Макияж. Уход за волосами. Уход за кожей

В начале 1806 г. Николай Ростов едет домой в отпуск. Он уговаривает Денисова погостить у него. Дома Николая ждет радостная встреча. Наташа пытается выведать у брата, не изменилось ли его отношение к Соне, уверяет, что сама очень ее любит, и, чтобы доказать это, раскаляет на огне линейку, прикладывает ее к руке и показывает Николаю след. На вопрос брата об ее отношении к Борису Наташа отвечает, что не хочет ни за кого замуж. Николай же по-прежнему питает нежные чувства к Соне. Ростов ведет в Москве «гусарский» образ жизни, обзаводится модными рейтузами, сапогами с щегольскими шпорами, ездит в Английский клуб, кутит с Денисовым, даже заводит «даму на бульваре», которую посещает по вечерам.

Графу Ростову поручают устроить обед в честь Багратиона. Граф посылает за свежими ананасами и земляникой к Безухову, т. к. ни у кого другого их не достать. Появившаяся кстати Анна Михайловна уверяет, что Безухов в Москве и она сама к нему съездит. Она упоминает о несчастливой семейной жизни Пьера, о будто бы обсуждаемом в свете романе Элен с Долоховым. Ростов просит Анну Михайловну передать Пьеру приглашение на праздник.

На праздник съезжаются офицеры, среди них - Багратион, выбранный» героем. Он прославился успешным Шенграбенским сражением, у него нет знакомых в Москве - «таким образом, в его лице отдавались почести простому, без связей и интриг, русскому солдату». О Кутузове в Москве почти не говорят; если и упоминают его имя, то с неодобрением. Пьер также появляется на обеде, с унылым видом слоняется по залам. По требованию жены он отцу волосы. «По годам он должен был быть с молодыми; по богатству и связям он был членом общества старых, почтенных гостей» Здесь же присутствует и Долохов. С прибытием Багратиона праздник начинается и гости садятся за стол. Ростов с Денисовым и своим новым знакомым Долоховым сидит почти на середине стола напротив них оказывается Пьер. Безухов мрачен, ест, как всегда, много. До него дошли намеки об отношениях его жены и Долохова, а утром он получил анонимное письмо. Пьер не хочет верить слухам, но все-таки избегает смотреть на Долохова. Безухов понимает, что подобный поступок вполне в характере Долохова, которого Пьер при необходимости всегда ссужал деньгами и оказывал другую помощь. Когда пьют за здоровье государя, Безухов сидит в задумчивости, Ростов выводит его из этого состояния. Следующий шутливый тост - «за хорошеньких женщин и их любовников» - провозглашает Долохов. Слуга, раздающий кантату Кутузова, кладет листок перед Пьером как перед самым почетным гостем! Долохов выхватывает лист у Безухова и начинает читать вслух. Пьер приходит в бешенство, кричит: «Не смейте брать!» - вызывает Долохова на дуэль. Тот относится к вызову легко, заверяет Ростова, что намерен убить Пьера. На следующий день дуэлянты и секунданты встречаются в Сокольниках. Пьер никогда раньше не держал в руках оружия, ему показывают, куда нажимать, как сходиться. Пьер стреляет и ранит Долохова. Он бросается к своему противнику, желая помочь ему, но Долохов кричит: «К барьеру!» Безухов возвращается на свое место и даже не пытается закрыться или повернуться боком. Долохов стреляет, но промахивается. Раненого увозят, дорогой он плачет, говорит, что «убил ее», имея в виду свою мать. Долохов просит Ростова ехать вперед и подготовить старушку к тому, что она увидит. Николай отправляется и к своему большому удивлению узнает, что «Долохов, этот буян, бретер Долохов, жил в Москве со старушкой-матерью и горбатою сестрой и был самый нежный сын и брат».

В последнее время Пьер редко виделся с женой с глазу на глаз, т. к. в их доме всегда бывало много гостей. После дуэли он запирается у себя в кабинете, пытаясь разобраться в своих чувствах, и приходит к выводу, что все его неприятности происходят оттого, что он женился на Элен. Он понимает, что боялся признаться себе раньше в том, что Элен - развратная женщина. Ночью он отдает приказ укладывать вещи для отъезда в Петербург, т. к. не может больше оставаться с женой под одной крышей. Однако утром Элен приходит к нему. Она все знает о дуэли, принимается отчитывать Пьера, тот всячески старается уклониться от разговора, говоря, что им лучше расстаться. Супруга отвечает, что сам факт разъезда ее не пугает, но она отпустит мужа только в том случае, «если он даст ей состояние». Пьер приходит в бешенство, хватает со стола Мраморную доску, разбивает ее, кричит: «Вон!» Элен в ужасе убегает. Через неделю Безухов отдает жене доверенность на управле-00е всеми великорусскими имениями, что составляет большую половину его состояния, и один уезжает в Петербург.

В Лысые Горы приходит известие о предполагаемой гибели князя Андрея, однако Кутузов приписывает, что ни среди убитых, ни среди известных пленных Болконского нет. Княжна Марья отправляется сообщить о случившемся Лизе, жене Андрея, но не решается это сделать, рассудив, что той, в ее положении, лучше оставаться в неведении. Вскоре у «маленькой княгини» начинаются роды - долгие и тяжелые. Ночью неожиданно появляется князь Андрей. Оказывается, он посылал родным письмо, но они не получили его. Князь Андрей находится в соседней комнате, слышит, как кричит новорожденный, входит к жене и видит, что она умерла. Похороны происходят на третий день, а на пятый крестят маленького князя Николая Андреевича.

Стараниями старого графа Ростова участие его сына в дуэли Безухова и Долохова было замято. Вместо того чтобы разжаловать, Николая определяют адъютантом к московскому генерал-губернатору. Ростов сближается с Долоховым, тот постепенно выздоравливает, откровенно разговаривает с Ростовым, рассказывает, что у него есть два-три друга, есть «обожаемая мать», а на остальных людей он обращает внимание постольку, поскольку они нужны или вредны. Особенно вредны, по его мнению, женщины. Все они - от графинь до кухарок - продажные твари, еще ни одной стоящей Долохов не встречал, хотя мечтает об этом. Благодаря армейским знакомствам Николая в доме Ростовых появляется много новых людей, в том числе и Долохов. Он нравится всем, кроме Наташи, т. к. она считает, что в дуэли Долохова и Безухова прав был Пьер. Наташе кажется, что Долохов злой и бесчувственный. Затем она замечает, что он будто влюбляется в Соню, - наблюдение, довольно близкое к истине. Через некоторое время Долохов делает Соне предложение, но девушка отказывает ему, объясняя, что любит другого. Наташа рассказывает обо всем Николаю, добавляя, что уверена, что брат не женится на Соне. Николай объясняется с Соней, советует ей еще раз подумать над предложением Долохова, т. к. сам он ничего не может ей обещать.

Наташа едет на свой первый бал. Она впервые одета во «взрослое» платье, ей нравится все вокруг, она влюблена во всех. Денисов не сводит с нее восхищенных глаз, он в восторге от ее грации и Умения танцевать. Николай подсказывает сестре выбрать на мазурку Денисова, т. к. тот отлично ее танцует. Наташа следует совету брата. Гости восхищенно смотрят на них. Весь вечер Денисов не отходит от Наташи.

Ростов не видится с До лоховым два дня, потом получает записку, в которой тот перед отъездом в армию приглашает друга в Английский клуб. Ростов приходит, застает Долохова за игрой в карты. Тот вовлекает в игру и его. Постепенно вся игра сосредоточивается на Ростове: он проигрывает сорок три тысячи, не понимая, зачем До л охов так с ним обходится. Николай вызывает Долохова в соседнюю комнату, говорит, что не может выплатить весь долг сразу. Тот замечает, что ничего не поделать: кто счастлив в любви, тому не везет в картах - ведь Соня влюблена в Николая. Ростов приходит в бешенство и предлагает Долохову получить деньги завтра же.

Наташа поет (она учится пению, но поет не очень красиво --неправильно берет дыхание, не выдерживает паузы и т. д.). Все говорят, что голос еще необработан, однако наслаждаются ее пением, в котором слышна неподдельная искренность. Николай слушает сестру, и внезапно ему кажется, что все его неприятности, долг Долохову - ничто в сравнении с этим прекрасным пением. Приезжает старый граф, и Николай идет объясняться с отцом. Поначалу он берет развязный тон, но, не видя отпора со стороны отца, раскаивается и даже плачет. В то же время Наташа объясняется с матерью: Денисов сделал ей предложение. Графиня не верит своим ушам. Наташа объявляет Денисову, что не может выйти за него замуж, графиня добавляет, что отказ объясняется молодостью дочери. На следующий день Денисов уезжает из Москвы. Николай провожает его, а сам задерживается на несколько дней - отцу требуется время, чтобы собрать деньги на погашение долга сына.

После своего объяснения с женой Пьер Безухов решает обосноваться в Петербурге. Дорогой он размышляет о смысле жизни, о той силе, которая управляет миром. На постоялом дворе Пьер знакомится с одним проезжающим. Тот узнает его, говорит, что знает о несчастье Безухова и хочет ему помочь. Проезжающий, как выясняется, состоит членом «Братства свободных каменщиков» (масонов). В ответ Пьер признается, что не верит в бога. Проезжающий возражает, что Пьер просто не знает бога - «бог, безусловно, существует, но понять его трудно». Масон словно угадывает те мысли, которые волнуют молодого Безухова, - о смысле жизни, о предназначении человека. Пьер увлекается беседой. Масон уверяет его, что одним лишь разумом невозможно достичь чего-либо. «Высшая мудрость имеет одну науку - науку всего, науку, объясняющую все мироздание и занимаемое в нем место человека». Для того, чтобы постичь эту науку, по мнению масонов, надо заниматься внутренним самосовершенствованием, т. е. постигать бога. После отъезда масона Пьер узнает его имя - Осип Алексеевич Баздеев. Ночью Пьер не может заснуть и все размышляет о разговоре с проезжающим. По прибытии в Петербург Безухов принимается за чтение, получая «неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми». Через неделю к нему приходит какой-то человек и сообщает, что благодаря ходатайству высокопоставленного лица Пьера примут в братство раньше положенного срока. Тот соглашается, утверждает, что теперь верит в бога. Пьера куда-то везут, предварительно завязав глаза, посвящают в масоны со всеми подобающими этому обряду таинствами. Он дает клятву, что вступает в масонство, чтобы противостоять злу, царящему в мире. Пьера приводят в масонское общество, где он видит многих людей, которых знал или встречал раньше в свете. На следующий день к Пьеру приезжает князь Василий и пытается уговорить его помириться с женой. Однако Безухов решительно отказывается и выставляет тестя вон. Еще через неделю, оставив масонам крупную сумму на пожертвования, Пьер уезжает в свои имения. Его новые «братья» снабжают его письмами в Киев и Одессу к местным масонам.

История дуэли Безухова с Долоховым была замята, никто из секундантов также не пострадал. Однако в свете она получила широкую огласку, в результате чего во всем обвинили Пьера (ревнивец, не умеющий себя вести мужлан и т. п.). Когда Элен возвращается в Петербург, ее принимают благосклонно, а она разыгрывает роль несчастной брошенной жены, которая безропотно переносит испытания судьбы. Элен блистает в салоне Анны Павловны Шерер, туда же «вводят» Бориса. Элен обращает на него внимание. Борис стремится сделать карьеру всеми способами, заводит «нужные знакомства». Теперь он не бывает у Ростовых и стыдится своей детской любви к Наташе. Элен назначает Борису свидание у себя. Приехав в назначенный час, Борис застает у Элен множество других гостей и так и не понимает, зачем его, собственно, приглашали. Однако, прощаясь, Элен вновь приглашает его к себе. Вскоре Трубецкой становится своим человеком в доме Элен.

Идет 1806 год, война в разгаре, театр военных действий приближается к границам России. Князь Андрей после Аустерлица решает никогда больше не служить в армии. Его отца назначают одним из восьми главнокомандующих по ополчению, и Андрей, чтобы отделаться от действительной службы, принимает должность под старого Болконского. Князь Андрей видит во всем иные стороны. Его маленький сын заболевает, и Андрею с приходится ухаживать за ребенком.

По прибытии в Киев Пьер получает от масонов указания, что ему делать в своих имениях. Он собирает управляющих, призывает их освободить крестьян от крепостной зависимости, не заставлять работать женщин и детей наравне с мужчинами, отменить телесные наказания, а перейти к увещеваниям, организовать при. юты, школы и т. п. Некоторые слушают рассуждения барина с недоумением, большинство же быстро понимает, как обратить его идеи в свою пользу. Несмотря на огромное богатство Пьера, его дела идут плохо, деньги уходят неизвестно куда, главный управляющий ежегодно сообщает то о пожарах, то о неурожаях. Пьер каждый день «занимается» с главным управляющим, но чувству, ет, что «занятия» ни на шаг не сдвигают дела с мертвой точки. Как самого крупного землевладельца Пьера принимают в губернии весьма радушно, в его честь опять устраиваются обеды, затеваются вечера и т. д., таким образом, Безухов начинает жить прежней жизнью, но только в другой обстановке.

Весной 1807 г. Пьер отправляется в Петербург, объезжая по дороге свои имения. Главный управляющий «пока» не представляет возможным освобождение крестьян, устраивает чествования Безухова по деревням. Пьер не знает, что на самом деле села находятся в величайшем разорении, что женщин перестали посылать на барщину, но взамен этого они выполняют тяжелейшую работу на своей половине, что поп, подносивший ему образа, обкладывает крестьян непосильными поборами и т. д. Управляющий убеждает Пьера, что крестьянам не нужно освобождение, поскольку они и без того счастливы. По дороге Пьер заезжает к своему другу Болконскому. Князь Андрей рад гостю, но все же Безухова поражает перемена, произошедшая в молодом князе, - потухший, мертвый взгляд, которому тот, несмотря на все старания, не может придать радостного блеска. Пьер рассказывает о себе, говорит, что стал совсем другим человеком. За обедом разговор заходит о женитьбе Пьера, о дуэли. Безухов заявляет, что рад, что Долохов остался жив. Князь Андрей возражает, что «убить злую собаку» даже полезно. Однако, по мнению Пьера, это несправедливо - нельзя совершать того, что есть зло для другого человека. Андрей же считает, что никогда не знаешь наверняка, что есть зло. Он добавляет, что знает два действительных несчастья в жизни: «болезнь и угрызения совести, и счастье есть уже само отсутствие этих зол». «Жить для себя, избегая только этих двух зол, - вот вся моя мудрость теперь», - делится Болконский с другом. Князь Андрей рассказывает, что раньше жил ради славы, но теперь избавился от этой химеры, стал спокойнее, т. к. живет для одного себя. «Ближние - это тоже часть меня самого», - заканчивает Андрей. Пьер говорит, что надо делать активное добро - строить больницы, давать приют старикам, нищим и проч. Андрей отвечает, что сам он может строить дом, разбивать сад, Пьер - открывать больницы, 0о и то, и другое - лишь способ времяпрепровождения. Андрей добавляет, что, освобождая крепостных, Пьер тем самым желает вывести мужиков из животного состояния и дать им «нравственных потребностей», хотя, по его мнению, единственно возможное счастье - счастье животное. «Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств». «Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по-моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный... Он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак или сделается болен... больницы, лекарства... его хватил удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить десять лет, всем в тягость. Гораздо покойней и проще ему умереть». Пьер ужасается и говорит, что с такими мыслями жить нельзя. Единственное, по поводу чего князь Андрей высказывает сожаление, это человеческое достоинство, спокойствие совести, чистота, но не сами люди, «которых сколько ни секи, сколько ни брей, все останутся такими же...» Пьер рассказывает Андрею о масонстве, которое «спасло» его.

Пьер и Андрей отправляются в Лысые Горы. По дороге им попадается разлившаяся река, через которую они должны перебраться на пароме. Пьер возвращается к прерванному разговору, спрашивает Андрея, верит ли он в будущую жизнь: «На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды, все ложь и зло; но в мире, во всем мире, есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно - дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого? Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется божество, - высшая сила, как хотите, - что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим? Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше? Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что, кроме меня, надо мной живут духи и что в этом мире есть правда». Андрей отвечает, что убеждает лишь смерть - когда видишь, как умирает близкий тебе человек, когда понимаешь всю суетность и никчемность жизни. Пьер возражает: «Ежели есть бог и будущая Жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить там, во всем (он указал на небо)». Несмотря на внешнее спокойствие, князь Андрей чувствует, что слова Пьера произвели на него большое впечатление, и «в раз после Аустерлица он увидел то высокое, вечное небо, которое он видел, лежа на Аустерлицком поле, и что-то давно заснувшее, что-то лучшее, что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе». По приезде в Лысые Горы Пьер и Андрей видят «божьих людей», которые пришли к княжне Марье. Старший Болконский приказывает прогонять странников, но Марья, несмотря ни на что, их принимает. Андрей относится к странникам насмешливо. Одна из странниц рассказывает о чудодейственной иконе, которую она видела, - Богоматерь плачет, у нее «из глаз миро льется». Пьер говорит, что это обманывают простой народ. Княжна Марья конфузится, странницы возмущаются, Пьер с Андреем их успокаивают, говорят, что они шутят. Через некоторое время приезжает старый князь, Пьер ему понравился. Пьер пробыл у Болконских два дня, и по его отъезде хозяева говорили о нем только хорошее.

Ростов приезжает в полк и радуется так, будто вернулся в родную семью. Он решает возвратить родителям деньги, которые те были вынуждены выплатить по его карточному долгу. Раньше Ростову посылали по 10 тысяч в год, теперь же он решает брать только две, а остальные возвращать родителям в счет уплаты долга. Николай еще ближе сходится с Денисовым. Зимой полк стоит в запасе. Провиант поступает нерегулярно, гусары бедствуют, кормят лошадей соломой с крыш хижин. Ростов встречает голодающих старика-поляка и его дочь с грудным ребенком, приводит их к себе и кормит, пока они поправляются. Когда один из офицеров намекает на несколько иные, чем дружеские, отношения между молодой полькой и Ростовым, Николай в свойственной ему пылкой манере опровергает наговоры, и Денисов едва удерживает друга от дуэли. Позже с глазу на глаз Ростов признается Денисову, что полька ему как сестра, что ему очень обидно, что его заподозрили в непорядочности. Солдаты по-прежнему живут бедно. Денисов, видя, как низшие чины разбредаются по окрестным лесам в поисках съедобных кореньев, не выдерживает и отваживается поправить положение любым способом. Через некоторое время он возвращается с транспортом продовольствия, который отбивает у своей же пехоты, и раздает продукты солдатам. На следующий день полковой командир вызывает Денисова и отправляет его в штаб улаживать инцидент. Сам командир согласен смотреть на произошедшее сквозь пальцы. Денисов едет в штаб, но к вечеру возвращается сам не свой, чувствует себя настолько плохо, что лекарю даже приходится пустить ему кровь. Денисов рассказывает, что в провиантском полку, где он предполагал замять дело, ему встретился Телянин. Выясняется, что именно он и морил солдат Денисова голодом все это время. Денисов избивает Телянина. Через некоторое время приходит запрос, предписывающий Денисову явиться в суд, так как на него заведено дело. Штабные представляют инцидент так, будто Денисов был пьян и избил двух чиновников. На одном из смотров Денисов получает легкое ранение (шальная пуля) и, воспользовавшись случаем, уезжает в госпиталь. Ростов скучает по приятелю и через некоторое время отправляется навестить его. В госпитале тиф. Ростов находит Денисова и, несмотря на то, что тот пытается выглядеть веселым, замечает перемены, произошедшие в нем: Денисов не расспрашивает об общем ходе дел, о полке и даже будто не рад приезду Николая. На вопрос о ходе судебного разбирательства Денисов отвечает, что дело плохо, зачитывает Ростову какое-то письмо, полное сарказма, которое он намерен отправить в суд. Окружающие, видимо, не впервые слушающие содержание письма, выходят, и в палате остаются только двое - Тушин, у которого ампутирована рука, и улан, который по ходу чтения дает Денисову совет подчиниться решениям суда. В конце концов Денисов соглашается, подписывает прошение о помиловании на имя государя и отдает прошение Ростову.

Тем временем Борис делает карьеру. Приближается встреча императоров в Тильзите, и Борис просит своего начальника пристроить его к царской свите. Он в числе немногих приближенных оказывается на Немане в день встречи императоров, видит проезд Наполеона по берегу, самого императора Александра и проч. Высокопоставленные сановники и император привыкают к Друбецкому и даже узнают в лицо. Французы из врагов становятся друзьями, и к Борису приходят в гости один из адъютантов Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и «мальчик с аристократической французской фамилией» (паж Наполеона). В тот же день в Тильзит приезжает Ростов и привозит прошение Денисова. Он заходит к Борису. Увидев французов, Николай не может побороть неприязнь. Борис встречает гостя с досадой, присутствующие также чувствуют неловкость, на просьбу Ростова о ходатайстве за Денисова Друбецкой отвечает уклончиво, но все же обещает посодействовать. Следующий день оказывается неудобен для любого рода прошений, т. к. подписываются первые условия Тильзитского мира. Ростов тайком выходит из дома, чтобы не видеть Бориса, бродит по улицам. Он подходит к дому, где остановился царь, и пытается пройти внутрь. Его не пропускают, а советуют передать прошение по команде. В свите Ростов случайно встречает генерала, который раньше был командиром его полка, передает ему письмо. Когда государь выходит, генерал что-то долго говорит ему, но царь отвечает: «Не могу, генерал, потому что закон сильнее меня». Николай по-прежнему влюблен в государя и вместе с толпой в восторге бежит ему вслед. Ростов присутствует на смотре, который совместно проводят Александр и Наполеон. Николай замечает, что Наполеон «дурно и нетвердо сидит на лошади». На Наполеоне надета Андреевская лента.. В виде одолжения Наполеон также награждает одного из русских солдат орденом Почетного легиона После смотра Ростов пребывает в недоумении. Ему вспоминаются то Денисов «с своим изменившимся выражением, с своею покорностью, и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями», то «этот самодовольный Бонапарте с своею белою ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди?» Затем устраивается обед. Николай выпивает две бутылки вина и слышит, как офицеры уверяют, что если бы война продлилась еще немного, то Бонапарту пришел бы конец, т. к. во французских войсках уже не оставалось ни боеприпасов, ни провианта. Вспылив, Ростов кричит, что они солдаты и не смеют судить о поступках государя: если император велит им умирать, они должны умирать, но если он заключает мир, они должны это приветствовать. Николая успокаивают, и пиршество продолжается.

1808 год. Император Александр едет в Эрфурт для новой встречи с Наполеоном. В 1809 году близость двух «властелинов мира», как называли Александра и Наполеона, доходит до того, что, когда Бонапарт объявляет войну Австрии, русский корпус выступает за границу, чтобы сражаться на стороне бывшего противника против бывшего союзника, австрийского императора.

Князь Андрей два года живет безвыездно в деревне. То, что начал и не довел до конца в своем имении Пьер, молодой Болконский осуществляет в своих владениях. Некоторых крестьян он перечислил в вольные хлебопашцы, для других заменил барщину оброком. Крестьян и дворовых обучают грамоте, выписывают для них повивальную бабку. Весной 1809 г. князь Андрей едет в рязанское имение своего сына, который состоит под его опекой. Он проезжает через переправу, на которой у них с Пьером несколько лет назад состоялся такой важный для обоих разговор, видит дуб У обочины. «Вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный, в два обхвата дуб, с обломанными, давно, видно, суками и с обломанною корой, заросшею старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично-растопыренными корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца. «Весна, и любовь, и счастие! - как будто говорил этот дуб. - И как не надоест вам все один и тот же глупый Я бессмысленный обман. Все одно и то же, все обман! Нет ни весеннего солнца, ни счастья...» Князь Андрей думает, что прав этот дуб, «пусть другие, молодые поддаются искушениям весны, а мы знаем жизнь, - наша жизнь кончена».

По опекунским делам князю Андрею необходимо увидеться с уездным предводителем, графом Ильей Андреевичем Ростовым. Болконский едет к нему в Отрадное, где граф живет, «как прежде», принимая у себя всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Князь Андрей знакомится с Наташей. Она весела и резва. Болконский изумленно смотрит на нее, спрашивая себя, чему она так рада. Вечером князь Андрей долго не может уснуть, после чтения он подходит к окну и случайно слышит разговор из комнаты, расположенной этажом выше. Наташа восторгается прекрасной ночью, говорит, что «этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало», что от счастья ей хочется летать. При звуке Наташиного голоса, полного восхищения природой, в душе князя Андрея «вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул». На обратном пути Болконский видит тот же самый дуб, который поражает его. «Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя - ничего не было видно. Сквозь жесткую столетнюю кору пробились из сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», - подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна - и все это вдруг вспомнилось ему». Князь Андрей понимает, что в тридцать один год жизнь еще не кончена, что он полон сил и не должен замыкаться в себе и своем одиночестве. Возвратившись из поездки по имениям, Андрей решает осенью ехать в Петербург.

В августе 1809 г. князь Андрей приезжает в Петербург. «Это время было апогеем славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. Либеральные мечтания, с которыми Александр вступал на престол», он пытается осуществить теперь с помощью приверженцев тех же идей. Государь не слишком благосклонно относится к князю Андрею, что объясняется тем, что Болконский с 1805 г. не служит. Князь Андрей идет на прием к Аракчееву, перед которым трепещет весь двор. Болконский подает записку с предложением о введении новых военных законов, так как все годы, проведенные в деревне, он анализировал действия рус подозревает. Борис Друбецкой становится завсегдатаем салона Безуховой. Элен общается с ним с особенной, ласковой улыбкой ц называет своим пажем. Подсознательно Пьеру не нравятся отношения его жены и Друбецкого, он испытывает к Борису сильную антипатию, но старается уделять этому как можно меньше внимания. За ним в свете закрепляется репутация чудака, «мужа блестящей жены».

По совету Баздеева Пьер старательно ведет дневник, записывает все свои поступки. Он пытается заниматься самосовершенствованием, искоренять в себе лень, чревоугодие и другие пороки. Вскоре в ложу принимают Бориса Друбецкого. Пьер записывает в дневнике, что он сам рекомендовал Бориса, борясь с недостойным чувством ненависти к этому человеку, хотя, по его мнению, вступая в ложу, Друбецкой преследует одну цель - сблизиться с известными и влиятельными людьми.

Ростовы два года прожили в деревне, но, несмотря на это, их финансовое положение не поправилось. После переезда в Петербург они продолжают жить гостеприимно, их обеды посещает разношерстная публика, а для людей из высшего общества Ростовы остаются провинциалами. Берг делает Вере предложение, и она соглашается. Берг так долго и с такой значительностью рассказывает всем о том, как был ранен в Аустерлицком сражении, что в конце концов получает две награды за одно ранение. На финляндской войне он также «отличается»: поднимает осколок гранаты, которым, был убит адъютант подле главнокомандующего, и подносит этот осколок начальнику. Он тоже настойчиво пересказывает всем этот случай, пока и за финляндскую войну не получает две награды. Кроме того, он занимает в Петербурге «особенно выгодные» места. Сватовство Берга, встреченное сначала с недоумением (он не очень знатного рода), в конце концов одобряется Ростовыми, так как Вере уже двадцать четыре года, а еще никто не делал ей предложения, хотя она считается красивой девушкой и выезжает в свет. Перед свадьбой Берг требует приданого и успокаивается только тогда, когда ему выдают двадцать тысяч наличными и вексель на восемьдесят тысяч рублей. Борис, несмотря на то, что он сделал блестящую карьеру и перестал общаться с Ростовыми, все же наносит им визит во время их пребывания в Петербурге. Он встречается с Наташей, на которую его рассказы о светских раутах и высокопоставленных знакомых не производят никакого впечатления. Борис понимает, что женитьба на девушке без состояния равносильна концу его карьеры, но все чаще и чаще начинает бывать в доме Ростовых, все реже и реже показываясь в салоне графини Безуховой.

Наташа разговаривает с матерью о Борисе, интересуется ее мнением об этом молодом человеке. Графиня говорит, что в шестнадцать дать лет (а именно столько теперь Наташе) она сама уже была замужем, но если Наташа не любит Бориса, то не следует спешить. Кроме того, для Бориса брак с Наташей также нежелателен, потопу что он беден. Графиня даже упрекает дочь, что та понапрасну вскружила голову Друбецкому. На другой день графиня приглашает Бориса к себе, и после откровенного разговора с ней Борис перестает бывать в доме Ростовых. Тридцать первого декабря, накануне нового, 1810 года, один из «екатерининских вельмож» устраивает бал. Наташа отправляется на первый с своей жизни большой бал. Она целый день готовится, одевается, помогает матери, сестре. Наташа ослеплена и опьянена тем, что происходит.

На бал прибывает огромное количество гостей. Ростовым шепотом сообщают последние новости. Среди вновь прибывших они видят двух некрасивых девушек, наследниц больших состояний, за которыми увиваются «женихи» - Анатоль Курагин и Борис Друбецкой. Появляется Пьер, сопровождающий свою «блестящую» жену, беседует с Андреем Болконским, который присутствует здесь же. Начинаются танцы. Наташу никто не приглашает, и Пьер просит князя Андрея протанцевать с ней круг. Увидев Наташу, Болконский вспоминает ночь в Отрадном. Она счастлива танцевать с ним. После князя Андрея Наташу приглашают и другие кавалеры, в том числе и Борис. Наташа не замечает тонкостей светского этикета, ее больше привлекает сам танец, она по-настоящему счастлива. Один из танцев она вновь танцует с князем Андреем. Тот рассказывает девушке, что слышал ее страстный монолог ночью в Отрадном, Наташа словно оправдывается в ответ. Болконскому нравится ее непосредственность, нравится и то, что она еще не испорчена светскими условностями. Андрей любуется Наташей, а в перерыве между танцами даже загадывает: если Наташа сейчас подойдет к своей кузине, то станет его женой. Наташа действительно подходит к кузине. Болконский одергивает себя, недоумевает, почему ему в голову приходят подобные глупости. Наташа видит несчастного Пьера, который оскорблен и унижен положением, которое занимает в свете его жена. Наташа пытается подбодрить Безухова, не понимая, как можно такому замечательному человеку не радоваться в такой замечательный день.

На следующий день князь Андрей вспоминает бал и Наташу. К нему приходит один из чиновников, чтобы сообщить об открытии Государственного совета. Это событие, которому раньше князь Андрей уделил бы много внимания, теперь кажется ему мелким и незначительным. Он отправляется на обед к Сперанскому, где присутствуют также и другие «реформаторы». Они «веселятся», отпуская «умные» шутки, но их веселье кажется Болконскому вырученным. «Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своею фальшивою нотой почему-то оскорблял чувства князя Андрея». Все, что бы ни делал Сперанский представляется Андрею надуманным и наигранным. Болконский уходит рано, дорогой вспоминает обо всех заседаниях Совета, членом которого состоит, в частности, Берг, на которых много времени тратится на обсуждение формы вместо того, чтобы решать насущные вопросы. Эта работа теперь кажется Андрею пустой и ненужной, и он сам удивляется, как раньше не понял таких очевидных вещей. На следующий день Болконский едет к Ростовым и остается у них обедать. После обеда Наташа играет на клавикордах и поет. Слушая ее пение, князь Андрей чувствует «очищение». «Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что-то новое и счастливое. Он был счастлив, и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не о чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?.. О своих надеждах на будущее?.. Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противоположность между чем-то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем-то узким и телесным, чем он был сам, и даже была она. Эта противоположность томила и радовала его во время ее пения». После возвращения домой князь Андрей долго не может заснуть, он думает о том, что нужно жить, что не надо замыкать себя в узкие рамки, понимает, что Пьер тогда на переправе был прав.

Берги устраиваются на новой квартире и, чтобы упрочить свое положение в обществе, приглашают гостей. Среди приглашенных - Пьер, Ростовы, Болконский. На вечере, который ничем не отличается от других подобных вечеров, Пьер замечает, что между князем Андреем и Наташей что-то происходит. Князь Андрей говорит, что ему нужно побеседовать с Пьером, но во время вечера это у них не получается.

Князь Андрей все чаще начинает бывать у Ростовых, все прекрасно понимают, зачем он ходит, и пребывают в ожидании. Через некоторое время князь Андрей сообщает Пьеру, что намерен жениться на Наташе. Пьер поддерживает друга, говорит, что «эта девушка - сокровище» и что счастливее его человека не будет. Князь Андрей уезжает, Пьер остается в унынии - «чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная ».

Андрей едет к отцу спрашивать разрешения жениться. Тот после некоторого раздумья согласие дает, но требует, чтобы Андрей подождал год: у них с Наташей разница в возрасте, кроме того, у князя Андрея сын. Князь Андрей не появляется у Ростовых три недели (именно столько заняла поездка к отцу). Наташа никуда не хочет выезжать, тайно от всех плачет и не является, как обычно, по вечерам к матери. Наконец Болконский приезжает, говорит с графиней, делает предложение Наташе. Родители дают согласие, в разговоре с Наташей Андрей упоминает о том, что их свадьба не может состояться раньше, чем через год. Наташа не понимает, зачем нужен год, если они любят друг друга. Она говорит, что полюбила князя Андрея в его первый приезд в Отрадное.

Помолвка широко не объявляется: Андрей настоял на этом из-за того, что, связывая себя, не хотел в то же время связывать Наташу. Накануне своего отьезда из Петербурга князь Андрей привозят к Ростовым Безухова, сообщает Наташе, что посвятил Пьера в их тайну, и просит обращаться к нему, если во время его отсутствия что-нибудь произойдет. Во время отъезда Наташа не плачет, но несколько дней после этого она «сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: «Зачем он уехал?» Но через две недели после его отъезда она, «так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же, как прежде, только с измененною нравственной физиономиею, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни».

В Лысых Горах жизнь тем временем идет своим чередом. Старый князь становится еще более ворчливым и неуживчивым, княжна Марья воспитывает Николая, сына Андрея, делается еще более религиозной. Она замечает перемену, произошедшую в Андрее во время его последнего приезда, а вскоре и сам Андрей из Швейцарии сообщает о своей помолвке с Наташей. Проходит половина от назначенного отцом времени. Княжна Марья тем временем принимает у себя странниц, читает писание и проч. В конце концов она тоже решает отправиться странствовать и даже припасает для себя дорожную одежду. Но жалость к отцу и маленькому Николеньке удерживают ее от подобного шага.

Ростов по-прежнему живет в полку, он «стал загрубелым добрым малым». В 1809 году в письмах от родных он все чаще чувствует тревогу - дела приходят в упадок. Между прочими новостями ему сообщают о помолвке Наташи и Болконского, а в последнем письме графиня отчетливо пишет, что если Николай не приедет и не займется делами, то все имение пойдет с молотка. Сослуживцы устраивают Ростову торжественные проводы, и он отправляется в отпуск. По приезде домой Ростов видит по-прежнему любящую его Соню, Наташу, которая поражает его своей «взрослостью». Наташа рассказывает ему свой «роман» с князем Андреем, а на вопрос, любит ли она Болконского, отвечает: «Я была влюблена в Бориса, Учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и так мне спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде...»

Ростов начинает заниматься хозяйством, и первое его дело -. это увольнение Митьки, управляющего-вора. На глазах у всей дворни Ростов пинком вышвыривает его с крыльца. На следующий день отец пытается вступиться за «Митеньку», оправдать его. Ростов извиняется перед отцом и с тех пор перестает вмешиваться в хозяйственные дела. Однажды графиня говорит ему, что у нее есть вексель на 2 тысячи от Анны Михайловны Друбецкой, и спрашивает, как ей поступить. Николай отвечает, что он не любит ни Анны Михайловны, ни Бориса, но когда-то они были с ними дружны, и рвет вексель.

В сентябре Ростовы и их дядюшка, дальний родственник и сосед, едут на охоту. Дядюшка - опытный охотник, он кстати и некстати повторяет присказку: «Чистое дело - марш». На охоте затравливают волка, затем травят зайца. Ростовы принимают предложение дядюшки ночевать у него в деревне Михайловке. Дядя угощает их с истинно русским размахом - травник, наливки, грибки, сотовый мед и т. д. Раскрасневшаяся и оживленная, Наташа также участвует в разговоре. Дядюшка рассказывает, что он живет так всю жизнь, нигде не служит, потому что ничего не понимает в службе. Кучер Митька приносит балалайку и начинает играть. Когда он заканчивает, Наташа просит сыграть еще. Митька исполняет «Барыню» с «переборами и перехватами». Дядюшка берет гитару и тоже поет («По улице мостовой»). Наташа танцует. «Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала, - эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, - этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка... Она сделала то самое и так точно... что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять все то, что было в Анисье и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке» (Анисья Федоровна управляет хозяйством у дядюшки). Дядя еще поет вместе с Наташей народные песни, а утром Ростовы возвращаются домой.

Дела Ростовых идут все хуже. Идет речь о продаже богатого подмосковного имения. Графиня пытается женить выгодно Николая и предпринимает к этому определенные шаги - пишет своим знакомым.

Наташа тоскует без Андрея, идет серая, однообразная жизнь. Наступают святки. Приходят ряженые. Наташа и остальные Ростовы облачаются в костюмы; Наташа наряжается черкесом. Затем едут кататься, в гостях у знакомых рассказывают святочные истории.

Вскоре после святок Николай объявляет о своем твердом решении жениться на Соне, так как любит ее. Мать пытается этому противиться, но отец чувствует себя виноватым за расстройство дел. Графиня враждебно относится к Соне, называет ее интриганкой. С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но, «как ему казалось, страстно влюбленный», в начале января уехал в полк. Здоровье графини пошатнулось, устройство дел также требовало решительных мер, и в конце января граф вместе с Соней и Наташей едет в Москву.

Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи понимает, что вести ту жизнь, которую он вел раньше, невозможно. Он прекращает делать записи в дневнике, избегает общества братьев-масонов, начинает опять ездить в клуб, много пить и т. д. Он всем подряд раздает деньги, танцует на балах, «если нет кавалера», со всеми одинаково любезен. Пьер с ужасом вспоминает, что когда-то он то «желал произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона... а вместо всего этого - вот он - богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и, расстегнувшись, слегка побранить правительство, член московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества». Пьер понимает бессмысленность своего существования, но не может ничего предпринять.

В начале зимы старый князь Болконский вместе с княжной Марьей и внуком также приезжают в Москву. Княжна Марья тяготится московской жизнью, ей не с кем поговорить, светские увлечения ей чужды. Кроме того, характер Болконского-старшего стал совершенно невыносимым: сказывается старость. Он приближает к себе мадемуазель Бурьен, а по адресу княжны Марьи постоянно злословит, отпускает колкости. Однако к графу периодически съезжаются старые военные, которые ведут разговоры о политике. Старики осуждают новые увлечения молодежи, в их среде господствуют антифранцузские настроения. К Болконским приходит Пьер, они разговаривают с княжной Марьей. Пьер сообщает, что в Москву приехал Борис Друбецкой, который, судя по всему, своей задачей поставил выгодно жениться и теперь лишь не знает, «кого атаковать» - княжну Марью или Жюли Карагину. Пьер с сарказмом говорит, что теперь в моду вошло «быть меланхоличным» и, чтобы понравиться московским девицам, нужно непременно вести себя так, что и делает Борис Друбецкой. ясна Марья ожидает приезда Андрея и его женитьбы не без страха и не без ревности.

Женитьба на богатой невесте в Петербурге Борису не удалась, а с этой же целью он приезжает в Москву. Княжна Марья, которая кажется Друбецкому привлекательнее Жюли Карагиной, холодно принимает Бориса, поэтому Борис начинает ездить в дом Карагиных. Вокруг Жюли вьется. множество потенциальных женихов, основное настроение в их среде - меланхолия - поются грустные романсы, пишутся стихи в альбом о тщете всего земного. Несмотря на свои ухаживания, Борис чувствует отвращение к Жюли, к ее неестественности, он еще верит в возможность настоящей любви и не решается сделать предложение. У Жюли возникают сомнения, она решает ускорить дело и, когда в их гостиной появляется Анатоль Курагин, вдруг, оставив свою меланхоличность, начинает быть к нему очень внимательна. Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц «тяжелой меланхолической службы у Жюли» неприятна Борису. На следующий день он приезжает к Жюли и, перебарывая отвращение, признается ей в любви. Согласие получено, и скоро должна состояться свадьба.

Приехавший в Москву Ростов-старший вместе с Наташей идет с визитом к Николаю Андреевичу Болконскому. Когда докладывают об их приходе, старый князь кричит из-за двери княжне Марье, что не примет гостей, что они ему не нужны. Княжна встречает Наташу и ее отца, и то предвзятое чувство, которое в ней уже было, подтверждается: Наташа показалась ей «слишком нарядной, легкомысленной и тщеславной». Наташа оскорблена таким приемом, Ростов-старший ретируется, памятуя о своей давнишней стычке с Болконским-старшим где-то в военном штабе. Из-за этого Наташа принимает небрежный тон, который еще больше отталкивает от нее княжну Марью. Несколько минут продолжается притворный, неестественный разговор, затем выходит князь в ночном колпаке и халате, критическим взглядом окидывает Наташу, извиняется, говорит, что не знал об их приезде, и удаляется. Княжна Марья и Наташа молча смотрят друг на друга, все больше и больше чувствуя антипатию. Наташа холодно прощается и уезжает. До обеда она плачет у себя в комнате, а Соня ее утешает. Вечером Ростовы едут в оперу. Там они встречают знакомых - Бориса с Жюли, Долохова, который является «центром притяжения блестящей молодежи Москвы». О нем ходят легенды, что он был на Кавказе, у какого-то владетельного князя в Персии был министром, убил брата шаха и проч. По словам знакомых, теперь вся Москва с ума сходит по Долохову и Анатолю Курагину. На сцене начинается действие. Наташа опьянена происходящим вокруг. Через некоторое время входит опоздавший Анатоль Курагин. Увидев Наташу, он подходит к Элен, которая находится здесь ясе, и спрашивает ее, кто это такая. В антракте Курагин смотрит на ложу Ростовых, Наташа поворачивается так, чтобы ее было видно в профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. После второго акта Элен просит графа познакомить ее с дочерьми, приглашает Наташу к себе в ложу, та идет. В следующем антракте в ложу Элен приходит Анатоль. Элен представляет Курагина Наташе. Курагин упоминает, что у них устраивается «карусель в костюмах» и Наташе надо непременно в этом участвовать. Наташа замечает, что он смотрит на ее оголенные руки и плечи, и понимает, что Анатоль восхищается ею. Ей было немного тяжело от его присутствия, «но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ею совсем нет той преграды стыдливости, которую она чувствовала между собой и другими мужчинами». Наташа почувствовала свою близость к этому человеку, они беседуют о самых простых вещах. Анатоль говорит пошлости, Наташа слушает его. Только приехав домой, Наташа вспоминает о князе Андрее и ахает от ужаса. Ее мучают угрызения совести, которые не мучали, когда она была в обществе Элен и чувствовала обаяние порочности, исходившее от этой женщины.

Анатоль Курагин живет в Москве, так как отец поставил ему условие жениться на богатой невесте. Но так как богатые невесты по большей части дурны собой, Анатоль ни с кем не сближается. Кроме того, он два года уже женат, так как в Польше один небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери. Анатоль бросил свою жену и за деньги, которые он условился выслать тестю, выговорил себе право слыть холостым. «Анатоль не был игроком, не был тщеславным, ему было совершенно все равно, что о нем думали. Он не был честолюбив и несколько раз портил свою карьеру, смеясь над всеми почестями. Скупым он также не был и не отказывал никому, кто просил у него. Единственное, что он любил, - это веселье и женщины». Анатоль снова сближается с Долоховым, которому он нужен для приманки знатных молодых людей в свое игорное общество. Дол охов с Анатолем обсуждают достоинства Наташи, Анатоль заявляет, что «любит девочек», До-лохов напоминает, что «один раз он уже попался на девочке». Анатоль в ответ смеется и говорит, что два раза на одном и том же не попадаются.

Наташа Ростова по-прежнему ждет Андрея Болконского, но в то же время не может не вспоминать о Курагине. Вскоре к ростовым приезжает сама Элен. Несмотря на то, что прежде у нее была Досада на Наташу за то, что она в Петербурге отбила у нее Бориса, она постаралась об этом забыть. Элен тайком сообщает Наташе, что ее брат «вздыхает о ней». Наташа попадает под влияние Элен, она ослеплена ее светским блеском. Элен приглашает Наташу на маскарад, о котором упоминал в театре Анатоль. Знакомая Ростовых Марья Дмитриевна, предостерегает Наташу от знакомства с Без-уховои, но все-таки советует развеяться. Граф Илья Андреич везет своих дочерей к графине Безуховой. Анатоль поджидает их у входа и тут же увязывается за Наташей. «Как только Наташа его увидала, то же, как и в театре, чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему, и страх от отсутствия нравственных преград между ею и им охватил ее». Элен гостеприимно встречает Наташу, восхищается ее красотой и туалетом. Во время тура вальса Анатоль говорит Наташе, что она обворожительна и что он любит ее. «Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер». Отец предлагает ей уехать, но Наташа просит остаться. Она выходит в уборную оправить платье, с ней выходит Элен. Здесь же появляется Анатоль, Элен сразу куда-то исчезает. Анатоль снова говорит о своей любви, целует Наташу. Вернувшись домой, Наташа мучается вопросом, кого она любит: Анатоля или князя Андрея. Она не знает, что ей делать, потому что ей кажется, что она любит обоих. На следующий день графиня делает визит Болконскому-старшему, вернувшись домой, рассказывает, что он сумасброд и по-прежнему ничего слышать не хочет. Графиня предлагает ехать всем в Отрадное и там дожидаться жениха, «иначе без ссоры с отцом не обойдется». Наташа невольно вскрикивает: «Нет!» Наташе передают письмо от княжны Марьи, в котором та просит извинения за свое поведение при последней встрече. Одна из служанок под страшным секретом приносит письмо от Анатоля, в котором он клянется в любви, говорит, что знает, что родные Наташи ему ее не отдадут, обещает похитить и «увезти на край света». В этот вечер Ростовы уезжают к знакомым, Наташа под предлогом головной боли остается дома.

Вернувшись поздно вечером, Соня входит в комнату Наташи и к своему удивлению видит ее нераздетой, спящей на диване. Она замечает на столе письмо от Анатоля, прочитывает его и ужасается. Наташа просыпается, Соня упрекает ее за непостоянство, напоминает, что она видела Анатоля только три раза. На это Наташа отвечает: «Мне кажется, я сто лет люблю его... Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его... Что он мне велит, то я и сделаю». Соня продолжает упрекать ее, говорит, что, возможно, он неблагородный человек, угрожает, что сама напишет письмо Анатолю и расскажет обо всем Наташиному отцу. Наташа в ответ кричит: «Мне никого не нужно! Я никого не люблю, кроме его!» Прогоняет Соню, расплакавшись, убегает. Наташа садится за стол и пишет ответ княжне Марье, в котором говорит, что все недоразумения между ними улажены и что она не может быть женой князя Андрея.

В день отъезда графа Соню с Наташей приглашают на большой обед к Курагиным, где Наташа снова встречается с Анатолем. Соня замечает, что Наташа о чем-то уговаривается с Анатолем. Соня снова пытается предостеречь Наташу, но та в ответ просит оставить ее, кричит, что ненавидит Соню, что она ее «враг навсегда». Однако Соня продолжает внимательно следить за подругой и после того, как они возвращаются домой, замечает, что она чего-то ждет. Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Наташа сидит все утро у окна, и Соня замечает, что она делает какой-то знак проезжающему мимо военному. Затем Наташа снова получает письмо, и Соня понимает, что на нынешний вечер у Наташи, очевидно, какой-то план. Она догадывается, что Наташа хочет бежать с Курагиным.

Анатоль уже несколько дней живет у Долохова. План похищения Ростовой был приготовлен именно Долоховым. На тройке Наташа должна вместе с Анатолем ехать в село за 60 верст от Москвы, где уже был приготовлен расстриженный поп, чтобы обвенчать их. После этого они должны ехать за границу - у Анатоля уже готовы и паспорта, и подорожная и 10 тысяч рублей, взятых у сестры, и еще 10 тысяч, занятых через посредство Долохова. Они собирают вещи, Долохов напоминает, что еще есть время и «пока можно бросить эту затею». Долохов говорит, что дело нешуточное, так как если узнают, что Анатоль женат, его «под уголовный суд подведут». Анатоль не слушает. Долохов интересуется, что произойдет, когда кончатся деньги. Анатоль отмахивается, говоря: «Что об этом сейчас думать!» Долохов и Анатоль тайно приезжают к дому Ростовых. Но во дворе Анатоля встречает дюжий лакей и просит «пожаловать к барыне». Поняв, что план провалился, Долохов с Анатолем позорно бегут.

Выяснилось все следующим образом: Марья Дмитриевна застала заплаканную Соню в коридоре и заставила во всем признаться. Марья Дмитриевна идет к Наташе, ругает ее «мерзавкой» и «бесстыдницей» и запирает на ключ. После того, как Долохов и Анатоль сбегают, Марья Дмитриевна идет увещевать Наташу, у той истерика, она ничего не хочет слушать и не понимает ужаса того, что хотела сделать. На следующий день приезжает граф, видит состояние Наташи, интересуется у Марьи Дмитриевны, в чем дело, та пытается скрыть происшедшее.

Пьер получает письмо от Марьи Дмитриевны с приглашением поговорить о деле, касающемся Андрея Болконского и его невесты. Пьер приезжает, Марья Дмитриевна берет с него честное слово и под строжайшим секретом рассказывает всю историю. Пьер Не верит своим ушам, не понимает, как Наташа могла «променять Болконского на дурака Анатоля». Кроме того, Пьер знает, что Ана-толь женат, о чем и сообщает Марье Дмитриевне. Та в свою очередь говорит об этом Наташе. Та не верит и требует подтверждения от Пьера. Пьер подтверждает это, после чего в бешенстве отправляется разыскивать по городу Курагина. Не найдя его нигде, он приезжает домой и узнает, что Анатоль в числе прочих гостей у его жены. Жена пугается, видя «это выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым». Пьер говорит жене: «Где вы - там разврат, зло», приглашает Анатоля «поговорить» Анатоль пытается вести беседу в презрительном тоне, но Пьер хватает его и «начинает трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло выражения достаточного испуга». Пьер даже хватает тяжелое пресс-папье со стола, собираясь размозжить им Анатолю голову, но вовремя спохватывается и выдвигает свои требования: Анатоль должен немедленно уехать из Москвы, отдать ему письма Наташи и никому никогда не говорить, что было между ним и Ростовой. «Вы не можете понять, наконец, что, кроме вашего удовольствия", есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться». По мере того, как Пьер преодолевает свой гнев, Анатоль снова набирается наглости, но, несмотря на свои бравады, на следующий день съезжает из Москвы. Пьер едет к Ростовым, сообщает об отъезде Анатоля. Наташа больна, так как ночью пыталась отравиться мышьяком, который она где-то тихонько достала. «Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила то, что она сделала». Днем Пьер в клубе слышит рассказы о попытке похищения Ростовой и изо всех сил пытается их опровергнуть. Слухи доходят до старого князя Болконского. Через несколько дней после отъезда Анатоля Пьер получает извещение от князя Андрея о приезде. Пьер встречается с Андреем, которому уже сообщили об измене невесты. Андрей упорно говорит с гостями о политике, когда же они с Пьером остаются наедине, отдает ему связку писем и портрет с просьбой передать это Наташе. На робкие вопросы Пьера Андрей отвечает, что снова просить ее руки и быть великодушным он не может, потом добавляет, что если Пьер хочет быть его другом, то никогда не должен упоминать о Ростовой. Старый князь Болконский и княжна Марья не скрывают своей радости по поводу расстроенной женитьбы. Пьер отдает Наташе письма и портрет, Наташа говорит, что понимает, что между ней и князем Андреем все кончено, просит Пьера передать, чтобы князь Андрей простил ее за то зло, которое она ему причинила. Пьер пытается ее утешить, говорит, что «есели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил бы руки и любви вашей». Наташа плачет слезами благодарности и умиления. Пьер выходит от Ростовых, идет по бульвару и видит комету, ту самую, которая была в 1812 году и которая, как говорили, предвещала всякие ужасы и конец света.

Бить французов". Превосходство русской армии в военном отношении и полководческий гений Кутузова показали в 1812 году, что русский народ непобедим. В яркой пушкинской оценке личности великого полководца содержалось зерно замысла образа Кутузова в романе Толстого. В русской армии жил неукротимый дух суворовской "науки побеждать", были живы национальные традиции военной школы Суворова. Солдаты...

В войсках был такой дух, какого никогда он (Болконский) не видел, что русские воины "два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерил наши силы". Еще более полно "мысль народная" ощущается в тех главах романа, где изображаются герои, близкие к народу или стремящиеся понять его: Тушин и Тимохин, Наташа и княжна Марья, Пьер и князь Андрей - все те, кого можно назвать "русскими душой". ...

I

В начале 1806-го года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и, подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который по мере приближения к Москве приходил все более и более в нетерпение. «Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» — думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву. — Денисов, приехали! — спит, — говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался. — Вот он угол-перекресток, где Захар-извозчик стоит; вот он и Захар, все та же лошадь! Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну! — К какому дому-то? — спросил ямщик. — Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, — говорил Ростов, — ведь это наш дом! — Денисов! Денисов! Сейчас приедем. Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил. — Дмитрий, — обратился Ростов к лакею на облучке. — Ведь это у нас огонь? — Так точно-с, и у папеньки в кабинете светится. — Еще не ложились? А? как ты думаешь? — Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, — прибавил Ростов, ощупывая новые усы. — Ну же, пошел, — кричал он ямщику. — Да проснись же, Вася, — обращался он к Денисову, который опять опустил голову. — Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! — закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом так же стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» — подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым покривившимся ступеням. Все та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, так же слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча. Старик Михайло спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно-испуганное. — Батюшки-светы! Граф молодой! — вскрикнул он, узнав молодого барина. — Что ж это? Голубчик мой! — И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но, видно, опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина. — Здоровы? — спросил Ростов, выдергивая у него свою руку. — Слава Богу! Все слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство! — Все совсем благополучно? — Слава Богу, слава Богу! Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную большую залу. Все то же — те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто-то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что-то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их — это он помнил. — А я-то, не знал... Николушка... друг мой, Коля! — Вот он... наш-то... Переменился! Нет! Свечи! Чаю! — Да меня-то поцелуй! — Душенька... а меня-то. Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф обнимали его; люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали. Петя повис на его ногах. — А меня-то! — кричал он. Наташа, после того как она, пригнув его к себе, расцеловала все его лицо, отскочила от него и, держась за полу его венгерки, прыгала, как коза, все на одном месте и пронзительно визжала. Со всех сторон были блестящие слезами радости любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя. Соня, красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже шестнадцать лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но все еще ждал и искал кого-то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери. Но это была она, в новом, незнакомом еще ему, сшитом, верно, без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь, рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза. — Василий Денисов, дг"уг вашего сына, — сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него. — Милости прошу. Знаю, знаю, — сказал граф, целуя и обнимая Денисова. — Николушка писал... Наташа, Вера, вот он, Денисов. Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую черноусую фигурку Денисова и окружили его. — Голубчик, Денисов! — взвизгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и, взяв руку Наташи, поцеловал ее. Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки. Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд и не спускали с него восторженно-влюбленных глаз. Брат и сестры спорили, и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку. Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он все ждал чего-то еще, и еще, и еще. На другое утро приезжие с дороги спали до десятого часа. В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами. — Гей, Г"ишка, тг"убку! — крикнул хриплый голос Васьки Денисова. — Г"остов, вставай! Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки. — А что, поздно? — Поздно, десятый час, — отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шепот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что-то голубое, ленты, черные волосы и веселые лица. Это были Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли. — Николенька, вставай! — опять послышался голос Наташи у двери. — Сейчас! В это время Петя в первой комнате, увидав и схватив сабли и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики при виде воинственного старшего брата, забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь. — Это твоя сабля? — закричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех. — Николенька, выходи в халате, — проговорил голос Наташи. — Это твоя сабля? — спросил Петя. — Или это ваша? — с подобострастным уважением обратился он к усатому черному Денисову. Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог со шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях — свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, что было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом. — Ах, как хорошо, отлично! — приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием этих жарких лучей любви Наташи, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская и чистая улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома. — Нет, послушай, — сказала она, — ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. — Она тронула его усы. — Мне хочется знать, какие вы, мужчины? Такие ли, как мы? — Нет. Отчего Соня убежала? — спрашивал Ростов. — Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней — ты или вы? — Как случится, — сказал Ростов. — Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу. — Да что же? — Ну, я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу за нее. Вот посмотри. — Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями), красную метину. — Это я сожгла, чтобы показать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала. Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно-оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот своей семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бессмыслицей: он понимал и не удивлялся этому. — Так что же? — только спросил он. — Ну, так дружны, так дружны! Это что, глупости — линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого любит, так навсегда. Я этого не понимаю. Я забуду сейчас. — Ну так что же? — Да, так она любит меня и тебя. — Наташа вдруг покраснела. — Ну, ты помнишь, перед отъездом... Так она говорит, что ты это все забудь... Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, отлично и благородно! Да, да? очень благородно? да? — спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами. Ростов задумался. — Я ни в чем не беру назад своего слова, — сказал он. — И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия? — Нет, нет, — закричала Наташа. — Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь — считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты все-таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то. Ростов видел, что все это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная шестнадцатилетняя девочка, очевидно, страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее и не жениться даже, думал Ростов, но не теперь. Теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали, — подумал он, — надо оставаться свободным». — Ну и прекрасно, — сказал он, — после поговорим. Ах, как я тебе рад! — прибавил он. — Ну, а что же ты, Борису не изменила? — спросил брат. — Вот глупости! — смеясь, крикнула Наташа. — Ни о нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу. — Вот как! Так ты что же? — Я? — переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. — Ты видел Duport"a? — Нет. — Знаменитого Дюпора, танцовщика, не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. — Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов. — Ведь стою? ведь вот! — говорила она; но не удержалась на цыпочках. — Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори. Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. Нет, ведь хорошо? — все говорила она. — Хорошо. За Бориса уже не хочешь выходить замуж? Наташа вспыхнула. — Я не хочу ни за кого замуж идти. Я ему то же самое скажу, когда увижу. — Вот как! — сказал Ростов. — Ну да, это все пустяки, — продолжала болтать Наташа. — А что, Денисов хороший? — спросила она. — Хороший. — Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов? — Отчего страшный? — спросил Nicolas. — Нет, Васька славный. — Ты его Васькой зовешь?.. Странно. А что, он очень хорош? — Очень хорош. — Ну, приходи поскорее чай пить. Все вместе. И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые пятнадцатилетние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче он чувствовал, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы — Соня. Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощенья за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании, и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что, так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее. — Как, однако, странно, — сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, — что Соня с Николенькой теперь встретились на «вы» и как чужие. — Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но, как и от большей части ее замечаний, всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он бывал в сражениях, и таким любезным с дамами кавалером, каким Ростов никак не ожидал его видеть.

Часть вторая Глава I.

Русские войска в Браунау в октябре 1805 г. Один из пе­хотных полков готовится 11 октября к смотру главнокоман­дующего. Приказ Кутузова о том, что он хочет видеть все-таки солдат в том положении, в котором они шли, т. е. в походной одежде. Обратное переодевание. Генерал распекает команди­ра 3-й роты Тимохина, человека уже пожилого, не имевшего привычки бегать, за синюю шинель на разжалованном Доло­хове. Генерал приказывает Долохову переодеться. Долохов го­ворит генералу, что обязан выполнять приказы, но не терпеть унижения, и наглым взглядом смотрит в глаза генерала. Тот смягчается и уже просит Долохова переодеться.

Смотр Кутузовым полка.

Разговор Кутузова с австрийским генералом, членом австрийского гофкригсрата. Кутузов говорит, что если бы была его воля, он давно бы присоединился к армии импе­ратора Франца и передал командование своей армией более опытному генералу Маку. Но обстоятельства бывают силь­нее нас. Австрийский генерал возражает против промедле­ния присоединения русских войск к австрийским. Кутузов не сомневается, что австрийская армия во главе с генералом Маком уже одержала победу.

Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Ни­колай Ростов жил вместе с эскадронным командиром Вась-

кой Денисовым. Николай Ростов, юнкер Павлоградском гу­сарского полка, во время стоянки его эскадрона у Браунау возвращается с фуражировки. Эпизод с немцем. Хозяин- немец, в доме которого стоял Николай, выглянув из коров­ника и увидев Николая, весь просиял и, подмигнув Росто­ву, пожелал ему доброго утра. Николай пожелал того же немцу. И хотя причины для радости не было, «оба человека эти с счастливым восторгом и братской любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и, улыбаясь, разошлись». Возвращение домой проигравшего­ся в карты Денисова. Денисов — маленький человечек с чер­ными усами, глазами и волосами и с красным лицом. Дени­сов накануне проигрался и теперь просит Ростова сосчитать, сколько у него осталось денег и сунуть затем кошелек под по­душку. Приход офицера Телянина. Телянин был переведен из гвардии, и все не любили этого человека по какой-то не­понятной причине. Ростов и Денисов выходят из комнаты. Затем возвращаются, Ростов и Телянин уходят смотреть ло­шадь. Денисов пишет письмо «ей». Приход за деньгами вах­мистра и обнаружение у Денисова пропажи кошелька с день­гами. Лаврушка, денщик Денисова, и Ростов ищут коше­лек. Ростов догадывается, что кошелек взял Телянин в тот момент, когда Денисов и Ростов вышли из комнаты. Ростов уличает Телянина в краже кошелька. Телянин сначала вы­дает деньги Денисова за свои, но под напором Ростова при­знается и просит последнего не губить его. Ростов уходит, но потом возвращается и кидает деньги Телянину со словами: «Ежели вам нужда, возьмите эти деньги».

Оживленный разговор офицеров эскадрона Денисова об истории с Теляниным, вызвавшей ссору Николая Ростова с полковым командиром. Офицеры советуют Николаю из­виниться перед полковым командиром за то, что он при дру­гих офицерах сказал, что офицер украл. Ростов не соглаша­ется. Но штаб-ротмистр говорит, что извиниться надо, так как иначе пострадает честь полка. Не следовало так прямо говорить, что офицер украл, а посоветоваться, как бы все сделать тихо и мирно. Ростов понимает, что честь полка по-

страдает, что он виноват, но извиниться, как мальчишка, он не может. Приезд Жеркова с сообщением о поражении Мака и о походе. Входит второй адъютант и подтверждает весть о начале похода.

Отступление русских войск к Вене.

Переход последними русскими войсками моста через Энс.

Глава VIII.

Давка на мосту прекращается, последний батальон вступает на него. Приближение к мосту французских войск. Артиллерийская стрельба французов по гусарам. Ядра про­летали над головами гусаров и ударялись где-то сзади. Де­нисов у своего эскадрона. Он приказывает переводить эска­дрон на другой конец моста, к своим. Переход эскадрона через мост к своим войскам. Жерков, а затем и Несвицкий привозят полковнику Павлоградского полка приказ от на­чальника арьергарда остановиться и поджечь мост.

Приказ полковника эскадрону Денисова вернуться и поджечь мост. Ростов думает о том, трус ли он, сможет ли поджечь мост. Гусары под картечным обстрелом французов зажигают мост. Переживания Николая Ростова во время зажигания моста.

Отступление армии Кутузова вниз по Дунаю.

Князь Андрей останавливается в Брюнне у своего знако­мого дипломата Билибина. Характеристика Билибина. Это был человек одного с князем общества, лет тридцати пяти, который обещал далеко пойти на дипломатическом попри­ще. Он начал служить с восемнадцати лет, побывал много где за границей и сейчас в Вене занимал довольно значи­тельное место. Работал всегда одинаково хорошо, в чем бы ни была сущность работы.

Князь Андрей у Билибина в кружке молодых русских дипломатов. В кабинете Билибина находились четыре рус­ских дипломата, одним из которых был Ипполит Курагин, а с другими князя познакомил Билибин. Они составляли отдельный кружок, который Билибин называл наши. Кня­зя Андрея приняли охотно, как своего. Билибин «угощает» Болконского Ипполитом Курагиным. Ипполит был в этом обществе чем-то вроде шута. Князь Андрей едет во дворец.

Князь Андрей на приеме у австрийского императора Франца.

Глава XIII.

Князь Андрей среди отступающих русских войск. Вид по­спешно и беспорядочно отступающей армии. По всей дороге были бесконечно мешавшиеся повозки, команды, и опять по­возки, обгонявшие друг друга. Офицеры, которые следили за отходом, бесполезно ездили туда-сюда по дороге. Князь Ан­дрей подумал: «Вот оно, милое, православное воинство». Стол­кновение Болконского с обозным офицером из-за повозки с ле­карской женой. Офицер не разрешал повозке проехать, лекар­ская жена попросила князя Андрея о помощи. Князь Андрей решил помочь, но офицер оскорбил его. Болконский с изуродо­ванным бешенством лицом закричал на офицера, чтобы тот вы­полнил приказ. Повозка проехала. Потом Болконский с неудо­вольствием вспоминал эту сцену. Тревога и беспокойство в шта­бе главнокомандующего. Никто не знает, что будет дальше: от­ступление или сражение. Кутузов находился в избе с Баграти­оном и Вейротером, он отдавал распоряжения о сражении, но не о капитуляции. Кутузов посылает Багратиона с отрядом за­держать наступление французов. Болконский просит Кутузова отправить его в отряд Багратиона, но тот не разрешает, говоря, что хорошие офицеры ему самому сейчас нужны.

Известие, полученное Кутузовым о безвыходности по­ложения русской армии, преследуемой огромными силами

французов. Французские войска, перейдя венский мост, на­правляются на путь сообщения Кутузова с войсками, шед­шими из России. Кутузов посылает четырехтысячный аван­гард Багратиона к Голлабрунну задержать неприятельскую армию. Отряд Багратиона должен был «остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму» и задержать французов. Сам же Кутузов направляется тоже к Цнайму. Мюрат, принявший отряд Багратиона за всю русскую армию, предлагает рус­ским перемирие. Это было сделано с той целью, чтобы, до­ждавшись пополнения французских войск, полностью раз­бить русскую армию. Кутузов немедленно соглашается, так как для русских это была единственная возможность спасти армию. Во время перемирия можно было продвинуть дей­ствительно всю русскую армию к Цнайму. Но Наполеон, увидев выгоды русской армии, пишет письмо Мюрату о раз­рыве перемирия. Пока адъютант Наполеона мчался к Мю­рату с письмом, сам Наполеон гнал свою армию к месту рас­положения отряда Багратиона, чтобы разбить его и всю рус­скую армию. Русские в это время разжигают костры и от­дыхают, не подозревая, что их ждет в скором времени.

Князь Андрей в отряде Багратиона.

Князь Андрей с батареи Тушина обозревает и зарисовы­вает план расположения русских войск и неприятеля. Прямо на горизонте была видна деревня Шенграбен, левее и правее находились французские батареи. Правый фланг русских находился на возвышении, в центре — батарея Тушина, где и был сейчас Болконский. Невольно Болконский подслуши­вает разговор офицеров в балагане о страхе смерти. Один, знакомый Болконскому, голос говорит, что кабы знать, что будет после смерти, ее бы никто и не боялся. Другой говорит, что бойся, не бойся, смерти все равно не минуешь. Первый голос повторил, что смерти все боятся. Ведь хоть и говорят, что после смерти душа на небо уходит, а неба-то нет, одна ат­мосфера. Этот первый голос принадлежал капитану Тушину. Первый выстрел французов. Появление из балагана Тушина.

Глава XVII.

Начало Шенграбенского сражения.

Глава XVIII.

Багратион на правом фланге своего отряда. Близость сражения. Раненые. Старичок, полковой командир, до­кладывает Багратиону об отражении конной атаки фран­цузов и потерях. Он упрашивает Багратиона не подвер­гаться опасности. Вид идущей французской колонны и двух русских батальонов. Багратион кричит солдатам: «Молодцами, ребята!» Багратион ведет русских в атаку. Он слезает с коня и твердым шагом идет навстречу непри­ятелю. Солдаты, воодушевленные таким поступком, на­чинают атаку.

Атака левого фланга обеспечила отступление правого фланга русских войск.

Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу францу­зами. Они начинают разбегаться в разные стороны, крича страшное на войне слово: «Отрезали!» Полковой командир пытается остановить бегущих солдат. Но солдаты не слуша­ли своего командира.

Вдруг наступавшие французы побежали назад. Это была атака роты Тимохина. Он с одною шпажкою бросил­ся на французов так, что те не успели опомниться, броси­ли свое орудие и побежали. Русские на мгновение оттесня­ют французов.

Отступление батареи Тушина и встреча его началь­ством и адъютантами. Все упрекали Тушина, говорили, что ему делать и куда идти. Он же молча плелся сзади на своей кляче.

По дороге Тушин сажал на орудия раненых, которым всюду отказывали. Тушин сажает на орудие контуженого Николая Ростова.

Намерение князя Василия женить Пьера Безухова на своей дочери. Князь Василий всегда и во всем искал выго­ды для себя, а потому, раз Пьер теперь богат, решил, что же­нит его на Элен. Он устроил Пьеру должность камер-юнкера и настоял на том, чтобы тот ехал с ним в Петербург и остано­вился в его доме.

Пьер в Петербурге в доме Курагиных. Все свое время Пьер теперь проводит у князя Василия — «в обществе тол­стой княгини, его жены, и красавицы Элен». Изменившее­ся отношение к Пьеру родственников, знакомых и общества, после того как он стал богачом и графом Безуховым. Теперь все, что он ни говорил и ни делал, стало милым. Князь Васи­лий в роли руководителя Пьера.

Пьер Безухов на вечере у Анны Павловны Шерер. Этот вечер был полон гостей, на нем Анна Павловна «угощала» всех дипломатом, приехавшим из Берлина. Анна Павловна весь вечер как бы подталкивает Пьера к Элен, говоря о том, как она прекрасна, и что тот, кто женится на ней, будет самым счастливым на свете. Элен и Пьер в уголке с тетушкой хозяйки. Они ведут с тетушкой скучный и долгий разговор, во время которого Элен улыбается Пьеру своей неотразимой улыбкой. Пьер видит ее мраморную красоту, чувствует всю прелесть ее тела, едва прикрытого платьем, и решает, что Элен должна быть его женой. Вернувшись домой, Пьер меч­тает о том, «как она будет его женой, как она может полю­бить его».

Пьер, решивший уехать и избегать Элен, полтора ме­сяца живет в доме Курагиных и все больше и больше в гла­зах людей связывает себя с нею. Через некоторое время их оставляют одних. Пьер опять нервничает, никак не может вспомнить, что же говорится в таких случаях, и наконец го­ворит: «Je vous aime!» Женитьба Пьера на Элен через пол­тора месяца. Они с Элен селятся в «большом петербургском заново отделанном доме графов Безуховых».

Получение старым князем Николаем Андреевичем из­вестия о приезде в Лысые Горы князя Василия с сыном.

Выход княжны Марьи к гостям. Она видит всех вокруг, но не может разглядеть одного Анатоля. Но когда она, нако­нец, взглянула на него, ее поражает красота Анатоля. Ана­толь же молча смотрит на княжну Марью, совершенно в этот момент не думая о ней. Он не был находчив и красноречив в разговорах, но зато был неизменно спокоен и уверен в себе. В общении с женщинами у него манера презрительного пре­восходства. Общий разговор — «воспоминания о никогда не бывших происшествиях». Интерес Анатоля к Бурьен. Бурьен заинтересовала Анатоля намного больше, чем княжна Марья. Увидев ее, хорошенькую, он решил, что в Лысых Горах ему будет не так уж скучно. Одевание старого князя и его думы о неразрешенном замужестве княжны Марьи. Приезд гостей требовал от старого князя решения больного для него вопроса: «решится ли он когда-либо расстаться с княжной Марьей и от­дать ее замуж». Ведь жизнь без княжны Марьи была для него немыслима. Выход старого князя к гостям. Он быстро окиды­вает взглядом всех присутствующих и видит, что княжна Ма­рья абсолютно не интересна для Анатоля. Его выговор дочери за наряд и новую прическу. Разговор князя с Анатолем. Ста­рый князь спрашивает, служит ли Анатоль в армии.

Настроение княжны Марьи, Бурьен и маленькой кня­гини после вечера.

Получение Ростовыми письма от Николая о ранении и о производстве в офицеры.

Ольмюцкий лагерь. Поездка Николая Ростова к Бори­су Друбецкому в гвардейский лагерь за получением денег и писем, присланных из дома.

Глава VIII.

Смотр русских и австрийских войск двумя императо­рами Александром I и Францем. С раннего утра щегольски вычищенные и убранные войска выстраиваются на поле пе­ред крепостью. Армия была вытянута в три линии, меж­ду рядами войск были улицы. Показался Император Алек­сандр, который приветствовал войска. Те же в ответ гаркну­ли «Ур-ра!» Ростов стоит в первых рядах кутузовской ар­мии. Чувство любви и обожания Николая Ростова к госу­дарю. Когда император подъезжает ближе, Ростов рассма­тривает его красивое лицо и испытывает чувство нежности и восторга, какое не испытывал еще никогда. В свите импе­ратора Ростов замечает Болконского, вспоминает вчераш­нюю ссору с ним и думает, что в такую минуту он все про­щает князю Андрею. После смотра все только и говорили об Александре, все были полны решимости идти под его пред­водительством против любого неприятеля.

Поездка Бориса Друбецкого в Ольмюц к Болконскому для своего устройства в адъютанты к важному лицу. Имен но такое положение казалось Борису наиболее выгодным и заманчивым. Сцена в приемной главнокомандующего. В приемной, где Борис спрашивает Болконского, ему все ми силами стараются показать, что таких, как он, тысячи, и все уже надоели. Разговор князя Андрея со старым рус­ским генералом. Генерал навытяжку докладывал с подо­бострастным выражением лица что-то князю Андрею. Тот с учтивой усталостью, «которая ясно говорит, что коли бы не моя обязанность, я бы ни минуты с вами не разговари­вал», слушает его. Болконский, заметив Бориса, просит ге­нерала подождать. Решение Бориса впредь служить по неписанной субординации. Именно по ней этот генерал с на­градами вытягивается перед адъютантом.

Эскадрон Денисова, в котором служит Николай Ро­стов в резерве. Николай, который хотел сражаться, весь день проводит, скучая. Мимо проходят солдаты и офице­ры, которые рассказывают о победе русских над францу­зами в сражении у Вишау и взятии в плен французского эскадрона. Огорчение Ростова по поводу неучастия в деле. Ростов покупает у казаков лошадь взятого в плен француз­ского драгуна. Приезд императора Александра. Восторг Ростова. Ростов был в восторге оттого, что вновь увидел императора. Он посчитал, что это его награда за день, про­веденный в резерве. Императору рассказали о победе в Ви­шау, которая состояла в том, что захватили французский эскадрон. Но русским представлялось, что французы по­беждены и отступают, а потому полк Ростова был вызван в Вишау. Его новая встреча с царем в Вишау. Государь, увидев раненого, прослезился и сказал: «Какая ужасная вещь война!» Празднование Денисовым своего производ­ства в майоры. Мечты Ростова умереть за царя. Изрядно выпив, Ростов предлагает тост за доброго, обворожитель­ного и великого человека, за Александра. В то время мно­гие накануне Аустерлицкого сражения испытывали по­добные чувства.

Нездоровье императора Александра в Вишау. Нездоро­вье его происходило от действия на чувствительную душу императора вида раненых и убитых. Приезд французско­го парламентера Савари с предложением свидания импера­тора Александра с Наполеоном. В личном свидании было отказано, но был послан князь Долгоруков к Наполеону. «Движение» в главной квартире 19 ноября в пользу реше­ния дать Аустерлицкое сражение. Князь Андрей Болкон­ский у князя Долгорукова. Рассказ последнего о своем сви­дании с Наполеоном и его боязни генерального сражения. Долгоруков говорит, что Наполеон напуган, он отступает, так как не хочет генерального сражения. И это самое вы­годное для русских положение. А Кутузов предлагает по­дождать, не давать генеральное сражение. Из-за этого все им недовольны. Изложение Долгоруковым плана флангово­го движения Вейротера. Возражение князя Андрея и изло­жение им своего плана. Долгоруков предлагает высказать этот план на военном совете у Кутузова. Болконский по воз­вращении домой спрашивает Кутузова о том, что тот дума­ет о завтрашнем сражении. Мнение Кутузова в том, что сра­жение будет проиграно.

Заседание военного совета. Характеристика Вейротера. Он был полным распорядителем предполагаемого сраже­ния. Говорил быстро, не глядя на собеседника, перебивал. Имел вид растерянный, но самонадеянный и гордый. Куту­зов, сонный и недовольный, засыпает во время заседания. Чтение Вейротером диспозиции Аустерлицкого сражения. Генералы скучают во время чтения диспозиции. Возраже­ния Ланжерона. Он говорит, что диспозиция сложна и ее трудно будет выполнить. Возражения были основательны, но имели целью лишь дать понять Вейротеру, что он име­ет дело не с дураками, которые сами могли бы поучить его в военном деле. Кутузов, вмешавшись в разговор, закрыва­ет заседание. Он говорит, что диспозиция изменена быть не может, и все завтра выполнят свой долг.

Глава XIII.

Николай Ростов во фланкерской цепи. Он ездит верхом впереди этой цепи и старается не заснуть. Мечты Ростова. Он мечтает, что сам император приближает Ростова к себе. И тогда он сделает все, чтобы охранять жизнь императора. Крики в неприятельской армии приводят Ростова в чувство. Князь Багратион и князь Долгоруков смотрят на странное явление огней и криков во французской армии. Долгоруков говорит, что это хитрость. Французы на самом деле отсту­пили, а огни зажгли и кричат, чтобы ввести в заблуждение русских. Багратион посылает Ростова посмотреть, ушла ли цепь французских фланкеров.

Движение русских колонн. Сознание свершающегося беспорядка и путаницы. Колонны двигались, не зная куда идти, и не видя окружающих из-за тумана и дыма от ко­стров. Недовольство австрийцами. Австрийцам показалось, что при переходе центр шел слишком далеко от правого фланга, и было решено переместить его поближе. Это вы­звало еще более сильную путаницу.

Движение 4-й колонны русских войск, под предводи­тельством Кутузова. Настроение и мечты князя Андрея пе­ред началом сражения. Он был твердо уверен, что «нын­че был день его Тулона». Раздражение Кутузова против ге­нерала за то, что тот решал разворачивать фронт прямо на виду у неприятеля. Кутузов посылает князя Андрея с при­казом остановить третью дивизию и выслать вперед стрел­ковую цепь. Болконский убеждается, что впереди наших колонн не было стрелковых цепей.

Туман стал рассеиваться, и показались французские войска.

Глава XVII.

На правом фланге русских войск у Багратиона в 9 ча­сов дело еще не начинается. Князь Багратион посылает Ни­колая Ростова к главнокомандующему или к императору за распоряжением начать дело. Поездка Ростова по фрон­ту русских войск.

Глава XVIII.

Ростов у деревни Праца, где ему было велено искать главнокомандующего. Но там были только расстроенные толпы русских войск. Слух о ранении государя и главноко­мандующего, о проигранном сражении. Ростов не может по­верить тому, что слышит. Поле с видом убитых и раненых. Раненые и убитые лежали по 10-15 человек и стонали, как казалось Ростову, притворно. Он пускает лошадь галопом, чтобы не видеть всего этого. Оружейные выстрелы фран­цузов по Ростову. Ростову стало жаль себя. За деревней Гостиерадек Ростов видит государя и не решается к нему обратиться. Император был бледен, щеки его ввалились. Капитан фон Толь разговаривает с царем, помогает ему пе­рейти канаву, император пожимает руку Толю. Сожаления

Ростова о своей нерешительности и поиски им Кутузова. Поражение русских в Аустерлицком сражении. Более ста орудий находится в руках французов. Отступление расстро­енных русских колонн. Артиллерийская канонада францу­зов по плотине Аугеста. По этой плотине тысячи солдат про­бирались под пулями неприятеля, расчищали себе дорогу, шли по мертвым, чтобы самим через несколько секунд быть убитыми. Долохов на плотине Аугеста. Он прыгает с плоти­ны на лед. Вслед за ним побежали другие. Лед треснул, «и человек сорок, бывших на льду, бросились, кто вперед, кто назад, потопляя друг друга».

Князь Андрей лежит раненый на Праценской горе. Он истекает кровью и стонет тихим голосом, сам того не зная. Он опять видит то высокое аустерлицкое небо, которого «не знал до сих пор и увидал нынче». Наполеон объезжает поле сражения. Глядя на Болконского, он говорит, что его смерть славная. Наполеон замечает, что князь Андрей жив, и при­казывает снести его на перевязочный пункт. Наполеон, ге­рой князя Андрея, кажется теперь ему таким ничтожным в сравнении с тем, что творится в его душе. Раненых русских офицеров выставляют для показа Наполеону. Французские солдаты говорят, что среди раненых «командир всей гвардии императора Александра». Болконский узнает Репнина. Разго­вор Наполеона с князем Репниным и поручиком Сухтеленом. Наполеон говорит, что полк Репнина честно исполнил свой долг. Репнин отвечает: «Похвала великого полководца есть лучшая награда солдату». Наполеон обращается к Болконско­му. Но мысли князя Болконского о Наполеоне, о ничтожности величия и ничтожности жизни и смерти не позволяют тому ответить. Эпизод с образком, снятым с князя Андрея француз­скими солдатами и вновь надетым на него. Это они сделали потому, что их император был особенно ласков с князем Ан­дреем. Князь Андрей в числе других раненых остается на по­печении местных жителей. В бреду Болконскому представля­ется тихая жизнь и семейное счастье в Лысых Горах, которое разрушает маленький Наполеон «с своим безучастным, огра­ниченным и счастливым от несчастия других взглядом». По мнению доктора, бред Болконского должен был разрешиться скорее смертью, чем выздоровлением.

На этой странице искали:

• краткое содержание война и мир по главам
• война и мир 1 том 2 часть краткое содержание
• война и мир краткое содержание по главам 1 том
• война и мир 1 том краткое содержание по главам
• война и мир 3 том 2 часть краткое содержание по главам

В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.

11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.

С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.

Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.

– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?

Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.

– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.

– Что? – сказал командир.

В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.

Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.

К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.

– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.

– Через час, я думаю.

– Успеем переодеть?

– Не знаю, генерал…

Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.

Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.

– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..

– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.

Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.

– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…

Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.

– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.

– Ваше превосходительство…

– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.

– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.

– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.

– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.

– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…

И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.

– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.

Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.

– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.

– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.

– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…

– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.

Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.

– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.

Глава 2

– Едет! – закричал в это время махальный.

Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.

– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.

По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.

Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.

По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.

Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.

Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.

– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.

Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.

– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.

И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:

– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.

– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.

Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.

Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.

Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:

– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.

– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.

Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.

– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.

– Это Долохов, – сказал князь Андрей.

– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.

Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.

– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.

Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.

Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.

– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.

– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.

– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…

– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.

– А что, что характер? – спросил полковой командир.

– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…

– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…

– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.

– Ну да, ну да.

Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.

– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.

Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.

– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.

– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.

– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.

Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.

– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?

– А то нет! Вовсе кривой.

– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…

– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…

– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!

– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.

– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.

– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.

– Дай сухарика то, чорт.

– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.

– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.

– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!

– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.

– Песенники вперед! – послышался крик капитана.

И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».

Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:

Ах, вы, сени мои, сени!

«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.

Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.

Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:

– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.

– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.

Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.

– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.

– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?

– Прикомандирован, дежурю.

Они помолчали.

«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.

– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.

– А чорт их знает, говорят.

– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.

– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.

– Или у вас денег много завелось?

– Приходи.

– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.

– Да что ж, до первого дела…

– Там видно будет.

Опять они помолчали.

– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.

Долохов усмехнулся.

– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.

– Да что ж, я так…

– Ну, и я так.

– Прощай.

– Будь здоров…

… и высоко, и далеко,

На родиму сторону…

Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.

Глава 3

Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.

– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.

– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.

И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».

Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.

– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.

Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.

– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.

Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.

– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Kräfte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu können. Wir können, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau übersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armée ausgerüstet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Möglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]

Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.

– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.

Он невольно оглянулся на адъютанта.

– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.

Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.

Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.

Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:

«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».

В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.

Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.

Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.

– Ну, что, князь? – спросил Козловский.

– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.

– А почему?

Князь Андрей пожал плечами.

– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.

– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.

– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.

– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.

– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?

Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.

– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.

Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.

– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.

Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.

Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.

Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.

Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.

Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.

Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.

– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.

– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.

В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:

– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!

Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.

– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.

Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.

Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.

– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.

– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.

Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.

– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом, то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.

Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.

– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.

– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.

– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.

– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacrés et l’ario mée de nos alliés détruite, et vous trouvez là le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C’est bien pour un garçon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.

Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.

Глава 4

Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.

11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.

– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.

– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.

– Смотри же, выводи хорошенько!

Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.

«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schön, gut Morgen! Schön, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.

– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.

Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул

колпак и, взмахнув им над головой, закричал:

– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]

Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.

– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.

– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?

– Давай, давай.

Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.

– Лавг’ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!

– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.

– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.

– Вот как! А я пг’одулся, бг’ат, вчег’а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р. – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!

Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.

– Чог’т меня дег’нул пойти к этой кг’ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг’едставить, ни одной каг’ты, ни одной, ни одной каг’ты не дал.

Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.

– Семпель даст, паг’оль бьет; семпель даст, паг’оль бьет.

Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.

– Хоть бы женщины были. А то тут, кг’оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг’аться ског’ей.

– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.

– Вахмистр! – сказал Лаврушка.

Денисов сморщился еще больше.

– Сквег’но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.

Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.

– А! Телянин! Здог’ово! Вздули меня вчег’а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.

– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.

Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.

– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)

Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.

– Я видел, вы нынче проехали…

– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.

– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.

– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.

– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.

В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.

– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.

Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.

Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.

«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.

– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.

– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?

– Нет еще. А вы куда?

– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.

Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.

Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.

– Ей пишу, – сказал он.

Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.

– Ты видишь ли, дг’уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег’вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог’ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.

– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.

Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.

– Сквег’но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.

– Семь новых и три старых.

– Ах,сквег’но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг’а, – крикнул Денисов на Лаврушку.

– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.

– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.

– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.

– Да нет же.

И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.

– Ты куда положил, Ростов?

– Под нижнюю подушку.

– Да нету.

Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.

– Вот чудо то!

– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.

Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.

– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.

– Я не входил. Где положили, там и должен быть.

– Да нет…

– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.

– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.

Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.

– Г’остов, ты не школьнич…

Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.

– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.

– Ну, ты, чог’това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог’ю. Всех запог’ю!

Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.

– Я тебе говог’ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.

– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.

Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.

– Вздог’! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог’ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.

– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.

– А я тебе говог’ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.

Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.

– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…

Он не мог договорить и выбежал из комнаты.

– Ах, чог’т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.

Ростов пришел на квартиру Телянина.

– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.

– Нет, ничего.

– Немного не застали, – сказал денщик.

Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.

Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.

– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.

– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.

Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.

– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.

Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.

– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.

С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.

– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.

Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.

– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.

Ростов молчал.

– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.

Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».

– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.

– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.

– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.

Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.

– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…

– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.

Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.

– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…

Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?

– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.

– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.

Глава 5

Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.

– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.

Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.

– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…

– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…

– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…

– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?

Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.

– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.

– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.

– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.

– Ни за что! – крикнул Ростов.

– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?

Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.

– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!

И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.

– Пг’авда, чог’т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г’остов! Ну!

Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.

– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…

– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.

– Я тебе говог’ю, – закричал Денисов, – он малый славный.

– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.

– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?

Денисов засмеялся.

– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.

– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…

– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.

– Сказался больным, завтг’а велено пг’иказом исключить, – проговорил Денисов.

– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.

– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.

В комнату вошел Жерков.

– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.

– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.

– Сам видел.

– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?

– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?

– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?

– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.

Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.

– Поход, господа!

– Ну, и слава Богу, засиделись.

Глава 6

Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября.русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.

День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.

Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.

Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.

– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.

– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!

– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.

– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.

Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.

– А ведь хорошо бы, господа!

Офицеры засмеялись.

– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!

– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.

Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.

– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?

На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.

Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.

– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.

– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.

– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.

– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.

– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.

Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.

– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.

– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.

Похожая информация.

Николай Ростов приезжает в отпуск домой; Денисов едет с ним. Ростов везде - и дома, и знакомыми, то есть всей Москвой - принят как герой; он сближается с Долоховым (и становится одним из его секундантов на дуэли с Безуховым). Долохов делает предложение Соне, но та, влюблённая в Николая, отказывает; на прощальной пирушке, устроенной Долоховым для своих друзей перед отъездом в армию, он обыгрывает Ростова (по-видимому, не вполне честно) на крупную сумму, как бы мстя ему за Сонин отказ.

В доме Ростовых царит атмосфера влюбленности и веселья, создаваемая прежде всего Наташей. Она прекрасно поёт, танцует (на балу у Иогеля, учителя танцев, Наташа танцует мазурку с Денисовым, что вызывает общее восхищение). Когда Ростов после проигрыша возвращается домой в угнетённом состоянии, он слышит пение Наташи и забывает обо всем - о проигрыше, о Долохове: «все это вздор […] а вот оно - настоящее». Николай признается отцу в проигрыше; когда удаётся собрать нужную сумму, он уезжает в армию. Денисов, восхищённый Наташей, просит её руки, получает отказ и уезжает.

В Лысых Горах в декабре 1805 г. побывал князь Василий с младшим сыном - Анатолем; цель Курагина состояла в том, чтобы женить своего беспутного сына на богатой наследнице - княжне Марье. Княжну необычайно взволновал приезд Анатоля; старый князь не хотел этого брака - он не любил Курагиных и не хотел расставаться с дочерью. Случайно княжна Марья замечает Анатоля, обнимающего её компаньонку-француженку, m-lle Бурьен; к радости своего отца, она отказывает Анатолю.

После Аустерлицкого сражения старый князь получает письмо от Кутузова, в котором сказано, что князь Андрей «пал героем, достойным своего отца и своего отечества». Там же говорится, что среди убитых Болконский не обнаружен; это позволяет надеяться, что князь Андрей жив. Между тем княгиня Лиза, жена Андрея, должна родить, и в самую ночь родов возвращается Андрей. Княгиня Лиза умирает; на её мёртвом лице Болконский читает вопрос: «Что вы со мной сделали?» - чувство вины перед покойной женой более не оставляет его.

Пьера Безухова мучает вопрос о связи его жены с Долоховым: намёки знакомых и анонимное письмо постоянно возбуждают этот вопрос. На обеде в московском Английском клубе, устроенном в честь Багратиона, между Безуховым и Долоховым вспыхивает ссора; Пьер вызывает Долохова на дуэль, на которой он (не умеющий стрелять и никогда не державший прежде пистолета в руках) ранит своего противника. После тяжёлого объяснения с Элен Пьер уезжает из Москвы в Петербург, оставив ей доверенность на управление своими великорусскими имениями (что составляет большую часть его состояния).

По дороге в Петербург Безухов останавливается на почтовой станции в Торжке, где знакомится с известным масоном Осипом Алексеевичем Баздеевым, который наставляет его - разочарованного, растерянного, не знающего, как и зачем жить дальше, - и даёт ему рекомендательное письмо к одному из петербургских масонов. По приезде Пьер вступает в масонскую ложу: он в восторге от открывшейся ему истины, хотя сам ритуал посвящения в масоны его несколько смущает. Преисполненный желания делать добро ближним, в частности своим крестьянам, Пьер едет в свои имения в Киевской губернии. Там он очень рьяно приступает к реформам, но, не имея «практической цепкости», оказывается вполне обманутым своим управляющим.

Возвращаясь из южного путешествия, Пьер навещает своего друга Болконского в его имении Богучарово. Князь Андрей после Аустерлица твёрдо решил нигде не служить (чтобы отделаться от действительной службы, он принял должность по сбору ополчения под началом своего отца). Все его заботы замыкаются на сыне. Пьер замечает «потухший, мёртвый взгляд» своего друга, его отрешённость. Энтузиазм Пьера, его новые взгляды резко контрастируют со скептическим настроением Болконского; князь Андрей полагает, что ни школы, ни больницы для крестьян не нужны, а отменить крепостное право нужно не для крестьян - они привыкли к нему, - а для помещиков, которых развращает неограниченная власть над другими людьми. Когда друзья отправляются в Лысые Горы, к отцу и сестре князя Андрея, между ними происходит разговор (на пароме во время переправы): Пьер излагает князю Андрею свои новые взгляды («мы живём не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там, во всем»), и Болконский впервые после Аустерлица видит «высокое, вечное небо»; «что-то лучшее, что было в нем, вдруг радостно проснулось в его душе». Пока Пьер был в Лысых Горах, он наслаждался близкими, дружескими отношениями не только с князем Андреем, но и со всеми его родными и домашними; для Болконского со встречи с Пьером началась (внутренне) новая жизнь.

Возвратившись из отпуска в полк, Николай Ростов почувствовал себя как дома. Все было ясно, заранее известно; правда, нужно было думать о том, чем кормить людей и лошадей, - от голода и болезней полк потерял почти половину людей. Денисов решается отбить транспорт с продовольствием, назначенный пехотному полку; вызванный в штаб, он встречает там Телянина (в должности обер-провиантмейстера), избивает его и за это должен предстать перед судом. Воспользовавшись тем, что он был легко ранен, Денисов отправляется в госпиталь. Ростов навещает Денисова в госпитале - его поражает вид больных солдат, лежащих на соломе и на шинелях на полу, запах гниющего тела; в офицерских палатах он встречает Тушина, потерявшего руку, и Денисова, который после некоторых уговоров соглашается подать государю просьбу о помиловании.

С этим письмом Ростов отправляется в Тильзит, где происходит свидание двух императоров - Александра и Наполеона. На квартире Бориса Друбецкого, зачисленного в свиту русского императора, Николай видит вчерашних врагов - французских офицеров, с которыми охотно общается Друбецкой. Все это - и неожиданная дружба обожаемого царя с вчерашним узурпатором Бонапартом, и свободное дружеское общение свитских офицеров с французами - все раздражает Ростова. Он не может понять, зачем нужны были сражения, оторванные руки и ноги, если императоры так любезны друг с другом и награждают друг друга и солдат неприятельских армий высшими орденами своих стран. Случайно ему удаётся передать письмо с просьбой Денисова знакомому генералу, а тот отдаёт его царю, но Александр отказывает: «закон сильнее меня». Страшные сомнения в душе Ростова кончаются тем, что он убеждает знакомых офицеров, как и он, недовольных миром с Наполеоном, а главное - себя в том, что государь знает лучше, что нужно делать. А «наше дело - рубиться и не думать», - говорит он, заглушая свои сомнения вином.

Те предприятия, которые затеял у себя Пьер и не смог довести ни до какого результата, были исполнены князем Андреем. Он перевёл триста душ в вольные хлебопашцы (т. е. освободил от крепостной зависимости) ; заменил барщину оброком в других имениях; крестьянских детей начали учить грамоте и т. д. Весной 1809 г. Болконский поехал по делам в рязанские имения. По дороге он замечает, как все вокруг зелено и солнечно; только огромный старый дуб «не хотел подчиняться обаянию весны» - князю Андрею в лад с видом этого корявого дуба кажется, что жизнь его кончена.

По опекунским делам Болконскому нужно увидеться с Ильёй Ростовым - уездным предводителем дворянства, и князь Андрей едет в Отрадное, имение Ростовых. Ночью князь Андрей слышит разговор Наташи и Сони: Наташа полна восторга от прелести ночи, и в душе князя Андрея «поднялась неожиданная путаница молодых мыслей и надежд». Когда - уже в июле - он проезжал ту самую рощу, где видел старый корявый дуб, тот преобразился: «сквозь столетнюю жёсткую кору пробились без сучков сочные молодые листья». «Нет, жизнь не кончена в тридцать один год», - решает князь Андрей; он едет в Петербург, чтобы «принять деятельное участие в жизни».

В Петербурге Болконский сближается со Сперанским - государственным секретарем, близким к императору энергичным реформатором. К Сперанскому князь Андрей испытывает чувство восхищения, «похожее на то, которое он когда-то испытывал к Бонапарте». Князь становится членом комиссии составления воинского устава. В это время Пьер Безухов тоже живёт в Петербурге - он разочаровался в масонстве, примирился (внешне) со своей женой Элен; в глазах света он - чудак и добрый малый, но в душе его продолжается «трудная работа внутреннего развития».

Ростовы тоже оказываются в Петербурге, т. к. старый граф, желая поправить денежные дела, приезжает в столицу искать места службы. Берг делает предложение Вере и женится на ней. Борис Друбецкой, уже близкий человек в салоне графини Элен Безуховой, начинает ездить к Ростовым, не в силах устоять перед обаянием Наташи; в разговоре с матерью Наташа признается, что не влюблена в Бориса и не собирается выходить за него замуж, но ей нравится, что он ездит. Графиня поговорила с Друбецким, и тот перестал бывать у Ростовых.

В канун Нового года должен быть бал у екатерининского вельможи. Ростовы тщательно готовятся к балу; на самом балу Наташа испытывает страх и робость, восторг и волнение. Князь Андрей приглашает её танцевать, и «вино её прелести ударило ему в голову»: после бала ему кажутся незначительными его занятия в комиссии, речь государя в Совете, деятельность Сперанского. Он делает предложение Наташе, и Ростовы принимают его, но по условию, поставленному старым князем Болконским, свадьба может состояться только через год. На этот год Болконский уезжает за границу.

Николай Ростов приезжает в отпуск в Отрадное. Он пытается привести в порядок хозяйственные дела, пытается проверить счета приказчика Митеньки, но из этого ничего не выходит. В середине сентября Николай, старый граф, Наташа и Петя со сворой собак и свитой охотников выезжают на большую охоту. Вскоре к ним присоединяется их дальний родственник и сосед («дядюшка»). Старый граф со своими слугами пропустил волка, за что ловчий Данило его обругал, как бы забыв, что граф его барин. В это время на Николая вышел другой волк, и собаки Ростова его взяли. Позже охотники встретили охоту соседа - Илагина; собаки Илагина, Ростова и дядюшки погнали зайца, но взял его дядюшкин кобель Ругай, что привело в восхищение дядюшку. Затем Ростов с Наташей и Петей едут к дядюшке. После ужина дядюшка стал играть на гитаре, а Наташа пошла плясать. Когда они возвращались в Отрадное, Наташа призналась, что никогда уже не будет так счастлива и спокойна, как теперь.

Наступили святки; Наташа томится от тоски по князю Андрею - на короткое время её, как и всех, развлекает поездка ряжеными к соседям, но мысль о том, что «даром пропадает её лучшее время», мучает её. Во время святок Николай особенно остро почувствовал любовь к Соне и объявил о ней матери и отцу, но их этот разговор очень расстроил: Ростовы надеялись, что их имущественные обстоятельства поправит женитьба Николая на богатой невесте. Николай возвращается в полк, а старый граф с Соней и Наташей уезжает в Москву.

Старый Болконский тоже живёт в Москве; он заметно постарел, стал раздражительнее, отношения с дочерью испортились, что мучает и самого старика, и в особенности княжну Марью. Когда граф Ростов с Наташей приезжают к Болконским, те принимают Ростовых недоброжелательно: князь - с расчётом, а княжна Марья - сама страдая от неловкости. Наташу это больно ранит; чтобы её утешить, Марья Дмитриевна, в доме которой Ростовы остановились, взяла ей билет в оперу. В театре Ростовы встречают Бориса Друбецкого, теперь жениха Жюли Карагиной, Долохова, Элен Безухову и её брата Анатоля Курагина. Наташа знакомится с Анатолем. Элен приглашает Ростовых к себе, где Анатоль преследует Наташу, говорит ей о своей любви к ней. Он тайком посылает ей письма и собирается похитить её, чтобы тайно венчаться (Анатоль уже был женат, но этого почти никто не знал).

Похищение не удаётся - Соня случайно узнает о нем и признается Марье Дмитриевне; Пьер рассказывает Наташе, что Анатоль женат. Приехавший князь Андрей узнает об отказе Наташи (она прислала письмо княжне Марье) и о её романе с Анатолем; он через Пьера возвращает Наташе её письма. Когда Пьер приезжает к Наташе и видит её заплаканное лицо, ему становится жалко её и вместе с тем он неожиданно для себя говорит ей, что если бы он был «лучший человек в мире», то «на коленях просил бы руки и любви» её. В слезах «умиления и счастья» он уезжает.