Родился Леонид Николаевич 9 апреля 1888 года в семье писца в села Преображенское, ныне Тамбовской области. Учился в Тамбовской гимназии, увлекался русской литературой и рисованием. В период I русской революции он включился в революционную деятельность. В 1905 году был арестован. Освобожден по амнистии, но остался под полицейским надзором. «В 1906 году, — писал Л. Н. Завадовский в краткой автобиографии, — опять арестован и после двухлетнего следствия осужден на 5 лет и 4 месяца на каторжные работы. В 1913 году этапом вывезен в Восточную Сибирь. На реке Лене, как поселенец, был батраком на мельнице, косцом у крестьян, кузнецом, плотником, огородником, охотником, рисовал картины, делал кошевки — легкие санки. По возвращении из ссылки Губпродкомом командирован в г. Усмань Тамбовской губернии, где живу до сего дня. Из Губпродкома перешел в школьные работники по ИЗО (работал учителем рисования в средней школе № 2)».
Л. Н. Завадовский был делегатом I Съезда советских писателей от Воронежской организации. В начале 30-х годов он активно участвует в литературной жизни Воронежа, несколько лет является членом редколлегии местного журнала «Подъем».
Крупным произведением является роман «Золото». Как в этом произведении, так и во многих других художественные образы не вымышлены, а взяты писателем из реальной жизни, поэтому запечатлены им ярко и талантливо. Написанное Л. Н. Завадовским — большой вклад в российскую литературу, писатель предстает перед нами как мастер художественного слова.
Л. Н. Завадовский, живя в Усмани, отражал родной край в своих произведениях. Возьмем повесть «В зеленых кварталах». Лаконично, тонко и лирично передана прелесть Песковатского лесного массива. Тут и могучие тенистые дубы, и дрожащие от легкого ветерка осины, и высокие зеленые пахучие сосны... Издали, со стороны города, писал автор, «лес голубел заманчивой туманной стеной, словно за раскаленными полянами колыхалось синее море... Зеленые сосны дремали в тени, лес убегал вправо и влево, словно отрезанный по линейке». И еще: «Тенистые дубы скрывали знойное небо, в черных тенях, зажженная пробившимися лучами, горела зеленым огнем листва». Невольно приходит на ум Дальняя Песковатка (там когда-то Завадовский рисовал этюды) при чтении следующего места повести: «Сначала сгоряча цельным лесом, потом по едва заметной тропинке, Леня вышел на небольшую полянку. Совсем близко слышалось кудахтанье кур и пение петуха. Пролез через гущу и очутился возле плетня. Это была лесная деревенька в несколько дворов».
Характерным моментом повести, подтверждающим описание усманских мест, служит детальная зарисовка писателем дома лесничего, стоявшего неподалеку от ручья на большой поляне в песковатской дубраве. «Приветливо выбежал на дорогу белый решетчатый палисадник, из-за зеленых сочных куп сверкнули окна двухэтажного дома.
С фасада дом лесничего был украшен стройными елями по обе стороны широкой террасы, вверху, словно на ветвях, висел узорчатый балкон...» Дом этот не сохранился, но у некоторых усманцев имеются его фотографии.
Героиня повести Марфа, бывшая деревенская женщина, вступила в партию, работала на махорочной фабрике. При встрече с Алексеем в городе она с гордостью говорит: «Фабриченская теперь, на фабрике, аль не чуешь — табаком от одежды воняет».
Возьмем рассказ «Соседи». В нем автор повествует о налете мамонтовцев на Усмань осенью 1919 года. Факт такой действительно имел место. По мелким штрихам мы узнаем Усмань — «уездный русский городок» с его громадной площадью, многочисленными складами, пожарной каланчой и тюрьмой при въезде в город с северной стороны. Завадовский одну из улиц так и называет — Советской (это название она сохранила и в настоящее время). Перед читателем встает картина разгрома налетчиками лавок, магазинов, учреждений, на фоне которой разворачивается сюжет рассказа, повествующего о спасении одной еврейской семьи соседом садовником Савелием Трифоновичем.
Как известно, мамонтовцы пробыли в Усмани недолго, потом направились в сторону Воронежа. Вот как описывает этот момент Завадовский: «С высокого берега от моста видно было, как по зеленым лугам и золотым полям, блестя стальной чешуей, уползала извилистая змея, поднимая раздувшимся брюхом желтую пыль. Голова уже присосалась к синему лесу, и раздвоенный гремучий хвост волочился еще в городе». В строчках мы узнаем Девицкий мост, дорогу на село Новоуглянку, ну а «синий лес» — это тот, что выступом своим выходит к селу Девица.
Рассказ «Никитино счастье». Герой рассказа — «самый обыкновенный мужик-середняк». За два года I Мировой и Гражданской войн прожил и лошадь, и корову, и овец. Жил впроголодь. Но случайно у встречного мужика купил за 5 пудов ржи больную лошадь, выходил ее и стал лучше жить. Но нашелся хозяин лошади и потребовал ее вернуть. Так что недолгим было Никитино счастье.
То, что описано в рассказе, реально. Дело было в Новоуглянке. Автор сохранил подлинное имя крестьянина, с которым приключилась беда. Жена писателя Варвара Сергеевна Завадовская лично знала этого Никиту, который, по ее рассказам, был высокого роста, темно-русый, жил на окраине села. Правдив в рассказе и эпизод с приемным сыном Никиты — Митькой, прототип которого работал печником и погиб в годы Великой Отечественной войны.
Рассказ «Сказка». В ткань этого произведения Завадовский искусно вплел один из вариантов бытующих в наших краях старых легенд о разбойнике Кудеяре. Престарелый крестьянин Листрат говорит: «Он разбойник агромадный был, Кудеяр. Тут на Лебяжьем он хоронился от государственных людей. Окромя негде было прислонить голову. Сад выходил, вырастил этот самый. Оградой огородил крепкой. Чугунные ворота поставил. Который человек добрый запутляется в трущобе и на остров выйдет — ничего, гуляй на здоровье... А который человек не с добром зашел — сад себя не оказывает. Водой заливается: озеро и озеро, боле ничего. Утки дикие. Гуси-лебеди плавают, щекочут в траве, в тинке, пташки разные обнаковенно прыгают по кустам. Трущоба, значит, агромадная. Известно, у него и беглые, которые спасались, и всякие обиженные люди. Разбойник, а праведный человек.
Золото по сей день лежит на дне нетронутое».
Как известно, Завадовский любил охотиться. Возможно, бродя с ружьем по Усманскому лесу, он бывал на сохранившемся до сих пор знаменитом Беляевском городище, с которым связана легенда о Кудеяре. А может быть, услышал рассказ о разбойнике из уст какого-нибудь жителя Студенок.
Рассказ «День жизни» в какой-то мере автобиографичен. Ведь в нем Завадовский описал своего четырехлетнего сынишку Димку, с его детским забавным лепетом, даже не меняя имени.
Оценивая в целом произведения Завадовского, в которых он отразил Усманский край, можно сказать, что они позволяют нам лучше узнать и полюбить прекрасную природу родных мест, узнать о событиях, которые здесь происходили. В этом заключается значение литературного творчества нашего знатного земляка для усманцев.
Вернемся еще раз к дому Завадовского. Из калитки дорожка ведет в большой двор. В глубине усадьбы — плодовый сад. В 20-х годах сюда в гости приезжали московские и воронежские собратья по перу, в том числе Алексей Силыч Новиков-Прибой, Николай Алексеевич Задонский и другие. За чайным столом, радушно накрытым гостеприимной хозяйкой Варварой Сергеевной, шли жаркие споры. До поздней ночи писатели говорили о встречах в Москве, об охоте в лесу и на другие темы.
В мае 1972 года у этого памятного для усманцев дома собрались учащиеся городских школ, учителя, горожане по случаю открытия мемориальной доски. Учитель истории средней школы № 2 краевед Дмитрий Комяков, глубоко изучивший жизнь и творчество писателя, сказал: «Наш земляк Леонид Николаевич Завадовский был широко известным писателем. Литературное наследие его невелико: роман, несколько повестей и десятка два рассказов. Они зовут к утверждению разумного и прекрасного в человеке. Писателя Леонида Николаевича Завадовского знали, знают и любят миллионы читателей нашей страны. Его роман «Золото» выдержал пять изданий. Острота конфликта, тонкий психологический анализ душевного состояния героев — характерные черты писательской манеры Завадовского («Новая жизнь», 19 мая 1972 г.)
На митинге также выступал бывший главный редактор газеты «Новая жизнь» Николай Андреев. Он рассказал собравшимся о близкой дружбе и встречах с Завадовским, отметил также, что творчество писателя-земляка высоко ценил лауреат Государственной премии А. С. Новиков-Прибой. Однажды в письме к писателю-библиографу Н. А. Рубакину Новиков-Прибой так написал о Завадовском: «Ему есть о чем рассказать. Насколько я знаю его, он, как писатель, года через два-три вырастет в крупную величину». Анализируя литературную деятельность Л. Н. Завадовского, можно смело утверждать, что слова Новикова-Прибоя полностью оправдались.
Жизнь Л. Н. Завадовского закончилась трагически. Он был оклеветан, осужден и в 1938 году расстрелян. В 1958 году посмертно реабилитирован.
В Усманском краеведческом музее Леониду Николаевичу посвящен целый зал.
Тарлыкова Ирина, учащаяся 9-в класса
страницы жизни Л.Н.ЗАВАДОВСКОГО
Чтобы пользоваться предварительным просмотром презентаций создайте себе аккаунт (учетную запись) Google и войдите в него: https://accounts.google.com
Завадовский Леонид Николаевич
Родился Леонид Николаевич 9 апреля 1888 года в семье писца в села Преображенское, ныне Тамбовской области. Учился в Тамбовской гимназии, увлекался русской литературой и рисованием.
Произведения автора В тайге: рассказ / рис. А. Кравченко. – М. ; Л. : Гос. изд., 1926. – 84 с. – (Новая дет. б-ка: сред. и старший возраст). Вражда: рассказы. – М. : Новая Москва, 1926. – 152 с. – (Лит.-худ. б-ка «Недра»). – Переизд. : М. : Недра, 1928. – 155 с. ; М. ; Л. : Земля и фабрика, 1929. – 219 с. Друзья: рассказы о животных / Л. Завадовский, М. Потемкина, М. Морозова; рис. П. Бучкина. – М. ; Л. : Гос. изд., 1926. – 154 с. – (Новая дет. б-ка: младший и средний возраст). Корень: рассказ. – М. : Недра, 1925. – 31 с. – (Массовая худ. лит.). Полова: рассказ. – М. : Новая Москва, 1926. – 63 с. – (Массовая б-ка «Недра»). – (Переизд.: М. ; Л. : Земля и фабрика, 1930. – 80 с. : ил. – (Массовая б-ка ЗИФа). Полова: [рассказы]. – М. ; Л. : Земля и фабрика, 1929. – 250 с. Никитино счастье: рассказ. – М. : Новая Москва, 1927. – 45 с. – (Массовая б-ка «Недра»). Песнь седого волка: рассказы. – М. : Недра, 1927. – 176 с. Волки: рассказ / рис. Д. Горлова. – М. ; Л. : Гос. изд-во,1 928. – 44 с. : ил. – (Для детей среднего и старшего возраста). Соседи: [рассказ]. – [Воронеж] : изд. и тип. кн. изд-ва «Коммуна», 1934. – 61 с. Лунная тропа: рассказы. – [Воронеж] : Воронеж. обл. кн. изд-во, 1935. – 137 с. Золото: роман. – [Воронеж] : Воронеж. обл. кн. изд-во, 1935. – 326 с. Избранные рассказы. – [М.] : Моск. т-во писателей, Б. г. – 310 с. Таежники: рассказы. – [М.] : Моск. т-во писателей, Б. г. – 281 с. Песнь седого волка: рассказы / [вступ. ст. А. Саранцева]. – Воронеж: Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 1968. – 229 с. Повести / под ред. Э. Меньшиковой. – Усмань, 2006. – 252 с. – (Зов малой родины).
Крупным произведением является роман «Золото». Как в этом произведении, так и во многих других художественные образы не вымышлены, а взяты писателем из реальной жизни, поэтому запечатлены им ярко и талантливо. Написанное Л. Н. Завадовским - большой вклад в российскую литературу, писатель предстает перед нами как мастер художественного слова.
Л. Н. Завадовский, живя в Усмани, отражал родной край в своих произведениях. Возьмем повесть «В зеленых кварталах». Характерным моментом повести, подтверждающим описание усманских мест, служит детальная зарисовка писателем дома лесничего, стоявшего неподалеку от ручья на большой поляне в песковатской дубраве. Дом этот не сохранился, но у некоторых усманцев имеются его фотографии. Возьмем рассказ «Соседи». В нем автор повествует о налете мамонтовцев на Усмань осенью 1919 года. Рассказ «Никитино счастье» . Герой рассказа- «самый обыкновенный мужик-середняк». Рассказ основан на реальных событиях.
Как известно, Завадовский любил охотиться.Возможно, бродя с ружьем по Усманскому лесу, он бывал на сохранившемся до сих пор знаменитом Беляевском городище, с которым связана легенда о Кудеяре. А может быть, услышал рассказ о разбойнике из уст какого-нибудь жителя Студенок.
Оценивая в целом произведения Завадовского, в которых он отразил усманский край,можно сказать, что они позволяет нам лучше узнать и полюбить прекрасную природу родных мест, узнать о событиях, которые здесь происходили.В этом заключается значение литературного творчества нашего знатного земляка для усманцев.
Он был оклеветан, осужден и в 1938 году расстрелян. В 1958 году посмертно реабилитирован.
Завадовский Леонид Николаевич (1888-1938) – прозаик. Участвовал в революционных событиях 1905 г., арестован, провел два года в тюрьме и 5 лет на каторге. С 1913 г. жил на поселении, в 1917 г. вернулся в Тамбов. Печататься начал с 1928 г. Член Общества политкаторжан. Делегат Первого Всесоюзного съезда советских писателей. Арестован в 1938 г и расстрелян. Реабелитирован в 1958 г. Литературное наследие писателя невелико: роман, несколько повестей и 2 десятка рассказов. Но его до сих пор любят и помнят благодарные читатели нашей страны. Острота конфликта, тонкий психологический анализ душевного состояния героев - характерные черты писательской манеры Завадовского.
Роман "Золото" издавался пять раз и пользовался неизменным успехом. В нем, как и в других произведениях автора, художественные образы не вымышлены, а взяты из реальной жизни, поэтому их переживания и чувства кажутся близкими и понятными. Действие приключенческого романа происходит на золотых приисках Сибири в 20-е годы.
|
|||||||
| ||||||||
Прозаик Л. Н. Завадовский родился 9 апреля 1888 года в с. Спасское (по другим данным в с. Преображенское) Тамбовской губернии в многодетной семье безземельного крестьянина. Детство его прошло в Тамбове, где отец получил место конторщика в товарной конторе Рязано-Уральской железной дороги. После окончания 2-ой приходской школы в 1898 году он поступил в Тамбовскую мужскую гимназию.
Л. Н. Завадовский был участником революционных событий 1905-1906 годов, несколько раз был арестован, сидел в тюрьмах Тамбова и Москвы, с 1913 года отбывал ссылку в Восточной Сибири.
После Октябрьской революции он вернулся в Тамбов и в 1918 году был направлен на работу в продовольственные органы г. Усмани. В усманском продкоме Леонид Николаевич работал недолго: вскоре он начал выполнять работы по раскраске помещений, в том числе городского театра.
В 1920 году, сдав экстерном экзамены в Воронежском художественном училище, Леонид Николаевич стал работать учителем рисования в усманской средней школе № 2.
В эти же годы он начал свою литературную деятельность.
Первый его рассказ «Бурун» был опубликован в 1923 году. Первым оценил талант дебютанта писатель А. С. Новиков-Прибой. В Москве один за другим начинают выходить книги Л. Н. Завадовского: «Полова», «Вражда», «Песнь седого волка», «Железный круг», «Таежники», «Лунная тропа». Произведения Леонида Николаевича печатались в журналах «Красная новь», «30 дней», «Новый мир» и других. В 1933-1935 годах он был членом редколлегии воронежского журнала «Подъем». В 1933 году в «Подъеме» публиковался его роман «Золото», который потом переиздавался пять раз в Воронеже, Липецке и Москве.
В 1934 году Л. Н. Завадовского приняли в члены Союза писателей СССР. Писательский билет ему подписал и вручил Максим Горький. Леонид Николаевич был делегатом I Всероссийского съезда советских писателей от Воронежской организации.
Во многих своих произведениях писатель отразил Усманский край. В повести «В зеленых кварталах» он описал Песковатский лес, старую Песковатку, в рассказе «Соседи» - налет мамонтовцев на Усмань осенью 1919 года. Герой рассказа «Никитино счастье» - «самый обыкновенный мужик-середняк» с. Новоуглянки. В рассказе «Сказка» представлен один из вариантов, бытующих в наших краях старых легенд о разбойнике Кудеяре. Рассказ «День жизни» в какой-то мере автобиографичен, так как в нём Л. Н. Завадовский описал своего четырехлетнего сынишку Димку.
В Усмань к писателю приезжали его друзья - известные писатели: А. Новиков-Прибой, П. Ширяев, П. Низовой, А. Перегудов, П. Парфенов. Гостил у Леонида Николаевича и А. Воронский (отстраненный от редакторства в журнале «Красная новь» и высланный по политическим мотивам из Москвы, он жил тогда в Липецке).
2 февраля 1938 года Л. Н. Завадовского арестовали. Обвинение - ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР (контрреволюционная агитация).
Накануне ареста он говорил своей жене: «Моя жизнь, милая Варюша, в сущности, вмещается в три слова: детство, каторга и Усмань. 16 лет детства, 13 лет каторги и ссылки и 20 лет Усмани. Любимой Усмани. 20 лет любви к ней, к тебе, к жизни, к верным друзьям и, главное, к родной русской литературе. А что дальше? Тревога. Впереди какая-то пустота. Обидно. Грустно. И скверно на душе».
В анкете арестованного в графе «место службы и должность или род занятий» следователь записал: «нигде не работает, пишет книги на дому». В процессе следствия писатель был допрошен всего два раза (3 и 5 февраля) и на допросах показал, что в 1905-1906 годах трижды арестовывался царским правительством, по решению Саратовской судебной палаты от 18 сентября 1908 года получил 5 лет и 4 месяца каторжных работ. О своей политической деятельности Л. Н. Завадовский пояснил, что с 1905 по 1906 годы состоял в РСДРП, а в июне 1906 года вступил в партию правых эсеров, в которой находился по 1909 год, а затем, будучи в тюрьме, выбыл из неё в связи с разоблачением предательской деятельности члена ЦК партии Азефа, с тех пор ни в каких политических партиях не состоял. В проведении антисоветской агитации Леонид Николаевич виновным себя не признал.
Постановлением тройки УНКВД по Воронежской области от 9 февраля 1938 года Л. Н. Завадовский был приговорен к расстрелу и 21 февраля 1938 года расстрелян в с. Дубовка недалеко от Воронежа.
В 1972 году в Усмани на доме по улице Радищева, где жил Л. Н. Завадовский с 1918 по 1938 год, установлена мемориальная доска.
История Воронежской писательской организации ведет отсчет с тысяча девятьсот тридцать четвертого года и таит в себе много забытых дел, которые, как лакмусовая бумажка, высвечивают ее прошлое. Одним из первых дел было дело писателя из Усмани Леонида Завадовского, при царе эсера, трижды сидельца, попавшего в этот уголок черноземного края после февральской революции и своего освобождения из ссылки в Сибири.
21 февраля 1938 года двое воронежских писателей Максим Подобедов и Михаил Булавин играли на даче в лесном пригороде Воронежа Дубовке в шахматы. Они - горьковцы: Максим Подобедов встречался с Горьким в Курске, а Михаилу Булавину Горький правил его первый рассказ, теперь достигли зенита воронежской писательской власти. Уже полтора года были членами правления, сумели получить шикарные квартиры в центре Воронежа с огромными залами, которые по замыслу предоставившего их тогдашнего партийного секретаря Центрально-Черноземной области Варейкиса предназначались для встреч с читателями. Но что-то до таких встреч у Подобедова и Булавина не доходило. Комнаты квартир обставили купленной за счет писательской организации мебелью. Им даже сняли дачи в Дубовке, чтобы как можно лучше обустроить их писательский труд, но они вместо карпения над рукописями предпочитали двигать шахматные фигурки.
Приезжала жена Завадовского… Леонида взяли, - говорил краснощекий крепыш Подобедов,переставляя пешку.
А, эта училка… Ну и что, скольких уже похватали, - отвечал такой же цветущий красавец Булавин, выдвигая пешку навстречу. - Зато теперь нам больше достанется. Гы-гы…
Помнишь этого зазнайку Стефена…
Еще бы… Не надо было ему учиться в Римском университете, в Сорбонне, дипломатом мотаться…
Ага, - засмеялся Подобедов. - Сидел бы и не высовывался и цел был! Мы вот нигде не учились, никуда не совались и нас никто не хватает…
Как это не учились?! Я сценарные курсы закончил…
Нашел чем хвастаться! Разве это Сорбонна?
День катил к вечеру, за окном пуржило, пороша стучала в стекла, а два «горьковца» продолжали за беседой игру.
Сначала Стефена… Потом директора пединститута Стойчева…
Дошла очередь и до самого Варейкиса!
Вовремя дал нам квартиры!
Ага, главное успеть! - потер руки Подобедов. - Нонешние вряд ли бы на такое расщедрились. Тот верил в идею и давал нам, бойцам идеологического фронта.
А как этих редакторишек газет разделали! «Коммуны», «Молодого коммунара»…
Так им и надо: чтоб не печатали про нас гадости… А то вздумали: «Воронежская писательская контора», «Еще одна писательская канцелярия»… Мы не контора… И не канцелярия… Мы Союз писателей!
Шах!
Как ты подкрался…
А я - как Ежов, хвать и - к стенке!
А я тебе вот так…
Мат!
Ну, даешь, - Подобедов раздраженно смахнул фигуры с доски. - Давай еще партию!
Когда Подобедов и Булавин утомились от игры, то вышли на огромную веранду, за стеклами которой метель уже улеглась и над пушистой чернью леса повисла луна.
Смотри! Такое еще не видел, чтобы луна лежала… Ладно, так что там жена Завадовского? - спросил Булавин.
Говорит: чека приехали утром. Все перевернули и увезли мужа. С ним забрали рукописи, печатную машинку… Она теперь все пороги обивает, но ей никто ничто толком не скажет о муже, - проговорил Подобедов.
Значит, теперь придет и ко мне…
Да, ты ж теперь у нас рукойводитель - уполномоченный писательской организации.
Как в чека! И что же я ей скажу?
А так и скажи: ваш супруг эсером был? Был. Она, конечно, скажет, что он давно завязал с эсерами. Но ведь было! Выходит, не родился большевиком, как мы с тобой.
Не родился…
И скажи, что давно за ним душок чувствовался. Что это он все: голод в деревне. Но ведь не это главное! Он тем самым порочил власть. Ну что тебя учить.
А ты это ей сказал?
А зачем?
Из-за леса послышались выстрелы.
Надо же, на ночь глядя вздумали охотиться, - проговорил Булавин.
Да там же стрельбище НКВД…
Тренируются ребятки…
Хлопки слышались с частой периодичностью.
- … Пять…. Семнадцать… Двадцать три… - считал, а потом сбился со счету Булавин. - А ты знаешь, ведь Завадовскому через месяц пятьдесят. А я ломал голову, что ему дарить. Ружье? Чтоб на зайца и лису ходил. А теперь, может, ружье и не понадобится. Гы-гы. Баба с возу, кобыле легче…
С того дня Булавин старался избежать встречи с женой Завадовского, реже бывал в писательской организации, которая переехала в новый дом на проспекте Революции, своих близких предупредил, чтобы его не звали по вызову женщин, но все-таки попался ей на улице.
Михаил Яковлевич! - окликнули его.
Булавин хотел прибавить шаг, но, поняв глупость такого поведения, обернулся:
Что вам надо?
Михаил Яковлевич… Лени уже три недели нет дома… - из высокого воротника шубы на негосмотрела пытливые глазки маленькой женщины. - Я сбилась с ног… Мои приезды в Воронеж ни к чему не приводят….
А я при чем? - посмотрел сверху на чужую жену.
Как?! Вы же знаете, что Леня писатель… Вы же всегда говорили: Леонид Завадовский стоит уистоков писательской организации! Наш…
Но я говорил, что он перевалец… Не перековался…
Что вы! Да, он трижды сидел… В отличие от…
Вы хотите сказать, что я не сидел?
Я ничего не хочу сказать… Помогите мне найти Леню, Михаил Яковлевич…
Вы жена! И вам скажут больше!
Я даже не могу узнать, где он? Увезли его из Усмани или нет….
Вот ты, - неожиданно перешел на «ты», - и сама ответила на свой вопрос. Его, возможно, и неувезли из Усмани. Надо оттуда начинать, откуда веревочка…
Я к нашему Юзефу Фишу ходила.
А кто такой Фиш? Рыба Юзеф, - поиграл словами.
Уполномоченный Усманского райотдела НКВД.
Булавин побледнел, потом замахал руками:
Я, я ничего не говорил… Вы со мной не разговаривали… - снова перешел на «вы», - Я…Фиш… Не рыба… Вы слышите, Варвара Сергеевна… Не рыба…
И не обращая внимания на прохожих, прямо через сугроб припустил прочь.
Бедная Варвара Сергеевна. Она не знала, что ее мужа в день ареста 2 февраля Юзеф Фиш отправил в Воронеж, что уже на следующий день чекисты допросили возчика, с которым Завадовский ездил на охоту. И тот сказал, что «писатель Завадовский вел нехорошие разговоры». А кто мог вести в то время хорошие разговоры, когда по стране гуляла ежовская метла. Допросили школьного учителя, который бывал в гостях у Завадовских, и тот, мол, слышал о недовольстве властью писателя, что он сетовал на то, что эсеры не смогли довести свое дело до конца. Дал показания и счетовод райфинотдела: «Завадовский говорил, что мужик взбунтуется от такой жизни».
4 февраля на очной ставке с Завадовским извозчик подтвердил свои показания, и чекисты попытались выжать из Завадовского признание, что он на самом деле против Советской власти. Но безуспешно, и 6 февраля Леонид Завадовский увидел обвинение: что он более десяти лет занимается контрреволюционной деятельностью, распространяет слухи о войне, о гибели Советской власти, клевещет на жизнь крестьянства….
Всего этого Варвара Сергеевна не знала и безуспешно ходила по инстанциям. И, быть может, не раз обгонял ее на санях информатор-возчик, в школе чуть не сбивал коллега-учитель, перебегал перед ней улицу на другую сторону счетовод.
23 марта 1938 года воронежских писателей собрали. Чуть более десяти человек расселись по стульям вдоль стены. В комнату вместе с Булавиным вошел сотрудник НКВД в узнаваемой за сто метров форме: шинели с малиновыми петлицами и фиолетовой фуражке. Он снял фуражку, расстегнул шинель, откуда выглянуло широкое галифе с блестящими сапогами, сел за стол президиума. Рядом с ним пристроился сбросивший пальто Булавин.
Он оглядел комнату:
Посторонних в зале нет… Итак, сегодня мы должны рассмотреть важный вопрос, - проглотилслюну в горле. - За преступные действия арестован враг народа Леонид Завадовский, - поглядел на каменное лицо чекиста. - Его преступные действия доказаны материалами дела, - снова посмотрел на чекиста, на лице которого не вздрогнул ни один мускул. - Мы обязаны исключить его из Союза писателей…. Правильно я говорю? - опять посмотрел на чекиста.
Но тот не ответил, лишь молча смотрел на членов Союза, словно выбирал, кто будет следующей жертвой.
У Подобедова возник вопрос: «А чем именно доказана вина Завадовского?» Об этом никто не говорил. И задать такой вопрос было естественным желанием не только Подобедова.
Кто-то хотел спросить: «А где сейчас Завадавский? И можно ли услышать его самого?»
Кто-то: «А к чему такая спешка, что рассмотреть вопрос следует именно сегодня?»
Тем более что на слуху были некоторые собрания комсомольцев, когда молодежь не поверила сотрудникам НКВД, что их товарищ враг народа, что материалами следствия доказаны его преступные действия и не исключала из комсомола. Но тем-то и отличались «особи» из писательской организации от комсомольской ячейки, что в ячейке всех соединяла дружба, а писательскую организацию раздирало от зависти. Успехи Леонида Завадовского глубоко задевали других. Особо раздражало то, что их коллега попал в число самых известных советских писателей, и в московских журналах среди портретов Горького, Шолохова, Фадеева, Леонова, Эренбурга, Новикова-Прибоя нет-нет да и появлялся портрет писателя из Усмани. Одно это наглухо затыкало рот каждого присутствующего на собрании. А если к этому добавить взгляд удава - сотрудника НКВД - все молчали, как в гробу.
Все согласны? - спросил Булавин, даже не прося поднять руки.
Все, - пронеслось тихо-тихо…
Сотрудник НКВД резко встал, сказал Булавину:
Нам выписку принесете….
И ушел, оставив собравшихся в немом состоянии.
Только тут посыпались к Булавину вопросы:
А чем доказана вина?
А где Завадовский?
Ты его видел?
А почему не пригласил?
На что Булавин отмалчивался, словно набрал в рот воды.
Чувствуя, о чем идет речь на собрании, караулила писателей на улице Варвара Сергеевна. Ей пришлось подождать, пока из дверей не вынырнула шинель щеголя в лакированных сапогах, пока писатели обсудили другие вопросы о перепечатке рассказа Булавина, о премировании художника, который впоследствии написал книги о Кольцове и Никитине.
Она останавливала каждого.
Максим Михайлович! Что с моим мужем? - хватала за рукав Подобедова.
Михаил Яковлевич! Что с Леней….
Подобедов с Булавиным отмахивались. Они спешили в Дубовку сыграть очередную партию в шахматы. Для них двигать фигуры по доске было куда важнее и безопаснее, чем вступиться за бывшего коллегу.
Все, кто еще недавно лип к ее мужу, ища в нем участие, сторонились ее. Они разворачивались, не доходя несколько шагов, старались ее обойти стороной, даже убежать, лишь бы только не заговорить с Варварой Сергеевной.
Так и не узнав даже об исключении ее мужа из Союза писателей - ей не сказали об этом ни Подобедов, ни Булавин, ни художник, она вернулась в Усмань.
Ну что, писаки от Леонида отвернулись, - встретил ее на перроне Юзеф Фиш.
Он только что отправил в Воронеж очередную партию арестантов.
А почему вы так?
А чтоб вы знали, что за контора, в которой оказался ваш супруг…
А что они могли? - стала невольно защищать коллег мужа учительница.
Как что?! Ведь могли встать за него стеной…
Это могли, - хотела добавить «эсеры», но не досказала Варвара Сергеевна.
Подобедов и Булавин не нарушали своего привычного распорядка, не взирая ни на зиму, ни на весну, ни на лето. Они играли в шахматы глубоко затемно и порой заканчивали игру под звуки выстрелов из леса. Теперь, когда они еще двигали фигурами, уже звучали хлопки.
Снова стреляют… Слушай, а я еду в Ялту. Путевочка пришла, - Булавин подначивалПодобедова.
А я в Гурзуф…
Они достали путевки в санатории в Крыму, где до революции отдыхала дворянская знать, атеперь советские писатели катались, как сыр в масле. А в обмен за такое райское житие-бытие они платили щенячьей преданностью властям. Сначала хвалили Ежова, славили этого Николая Ивановича, потом хвалили Берию - Лаврентий Павлович был их кумиром, пока жил Сталин - его, вождя всех народов, потом Хрущева, клеймя уже и Ежова и Берию и Сталина вместе взятых. Так катилась их полная благ сладкая жизнь.
А уже в старости в 1969 году на собрании писателей Подобедов разразился слезами:
Нельзя не вспомнить имена тех, кто стоял у колыбели нашего Союза писателей. Это Стефен -умница, выпускник Сорбонны, дипломат. Стойчев - ректора пединститута… И среди них конечно Леонид Завадовский… И сейчас я гляжу в зал и испытываю гордость за то, что в тридцатых годах я состоял в одном Союзе писателей вместе со Стефеном, Стойчевым, Леонидом Завадовским…
В переполненном писателями зале поддакивал своему «подельнику» постаревший и спивающийся Булавин.
Жаль, что на это собрание не попала Варвара Сергеевна, ее не пригласили. Она бы расставила все точки.
Это она в 1939 году писала жалобы на имя генпрокурора и просила сообщить о судьбе мужа. Умоляла позволить обменяться с ним хоть весточкой - верила в то, что он жив.
Это она в 1957 году получила справку о том, что ее муж осужден Тройкой НКВД и умер в 1941 году от «туберкулеза легких».
Это она в том же 1957 добилась пересмотра дела мужа: передопросили бывшего извозчика, который теперь сознался, что ему поручили следить за писателем; бывшего учителя, он понес, что не подписывал никакие протоколы; бывшего счетовода - он по старости вообще ничего не вспомнил. Потащили Подобедова с Булавинымым, но они прикинулись вообще ничего не знающими, мол, тогда все делалось в тайне.
Это она через всю жизнь пронесла память о муже, и все, связанное с его именем, что удалось сохранить, передала Усманскому краеведческому музею.
Но ни она, ни Подобедов, ни Булавин до конца своих дней не узнали, что в ночь 21 февраля 1938 года, когда «горьковцы» играли в шахматы на даче, в лесу в Дубовке расстреляли «врагов народа», и в их числе Леонида Завадовского.
Как уходил из жизни Завадовский? Вымаливал ли пощаду у чекистов, как это сделали бы, окажись на его месте, Подобедов и Булавин? В том, что Подобедов и Булавин ползали бы у «малиновых петлиц» в ногах, нет сомнения. Ползали бы, да еще как. Ямы бы для других зубами в мерзлой земле рыли, лишь бы спасти свои шкуры. А вот Леонид Завадовский, чье сердце всегда билось о судьбе крестьянина, не пополз…
Теперь в Дубовке в могиле под номером девятнадцать покоятся останки сорока человек, среди которых и Леонид Завадовский. Почему Завадовский? Потому что именно в ней нашли зубную щетку с выцарапанной на ручке надписью «А.Замятин» и останки пяти женщин. По поднятым расстрельным актам «А.Замятин» и пятеро женских останков значились в акте, где и Леонид Завадовский.
Катит колесо времени…
Шумит ветер, гуляя среди вытянувшихся по стойке смирно сосен на песчаном бугру, поднимается и опускается луна, освещая табличку на стволе с фотографией Леонида Завадовского - это братская могила с картонкой, которая ждет своего мраморного обелиска. Обелиска от того же Союза писателей. И долго еще будет ждать, пока не усмирят свои распри и аппетиты Булавины, Подобедовы и их последователи Евсеенцы. И не вспомнят, что были люди куда порядочнее, плодовитее и честнее их.
