Макияж. Уход за волосами. Уход за кожей

Макияж. Уход за волосами. Уход за кожей

» » Рудин тургенев читать онлайн. Иван сергеевич тургенев

Рудин тургенев читать онлайн. Иван сергеевич тургенев

Публикация романа Тургенева в «Современнике» в 1856 году, переломную эпоху российской истории, стала значительным событием в литературной жизни. Писателя, давшего литературе выражение «лишний человек», всегда волновала эта тема. Не стал исключением и «Рудин».

История написания

В первой половине пятидесятых годов Тургенев работает над несколькими произведениями, в том числе и над романом «Рудин». Изначально произведение планировалось как повесть. Но автор стремился к более полному охвату социальной действительности, по сравнению с предыдущими сочинениями. Судя по переписке писателя, первый вариант романа не удовлетворил его.

После ознакомления с первой частью произведения корреспонденты Ивана Сергеевича указали ему на растянутость повествования, ненужные подробности, недостаточную выпуклость главных героев, которых заслоняют второстепенные персонажи. Для Тургенева это был своего рода экзамен на звание писателя. Он писал Боткину, что хотел бы оправдать надежды, которые тот на него возлагает и сообщил, что составил подробный план произведения, продумал до мелочей все лица.

«Посмотрим, - пишет Тургенев, - что даст последняя попытка?» Первый вариант «Рудина» Тургенев закончил за семь недель. Такое быстрое завершение произведения свидетельствовало о больших предварительных размышлениях автора и опыте работы над более ранними сочинениями. Таким образом, «Рудин» стал тем произведением, где автор изобразил принципы действительности, которые войдут в литературу как принципы «тургеневского романа».

Художественные средства

В первых двух главах автор в общих чертах обрисовывает среду, в которой раскрывается образ главного персонажа. Тургенев, при помощи контраста, эмоционально подготавливает его появление. В салоне Ласунской ожидают приезд барона и философа, но вместо него приезжает никому неизвестный Рудин. Одет он «посредственно», - общество разочаровано.

Барон в романе так и не появился. Его образ был необходим для сопоставления: автор принизил героя, чтобы подчеркнуть необыкновенную личность. Увидев вначале незначительного человека, общество видит затем человека одухотворенного, чувствующего прекрасное. Такое впечатление создается не только реакцией общества. Характеристику Рудина Тургенев также передает через детали портрета - лицо неправильное, но умное; глаза быстрые; «прекрасное выражение» лица, когда он слушает Шуберта; чудная летняя ночь воодушевляет его.

Через речевую характеристику автор передает представление о передовом человеке, погруженному в мир философских идей и ищущему в них смысл существования. Для того чтобы полнее раскрыть этот образ, автор уделяет внимание не столько содержанию его речей, сколько тому, как герой владеет «музыкой красноречия». В романе Тургенева «Рудин», в кратком содержании также можно заметить, что автор показывает главного героя, как вдохновенного оратора, с тихим и сосредоточенным голосом, «самый звук» которого увеличивает обаяние.

Обед в поместье Ласунской

Краткое содержание «Рудина» начинается с описания тихого летнего утра. Молодая вдова Александра Липина живет в собственном имении, которым управляет ее брат Сергей Волынцев. Александра Павловна славится не только своей красотой, но и добротой. Однажды утром она едет в соседнюю деревню к больной крестьянке, которой носит лекарства. Возвращаясь обратно, встречает брата и Константина Пандалевского, который приехал пригласить их к обеду. Он хорош собой, обаятелен и умеет ладить с дамами.

Договорившись с Липиной о визите, Константин возвращается в поместье Ласунской, где живет в приживалах. По пути ему встречается учитель Басистов. Мимолетная встреча не обошлась без ссоры. Некрасивый молодой человек, но с прекрасным образованием, он занимается воспитанием сыновей Ласунской, и терпеть не может пустышку и приживалу Пандалевского.

Дарья Ласунская, женщина умная, но недобрая, четверть века назад слыла первой красавицей Москвы. Лето проводит с детьми в деревне. Ласунскую в светском обществе недолюбливают за высокомерность. К обеду в ее доме собираются домочадцы и гости, в числе их и сосед Африкан Семенович, старый ворчун. С появлением Липиной и ее брата все собираются в саду, так как ждут важного гостя из столицы. Но вместо него приехал Дмитрий Рудин, который извиняется за барона и объясняет его отсутствие срочным вызовом в Петербург.

Знакомство с Рудиным

Никто из присутствующих с Рудиным знаком не был. Одетый весьма скромно, он производил впечатление человека посредственного. Продолжая краткое содержание «Рудина», необходимо отметить, что хозяйке сразу понравились ум и сдержанность красивого молодого человека. Дмитрий поставил на место наглого старика Африкана Пигасова. Гость рассуждал так умно, что учитель слушал гостя с открытым ртом, а семнадцатилетняя дочь хозяйки Наталья смотрела на него и восхищенно вздыхала.

Утром хозяйка дома пригласила гостя к себе в кабинет, где рассказала ему о здешнем обществе. Она уважительно отзывалась о Михаиле Лежневе, человеке умном и интересном. К великому ее сожалению, сторонящемуся людей. Но Рудин, как оказалось, был с ним знаком. Вскоре лакей доложил Ласунской о визите Лежнева, который приехал решить межевой вопрос.

Лежнев, небрежно одетый, тридцатипятилетний мужчина с невыразительным лицом, решив спор по поводу межи, холодно раскланялся и уехал. Гостя Дарьи Михайловны Лежнев узнал, но радости от встречи с Рудиным не проявил. Дмитрий пояснил, что учился с Михаилом Михайловичем в университете, но после учебы их пути разошлись. Ласунская занимается делами, а Дмитрий выходит на террасу, где встречает дочь хозяйки.

Подробности жизни Дмитрия

Наталья вышла прогуляться по саду, и Рудин присоединяется к ней. Они оживленно беседуют, Дмитрий признается, что ему нечем заняться в городе, и он планирует провести в деревне лето и осень. К обеду приезжает Волынский, который давно влюблен в Наталью. Сергею Павловичу не понравилось, как смотрит девушка на Рудина. С тяжелым сердцем он возвращается домой, где застает Лежнева, беседующего с его сестрой.

Краткое содержание «Рудина» продолжается историей жизни главного героя. По просьбе Липиной, Михаил Михайлович рассказывает о Рудине. Родился Дмитрий в небогатой дворянской семье. Матери с трудом удалось его выучить, так как отец Дмитрия рано умер. После университета Рудин уехал за границу. Матери писал редко и практически не навещал. Так она и умерла, держа в руке портрет единственного сына. За границей Дмитрий жил с какой-то барыней, которую потом бросил. Именно тогда между Рудиным и Лежневым произошла ссора, после которой они перестали общаться.

Рассказ Лежнева

Прошло два месяца. Рудин живет у Ласунской в доме, где становится значимой фигурой и дает советы по ведению хозяйства. Дарья Михайловна его выслушивает, но поступает по-своему. Басистов перед Рудиным преклоняется, но тот не обращает на него никакого внимания. С Натальей ведет долгие беседы, дает книги и статьи, в которых она ничего не понимает. Но это не важно, потому как Рудину нравится быть наставником наивной особы.

Александра Павловна восхищается Дмитрием, хоть и не понимает его. Ее брата, Сергея Михайловича, Рудин нахваливает и называет рыцарем. С Лежневым у гостя по-прежнему натянутые отношения. Однажды, когда Александра Павловна в очередной раз нахваливает гостя, Лежнев не выдерживает и называет Дмитрия «пустым человеком». Собственно, этим заявлением он раскрывает тему романа Тургенева «Рудин», автора которого всегда интересовала проблема «лишнего человека».

В подтверждение Лежнев рассказывает об их давней ссоре. Будучи студентами, они дружили. Михаил влюбился в одну особу и рассказал об этом Дмитрию. Тот взял в оборот обоих возлюбленных и стал руководить практически каждым их шагом. Он советовал, что делать, как и что писать, назначал место свиданий и, в конце концов, заставил Лежнева рассказать о своих чувствах отцу девушки. Это вылилось в большой скандал, после которого встречаться влюбленным запретили.

Лежнев об этом не жалеет, так как барышня вышла замуж и счастлива. Но простить Рудина, который «живет чужими чувствами», а сам «холоден, как лед», Лежнев не в силах. И, кроме того, в данный момент Михаила тревожит судьба Натальи, увлеченной Дмитрием.

Признание Рудина

Между Натальей и Дмитрием происходит разговор, в котором Рудин хвалит ее избранника, имея в виду Сергея Волынцева. Но Наталья все отрицает и признается Рудину в любви. Волынцев оказался случайным свидетелем этой сцены. После обеда Дмитрий шепчет Наталье, что хочет с ней встретиться вечером. Во время свидания он раскрывает ей свои чувства. Свидетелем их разговора становится Пандалевский.

Сергей Павлович грустит дома за книгой и Липина сильно встревожена, так как для его деятельной натуры это не характерно. Неожиданно приезжает Дмитрий и объявляет Сергею, что их с Натальей чувства взаимны, и протягивает в знак дружбы Волынцеву руку. Сергей отказывается ее пожать, он негодует и считает этот поступок верхом наглости.

После отъезда Рудина, Александра Павловна посылает за Лежневым, которому с трудом удается успокоить Сергея. В доме Ласунской также тревожно, хозяйка холодна с гостем. Наталья подавлена и бледна, вечером она посылает Рудину записку с просьбой о встрече.

Рудин ждет девушку у пруда, где Наталья назначила встречу. Она приходит и рассказывает, что Ласунской все известно о них, так как Пандалевский слышал их разговор. Дарья Михайловна уверяла дочь, что Рудин просто развлекается, но серьезных намерений у него нет. Скорее мать согласится увидеть дочь мертвой, чем замужем за этим никчемным человеком.

Дмитрий советует Наталье смириться с обстоятельствами. От его слов девушка приходит в ужас - она скорее согласиться жить с ним невенчанной, чем откажется от него. Вне себя от гнева, Наталья бежит в свою комнату, где падает без чувств. Рудин осознает, что его чувства вряд ли так же сильны, и он не стоит этой девушки. Он стоит в задумчивости у пруда, в это время его замечает Лежнев, и тотчас едет к Волынцеву.

Сергей Павлович сообщает Михаилу, что намерен стреляться с обидчиком. Но тут входит лакей с письмом от Рудина, в котором тот сообщает об отъезде и желает Волынцеву счастья. Лежнев отправляется на половину Липиной, рассказывает о своих чувствах и делает ей предложение. Александра Павловна его принимает.

Отъезд Дмитрия

Тургенев подчеркнул благородство героя, принявшего решение об отъезде. Рудин написал всем письма и объявил, что уезжает. С ним холодно прощаются. Учитель вызвался проводить Дмитрия до станции и в момент прощания разрыдался. Рудин тоже всплакнул, но не от горечи разлуки, а о своей неудачной судьбе.

Наталья в это время читает письмо Рудина, в котором тот признается, что не оценил глубину ее чувства, желает ей счастья и прощается навсегда. Девушка окончательно убеждается, что Рудин ее не любит, и обещает матери не упоминать впредь его имя.

Письмо из Москвы

Прошло два года. Липина вышла замуж за Михаила, у них растет сын. Вечер, в ожидании мужа, она коротает со стариком Пигасовым. Приезжает Лежнев с учителем, который привез Липиной письмо из Москвы от брата. Сергей Павлович сообщает, что сделал Наталье предложение, которое она приняла.

Речь заходит о Рудине. Лежнев, к удивлению многих, отзывается о нем тепло и говорит, что отдает должное уму Дмитрия и берет свои слова, о бесполезности его существования, обратно. Называть его бесполезным несправедливо, так как Рудин зажигает сердца молодых людей стремлением к совершенствованию и знаниям.

Тем временем Дмитрий появляется на станции одной южной губернии и спрашивает лошадей до Пензы. Ему отвечают, что только до Тамбова. И постаревший, осунувшийся Рудин, говорит, что ему все равно, - поедет в Тамбов.

Эпилог

Лежнев и Рудин, герои романа Тургенева, встречаются случайно через несколько лет в городе, куда Михаил приехал по делам. Они вместе обедают, Лежнев рассказывает об общих знакомых: старик Пигасов женился; Пандалевский, при содействии Дарьи Михайловны, пристроился на высокую должность. Поседевший Рудин интересуется Натальей. Но Лежнев ничего не рассказывает о ней, просто говорит, что у нее все хорошо.

Рудин, в свою очередь, рассказывает о себе. За эти годы он брался за всякие дела, но нигде не имел успеха. Работал секретарем, занимался сельским хозяйством, был преподавателем в гимназии. Но ни дома, ни семьи так и не завел, - остался вечным скитальцем. Лежнев пишет вечером жене письмо, в котором рассказывает о Рудине, называя его «беднягой».

26 июня 1848 года в Париже, на одной из баррикад, когда перед наступающими войсками разбегаются последние защитники, Дмитрий Рудин поднимается во весь рост с красным знаменем в руках. Пуля поразила его в самое сердце.

Ненужный человек

Роман «Рудин» занимает особое место в работе Тургенева над проблемой «лишнего человека». В лице героя автор обобщил свои размышления и наблюдения над типом человека, который в последние годы стал объектом внимания многих писателей. С одной стороны, автор подчеркивает положительные черты людей, внесших вклад в освободительное движение, с другой - Тургенев подчеркивает их слабости.

В лице этого героя «лишний человек» выступил в социально значимой разновидности, в этом и заключалась идея Тургенева. Рудин - не скучающий аристократ, который задыхается в светском обществе. Но он и не рвет с ним окончательно. Дмитрий не принадлежит к обеспеченной дворянской семье. Он пробует свои силы и в преподавании, и в науке, но нигде не находит удовлетворения. В конце концов, умный и образованный человек, считает себя ненужным.

Жизнь Рудина подчинена идее, ради которой Дмитрий пренебрегает благами и которую горячо пропагандирует. Однако, все попытки осуществить ее, хотя бы частично, заканчиваются полной неудачей, так как не имеют под собой твердой, объективной почвы. Жизнь бьет Дмитрия, он падает духом, но не в силах смириться с реальностью. И в нем вновь вспыхивает любовь к истине.

Значимость романа

Краткий обзор романа Тургенева «Рудин» показал, что устами Лежнева автор дает оценку своему герою, называя его «инвалидом мысли». Вероятно, это самое верное определение. Так как ограничение общественных связей только дворянским кружком, жизнь вне практической деятельности, а постоянная привычка заменять дело словом, - все это накладывало отпечаток на духовный облик дворянской интеллигенции.

Тургенев отобразил все мелочное и позерское, что проступало в главном герое, в откровенно-ироничном тоне. Это сделало Рудина слабым и жалким. Дав многогранное изображение человека 40-х, автор так и не смог ответить на вопрос, который его волновал: где кроются причины слабости и противоречий прогрессивного дворянства? Лежнев в романе дает оценку Рудину, утверждая, что нет в нем «натуры, крови нет». По мнению автора, это не вина героя, - причины следует искать в обществе.

В конце произведения Лежнев призывает дворянскую интеллигенцию духовно объединиться перед лицом новых поколений. Его призыв звучит, как выпад против революционной демократии. Анализ произведения Тургенева «Рудин» показал, что истинным героем романа является не либерал-помещик Лежнев, а мечтатель Рудин. Основным идейным содержанием роман Тургенева был принят прогрессивно настроенной общественностью как произведение, которое помогает в борьбе за преобразование России.

Было тихое летнее утро. Солнце уже довольно высоко стояло на чистом небе; но поля еще блестели росой, из недавно проснувшихся долин веяло душистой свежестью, и в лесу, еще сыром и не шумном, весело распевали ранние птички. На вершине пологого холма, сверху донизу покрытого только что зацветшею рожью, виднелась небольшая деревенька. К этой деревеньке, по узкой проселочной дорожке, шла молодая женщина, в белом кисейном платье, круглой соломенной шляпе и с зонтиком в руке. Казачок издали следовал за ней.

Она шла не торопясь и как бы наслаждаясь прогулкой. Кругом, по высокой, зыбкой ржи, переливаясь то серебристо-зеленой, то красноватой рябью, с мягким шелестом бежали длинные волны; в вышине звенели жаворонки. Молодая женщина шла из собственного своего села, отстоявшего не более версты от деревеньки, куда она направляла путь; звали ее Александрой Павловной Липиной. Она была вдова, бездетна и довольно богата, жила вместе с своим братом, отставным штабс-ротмистром Сергеем Павлычем Волынцевым. Он не был женат и распоряжался ее имением.

Александра Павловна дошла до деревеньки, остановилась у крайней избушки, весьма ветхой и низкой, и, подозвав своего казачка, велела ему войти в нее и спросить о здоровье хозяйки. Он скоро вернулся в сопровождении дряхлого мужика с белой бородой.

– Ну, что? – спросила Александра Павловна.

– Жива еще… – проговорил старик.

– Можно войти?

– Отчего же? Можно.

Александра Павловна вошла в избу. В ней было тесно, и душно, и дымно… Кто-то закопошился и застонал на лежанке. Александра Павловна оглянулась и увидела в полумраке желтую и сморщенную голову старушки, повязанной клетчатым платком. Покрытая по самую грудь тяжелым армяком, она дышала с трудом, слабо разводя худыми руками.

Александра Павловна приблизилась к старушке и прикоснулась пальцами до ее лба… он так и пылал.

– Как ты себя чувствуешь, Матрена? – спросила она, наклонившись над лежанкой.

– О-ох! – простонала старушка, всмотревшись в Александру Павловну. Плохо, плохо, родная! Смертный часик пришел, голубушка!

– Бог милостив, Матрена: может быть, ты поправишься. Ты приняла лекарство, которое я тебе прислала?

Старушка тоскливо заохала и не отвечала. Она не расслышала вопроса.

– Приняла, – проговорил старик, остановившийся у двери.

Александра Павловна обратилась к нему.

– Кроме тебя, при ней никого нет? – спросила она.

– Есть девочка – ее внучка, да все вот отлучается. Не посидит: такая егозливая. Воды подать испить бабке – и то лень. А я сам стар: куда мне?

– Не перевезти ли ее ко мне в больницу?

– Нет! зачем в больницу! все одно помирать-то. Пожила довольно; видно, уж так богу угодно. С лежанки не сходит. Где ж ей в больницу! Ее станут поднимать, она и помрет.

– Ох, – застонала больная, – красавица-барыня, сироточку-то мою не оставь; наши господа далеко, а ты…

Старушка умолкла. Она говорила через силу.

– Не беспокойся, – промолвила Александра Павловна, – все будет сделано. Вот я тебе чаю и сахару принесла. Если захочется, выпей… Ведь самовар у вас есть? – прибавила она, взглянув на старика.

– Самовар-то? Самовара у нас нету, а достать можно.

– Так достань, а то я пришлю свой. Да прикажи внучке, чтобы она не отлучалась. Скажи ей, что это стыдно.

Старик ничего не отвечал, а сверток с чаем и сахаром взял в обе руки.

– Ну, прощай, Матрена! – проговорила Александра Павловна, – я к тебе еще приду, а ты не унывай и лекарство принимай аккуратно…

Старуха приподняла голову и потянулась к Александре Павловне.

– Дай, барыня, ручку. – пролепетала она.

Александра Павловна не дала ей руки, нагнулась и поцеловала ее в лоб.

– Смотри же, – сказала она, уходя, старику, – лекарство ей давайте непременно, как написано… И чаем ее напойте…

Старик опять ничего не отвечал и только поклонился.

Свободно вздохнула Александра Павловна, очутившись на свежем воздухе. Она раскрыла зонтик и хотела было идти домой, как вдруг из-за угла избушки выехал, на низеньких беговых дрожках, человек лет тридцати, в старом пальто из серой коломянки и такой же фуражке. Увидев Александру Павловну, он тотчас остановил лошадь и обернулся к ней лицом. Широкое, без румянца, с небольшими бледно-серыми глазками и белесоватыми усами, оно подходило под цвет его одежды.

– Здравствуйте, – проговорил он с ленивой усмешкой, – что это вы тут такое делаете, позвольте узнать?

– Я навещала больную… А вы откуда, Михайло Михайлыч?

Человек, называвшийся Михайло Михайлычем, посмотрел ей в глаза и опять усмехнулся.

– Это вы хорошо делаете, – продолжал он, – что больную навещаете; только не лучше ли вам ее в больницу перевезти?

– Она слишком слаба: ее нельзя тронуть.

– А больницу свою вы не намерены уничтожить?

– Уничтожить? Зачем?

– Да так.

– Что за странная мысль! С чего это вам в голову пришло?

– Да вы вот с Ласунской все знаетесь и, кажется, находитесь под ее влиянием. А по ее словам, больницы, училища – это все пустяки, ненужные выдумки. Благотворение должно быть личное, просвещение тоже: это все дело души… так, кажется, она выражается. С чьего это голоса она поет, желал бы я знать?

Александра Павловна засмеялась.

– Дарья Михайловна умная женщина, я ее очень люблю и уважаю; но и она может ошибаться, и я не каждому ее слову верю.

– И прекрасно делаете, – возразил Михайло Михайлыч, все не слезая с дрожек, – потому что она сама словам своим плохо верит. А я очень рад, что встретил вас.

– Хорош вопрос! Как будто не всегда приятно вас встретить! Сегодня вы так же свежи и милы, как это утро.

Александра Павловна опять засмеялась.

– Чему же вы смеетесь?

– Как чему? Если б вы могли видеть, с какой вялой и холодной миной вы произнесли ваш комплимент! Удивляюсь, как вы не зевнули на последнем слове.

– С холодной миной… Вам все огня нужно; а огонь никуда не годится. Вспыхнет, надымит и погаснет.

– И согреет, – подхватила Александра Павловна.

– Да… и обожжет.

– Ну, что ж, что обожжет! И это не беда. Все же лучше, чем…

– А вот я посмотрю, то ли вы заговорите, когда хоть раз хорошенько обожжетесь, – перебил ее с досадой Михайло Михайлыч и хлопнул вожжой по лошади. – Прощайте!

– Михайло Михайлыч, постойте! – закричала Александра Павловна, – когда вы у нас будете?

– Завтра; поклонитесь вашему брату.

И дрожки покатились.

Александра Павловна посмотрела вслед Михайлу Михайловичу.

«Какой мешок!» – подумала она. Сгорбленный, запыленный, с фуражкой на затылке, из-под которой беспорядочно торчали косицы желтых волос, он действительно походил на большой мучной мешок.

Александра Павловна отправилась тихонько назад по дороге домой. Она шла с опущенными глазами. Близкий топот лошади заставил ее остановиться и поднять голову… Ей навстречу ехал ее брат верхом; рядом с ним шел молодой человек небольшого роста, в легоньком сюртучке нараспашку, легоньком галстучке и легонькой серой шляпе, с тросточкой в руке. Он уже давно улыбался Александре Павловне, хотя и видел, что она шла в раздумье, ничего не замечая, а как только она остановилась, подошел к ней и радостно, почти нежно произнес:

– Здравствуйте, Александра Павловна, здравствуйте!

– А! Константин Диомидыч! здравствуйте! – ответила она. – Вы от Дарьи Михайловны?

– Точно так-с, точно так-с,– подхватил с сияющим лицом молодой человек, – от Дарьи Михайловны. Дарья Михайловна послала меня к вам-с; я предпочел идти пешком… Утро такое чудесное, всего четыре версты расстояния. Я прихожу – вас дома нет-с. Мне ваш братец говорит, что вы пошли в Семеновку, и сами собираются в поле; я вот с ними и пошел-с, к вам навстречу. Да-с. Как это приятно!

Молодой человек говорил по-русски чисто и правильно, но с иностранным произношением, хотя трудно было определить, с каким именно. В чертах лица его было нечто азиатское. Длинный нос с горбиной, большие неподвижные глаза навыкате, крупные красные губы, покатый лоб, черные как смоль волосы – все в нем изобличало восточное происхождение; но молодой человек именовался по фамилии Пандалевским и называл своею родиной Одессу, хотя и воспитывался где-то в Белоруссии, на счет благодетельной и богатой вдовы. Другая вдова определила его на службу. Вообще дамы средних лет охотно покровительствовали Константину Диомидычу: он умел искать, умел находить в них. Он и теперь жил у богатой помещицы, Дарьи Михайловны Ласунской, в качестве приемыша или нахлебника. Он был весьма ласков, услужлив, чувствителен и втайне сластолюбив, обладал приятным голосом, порядочно играл на фортепьяно и имел привычку, когда говорил с кем-нибудь, так и впиваться в него глазами. Он одевался очень чистенько и платье носил чрезвычайно долго, тщательно выбривал свой широкий подбородок и причесывал волосок к волоску.

– Политико-экономическую статью?

– С точки зрения языка-с, Александра Павловна, с точки зрения языка-с. Вам, я думаю, известно, что и в этом Дарья Михайловна знаток-с. Жуковский с ними советовался, а благодетель мой, проживающий в Одессе благопотребный старец Роксолан Медиарович Ксандрыка… Вам, наверное, известно имя этой особы?

– Нисколько, и не слыхивала.

– Не слыхивали о таком муже? Удивительно! Я хотел сказать, что и Роксолан Медиарович очень был всегда высокого мнения о познаниях Дарьи Михайловны в российском языке.

– А не педант этот барон? – спросила Александра Павловна.

– Никак нет-с; Дарья Михайловна рассказывают, что, напротив, светский человек в нем сейчас виден. О Бетховене говорил с таким красноречием, что даже старый князь почувствовал восторг… Это я, признаюсь, послушал бы: ведь это по моей части. Позвольте вам предложить этот прекрасный полевой цветок.

Александра Павловна взяла цветок и, пройдя несколько шагов, уронила его на дорогу… До дому ее оставалось шагов двести, не более. Недавно выстроенный и выбеленный, он приветливо выглядывал своими широкими светлыми окнами из густой зелени старинных лип и кленов.

– Так как же-с прикажете доложить Дарье Михайловне, – заговорил Пандалевский, слегка обиженный участью поднесенного им цветка, – пожалуете вы к обеду? Оне и братца вашего просят.

– Да, мы приедем, непременно. А что Наташа?

– Наталья Алексеевна, слава богу, здоровы-с… Но мы уже прошли поворот к именью Дарьи Михайловны. Позвольте мне раскланяться.

Александра Павловна остановилась.

– А вы разве не зайдете к нам? – спросила она нерешительным голосом.

– Душевно бы желал-с, но боюсь опоздать. Дарье Михайловне угодно послушать новый этюд Тальберга: так надо приготовиться и подучить. Притом я, признаюсь, сомневаюсь, чтобы моя беседа могла доставить вам какое-нибудь удовольствие.

– Да нет… почему же…

Пандалевский вздохнул и выразительно опустил глаза.

– До свидания, Александра Павловна! – проговорил он, помолчав немного, поклонился и отступил шаг назад.

Александра Павловна повернулась и пошла домой.

Константин Диомидыч также пустился восвояси. С лица его тотчас исчезла вся сладость: самоуверенное, почти суровое выражение появилось на нем. Даже походка Константина Диомидыча изменилась; он теперь и шагал шире и наступал тяжелее. Он прошел версты две, развязно помахивая палочкой, и вдруг опять осклабился: он увидел возле дороги молодую, довольно смазливую крестьянскую девушку, которая выгоняла телят из овса. Константин Диомидыч осторожно, как кот, подошел к девушке и заговорил с ней. Та сперва молчала, краснела и посмеивалась, наконец закрыла губы рукавом, отворотилась и промолвила:

– Ступай, барин, право…

Константин Диомидыч погрозил ей пальцем и велел ей принести себе васильков.

– На что тебе васильков? Венки, что ль, плесть? – возразила девушка, – да ну, ступай же, право…

– Послушай, моя любезная красоточка, – начал было Константин Диомидыч…

– Да ну, ступай, – перебила его девушка, – баричи вон идут.

Константин Диомидыч оглянулся. Действительно, по дороге бежали Ваня и Петя, сыновья Дарьи Михайловны; за ними шел их учитель, Басистов, молодой человек двадцати двух лет, только что окончивший курс. Басистов был рослый малый, с простым лицом, большим носом, крупными губами и свиными глазками, некрасивый и неловкий, но добрый, честный и прямой. Он одевался небрежно, не стриг волос, – не из щегольства, а от лени; любил поесть, любил поспать, но любил также хорошую книгу, горячую беседу и всей душой ненавидел Пандалевского.

Дети Дарьи Михайловны обожали Басистова и уж нисколько его не боялись; со всеми остальными в доме он был на короткой ноге, что не совсем нравилось хозяйке, как она не толковала о том, что для нее предрассудков не существует.

– Здравствуйте, мои миленькие! – заговорил Константин Диомидыч, – как вы рано сегодня гулять пошли! А я, – прибавил он, обращаясь к Басистову, – уже давно вышел; моя страсть – наслаждаться природой.

– Видели мы, как вы наслаждаетесь природой, – пробормотал Басистов.

– Вы материалист: уже сейчас бог знает что думаете. Я вас знаю!

Пандалевский, когда говорил с Басистовым или подобными ему людьми, легко раздражался и букву с произносил чисто, даже с маленьким свистом.

– Что же, вы у этой девки, небось, дорогу спрашивали? – проговорил Басистов, поводя глазами и вправо и влево.

Он чувствовал, что Пандалевский глядит ему прямо в лицо, а это ему было крайне неприятно.

– Я повторяю: вы материалист и больше ничего. Вы непременно желаете во всем видеть одну прозаическую сторону…

– Дети! – скомандовал вдруг Басистов, – видите вы на лугу ракиту: посмотрим, кто скорее до нее добежит… Раз! два! три!

И дети бросились во все ноги к раките. Басистов устремился за ними.

«Мужик! – подумал Пандалевский, – испортит он этих мальчишек… Совершенный мужик!»

И, с самодовольствием окинув взглядом свою собственную опрятную и изящную фигурку, Константин Диомидыч ударил раза два растопыренными пальцами по рукаву сюртука, встряхнул воротником и отправился далее. Вернувшись к себе в комнату, он надел старенький халат и с озабоченным лицом сел за фортепьяно.

II

Дом Дарьи Михайловны Ласунской считался чуть ли не первым по всей …ой губернии. Огромный, каменный, сооруженный по рисункам Растрелли, во вкусе прошедшего столетия, он величественно возвышался на вершине холма, у подошвы которого протекала одна из главных рек средней России. Сама Дарья Михайловна была знатная и богатая барыня, вдова тайного советника. Хотя Пандалевский и рассказывал про нее, что она знает всю Европу, да и Европа ее знает! – однако Европа ее знала мало, даже в Петербурге она важной роли не играла; зато в Москве ее все знали и ездили к ней. Она принадлежала к высшему свету и слыла за женщину несколько странную, не совсем добрую, но чрезвычайно умную. В молодости она была очень хороша собою. Поэты писали ей стихи, молодые люди в нее влюблялись, важные господа волочились за ней. Но с тех пор прошло лет двадцать пять или тридцать, и прежних прелестей не осталось и следа. «Неужели, – спрашивал себя невольно всякий, кто только видел ее в первый раз, – неужели эта худенькая, желтенькая, востроносая и еще не старая женщина была когда-то красавицей? Неужели это она, та самая, о которой бряцали лиры?..» И всякий внутренно удивлялся переменчивости всего земного. Правда, Пандалевский находил, что у Дарьи Михайловны удивительно сохранились ее великолепные глаза; но ведь тот же Пандалевский утверждал, что ее вся Европа знает.

Было тихое летнее утро. Солнце уже довольно высоко стояло на чистом небе; но поля еще блестели росой, из недавно проснувшихся долин веяло душистой свежестью, и в лесу, еще сыром и не шумном, весело распевали ранние птички. На вершине пологого холма, сверху донизу покрытого только что зацветшею рожью, виднелась небольшая деревенька. К этой деревеньке, по узкой проселочной дорожке, шла молодая женщина, в белом кисейном платье, круглой соломенной шляпе и с зонтиком в руке. Казачок издали следовал за ней. Она шла не торопясь и как бы наслаждаясь прогулкой. Кругом, по высокой, зыбкой ржи, переливаясь то серебристо-зеленой, то красноватой рябью, с мягким шелестом бежали длинные волны; в вышине звенели жаворонки. Молодая женщина шла из собственного своего села, отстоявшего не более версты от деревеньки, куда она направляла путь; звали ее Александрой Павловной Липиной. Она была вдова, бездетна и довольно богата, жила вместе с своим братом, отставным штаб-ротмистром Сергеем Павлычем Волынцевым. Он не был женат и распоряжался ее имением. Александра Павловна дошла до деревеньки, остановилась у крайней избушки, весьма ветхой и низкой, и, подозвав своего казачка, велела ему войти в нее и спросить о здоровье хозяйки. Он скоро вернулся в сопровождении дряхлого мужика с белой бородой. — Ну, что? — спросила Александра Павловна. — Жива еще... — проговорил старик. — Можно войти? — Отчего же? можно. Александра Павловна вошла в избу. В ней было и тесно, и душно, и дымно... Кто-то закопошился и застонал на лежанке. Александра Павловна оглянулась и увидела в полумраке желтую и сморщенную голову старушки, повязанной клетчатым платком. Покрытая по самую грудь тяжелым армяком, она дышала с трудом, слабо разводя худыми руками. Александра Павловна приблизилась к старушке и прикоснулась пальцами до ее лба... Он так и пылал. — Как ты себя чувствуешь, Матрена? — спросила она, наклонившись над лежанкой. — О-ох! — простонала старушка, всмотревшись в Александру Павловну. — Плохо, плохо, родная! Смертный часик пришел, голубушка! — Бог милостив, Матрена: может быть, ты поправишься. Ты приняла лекарство, которое я тебе прислала? Старушка тоскливо заохала и не отвечала. Она не расслышала вопроса. — Приняла, — проговорил старик, остановившийся у двери. Александра Павловна обратилась к нему. — Кроме тебя при ней никого нет? — спросила она. — Есть девочка — ее внучка, да всё вот отлучается. Не посидит: такая егозливая. Воды подать испить бабке — и то лень. А я сам стар: куда мне? — Не перевезти ли ее ко мне в больницу? — Нет! зачем в больницу! всё одно помирать-то. Пожила довольно; видно, уж так богу угодно. С лежанки не сходит. Где ж ей в больницу! Ее станут поднимать, она и помрет. — Ох, — застонала больная, — красавица-барыня, сироточку-то мою не оставь; наши господа далеко, а ты... Старушка умолкла. Она говорила через силу. — Не беспокойся, — промолвила Александра Павловна, — всё будет сделано. Вот я тебе чаю и сахару принесла. Если захочется, выпей... Ведь самовар у вас есть? — прибавила она, взглянув на старика. — Самовар-то? Самовара у нас нету, а достать можно. — Так достань, а то я пришлю свой. Да прикажи внучке, чтобы она не отлучалась. Скажи ей, что это стыдно. Старик ничего не отвечал, а сверток с чаем и сахаром взял в обе руки. — Ну, прощай, Матрена! — проговорила Александра Павловна, — я к тебе еще приду, а ты не унывай и лекарство принимай аккуратно... Старуха приподняла голову и потянулась к Александре Павловне. — Дай, барыня, ручку, — пролепетала она. Александра Павловна не дала ей руки, нагнулась и поцеловала ее в лоб. — Смотри же, — сказала она, уходя, старику, — лекарство ей давайте непременно, как написано... И чаем ее напойте... Старик опять ничего не отвечал и только поклонился. Свободно вздохнула Александра Павловна, очутившись на свежем воздухе. Она раскрыла зонтик и хотела было идти домой, как вдруг из-за угла избушки выехал, на низеньких беговых дрожках, человек лет тридцати, в старом пальто из серой коломянки и такой же фуражке. Увидев Александру Павловну, он тотчас остановил лошадь и обернулся к ней лицом. Широкое, без румянца, с небольшими бледно-серыми глазками и белесоватыми усами, оно подходило под цвет его одежды. — Здравствуйте, — проговорил он с ленивой усмешкой, — что это вы тут такое делаете, позвольте узнать? — Я навещала больную... А вы откуда, Михайло Михайлыч? Человек, называвшийся Михайло Михайлычем, посмотрел ей в глаза и опять усмехнулся. — Это вы хорошо делаете, — продолжал он, — что больную навещаете; только не лучше ли вам ее в больницу перевезти? — Она слишком слаба: ее нельзя тронуть. — А больницу свою вы не намерены уничтожить? — Уничтожить? зачем? — Да так. — Что за странная мысль! С чего это вам в голову пришло? — Да вы вот с Ласунской всё знаетесь и, кажется, находитесь под ее влиянием. А по ее словам, больницы, училища — это всё пустяки, ненужные выдумки. Благотворение должно быть личное, просвещение тоже: это всё дело души... так, кажется, она выражается. С чьего это голоса она поет, желал бы я знать? Александра Павловна засмеялась. — Дарья Михайловна умная женщина, я ее очень люблю и уважаю; но и она может ошибаться, и я не каждому ее слову верю. — И прекрасно делаете, — возразил Михайло Михайлыч, всё не слезая с дрожек, — потому что она сама словам своим плохо верит. А я очень рад, что встретил вас. — А что? — Хорош вопрос! Как будто не всегда приятно вас встретить! Сегодня вы так же свежи и милы, как это утро. Александра Павловна опять засмеялась. — Чему же вы смеетесь? — Как чему? Если б вы могли видеть, с какой вялой и холодной миной вы произнесли ваш комплимент! Удивляюсь, как вы не зевнули на последнем слове. — С холодной миной... Вам всё огня нужно; а огонь никуда не годится. Вспыхнет, надымит и погаснет. — И согреет, — подхватила Александра Павловна. — Да... и обожжет. — Ну, что ж, что обожжет! И это не беда. Всё же лучше, чем... — А вот я посмотрю, то ли вы заговорите, когда хоть раз хорошенько обожжетесь, — перебил ее с досадой Михайло Михайлыч и хлопнул вожжой по лошади. — Прощайте! — Михайло Михайлыч, постойте! — закричала Александра Павловна, — когда вы у нас будете? — Завтра; поклонитесь вашему брату. И дрожки покатились. Александра Павловна посмотрела вслед Михайлу Михайловичу. «Какой мешок!» — подумала она. Сгорбленный, запыленный, с фуражкой на затылке, из-под которой беспорядочно торчали косицы желтых волос, он действительно походил на большой мучной мешок. Александра Павловна отправилась тихонько назад по дороге домой. Она шла с опущенными глазами. Близкий топот лошади заставил ее остановиться и поднять голову... Ей навстречу ехал ее брат верхом; рядом с ним шел молодой человек небольшого роста, в легоньком сюртучке нараспашку, легоньком галстучке и легонькой серой шляпе, с тросточкой в руке. Он уже давно улыбался Александре Павловне, хотя и видел, что она шла в раздумье, ничего не замечая, а как только она остановилась, подошел к ней и радостно, почти нежно произнес: — Здравствуйте, Александра Павловна, здравствуйте! — А! Константин Диомидыч! здравствуйте! — ответила она. — Вы от Дарьи Михайловны? — Точно так-с, точно так-с, — подхватил с сияющим лицом молодой человек, — от Дарьи Михайловны. Дарья Михайловна послала меня к вам-с; я предпочел идти пешком... Утро такое чудесное, всего четыре версты расстояния. Я прихожу — вас дома нет-с. Мне ваш братец говорит, что вы пошли в Семеновку, и сами собираются в поле; я вот с ними и пошел-с, к вам навстречу. Да-с. Как это приятно! Молодой человек говорил по-русски чисто и правильно, но с иностранным произношением, хотя трудно было определить, с каким именно. В чертах лица его было нечто азиатское. Длинный нос с горбиной, большие неподвижные глаза навыкате, крупные красные губы, покатый лоб, черные как смоль волосы — всё в нем изобличало восточное происхождение; но молодой человек именовался по фамилии Пандалевским и называл своею родиной Одессу, хотя и воспитывался где-то в Белоруссии, на счет благодетельной и богатой вдовы. Другая вдова определила его на службу. Вообще дамы средних лет охотно покровительствовали Константину Диомидычу: он умел искать, умел находить в них. Он и теперь жил у богатой помещицы, Дарьи Михайловны Ласунской, в качестве приемыша или нахлебника. Он был весьма ласков, услужлив, чувствителен и втайне сластолюбив, обладал приятным голосом, порядочно играл на фортепьяно и имел привычку, когда говорил с кем-нибудь, так и впиваться в него глазами. Он одевался очень чистенько и платье носил чрезвычайно долго, тщательно выбривал свой широкий подбородок и причесывал волосок к волоску. Александра Павловна выслушала его речь до конца и обратилась к брату: — Сегодня мне всё встречи: сейчас я разговаривала с Лежневым. — А, с ним! Он ехал куда-нибудь? — Да; и вообрази, на беговых дрожках, в каком-то полотняном метке, весь в пыли... Какой он чудак! — Да, быть может; только он славный человек. — Кто это? Г-н Лежнев? — спросил Пандалевский, как бы удивясь. — Да, Михайло Михайлыч Лежнев, — возразил Волынцев. — Однако прощай, сестра: мне пора ехать в поле; у тебя гречиху сеют. Г-н Пандалевский тебя проведет домой... И Волынцев пустил лошадь рысью. — С величайшим удовольствием! — воскликнул Константин Диомидыч и предложил Александре Павловне руку. Она подала ему свою, и оба отправились по дороге в ее усадьбу. Вести под руку Александру Павловну доставляло, по-видимому, большое удовольствие Константину Диомидычу; он выступал маленькими шагами, улыбался, а восточные глаза его даже покрылись влагой, что, впрочем, с ними случалось нередко: Константину Диомидычу ничего не стоило умилиться и пролить слезу. И кому бы не было приятно нести под руку хорошенькую женщину, молодую и стройную? Об Александре Павловне вся...ая губерния единогласно говорила, что она прелесть, и...ая губерния не ошибалась. Один ее прямой, чуть-чуть вздернутый носик мог свести с ума любого смертного, не говоря уже о ее бархатных карих глазках, золотисто-русых волосах, ямках на круглых щечках и других красотах. Но лучше всего в ней было выражение ее миловидного лица: доверчивое, добродушное и кроткое, оно и трогало, и привлекало. Александра Павловна глядела и смеялась, как ребенок; барыни находили ее простенькой... Можно ли было чего-нибудь еще желать? — Вас Дарья Михайловна ко мне прислала, говорите вы? — спросила она Пандалевского. — Да-с, прислала-с, — отвечал он, выговаривая букву «с», как английское «th», — оне непременно желают и велели вас убедительно просить, чтобы вы пожаловали сегодня к ним обедать... Оне (Пандалевский, когда говорил о третьем лице, особенно о даме, строго придерживался множественного числа) — оне ждут к себе нового гостя, с которым непременно желают вас познакомить. — Кто это? — Некто Муффель, барон, камер-юнкер из Петербурга. Дарья Михайловна недавно с ним познакомились у князя Гарина и с большой похвалой о нем отзываются, как о любезном и образованном молодом человеке. Г-н барон занимаются также литературой, или, лучше сказать... ах, какая прелестная бабочка! извольте обратить ваше внимание... лучше сказать, политической экономией. Он написал статью о каком-то очень интересном вопросе — и желает подвергнуть ее на суд Дарье Михайловне. — Политико-экономическую статью? — С точки зрения языка-с, Александра Павловна, с точки зрения языка-с. Вам, я думаю, известно, что и в этом Дарья Михайловна знаток-с. Жуковский с ними советовался, а благодетель мой, проживающий в Одессе благопотребный старец Роксолан Медиарович Ксандрыка... Вам, наверное, известно имя этой особы? — Нисколько, и не слыхивала. — Не слыхивали о таком муже? Удивительно! Я хотел сказать, что и Роксолан Медиарович очень был всегда высокого мнения о познаниях Дарьи Михайловны в российском языке. — А не педант этот барон? — спросила Александра Павловна. — Никак нет-с; Дарья Михайловна рассказывают, что, напротив, светский человек в нем сейчас виден. О Бетховене говорил с таким красноречием, что даже старый князь почувствовал восторг... Это я, признаюсь, послушал бы: ведь это по моей части. Позвольте вам предложить этот прекрасный полевой цветок. Александра Павловна взяла цветок и, пройдя несколько шагов, уронила его на дорогу... До дому ее оставалось шагов двести, не более. Недавно выстроенный и выбеленный, он приветливо выглядывал своими широкими светлыми окнами из густой зелени старинных лип и кленов. — Так как же-с прикажете доложить Дарье Михайловне, — заговорил Пандалевский, слегка обиженный участью поднесенного им цветка, — пожалуете вы к обеду? Оне и братца вашего просят. — Да, мы приедем, непременно. А что Наташа? — Наталья Алексеевна, слава богу, здоровы-с... Но мы уже прошли поворот к именью Дарьи Михайловны. Позвольте мне раскланяться. Александра Павловна остановилась. — А вы разве не зайдете к нам? — спросила она нерешительным голосом. — Душевно бы желал-с, но боюсь опоздать. Дарье Михайловне угодно послушать новый этюд Тальберга: так надо приготовиться и подучить. Притом я, признаюсь, сомневаюсь, чтобы моя беседа могла доставить вам какое-нибудь удовольствие. — Да нет... почему же... Пандалевский вздохнул и выразительно опустил глаза. — До свидания, Александра Павловна! — проговорил он, помолчав немного, поклонился и отступил шаг назад. Александра Павловна повернулась и пошла домой. Константин Диомидыч также пустился восвояси. С лица его тотчас исчезла вся сладость: самоуверенное, почти суровое выражение появилось на нем. Даже походка Константина Диомидыча изменилась; он теперь и шагал шире и наступал тяжелее. Он прошел версты две, развязно помахивая палочкой, и вдруг опять осклабился: он увидел возле дороги молодую, довольно смазливую крестьянскую девушку, которая выгоняла телят из овса. Константин Диомидыч осторожно, как кот, подошел к девушке и заговорил с ней. Та сперва молчала, краснела и посмеивалась, наконец закрыла губы рукавом, отворотилась и промолвила: — Ступай, барин, право... Константин Диомидыч погрозил ей пальцем и велел ей принести себе васильков. — На что тебе васильков? венки, что ль, плесть? — возразила девушка, — да ну, ступай же, право... — Послушай, моя любезная красоточка, — начал было Константин Диомидыч... — Да ну, ступай, — перебила его девушка, — баричи вон идут. Константин Диомидыч оглянулся. Действительно, по дороге бежали Ваня и Петя, сыновья Дарьи Михайловны; за ними шел их учитель, Басистов, молодой человек двадцати двух лет, только что окончивший курс. Басистов был рослый малый, с простым лицом, большим носом, крупными губами и свиными глазками, некрасивый и неловкий, но добрый, честный и прямой. Он одевался небрежно, не стриг волос, — не из щегольства, а от лени; любил поесть, любил поспать, но любил также хорошую книгу, горячую беседу и всей душой ненавидел Пандалевского. Дети Дарьи Михайловны обожали Басистова и уж нисколько его не боялись; со всеми остальными в доме он был на короткой ноге, что не совсем нравилось хозяйке, как она ни толковала о том, что для нее предрассудков не существует. — Здравствуйте, мои миленькие! — заговорил Константин Диомидыч, — как вы рано сегодня гулять пошли! А я, — прибавил он, обращаясь к Басистову, — уже давно вышел; моя страсть — наслаждаться природой. — Видели мы, как вы наслаждаетесь природой, — пробормотал Басистов. — Вы материалист: уже сейчас бог знает что думаете. Я вас знаю. Пандалевский, когда говорил с Басистовым или подобными ему людьми, легко раздражался и букву «с» произносил чисто, даже с маленьким свистом. — Что же, вы у этой девки, небось, дорогу спрашивали? — проговорил Басистов, поводя глазами и вправо и влево. Он чувствовал, что Пандалевский глядит ему прямо в лицо, а это ему было крайне неприятно. — Я повторяю: вы материалист и больше ничего. Вы непременно желаете во всем видеть одну прозаическую сторону... — Дети! — скомандовал вдруг Басистов, — видите вы на лугу ракиту; посмотрим, кто скорее до нее добежит... Раз! два! три! И дети бросились во все ноги к раките. Басистов устремился за ними. «Мужик! — подумал Пандалевский, — испортит он этих мальчишек... Совершенный мужик!» И, с самодовольствием окинув взглядом свою собственную опрятную и изящную фигурку, Константин Диомидыч ударил раза два растопыренными пальцами по рукаву сюртука, встряхнул воротником и отправился далее. Вернувшись к себе в комнату, он надел старенький халат и с озабоченным лицом сел за фортепьяно.

Иван Сергеевич Тургенев

«Рудин»

В деревенском доме Дарьи Михайловны Ласунской, знатной и богатой помещицы, бывшей красавицы и столичной львицы, которая и вдали от цивилизации все ещё организует у себя салон, ждут некоего барона, эрудита и знатока философии, обещавшего познакомить со своими научными изысканиями.

Ласунская занимает разговором собравшихся. Это — Пигасов, человек небогатый и настроенный на цинический лад (его конёк — нападки на женщин), секретарь хозяйки Пандалевский, домашний учитель младших детей Ласунской Басистов, только что окончивший университет, отставной штабс-ротмистр Волынцев со своей сестрой, обеспеченной молодой вдовой Липиной, и дочь Ласунской — совсем ещё юная Наталья.

Вместо ожидаемой знаменитости приезжает Дмитрий Николаевич Рудин, которому барон поручил доставить свою статью. Рудину лет тридцать пять, одет он вполне заурядно; у него неправильное, но выразительное и умное лицо.

Поначалу все чувствуют себя несколько скованно, общий разговор плохо налаживается. Оживляет беседу Пигасов, по своему обыкновению нападающий на «высокие материи», на абстрактные истины, что зиждутся на убеждениях, а последние, считает Пигасов, вообще не существуют.

Рудин осведомляется у Пигасова, убеждён ли он в том, что убеждений не существует? Пигасов стоит на своём. Тогда новый гость спрашивает: «Как же вы говорите, что их нет? Вот вам уже одно на первый случай».

Рудин очаровывает всех своей эрудицией, оригинальностью и логичностью мышления. Басистов и Наталья слушают Рудина, затаив дыхание. Дарья Михайловна начинает обдумывать, как она выведет своё новое «приобретение» в свет. Один Пигасов недоволен и дуется.

Рудина просят рассказать о его студенческих годах, прошедших в Гейдельберге. В его повествовании недостаёт красок, и Рудин, видимо, сознавая это, вскоре переходит к общим расхождениям — и тут он вновь покоряет слушателей, поскольку «владел едва ли не высшей музыкой красноречия».

Дарья Михайловна уговаривает Рудина остаться ночевать. Остальные живут неподалёку и отправляются по домам, обсуждая выдающиеся дарования нового знакомого, а Басистов и Наталья под впечатлением его речей не могут заснуть до утра.

Утром Ласунская начинает всячески ухаживать за Рудиным, которого она твёрдо решила сделать украшением своего салона, обсуждает с ним достоинства и недостатки своего деревенского окружения, при этом выясняется, что Михайло Михайлыч Лежнев, сосед Ласунской, давно и хорошо известен также и Рудину.

И в этот момент слуга докладывает о приезде Лежнева, навестившего Ласунскую по незначительному хозяйственному поводу.

Встреча старых приятелей протекает довольно холодно. После того как Лежнев откланивается, Рудин говорит Ласунской, что её сосед только носит маску оригинальности, чтобы скрыть отсутствие талантов и воли.

Спустившись в сад, Рудин встречает Наталью и затевает с ней разговор; он говорит горячо, убедительно, говорит о позоре малодушия и лени, о необходимости каждому заниматься делом. Рудинское одушевление действует на девушку, но не нравится Волынцеву, неравнодушному к Наталье.

Лежнев в компании Волынцева и его сестры вспоминает студенческие годы, когда он был близок с Рудиным. Подбор фактов из биографии Рудина не по душе Липиной, и Лежнев не заканчивает повествования, обещая в другой раз рассказать о Рудине больше.

За два месяца, что Рудин проводит у Ласунской, он становится ей просто необходим. Привыкшая вращаться в кругу людей остроумных и изысканных, Дарья Михайловна находит, что Рудин может затмить любого столичного витию. Она восхищается его речами, однако в практических вопросах по-прежнему руководствуется советами своего управляющего.

Все в доме стараются исполнить малейшую прихоть Рудина; особенно благоговеет перед ним Басистов, тогда как общий любимец почти не замечает молодого человека.

Дважды изъявляет Рудин намерение покинуть гостеприимный дом Ласунской, ссылаясь на то, что у него все деньги вышли, но занимает у хозяйки и Волынцева — и остаётся.

Чаще всего беседует Рудин с Натальей, которая жадно внимает его монологам. Под влиянием рудинских идей и у неё самой появляются новые светлые мысли, в ней разгорается «святая искра восторга».

Затрагивает Рудин и тему любви. По его словам, в настоящее время нет людей, дерзающих любить сильно и страстно. Рудин своими словами проникает в самую душу девушки, и она долго размышляет над услышанным, а потом вдруг разражается горькими слезами.

Липина снова допытывается у Лежнева, что же собою представляет Рудин: Без особой охоты тот характеризует бывшего друга, и характеристика эта далеко не лестна. Рудин, говорит Лежнев, не очень сведущ, любит разыграть роль оракула и пожить за чужой счёт, но главная его беда в том, что, воспламеняя других, сам он остаётся холоден, как лёд, нимало не помышляя о том, что его слова «могут смутить, погубить молодое сердце».

И действительно, Рудин продолжает выращивать цветы своего красноречия перед Натальей. Не без кокетства говорит он о себе как о человеке, для которого любовь уже не существует, указывает девушке, что ей следует остановить свой выбор на Волынцеве. Как на грех, нечаянным свидетелем их оживлённой беседы становится именно Волынцев — и ему это крайне тяжело и неприятно.

Между тем Рудин, подобно неопытному юноше, стремится форсировать события. Он признается Наталье в любви и от неё добивается такого же признания. После объяснения Рудин начинает внушать самому себе, что теперь он наконец-то счастлив.

Не зная, как ему поступить, Волынцев в самом мрачном расположении духа уединяется у себя. Совершенно неожиданно перед ним возникает Рудин и объявляет, что он любит Наталью и любим ею. Раздражённый и недоумевающий Волынцев спрашивает гостя: для чего тот все это сообщает?

Тут Рудин пускается в длинные и цветистые разъяснения мотивов своего визита. Он желал добиться взаимопонимания, хотел быть откровенным… Теряющий над собой контроль Волынцев резко отвечает, что он совершенно не напрашивался на доверие и его тяготит излишняя откровенность Рудина.

Сам инициатор этой сцены тоже расстроен и винит себя в опрометчивости, которая ничего, кроме дерзости со стороны Волынцева, не принесла.

Наталья назначает Рудину свидание в уединённом месте, где никто бы не смог увидеть их. Девушка говорит, что она во всем призналась матери, а та снисходительно объяснила дочери, что её брак с Рудиным совершенно невозможен. Что же теперь намерен предпринять её избранник?

Растерянный Рудин в свою очередь осведомляется: что обо всем этом думает сама Наталья и как она намерена поступить? И почти сразу же приходит к выводу: необходимо покориться судьбе. Даже будь он богат, рассуждает Рудин, сумеет ли Наталья перенести «насильственное расторжение» с семьёй, устроить свою жизнь вопреки воле матери?

Такое малодушие поражает девушку в самое сердце. Она собиралась пойти на любые жертвы во имя своей любви, а её любимый струсил при первом же препятствии! Рудин пытается хоть как-то смягчить удар с помощью новых увещеваний, но Наталья уже не слышит его и уходит. И тогда Рудин кричит ей вослед: «Вы трусите, а не я!»

Оставшись один, Рудин долго стоит на месте и перебирает свои ощущения, признаваясь себе, что в этой сцене он был ничтожен.

Оскорблённый откровениями Рудина, Волынцев решает, что он просто обязан при таких обстоятельствах вызвать Рудина на дуэль, однако его намерению не дано осуществиться, так как приходит письмо от Рудина. Рудин многословно сообщает, что не намерен оправдываться (содержание письма как раз убеждает в обратном), и уведомляет о своём отъезде «навсегда».

При отъезде Рудин чувствует себя скверно: получается, будто его выгоняют, хотя все приличия и соблюдены. Провожавшему его Басистову Рудин по привычке начинает излагать свои мысли о свободе и достоинстве, и говорит так образно, что у молодого человека проступают на глазах слезы. Плачет и сам Рудин, но это — «самолюбивые слезы».

Проходит два года. Лежнев и Липина стали благополучной семейной парой, обзавелись краснощёким младенцем. Они принимают у себя Пигасова и Басистова. Басистов сообщает радостную весть: Наталья согласилась выйти замуж за Волынцева. Затем разговор переключается на Рудина. О нем мало что известно. Рудин последнее время проживал в Симбирске, но уже перебрался оттуда в другое место.

А в тот же самый майский день Рудин тащится в плохонькой кибитке по просёлочной дороге. На почтовой станции ему объявляют, что в нужном Рудину направлении лошадей нет и неизвестно, когда будут, правда, можно уехать в другую сторону. После некоторого размышления Рудин грустно соглашается: «Мне все равно: поеду в Тамбов».

Ещё через несколько лет в губернской гостинице происходит негаданная встреча Рудина и Лежнева. Рудин рассказывает о себе. Он переменил немало мест и занятий. Был чем-то вроде домашнего секретаря при богатом помещике, занимался мелиорацией, преподавал русскую словесность в гимназии… И везде потерпел неудачу, стал даже побаиваться своей несчастливой судьбы.

Размышляя над жизнью Рудина, Лежнев не утешает его. Он говорит о своём уважении к старому товарищу, который своими страстными речами, любовью к истине, быть может, исполняет «высшее назначение».

26 июля 1848 г. в Париже, когда восстание «национальных мастерских» уже было подавлено, на баррикаде возникает фигура высокого седого человека с саблей и красным знаменем в руках. Пуля прерывает его призывный крик.

«Поляка убили!» — такова эпитафия, произнесённая на бегу одним из последних защитников баррикады. «Черт возьми!» — отвечает ему другой. Этим «поляком» был Дмитрий Рудин.

В деревенском поместье богатой красавицы Дарьи Михайловны Ласунской, где организован салон, ожидают приезда эрудированного барона, который должен познакомить всех со своей работой. Вместо барона приехал 35-летний Дмитрий Николаевич Рудин. Ему барон поручил прочитать свою статью.

Благодаря перепалке Пигасова и Рудина, все очарованы эрудицией последнего, его оригинальностью и логикой мышления. Дарья Михайловна планирует выводить свое «новое приобретение» в свет. Пигасов недоволен. Рудин красноречиво рассказывает о своих студенческих годах в Гейдельберге.

Когда все отправляются по домам, хозяйка уговаривает Рудина остаться на ночь. Все под впечатлением от нового знакомства.

Поутру Ласунская ухаживает за Рудиным, ведь теперь он украшение ее салона. Обсуждая окружение, выясняется, что Руднев знает ее соседа Лежнева Михаила Михайловича. И тут пожаловал сам Лежнев. Встреча была холодной.

Горячий разговор с Натальей, дочерью хозяйки дома не понравился ее воздыхателю Волынцеву. Лежнев рассказывает о студенческих годах и о Рудине. Он хорошо знает этого молодчика, который любит пожить за чужой счет, воспламенить молодое сердце и при этом остаться холодным.

За два месяца, проведенные у Ласунской, Рудин дважды хочет уехать, но потом занимает и остается. Он часто говорит с Натальей, признается ей в любви и от нее слышит то же. Мать Наталии против этих отношений. Девушка готова на что угодно, но Рудин не хочет сложностей. Он уезжает. И вовремя, так как Волынцев, оскорбленный признанием Рудина, что Наталия любит его, хотел стреляться на дуэли.

Прошло 2 года. Лежнев и Лапина поженились, и у них родился малыш. Наталья согласилась на брак с Волынцевым. Сведения о Рудине скудные. А он едет в Тамбов, куда придется. Через несколько лет в гостинице, встретившись с Лежневым, Рудин расскажет, что много где побывал и чем бы ни занимался – ничего не выходило, наверное, судьба такая несчастливая.

Судьба Рудина обрывается на баррикадах во время парижского восстания «национальных мастерских».