Эдгар По
Овальный портрет .
Перевод М. А. Энгельгардта
Источник текста: Избранные сочинения Эдгара По. Рассказы. Том I, Государственное издательство, Берлин, MCMXXIII. С. 247-251 . (Всемирная Литература/ Соед. Шт. Сев. Америки) Текстовая версия: , август 2011 г."Egli e vivo e parlerebtje se non osser- vasse la regola del silentio") [*].
(Надпись на итальянской картине св. Бруно ).
[*] - "Он жив и заговорил бы, если бы не соблюдал обета молчания". Лихорадка моя была сильна и упорна. Я перепробовал все средства, какие только можно было достать в дикой области Апеннин, и все без успеха. Мой слуга и единственный помощник в уединенном замке был слишком нервен и неловок, чтобы пустить мне кровь, которой, правда, я и без того немало потерял в схватке с бандитами. Не мог я также послать его за помощью. Наконец, я вспомнил о небольшом запасе опиума, который хранился у меня вместе с табаком: в Константинополе я привык курить табак с этим зельем. Педро подал мне ящик. Я отыскал в нем опиум. Но тут возникло затруднение: я не знал, сколько его отделить на прием. При курении количество было безразлично. Обыкновенно я наполнял трубку наполовину табаком, наполовину опиумом, перемешивал и, случалось, выкуривал всю эту смесь, не испытывая никакого особенного действия. Случалось и так, что, выкурив две трети, я замечал признаки умственного расстройства, которые заставляли меня бросать трубку. Во всяком случае, действие опиума проявлялось так постепенно, что не представляло серьезной опасности. Теперь случай был совсем другой. Я никогда еще не принимал опиума внутрь. Мне случалось прибегать к лаудануму и морфию, и относительно этих средств я бы не стал колебаться. Но с употреблением опиума я вовсе не был знаком. Педро знал об этом не больше меня, так что приходилось действовать наудачу. Впрочем, я не долго колебался, решившись принимать постепенно. На первый раз, -- думал я, -- приму очень маленькую дозу. Если она не подействует, буду повторять до тех пор, пока не уменьшится лихорадка, или не явится благодетельный сон, который был крайне необходим для меня, но уже целую неделю бежал от моих взволнованных чувств. Без сомнения, это самое волнение -- смутный бред, уже овладевший мною -- помешало мне уразуметь нелепость моего намерения устанавливать большие или малые дозы, не имея никакого масштаба для сравнения. Мне и в голову не приходило, что доза чистого опиума, которую я считаю ничтожной, на самом деле может быть огромной. Напротив, я хорошо помню, что с полной уверенностью определил количество, необходимое для первого приема, сравнивая его с целым куском опиума, находившимся в моем распоряжении. Порция, которую я проглотил без всяких опасений, представляла очень малую часть всего куска, находившегося в моих руках. Замок, в который мой слуга решился вломиться силой, лишь бы не оставить меня, раненого, под открытым небом, был одной из тех угрюмых и величавых громад, которые бог знает сколько веков хмурятся среди Апеннин, не только в воображении мистрисс Ратклифф, но и в действительности. По-видимому, он был покинут хозяевами очень недавно и только на время. Мы выбрали комнату поменьше и попроще в отдаленной башенке. Обстановка ее была богатая, но ветхая и старинная. Стены были увешаны коврами, разнообразными воинскими доспехами и современными картинами в богатых золотых рамах. Эти картины, висевшие не только на открытых стенах, но и по всем закоулкам, созданным причудливой архитектурой здания, возбуждали во мне глубокое любопытство, быть может, возбужденное начинающимся бредом, так что я велел Педро закрыть тяжелые ставни (ночь уже наступила), зажечь свечи в высоком канделябре, стоявшем подле кровати, и отдернуть черный бархатный полог с бахромой, закрывавший постель. Я рассчитывал, что если мне не удастся уснуть, то буду, по крайней мере, рассматривать картины и читать их описания в маленьком томике, который оказался на подушке. Долго, долго читал я -- и пристально, благоговейно рассматривал. Часы летели быстрой и чудной чредой, -- наступила полночь. Положение канделябра казалось мне неудобным и, не желая будить уснувшего слугу, я с усилием вытянул руку и переставил его так, чтобы свет ярче освещал книгу. Но эта перестановка произвела совершенно неожиданное действие. Лучи многочисленных свечей (их было действительно много) упали в нишу, которая, до тех пор, была окутана густою тенью от одного из столбов кровати. Я увидел ярко освещенную картину, которой не замечал раньше. То был портрет молодой девушки, в первом расцвете пробудившейся женственности. Я бегло взглянул на картину и закрыл глаза. Почему, я и сам не понял в первую минуту. Но пока мои ресницы еще оставались опущенными, я стал обдумывать, почему я опустил их. Это было невольное движение с целью выиграть время для размышления, удостовериться, что зрение не обмануло меня, унять и обуздать фантазию более надежным и трезвым наблюдением. Спустя несколько мгновений, я снова устремил на картину пристальный взгляд. Теперь я не мог сомневаться, что вижу ясно и не обманываюсь, потому что первая вспышка свечей озарившая картину, по-видимому, рассеяла сонное оцепенение, овладевшее моими чувствами, и разом вернула меня к действительной жизни. Как я уже раз сказал, то был портрет молодой девушки; голова и плечи, в виньеточном стиле, говоря технически, напоминавшем стиль головок Селли. Руки, грудь и даже кончики золотистых волос незаметно сливались с неопределенной, но глубокой тенью, составлявшею фон картины. Овальная вызолоченная рамка была украшена филигранной работой в мавританском стиле. Живопись представляла верх совершенства. Но не образцовое исполнение, не божественная прелесть лица потрясли меня так внезапно и так могущественно. Менее всего мог я допустить, чтобы моя фантазия, пробудившаяся от полудремоты, приняла это лицо за живое. Я сразу увидел, что особенности рисунка, стиля, рамы должны были уничтожить подобную идею в миг возникновения, не допуская даже мимолетного самообмана. Упорно раздумывая об этом, я провел, быть может, около часа, полусидя, полулежа, и не сводя глаз с портрета. Наконец, насытившись тайной художественного действия, я откинулся на постель. Я убедился, что очарование картины заключалось в совершенной жизненности выражения, которое в первую минуту поразило меня, а потом смутило, подавило и ужаснуло. С глубоким и благоговейным страхом я поставил канделябр на прежнее место. Устранив, таким образом, причину моего волнения, я торопливо перелистал томик с описаниями картин. Отыскав номер, под которым значился овальный портрет, я прочел следующие странные загадочные строки: "Она была девушка редкой красоты и столь же веселая, как прекрасная. В недобрый час увидела она, полюбила и сделалась женой художника. Он -- страстный, прилежный, суровый и уже нашедший невесту в своем искусстве, а она -- девушка редкой красоты, столь же веселая, сколько прекрасная; вся -- радость и смех; резвая, как молодая лань, полная любви и ласки ко всему, ненавидевшая только свою соперницу -- Искусство; пугавшаяся только палитры, кистей и других досадных инструментов, отнимавших у нее возлюбленного. Ужасным ударом было для новобрачной услышать, что художник желает снять портрет даже с своей молодой жены. Но она была кротка и послушна, и покорно сидела целые недели в высокой темной башне, где свет только сверху струился на бледное полотно. Он же, художник, вложил всю свою душу в это произведение, которое подвигалось вперед с часу на час, со дня на день. Он был страстный, дикий и своенравный человек, поглощенный своими грезами; и не хотел он видеть, что свет, так зловеще озарявший уединенную башню, губил здоровье и душу его молодой жены, что она таяла на глазах всех, и только он один не замечал этого. Но она улыбалась и не хотела жаловаться, так как видела, что художник (который пользовался высокой славой) находил лихорадочное и жгучее наслаждение в своей работе, и дни и ночи трудился над портретом той, которая так любила его и все-таки томилась и чахла со дня на день. И правда, те кто видел портрет, говорили вполголоса о чудесном сходстве и находили в нем доказательство не только таланта художника, но и его глубокой любви к той, которую писал он с таким совершенством изумительным. Но, когда работа уже близилась к концу, в башню перестали пускать посторонних, потому что художник предавался работе с безумным увлечением, и почти не отводил глаз от полотна, не глядел даже на лицо жены. И не хотел он видеть, что краски, которые он набрасывал на полотно, сбегали с лица той, которая сидела подле него. И когда прошло много недель, и оставалось только довершить картину, тронув кистью рот и глаза, дух молодой женщины снова вспыхнул, как пламя угасающей лампады. И вот, последний мазок сделан, последний штрих положен, и на мгновение художник остановился, очарованный своим творением, но в ту же минуту, еще не отрывая глаз от портрета, затрепетал, побледнел, и ужаснулся, и, воскликнув громким голосом: -- Да это сама жизнь , -- быстро обернулся, чтобы взглянуть на свою возлюбленную, -- она была мертва !"
в переводе с английского К. Д. Бальмонта
Egli e vivo e parlerebbe se non osservasse la rigola del silentio *.
Надпись под одним итальянским портретом св. Бруно.
* Он жив, и он заговорил бы, если бы не соблюдал правило молчания.
Лихорадка моя была упорна и продолжительна. Все средства, какие только можно было достать в этой дикой местности близь Аппенин, были исчерпаны, но без каких-либо результатов. Мой слуга и единственный мой сотоварищ в уединенном замке был слишком взволнован и слишком неискусен, чтобы решиться пустить мне кровь, которой, правда, я уже слишком достаточно потерял в схватке с бандитами. Я не мог также с спокойным сердцем отпустить его поискать где-нибудь помощи. Наконец, неожиданно я вспомнил о маленьком свертке опиума, который лежал вместе с табаком в деревянном ящичке: в Константинополе я приобрел привычку курить табак вместе с такой лекарственной примесью. Педро подал мне ящичек. Порывшись, я нашел желанное наркотическое средство. Но когда дело дошло до необходимости отделить должную часть, мной овладело раздумье. При курении было почти безразлично, какое количество употреблялось. Обыкновенно я наполнял трубку до половины опиумом и табаком, и перемешивал то и другое - половина на половину. Иногда, выкурив всю эту смесь, я не испытывал никакого особенного действия; иногда же, еле выкурив две трети, я замечал симптомы мозгового расстройства, которые бывали даже угрожающими и предостерегали меня, дабы я воздержался. Правда, эффект, производимый опиумом, при легком изменении в количестве, совершенно был чужд какой-либо опасности. Тут, однако, дело обстояло совершенно иначе. Никогда раньше я не принимал опиума внутрь. У меня бывали случаи, когда мне приходилось принимать лауданум и морфий, и относительно этих наркотиков я не имел бы оснований колебаться. Но опиум в чистом виде был мне неизвестен. Педро знал об этом не больше меня, и таким образом, находясь в подобных критических обстоятельствах, я пребывал в полной нерешительности. Тем не менее я не был особенно огорчен этим и, рассудив, решил принимать опиум постепенно. Первая доза должна быть очень ограниченной. Если она окажется недействительной, размышлял я, можно будет ее повторить; и так можно будет продолжать, пока лихорадка не утихнет, или пока ко мне не придет благодетельный сон, не посещавший меня почти уже целую неделю. Сон был необходимостью, чувства мои находились в состоянии какого-то опьянения. Именно это смутное состояние души, это тупое опьянение, несомненно, помешало мне заметить бессвязность моих мыслей, которая была так велика, что я стал рассуждать о больших и малых дозах, не имея предварительно какого-либо определенного масштаба для сравнения. В ту минуту я совершенно не представлял себе, что доза опиума, казавшаеся мне необычайно малой, на самом деле могла быть необычайно большой. Напротив, я хорошо помшо, что с самой невозмутимой самоуверенностью я определил количество, необходимое для приема, по его отношению к целому куску, находившемуся в моем распоряжении. Порция, которую я, наконец, проглотил, и проглотил бесстрашно, была несомненно весьма малой частью всего количветва, находившагося в моих руках.
Замок, куда мой слуга решился скорее проникнуть силой, нежели допустить, чтобы я, измученный и раненый, провел всю ночь на открытом воздухе, был одним из тех мрачных и величественных зданий громад, которые так давно хмурятся среди Аппенин, не только в фантазии Мистрис Радклифф, но и в действительности. По всей видимости он был покинут на время и совсем еще недавно. Мы устроились в одной из самых небольших и наименее роскошно обставленных комнат. Она находилась в уединенной башенке. Обстановка в ней была богатая, но износившаеся и старинная. Стены были покрыты обивкой и увешаны разного рода военными доспехами, а также целым множеством очень стильных современных картин в богатых золотых рамах с арабесками. Они висели не только на главных частях стены, но и в многочисленных уголках, которые странная архитектура здания делала необходимыми - и я стал смотреть на эти картины с чувством глубокого интереса, быть-может обусловленного моим начинавшимся бредом; так я приказал Педро закрыть тяжелые ставни - ибо была уже ночь - зажечь свечи в высоком канделябре, стоявшем у кровати близь подушек, и совершенно отдернуть черные бархатные занавеси с бахромой, окутывавшие самую постель. Я решил, что если ужь мне не уснуть, так я, по крайней мере, буду поочерсдно смотреть на эти картины, и читать маленький томик, который ложал на подушке и содержал в себе критичсское их описание.
Долго, долго я читал - и глядел на создания искусства с преклонением, с благоговением. Быстро убегали чудесные мгновенья, и подкрался глубокий час полночи. Положение канделябра показалось мне неудобным, и, с трудом протянувши руку, я избежал нежелательной для меня необходимости будить моего слугу, и сам переставил его таким образом, чтобы сноп лучей полнее падал на книгу.
Но движение мое произвело эффект совершенно неожиданный. Лучи многочисленных свечей (ибо их действительно было много) упали теперь в нишу, которая была до этого окутана глубокой тенью, падавшей от одного из столбов кровати. Я увидал таким образом при самом ярком освещении картину, которой раньше совершенно не замечал. Это был портрет молодой девушки, только что развившейся до полной женственности. Я стремительно взглянул на картину - и закрыл глаза. Почему я так сделал, это в первую минуту было непонятно мне самому. Но пока ресницы мои оставались закрытыми, я стал лихорадочно думать, почему я закрыл их. Это было инстинктивным движением, с целью выиграть время - удостовериться, что зрение не обмануло меня - успокоить и подчинить свою фантазию более трезвому и точному наблюдению. Через несколько мгновений я опять устремил на картину пристальный взгляд.
Теперь не было ни малейшего сомнения, что я вижу ясно и правильно; ибо первая яркая вспышка свечей, озарившая это полотно, повидимому, рассеяла то дремотное оцепенение, которое завладело всеми моими чувствами, и сразу вернула меня к реальной жизни.
Как я уже сказал, это был портреть молодой девушки. Только голова и плечи - в стиле виньетки, говоря языком техничееким; многие штрихи напоминали манеру Сёлли в его излюбленных головках. Руки, грудь, и даже концы лучезарных волос, незаметно сливались с неопределенной глубокой тенью, составлявшей задний фон всей картины. Рама была овальная, роскошно позолоченная и филигранная, в Мавританском вкусе. Разсматривая картину как создание искусства, я находил, что ничего не могло быть прекраснее ея. Но не самым исполнением и не бессмертной красотой лица я был поражен так внезапно и так сильно. Конечно я никак не мог думать, что фантазия моя, вызванная из состояния полудремоты, была слишком живо настроена, и что я принял портрет за голову живого человека. Я сразу увидел, что особенности рисунка, его виньеточный характер, и качества рамы, должны были с первого взгляда уничтожить подобную мысль - должны были предохранить меня даже от мгновенной иллюзии. Упорно размышляя об этом, я оставался, быть может, целый час, полусидя, полулежа, устремив на портрет пристальный взгляд. Наконец, насытившись скрытой тайной художественного эффекта, я откинулся на постель. Я понял, что очарование картины заключалось в необычайной жизненности выражения, которая, сперва поразив меня, потом смутила, покорила, и ужаснула. С чувством глубокого и почтительного страха я передвинул канделябр на его прежнее место. Устранив таким образом от взоров причину моего глубокого волнения, я с нетернением отыскал томик, где обсуждались картнны я описывалась история их возникновения. Открыв его на странице, где описывался овальный портрет, я прочел смутный и причудливый рассказ: "Она была девушкой самой редкостной красоты, и была столько же прекрасна, сколько весела. И злополучен был тот час, когда она увидала, и полюбила художника, и сделалась его женой. Страстный, весь отдавшипся занятиям, и строгий, он уже почти имел невесту в своем искусстве; она же была девушкой самой редкостной красоты, и была столько же прекрасна, сколько весела: вся - смех, вся - лучезарная улыбка, она была резва и шаловлива, как молодая лань: она любила и лелеяла все, к чему ни прикасалась: ненавидела только Искусство, которое соперничало с ней: пугалась только палитры и кисти и других несносных инструментов, отнимавших у неё её возлюбленнаго. Ужасной вестью было для этой женщины услышать, что художник хочет написать портрет и самой новобрачной. Но она была смиренна и послушна, и безропотно сидела она целые недели в высокой и темной комнате, помещавшейся в башне, где свет, скользя, струился только сверху на полотно. Но он, художник, вложил весь свой гений в работу, которая росла и создавалась, с часу на час, со дня на день. И он был страстный, и причудливый, безумный человек, терявшийся душой в своих мечтаниях; и не хотел он видеть, что бледный свет, струившиися так мрачно и угрюмо в эту башню, снедал веселость и здоровье новобрачной, и все видели, что она угасает, только не он. A она все улыбалась и улыбалась, и не проронила ни слова жалобы, ибо видела, что художник (слава которого была велика) находил пламенное и жгучее наслаждение в своей работе, и дни и ночи старался возсоздать на полотне лицо той, которая его так любила, которая изо дня в день все более томилась и бледнела. И правда, те, что видели портрет, говорили тихим голосом о сходстве, как о могущественном чуде, и как о доказательстве не только творческой силы художника, но и его глубокой любви к той, которую он возсоздавал так чудесно. Но, наконец, когда работа стала близиться к концу, никто не находил более доступа в башню; потому что художник, с самозабвением безумия отдавшийся работе, почти не отрывал своих глаз от полотна, почти не глядел даже на лицо жены. И не хотел он видеть, что краски, которые он раскинул по полотну, были совлечены с лица той, что сидела близь него. И когда минули долгия недели, и лишь немногое осталось довершить, один штрих около рта, одну блестку на глаз, душа этой женщины вновь вспыхнула, как угасающий светильник, догоревший до конца. И вот, положен штрих, и вот, положена блестка; и на мгновение художник остановился, охваченный восторгом, перед работой, которую он создал сам; но тотчас же, еще не отрывая глаз, он задрожал и побледнел, и, полный ужаса, воскликнув громко: "Да ведь это сама Жизнь!", он быстро обернулся, чтобы взглянуть на возлюбленную:- "Она была мертва!"
«Особенности сюжета в новелле Э. По «Овальный портрет»Эдгар По выделялся среди своих соотечественников всем: и талантом, и судьбой, и философией жизни и творчества (которые для него, как для истинного романтика, были неразрывны).
Эдгар Аллан По родился в Бостоне 19 января 1809 года в семье актеров и в два года остался круглым сиротой. Маленького мальчика взял на воспитание бездетный богатый торговец табаком Джон Аллан. Существует легенда (одна из многочисленных, окружавших имя Эдгара По еще при жизни), что родители По заживо сгорели при пожаре в театре. Сам он неоднократно слышал в детстве эту историю от своей няни-негритянки, любившей рассказывать мальчику страшные истории. Возможно, это оказало свое влияние на его творчество.
В доме Джона Аллана Эдгар рос в достатке, ни в чем не зная отказа. Он получил отличное образование, побывал вместе с приемным отцом в Англии, где тесно соприкоснулся с романтизмом, впитал в себя его дух. По возвращении из Англии Эдгар начинает впервые чувствовать психическую неуравновешенность из-за осознания того, что он – неродной сын и полностью зависит от благосклонности неродного отца. В конце концов это приводит к тому, что в 1825 году, будучи студентом Виргинского университета, он рассорился с приемным отцом из-за того, что тот отказался оплачивать его «долги чести» – Эдгар По играл в карты и весьма неудачно.
Поссорившись с Алланом, По сбегает из дома и уезжает в Бостон, где издает свой первый сборник стихов «Тамерлан и другие стихотворения бостонца». Стихи не имели успеха. По остался совсем без средств к существованию и вынужден завербоваться в армию, где и прослужил два года. После возвращения из армии он ненадолго примирился с Джоном Алланом, но после смерти приемной матери порвалась последняя нить, кое-как связывавшая их, и они поссорились окончательно, Аллан вычеркнул Эдгара из своего завещания.
Эдгар По живет в Балтиморе у тетки, сестры отца, знакомится с ее дочерью, юной Вирджинией, которой суждено стать его женой и великой любовью всей жизни. Черты любимой Вирджинии Эдгар отразит потом во многих портретах своих героинь, таких же утонченных, нежных, невероятно прекрасных и почти нереальных, как сама Вирджиния.
Оставшись без денег, По пытается публиковаться, и от голодной смерти его спасает гонорар за новеллу «Рукопись, найденная в бутылке», опубликованную в журнале «Сатердей визитор» в 1833 году. В дальнейшем По пишет новеллы, работает в различных изданиях журналистом и редактором.
Смерть Вирджинии в 1847 году стала для него ударом, от которого он так и не оправился и умер в 1849 году загадочной смертью.
Творчество Эдгара По противоречиво: «романтические влияния и предельно рационалистическая творческая теория и практика; «аристократическая» отъединенность и ярко выраженные черты «американизма», образы потусторонней идеальной красоты и художественное провидение» 4 - вот его основные черты.
Как уже упоминалось выше, американскому романтизму свойствен оптимизм. Эдгар По на первый взгляд выпадает из этого определения. Если романтическому поэту следует быть несчастным, диссидентом, скандалистом, бретером – По им был. А еще романтик должен быть непонятным для современников. И он был им. В Америку По как поэт и писатель «вернулся» уже после смерти и кружным путем, через Европу.
Его творчеству присуща неуемная фантазия, и фантазия болезненная, он кажется даже слишком мистическим писателем на первый взгляд. Однако, если мы приглядимся к его творчееству повнимательнее, то увидим, что на самом деле мистика у него получает более-менее рациональное объяснение, через болезненные состояния психики и сознания, в которые герой входит из-за недуга или опьянения.
Его проза была прозой поэта-романтика, требования к ней он предъявлял такие же, как и к поэзии, поэтому обязательным условием была таинственность, загадочность. Проза стала царством фантазии. Но все сверхъестественное подчинено суровой логике, таинственное обрастает старательно подобранными деталями. Для невозможного устанавливается закономерность. «Самый неправдоподобный сюжет, пугающая и загадочная атмосфера, страшные события в его новеллах подкрепляются такими реальными, жизненно правдивыми деталями и подробностями, что создают впечатление настоящих» 5. Многие произведения написаны в форме философской мистерии, явной или скрытой, они как будто вещают о каком-то знании, что может быть даровано лишь поэтическому воображению.
Американская литература началась с новеллы. Новелла – «малый жанр эпоса, короткая история в прозе, отличающаяся острым сюжетом, часто парадоксальным, композиционной отточенностью, отсутствием описательности» 6. И именно с новеллы началось признание американской литературы как литературы самостоятельной, имеющей право на существование и способной его подтвердить. Эдгар По является одним из родоначальников жанра новеллы в американской литературе, его с полным основанием можно назвать одним из отцов американской литературы. «К рубежу веков в Америке сложилась в какой-то степени уже каноническая форма рассказа – остросюжетная новелла, исполненная динамизма, с неожиданной концовкой, в которой сосредоточена вся сила повествования. Часто новелла строится на контрасте между содержанием и концом. Все эти признаки, которые можно назвать устойчивыми признаками жанра, были определены и художественно продемонстрированы Эдгаром По» 7. В определении сущности новеллы как жанра Эдгаром По родовая черта новеллы – новизна – сохраняет свое значение. Только качественная наполняемость понятия «новизна» несколько трансформируется в связи с особенностями романтического мироощущения. На первый план выдвигается элемент исключительности. Для романтиков новое тождественно исключительному, необычному и через него романтик старается познать действительность. В новелле Эдгара По в центре внимания всегда исключительная ситуация, вокруг которой все и вращается. Причем По расширяет сферу исключительного за счет изображения патологических состояний психики, «это и определяет содержание эффекта, требования к которому и составляют основу теории новеллы Эдгара По» 8. Для По не так важен сюжет, сколько атмосфера, общий эмоциональный накал, и новизна именно в них.
Условно новеллы Эдгара По можно разделить на две группы: новеллы «логические», где новизна и острота сюжета кроются именно в логических загадках (именно эти новеллы легли в фундамент детективного жанра), и «готические», или же «фантастические». Именно в них наиболее полно выразилась своеобразная эстетика творчества По. Основа этой эстетики – глубокое и специфическое восприятие смерти. Смерть – зловещая фигура, постоянно стоящая за плечом поэта, символ не только конца жизни, но и страданий и боли. Категория ужасного у По неразрывно связана с этим особенным, личностным восприятием смерти. Ужасное у По – не потусторонний ужас, а внутренний мир человека, боль его души и страдания от дисгармонии и опустошенности.
Но вместе и тем эстетика По в определенном смысле оптимистична, ибо смерть для него не означает бесповоротного конца всего, что мы видим, например, в новелле «Овальный портрет».
Мир «готических» новелл Эдгара По населен призраками, здесь господствует атмосфера страха, все проникнуто тлением. В новелле «Овальный портрет» действие происходит в старом заброшенном замке, который «был мрачен и величав… убранство здесь было богатое, но старинное и обветшалое», в комнатке, где расположился безымянный герой новеллы, кровать была с тяжелым балдахином черного бархата. Загадочность возникает с первых же слов – и не оттого, что происходит что-то непонятное и странное, нет. Начало новеллы вполне прозаично: герой был болен и ранен, и его слуга отыскал ему убежище в безлюдном заброшенном замке. Болезнь не отпускает героя, он страдает от лихорадки и вынужден принять опиум, чтобы как-то облегчить свои страдания. Это – первая часть новеллы, как бы введение. Сама новелла состоит из двух различных по размеру частей.
Писателя не интересует интрига, ему любопытно другое – «подводное течение мысли», не обстоятельства, а «философия обстоятельств», не предметы, а тени предметов. Все это мы видим в новелле «Овальный портрет». Фантазия По не имеет границ, но это – болезненная фантазия. Начало новеллы, хотя и насыщенно мрачными красками и образами, но вполне прозаично и в нем нет ничего сверхъестественного, несмотря на то, что к этому есть все предпосылки. Обстановка преподнесена таким образом, что читатель все время в напряжении ожидает появления этого сверхъестественного, и автор исподволь подводит читателя к явлению потустороннего. Потустороннее является традиционным образом для творчества Эдгара По – едва только герой принимает опиум и его сознание подходит к пограничному состоянию, как игра света от множества горящих свечей явило ему портрет в овальной золоченой раме. И здесь – кульминация действия, ибо завязкой было принятие героем опиума и – как следствие – измененное состояние сознания героя, в котором он становится наиболее восприимчив к прикосновению вечного.
Портрет изображает прекрасную юную девушку – как и все героини По, она прекрасна нечеловечески призрачной, небесной красотой. Более того, искусство художника так велико, что героя даже пугает этот портрет – настолько живым он кажется. Плечи, грудь и голова девушки словно бы выступают из тени, как будто она смотрит на безымянного героя новеллы из потустороннего мира – да, впрочем, может быть, так оно и есть? Ведь далее следует развязка, вторая часть новеллы, в которой мы узнаем историю портрета – загадочную и пугающую. В развязке же подается и центральная идея новеллы о великой силе искусства, способной обессмертить через смерть: «Волшебство заключалось в необычайном живом выражении, которым я был сперва изумлен, а под конец и смущен, и подавлен, и испуган. У меня не стало более сил видеть печаль, таившуюся в улыбке полураскрытых губ, и неподдельно яркий блеск пугливо расширенных зрачков». Портрет предстал перед героем живым и настоящим, куда более настоящим, нежели все, что окружало его. Но (как и всегда в своих новеллах) Эдгар По ничего не утверждает от себя – мы видим происходящее глазами героя, погруженного в пограничное состояние сознания из-за лихорадки и опиума. Здесь, как это у По очень часто бывает, присутствует элемент автобиографичности, и даже не очень скрытый – известно, что писатель и сам частенько курил опиум, стало быть, симптомы этого состояния ему были знакомы. По пугает читателя не истинно «готическими ужасами», как то делали европейские романтики, особенно Гофман, нет, его ужасы не приходят откуда-то извне, а кроются внутри самого человека, в его фантазии и воображении, под воздействием болезни или наркотика порождающих чудовищ. По слишком для романтика рационалистичен, но от этого не менее «готичен», чем тот же Гофман. В «Овальном портрете» мы видим не явление в мир людей потустороннего мира, а отзвук катастрофы сознания, которая гораздо более явственно была показана в «Падении дома Ашеров». Иллюзия достоверности, подкрепляемая повествованием от первого лица, вовсе не означает того, что По действительно хочет сказать нам то, что, как нам на первый взгляд кажется, он говорит. Право решать, что в показанном достоверно, а что нет, он оставляет читателю – дескать, «хотите – верьте, хотите – нет». Самому писателю не так уж и важно, насколько мы ему поверим, ему важно, услышим ли мы то, что он хочет нам сказать на самом деле. Недоговоренность, неизвестность и загадочность начинают накапливаться с самого начала, а развязка наступает в конце. Страшное, необычное нужно Эдгару По для того, чтобы ввести читателя в состояние ужаса и тем самым «вырвать его из бытовой цельности и заставить его содрогнуться от соприкосновения с миром вечности, с «верховностью новизны» его» 9. Это соприкосновение в новелле «Овальный портрет» происходит во второй части.
Вторая часть новеллы в три раза по объему меньше, чем первая, и представляет собой нечто вроде вставной истории, новеллы в новелле. Вместе с тем это органично сочетается с общим свойством новелл По, в композиции которых последний абзац является ключом ко всему произведению, раскрывает авторский замысел, оформляет идею. Герой, очарованный и напуганный явлением живого портрета, листает тетрадь, в которой описываются картины и рассказываются их истории. Вместе с героем и в его восприятии мы узнаем тайну портрета.
Наступает развязка, и читатель прикасается к миру вечности. Художник, написавший портрет, безумно любил свое искусство, но так же безумно он любил и свою молодую жену. И в его сознании смешались эти два чувства. Сверхъестественным образом, сам того не заметив, он отнял земную, бренную жизнь у любимой и дал ей вечную юность на холсте: «краски, которые он наносил на холст, он отнимал у той, которая сидела перед ним и становилась час от часу бледнее и прозрачнее». Вот почему портрет был живым – в запечатленный на холсте образ ушла вся жизнь той, с кого писался портрет. Здесь мы снова встречаем сквозную для творчества По идею ужаса одинокой души, разлада гармонии разума и чувств, выраженную в характерном для По мнимом противопоставлении жизни и смерти, любви и искусства, и идею «завистливой», «мстительной» смерти, всегда стоящей за плечом творца. Как бы ни была неоднозначна фигура смерти для По, основное ее смысловое наполнение – жестокое «никогда». Эта обреченность, однако, тоже мнима – ведь красота безымянной жены художника никуда не исчезла, она бессмертна, потому что дарована свыше, равно как и искусство, благодаря которому и нет смерти. Трагический ключевой момент новеллы на самом деле – оптимистичен: смерть, победив в быстротечном мире плоти, проиграла бой в нетленном мире искусства: «И тогда художник промолвил: «Но разве это – смерть?»
1- М. Анастасьєв «Будівничі (американський романтизм)» //Вікно в світ, 1999 №4, с. 33
2- там же
3- там же
4- Эйшискина Н. Эдгар По, его жизнь и творчество //Вопросы литературы, 1963, №10, с. 206
5- Гордєєва Л. В. Занурючись у темні глибини свідомості. Едгар По // Зарубіжна література в навчальних закладах, 1997, №3, с. 22
6- Современный словарь-справочник по литературе. М. 1999, с. 259
7- Ахмедова У. Эдгар По – мастер новеллы //Советский Дагестан, 1980, № 5, с. 69
8- там же, с. 70
9- Нефедова Т. Некоторые особенности сюжетных ситуаций в новеллах Э. По // Проблемы поэтики и истории литературы, Саранск, 1973, с. 248
эдгар по овальный портрет
рассказ
Эдгар Аллан По
английский
» (англ. The Oval Portrait) - рассказ Эдгара Аллана По о трагической истории создания загадочного портрета из замка. Это один из самых коротких рассказов Эдгара По, при первой публикации в 1842 году он уместился всего на двух страницах, а впоследствии был ещё сокращён автором.
Повествование идёт от первого лица. Автор, путешествуя по Апеннинам со своим слугой, уставший, терзаемый лихорадкой и раной, нанесённой ему разбойниками при неясных обстоятельствах, остаётся на ночлег в старом замке. Автор мучается бессонницей и, чтобы убить время, занимает себя тем, что разглядывает картины в отведённой ему комнате, сверяясь с найденным там же томиком их описаний и историй их создания. Неожиданно он замечает портрет молодой красивой женщины, на который сначала не обратил внимания, так как он стоял в тени за колонной. Картина производит на автора столь сильное впечатление, что он вынужден зажмуриться, чтобы разобраться в своих чувствах. Наконец, он понимает, что причина столь странной его реакции - в удивительной живости портрета. Заинтригованный, автор обращается к справочному томику.
В книге автор находит легенду создания картины. Eго написал художник, без остатка отдававший все силы искусству. Из-за этого его невеста была всегда обделена вниманием, но не роптала, а покорно подчинялась возлюбленному. Однажды художник решил написать её портрет. Он работал недели напролет, и всё это время его невеста терпеливо позировала ему. Портрет получался прекрасным, друзья художника в один голос говорили, что в нём он превзошел себя. Увлечённый работой, художник не замечал, что молодая женщина всё больше и больше чахла. Наконец, портрет был готов. Художник положил последний мазок, и воскликнул, довольный своей работой «Да, это сама жизнь!» Как только он произнес эти слова, последние силы покинули его прекрасную натурщицу и она упала замертво.
Идея рассказа в странной связи реальности и искусства. «Овальном портрете» искусство и поклонение ему убивают настоящую жизнь, воплощённую в образе прекрасной молодой женщины. Из этого можно сделать вывод, что у искусства и смерти общая природа, так как искусство, как и смерть, соперничает с жизнью. Подобные взгляды были свойственны Эдгару По, он полагал поэзию «ритмизованной красотой», а самой поэтичной вещью на свете считал смерть молодой женщины. (см. эссе «Философия творчества» - The Philosophy of Composition, 1846). Также важно отметить, что первопричиной смерти красивой женщины, в понимании По, является её собственная красота.
С другой стороны, искусство изобличает вину художника и указывает на неизбежное зло - творя искусство, художник разрушает жизнь.
Творческий процесс, в своем совершении, всегда стремится превзойти жизнь, низводя её до состояния смерти. Это отмечает и рассказчик, потрясённый одухотворенностью портрета. Эдгар По предупреждает читателя о коварной двойственности искусства и парадоксальном взаимодействии жизни и смерти в служении ему.
Возможно, идею рассказа По увидел в картине своего друга Томаса Салли - молодая девушка держит в руке медальон, шнурок которого охватывает её обнажённую шею. Другим источником вдохновения для Эдгара По могла стать картина Тинторетто (1518-1594), написавшего портрет мёртвой дочери. Также в сюжете «Овального портрета» обнаруживается сходство с одной из линий романа Анны Радклиф The Mysteries of Udolpho (1802).
Первая версия рассказа называлась «Жизнь в смерти» (Life in Death) и была опубликована в Graham"s Magazine в 1842 году. Она длиннее окончательной версии, в ней, в частности, есть несколько вводных абзацев, раскрывающих предысторию рассказчика и обстоятельства его ранения, а также фрагмент поедания им опиума, с целью унять боль. Возможно, По решил отказаться от этих частей из-за их несвязанности с основным сюжетом, или чтобы у читателя не возникло мысли, что всё произошедшее с рассказчиком - плод его наркотических галлюцинаций. Сокращённая версия, под окончательным названием была опубликована 26 апреля 1845 года в Broadway Journal.
Не вызывает сомнений влияние рассказа По на знаменитый роман Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» (1891). За пять лет до выхода романа Уайльд одобрительно высказывался о выразительности произведений По. романе портрет несёт зло изображённому на нём человеку в значительно большей степени, чем своему создателю.
Похожий сюжет в рассказе Натаниэля Готорна «Родимое пятно» (The Birth-Mark, 1843).
Французский кинорежиссёр Жан-Люк Годар цитирует рассказ По в фильме «Жить своей жизнью» (Vivre Sa Vie, 1962).
Первый из известных переводов рассказа на русский язык - анонимный - был опубликован в журнале «Русское богатство», в № 5 за 1881 год. Всего же существует по меньшей мере 11 переводов рассказа. Один из них (С. Бельский, 1909) представляет собой вольный пересказ. Только в одном переводе, Норы Галь (1976), представлена начальная версия рассказа, остальные переводчики брали за основу окончательную, сокращённую редакцию, однако многие заимствовали элементы (эпиграф и пр.) и из «Жизни в смерти». Рассказ переводили К. Бальмонт, М. Энгельгардт, В. Рогов. Также существуют ещё несколько ранних анонимных переводов.
|
||||||||||||||||||||||||||
эдгар по овальный портрет
Эдгар Аллан По был самым первым профессиональным американским автором. До него никто из писателей не пытался жить своим ремеслом. Он бесконечно правил и переписывал свои тексты, поэтому каждое слово в рассказах По - как минимум результат третьей или четвертой правки. Он знал цену искусства очень хорошо. Конечно, если читать не в оригинале, вы потеряете много удовольствия от прочтения рассказа «Овальный портрет». Краткое содержание его позволит заметить, что произведение строится по необычной для того времени схеме «рассказ в рассказе».
Рассказчик, будучи раненым, оказывается в оставленном людьми шато. Тот, от чьего имени ведется повествование, не может считаться вполне достоверным источником, так как ему плохо, его мучает жар, а действительность представляется немного искаженной. В доме много украшений и картин. Рассказчик находит тетрадь, в которой описана история создания многих картин. Внезапно он обращает внимание на портрет прекрасной девушки-женщины, которая на мгновение кажется ему абсолютно живой, а не нарисованной. Краткое содержание рассказа «Овальный портрет», которое вы читаете, позволит и вам проникнуть в тайну портрета.
Кто же такая эта девушка? Об этом повествователь узнает из тетради. Нарисованная на холсте была редкостной красоты девушкой, отличавшейся огромной жизнерадостностью и энергией. Она по любви вышла замуж за художника, который и создал изображающий ее овальный портрет. Краткое содержание не позволяет подробно описать особенности того, как впечатляюще выглядело создание художника. За него творец заплатил огромную цену. Но об этом чуть дальше.
Художник не просто гений, он усердный гений, посвящающий долгие часы своему ремеслу. Он любит его не меньше своей молодой супруги. Но со временем у той появляется отвращение к работе художника и его инструментам, потому что женщине приходится соперничать за любовь мужа с его кистью и красками. Хотя вообще-то ей негативные чувства не свойственны - она от природы добра и весела.
Что еще описывается в рассказе «Овальный портрет»? Краткое содержание включает и описание истории создания портрета. В один вовсе не прекрасный день муж хочет, чтобы жена стала ему позировать для создания эффектной картины. Идея ей не нравится. Но она послушна и любит своего супруга, а потому соглашается проводить долгие часы в темной башне, где он решил ее нарисовать. К слову, именно в этой башне и ночует раненый рассказчик основного рассказа, читающий историю создания портрета.
Когда он почти закончен, художник с женой запирается в башне и пытается достойно завершить его. Он настолько одержим своей страстью к рисованию, что не замечает, что жена выглядит все хуже и хуже. Портрет становится ярким и полным жизни, супруга же бледнеет и слабеет. Он завершает свою работу и восклицает «Да это же сама жизнь». И внезапно понимает, что жена умерла, когда он сделал последнее движение кистью.
Так заканчивается творение По «Овальный портрет». Краткое содержание не может передать всех особенностей языка и деталей, поэтому вам стоит прочитать его полностью, тем более, что рассказ не велик по размеру. Для этого произведения свойственен частый для По мотив - разрушение любимого человека. Рассказ «Овальный портрет» повествует о предательстве жизни и любви во имя искусства.
