В понедельник медиапространство всколыхнулось от новости, что российский акционист и художник, широко известный своими неоднозначными перформансами, Петр Павленский эмигрировал во Францию вместе со своими двумя детьми и гражданской женой Оксаной Шалыгиной. Там он намерен просить политическое убежище, сообщил «Дождь».
Причина этого бегства в обвинениях против Павленского и Шалыгиной, выдвинутых актрисой «Театра.doc » Анастасией Слониной, которая утверждает, что против нее были совершены насильственные действия сексуального характера. Как сообщает ТАСС, главное следственное управление Следственного комитета РФ по Москве уже проводит доследственную проверку по статье 132 УК РФ (с максимальным наказанием до десяти лет лишения свободы). Решение покинуть страну Павленский принял после допроса в органах, который состоялся по его прибытии из Варшавы 14 декабря. Свою вину от не признает, все обвинения в свой адрес отрицает. По мнению Петра Павленского, это провокация, цель которой — уголовное преследование против него. Адвокат Павленского Дмитрий Динзе подтвердил, что проверка проводится, но назвал всю эту историю «очень мутной».
Следом появились подробности, и ситуация стала еще более запутанной. Всплыла информация, что это якобы не единственный инцидент насилия с участием Павленского за последнее время. Как рассказал «Коммерсанту» сценарист и продюсер театра Всеволод Лисовский, молодой человек пострадавшей актрисы Василий Березин, тоже актер этого театра, в конце октября выразил недовольство излишним вниманием семьи Павленского к Слониной, после чего была назначена встреча, на которой Павленский с «товарищами» избил Березина. В результате у него было сотрясение мозга, однако этот факт не помешал Слониной прийти в гости к Павленскому в декабре. Тогда, по словам Лисовского, и произошла попытка изнасилования, девушке порезали руки, и квартиру она покинула «почти голая».
Информацию об избиении подтвердила директор «Театра.doc » Елена Гремина, на своей странице в Facebook она опубликовала видео , на котором видно, как несколько мужчин нападают на одного, потом валят его на землю, и один из них (по словам Греминой - как раз Павленский) бьет лежачего человека, пока трое других его держат.
«Меня уже предупреждали, что наш театр станет "мишенью для либеральной общественности". Но правда есть правда, а факты есть факты. И мы не 57 школа. Как есть - так есть. <…> Ни к политике, ни к искусству, ни к театру ничего из этого - никакого отношения не имеет. Так бывает. Кажется, Илья Трушевский тоже получал премии как художник. А Чарли Мэнсон тоже харизматик», — написала Елена Гремина.
У самого Павленского другая версия произошедшего: «У нас была драка с этим человеком, но только после того, как [Слонина] жаловалась, что этот человек ее душит, избивает, бьет головой об ванну, плюет ей в лицо. Это человек начал писать, когда мы встретились, начал провоцировать драку, и у нас произошел конфликт», — цитирует Павленского «Медуза». По его словам, с Березиным он встречался один, он также отрицает, что порезал руки Слониной. «Нашу [с Оксаной] позицию о свободных отношениях обернули в преступное насилие против личности. Нас попытались сделать жертвами грязной интриги», — приводит издание слова заявления Павленского и Шалыгиной.
В социальных сетях бурно обсуждается эта история, и мнения пользователей разделились в зависимости от отношения к самому Павленскому и его деятельности. Однако негативных комментариев оказалось все-таки больше, чем поддержки в адрес художника. Некоторые радовались тому, что Павленский покинул страну, например, блогер Александр Биллер посвятил этому событию такой пост на своей странице: «Цвет либерастии претерпел невосполнимую потерю. Покинуло страну само воплощение белоленточного духа, и лучший представитель братии - Павленский».
А вот известный режиссер Александр Войтинский обратил внимание на странность описываемых событий: «С точки зрения сценария, есть непонятный момент: "После расставания Слониной с избитым актером Павленский и Шалыгина позвонили ей, пригласили к себе в гости. Она пошла". Как это? Не в полицию пошла писать заявление на Павленского, который побил ее парня, а в гости к обидчикам? В этом месте фонит. <…> Мне история любопытна как детектив. Но пока он рассказан в форме тизера, больше путает и только приоткрывает», — высказался он в комментариях по этой теме.
Пользователь Андрей Александрович предположил, что это верное решение: «Хороший шанс стать знаменитым художником. Это знаменитый прием, для своей раскрутки», — написал он.
Другой юзер, Дитрих Генрихович Нойнер напомнил о существующем багаже Павленского: «Так, давайте мух и котлеты порознь держать: его привлекали в РФ по административке (за хулиганство и нарушения общ.порядка), пытались припаять уголовку (за то же), сейчас актриса обвиняет его в секс.насилии (уголовка)... А где же "282" и другие веселые статейки? Ой, боюсь, французы не дадут ему политическое убежище, а прятать уголовника не захотят», — предположил он.
Тех, кто принял сторону Павленского, оказалось меньше. Например Любовь Быкова
Уехав от возможного судебного преследования в России, Петр Павленский и Оксана Шалыгина столкнулись с ним во Франции, совершив поджог банка. Где проще сидеть и что из себя представляет французская тюрьма?
Петр Павленский, российский художник и акционист, четвертый месяц находится во французской тюрьме Флери-Мерожи за поджог отделения Банка Франции на площади Бастилии. Его поместили в изоляционный блок, в котором он фактически лишен общения с остальными заключенными. Письма Павленскому доходят с большой задержкой — все корреспонденция проверяется судебными органами, а на перевод русскоязычных писем требуется время.
Суд по делу о поджоге банка проходит в закрытом режиме, с чем Павленский не согласен: осенью он устраивал сухую голодовку в знак протеста и в своем недавнем письме галеристу Марату Гельману рассказывает о своем положении.
Тем не менее его подруга Оксана Шалыгина, которая помогала Павленскому организовать акцию и которую также обвиняют в поджоге, вышла на свободу 5 января. Она остается под следствием и не может покидать территорию Франции. Им обоим грозит до 10 лет лишения свободы.
Корреспондент openDemocracy побывала в гостях у Шалыгиной и взяла у нее первое с момента выхода на свободу интервью.
openDemocracy: Почему тебя выпустили?
Оксана Шалыгина: Когда меня задерживали, одним из оснований было то, что у меня нет ни адреса, ни телефона. Я не дала им наш адрес, потому что о том месте, в котором мы жили, не надо было сообщать. Как тогда мусора меня будут искать? Они боялись, что мы сбежим. Потом друзья нашли мне квартиру, чтобы снять формальный повод содержания под стражей. В этот же момент прошла большая выставка в галерее Саатчи. Наш адвокат туда ездила и привезла выставочные материалы, чтобы показать их судье. Он посмотрел на список людей, которые там участвовали, и в итоге вынес решение о моем освобождении. Это было неожиданно, даже адвокат об этом не знала.
- Почему тебе раньше не сняли квартиру?
— Не было возможности. Нам помогли русские друзья, которые живут здесь. Они решили, что лучшей помощью будет попробовать освободить меня, потому что есть дети, и я нужнее на воле. Сам арест был жутким, потому что нас обоих арестовали, отрезали от детей и друг от друга. Первый месяц мы могли общаться только с адвокатом. Мне необходимо было выйти. Человек, который был с нашими детьми все это время, зашивался по полной программе. Он работает, у него свои дети. Это был большой подвиг с его стороны смотреть за ними эти три месяца. Я ему очень благодарна.
- Почему Петра не отпустили по этой же причине?
— Документы в этот раз подавались только на меня. Петр не хочет идти ни на какие уступки судебно-правовой системе, соответственно, для него неприемлемы такие условия освобождения.
- На него будете подавать документы?
— Это будет от зависеть от него. Возможно он будет сидеть, пока идет следствие. Совсем скоро, в середине февраля, будет суд по продлению ареста или освобождению Петра от него. Мы будем настаивать на открытом процессе.
- Но в отношении тебя он согласен на подобные уступки?
— Да. Я пошла на это только потому, что во-первых, есть дети, а во-вторых, это не входит в противоречие с его взглядами и с моими в данном конкретном случае.
- Вы не планировали, что тебя задержат?
— Я участвовала в процессе технической подготовки акции и физически не успела исчезнуть. Не хотела появляться в кадре, потому что не люблю публичность. Но нам не подфартило, потому что мусора появились буквально через секунд 20 после начала акции — они проезжали по площади и остановились у банка. Французские журналисты повели себя крайне непорядочно и непрофессионально, нарушив договор о формате видео, которое должно было появиться в сети. То же касается копирайта фотографий. Все должно быть в свободном доступе, без имен на снимках. Более того, они все слили мусорам, трусливо подняв лапки кверху. Но это в духе французов, они вообще постоянно существуют с застывшим испугом в глазах.
- То есть в кадре перед горящим банком должен был быть только Петр?
— Да. Но на некоторых видео и фото с камер наблюдения были фрагменты, на которых была и я. Хотя меня было сложно узнать, я была в парике и очках. Это был оммаж Жаку Мерину — французскому преступнику и легенде, который по-своему работал с банками, он их грабил. Всю свою жизнь он сопротивлялся, отказывался жить так, как живут рабы. Его называли человеком с тысячей лиц, он постоянно менял внешность. Кстати, сидел Мерин в тюрьме Флери Мерожи, там, где сейчас Петр.
— Что касается «соратницы Петра» — это определение появилось, чтобы меня перестали называть женой. Это не какая-то жизненная позиция или роль. Если журналисты не могут называть меня подругой, то уж лучше соратница, чем жена или гражданская жена. Петр же называет меня самая близкая подруга. Я занимаюсь политической пропагандой и идентифицирую себя как глава издательского дома «Политическая пропаганда». Я не художница и не акционистка. Если я что-то делаю, то это на дружеских началах. Принимаю участие в акциях так же, как Петр принимает участие выпуске журнала.
- Как сейчас развивается твой журнал?
— Начиная с электронной версии в 2012 году, он сильно видоизменился. Сейчас в рамках издательского дома мы выпускаем книги интересных нам авторов. За все эти годы неизменным остается одно — журнал никаким образом не участвует в купле-продаже. Для нас крайне важно развивать экономику дара, поэтому журнал бесплатный. У меня осенью была готова новая книга к выпуску, но меня очень не во время арестовали. Это был последний выпуск, который мы планировали еще перед отъездом из России, и его надо было довести до конца. Он рассчитан на российскую аудиторию. Сейчас нужно возобновить процесс, найти деньги на печать, восстановить сайт, который за время моего ареста перестать работать, устроить презентацию в России.
Для местных органов, которые преследуют вас обоих, никаких отличий нет. В публичном поле это акция Петра, а не ваша совместная. Это тебя не раздражает?
— Так и должно быть, это никак не противоречит договоренностям. Если бы я встала с ним рядом во время акции и говорили бы только о нем, тогда другое дело. Но у меня не было намерения появляться на акции. Я помогаю Петру по возможности, не более того. Я не самореализуюсь в этом, я не художница. Петр художник, который занимается политическим искусством.
- Какой у тебя сейчас статус и ограничения?
— Я под следствием, у нас с Петром одинаковая статья. Я не могу покидать территорию Франции, мне запрещено появляться в одиннадцатом и четвертом округах (там, где была совершена акция), хотя дети ходят в школу в одиннадцатом. Противоречивость и тупость системы и в этом проявилась. Два раза в неделю мне нужно отмечаться у мусоров. Других ограничений нет.
- На видео твое задержание не попало. Как оно проходило и что было потом?
— Меня нельзя было снимать, и я рада, что в этой части договоренности были выполнены. На меня надели наручники, посадили в машину, повезли в участок на площади Бастилии, на следующий день повезли в 19 округ в другой участок. Оформили, взяли отпечатки, сделали фотографии. Петра задерживали более брутально. Нас везли в участок в разных машинах. Мы были в одном продоле, но в разных камерах. Вокруг грязь жутчайшая, я давно такого не видела. Как место работы — это очень специфическое место. Но мусор и работает в мусоре, тут нет противоречия. В камере достаточно жесткие условия, не можешь вытянуть ноги — кровать полметра. Идешь в туалет — над тобой стоит мусор. Непривычно.
- Как проходили допросы?
— Они проходили в присутствии адвоката, но тут немного другая система: ты не можешь советоваться с адвокатом по ходу допроса, в отличие от того, как это обычно проходит в России. Адвокат может только что-то сказать перед допросом.
Следователи очень быстро выяснили, кто такой Петр, и, как мне кажется, отнеслись к нам по-другому. Если бы это был не художник, я думаю, его привлекли бы по терроризму. Но они на крайние меры не пошли.
Во время допросов меня спрашивали о том, почему у нас нет постоянного официального адреса, работы, номеров телефона. К тому же, за две недели до задержания вышло интервью, в котором Петр рассказал о нашей жизни в Париже, как мы добываем еду, где живем, почему ни за что не платим. Я отказывалась отвечать на такие вопросы — я же не спрашиваю у них, почему они такие жирные и работают в полиции. Я, например, считаю, что это неприемлемо для человека.
- Как выглядит суд?
— Это маленькая комната, в ней сидит судья, прокурор и секретарь, сзади стоит мусор и подследственный с адвокатом. Напоминает сталинские времена: судят тихо, закрытый процесс. Когда я приехала на суд в ноябре и потребовала открытого процесса, судья сказала, что она ни за что не предоставит мне трибуну для моих политических заявлений.
- Перед тюрьмой вам с Петром удалось пообщаться?
— Мы пообщались, когда ехали в автозаке, и я знала, что он объявил голодовку. Он сказал судье, что возмущен тем, что нарушен принцип гласности и потребовал открытого суда. Судья просто посмеялся в ответ. В итоге держал голодовку 13 дней. А потом его положили на «вязку». Там он выдернул капельницы, залил все кровью. Потом уже двое суток его держали под капельницами насильно, стало понятно, что голодовку сломали, смысла держать ее больше не было. Он начал есть и пить.
- Есть ли вероятность того, что вы уедете в Россию?
— Нет, такой вероятности нет. Нас не могут выслать. Максимум, который нам грозит — 10 лет лишения свободы.
- Это твой первый тюремный опыт. Что ты испытала, когда попала во французское СИЗО?
— Вначале было сложно — первый месяц я была одна в двухместной камере, ко мне вообще никого не пускали. Даже с детьми не могла общаться. Власть хотела прессануть нас, и поэтому нас изолировали. А Петр и сейчас один: у него одиночная камера, изоляционный блок. В тюрьме когда его пытались заставить есть, он дал отпор. Его поместили сначала в карцер, а потом в изоляцию.
- Какие у тебя были условия содержания?
— Первое время — бытовой вакуум. Не было книг, нечего было делать. В камере только телевизор, положено два конверта и пара листов бумаги. Потом заключенный должен сам заказывать бумагу, и приходит она нескоро. В бытовом плане — сложно, нет шампуня, дезодоранта. Выдали только зубную щетку и зубную пасту, которые не чистят, и гель для душа. Во всем этом арестант должен ощутить, что от него не зависят даже бытовые мелочи.
Деньги во французской тюрьме не ходят, у каждого есть счет. Те деньги, которые у меня были с собой, мне закинули на счет, но пришли они не сразу, поэтому были проблемы с едой. В целом кормят нормально, можно сказать, французской кухней. Можно заказать еду из магазина, заключенным приносят список, из которого можно выбрать. Но если денег на магазин нет, можно нормально продержаться и на местной еде.
— Ты с кем-то общалась?
— Со всеми, с кем пересекалась — в тюрьме есть большой недостаток простого человеческого общения. В основном это происходит на сборках, когда ждешь очередную бюрократическую процедуру, в медпункте или когда едешь на суд.
В этих разговорах многое решается. Например, можно узнать расклады по телефонам. Занос на тюрьму обычной звонилки стоит 200 евро, занос смартфона — 800 евро.
И таких тонкостей, которых поначалу не знаешь, которые можно узнать только из живого общения, там много.
- Тебя спрашивали про твое преступление?
— Скорее не про преступление, а за что я тут. Когда я начинала объяснять, что банки — это новые тюрьмы, сразу понимали и соглашались. Кому-то удавалось понять лишь со второго раза, зачем и что это такое вообще, политическое искусство.
- Прогулки были?
— Я не часто гуляла, потому что не особенно интересно. Когда ты долго в маленьком пространстве, то почти не двигаешься. И когда выходишь на воздух, начинает кружиться голова, устаешь. В хате есть чем заняться — книжки читать, французский и английский изучать. Изучению французского в тюрьме я уделяла много времени. Была библиотека, но попала туда только через месяц. Достаточно плохо с литературой — на русском было всего пять книг, несколько жутких романов и стихи — Мандельштам, Бабель. Это все я сразу прочитала.
- Ты общалась с надзирателями?
— Когда я приехала, меня встретили пять человек, обратили внимание, что у меня нет пальца, хотя никто на это никогда не смотрит. Мне кажется, они знали, что произошло и знали что именно я приеду, приняли очень гостеприимно, если можно о тюрьме так сказать. Но с арестантками они не общаются, только с теми, кто давно сидит или работает — убирает помещения, разносит еду. Такие заключенные называются козлами в России.
- Что из себя представляет тюремное население?
— Почти все иностранцы: черные, арабы, румынки, сербы, итальянки, бразильянки, испанки. Очень много задержанных по терроризму. Была девушка сербка, звали ее Эсмеральда Медовик — 17 раз уже была во Флери. Была женщина, которая заколола своего друга, потому что он изнасиловал ее ребенка — она была счастлива, что сделала это, что сама разобралась с проблемой. Перед выходом заехали две русскоязычные. В тюрьме вообще много смеха, шуток и поддержки, если у тебя грустный вид, всегда поинтересуются что случилось, постараются успокоить. Сестринство такое. На прогулках часто поют и даже танцуют. От этого сердце оттаивает.
- Кто был с тобой в камере?
— Первая соседка, которую подселили ко мне, была со сдвигом. Она отказывалась со мной разговаривать — только ела, спала, испражнялась и лежала на кровати. Тяжело было вместе находиться — камера три на четыре метра, в течение дня нужно парой слов перекинуться, иначе напряжение растет. Если я ее спрашивала что-то, она ничего не отвечала, но если она что-то хотела мне сказать — часто орала. Меня это достало. Неделю я присматривалась к ней, а потом решила эту проблему — сломанной об нее швабры оказалось достаточно.
Потом ко мне подселили хорошую девушку из Румынии. Общались на смеси английского и французского. Жили душа в душу.
— Кроме телевизора было чем заняться?
Можно записаться на работу, на спорт, куча кружков. Я пошла на спорт — там огромный зал, где можно заниматься теннисом, йогой, боксом, карате. Разнообразие от серых тюремных будней. Но я ходила только одну неделю — потом меня выпустили.
- Как по-твоему, где проще сидеть, в России или во Франции?
— Во Франции, конечно. По меркам России тут санаторий. Ты заключенный, поражен в своих возможностях, но остаешься человеком, надзиратели вежливы и держат дистанцию. Так со мной было.
Вы получили здесь политическое убежище, и многие стали использовать это как основной аргумент в своей критике: Франция — не Россия, вы сравнили структурно разные вещи, да и вообще не надо бить по руке, которая кормит.
— Во-первых, мы отказались от всего, что Франция хотела нам дать. По сути мы приняли от Франции только удостоверение личности. От всех социальных гарантий мы отказались — и от денег, и от квартиры. Мы не нуждаемся в государственной помощи. Государство это власть, и мы не хотим иметь никаких отношений с ней.
Акцию критиковали и те, кто раньше был вашим сторонником. Многим показалось странным, что вы решили атаковать банк в стране, которая не является главным оплотом капитализма.
У нас появилось очень много врагов после отъезда из России, и сейчас их, видимо, еще больше. Но я вижу много текстов и слов поддержки от тех, кто нас понимает — для меня это важнее, чем та масса, которая лениво пережевывает все это. Если человек достойный, я могу прислушаться к его мнению. Я не думаю, что есть какой-то главный оплот. Петра хотели героизировать, это сделать не удалось. Не могу говорить за Петра, есть текст к акции, в котором он все подробно объясняет. Но на мой взгляд, это акция по-настоящему левая, на фоне прогрессирующей и захватывающей мир правой идеи.
— Когда вы уезжали из России, вы говорили, что не хотите ставить под опасность детей — если бы вас стали преследовать, их могли отправить в детский дом. Оказавшись здесь в заключении, дети оставались одни. По-твоему, это не ставит их под угрозу?
— Если бы мы так думали, то никогда и ничего в своей жизни не сделали. Мы не воспринимаем детей как то, с помощью чего нами можно манипулировать. Иначе это уже не наши любимые дети, а рычаг управления. Нами нельзя управлять. И уехали из России мы не ради детей, а потому, что не хотели сидеть за преступление, которого не совершали. Сейчас ситуация кардинально другая, мы никуда уезжать не будем. Здесь дети ходят в школу только для того, чтобы выучить французский — и когда они его выучат, то, возможно, перестанут туда ходить, это будет зависеть от их решения. Но если решат не ходить, мы в этом только поможем. На мой взгляд, в школе они только деградируют — там нет глубины знаний. Мы с Петром занималась с ними, изучали серьезные вещи. Рисунок, литература, поэзия, шахматы, бокс.
- Нет желания вернуться в Россию?
— Когда мы ехали в Европу, у нас не было никаких иллюзий — мы не уезжали из ада в рай. Наша жизнь никак не поменялась, и нам неважно, где жить. У нас есть бытовой минимум, с которым мы живем, принципы по которым живем: никогда ни на кого не работать, проводить драгоценное время с пользой, продолжать дела, начатые в 2012 году. Вернуться, может быть, и хотели, но не можем, и поэтому не вернемся. Соответственно никаких эмоций по этому поводу у нас нет. Есть то, что есть. Нет никакой разницы, какая страна.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.
Где ты родилась, что помнишь из самого раннего детства?
- Родилась я на востоке Украины. В маленьком городке Снежное под Донецком. Для ребенка там были идеальные условия жизни. Тепло, каштаны и яблоня под окном. Из детства у меня крайне мало воспоминаний, только смутные ощущения. Родителей по стране гнало желание как можно больше заработать. Поэтому когда мне было 4 года, мы переехали в тайгу. Отец с матерью рубили деревья и добывали живицу. Мы с братом ждали их в землянке и играли с корягами и тушками убитых братом бурундуков. Это была Сибирь. Через несколько лет я очутилась в Норильске, шахтерском поселке городского типа Талнах. Солнца там не было, над поселением висел вечный смог и тьма. 10 лет проведенные там - это то, что я всю жизнь пытаюсь забыть.
Ты одна в семье?
- У меня есть сводный старший брат, он от другого отца. Сейчас он продолжает жить в Норильске. Он нашел свое место в жизни. В попытках излечиться от алкоголизма, он стал убивать оленей. Жажда убийства других пересилила желание убивать себя.
Какие у вас были отношения?
- Отношения в основном состояли из того, что мы пересекались на кухне. Сейчас мы вообще нигде не пересекаемся.
А родители?
- Как и у всех в Снежном, мой отец был шахтером. Мать считала себя слишком интеллигентной для разгрузки угля и работала учительницей физкультуры. Ее интеллигентность отпечаталась на всем нашем детстве. Она почти не могла говорить, и всегда орала. Мать была домашним тираном, ей удалось лишить отца личности и достоинства. Она могла унизить его при гостях например, а он сидел и глупо улыбался. Я всегда считала его, человеком второго сорта, каким то жалким и каким-то несуразным. Мне часто было стыдно за него. Но он был добрым.
Ты сейчас общаешься с ними?
- Мой отец умер, и я не была на похоронах. Я восприняла его смерть как прекращение человека, который согласился с тем, что его сделали расходным биоматериалом. Взамен себя он получал денежные поощрения. Еще он получал множество болезней, от которых собственно и умер.
Родители были мещанами, озабоченными обставлением жилища в убогой 9-ти этажке. Фанерная стенка, зеленая мягкая мебель, видеоплеер. Порнография, которую отец прятал в коробке с инструментами. Такими я их помню, когда мы еще вместе существовали в одном пространстве, до отъезда в Петербург. Живя с родителями, при любой возможности я отсутствовала. За окном было всегда было холодно и темно. Родители общались в режиме грызни, перемежаемой вспышками обсуждения новых приобретений. Они как бы хотели проводить время со мной вместе, но если учесть все вышеперечисленное, то понятно, что я всячески избегала подобного времяпрепровождения. Мне нравилось проводить время дома одной. И когда кто-то приходил, мне было мерзко. Я не могла делать что мне хочется и чувствовала физкультурный надзор.
- Может вы ездили совместно отдыхать, например к морю?
- Как все нормальные советские семьи мы каждое лето ездили к морю. И из тех поездок я помню только море и столовые, в которых мне очень нравилось и еда и обстановка советского общепита. До сих пор в столовых, мне нравится больше, чем в кафе и ресторанах.
- Ты очень любишь минимализм в обстановке, эта страсть к минимализму из-за родителей-мещан?
- Я никогда не решала это вот так. Примерно: «Так, с сегодняшнего дня меня вещи не интересуют». Когда я росла в моей комнате было очень мало вещей. Стол, кровать и шкаф. Так в принципе все и осталось. Мне просто комфортнее в пустых пространствах не перегруженных обилием вещей. Это чисто утилитарный подход. Так думать легче. Я исхожу из вопроса легкости.
- А как было в школе?
- Я училась в трех школах. Так как мы часто переезжали, то школы тоже приходилось менять. Переезды я вспоминаю как веселое и радостное событие. До сих пор так.
Из школы помню только то, что мне нравился русский язык и много позже литература. На остальные предметы я забивала и не успевала по ним. С учителями и одноклассниками было вынужденное времяпрепровождение, я так это и воспринимала. Также как и с родственниками мы не выбирали друг друга. Это не была дружба, скорее совместное убийство времени. У меня были школьные приятели, с которыми мы катались с горок и гуляли после школы. А когда еще часто меняешь школы, то не успеваешь привыкнуть к людям и проще воспринимаешь смену мест.
- Cамое запоминающееся событие, связанное со школой?
- Помню что ходили на гаражи и катались с ледяных огромных гор.
Когда ты переехала из Норильска?
- Как только мне исполнилось 16 лет и я закончила школу. Примерно в течение недели я уехала в Петербург. Я заранее поступила в университет Профсоюзов, факультет культуры, кафедру журналистики, заочно. И ровно год до отъезда, жила только этим. Целый год я ждала и думала о том, что скоро я начну жить по-настоящему. Так что
план побега на материк был намечен. Я уехала одна, в незнакомый город, за жизнью и впечатлениями, которых была лишена 10 лет. Это как освободиться из тюрьмы и заново начать узнавать мир.
- Как родители к этому отнеслись?
- А в план родителей входила моя учеба в высшем учебном заведении, потому что так положено. Поэтому они не препятствовали мне в этом.
Кто-то повлиял на выбор института? Были ли у родителей какие-то свои «мечты» по поводу твоей профессии.
- Институт сам выбрал меня. Было объявление в школе, что приезжает экзаменационная комиссия из такого-то института и все желающие могут попытать счастья в поступлении в Петербург. Тогда у меня все сошлось. Я увидела именно тот выход, которого ждала. Я сдала на тройки вступительные экзамены и уже заранее предвкушала побег из темной холодной тюрьмы.
Ты приехала в Питер к кому и куда?
- Я сразу поселилась в общежитии. Все было новое и необычное. Мне нравилось все. Все было интересно. Даже поход в магазин был событием, ведь это была я, я сама решала что мне есть и как распоряжаться финансами. Чувствовала себя взрослой. Хотя мне было только 16. Родительский надзор там на меня больше не действовал и было чувство свободы. Я сразу влилась в жизнь города, он стал моим.
В институте было поначалу интересно, но город, его люди и жизнь захватывали меня куда более плотно. Я мало внимания уделяла учебе, зато много открывала для себя и просто тонула в новом опыте.
Я много гуляла, стали появляться друзья выбранные уже мной. Их было огромное количество. Самых разных. Тогда в Петербурге только начал зарождаться рейв, как контркультура, противопоставление безвкусице дискотек. Стало появляться много информации, журналы. Я все это читала и была в курсе всех движений в городе. Ходила в клубы. Тоннель в основном. Это были ночные клубы. Одевалась соответственно. Кислотные цвета, очень яркая одежда. Появились секонд-хэнды. Это тоже была часть культуры, особенно студенты пользовались ими по полной. Там всегда можно было найти яркие аутентичные вещи, которых больше ни у кого не было. Люди вокруг меня менялись, а я набиралась жизненного опыта.
Естественно такой ход мог закончится только отчислением из института. Что и произошло в итоге. Но меня это мало волновало. С одногруппниками я не общалась, даже избегала их. Они тоже были приезжие и мыслили мы примерно одинаково. Они ничего не могли мне дать нового. Жила я в общежитии и всегда воспринимала это место как казенный дом, где у тебя нет своего пространства и где слишком много разных и не очень интересных людей.
Чем ты потом занималась? Работала маляром например или где? Родители помогали деньгами? Как-то же ты зарабатывала на жизнь?
Я работала всего несколько раз в жизни и мне это не понравилось. Я всегда скучала и не могла долго делать одно и то же монотонное дело. Поэтому мои рабочие дни быстро заканчивались или увольнением или уходом по собственному желанию. Брала какие-то подряды, могла чего-то сшить например. А так да, деньгами снабжали родители по минимуму, благо у них их было в достатке, они за этим чутко следили, чтобы деньги всегда были. Я так и живу сейчас, есть необходимый минимум, к которому я привыкла. Большее это уже излишество. Я не умею распределять деньги, если это что-то большее чем обычно. Они просто утекают на ерунду. Мне проще жить, когда денег хватает на самое необходимое. О них чем меньше думаешь тем лучше. Не думаю о них, пока будет не на что поехать на метро. Тогда я вспоминаю и решаю вопрос.
Как изменялись твои мысли от школы через институт к текущему времени, было ли какое-то событие или эта была цепь событий и умозаключений?
Много лет ушло на то, чтобы найти то, чем я хочу заниматься в жизни. Понять чего я хочу и какое занятие доставляет мне удовольствие. Это был поиск.
Знакомство с Петей, как это было?
- Если бы мы встретились раньше, то все могло бы быть иначе, как поется в одной песне. Это забавно, но мы жили в одном районе через несколько улиц друг от друга, примерно 10 лет. И в итоге наши дороги пересеклись, но только в другом месте. У меня было много встреч и расставаний, хороших и плохих. Когда мы познакомились, мы были пьяными и было не понятно куда все это приведет и чем будет эта встреча. Только по прошествии времени сейчас я понимаю, что это была не пустая встреча, что он оказался человеком, вместе с которым хотелось меняться и быть. Конечно это было сложно и местами болезненно для нас обоих, думаю. Если бы в какой-то момент я или он остановились в движении, то наша дружба разрушилась бы. Мы вместе 10 лет, это большой период времени, за который мы нашли способы оставаться вместе. Мы прежде всего друзья. Я думаю, что найти человека не сложно, сложно сохранить то первоначальное ощущение, что сблизило вас впервые. Ведь это и были подлинные переживания. Никакой быт, никакие невзгоды не должны на них повлиять. Я вижу вокруг себя осколки отношений. Одиноких людей. Они страдают от этого. Интерес и общее дело, вот почему мы вместе до сих пор.
У вас с Петром существуют какие-то рамки, негласные правила, «берега», которые вы используете? Когда у вас например ситуация достигает предела, как вы её разруливаете?
Мы обычно разговариваем. Вопросы решаем в обсуждении. И как решаем так и поступаем.
У нас все держится на слове. Ситуация может достигнуть предела только если мы очень долго варимся в одном пространстве. Тогда мы меняем схему. Например живем мы на два города сейчас. Кто то живет в Москве, кто-то в Питере, это помогает не застаиваться. Это решение вопроса о пределах. Я думаю у всех похожие ситуации. Просто не все ее решают. Из-за этого часто рушатся пары. Решение лежит на поверхности. Не зацикливаться друг на друге, общаться с новыми людьми, но в то же самое время есть полное доверие и близость.
Что ты ценишь в мужчинах (как именно в мужчинах)?
- Если говорить о мужчинах, то в них я ценю ум, непредсказуемость и чувство юмора. Потому что у меня есть такая черта, мне крайне быстро надоедают люди. Хватает двух трех встреч, когда я уже знаю какое следующее слово скажет человек и мне становится скучно, а непредсказуемость в действиях и словах я люблю и ценю. Стараюсь держаться поближе к таким мужчинам и женщинам.
Что ты ценишь в женщинах (как именно в женщинах)?
- В женщинах я люблю открытость к экспериментам, ум, силу и живость характера.
Вообще люблю живых, непредвзятых, веселых и дерзких людей. Ну и конечно когда слова не расходятся с делами. Это очень важное качество.
Дети, какая твоя концепция воспитания детей? Дети они должны стать кем?
- Про детей могу сказать только одно. Детям нужна только любовь и уважение. Это маленькие люди. Личности, которым просто немного нужно помочь подрасти и ни при каких обстоятельствах не сломать их личность и волю. Научить можно только своим примером, дети очень умные и наблюдательные. Они всегда знают как все на самом деле. Нужно только их слушать. Тогда не будет никаких проблем с воспитанием и отношениями с ними. И есть еще важный момент - нельзя запрещать ребенку с детства нести ответственность за свои поступки и дела. У него появляется поле его ответственности и тогда он учится управлять своим временем и пространством. Понимает, что такое самоорганизация. Он сам перед собой несет эту ответственность, и тогда не нужны учителя и педагоги, а вся информация сейчас в свободном доступе, понятие школа как источник знаний это уже анахронизм.
Твоя политическая деятельность, как она начиналась?
- Моя деятельность. Дай подумать. Самое смешное, что в своем нынешнем деле я ближе всего к тому, что изучала на первом курсе в институте. Это была кафедра журналистики на факультете Культуры. Вот как раз в этом поле я и работаю. Сейчас, я Глава Издательского Дома «ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОПАГАНДА». Образовали мы его вместе с Петром в 2012 году. Когда стало понятно, что нужно компенсировать тот недостаток информации в поле политического искусства который у нас на тот момент был. И мы решили сами стать источником этой информации, чтобы рассказывать людям об интересных прецедентах политического искусства, интересных на наш взгляд художниках. Сначала это был интернет-журнал, потом появились печатные выпуски журнала, а потом мы издали нашу первую книгу Александра Бренера и Барбары Шурц «БОМБАСТИКА». Так мы стали Издательским домом. Сейчас я готовлю к выходу новую книгу.
Как ты видишь свою жизнь через 10, 20, 30, 40 лет? Ты думаешь о будущем?
- О будущем я предпочитаю не думать, это бесполезно. Иногда полезно подумать о прошлом. Я стараюсь жить в настоящем моменте, воплощать то, что мы сами задумали.
Что художник Петр Павленский и его семья покинули Россию. По его словам, он намерен попросить во Франции политического убежища.
Причиной такого решения стала доследственная проверка в отношении него и его соратницы Оксаны Шалыгиной уголовного дела об изнасиловании. По словам художника, проверка началась после обращения в правоохранительные органы актрисы Театр. doc Анастасии Слониной.
Кроме того, продюсер« Театра.doc» Всеволод Лисовский обвинил художника Петра Павленского в нападении на актера театра.
По его словам, художник и его соратница Оксана Шалыгина якобы« оказывали знаки внимания» девушке актера Анастасии Слониной, а позже Павленский совместно с несколькими знакомыми избил его.
Телеканал« Громадское на русском» разместил на своем сайте статью, в которой рассмотрел позиции обеих сторон конфликта. «Спектр» публикует этот материал.
Российский художник-акционист Петр Павленский покинул Россию, обвинив власть в попытке« политической ликвидации с помощью операции силовых структур». Вместе с гражданской женой Оксаной Шалыгиной и двумя дочерьми он будет просить политического убежища во Франции. По словам Павленского, женщина, которая притворялась близкой подругой семьи, выдвинула обвинения в сексуальном насилии Павленскому и его гражданской жене по статье, не требующей доказательств для задержания.
Сами Петр и Оксана называют все это клеветой. Это обвинение предусматривает до 10 лет заключения, а значит, передачу двоих детей — 9 и 6 лет — в детский дом. Именно угроза детям, по словам Павленского и Шалыгиной, и стала причиной эмиграции. Как рассказывает художник, их предупреждали о возможном деле. Серьезность ситуации пара осознала, когда их задержали люди в масках, назвавшиеся представителями уголовного розыска. Продержав Оксану и Петра 8 часов в Следственном комитете, их все-таки отпустили, но предупредили, чтобы Павленский и Шалыгина не покидали страну. Тем не менее 15 декабря семья уехала из России.
Адвокат Павленского Ольга Динзе , которая присутствовала при показаниях, пояснила Громадскому, что следователи не предъявили самого заявления, поэтому конкретные подозрения неизвестны. Продолжается доследственная проверка. Пока нет ответа, открыто ли производство. В то же время адвокат отметила, что в открытии таких дел в российской практике часто отказывают, потому что их используют как манипуляцию. Динзе пояснила, что в таких случаях необходимо обследовать место происшествия и провести уголовную экспертизу. Это нужно для того, чтобы выяснить, не могла ли гражданка сама нанести себе повреждения(речь идет о порезах на руках — ред.) Ссылаясь на следователей, адвокат сказала, что этого пока не было сделано. Заявительница прошла полиграф, который по российскому законодательству не является доказательством: однако результатов нет.
По версии защиты, Павленского оклеветали, а пребывание художника в России нежелательно, чтобы он не мог устроить другие политические акции. Отметим, что Динзе также защищает права украинца Евгения Панова, похищенного РФ по обвинению в «диверсии в Крыму». Адвокат Оксаны Шалыгиной - Светлана Сидоркина. Она занималась делом крымчанина Александра Кольченко.
Громадское связалось с женщиной, которая предъявила обвинения, — актрисой Театра. Doc Анастасией Слониной . Услышав вопрос, она бросила трубку и перестала отвечать на звонки. Адвокат Слониной Юрий Лысенко в комментарии Громадскому заявил, что в отношении художника нет никакого политического пресследования:
« Мне особо сказать по этому поводу нечего, по той причине, что в настоящее время ведется проверка по факту преступных действий гражданина(Павленского — Громадское). Уподобляться ему и давать какие-то комментарии было бы неправильным, потому что решение по уголовному дело не принято. Гонения на него — это глупость. Это его не первое уголовное дело. Рано или поздно он себе приключения найдет, этот гражданин, который именует себя художником. И потом, если бы ничего не было, то и заявления бы не было. Есть вещественные доказательства, но, когда будет принято решение, когда проверка закончится — вот тогда уже можно давать детальные комментарии.
Не я провожу эту проверку, потому, когда она закончится сказать не могу. Это может длиться месяц-полтора. Проверки не начались сразу же, поскольку Павленский убежал из страны. Он набедокурил и убежал. Как можно проводить проверку в отношении лица, если его самого нет? Вот я как адвокат понимаю, что он разработал некую правовую позицию, что якобы кто-то звонил и угрожал. Он таким образом пытается оправдать себя. У нас в уголовном кодексе нет политических статей. В отношении него не было никакого политического преследования. Никогда его не привлекали по политическим статьям. Он и здесь хочет это уголовное дело, а я уверен оно будет, также подвести под то, что это политическая статья. Это обыкновенная уголовная статья. Это способ его защиты".
« Мы также направили запросы в Симоновское межрайонное отделение Следственного управления в Южном административном округе Москвы, куда было подано заявление, и ждем оттуда ответа, а также комментария Следственного комитета РФ».
Павленский и Театр. Doc
В отношении Павленского и его супруги проводится проверка сразу по двум статьям Уголовного кодекса, сообщил« Новой газете «сценарист и продюсер Всеволод Лисовский, знакомый с ситуацией.
«Одного нашего актера(Театра.doc — Громадское ) Петр Павленский с женой и группой товарищей избили. Он встречался с нашей актрисой. Актеру показалось, что Павленский и его соратница оказывают ей знаки внимания. Он хотел узнать почему. В ходе переписки, абсолютно гопнической, они с Павленским договорились о встрече. Подъехала машина, из нее вышли четыре человека и стали избивать этого актера. У нас есть запись с камер видеонаблюдения. На видео видно, как его валят на землю и избивают ногами», — заявляет Лисовский.
По его словам, после расставания Слониной с избитым актером, «Павленский и Шалыгина позвонили ей, пригласили к себе в гости. Она пошла. Была попытка изнасилования, ей нанесли ножевые ранения, неопасные для жизни(на руках). Она вышла оттуда почти голая с изрезанными пальцами. Случилось эта история в декабре».
Изначально разговаривая с Громадским Павленский детально описал сцену драки с актером« Театра.doc». Художник ожидал, что такое видео может появиться. Актер, представившийся парнем Слониной, якобы начал угрожать Павленскому. Именно жалобы на своего парня, короый якобы бы избивал ее, и стали началом их общения. По словам Павленского и Шалыгиной девушка просила их защиты. По мнению пары, возможно эта ситуация и стала зацепкой в последующем развитии событий.
В тоже время на вопрос Громадского, может ли быть еще какое-либо видео, Шалыгина и Павленский ответили отрицательно. Сказали, что появление видео в их квартире было бы для них выгодным, так как на нем было бы зафиксировано, что никаких сцен насилия не было.
Художник передал Громадскому текст заявления:
«ЛИКВИДАЦИЯ»
Разработка по нашей ликвидации из России длилась с « Фиксации» " на Красной площади. Сначала это были уголовные дела с ограничением свободы, угрозы ареста и психиатрического преследования. Потом — более тяжелые меры пресечения и крупные денежные штрафы.
Влиять на нас экономически или административно было сложно, так как имущества, работы и связей с образовательной системой у нас не было. На нас нельзя было давить, угрожая что-то отобрать, уволить или исключить детей из школы. Все это время власть искала техничный и аккуратный способ нашей нейтрализации.
И все это время между нами шла борьба за именование. А борьба за именование — это борьба за общественное мнение. Все эти годы режим пытался доказать, что я или преступник, или сумасшедший. Неважно кто, главное, не художник, а разрушитель культурных ценностей. До сих пор аппарату это не удавалось, и все их попытки оборачивались против полицейской системы. Система сама разоблачала собственную репрессивную механику.
Однако у режима есть огромный силовой и технический ресурс. За нами непрерывно следили, нас прослушивали и искали способы удаления из общественной и политической жизни страны. С нами встречались агенты, предлагали оружие и просили придумать что-нибудь грандиозное со взрывами и захватом Кремля. Повторять судьбу так называемых« крымских террористов» мы не хотели, поэтому отказывались. Но в конце концов режим нашел способ технично ликвидировать нас из России.
Мы всегда открыто говорили о презрении к институту брака, семьи и супружеской верности. Говорили о том, что для нас это одна из разновидностей института собственности. Что может быть циничней, чем объявить другого человека своей вещью?
С сентября этого года к нам стала подбираться некая девушка. Она была актрисой одного из оппозиционных театров, поэтому подозрений не вызвала. Она искала общения, поддержки и отношений. Мы были открыты к людям и дали ей возможность сблизиться с нами.
Это оказалось фатальным — нашу позицию о свободных отношениях обернули в преступное насилие против личности. Нас попытались сделать жертвами грязной интриги. Актриса оказалась доносчицей, и вечер проведенный у нас в гостях, превратился в заявление о насильственных действиях сексуального характера, совершенных группой лиц, то есть мной и моей самой близкой подругой Оксаной. Чтобы не кормить чьи-то фантазии, необходимо сказать, что никакого насилия не было.
Хороший ход со стороны аппарата: то, что нам инкриминируют, — это тяжкая статья и до десяти лет лишения свободы сразу для двоих человек. По факту удар сразу по четырем. Двое отправляются в лагеря с грязной статьей ближайшие 10 лет рассказывать зэкам, как они стали наивными жертвами оперативной разработки. А еще двое — постигать школу жизни в детские дома. Техничный ответ власти на отрицание института брака и образовательной системы.
После задержания в аэропорту Шереметьево и допроса в Следственном комитете нам неожиданно дали уйти. Старший следователь сказал, что пока нас арестовывать не будет, так как в таком деле торопиться нельзя, главное — объективность, и ему надо собрать все доказательства. Просил не покидать пределы Москвы и являться сразу по звонку. Кто хоть немного знаком с правоохранительной системой, сразу поймет несуразность происходящего — система легкомысленной не бывает. Срыва просто так она не дает. Система базируется на психологии выгоды. По тяжкой статье человек арестовывается сразу, тем более, если у него нет прописки и постоянного места жительства в конкретном регионе.
У нас этого не было. Была только чудовищная 132 статья — оговорить можно каждого, а доказать невиновность практически невозможно. Ведь это даже не изнасилование, по которому нужны хоть какие-то экспертизы. Это единственная статья, по которой судят лишь по одному заявлению. Мы не знаем, насколько долго актриса сотрудничает с полицией. Но теперь мы точно знаем, что в России возродился донос. Безусловно, с 30-х годов произошла значительная эволюция доноса. Сейчас нельзя осудить за контрреволюционную деятельность или антисоветскую агитацию. Ведь« Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления», и «в Российской Федерации признается идеологическое многообразие». Но это только официально.
Мы возвращались из Варшавы. О том, что написано заявление и что мы в розыске, нас предупредили за 5 дней до возвращения. При помощи той же актрисы, через нашего с ней общего знакомого. Мы это предупреждение проигнорировали. Поэтому когда мы вернулись, в аэропорту нас встретили так, чтобы сомнений в серьёзности намерений не возникало. После этого нам показали, что у нас есть только два варианта: или в режимный лагерь, или за пределы границ российского паспортного контроля. Сидеть за то, чего я не делал, и с бараньей покорностью идти на заклание, выгодное государству, я не соглашусь ни при каких обстоятельствах. Тем более, тянуть за собой близких и лишать их свободы.
Я признаю, что аппарату удалось исполнить этот ход. Разработка прошла успешно. Но в этой борьбе не бывает постоянства. Мы будем аккуратнее, и жизнь покажет, за кем останется последнее слово.
Петр Павленский — художник-акционист, чьи акции направлены на критику полицейского режима в России. Во время последней акции« Угроза» Павленский поджег дверь ФСБ, в Санкт-Петербурге имитировал события украинского Майдана. В 2013-м году в одной из самых известных акций — «Фиксация» — прибил мошонку гвоздем к брусчатке на Красной площади в Москве.
