РИА Новости
Назвать Владимира Набокова русским писателям можно лишь условно. Сам он писал о себе так: "Я американский писатель, рожденный в России, получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу перед тем, как на пятнадцать лет переселиться в Германию". Сегодня со дня рождения великого писателя, знаменитейшего русского эмигранта исполняется 110 лет.
Россия
Владимир Владимирович Набоков родился 22 апреля 1899 года в Петербурге в одной из богатейших семей России. Его отец Владимир Дмитриевич Набоков - потомственный дворянин, член I Государственной думы от кадетской партии, впоследствии управляющий делами Временного правительства.
В обиходе семьи Набокова использовалась три языка: русский, английский, и французский, таким образом, будущий писатель в совершенстве владел тремя языками с раннего детства. По собственным словам, он научился "читать по-английски раньше, чем по-русски".
Будущий писатель получил превосходное домашнее образование, потом начал образование в Тенишевском училище в Петербурге, где незадолго до этого учился Осип Мандельштам. Его основными увлечениями были литература, энтомология, шахматы и спорт, что позже пригодилось ему в эмиграции.
Незадолго до революции - в 1916 году - Набоков на собственные деньги издал сборник своих стихотворений.
В насыщенном событиями 1917 году отец Набокова недолгое время входил в число министров правительства Керенского, а в 1919-м Набоковы были вынуждены эмигрировать.
Великобритания
Некоторые из семейных драгоценностей Набоковым удалось вывезти с собой. На эти деньги семья жила в Берлине, в то время как Владимир Набоков получал образование в Кембридже, где изучал романские и славянские языки и литературу. Он продолжал писать стихи на русском языке и переводил на русский язык "Алису в стране Чудес" Льюиса Кэрролла.
Тринити-колледж в Кембридже будущий писатель окончил в 1922 году. В этом же году семья Набоковых переехала в Берлин, где отец стал редактором русской кадетской газеты "Руль" (The Rudder). Именно в "Руле" появились первые переводы французских и английских поэтов, первая проза Набокова.
Германия - Франция
По словам сына Владимира Набокова в интервью газете "Известия", его отец называл три великие трагедии в его жизни: потеря собственного детства, убийство его отца в Берлине и потеря возможности писать на своем любимом, богатом русском языке.
Отец будущего писателя погиб 28 марта 1922 года во время покушения на главу партии кадетов Павла Милюкова, заслонив Милюкова от пули террориста-монархиста.
Следующие несколько лет Владимир Набоков бедствовал, зарабатывая на жизнь тем, что составлял для газет шахматные композиции и давал уроки тенниса, бокса, плавания, английского и немецкого языка, изредка снимался в немецком кино.
В 1925 году он женился на Вере Слоним, которая родилась в Петербурге и была второй дочерью зажиточного еврейского промышленника. Ее семья эмигрировала из России в 1920 году, сообщает журнал "Вестник".
Через несколько месяцев после свадьбы под псевдонимом Владимир Сирин Набоков первый роман "Машенька". Писатель становится известным как один из ведущих литераторов русской эмиграции.
После этого до 1937 года Набоков создал еще восемь романов на русском языке, которые не были напечатаны в Советской России, но имели успех у западной эмиграции. Среди самых известных - "Защита Лужина" (1930), "Подвиг" (1931), "Приглашение на казнь" (1936), "Дар" (1937). Кроме того, он пишет пьесы, издаются его сборники стихов.
Приход фашистов к власти в Германии в конце 30-х годов положил конец русской диаспоре в Берлине. В 1937 году Владимир Набоков с женой-еврейкой были вынуждены покинуть страну и переехать в Париж.
В 1940 году немцы вошли во Францию, и Набоковы эмигрировали в США. Вернувшись в Европу через много лет, Набоков так и не пересечет границу Германии, боясь "пожать руку убийце", пишет журнал "Сумбур".
В Штатах Набоков прожил 20 лет. Первое время после переезда в поисках работы объехал почти всю страну, но спустя какое-то время начал преподавать в американских университетах. В 1945 году Владимир Набоков стал гражданином США, он читал лекции по русской литературе, работал в энтомологическом отделе Нью-Йоркского музея естественной истории.
"Четыре дня в неделю провожу за микроскопом в моей изумительной энтомологической лаборатории, исследуя трогательнейшие органы, - пишет Набоков в одном из писем. - Я описал несколько видов бабочек, один из которых поймал сам, в совершенно баснословном ущелье, в горах Аризоны. Семейная жизнь моя совершенно безоблачна... Работа моя упоительная... Погружаться в дивный хрустальный мир микроскопа, где царствует тишина, ограниченная собственным горизонтом, ослепительно белая арена - все это так завлекательно, что и сказать не могу".
В США Набоков продолжает творить на английском языке. Впрочем, первый роман на английском языке "Истинная жизнь Себастьяна Найта" Набоков начинает писать еще в Европе, незадолго до отъезда в США. Но с 1937 года и до конца своих дней Набоков не написал на русском языке ни одного романа, если не считать автобиографию "Другие берега" и авторский перевод "Лолиты" на русский язык, сообщается на сайте vvnabokov.ru.
Впрочем, его первые англоязычные романы не имели коммерческого успеха. По-настоящему знаменит он стал после издания немыслимого для того времени романа "Лолита" (1955). Четыре американских издательства отказались его публиковать, и впервые "Лолита" вышла в Париже. Только потом роман был опубликован и в Америке. "Лолита" принесла своему автору не только мировую славу, но и финансовое благосостояние.
Швейцария
В 1960 году Владимир Набоков вернулся в Европу и обосновался в швейцарском Монтре. На вопрос, почему он уехал из США, писатель отвечал: "Здесь, в Монтре, я испытываю ту же ностальгию по Америке, какую испытывал в Европе по России".
Еще в русском варианте мемуаров "Другие берега" в 1954 году он писал: "Выговариваю себе право тосковать по экологической нише - в горах Америки моей вздыхать по северной России".
В Швейцарии он создает свои последние романы (наиболее известные из которых - "Бледное пламя" и "Ада"), дает многочисленные интервью, ловит бабочек. Набоков собирался издать несколько энтомологических трудов: научный труд о европейских бабочках и альбом произведений живописи, где будет представлена эволюция изображения бабочек в картинах художников мира.
Скончался Владимир Набоков 2 июля 1977 года в возрасте 78 лет. Когда поэтесса Белла Ахмадулина навестила Набокова в Швейцарии перед его смертью, пишут "Новые Известия", он сказал: "А жаль, что я не остался в России, уехал". Когда жена Набокова возразила, что его бы сгноили в лагерях, писатель ответил: "Кто знает, может быть, я выжил бы. Зато потом я стал бы совсем другим писателем, и, может быть, гораздо лучше"…
В СССР первая публикация Владимира Набокова появилась в 1986 году - роман "Защита Лужина" в журналах "64" и "Москва".
А осенью этого году в продажу поступит последний роман писателя - недописанный и подлежащий сожжению.
Права на издание неоконченного романа продал Penguin Classics сын писателя - 73-летний Дмитрий Набоков, который живет в Швейцарии. Черновики романа "The Original of Laura" ("Подлинник Лауры" или "Оригинал Лауры") будут продаваться по цене 25 фунтов стерлингов, сообщает lenta.ru. В 2008 году о предварительной договоренности на публикацию "Подлинника Лауры" объявило российское издательство "Азбука".
Для решения о публикации черновиков наследнику Набокова потребовались десятилетия. Перед смертью писатель попросил жену уничтожить рукопись. Как писал Владимир Набоков, ему "ненавистна мысль", что читатели увидят работу, которую он "завершил в уме, но не на бумаге".
Однако вдова не решилась исполнить его последнюю волю и перед смертью в 1991 году завещала, чтобы их сын, Дмитрий Набоков, принял решение о судьбе последнего романа. В 2005 году сын писателя собирался уничтожить это произведение.
Главный герой "Подлинника Лауры" - не блещущий внешней привлекательностью и страдающий от лишнего веса ученый по имени Филип Уайлд, к неприятностям которого добавляется склонная к "дикому распутству" и неверности жена Флора. Уайлд в свое время женился на Флоре исключительно из-за ее внешнего сходства с женщиной, которую он когда-то нежно любил. На протяжении всего романа герой обдумывает собственное самоубийство.
Материал подготовлен интернет-редакцией
Еще в 90-е годы я пытался полюбить творчество "возвращенного" нашему читателю Владимира Набокова. Так и не смог. И на протяжении этих лет размышлял: почему? почему не трогают мою душу "Дар", "Лолита", "Ада" и прочие творения якобы гения русской словесности?
И вот в №5 "Литературной газеты" замечательный критик и культуролог Валерий Рокотов, видимо, помог найти ключ к разгадке собственных впечатлений. Не могу сказать, что все его доводы стали для меня откровением. Часть высказанных в тексте выводов была для меня понятна и прежде. Но автор материала указал на некоторые завязки творчества Набокова, к которым я так и не подошел. По ряду причин.
В общем, очень достойный текст в "ЛГ".
Ледяной трон
ЛИТЕРАТУРА В ЯЩИКЕ
Сказать много и не сказать ничего - странная особенность фильмов, создаваемых о Набокове. Уже сложилась традиция рассказа о классике - ощупывание пыльных реликвий из музейного сундука, прогулка шелестящей аллеей и хроника, где яростная подлая сила готовится к грабежу и насилию… Вот и фильм «Владимир Набоков. Русские корни» («Культура») идеально вписался в формат. Авторы всех этих фильмов словно договорились. Они не желают произнести то, что уже очевидно. Сделаем это за них.
Набоков сходит со своего трона. Коронованный либеральными обожателями, поставленный высоко над советской литературой, он тихо отплывает от нашего берега вместе со своим особенным синтаксисом. Он снова становится эмигрантом, и его творчество снова выглядит чем-то бесконечно чужим.
Трагедия открывает глаза. Она возвращает имена тех, с кем мы связаны единством судьбы, и заставляет трезво взглянуть на тех, кто прыгал клопами по иностранным диванам. Ты вдруг видишь, что изысканная литература насквозь лицемерна и таит в себе зло и что чистое искусство, усыпляя души, намного превосходит напалм. Возможно, для этого трагедия и была послана - чтобы никогда больше так по-детски не попадаться, вознося стилистические красоты над смыслами.
Период царства Набокова оставил крайне неприятный осадок, какой всегда оставляет обман.
Тебе был вполне симпатичен рассказчик, тонкий, влюблённый в Пушкина и Гоголя эмигрант с аристократическими корнями. Ты полюбил его слог. Ты видел в нём истинного интеллигента, лишённого суеты, наделённого трудолюбием и имеющего абсолютное представление об этических рамках. Казалось, такой человек никогда не уронит себя - не опустится до жалких приёмов. Надышавшись воздухом чистой литературы, он произнесёт нечто важное. Ведь критика режимов и революций предполагает философскую высоту.
Когда сын Набокова опустошил все коробки со своим законным наследством, выяснилось, что великий писатель, исписав бездну бумаги, умудрился не сказать ничего. Мир, созданный в его книгах, оказался исключительно миром блёсток и карикатур. Набоков минус стиль равнялся нулю. Он оказался голым королём, который ещё и охотно влез в грязь, заявив, что чистое искусство имеет на это право. Оказалось, что его чувство свободы основано на банальнейшей, постыдной идее, роднящей его с де Садом. В его закатном творчестве проявилось очевидное презрение к человеку, которому он высокомерно бросал свои сочинения. И это многое объяснило в его былом творчестве, казалось, шагающем от победы к победе.
Сегодня, скользя взглядом по корешкам набоковских книг, ясно осознаёшь: в этом нет ни единой подлинной ноты. Здесь всё - имитация, здесь всюду - расчёт и угадывание.
Его ранний, исполненный стилистической свежести роман «Король, дама, валет» - вещь показательная. Там кроткий провинциал садится в поезд и катит в Берлин. Музыка слов бесподобна. Не думаю, что кому-либо по силам тягаться с Набоковым в надежде затмить его языковое звучание. Однако книга восхищает ровно до того момента, когда писатель начинает интриговать. С этой страницы ты погружаешься в кропотливое описание заговора и несостоявшегося убийства, постепенно с ужасом осознавая цель автора, завлекающего солидного покупателя романом, изящным и интригующим.
Но ключом к Набокову служит, конечно, «Дар». В этой книге он отражается ясно. Здесь предъявляется символ ненависти, оттачивается метод и предвосхищается путь.
«Дар» отличает прежде всего карикатура на Чернышевского. Глава о нём - остров в море цветастой и пустой писанины. Набоков усердно пытается вызвать отвращение к Чернышевскому. Он лезет в его частную жизнь, как вор в распахнутое окно. Он ищет, чем бы тут поживиться. (Эта страсть перемывать косточки и жевать сплетни - отличительная черта русского зарубежья.) Он смакует забытый дневник, находя в нём массу пикантного, и перечисляет все гадости, о классике сказанные. Мы узнаём массу безумно важного: как Чернышевский сидел в сортире, чем он страдал и как нелепо питался. Точно подсчитаны измены жены. Всё пронумеровано и слито в книгу. Ничего не упущено.
Эпатажная глава так гадка, что сострадание к герою в финале звучит бесконечно фальшиво. Опережая критику, Набоков сочиняет ряд бледных рецензий, в которых ругают автора, но при этом отмечают его остроумие и талант.
Набоков не только самоутверждается в этой мазне. Он хочет раздавить русского разночинца, виновника своих бед. Он издевается над нелепой гражданской нотой и надеждами на то, что чернь способна взлететь. Чернь способна лишь грабить. Восставший народ не торопится окрыляться и созидать рай. Он спешит к семейному сейфу под предводительством лакея-предателя. В этом набоковское понимание революции.
Объективность мало тревожит автора «Дара». Его не волнует то, что Чернышевский демонстративно отказался от литературности, от эффектных приёмов. Этим признанием просто открывается «Что делать?». Его не волнует то, что это фигура трагическая и в утопии Чернышевского криком кричит человечность. Его не волнует то, что столь куцее понимание революции опровергают крестьянские отроки, прущие в размотанных портянках на белые пулемёты, и женщины-агитаторы, расстрелянные в Одессе вежливыми французами.
Набоков трагедию Чернышевского пытается снять, утопии высмеять, а до понимания революции ему вообще дела нет никакого. Ему нужно долбануть, «трахнуть хорошенько» - так чтобы имя его прозвучало, да ещё всей гадине разночинской аукнулось.
Чернышевский для Набокова - это суровый жрец опасной мечты, звонарь, вызванивающий революцию. Он назначен виновным за то, что произошло: за то, что нет больше дома в солнечной Выре, нет прозрачного леса и душки-помещика, живущего по соседству. Почему-то именно Чернышевский, а не Мор, Кампанелла, Руссо, Сен-Симон или Фурье, во всём этом повинен. Именно Чернышевский с его скромной утопией должен отдуваться за всех.
Философ вообще много чем провинился. Он ведь ещё и отъявленный враг чистого искусства, того самого, которому всецело предан Набоков.
Чернышевский в «Даре» - это жалкий, вздорный старик, чьи взгляды убоги. Читателю ничего толком не объясняется. Просто рисуется карикатура, производится изящный плевок.
При таком подходе получается не повесть, не книга в книге. Выходит акт инвентаризации, список уродств, упорно раздуваемых и совершенно неочевидных. И автором этого чудно выписанного и стыдного сочинения ну никак не может оказаться главный герой «Дара», этот робкий романтик. Это варганил зрелый хищник, изголодавшийся по признанию. Точное понимание целей - вот что выдаёт данный сосредоточенно-беспощадный стиль и грязные технологии успеха, которые в итоге вознесут Набокова на вершину мировой славы.
Он будет шагать к своей цели - шагать через стыд, через ясное осознание того, что, испачкавшись, теряешь моральное право на осуждение режимов и революций. Описав в звонких рифмах акт мастурбации, пропев песню о педофиле, увлёкшись «эротиадой», ты заявляешь о себе как о торговце, продающем эстетический эпатаж, и можешь отстаивать лишь одно право - право уподобиться зверю. Ты можешь кричать лишь о том, что всякий режим, не позволяющий тебе обрасти шерстью, ужасен.
Направляясь во двор с рукописью «Лолиты», приговорённой к сожжению, и поворачивая назад, Набоков будет что-то в себе доламывать. Он будет дотаптывать в себе русского интеллигента, глушить его голос, его раздражающее ворчание. Он будет чувствовать на себе тяжёлый взгляд классиков и отстреливаться иронией и издёвкой. Он будет вполне понимать, что содержание в литературе неотменяемо, и будет неустанно заполнять пустоту своих книг облаком блёсток, невыносимой детализацией, и это разовьётся в полноценный невроз.
Есть ингредиент, за вычетом которого нет литературы. И этот ингредиент - глубина. И сколько бы автор ни вливал в свою книгу изысканности, всё равно создаваемый текст остаётся чем-то не вполне достойным человеческого ума.
Отмахиваясь от этого обстоятельства, Набоков примет позу и начнёт нести агрессивную чушь, и чем больше слов он произнесёт, тем очевиднее будет шаткость его позиции.
Его лекции по литературе поверхностны и лукавы. Видно, как он вбивает в юные головы чисто эстетские установки. Видно, как он постоянно оправдывает и утверждает себя.
Его удары по Достоевскому показательны. Набоков нападает на него с тем остервенением, с каким дефицит мысли нападает на бездну сознания. Он ополчается на то, что от него скрыто. На то, во что он не желает вникать. Скучно всё это, господа, да и утянет ещё, чего доброго, в такие дебри, из которых не выберешься, - где нагрузят сознание, оживят чувство долга, изменят мировоззрение и отнимут покой. Зачем это нам, пламенным энтомологам? Бежать от этого, отстреливаясь залпами бронебойной иронии!
«Всё это изложено достаточно путано и туманно, и нам ни к чему погружаться в этот туман», - так «разоблачается» Достоевский. И как-то неловко становится за разоблачителя, уходящего от серьёзного обсуждения, соря´щего мелочью и упрекающего автора былого столетия за его стиль.
Иногда Набоков даёт понять, что философски подкован, бросаясь словечками типа «гегелевская триада» или упоминая вскользь Фейербаха. Но отчётливо видно, что эта область знаний для него - ненужный, противный своей заумью, своим вечным поиском мир. Он отмахивается от него, прячась за удобную формулу: «Искусство должно не заставлять думать, а заставлять трепетать». И этой мантрой отвращает читательскую паству от мыслящей литературы (по нему - «дребедени»), призывая: не думайте, наслаждайтесь, впадайте в трепет от слов! Он нападает на мысль, которая всегда очаровывала и питала искусство, на ту самую мысль, которой изливается жизнь.
Нападки Набокова на Достоевского - это критика органиста флейтистом. Мощь акустики, масштаб замыслов, очевидный метафизический драйв - вся эта нависшая громада пугает, бесит своей серьёзностью, своим взыванием к сложности, вере и состраданию. Всё это заглушает твой трепетный перелив, вселяя чувство ничтожности. Поэтому Набоков не спорит с сумрачным классиком, а пытается отменить его, «развенчать». Неслучайно рвал его книги перед студентами. Для него философия Достоевского - лишь бред разгорячённого и явно нездорового разума. Его доводы смехотворны. Он лупит по слабым местам Достоевского, которые всем видны и которые ему живой читатель прощает, при этом почти не упоминая о сильных. Просто нет никакого такого явления в литературе, никакого феномена. Нет бездны человеческого сознания, нет великой драмы души. Есть сплав безмерной сентиментальности и детектива, почерпнутых из западной литературы. И всё. И это утверждает интеллектуал. Тянет ответить: иди-ка ты лучше, барин, лови своих бабочек.
Набоков всегда чурался типичности, но оказался типичен. Его взгляд на искусство - это позиция типичного аристократа, которую никакие мировые катаклизмы не способны поколебать. Это надменное ледяное спокойствие, иногда взрываемое воспоминанием о том, что шелестящий рай безвозвратно утерян, изгажен денщиками и коридорными.
В редкие минуты Набоков выходит из равновесия - когда вспоминает о большевиках. Он, конечно, слишком умён, чтобы негодовать от имени класса изгнанных феодалов. Поэтому бьёт другим. Он тонко бросает: вы материальны, вы строите мещанское общество. Это справедливый упрёк, и Набоков в итоге оказался провидцем. Но ведь так было не сразу. Перед тем как расплескаться по карте мещанским болотом, этот ненавистный, осмеянный им режим воссоздал Россию в невиданном доселе величии, сохранил народ и выиграл войну с фашизмом - то есть сделал всё, чтобы Набокова было кому читать.
Хорошо бы об этом помнить всем, даже тем, кто, послал всё к далёкой матери и обрёл своё счастье в искусстве петь.
Сегодня ясно осознаёшь, что именно отсутствие содержания и сделало Набокова Набоковым. Он целиком растворился в изяществе, всю творческую энергию направив на извлечение звуков. Звуком, нотой он в итоге и стал. Если бы содержание было, это был бы другой писатель, возможно, явивший миру что-то абсолютно неслыханное. Но вышло иначе. Вместо подлинной драмы и глубины явлен был симулякр - светлая ностальгия по ушедшей России, запечатлённой детским сознанием, эта чрезвычайно удобная ниша мировоззрения, позволяющая рисовать себя кем-то и не вдаваться в дискуссии. А под занавес к привычному негодованию по поводу русских революционеров прибавился свод торжественных PR-принципов, салютующих новой родине и звучащих, как текст присяги.
Сегодня, читая Набокова, ловишь себя на мысли, что даром теряешь время. Тебя быстро усыпляет журчание его текста, текущего неторопливым потоком и начисто лишённого смысла. Ты вполне понимаешь, что стояло за его коронацией. Набоковым, его высотами стиля и звонкими оплеухами классикам долбали не только по советскому хилиазму. Он оказался идеальной машиной оглупления, крайне важной для нового, постмодернистского общества. Неслучайно постмодернисты смотрят на него, как на бога.
Набоков мечтал увидеть Россию, где издан «Дар». Он не дожил до этого счастья, но нам вполне повезло. Мы увидели страну, где погасли звёзды и просветлённая, обладающая безупречным вкусом элита обнажила клыки. В этой стране восславили всех, кто тащил в культуру Танатос и от кого культура защищалась с помощью советских властей, действующих то мудро, то тупо.
Эта страна отвела своё культурное поле под мусорный полигон. Она увлеклась магазинами, отринула смыслы и исполнилась высокомерной, презрительной, неслыханной пустоты. В пропаганду этой пустоты включилась вся продвинутая тусовка. Целая орава творцов с антисоветской ржачкой, с полными ртами танатальных стихов, с эпатажем и гимнами эстетизму впряглась в процесс и потащила страну, созданную огнём истории, в холод и лёд, в энтропию и гибель.
Они уже почти победили, почти сковали всё льдом, когда что-то произошло. Негромкая, беспафосная мелодия вдруг воскресила память о тех, кто воевал и любил, и живые слова сквозь толщу цинизма и карнавального гама пробились к сердцам из потрёпанных книг. И зашатались хрустальные троны, и повеяло кострами весны.
Валерий РОКОТОВ
December 6th, 2009 , 11:01 pm
Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе / Сост., предисл., коммент., подбор илл. Н.Мельникова. — М.: Издательство Независимая Газета, 2002. — 701 с., ил. — (Эссеистика).
Книга состоит из двух частей. В первой части собраны 37 интервью. Первое датировано ноябрем 1932 года, последнее — февралем 1977. Всего в этот период, как отмечает комментатор, было дано более пятидесяти интервью, но полного списка до сих пор нет. Во второй части — 18 текстов: эссе, рецензии и заметки.
На примере хотя бы этих вопросов уже видно, чего интервьюер ожидает от писателя. Допустим, такой «типичный» вариант (хотя таких «типичных» вариантов много): Однажды я увидел прелестную девчушку в городском парке и... Память у меня никудышная, я такой рассеянный, просто неисправимый фантазер... Все мои книги — мои любимицы... Успех? Ах, что вы, я об этом и не думал... Я пишу на одном дыхании... Работаю над романом о фабричной окраине. Вот, зачитаю вам кусочек: «Она поцеловала его в небритую щеку и хриплым шепотом судорожно прошептала в волосатое ухо: ну возьми же меня, самец». Ну как вам? Мои герои живут самостоятельной жизнью и частенько преподносят мне сюрпризы... Мои книги — это едкая сатира на американский образ жизни. Мой любимый писатель — Достоевский. И в моих книгах я старался передать нечто достоевское, нечто неизбывное... Ну и так далее.
Стратегия Набокова состоит в том, что он последовательно разрушает такие вот «типичные» ожидания. Все его ответы так или иначе «ненормальны», но вовсе не из желания «шокировать» или показаться «оригинальным», поскольку эти желания вполне соответствуют образу нормального и типичного писателя. Типичного писателя можно оценить, скажем, по шкале радикальности / конформности, социальности / асоциальности, интеллектуализма / чувственности, правдивости / лживости, просто в силу того, что он высказывает некие «общие места», сам помещает себя в жесткий интерпретативный каркас. Набоков высказывает, если можно так выразиться, «частные места». Это совершенно особые конструкции. Если вырвать «частное место» из того частного пространства (контекста), в котором оно существует, оно превратится в «общее место». Казалось бы, так можно сказать о любом высказывании любого человека: вырви из контекста, смысл потеряется. Но все дело в том, что большинство высказываний большинства людей существуют в универсальном контексте и принимают значения из того стандартного набора, который задан самой ситуацией коммуникации. Информация, которую несет высказывание, в этом случае является мерой ограничения исходного множества возможностей. На вопрос «Как дела?» можно ответить «нормально», «отлично», «отвратительно». Любой ответ из этих трех будет «общим местом», даже если (в последнем случае) человеку действительно худо. «Набоковская» стратегия в данном случае будет состоять вовсе не в том, чтобы просто ответить «облачно», «шахматно» или «лилово». Тогда это будет не Набоков, а Льюис Кэрролл (которого Набоков, кстати, один из переводчиков «Алисы» на русский, неизменно расхваливает, в частности, за то, что он сумел скрыть свой порок за стенами фотолаборатории). Чтобы получился Набоков, надо, чтобы такой странный ответ занял свое место в ряду других подобных ответов, данных в разное время. Эти высказывания (два, три, пять, слишком много тоже нехорошо) как раз и создают то самое «частное пространство», «частный контекст», в котором возникает фигура нетипичного, частного писателя.
Чтобы не уйти далеко от первого абзаца, посмотрим, как Набоков отвечает на поставленные вопросы. «Лолита» впервые возникла в образе шахматной задачи... Моя память очень цепкая в отношении игры света, предметов и сочетаний предметов... Лучшая моя книга — «Лолита»... Я вообще не знаком с маленькими девочками. Чтобы хоть как-то разобраться в их конституции, мне пришлось отыскать книгу «Размеры девочек»... Успех — это один из элементов самой книги... Я пишу остро оточенным карандашом на маленьких карточках и вношу массу исправлений. Печатать я не умею... Сейчас я работаю над новым романом, но рассказать о нем не могу и зачитывать не буду ничего ни в коем случае... Я думаю не на языке, а образами [здесь обычно следует пояснение, что эти образы — не «представления», а что-то вроде цветовых пятен, которые остаются на изнанке век, когда закрываешь перед сном глаза: «я мыслю не словами, а образами переливчатых цветов, тающих очертаний — тип мышления, который психиатры в старой России называли «холодным бредом» <...> мой английский — это робкий и ненадежный свидетель восхитительных, а порой и чудовищных образов, которые я силюсь описать. В насколько же более удачном положении находится Джозеф Конрад, выражающий концептуальные банальности посредством затхлого стиля, что так замечательно соответствует его прекрасным общедоступным мыслям!»]... В отношении своих героев я — абсолютный диктатор... Америка — лучший из возможных миров. Ее природа, ее люди, ее внешняя политика прекрасны [Набоков рукоплещет войне во Вьетнаме и призывает тратить побольше денег на такие «бесполезные» акции, как полеты на Луну]... Писатели (наиболее часто упоминаемые с положительной характеристикой): Шекспир, Герберт Уэллс, Пруст (первая часть эпопеи), Джойс (только «Улисс»), Толстой («Анна Каренина»), Белый («Петербург»). Ни в коем случае не Достоевский. О «современных» писателях Набоков обычно молчит. Иногда называет Роб-Грийе, по одному разу Раймона Кено и Франца Элленса. Список «обруганных» гораздо, гораздо больше... «Лолита» — ни в коем случае не сатира. Это роман с ярко выраженной моралью, а именно: нельзя причинять зло девочкам. Что касается пристрастий и предубеждений, тут Набоков отвечает подробно и точно: «То, что вызывает во мне отвращение, несложно перечислить: тупость, тирания, преступление, жестокость, популярная музыка. Мои пристрастия — самые сильные из известных человеку: сочинительство и ловля бабочек». В других интервью в список антипатий Набоков помещает также грязь, наркотики, шум, проволочные плечики для одежды, модные словечки (вроде «харизма» или «выражаю надежду»), шарлатанское искусство, сломанный ноготь в отсутствие ножниц, потерю футляра для очков, обнаружение того, что любимый еженедельник на этот раз посвящен детским книгам, грузовики, транзисторы, рев мотоциклов, bidet в ванных комнатах отелей (наличие которого ведет к уменьшению размера ванны), пестициды, ночные клубы, яхты, цирки, порношоу, сальный взгляд голых самцов, заросших волосами, как Че Гевара, и, конечно, психоанализ.
Разумеется, будучи растиражированными и помещенными в универсальный контекст, все эти strong opinions автоматически превращаются в банальности. Уникальность «набоковской» стратегии в том, что она вовсе не маргинальна, а, напротив, универсальна. Только это универсальность не идей, а самой позиции в отношении любых идей, не общего, но частного. То есть если вы хотите реализовать подобную стратегию, вам не поможет автоматическое тиражирование набоковских высказываний. Главное, что от вас требуется, — это последовательность в отстаивании своих убеждений, а не просто присоединение к общей идее или участие в общем движении. Это тонкая грань между «растворением в чем-то большем, чем ты сам» и «усвоением чего-то большого и единого так, что оно переваривается и превращается в частный внутренний объект». Чтобы указать на эту грань, Набоков периодически сообщает, что никогда не искал признания в обществе, никогда не принадлежал ни к одной группе, что ни одно учение, направление или писатель не оказывали на него ни малейшего влияния, что он никогда не эксплуатировал общие идеи, что только отдельно взятый художник имеет значение, что малейший привкус любой общественной группы сразу настраивает его против произведения, что «молодежный радикализм» в действительности — самый банальный и тупой конформизм, что «подлинное искусство имеет дело не с родом, даже не с видами, а с отклонением от нормы, проявившимся в особи данного подвида». Набоков подчеркивает, что в его фигуре не воплотилось ничего Большого и Возвышенного: «Как человек, я не представляю собой ничего такого, чем можно было бы восхищаться». Или, в модусе иронии: «Высокий, красивый, всегда молодой, очень ловкий, с изумрудными глазами сказочного сокола». Если Набокову предлагают ответить на вопрос, в котором встречается слово «жизнь» или «мир», он уточняет: какая жизнь? чья жизнь? какой мир? чей мир? То же относится к понятиям «роман», «антироман» или «современное искусство». «Одна из функций всех моих романов — доказать, что роман как таковой не существует вообще. Книга, которую я создаю, — дело личное и частное. Когда я работаю над ней, я не преследую никаких целей, кроме одной — создать книгу».
Конечно, проще всего «разоблачить» Набокова, доказывая, что образ, который он создал в интервью, — всего лишь «маска», «персона». И добавить, что маска — это тоже произведение искусства, «игра», «чудо перевоплощения». Мол, Набоков и свою жизнь превратил в искусство. Это избитый штамп, который ничего не объясняет. Мне не посчастливилось встретиться с Набоковым лично, но думаю, что он не был настолько идиотом, чтобы выдумывать маски и морочить голову читателям удовольствия ради. Если уж «анализировать» личность Набокова, то, мне кажется, лучше всего для этой цели подошел бы анализ, подобный тому, какой осуществил Жан Старобинский в книге о Монтене. Помните, там было три ступени: 1) герой осознает зависимость от чего-то внешнего, 2) обособляется, стремясь постичь подлинную, универсальную реальность, но в итоге 3) делает сознательный выбор в пользу частного. Обычно акцентируется набоковская «обособленность», но, к примеру, не его поиск «реального». Однако фигура такого безнадежного поиска в ответах Набокова несомненно есть: «Вы можете, так сказать, подбираться к реальности все ближе и ближе; но вы никогда не подойдете достаточно близко, так как реальность — бесконечная последовательность шагов, уровней восприятия, ложных днищ, а потому она неутолима, недостижима <...> Так мы и живем, окруженные более или менее призрачными объектами. Вон тот автомобиль, например. Для меня это абсолютный призрак — я ничего в нем не смыслю, и, как бы сказать, он для меня тайна такая же, какой бы явился для лорда Байрона». Или, вот ответ на вопрос о вере в Бога: «Откровенно говоря — а то, что я собираюсь сейчас сказать, я не говорил никогда, и, надеюсь, это вызовет легкую и приятную дрожь, — я знаю больше того, что могу выразить словами, и то немногое, что я могу выразить, не было бы выражено, не знай я большего». Относительно третьего пункта есть прекрасная статья Михаила Ямпольского «Бабочка памяти» в книге «О близком». В связи с «бабочками» и «мимикрией» процитирую фрагмент, который, на мой взгляд, многое объясняет: «Мудрец может сказать, что эта ловкость рук спасает меня от недоумков. Благодарный зритель с радостью рукоплещет изяществу, с которым актер в маске сливается с местом действия». «Мудрец», фигура, неприятная Набокову, полагает, что есть маска и есть сущность, которая прячется от недоумков. И вроде бы за маской частного человека прячется человек универсальный, слепленный из таких же общих идей, «свойств», как и все остальные. «Благодарный зритель» не различает маску и сущность потому, что есть еще «место действия», частное пространство, в котором только и может осуществляться свобода. «По правде говоря, я верю, что в один прекрасный день явится переоценщик, который объявит, что я совсем не легкомысленная жар-птица, но убежденный моралист, изобличающий грех, бичующий глупость, высмеивающий пошлость и жестокость, утверждающий главенство нежности, таланта и чувства гордости».
Про Набокова либо хорошо, либо ничего писать не надо.
Владимир Набоков всем нам известный и любимый сноб и чародей. Признанный при жизни гений и классик, полностью осознающий свое превосходство, наслаждающийся этим пониманием, почему-то для российского читателя (исключая откровенных маньяков) так и остался второй частью словосочетания ««Лолита» Набокова». Лолита Набокова, очень приятно.
В эпоху возрастающей значимости специализаций, в железный век, мы начинаем забывать про тот тип людей, что пытались объять необъятное (скорее всего, что просто делали то, что им было воистину интересно). Мы привыкли оценивать по нисходящей: слишком много, чтобы быть кем-то, кем-то и кем-то - это годится только для первой строчки энциклопедического словаря, да и ему мы верим не особо охотно.
Писатель, переводчик, публицист, преподаватель, лепидоптеролог, шахматист… и так до бесконечности. Набоков для слабочитающих: миллион афоризмов. В основном, про себя самого. Несмотря на всю широту странно сочетаемых занятий, одного было не отнять - постоянства. Он не был увлекающейся натурой, напротив, его интересовало углубление своих интересов, а не расширение сферы влияния. Однако даже того набора, что он выбрал еще в раннем возрасте было слишком много для одного человека, тут вопрос не в гениальности даже, а в простой арифметике. Быть гением, к тому же в таких объемах, означает то, что какой-то частью жизни ты будешь пренебрегать. Кто-то забрасывает бытовую сторону (почти все), кто-то забывает про семью, кто-то вообще сводит все контакты к минимуму. Все это крадет время, время производительное, рабочее, когда тебе необходимо лишь не отвлекаться от своих внутренних идей. Одной жизни, к сожалению, недостаточно для того, чтобы изучить бабочек так, чтобы писать о них научные работы, для того, чтобы изучить язык так, чтобы уметь его преподавать, для того, чтобы быть писателем вообще нужно все бросить к чертям собачим и жить своими страницами. Уложиться можно только тогда, когда кто-то отдаст свою жизнь и свое время тебе.
Но начиналось все гораздо скромнее. Владимир Набоков родился поэтом.
Опубликованный первый сборник с незамысловатым названием «Стихи» стал последним. Бравое семейство Гиппиус в порыве собственной гениальности решили выбить всю дурь из головы юного Володи. В расцвет модернистских течений его поэзия была уж очень, очень классической, формальной, не оригинальной. И если Владимир Васильевич (кузен той самой поэтессы) был преподавателем в Тенишевском училище и раскритиковал поэтические начинания ученика, которое посещал Набоков, то Зинаида, которая уже вращалась и имела имя в литературных кругах (что для женщины того времени уже само по себе успех) просто заявила, что «писателем ему никогда не стать». С чем и вошла в историю мировой литературы. Ведь что особенно радует в писательской карьере, так это то, что ты всегда сможешь отомстить обидчику, дав его имя какому-нибудь исключительно неприятному персонажу.
Так голосом Гиппиус говорит другая Зинаида, героиня романа «Дар»: «Я думаю, ты будешь таким писателем, какого еще не было, и Россия будет прямо изнывать по тебе, - когда слишком поздно спохватится…» Так сказать, переписали историю.
Гиппиус ошибалась, но, быть может, именно она помогла ему достаточно обозлиться, чтобы захотеть стать гениальным, чтобы перебороть страх и нежность. Набоков поэтичен в каждой строчке своих произведений, настолько же, правда, и зол.
Владимир Набоков родился 22 апреля 1899 года в семье представителя КДП Владимира Дмитриевича Набокова. Впрочем, вся родословная будущего писателя настолько чиста и прекрасна, что смело можно в Пожиратели смерти подаваться: мать была из рода купцов-золотопромышленников, имела прекрасное образование, да и собою была хороша. Кроме Владимира-младшего, в семье было еще четверо детей: две дочери и два сына. Трагического детства, полного лишений и отсутствия родительской любви тут, которое должно быть у каждого гения, тут, увы, не сыскать.
Фото: Giuseppe Pino
Как, принято в приличных семьях, в ходу у Набоковых были три языка: английский, французский и русский. По-английски Володя заговорил раньше, чем по-русски, но это все мелочи жизни, красно солнышко всея Руси Александр Сергеевич Пушкин тоже лепетал в младенчестве по-французски, что впоследствии не помешало ему стать нашим всем. Это лингвистическое отступление пришлось на руку: революция в скором времени заставила семью покинуть страну. Сначала Крым, потом Константинополь, Париж, Лондон, чтобы наконец-то добраться до Берлина и остановиться, а Володю отправляют учиться в Кембридж, правда, как отмечает сам писатель, приняли его туда больше по политическим мотивам, чем за особые дарования.
Несмотря на открывшиеся европейские просторы, Набоков продолжает писать по-русски. Первый роман «Машенька» (1926), такой постскриптум эмигранта. В 1928 выходит «Король, дама, валет», как раз о жизни в Берлине. Набоков провел в этом городе долгие 15 лет. Годы мучений, отказов, стыда и нервозности. Это непрекращающаяся тоска в столице Русской эмиграции. Здесь он напишет последний поэтический сборник, посвященный отцу, которого в 1922 году в Берлине убивают. Здесь он впервые безумно влюбляется в Светлану Зиверт, семнадцатилетнюю красавицу русской колонии. Он будет посвящать ей стихи, а она, разумеется, не сможет не ответить взаимностью молодому остроумному красавцу, выпускнику Кембриджа. Они обручаются, но в дело вступает немецкий прагматизм: родители девушки дают свое согласие на брак только при условии, что жених устроится на постоянную работу, нанормальную постоянную работу, потому что видеть свою дочь замужем за писателем они считали делом сомнительным. А может быть, они просто почитали его стихотворения.
Так Владимир становится банковским служащим. Его терпения хватает буквально на несколько часов, после чего он выходит из здания банка и больше в него не возвращается. Не стоит пояснять, что помолвка была расторгнута.
После он напишет своей сбежавшей невесте:
У меня в Берлине бывали глупейшие галлюцинации - рвущие душу - я видел тебя на всех углах, и в моем кресле у стола, когда я вечером возвращался домой. Неловко как-то об этом говорить, но ведь ты понимаешь, что не твоя это вина, ты ни при чем, ты не могла иначе поступить… Зато, благодаря тому, что случилось, я нашел какие-то новые слова, стал лучше писать, что ли, и это «писание» - единственное, что мне теперь дорого и важно…
И больше не посвятит ей ни строчки.
Однако жестокий Берлин становится милосерднее к несчастному и трогательному Набокову. Через год здесь он познакомится со своей Верой, любовь к которой будет освещать всю его оставшуюся жизнь.
Вера дает ему ту свободу, которой ему не хватало, они живут в счастливой нищете, поддерживая существование, в основном, ее секретарской работой, его нечастыми переводами и тренером по теннису. Она восхищалась его произведениями и всю себя посвятила и принесла в жертву мужу.
Фото: Giuseppe Pino
Уже потом, в Америке, Вера будет его постоянным отражением, его тенью, будет сидеть на его лекциях, проверять студенческие работы, говорить за него, отвечать за него, улыбаться за него. Порой она проводила лекции за него, порой даже принимала экзамены. Прекрасно одаренная и образованная женщина, она выбрала для себя быть женой. Выполнять роль секретаря, боевой подруги и железного занавеса между становящимся все более эксцентричным писателем и окружающим миром.
Преданная, как Санчо Панса, Вера Слоним, посвятила свою жизнь и свою судьбу чтобы разбавить одиночество увлекающегося Владимира. Она была дочерью еврейского предпринимателя, точно также эмигрировавшего из России Берлин с семьей. Молодая девушка увлекалась литературой и была знакома с Набоковым задолго до их физической встречи. Свою литературную силу она вложила в произведения супруга. Когда они поженятся, именно ее зарплата станет основным источником семейных доходов.
Вера посвятила свою жизнь тому, чтобы мир стал комфортнее для гения. Как часто бывает, дети выдающихся родителей особыми талантами не блещут. Сын Дмитрий тоже стал лишь фоном на ярком портрете отца. Лучший специалист по творчеству Набокова-старшего, как говорил отец «мой сын Дмитрий - мой переводчик, а моя жена - моя муза». Но на самом деле, они были всего лишь необходимыми элементами его творчества. Они слились личностями, создавая единый портрет одного большого произведения.
Вера Набокова была его отражением, его близнецом, правой рукой, его всем, абсолютным всем. Зачем она приходила на все его лекции в университете? Потому что она была единственным человеком в аудитории, ради которого он что-то рассказывал вообще. И возникает вполне логичный вопрос, кем бы был Набоков без своей семьи?
…А главное я хочу поскорее приехать к тебе, моя любовь… Как я счастлив, что мы разделались наконец с Германией. Никогда, никогда, никогда я туда не вернусь. Будь она проклята – вся эта холодная сволочь. Никогда.
Где бы они не появлялись, Вера представляется и добавляет к своему имени «еврейка». Потому что это имеет значение. Да и русскому Владимиру Владимировичу нечем похвастать в нацистской Германии. Им приходиться бежать из страны. Интересно, если бы не репрессии, сколько бы они еще терпели Берлин.
Они переезжают в Америку, когда нацисты начинают поглощать континент. Прожившие большую часть жизни в манерном Берлине, воспитанные в духе старой аристократии все-таки русские Набоковы пытаются влезть в американскую кожу, получается долго и немного чудаковато. Ровно как и бегать по полям с сачком. Но кто, если не Америка, принимает под свое крыло безумцев, которым не осталось места во всем остальном свете?
Для Америки они были никем. Теми же нищими эмигрантами, которые сотнями, тысячами пересекают океан ежегодно. До того счастливого момента, как Владимир получит уважаемую должность профессора Корнуэльского университета, они снова жили на деньги, вырученные с преподавательской работы Веры.
Фото: Walter Mori
Хрупкая дочь Набокова Лолита, разбившая сердца всем литературоведам мира, могла не появиться на свет, если бы на том не настояла госпожа Набокова. И не рискнув издать провокационное произведение, так и остался бы Владимир Владимирович непонятным, ностальгирующим по потерянной красоте империи, аутичным писателем. Крепким профессионалом, наиболее проявляющимся в его рассказах.
… я просто хочу тебе сказать, что без тебя мне жизнь как-то не представляется – несмотря на то что думаешь что мне «весело» два дня не видеть тебя. И знаешь, оказывается, что вовсе не Edison выдумал телефон, а какой-то другой американец – тихий человечек – фамилию которого никто не помнит. Так ему и надо.
Первая небрежная публикация «Лолиты» вышла в свет в 1955 году. Издатель, мельком пролистав его, увидел только порнографическое содержание, и решил, что эти 50 оттенков Гумберта Гумберта помогут поднять продажи. Если вы вдруг обманываетесь, и не осознаете, как книги становятся бестселлерами, то отмечу, что книгу спасло внимание со стороны одного известного литературного критика: Грэхам Грин назвал «Лолиту» в газете «The Sunday Times» одной из трёх лучших книг года. На его замечание отреагировал другой колумнист, Джон Гордон, и его порицание и негодование, как всегда, привлекло гораздо больше внимания к произведению.
И бомба взорвалась.
С тех пор «Лолиту» переиздают во всех странах мира, о ней спорят до драки, читают в метро, и смотрят на читающих с ханжеским осуждением. В ней видят множество позывов, но очень, очень редко видят историю любви. Лучшая из открытых им бабочек принесла ему вечную славу.
…Говорю я о турах и ангелах, о тайне прочных пигментов, о предсказании в сонете, о спасении в искусстве. И это - единственное бессмертие, которое мы можем разделить с тобой, моя Лолита…
Владимир Набоков - выдающийся писатель. Кроме того, он был поэтом, литературоведом, энтомологом, переводчиком и преподавателем. Владимир Набоков является единственным из отечественных авторов, кто создавал произведения на иностранном языке (английском), как и на своем родном. Биография Набокова подробно изложена в этой статье.
Его стиль очень сочный, разнообразный, неповторимый и яркий. Самые известные произведения Набокова - роман "Лолита", который был экранизирован уже несколько раз, а также "Защита Лужина", "Машенька", "Дар", "Приглашение на казнь". Все эти произведения интересны каждое по-своему.
Следует сказать, что круг интересов этого писателя был очень широк. Владимир Набоков внес большой вклад в лепидоптерологию (этим сложным словом именуется раздел энтомологии, изучающий чешуекрылых). Двадцать видов бабочек открыл изложенная, не предполагает подробного знакомства с этим его увлечением, ведь Владимир Владимирович интересует нас, прежде всего, как писатель. Однако нужно сказать, что Владимир Набоков является автором восемнадцати научных статей. В его насчитывается 4324 экземпляра. Он подарил ее Зоологическому музею, принадлежащему Лозаннскому университету.
Кроме того, преподаванием отечественной и мировой литературы отмечена такого писателя, как Владимир Набоков, биография. Ему принадлежат переводы на английский язык "Слова о полку Игореве" и "Евгения Онегина". Также этот писатель увлекался шахматами, в которых был довольно сильным игроком. Он опубликовал несколько любопытных шахматных задач.
Биография Набокова начинается 10 апреля 1899 г. - именно тогда он появился на свет. Он был выходцем из аристократической семьи. Отцом будущего писателя был Набоков Владимир Дмитриевич, известный политик. В семье пользовались тремя языками: родным русским, а также французским и английским. Таким образом, Владимир Владимирович с юных лет в совершенстве владел этими языками. По его собственным словам, Набоков выучился читать по-английски раньше, чем по-русски.
Раннее детство будущего писателя прошло в достатке и комфорте в доме его родителей, расположенном в Петербурге, на Большой Морской. Также семья посещала загородное имение, находившееся под Гатчиной (фото его представлено выше).
Владимир Набоков начал обучение в петербургском Тенишевском училище. В этом учебном заведении незадолго до него получал образование Осип Мандельштам. Энтомология и литература сделались основными увлечениями Владимира Владимировича. На свои средства незадолго до революции он издал сборник собственных стихотворений.
После революции 1917 года семья Набоковых переехала в Крым, а несколько позже, в 1919 году, Набоковы решили эмигрировать. Им удалось увезти с собой некоторые драгоценности, и семья жила на эти деньги в Берлине. В это время продолжал свое обучение в Кембридже Владимир Владимирович Набоков. Биография его этих лет отмечена тем, что он продолжил сочинять стихи на русском языке, а также перевел произведение Л. Кэррола "Алиса в стране чудес" на свой родной язык.
В марте 1922 в семье Набоковых произошла трагедия. Был убит глава семьи, Владимир Дмитриевич. Это трагическое событие произошло во время лекции "Америка и восстановление России" П. Н. Милюкова, проходившей в Отец писателя попытался помешать радикалу, стрелявшему в Милюкова, однако был убит его напарником.
Владимир Набоков с 1922 г. стал членом русской диаспоры, жившей в Берлине. Он зарабатывал средства на жизнь преподаванием английского языка. В организованных эмигрантами из СССР берлинских издательствах и газетах начали появляться рассказы Набокова. Важное событие в личной жизни писателя произошло в 1925 году - он женился. Избранницей его стала Вера Слоним. Владимир Владимирович познакомился с этой женщиной на костюмированном балу. Одной из важнейших причин его становления как писателя является его счастливая семейная жизнь. Первый роман Набокова под названием "Машенька" появился вскоре после женитьбы его автора.
До 1937 года Владимир Набоков написал еще восемь романов на русском. Его авторский стиль все более усложнялся, писатель ставил все более смелые эксперименты с формой. В Советской России не печатались романы Набокова, однако у западной эмиграции они имели успех. В наше время эти произведения считаются шедеврами и классикой русской литературы, особенно такие романы, как "Дар", "Защита Лужина" и "Приглашение на казнь".
В конце 1930 годов политика, которую проводили в Германии нацистские власти, привела к исчезновению русской диаспоры в Берлине. С этих пор жизнь Набокова со своей супругой-еврейкой в этой стране стала невозможной, поэтому он перебрался в Париж. Позднее, когда началась Вторая мировая война, писатель эмигрировал в США. После того как в Европе прекратила свое существование русская диаспора, Владимир Владимирович окончательно лишился русскоязычных читателей. Для Набокова единственным выходом было начать писать на английском. Первый роман, созданный на этом языке, он написал еще в Европе, перед отъездом из США. Он называется "Подлинная жизнь Себастьяна Найта". А с 1937 г. и до конца жизни Владимир Владимирович не написал больше ни одного романа на русском. Он только перевел "Лолиту" на родной язык, а также написал автобиографию на нем ("Другие берега").
В период с 1940 по 1958 год Владимир Набоков, находясь в Америке, зарабатывает себе на жизнь тем, что читает лекции в американских университетах. Эти лекции посвящены отечественной и мировой литературе.
Значительной оригинальностью отличался писатель Набоков. Биография его также отмечена множеством интересных фактов. Но и как преподаватель Набоков не менее интересен. Известно, что он отличался необычной манерой чтения лекций. Владимир Набоков просил студентов сидеть всегда на одних и тех же местах. Он строго запрещал им во время лекции заниматься посторонними делами. Владимир Владимирович не разрешал выходить на экзамене. Это можно было сделать, только предъявив справку от врача. Тщательнейшим образом готовился ко всем своим лекциям Набоков. Биография и творчество того или иного автора изучались им очень подробно. Писатель тщательно продумывал, о чем будет говорить. Тем не менее у студентов было ощущение, что преподаватель много импровизирует. Владимир Владимирович имел свое мнение обо всем, при этом оно могло кардинальным образом отличаться от общепринятого. В частности, это относится к его взгляду на творчество Шолохова, Чехова, Достоевского и др. Набоков всю свою жизнь он питал отвращение ко всему мещанскому, пошлому и банальному.
Первыми англоязычными романами Набокова стал "Подлинная жизнь…", уже упоминавшийся выше, а также "Под знаком незаконнорожденных". Эти произведения, несмотря на все их художественные достоинства, коммерческого успеха не имели.
В эти годы Владимир Владимирович тесно сближается с а также некоторыми другими литературоведами. Он продолжает заниматься энтомологией на профессиональном уровне. Путешествуя по США во время отпусков, трудится над созданием романа "Лолита" его автор, В. Набоков. Биография и творчество этого писателя у многих вызывают интерес именно из-за того, что он является создателем этого произведения. Его тема - история одного взрослого мужчины, который воспылал страстью к 12-летней девочке. Для своего времени эта тема была немыслимой, из-за чего у писателя практически не было надежд даже на то, что роман будет опубликован, не говоря уже о его признании. Тем не менее успех не заставил себя ждать. Сначала "Лолита" была издана в Европе, а через некоторое время - в Америке. Этот роман сразу же принес писателю финансовое благосостояние и мировую славу. Любопытно, что первоначально произведение, что отмечал сам Набоков, появилось в "Олимпии", весьма одиозном издательстве. Это издательство, о чем автор "Лолиты" понял уже после того, как ее текст был опубликован, в основном специализировалось на "полупорнографических" романах и близких к ним произведениях.
Биография Набокова далее отмечена его возвращением в Европу. Писатель с 1960 года проживает в Здесь появляются его последние романы, среди которых самыми известными являются "Ада" и "Бледное пламя". Биография Набокова оканчивается в 1977 году. Именно тогда умер писатель, дожив до 78 лет. "Лаура и ее оригинал" - последний роман Набокова, который остался незавершенным. Он был издан в ноябре 2009 года на английском языке. В этом же году издательство "Азбука" выпустило русский перевод этого произведения.
Биография Набокова, краткое содержание его романов, а также тексты его произведений - все это и по сей день вызывает интерес многочисленных ценителей его творчества. Владимир Набоков - оригинальный и талантливый автор, признанный во всем мире.
