Введение
Пору́чик Киже́ - персонаж исторического анекдота времён царствования императора Павла I, а также повести Юрия Тынянова «Подпоручик Киже» - несуществующий офицер, появившийся в документах из-за ошибки писаря, но, тем не менее, несколько раз произведённый в новый чин императорским указом.
«Поручиком Киже» иногда иронично именуют ситуацию, когда мелкая, нелепая ошибка приводит к масштабным последствиям, либо несуществующий объект, мифическую фигуру, которая из-за ошибки, недоразумения или случайного совпадения была сочтена реальной.
Основанием для истории послужил следующий анекдот, действие которого происходит в Российской империи времён царствования императора Павла I:
Однажды придворный писарь, составляя со слов императора очередной указ о производстве в следующий чин офицеров, при написании первых двух слов фразы «прапорщики ж [такие-то] - в подпоручики» ошибся - написал «прапорщик Киж», в результате в тексте указа перед реальными фамилиями оказался вписан никогда не существовавший прапорщик Киж. Когда указ подали на подпись, император почему-то решил выделить первого из новопроизведённых подпоручиков и собственноручно дописал к указу «подпоручика Кижа в поручики». Поручик Киж, видимо, запомнился императору, во всяком случае, уже через несколько дней император произвёл его в штабс-капитаны. Подобным образом Киж очень быстро рос в чине и вскоре был произведён в полковники, и на этом, последнем приказе о производстве в чин император написал: «Вызвать сейчас ко мне». Кинувшись искать полковника, военное руководство его не обнаружило. Лишь изучив все документы о производстве, удалось дойти до самого первого приказа, содержащего ошибку, и понять, в чём дело. Однако сообщить императору об истинном положении дел никто не осмелился. Вместо этого подчинённые доложили, что полковник Киж скоропостижно скончался, из-за чего прибыть на аудиенцию не может. Император вздохнул и сказал: «Жаль, хороший был офицер».
2. История
Анекдот о поручике Киже приводит в своих «Рассказах о временах Павла I» Владимир Даль (автор широко известного «Толкового словаря живого великорусского языка»). «Рассказы», в том числе и данная история, записаны им со слов отца. Анекдот основан на действительно имевшем место в указанные времена порядке (точнее, полном беспорядке) повышения и понижения офицеров в чинах, когда старшие офицеры легко разжаловались в рядовые, а младшие, по какой-то причине понравившиеся императору, нередко повышались в чинах с неимоверной быстротой.
В 1927 году Юрий Тынянов выпустил повесть «Подпоручик Киже». Впоследствии она была дважды экранизирована (фильмы «Поручик Киже» (1934) и «Шаги императора» (1990)). Сюжет повести в целом соответствует вышеприведённому анекдоту, хотя повесть, разумеется, гораздо более детальна. Автор переименовал главного героя, заменив фамилию «Киж» на «французскую» «Киже́» (одновременно подредактировав фразу императора, заменив устаревшую форму «прапорщики ж» на более современную «прапорщики же»), ввёл множество побочных персонажей. В повести Киже, помимо производства в чины, был поставлен в караул, наказан за крик под императорским окном, высечен, сослан в Сибирь, прощён, дослужился до генерала, получил награды, а буквально перед кончиной ему были пожалованы императором имение и тысяча душ. В отличие от исходной истории, описывающей, по сути, лишь мелкое канцелярское недоразумение и демонстрирующей лёгкость чинопроизводства при Павле I, в повести Тынянова акцент сделан на высмеивание бюрократической системы, в которой точное следование предписанным регламентам становится важнее здравого смысла. Показаны непосредственные исполнители, которые совершают нелепые, очевидно абсурдные действия, лишь бы их нельзя было обвинить в нарушении предписаний: секут плетьми деревянного «коня», на котором нет наказываемого, конвоируют пустое место, лечат несуществующего больного и хоронят несуществующего покойника, в общем, ведут себя так, как будто Киже реально существует, при этом никто не показывает, что происходит что-то необычное.
Прочитайте рассказ “Подпоручик Киже”. Почему его относят к историческим произведениям? Чем интересен этот рассказ?
Рассказ “Подпоручик Киже” относят к историческим произведениям потому, что в нем с большой точностью воспроизведены особенности быта и нравов эпохи. При этом не только описаны конкретные предметы и обычаи, но и те ситуации, которые порождены особенностями времени. Бюрократическая неразбериха, характерная эпохе, породила даже сам анекдот, от которого идет название рассказа.
Какие последствия имели сделанные новым полковым писарем ошибки?
Ошибка полкового писаря вызвала появление в списках нового человека, что и создало комическую и даже трагическую ситуацию в воинской части.
Расскажите “биографию” подпоручика Киже. Почему стало возможным его “существование”?
“Существование” подпоручика Киже началось с описки писаря, и его “биография” с момента возникновения этой фамилии была полностью подчинена всем циркулярам и всем перемещениям, которые были неизбежны в любой воинской части той поры. Приказы “имели не смысл, не значение, а собственную жизнь и власть”. Так получилось, что подпоручик был наказан и даже прогнан сквозь строй, сослан в Сибирь, затем прощен и произведен в поручики, капитаны, полковники, генералы.
В чем трагизм судьбы Синюхаева?
Как по ошибке возник подпоручик Киже, так и Синюхаев по ошибке писаря оказался в числе умерших. Он как человек, свято веривший в приказы решил, что ему жить не должно, и умер.
Каким предстает в рассказе Павел I?
Главным организатором всего этого подчиненного циркулярам пространства был Павел I. В рассказе он – одна из главных фигур в этой странной и фантастической игре.
В рассказе “Подпоручик Киже” ирония и гротеск есть уже в его названии. Ведь этот несуществующий подпоручик возник от случайной ошибки писаря: из сочетания “подпоручики же…” возник “подпоручик Киже”. Так из насмешки над неизбежными ошибками чиновников возникла не забавная путаница, а трагическая ситуация, точно отражавшая судьбы и интересы многих людей. Ирония над несовершенством системы сочетается с гротескным изображением результатов одной единственной ошибки.
Если бы вам предложили составить киносценарий по рассказу “Подпоручик Киже”, какие бы кадры вы включили в него? Какой бы авторский текст дали?
Все могло бы зависеть от того, какой фильм предполагается создать. Если бы это был короткометражный фильм, то можно было бы дать кадры, которые рисуют ошибку писаря, и несколько эпизодов, рисующих последствия этой ошибки. Например, приказы о ссылке в Сибирь, о помиловании, затем о присвоении очередных чинов, которые бедные чиновники не знают, кому вручать и как использовать, чтобы не навлечь на себя гнев начальства.
Если предполагается более обстоятельный фильм, то в сценарий можно включить и поручика Синюхаева, который, наоборот, числился умершим, хотя был не только жив, но даже и здоров. Авторский текст сценария должен помогать понять, как удавалось чиновникам изображать существование несуществующего человека и таким образом избегать наказаний.
Тынянов Юрий
Подпоручик Киже
Юрий Тынянов
Подпоручик Киже
Император Павел дремал у открытого окна. В послеобеденный час, когда пища медленно борется с телом, были запрещены какие-либо беспокойства. Он дремал, сидя на высоком кресле, заставленный сзади и с боков стеклянною ширмою. Павлу Петровичу снился обычный послеобеденный сон.
Он сидел в Гатчине, в своем стриженом садике, и округлый купидон в углу смотрел на него, как он обедает с семьей. Потом издали пошел скрип. Он шел по ухабам, однообразно и подпрыгивая. Павел Петрович увидел вдали треуголку, конский скок, оглобли одноколки, пыль. Он спрятался под стол, так как треуголка была - фельдъегерь. За ним скакали из Петербурга.
Nous sommes perdus... [Мы погибли (франц.)] - закричал он хрипло жене из-под стола, чтобы она тоже спряталась.
Под столом не хватало воздуха, и скрип уже был там, одноколка оглоблями лезла на него.
Фельдъегерь заглянул под стол, нашел там Павла Петровича и сказал ему:
Ваше величество. Ее величество матушка ваша скончалась.
Но как только Павел Петрович стал вылезать из-под стола, фельдъегерь щелкнул его по лбу и крикнул:
Павел Петрович отмахнулся и поймал муху.
Так он сидел, выкатив серые глаза в окно Павловского дворца, задыхаясь от пищи и тоски, с жужжащей мухой в руке, и прислушивался.
Кто-то кричал под окном "караул".
В канцелярии Преображенского полка военный писарь был сослан в Сибирь, по наказании.
Новый писарь, молодой еще мальчик, сидел за столом и писал. Его рука дрожала, потому что он запоздал.
Нужно было кончить перепиской приказ по полку ровно к шести часам, для того чтобы дежурный адъютант отвез его во дворец, и так адъютант его величества, присоединив приказ к другим таким же, представил императору в девять. Опоздание было преступлением. Полковой писарь встал раньше времени, но испортил приказ и теперь делал другой список. В первом списке сделал он две ошибки: поручика Синюхаева написал умершим, так как Синюхаев шел сразу же после умершего майора Соколова, и допустил нелепое написание: вместо "Подпоручики же Стивен, Рыбин и Азанчеев назначаются" написал: "Подпоручик Киже, Стивен, Рыбин и Азанчеев назначаются". Когда он писал слово "Подпоручики", вошел офицер, и он вытянулся перед ним, остановясь на к, а потом, сев снова за приказ, напутал и написал: "Подпоручик Киже".
Он знал, что, если к шести часам приказ не поспеет, адъютант крикнет: "взять", и его возьмут. Поэтому рука его не шла, он писал все медленнее и медленнее и вдруг брызнул большую, красивую, как фонтан, кляксу на приказ.
Оставалось всего десять минут.
Откинувшись назад, писарь посмотрел на часы, как на живого человека, потом пальцами, как бы отделенными от тела и ходившими по своей воле, он стал рыться в бумагах за чистым листом, хотя здесь чистых листов вовсе не было, а они лежали в шкапу, в большом аккурате сложенные в стопку.
Но так, уже в отчаянии и только для последнего приличия перед самим собою роясь, он вторично остолбенел.
Другая, не менее важная бумага была написана тоже неправильно.
Согласно императорского приложения за N 940 о неупотреблении слов в донесениях, следовало не употреблять слова "обозреть", но осмотреть, не употреблять слова "выполнить", но исполнить, не писать "стража", но караул, и ни в коем случае не писать "отряд", но деташемент.
Для гражданских установлений было еще прибавлено, чтобы не писать "степень", но класс, и не "общество", но собрание, а вместо "гражданин" употреблять: купец или мещанин.
Но это уже было написано мелким почерком, внизу распоряжения N 940, висящего тут же на стене, перед глазами писаря, и этого он не читал, но о словах "обозреть" и прочая он выучил в первый же день и хорошо помнил.
В бумаге же, приготовленной для подписания командиру полка и направляемой барону Аракчееву, было написано:
Обозрев, по поручению вашего превосходительства, отряды стражи, собственно для несения пригородной при Санктпетербурге и выездной служб назначенные, донесть имею честь, что все сие выполнено...
И это еще не все.
Первая строка им же самим давеча переписанного донесения изображена была:
Ваше превосходительство Милостивый Государь.
Для малого ребенка уже было небезызвестно, что обращение, в одну строку написанное, означало приказание, а в донесениях лица подчиненного, и в особенности такому лицу, как барон Аракчеев, можно было писать только в двух строках:
Ваше превосходительство
Милостивый Государь,
что означало подчинение и вежливость.
И если за обозрев и прочая могло быть ему поставлено в вину, что он не заметил и вовремя не обратил внимание, то с Милостивым Государем напутал при переписке именно он сам.
И, уж более не сознавая, что делает, писарь сел исправить эту бумагу. Переписывая ее, он мгновенно забыл о приказе, хотя тот был много спешнее.
Когда же от адъютанта прибыл за приказом вестовой, писарь посмотрел на часы и на вестового и вдруг протянул ему лист с умершим поручиком Синюхаевым.
Потом сел и, все еще дрожа, писал: превосходительства, деташементы, караула.
Ровно в девять часов прозвонил во дворце колокольчик, император дернул за шнурок. Адъютант его величества ровно в девять часов вошел с докладом к Павлу Петровичу. Павел Петрович сидел во вчерашнем положении, у окна, заставленный стеклянною ширмою.
Между тем он не спал, не дремал, и выражение его лица было также другое.
Адъютант знал, как и все во дворце, что император гневен. Но он равным образом знал, что гнев ищет причин, и чем более их находит, тем более воспламеняется. Итак, доклад ни в коем случае не мог быть пропущен.
Он вытянулся перед стеклянной ширмой и императорской спиной и отрапортовал.
Павел Петрович не повернулся к адъютанту. Он тяжело и редко дышал.
Весь вчерашний день не могли доискаться, кто кричал под его окном "караул", и ночью он два раза просыпался в тоске.
"Караул" был крик нелепый, и вначале у Павла Петровича был гнев небольшой, как у всякого, кто видит дурной сон и которому помешали досмотреть его до конца. Потому что благополучный конец сна все же означает благополучие. Потом было любопытство: кто и зачем кричал "караул" у самого окна. Но когда во всем дворце, метавшемся в большом страхе, не могли сыскать того человека, гнев стал большой. Дело оборачивалось так: в самом дворце, в послеобеденное время, человек мог причинить беспокойство и остаться неразысканным. Притом же никто не мог знать, с какою целью было крикнуто: "караул". Может быть, это было предостережение раскаявшегося злоумыслителя. Или, может быть, там, в кустах, уже трижды обысканных, сунули человеку глухой кляп в глотку и удушили его. Он точно провалился сквозь землю. Надлежало... Но что надлежало, если тот человек не разыскан.
«Подпоручик Киже»
Писатель гневно бичует желание слепо повиноваться приказу, показывает, как самая откровенная чушь, обретая форму документа, наделяется силой закона.
Большое внимание уделяет Ю.Н. Тынянов в рассказе раскрытию роли императора в создании этой системы беспрекословного, бездумного подчинения самому нелепому приказу. Государь погружен в свой мир, где амуры и химеры, а также роскошные подарки Людвига XVI и Марии Антуанетты становятся ему ближе руководства войсками.
С особым вниманием описывает Ю.Н. Тынянов «великий гнев» императора, от которого «рушились палки на целые полки, темною ночью при свете факелом рубили кому-то голову на Дону, маршировали пешком в Сибирь случайные солдаты, писаря, поручики, генералы и генерал-губернаторы».
Одержимый в создании материальных символов власти и богатства, Павел Петрович возненавидел мать, которую воспринимал как похитительницу всего того, что принадлежало ему по праву. Ю.Н. Тынянов показывает, как усугубляется душевный кризис императора, усиливается его страх потерять власть.
На примере описания дня поручика Синюхаева мы видим, что офицерство в полку живет однообразной, бесцельной жизнью: карты, курение. Лишь осмотр амуниции был важен для того, чтобы умело создавать видимость военной выправки. Самыми нужными вещами для офицера являются щипцы для завивки да с баночка с пудрой. Не менее театрально выглядят и фрейлины при дворе Павла Петровича: они одеты пастушками, им даны новые благозвучные имена и сделаны однообразные кудрявые прически.
Дальнейшая судьба подпоручика Киже развивается в традициях Салтыкова-Щедрина: все понимают, что никакого подпоручика нет, но, соблюдая устав, сопровождают его в ссылку. Подобный случай является, бесспорно, дискредитацией государственной власти.
Будучи единственным законным самодержцем, Павел ощущает вокруг себя измену и пустоту, напоминая пловца, «воздымающего среди ярых волн пустые руки».
Тынянов шаг за шагом показывает, как император тщетно ищет опору, пытаясь опереться на образ мертвого отца, ждет любви и внимания.
Своеобразным двойником императора в рассказе можно считать барона Аракчеева, который сначала приказывал бить садовую девочку розгами за то, что та плохо вымела дорожки, а потом жалел и выдавал пятачок.
Курносость императора, глаза Аракчеева неопределенного цвета - все это признаки вырождения. Бездумные приказы императора приводят к тому, что живого поручика Синюхаева выгоняют как мертвого, а Киже возвращают из ссылки. Деятельного Суворова Павел Первый недолюбливает, зато Киже, который за всю жизнь ни о чем не попросил, получает все время царские милости.
За внешним комедийным сюжетом произведения вырисовывается реальная эпоха правления Павла Первого. Всю ткань произведения пронизывают образы мнимости и пустоты. Неслучайно автор упоминает о том, что император не знал тайну своего рождения.
Ещё в четверг царь Пётр пил и гулял, а сегодня он кричал от боли и умирал. Петербург строился, каналы были недоделаны. Пётр умирал «посреди трудов неоконченных» и не знал, на кого оставить устройство государства, ту науку великую, которую сам начал.
Сестру Пётр выгнал - «она была хитра и зла». Бывшую жену, монахиню, глупую бабу, он не выносил, упрямого сына погубил, а его любимец Данилыч оказался вором. Да и любимая жена Катя, судя по доносу, готовила мужу «особого состава питьецо». Но когда она склонялась над Петром, тот затихал.
Тем временем Александр Данилыч Меньшиков сидел в своих покоях и ждал, когда Пётр призовёт его к ответу. Светлейший князь был жаден, он любил, чтобы у него было много земель, домов, холопов, но больше всего Данилыч любил брать взятки. Дома и земли в горсти не зажмёшь, а взятка - вот она, в руке, как живая.
И Данилыч брал везде, где только было можно. Облагал мздой города и мужиков, иностранцев и королевские дворы. Оформлял подряды на чужое имя, поставлял для армии гнилое сукно, обирал казну.
Он любил, чтоб всё огнём горело в руках, чтоб всего было много и всё было самое наилучшее, чтобы всё было стройно и бережно.
По ночам Данилыч не спал, считал прибыль. С женой он говорить не мог - уж больно глупа, - поэтому шёл к свояченице, с которой разговаривал «и так, и сяк, аж до самого утра», не считая это грехом.
Меньшиков ждал суда и боялся, что ему вырвут ноздри и отправят на каторгу. Надеялся он только на побег в Европу, куда заблаговременно перевёл крупную сумму. Уже две ночи он сидел одетый, ожидая, что его вызовут к умирающему царю.
Неожиданно к Меньшикову явился граф Растрелли, главный архитектор Петербурга. Он пришёл жаловаться на своего конкурента, художника де Каравакка, которому доверили изобразить Полтавскую битву.
Прознав, что царь Пётр при смерти, Каравакк захотел сделать его посмертную маску. От придворного врача Растрелли знал, что царь «умрёт в четыре дня». Граф заявил, что только он может изготовить хорошую маску, и рассказал о посмертной копии французского короля Людовика VIV из белого воска, которая, благодаря встроенному механизму, могла двигаться.
Впервые услыхав так явно о смерти Петра, Данилыч успокоился и позволил Растрелли делать маску. Заинтересовался светлейший и восковой копией. Тут Меньшикова, наконец, позвали.
Петр I метался в жару и бредил. Очнувшись, он понял: «Петру Михайлову приходит конец, самый конечный и скорый». Он рассматривал рисунки на печных изразцах голландской работы и понимал, что больше никогда не увидит моря.
Пётр плакал и прощался с жизнью, со своим государством - «кораблём немалым». Он думал, что зря не казнил Данилыча и Екатерину и даже допускал её до себя. Если бы казнил, «кровь получила бы облегчение», и он мог выздороветь, а теперь «кровь пошла на низ», застоялась, и болезнь не отпускает, «и не успеть ему на тот гнилой корень топор наложить».
Вдруг на кафеле печки Пётр увидел таракана. В жизни царя «было три боязни». В детстве он боялся воды, поэтому и полюбил корабли, как защиту от больших вод. Крови он начал бояться, когда ребёнком увидел убитого дядю, но это скоро прошло, «и он стал любопытен к крови». А вот третий страх - боязнь тараканов - остался в нём навсегда.
Тараканы появились в России во время русско-турецкой кампании и распространились повсюду. С тех пор впереди царя всегда скакали курьеры и смотрели, нет ли в отведённом Петру жилье тараканов.
Пётр потянулся за туфлёй - убить таракана - и потерял сознание, а очнувшись, увидел в комнате трёх человек. Это были сенаторы, назначенные по трое дежурить в спальне умирающего царя.
А в коморке рядом со спальней сидел «небольшой человек» Алексей Мякинин и собирал донесения фискалов о Данилыче и Екатерине. Заболев, Пётр сам посадил его подле себя и велел ежедневно докладывать.
Мякинин узнал о суммах, отправленных Меньшиковым в Европу, и разнюхал кое-что о Екатерине. Но в этот день о нём забыли, даже обед не принесли. Мякинин слышал, как ходят и шуршат в спальне царя. Он поспешно разорвал бумаги, касающиеся Екатерины, а цифры записал «в необыкновенном месте».
Через час в каморку вошла царица и прогнала Мякинина. Екатерине достались его записи, в которых было немало дел про Меньшикова и господ из сената. В тот же день освободили многих каторжан, чтобы они молились о здоровье государя.
Начались большие дела: хозяин ещё говорил, но более не мог гневаться.
Данилыч велел удвоить караулы в городе, и все узнали, что царь умирает. Но в кабаке, который находился в фортине с царским орлом, об этом знали уже давно. знали там и о том, что по всей стране скупали белый воск и искали крепкий дуб для торса царской копии. Сидящие в кабаке немцы считали, что после Петра будет править Меньшиков. А вор Иван ходил и слушал.
«Немалое хозяйство» кунсткамеры начиналось в Москве и занимало маленькую каморку. Потом ей выделили каменный дом при Летнем дворце в Петербурге, а после казни Алексея Петровича перевели «в Литейную часть - в Кикины палаты».
Палаты эти находились на окраине, и народ ходил туда неохотно. Тогда Пётр велел построить для кунсткамеры палаты на главной площади Петербурга, а пока они строятся, придумал угощать всякого посетителя выпивкой и закуской. Народ начал заходить в кунсткамеру чаще, иные - и по два раза в день.
В кунсткамере было большое собрание заспиртованных младенцев и уродов, как звериных, так и человечьих. Среди них была и головка ребёнка, рождённого в Петропавловской крепости любовницей царевича Алексея. В подвале хранились головы казнённых - царской любовницы и любовника Екатерины, но посторонние туда не допускались. Было в кунсткамере и большое собрание звериных и птичьих чучел, коллекции минералов, найденные в земле каменные «болваны», а также скелет и желудок великана.
Уродов для кунсткамеры искали по всей России и выкупали их у народа. Дороже всего ценились живые человеческие уроды. Таких при кунсткамере жило трое. Два из них были двупалыми дурачками - их руки и ноги напоминали клешни.
Третий «монстр», Яков, был самым умным. От отца ему досталась пасека, и он знал секрет изготовления белого воска. Брат Якова, Михалко, был старше его на пятнадцать лет и ушёл в солдаты ещё до его рождения.
Через двадцать лет в селе стал на постой полк. Один из солдат оказался Михалкой. Он поселился в доме хозяином, но работал по-прежнему Якков. Через некоторое время Михалка решил забрать всё хозяйство себе и продал брата в кунсткамеру, как урода. Уезжая, Яков забрал с собой деньги, накопленные тайком от матери.
В кунсткамере Яков стал истопником, потом начал показывать посетителям заспиртованные «натуралии», командовать остальными уродами и зажил «в своё удовольствие. Он знал, что после смерти тоже станет «натуралией».
Михалко вернулся домой, начал хозяйствовать, но воск у него получался тёмным. Раз мать сказала, что белый воск сейчас в цене - «царёва немка» ест его, чтобы убрать веснушки. Тогда солдат донёс на мать и вместе с ней угодил на каторгу.
Выпустили их по амнистии, когда царь заболел.
И затопило деревни, как будто каторга-Нева вышла из берегов, пошла по дорогам и вошла в деревенские улицы.
Вернувшись домой, солдат обнаружил, что дом его заняли чужие люди. Мать тут же и умерла, а солдат вернулся в Петербург.
Якову стало скучно в кунсткамере, и он решил подать прошение, чтобы отпустили его. За это он обязался бесплатно снабжать кунсткамеру уродами.
В полшестого утра, когда открывались мануфактуры и цеха, а фурманщики гасили фонари, царь Пётр умер.
Тело не успели ещё обрядить, а Меньшиков уже взял власть в свои руки. Екатерина открыла казну, и Данилыч купил верность гвардии. И тогда все поняли: императрицей станет Екатерина.
А потом начались великие рыдания по усопшему царю. Даже Меньшиков вспомнил, от кого «получал свою государственную силу», и на миг вернулся в прошлое, стал Алексашкой, верным псом Петра.
Посреди этой суматохи во дворец незаметно вошёл Растрелли, изготовил посмертную маску царя и копи его рук, ног и лица из белого воска. Маска осталась во дворце, а остальное скульптор унёс к себе, в Формовальный амбар, что рядом с Литейным двором. Растрелли долго рисовал эскиз, а потом вместе с подмастерьем начал лепить копию Петра, ругаясь, что царь был очень велик и воска не хватит.
Между тем императрице Екатерине снилась её молодость. Она, Марта, выросла в деревне у шведского города Марьенбурга. В детстве доила коров, а потом её взяли в город, прислугой пастора. Сын пастора начал учить её немецкому языку, а научил совсем другому - этот язык Марта освоила в совершенстве.
Когда Марте исполнилось шестнадцать, город наполнился шведскими солдатами, и она вышла замуж за капрала, но вскоре бросила его ради лейтенанта, а от того ушла к коменданту города, и старухи называли её «малым женским словом».
Потом город взяли русские, и Марту долго учили русскому языку Шереметьев, Монс, Меньшиков и сам Пётр, для которого она «не говорила, а пела».
А понимала она только один человеческий язык, и тот язык был как дитя растущее, или листья, или сено, или девки на молодом дворе, что пели песнь.
Проснувшись, Екатерина нарядилась и отправилась рыдать над телом мужа, попутно решив приблизить к себе молоденького дворянина.
В Петербург вернулся солдат Михалко. В трактире под государственным орлом он познакомился с парнем, работавшим «дураком» у трёх богатых купцов. Чтобы не платить налога, купцы притворялись слепыми нищими, а «дурак» был их поводырём. Через них солдат пристроился сторожем «на восковом дворе».
Растрелли начал собирать модель, попутно ругая безвкусное оформление царских, похорон - ему этого дела не поручили. В отместку он решил создать конную статую, «которая будет стоять сто лет».
Наконец царская копия была готова. В её тело вмонтировали деревянную болванку с тонким механизмом - теперь восковая персона сможет двигаться. Явился Ягужинский и поручил Растрелли делать детали для оформления похорон, и тот охотно согласился.
Екатерина праздновала масленицу. Её сравнивали с древними правительницами, а между собой говорили, что она «на уторы слаба... не дождалась». Ещё до похорон, во время пышного пира, императрица уединилась со своим первым избранником.
Наконец, Петра похоронили. Екатерина чувствовала себя хозяйкой, но ей очень мешала восковая персона. Она сама обрядила её в Петрову одежду, посадила в тронном зале, и не подходила близко, чтобы не срабатывал механизм, и персона не вставала - уж очень она была похожа на живого царя.
Сидит день и ночь, и когда светло и в темноте. Сидит один, и неизвестно, для чего он нужен. От него несмелость, глотать за обедом он мешает.
Наконец, было решено отправить персону в кунсткамеру, как предмет замысловатый и весьма редкий.
Из белого воска Растрелли вылепил модель конной статуи. На челе всадника - лавровый венок, а конь стоит на затейливом постаменте с амурами.
Генерал-прокурор граф Павел Иванович Ягужинский, белозубый, весёлый, с зычным голосом, был первым врагом и соперником Меньшикова. Данилыч обзывал его «шпиком» и дебоширом, а дом его - кабаком. Жену свою безумную Ягужинский в монастырь сунул, а сам женился на рябой, но умной бабе. Ещё называл Меньшиков недруга своего распутником и «фарсоном» за то, что знал иностранные языки и гордился этим. Сам же Данилыч так и остался неграмотным.
Ягужинский же за вороватость величал Меньшикова «загрёбой» и «хватом». Говорил, что «нижним людям» он пакости делает, а «верхним» льстит, мечтает «в боярскую толщу пролезть» и прикарманить российскую казну, намекал на отношения Данилыча со свояченицей.
Теперь, когда Меньшиков в гору пошёл, Ягужинский сидел дома и думал, на кого можно положиться. И выходило, что нет у него сторонников, но ссылки Ягужинский не боялся, потому что за него были «нижние люди» - купцы, мастеровые, чернь, а значит не бывать Алексашке в царях.
Ночью восковую персону перевезли в кунсткамеру и посадили на помост, обитый красным сукном, под которым провели механизм - наступишь на определённое место, и персона поднимется, как живая, перстом на дверь укажет. Рядом расставили чучела любимых собак Петра и коня, на котором он в Полтавской битве участвовал.
В последующие дни Ягужинский встречался со многими людьми, в том числе и с Алексеем Мякининым, с которым долго беседовал. Потом, напившись, долго шатался по покоям, перечислял преступления Меньшикова и не знал уже теперь, «быть ли Санктпетербургу».
И всё не идёт с места, а кругом город сделался неверный и может запустеть к лету. Задрожит и поползёт.
И решил Ягужинский завтра же начать светлейшего тревожить, «как палкою пса», и жена его поддержала.
За последние годы Меньшиков вспоминал своё детство раза три. Отец его пёк пироги на продажу и часто приходил домой пьяный и без штанов. Всю жизнь светлейший менялся. Сначала был красив, тонок, проказлив и потасклив. Потом лет пять ходил «плотный, и осмотрительный, и чинный». Затем стал «лицом безобразен», жаден, забыл, кем был.
Теперь Данилыч вознёсся, стало много дорогих вещей, только радости от них не было, и свояченице он уже не мог всего сказать. Екатерину он стал называть «матерью» и был с ней жесток, мечтал стать принцем и генералиссимусом, и выдать дочь за Петрова сына - тогда он, Данилыч, станет регентом, будет править, а государыню изведёт.
В Татарском таборе - большом Петербургском рынке - солдат Михалко продавал воск и встретился с вором Иваном. Делая вид, что приценивается к товару, вор свёл солдата в кабак, выведал всё о его сторожевой работе и ушёл, ничего не купив.
Ягужинский подрался «с обнажением шпаг» с Меньшиковым, и от него все отвернулись. Тогда Павел Иванович напился, собрал компанию и пошёл «шумствовать» и куролесить по Петербургу. Компания прокатилась по городу и добралась до кунсткамеры.
Живая птица влетела в куншткамору, дикая, площадная, толстая, в голубом шёлку, и со звездою, и при шпаге, и это был человек, и он не шёл, он летел.
Все разошлись смотреть «натуралиев», а Ягужинский добрался до портретной палаты, где сидела восковая персона, и та встала перед ним. И Павел Иванович стал жаловаться персоне на бесчинства Данилыча, а шестипалый Яков был здесь же и всё слышал.
Меньшиков был зол на Ягужинского, но класть его на плаху всё же не хотел. Услыхав о кунсткамере, он поехал туда. Под его взглядом Яков рассказал всё, что запомнил, хотя сначала говорить не хотел. А потом персона встала перед Данилычем, и тот в испуге убежал.
Ночью Ягужинский читал свой гороскоп, по которому выходила ему победа, и вспоминал о любимой женщине - гладкой, чванной шляхтянке из Вены. В ту же ночь солдата Михалку огрели по голове и вскрыли амбар с казной. Меньшиков же в это время планировал сослать Ягужинского в Сибирь, уехать на отдых в своё поместье и призвать туда государыню. А шестипалого, который много знал, он велел убить и заспиртовать.
Утром горожан разбудили пушечные залпы - это били тревогу из-за пожара. Всё зашевелилось. Литейный двор, где хранились «бомбенные припасы», оградили войлочными щитами и парусами. На огонь бежали воры - тащить, что придётся, и было непонятно, где горит.
Наконец, всем показалось, что горит Литейная часть, и оградили её парусами, чтобы ветер не раздувал огонь.
И храбрые скакали вперёд, а трусы ударялись назад. И было много и тех и других.
Растрелли испугался, но, увидев паруса, решил, что это «военные и морские репетиции» и спокойно вернулся домой.
В кунсткамере тоже началась паника. Воспользовавшись ею, Яков взял свой пояс с деньгами, надел рукавицы, чтобы спрятать шестипалые руки, и сбежал. А Екатерина смеялась «до упаду и до задирания ног» - паника в городе была её первоапрельской шуткой. Уже две недели прошло, как похоронили Петра, и императрица веселилась.
Яков пошатался по Петербургу, купил новую одежду, побрился у цирюльника и совершенно преобразился. Проходя мимо пыточной площадки, он увидел, как наказывают провинившегося солдата, узнал в нём своего брата и прошёл мимо, «как свет проходит сквозь стекло».
Утром Меньшиков нарядился и отправился к императрице, думая решить с ней судьбу Ягужинского. Но, приехав, светлейший увидел Павла Ивановича, который шутил и смешил Екатерину с царевной Елизаветой - это умная жена помирила Ягужинского с императрицей. Екатерина заставила недругов пожать друг другу руки и поцеловаться. Теперь Меньшиков возмечтал сослать Ягужинского не в Сибирь, а послом в какую-нибудь землю «поплоше, но только подальше».
Потом оба плясали, но Меньшиков выглядел постаревшим, а Ягужинский не чувствовал себя победителем. Так кончился вечер 2 апреля 1725 года.
В кунсткамере «выбыли две натуралии» - младенец, рождённый любовницей царевича Алексея, и шестипалый урод Яков. Две банки со спиртами остались пустыми, и одну из них выпили двупалые дураки.
Шестипалый был ценной «натуралией», и его приказали ловить. В это время Яков сидел в кабаке и рассказывал вору Ивану, какие сокровища и камни хранятся в кунсткамере. Потом Иван позвал Якова «к башкирам, на ничьи земли», и они ушли.
