На рубеже 15 -16 веков Германия представляла из себя «большую казарму». Суровая страна с пуританским нравом не допустила бы второго даже несмотря на тенденции . Немецкий ренессанс отдавал консерватизмом и ортодоксальностью — особенностями развития культуры в условиях авторитарной власти. Многие деятели искусства не выдерживали и уезжали из страны. Но были и те, кто чувствовали себя по эту сторону баррикад. Таков был Себастьян Брант. Юрист и искусствовед по образованию, он бичевал пороки едкой сатирой. Но, несмотря на докторские звания, автор обладал даром народного творчества, то есть писал понятно, легко и даже весело. Корабль дураков — это, казалось бы, дидактическая (обучающая, поучающая) , обличающая удовольствия, пошла в народ и была довольно популярна и любима простыми людьми. Карикатурно — шаржированные образы хорошо запоминались, а разговорные выражения закрепляли эффект. Читателя в результате не пугал нравоучительный тон произведения. Брант охотно приписывал себя к дуракам, демонстрируя родство с народом и отсутствие трибуны для обличителя — это главная особенность поэмы «Корабль дураков» . Текст легок, но смысл поэмы «Корабль дураков» можно сравнить с «Божественной комедией» Данте, переведенной для простолюдина.
О чем поэма «Корабль дураков»? Всех дураков — людей порочных — автор собирает на корабле, который в конце произведения терпит крушение. Это Светская библия, ведь библейские мотивы и образы есть в каждой строфе.
Кто весть о гибели Саула
Принес Давиду, но на месте
Царем казнен был за известье.
Но в пику душеспасительному пафосу автор использует просторечия с немецких улиц (Саул – первый царь Израиля (XI в. до н. э.). В Библии сообщается, что, потерпев поражение в битве с филистимлянами и потеряв в ней трех своих сыновей, Саул в отчаянии бросился на меч. Случайно присутствовавший при этом юноша поспешил с вестью о смерти Саула к сопернику и врагу Саула Давиду. Рассчитывая получить награду, вестник сказал, что сам помог смерти царя, но Давид оплакал смерть Саула и казнил вестника)
Так не поранит острый нож,
Как ранит подлой сплетни ложь,
«Все шито-крыто, – я в сторонке!»
Сравнения предельно ясны и кратки для удобства восприятия:
Тот, значит, глуп и туп, как бык.
Преемственность ярко акцентируется в тексте, очень много отсылок к античной литературе и мифологии:
«Ахилл с Патроклом – образец
Двух чистых дружеских сердец,
«– Я, жаркозадая богиня
Венера, возвещаю ныне»
«Хоть бог ему и не дал крылий.
За курс искусства страсти пылкой
Овидий поплатился ссылкой…»
Метафоры на любой вкус и цвет разукрашивают бесцветный дидактический тон:
Кто вас послал сухою тропкой,
А сам пошел дорогой топкой,
Не мозгом наделен, а пробкой.
Поучения написаны с юмором, не режут глаз, а многие замечания весьма справедливы и актуальны по сей день:
Есть три других – ненасытимы
(Четвертое – неукротимо):
Жена, земля и бездна ада -
Сколь ни давай, еще им надо!
Огонь не скажет добровольно:
«Натешился! С меня довольно!»
Многие писатели, наряду с Брантом, резко выступали против грубости и распущенности, которые царили среди немецкого общества того времени. Вот почему сатира «О застольном невежестве» занимает особое место в финале поэмы. Любопытно также, что Брант заканчивает поучение вольным изложением стихотворения Вергилия «Мудрец», дабы дать образец разумного поведения.
На этом заканчивается «Корабль дураков», который «ради пользы, благого поучения, увещевания и поощрения мудрости, здравомыслия и добрых нравов, а также ради искоренения глупости, слепоты и дурацких предрассудков и во имя исправления рода человеческого – с исключительным тщанием, рачительностью и трудолюбием создан» — комментарий Бранта к поэме.
Интересно? Сохрани у себя на стенке!
Иоганн Бергман фон Ольпе был скорее издателем, чем типографом. С начала 70-х годов XV в. он учился в Базеле, затем стал священником в местном кафедральном соборе. В дальнейшем Иоганн Бергман занимал высшие должности в церковной иерархии. Друзей себе он выбирал среди гуманистически настроенной интеллигенции. Среди них известные всей Европе литераторы Иоганн Рейхлин, Якоб Вимпфелинг и, особенно, Себастьян Брант. В тесном дружеском кругу родилась идея -создать издательство, которое бы выпускало книги в улучшенном, мы бы сказали, в библиофильском оформлении.
Первым опытом стало собрание нравственно-поучительных историй «Турнский рыцарь». Переведенные с французского, они повествовали о добрых и злых женщинах. Автор «Турнского рыцаря» шевалье Жофруа де ла Тур-Ландри жил в XIV в. Бергмаи задумал хорошо иллюстрировать эту книгу. В ту пору в Базель приехал из Нюрнберга молодой, еще никому не известный художник. Звали его Альбрехт Дюрер. Рассматривая его рисунки, Бергман почувствовал их незаурядность и талантливость и предугадал блестящее будущее мастера. Дюреру он и поручил оформление «Турнского рыцаря». Напечатал книгу базельский типограф Михаель Фуртер.
«Турнский рыцарь» пользовался успехом среди читающей публики. Это вдохновило Бергмана на продолжение издательской деятельности. Он приобрел типографию, нанял рабочих и в дальнейшем печатал книги самостоятельно. Уже первая напечатанная здесь книга принесла ему всеевропейскую известность.
Друг Бергмана Себастьян Брант (1457-1521) был незаурядной фигурой. Он родился в Страсбурге в семье трактирщика. Учился в Базельском университете и здесь в 1489 г. получил ученую степень доктора «обоих прав» - гражданского и богословского. Брант преподавал в университете и стал одним из основателей базельского гуманистического кружка.
В канун великого поста, 11 февраля 1494 г., типография Бергмана выпустила в свет сатирическую поэму Себастьяна Бранта «Корабль дураков». Непритязательный сюжет, сочный народный немецкий язык, а главное - неприкрытая злободневность обеспечили колоссальный успех поэмы. Это был, пожалуй, первый бестселлер в истории книгопечатания. Уже в 1494 г. пришлось дважды допечатывать «Корабль дураков». Новые издания Иоганн Бергман выпустил 3 марта 1495 г. и 12 февраля 1499 г. Всего же при жизни автора свет увидели шесть изданий «Корабля дураков» на немецком языке, не считая многочисленных «пиратских» перепечаток. Базельский гуманист Якоб Лохер перевел поэму на латинский язык; перевод был напечатан в типографии Бергмана и вышел 1 марта 1497 г. В скором времени «Корабль дураков» перевели на английский, французский, фламандский, голландский и нижненемецкий языки.
Старый глупец. Иллюстрация к "Кораблю дураков"
«Корабль дураков» был среди тех книг, которые подготовили Реформацию, подточившую безграничное всевластие католической церкви.
Успеху «Корабля дураков» в немалой степени способствовало блестящее полиграфическое исполнение. Иллюстрировал книгу Альбрехт Дюрер, которому помогали два других мастера. Сразу скажем, что имени немецкого художника мы на гравюрах «Корабля дураков», как, впрочем, и «Турнского рыцаря», не найдем. Авторство Дюрера подвергалось сомнению. Но в последние годы оно подтверждено почти всеми искусствоведами, изучающими эту эпоху.
Дюрер приехал в Базель весной или летом 1492 г. Его первой работой здесь была титульная иллюстрация для «Писем св. Иеронима», напечатанных в августе 1492 г. типографом Никласом Кесслером. Сохранилась гравированная доска, с которой печатали иллюстрацию; на ее оборотной стороне - автограф: «Альбрехт Дюрер из Нюрнберга».
Затем, по заказу печатника Иоганна Амербаха, художник исполнил 126 иллюстраций к комедиям древнеримского драматурга Публия Теренция. Рисунки сделаны прямо на досках, которые в гравюры превратить не успели. В августе 1493 г. в Лионе вышло в свет иллюстрированное издание Теренция, и Амербах, опасаясь за коммерческий успех предприятия, отказался от своего замысла. Но доски с рисунками Дюрера сохранились, их и сегодня можно видеть в базельском музее.
Для «Корабля дураков» было подготовлено 114 иллюстраций. Считается, что 73 из них выполнены Дюрером. Художник не окончил работу над книгой, уехав в 1494 г. в Страсбург.
Инициатором иллюстрирования «Корабля дураков» был Себастьян Брант, который хорошо понимал познавательную и эстетическую ценность иллюстраций. В предисловии к книге он поместил стихи, которые в прозаическом переводе звучат так:
Книгу открывает гравированный титульный лист, в верхней части которого помещена гравированная же надпись «Корабль дураков». Титульная иллюстрация разделена пополам горизонтальной линией. Сверху мы видим дураков в шутовских колпаках с бубенчиками, которые в двухколесной телеге едут на пристань. В нижней части листа изображен корабль и подплывающие к нему лодки. Дураки поют песню, начальные слова которой «Будем веселы» воспроизведены здесь же вместе с нотами. Под гравюрой - отпечатанная с набора надпись: «На корабль, на корабль, братья, он отплывает!»
"Корабль дураков". Титульный лист.
Иллюстрации представляют читателю галерею хорошо знакомых ему современников - представителей знати, купцов, ученых, врачей, землепашцев, музыкантов... Действие вписано в городской или сельский пейзаж, в интерьеры замков и более скромных жилищ.
Библиофил-ученый. Иллюстрация к "Кораблю дураков"
На последнем листе «Корабля дураков» помещены выходные сведения, в которых назван автор книги, указано место ее печатания и дата выхода в свет. Здесь же изображен издательский знак Иоганна Бергмана фон Ольпе. В центральной части знака - гербовый щит с геральдической лилией над шестью холмами. Вокруг щита - орнамент и изгибающиеся ленты, на которых написаны год выхода книги в свет, инициалы типографа и его девиз. И эта полоса ограничена растительным бордюром.
Иоганн Бергман жил долго; скончался он около 1532 г. Но издательскую деятельность он вел лишь шесть лет - с 1493 по 1499 г. Печатал он преимущественно книги друзей-гуманистов, а также многочисленные листовки, посвященные злободневным событиям. Стихотворные тексты листовок писал Себастьян Брант.
Среди изданий Бергмана и письмо Христофора Колумба, рассказывающее о его путешествиях и открытии Америки, которую, впрочем, мореплаватель принял за Индию. Впервые письмо увидело свет в Риме в конце апреля 1493 г. Бергман перепечатал его несколько лет спустя.
Образ дурака (глупости, шута...) чрезвычайно популярен в Средние Века. Эта тема появляется и в литературе, и в изобразительном искусстве, и не всегда под "дураком" подразумевается именно дурак, то есть человек не больших умственных способностей.
Анализируя образ дурака в средневековой культуре, М. Фуко отмечает: «Если глупость ввергает каждого в какое-то ослепление, когда человек теряет самого себя, то дурак, напротив, возвращает его к правде о себе самом; в комедии, где все обманывают и водят за нос сами себя, он являет собой комедию в квадрате, обманутый обман; на своем дурацком, якобы бессмысленном языке он ведет разумные речи...»
Существовавший в средние века праздник дураков (чаще всего на Масляную неделю, перед Великим постом, устраивались шутовские процессии, шутовские поединки, целые праздники) предусматривал пародирование церковных обрядов, смену социальных ролей низших и высших классов. Есть устойчивое выражение: «Корабль дураков». Это емкий символ, возникший в Средние века - символ безумного человечества, которое плывет без руля и без ветрил, не зная цели своего путешествия.
Ship Of Fools - Die Blau Schuyte. Pieter van der Heyden 1559.
Pieter van der Heyden, 1562
"Корабль" - это образ бесцельного странствия, предстающего как удел маргинальных персонажей, наподобие сумасшедших. На таких кораблях отправлялись в свое странное плавание безумцы, изгнанные за пределы оседлого, упорядоченного существования. Статус сумасшедшего в средневековой культуре наилучшим образом сочетался с плаванием, символом переходного статуса, пограничного положения в целом. К тому же в европейской традиции вода устойчиво связывается с безумием, само море выступает как образ безумия, бессознательного, хаоса; с другой стороны, не менее распространенным считается представление о том, что вода очищает человека; во всяком случае она уносит безумца за пределы обитаемого пространства.
Корабль дураков. Титульный лист книги Себастьяна Бранта, 1494 г
Поэма Себастьяна Бранта "Корабль дураков" стала истоком целого направления "литературы о дураках". Изображая вереницу дураков разных сословий и профессий, собирающихся отплыть в царство глупости. Успех «Кораблю дураков» обеспечили и иллюстрации, с самого начала, видимо, предусмотренные автором.
Титульный лист. 1549
Знаменитая картина Босха так и называется: «Корабль дураков». Ее название совпадает с поэмой Себастьяна Бранта, появившейся в 1494 г. Но смысловых перекличек с текстом Бранта здесь нет. Есть также стихотворение Якоба ван Остворенса «Голубой корабль» (1414 г.), где описана ладья с персонажами, напоминающими героев Босха. 
Если присмотреться, то можно увидеть, что корабль чуть-чуть отливает голубым, синеватым цветом. Голубой или синий цвет - это символ обмана, иногда символ супружеской измены. Это связано со старофламандской пословицей: «Набросить кому-то на голову голубой плащ», что означало изменить (). И уже в XIV в. в Нидерландах зафиксировано шутовское «Братство Голубого корабля».
И вот этот голубой корабль, корабль обмана плывет в буквальном смысле без руля и без ветрил. Мачта обломана. Вместо мачты изображен куст орешника, привязанный к шесту. Орех и орешник - символы похоти. Но не только. Целый грецкий орех часто символизирует Христа. Наружная оболочка - это земная природа Иисуса, а внутреннее сладкое ядрышко - его божественная сущность. С другой стороны - разбитый грецкий орех, его скорлупа - символ похоти, точнее говоря, символ потерянной девственности. В таком виде он будет существовать до XVII в., встречаясь преимущественно в Нидерландах, а затем и в Голландии.
Из ветвей орешника выглядывает сова - недобрая, ночная птица. У христиан недобрая. У греков - мудрая птица, символ самой мудрой из богинь - Афины. Но у Босха сова - символ именно христианский, негативный. Если вы присмотритесь, то увидите, что к стволу орешника прикреплен вымпел розоватого цвета, а у основания этого вымпела изображен перевернутый полумесяц. Полумесяц - мусульманский знак, знак неверных, знак ереси, и шире - знак дьявола. Полумесяц, как атрибут греха, мы будем встречать у Босха и впоследствии. Есть здесь и другие символы похоти, даже, конкретнее говоря, сексуальные символы. Пустой горшок, надетый на шест - символ сексуального единения мужского и женского начал. Лютня, изображенная на полотне в виде белого инструмента с круглым отверстием посередине, символизирует вагину, а игра на ней обозначает разврат (на языке символов мужским эквивалентом лютне считалась волынка). Грех любострастия также символизируют традиционные атрибуты — блюдо с вишнями и висящий за бортом металлический кувшин с вином.
Грех чревоугодия недвусмысленно представлен персонажами весёлой пирушки, один из которых тянется с ножом к жареному гусю, привязанному к мачте; другой в приступе рвоты перевесился за борт, а третий гребёт гигантским черпаком как веслом.
А на корабле расположилась развеселая компания. Кто-то, уже напившись, горланит во все горло бессмысленную песню, поперек бортов положена доска, на которой стоит тарелка с вишнями. Вишня - еще один знак похоти. Монахиня с лютней, забыв о скромности, об обете послушания, горланит что-то развеселое и совершенно светское. Напротив нее сидит монах. Рты персонажей широко раскрыты, но не только потому, что они поют во все горло, - они заняты весьма своеобразным и требующим полного сосредоточения делом: на шнуре подвешена краюха хлеба - традиционное ярмарочное развлечение, - надо укусить хлеб, не касаясь его руками. Обратите внимание на замечательную деталь: единственный дурак по профессии - шут, единственный, кому следовало бы балагурить, скоморошествовать, дурачиться, ведет себя серьезней остальных. Нахохлился, отвернулся, пьет свой стакан. Его функции исполняют другие. Дурак-профессионал, оказывается чуть ли не лишним в этом мире людской глупости.
Итак здесь верховодит шут; по замыслу его роль — сатирическое обличение обычаев и нравов того времени. Во времена Босха «мудрость» понималась как добродетель, праведность и набожность; «глупость» была синонимом порока, греха и безбожия — фигура дурака с бубенчиками на одежде и с маской на шесте, сидящего особняком, в картине является, безусловно, знаковой. Картину, язвительно повествующую о моральной распущенности духовенства и мирян, считали и зашифрованными алхимическими знаками, и вариацией на тему масленичного «рая пьяниц» — «корабля святого Рёйнерта», на что намекают чаши с вином и перевёрнутый кувшин; её трактовали и как пессимистический взгляд на абсурдность жизни, и как астрологический образ человечества, управляемого Луной — безвольного и неразумного.
Фигура шута заставляла многих историков искусства усматривать связь между этой находящейся в Лувре работой Босха и книгой Себастьяна Бранта «Корабль дураков», ещё при жизни автора выдержавшей шесть изданий и переведённой на несколько языков. Вероятно, и Босх был знаком с этой сатирой, но вряд ли она послужила ему творческим стимулом — в Средние века корабль был одной из самых распространённых метафор. Знаменитая книга в переводе на голландский язык вышла в 1486 г. в Харлеме, и потому возникает искушение представить картину Босха, вероятно, читавшего её, как пародию.
Сатирическая традиция народной немецкой литературы в «Корабле дураков» С. Бранта. Проблематика произведения.
«Корабль дураков» – сатирическая поэма Себастьяна Бранта, в которой он очень зло и метко бичует пороки и глупость своих современников. Книга эта долгое время пользовалась огромной популярностью среди народа благодаря здравому смыслу, прямоте и остроумию, а также знанию жизни и людей, которыми она проникнута. Она многократно издавалась и переделывалась и была переведена не только на латинский, но и на большинство европейских языков.
Написанная по-немецки, книга стала своеобразным сатирическим «зерцалом» предреформационной эпохи. Изображая вереницу дураков разных сословий и профессий, собирающихся отплыть в царство глупости, Брант обличает невежество и своекорыстие, мир торжества «господина Пфеннига», забвение князями, попами, монахами, юристами заботы об общем благе. Нравоучительные сентенции, народные пословицы и поговорки пронизывают всю ткань его произведения. Пафос книги — в патриотической задаче пробуждения разума и исправления нравов в немецком отечестве. Брант остро ощущает необходимость и неизбежность перемен в жизни общества. Книга Бранта стала истоком целого направления немецкой литературы XVI в. — «литературы о дураках», её влияние сказалось и в других странах Европы.
Дураки Бранта - это сто одиннадцать разновидностей человеческой глупости. Каждый из персонажей персонифицирует какую-то одну человеческую слабость (стяжательство, дурные манеры, бражничество, прелюбодеяние, зависть и т. п.), но все пороки, с точки зрения автора, проистекают вследствие природной человеческой глупости. Персонажи Бранта лишены индивидуальности (имен, биографий, характеров), так как образ создается исключительно тем, что наделяется всепоглощающей страстью. Герой не выступает в повествовании водиночестве, а всегда в сообществе ему подобных. Галерея образов дураков многолика. Это и дурачки-старички, обучающие молодых всяческому вздору; это и волокиты, готовые терпеть любые издевки плутовки Венеры; это и сплетники, интриганы и склочники. На корабле находятся и самовлюбленные, подхалимы, игроки, врачи-шарлатаны и представители других профессий. Автор старается не упустить ни одно человеческое прегрешение. Поскольку глупость персонажа всегда гиперболизирована, то образ получается шаржированным или даже карикатурным. Автор венчает дураков колпаком с бубенчиками и частенько именует то одного, то другого Гансом-дурнем. Нередки у Бранта и сравнения свихнувшихся глупцов с ослами. Вместе с тем обилие и разнообразие героев свидетельствует об основательности автора, досконально изучившего частную и общественную жизнь Германии накануне Реформации. Его сатира носит антикатолический и антибуржуазный характер. Его герои защищены от расплаты за содеянное индульгенциями. Девизом церкви стало правило: хочешь грешить- плати. Вот почему, полагает Брант, зло остается безнаказанным.
Автор "Корабля дураков" сетует на то, что о человеке судят не по его достоинствам, а по его достатку.Богачу в любой компании обеспечено самое почетное место. Брант скорбит, что над миром воцарился его величество Господин Пфенниг! Завладеть им спешат корыстолюбцы, ростовщики, перекупщики, мошенники и нищие. Автор не делает различия между чертой характера и профессией, так как все его герои жаждут наживы. Напротив, ему милы люди скромные, честные и бедные. В антиподах собственников усматриваются те добродетели, за которые будут ратовать Лютер и его последователи,- трудолюбие, умеренность, смирение.
Однако, ни мотив дурака, ни образ корабля не были чем-то новым: первый в Средние века был синонимом повреждённого в уме, второй напоминал о народных праздниках, карнавальных играх и масленичных гуляньях. Стихотворная сатира Бранта — блестящая компиляция материала, рассеянного в бесчисленных духовных и светских сочинениях морализаторского содержания. Текст отвечает традиционной христианской морали: глупость — это не заблуждение, а грех, удаление от Бога и его заповедей. Став «зерцалом» многообразнейшей и всеобщей человеческой глупости, книга положила конец жанру средневековой «сословной сатиры». Её новизна заключалась в бодрящей, живой авторской интонации, исполненной оптимизма и гуманистической идеи улучшения мира — согласно Бранту, грешник-глупец, который откажется от своей суетности, вернёт себе возможность вечного спасения. Автор сознательно использовал приём имитации фольклорного жанра, оживив текст множеством остроумных речевых оборотов. Успех «Кораблю дураков» обеспечили и иллюстрации, с самого начала, видимо, предусмотренные автором, Себастьяном Брантом.
Шутовская литература по своему духу, жанровой системие и проблематике – это прежде всего – сатирическая литература, и первое ее произведением – поэма Себастиана Бранта «Корабль дураков».
Плут, шут и дурак создают вокруг себя особые мирки, особые хронотопы. Всем этим фигурам не было сколько-нибудь существенного места в уже разобранных нами хронотопах и временах (частично лишь в авантюрно-бытовом хронотопе). Эти фигуры приносят с собой в литературу, во-первых, очень существенную связь с площадными театральными подмостками, с площадной зрелищной маской, они связаны с каким-то особым, но очень существенным участком народной площади; во-вторых, – и это, конечно, связано с первым, – самое бытие этих фигур имеет не прямое, а переносное значение: самая наружность их, все, что они делают и говорят, имеет не прямое и непосредственное значение, а переносное, иногда обратное, их нельзя понимать буквально, они не есть то, чем они являются; в-третьих, наконец, – и это опять вытекает из предшествующего, – их бытие является отражением какого-то другого бытия, притом не прямым отражением. Это – лицедеи жизни, их бытие совпадает с их ролью, и вне этой роли они вообще не существуют.
Им присуща своеобразная особенность и право – быть чужими в этом мире, ни с одним из существующих жизненных положений этого мира они не солидаризуются, ни одно их не устраивает, они видят изнанку и ложь каждого положения. Поэтому они могут пользоваться любым жизненным положением лишь как маской. У плута еще есть нити, связывающие его с действительностью, шут и дурак – «не от мира сего» и потому имеют особые права и привелегии. Фигуры эти и сами смеются, и над ними смеются. Смех их носит народно-площадной характер. Они восстанавливают публичность человеческого образа: ведь все бытие этих фигур, как таких, сплошь и до конца вовне, они, так сказать, все выносят на площадь, вся их функция к тому и сводится, чтобы овнешнять (правда, не свое, а отраженное чужое бытие – но другого у них и нет). Этим создается особый модус овнешнения человека путем пародийного смеха
Символ корабля – один из самых древних и многозначных. Он символизирует и человеческую жизнь (человек – беззащитный странник в бурном житейском море), и Ноев ковчег, на котором могут спастись только праведники и вместе с ними – все твари земные, и плавание в неведомые доселе моря, к чудесным и счастливым островам. Спасение и прибытие в родную гавань может даровать лишь Бог – недаром два человека в воде могут восприниматься как тонущие в море, они обнажены как души в аду и уже отторгнуты от явств на пиру и могут только протягивать к ним руки. Таким образом, сама перспектива строится Босхом таким образом, что его персонажи мыслятся как осужденные и «приговоренные» с позиций Бога, христианской морали и художника как ее выразителя.
Брант создает германскую «человеческую комедию», в художественной системе которой бытовые зарисовки (ссоры между супругами, измены, недостойные священнослужители и т. д.) соседствуют с социальной сатирой – в дурацких колпаках изображаются богачи, стремящиеся стать еще богаче, нищие, среди которых монахи нищенствующих орденов, накопивших уже таким путем огромные богатства. Но комедия Бранта, в отличие от «Божественной комедии» Данте, разыгрывается в посюстороннем жизненном пространстве и дураки подаются не как грешники, заслужившие Божью кару, а просто как люди, сама природа которых неминуемо влечет их к ошибкам и самым разным глупостям. Религиозный критерий сменяется гуманистическим. Брант в большинстве случаев наблюдает не только с осуждением, но и с улыбкой за многочисленными дураками.
