрет старушки)» (обе — 1654) Рембрандта Харменса ван Рейна.
Вид экспозиции выставки «Фрэнсис Бэкон и наследие прошлого» с картиной Фрэнсиса Бэкона «Этюд к портрету II (по прижизненной маске Уильяма Блейка)». Источник: instagram.com/annazgonnik
6. Фрэнсис Бэкон. Этюд к портрету II (по прижизненной маске Уильяма Блейка). 1955
Маска Блейка была одним из фетишей Бэкона: он впервые увидел ее в Национальной портретной галерее в Лондоне, потом собирал ее фотографии, а потом приобрел и слепок. Маска как медиация, соединяющая живое и мертвое, — что могло быть более соблазнительным для художника.
Рифмы: маски с египетских саркофагов; безглазый бронзовый «Портрет римлянина» (40-е годы I в. до н. э.)
Вид экспозиции выставки «Фрэнсис Бэкон и наследие прошлого» с картиной Винсента Ван Гога «Утро. Отправление на работу (Подражание Милле)» (слева) и Фрэнсиса Бэкона «Этюд к портрету Ван Гога IV».
Поделиться с друзьями: Когда знаменитый испанский художник Диего Веласкес закончил работу над портретом римского папы Иннокентия X, тот, пораженный увиденным, смутился и несколько раз повторил: «Слишком правдоподобно! Слишком правдоподобно!» Именно этой фразой в первую очередь Иннокентий X и известен любителям истории. Ученые же знают папу еще и как коррупционера, назначавшего своих родственников на ответственные посты в Ватикане.
Одним из лучших агентов Мазарини в Риме в то время считался некий Альберто Меркати - священник, генуэзец по происхождению. Люди Мазарини завербовали его, когда Меркати был членом папской нунциатуры во Франции. По возвращении в Рим он сумел войти в число приближенных кардинала Панчироли и был направлен в Государственную канцелярию в качестве эксперта по французским делам. С 1647 по 1650 год через руки Меркати прошло большое количество документов, имевших отношение к Франции. Джулио Мазарини немедленно знакомился с важными бумагами - с помощью хитроумной системы связных. Одной из раскрытых Альберто Меркати операций Священного Альянса была так называемая Фронда. В этом движении участвовали знатнейшие дворяне-католики, коих Мазарини обложил огромными налогами. Деньги же в конечном итоге оказывались в сундуках самого кардинала и преданных ему людей - всякий раз с личного благословения королевы-регентши Анны Австрийской. Многие примкнувшие к Фронде депутаты ассамблеи не желали признавать новые налоги без одобрения их парламентом. Кроме того, знать требовала, чтобы ни один подданный короля не мог задерживаться более чем на 24 часа - за это время арестованного должны были допросить и передать в руки судей.
Охота на «крота»
Из одного документа Альберто Меркати стало известно, что Ватикан и лично папа Иннокентий X принимают участие в заговоре против Мазарани.
Меркати - «крот», как ныне принято называть агентов подобного рода - решил с помощью некого швейцарского гвардейца из охраны понтифика переправить Мазарини экстренное сообщение. Но охваченного беспорядками Парижа оно так и не достигло. Шифрованное письмо было перехвачено монахами из «Черного Ордена». На следующий день тело папского гвардейца с отрубленными руками обнаружили свешивающимся с одного из римских мостов. К одежде убитого был прикреплен кусочек черной ткани с двумя красными полосками крест-накрест - символом «Черного Ордена».
Майдалькини очень хотелось изловить умело скрывающегося «крота». Наконец «Черный Орден» в начале сентября 1652 года вышел на Альберто Меркати. И вот этот блистательный шпион был найден повешенным в своем доме в Риме. В рот несчастному убийцы вложили такой же, как в случае с гвардейцем, кусочек черной ткани. Ходили слухи, что перед смертью Меркати обвинил кардинала Панчироли в том, что тот приказывал ему снабжать информацией кардинала Мазарини, но этот факт не удалось доказать.
Когда звезда закатилась
Панчироли к тому времени уже не было в живых. Он умер годом раньше. Его преемником стал кардинал Фабио Киджи, будущий папа Александр VII, который желал взять в свои руки бразды правления Ватиканом, в том числе и Священным Альянсом. Майдалькини стояла на его пути, но после вмешательства самого Иннокентия X властолюбивому Киджи удалось заключить с Олимпией некий договор, согласно которому ему на некоторое время запрещалось вмешательство в дела Священного Альянса, но разрешалось контролировать деятельность зловещего «Черного Ордена».
Столь добрый к своим родственникам папа Иннокентий X умер 7 января 1655 года в возрасте 81 года. Его тело в течение нескольких часов было выставлено в базилике Святого Петра, но так как никто не торопился устраивать понтифику пышное погребение, останки Иннокентия X перенесли в темное помещение, в котором рабочие хранили свои инструменты. Олимпия Майдалькини, одна из богатейших женщин Рима, явно не желала нести расходы по похоронам человека, которому она была обязана своим высоким положением,и объявила себя бедствующей. В конечном итоге Иннокентию X приготовили скромную могилу в церкви Святой Инессы, на шумной площади Навоны.
"Генеральша" Олимпия Майдалькини
После четырехмесячного конклава новым папой под именем Александр VII стал кардинал Фабио Киджи. Человек этот предпочитал все решения принимать самостоятельно - он задумал реформировать всю Римскую курию, включая секретные службы. Александр VII заставил Олимпию Майдалькини сначала вернуть руководство «Черным Орденом» Священному Альянсу, а затем и вовсе ликвидировал эту таинственную организацию. В обмен на весьма солидную сумму денег Олимпия отказалась также и от политической деятельности, удалившись в свою римскую резиденцию, где провела остаток жизни вплоть до своей смерти в 1657 году в 74-летнем возрасте.
Эпохой расцвета как литературного портрета, так и портрета скульптурного и живописного был XVII век. Художники, каждый на свой лад, создавали замечательные портретные образы - величественные и великолепные (как того требовала эстетика барокко) или простые и естественные (как то диктовал заказчик или как этого хотел сам художник).
Портреты кисти Веласкеса стоят несколько в стороне от основной барочной линии портретной живописи. В них воплощен идеал, который своими корнями уходит в национальное испанское искусство. Поэтому, наверное, нигде с такой яркостью не раскрывается чисто испанское понятие "дворянская честь", как в портретах Диего Веласкеса.
Современники и потомки называли Веласкеса "главой и князем всех испанских живописцев". Получив образование в разных художественных школах, он создал свое направление, изучая натуру во всех ее проявлениях и всевозможных подробностях: oi червя и растения до человека во всех его положениях, со всеми его наклонностями и страстями. И достиг в этом той поражающей истины, которая присутствует во всех его картинах, особенно в портретах, в них он превзошел всех живописцев своей родины.
Веласкес избегал сюжетов священных, которые были не по его характеру, ему нужны были только люди, которых он изображал с чистотой непогрешительной, как будто играл трудностями формы и света. То, например, сочинит картину темную, без малейшего признака света, то ослепит одним освещением. И то, и другое выходило у него одинаково прекрасно.
Почти вся жизнь художника прошла при мадридском дворе: он был придворным живописцем короля Филиппа IV, чью семью рисовал изо дня в день. Веласкес жил его интересами, подчинялся размеренному ритму и чопорному ритуалу жизни, со всей тщательностью исполнял придворный этикет, участвовал в бесконечных церемониях, охотах и празднествах. Но он не поддался (как этого можно было бы ожидать, будь на его месте другой человек) давлению среды, в условиях которой гибли многие таланты, Веласкес заставил королевский двор считаться со своим взглядом на жизнь.
В 1650 году Веласкес по поручению короля поехал в Рим, чтобы закупить в "вечном городе", а также в Венеции статуи и картины и снять слепки с антиков для создания в Мадриде живописной и скульптурной академии. И здесь Веласкес впервые увидел римского папу Иннокентия X. Как пишет искусствовед М. Дмитриенко, "...острый взгляд художника сразу охватил все. В глубине комнаты, стены которой были обтянуты красной материей, стоял золоченый трон, над которым возвышался красный балдахин. На троне восседал 76-летний наместник бога на земле. Это его грозное имя заставляло трепетать, это он отправлял на костры инквизиции сотни непокорных, осмелившихся протестовать против засилья церкви или восставать против заповедей, запрещающих человеку мыслить. Его папским именем покрывались страшные злодеяния, но сам он считался непогрешимым".
И все же невозможно было оторвать взгляда от Иннокентия X. Белоснежная ряса, обшитая тончайшими кружевами, способными вызвать зависть любой модницы, спадала с его колен. Поверх нее была накинута малиновая атласная сутана, мягкие складки которой охватывали старческие плечи и руки. На голове красовалась красная скуфья.
Но особенно поражало лицо. Рыхлое, оно теперь казалось бледно-серым от обилия окружавших его красных тонов. Реденькие бородка и усы, широко растянутый рот с тонкими губами, мясистый крупный нос, немного загнутый книзу... И совсем не старческие, глубоко сидящие, небольшие ярко-голубые глаза с пронзительным, устремленным на вошедшего художника взглядом. Его выхоленные руки, унизанные перстнями, покоились на поручнях кресла.
Веласкес осознавал вставшие перед ним трудности. Как, например, отказаться в портрете папы от традиционных канонов и условной парадности? Десятки книг были написаны об условностях при изображении главы католической церкви. Великие мастера кисти не раз писали пап, но и они не сочли возможным отклониться от установленных правил. Владыка должен быть изображен сидящим на троне - он ни перед кем не встает. Наряд его составляет обязательная белая ряса, красная сутана и красная скуфья. От художников требовали, чтобы портрет был величественным, чтобы каждый видел в папе главу церкви - святейшего из живущих на земле.
Но должен ли и смеет ли художник показывать внутренний мир папы? Веласкесу казалось, что обязан. Он видел портреты многих пап кисти Рафаэля, Караваджо и других великих мастеров. Но в них он чувствовал явную недосказанность, а порой и полнейшую идеализацию образов. И только Тициан, его любимый маэстро, смог показать папу Павла III хищным стариком, достойным обитателем Ватикана.
Вторично Веласкес увидел папу Иннокентия X случайно. Художнику разрешили посещать Ватикан для ознакомления с картинами, которые хранились в его дворцах, и он проводил там целые дни. В один из дней он увидел, как в нескольких шагах от окна по аллее шел папа. Его сутана из белого сукна развевалась, белая пелерина за спиной поднялась и была похожей на крылья. Белый пояс с вышитыми на концах золотыми ключами хлопал по коленям, на туфлях из красного бархата поблескивали такие же ключи.
Но как изменились лицо и фигура старика! Он был наедине с собой, и никакую роль ему не нужно было играть. Куда девались жесткость и холодность, подозрительность и пронзительность взгляда! Папа был угнетен и чем-то подавлен, видно, и его волновали мирские дела.
Два совершенно разных впечатления были теперь у Веласкеса, а через несколько дней уже весь Рим говорил о новом произведении испанца. На портрете Иннокентий X был изображен таким, каким художник увидел его в первое посещение. Сильное энергичное лицо папы, отличавшегося большой подозрительностью, художник подчеркивает лишь изображением основных линий. При написании портрета Веласкес сознательно сузил колористическую гамму, она построена на сочетании лишь двух тонов - красного и белого. На полотне преобладали красно-малиновые краски, но красный цвет был так глубок и ярок, что трудно было себе представить существование такого бесконечного богатства и разнообразия его оттенков. Недаром на работу Веласкеса стекались смотреть художники со всех концов Рима. Знатоки и ценители искусства заявляли: "Все созданное в прошлом и настоящем было лишь рисованием, и только это сама правда".
Портрет изумил всех видевших его. От работ такого класса уже отвыкли, хотя в то время в Риме подвизалось немало мастеров. Но портрет испанца Веласкеса не только выдержал сравнение с самыми выдающимися произведениями прославленных мастеров, но (по мнению некоторых) превосходил их силой характеристики, мощью живописи и той высшей правдой искусства, когда оно оставляет позади силу самой жизни.
Жутко выделялось блюстителя престола святого Петра. Страшные багровые блики играли на нем, просвечивая реденькую бородку. Четко выделялись наряду с красными тонами белые краски сутаны, воротника, манжет. А в левой руке папы белело письмо с надписью: "Наисвятейшему папе Иннокентию X Диего де Сильва Веласкес, придворный живописец его величества, короля католического".
Веласкес завоевал итальянские сердца, Рим был покорен испанцем. По словам Антонио Паломино, "произведение кисти Веласкеса вызывало удивление в Риме, многие его копировали, чтобы учиться и любоваться им как чудом".
Когда Иннокентий X увидел свой портрет, он долго молча смотрел на него, а затем произнес всего два слова: "Troppo vero!", которые впоследствии стали классическими - "Слишком правдиво!". Что было в этих словах? Горечь и сожаление? Или восхищение мастерством художника, сумевшего увидеть невидимое и понять сокровенное?
На следующий день, когда портрет был поднесен папе в дар, Веласкес получил необычно щедрую награду - массивную золотую нагрудную цепь с миниатюрным портретом Иннокентия X в медальоне, осыпанном самоцветами.
