Рассказы и повести, написанные в пору художнической зрелости Н. С. Лескова, дают довольно полное представление обо всем его творчестве. Разные и о разном, они объединены "думой о судьбе России". Россия является в этом месте многоликой, в сложном переплетении противоречий, "убогой и обильной", "могучей и бессильной" одновременно. Во всех проявлениях национальной жизни, ее мелочах и анекдотах Лесков ищет "сердцевину целого". И находит ее чаще всего в чудаках и бедоносцах, как бы перекликаясь с Достоевским, писавшим в "Братьях Карамазовых", что чудак "не постоянно частность и обособление, а, напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе другой раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи - все каким-либо наплывным ветром, на час почему-то от него оторвались".
Герой рассказа "Несмертельный Голован" - один из таких чудаков. "Несмертельность" простому смертному приписана народной молвой. Однако наперекор легенде уже в первой главке рассказа описана смерть Голована во всей ее неотвратимости и реальности: он "погиб во час так называемого в г. Орле "большого пожара", утонув в кипящей ямине...". Противопоставляя легенде объективные факты, совлекая мистические покровы с мифа о "несмертельности" героя, повествователь предлагает читателю напрячься над загадкой, имеющей общечеловеческое важность. Почему простой смертный порой становится легендарным героем, в силу каких причин "часть его большая, от тлена убежав", продолжает "жить в благодарной памяти"? Державинская цитата в тексте от повествователя вызывает дополнительные ассоциации с Горацием и пушкинским "Памятником", и тем самым рассказу о простом мужике сразу же придается масштабность и философичность.
Первый намек на разгадку тайны, постоянно "густевшей" около Голована, несмотря на предельную чистоту и открытость его жизни, содержит небольшое уточнение: в "кипящую ямину" Голован попал, "спасая чью-то жизнь или чье-то добро". Каждая новая главка рассказа вносит свою долю в расшифровку художественного смысла понятия "несмертельный". И в итоге оказывается, что не посещающий церковь, "сумнительный в вере" Голован является истинным христианином и реально принадлежит "храму творца-вседержителя", находясь в родстве со всем миром, ртроя свою жизнь по законам собственной совести, тот самый простой русский мужик достигает предельных нравственных высот, и как раз ему дано познать "совершенную любовь".
"Тайна" Голована у всех перед глазами, но ее разгадка не становится достоянием молвы. Молва приписывает ему один "грех" - связь с чужой женой. На самом же деле Голован и Павлагея, многие годы живя под одной крышей и бесконечно любя товарищ друга, так и не смогли соединиться. Они так и не позволили себе переступить через другого человека, пусть самого "пустотного и вредного" - спившегося и опустившегося мужа Павлы, которого все остальные считали пропавшим.
Легенда, творимая народом, тем не менее оказалась причастна истине. Во всеобщем тяготении к чуду проявляется потребность самой жизни в высоком, потребность, которая удовлетворяется только бескорыстным и от сердца идущим служением добру. Чудо в лесковском мире постоянно идет об руку с жизненной практикой, потому что условием возникновения чудесного является у писателя человеческое деяние, совершаемое "не по службе, а по душе".
Совершенная любовь изгоняет страх.
Он сам почти миф, а история его – легенда. Чтобы повествовать о нем – надо быть французом, потому что одним людям этой нации удается объяснять другим то, чего они сами не понимают. Я говорю все это с тою целию, чтобы вперед испросить себе у моего читателя снисхождения ко всестороннему несовершенству моего рассказа о лице, воспроизведение которого стоило бы трудов гораздо лучшего мастера, чем я. Но Голован может быть скоро совсем позабыт, а это была бы утрата. Голован стоит внимания, и хотя я его знаю не настолько, чтобы мог начертать полное его изображение, однако я подберу и представлю некоторые черты этого не высокого ранга смертного человека, который сумел прослыть «несмертельным» .
Прозвище «несмертельного», данное Головану, не выражало собою насмешки и отнюдь не было пустым, бессмысленным звуком – его прозвали несмертельным вследствие сильного убеждения, что Голован – человек особенный; человек, который не боится смерти. Как могло сложиться о нем такое мнение среди людей, ходящих под богом и всегда помнящих о своей смертности? Была ли на это достаточная причина, развившаяся в последовательной условности, или же такую кличку ему дала простота, которая сродни глупости?
Мне казалось, что последнее было вероятнее, но как судили о том другие – этого я не знаю, потому что в детстве моем об этом не думал, а когда я подрос и мог понимать вещи – «несмертельного» Голована уже не было на свете. Он умер, и притом не самым опрятным образом: он погиб во время так называемого в г. Орле «большого пожара», утонув в кипящей ямине, куда упал, спасая чью-то жизнь или чье-то добро. Однако «часть его большая, от тлена убежав, продолжала жить в благодарной памяти», и я хочу попробовать занести на бумагу то, что я о нем знал и слышал, дабы таким образом еще продлилась на свете его достойная внимания память.
Несмертельный Голован был простой человек. Лицо его, с чрезвычайно крупными чертами, врезалось в моей памяти с ранних дней и осталось в ней навсегда. Я его встретил в таком возрасте, когда, говорят, будто бы дети еще не могут получать прочных впечатлений и износить из них воспоминаний на всю жизнь, но, однако, со мною случилось иначе. Случай этот отмечен моею бабушкою следующим образом:
«Вчера (26 мая 1835 г.) приехала из Горохова к Машеньке (моей матери), Семена Дмитрича (отца моего) не застала дома, по командировке его в Елец на следствие о страшном убийстве. Во всем доме были одни мы, женщины и девичья прислуга. Кучер уехал с ним (отцом моим), только дворник Кондрат оставался, а на ночь сторож в переднюю ночевать приходил из правления (губернское правление, где отец был советником). Сегодняшнего же числа Машенька в двенадцатом часу пошла в сад посмотреть цветы и кануфер полить и взяла с собой Николушку (меня) на руках у Анны (поныне живой старушки). А когда они шли назад к завтраку, то едва Анна начала отпирать калитку, как на них сорвалась цепная Рябка, прямо с цепью, и прямо кинулась на грудцы Анне, но в ту самую минуту, как Рябка, опершись лапами, бросился на грудь Анне, Голован схватил его за шиворот, стиснул и бросил в погребное творило. Там его и пристрелили из ружья, а дитя спаслось».
Дитя это был я, и как бы точны ни были доказательства, что полуторагодовой ребенок не может помнить, что с ним происходило, я, однако, помню это происшествие.
Я, конечно, не помню, откуда взялась взбешенная Рябка и куда ее дел Голован, после того как она захрипела, барахтаясь лапами и извиваясь всем телом в его высоко поднятой железной руке; но я помню момент… только момент . Это было как при блеске молоньи среди темной ночи, когда почему-то вдруг видишь чрезвычайное множество предметов зараз: занавес кровати, ширму, окно, вздрогнувшую на жердочке канарейку и стакан с серебряной ложечкой, на ручке которой пятнышками осела магнезия. Таково, вероятно, свойство страха, имеющего большие очи. В одном таком моменте я как сейчас вижу перед собою огромную собачью морду в мелких пестринах – сухая шерсть, совершенно красные глаза и разинутая пасть, полная мутной пены в синеватом, точно напомаженном зеве… оскал, который хотел уже защелкнуться, но вдруг верхняя губа над ним вывернулась, разрез потянулся к ушам, а снизу судорожно задвигалась, как голый человеческий локоть, выпятившаяся горловина. Надо всем этим стояла огромная человеческая фигура с огромною головою, и она взяла и понесла бешеного пса. Во все это время лицо человека улыбалось .
Описанная фигура был Голован. Я боюсь, что совсем не сумею нарисовать его портрета именно потому, что очень хорошо и ясно его вижу.
В нем было, как в Петре Великом, пятнадцать вершков; сложение имел широкое, сухое и мускулистое; он был смугл, круглолиц, с голубыми глазами, очень крупным носом и толстыми губами. Волосы на голове и подстриженной бороде Голована были очень густые, цвета соли с перцем. Голова была всегда коротко острижена, борода и усы тоже стриженые. Спокойная и счастливая улыбка не оставляла лица Голована ни на минуту: она светилась в каждой черте, но преимущественно играла на устах и в глазах, умных и добрых, но как будто немножко насмешливых. Другого выражения у Голована как будто не было, по крайней мере я иного не помню. К дополнению этого неискусного портрета Голована надо упомянуть об одной странности или особенности, которая заключалась в его походке. Голован ходил очень скоро, всегда как будто куда-то поспешая, но не ровно, а с подскоком. Он не хромал, а, по местному выражению, «шкандыбал», то есть на одну, на правую ногу наступал твердою поступью, а с левой подпрыгивал. Казалось, что эта нога у него не гнулась, а пружинила где-то в мускуле или в суставе. Так ходят люди на искусственной ноге, но у Голована она была не искусственная; хотя, впрочем, эта особенность тоже и не зависела от природы, а ее устроил себе он сам, и в этом была тайна, которую нельзя объяснить сразу.
Одевался Голован мужиком – всегда, летом и зимою, в пеклые жары и в сорокаградусные морозы, он носил длинный, нагольный овчинный тулуп, весь промасленный и почерневший. Я никогда не видал его в другой одежде, и отец мой, помню, частенько шутил над этим тулупом, называя его «вековечным».
По тулупу Голован подпоясывался «чекменным» ремешком с белым сбруйным набором, который во многих местах пожелтел, а в других – совсем осыпался и оставил наружу дратву да дырки. Но тулуп содержался в опрятности от всяких мелких жильцов – это я знал лучше других, потому что я часто сиживал у Голована за пазухой, слушая его речи, и всегда чувствовал себя здесь очень покойно.
Широкий ворот тулупа никогда не застегивался, а, напротив, был широко открыт до самого пояса. Здесь было «недро», представлявшее очень просторное помещение для бутылок со сливками, которые Голован поставлял на кухню Орловского дворянского собрания. Это был его промысел с тех самых пор, как он «вышел на волю» и получил на разживу «ермоловскую корову».
Могучую грудь «несмертельного» покрывала одна холщовая рубашка малороссийского покроя, то есть с прямым воротом, всегда чистая как кипень и непременно с длинною цветною завязкою. Эта завязка была иногда лента, иногда просто кусок шерстяной материи или даже ситца, но она сообщала наружности Голована нечто свежее и джентльменское, что ему очень шло, потому что он в самом деле был джентльмен.
Мы были с Голованом соседи. Наш дом в Орле был на Третьей Дворянской улице и стоял третий по счету от берегового обрыва над рекою Орликом. Место здесь довольно красиво. Тогда, до пожаров, это был край настоящего города. Вправо за Орлик шли мелкие хибары слободы, которая примыкала к коренной части, оканчивавшейся церковью Василия Великого. Сбоку был очень крутой и неудобный спуск по обрыву, а сзади, за садами, – глубокий овраг и за ним степной выгон, на котором торчал какой-то магазин. Тут по утрам шла солдатская муштра и палочный бой – самые ранние картины, которые я видел наблюдал чаще всего прочего. На этом же выгоне, или, лучше сказать, на узкой полосе, отделявшей наши сады заборами от оврага, паслись шесть или семь коров Голована и ему же принадлежавший красный бык «ермоловской» породы. Быка Голован содержал для своего маленького, но прекрасного стада, а также разводил его в поводу «на подержанье» по домам, где имели в том хозяйственную надобность. Ему это приносило доход.
Средства Голована к жизни заключались в его удоистых коровах и их здоровом супруге. Голован, как я выше сказал, поставлял на дворянский клуб сливки и молоко, которые славились своими высокими достоинствами, зависевшими, конечно, от хорошей породы его скота и от доброго за ним ухода. Масло, поставляемое Голованом, было свежо, желто, как желток, и ароматно, а сливки «не текли», то есть если оборачивали бутылку вниз горлышком, то сливки из нее не лились струей, а падали как густая, тяжелая масса. Продуктов низшего достоинства Голован не ставил, и потому он не имел себе соперников, а дворяне тогда не только умели есть хорошо, но и имели чем расплачиваться. Кроме того, Голован поставлял также в клуб отменно крупные яйца от особенно крупных голландских кур, которых водил во множестве, и, наконец, «приготовлял телят», отпаивая их мастерски и всегда ко времени, например к наибольшему съезду дворян или к другим особенным случаям в дворянском круге.
В этих видах, обусловливающих средства Голована к жизни, ему было очень удобно держаться дворянских улиц, где он продовольствовал интересных особ, которых орловцы некогда узнавали в Паншине, в Лаврецком и в других героях и героинях «Дворянского гнезда».
Голован жил, впрочем, не в самой улице, а «на отлете». Постройка, которая называлась «Головановым домом», стояла не в порядке домов, а на небольшой террасе обрыва под левым рядом улицы. Площадь этой террасы была сажен в шесть в длину и столько же в ширину. Это была глыба земли, которая когда-то поехала вниз, но на дороге остановилась, окрепла и, не представляя ни для кого твердой опоры, едва ли составляла чью-нибудь собственность. Тогда это было еще возможно.
Голованову постройку в собственном смысле нельзя было назвать ни двором, ни домом. Это был большой, низкий сарай, занимавший все пространство отпавшей глыбы. Может быть, бесформенное здание это было здесь возведено гораздо ранее, чем глыбе вздумалось спуститься, и тогда оно составляло часть ближайшего двора, владелец которого за ним не погнался и уступил его Головану за такую дешевую цену, какую богатырь мог ему предложить. Помнится мне даже, как будто говорили, что сарай этот был подарен Головану за какую-то услугу, оказывать которые он был большой охотник и мастер.
Сарай был переделен надвое: одна половина, обмазанная глиной и выбеленная, с тремя окнами на Орлик, была жилым помещением Голована и находившихся при нем пяти женщин, а в другой были наделаны стойла для коров и быка. На низком чердаке жили голландские куры и черный «шпанский» петух, который жил очень долго и считался «колдовской птицей». В нем Голован растил петуший камень, который пригоден на множество случаев: на то, чтобы счастье приносить, отнятое государство из неприятельских рук возвращать и старых людей на молодых переделывать. Этот камень зреет семь лет и созревает только тогда, когда петух петь перестанет.
Сарай был так велик, что оба отделения – жилое и скотское – были очень просторны, но, несмотря на всю о них заботливость, плохо держали тепло. Впрочем, тепло нужно было только для женщин, а сам Голован был нечувствителен к атмосферным переменам и лето и зиму спал на ивняковой плетенке в стойле, возле любимца своего – красного тирольского быка «Васьки». Холод его не брал, и это составляло одну из особенностей этого мифического лица, через которые он получил свою баснословную репутацию.
Из пяти женщин, живших с Голованом, три были его сестры, одна мать, а пятая называлась Павла, или, иногда, Павлагеюшка. Но чаще ее называли «Голованов грех». Так я привык слышать с детства, когда еще даже и не понимал значения этого намека. Для меня эта Павла была просто очень ласковою женщиною, и я как сейчас помню ее высокий рост, бледное лицо с ярко-алыми пятнами на щеках и удивительной черноты и правильности бровями.
Такие черные брови правильными полукругами можно видеть только на картинах, изображающих персиянку, покоящуюся на коленях престарелого турка. Наши девушки, впрочем, знали и очень рано сообщили мне секрет этих бровей: дело заключалось в том, что Голован был зелейник и, любя Павлу, чтобы ее никто не узнал, – он ей, сонной, помазал брови медвежьим салом. После этого в бровях Павлы, разумеется, не было уже ничего удивительного, а она к Головану привязалась не своею силою.
Наши девушки все это знали.
Сама Павла была чрезвычайно кроткая женщина и «все молчала». Она была столь молчалива, что я никогда не слыхал от нее более одного, и то самого необходимого слова: «здравствуй», «садись», «прощай». Но в каждом этом коротком слове слышалась бездна привета, доброжелательства и ласки. То же самое выражал звук ее тихого голоса, взгляд серых глаз и каждое движение. Помню тоже, что у нее были удивительно красивые руки, что составляет большую редкость в рабочем классе, а она была такая работница, что отличалась деятельностью даже в трудолюбивой семье Голована.
У них у всех было очень много дела: сам «несмертельный» кипел в работе с утра до поздней ночи. Он был и пастух, и поставщик, и сыровар. С зарею он выгонял свое стадо за наши заборы на росу и все переводил своих статных коров с обрывца на обрывец, выбирая для них, где потучнее травка. В то время, когда у нас в доме вставали, Голован являлся уже с пустыми бутылками, которые забирал в клубе вместо новых, которые снес туда сегодня; собственноручно врубал в лед нашего ледника кувшины нового удоя и говорил о чем-нибудь с моим отцом, а когда я, отучившись грамоте, шел гулять в сад, он уже опять сидел под нашим заборчиком и руководил своими коровками. Здесь была в заборе маленькая калиточка, через которую я мог выходить к Головану и разговаривать с ним. Он так хорошо умел рассказывать сто четыре священные истории, что я их знал от него, никогда не уча их по книге. Сюда же приходили к нему, бывало, какие-то простые люди – всегда за советами. Иной, бывало, как придет, так и начинает:
– Искал тебя, Голованыч, посоветуй со мной.
– Что такое?
– А вот то-то и то-то: в хозяйстве что-нибудь расстроилось или семейные нелады.
Чаще приходили с вопросами этой второй категории. Голованыч слушает, а сам ивнячок плетет или на коровок покрикивает и все улыбается, будто без внимания, а потом вскинет своими голубыми глазами на собеседника и ответит:
– Я, брат, плохой советник! Бога на совет призови.
– А как его призовешь?
– Ох, брат, очень просто: помолись да сделай так, как будто тебе сейчас помирать надо. Вот скажи-ка мне: как бы ты в таком разе сделал?
Тот подумает и ответит.
Голован или согласится, или же скажет:
– А я бы, брат, умираючи вот как лучше сделал.
И рассказывает по обыкновению все весело, со всегдашней улыбкой.
Должно быть, его советы были очень хороши, потому что всегда их слушали и очень его за них благодарили.
Мог ли у такого человека быть «грех» в лице кротчайшей Павлагеюшки, которой в то время, я думаю, была с небольшим лет тридцать, за пределы которых она и не перешла далее? Я не понимал этого «греха» и остался чист оттого, чтобы оскорбить ее и Голована довольно общими подозрениями. А повод для подозрений был, и повод очень сильный, даже если судить по видимости, неопровержимый. Кто она была Головану? – чужая. Этого мало: он ее когда-то знал, он был одних с нею господ, он хотел на ней жениться, но это не состоялось: Голована дали в услуги герою Кавказа Алексею Петровичу Ермолову, а в это время Павлу выдали замуж за наездника Ферапонта, по местному выговору «Храпона». Голован был нужный и полезный слуга, потому что он умел все, – он был не только хороший повар и кондитер, но и сметливый и бойкий походный слуга. Алексей Петрович платил за Голована, что следовало, его помещику, и, кроме того, говорят, будто дал самому Головану взаймы денег на выкуп. Не знаю, верно ли это, но Голован действительно вскоре по возвращении от Ермолова выкупился и всегда называл Алексея Петровича своим «благодетелем». Алексей же Петрович по выходе Голована на волю подарил ему на хозяйство хорошую корову с теленком, от которых у того и пошел «ермоловский завод».
Лесков Николай Семенович
Несмертельный Голован (Из рассказов о трех праведниках)
Николай Лесков
Несмертельный Голован
Из рассказов о трех праведниках
Совершенная любовь изгоняет страх.
Он сам почти миф, а история его - легенда. Чтобы повествовать о нем надо быть французом, потому что одним людям этой нации удается объяснить другим то, чего они сами не понимают. Я говорю все это с тою целию, чтобы вперед испросить себе у моего читателя снисхождения ко всестороннему несовершенству моего рассказа о лице, воспроизведение которого стоило бы трудов гораздо лучшего мастера, чем я. Но Голован может быть скоро совсем позабыт, а это была бы утрата. Голован стоит внимания, и хотя я его знаю не настолько, чтобы мог начертать полное его изображение, однако я подберу и представлю некоторые черты этого не высокого ранга смертного человека, который сумел прослыть "_несмертельным_".
Прозвище "несмертельного", данное Головану, не выражало собою насмешки и отнюдь не было пустым, бессмысленным звуком - его прозвали несмертельным вследствие сильного убеждения, что Голован - человек особенный; человек, который не боится смерти. Как могло сложиться о нем такое мнение среди людей, ходящих под богом и всегда помнящих о своей смертности? Была ли на это достаточная причина, развившаяся в последовательной условности, или же такую кличку ему дала простота, которая сродни глупости?
Мне казалось, что последнее было вероятнее, но как судили о том другие - этого я не знаю, потому что в детстве моем об этом не думал, а когда я подрос и мог понимать вещи - "несмертельного" Голована уже не было на свете. Он умер, и притом не самым опрятным образом: он погиб во время так называемого в г.Орле "большого пожара", утонув в кипящей ямине, куда упал, спасая чью-то жизнь или чье-то добро. Однако "часть его большая, от тлена убежав, продолжала жить в благодарной памяти" (*1), и я хочу попробовать занести на бумагу то, что я о нем знал и слышал, дабы таким образом еще продлилась на свете его достойная внимания память.
Несмертельный Голован был простой человек. Лицо его, с чрезвычайно крупными чертами, врезалось в моей памяти с ранних дней и осталось в ней навсегда. Я его встретил в таком возрасте, когда, говорят, будто бы дети еще не могут получать прочных впечатлений и износить из них воспоминаний на всю жизнь, но, однако, со мною случилось иначе. Случай этот отмечен моею бабушкою следующим образом:
"Вчера (26 мая 1835 г.) приехала из Горохова к Машеньке (моей матери), Семена Дмитрича (отца моего) не застала дома, по командировке его в Елец на следствие о страшном убийстве. Во всем доме были одни мы, женщины и девичья прислуга. Кучер уехал с ним (отцом моим), только дворник Кондрат оставался, а на ночь сторож в переднюю ночевать приходил из правления (губернское правление, где отец был советником). Сегодняшнего же числа Машенька в двенадцатом часу пошла в сад посмотреть цветы и кануфер полить, и взяла с собой Николушку (меня) на руках у Анны (поныне живой старушки). А когда они шли назад к завтраку, то едва Анна начала отпирать калитку, как на них сорвалась цепная Рябка, прямо с цепью, и прямо кинулась на грудцы Анне, но в ту самую минуту, как Рябка, опершись лапами, бросился на грудь Анне, Голован схватил его за шиворот, стиснул и бросил в погребное творило. Там его и пристрелили из ружья, а дитя спаслось".
Дитя это был я, и как бы точны ни были доказательства, что полуторагодовой ребенок не может помнить, что с ним происходило, я, однако, помню это происшествие.
Я, конечно, не помню, откуда взялась взбешенная Рябка и куда ее дел Голован, после того как она захрипела, барахтаясь лапами и извиваясь всем телом в его высоко поднятой железной руке; но я помню момент... _только момент_. Это было как при блеске молоньи среди темной ночи, когда почему-то вдруг видишь чрезвычайное множество предметов зараз: занавес кровати, ширму, окно, вздрогнувшую на жердочке канарейку и стакан с серебряной ложечкой, на ручке которой пятнышками осела магнезия. Таково, вероятно, свойство страха, имеющего большие очи. В одном таком моменте я как сейчас вижу перед собою огромную собачью морду в мелких пестринах сухая шерсть, совершенно красные глаза и разинутая пасть, полная мутной пены в синеватом, точно напомаженном зеве... оскал, который хотел уже защелкнуться, но вдруг верхняя губа над ним вывернулась, разрез потянулся к ушам, а снизу судорожно задвигалась, как голый человеческий локоть, выпятившаяся горловина. Надо всем этим стояла огромная человеческая фигура с огромною головою, и она взяла и понесла бешеного пса. Во все это время лицо человека _улыбалось_.
Описанная фигура был Голован. Я боюсь, что совсем не сумею нарисовать его портрета именно потому, что очень хорошо и ясно его вижу.
В нем было, как в Петре Великом, пятнадцать вершков; сложение имел широкое, сухое и мускулистое; он был смугл, круглолиц, с голубыми глазами, очень крупным носом и толстыми губами. Волосы на голове и подстриженной бороде Голована были очень густые, цвета соли с перцем. Голова была всегда коротко острижена, борода и усы тоже стриженые. Спокойная и счастливая улыбка не оставляла лица Голована ни на минуту: она светилась в каждой черте, но преимущественно играла на устах и в глазах, умных и добрых, но как будто немножко насмешливых. Другого выражения у Голована как будто не было, по крайней мере, я иного не помню. К дополнению этого неискусного портрета Голована надо упомянуть об одной странности иди особенности, которая заключалась в его походке. Голован ходил очень скоро, всегда как будто куда-то поспешая, но не ровно, а с подскоком. Он не хромал, а, по местному выражению, "шкандыбал", то есть на одну, на правую, ногу наступал твердою поступью, а с левой подпрыгивал. Казалось, что эта нога у него не гнулась, а пружинила где-то в мускуле или в суставе. Так ходят люди на искусственной ноге, но у Голована она была не искусственная; хотя, впрочем, эта особенность тоже и не зависела от природы, а ее устроил себе он сам, и в этом была тайна, которую нельзя объяснить сразу.
Одевался Голован мужиком - всегда, летом и зимою, в пеклые жары и в сорокаградусные морозы, он носил длинный, нагольный овчинный тулуп, весь промасленный и почерневший. Я никогда не видал его в другой одежде, и отец мой, помню, частенько шутил над этим тулупом, называя его "вековечным".
Произведение «Несмертельный голован», краткое содержание описано ниже, – это рассказ о крестьянине, простом человеке, который получил необычное прозвище. Действие происходило в 19-м веке, в г. Орел.
Рассказ идет не просто о человеке, а о праведнике, спасавшего жизни и помогавшего умирающим людям.
Глава первая: особый человек
Историю Голована можно считать легендой. Прозвище «несмертельный» было дано ему не в качестве насмешки или просто бессмысленным набором букв. Так люди стали его называть, выделяя его, считая особенным, человеком, не боящимся смерти. В конце концов, он все же умер, но опять-таки – спасая чью-то жизнь. В следующих главах описывается судьба этого удивительного человека.
Глава вторая: описание «несмертельного»
Автор описывает Голована. Сначала идет описание одного случая, когда он спас ребенка от разъяренной цепной собаки, которая сорвалась в привязи. Затем следует подробное описание Голована. Вкратце – он имел крупные черты лица, ростом в 15 вершков, мускулистый, широкий в плечах. Лицо Голована было круглым, с крупным носом, подстриженной бородой.
Отмечается, что на губах его часто играла улыбка, глаза были добрыми, а взгляд – чуть насмешливым. Ходил Голован быстро и как бы с подскоком, казалось, что он подпрыгивает левой ногой. Всегда носил (независимо от погоды) простую рубашку и длинный тулуп из овчины. Он был уже почерневший и промасленный от долгого использования. Подпоясывался простым ремешком. Ворот тулупа Голован никогда не застегивал, он был открыт до пояса.
Глава третья: окружение Голована, род занятий
Описывается жизнь главного героя, его работа, семья. Вкратце – он обитал в Орле, на 3-й Дворянской улице. Далее идет подробное описание местности. У Голована было несколько коров и бык «ермоловской» породы. Маленькое стадо приносило доход в виде молока, сливок, масла. Причем все это – высшего качества. Голован работал не покладая рук – с утра до ночи. Отлично рассказывал священные истории. Многие люди ходили к Головану за советом.
Жил он на окраине, в большом доме, который скорее можно было бы именовать сараем. Далее идет подробное описание жилья главного героя. С ним проживали 5 женщин – мать, три сестры и Павла. Идет подробное описание ее внешности и характера. В частности отмечается ее кротость, ласковость и доброта.
Глава четвертая: семья и любовь Голована
В семье Голована только он один был выкуплен, остальные так и оставались крепостными, в том числе и его любимая Павла. Он хотел их освободить, но для этого требовались деньги и немалые. Поэтому Голован наладил свое молочное хозяйство. Оно быстро стало набирать обороты. Со временем Голован смог начать выкупать семью и освободил женщин за 6-7 лет, но Павлу не успел – она уехала с мужем. Через некоторое время она вернулась в Орел, а так как жить ей было негде – пришла к Головану.
Сестры его были уже в возрасте и поэтому занимались только хозяйством, пряли и изготавливали необычные ткани. В этой главе подробно описываются отношения Голована с его возлюбленной Павлой.
Глава пятая: эпидемия
Рассказывается, как главный герой получил свое прозвище. Его так начали звать в первый же год, как он поселился в деревне. Виной стала эпидемия сибирской язвы или чумы. Подробно описывается это тяжелое для людей время. Заболевание было очень заразным и передавалось даже людям, которые просто подавали больным еду или питье.
Именно в это страшное время пришел на помощь Голован. Он бесстрашно входил в инфицированные жилища, поил больных водой и принесенным свежим молоком. Ставил мелом крест, когда в лачуге уже не оставалось живых.
При этом болезнь не брала Голована, он так и не заразился. Поэтому и получил прозвище «несмертельный».
Голован приобрел всеобщее уважение, стал известным человеком не только в своей округе, но и прилегающих областях. К тому же он якобы взял у умершего аптекаря «целебный камень», с помощью которого, как поговаривали люди, смог справиться с эпидемией.
Глава шестая: как Голован остановил эпидемию язвы
Рассказывается про сельчанина – парня Паньку, пастуха. В то время в Орле ждали чудотворца. Как-то раз Панька увидел, как человек идет по воде, опираясь только на посох. Когда он пропал из виду – набрался смелости и пошел к воде, а там увидел Голована. Оказалось, человек не шел по воде, а просто переплывал речушку, стоя на самодельных воротах.
Панька переплыл на другую сторону и затаился, боясь, что Голован его обнаружит. Он его все-таки заметил. Затем косой отрезал большой кусок мяса со своей ноги и бросил в реку. Когда люди перенесли Голована в дом, он велел поставить ему ведро с водой и дать ковшик, но больше никому не заходить в избу.
Так он хотел извести язву, взяв болезнь на себя и отстрадав сразу за всех. Люди верили, что он выживет – и это действительно случилось. Эпидемия, наконец, прекратилась. Люди же сделали его легендарным кудесником, который может справиться с любой болезнью.
Глава седьмая: рассуждения о вере Голована
Голован верил в Бога, однако это не мешало ему одновременно увлекаться разными науками, в том числе и астрономией. В те времена она еще так не называлась. Людям во многом виделось колдовство.
Поэтому медника Антона многие избегали, а Голован с ним дружил, и они часто смотрели на небо через специальную трубу. За это люди никак не могли понять, к какой вере он принадлежит. Сам Голован всегда отвечал, что он верует в единого бога – творца-отца.
Глава восьмая: великое священное шествие к мощам
Из Орла к великому торжеству (священному шествию) направилось много людей. Одни – ради торговли, другие – чтобы поцеловать святые мощи и т.д. Среди людей были купец с женой и больной меланхолией дочерью, которую безуспешно лечили долгое время разными способами. Они ехали в надежде, что найдется новое лекарство. Один купец пообещал их поставить в самое начало шествия, за что попросил плату. Благочестивой семье пришлось согласиться.
Глава девятая: чудесное исцеление, Фотей
Подробно описывается место, где остановились бедные люди. Купца с женой и дочерью принудили объявить «немого и больного» мошенника Фотея своим родственником. Затем его понесли на исцеление к святым мощам.
Внесли его в храм, а из него он вышел на своих ногах. После этого Фотей с «родственниками» уехали в Орел. Однако купец решил «потерять» новоиспеченную родню по дороге. Тем не менее, Фотея доставили в Орел другие сердобольные люди.
Глава десятая: гонения Голована Фотеем
Там он знакомится с Голованом. Он сразу увидел его истинную натуру, но когда хотел вывести Фотея на «чистую воду», тот не дал ничего сказать, залепив пощечину. Голован это стерпел, отвечать тем же не стал. Для людей такое поведение осталось поистине загадкой. Они решили, что Голован боится чудом исцеленного.
Удивление людей вызывало и то, с какой дерзостью обращался потом с молочником Фотей. Он требовал у него денег, если считал, что их мало – мог швырнуть монеты в грязь, закидать знакомца камнями. При всем этом Голован безропотно терпел, платил Фотею по первому требованию и молчал. Это возбуждало любопытство людей и укрепляло в них уверенность, что исцеленного и молочника-кудесника что-то связывает.
Глава одиннадцатая: гибель Голована
Через некоторое время в Орле случился большой пожар. В нем погиб и Голован. По рассказам людей он, спасая людей, свалился в глубокую яму, в которой «сварился». Даже спустя много лет о Головане не забывали. Одни стали называть его легендой, другие утверждать, что все сказанное о нем – было на самом деле.
Глава двенадцатая: правда о «несмертельном»
Голован при жизни водил дружбу с женщиной стойкой веры – Акилиной (Александрой Васильевной). Она была очень умна, хоть и малограмотна. Частенько общалась по приезду в Орел с соборным отцом Петром.
Акилина и поведала одному из своих родственников, что никакого волшебного камня у Голована не было. Это придумали люди, а молочник просто не стал спорить. Когда он отрезал от ноги шмоток мяса – так он удалил чумной прыщ, но потом действительно чудом оправился.
Среди людей ходило много слухов про интимную связь Павлы и Голована, но та же Акилина развеяла их. Оказывается молочник до самой смерти оставался девственником. Любовь у Голована с Павлой была платоническая, «ангельская». Оказывается, мужем ее был именно мошенник Фотей, сбежавший с солдатской службы.
Из-за своей любви к Павле Голован терпел все обиды и не мог жениться на возлюбленной. Хотя юридически солдата Фрапошки, скрывавшегося под именем Фотея не существовало, влюбленным был недоступен брак по закону совести. Есть счастье праведное и грешное. В первом случае оно никогда не переступит через людей, во втором – наоборот. Павла и Голован выбрали первый, праведный вариант.
Так заканчивается повествование о Головане – «несмертельном» человеке, который всегда помогал людям даже в самое тяжелое время. Был праведником и даже любовь его стала «ангельской».
«Несмертельный Голован» краткое содержание произведения
Голован был прозван несмертельным во время эпидемии сибирской язвы. В отличие от соотечественников герой рассказа бесстрашно входил в дома заболевших и ухаживал за ними, хотя заболевание было очень заразным, а каждый заболевший умирал. Но Голована эта напасть не брала.
Позднее пастух стал свидетелем того, как рано утром на берегу реки отхватил он у себя косой кусок от ноги и бросил его в воду. Тогда же и мор пошел на убыль. Люди стали говорить, что так Голован откупил их от болезни. Этот случай принес ему всеобщее уважение. Позднее мы узнаем, что на самом деле наш герой заметил у себя на голени язву, которая была симптомом страшной болезни. Именно поэтому Голован отрезал пораженный кусок плоти и выкинул в реку. После чего долго и тяжело болел, но остался жив, только хромать начал.
Был Голован крепостным, но по своему усердию получил возможность откупиться. Став свободным приобрел дом, завел корову и занялся продажей сливок и молока. Накопив денег, постепенно выкупил из крепости свою мать и сестер. Жили они все вместе, развивая свое молочное хозяйство, попутно женщины занимались ткачеством и продажей одеял, были скромны и трудолюбивы.
Жила с ними еще одна женщина - Павла. Когда-то Голован хотел на ней жениться, но барин выдал ее за другого. Когда наш герой был уже свободен, Павлу бросил муж, и Голован приютил ее. Работала эта женщина еще больше сестер Несмертельного, а он никак ее не выделял среди женщин своего дома. И тем не менее получила Павла в народе прозвище «Голованов грех», хотя это и не умаляло вовсе уважения, которое испытывали к нему сограждане. Лишь после смерти Голована стало известно достоверно, что его отношения с Павлой были абсолютно чисты.
Голован погиб во время пожара. Спасая чье-то имущество, упал в кипящую яму и там утонул.
Пример Голована учит нас быть скромными, трудолюбивыми, честными. А еще он учит нас Любви. Той самой, «которая не ищет своего», но «долготерпит, милосердствует, все покрывает, и все переносит.»
Рассказ «Несмертельный Голован» входит в цикл произведений Николя Семеновича Лескова «Праведники». Целью создания автором данного цикла было выявить и показать читателю наличие в русских людях лучших черт их характеров: жертвенности, бескорыстности, доброты, честности и т. д.
Произведение Владимира Короленко носит весьма необычное название-"В дурном обществе". Речь в повести идет про сына судьи, который начал дружить с бедными детьми. Главный герой по началу не имел представления
Молодой человек по имени Гари Энгстром с детства имеет смешную кличку Кролик. Внешне он чем-то напоминает это животное. Кролик в школе считался лучшим баскетболистом и поэтому не может пройти мимо детей
В маленьком городке в Италии появляется на свет мальчик по имени Джельсомино, у которого был очень громкий голос, в результате этого, все вокруг рушится. Его учитель из Школы думает, что голос Джельсомино
Произведение «На берегах Онтарио», написанное американским классиком приключенческой литературы Джеймсом Фенимором Купером, является третьим романом из пяти о кровавой истории завоевания Америки белыми людьми.
Ученики выпускных классов проходят летнюю практику на ремонтной автомобильной базе, которая шефствует над классом, где учится Крош (Сергей Крашенинников).
