07.03.2002 в 02:32
Всего за шесть лет сделала блестящую карьеру на Западе, где она сегодня едва ли не самая востребованная русская певица. Марина выступала на четырех Зальцбургских летних музыкальных фестивалях. Такой чести не удостаивался пока ни один из наших соотечественников. «Мещерякова родилась, чтобы петь в операх Верди», - твердо уверены на Западе. Добавим - и вообще, для того, чтобы петь. К этому она готова всегда и одним из самых драгоценных своих качеств считает фантастическое трудолюбие.
- Марина, где труднее работать - дома или за рубежом?
После Большого нестрашно нигде. Любой театр - это интриги. И надо каждый день доказывать, что ты чего-то стоишь. Трудно в американском театре: ощущаешь жесткую конкуренцию. Певцы там могут все - у них нет понятия «не могу». Они как терминаторы. Постоянно дышат тебе в спину и считают, что все, кто работает по контракту, занимают их места. Поэтому приходится работать на все двести процентов. Надо быть безукоризненной в стиле, языке, образе... В европейских театрах прессинг не такой жесткий.
- Как известно, ваша творческая жизнь начиналась довольно стремительно...
Я пришла в Большой театр стажером в сентябре 1991 года. А 26 декабря уже спела Антониду в «Сусанине». Потом были партии Марфы, Виолетты...
- А на мировую сцену вы попали...
Благодаря международным конкурсам. На Вексфордском фестивале малоизвестных опер в Ирландии в 1994 году я исполнила партию Тамары в опере «Демон» Рубинштейна. Публика устроила овацию. Это было так непохоже на мою обычную жизнь, что захотелось продолжения. Но еще два года я чувствовала себя Золушкой после бала - ничего не происходило, пока я не получила первую премию на Бельведерском конкурсе в Вене. Сразу после этого пела в Хельсинки, Монте-Карло, Штутгарте и Вене.
- Довольны карьерой?
Может быть, это нескромно прозвучит, но я довольна тем, что судьба посылает мне и замечательных людей, и интересную работу, и удачи... Чувствую себя счастливым человеком.
- Могли бы назвать три имени, определивших вашу судьбу?
Конечно. Мой первый педагог - совершенно потрясающий - Елена Ивановна Шумилова. В свое время она была одной из ведущих драматических сопрано Большого театра. Ее образ всегда со мной, и он в ореоле. Когда в Москве иду в консерваторию, всегда смотрю на окна 203-го класса, где она работала, - и ком в горле. Мою судьбу во многом определила и Личия Альбанезе, лирическое сопрано Метрополитен-опера, любимица самого Тосканини. С ней мы отрабатывали бельканто. Это было под Нью-Йорком. Личия использует итальянский метод обучения: преподаватель и ученик все время общаются - живут бок о бок, готовят вместе и т.д. Она учила филигранной технике пения, раскрепостила меня, заставила организм быть безупречно послушным инструментом. Третье имя - самое громкое - Большой театр. Это мой родной театр, где я встала на ноги. Он для меня как живое существо...
- Сколько партий в вашем репертуаре?
Тридцать пять. Из них десять вердиевских. В конце марта буду петь в Нью-Йорке в последней опере композитора - «Фальстафе», а в мае впервые спою Эльвиру в «Эрнани» в Неаполе. Каждый спектакль - как экзамен, словно бросаюсь на амбразуру.
- Что считаете пиком своей карьеры?
Работу над «Нормой» Беллини в Стокгольме, Берлине, Торонто и Неаполе. Это целая веха в моей жизни. Норма - самая сложная партия в сопрановом репертуаре. «Белькантийская» музыка тем и трудна, что за оркестр не спрячешься - он только аккомпанирует. Норму я готовила в Стокгольме с итальянским дирижером Маурицио Барбачини и с солистами Большого театра Ириной Долженко и Михаилом Агафоновым. Мы пели в Берлине во время гастролей там Стокгольмской Королевской оперы. На первый спектакль шведы поставили своих исполнителей, но был провал. На следующий день пели мы. Занавес на поклоны поднимался 24 раза.
Марина, вы меня тоже заворожили своей Нормой, когда пели ее в Москве четыре года назад. Был ли еще у вас подобный триумф?
Пожалуй. В Париже на спектакле «Дон Карлос». Эболи блестяще пела Ольга Бородина. Просто блестяще. Не слышала лучшей Эболи - по стилю, фразировке, звучанию. Прекрасный наш тенор Сергей Ларин исполнил заглавную партию. 35-летний немец Рене Папе - Филиппа. Я пела Елизавету. Мы понимали друг друга с одного взгляда, с одного жеста. На сцене возникла драгоценная гармония...
- Считается, что Елизавета - партия скорее драматическая. Не думаете, что рискуете, исполняя ее?
Это не совсем так. На Западе Елизавету пели Рената Скотто, Мирелла Френи, Катя Риччарелли. А это все лирические сопрано. В мире сейчас наблюдается тенденция к лиризму. Мода меняется. Все зависит от вкуса дирижера. Елизавета - душа страждущая и страдающая, это наша поэтичная Татьяна. Чувство долга у этих героинь всегда превышает чувство любви. Я пела Елизавету во многих театрах, и она всегда была моей «козырной картой».
- Поете все, что вам предлагают?
Нет. Мне нередко предлагают такие драматические партии, как Аида, Тоска, Леонора в «Силе судьбы»... Соблазн велик, особенно когда приглашают выдающиеся дирижеры и режиссеры, но приходится отказываться. Надо беречь голос.
- Есть ли у вас кумиры?
Да. Это Роза Понсель, американка итальянского происхождения. Пела с Карузо в 20-30-е годы. Была уникальной Нормой. Закончила оперную карьеру в 37 лет - у нее появился страх перед сценой. Сохранились превосходные записи. Мария Каллас, услышав их, сказала, что нет сопрано, равного Понсель. У ее неповторимого голоса виолончельный бархатный звук. Еще один кумир - уникальная Мирелла Френи. Такие личности, как она, появляются, думаю, раз в столетие. Френи - потрясающий музыкант и эталон во всем. Уникальной души человек. Удивительная женщина. Нутро ее читается буквально с первой ноты, и главное в жизни для нее - семья, потом уже идет работа. А я, увлекшись новой идеей, могу все бросить и лететь, куда меня зовут. Пение для меня как наркотик.
- Кого любите из наших певиц?
Многих. Когда начинала певческую карьеру, поклонялась Тамаре Милашкиной. Я училась в Волгоградском музыкальном училище по классу фортепиано, хотя пела, кажется, лет с шести. Как-то мне попалась пластинка с оперными ариями в исполнении Милашкиной. Выучила их и дерзнула поехать в Москву поступать в консерваторию. Меня приняли на подготовительное отделение. Тогда-то я поняла, что опера - мое призвание... Люблю Маквалу Касрашвили - изумительная певица. В Мариинском театре - Ольгу Бородину. Ее меццо-сопрано, на мой взгляд, сейчас номер один в мире. Уникальное сопрано Галина Горчакова...
- Кто обычно болеет за вас?
На премьеры прилетают родные. Мама с моей 12-летней дочкой Настей - из Вены, где мы сейчас живем, муж - из Москвы, папа - из Волгограда.
Знаю, что на премьеру «Нормы» в Стокгольме вы приглашали еще и подруг из Волгограда. А сколько их было на вашем первом сольном концерте в Большом театре в минувшем апреле?
Человек двадцать. Я им позвонила, они отложили свои дела и приехали, чтобы поддержать меня.
- Кто еще принадлежит к числу ваших самых верных поклонников?
Главный - мой йоркширский терьер. Когда распеваюсь, он садится напротив и внимательно слушает. А если серьезно, то это австрийцы и немцы. Они обычно ждут у входа, просят автографы. Такого нет даже в Метрополитен-опера. После трагедии, случившейся 11 сентября, публику к артистам там вообще не пускают. В Вене дружу с Моникой и Альбертом Роганами. Она - модельер, придумывает мне прекрасные сценические костюмы. Он - член правительства, в его жилах течет королевская кровь. Доницетти посвятил его предкам оперу «Мария ди Роган».
- Как вы считаете, интерес к оперному театру в мире растет или падает?
На мой взгляд, падает. Как бы искусственно ни подогревали к ней интерес всякими суперпостановками... Почти у всех сегодня есть современные музыкальные системы, компакт-диски... Меломаны могут дома послушать все что душа пожелает. Но дело не в том, полны залы или нет, а скорее - в качестве того, как слушают оперу, как воспринимают спектакль. Вспомните Большой театр, скажем, сорок лет назад. Какие толпы поклонников осаждали его входы и выходы! Какие фантастические истории слагались о талантах и поклонниках. И так было не только в нашей стране. Сейчас подобное наблюдается все реже. Есть и еще одна причина. Все меньше становится дирижеров, которые понимают и любят голоса, занимаются с вокалистами. У большинства тенденция одна: скорее, скорее, чтобы все сошлось, а на следующий день - в самолет, и снова - другой театр...
- Ваша жизнь - тоже в самолетах и на разных сценах мира. И полна, видимо, разных перегрузок. Стрессы бывают?
Бывают. Наша работа - вся на эмоциях, на ощущениях. Я постоянно недовольна собой. К примеру, ставлю себе определенные задачи, но на спектакле чувствую иную реакцию зала, чем ожидала. Начинаю анализировать. Впрочем, я сильная, люблю все преодолевать. Ощущение преодоления дает мне радость. После даже самой маленькой неудачи у меня как будто крепнут мышцы. Постоянно «вкладываю в себя деньги», как это делают западные мастера, - работаю с педагогами, учу языки...
- Неудачи постигают?
Был случай, когда моя трактовка образа не сошлась с традиционной. В Зальцбурге я пела Эльвиру в «Дон Жуане». Обычно эту партию исполняют томно и нежно. Мне же хотелось сделать из этой героини этакую мадам Грицацуеву - уж больно она заводная, скандальная и наглая. Но меня не поняли...
- Суеверны?
Очень. Перед премьерой «Нормы» в Неаполе мне за сценой повстречался рабочий с пустым ведром. И я все ходила за ним, пока он, наконец, не наполнил его. Все прошло благополучно. Впрочем, я фаталист. Что суждено, того не миновать.
- О чем мечтаете?
Спеть на сцене Большого театра вердиевских Луизу Миллер и Жанну д’Арк. Но все зависит от сроков. Для новой работы мне нужно хотя бы два месяца, но эти сроки надо оговаривать заранее. Могу в своем календаре «выжать» лишь дней десять между постановками. И это в том случае, когда речь идет о партии, которую уже пела...
Беседу вела Лидия Новикова
Синополи отдавал много времени оперному дирижированию. Неоднократно выступал на ведущих сценах мира (Метрополитен, Ла Скала, Ковент-Гарден, Венская Staatsoper). В 1985 году он дебютировал на Байрейтском фестивале ("Тангейзер"), где с тех выступал регулярно, став ярким интерпретатором творчества Вагнера. В этом году дирижер должен был исполнять на фестивале тетралогию "Кольцо нибелунга"...
В издательстве "Классика-XXI" вышла в свет книга "Кастраты в опере". Впервые в переводе на русский язык публикуется уникальная книга Эгнуса Хэриота, посвященная самому загадочному феномену в истории западноевропейской оперы. В центре внимания автора - жизнеописания легендарных итальянских кастратов, в том числе скандально знаменитых оперных звезд - Фаринелли, Сенезино, Бернакки, Каффарелли и др. Книга насыщена огромным количеством малоизвестных исторических сведений и анекдотов об их жизни и творчестве.
"Чем были кастраты для истории оперы? - пишет автор предисловия И.Сусидко - что выдвинуло этих странных созданий, составлявших в более давние времена своеобразную касту отверженных, в центр музыкальной культуры, что заставляло церковь многократно осуждать практику кастрации, но на деле привлекать таких певцов в капеллы? Толпы мальчиков ложились под нож хирурга по своей воле или по принуждению. Отчего? Эгнус Хэриот постоянно задается этими вопросами..." И отвечает на них, - добавим мы, - в своем интереснейшем исследовании, читаемом с неослабевающим интересом.
"Великие певцы XVIII века были, - утверждает Хэриот, - в определенном смысле, предтечами Кларка Гейбла и Мэрилин Монро. Их обсуждали, их сравнивали, их критиковали в модных салонах любого уровня, от России до Португалии, от Ирландии до границ Оттоманской империи. Подобной известности достигали и знаменитые певицы, однако вряд ли какая-нибудь из них достигла такой же славы, как, например, Фаринелли".
Редакция сайта планирует еще раз вернуться к этой удивительной книге и опубликовать развернутую рецензию.
18-19 апреля в Мариинском театре состоялась очередная премьера. На этот раз давали вердиевского "Макбета". Над постановкой трудилась шотландская "бригада": режиссер Дэвид МакВикар и художник Таня МакКаллин. За пультом стоял маэстро Валерий Гергиев. В главных ролях (в первый день) были заняты Сергей Мурзаев (Макбет) и Ирина Гордей (Леди Макбет). Как заметил в газете "Время новостей" (от 20 апреля) Глеб Мышкин, постановку отличают условность и лаконизм визуальных средств. Далее он констатирует, что "спектакль похож на большинство современных постановок Шекспира в драматическом театре. Скорее всего его ждет легкая гастрольная жизнь с Гергиевым и скучные мариинские будни без главного героя".
4 мая 2001 года исполняется 70 лет Геннадию Николаевичу Рождественскому. Этот юбилей маэстро встречает на посту Генерального художественного директора Большого театра. Полвека назад молодой дирижер впервые переступил порог этого театра, а в 1965-70 гг. был его главным дирижером. Тогда его вступление в должность ознаменовалось двумя важнейшими спектаклями: первыми постановками на русской сцене опер "Человеческий голос" Ф.Пуленка" и "Сон в летнюю ночь" Б.Бриттена. В 1974-85 гг. Рождественский - главный дирижер Московского камерного музыкального театра. И здесь он начал свою деятельность с блестящей премьеры - оперы "Нос" Д.Шостаковича. Историю этой постановки и прихода дирижера в театр ярко описывает в своей книге "Моя жизнь - опера" художественный руководитель Камерного театра Б.Покровский.
Творческий путь Рождественского хорошо известен. Работая всю жизнь с ведущими оркестрами страны и мира (БСО Всесоюзного радио и телевидения, Королевский стокгольмский филармонический, Би Би Си и др.) маэстро никогда не забывал оперу. Среди его постановок: "Борис Годунов" (1970, Ковент-Гарден), "Волшебная флейта" (1986, Париж), "Мазепа" (1992, Стокгольм), "Евгений Онегин" (1996, Глайндборнский фестиваль) и др.
На пороге нового века он принял непростое решение - возглавить Большой театр, стать его художественным руководителем. Уже в скором времени мы увидим его первую работу в новом качестве - оперу "Игрок" С.Прокофьева (1-я редакция). Будем надеяться, что эту постановку ждет успех, который так необходим коллективу главной сцены страны, переживающему ныне не лучшие свои времена.
28 апреля в Большом театре состоится сольный концерт Марины Мещеряковой. Последние годы певица живет за рубежом, где успешно выступает. На сайте Большого театра можно подробнее познакомиться с ее творческой биографией.
Партнером Мещеряковой по концерту будет итальянский тенор Марио Маланьини (р. 1959), менее знакомый отечественным любителям оперы. Он дебютировал в 1984 в Бергамо. В 1986 исполнил партию Альфреда в Ла Скала. Выступает в театрах Германии и других странах. Поет в операх Верди (Радамес, Исмаэль в Набукко, Форесто в Аттиле, Ричард в "Бале-маскараде"), Пуччини (Рудольф, Каварадосси, Пинкертон) и др.
В программе концерта арии и дуэты из опер Беллини, Доницетти, Россини, Верди, Пуччини, Гуно. Дирижер Александр Ведерников.
Марина Мещерякова в родном Волгограде не была почти десять лет. Да и в Москве она в последние годы нечастый гость. С тех пор, как 15 лет назад ее приняли в труппу Большого театра, она покорила не только российскую, но и зарубежную публику. А также завоевала сердце пылкого итальянца Федерико, предложившего оперной диве руку и сердце. Сегодня мы впервые расскажем о детских и юношеских годах примы, которые прошли в Волгограде.
Семья будущей певицы жила в районе «Красного Октября». Мама работала начальником смены на обувной фабрике, папа - техником-электриком «Металлургстроя ». Элеонора Митрофановна, мама героини, с детства любила петь, но занятия музыкой были ее родителям не по карману, а потому собственные мечты были воплощены в дочери: - Когда Марине исполнилось 6 лет, мы получили квартиру в центре города, - вспоминает она. - Пианино тогда стоило сумасшедших денег, но мы его дочке первым делом купили! А сами спали на полу. Марина поступила в 1-ю музыкальную школу и попала к замечательному педагогу Эльвире Константиновне Писаревой , которая научила ее прежде всего слушать музыку. «Смотри, какая солнечная погода, - говорила она, - а ты играешь так, как будто идет дождь». Близкая подруга Мещеряковой , Наталья Тужикова , дружит с Мариной со школьных времен. Говорит, что будущая звезда росла такой же девчонкой, как все: влюблялась, запоем читала книги французских романистов, играла в волейбол, без труда садилась на шпагат и делала «мостик» и, как многие девчонки в юности, вела дневник, которому поверяла самое сокровенное. Девочки были неразлучны. Сохранились их трепетные, близкие отношения до сих пор: - Марина - удивительный человек, - признается Наташа. - Она очень дорожит отношениями, никогда никого не забывает. Где бы ни находилась, всегда поздравляет с днем рождения, с Новым годом. Занятия музыкой давались будущей звезде легко, и девушка, выдержав конкурс 6 человек на место, в 15 лет стала студенткой музучилища.
Учеба в училище Марине нравилась, однако она мечтала о продолжении музыкальной карьеры не в качестве пианистки. Все ее однокурсники вспоминают, что девушка постоянно выступала в качестве солистки с хором пединститута. Прилежно готовила фортепианную программу, но постоянно брала уроки вокала у преподавателя Георгия Арменаковича Тер-Багдасаряна (к сожалению, уже ушедшего из жизни). А в свободное от занятий время Маринка от души дурачилась вместе со своими однокурсниками. Особенно весело было в колхозе. Подружки, жившие в одной комнате, от души наслаждались обретенной свободой. Читали вслух «Двенадцать стульев», рассказывали анекдоты, а после отбоя играли в «дурачка» со своими же мальчишками-однокурсниками. Бдительные педагоги, следящие за порядком, однажды увидели пробивающийся сквозь занавеску свет и решили выяснить, почему подопечные не спят после отбоя. Дверь им открыла Марина, все девчонки сделали удивленные лица: «Почему не спим? Просто читаем на ночь». Ну а когда успокоенные преподаватели стали покидать помещение, дверца хилого шкафчика для одежды распахнулась, и оттуда кубарем выкатились двое ребят (один из них, Александр Кутявин, впоследствии стал любимцем волгоградской публики и играет на сцене муниципального музыкального театра). Хохот был на весь лагерь!
Наталья Тужикова вспоминает, что Марина в 16 лет подарила ей простенькую глиняную поделку, на которой написала: «От будущей солистки Большого театра». Тогда ей казалось, что петь на сцене прославленного ГАБТа - это предел мечтаний… После училища Марина поступила в Московскую консерваторию на вокальный факультет, окончила его с отличием и была сразу принята в труппу Большого театра. Ее дебют состоялся 26 декабря 1991 года в опере Глинки «Жизнь за царя». Так началась звездная карьера в Большом, сцена которого навсегда осталась для нее самой любимой.
Судьбу часто решает случай. В жизнь Мещеряковой случай вошел в образе гостившего в Москве банкира Кэна из США , попавшего в ГАБТ на «Травиату» Верди с ее участием. После спектакля он пригласил молодую певицу выступить к себе на родину, пообещав к тому же познакомить ее с известным вокальным педагогом. Банкир сдержал слово. Впитывающая в себя, как губка, все, чему всего за неделю научила ее опытная певица, Марина отправилась в Нью-Йорк на конкурс вердиевских певцов и… получила там первую премию! - На что потратишь полученные деньги? - поинтересовались у певицы ее американские знакомые. Премия ушла на уроки вокала. Пять уроков - пять тысяч долларов. Еще два урока оплатили ее друзья. Марина оказалась достойной ученицей: буквально через месяц она стала обладательницей Гран-при конкурса в Бельведере. И получила премию в 7 тысяч долларов. Окрыленная, Марина вернулась в Россию . Однако потратить заработанные деньги на себя не удалось: - К Марине обратились студенты Московской консерватории, они искали средства для поездки на международный конкурс вокалистов в Вену , - рассказывает нам Элеонора Митрофановна. - Министерство культуры отказалось им помочь. Дочь вспомнила свои студенческие годы и… отдала пять тысяч долларов ребятам, рассудив так: пусть попробуют свои силы, послушают хорошие голоса, поучатся у других. Эта черта - стремление помочь тем, кто нуждается, поддержать своих близких людей - всегда была присуща Марине. Ее мама рассказала, что на первый заработанный в Москве гонорар певица попросила купить своему педагогу, Георгию Тер-Багдасаряну, видеомагнитофон, чтобы он мог смотреть видеозаписи ее выступлений, которые Марина передавала в Волгоград через родных. Потом были завоеваны еще две высшие награды на престижных вокальных состязаниях. К ней стали обращаться дирижеры и импресарио, появилась возможность заключения серьезных контрактов. И они не замедлили себя ждать.
Сегодня Мещерякова - одна из самых известных и высокооплачиваемых российских певиц на Западе . Она поет на лучших оперных сценах мира - «Ла Скала», «Гранд-опера», «Метрополитен», в «Ковент-Гардене», «Штаатсопер», в театрах Торонто , Стокгольма , Сан-Франциско, Берлина . Четырежды ее приглашали выступать на престижном Зальцбургском фестивале. Теперь она имеет возможность выбирать, на какой сцене и с каким дирижером ей петь. Дирижеры Клаудио Аббадо, Джеймс Ливайн не раз выступали с ней, очень любит Мещерякову Валерий Гергиев , не раз приглашавший ее петь в своих спектаклях. Да и среди партнеров Марины по сцене немало знаменитостей, таких, например, как Пласидо Доминго. Когда она пела с великим исполнителем в «Метрополитен», она была поражена его отношением к профессии: - Можешь представить себе, насколько у него плотный график работы, - делилась Марина позже со своей подругой Натальей Тужиковой. - У него день может быть расписан по минутам: утром репетиция, днем ученики, а вечером спектакль. И при этом Доминго необыкновенно организованный, трудолюбивый, обязательный человек. И очень приятный…
Но любовь с Пласидо у Марины только на сцене.
В Большом, который Мещерякова по-прежнему любит, она выступает нечасто: ближайший спектакль - в феврале 2005 года, она будет петь Алису Форд в «Фальстафе » Верди. Поклонники оперы Марину Мещерякову любят. К примеру, итальянцы, известные своей требовательностью и эмоциональностью, от нее просто в восторге. Однажды Мещерякова исполняла в Неаполитанском театре «Сан Карло» Норму. После окончания спектакля публика начала аплодировать, но как-то глухо, и Марина, памятуя о взыскательности итальянцев, способных освистать даже великих певцов, с опаской вышла на поклон. То, что она увидела, ее потрясло: слушатели аплодировали, надев перчатки, чтобы не нарушить атмосферу после необыкновенного исполнения великой музыки. Гастрольный график у Марины плотный, все выступления расписаны на годы вперед. Но это не помешало Марине счастливо устроить свою судьбу. Ее нынешний муж Федерико (с первым она разошлась давно, их дочке Насте уже 16 лет) - итальянский бизнесмен. Семья постоянно живет в Вене в Марининой квартире. Два года назад они зарегистрировали брак, а год назад обвенчались. Федерико очень нравится, что у него такая знаменитая, талантливая жена. И совсем не переживает, что ей приходится много гастролировать по всему миру. Вот только когда ее услышат в Волгограде земляки? На этот вопрос ответить трудно. Хочется верить…
Фото из личного архива Мещеряковых и Натальи Тужиковой.
5 самых известных партий Мещеряковой - Дездемона («Отелло») - Эльвира («Эрнани») - Элизабет («Дон Карлос ») - Донна Эльвира («Дон Жуан») - Норма («Норма»)
Марина Мещерякова. Фото – Вадим Шульц
Заслуженная артистка России, оперная дива, член жюри телевизионного проекта «Большая опера», основатель продюсерского центра MStage в Вене Марина Мещерякова о карьере, судьбе и уроках жизни.
— Марина, мало кто приглашает на интервью к себе домой, особенно в Вене. Вы же предложили поговорить именно тут. Признаться, меня это удивило…
— Мое пролетарское прошлое (смеется) и 16 лет проживания в общежитии рушат все венские традиции. Друзья и знакомые с удовольствием приходят ко мне домой и на завтраки, и на ланчи, и на ужины, останавливаются тут, так у нас заведено.
— Одна из ваших подруг рассказывала, что вы, еще будучи студенткой, подарили ей глиняную фигурку с надписью «От будущей солистки Большого театра». Вы с самого начала были уверены, что эта сцена будет вашей?
— Наверное, то, что отпускаешь в воздух, возвращается. Большой театр – это как первый поцелуй: навсегда остается в памяти. Никогда не забуду свой приезд в Нью-Йорк. В 93 году мы, будучи уже солистами Большого театра, получали 150 рублей, времена были тяжелые.
Когда меня привели в Линкольн-центр, я увидела «Метрополитен-опера» и сказала: «Я буду здесь петь». Не потому, что я такая самоуверенная и настолько любила себя в своем творчестве, но я почувствовала, что это мой дом. Стремление работать в этом театре материализовалась не сразу, через годы: я победила в нескольких конкурсах, продолжала брать уроки, ходила на прослушивания.
В 90-е годы это было очень непросто. Когда живешь в общежитии, то мечтаешь о лучших условиях, но свои первые контракты я спускала на обучение: ездила к пианистам, с которыми приходилось заниматься стилем, языком, репертуаром и вообще ментально меняться.
— Что именно было важно поменять ментально?
— Я – исконно русский человек из Волгограда. Мою прабабушку звали Агафья Феоктистовна, бабушку – Марфа Васильевна – это корни, которые уходили в Русь, в Волжскую степь. Для меня Москва казалась потолком достижений. Моя мама работала на фабрике, папа был электриком, но при этом они любили искусство и вкладывали в меня время и деньги.
После Училища искусств, которое я окончила как пианистка, мы приехали в Москву поступать на вокальное отделение, не имея ни одного урока по вокалу, то есть что Господь дал, то и было. Мама думала: «Ну что за профессия – певица?», а когда познакомилась с моим педагогом Еленой Ивановной Шумиловой, человеком удивительно скромным во всем: в одежде, в манерах, в поведении, спокойно отпустила.
Я окончила консерваторию с красным дипломом и по конкурсу поступила в Большой театр. В 93 году друзья, оказавшись в Нью-Йорке на одной вечеринке, подошли к Личе Альбанезе и дали ей мою кассету. Она послушала и сказала: «Пришлите мне ее сюда». Это был переломный момент для меня, потому что я уже пела в Большом театре весь первый репертуар. Казалось бы, вот она слава! Но я полетела к Личе, не имея в кармане ни одного цента.
— Что для Вас стало откровением в Америке?
— Я – солистка Большого театра и мне казалось, что сейчас откроются все двери. Вдруг я поняла, что нахожусь на начальном этапе своей жизни и карьеры. Выяснилось, что в мировом репертуаре не нужны ни «Жизнь за царя», ни «Царская невеста» – это все для России. А если хочешь петь в мировых театрах, надо понять, что необходимо на рынке.
— Вы прожили у Личи Альбанезе четыре месяца. Как строилось обучение?
— Лича не сидела рядом со мной как коуч, все наше обучение было в процессе жизни. Она готовила завтрак, и пока я распевалась у рояля, Лича, слушая меня из другой комнаты, говорила, что не так. Мы ходили по итальянским клубам, она знакомила меня с семьей Тосканини. При своей простоте Лича Альбанезе достигла огромной высоты благодаря таланту и всегда говорила: «Драматизм не в голосе, драматизм в слове».
— Вас называют вердиевской певицей…
— 15 партий. У меня было много белькантийской музыки и Верди в том числе. Две оперы, которые прошли красным кумачом по всей моей карьере: «Дон Карлос» Верди и «Норма» Беллини. Для меня стало огромным достижением спеть оперу «Симон Бокканегра» с Клаудио Аббадо на фестивале и затем отправиться с ним в большое турне по Италии. Это был один из серьезных моментов моей карьеры.
Вообще в моей жизни были очень необычные контракты: «Вива ля мамма» Доницетти, «Жанна д’Арк», запись «Альзира» Верди, одна из ранних его опер в белькантийском стиле, наверняка многие даже не знают, что это.
— Кто для Вас стал любимым партнером по сцене?
— Сергей Ларин. Наверное, потому что он – русский человек и с ним всегда было легко общаться. К сожалению, его больше нет с нами. Мы с ним пели и «Дон Карлоса», и «Норму».
— Вы много раз выступали на Зальцбургском фестивале. Для любого оперного певца это огромное испытание, потому что там публика не стесняется отпускать «бууу», если артист им не по нраву. У Вас в жизни было это «бууу»?
— Первый раз свое «бууу» я получила, даже не поняв сначала, кому это (смеется). И было это именно на Зальцбургском фестивале в опере «Дон Жуан». Я люблю рассказывать эту историю и совершенно не чувствую себя спевшей плохо. За мной была роль донны Эльвиры, донну Анну исполняла Рене Флеминг, Дона Жуана – Феруччио Фурланетто, Лепорелло – Рене Папе, то есть состав подобрался очень сильный, но постановка была необычной.
Я посмотрела на костюм с мехом от Prada, поняла, что изображать Кири Те Канаву я не могу, и сделала из Эльвиры мадам Грицацуеву. В Зальцбург приезжает очень консервативная публика, при этом она понимает, что идет поветрие осовременивания оперы, но воспринять это она не готова. Когда я вышла на поклон, кто-то кричал «Браво!», кто-то просто аплодировал и вдруг два зрителя стали «букать».
Я вспомнила историю с Каппуччилли в Венской опере. Он уже был в возрасте, не совсем в форме и в прологе дал огромного «петуха». В зале воцарилась тишина, и тут два дурака сверху закричали «бууу». Каппуччилли взмахнул рукой, как дирижер, когда снимает звук, и выразительно произнес: «Я с вами совершенно согласен, но вы послушайте тех, кто сейчас выйдет!». Таких историй очень много в театральном мире.
Когда я рассказала Сереже Ларину, что не могу понять, почему получила свое «бууу», ведь даже критика пришла приличная, он ответил: «Марина, если великую Фрэнни в “Богеме” освистали, что говорить о нас!».
— Сложно не принимать такое близко к сердцу.
— Сложно, потому что это происходит публично. Начинаешь проживать момент, но со временем понимаешь, что все проходящее, а ты остаешься со своим пением, голосом, видением, с тем, что у тебя заложено Богом и родителями. Нельзя ломаться.
Бэла Руденко, которая очень тепло ко мне относилась, сказала простую вещь: «Вот ты поешь Джульетту. Кто она – девочка в белом платьице? Нет! Ты должна выйти на сцену, у тебя клыки, а на них – кровь твоих соперниц. Только с таким внутренним ощущением первенства нужно петь. И если это есть, ты создашь любой образ». Это правильно! Только с чувством, что ты можешь то, чего не могут другие, есть шанс чего-то добиться. Я проехала весь мир, вспоминая эти слова перед выступлениями.
— Когда я прихожу в Венскую оперу, у меня возникает ощущение поточного производства. И часто встает вопрос качества спектаклей при том, что «Венская опера» – это бренд.
— Так бывает всегда, когда театр репертуарный. Это значит, что есть 50-60 опер, которые нужно прокрутить в течение сезона. Естественно, исчезает качество самого спектакля, ты просто впрыгиваешь в него за два дня, наряжаешься в образ и работаешь с тем, что у тебя заложено внутри. Много раз было, когда на сцене ты в первый раз слышишь оркестр, а надо еще думать о том, куда положить реквизит, в какую сторону сделать шаг. Я не могу передать этот стресс. Мой дебют в любом хорошем театре – это впрыгивание. Судьба давала шанс, а я говорила: «Да!». Мне всегда приходилось доказывать, что я – это я.
— Когда за плечами огромное количество ролей во всех мировых театрах, когда вы – на обложке главного оперного журнала, когда наконец 24 раза занавес поднимается после «Нормы», потому что зритель не отпускает… В какой момент наступило ощущение «потолка»?
— Для меня это было внутреннее падение. Я пела в «Метрополитен-опера» один из любимых спектаклей «Луизу Миллер». Моим партнером был Нил Шикофф, дирижировал Джеймс Ливайн, это был огромный успех. И вдруг я поняла, что сделала все, что умею. У меня было три контракта одновременно и ни минуты времени, чтобы побыть одной, а это очень важно для артиста. Не было уставшего голоса, лишь состояние, когда ты выпотрошен и делаешь все механически.
— Но ведь уйти со сцены, когда все еще собираешь сливки своей карьеры, сможет не каждый. Как вы решились?
— Становишься более зрелой. Приезжаешь в один театр, во второй и так много раз, потом наступает момент, когда понимаешь, что жизнь – это не только пение, она сама по себе прекрасна. Мы много общались с Димой Хворостовским об этом. Он говорил мне: «Как ты можешь не петь?». Я отвечала, что всему свое время и уже хочу делать что-то другое.
Я с большим уважением отношусь к своим коллегам, поющим до зрелого возраста, но назвать это тем пением, которое было раньше, я не могу. Уходит то, что свойственно молодости, – эластичность связок, амбициозность, желание покорить мир. И ты это видишь уже по тому, как человек выходит на сцену. Не надо забывать, что пение – это все-таки гормональный процесс, особенно у женщин.
В 46 лет я узнала, что жду второго ребенка. Беременность, конечно, стала откровением, потому что на несколько лет вперед уже были подписаны контракты, которые пришлось приостановить, но я поняла, что все это неспроста. После родов я попросила полгода, затем год, затем еще полгода, а потом мне уже не захотелось никуда уезжать от сына. Когда ты становишься матерью в 20 лет – это одно чувство: впереди весь мир, все великие театры. Но когда ты все их прошел и не по одному разу, то…
— Как раз для тех, кто только начинает свою оперную карьеру, есть проект «Большая опера», где вы были членом жюри. Как вы относитесь к тому, что это рафинированное искусство превращается в шоу?
— Для многих классика – это люди, живущие в замке из слоновой кости, но мир настолько ушел технологиями вперед, что мы не можем больше так существовать. То, что телевидение завоевало огромную аудиторию и у молодого певца есть шанс одновременно появиться в разных точках мира, – это потрясающе. Конечно, существует масса проектов для шоу-бизнеса, я не большая их сторонница, потому что там, где начинается шоу-бизнес, заканчивается искусство. Но мы живем в такое время, когда без этого «блюда дня» невозможно, и глупо отвергать эту данность. То, что появилась «Большая опера», на мой взгляд, – прорыв.
— Вместе в вами в жюри был и Дмитрий Бертман, основатель театра «Геликон-Опера». Вы много и тепло о нем говорите и знаю, что именно в честь него назвали своего сына.
— Дима – мой друг, брат, соратник, ангел-хранитель! Я счастлива, что он всегда и во всем меня поддерживает. Это выдающаяся личность! Он не просто создал уникальный театр, он собрал вокруг себя отзывчивых, добрых, интеллигентных людей. В сегодняшнем злом мире, где каждый вытесняет другого, вдруг появляется оазис нравственных ценностей и хочется дальше что-то делать. Я за то, чтобы хорошие люди объединялись.
— И вы решили начать это объединение вокруг собственного продюсерского центра?
— Я люблю людей, общение, люблю дарить свою необычность. Владимир Атлантов однажды мне сказал: «Если у тебя есть силы для борьбы, ты будешь бороться, если у тебя есть силы для чего-то другого, ты найдешь это другое». И одним из этих проявлений стал продюсерский центр MStage.
В октябре мы устраиваем выступление Сергея Юрского, он будет читать стихи, затем привезем «Кофейную кантату», которая идет в «Геликон-опере», в декабре ждем Светлану Крючкову, феврале Чулпан Хаматову с постановкой «Уроки музыки» и многое другое.
Мне важно выстроить все так, чтобы это было особенно, чтобы каждое представление превратилось в совместное переживание того, что происходит на сцене. Я хочу, чтобы проекты, которые мы делаем, разделялись со мной внутренне и соответствовали моему ощущению мира.
