Жила-была Избушка на курьих ножках. Стояла она в тёмном лесу возле двух могучих елей, вдали от троп и дорог. И жила в той Избушке Баба-яга. Всякий раз, когда Баба-яга уходила в тёмный лес по своим делам, Избушка с нетерпением ждала возвращения своей хозяйки. Как увидит, что Баба-яга возвращается, всякий раз поворачивалась Избушка к ней крылечком, словно приглашая: добро пожаловать домой! Хорошо им жилось вместе.
Часто бывали у них гости – разные звери и птицы, жители тёмного леса. Они заглядывали на огонёк, играли, веселились и пили чай с пирогами и брусничным вареньем. Баба-яга была добрая и никому не отказывала в угощении. И Избушке было не так скучно стоять в тёмном лесу. Как тут соскучишься, когда внутри тепло, светло и весело?
Но как-то раз ушла Баба-яга надолго. То ли в соседний дремучий лес в гости к своим сёстрам, то ли по грибы да по ягоды. Грустно было стоять Избушке одной среди тёмного леса…
Наступил вечер, пришли многочисленные гости: прискакали белки да зайцы, синицы да дрозды налетели, прибежали мыши и жучки. Стали стучаться в дверь. Обрадовалась Избушка, что не одной ей вечерок коротать, да открыла дверцу. Входите, мол, гости дорогие!
Зашли гости. Глядь, я Бабы-яги дома-то и нет. Что делать? Решили он не уходить сразу в тёмный лес, а посидеть немного в гостеприимной избушке, поговорить да поиграть. Заварили они себе чаю из запасов, что хранились в чулане, достали варенье да печенье, и стали пировать. Весело, шумно.
Попив сладкого чаю, стали они играть. Да расшалились без присмотра Бабы-яги. Стали бегать, стучать по стенам, прыгать и кричать. А пока бегали и шумели, нечаянно разбили две чашки, уронили ухват да чугунки, что стояли возле печки. Рассыпали крупу и зерно.
Огорчилась Избушка. Что же это за гости такие, что такое творят? Да сказать-то гостям ничего не может. Стоит грустно и ждёт, когда же гости угомонятся. А гости пуще прежнего шалят и балуются.
Тут как раз Баба-яга вернулась. Заглянула в избушку, да только руками всплеснула. «Что же вы – говорит, - гости дорогие, делаете? Что с моей Избушкой сделали? Видно придётся мне вас съесть…»
Испугались звери да птицы. Говорят: «Не ешь нас, Баба-яга! Это мы нечаянно всё уронили и рассыпали. Мы больше так не будем!»
«Ах, не будете? – говорит Баба-яга. – Ну, тогда помогайте мне всё убирать, а то придётся мне вас съесть, чтоб другим не повадно было!»
Разбежались гости по избушке и стали всё убирать да чистить. И так всё чисто убрали, что стала Избушка краше прежнего. Довольна осталась Баба-яга. Сказала, что не станет она никого есть, и приглашала приходить снова по вечерам на чай. Гости довольные разошлись, благодаря добрую Бабу-ягу, и обещали приходить ещё и больше не шалить.
А Баба-яга со своей Избушкой стали дальше жить-поживать, да гостей ожидать!
Образ Бабы-яги уходит корнями в древнейшие времена матриархата. Эта вещая старуха, хозяйка леса, повелительница зверей и птиц, охраняла границы «иного царства» - царства мертвых. В сказках Баба-яга живет на краю леса («Избушка, встань ко мне передом, к лесу задом»), а лес у древних людей ассоциировался со смертью. Баба-яга не только охраняла границу между мирами живых и мертвых, но и была проводником душ умерших на тот свет, поэтому одна нога у нее костяная - та, которая стояла в мире мертвых.
В сказках сохранились отзвуки древних легенд. Так, Баба-яга помогает герою попасть в тридевятое царство - загробный мир - при помощи определенных ритуалов. Она топит баню для героя. Затем кормит-поит его. Все это соответствовало обрядам, совершаемым над покойником: омовение усопшего, «покойницкое» угощение. Еда мертвых не подходила для живых, поэтому, требуя еды, герой тем самым показывал, что он не боится этой пищи, что он «настоящий» усопший. Герой временно умирает для мира живых, чтобы попасть на тот свет, в тридевятое царство.
В славянской мифологии традиционное место обитания сказочной Бабы-яги - это своего рода таможня, пункт перехода из мира живых в царство мертвых. Поворачиваясь к герою передом, к лесу задом, а потом наоборот, избушка открывала вход то в мир живых, то в мир мертвых.
Мифологический и сказочный образ необычной избушки взят из реальности. В древности умерших хоронили в тесных домиках - домовинах (по-украински гроб до сих пор называется «домовина»). В сказках подчеркивается теснота избушки-гроба: «Лежит Баба-яга, костяная нога, из угла в угол, нос в потолок врос». Гробы-домовины ставили на очень высоких пнях с выглядывающими из-под земли корнями - казалось, что такая «избушка» и правда стоит на куриных ногах. Домовины ставились отверстием, обращенным в противоположную от поселения сторону, к лесу, поэтому герой просит избушку на курьих ножках повернуться к нему передом, к лесу задом.
Река Смородина в буквальном смысле водораздел между явью и навью (миром живых и миром мертвых), славянский аналог древнегреческого Стикса. К растению смородине название реки не имеет никакого отношения, оно однокоренное со словом «смрад». Смородина является серьезным препятствием для сказочного или былинного героя, реку тяжело перейти, как тяжело попасть живому в мир мертвых.
Через реку Смородину перекинута переправа - Калинов мост. Название моста не имеет отношения к калине, здесь корень общий со словом «раскаленный»: поскольку река Смородина часто называется огненной, мост через нее представлялся докрасна раскаленным. Именно по Калинову мосту души переходят в царство мертвых. У древних славян фраза «перейти Калинов мост» означала «умереть». Если на «нашей» стороне моста мир живых охраняли богатыри, то по ту, загробную, сторону мост охраняло трехголовое чудовище - Змей Горыныч.
В христианстве змей - это символ зла, хитрости, грехопадения человека. Змея - одна из форм воплощения дьявола. Соответственно, для христианизированных славян Змей Горыныч - символ абсолютного зла. Но в языческие времена змею поклонялись как богу.
Скорее всего, отчество Змея Горыныча не связано с горами. В славянской мифологии Горыня - один из трех богатырей, в еще более ранние времена бывших хтоническими божествами, олицетворявшими разрушительные силы стихий. Горыня «заведовал» огнем («гореть»). Тогда все становится логичнее: Змей Горыныч всегда связан с огнем и намного реже - с горами.
После победы христианства на славянских землях, а особенно в результате набегов кочевников на Русь Змей Горыныч превратился в резко негативного персонажа с чертами, свойственными кочевникам (печенегам, половцам): он сжигал пастбища и деревни, уводил в полон людей, ему платили дань. Логово Горыныча располагалось в «Сорочинских (сарацинских) горах» - сарацинами в Средневековье называли мусульман.
Кащей (или Кощей) - один из самых загадочных персонажей русских сказок. Даже этимология его имени спорна: то ли от слова «кость» (костлявость - непременный признак Кащея), то ли от «кощун» («колдун»; с наступлением христианства слово приобрело негативный оттенок - «кощунствовать»), то ли от тюркского «кошчи» («невольник»; в сказках Кощей часто является пленником волшебниц или богатырш).
Кащей принадлежит к миру мертвых. Подобно древнегреческому богу загробного царства Аиду, похитившему Персефону, Кащей похищает невесту главного героя. Кстати, как и Аид, Кащей - обладатель несметных сокровищ. Слепота и ненасытность, приписываемые Кащею в некоторых сказках, - это характеристики смерти.
Кащей - бессмертный лишь условно: как известно, его смерть находится в яйце. Здесь сказка также донесла до нас отзвуки древнейшего универсального мифа о мировом яйце. Этот сюжет встречается в мифах греков, египтян, индийцев, китайцев, финнов и многих других народов Европы, Азии, Африки, Австралии. В большинстве мифов яйцо, нередко золотое (символ Солнца), плавает в водах Мирового океана, позже из него появляется прародитель, главный бог, Вселенная или что-нибудь в этом роде. То есть начало жизни, творения в мифах разных народов связывается с тем, что мировое яйцо раскалывается, уничтожается. Кащей во многом тождествен Змею Горынычу: похищает девиц, охраняет сокровища, противостоит положительному герою. Эти два персонажа взаимозаменяемы: в разных вариантах одной сказки выступает в одном случае Кащей, в другом - Змей Горыныч.
Интересно, что слово «кощей» трижды упоминается в «Слове о полку Игореве»: в плену у половцев князь Игорь сидит «в седле кощеевом»; «кощей» - пленный кочевник; сам половецкий хан Кончак назван «поганым кощеем».
Прошлым летом мы посетили Горно-Алтайский ботанический сад. Было приятно прогуливаться по его дорожкам, осматривая диковинные растения. Но, вдруг за поворотом тропинки, показалась изба бабы Яги на курьих ножках.
Так и захотелось сказать: “Избушка, избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом”. Но не сказал, потому, что она и так стояла ко мне передом. А вот и хозяйка недалеко со своей метлой. А вдоль дорожки, ведущей к избушке бабы Яги, росли удивительные растения, посаженные работниками сада. Посмотрели на это сооружение, подивились выдумке персонала ботанического сада, сфотографировались на этом фоне и пошли дальше.
Но, вот уже дома, просматривая фото, подумалось: “А, что вообще означает баба Яга с её избушкой?” Порывшись в литературе, просмотрев множество страниц интернета, я пришёл к выводу, что это дело тёмное, вернее скрыто в сумраке прошедших веков. И учёные имеют по этому поводу множество различных мнений.
Ну, во первых, что мы знаем о главном персонаже? Это я говорю о бабе Яге, костяной ноге. Этого персонажа, по одной из версий звали вовсе не баба Яга, а баба Йога. Вполне возможно. Наберите слово йога и переведите в транслит, а затем обратно в русский. Что получилось? Правильно, получились бабки ёжки. баба Ёга затем трансформировалась в бабу Ягу. Так проще говорить. Попробуйте сами и убедитесь в этом.
А зачем переводить в транслит? А затем, что нам помогли в этом иностранцы. Ведь мы много слов иностранных принимаем в свой язык. И с Йогой – Ягой получилось также. Но обо всём по порядку.
В славянской культуре баба Йога или Йогиня–матушка – это богиня покровительница детей. А может быть это и не совсем мифологический персонаж. Так, вот эта богиня, а если не рассматривать как мифологию, женщина-ведунья или старуха ведунья странствовала по земле и собирала всех бездомных детей сирот.
А дальше? А дальше поджаривала их в печи и съедала на обед. Так мы знаем из сказки. А ведь в той же сказке сначала требовалось попавшего к бабе Яге помыть в баньке, накормить, дать отдохнуть. А вот когда он уснёт, то можно на лопату и в печь… Вот и детишек отмывали, кормили, одевали во всё чистое, укладывали спать…
Какая кровожадная! Именно так и думали иностранцы, наблюдая этот ритуал. На самом деле никто детей поджаривать и съедать на обед не собирался. Их оставляли на ужин! Шучу, конечно. Так проходил обряд очищения огнём. Ведь из этих детей в дальнейшем воспитывали жрецов и жриц!
А вот благодаря иностранцам, во времена крещения Руси, баба Йога, превратилась в кровожадную бабу Ягу. И вместо красавицы богини перед нами предстала худая, костлявая, старуха со спутанными волосами.
Теперь о том сооружении, что передо мной предстало за очередным поворотом тропинки в ботаническом саду. Избушка бабы Яги на курьих ножках на фото, смотрите и любуйтесь ниже. Кстати, здесь никаких куриных ног и нет, в отличие от иллюстраций к сказкам. И это соответствует действительности.
Потому, что с курицами эти ноги у избушки никак не связаны. Ведь изба стояла не на курьих ножках, а на курных! Непонятно? Вот, чтобы было понятно и придумали курьи ножки, вместо курных. Ведь так интереснее, сказочнее и непонятного слова нет. А что же тогда означают курные ножки?
Всё гораздо прозаичнее и практичнее, чем можно было подумать. Прообразом для избушки на куриных ножках послужили избушки, встречавшиеся в лесной глуши. Такие избушки ставили не на фундамент. Ну какой фундамент в те стародавние времена? Их ставили на пеньки деревьев.
Дерево срубалось на определённой высоте. Отрубались корни, на некотором удалении, чтобы пень заново не отрос. Затем пень обжигали или обкуривали , чтобы он слегка обуглился. Обработанное таким образом дерево долгое время не подвержено гниению. А также по таким пенькам не хотят лазать насекомые и всякие вредители. Отсюда и слово “курные ”.
А пеньки действительно похожи на куриные лапы. Голень куриной ноги – это сам пень, а торчащие от пня корни, которые оставлялись для устойчивости сооружения – пальцы — когти от лапки.
Все смотрели сказки и мультфильмы про бабу Ягу. Сколько окон в избушке у бабы Яги? Так вот, у Ягулечки в избушке не было окон. Да и печи не могло быть. Ведь жильём страшной и злой старухи должно быть не менее страшное её жильё.
Вот её и поселили в те небольшие избушки на курных ножках, которые встречались в глухих и мрачных лесных чащах. А чтобы было ещё страшнее, учёные выяснили, что эти самые избушки служили погребальными домиками для умерших людей. После смерти туда и помещали или его прах от сожжения на костре, либо само тело.
Для любого современного человека курьи ножки означают куриные лапы. Так и изображается обиталище бабуси во всех детских книжках сказок. Но вы только представьте, какого размера и выносливости они должны были быть, даже учитывая, что проживала старушка не в хоромах и даже не в избе, а в избушке, то есть строении небольшом: ого-го, да и только!
Впрочем, в сказке возможно все. Тем не менее, существует версия, по которой в курьи эти подставки превратились путем трансформации понятия курных — то есть окуриваемых особыми обрядовыми составами. И так действительно поступали когда-то в погребальных ритуалах: сжигая умерших, помещали их прах в прочные постройки, которые устанавливались на высоких опорах, у основания которых воскуривали подобающие случаю травы и т. п.
Таким образом обеспечивался проход покойного в мир мертвых, так как попасть туда можно было только изнутри избушки (а ведь и Баба Яга была «пограничником», стражем и проводником в мир иной). Вот почему сказочный герой, оказавшись на полянке перед ее причудливым домиком, обнаруживал, что входа в него нет: это оттого, что он располагался с обратной стороны, со стороны леса, символизировавшего иномирье.
Справедливости ради стоит упомянуть, что не только могильные домики ставили на высоких опорах, но поскольку по практически общепризнанному мнению, наша бабуля сторожила границу между мирами, то вероятнее именно вариант, связанный с погребальным ритуалом. К тому же, вспомнив пушкинское: «Избушка там на курьих ножках стоит без окон, без дверей», обратим внимание, что таковыми были именно могильные избушки.
Писатель А. Иванов, историк по образованию, выдвигает другую версию, ссылаясь на традиции уральских угро-финнов, у которых на тайной поляне в лесной чаще располагалась священная постройка сомъях, установленная на обрубленные пни, чтобы туда не залезли рысь, росомаха или медведь.
Внутри находилась деревянная кукла иттарма — вместилище души предка — в национальном наряде, включавшем, среди прочего, шубу-ягу. Вокруг поляны воздвигали частокол с вывешенными на нем черепами жертвенных животных. По мнению автора концепции, образ Бабы Яги в русских сказках являет собой пример слияния культур.
Но вернемся к сказочному герою. Как известно, он умел договариваться с волшебной постройкой, поскольку она способна была вращаться, по крайней мере, на половину круга. А формула договоренности всегда была одной и той же: «Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом». Только ли чудом можно объяснить подобное?
Оказывается, вращающиеся строения тоже были известны нашим предкам, и не просто известны, а сооружаемы не так уж и редко. Речь идет о… ветряных мельницах, многообразие конструкций которых можно разделить на два основных типа: столбовки (северный вариант) и шатровки (в средней полосе).
Не углубляясь в инженерные подробности, отметим главное. Столбовки под влиянием ветра вращались на врытом в землю столбе, кроме которого имелись и дополнительные опоры — те же столбы, клеть в форме пирамиды или рама. У шатровок нижняя часть оставалась неподвижной, а поворачивалась только верхняя. Как видим, первый тип более сходен с жилищем Бабы Яги.
Вот и получается, что прообразы чудесных свойств Бабы Яги существовали в реальной жизни. Может, и шапка-невидимка отыщется? Сапоги-скороходы? Или скатерть-самобранка? Шучу, конечно. Но остается еще один вопрос: нет ли противоречия в соединении конструктивных свойств погребального домика и мельницы?
Думаю, что нет. Во-первых, в сказке возможно все: там другая действительность, другое пространство и другое время. Во-вторых, мельники и мельничихи всегда связывались в народе с особыми качествами, замешанными на магии. Котик бабушкин тоже ведь ассоциируется с животным населением мельниц… В любом случае, уж больно интересное жилище у Бабы Яги.
Жила-была избушка на курьих ножках. Конечно, она не сама жила, а с бабой Ягой. Жили они в дремучей чаще, такой глухой, что над ней даже самолеты не пролетали. Бабе Яге было лет под шестьсот, да и избушка была ей под стать, обе не молодухи и не красавицы.
К непогоде у обеих ныли старые кости, ломили ноги, перед антициклоном у Яги поднималось давление, а у избушки ехала крыша.
Баба Яга давно подумывала перебраться в город, поближе к цивилизации.
Она мечтала об утепленном санузле и хвойных ваннах с контрастным душем. Надоело ей триста лет поддерживать в печи огонь, так как спички можно было приобрести лишь в райцентре за двести километров.
Надоело сидеть при лучине, зимой вместе с избушкой утаптывать снег на тропинке к ближайшему роднику и носить тяжелые бадейки с водой. Надоело летом кормить злющих таежных комаров. И вообще, сколько можно в глуши жить?
Переворошив в памяти адреса знакомой нечистой силы, баба Яга остановилась на барабашке Митрошке, у которого была чудненькая двухкомнатная квартира в областном центре. К тому же лет сто назад он приглашал Ягу погостить, причем, от души. Баба Яга перебрала свою заслуженную метлу, увязала покрепче, обмела со ступы паутину и на рассвете улетела. Она даже не помахала рукой своей избушке, которая посреди поляны в полудреме переминалась с ноги на ногу: опять ныли колени.
Проснувшись утром от лучей яркого апрельского солнца, избушка поняла, что осталась одна. Нечистым духом на поляне и не пахло. Пели мелкие лесные птахи, на столетних дубах надувались почки, журчал в овраге ручей. Избушка погрела на солнышке один бок, покряхтела, повернулась к солнцу другим боком и вдруг почувствовала, как в ней просыпаются жизненные силы.
Она была свободна, независима, она радовалась жизни. Какая-то мелодия зазвучала в ее душе, и избушка тихонько закудахтала в такт внутреннему голосу. Распахнув дверь и все окошки, избушка попрыгала на одной ноге, потом на другой. Посыпались чугунки,ухваты, метелки, сушеные лягушечьи лапки, змеиные шкурки, корешки. Весенним ветерком выдуло из всех щелей пыль, паутину и последний дух бабы Яги.
По куриному загребая ногами, избушка спихнула весь хлам в глубокий овраг, где еще прятался потемневший снег, и задумалась. Какое-то шестое чувство подсказывало ей, что делать дальше. Она стала сгребать сухую прошлогоднюю траву к небольшому пригорку посреди поляны, утаптывать ее ногами, потом присела на это гнездышко, задумалась и вдруг… снесла яйцо. Обыкновенное, слегка зеленоватое, похожее на куриное, только покрупнее.
Избушка уже хотела радостно закудахтать на весь лес, но вовремя вспомнила про свой преклонный возраст и смущенно притихла: не все могут ее правильно понять.
…Прошло больше месяца. Пять симпатичных яиц лежало на пригорке посреди поляны. Избушка терпеливо сидела на яйцах, осуждая птах, слетавших порой с гнезд поклевать чего-нибудь и размяться». «Застудят ребятишек-то», - думала она, забыв, что сама не нуждается ни в пище, ни в воде.
И вот однажды, задремав под утро, она проснулась от глухого попискивания и возни. Пять маленьких избушат щекотали ее куриные ноги, стараясь выбраться из гнезда.
«Ко-ко-ко!», - позвала избушка и повела своих ребятишек к родничку умываться. Горделиво и заботливо квохтала она, покачиваясь на ходу, а за ней семенили пока еще неуклюжие, но озорные и такие славные, на ее взгляд, избушата.
Все лето прошло в хлопотах. Какая там хворь, какая ломота в костях!
Избушата разбегались в разные стороны, лезли в самую чащу, дразнили водяного в соседнем болоте, швыряя в него жёлудями, гонялись по всему лесу за лешим.
А избушка переваливаясь бегала за ними, прятала их в минуту опасности за дубовыми дверями. Она рассказывала им сказки про бабу Ягу и доброго молодца Ивана Царевича, кудахтала по ночам колыбельные песни.
Избушата быстро подрастали. У них окрепли крылья. Мать-избушка смутно вспоминала, что в ранней молодости вроде и у нее были крылья, но это было так давно!
Малыши начали учиться летать, разбегаясь с бугорка, неуклюже подпрыгивая
и ненадолго зависая в воздухе. Потом они держались над землей все дольше и дольше и наконец, стали порхать с дерева на дерево. Мать-избушка с тревогой следила за каждым их полетом, но тут уж помочь им ничем не могла.
А избушата все дальше улетали и все реже возвращались и однажды улетели. Безвозвратно.
«Неблагодарные, - подумала избушка на курьих ножках. – Но все-таки я не зря прожила свои триста лет!»
Она печально вздохнула, заскрипела и рассыпалась. Только кучка древесной трухи осталась на поляне в глухой дремучей чаще, такой глухой, что над ней даже самолеты не пролетали.
А холодный и сердитый осенний ветер сдул всю эту труху в соседний овраг.
