Макияж. Уход за волосами. Уход за кожей

Soukhotine (née Tolstaya) T.

4/16 октября (на могиле – 17 октября) 1864 (Ясная Поляна Тульской губ.) – 21 сентября 1950 (Рим). Живописец, график, художник книги и педагог, общественный деятель, мемуарист.

Второй ребенок и старшая дочь Льва Николаевича Толстого и Софьи Андреевны Толстой (урожд. Берс); сестра скульптора и литератора Льва Львовича Толстого.

В детстве увлеклась рисованием под впечатлением от работы И. Н. Крамского над портретом отца. Рисовала пейзажи Ясной Поляны, портреты родных и друзей отца, местных крестьян. В 1881 поселилась с родителями в Москве, в Хамовниках. В 1882 поступила в МУЖВЗ, училась, с перерывами, 15 лет. С 1885 работала в созданном по инициативе отца издательстве «Посредник». Оформляла детские книжки, подготовила к изданию альбомы русских и французских художников, позднее возглавляла художественную часть издательства.

Профессиональным художником себя не считала, но возвращалась к живописи в течение всей жизни и поддерживала тесные связи с художниками. Исполнила более 300 живописных и графических работ, из которых особую ценность представляет галерея портретов отца в разные годы жизни. Ее творческие способности ценили многие художники, посещавшие Ясную Поляну: Н. Н. Ге, В. Г. Перов, Н. А. Касаткин, И. М. Прянишников, Л. О. Пастернак; ее близким другом был И. Е. Репин.

В 1899 вышла замуж за тульского помещика, действительного статского советника, позднее депутата 1-й Государственной думы Михаила Сергеевича Сухотина (1850–1914). Летом 1914, после смерти мужа, вернулась в Ясную Поляну и в дальнейшем направила свою деятельность на пропаганду и сохранение литературного наследия отца. Вместе с матерью, младшей сестрой Александрой и старшим братом Сергеем занималась созданием музеев Л. Н. Толстого. В 1919 по их просьбе управление имением взяло на себя «Просветительское общество “Ясная Поляна” в память Толстого», созданное в Туле в 1917. В декабре 1919 стала хранителем музея в Ясной Поляне, сменив в этой должности Александру, которая была арестована ЧК по делу так называемого «Тактического центра». В 1921, после возвращения сестры из лагеря, жила в Москве, где также участвовала в создании музеев Л. Н. Толстого; в 1923 была назначена заведующей Толстовским Музеем на Пречистенке, а в 1924, после его объединения с домом Толстых в Хамовниках, стала директором объединенного музея. В 1923 выпустила книгу «Друзья и гости Ясной Поляны». В те же годы открыла в Москве детскую художественную школу.

27 марта 1925 с дочерью Татьяной (Сухотина-Альбертини,1905–1996) выехала за границу по командировке Наркомпроса для чтения лекций об отце. Через Прагу попала во Францию. В 1926–1929 жила в Париже. Читала публичные лекции о творчестве Л. Н. Толстого в Сорбонне (1927), Русском студенческом христианском движении (1927, 1928), Союзе молодых поэтов и писателей (1928), Тургеневском артистическом обществе (1928, 1929), выступала с лекциями в разных городах Европы. В 1928 возглавила комитет по празднованию 100-летия со дня рождения писателя.

В июне 1929 открыла и возглавила в Париже Русскую художественную академию, в которой преподавали М. В. Добужинский, К. А. Коровин, И. Я. Билибин, Б. Д. Григорьев, Н. Д. Миллиоти и др.; сама вела уроки рисования для детей. В конце 1930 академия закрылась из-за финансовых трудностей.

В 1930 переехала в Рим к дочери, которая вышла замуж за итальянского юриста Л. Альбертини. Жила на via di Porta Pinciana 36. Собирала материалы о жизни отца, писала статьи и воспоминания, печаталась во французских и итальянских журналах. Продолжала вести дневник, начатый ею в 14 лет (первая публикация дневника состоялась после ее смерти в 1950 в Лондоне на английском языке; в СССР фрагменты дневниковых записей публиковались с 1973). С 1939 участвовала в работе международного благотворительного Толстовского фонда.

Похоронена на римском некатолическом кладбище Тестаччо (Testaccio). Завещала Институту славяноведения в Париже книги, архив рукописей и фотографий Л. Н. Толстого (в 1952 в Институте был основан Музей-библиотека Л. Н. Толстого). В 1950 часть архива перешла в дар Дому-музею Л. Н. Толстого в Москве; там же хранятся многие ее произведения.

Ее портреты написали И. Е. Репин (1893), Л. О. Пастернак («Л. Н. Толстой в кругу семьи», 1902; «Л. Н. Толстой с дочерью Татьяной Львовной среди крестьян», 1903) и Н. Д. Миллиоти (1932).

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая Дневник

М.: Современник, 1979.

OCR Ловецкая Т. Ю.

От составителя

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая вела Дневник с четырнадцати лет: первая запись сделана ею 28 октября 1878 года в Ясной Поляне {Первая страница Дневника не сохранилась. Возможно, что 28 октября – не первый, а второй или третий день записей.}, последняя -13 декабря 1932 года в Риме {Даты указываются до 1918 года – по старому стилю, после 1918 г., как у Татьяны Львовны,- двойные, во время ее пребывания за границей – по новому стилю.}. И за эти пятьдесят четыре года через все записи проходит любовь старшей дочери к отцу и ответное его чувство. "За всю мою жизнь то особенно сильное чувство любви и благоговения, которое я испытывала к отцу,- писала Татьяна Львовна,- никогда не ослабевало. И по тому, что я сама помню, и по тому, что мне рассказывали, и он особенно нежно всегда ко мне относился" {Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. М., 1976, с. 48.}. Дневник ее, писанный о себе и для себя, проигрывая иногда в полноте и обстоятельности, много выигрывает в искренности и непосредственности. "Если кто-нибудь, когда-нибудь прочтет мой дневник,- заносит она на страницы своей тетради 29 мая 1882 года,- то не осуждайте меня, что я пишу такой вздор и так несвязно. Я пишу все то, что мне только в голову приходит, и искренне надеюсь, что никто, никогда его не прочтет".

Как хорошо, что это не сбылось! Дневник ее много дает читателю для постижения эпохи, среды, быта семьи Толстых и, конечно, главное, сведения, о самом гениальном писателе. Не говоря уж о том, что письма, им написанные, ряд событий, приезды его, отъезды – точно и правильно датируются на основании ее свидетельств.

За первые годы Дневник ее написан по-детски, кратко. О Толстом всего восемнадцать упоминаний, но и они характерны: Лев Николаевич еще страстный охотник, сторонится "светских" знакомых Софьи Андреевны в Туле, "не любит лекарств и никогда, ничем не лечится" {Дневник. Запись 5 января 1879 г.}.

Внутренняя, душевная жизнь отца пока еще незаметна для пятнадцатилетней дочери его.

Дневник молодости более обширен; внимание се главным образом сосредоточено на личной жизни: светских развлечениях, веселье, небольших романах. Но в ней уже постепенно, неуклонно, вполне осознанно начинается внутреннее сближение с отцом, тот процесс, который так искренне отражен на страницах Дневника.

Еще в 1909-1915 годах первый биограф Л. Н. Толстого – П. И. Бирюков, как он пишет в своем предисловии к третьему тому биографии писателя, включил (с разрешения Татьяны Львовны) большие выдержки из ее Дневника (описание, работы с отцом "на голоде", поездку в Петербург к Победоносцеву) в свою книгу, которая вышла в 1921 году на русском языке в Берлине в издательстве И. П. Ладыжникова, а через год была переиздана в Москве {Бирюков П. И. Биография Л. Н. Толстого, Т. III. M., Госиздат, 1922}. Немного позднее описание ее встречи с Победоносцевым перепечатано в кн.: "Толстой. Памятники творчества и жизни. 3". М., 1923, с. 62-72.

Вскоре после смерти Татьяны Львовны (она скончалась в Риме 21 сентября 1950 года) Дневник был издан отдельной книгой (не целиком):

1) на английском языке в Лондоне, 1950, изд-во Harwill Press.

2) тоже на английском языке, в Нью-Йорке, 1951: "The Tolstoy home. Diaries of Т. Sukhotin-Tolstoy". Columbia University Press.

3) на французском языке с предисловием Андрэ Моруа в 1953 г. Tatiana Tolstoi: Journal. Изд-во Plon. Paris.

В предисловии (стр. X) А. Моруа писал: "Т. Л. Сухотина-Толстая, из скромности, никогда не собиралась печатать свой дневник, начатый ею в 14 лег. Один из ее друзей, писатель и философ {Вячеслав Иванов, поэт-символист.}, прочитал случайно ее дневник и стал настаивать на его издании. Она согласилась, потому что главным делом своей жизни считала сохранение и распространение идей отца. А Дневник мог этому способствовать. Но она робела и смущалась при мысли, что все будут читать то, что она писала для себя одной".

На русском языке Дневник Т. Л. Сухотиной-Толстой отдельным изданием не выходил ни разу. Выдержки из него Н. Н. Гусев включил в IV том своей биографии Толстого {Гусев Н. Н. Л. Н. Толстой. М., изд-во "Наука", 1970.} и пользовался им в работе над "Летописью жизни и творчества Л. Н. Толстого" {Гусев Н. Н. Летопись. М., Гослитиздат, 1960}.

Отрывки из дневника Татьяны Львовны, начиная с 1970-х годов, стали появляться в газетах и в журнале "Новый мир" {"Новый мир", 1973, No 12.}. Наиболее полная сводка всех предыдущих публикаций – в книге: Сухотина-Толстая Т. Л. "Воспоминания", М., "Художественная литература", 1976, с. 167-240.

В настоящем издании Дневник Т. Л. Сухотиной-Толстой печатается по хранящимся в Государственном музее Л. Н. Толстого в Москве подлинным тетрадям. Их всего двадцать семь: три хранились в Архиве Музея с 1925 года, когда она уехала за границу, остальные двадцать четыре переданы в дар Татьяной Михайловной Альбертини, рожд. Сухотиной, – дочерью Татьяны Львовны, живущей с семьей в Риме.

Дневники Т. Л. Толстой за 1878-1910 годы печатаются с небольшими сокращениями, которые были намечены ею самой. Вторая часть Дневника (1911-1932), когда Л. Н. Толстого уже не было в живых, вошла в настоящую книгу частично, поскольку там есть интересные данные о жизни и творчестве великого писателя.

Считаю приятным долгом принести глубокую благодарность старшему научному сотруднику Государственного музея Л. Н. Толстого, кандидату наук, Эвелине Ефимовне Зайденшнур, которая пятьдесят четыре года плодотворно работает над изучением наследия Л. Н. Толстого. Ее дружеские советы и указания немало помогли мне в работе над Дневником Татьяны Львовны. Ряд сведений о крестьянах я получила летом 1965 года в деревне Ясная Поляна от В. С. Ляпуновой, которая полжизни прожила в семье Толстых и умерла в преклонном возрасте в Ясной Поляне.

Сотрудники Отдела Фондов ГМТ – О.Е.Ершова, Т. К. Поповкина и И. В. Ильенкова – отобрали для Дневника интересные фотографии и помогли мне в датировке их; приношу им мою глубокую благодарность.

В издании сохранена стилистика и орфография автора дневника. Т. Волкова Дневник

Annotation

Старшая дочь Л. Н. Толстого начала вести дневник с четырнадцати лет и вела его всю жизнь. Своеобразная, интересная жизнь дома Толстых нашла отражение в дневнике Татьяны Львовны.

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая

От составителя

КОММЕНТАРИИ

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая

От составителя

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая вела Дневник с четырнадцати лет: первая запись сделана ею 28 октября 1878 года в Ясной Поляне, последняя -13 декабря 1932 года в Риме. И за эти пятьдесят четыре года через все записи проходит любовь старшей дочери к отцу и ответное его чувство. «За всю мою жизнь то особенно сильное чувство любви и благоговения, которое я испытывала к отцу, - писала Татьяна Львовна, - никогда не ослабевало. И по тому, что я сама помню, и по тому, что мне рассказывали, и он особенно нежно всегда ко мне относился». Дневник ее, писанный о себе и для себя, проигрывая иногда в полноте и обстоятельности, много выигрывает в искренности и непосредственности. «Если кто-нибудь, когда-нибудь прочтет мой дневник, - заносит она на страницы своей тетради 29 мая 1882 года, - то не осуждайте меня, что я пишу такой вздор и так несвязно. Я пишу все то, что мне только в голову приходит, и искренне надеюсь, что никто, никогда его не прочтет».

Как хорошо, что это не сбылось! Дневник ее много дает читателю для постижения эпохи, среды, быта семьи Толстых и, конечно, главное, сведения, о самом гениальном писателе. Не говоря уж о том, что письма, им написанные, ряд событий, приезды его, отъезды - точно и правильно датируются на основании ее свидетельств.

За первые годы Дневник ее написан по-детски, кратко. О Толстом всего восемнадцать упоминаний, но и они характерны: Лев Николаевич еще страстный охотник, сторонится «светских» знакомых Софьи Андреевны в Туле, «не любит лекарств и никогда, ничем не лечится».

Внутренняя, душевная жизнь отца пока еще незаметна для пятнадцатилетней дочери его.

Дневник молодости более обширен; внимание се главным образом сосредоточено на личной жизни: светских развлечениях, веселье, небольших романах. Но в ней уже постепенно, неуклонно, вполне осознанно начинается внутреннее сближение с отцом, тот процесс, который так искренне отражен на страницах Дневника.

Еще в 1909–1915 годах первый биограф Л. Н. Толстого - П. И. Бирюков, как он пишет в своем предисловии к третьему тому биографии писателя, включил (с разрешения Татьяны Львовны) большие выдержки из ее Дневника (описание, работы с отцом «на голоде», поездку в Петербург к Победоносцеву) в свою книгу, которая вышла в 1921 году на русском языке в Берлине в издательстве И. П. Ладыжникова, а через год была переиздана в Москве. Немного позднее описание ее встречи с Победоносцевым перепечатано в кн.: «Толстой. Памятники творчества и жизни. 3». М., 1923, с. 62–72.

Вскоре после смерти Татьяны Львовны (она скончалась в Риме 21 сентября 1950 года) Дневник был издан отдельной книгой (не целиком):

1) на английском языке в Лондоне, 1950, изд-во Harwill Press.

2) тоже на английском языке, в Нью-Йорке, 1951: «The Tolstoy home. Diaries of Т. Sukhotin-Tolstoy». Columbia University Press.

3) на французском языке с предисловием Андрэ Моруа в 1953 г. Tatiana Tolstoi: Journal. Изд-во Plon. Paris.

В предисловии (стр. X) А. Моруа писал: «Т. Л. Сухотина-Толстая, из скромности, никогда не собиралась печатать свой дневник, начатый ею в 14 лег. Один из ее друзей, писатель и философ, прочитал случайно ее дневник и стал настаивать на его издании. Она согласилась, потому что главным делом своей жизни считала сохранение и распространение идей отца. А Дневник мог этому способствовать. Но она робела и смущалась при мысли, что все будут читать то, что она писала для себя одной».

На русском языке Дневник Т. Л. Сухотиной-Толстой отдельным изданием не выходил ни разу. Выдержки из него Н. Н. Гусев включил в IV том своей биографии Толстого и пользовался им в работе над «Летописью жизни и творчества Л. Н. Толстого».

Отрывки из дневника Татьяны Львовны, начиная с 1970-х годов, стали появляться в газетах и в журнале «Новый мир». Наиболее полная сводка всех предыдущих публикаций - в книге: Сухотина-Толстая Т. Л. «Воспоминания», М., «Художественная литература», 1976, с. 167–240.

В настоящем издании Дневник Т. Л. Сухотиной-Толстой печатается по хранящимся в Государственном музее Л. Н. Толстого в Москве подлинным тетрадям. Их всего двадцать семь: три хранились в Архиве Музея с 1925 года, когда она уехала за границу, остальные двадцать четыре переданы в дар Татьяной Михайловной Альбертини, рожд. Сухотиной, - дочерью Татьяны Львовны, живущей с семьей в Риме.

Дневники Т. Л. Толстой за 1878–1910 годы печатаются с небольшими сокращениями, которые были намечены ею самой. Вторая часть Дневника (1911–1932), когда Л. Н. Толстого уже не было в живых, вошла в настоящую книгу частично, поскольку там есть интересные данные о жизни и творчестве великого писателя.

Считаю приятным долгом принести глубокую благодарность старшему научному сотруднику Государственного музея Л. Н. Толстого, кандидату...

Воспоминания, документы

«...Смиренно переживать

теперешнее смутное

ПИСЬМА ДОЧЕРИ ЛЬВА ТОЛСТОГО.

1917-1925 ГОДЫ

Татьяна Львовна Сухотина (урожд. графиня Толстая, 1864-1950) - второй ребенок в семье Толстых. Родившаяся в то время, когда Л. Н. Толстой работал над романом «Война и мир» и в семье царили мир и благополучие, Танечка росла в атмосфере любви и счастья. Еще ребенком она нежно, по-матерински заботилась о братьях и сестрах. Заметив это, Лев Николаевич писал своей родственнице, что из Танечки выйдет прекрасная женщина и мать. Именно она умела, как никто другой, примирять родителей, когда в семье возникали конфликты. В детстве у Тани обнаружилось пристрастие к рисованию, и когда Толстые переехали жить в Москву, она поступила в Училище живописи, ваяния и зодчества. Наставниками ее в разное время были Репин, Прянишников, Ге.

Сочувствуя взглядам Льва Николаевича, она помогала ему во многих делах: переписывала рукописи, отвечала на письма, хлопотала за осужденных. В доме, где было достаточно прислуги, Таня под влиянием отца приучилась сама обслуживать себя, выполнять любую работу по дому, познакомилась и с крестьянским трудом.

В тридцать пять лет Татьяна Львовна вышла замуж за человека, которого любила, притом взаимно, уже давно. Михаил Сергеевич Сухотин (1850 -1914), тульский помещик, действительный статский советник, а позднее депутат Первой Государственной Думы, к тому времени был вдовцом с шестью детьми. Замужество дочери не обрадовало родителей, не пожелавших даже присутствовать на венчании. Софья Андреевна записала в дневнике, что, когда дочь уходила в церковь, «Лев Николаевич так рыдал, как будто прощался со всем, что у него было самого дорогого в жизни» (Толстая С. А. Дневники. В 2-х тт. Т. 1. М., «Худ. лит.», 1978, с. 454).

Несмотря на все опасения и тревоги, брак оказался счастливым. У Татьяны Львовны сложились прекрасные отношения не только с мужем, но и с его детьми, а у Льва Николаевича - с зятем. В 1905 году Татьяна Львовна родила долгожданную дочь Таню.

Летом 1914 года, почти сразу после начала первой мировой войны, скончался Михаил Сергеевич Сухотин. С его смертью жизнь Татьяны Львовны резко изменилась. Дети Сухотина к тому времени были уже взрослыми и не нуждались в ее опеке. Вместе с дочерью она переехала жить к матери в Ясную Поляну.

В Ясной застал Татьяну Львовну февраль 1917 года. С надеждой, хотя и робкой, встретила она известия о событиях в Петрограде. Надежды эти разрушились еще до наступления октября. Но дочь Толстого не позволяла себе впадать в отчаяние. С 1917 по 1925 год, год отъезда из России, особенно проявился ее мужественный характер, толстовская закваска. Она возделывала огород, плела из веревок обувь, вязала платки на продажу, зарабатывала на хлеб для себя и своих близких. Вместе с матерью, сестрой Александрой Львовной и братом Сергеем Львовичем она среди всеобщей разрухи и неустроенности занималась созданием музеев Л. Н. Толстого.

Но семья Толстых была не в состоянии самостоятельно поддерживать Ясную Поляну. По их просьбе в 1919 году управление имением взяло на себя «Просветительское общество ”Ясная Поляна“ в память Толстого», созданное в Туле в 1917 году.

Хранителем яснополянского дома была назначена младшая дочь Толстых Александра Львовна, которая к тому времени уже прошла сестрою милосердия по фронтам первой мировой войны и имела боевые награды. Однако в 1919 году она жила преимущественно в Москве, где в неотапливаемом помещении Румянцевского музея, голодная, занималась разбором рукописей отца и подготовкой их к печати. В том же 1919 году Александра Львовна оказалась под следствием по делу Тактического центра, участниками которого среди прочих были С. П. Мельгунов, С. М. Леонтьев, С. Е. Трубецкой. Вина ее заключалась в том, что она была знакома с некоторыми членами Центра и несколько раз предоставляла им для собраний, в которых участия не принимала, свою квартиру в Мерзляковском переулке. Дважды подвергалась она аресту, а 16-20 августа 1920 года Верховный трибунал ВЦИК приговорил ее к заключению в концентрационном лагере сроком на три года.

Ясная Поляна осталась на попечении Татьяны Львовны. 14 декабря 1919 года она вместо сестры заняла должность хранителя. Однако эта должность не давала достаточно прав, чтобы обеспечить сохранность усадьбы, и 13 января 1920 года Т. Л. Сухотина была назначена комиссаром-хранителем.

Одновременно с работой в Ясной Поляне она принимала участие в создании музеев Толстого в Москве. В 1923 году Т. Л. Сухотина была назначена заведующей Толстовским Музеем на Пречистенке, а в 1924 году после его объединения с домом Толстых в Хамовниках стала директором музея.

Татьяна Львовна переехала жить в Москву в сентябре 1921 года, когда вернувшаяся из заключения Александра Львовна вновь стала хранителем Ясной Поляны. В Москве она открыла школу живописи и рисования, в которой сама и преподавала. Находила она время и для литературной работы. В 1923 году вышла книга Т. Л. Сухотиной «Друзья и гости Ясной Поляны».

Гражданская война, разгром имений, тяжелый быт, работа в музеях, школа живописи... Казалось бы, достаточно. Но Татьяна Львовна постоянно была занята заботами о родных, знакомых и незнакомых людях. На свои скудные средства она собирала и отправляла посылки, обивала пороги кабинетов, чтобы выхлопотать для кого-то пенсию, жилье, паек, работу...

С особыми трудностями встречалась Татьяна Львовна в своем стремлении помочь людям, подвергавшимся гонениям и неправедному суду. Множество подобных дел, в которых ей приходилось принимать участие, вынудило Татьяну Львовну в ответ на очередную просьбу оправдываться перед племянницей и объяснять (письмо к Толстой-Полевой А. И. от 3 февраля 1923 г.), почему она не может помогать всем: «Если я буду хлопотать за людей, осужденных на 2 года, да еще мне неизвестных, то у меня будут тысячи таких дел, и Калинин и Енукидзе перестанут меня принимать. Я же должна очень беречь возможность пойти к ним, чтобы хлопотать за осужденных к смертной казни». Многие вопросы ей удавалось решить благодаря тому, что она была дочерью Толстого (именно в эти годы она стала подписываться двойной фамилией: Сухотина-Толстая).

Имя великого писателя, однако, не всегда помогало защитить других, да и самих детей Толстого оно не всегда защищало. Им пришлось испытать на себе все тяготы и невзгоды того бурного времени, которое во всем его многообразии и противоречии оживает на страницах писем Татьяны Львовны Сухотиной.

27 марта 1925 года Т. Л. Сухотина вместе с дочерью уехала из России. Путь ее лежал сначала в Прагу, а затем во Францию, куда она была командирована А. В. Луначарским для чтения лекций о Л. Н. Толстом. В 1930 году ее дочь Таня вышла замуж за итальянца Леонардо Альбертини. Татьяна Львовна вслед за дочерью переехала жить в Рим, где провела остаток своих лет и скончалась в 1950 году.

В публикации использованы только документы, хранящиеся в отделе рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого. В связи с этим часть писем

Т. Л. Сухотиной печатается по черновикам и авторским копиям.

Т. Л. Сухотина - С. Л. Толстому 1

Ты хочешь знать, как в Ясной была встречена революция. Да так же, как и везде: с спокойным чувством удовлетворения.

Мужики, как всегда недоверчивые и осторожные, держатся по отношению к новой власти так, как, бывало, Филипп Родивоныч 2 , говаривавший, что «хвалить надоть погодить». Но старой власти никто не жалеет, и то, что я слышала в последнее время на деревне о царе, царице и пр., доказывало, что недовольство правительством насытило всю Россию до такой степени, что уже больше его никто терпеть не мог.

Можно старую власть искренно поблагодарить за то, что она была настолько плоха, что из-за нее нет борьбы, и поэтому революция проходит так беспримерно мирно.

Если в народе революция прошла спокойно и сдержанно, то у рабочих и железнодорожников большое волнение. На Засеке, всегда пустынной и сонной, страшное оживление: сборища, толки, жадное чтение газет. Станционный жан-

дарм - товарищ и приятель служащих - был со смехом и очень добродушно арестован, или, скорее, сам себя арестовал. Все в восторге и возбуждении.

В воскресенье я еще была в халате, когда услыхала на усадьбе крики «Ура!» и пение «Марсельезы». В окно я увидала собирающуюся со всех сторон толпу людей с красными значками. Через несколько минут ко мне прислали от мама─ 3 сказать, чтобы я шла в тот дом. Я наскоро оделась и побежала. Таня 4 бросилась за мной, очень волновалась, спрашивала, буду ли я говорить с рабочими и не арестуют ли меня, если я скажу что-нибудь «запрещенное». Я ее успокоила, хотя сказала, что даже если меня и арестуют, то бывают минуты, когда надо сказать то, что думаешь, какие бы последствия ни произошли. Решив, что если меня посадят в тюрьму, то и она сядет со мной, она успокоилась. Говорить мне не пришлось. Когда мы прибежали к дому, там стояла толпа в несколько сот человек с красными знаменами и красными значками. На одном знамени было: «Да здравствует Государственная Дума!» На другом: «Вечная память великому борцу за свободу!» На других не разобрала.

Когда мы пришли, мама─ уже сказала свою речь рабочим и все направились к могиле. Мама─ сказала несколько слов в том духе, что «если вы-де пришли к дому Толстого, то вы должны понимать его взгляды и учение, потом говорила о том, что свобода хороша, но должна быть направлена на доброе, а не на злое. Сергей Попов 5 , который присутствовал, говорит, что она хорошо сказала. Бедную поставили на табуретку, чтобы все ее видели. Рабочие все встали на колени и кричали «Ура!». Потом с мама─ сделалось такое сердцебиение, что Душан 6 счел нужным остаться с ней до обеда, не пошел с нами на могилу и даже чай пить ко мне отказался прийти. К обеду мама─ совсем оправилась.

А мы по страшным сугробам, по неистовой метели, при лютом морозе - утром было –20o - все пошли на могилу. Люди шли по пояс в снегу, были девицы в мелких калошах на туфельки. Но все перли против бешеной метели. На могиле пели «Вечную память», благодарили Толстого за то, что он сделал в пользу свободы, потом «снимались» и вернулись к дому за путеводителями по Ясной Поляне, которых раскупили с полсотни. Я забыла сказать, что все эти рабочие были с Косой Горы 7 .

В этот день у них открылась читальня и они просили книг, особенно запрещенных. Я, к сожалению, не могла их удовлетворить, но дала им каталог «Посредника» 8 и экземпляр «Пути жизни» 9 .

Некоторые знакомые нашим горничным молодые люди и девушки зашли к ним напиться чаю, и Ганя 10 потом рассказывала мне о том, что теперь молодежь хочет идти на фронт, а старичков вернуть, говоря, что если старых убьют, то никто не заменит отцов их сиротам, а что они молоды и холосты и готовы идти защищать родину.

Не знаю, исполнят ли и исполнимо ли их намерение, но, во всяком случае, приятно чувствовать то, что первое их движение при новом строе не мысль о себе и о том, чтобы как-нибудь для своей выгоды использовать революцию, а напротив - первое чувство благородное и самоотверженное. Хорошо было бы, кабы так и продолжалось. Но я на это не надеюсь, и хотя ты и не велишь бояться, но я боюсь грабежей и всякого хулиганства. Боюсь больше всего из-за Тани и мама─. Будь я одна - мне бы и горя мало.

У меня к этой революции чувство двоякое. Конечно, нельзя не радоваться тому, что теперь слово будет свободнее, что всякий плохой правитель легко может быть сменен, что про─пасть бессмысленно и зловредно истраченного народного богатства будет сбережено, что теперь можно будет все отцовское печатать без страха цензуры, что можно будет писать и говорить за национализацию земли и единый налог и, может быть, даже против нелепого и губящего всякое улучшение подоходного налога.

Но есть еще власть. Есть накопление громадных богатств. Есть война и войско. И пока это есть, будут неравенство, ненависть, рабство, подкупы и всякая гадость. Будут те же аресты, перлюстрация, цензурные запрещения и пр.

Вот когда люди дорастут до того, что не нужна будет никакая власть, когда перекуются мечи на орала, тогда можно будет заплакать от радости.

Я понимаю, что это сразу произойти не может и что теперешняя революция есть этап и шаг в этом направлении. Потому я ее и приветствую. Но настоящая радость впереди. И если, как это более чем вероятно, я до нее не доживу, тем не менее я верю в наступление такого времени.

Самое лучшее в этой революции - это то, что она такая мирная. Это трогательно и показывает большой духовный рост русского народа. Наш отец всегда верил в русский народ, и, кто знает, не придется ли ему действительно показать пример другим народам?

О Саше 11 я, слава Богу, имею хорошие известия: рана заживает, и температура нормальная. Я написала ей о том, что, по-моему, следовало бы из Толстовского фонда 12 дать хоть 1000 рублей для выпущенных политических. Я думаю, папа этому сочувствовал бы.

Получила сегодня письмо от Булгакова 13 из Минска от 23 февраля. Если он еще не в Толстовском Музее, то на днях будет.

Ну, вот тебе подробный отчет нашей внешней жизни и моих личных переживаний.

А затем прощайте. Целую тебя, Машу 14 и Сергея Сергеевича 15 .

Сестра Татьяна.

P. S. Услыхала сегодня о том, что в Богородицке Бобринский вооружил 400 австрийцев и устроил целую битву против представителей новой власти. Но говорят, что всех австрийцев обезоружили и забрали. Я это слышала от нашей прислуги, которой об этом рассказывал наш урядник. Какое глупое и предательское поведение, если только это правда! И который из Бобринских - не знаю.

1 Толстой Сергей Львович, граф (1863-1947) - старший сын Толстых. Окончил естественный факультет Московского университета. Земский деятель, гласный Московской городской думы, музыковед, мемуарист.

2 Егоров Филипп Родионович (1839-1895) - кучер у Толстых в Ясной Поляне.

3 Толстая (урожд. Берс) Софья Андреевна, графиня (1844-1919) - жена Л. Н. Толстого.

4 Альбертини Татьяна Михайловна (1905-1996) - дочь Т. Л. и М. С. Сухотиных.

5 Попов Сергей Михайлович (1887-1932) - сын петербургского чиновника, педагог, единомышленник Толстого.

6 Маковицкий Душан Петрович (Душанчик) (1866-1921) - друг и единомышленник Толстого из Словакии. С 1904 г. жил в Ясной Поляне в качестве домашнего врача.

7 Косая Гора - поселок вблизи Ясной Поляны. В ноябре 1917 г. рабочие и служащие косогорского металлургического завода охраняли Ясную Поляну.

8 «Посредник» - книгоиздательство, основано в Петербурге в 1884 г. В. Г. Чертковым при участии Толстого.

9 «Путь жизни» - сборник изречений религиозно-философского характера, созданный Толстым в последний год его жизни.

10 Иванова Агафья Терентьевна - горничная Т. Л. Сухотиной.

11 Толстая Александра Львовна, графиня (1884-1979) - младшая дочь Толстых. В 1929 г. уехала в Японию для чтения лекций о Толстом. Затем переехала в США, там занималась фермерским хозяйством, а с 1939 г. возглавляла «Комитет помощи всем русским, нуждающимся в ней» (Толстовский фонд). Александра Львовна узнала о февральской революции в минском госпитале, где находилась по поводу заражения крови и тропической лихорадки, полученной ею на Турецком фронте.

12 Очевидно, имеется в виду фонд, образовавшийся от издания «Посмертных произведений Л. Н. Толстого» и использовавшийся для благотворительных и издательских целей.

13 Булгаков Валентин Федорович (1886-1966) - секретарь Толстого в 1910 г., автор книг и статей о нем, один из организаторов и сотрудников музеев Толстого.

14 Толстая (урожд. Зубова) Мария Николаевна, графиня (1867-1939) - вторая жена

С. Л. Толстого.

15 Толстой Сергей Сергеевич, граф (1897-1974) - сын С. Л. Толстого от первого брака. Лингвист.

Т. Л. Сухотина - А. Н. Дунаеву 1

Все, что вы переживаете, я отлично угадываю. И часто, часто за последние дни я только думаю одно: «Как Александр Никифорович с своим сердцем может еще переносить все то, чем это сердце болеет?» Хорошо, что нет в живых отца и Михаила Сергеевича 2 ! У них сердца бы кровью изошли, глядя на нашу родину, которую они оба (хотя и по-разному) любили всем сердцем.

На днях, когда я показывала отцовские комнаты группе солдат, один сказал: «Как жаль, что Л. Н. не дожил до настоящего момента!» Я не могла удержаться, чтобы не сказать, что я каждый день благодарю Бога за то, что он не дожил до него.

Когда я рассказала, что делается у нас в окрестностях среди мужиков и рабочих, солдат очень спокойно сказал: «Да отчего мужички с конокрадами и ворами не расправляются по-своему: поймал его, так тут же его и прикончил бы».

За последние дни у нас в деревне в разное время увели пять лошадей. На шоссе ограбили и изнасиловали бабу, шедшую в Тулу с 400 рублями для покупки коровы. На шоссе зарезали мужика-сапожника, ехавшего в Тулу за товаром. На Косой Горе убили сторожа. У нашего священника увели лошадей. В Овсянниково 3 (где, к великому моему огорчению и разорению, я завела свое хозяйство) ночью приходила целая толпа человек в 15, и мой садовник и сторож слышали, что они собирались «за ноги вытащить» девушек-работниц, которые живут вчетвером в отдельной избе. Только когда мои люди открыли стрельбу, толпа разбежалась. <...>

Сегодня я получила от кочетовского управляющего 4 письмо. Вот что он пишет: «Подо Мценском у В. Н. Шеншина в имении солдаты разбили винокуренный завод, перепились. 150 человек отравились и умерли, и 5 человек зарезано на полотне железной дороги». У нас в Кочетах пока очень смирно и хорошо. Мужикам сделаны некоторые уступки, как-то: удаление черкеса и урядника из имения. Мужики отвечают сами за порубки и кражи и обещали, что их не будет. Управляющий пишет: «Новосильский уезд к дому Сухотиных и ко Льву Николаевичу Толстову относится доброжелательно. При общем собрании народа в Новосиле из управы портреты всех помещиков повышвыряли, оставили портрет Михаила Сергеевича и пожелали повесить портрет Льва Николаевича». В другом месте он пишет: «Мужики страшно волнуются, собираются ежедневно. Главная беда - некому ими руководить... Мужики наши пока держатся, но, помилуй Бог, один провокатор - и все погибло... Сегодня ожидаем Петра Григорьевича в Кочеты (доктор Дашкевич, сосланный в Сибирь и бежавший оттуда, большой наш друг, чистейший и честнейший человек) в школу поговорить с крестьянами, которые послали за ним и хотят его послушать».

Видите - какая жажда что-либо уяснить себе и что-либо узнать. А что дают им нынешние товарищи: возбуждают низкие инстинкты, озлобление, ненависть и жадность.

Власть теперь более всего в руках рабочих. А что они показали? Начали с шкурного интереса: прибавки жалованья и уменьшения работы.

Солдаты по 24 часа сидят не евши в окопах, и с ними же их офицеры. Миша 5 , брат, говорит, что ему, «буржую», приходилось по два дня не есть. Саша, «буржуйка», по три дня круглые сутки работала сестрой милосердия, когда это бывало нужно...

Вчера при мне соседний мужик ссыпал мне картошку в Овсянникове, а другой мужик, из другой деревни, приходил получать деньги за работу. Так после двух или трех слов они стали с таким озлоблением говорить друг с другом, что только бы подзудить их, и они полезли бы драться. Второй мужик (получавший деньги за работу) имеет мало земли и кормится тем, что малярничает, кровельничает и делает всякие поделушки. Ему было обидно, что первый крестьянин продал картофель за 2 р. 50 к. меру, а за ржаную муку просил 6 р. Он требовал, чтобы тот продавал по твердой цене. А продававший картофель утверждал, что он свободен за свой труд просить сколько ему угодно и что если ему поставят твердые цены на его продукты, то следует и второму мужику поставить твердые цены на его руки и ограничить ему плату.

Я вполне соглашалась с продавцом картофеля и считаю, что «свобода», отнимающая у трудящегося человека плод его труда, далека от настоящей свободы.

Помните, папа─ говорил, что свобода не может быть целью, а есть только последствие доброй и нравственной жизни?

«Товарищи» ничего не понимают и ходят глупые, торжествующие и самоуверенные.

Ко мне ходит очень много народа: рабочих, солдат, мужиков, а теперь и учащихся. На днях на меня вытаращили глаза гимназисты, когда я сказала, что оппортунистские газеты, как «Русское Слово», в былое время печатали на первой странице портреты вешателей и убийц, как Столыпин и компания, а теперь убийц Спиридонову6, Сазонова 7 и других. Разницы в них никакой нет: и те и другие действовали во имя блага народа. Гимназисты мои так смутились, но промолчали. Думаю, может, они назовут меня ретроградкой и приверженицей старого режима, а может быть, это наведет их на здравые мысли и будет им прок. Во всяком случае, «делай, что должно» 8 .

Теперь о деле: посылаю вам свой вкладной билет и прошу вас положить мои деньги опять на год, но из них 5 тысяч рублей перевести на мой текущий счет в Тулу. Пишу об этом отдельное заявление. Остальные же 78 тысяч положите опять у себя на годовой вклад. Хорошо, кабы вы прибавили мне %%. А то деньги утекают у меня, как вода. Надо еще Таньку воспитать. А потом, Бог даст, она сможет заработать.

Ну, прощайте, дорогой друг. Напишите о своем настроении. Как обидно думать, что европейцы теперь с презрением смотрят на нас и только об одном жалеют - это зачем они связались с такой безобразной нацией. А не все мы такие. Я постоянно вижу разумных, добрых, религиозных, идеальных людей. Но их голос сейчас заглушен. У нас есть такие люди, которых европеец и понять не в состоянии. Недаром Тютчев сказал: «Не поймет и не оценит гордый взгляд иноплеменный, что сквозит и тайно светит в наготе его смиренной...»

Будем на них надеяться и сами не грешить.

Т. Сухотина.

P. S. Прибавлю вам еще вот что: что в минуты горя и отчаяния, а главное, осуждения к людям у меня иногда вдруг проходит по сердцу мягкая и радостная волна жалости и прощения к тем людям, которые «не ведают, что творят». И становится ясно то, что люди, держанные поколениями в темноте и рабстве, не могут сразу ясно видеть.

Они не виноваты. Виноваты отчасти мы. И нам надо терпеливо и смиренно переживать теперешнее смутное время, греша как можно меньше злобой и осуждением.

Вероятно, когда-нибудь все «образуется». Ни я, ни вы этого не увидим. Но внуки наши, может быть, дождутся...

1 Дунаев Александр Никифорович (1850-1914) - один из директоров Московского торгового банка, близкий знакомый и единомышленник Толстого.

2 М. С. Сухотин.

3 Овсянниково - имение Т. Л. Сухотиной.

4 Овсянников Петр Иванович - управляющий имением М. С. Сухотина Кочеты.

5 Толстой Михаил Львович, граф (1879-1944) - сын Толстого, земский деятель, во время первой мировой войны служил в Кавказской туземной дивизии. С 1920 г. в эмиграции.

6 Спиридонова Мария Александровна (1884-1941) - член партии эсеров. В 1906 г. убила Г. Н. Луженовского, руководившего подавлением крестьянских восстаний в Тамбовской губ.

7 Сазонов (Созонов) Егор Сергеевич (1879-1910) - член «Боевой организации» эсеров; 15 июля 1904 г. убил министра внутренних дел В. К. Плеве.

8 Любимая французская поговорка Л. Н. Толстого: «Fais ce que dois, advienne, que pourra» («Делай, что должно, и пусть будет, что будет»).

В книгу включены воспоминания и избранные страницы из дневника старшей дочери Л. Н. Толстого - Татьяны Львовны Сухотиной-Толстой. Т. Л. Толстая была одаренной художницей, талантливым и ярким человеком, очень близким Толстому по духу, по искреннему сочувствию его взглядам. Ее воспоминания, часть которых публикуется впервые, живо и интересно рассказывают о ее детских и отроческих годах, о друзьях и гостях Толстого, о трагических событиях последних лет жизни писателя. Вступительная статья А. И. Шифмана.

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая
Воспоминания

Детство Тани Толстой в Ясной Поляне

С большой любовью вспоминаю я свое детство.

И с чувством горячей благодарности думаю о тех, кто окружал меня в эту счастливую пору моей жизни.

Я выросла среди людей, любящих друг друга и меня.

Мне казалось, что такое отношение естественно и свойственно человеческой природе.

Я так думаю и теперь.

И хотя я за свою длинную жизнь иногда видела злобу и ненависть между людьми, - я знаю, что такое отношение так же неестественно, как болезнь. И, так же, как болезнь, происходит от нарушения самых первоначальных законов человеческой жизни.

Так же естественны были и внешние условия нашей жизни.

После женитьбы1 отец прожил с своей семьей безвыездно в Ясной Поляне восемнадцать лет, только изредка выезжая в город по делам.

Жизнь в деревне дала мне любовь к уединению, к спокойствию и дала привычку наблюдать и любить природу.

Трем людям я особенно благодарна за свое детство:

Отцу, руководившему нашей жизнью и поставившему нас в те условия, в которых мы выросли.

Матери, в этих условиях украсившей нам жизнь всеми теми способами, которые были ей доступны, и - Ханне, нашей английской воспитательнице, прожившей в нашей семье шесть лет и давшей нам столько любви, заботы и твердых нравственных основ.

Среди этих трех людей, занимавших главное место в моей памяти, прошло мое детство.

Ханна уехала из нашего дома, когда мне пошел девятый год. И с ее отъездом кончилось мое детство и кончилось то безоблачное счастье, которым я жила до тех пор.

Началось мое отрочество. О нем я расскажу в другой книге.

С большой любовью вспоминаю я свое детство. И с чувством горячей благодарности думаю о тех, кто окружал меня в эту счастливую пору моей жизни. Я выросла среди людей, любящих друг друга и меня. Мне казалось, что такое отношение естественно и свойственно человеческой природе. Я так думаю и теперь. И хотя я за свою длинную жизнь иногда видела злобу и ненависть между людьми, - я знаю, что такое отношение так же неестественно, как болезнь. И, так же, как болезнь, происходит от нарушения самых первоначальных законов человеческой жизни. Так же естественны были и внешние условия нашей жизни. После женитьбы1 отец прожил с своей семьей безвыездно в Ясной Поляне восемнадцать лет, только изредка выезжая в город по делам. Жизнь в деревне дала мне любовь к уединению, к спокойствию и дала привычку наблюдать и любить природу. Трем людям я особенно благодарна за свое детство: Отцу, руководившему нашей жизнью и поставившему нас в те условия, в которых мы выросли. Матери, в этих условиях украсившей нам жизнь всеми теми способами, которые были ей доступны, и - Ханне, нашей английской воспитательнице, прожившей в нашей семье шесть лет и давшей нам столько любви, заботы и твердых нравственных основ. Среди этих трех людей, занимавших главное место в моей памяти, прошло мое детство. Ханна уехала из нашего дома, когда мне пошел девятый год. И с ее отъездом кончилось мое детство и кончилось то безоблачное счастье, которым я жила до тех пор. Началось мое отрочество. О нем я расскажу в другой книге.

I

Родилась я в Ясной Поляне 4 октября 1864 года. За несколько дней до моего рождения с моим отцом на охоте произошел несчастный случай.

В молодости отец очень любил охоту, и особенно осеннюю охоту с борзыми собаками на зайцев и лисиц. 26 сентября 1864 года он взял свою свору борзых собак, сел на свою резвую, молодую лошадь Машку и поехал на охоту. Недалеко от дома в поле выскочил русак.

Отец спустил борзых. "Ату его!" - закричал он и поскакал за русаком. Машка, непривычная еще к охоте и очень горячая, пустилась вскачь во весь дух за зайцем и собаками.

На пути попалась глубокая рытвина. Машка не сумела ее перепрыгнуть, споткнулась и упала на оба колена. Не справившись, она всей своей тяжестью упала на бок.

Отец упал вместе с лошадью. Рука его попала под лошадь, которая придавила ее всей своей тяжестью. Не успел отец опомниться, как Машка вскочила и, оставив своего седока в рытвине, ускакала домой. С невыносимой болью в руке, почти в бессознательном состоянии, выкарабкался отец на гладкое место.

Что делать? Идти он был не в силах. До шоссе, где он мог бы найти помощь, было около версты.

Наконец он собрался с силами и поплелся.

Он рассказывал потом, что в это время он был почти без памяти: ему казалось, что все было очень, очень давно. Казалось, что когда-то, очень давно, он ехал верхом, когда-то травил зайца и когда-то упал с лошади. Все это было давно, давно…

С трудом прошел он версту, пока не дошел до шоссе. Там силы его покинули, он почувствовал себя плохо и лег на землю у дороги.

Так он лежал, поджидая, пока кто-нибудь пройдет или проедет.

Проехали на телегах мужики. Отец собрал последние силы и стал кричать им:

Стойте! Помогите!

Мужики или не слыхали, или не захотели остановиться и проехали мимо. Отец продолжал лежать у дороги. Наконец прошел какой-то пешеход, который его узнал.

Батюшки родимые, да это наш яснополянский граф! - сказал он. - Что же это такое с ним случилось?

Он остановил первую проезжавшую телегу, уложил в нее отца с помощью ехавшего в телеге мужика и направил его в Ясную Поляну.

Отец страдал ужасно.

Дядя, - сказал он мужику, - ты свези меня не в барский дом, а свези в избу на деревне.

Он думал, что если без всякого предупреждения приедет домой искалеченный, он слишком сильно напугает мою мать.

В яснополянском доме в то время был уже подан обед, и моя молоденькая двадцатилетняя мать вместе с своим деверем графом Сергеем Николаевичем Толстым и своей матерью Любовью Александровной Берс поджидала к обеду своего мужа и его сестру графиню Марию Николаевну Толстую.

Там она нашла своего мужа, сидящего на скамейке в ужасных страданиях. Мужик, хозяин избы, держал его, голую до плеча, руку, а деревенская "бабка" ее растирала. Тут находились уже Агафья Михайловна, старая бывшая крепостная девушка Толстых, и тетенька моего отца Татьяна Александровна Ергольская. Дети в избе кричали, было темно, тесно и душно.

Немедленно за доктором в Тулу! - распорядилась моя мать. Отца перевезли в дом.

Приехавший из Тулы доктор стал пытаться вправить руку. Восемь раз он тщетно принимался крутить и вертеть руку отца. Измучивши его до последней степени и ничего не сделав, доктор уехал. Отец провел ужасную ночь. Мать ни на минуту не отошла от него. На другое утро послали в Тулу за другим доктором, молодым хирургом. Отца захлороформировали и наконец вправили руку2. Лихорадка все же продолжалась, и боль не утихала.

Отец еще не поправился после своего падения, как я появилась на свет.

У моих родителей был уже один сын, полутора лет, Сережа, и они очень рады были дочери. Крестил меня друг моего отца Дмитрий Алексеевич Дьяков, а крестной матерью моей была моя бабушка Любовь Александровна Берс.