, Маньяско
Высшим достижением бытовой живописи XVIII века стали работы Креспи «Ярмарка в Поджо-а-Кайяно» (около , Флоренция, Уффици), «Ярмарка» (около , Эрмитаж) с изображением многолюдных народных сцен. В них проявился интерес к графике Ж. Калло , знание произведений мастеров Голландии XVII в., работавших в жанре «бамбоччаты» (итал.) русск. . Полотна Креспи были созданы во время его работы во Флоренции, при дворе тосканского герцога Фердинандо Медичи , в коллекции которого было много работ голландских живописцев . Сцены Креспи не описательны, как у голландцев, в них нет гротеска французского гравера , художника интересует общая колористическая звучность костюмов, конкретность в написании отдельных фигур первого плана на фоне несколько размытого фона. Его внимание сконцентрировано на передаче света и тени, как и в работах А. Маньяско , творчество которого Креспи знал и высоко ценил. В этих полотнах Креспи тоже стремится к обстоятельному наблюдению событий, но меньше, чем Маньяско, позволяя себе привносить в реальные события элементы фантазии.
В период 1700-1720-х годов художник писал картины на религиозные сюжеты , портреты , натюрморты , бытовые сцены . В картине «Избиение младенцев» (1706, Флоренция, Уффици) он обращается к живописной традиции Гверчино, использует его световые эффекты и как бы противопоставляет свою индивидуальную манеру модной в первой половине 18-го столетия академической трактовке исторических и религиозных сцен в сентиментальном духе. Бурные движения персонажей переданы с несколько утрированной барочной экспрессией. Окутанные тенью мятущиеся фигуры освещены загадочным зеленоватым светом, словно вспыхивающим в глубине фона и разливающимся серебристыми отсветами по всему пространству холста. Позднее в произведениях на религиозные и мифологические сюжеты вместо барочной эксцентрики появляется большая строгость и убедительность в желании приблизить происходящее к действительности («Св. семейство», Москва, Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина ; «Смерть Иосифа », Эрмитаж; «Св. Иоанн Непомук исповедует королеву Богемии », Турин , Галерея Сабауда).
Самым значительным произведением зрелого художника явилась серия «Семь таинств » (Дрезден , Картинная галерея). Лишь одно из семи полотен цикла («Исповедь») датировано 1712 годом , что позволяет считать, что все они были исполнены приблизительно в этот период. Цикл Креспи - одно из высших достижений барочной живописи 18-го века. И в то же время это совершенно новое искусство, знаменующее конец барочной традиции, нарушающее созданные его приемы отвлеченной трактовки религиозных сцен. Все семь полотен («Исповедь », «Крещение », «Бракосочетание », «Причащение », «Священство », «Миропомазание », «Соборование ») написаны в тёплой красновато-коричневой тональности Рембрандта . Приём резкого освещения привносит в повествование о каждом таинстве определенную эмоциональную ноту. Это придает всем сценам оттенок таинственной сокровенности происходящего и, одновременно, подчёркивает главное в замысле художника, пытающегося рассказать о реальности жизни, заключённой в этих сценах основных этапов краткого земного человеческого бытия .
Влияние живописной манеры Рембрандта, его интереса к глубокой психологической трактовке образа человека проявилось в портретах Креспи. Подобно голландскому мастеру, он тоже часто создавал автопортреты (1708, Флоренция, Уффици; около 1710, Болонья, Национальная Пинакотека ; около , Эрмитаж; 1710, Милан , Брера), изучая распределение света и тени на лице, подчеркивающее его пластическую выразительность и акцентирующее изменчивую внутреннюю духовную жизнь. Тонкая эмоциональность и элементы бытового жанра всегда находятся в гармонии в его «портретах-типах» («Охотник», Болонья, Национальная пинакотека; «Лютнистка» , 1720-е гг., Париж , частное собрание). Гротескные интонации, как вызов парадному барочному портрету, звучат в картинах «Генерал Пальди» (Дрезден, Картинная галерея), «Семья ювелира Заноби» (Болонья, Национальная пинакотека).
Высокое живописное мастерство художника болонской школы проявилось в натюрмортах Креспи. В натюрморте «Две библиотеки» (1720-е, Болонья, Городской музей библиографии), с известным ещё в XVII веке приёмом trompe l’oeil («обманки»), тома трактата по теории музыки и партитуры, освещенные холодным ровным светом, рождают образы неподдельной достоверности и вещественности.
Традиции полного смелого творческого поиска, искреннего искусства Креспи получили развитие в искусстве Италии XVIII-XIX веков на его пути продвижения к веризму . Многие аспекты его антиакадемической манеры были восприняты Дж. Пьяцеттой , П. Лонги , Марко Бенефиалом (итал.) русск. , П. Л. Гецци и др. мастерами Италии. Как яркий и самобытный мастер Креспи был открыт лишь в XX в. До этого он считался одним из подражателей братьев Агостино и Аннибале Карраччи .
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
В Пушкинском музее открылась выставка «Образ Мадонны», где представлены четыре картины художников Возрождения из крупнейших собраний Италии: Пьеро делла Франчески, Джованни Беллини, Карло Кривелли и Козимо Туры. Этой небольшой, но важной выставке стоит посвятить время, рассмотреть картины в деталях, позволить глазу насладиться их гармоничным колоритом, почувствовать их внутреннюю жизнь, драматизм и экспрессию - картины итальянского Ренессанса, пожалуй, из немногих вещей, на которые можно смотреть бесконечно, как на огонь и воду. Вдохновившись образами Мадонны, мы прошлись по залам основной экспозиции - неожиданным итогом неспешной прогулки стала эта «живописная история Рождества».
«Рождество (Святая ночь)». Последователь Яна Юста Калькара, ок. 1520
Ангелы, парящие над яслями, поют хвалу новорожденному Христу, от которого исходит свет, озаряющий все вокруг. Другой ангел, которого мы видим на заднем плане через двухарочное окно, приносит весть о рождении Спасителя вифлеемским пастухам. Картина, написанная последователем нидерландского художника Яна Юста Калькара, повторяет утраченную работу мастера - одно из первых в европейской живописи изображений ночи. Имя Калькара, жившего ок. 1450–1519, оставалось практически неизвестным до 1874 года, когда двое исследователей обнаружили сведения о художнике в архивах его родного, теперь уже немецкого, городка Калькара. Свои лучшие работы - алтарные сцены жизни Христа в церкви Святого Николая в Калькаре, где их можно увидеть до сих пор, - художник создал между 1505–1508 годами. Ян Калькар, которого сравнивают с крупнейшими фигурами Северного Возрождения Гансом Мемлингом и Яном ван Скорелом, был великолепным колористом: его живопись словно светится изнутри.
«Поклонение пастухов». Гвидо Рени, ок. 1640
Из всех евангелистов поклонение пастухов описывает только Лука. Узнав от ангела о рождении Мессии, они отправились в Вифлеемскую пещеру - «и, поспешив, пришли и нашли Марию и Иосифа, и Младенца, лежащего в яслях». Эта картина - одна из самых известных работ итальянского барочного живописца Гвидо Рени. Он принадлежит к болонской школе живописи, направление, которое связывают с именами братьев Караччи, основавшими в Болонье в 80-х годах XVI века «Академию вступивших на правильный путь». Она стала своеобразным прототипом будущих европейских Академий художеств, именно здесь формировались принципы академизма, который определит развитие живописи на два с лишним века вперед. «Поклонение пастухов», образец его поздней манеры, построена на градациях теплых золотистых и высветленных серебристых тонов. Живший в XVII веке историк искусства Чезаре Мальвазия, известный как раз биографиями художников барокко, называет эту картину в своих сочинениях «знаменитым «Поклонением» восьмиугольной формы, находящимся во Франции».
«Рождество. Поклонение волхвов». Мастер Лихтенштейнского замка, XV–XVI веков
«Рождество». Бастиано Майнарди, конец XV - начало XVI века
«Мадонна с младенцем в нише». Мастерская Тициана Вечеллио, 1488/89–1576
«Младенец Христос». Франсиско де Сурбаран, 1635–1640 годы
«Мадонна с младенцем» («Мадонна в винограднике»). Лукас Кранах Старший, ок. 1522–1523
«Отдых Святого семейства на пути в Египет». Мастерская Веронезе, середина 1580-х годов
Бегство Святого семейства в Египет описано в Евангелии от Матфея. После подношения даров волхвами Иосифу во сне пришел ангел, повелевший им покинуть Вифлеем: «Встань, возьми Младенца и Матерь Его и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе, ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его». Детали этого эпизода художники искали в апокрифических текстах, где и рассказывается о пальмовом дереве, укрывшем по дороге Святое семейство от зноя своими ветвями. Этот сюжет проникает в западноевропейскую живопись в конце XIV века - первым известным изображением этой сцены является картина мастера Бертрама на Грабовском алтаре в Гамбурге, написанная около 1379 года. На картине мастерской Веронезе из собрания Пушкинского музея легенда предстает в другой вариации: ангел наклоняет ветви дерева, чтобы путники могли восстановить силы его плодами. Пальма, как и виноградная лоза на предшествующей картине, тоже не просто элемент композиции: это символ христианского мученичества.
«Святое семейство». Джузеппе Мария Креспи. Алтарная композиция, ок. 1712
«Святое семейство с маленьким Иоанном Крестителем» (Мадонна Строганова). Аньоло Бронзино, ок. 1545
В XVIII столетии полотна итальянских мастеров значительно отличаются от работ их предшественников. Джузеппе Мария Креспи выражает совсем другую идею, чем . Картина “Святое Семейство” Джузеппе Мария Креспи происходит из собрания Ивана Ивановича Шувалова, страстного собирателя живописи, фаворита императрицы Елизаветы Петровны.
Это многофигурная композиция кроме привычных персонажей в включает родителей Девы Марии – святую Анну и святого Иосифа, а также святую Елизавету и святого Захарию.
Участники сцены присутствуют при значительном событии: младенец Иисус пытается прочесть на ленте, которую держит Мария, предсказание своей будущей крестной жертвы: “Ecce Agnus Dei” – “Се Агнец Божий”.
Весть эта порождает разнообразные чувства у присутствующих: радость и сомнение, уверенность в сбывшемся пророчестве и благодарение Богу, душевное просветление. Анна прижала палец к губам, призывая не нарушать возвышенной тишины момента.
Манера трактования художником сюжета напоминает искания Рембрандта. Креспи иногда называли итальянским Рембрандтом. Он действительно знал живопись голландского мастера, подражал ему в распределении светотени.
Все персонажи на полотне утопают во мраке, художник изображает «тёмный мир». Такая трактовка сюжета стала распространятся уже с XVII века, а мастера XVIII столетия продолжили эти искания. Таким образом художники могли выделить светом лица, в этом они следовали художественным приемам Рафаэля, подражали великому мастеру.
В картине есть несколько интересных деталей, которые по сей день не расшифрованы. Это роза и крест, они изображены на переднем плане. Это символ масонской ложи Розакрейцер. В какой мере заказчик или сам Креспи были с этим связаны, сейчас очень трудно сказать.
В начале XVIII века всё ещё бушевали войны между приверженцами реформации и контрреформации и всё ещё пылали костры инквизиции. Несомненно, эти события отразились в искусстве того времени.
Обратимся к творчеству другого мастера этого периода – Алессандро Маньяско. Маньяско, как и , родом был из Генуи. В нашем собрании находится «Вакханалия» Алессандро Маньяско.
Картина изображает руины, по которым мечутся фигуры, какой-то адский вихрь мчит вакханок и участников этого празднества среди стройных античных колонн. Картина написана совместно с художником Клементе Спера, он написал античные руины. Сюжет связан с богом виноделия Дионисием или Вакхом. В европейской культуре сцены вакханалии всегда отождествлялись со смертью, возрождением и преобразованием, как умирает виноград, чтобы потом преобразиться и возродиться уже в новом качестве. Но Алессандро Маньяско сделал акцент на умирание, на смерть. И в то же время его картина поражает безудержной динамикой. Таким образом художник прямо говорит о том, что античность – не идеал для подражания, а источник для размышления, мир же подвержен разрушению и смерти.
Ещё одно полотно Маньяско в собрании музея – «Распятие», это часть алтарного образа. Сцена безмерно трагична, в ней выражен исступлённый порыв чувств. Дева Мария упала, без чувств. Иоанн Креститель кричит. Мария Магдалина обхватила руками крест и от горя не в силах даже пошевелиться. Маньяско сумел передать высшее напряжение трагических чувств.
В этом полотне легко узнаваема манера художника. У него очень быстрый мазок, который позволяет передавать трагедию происходящего. И вся сцена погружена в клубящиеся облака. Каждый предмет здесь живёт своей собственной жизнью. Даже кусок ткани на перекладине креста кажется, шевелится, также, как движутся, плывут по небу тёмные облака.
Для передачи экспрессии происходящего, художник намеренно уродует лица персонажей, искажает их пропорции, утрирует позы.
Картина была написана около 1690 года.
Позже, в первой четверти XVIII художник создаёт серию картин, изображающих жизнь монахинь. В собрании ГМИИ находится полотно «Трапеза монахинь», картина изображает молитву перед обедом в стенах монастыря.
Время написания этой картины можно без труда определить не только по сюжету и манере письма (около 1725 года). Художник точно передаёт ренессансную архитектуру монастырского комплекса, он пишет даже стяжки в верхней части здания, передаёт всю структуру обители.
Маньяско – любитель до предела «сгустить краски». Сцена происходит в женском монастыре, но вместо ожидаемых благоговения происходящее нас отталкивает, монахини вызывают неприятные чувства и встаёт вопрос – что их заставило принять постриг, отказаться от молодости, красоты, надежд и заключить себя в стены монастыря?
Мастер не отвечает на эти вопросы, он просто обращает наше внимание на некоторые аспекты жизни обители. Он выбирает сцену монашеской трапезы и утрирует её. Жизнь в любом монастыре текла своим чередом, насельники следовали заведённому уставу. Маньяско же всё преувеличивает. На полотне монахини собираются трапезничать в храме, что вряд ли возможно в обыденной жизни. На полу наскоро наброшена скатерть и стол сервирован хлебом и вином – это символы Евхаристии.
(Снимок плохого качества – пока лучше не нашла. Поэтому прошу покорно простить, что не могу показать фрагменты картины).
Полотно написано серо-коричневыми красками, это цвет монашеских одеяний. И происходящее больше похоже не на молитву перед обедом, а на поминальную трапезу по безвременно ушедшему дорогому человеку.
Художник мастерски передаёт эмоциональную атмосферу события. При взгляде на героинь полотна нам вряд ли придёт мысль о смирении, послушании и религиозном порыве. Центральное место в композиции занимает истово молящаяся монашка. Но несмотря на свою набожность, или показную набожность, её лицо неприятно, оно пугает и отталкивает. Кажется, что она легко может отправить кого-нибудь на костёр инквизиции. Среди монахинь мы видим совсем молодую, кроткую девушку. Но в её выражении угадывается лукавство, есть что-то неискреннее, манерное в лице и позе этой юной сестры. Другая женщина скрестила на груди руки, но это совсем не молитвенный жест. Третья – смотрит в книгу, но взгляд её отвлечён. Другие персонажи на холсте заняты совсем не духовными, а каждодневными делами. Одна монашка хлопочет по кухне, другая и вовсе заснула.
Таким образом мастер ясно говорит о своём отношении к институту монашества. Он не скрывает, а обнажает внутреннюю жизнь монастыря и делает это с помощью гротеска. Такой подход кажется ещё более странным, если учитывать, что Маньяско как раз работал по заказу монастыря.
На картине художник явно указывает на Божественное присутствие. Здесь и распятие, и ангелочки, и голуби – символ Святого Духа. Разбросанные розы символизируют страдание Богородицы. Но все эти атрибуты вносят некую фантасмагорию в происходящее, некую нереальность сцены.
Художник очень тщательно прорабатывает бытовые детали. На одеянии одной из монашек выписана заплатка на спине её рясы.
Живописная манера служит для того, чтобы подчеркнуть манеру художника. Тщательно выписана драпировка одежд и тканей.
Интересно заметить, что художник не заглаживает технику своей работы, как это было у мастеров Ренессанса. Наоборот, Маньяско показывает, оставляет видимыми мазки для того, чтобы зритель знал, что всё появляется из краски, именно краской он работает и создаёт произведение. Такие приёмы стали возможны лишь в XVIII веке.
От XVI до XVIII века итальянское искусство прошло огромный путь. Минуло около 150 лет, но как изменилось представление о месте человека в мире! От постулата Ренессанса о том, что человек – идеал природы, общество пришло к пониманию того, что люди – маленькая часть мира.
XVIII век для Италии – время последнего взлёта искусства. Далее последует упадок, а пальму первенства в изящных искусствах перехватит Франция. В XVIII веке Италия интересует художников лишь как собрание антиков, как музей.
Что касается творчества Маньяско – сразу после смерти он был забыт на долгие годы. К счастью, сейчас его картины – гордость любого собрания, любого музея.
Продолжение знакомства с коллекцией музея в статьях
Длительное время Джузеппе Мария Креспи, прозванный «Ло Спаньоло» («Испанец»), считался подражателем братьев Карраччи. Он обучался у мастеров Болоньи, а в 1680-е годы много путешествовал, посетил Венецию, Урбино, Пезаро, Парму, где познакомился с произведениями Корреджо, Тициана и ряда менее известных мастеров, уроки которых оказались для него полезны. По свидетельству современников, Креспи отличался остроумием и задиристостью и в 1689 году был даже исключен из школы рисунка в Болонье за карикатуру на попечителя болонской Академии художеств графа Мальвазина. Вся его деятельность связана с утверждением собственной манеры, созданной на основе живописи крупных болонских мастеров. Он писал картины на мифологические, религиозные и бытовые сюжеты, портреты, натюрморты и в каждый из этих традиционных жанров привнес новое и искреннее видение мира художника XVIII столетия.
В полотне на сюжет из Энеиды Вергилия «Эней, Сивилла и Харон» (1700-1705, Вена, Музей истории искусства) холодные серебрящиеся тона, удлиненные крупные фигуры трех персонажей указывают на усвоение болонской живописной традиции, влияние Карраччи и Гверчино. Но несвойственное болонским мастерам отступление от возвышенного толкования мифа свидетельствует о рано проявившихся индивидуальных чертах дарования Креспи.
В юности Креспи пробовал свои силы в монументальной живописи, исполнив в 1691-1692 годах фреску плафона болонского палаццо Пеноли на тему Времена года. Сцена в духе аллегории с изображением богов Олимпа, парящего Геракла на колеснице, путти с гирляндами, обрамляющими плафон, лишена пафоса. Персонажи выглядят очень земными в отличие от традиционных отвлеченных образов барокко.
В античных идиллиях Креспи с изображением нимф и амуров, резвящихся на лоне природы, персонажи переданы всегда очень конкретно, и многофигурные сцены напоминают, скорее, веселые крестьянские гулянья. К серии этих полотен, исполненных в живописной манере, более разнообразной по цветовым нюансам, относится и картина «Амур и Психея» (Флоренция, Галерея Уффици).
В начале 1700-х годов Креспи увлекся написанием сюжетов из народной жизни, которые поначалу трактовались им в духе пасторалей, а затем все больше приобретали характер бытовой живописи. Одним из первых мастеров XVIII столетия он начал изображать быт простых людей - прачек, посудомоек, кухарок, эпизоды из крестьянской жизни. Стремление придать сценам большую достоверность заставляет обратиться к приему «погребного» света Караваджо - резкого освещения части темного пространства интерьера, благодаря чему фигуры приобретают пластическую определенность. Простота и искренность повествования дополняется вводимыми в изображение интерьера предметами народного обихода, которые всегда выписаны Креспи с большим живописным мастерством.
В натюрмортах художника проявилось его большое живописное дарование. Они исполнены в традиции болонской школы, и натура выглядит в них строго и пластически выразительно. В полотне «Книжные шкафы с нотами» (1730-1740-е, Болонья, Консерватория) освещенные ровным холодным светом старые фолианты рассказывают о вкусах века. Подобные «обманки» (от французского trompe l’њil) вставлялись в книжные шкафы, поэтому достоверность и вещественность в их написании были главными критериями.
Одним из высших достижений бытовой живописи начала XVIII века явилось полотно Креспи «Ярмарка в Поджо-а-Кайяно» (ок. 1708, Флоренция, Галерея Уффици), написанное во Флоренции, когда в 1700-1708 годах художник работал при дворе тосканского герцога Фердинандо Медичи. В передаче многофигурной сцены сказалось знакомство с графикой француза Жака Калло и знание работ голландских мастеров жанровой живописи XVII века («бамбоччаты»), хранившихся в собрании герцога. Образы Креспи лишены иронии Калло, и он не столь конкретно умеет охарактеризовать среду, как то делали голландские жанристы. Фигуры и предметы первого плана выписаны более детально, чем остальные. Это напоминает прием Алессандро Маньяско, работы которого художник знал и высоко ценил. Однако произведения генуэзского живописца, исполненные в бравурной живописной манере, всегда содержат элемент фантастики. Креспи же стремился к обстоятельному и полному строгого наблюдения рассказу о красочной и веселой сцене. Четко распределяя свет и тень, он наделяет фигуры жизненной конкретностью, постепенно преодолевая и в других подобных изображениях народных гуляний традиции пасторального жанра.
В произведениях на религиозные сюжеты Креспи часто обращается к манере мастеров болонской школы. Использование эффектных приемов освещения и утрированной барочной экспрессии позволяет придать изображаемым сценам драматизм, преодолеть трактовку религиозных сюжетов в сентиментальном духе, как это делали многие современники художника. В поздних произведениях («Святое Семейство», 1735-1740, Рим, Ватиканская пинакотека) проявляется его желание соотнести сцены из легендарной истории с реальностью. Он соединяет в них свои завоевания в бытовой живописи и элементы классической традиции болонской школы.
Самой значительной работой Креспи явилась серия «Семь таинств» (Дрезден, Картинная галерея). Лишь одно из семи полотен (Исповедь) датировано 1712 годом, что позволяет считать, что все они были исполнены приблизительно в этот период. Серия Семь таинств - высшее достижение барочной живописи начала XVIII столетия. Но это и совершенно новое по духу произведение, в котором обозначился отход от традиционной отвлеченной трактовки религиозных сцен, характерных для живописи барокко предшествующего времени. Все семь полотен ("Исповедь", "Крещение", "Бракосочетание", "Причащение", "Священство", "Миропомазание", "Соборование") написаны в рембрандтовской теплой красновато-коричневой тональности. Приемы резкого освещения вносят эмоциональные ноты, подчеркивая таинственность и сокровенность происходящего. Избранные художником значительные этапы человеческого бытия преподносятся в виде сцен из реальной действительности, приобретающих характер своего рода притч. Но в рассказе о таинствах они полны не барочной дидактики, а светской назидательности в повествовании о важных для человека событиях. Они - свидетельство глубокого и серьезного отношения художника к жизни.
Влияние живописной манеры Рембрандта проявилось в портретах Креспи. Интерес к полной напряженной динамики внутренней жизни человеческого духа проявился в серии автопортретов (1708, Флоренция, Галерея Уффици; ок. 1710, Болонья, Национальная пинакотека; ок. 1710, Санкт-Петербург, Государственный Эрмитаж; 1710, Милан, Пинакотека Брера). Подобно голландскому живописцу, Креспи любил изучать распределение света и тени на лице, прослеживая выразительность его изменяющейся пластики. Креспи часто прибегает к традиционной схеме парадного барочного портрета, изображая себя в момент как бы прерванного движения. Однако особые приемы - необычный срез полуфигурного изображения, вторящий овальной форме обрамления экспрессивный наклон или поворот головы, пластика которой выявлена сильным потоком света, - раскрывают тонкую эмоциональность образа, а атрибуты художника создают ореол избранности его ремесла. В автопортретах Креспи всегда ощутим дух XVIII столетия, придавшего высокое достоинство статусу художника, а его творчеству - свободу и понимание значимости своего труда. Портретное творчество Креспи разнообразно. В некоторых картинах как вызов барочному парадному портрету звучат почти гротескные интонации. А созданный по официальному заказу портрет кардинала Просперо Ламбертини, ставшего Папой Бенедиктом XIV (1740, Рим, Ватиканская пинакотека) полон эффектной театральности и торжественности. Как и многие мастера XVIII столетия, Креспи обращался к написанию полуфигурных портеров-типов, развивая традиции, идущие от искусства Караваджо.
Искусство Креспи как одного из ведущих итальянских мастеров первой половины XVIII столетия интересно в первую очередь смелыми творческими поисками. Искренность художника, его желание, нарушая академическую традицию, правдиво повествовать об окружающем мире, не остались незамеченными его последователями.
Елена Федотова
Холст крупнозернистый полотняного плетения, дублирован. Живопись под слоем сильно потемневшего загрязненного лака.
На лицевой стороне справа внизу красным номер по Каталогу Эрмитажа 1797 года: 373. На обороте холста трафаретом номер по Описи Эрмитажа 1859 года: 2156. На подрамнике: Г.Э. 14.
Парная к полотну Успение Иосифа в собрании Эрмитажа (инв. ГЭ 25).
По левую руку от Мадонны, сидящей в центре с Младенцем Христом на коленях, изображен Иоанн Креститель, рядом с ним Святая Елизавета и Захарий (в кат. Эрмитажа - Иосиф), дальше - Иоаким; по правую руку от Мадонны Святая Анна готовит колыбель; позади - Святой Иосиф с зацветшей ветвью (в кат. Эрмитажа - Симеон). На ленте, снятой с креста Иоанна Предтечи, Младенец Христос читает пророчество своей жертвенной миссии: ессе agnus dei.
Вместе с картиной Успение Иосифа композиция из ГМИИ была исполнена около 1712 года по заказу папского легата и видного римского коллекционера кардинала Пьетро Оттобони (1667-1740). Об этом свидетельствует Дзанотти: «Написал в то время еще превосходное Успение Св. Иосифа для упомянутого кардинала Оттобони и Святое Семейство» (Fece in quel tempo ancora un bellissimo transito di San Giuseppe per il nominato cardinale Ottoboni, e la famiglia sacra. - Zanotti 1739, II, p. 55). Столь престижный заказ одного из видных римских коллекционеров своего времени Креспи удалось получить во многом благодаря большому успеху серии полотен Семь дел Милосердия (Дрезденская картинная галерея), написанных для того же Оттобони. Луиджи Креспи, сын и биограф художника, по этому случаю писал: «Все эти семь картин вызвали восторг и доставили удовольствие не только Кардиналу, но и всему Риму, а художнику принесли заслуженные авации; по прошествии некоторого времени тем же Порфироносным [кардиналом] были заказаны две большие картины, на одной все Святое Семейство, на другой - Успение Святого Иосифа, и в дополнение к ней небольшую картину на меди, изображающую то же Успение, выполненное в небольшом формате, так что Его Преосвященство держало его в головах над кроватью. Эти картины также были встречены восторженно и хорошо вознаграждены» (Furono tutti i sette questi quadri la delizia, ed il piacere non solo del Cardinale, ma anche di tutta Roma, che gli rende il meritato applauso; ond"e, che di la a non molto gli furono ordinati dal medesimo Porporato due quadri grandi, in uno Fintiera sacra Famiglia, nell"altrol Transito di San Giuseppe, che compiti, gli accompagno con un rametto entrovi lo stesso Transito fatto in piccolo, acciocche l"Eminenza Sua il tenesse a capo al letto. Furono anche questi quadri applauditi, e ben rimunerati... - Crespi 1769, p. 213). Он же сообщал, что после смерти кардинала обе картины были приобретены графом Брюлем.
В 1769 году вместе с парной картина из ГМИИ фигурирует в списке произведений из собрания графа фон Брюля, располагавшихся в галерее, устроенной Екатериной II в Зимнем дворце: «Креспи, detto lo Spagnolo. Две сильные и смело написанные картины, а именно: Умирающий св. Иосиф и другая - Святое семейство... № 292, 293» (Штелин 1990).
Московское полотно представляет одно из значительных произведений художника; мистическая напряженность лишь усиливает царящую здесь атмосферу непосредственности чувства. Картина пользовалась большой известностью и неоднократно повторялась самим художником и его мастерской. Одним из лучших Мерриман (Merriman 1980) считал повторение из собрания Дзуккини Рагаццони в Болонье (х., м. 95,5 х 74; 1720-1725; Merriman 1980, № 70). В их числе небольшая, исполненная на высоком профессиональном уровне, реплика на меди из Музея Каподимонте в Неаполе (х., м. 39,5 х 35; инв. Q347; ок. 1720-1725; ibid., № 71); другая, исполненная в мастерской Креспи и также на меди, находится в собрании Фонда Лонги во Флоренции (х., м. 15 х 20; 1730-1740; ibid, № 73); еще одна, также из мастерской художника - в собрании Молинари Праделли в Марано ди Кастеназо (х., м. 68 х 84; предположительно 1735; ibid., № 75). В литературе в разное время встречаются упоминания и других повторений, среди которых - находившееся ранее в собрании Степанова в Париже (ibid., № 72).
Подготовительный рисунок к картине, достаточно хорошо проработанный и почти совпадающий в деталях с живописным вариантом, находится в частном собрании (Spike in Crespi 1990, p. CLXII; Wolk-Simon 1991, p. 92-94). Благодаря рисунку можно яснее представить решение фона, который в живописной композиции значительно потемнел и практически не читается.
Композиция гравирована Ф.А. Килианом в 1754 году.
Происхождение: 1768 из собр. графа Г. фон Брюля (Дрезден) приобр. для Эрмитажа; с 1930 в ГМИИ.
Архивные материалы: Кат. Эрмитажа 1797, № 373; Опись Эрмитажа 1859, № 215б; Липгарт 1928, л. 167, 191, № 313.
Выставки: 1961 Москва. Кат., с. 40-41; 1990 Болонья. Кат., № 50.
Литература: Zanotti 1739, И, р. 55; Recueil Bruhl 1754 (б.п.); Crespi 1769, p. 213; Livret 1838, p. 280; Кат. Эрмитажа 1863,с. 77, № 313 (номер сохр. в кат. Эрмитажа по 1916 включит.; Богоматерь, учащая читать Младенца Иисуса); Cat. Ermitage 1863, p. 65-66; Waagen S. 97; Кат. Эрмитажа 1869, с. 109; Penther 1883, S. 50, № 313; Кат. Эрмитажа 1885, с. 109; Кат. Эрмитажа 1888, с. 109; Кат. Эрмитажа 1889, с. 84; Кат. Эрмитажа 1892, с. 64; Кат. Эрмитажа 1895, с. 64; Неустроев 1898, с. 80; Кат. Эрмитажа 1899, с. 64; Кат. Эрмитажа 1901, с. 67; Кат. Эрмитажа 1907, с. 29; Кат. Эрмитажа 1908, с. 29; Кат. Эрмитажа 1912, с. 110, № 313; Альбом Эрмитажа, 1912, с. 119 ил.; Кат. Эрмитажа 1914, с. 28; Voss in Thieme-Becker VIII, 1913, S. 95; Кат. Эрмитажа 1916, с. 28; Marangoni 1920, p. 585, 668; Voss 1921, p. 20; Lasareff 1928/29, p. 18, fig. 6; Zucchini 1935, p. 15; Путеводитель ГМИИ 1938, с. 112; Кат. ГМИИ 1948, с. 41; Кат. ГМИИ 1957, с. 74; Кат. Эрмитажа 1958, с. 9, 114; Кат. ГМИИ 1961, с. 102; Всеобщая история искусств 1963, с. 67; Итальянская живопись 1964, с. 209; Путеводитель ГМИИ 1964, с. 115; Виппер 1966, с. 143; Либман 1967, с. 31-32, 46, ил. 38-40; Кат. Эрмитажа 1976, с. 103; Liebmann 1976, р. 47-48; Roli 1977, р. 106-107; Путеводитель ГМИИ 1980, с. 85-86 ил.; Merriman 1980, р. 255-256, № 69 ill.; Vsevolozhskaya 1984, p. 249; Кат. ГМИИ 1986, с. 99; Штелин 1990, II, с. 113, 149 примеч. 42; Crespi 1990, р. 100-101, № 50 ill.; Emiliani 1990, p. 118-119, № 60 ill.; Wolk-Simon 1991, p. 94, fig. 23a; Маркова 1992, с. 308-309 ил.; Путеводитель ГМИИ 1994, с. 133, 135 ил.; Кат. ГМИИ 1995, с. 171 ил.; Guidebook 1995, р. 130-131 ill.; Путеводитель ГМИИ 1998, с. 230; Guidebook 2000, р. 232.
