Макияж. Уход за волосами. Уход за кожей

Монолог Катерины (действие второе явление десятое пьесы А.Н. Островского «Гроза») является одним из ключевых в понимании характера этой героини. В этом эпизоде мы наблюдаем за душевными метаниями Катерины. Ей в руки попадает ключ от калитки, и женщина вольна решать: пойти ли ей на свидание к Борису или остаться верной Тихону.
По сути, Катерина стоит перед дилеммой – сохранить верность патриархальному закону и остаться несчастной или поступить так, как велит ей сердце, пусть и за счет гибели своей души.
В данном монологе писатель показывает нам все этапы душевных и мысленных терзаний героини. Поначалу, когда Варвара отдает ключ Катерине, та шарахается от него – «он руки-то жжет, точно уголь».
Героиня пытается самой себе привести какие-то разумные доводы, остановить себя от поступка, на который уже внутренне, как мне кажется, решилась. Она говорит, что нельзя так опрометчиво «бросаться в омут с головой», что «вот так-то и гибнет наша сестра-то». А что будет потом, спрашивает себя Катерина? После нескольких дней счастья будет вечная мука неволи и нечистой совести?
Но тут же героиня ищет оправдания тому поступку, который ее так тянет совершить: «А горька неволя, ох, как горька!» Все было бы еще ничего, но вот свекровь совсем сживает со свету, из-за нее и белый свет кажется немил. Да и что дурного в том? что она только поговорит с Борисом? А как же Тихон: ведь по отношению к нему Катерина поступает неправильно?…
Однако героиня уже давно решилась на измену с Борисом. Именно поэтому она ищет и находит оправдание своей измене – муж сам бросил ее, уехав и оставив «на растерзание» Кабанихи. А вдруг второго шанса на счастье с Борисом ей больше не представится?
В итоге своего монолога Катерина решается на измену – и на счастье, свет, любовь, которые ей просто необходимы для существования: «Бросить ключ! Нет, ни за что на свете! Он мой теперь... Будь что будет, а я Бориса увижу!»
Таким образом, данный монолог является одним из главных в понимании характера Катерины Кабановой и причин ее поступка, повлекшего за собой гибель героини.

Островский, Александр Николаевич - знаменитый драматический писатель.
Родился 31 марта 1823 г. в Москве, где его отец служил в гражданской палате, а затем занимался частной адвокатурой. Матери Островский лишился еще в детстве и никакого систематического образования не получил. Все его детство и часть юности прошли в самом центре Замоскворечья, бывшего в ту пору, по условиям своей жизни, совершенно особым миром. Этот мир населил его воображение теми представлениями и типами, которые он впоследствии воспроизвел в своих комедиях. Благодаря большой библиотеке отца Островский рано ознакомился с русской литературой и почувствовал наклонность к писательству; но отец непременно хотел сделать из него юриста. Окончив гимназический курс, Островский поступил на юридический факультет Московского университета. Окончить курс ему не удалось вследствие какого-то столкновения с одним из профессоров. По желанию отца, он поступил на службу писцом, сначала в совестный, потом - в коммерческий суд. Этим и определился характер первых его литературных опытов; в суде он продолжал наблюдения над знакомыми ему с детства своеобразными замоскворецкими типами, напрашивавшимися на литературную обработку. К 1846 г. им было уже написано много сцен из купеческого быта, и задумана комедия: "Несостоятельный должник" (впоследствии - "Свои люди - сочтемся"). Небольшой отрывок из этой комедии был напечатан в Љ 7 "Московского Городского Листка" 1847 г.; под отрывком поставлены буквы: "А. О." и "Д. Г.", то есть А. Островский и Дмитрий Горев. Последний был провинциальный актер (настоящая фамилия - Тарасенков), автор двух-трех пьес, уже игранных на сцене, случайно познакомившийся с Островским и предложивший ему свое сотрудничество. Оно не пошло дальше одной сцены, а впоследствии послужило для Островского источником большой неприятности, так как дало его недоброжелателям повод обвинять его в присвоении чужого литературного труда. В Љ 60 и 61 той же газеты явилось, без подписи, другое, уже вполне самостоятельное произведение Островского - "Картины московской жизни. Картина семейного счастья". Эти сцены были перепечатаны, в исправленном виде и с именем автора, под заглавием: "Семейная картина", в "Современнике" 1856 г., Љ 4. "Семейную картину" сам Островский считал своим первым печатным произведением и именно с нее вел начало своей литературной деятельности. Самым памятным и дорогим днем своей жизни он признавал 14 февраля 1847 г.: в этот день он посетил С.П. Шевырева и, в присутствии А.С. Хомякова, профессоров, писателей, сотрудников "Московского Городского Листка", прочел эту пьесу, явившуюся в печати месяц спустя. Шевырев и Хомяков, обнимая молодого писателя, приветствовали его драматический талант. "С этого дня, - говорит Островский, - я стал считать себя русским писателем и уже без сомнений и колебаний поверил в свое призвание". Он пробовал силы также и в повествовательном роде, в фельетонных рассказах из замоскворецкого быта. В том же "Московском Городском Листке" (Љ 119 - 121) напечатан один из этих рассказов: "Иван Ерофеич", с общим заглавием: "Записки замоскворецкого жителя"; два другие рассказа той же серии: "Сказание о том, как квартальный надзиратель пускался в пляс, или От великого до смешного один только шаг", и "Две биографии" остались ненапечатанными, а последний даже не был окончен. К концу 1849 г. была уже написана комедия под заглавием: "Банкрут". Островский читал ее своему университетскому товарищу А.Ф. Писемскому; в это же время он познакомился со знаменитым артистом П.М. Садовским, который увидел в его комедии литературное откровение и стал читать ее в разных московских кружках, между прочим - у графини Е.П. Ростопчиной, у которой обычно собирались молодые писатели, только что начинавшие тогда свою литературную деятельность (Б.Н. Алмазов, Н.В. Берг, Л.А. Мей, Т.И. Филиппов, Н.И. Шаповалов, Е.Н. Эдельсон). Все они находились в близких, дружеских отношениях с Островским еще со времен его студенчества, и все приняли предложение Погодина работать в обновленном "Москвитянине", составив так называемую "молодую редакцию" этого журнала. Вскоре выдающееся положение в этом кружке занял Аполлон Григорьев, выступивший провозвестником самобытности в литературе и ставший горячим защитником и хвалителем Островского, как представителя этой самобытности. Комедия Островского, под измененным заглавием: "Свои люди - сочтемся", после долгих хлопот с цензурой, доходивших до обращения к самым высшим инстанциям, была напечатана во 2-й мартовской книге "Москвитянина" 1850 г., но не разрешена к представлению; цензура не позволяла даже и говорить об этой пьесе в печати. На сцене она явилась только в 1861 г., с переделанным против напечатанного окончанием. Вслед за этой первой комедией Островского в "Москвитянине" и других журналах ежегодно стали появляться и другие его пьесы: в 1850 г. - "Утро молодого человека", в 1851 г. - "Неожиданный случай", в 1852 г. - "Бедная невеста", в 1853 г. - "Не в свои сани не садись" (первая из пьес Островского, попавшая на сцену Московского Малого театра, 14 января 1853 г.), в 1854 г. - "Бедность не порок", в 1855 г. - "Не так живи, как хочется", в 1856 г. - "В чужом пиру похмелье". Во всех этих пьесах Островский явился изобразителем таких сторон русской жизни, которые до него почти вовсе не затрагивались литературой и совершенно не воспроизводились на сцене. Глубокое знание быта изображаемой среды, яркая жизненность и правда изображения, своеобразный, живой и красочный язык, отчетливо отражающий в себе ту настоящую русскую речь "московских просвирен", учиться которой Пушкин советовал русским писателям - весь этот художественный реализм со всей простотой и искренностью, до которых не поднимался даже Гоголь, был встречен в нашей критике одними с бурным восторгом, другими - с недоумением, отрицанием и насмешками. В то время как А. Григорьев, провозглашая себя "пророком Островского", неустанно твердил, что в произведениях молодого драматурга нашло выражение "новое слово" нашей литературы, именно - "народность", критики прогрессивного направления укоряли Островского за тяготение к допетровской старине, к "славянофильству" погостинского толка, видели в его комедиях даже идеализацию самодурства, называли его "гостинодворским Коцебу". Чернышевский резко отрицательно отнесся к пьесе "Бедность не порок", усмотрев в ней какую-то сентиментальную слащавость в изображении беспросветного, якобы "патриархального", быта; другие критики негодовали на Островского за то, что он возводит на степень "героев" какие-то чуйки и сапоги бутылками. Свободная от эстетической и политической предвзятости театральная публика бесповоротно решила дело в пользу Островского. Талантливейшие московские актеры и актрисы - Садовский, С. Васильев, Степанов, Никулина-Косицкая, Бороздина и другие, - принужденные до тех пор выступать, за единичными исключениями, или в пошлых водевилях, или в переделанных с французского ходульных мелодрамах, написанных, к тому же, варварским языком, сразу почувствовали в пьесах Островского веяние живой, близкой и родной им русской жизни и отдали все свои силы правдивому ее изображению на сцене. И театральная публика увидела в исполнении этих артистов действительно "новое слово" сценического искусства - простоту и естественность, увидела людей, живущих на сцене без всякого притворства. Своими произведениями Островский создал школу настоящего русского драматического искусства, простого и реального, настолько же чуждого вычурности и аффектации, насколько чужды ей все великие произведения нашей литературы. Эта его заслуга была прежде всего понята и оценена в театральной среде, наиболее свободной от предвзятых теорий. Когда в 1856 г., по мысли великого князя Константина Николаевича, состоялась командировка выдающихся литераторов для изучения и описания различных местностей России в промышленном и бытовом отношениях, Островский взял на себя изучение Волги от верховьев до Нижнего. Короткий отчет об этой поездке появился в "Морском Сборнике" 1859 г., полный - остался в бумагах автора и впоследствии (1890) был обработан С.В. Максимовым, но до сих пор остается ненапечатанным. Несколько месяцев, проведенных в непосредственной близости к местному населению, дали Островскому много живых впечатлений, расширили и углубили знание русского быта в его художественном выражении - в метком слове, песне, сказке, историческом предании, в сохранявшихся еще по захолустьям нравах и обычаях старины. Все это отразилось в позднейших произведениях Островского и еще более упрочило их национальное значение. Не ограничиваясь жизнью замоскворецкого купечества, Островский вводит в круг действующих лиц мир крупного и мелкого чиновничества, а затем и помещиков. В 1857 г. написаны "Доходное место" и "Праздничный сон до обеда" (первая часть "трилогии" о Бальзаминове; две дальнейшие части - "Свои собаки грызутся, чужая не приставай" и "За чем пойдешь, то и найдешь", - появились в 1861 г.), в 1858 г. - "Не сошлись характерами" (первоначально написано в виде повести), в 1859 г. - "Воспитанница". В том же году появились два тома сочинений Островского, в издании графа Г.А. Кушелева-Безбородко. Это издание и послужило поводом для той блестящей оценки, которую дал Островскому Добролюбов и которая закрепила за ним славу изобразителя "темного царства". Вчитываясь теперь, по истечении полувека, в статьи Добролюбова, мы не можем не видеть их публицистического характера. Сам Островский по своей природе был вовсе не сатирик, даже почти не юморист; с истинно эпической объективностью, заботясь только о правде и жизненности изображения, он "спокойно зрел на правых и виновных, не ведая ни жалости, ни гнева" и нимало не скрывая своей любви к простому "русачку", в котором даже среди уродливых проявлений быта всегда умел находить те или иные привлекательные черты. Островский и сам был таким "русачком", и все русское находило в его сердце сочувственный отзвук. По собственным его словам, он заботился прежде всего о том, чтобы показать на сцене русского человека: "пусть видит себя и радуется. Исправители найдутся и без нас. Чтобы иметь право исправлять народ, надо ему показать, что знаешь за ним и хорошее". Добролюбов, впрочем, не думал навязывать Островскому определенных тенденций, а просто пользовался его пьесами, как правдивым изображением русской жизни, для собственных, вполне самостоятельных заключений. В 1860 г. явилась в печати "Гроза", вызвавшая вторую замечательную статью Добролюбова ("Луч света в темном царстве"). В этой пьесе отразились впечатления поездки на Волгу и, в частности, посещение автором Торжка. Еще более ярким отражением волжских впечатлений явилась напечатанная в Љ 1 "Современника" 1862 г. драматическая хроника: "Козьма Захарьич Минин-Сухорук". В этой пьесе Островский впервые взялся за обработку исторической темы, подсказанной ему как нижегородскими преданиями, так и внимательным изучением нашей истории XVII века. Чуткому художнику удалось подметить в мертвых памятниках живые черты народного быта и в совершенстве овладеть языком изучаемой эпохи, на котором он и впоследствии, ради шутки, писал целые письма. "Минин", получивший одобрение государя, был, однако, запрещен драматической цензурой и мог появиться на сцене только 4 года спустя. На сцене пьеса не имела успеха вследствие своей растянутости и не всегда удачного лиризма, но критика не могла не заметить высокого достоинства отдельных сцен и фигур. В 1863 г. Островский напечатал драму из народной жизни: "Грех да беда на кого не живет" и затем снова вернулся к картинам Замоскворечья в комедиях: "Тяжелые дни" (1863) и "Шутники" (1864). В то же время он был занят обработкой начатой еще во время поездки на Волгу большой пьесы в стихах, из жизни XVII века. Она появилась в Љ 1 "Современника" 1865 г. под заглавием: "Воевода, или Сон на Волге". Эта превосходная поэтическая фантазия, нечто вроде драматизированной былины, заключает в себе ряд ярких бытовых картин давно минувшего, сквозь дымку которого чувствуется во многих местах близость к быту, и доныне еще не отошедшему всецело в прошедшее. Волжскими же впечатлениями навеяна и комедия "На бойком месте", напечатанная в Љ 9 "Современника" 1865 г. С половины 60-х годов Островский усердно занялся историей Смутного времени и вступил в оживленную переписку с Костомаровым, изучавшим в то время ту же эпоху. Результатом этой работы были две напечатанные в 1867 г. драматические хроники: "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский" и "Тушино". В Љ 1 "Вестнике Европы" 1868 г. появилась еще историческая драма, из времен Ивана Грозного, "Василиса Мелентьева", написанная в сотрудничестве с директором театров Гедеоновым. С этого времени начинается ряд пьес Островского, написанных, по его выражению, в "новой манере". Их предметом служит изображение уже не купеческого и мещанского, а дворянского быта: "На всякого мудреца довольно простоты", 1868; "Бешеные деньги", 1870; "Лес", 1871. Вперемежку с ними идут и бытовые комедии "старой манеры": "Горячее сердце" (1869), "Не все коту масленица" (1871), "Не было ни гроша, да вдруг алтын" (1872). В 1873 г. написаны две пьесы, занимающие среди произведений Островского особое положение: "Комик XVII столетия" (к 200-летию русского театра) и драматическая сказка в стихах "Снегурочка", одно из замечательнейших созданий русской поэзии. В дальнейших своих произведениях 70-х и 80-х годов Островский обращается к быту различных слоев общества - и дворянского, и чиновничьего, и купеческого, причем в последнем отмечает перемены воззрений и обстановки, вызванные требованиями новой русской жизни. К этому периоду деятельности Островского относятся: "Поздняя любовь" и "Трудовой хлеб" (1874), "Волки и овцы" (1875), "Богатые невесты" (1876), "Правда - хорошо, а счастье лучше" (1877), "Последняя жертва" (1878), "Бесприданница" и "Добрый барин" (1879), "Сердце не камень" (1880), "Невольницы" (1881), "Таланты и поклонники" (1882), "Красавец-мужчина" (1883), "Без вины виноватые" (1884) и, наконец, последняя, слабая по замыслу и исполнению, пьеса: "Не от мира сего" (1885). Кроме того, несколько пьес написано Островским в сотрудничестве с другими лицами: с Н.Я. Соловьевым - "Женитьба Белугина" (1878), "Дикарка" (1880) и "Светит да не греет" (1881); с П.М. Невежиным - "Блажь" (1881). Островскому принадлежит также целый ряд переводов иностранных пьес: "Усмирение своенравной" Шекспира (1865), "Великий банкир" Итало Франки (1871), "Заблудшие овцы" Теобальдо Чикони (1872), "Кофейная" Гольдони (1872), "Семья преступника" Джакометти (1872), переделка с французского "Рабство мужей" и, наконец, перевод 10 интермедий Сервантеса, изданных отдельно в 1886 г. Оригинальных пьес им написано всего 49. Все эти пьесы дают замечательную по своей жизненности и правдивости галерею самых разнообразных русских типов, со всеми особенностями их повадки, языка и характера. В отношении собственно драматической техники и композиции пьесы Островского нередко слабы: художник, глубоко правдивый по своей природе, и сам сознавал свое бессилие в изобретении сюжета, в расположении завязки и развязки; он говорил даже, что "драматург и не должен придумывать, что случилось; его дело - написать, как это случилось или могло случиться; тут вся его работа; при обращении внимания в эту сторону у него явятся живые люди и сами заговорят". Рассуждая о своих пьесах с этой точки зрения, Островский сознавался, что у него самое трудное дело - "выдумка", потому что всякая ложь ему противна; но без этой условной лжи драматическому писателю обойтись невозможно. То "новое слово" Островского, за которое так горячо ратовал Аполлон Григорьев, по существу своему заключается не столько в "народности", сколько в правдивости, в непосредственном отношении художника к окружающей его жизни с целью вполне реального ее воспроизведения на сцене. В этом направлении Островский сделал дальнейший шаг вперед по сравнению с Грибоедовым и Гоголем и надолго утвердил на нашей сцене ту "натуральную школу", которая при начале его деятельности уже господствовала в других отделах нашей литературы. Талантливый драматург, поддержанный не менее талантливыми артистами, вызвал соревнование в своих сверстниках, пошедших тем же путем: драматургами однородного направления явились Писемский, А. Потехин и другие, менее заметные, но в свое время пользовавшиеся заслуженным успехом писатели. Всей душой преданный театру и его интересам, Островский уделял немало времени и труда также и практическим заботам о развитии и усовершенствовании драматического искусства и об улучшении материального положения драматических авторов. Он мечтал о возможности преобразовать художественный вкус артистов и публики и создать театр-школу, одинаково полезную как для эстетического воспитания общества, так и для подготовки достойных деятелей сцены. Среди всевозможных огорчений и разочарований он оставался до конца жизни верен этой заветной своей мечте, осуществлением которой отчасти явился созданный им в 1866 г. в Москве Артистический кружок, давший впоследствии московской сцене многих талантливых деятелей. Вместе с тем Островский заботился об облегчении материального положения русских драматургов: его трудами образовано Общество русских драматических писателей и оперных композиторов (1874), бессменным председателем которого он оставался до самой своей смерти. Вообще, к началу 80-х годов, Островский прочно занял место вождя и учителя русской драмы и сцены. Усиленно работая в учрежденной в 1881 г. при дирекции Императорских театров комиссии "для пересмотра законоположений по всем частям театрального управления", он добился многих преобразований, значительно улучшивших положение артистов и давших возможность более целесообразной постановки театрального образования. В 1885 г. Островский был назначен заведующим репертуарной частью московских театров и начальником театрального училища. Здоровье его, к этому времени уже пошатнувшееся, не отвечало тем широким планам деятельности, какие он себе ставил. Усиленная работа быстро истощила организм; 2 июня 1886 г. Островский скончался в своем костромском имении Щелыкове, не успев осуществить своих преобразовательных предположений.
Сочинения Островского издавались много раз; последнее и более полное издание - товарищества "Просвещение" (СПб., 1896 - 97, в 10 томах, под редакцией М.И. Писарева и с биографическим очерком И. Носова). Отдельно изданы "Драматические переводы" (М., 1872), "Интермедия Сервантеса" (СПб., 1886) и "Драматические сочинения А. Островского и Н. Соловьева" (СПб., 1881). Для биографии Островского важнейшим трудом является книга французского ученого J. Patouillet "O. et son theatre de moeurs russes" (Париж, 1912), где указана и вся литература об Островском. См. воспоминания С.В. Максимова в "Русской Мысли" 1897 г. и Кропачева в "Русском Обозрении" 1897; И. Иванов "А.Н. Островский, его жизнь и литературная деятельность" (СПб., 1900). Лучшие критические статьи об Островском написаны Аполлоном Григорьевым (в "Москвитянине" и "Времени"), Эдельсоном ("Библиотека для Чтения", 1864), Добролюбовым ("Темное царство" и "Луч света в темном царстве") и Боборыкиным ("Слово", 1878). - Ср. также книги А.И. Незеленова "Островский в его произведениях" (СПб., 1888), и Ор. Ф. Миллера "Русские писатели после Гоголя" (СПб., 1887).

Комната в доме Кабановых.

Явление первое

Глаша (собирает платье в узлы) и Феклуша (входит).

Феклуша . Милая девушка, все-то ты за работой! Что делаешь, милая?

Глаша . Хозяина в дорогу собираю.

Феклуша . Аль едет куда свет наш?

Глаша . Едет.

Феклуша . Надолго, милая, едет?

Глаша . Нет, ненадолго.

Феклуша . Ну, скатертью ему дорога! А что, хозяйка-то станет выть аль нет?

Глаша . Уж не знаю, как тебе сказать.

Феклуша . Да она у вас воет когда?

Глаша . Не слыхать что-то.

Феклуша . Уж больно я люблю, милая девушка, слушать, коли кто хорошо воет-то.

Молчание.

А вы, девушка, за убогой-то присматривайте, не стянула б чего.

Глаша . Кто вас разберет, все вы друг на друга клеплете. Что вам ладно-то не живется? Уж у нас ли, кажется, вам, странным, не житье, а вы все ссоритесь да перекоряетесь. Греха-то вы не боитесь.

Феклуша . Нельзя, матушка, без греха: в миру живем. Вот что я тебе скажу, милая девушка: вас, простых людей, каждого один враг смущает, а к нам, к странным людям, к кому шесть, к кому двенадцать приставлено; вот и надобно их всех побороть. Трудно, милая девушка!

Глаша . Отчего ж к вам так много?

Феклуша . Это, матушка, враг-то из ненависти на нас, что жизнь такую праведную ведем. А я, милая девушка, не вздорная, за мной этого греха нет. Один грех за мной есть точно, я сама знаю, что есть. Сладко поесть люблю. Ну так что ж! По немощи моей господь посылает.

Глаша . А ты, Феклуша, далеко ходила?

Феклуша . Нет, милая. Я, по своей немощи, далеко не ходила; а слыхать – много слыхала. Говорят, такие страны есть, милая девушка, где и царей-то нет православных, а салтаны землей правят. В одной земле сидит на троне салтан Махнут турецкий, а в другой – салтан Махнут персидский; и суд творят они, милая девушка, надо всеми людьми, и, что ни судят они, все неправильно. И не могут они, милая, ни одного дела рассудить праведно, такой уж им предел положен. У нас закон праведный, а у них, милая, неправедный; что по нашему закону так выходит, а по-ихнему все напротив. И все судьи у них, в ихних странах, тоже все неправедные; так им, милая девушка, и в просьбах пишут: «Суди меня, судья неправедный!». А то есть еще земля, где все люди с песьими головами.

Глаша . Отчего же так – с песьими?

Феклуша . За неверность. Пойду я, милая девушка, по купечеству поброжу: не будет ли чего на бедность. Прощай покудова!

Глаша . Прощай!

Феклуша уходит.

Вот еще какие земли есть! Каких-то, каких-то чудес на свете нет! А мы тут сидим, ничего не знаем. Еще хорошо, что добрые люди есть: нет-нет да и услышишь, что на белом свете делается; а то бы так дураками и померли.

Входят Катерина и Варвара .

Явление второе

Катерина и Варвара .

Варвара (Глаше) . Тащи узел-то в кибитку, лошади приехали. (Катерине.) Молоду тебя замуж-то отдали, погулять-то тебе в девках не пришлось: вот у тебя сердце-то и не уходилось еще.

Глаша уходит.

Катерина . И никогда не уходится.

Варвара . Отчего ж?

Катерина . Такая уж я зародилась, горячая! Я еще лет шести была, не больше, так что сделала! Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно; я выбежала на Волгу, села в лодку, да и отпихнула ее от берега. На другое утро уж нашли, верст за десять!

Варвара . Ну, а парни поглядывали на тебя?

Катерина . Как не поглядывать!

Варвара . Что же ты? Неужто не любила никого?

Катерина . Нет, смеялась только.

Варвара . А ведь ты, Катя, Тихона не любишь.

Катерина . Нет, как не любить! Мне жалко его очень!

Варвара . Нет, не любишь. Коли жалко, так не любишь. Да и не за что, надо правду сказать. И напрасно ты от меня скрываешься! Давно уж я заметила, что ты любишь другого человека.

Катерина (с испугом) . По чем же ты заметила?

Варвара . Как ты смешно говоришь! Маленькая я, что ли! Вот тебе первая примета: как ты увидишь его, вся в лице переменишься.

Катерина потупляет глаза.

Да мало ли…

Катерина (потупившись) . Ну, кого же?

Варвара . Да ведь ты сама знаешь, что называть-то?

Катерина . Нет, назови. По имени назови!

Варвара . Бориса Григорьича.

Катерина . Ну да, его, Варенька, его! Только ты, Варенька, ради бога…

Варвара . Ну, вот еще! Ты сама-то, смотри, не проговорись как-нибудь.

Катерина . Обманывать-то я не умею, скрывать-то ничего не могу.

Варвара . Ну, а ведь без этого нельзя; ты вспомни, где ты живешь! У нас ведь дом на том держится. И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало. Я вчера гуляла, так его видела, говорила с ним.

Катерина (после непродолжительного молчания, потупившись) . Ну, так что ж?

Варвара . Кланяться тебе приказал. Жаль, говорит, что видеться негде.

Катерина (потупившись еще более) . Где же видеться! Да и зачем…

Варвара . Скучный такой.

Катерина . Не говори мне про него, сделай милость, не говори! Я его и знать не хочу! Я буду мужа любить. Тиша, голубчик мой, ни на кого тебя не променяю! Я и думать-то не хотела, а ты меня смущаешь.

Варвара . Да не думай, кто же тебя заставляет?

Катерина . Не жалеешь ты меня ничего! Говоришь: не думай, а сама напоминаешь. Разве я хочу об нем думать? Да что делать, коли из головы нейдет. Об чем ни задумаю, а он так и стоит перед глазами. И хочу себя переломить, да не могу никак. Знаешь ли ты, меня нынче ночью опять враг смущал. Ведь я было из дому ушла.

Варвара . Ты какая-то мудреная, бог с тобой! А по-моему: делай, что хочешь, только бы шито да крыто было.

Катерина . Не хочу я так. Да и что хорошего! Уж я лучше буду терпеть, пока терпится.

Варвара . А не стерпится, что ж ты сделаешь?

Катерина . Что я сделаю?

Варвара . Да, что ты сделаешь?

Катерина . Что мне только захочется, то и сделаю.

Варвара . Сделай, попробуй, так тебя здесь заедят.

Катерина . Что мне! Я уйду, да и была такова.

Варвара . Куда ты уйдешь? Ты мужняя жена.

Катерина . Эх, Варя, не знаешь ты моего характеру! Конечно, не дай бог этому случиться! А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!

Молчание.

Варвара . Знаешь что, Катя! Как Тихон уедет, так давай в саду спать, в беседке.

Катерина . Ну зачем, Варя?

Варвара . Да нешто не все равно?

Катерина . Боюсь я в незнакомом-то месте ночевать,

Варвара . Чего бояться-то! Глаша с нами будет.

Катерина . Все как-то робко! Да я, пожалуй.

Варвара . Я б тебя и не звала, да меня-то одну маменька не пустит, а мне нужно.

Катерина (смотря на нее) . Зачем же тебе нужно? Варвара (смеется) . Будем там ворожить с тобой.

Катерина . Шутишь, должно быть?

Варвара . Известно, шучу; а то неужто в самом деле?

Молчание.

Катерина . Где ж это Тихон-то?

Варвара . На что он тебе?

Катерина . Нет, я так. Ведь скоро едет.

Варвара . С маменькой сидят запершись. Точит она его теперь, как ржа железо.

Катерина . За что же?

Варвара . Ни за что, так, уму-разуму учит. Две недели в дороге будет, заглазное дело. Сама посуди! У нее сердце все изноет, что он на своей воле гуляет. Вот она ему теперь надает приказов, один другого грозней, да потом к образу побожиться заставит, что все так точно он и сделает, как приказано.

Катерина . И на воле-то он словно связанный.

Варвара . Да, как же, связанный! Он как выедет, так запьет. Он теперь слушает, а сам думает, как бы ему вырваться-то поскорей.

Входят Кабанова и Кабанов .

Явление третье

Те же , Кабанова и Кабанов .

Кабанова . Ну, ты помнишь все, что я тебе сказала. Смотри ж, помни! На носу себе заруби!

Кабанов . Помню, маменька.

Кабанова . Ну, теперь все готово. Лошади приехали. Проститься тебе только, да и с богом.

Кабанов . Да-с, маменька, пора.

Кабанова . Ну!

Кабанов . Чего изволите-с?

Кабанова . Что ж ты стоишь, разве порядку не забыл? Приказывай жене-то, как жить без тебя.

Катерина потупила глаза.

Кабанов . Да она, чай, сама знает.

Кабанова . Разговаривай еще! Ну, ну, приказывай. Чтоб и я слышала, что ты ей приказываешь! А потом приедешь спросишь, так ли все исполнила.

Кабанов (становясь против Катерины) . Слушайся маменьки, Катя!

Кабанова . Скажи, чтоб не грубила свекрови,

Кабанов . Не груби!

Кабанова . Чтоб почитала свекровь, как родную мать!

Кабанов . Почитай, Катя, маменьку, как родную мать.

Кабанова . Чтоб сложа руки не сидела, как барыня.

Кабанов . Работай что-нибудь без меня!

Кабанова . Чтоб в окна глаз не пялила!

Кабанов . Да, маменька, когда ж она…

Кабанова . Ну, ну!

Кабанов . В окна не гляди!

Кабанова . Чтоб на молодых парней не заглядывалась без тебя.

Кабанов . Да что ж это, маменька, ей-богу!

Кабанова (строго) . Ломаться-то нечего! Должен исполнять, что мать говорит. (С улыбкой.) Оно все лучше, как приказано-то.

Кабанов (сконфузившись) . Не заглядывайся на парней!

Катерина строго взглядывает на него.

Кабанова . Ну, теперь поговорите промежду себя, коли что нужно. Пойдем, Варвара!

Уходят.

Явление четвертое

Кабанов и Катерина (стоит, как будто в оцепенении).

Кабанов . Катя!

Молчание.

Катя, ты на меня не сердишься?

Катерина (после непродолжительного молчания, качает головой) . Нет!

Кабанов . Да что ты такая? Ну, прости меня!

Катерина (все в том же состоянии, покачав головой) . Бог с тобой! (Закрыв лицо рукою.) Обидела она меня!

Кабанов . Все к сердцу-то принимать, так в чахотку скоро попадешь. Что ее слушать-то! Ей ведь что-нибудь надо ж говорить! Ну и пущай она говорит, а ты мимо ушей пропущай, Ну, прощай, Катя!

Катерина (кидаясь на шею мужу) . Тиша, не уезжай! Ради бога, не уезжай! Голубчик, прошу я тебя!

Кабанов . Нельзя, Катя. Коли маменька посылает, как же я не поеду!

Катерина . Ну, бери меня с собой, бери!

Кабанов (освобождаясь из ее объятий) . Да нельзя.

Катерина . Отчего же, Тиша, нельзя?

Кабанов . Куда как весело с тобой ехать! Вы меня уж заездили здесь совсем! Я не чаю, как вырваться-то; а ты еще навязываешься со мной.

Катерина . Да неужели же ты разлюбил меня?

Кабанов . Да не разлюбил, а с этакой-то неволи от какой хочешь красавицы жены убежишь! Ты подумай то: какой ни на есть, я все-таки мужчина; всю жизнь вот этак жить, как ты видишь, так убежишь и от жены. Да как знаю я теперича, что недели две никакой грозы надо мной не будет, кандалов этих на ногах нет, так до жены ли мне?

Катерина . Как же мне любить-то тебя, когда ты такие слова говоришь?

Кабанов . Слова как слова! Какие же мне еще слова говорить! Кто тебя знает, чего ты боишься? Ведь ты не одна, ты с маменькой остаешься.

Катерина . Не говори ты мне об ней, не тирань ты моего сердца! Ах, беда моя, беда! (Плачет.) Куда мне, бедной, деться? За кого мне ухватиться? Батюшки мои, погибаю я!

Кабанов . Да полно ты!

Катерина (подходит к мужу и прижимается к нему) . Тиша, голубчик, кабы ты остался либо взял ты меня с собой, как бы я тебя любила, как бы я тебя голубила, моего милого! (Ласкает его.)

Кабанов . Не разберу я тебя, Катя! То от тебя слова не добьешься, не то что ласки, а то так сама лезешь.

Катерина . Тиша, на кого ты меня оставляешь! Быть беде без тебя! Быть беде!

Кабанов . Ну, да ведь нельзя, так уж нечего делать.

Катерина . Ну, так вот что! Возьми ты с меня какую-нибудь клятву страшную…

Кабанов . Какую клятву?

Катерина . Вот какую: чтобы не смела я без тебя ни под каким видом ни говорить ни с кем чужим, ни видеться, чтобы и думать я не смела ни о ком, кроме тебя.

Кабанов . Да на что ж это?

Катерина . Успокой ты мою душу, сделай такую милость для меня!

Кабанов . Как можно за себя ручаться, мало ль что может в голову прийти.

Катерина (Падая на колени) . Чтоб не видать мне ни отца, ни матери! Умереть мне без покаяния, если я…

Кабанов (поднимая ее) . Что ты! Что ты! Какой грех-то! Я и слушать не хочу!

Входят Кабанова , Варвара и Глаша .

Явление пятое

Те же , Кабанова , Варвара и Глаша .

Кабанова . Ну, Тихон, пора. Поезжай с богом! (Садится.) Садитесь все!

Все садятся. Молчание.

Ну, прощай! (Встает, и все встают.)

Кабанов (подходя к матери) . Прощайте, маменька! Кабанова (жестом показывая в землю) . В ноги, в ноги!

Кабанов кланяется в ноги, потом целуется с матерью.

Прощайся с женой!

Кабанов . Прощай, Катя!

Катерина кидается ему на шею.

Кабанова . Что на шею-то виснешь, бесстыдница! Не с любовником прощаешься! Он тебе муж – глава! Аль порядку не знаешь? В ноги кланяйся!

Катерина кланяется в ноги.

Кабанов . Прощай, сестрица! (Целуется с Варварой.) Прощай, Глаша! (Целуется с Глашей.) Прощайте, маменька! (Кланяется.)

Кабанова . Прощай! Дальние проводы – лишние слезы.

Кабанов уходит, за ним Катерина , Варвара и Глаша .

Явление шестое

Кабанова (одна) . Молодость-то что значит! Смешно смотреть-то даже на них! Кабы не свои, насмеялась бы досыта: ничего-то не знают, никакого порядка. Проститься-то путем не умеют. Хорошо еще, у кого в доме старшие есть, ими дом-то и держится, пока живы. А ведь тоже, глупые, на свою волю хотят; а выйдут на волю-то, так и путаются на покор да смех добрым людям. Конечно, кто и пожалеет, а больше все смеются. Да не смеяться-то нельзя: гостей позовут, посадить не умеют, да еще, гляди, позабудут кого из родных. Смех, да и только! Так-то вот старина-то и выводится. В другой дом и взойти-то не хочется. А и взойдешь-то, так плюнешь, да вон скорее. Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю. Ну, да уж хоть то хорошо, что не увижу ничего.

Входят Катерина и Варвара .

Явление седьмое

Кабанова , Катерина и Варвара .

Кабанова . Ты вот похвалялась, что мужа очень любишь; вижу я теперь твою любовь-то. Другая хорошая жена, проводивши мужа-то, часа полтора воет, лежит на крыльце; а тебе, видно, ничего.

Катерина . Не к чему! Да и не умею. Что народ-то смешить!

Кабанова . Хитрость-то невеликая. Кабы любила, так бы выучилась. Коли порядком не умеешь, ты хоть бы пример-то этот сделала; все-таки пристойнее; а то, видно, на словах только. Ну, я богу молиться пойду, не мешайте мне.

Варвара . Я со двора пойду.

Кабанова (ласково) . А мне что! Поди! Гуляй, пока твоя пора придет. Еще насидишься!

Уходят Кабанова и Варвара .

Явление восьмое

Катерина (одна, задумчиво) . Ну, теперь тишина у вас в доме воцарится. Ах, какая скука! Хоть бы дети чьи-нибудь! Эко горе! Деток-то у меня нет: все бы я и сидела с ними да забавляла их. Люблю очень с детьми разговаривать – ангелы ведь это. (Молчание.) Кабы я маленькая умерла, лучше бы было. Глядела бы я с неба на землю да радовалась всему. А то полетела бы невидимо, куда захотела. Вылетела бы в поле и летала бы с василька на василек по ветру, как бабочка. (Задумывается.) А вот что сделаю: я начну работу какую-нибудь по обещанию; пойду в гостиный двор, куплю холста, да и буду шить белье, а потом раздам бедным. Они за меня богу помолят. Вот и засядем шить с Варварой и не увидим, как время пройдет; а тут Тиша приедет.

Входит Варвара .

Явление девятое

Катерина и Варвара .

Варвара (покрывает голову платком перед зеркалом) . Я теперь гулять пойду; а ужо нам Глаша постелет постели в саду, маменька позволила. В саду, за малиной, есть калитка, ее маменька запирает на замок, а ключ прячет. Я его унесла, а ей подложила другой, чтоб не заметила. На вот, может быть, понадобится. (Подает ключ.) Если увижу, так скажу, чтоб приходил к калитке.

Катерина (с испугом отталкивая ключ) . На что! На что! Не надо, не надо!

Варвара . Тебе не надо, мне понадобится; возьми, не укусит он тебя.

Катерина . Да что ты затеяла-то, греховодница! Можно ли это! Подумала ль ты! Что ты! Что ты!

Варвара . Ну, я много разговаривать не люблю, да и некогда мне. Мне гулять пора. (Уходит.)

Явление десятое

Катерина (одна, держа ключ в руках) . Что она это делает-то? Что она только придумывает? Ах, сумасшедшая, право сумасшедшая! Вот погибель-то! Вот она! Бросить его, бросить далеко, в реку кинуть, чтоб не нашли никогда. Он руки-то жжет, точно уголь. (Подумав.) Вот так-то и гибнет наша сестра-то. В неволе-то кому весело! Мало ли что в голову-то придет. Вышел случай, другая и рада: так очертя голову и кинется. А как же это можно, не подумавши, не рассудивши-то! Долго ли в беду попасть! А там и плачься всю жизнь, мучайся; неволя-то еще горчее покажется. (Молчание.) А горька неволя, ох, как горька! Кто от нее не плачет! А пуще всех мы, бабы. Вот хоть я теперь! Живу, маюсь, просвету себе не вижу. Да и не увижу, знать! Что дальше, то хуже. А теперь еще этот грех-то на меня. (Задумывается.) Кабы не свекровь!.. Сокрушила она меня… от нее мне и дом-то опостылел; стены-то даже противны, (Задумчиво смотрит на ключ.) Бросить его? Разумеется, надо бросить. И как он ко мне в руки попал? На соблазн, на пагубу мою. (Прислушивается.) Ах, кто-то идет. Так сердце и упало. (Прячет ключ в карман.) Нет!.. Никого! Что я так испугалась! И ключ спрятала… Ну, уж, знать, там ему и быть! Видно, сама судьба того хочет! Да какой же в этом грех, если я взгляну на него раз, хоть издали-то! Да хоть и поговорю-то, так все не беда! А как же я мужу-то!.. Да ведь он сам не захотел. Да, может, такого и случая-то еще во всю жизнь не выдет. Тогда и плачься на себя: был случай, да не умела пользоваться. Да что я говорю-то, что я себя обманываю? Мне хоть умереть, да увидеть его. Перед кем я притворяюсь-то!.. Бросить ключ! Нет, ни за что на свете! Он мой теперь… Будь что будет, а я Бориса увижу! Ах, кабы ночь поскорее!..

Монолог Катерины (Действие 2, явление 10) – одна из ключевых сцен драмы А.Н. Островского «Гроза». Правда, очень часто эта сцена остаётся за рамками школьного изучения. Чаще анализируют сцену признания Катерины, сцену её смерти и т.д. И всё-таки, думается, что именно такие моменты, как монолог с ключом, должны привлекать внимание при анализе произведений классики, поскольку именно сцены, приподнимающие завесу тайны над поступками и психологией человека могут воздействовать на наших юных читателей, возбуждая их интерес не столько к историческому контексту произведений, сколько к тому вечному, личностному, что заложено в каждом серьёзном художественном творении.

Преподавание литературы в школе не должно сводиться к выработке готовых рецептов решения проблем, к формулированию набора готовых «правильных» ответов – это аксиома. Именно поэтому в каждом произведении, как мне кажется, учитель, прежде всего, должен увидеть воспитательные возможности, и вслед за этим постараться предложить учащимся такой вариант работы, при котором воспитательный момент будет реализован с наибольшим эффектом.

Многим кажется, что изучение драмы А.Н.Островского «Гроза» – анахронизм: давно ушёл в прошлое купеческий быт, нет и в помине ориентации на домостроевские порядки, можно в соответствии со своими представлениями трактовать понятие свободы. И всё-таки всмотримся пристальнее в один из лучших с точки зрения психологии монологов Женщины, заглянем в её мир, постараемся понять мотивы её поступков, ибо человеческая сущность не зависит ни от сословной принадлежности, ни от времени пребывания в мире.

Как часто в жизни мы сталкиваемся с досужими суждениями о том, что отношения в какой-то семье разрушены, а виной всему – новое увлечение жены или мужа. Ситуация в драме «Гроза» кажется узнаваемой, но одновременно и интригующей, ибо разрушить узы брака в сложившейся ситуации невозможно, во-первых, потому что брак Катерины и Тихона освящён церковью, во-вторых, потому что и по законам светским Катерина не может думать об освобождении от брачных уз. («Куда ты уйдешь? Ты мужняя жена», – говорит Варвара, напоминая Катерине о законе). В то же время именно Варвара понимает, что Катерина не вольна в своих чувствах, что любовь, неожиданно нагрянувшая, страшащая саму Катерину, может оказаться разрушительной силой, потому что это первое в жизни Катерины чувство. Именно Варвара, жалея Катерину, пытается объяснить ей причины её страданий и дать совет, как лучше всего устроить жизнь: «Молоду тебя замуж-то отдали, погулять-то тебе в девках не пришлось: вот у тебя сердце-то и не уходилось еще».

Постараемся предложить пятнадцати–шестнадцатилетним подросткам вдуматься в ситуацию, рассмотреть её с точки зрения житейской: Катерина не по своей воле вышла замуж, не она выбирала себе суженого; выбирали её, да и Тихон женился не по любви. Задумаемся вместе с нашими учениками, насколько серьёзным шагом должен быть выбор спутника жизни в условиях сегодняшней нашей свободы, какой трагедией для самого человека может обернуться поспешное решение создать семью. Поразмышляем и о том, что человек, принимающий решения, берёт на себя ответственность не только за самого себя, но и за тех, кто будет рядом.

Слова Варвары о науке обмана не устраивают Катерину. Искренний и чистый человек, она реагирует однозначно: «Я буду мужа любить. Тиша, голубчик мой, ни на кого тебя не променяю!»

И все-таки план, мгновенно созревший в голове Варвары, реализуется. Почему же вопреки собственным представлениям о жизни, собственным установкам Катерина идёт на встречу с Борисом?

Ответ на этот вопрос мы и находим в сцене с ключом.

По форме эта работа, как подсказывает практика, должна быть максимально наглядной: можно дать текст на экране, на интерактивной доске и предложить проследить, как изменяются чувства и переживания Катерины. Если нет возможности работать с техникой, можно поработать карандашом на полях книги, а затем упорядочить записи в тетради, выписав только ключевые фразы и коротенькие комментарии к ним.

В сильном классе можно дать предварительное домашнее задание: проанализировать монолог Катерины, а затем систематизировать данные анализа; в классе с недостаточным уровнем аналитических умений лучше провести эту работу как коллективный поиск.

ТЕКСТ

ЧУВСТВА И ПЕРЕЖИВАНИЯ КАТЕРИНЫ

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Катерина (одна, держа ключ в руках). Что она это делает-то? Что она только придумывает? Ах, сумасшедшая, право сумасшедшая! Вот погибель-то! Вот она! Бросить его, бросить далеко, в реку кинуть, чтоб не нашли никогда. Он руки-то жжет, точно уголь. (Подумав.) Вот так-то и гибнет наша сестра-то.

1. Страх, стыд перед самой собой.

В неволе-то кому весело! Мало ли что в голову-то придет. Вышел случай, другая и рада: так очертя голову и кинется.

2. Стремление освободиться от оков, ощущение тяжести неволи, ощущение «своего страдальческого состояния» (Н.Добролюбов).

А как же это можно, не подумавши, не рассудивши-то! Долго ли в беду попасть! А там и плачься всю жизнь, мучайся; неволя-то еще горчее покажется . (Молчание.) А горька неволя, ох, как горька! Кто от нее не плачет! А пуще всех мы, бабы. Вот хоть я теперь! Живу, маюсь, просвету себе не вижу. Да и не увижу, знать! Что дальше, то хуже.

3. Рассудительность, жалость по отношению к себе и к другим женщинам.

А теперь еще этот грех-то на меня. (Задумывается.)

4. Сомнение в правильности собственных мыслей.

Кабы не свекровь!.. Сокрушила она меня... от нее мне и дом-то опостылел; стены-то даже противны, (Задумчиво смотрит на ключ.)

5. Ощущение безысходности; первая попытка найти «виновного».

Бросить его? Разумеется, надо бросить. И как он ко мне в руки попал? На соблазн, на пагубу мою. (Прислушивается.) Ах, кто-то идет.

6. Диктат рассудка над чувствами.

Так сердце и упало. (Прячет ключ в карман.) Нет!.. Никого! Что я так испугалась! И ключ спрятала... Ну, уж, знать, там ему и быть!

7. Бессознательное движение говорит о том, что человек живёт и действует согласно внутренним законам, внутренним побуждениям.

Видно, сама судьба того хочет ! Да какой же в этом грех, если я взгляну на него раз, хоть издали-то! Да хоть и поговорю-то, так все не беда!

8. Попытка самооправдания.

А как же я мужу-то!.. Да ведь он сам не захотел. Да, может, такого и случая-то еще во всю жизнь не выдет. Тогда и плачься на себя: был случай, да не умела пользоваться.

9. Подсознательный поиск «виновного».

Да что я говорю-то, что я себя обманываю? Мне хоть умереть, да увидеть его. Перед кем я притворяюсь-то!..

10. Осознание собственного «Я», собственных желаний, стремление до конца быть честной перед самой собой; искренность, сила воли; умение быть ответственной за свои решения.

(?)

Ах, кабы ночь поскорее!..

11. Уверенность в собственной правоте.

Выделив ключевые фразы и осознав, какие чувства и переживания за ними скрываются, постараемся понять подтекст этого, на первый взгляд, «понятного» монолога героини. Катерина представлена здесь и как человек мыслящий, и как человек глубоко чувствующий.

Анализируемое явление можно считать кульминационным в развитии линии внутреннего конфликта Катерины: конфликта между разумными представлениями о жизни и велением сердца, требованием чувства.

Действительно, до монолога с ключом мы знали героиню как человека свободолюбивых устремлений (воспоминания о детстве и о жизни в родительском доме), как человека решительного (Катерина . Эх, Варя, не знаешь ты моего характеру! Конечно, не дай бог этому случиться! А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь! Д. 2, явл. 2), как человека волевого (Катерина . Уж я лучше буду терпеть, пока терпится. Д. 2, явл. 2).

Монолог с ключом открывает перед читателем (зрителем) и другие стороны личности героини. Прежде всего, обращаем внимание на то, что драматург передаёт действия Катерины: от полного отрицания предложенного Варварой способа жизни до безоговорочного утверждения правильности собственного выбора. В монологе Катерины представлена целая гамма переживаний: от стыда и беспокойства, от сомнений в собственной правоте, через отказ от мысли о том, что любовь – это грех, через попытки найти виновного в том, что человеческие желания и чувства приходят в несоответствие с общественными установками – к пониманию того, что главное для человека – быть честным с самим собой и уметь слушать собственное сердце.

Остановим свой взгляд на авторских ремарках – на этом универсальном инструменте «помощи» читателю. В первой части монолога (до логического вывода: «Разумеется, надо бросить. ») множество ремарок сходного содержания:

Подумав

Молчание

Задумывается.

Задумчиво смотрит на ключ.

Ремарки постоянно напоминают читателю о том, что перед нами человек мыслящий, человек, стремящийся жить в соответствии с теми установками, которые идут от разума, от сознания, от понимания человеческих законов существования.

Всё изменяется в тот момент, когда Катерина «Прислушивается» . Резонно задать себе вопрос: к чему или к кому прислушивается она ? По сюжету – «Ах, кто-то идёт! Так сердце и упало», фактически ремарка «Прислушивается» может означать и другое: героиня впервые прислушивается не к голосу разума, а голосу собственного сердца, к зову так неожиданно зазвучавшего чувства. Кажется, и драматург, не против такого толкования, ведь именно здесь впервые появляется слово «сердце» (адо этого момента многократно звучало другое слово: «Мало ли что в голову -то придёт», другая и рада: так очертя голову и кинется», «А как же это можно, не подумавши , не рассудивши-то ! Долго ли в беду попасть!»)

Внутреннее освобождение Катерины связано именно с тем, что она учится прислушиваться не только к голосу разума, но и к голосу собственной души. Так на наших глазах рождается личность, рождается Человек в высоком смысле этого слова. Для такого Человека основой жизни является свобода мысли и чувства , ничего общего не имеющая ни с самодурством (неограниченная свобода выражения собственных эмоций) Дикого, ни с ханжеством Кабанихи.

Всё, что мешает свободе, всё, что сковывает её, выступает как сила античеловеческая. Вот почему Катерина не приемлет принципа лжи («Делай, что хочешь, только бы шито да крыто было»). Вот почему с гордостью, с чувством собственного достоинства говорит она: «Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда?»

Монолог с ключом завершается полной победой человеческого в человеке: гармонией разумного и эмоционального начал .

В пользу этого вывода говорит и удивительная фраза: «Он мой теперь…» К кому или к чему обращены эти слова? Контекст не подскажет нам единственного верного решения: с одной стороны, эта фраза завершает размышления о ключе, с другой – воплощает в слове страстный зов чувства. «Он мой» может быть с одинаковым успехом отнесено и к ключу, и к Борису. Так сам драматург соединяет разумное и эмоциональное начала в неразрывное целое.

Почему бы не поговорить с ребятами о том, что именно в такие моменты самораскрытия героя читатели, не искушённые в житейских проблемах, могут найти для себя ответы на многие волнующие вопросы.

Не секрет, что сегодняшние проблемы в семейных отношениях, в отношениях полов вообще связаны с превратным пониманием места и роли женщины в мире, Кто-то считает, что эта роль ограничена выполнением обязанностей жены и матери, кто-то убеждён в том, что женщина должна находиться в свободном полёте, повинуясь только зову чувства. Истина же, вероятно, может высветиться совершенно неожиданно в выводах, которые диктует нам монолог Катерины: любой человек достигает понимания самого себя только тогда, когда он слушает и понимает и голос собственного разума, и зов сердца . В противном случае неизбежны ошибки в определении своих возможностей, своего пути, самоидентификации, в формулировании Я-концепции. Роль женщины и место её в мире человеческих отношений определено самой природой как роль человека, дающего жизнь не только физически, но и духовно. (Стоит ли удивляться тому, что финал пьесы звучит как гимн освобождению души от оков существования в мире несвободы. Стоит ли удивляться тому, что Кулигин открыто объявляет об освобождении души Катерины, что Тихон «прозревает» и обретает голос).

Для многих подростков такие выводы из «скучной» классики становятся откровением, потому что в учебниках звучат совершенно иные мысли, правильные, справедливые, основанные на мнениях маститых учёных, но оторванные от жизни.

Я не сторонник упрощенческого подхода к произведениям классики, не думаю, что произведения мастеров слова надо низводить до бытового уровня, но, мне кажется, нельзя оставлять незамеченными явные воспитательные возможности тех книг, которые многие наши ученики читают потому что «обязаны». Хотелось бы, чтобы после школьного изучения классика стала добрым спутником в жизни, советчиком, другом. А это возможно только при таком прочтении, которое позволит молодому человеку пропустить художественное творение сквозь призму личностных переживаний, пополнить свой небогатый пока жизненный опыт опытом предшествующих поколений.

А.Н. ОСТРОВСКИЙ

1. Обращение А.Н. Островского к миру купечества позволяло воссоздавать картины, имеющие общенациональное звучание благодаря глубокому знанию реальной действительности, которым обладал писатель. В образах купечества Островский видел средоточие народной жизни. Детские годы, проведенные в Замоскворечье, непродолжительная учеба в Московском университете и служба в Московском совестном суде помогли будущему писателю накопить богатый материал о русской жизни, цельной русской натуре.

2. Драма «Гроза» была создана после путешествия А.Н. Островского по Волге. Наблюдательность и повышенное внимание К" окружающей действительности позволили драматургу подметить нарождающийся конфликт между патриархальными устоями купеческой среды и свободолюбием нового поколения. В образе города Калинова нашли свое воплощение черты жизни таких приволжских городов, как Кострома, Кинешма, Тверь, Торжок. Отраженная на страницах произведения Островского ситуация была типичной, как типичными были и конфликт, и характеры героев. Подтверждением этого явилась ставшая известной уже после написания пьесы история костромской мещанки Александры Клыковой, бросившейся в Волгу из-за деспотизма свекрови. Несоответствие временных рамок написания драмы и трагической истории семейства Клыковых, якобы положенной Островским в основу своей драмы, лишь доказывает авторскую прозорливость.

3. Сила и слабость самодурства Дикого и Кабанихи проявляют себя в отношении этих персонажей к другим действующим лицам. Их сила заключена в капиталах, которыми они безраздельно владеют (Дикой) и в подавлении любого намека на неповиновение в собственной семье (Кабаниха). Однако их уверенность в себе заканчивается там, где заканчивается их власть. «А вот беда-то, когда его обидит такой человек, которого он обругать не смеет; тут уж домашние держись!» - говорит о своем дяде Борис. Проявляется слабость самодурства и в тех редчайших моментах, когда Дикой или Кабаниха сталкиваются с людьми, на стороне которых-нравственный закон» В таких ситуациях не спасает даже ханжество, и слабость самодурства становится очевидной: «О посту как-то, о великом, я говел, а тут нелегкая и подсунь мужичонка; за деньгами пришел, дрова возил. И принесло ж его на грех-то в такое время! Согрешил-таки: изругал, так изругал, что лучше требовать нельзя, чуть не прибил. Вот оно, какое сердце-то у меня! После прощенья просил, в ноги ему кланялся...»

4. Песню «Среди долины ровныя», звучащую из уст Кулигина в самом начале пьесы, можно считать эпиграфом ко всему драматическому произведению, т. к. в ней заявляется основная идея «Грозы»: красота, внутреннее благородство и духовность, как правило, обречены на одиночество и неприкаянность в окружающем мире.

Среди долины ровныя.

На гладкой высоте

Цветет, растет высокий дуб

В могучей красоте.

Высокий дуб, развесистый.

Один у всех в глазах;

Один, один, бедняжечка,

Как рекрут на часах.

Даже могучему дубу в песне необходимо заботиться о ком-то и самому получать защиту от ударов судьбы, от природной стихии:

Взойдет ли красно солнышко, -

Кого под тень принять?

Ударит ли погодушка, -

Кто будет защищать?

Соотнесенность же этого образа с героиней пьесы Островского «Гроза» делает Катерину еще более хрупкой и одинокой.

Ни сосенки кудрявыя,

Ни ивки вкруг него;

Ни кустики зеленые

Не вьются вкруг него.

В песне лирический герой ведет жизнь один, без подруженьки. В драме Островского формально у Катерины есть супруг, есть даже возлюбленный, но это не спасает от одиночества: нет самого главного, что роднит людей, - понимания, заботы.

Ах, скучно одинокому

И дереву расти!

Ах, горько, горько молодцу

Без милой жизнь вести!

И «золотая клетка» не может удержать Катерину своим богатством и достатком: любовь и свобода оказываются дороже серебра и злата. Ту же тему развивает в очередном своем куплете лирическая песня:

Есть много сребра, золота:

Кого им подарить?

Есть много славы, почестей:

Но с кем их разделить?

Одиночество среди людей, пожалуй, одно из самых страшных испытаний как для лирического героя песни, так и для Катерины Кабановой (вспомним ее прогулки с мужем и свекровью по бульвару):

Встречаюсь ли с знакомыми:

Поклон - да был таков;

Встречаюсь ли с пригожими:

Поклон - да пара слов.

Даже самые близкие люди остаются таковыми только до определенного момента, когда невзгоды и испытания проверяют дружеские чувства на прочность:

Одних я сам чуждаюся,

Другой бежит меня.

Все други, все приятели

До черного лишь дня!

Не способны прийти на помощь Катерине ни Варвара, ни Борис, казалось бы, самые доверенные люди. В самые тяжелые для героини дни она остается со своим горем один на один, как и лирический персонаж песни:

Где ж сердцем отдохнуть могу,

Когда гроза взойдет?

Друг нежный спит в сырой земле,

На помощь не придет.

Ни роду нет, ни племени

В чужой мне стороне;

Не ластится любезная

Подруженька ко мне!

Если не удается найти родственную душу среди друзей и родных, то, вероятно, покой и гармонию возможно обрести в заботе о детях? Практически перекликаются слова Катерины, мечтающей о детях и счастье материнства, с несбывшимися грезами, звучащими в очередном куплете:

Не плачется от радости

Старик, глядя на нас,

Не вьются вкруг малюточки.

Тихохонько резвясь.

Ни за какие материальные блага невозможно купить человеческую душу, подчинить свободную волю героя, для которого вечными и неизменными превыше всего остаются нравственные ценности: Возьмите же все золото,

Все почести назад, -

Мне Родину, мне милую,

Мне милой дайте взгляд!

Такой же выбор делает и героиня драмы А.Н. Островского Катерина Кабанова.

5. В речи практически всех героев пьесы Островского «Гроза» представлена фольклорная стихия, которая реализует себя в самых различных жанрах:

Кулигин: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается...» (присказка из народных сказок).

Катерина: «... отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь» (мотив сравнения с птицей часто встречается в народных песнях).

«Ах, беда моя, беда! Куда мне, бедной, деться? За кого мне ухватиться? Батюшки мои, погибаю я!» (причитания - особый жанр фольклора).

Феклуша: «А то есть еще земля, где люди с песьими головами» (в народных сказаниях изменники родины превращались в существа с собачьими головами).

Кабанова: «Дальние проводы - лишние слезы» (пословица).

Кудряш: «Как донской-то казак, казак вел коня поить...», «Гуляй, млада, до поры...» (русские народные песни).

Варвара: «За рекою, за быстрою, мой Ваня гуляет...» (русская народная песня).

Причиной столь широкого использования фольклорных элементов является тот факт, что жизнь купечества и простого народа в приволжском городке тесно связана с народной традицией, отражающейся и долгое время сохраняющейся в речи в виде пословиц, песен, устойчивых образов.

Религиозные переживания Катерины	Религиозная атмосфера в мире Диких и Кабановых
Действие 1, явление 7: «... у нас полон дом был странниц и богомолок. А придем из церкви... странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. /.../ Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!» «И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было».	Действие 1, явление 8: « ...Что смеетесь! Не радуйтесь! Все в огне гореть будете неугасимом. Все в смоле будете кипеть неутолимой, Вон, вон куда красота-то ведет!» (Барыня) Действие 2, явление 1: «Глаша: ...Уж у нас ли, кажется, вам, странным, не житье, а вы все ссоритесь да перекоряетесь. Греха-то вы не боитесь. Феклуша: Нельзя, матушка, без грехa: в миру живем. Вот что я тебе скажу, милая девушка: вас, простых людей, каждого один враг смущает, ак нам, к странным людям, к кому шесть, к кому двенадцять приставлено; вот и надобно их всех побороть». Действие 3, явление 1: «Феклуша: ...А вот еще, матушка Марфа Игнатьевна, было мне в Москве видение некоторое. Иду я рано поутру, еще чуть брезжится, и вижу, на высоком-превысоком доме, на крыше, стоит кто-то, лицом черен. Уж сами понимаете кто. И делает он руками, как будто сыплет что, а ничего не сыпется. Тут я догадалась, что это он плевелы сыплет, а народ днем в суете-то своей невидимо и подберет.
«...в солнечный день из купола такой светлый	От того-то они так и бегают, оттого и женщины-то у них все такие худые, тела-то никак не нагуляют, да как будто они что потеряли либо чего ищут: в лице печаль, даже жалко. /.../Авот умные люди замечают, чгоу нас и время-то короче становится. Бывало, лето или зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, коща кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то и часы все те же как будто остались, а время-то, за наши грехи, все короче и короче делается». Действие 4, явление 6: «Что прячешься? Нечего пря
столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно	таться! Видно, боишься: умирать-то не хочется! Пажить
облако, и вижу я, бывало, будто ангелы в этомстол-	хочется! Как не хотеться! - видишь, какая красавица.
бе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью	Ха-ха-ха! Красота! А ты молись Богу, чтоб отнял красо
встану - у нас тоже везде лампадки горели - да	ту-то! Красота-то ведь погибель наша! Себя погубишь,
где-нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано ут	людей соблазнишь, вот тоща и радуйся красоте-то сво
ром в сад уйду, еще только солнышко восходит,	ей. Много, много народу в грех введешь! Вертопрахи на
упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о	поединки выходят, шпагами колют друг друга. Весело! Окрики старые, благочестивые об смерти забывают, со
чем молюсь и о чем плачу... И об чем я молилась
тоща, чего просила, не знаю; ничего мне не надоб	блазняются на красогу-то! А кто отвечать будет? За все
но, всего у меня было довольно. А сны какие... Или	тебе отвечать придется. В омут лучше с красотой-то! Да
храмы золотые, или сады какие-то необыкновен	скорей, скорей! /.../ От Бога-то не уйдешь! Все в огне го
	реть будете в неугасимом!»
пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишут».

Резко противопоставляются друг другу одухотворенная религиозность Катерины и нетерпимая догматичность, довлеющая над человеком в мире Кабановых и Диких. Все православные обычаи и ритуалы, которых так строго придерживается Кабаниха, превратились в неживые, оторванные от реальной жизни, бессодержательные формальности. Да и сама религиозность «темного царства» мрачная и гнетущая, с постоянно насаждаемым страхом смерти. Иного рода религиозность Катерины. Для этой героини обряд не мыслим вне его содержания. Именно внутренняя сторона религии - поэтический экстаз и чувство нравственной ответственности - привлекают девушку. Религиозность Катерины несет в себе творческое, вечно живое начало православной культуры.

7. Народные основы характера Катерины прослеживаются в соединении в ее образе языческих и православных традиций славян:

А. Связь с языческими традициями славян, которые часто искали защиты у сил природы, отражается в образе Катерины в следующих положениях:

1) В пьесе звучит мотив полета свободной птицы, которая стремится на волю. Монолог Катерины «Отчего люди не летают!» сопоставим с плачем Ярославны в «Слове о полку Игореве». И в том, и в другом произведении присутствуют символические образы птиц, традиционные для устного народного творчества.

2) Связь Катерины с языческими основами прослеживается и в ее особом отношении к солнцу: «Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу...» Мифология славян трактовала рай как владения Бога Солнца.

3) Силы природы являются для Катерины ее спасителями, и здесь особую роль играет река. Часто в народных сказках и песнях присутствует обращение героя к водной стихии. О Волге говорит героиня в 1-м действии, когда мечтает о воле: «... кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями...» Волга же становится избавительницей Катерины от ее непереносимых мучений.

А. Представления о бессмертии человека, который превращается после своей кончины в часть природы заимствуется из языческой мифологии: «В могиле лучше... Под деревцем могилушка... как хорошо!.. Солнышко ее греет, дождичком ее мочит... весной на ней травка вырастет, мягкая такая... птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут, цветочки расцветут: желтенькие, красненькие, голубенькие...»

Б. Как в народном сознании рядом с языческими традициями уживаются традиции православные, так и в душе Катерины находит место это объединение:

1) Искренняя вера рождает в душе героини доброе и светлое отношение к жизни, что особенно ярко иллюстрирует монолог Катерины о времени ее пребывания в родительском доме.

2) В православных традициях формируется нравственность героини. Катерина боится греха и пытается всячески его избежать, когда же ей э!го не удается, единственным способом облегчить душу она избирает принародное покаяние: «Все сердце изорвалось! Не могу я больше терпеть! Матушка! Тихон! Грешна я перед Богом и перед вами! Не я ли клялась тебе, что не взгляну ни на кого без тебя! Помнишь, помнишь? А знаешь ли, что я, беспутная, без тебя делала? В первую же ночь я ушла из дому...».

8. Трактовка образа Катерины в устах критика революционера-демократа предстает довольно спорной. Отмеченная Добролюбовым «сосредоточенная решительность» героини иллюстрирует объективную сторону оценки образа: «Решительный, цельный русский характер, действующий в среде Диких и Кабановых, является у Островского в женском типе...». Критик также отмечает, что «это характер по преимуществу созидающий, любящий, идеальный». Однако в статье «Луч света в темном царстве» есть и некоторая односторонность оценки: критик увидел в Катерине лишь «натуру», а не человеческую душу, ранимую, поэтичную, стремящуюся на волю из тисков ханжества и самодурства. Добролюбов не сумел также провести границу между религиозностью Катерины и религиозностью «темного царства».

9. Действие 3, сцена вторая, явление 3.

Борис. Кабы вы знали, Катерина Петровна, как я

люблю вас!

Катерина. Не трогай, не трогай меня! Ах, ах!

Борис. Не сердитесь! "

К атерина. Поди от меня! Поди прочь, окаянный человек! Ты знаешь ли: ведь мне не замолить этого греха, не замолить никогда! Ведь он камнем ляжет на душу, камнем.

Борис. Не гоните меня!

Катерина. Зачем ты пришел? Зачем ты пришел, погубитель мой? Ведь я замужем, ведь мне с мужем жить до гробовой доски, до гробовой доски...

Катерина. Загубил, загубил, загубил!

Борис. Сохрани меня Бог! Пусть лучше я сам погибну!

Катерина. Ну, как же ты не загубил меня, коли я, бросивши дом, ночью иду к тебе. "

Борис. Ваша воля была на то.

Катерина. Знаешь что? Теперь мне умереть вдруг захотелось!

Борис. Зачем умирать, коли нам жить так хорошо?

К атерина. Нет, мне не жить! Уж я знаю, что не жить.

Борис. Не говори, пожалуйста, таких слов, не печаль меня...

Катерина. Да, тебе хорошо, ты вольный казак, а я!..

Борис. Никто и не узнает про нашу любовь. Неужели же я тебя не пожалею!

Борис. Надолго ли муж-то уехал?

Катерина. На две недели. .

Б о р и с. О, так, мы погуляем! Время-то довольно.

К атерина. Погуляем. А там... как запрут на замок, вот смерть! А не запрут на замок, так уж найду случай повидаться с тобой!

Действие 5. явление 3.

Катерина. /.../ Не хотела я тебе зла сделать; да в себе не вольна была. Что говорила, что делала, себя не помнила.

Борис. Полно, что ты! Что ты!

Катерина. Ну, как же ты? Теперь-то ты как?

Борис. Еду.

Катерина. Куда едешь?

Борис. Далеко, Катя, в Сибирь.

Катерина. Возьми меня с собой отсюда!

Борис. Нельзя мне, Катя. Не по своей воле еду: дядя посылает, уж и лошади готовы; я только отпросился у дяди на минуточку, хотел хоть с местом-то тем проститься, где мы с тобой виделись.

К атерина. Поезжай с Богом! Не тужи обо мне. Сначала только разве скучно будет тебе, бедному, а там и позабудешь.

Борис. Что обо мне-то толковать! Я - вольная птица. Ты-то как? Что свекровь-то?

Катерина. Мучает меня, запирает. Всем говорит и мужу говорит: «Не верь ей, она хитрая». Все и ходят за мной целый день и смеются мне прямо в глаза. На каждом слове все тобой попрекают.

Б о р и с. А муж-то?

Катерина. То ласков, то сердится, да пьет все. Да постыл он мне, постыл, ласка-то его мне хуже побоев.

Борис. Тяжело тебе. Катя?

К атерина. Уж так тяжело. Так тяжело, что умереть легче!

Борис. Кто ж это знал, что нам за любовь нашу так мучиться с тобой! Лучше б бежать мне тогда!

Катерина. На беду я увидела тебя. Радости видела мало. А горя-то, горя-то что! Да еще впереди-то. сколько! Ну. Да что думать о том, что будет! Вот я теперь тебя видела, этого они у меня не отнимут: а больше мне ничего не надо. Только ведь мне и нужно было увидать тебя. Вот мне теперь гораздо легче сделалось; точно гора с плеч свалилась. А я все думала, что ты на меня сердишься, проклинаешь меня...

Борис. Что ты, что ты!

Катерина. Да нет, все не то я говорю; не то я хотела сказать! Скучно мне было по тебе, вот что, ну, вот я тебя увидала...

Б о р и с. Не застали б нас здесь!

К атерина. Постой, постой! Что-то я тебе хотела сказать... Вот забыла! Что-то нужно было сказать! В голо- ве-то все путается, не вспомню ничего.

Борис. Время мне, Катя!

Борис. Катя, нехорошо что-то! Не задумала ли ты чего? Измучусь я дорогой-то, думавши о тебе.

Катерина. Ничего, ничего. Поезжай с Богом! /.../

Борис. Ну, Бог с тобой! Только одного и надо у Бога просить, чтоб она умерла поскорее, чтоб ей не мучиться долго! Прощай!

Реплики Бориса раскрывают его нравственный облик и не оставляют никаких сомнений в отрицательном ответе на вопрос: «Можно ли считать Бориса достойным избранником Катерины?». С самых первых реплик герой малодушно снимает с себя всякую ответственность за происходящее, говоря Катерине, что это ее выбор и желание. Для Бориса встречи с Катериной изначально носят временный и исключительно увеселительный характер: «О, так мы погуляем! Время-то довольно». Немногим лучше ведет себя герой и в финальной сцене встречи с Катериной. Не психологическое состояние возлюбленной и не переживания за ее судьбу волнуют Бориса, а эгоистичный страх, что их могут увидеть. Нравственные качества героя в этих сценах вызывают большие сомнения, особенно ярко контрастируя с заботой Катерины о будущем любимого. Оставляя Катерину одну, Борис понимает, на какие муки он ее обрекает, и, жалея, просит для нее у Бога смерти. Безответственность, трусость и эгоизм персонажа не позволяют считать его достойным избранником Катерины.

10. Катерину роднит с молодыми героями драмы угнетенное положение, в котором все они находятся. С образом Кудряша Катерину связывает и глубокое народное начало. Но есть и существенные различия между этими персонажами. Деспотизм и самодурство Кабанихи и Дикого отравляют жизнь всем, кто так или иначе находятся в их власти, и каждый представитель молодого поколения находит в мире «темного царства» свою «отдушину»: Тихон - пьет, Варвара - гуляет по ночам, Кудряш - бесшабашно озорничает, Борис - влюбляется в Катерину. Никто из них не решается выступить открыто против власти Кабановой и Дикого. Их главный принцип озвучивает Варвара: «Делай, что хочешь, только бы шито да крыто было». Искренность Катерины, ее неумение лгать и приспосабливаться, стремление к свободе любой ценой отличает эту героиню от других персонажей молодого поколения, которых характеризуют нравственная слепота и малодушие.

Катерина

1. «Отчего люди не летают!» 2. «Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другого люблю? /.../ Сил моих не хватает. Куда мне деваться: я от тоски что-нибудь сделаю над собой!» 3. «А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!» 4. (реакция на слова Барыни) «Ах, как она меня испугала! Я дрожу вся, точно она пророчит мне что-нибудь».

1. «Я не понимаю, что ты говоришь». 2. «А что за охота сохнуть-то! Хоть умирай с тоски, пожалеют, что ль, тебя! Как же, дожидайся. Так какая ж неволя себя мучить-то!» 3. «Ты какая-то мудреная. Бог с тобой! А по-моему: делай, что хочешь, только бы шито да крыто было». 4. (реакция на слова Барыни) «Вздор все. Очень нужно слушать, что она городит. Она всем так пророчит. Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то и боится. Чего сама-то боится, тем и других пугает». 5. Ну, я много разговаривать не люблю, да и некогда мне. Мне гулять пора».

Продолжение таблицы

Особенностью драматического произведения является раскрытие характера персонажа, осуществляющееся через речь героя. Сопоставление реплик героинь пьесы Островского «Гроза» позволяет сделать выводы относительно индивидуальных черт Катерины и Варвары. Поэтическая душа Кати, которая особенно ярко раскрывается в ее монологе «Отчего люди не летают...», контрастирует с прозаической репликой Варвары, лишенной какой бы то ни было лиричности, романтики. Мысли о грешной любви к Борису гнетут Катерину, не дают ей покоя, и она пытается противостоять искушению. Иной характер у Варвары. Стоит ли мучить себя, если все равно никто не пожалеет? Не вера определяет поступки Варвары, а ее собственные желания. Катю страшат муки собственной совести, для Варвары такой проблемы не существует, т. к. ее нравственные понятия формировались в доме Кабанихи, где ханжество изуродовало внутренний мир девушки. Набожность Катюши усугубляет ее переживания, она доверчиво внимает словам Барыни и воспринимает их как пророчество, в очередной раз предчувствуя трагическую развязку. Варвара не воспринимает устрашающие слова Барыни как серьезное предупреждение, ее прозаическое отношение к жизни сразу определяет причину, по которой Барыня запугивает всех. Такие «пустяки», как стремление помочь бедным и забота о собственной душе, не особенно беспокоят Варвару, но становятся определяющими в характере Катерины. Как видно из приведенных примеров, через реплики героинь, относящихся к одной проблеме, можно сделать вывод о различиях характеров и особенностях мировосприятия Катерины и Варвары.

12. Молодые силы в лице Тихона, Варвары, Кудряша и Катерины восстают против самодурства и ханжества Кабанихи и Дикого, которые тоже чувствуют изменения: «А ведь тоже, глупые, на свою волю хотят; а выйдут на волю-то, так и путаются на покор да смех добрым людям. Конечно, кто и пожалеет, а больше все смеются. Да не смеяться-то нельзя: гостей позовут, посадить не умеют, да еще, гляди, позабудут кого из родных. Смех, да и только! Так-то вот старина-то и выводится. В другой дом и взойти-то не хочется. А и взойдешь-то, так плюнешь, да вон скорее. Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю. Ну, да уж хоть то хорошо, что не увижу ничего». За спиной матери, еще не смея выступить открыто, но уже не имея сил быть покорной, «протестует» Варвара: тайно по ночам гуляет она с Кудряшом. Разудалый Кудряш постоянно вступает в споры с Диким, не сильно пугаясь гнева последнего: «Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею». Гибель Катерины провоцирует других героев на более серьезные поступки и предрекает тем самым гибель устоям «темного царства». Безропотный и трусливый Тихон в финале драмы почти бунтует против деспотизма матери, обвиняя ее в смерти жены: «Маменька, вы ее погубили, вы, вы, вы...». Вместе с Кудряшом убегает из дома Варвара, окончательно выходя из-под власти Кабанихи.

13. Трагический характер конфликта в пьесе Островского «Гроза» может быть раскрыт на основе противостояния нравственных традиций народной жизни и домостроевской культуры, за. которыми скрывается историческое противостояние народного и государственного начал.

14. Не без оговорок, которые касаются оценки, данной критиком внутреннему миру героини, трактовка образа Катерины в статье Н.А. Добролюбова «Луч света в темном царстве» видится нам более объективной, нежели резкая оценка, данная центральному персонажу Д.И. Писаревым. Постоянные метания Катерины, о которых упоминает Писарев, есть не что иное, как результат смятения, вызванного стремлением Вырваться из-под гнета Кабанихи и муками совести. Нельзя согласиться и с выводом, который делает Писарев о самоубийстве Катерины. Не «глупое средство», а решительный протест являет собой поступок героини, подтверждение бунтарскому началу звучит в последнем монологе героини: «Опять жить? Нет, нет, не надо... нехорошо!

И люди мне противны! Не пойду туда! Нет, нет, нет, не пойду...».

15. «Весенняя сказка» раскрывает перед читателем представление драматурга об идеальном мире, где не будет места власти денег, эгоизму, жестокости. Светлые, поэтические строки русской жизни, нашедшие свое отражение в творчестве А.Н. Островского второй половины XIX в., продолжают развиваться в образе Снегурочки, жертвенная любовь которой спасает мир берендеев. Островский обращается к миру сказки. Пьеса создается на основе использования различных фольклорных жанров. Сам стиль произведения строится на речи, свойственной устному народному творчеству, где обилие эпитетов-приложений создает неповторимые образы:

Товарищи: сороки-белобоки,

Веселые болтушки-щекотуньи,

Угрюмые грачи, и жаворонки,

Певцы полей, глашатаи весны,

И ты, журавль, с своей подругой цаплей,

Красавицы-лебедушки, и гуси

Крикливые, и утки-хлопотуньи,

И мелкие пичужки, - вы озябли?

Здесь можно встретить жанр лирической народной песни, с типичными для нее припевами и повторами:

Земляничка-ягодка

Под кусточком выросла;

Сиротинка-девушка

На горе родилася.

Ладо, мое Ладо!

Земляничка-ягодка

Без пригреву вызрела,

Сиротинка-девушка

Без призору выросла.

Ладо, мое Ладо!

Заговоры и заклинания, широко используемые в устном народном творчестве, находят свое отражение в пьесе «Снегурочка». Так, например, художественно воспроизведен в пьесе «Снегурочка* обряд «проводов масленицы», включающий в себя заклинание. Сначала хор крестьян-берендеев грустно прощался с масленицей и уговаривал ее «воротиться»:

Воротись, масленица, воротися,

Воротися хоть на три денечка!

Однако затем тот же хор обращается к ней уже со словами:

Масленица-мокрохвостка!

Поезжай долой с двора,

Отошла твоя пора!

У нас с гор потоки,

Заиграй овражки,

Выверни оглобли,

Налаживай соху!

Да и финальный хор берендеев полностью соответствует фольклорной традиции язычества воспевать природные стихии:

Даруй, бог света.

Теплое лето.

Красное Солнце наше!

Нет тебя в мире краше.

Краснопогодное,

Лето хлебородное.

Красное солнце наше!

Нет тебя в мире краше.

16. Общее между образами Катерины Кабановой и Ларисы Огудаловой.

1) Жизнь обеих героинь протекает в провинциальных городках на берегах Волги.

2) Мечтательность и романтичность натур обеих героинь.

3) Безуспешная попытка смириться с положением. (Катерина признается в содеянном мужу и терпит попреки свекрови. Лариса сознательно собирается замуж за Карандышева, хотя и не любит его.)

Различия между образами Катерины и Ларисы.

1) Характер Катерины был сформирован на основе народных традиций, глубокой веры, фольклорных образов, что отразилось на силе внутреннего мира героини. В характере Ларисы такой тесной связи с народной основой нет.

2) Сила характера и бунтующее начало. У Катерины более сильный характер, способный вырваться из «темного царства» ценой собственной жизни. Лариса же, хотя и пробует броситься в Волгу, не способна совершить такой поступок: «Расстаться с жизнью совсем не так просто, как я думала. Вот и нет сил».

3) Эстетическое развитие героинь. Лариса более развита и образована в сравнении с Катериной: Огудалова поет, играет на фортепиано и гитаре.

4) Нравы общества, в котором живут героини: ханжество и самодурство города Калинова подавляют личную свободу Катерины, власть денег предает поруганию красоту Ларисы.

17. Чистота внутреннего мира и доверчивость героини позволяют оправдать то, что она жестоко обманывается в окружающих ее людях. Стремление видеть в других достоинства и не обращать особого внимания на недостатки мешает Ларисе объективно оценить того или другого человека.

18. Мечтательная натура Ларисы идеализировала и характер Паратова, и характер Карандышева. Сергей Сергеевич - человек широкой души, умеющий ценить талант, хорошо разбирающийся в людях, натура сильная и даже властная. Однако за этими качествами Лариса не замечает в своем возлюбленном свойственный ему холодный расчет и жестокосердие. Когда необходимо сделать выбор между безбедным будущим и чувством к бесприданнице, Паратов, практически не колеблясь, выбирает первое.

За милой неуклюжестью и детской ранимостью Карандышева скрывается не менее страшная натура. Тщеславие собственника, мнящего себя имеющим власть над красотой и талантом, и зависть прослеживаются в образе героя в сцене званого обеда.

Сложность характеров и излишняя идеализация их героиней привела Ларису к трагическому финалу.

19. В самом названии пьесы - «Бесприданница» - звучит социальная тема: власть денег решает судьбу человека. Отсутствие приданого у поэтичной, искренней и возвышенной Ларисы Огудаловой обрекает ее на гибель.

20. Противоречивость личности Ларисы ярко проявляется в финальных частях пьесы. В этих сценах отражаются те перемены, которые происходят с героиней под влиянием горького разочарования. Ларисе открывается ложность того идеала, за который она готова была пожертвовать чем угодно. В монологах и диалогах с другими героями Лариса непоследовательна, мечется в поисках спасительного решения: «Я давеча смотрела вниз через решетку, у меня закружилась голова, и я чуть не упала. А если упасть, так, говорят... верная смерть! Вот хорошо бы броситься! Нет, зачем бросаться!..» Только что героиня мечтает о болезни и смерти как избавлении и уже через небольшой промежуток времени, не найдя в себе силы покончить с собой, принимает решение стать содержанкой: «Они правы, я вещь, а не человек. Я сейчас убедилась в том, я испытала себя... я вещь! /.../ Всякая вещь должна иметь хозяина, я пойду к хозяину». Доведенная до отчаяния, она пытается изменить себе, приспособиться к «новым правилам» жизни: «Я не виновата, я искала любви и не нашла... ее нет на свете... нечего и искать. Я не нашла любви, так буду искать золота». -

Лариса не может найти в себе силы и, как Катерина Кабанова, покончить с собой. Она пытается перегнуться через решетку, но страх сковывает ее: «Расстаться с жизнью совсем не так просто, как я думала. Вот и нет сил! Вот я какая несчастная! А ведь есть люди, для которых это легко. Видно, уж тем совсем жить нельзя, их ничто не прельщает, им ничто не мило, ничего не жалко. Ах, что я!.. Да ведь и мне ничто не мило, и мне жить нельзя, и мне жить незачем! /.../ Просто решимости не имею. Жалкая слабость: жить, хоть как-нибудь, да жить... когда нельзя жить и не нужно. Какая я жалкая, несчастная. Кабы теперь меня убил кто-нибудь...» Причины этой нерешительности кроются в особенностях характера героини, которая, в отличие от Катерины, не имеет уже таких тесных связей с народной традицией, не обладает таким цельным и сильным характером, способным противостоять ударам судьбы. Внутренний мир Ларисы более хрупкий и беззащитный. Чтобы решиться на самоубийство, нужны силы, которых у Ларисы не оказывается, вот почему выстрел Карандышева она воспринимает как благодеяние.

21.Своеобразие драматургии А.Н. Островского заключается в ее эпическом начале.

1) Сюжеты драматических произведений Островского отличаются простотой и естественностью, где через изображение быта иллюстрируются частные формы жизни. Начальная реплика в пьесе является ответом на вопрос, который зрители"не слышат, такое неожиданное начало сразу погружает зрителя в реальность происходящего.

2) Конфликт не разрешается в рамках пьесы, не развязывает всех жизненных коллизий.

3) Развязка драматических произведений имеет относительный характер, что делает финал открытым.

4) В пьесах Островского комическое и трагическое переплетаются друг с другом, такой прием используется автором с целью реалистичного отражения потока жизни.

6) Островский создает галерею женских образов, обладающих богатым внутренним миром.

7) Особый, афористичный язык драматических произведений Островского.



Фамусов , Слуга , Чацкий .

Фамусов

А! Александр Андреич, просим,

Садитесь-ка.

Чацкий

Вы заняты?

Фамусов (Слуге)

(Слуга уходит.)

Да, разные дела на память в книгу вносим,

Забудется того гляди.

Чацкий

Вы что-то не весёлы стали;

Скажите, отчего? Приезд не в пору мой?

Уж Софье Павловне какой

Не приключилось ли печали?

У вас в лице, в движеньях суета.

Фамусов

Ах! батюшка, нашел загадку,

Не весел я!.. В мои лета

Не можно же пускаться мне вприсядку!

Чацкий

Никто не приглашает вас;

Я только что спросил два слова

Об Софье Павловне, быть может, нездорова?

Фамусов

Тьфу, господи прости! Пять тысяч раз

Твердит одно и то же!

То Софьи Павловны на свете нет пригоже,

То Софья Павловна больна.

Скажи, тебе понравилась она?

Обрыскал свет; не хочешь ли жениться?

Чацкий

А вам на что?

Фамусов

Меня не худо бы спроситься,

Ведь я ей несколько сродни;

По крайней мере искони

Отцом недаром называли.

Чацкий

Пусть я посватаюсь, вы что бы мне сказали?

Фамусов

Сказал бы я: во-первых, не блажи,

Именьем, брат, не управляй оплошно,

А, главное, поди-тка послужи.

Чацкий

Служить бы рад, прислуживаться тошно.

Фамусов

Вот то-то, все вы гордецы!

Спросили бы, как делали отцы?

Учились бы, на старших глядя:

Мы, например, или покойник дядя,

Максим Петрович: он не то на серебре,

На золоте едал; сто человек к услугам;

Весь в орденах; езжал-то вечно цугом;

Век при дворе, да при каком дворе!

Тогда не то, что ныне,

При государыне служил Екатерине.

А в те поры все важны! в сорок пуд…

Раскланяйся – тупеем не кивнут.

Вельможа в случае – тем паче:

Не как другой, и пил и ел иначе.

А дядя! что твой князь? что граф?

Сурьезный взгляд, надменный нрав.

Когда же надо подслужиться,

И он сгибался вперегиб:

На ку́ртаге ему случилось обступиться;

Упал, да так, что чуть затылка не пришиб;

Был высочайшею пожалован улыбкой;

Изволили смеяться; как же он?

Привстал, оправился, хотел отдать поклон,

Упал вдруго́рядь – уж нарочно,

А хохот пуще, он и в третий так же точно.

А? как по-вашему? по-нашему – смышлен.

Упал он больно, встал здорово.

Зато, бывало, в вист кто чаще приглашен?

Кто слышит при дворе приветливое слово?

Максим Петрович! Кто пред всеми знал почет?

Максим Петрович! Шутка!

В чины выводит кто и пенсии дает?

Максим Петрович! Да! Вы, нынешние, – ну-ка!

Чацкий

И точно, начал свет глупеть,

Сказать вы можете вздохнувши;

Как посравнить, да посмотреть

Век нынешний и век минувший:

Свежо предание, а верится с трудом;

Как тот и славился, чья чаще гнулась шея;

Как не в войне, а в мире брали лбом,

Стучали об пол не жалея!

Кому нужда: тем спесь, лежи они в пыли,

А тем, кто выше, лесть как кружево плели.

Прямой был век покорности и страха,

Всё под личиною усердия к царю.

Я не об дядюшке об вашем говорю;

Его не возмутим мы праха:

Но между тем кого охота заберет,

Хоть в раболепстве самом пылком,

Теперь, чтобы смешить народ,

Отважно жертвовать затылком?

А сверстничек, а старичок

Иной, глядя на тот скачок

И разрушаясь в ветхой коже,

Чай, приговаривал: – Ах! если бы мне тоже!

Хоть есть охотники поподличать везде,

Да нынче смех страшит, и держит стыд в узде;

Недаром жалуют их скупо государи.

Фамусов

Ах! боже мой! он карбонари!

Чацкий

Нет, нынче свет уж не таков.

Фамусов

Опасный человек!

Чацкий

Вольнее всякий дышит

И не торопится вписаться в полк шутов.

Фамусов

Что говорит! и говорит, как пишет!

Чацкий

У покровителей зевать на потолок,

Явиться помолчать, пошаркать, пообедать,

Подставить стул, поднять платок.

Фамусов

Он вольность хочет проповедать!

Чацкий

Кто путешествует, в деревне кто живет…

Фамусов

Да он властей не признает!