Макияж. Уход за волосами. Уход за кожей

Субъективные заметки о фильме, книге и ее авторе

В декабре ушедшего года в кинотеатрах России начался показ художественного фильма "Хроники Нарнии: Лев, Колдунья и Волшебный шкаф", снятый режиссером Эндрю Адамсоном на киностудии Уолта Диснея. Выхода картины ждали с нетерпением: книга англичанина Клайва Степлза Льюиса, по которой был написан сценарий, любима многими в России. При этом не обошлось и без тревоги: вдруг создатели фильма не смогут донести до зрителя смысл христианской сказки? Но самое главное опасение было напрасным: кинолента получилась чудесной. Настоящий рождественский подарок.

Из шкафа в Нарнию и обратно

"Лев, Колдунья и Платяной шкаф" — именно так называется одна из частей книги Клайва Льюиса "Хроники Нарнии", по которой был снят фильм. Режиссер почти во всем следовал за автором сказки, в которой заложен глубокий смысл. Чтобы понять его, необходимо знать содержание истории, хотя пересказывать сюжет — неблагодарное занятие. Но вкратце — для тех, кто еще не успел прочитать книгу Льюиса или посмотреть фильм Адамсона — история такова.

Четверых детей Певенси — Питера, Сьюзен, Эдмунда и Люси — во время бомбардировок Лондона отправляют подальше от опасности, вглубь Англии, в дом к таинственному профессору Керку. Здесь самая младшая из семьи, Люси, находит в одной из многочисленных комнат обычный платяной шкаф с шубами. Спасаясь от экономки профессора, дети прячутся в нем и неожиданно попадают в заснеженный лес. Это и есть страна Нарния. Здесь уже сто лет правит Белая Колдунья, которая отменила Рождество и держит всех обитателей в постоянном страхе. Провинившихся превращает в камень. Все в Нарнии знают пророчество о том, что если появятся в стране два "сына Адама" и две "дочери Евы", то проклятие злой колдуньи исчезнет. С нетерпением ожидают говорящие животные, а именно они и населяют Нарнию, прихода льва Аслана, который единственный может устрашить Белую Колдунью. Когда он появляется в сказочной стране, наступает Рождество, а потом начинают таять вечные снега…

Четверо детей и есть те самые "сыны Адама" и "дочери Евы". В Нарнии их ждут разнообразные приключения, помощь добрых говорящих животных, встреча с Асланом и Белой Колдуньей… Но главное не это. Главное — это выбор между добром и злом, жизнью и смертью, любовью и предательством, который делают дети.

Эдмунд в начале истории предает брата и сестер: Колдунья обещает ему власть и исполнение заветного желания — съесть хотя бы кусочек волшебного рахат-лукума. С ходом истории пелена падает с его глаз, он с покаянием возвращается к родным. Но в Нарнии существует древнее заклятие: предатель должен быть умерщвлен Белой Колдуньей. Аслан приносит себя в жертву: умирает за Эдмунда от рук злодейки. Однако он, в отличие от Колдуньи, знает еще более древнее заклятие: тот, кто невинным погибнет за предательство другого, воскреснет и победит смерть…

В конце истории воскресший Аслан помогает детям Певенси победить Белую Колдунью и, короновав их на царство в Нарнии, уходит. Он — "не ручной лев", у него много забот… А Питер, Сьюзен, Эдмунд и Люси счастливо правят несколько лет до тех пор, пока случайно в лесу не набредают на шубы среди елок, а потом выходят из шкафа в доме профессора в старой доброй Англии…

Не напоминает история повести "Лев, Колдунья и Платяной шкаф" читателям что-нибудь?

История Нарнии говорит о Христе

"Хроники" состоят из семи частей. В первой, которая называется "Племянник чародея", Аслан песней творит мир. Во второй, по которой и снят фильм, он жертвует собой и побеждает Белую Колдунью. В седьмой, "Последняя битва", Нарния гибнет, но продолжает жить в вечности… Клайв Льюис, написав "Хроники Нарнии", иносказательно переложил на язык литературы для детей основные события Библии.

5 марта 1961 года он писал одной маленькой читательнице: "Вся история Нарнии говорит о Христе. Иными словами, я спрашивал себя: "А что, если бы на самом деле существовал мир, подобный Нарнии, и он пошел бы по неверному пути (как это случилось с нашим миром)? Что бы произошло, если бы Христос пришел спасти тот мир (как Он спас наш)"? Эти истории служат моим ответом. Я рассуждал, что поскольку Нарния является миром говорящих животных, то Он тоже станет Говорящим Животным, подобно тому, как Он стал Человеком в нашем мире. Я изобразил Его львом, потому что: лев считается царем зверей; в Библии Христос называется "львом из колена Иудина"".

Написаны "Хроники Нарнии" очень простым и ясным языком. Это проповедь, но — не морализаторство. Все персонажи живые и близкие. Читатель, даже ни разу не бравший в руки Евангелие, понимает некоторые христианские аллюзии и мотивы, ведь понятно, Кого Льюис изобразил в образе льва Аслана…

"Хроники Нарнии" — добрая и мудрая сказка, которая помогает детям полюбить Бога. Как пишет диакон Андрей Кураев: "Льюису удалось то, о чем мечтает любой духовный писатель: он не просто передает свои мысли по поводу встречи человека с Богом, он пробуждает в сердце человека отклик той радости, которая некогда посетила его или уже стучится к нему".

Под русским крестом

Профессор Кембриджа, член Британской академии наук, исследователь английской словесности, Клайв Льюис однажды горячо уверовал в Бога и стал известен как автор многих апологетических книг. Их отличает одна характерная черта. Будучи по вероисповеданию ортодоксальным англиканином, Льюис, толкуя христианское учение, ничего не говорит о конфессиональных различиях. В частности, в книге "Просто христианство" он пишет: "Мы должны защищать само христианство — веру, проповеданную апостолами, засвидетельствованную мучениками, выраженную в Символе веры, разъясненную Отцами Церкви".

Православные очень любят книги Клайва Льюиса. В Англии, например, есть книжные магазины, где продаются только православные издания, с одним исключением: Льюис. И хотя внешне с Православием он связан очень мало (несколько раз он бывал на православном богослужении, весь ход которого его очень поражал и удивлял), епископ Диоклийский Каллист (Уэр) называет его "анонимным православным".

Клайв Льюис знал, что рационально Бога постичь нельзя. Ближе всего мы подходим к Нему через символы. Потому-то и выражает английский профессор самые глубокие свои прозрения в сказках и притчах. Для него вера не столько в том, что нас убедили доводы, а в том, что мы сделали выбор. Об этом пишет Льюис в "Хрониках Нарнии". Близка ему и идея покаяния. В повести "Покоритель зари" (тоже нарнианский цикл) плохой мальчик Юстас превращается в дракона. Он пытается содрать с себя драконью кожу, но под первым слоем — второй, еще более мерзкий… Избавляет Юстаса Аслан. Человек не может справиться с грехом без помощи Божией…

В 1963 году Клайв Льюис скончался. На его похоронах присутствовали все его близкие друзья, в том числе — Николай Михайлович Зёрнов, один из основателей Русского христианского движения. Его супруга, Милица Зёрнова, принесла крест из белых цветов, но ей сказали, что цветов в храме не будет. Венок удалось положить на гроб только на кладбище… Один англичанин позже написал: "Кто бы подумал? …Льюис похоронен под русским крестом".

Любимая книга актеров

Один мой знакомый во время показа "Хроник Нарнии" в кинотеатре смотрел фильм три раза. Он приводил на киносеансы своих знакомых с детьми, крестников. И каждый раз спрашивал у них: "Как вы думаете, о чем "Лев, Колдунья и Волшебный шкаф"?". Ответ был один: "Фильм — это история о любви".

В чем секрет успешности "Льва, Колдуньи и Волшебного шкафа"? Может быть, в том, что для большинства замечательно игравших актеров "Хроники Нарнии" — одна из самых главных книг детства.

Удивительно, но факт: те, кто смотрел фильм на пиратских копиях, не смогли до конца оценить его. Рецензии таких зрителей были откровенно негативными. "Хроники Нарнии" нужно хотя бы раз посмотреть на широком экране или в хорошем качестве. Только так будет видна правда этого фильма, но прежде — правда написанной Льюисом истории о Любви.

Ликующие вопли нарнийцев перекрыли тихий звон множества роняемых мечей. Тельмарины растерянно и обреченно переглядывались друг с другом, бросая оружие на землю. Нашлись и те, кто не пожелал признавать свое поражение. Они буквально прорубали себе путь в рядах своих же соратников, чтобы добраться до ненавистных чудовищ. По счастью, таких было меньшинство, и с бунтарями справились довольно быстро. Некоторых оглушали или убивали свои же - те, которым понятие чести все же было знакомо. Некоторых сразили ликующие нарнийцы. Часть противников перепала и Эдмунду - он, словно волнорез, стоял, закрывая собой утомленного Питера. Все же поединок с Миразом был тяжелым, потому что, несмотря ни на что, тот был очень умелым и опытным бойцом. Но буквально за четверть часа со всем было покончено. У сдавшихся тельмаринов отобрали все оружие, сложив его в стороне и поставив охранять его доблестный отряд Рипичипа и пару гномов. Мыш был очень расстроен, что проявить доблесть и отвагу в сражении не вышло, и одновременно был очень горд оказанной мышам честью.

Но вот лес расступился, выпуская на поле веселящуюся процессию во главе с самим Асланом. Тельмарины и нарнийцы на мгновение замерли, причем многие занимались делом, и застыли в самых разных позах. Общим было лишь одно - пораженные и немного испуганные выражения лиц и морд. В следующее мгновение все вновь пришло в движение. На усталых лицах Питера и Эдмунда появились искренние широкие улыбки, солдаты Мираза, все как один, отступили назад с выражением страха на лицах, гномы неверяще смотрели на Льва и не могли вымолвить ни слова, а говорящие звери сбежались к Аслану и стали с радостными криками прыгать вокруг него, Вакха и прочих. Старушка, сидящая на спине Великого льва, спрыгнула на землю и подбежала к Каспиану - то была его старая няня.

После того, как все более-менее успокоились, Питер и Эдмунд, до того с улыбками наблюдавшие за происходящим, уверенно протиснулись через толпу к Аслану, ведя за собой Каспиана.

Приветствую тебя, Аслан, - склонил голову Верховный король. - Это Каспиан.

Тот преклонил колени и поцеловал лапу Льва.

Я… Я так не думаю, сир, - Каспиан вскинул голову, взглянув прямо в лицо Льва. - Просто… Я хочу сказать, я же слишком молод… Я еще мальчик!

Хорошо, - тряхнул гривой Лев. - Если бы ты чувствовал себя достойным, то это бы доказало, что ты недостоин. А посему после нас и после Верховного короля Питера ты - король Нарнии, владетель Кэр-Параваля и император Одиноких островов, ты и твои потомки, пока продлится твой род.

Благодарю, сир, - вновь склонил голову Каспиан.

Питер, - Аслан повернулся к Верховному королю, - как ты думаешь, Каспиан достоин быть рыцарем Ордена Льва?

Я в этом уверен, Аслан, - улыбнулся Питер. - Дай мне меч и встань на колени, принц. - Приняв меч, он коснулся повернутым плашмя лезвием плеча Каспиана. - Встаньте, сэр Каспиан. С этой минуты вы рыцарь благороднейшего ордена Льва, так не посрамите же рыцарскую честь! - он отдал меч Каспиану.

Клянусь! - горячо воскликнул тот, с почтением принимая оружие.

По совету Аслана Каспиан возвел в рыцарский сан Боровика и Трама, назначил доктора Корнелиуса своим лордом-канцлером и утвердил Пухлых Мишек в их наследственном звании маршалов турнира - они не посрамили честь Нарнии и не заснули во время поединка!

Коронацию решили провести в канун летнего солнцестояния, которое наступало через три дня.

В вашем войске больше нет раненых, государь, я всех излечила, - радостно подбежала Люси.

Ты молодец, моя маленькая нимфа, - обнял ее Питер и перевел взгляд на Сьюзен, которая с интересом рассматривала что-то за его спиной. Проследив за ее взглядом, он чуть усмехнулся и отправился к воинам, которые отводили тельмаринских воинов к замку Беруна. Эдмунд уже был там, верхом на одном из трофейных коней он руководил процессом. С появлением Питера дело пошло быстрее. Они следили, чтобы никто и не подумал гнать воинов тычками и затрещинами, чтобы над проигравшими не насмехались. К чести нарнийцев будет сказано, подобное случилось лишь несколько раз, да и то было спровоцировано самими пленными. Сложнее всего было переправить воинов через брод - тельмарины пуще огня боялись текущей воды, но вскоре с неприятным делом было покончено, и началась лучшая часть дня.

Конечно, когда «конвоиры» вернулись, уже была ночь, однако празднество без ушедших не начинали. А вот когда опоздавшие пришли, пир начал набирать обороты. Звери и волшебные создания веселились, вино лилось рекой, и даже деревья не обделили угощением. Питер, вспомнив пиры в Кэр-Паравеле, на которых присутствовали исключительно друзья правящей четверки, отбросил в сторону весь свой королевский лоск и веселился вместе со всеми. Люси лихо отплясывала в окружении фавнов и дриад - эти существа ей всегда нравились больше всех. Эдмунд спорил с каким-то гномом о кузнечном деле - за несколько столетий, прошедших после Золотого века Нарнии, многие знания были утеряны, но и нового было открыто немало. А Сьюзен незаметно уединилась с Каспианом под сенью одного из дубов. Разница в возрасте почти сразу была позабыта, а вот темы для разговоров все никак не заканчивались. С их стороны часто доносился смех, а ближе к полуночи Сьюзен, раскрасневшаяся от вина, потянула своего кавалера в круг танцующих.

Праздник продолжался до рассвета, и, конечно же, никто и не думал расходиться по своим палаткам и домам. Просто разговоры постепенно затихали, гости начинали клевать носом и засыпали бок о бок с лучшими друзьями. Тогда воцарилось молчание, и лишь Аслан и звезды смотрели на всех немигающими радостными глазами.

На другой же день во всех направлениях помчались посланцы с призывом к рассеянным по стране тельмаринам, разумеется, включая запертых в Беруне пленников. Им было сказано, что «Каспиан теперь король, и Нарния отныне принадлежит не только людям, но и говорящим зверям, гномам, дриадам и прочим созданиям. Все, кто хочет остаться на этих новых условиях, могут остаться, тем же, кому такой порядок не по душе, Аслан приготовит другой дом. Этим последним следует явиться к Аслану и королям, расположившимся у бродов близ Беруны, в полдень, на пятый день».

Этот призыв заставил многих тельмаринов крепко задуматься. Старики и ярые сторонники Мираза, лорды, занимавшие при нем высокие должности, категорически не желали оставаться в стране дрессированных зверей и призраков. Но были и те, в чьих сердцах жили рассказы о старой доброй Нарнии: старые и молодые, они быстро сдружились со зверями и не собирались покидать родную страну.

Коронация проходила в замке Беруна, стоящем на пересечении двух рек. Пленных, которые его занимали, отпустили восвояси - разумеется, безоружными. Церемония коронации проходила не столь торжественно, как это было в случае Питера, Эдмунда, Сьюзен и Люси, но была подготовлена на отлично. Аслан был лишь наблюдателем, а короновал Каспиана Верховный король. Под оглушительные крики «да здравствует Каспиан Десятый!» тот прошел к возвышению, на котором стоял созданный из крепкого дуба резной трон. Улыбающийся Питер надел корону на голову преклонившего колени Каспиана.

Некогда Великий лев сказал мне: «Кто хотя бы день правил Нарнией, навсегда останется здесь королем». Неси же достойно возложенное на тебя бремя, Каспиан Десятый Нарнийский, рыцарь Ордена Льва!

Каспиан сел на трон, ощущая на голове непривычную тяжесть короны, в руку ему вложили скипетр. Протрубили горнисты, и наступила тишина.

Нарния! - Каспиан встал. - Я клянусь, что всегда буду чтить и защищать интересы своих подданных, клянусь, что никогда не посрамлю чести великого Ордена Льва! Я сделаю все возможное, чтобы моя страна процветала, а ее жители были всегда сыты и довольны. Я клянусь, что не допущу вражды и притеснений между моими подданными, клянусь, что мой суд будет справедлив и беспристрастен. Я сказал!

То, что я собираюсь сделать, относится к разряду не самых благодарных занятий. Перелагать поэзию в прозу и рассуждать о том, “что хотел сказать художник этим образом” – дело слишком школьное.

Но именно особенности нашего школьного воспитания и понуждают меня взяться за толкование сказок К. С. Льюиса из цикла “Хроники Нарнии”, вышедших уже несколькими изданиями.

Сам Клайв Стейплз Льюис (как и его соотечественники и современники Честертон и Толкиен) писал для людей, которые имели возможность изучать “Закон Божий” в школе. С одной стороны, это знакомство с сюжетами священной истории позволяло им узнавать с полуслова аллюзии и намеки. С другой, школьное знакомство с Библией слишком часто потворствовало укреплению худшего вида неверия – то есть той сухой и рассудочной полуверы, которая тем надежнее заслоняет совесть от укоров Евангелия, чем тверже вызубрила библейские тексты.

Понятно, что слишком навязчиво в таком случае проповедовать нельзя и надо искать возможность свидетельствовать об Истине, никоим образом не вызывая в памяти интонации школьной законоучительницы. И вот, чтобы английскую консервативность обратить не к консерватизму греха, а консерватизму евангельских ценностей, Честертон пишет детективы об отце Брауне, а Толкиен – истории о хоббитах. Льюис пишет с той же целью сказки о такой стране Оз, в которой на каждом шагу читатель нежданно встречает то, чего никак встретить не ожидал – намеки не на вчерашнюю парламентскую сплетню, а на те сенсационные события, которые, казалось бы, безнадежно устарели и давно стали никому не интересны (по той причине, что произошли они не в Лондоне, а в Палестине, и даже не позавчера, а немало веков тому назад).

В этих книгах, написанных англичанином и протестантом, более всех имеем нужду мы, русские и православные. Дело не только в том, что у нас практически исчезла христианская литература для детей. Важнее, что эти сказки заполняют пустую нишу в храме православной культуры.

Наша традиция проповеди и духовного образования всегда была дидактична, поучительна. Но человеку иногда становится тягостно от обилия строгих и умно-самоуверенных поучений. Ему бывает очень нужно, чтобы с ним просто посидели рядом и о чем-то помолчали. Или пошутили, или поговорили, как с равным.

Книги Льюиса действенны тем, что они не сразу выдают свою тайну: они проповедуют, не наставляя. Читатель сначала влюбляется в автора, в мир его мыслей и героев, а лишь затем начинает догадываться, откуда же берет начало тот свет, который наполняет собою весь объем Lewisland’а.Они написаны с любовью о Книге Любви – о Евангелии.

Льюису удалось то, о чем мечтает любой духовный писатель: он не просто передает свои мысли по поводу встречи человека с Богом, он пробуждает в сердце человека отклик той Радости, которая же некогда посетила его или уже стучится к нему. То христианское “повивальное искусство”, которое исторгает из души человека молитву. И это – высшая удача богословской книги, если в ходе ее чтения безликое “Он” богословия заменяется на живое “Ты” молитвы.

Эта книга написана в обществе, где принято быть христианином. И написана она затем, чтобы человек влюбился в то, во что он раньше только верил.

Российскому читателю в этом отношении читать “Хроники” проще: для его восприятия “добрые вести из Иерусалима” еще вполне свежи. С другой стороны сложнее: не только дети, но даже их родители вряд ли настолько знакомы с Евангелием, чтобы с ходу улавливать прозрачные намеки Льюиса и Аслана.

Несложно сегодня и у нас пояснить неверующему человеку, каковы основания для религиозной убежденности в Бытии Бога и Христа. Но чрезвычайно трудно “принудить к пониманию” связи между далеким надкосмическим Богом и маленьким частным человеческим бытием. “Да пусть есть, но мне-то что с того?!” – вот вопрос, о который разбиваются самые блестящие проповеди и самые логичные и глубокие теологические лекции.

Ответ Льюиса на этот вопрос осязателен: жить с Богом радостно и трудно. Жить без Него – в конце концов тоже трудно, но еще и серо, так как сер и безнадежно устойчив в своей замкнутости ад в сказке “Расторжение брака”.

Жить по велениям Аслана трудно, потому что Он – “не ручной Лев”. Его нельзя использовать в качестве гаранта или сторожа своего домашнего благополучия. Его дружбу и помощь нельзя подкупить. На Его помощь нельзя иметь ложных надежд, которые упраздняли бы активное действие самого человека. Он приходит, когда пожелает; – и все же желает, чтобы Его звали.

Еще трудна встреча с Богом, потому что из нее нельзя выйти неизменившимся. Аслан может ласково дыхнуть, а может поранить. Все мы ходим в шкурах Дракона – и пока мы не совлечем ее с себя (у апостола Павла это называется “совлечься ветхого человека”), нам не понять тот Замысел, который есть о нас у Творца.

А ведь помимо “естественного” нашего окостенения есть еще и культурные панцири, которые похищают у нас Небо. Как, например, смотреть в глаза Аслану и думать о “правах человека”? Правах – перед Ним?.. Это уже было когда-то в человеческой истории – во дни Иова. О том, что понял тогда древний страдалец и Богоискатель, напоминает нам и Льюис. А древние великие пророки напоминают, что у Бога нет обязательств. У Него все – дар. И об тоже напоминает Аслан, отправляя детей в страну колдуньи.

“Хроники Нарнии” состоят из семи сказок. Случайно или намеренно появилось у Льюиса это вполне библейское число – не знаю. Но как в Библии семь дней – это семь эпох мировой истории, так и у Льюиса вся история Нарнии – от ее создания до гибели – дана в семи эпизодах.

Впрочем, прямых заимствований из Библии в сказках Льюиса нет. Разве что – в привычке называть детей “сынами Адама” и “дочерьми Евы”.

Создателя зовут Аслан, а не Ягве или Христос. В первой хронике (“Племянник чародея”) Аслан, являющийся детям в облике золотого сияющего льва, творит мир.

Он творит песней. Льюис так представляет себе создание вселенной: “Далеко во тьме кто-то запел. Слов не было. Не было и мелодии. Был просто звук, невыразимо прекрасный. И тут случилось два чуда сразу. Во-первых, голосу стало вторить несметное множество голосов – уже не густых, а звонких, серебристых, высоких. Во-вторых, темноту испещрили бесчисленные звезды… Лев ходил взад и вперед по новому миру и пел новую песню. Она была мягче и торжественней той, которой он создал звезды и солнце, она струилась, и из-под лап его словно струились зеленые потоки. Это росла трава. За несколько минут она покрыла подножье далеких гор, и только что созданный мир стал приветливей. Теперь в траве шелестел ветер. Вскоре на холмах появились пятна вереска, в долине – какие-то зеленые точки, поярче и потемней. Когда точки эти, – нет, уже палочки, возникли у ног Дигори, он разглядел на них короткие шипы, которые росли очень быстро. Сами палочки тоже тянулись вверх и через минуту-другую Дигори узнал их – это были деревья”.

В IV веке святой Василий Великий очень похоже писал о возникновении мира: “Представь себе, что по малому речению холодная и бесплодная земля вдруг приближается ко времени рождения, и как бы сбросив с себя печальную и грустную одежду, облекается в светлую ризу, веселится своим убранством и производит на свет тысячи растений”.

Оба текста полагают, что читатель помнит исходный библейский стих: “И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя и дерево плодовитое. И произвела земля…” (Быт.1,11).

Здесь нет ни опаринского мертвого и бессмысленного “бульона”, который в некоей случайной катастрофе выплевывает из себя жизнь; нет и недвижной, творчески бездарной материи Платона, могущей лишь страдать в руках Демиурга, но бессильной самой что-либо предпринимать. Здесь радостный диалог: на “Fiat!” (“Да будет!”) Творца весь мир откликается творческим усилием.

Современный космолог в этой связи не прочь поговорить о “направленной эволюции” и “антропном факторе”…

Церковь говорит – о поэзии. Именно так называется Бог в “Символе веры”: “Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли”… “Творец” в греческом оригинале – “Поэтос”… И в молитве на Великом Водосвятии о возникновении мира говорится – “Ты, Господи, от четырех стихий всю тварь сочинивый”. Да и в самом деле – что еще можно сделать со “стихиями”, именование которых все же происходит от греческого глагола “стихэо” (идти рядами, сопрягать ряды; “чины” – по славянски), как не со-чинять. В отличие от русского понимания “стихийности” для греческого уха в “стихии” слышалась гармония, стройность и созвучность того “космоса”, отголосок которого дошел да нашей “косметики”.

То, что “Хроники Нарнии” не объясняют происхождение зла, не означает, что они с ними смиряются. Христианская мысль именно потому и не объясняет исток зла, чтобы было легче бороться со злом. Ведь в силу нашей неискоренимой философской привычки нам кажется, что “объяснить” значит “понять”, а “понять” значит “принять”. Если я нашел причину какого-то события – значит я тем самым пришел к выводу, что оно и не могло не произойти. Нет, не в “причинах и следствиях”, не в законах “кармы” или в “диалектике всеединства” коренится зло. Оно – в тайне свободы. Не в потаенно-мистических и огромных “законах мироздания”, а в нашей, вроде бы такой маленькой, свободе. Именно человек когда-то впустил холод во вселенную, согретую дыханием Творца. И нам, привыкшим к холоду, дыхание той же Любви кажется теперь слишком обжигающим, слишком болезненным.

Мы в своей свободе взрастили . Именно смертью силы магии хотели отделить нас от Бога. Но Творец жизни Сам вошел в пространство смерти. И Теперь сквозь смерть мы можем видеть лик Победителя смерти.

Итак, в следующей сказке речь идет уже об Искуплении: Аслан отдает себя на смерть “по законам древней магии”. Но по законам “еще более древней” магии – воскресает и уничтожает проклятие.

Бог всегда требует, чтобы люди изменялись. И однажды, чтобы им это было легче делать, Он Сам принес Себя в жертву Своей любви к людям – не только для того, чтобы дать им пример, но и для того, чтобы поистине искупить их и вызволить из-под власти “древних заклятий” и соединить с Собою, чтобы дать им участие в Своей собственной Жизни, в Своей собственной Любви. Но для этого тем более человек должен стать таким, каким еще не был.

Евангельская основа “Хроник Нарнии” очевидна. В них можно встретить и прямую полемику с атеизмом, чьи аргументы очень похоже излагает Колдунья одурманенным детям в Подземье (“Серебряное кресло”). А можно найти весьма прозрачную притчу о покаянии (Аслан, сдирающий драконьи шкуры с Юстеса в “Повелителе зари”).

Но потому так важно указать и на ветхозаветные истоки тех черт, которые Льюис придает Аслану. В современном протестантизме (и, шире, в современном западном стиле духовности) “друг Иисус” вытеснил собою грозного Ягве. Но евангельская любовь не отменяет любви ветхозаветной. Бог пророков любит людей – и потому требователен к ним: требователен, ибо неравнодушен (об этом Льюис писал в книге “Страдание”).

Нравственное зрение человека в чем-то подобно глазу лягушки. Как та видит лишь то, что движется, и не замечает неподвижных предметов, так и человек, пока покоится на месте, не различает того вектора, по которому должна устремиться его жизнь. Но сделав духовное усилие, отказав себе в чем-то ради ближнего, сотворив однажды добро, перестрадав, он становится зорче.

Надеюсь, позволительно пояснить эту мысль не на льюисовском материале – ведь многие родители и учителя, которые будут читать эту книгу детям, сами будут знать о христианстве немногим более своих детишек. Так вот один из замечательных христианских проповедников – Владимир Марцинковский, живший поколением раньше Льюиса, в своей работе “Смысл жизни” рассказывает случай с одним богатым молодым парижанином, который, пресытившись жизнью, пришел к набережной Сены… И уже перед последним шагом он вдруг вспомнил, что в кармане у него кошелек с деньгами, которые больше ему не понадобятся. И у него возникла мысль - отдать эти деньги какому-нибудь бедняку. Он идет по улице и находит людей, живущих в большой нужде. Юноша отдает им все свои деньги. И вдруг радость большая, чем у этих бедняков, врывается в его сердце. Тайна жизни, которую он пытался вычитать или подслушать, сама засветилась в его душе.

Так и “плохому мальчику” Юстесу кажется, что он случайно, бессмысленно, чуть ли не назло заброшен в мир Нарнии. И лишь через скорбь, покаяние и первые попытки заботы о других приходит к нему понимание того, что не он обречен на жизнь, а жизнь дарована ему. Понимание того, что, по законам Нарнии, в одиночку можно лишь умереть, но выжить можно лишь сообща.

В повести “Конь и его мальчик” есть замечательное разъяснение того, как познаются тайны Промысла. Девочка (в счастливом эпилоге) хочет узнать, что за судьба у ее знакомой. “Я рассказываю каждому только его историю”, – слышит она от Аслана ответ, охлаждающий любопытство.

Так ставится предел одному весьма распространенному у религиозных людей искушению. Дело в том, что духовная взрослость человека определяется тем, в какой мере он готов оправдать выпавшие на его долю страдания. Но со своим пониманием (“достойное по делам моим приемлю”) надо крайне осторожно входить в чужую жизнь. Если я скажу: “Моя болезнь выросла из моих грехов” – это будет вполне трезво. Но если я решу зайти к заболевшей соседке, чтобы разъяснить ей, что вчера она сломала ногу, потому что позавчера не пошла в храм – тут самое время вспомнить предупреждение Аслана. Вдобавок, оно весьма напоминает происшедшее с преподобным Антонием Великим: тот однажды вопросил: “Господи! почему одни живут немного, а другие до глубокой старости? Почему одни бедны, а другие богаты?”. Ответ, который получил Антоний, был прост: “Антоний! себе внимай!” А ответ, который раз и навсегда получили мы все, был дан на Голгофе: Творец не стал объяснять зло или оправдывать его неизбежность, Он просто пошел на крест…

От Иова до наших дней человек хранит понимание того, что ответ на этот вопрос не может (и не должен) быть выражен в словах, потому что этот ответ слышат не ушами, а сердцем.

“Ты тот, Кто кротко рушит над нами
То, что мы строим,
Чтобы мы увидели небо –
Поэтому я не жалуюсь”.(Эйхендорф).

В мире христианской мысли страдание и радость, жизнь и смерть оказались не абсолютно противопоставлены друг другу. Прошу извинить за эпатирующую формулировку, но в своей глубине христианство действительно настаивает на неизбежности самоубийства: человек не должен жить для самого себя, он призван дарить себя. “Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою, в мире сем сохранит ее в жизнь вечную”(Ин.12,24-25).

Александр Солженицын как-то сказал, что в ГУЛАГе есть один-единственный способ выжить, а именно оставить всякую надежду на сохранение себя. Лишь так, похоронив себя, человек может выйти из лагеря человеком. Другой пример из светской литературы – строки Пастернака:

Жизнь ведь тоже только миг,
Только растворенье нас самих
Во всех других
Как бы им даренье…
Как будто вышел человек,
И вынес, и раскрыл ковчег,
И все до нитки роздал…

Любовь, которая, по слову Апостола, “не своего”, также выносит центр устремлений, забот и надежд человека во вне его. Христианская любовь – дарующая, а не потребляющая: в ее глубине всегда просвечивает крест.

В мире духовном об этом же говорит “перевернутая перспектива” иконописи. Человек должен отказаться от эгоцентризма, от привычки все мерить по себе, свой жизненный центр он должен полагать вне себя. И тогда он не будет считать частью своей жизни некую ценность, а станет о себе помышлять как о принадлежащем и служащем Высшей Ценности. И тогда он будет бояться не за себя, а за свою верность Истине. И, как сказано в Писании, “где сокровище ваше, там и сердце ваше… Не собирайте себе сокровищ на земле… В Бога богатейте”.

Подлинно выжить можно лишь через жертву. Лишь то, что мы отдаем, навсегда остается нашим… Цветаева назвала это “законом зерна”:

Солдаты! До неба один шаг:
Законом зерна – в землю!

Если человек действует в соответствии с этим Законом Божиим, над ним сбудутся слова Христа, и он “не увидит смерти вовек”. Слово “успение” во всех христианских языках – это антоним смерти. Кончина – лишь дверь (ну да, та самая дверь из последней Хроники). Но выйдя через нее, можно оказаться “одесную” или “ошуюю”.

И здесь мне приходится второй раз извиняться за рискованное сравнение. Христианство живет высокой спекуляцией. Затраты и прибыток здесь явно разнопорядковы. Малая “лепта” может обернуться приобретением такого сокровища, которого не стоит весь мир…

Смерти нет – это всем известно.
Повторять это стало пресно.
А что есть – пусть расскажут мне…

А есть – Пасха. И немного есть в мире даже христианской культуры книг, которые до такой степени были бы пронизаны Пасхальным светом, как книги Льюиса. Смысл их – в утверждении того, что заслуживает жизни и будет жить потому, что чему нельзя умереть – не умрет. И если жизнь совершеннее смерти, то смерть должна быть побеждена. Призвание человека – “найти свою вечность”, и потому, “понять человека – значит понять его отношение к Богу” (Б.П.Вышеславцев).

Как нужна эта пасхальность детям! Для них очевидно то, что перестают потом понимать взрослые: человек может уйти, но он не может исчезнуть.

И совсем просто детям понять, что итог человеческой жизни подводится не физиологически (лопнувшим сосудиком в мозгу или остановкой сердечной мышцы), а нравственно. Жизнь не кончается, она – исполняется. И человеку, в отличие от животных, как духовному, нравственному и ответственному существу, надлежит дать и нравственный ответ о том, исполнением чего была его жизнь исполнил ли он во временной жизни Закон, без которого нельзя жить в Вечности.

Человек создан для Вечности. Войти в нее без приглашения и помощи человек не может. Творец не просто раскрывает нам Дверь: Он Сам становится одним из нас и платит максимальную цену, чтобы дать нам свободу быть сынами Божьими, а не сыновьями греха и данниками смерти. Он принес нам дар. Дар надо еще уметь принять. Объективно совершенное “нас ради человек и нашего ради спасения” надо еще сделать своей внутренней, субъективной реальностью в акте выбора веры, Причастия. И Бог, пришедший в мир к людям, призывает нас не к бегству из мира, а к исполнению своего человеческого долга в мире людей. Христос не разрешает апостолам оставаться на Фаворе. Аслан помогает, чтобы люди смогли продолжить их дальнейшую борьбу. Сердце, которое любит Бога, но не любит и не милует мира и людей, созданных Богом, не поняло широты заповеди Божией. То, что принято и затем отдано людям и Богу, не исчезает, не отнимается. В мире, откуда мы пришли и куда уйдем, каждая капля здешнего добра отзывается несоизмеримо большей чашей радости. Но и каждое горе, причиненное нами, уготовляет нам грядущую горечь.

Таков Закон. И этот Закон не противопоставляется милости. Он вобрал ее в себя и о ней говорит: “суд без милости не оказавшим милости”.

Об этом Законе удивительные книги Льюиса. Именно о нем, и только о нем. И потому просто умоляю читателей: не портите эту книгу! Не втискивайте ее в мир школьных правил, где, по словам Н. Трубникова, “с помощью хорошо подогнанных частных истин так легко складывается общая ложь”. Не делайте вид, что это только сказка. Не скрывайте от себя и от детей Евангельской основы и атмосферы этих сказок. И уже совсем печально было бы, если б детям стали пояснять эту связь в таком духе, что, мол одна, более древняя сказка легла в основу другой. И Льюис придумывал свои сказки, так же когда-то это делал Матфей, а до него – Моисей… И Лев – это всего лишь увеличенная воображением кошка, а Солнце – спроецированная на небосвод лампочка. И нет мира, кроме Подземья. И нет Пасхи. И не было Рождества.

Но об этой печальной возможности не хочется думать.

“Хроники Нарнии”, конечно, не катехизис. Они были написаны для людей, изучавших (или изучающих) катехизис в школе. Поэтому отнюдь не все принципы христианства нашли свое иносказание в этих сказках.

В общем, в Нарнии много евангельского. В ней нет явного присутствия только двух евангельских тайн: Троицы и Евхаристии. На мой взгляд, в этом сказался замечательный такт Льюиса. Тайну Троицы внятно объяснить более чем непросто. И, слава Богу, в Нарнии нет трехглавого льва. Есть только два намека: однажды Аслан называется “Сыном заморского императора”. А другой раз (“Конь и его мальчик”) Аслан считает необходимым подтвердить свою единосущность тому миру, который он пришел спасать: как и воскресший Христос в Евангелии, Аслан уверяет говорящих животных Нарнии, что он не призрак: “Потрогай меня, понюхай, я, как и ты – животное”.

Отсутствие чуда Евхаристии – главного чуда Евангелия – тоже понятно. В мире Нарнии, где и так слишком много чудес, церковные таинства (и важнейшее среди них – чудо Причастия Богу) выглядели бы слишком обыденно, неизбежно редуцировавшись до ритуальной магии.

Читая “Хроники”, полезно вспомнить о Евангелии. Но, читая Евангелие, было бы непозволительно вместо Христа вспоминать Аслана. Поскольку для детей это будет скорее всего первая книга о духовной жизни, надо им время от времени напоминать, что в человеческом, а не символически-сказочном мире, молитву надо обращать к Тому, Кто позволил Себя называть Иисусом, а не Асланом.

Избежать этой именовательной путаницы тем более важно, что в современном мире настойчиво рекламируется религиозный релятивизм и синкретизм. Чудище по имени Ташлан отнюдь не придумано. Мы ведь уже не возмущаемся и даже не смеемся, когда какой-нибудь очередной телеколдун обещает нам создать “синтез” христианства и язычества. Последняя история с Ташланом напоминает нам, что, по слову апостольской проповеди, “нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись”, кроме “имени Иисуса Христа” (Деян. 4,12).

Льюис решился завести разговор о том, о чем меньше всего принято говорить сегодня в “христианском обществе” и в “христианской культуре” – о последнем. О конце света. Об Антихристе.

На самом пороге ХХ века Владимир Соловьев напомнил о том, что земная история не сможет обойтись без этого персонажа, и, что годами и столетиями труд многих “субъектов исторического процесса” приближает момент, когда в истории христианского человечества произойдет решающая подмена – и произойдет она уже почти незаметно… Как завершится ХХ век – мы вскоре увидим, но как раз в середине его появляется “Последняя битва” Льюиса. Если об остальных сказках Льюиса я бы сказал, что надо прежде прочитать Евангелие (хотя бы в пересказе для детей), чтобы вполне понять их, то о “Последней битве” я скажу иначе:эту повесть следовало бы прочитать прежде, чем брать в руки “Апокалипсис”. Вообще для христианского сознания как-то почти очевидно, что мы живем в мире, которому ближе всего именно седьмая, последняя книга “Хроник”.

Сама Библия кончается Апокалипсисом, а Апокалипсис на грани человеческой истории прозревает не Царство Христа здесь: на земле, в жизни, в политике, в культуре, в отношениях между людьми, – а царство Антихриста. Христос, говоря о признаках Своего Второго пришествия, о признаках конца истории и конца света, находит для апостолов только одно утешение: да, будет тяжело, но утешьтесь тем, что это - конец. Это ненадолго.

Христианство, наверно, единственная в мире система взглядов, которая изначально предупреждает о своем не-триумфе. Земная история кончается не установлением Царства Христова, но утверждением властительства Антихриста. В рамках земной истории путь человечества кончается не в Царстве Христовом, а в царстве Антихриста. Это “царство” зреет в структурах человеческой истории годами, может быть, столетиями, в которые складывается такой образ жизни и мысли, что лишает человека его главной и насущнейшей свободы – свободы выбора: с Христом он или нет. Ибо само понятие “жизнь со Христом” становится в конечном счете безрелигиозным символом и начинает пониматься как сугубо этический или даже политический регулятор. Быть христианином значит тогда быть просто “добрым человеком”. В этом случае, однако, как поясняет Льюис в книге “Просто христианство”, слово “христианин” просто теряет свой смысл, становясь ненужным дублем. И тогда религиозная жизнь человека запутывается не в меньшей степени, чем религиозные чувства несчастных животных при виде “Ташлана”.

В Нарнии и произошла “последняя путаница”. И началась она не с таинственных и зловещих заговоров, а со “слишком человеческих” проступков обезьянки, которой любой ценой хотелось того, чего так часто и так привычно желаем и мы… Льюис любит повторять, что самая верная дорога в ад лежит не через вопиющие преступления, а через постепенное самоумерщвление человеческой души, через привыкание к духовному окаменению.

Конечно, Льюис имел в виду не только Откровение святого Иоанна, но и вполне конкретные реалии культурных движений послевоенной Европы. Для меня же, узнаваемее всего и страшнее всего – жуткий призрак “Ташлана”, подделка, укравшая у Аслана имя и втиснувшая его в кличку восточной богини Таш. О приходе этого призрака предупреждал еще в прошлом веке Хомяков: “Мир утратил веру и хочет иметь религию какую-нибудь; он требует религии вообще”. Именно эта форма “какой-нибудь” религиозности все навязчивее заявляет о себе в нынешней России: ежедневно в эфире проповедуют люди, которые убеждены, будто им удалось скрестить “духовность православия” с “духовной мудростью Востока”. Неколебимая уверенность советских “образованцев” в том, что всякая “духовность” – благо, внесет свою лепту в торжество дела “Ташлана”…

Да, седьмая книга Хроник, ближе всего к нашей жизни, но и труднее всего для восприятия современным человеком. И тем важнее в этой апокалиптической книге радость благовестия. Ведь сказано Христом о признаках конца: “Когда начнет сбываться все это, восклонитесь, ибо близко избавление ваше”.

“Вос-клонитесь”, то есть вы, сейчас пригнетенные к земле, уставшие от привычной Богооставленности, вос-клонитесь, воспряньте, подымитесь.

Сейчас христиане взяли в привычку молиться об отсрочке конца. Но Апокалипсис и вся Библия завершаются кличем: “Ей, гряди Господи Иисусе!” И в приходе Бога главное – что Он пришел, а не то, что все-таки разрушилось с Его приходом.

Как сказал человек, чей творческий дар очень созвучен Льюисовскому – “Христианский мир претерпел немало переворотов, и каждый из них приводил к тому, что христианство умирало. Оно умирало много раз и много раз воскресало – наш Господь знает, как выйти из могилы… Время от времени смертная тень касалась бессмертной Церкви, и всякий раз Церковь погибла бы, если бы могла погибнуть. Все, что могло в ней погибнуть, погибало… И еще мы знаем, что случилось чудо – молодые поверили в Бога, хотя его забыли старые. Когда Ибсен говорил, что новое поколение стучится в двери, он и думать не мог, что оно стучится в церковные врата. Да, много раз – при Арии, при альбигойцах, при гуманистах, при Вольтере, при Дарвине – вера, несомненно, катилась ко всем чертям. И всякий раз погибали черти”.

Как жаль, что мне не читали этих книг в детстве. И как хорошо, что эти сказки все же есть на свете и теперь входят в круг всероссийского чтения. В заключение и хотел бы я обратиться к родителям: когда вы откроете Льюиса и будете читать его вместе с детишками – пожалуйста, не говорите им, что это, дескать, сказочный пересказ неких более древних сказок. Не скрывайте от них Евангелия – если вы мечтаете о том, чтобы вам никогда не пришлось бояться своих детей. Будем надеяться, что в России еще вырастут дети, которые умеют колядовать и молиться. Дети, которые знают, что Герда вошла в охраняемый замок Снежной Королевы, лишь прочитав “Отче наш”. Дети, которые считают храм самой светлой и красивой частью своего дома. Дети, которые знают, что внутри человека живет странное существо по имени “душа” – то, что болит в человеке, когда все тело его здорово, что может радоваться, когда все внешние обстоятельства побуждают человека к гореванию. Дети, которым мы не будем бояться вверить свою старость.

Прежде, чем написать «Хроники Нарнии», Клайв Стэплз Льюис (1898-1963) был уже довольно известным в Англии религиозным писателем. Прямыми христианскими аллегориями проникнуто и его наиболее известное русскому читателю семикнижное произведение. Любопытно, что к христианству Льюис пришёл от почти полного неверия и в довольно зрелом возрасте.

Известно, что на становление религиозности Льюиса сильно повлиял его друг и однокашник по Оксфорду Дж. Р. Р. Толкин (1892-1973). Как-то Льюис, Толкин и ещё один их приятель с вечера допоздна беседовали о христианстве. О том, что произошло на следующий день, сам Льюис признавался: «Когда мы отправлялись в зоопарк, я ещё не верил, что Иисус Христос - Сын Божий, но когда мы туда пришли, я уже верил». Правда, к огорчению ревностного католика Толкина, Льюис стал англиканином, каким были его родители.

Вряд ли случайно, что полное осознание своей веры пришло к Льюису именно в зоопарке, как бы ни казалось кому-то странным и даже кощунственным такое сопоставление. Это находится в прямой связи с той ролью, которой писатель наделил животных в «Хрониках Нарнии» - ролью разумных существ. Можно такую связь объяснять, например, тем, что в поведении всех живых существ Льюис видел зачатки искры Божьей - души. Можно и тем, что Льюис просто был неравнодушен к братьям нашим меньшим и желал, чтобы хоть в изобретённом им мире они были избавлены от преследований и жестоких страданий, каким многие из них подвержены в нашем мире, где правят люди. Это, в конце концов, неважно. Пути к Богу сугубо индивидуальны, и если созерцание живых созданий Господа внезапно помогло одному из людей осознать главную истину христианства - что в этом плохого?

Тот мир, который занимает центральное место в «Хрониках Нарнии», непохож на наш в первую очередь своей одушевлённостью. Я бы даже сказал - одухотворённостью. Правда, иной возразит - не одухотворённостью, а разумностью. Не соглашусь. Разве способность к членораздельной речи, которой в Нарнии наделены многие животные, - признак разума, а не духа? Что такое разум без духа - это Льюис подчёркивает постоянно. Вспомним, что не обладавший соответствующий духовным настроем профессор Эндрю Кеттерли оказался не способен понять ни песню Льва, ни обращённую к нему речь животных. Разум без духа - ничто, это спящий, бесплодный разум. Дух, который Создатель в облике Льва вкладывал в обитателей Нарнии на заре времён, позволял им воспринимать в целости красоту мироздания, а отсюда уже у них проистекало то, что рациональный человек привык называть «разумом».

Почти столь же «разумен», как профессор Кеттерли, был поначалу и мальчик Юстейс по прозвищу Бяка. Но всё-таки не совсем. Заклятие, обратившее его в дракона, но не отнявшее способности понимать окружающее, страданием помогло пробудиться в нём дремлющему духу. Когда Юстейс-дракон вновь обрёл способность сопереживать, заклятие упало по воле Льва. И наоборот, кот Рыжий, оказавшийся на стороне сил Зла в Последней битве, разве он утратил разум, когда узрел демона Таша? Нет, он «всего лишь» потерял дар речи. И это случилось как логичное следствие того, что ещё раньше он убил в себе дух, данный ему от рождения Львом. Почему и встал на сторону Зла. В Нарнии отчётливо выражена ничтожность того «разума», который мы привыкли ставить во главу угла всех наших земных дел, перед силой Духа и его главнейших производных - Добра и Красоты.

Льюис постоянно насмехается над «прогрессивными» веяниями. Особенно полна такой сатиры на современное общество пятая книга «Поспешающие к восходу, или Поход на край света». Она начинается с издёвки над «новыми семейными отношениями»: «Своих родителей он называл не папой и мамой, а Гарольдом и Альбертой, и они против этого ни чуточки не возражали, потому что считали себя очень современными…» Постепенно выясняется, что воспитанный такими «современными» родителями мальчик Юстейс оказывается напичканным какими угодно практическими сведениями, кроме обычных человеческих чувств товарищества и понимания красоты. Ему приходится пройти через немалые испытания и лишения, чтобы эти чувства в нём пробудились.

Король Каспиан, прибыв на Одинокие острова и пожелав реализовать свои державные права, застаёт там узурпатора, воплощающего всё мишурное величие, самодовольство и самомнение современной государственной бюрократии. «В дальнем конце помещения, в окружении секретарей, помощников и советников сидел самолично Его достаточность Гумпас, губернатор Одиноких островов… Бросив беглый взгляд на вошедших, он вновь уткнулся в свои бумаги и пробормотал: «Приём только по предварительной записи. Запись в канцелярии. Приёмный день - вторая суббота каждого месяца. Часы приёма с девяти до десяти»«.

Узурпаторы оказываются сведущи во всём, что касается экономических выгод государства. Кроме одного - элементарного Добра.

«…- Вы встретили нас не так, как должно приветствовать своего законного государя. Перед вами король Нарнии.
- Я не получал на сей счёт письменного уведомления, - проскрипел губернатор, - даже устного не получал. Нигде в протоколах ни о каком монаршем визите не говорится. Это не по правилам. Извещение по всей форме я готов рассмотреть…
- Мы прибыли без предупреждения, - не дал ему договорить Каспиан. - …Более всего нас интересуют два вопроса. Первый вот каков: как нам удалось выяснить, Одинокие острова вот уже сто пятьдесят лет не платят податей в королевскую казну.
- Этот вопрос может быть вынесен на рассмотрение Совета в следующем месяце, - отозвался Гумпас. - Если предложение будет поддержано, мы создадим рабочую комиссию по изучению создавшегося положения, которая подготовит доклад о состоянии финансовой задолженности Островов на текущий год к первому заседанию года следующего, после чего…
- Действующий закон гласит, - снова прервал его разглагольствования король, - что в случае неуплаты дани задолженность возмещается за счёт личных средств губернатора…
- Должно быть, Ваше величество изволят шутить!.. Подобное решение, принятое без учёта объективных экономических условий!..
- Во-вторых, - продолжал Каспиан, - мы желаем знать, почему вы допускаете, чтобы на островах, вопреки нашим исконным обычаям и законам, процветала противоестественная, постыдная работорговля?
- Это диктуется экономической необходимостью, - отвечал губернатор. - Указанная Вами отрасль торговли лежит в основе нашего нынешнего благосостояния… Рабы - важнейшая статья нашего экспорта. Мы осуществляем крупные поставки… Конечно, Вам нелегко вот так, с ходу, вникнуть в суть происходящих у нас экономических процессов. Но у меня есть графики и статистические таблицы…»

Дальше происходит, как и должно быть в хорошей сказке. Король без всяких графиков и статистических таблиц свергает узурпатора, а с ним вместе и его бюрократию с парламентаризмом, и восстанавливает справедливость, закон и порядок. Производит консервативную революцию. Увы, пока это можно встретить лишь в сказках. Сатира на современность продолжается в шестой книге «Серебряное кресло» в рассказе про новомодное образование:

«То была «экспериментальная школа совместного типа обучения» или, если проще, «смешанная школа», то есть такая, где мальчиков и девочек «перемешали», чтобы не сказать «перепутали», но больше всего намешано и напутано было в головах у тех, кто руководил этим экспериментом. Основной их принцип был вот каков: пусть дети делают всё, что им угодно. К сожалению, десяток-полтора старших учеников решили, что им угодно издеваться над прочими, и всевозможные пакостные дела и делишки, которые в обычной школе обнаруживаются и искореняются в два счёта, здесь процветали. Более того, виновных не только не изгоняли из школы, но даже не наказывали. Напротив, сама директриса со словами «Ах, какой интересный психологический казус!» вызывала их в свой кабинет и беседовала с ними иногда по нескольку часов кряду. А кто исхитрялся на таком собеседовании ещё и подладиться к начальству, становился любимчиком».

Кстати, к вопросам правильного воспитания и взаимоотношения полов Льюис был особенно чуток. В одном из его более ранних произведений - «Мерзейшая мощь», завершающем трилогию так называемых «Внеземных повестей», - наибольшее зло творят мужчины, похожие на женщин, и женщины, похожие на мужчин. Однако вернёмся к Нарнии. В конце «Серебряного кресла» герои, возвратившись в наш мир, разумеется, посрамили (с помощью Льва) директрису. «Тогда друзья директрисы поняли, что директриса в директрисы не годится, и устроили её главным инспектором над другими директорами. Когда же выяснилось, что она и на это не способна, её протолкнули в парламент, где она счастливо пребывает и по сей день»…

Нарния - это не вся альтернативная Вселенная Льюиса, а только один из множества параллельных, взаимопроникающих миров. И даже не один целый мир, а всего лишь одна страна в одном из миров. Но страна центральная. Своего рода земля обетованная, где полнее всего воплотился замысел Создателя. Но обетованная не избранному племени из числа людей, а многим живым созданиям. Людей среди них немного. В Нарнии они предназначены царствовать, если отвечают этому высокому предназначению. Или же рано или поздно оказываются извергнуты из неё, как это случилось с тельмаринцами.

Вокруг Нарнии существуют большие земли, целые Империи (Калормен), населённые людьми. Писатель в редких случаях объясняет, как они туда попали, предоставляя читателям догадываться самим: не то это впавшие в варварство размножившиеся потомки самой первой королевской четы, правившей Нарнией, не то это, подобно тельмаринцам, во время óно попавшие в нарнианскую Вселенную люди из нашего мира. Близость к Нарнии, хотя и не всегда, оказывает на людей облагораживающее влияние (Арченланд).

Для человека, зацикленного на явлениях нашего мира, Нарния предстаёт не более, чем грёзой детей, прятавшихся в старом шкафу и придумавших целый мир, якобы находящийся по другую сторону шкафа. По мере взросления даже старшая из четвёрки детей - Сьюзен - утрачивает чуткость и восприимчивость к сигналам из параллельного мира, увлекается соблазнами нашей Вселенной, призывает братьев и сестру «перестать играть в детские игры». В конце времён она оказывается вне истинной Нарнии, возродившейся после гибели Нарнии изначальной…

Во всех актах очищения Нарнии от зла (особенно от тельмаринцев в конце четвёртой книги «Принц Каспиан»), совершаемых Львом, происходит разделение людей (и одухотворённых животных) на тех, кто оказывается способен принять благодать, даруемую Львом, и на тех, кто её отвергает и сам становится отверженным. Достижение высшего блага доступно в принципе всякому, как показывает история со спасением калорменца Эмефа в «Последней битве». Он носил в себе своё высокое представление о божестве, хотя и отождествлял (вербально) его с калорменским демоном Ташем, знакомым ему с детства. Благодаря этому он оказался способен узреть благородный облик Льва и признать в нём Создателя и Хозяина Вселенной. Впрочем, какую роль в этом сыграла собственная воля самого Эмефа, а какую - промысел Льва, читателю предоставляется широкий простор для самостоятельных суждений. Персонажам книги постоянно предоставляется свобода выбора. Но выбирают они сами или же замысел Творца всякий раз предопределяет их выбор - готового ответа на этот вопрос книга, как будто, не содержит.

Замечательную статью о. Андрея Кураева я как-то поместила в своём дневнике:

Хочу предложить также статьи из январского номера журнала "Фома":

ВЕТКА СПЕЛЫХ РУБИНОВ ИЗ ГЛУБИН НАРНИИ
Опыт внимательного чтения сказок Клайва Льюиса

Священник Димитрий Струев.

Почти три года назад я обсуждал идею этой статьи с переводчицей Натальей Леонидовной Трауберг, светлой и мудрой христианкой, когда-то впервые открывшей российскому читателю Клайва Льюиса. Наталья Леонидовна очень живо отреагировала тогда, и мы договорились, что я приеду к ней обсудить текст готовой статьи. Однако вскоре она слегла, и успеть написать статью при ее жизни у меня так и не дошли руки. Теперь мне остается только посвятить статью ее памяти с благодарностью Богу за встречу с этим дивным человеком.

Представьте себе книжку с картинками, из которой внезапно исчезли буквы. Картинки красочные, смотреть интересно, можно даже представление о сюжете составить. Но все же, несмотря на впечатления от картинок, мы будем лишены большей части того, что эта книга могла бы дать.
Хорошо, что так не бывает. Но вот так, чтобы буквы остались, а смыслы исчезли, - так, увы, случается. Может, и не все смыслы, но самые важные. Так вышло с «Хрониками Нарнии» в России.

Дело в том, что Клайв Льюис писал сказки-притчи для детей и взрослых, более или менее знакомых с христианством - с ключевыми библейскими сюжетами, с основными понятиями христианского вероучения. Правда, по его словам, ошибаются люди, которые «думают, что я начал с того, что спросил себя, как бы рассказать детям о Христианстве; […] составил список основных христианских истин и выработал аллегории, чтобы описать их. Всё это - чистая фантазия. Я не смог бы так писать. Всё начиналось с образов: фавн, несущий зонтик, королева на санях, великолепный лев. Изначально не планировалось ничего, связанного с христианством, этот элемент проявился как бы сам по себе»*. Однако христианство «проявилось» под пером сказочника потрясающе глубоко и ярко. Но для постсоветского читателя, зачастую имеющего весьма отдаленное представление о христианстве, из этой дивной книжки исчезла немалая часть смыслов. В таком случае хорошо бы поднести страницы книги к светильнику (бывают такие невидимые буквы, которые проявляются вблизи лампы), и тогда содержание ее оживает, как самоцветы на дне нарнийского мира, в стране Бисм: «А у нас в Бисме все это живое, как трава или цветы. Я сорву для вас ветку спелых рубинов, выжму чашечку алмазного сока. Да вы и прикоснуться не захотите к холодным сокровищам ваших мелких шахт, когда испробуете живые». (Перевод Татьяны Шапошниковой).

Протоиерей Александр Мень говорил о попытках изображать Иисуса Христа в художественных произведениях: «образ Христа… не обладает той яркостью, которая присуща ему в Евангелиях. Здесь нет ничего удивительного. Для художественной литературы подобная задача так и осталась непосильной. Пожалуй, единственный из беллетристов нашего века, который с ней справился, - это Клайв Стейплз Льюис. Но в его цикле о фантастической стране Нарнии дан не исторический Христос; Его символизирует образ священного Льва Аслана. Однако этот иносказательный образ ближе к евангельскому Христу по духу, чем все попытки романистов «живописать» события Нового Завета»**. Тем, кому случится соотносить «Хроники Нарнии» со Священным Писанием, например, на уроках внеклассного чтения, или разбирая книгу с собственными детьми, я бы советовал обозначить основную тему каждой сказки-притчи. Конечно, с оговоркой, что эта тема не единственная, что Льюис глубок, и у него не только в каждой сказке, но и в отдельном эпизоде можно обнаружить несколько пластов. Тем не менее, попробуем начинать с главного…

«Племянник чародея»,
«Лев, колдунья и платяной шкаф»

В разных изданиях то одна, то другая из этих историй стоит в начале. Это потому, что сказка «Племянник чародея» - первая в цикле по хронологии событий, хотя написана она была предпоследней («обрамление» для «Хроник Нарнии», начало и конец, Льюис создавал в последнюю очередь). Книга «Лев, колдунья и платяной шкаф» возникла первой. С этой истории у читателя начинается знакомство с детьми Пэвенси, двумя братьями и двумя сестрами, героями большей части «Хроник», которые перемещаются из нашего мира в волшебную Нарнию.

Обе эти части дают возможность говорить об основах христианского вероучения: сотворение мира - грехопадение - искупление. Слово, творящее Нарнию, в «Племяннике чародея» звучит песней. Всё, созидаемое божественным пением, - благо, но по вине человека в этот новорожденный мир проникает зло. Сюжет сказки не точно повторяет библейский: все-таки это притча, а не пересказ. Поэтому герои, мальчик и девочка, на глазах которых появилась Нарния, не вкушают запретный плод, а ударяют в колокол, который будит злую колдунью, воплощение гордости и властолюбия. Дерево будет позже: мальчик, маленький потомок Адама, оказывается перед выбором между советом колдуньи, уговаривающей его без разрешения Льва сорвать плод вечной молодости, и послушанием Аслану. На этот раз герой сказки выдержал искушение. Как награда за послушание, мальчику, мечтающему об исцелении плодом волшебного дерева смертельно больной матери, плод достается от Аслана, и сбывается его главная мечта. (Лев же объясняет ему, что если бы он сорвал плод по своей воле, жизнь его матери продлилась бы, но украденный плод сделал бы ее несчастной.)

Новое волшебное дерево, выросшее из сорванного по воле Аслана плода, призвано хранить Нарнию от власти колдуньи, но сила дерева не вечна. Ко времени попадания в волшебный мир четверых Пэвенси Нарния пребывает в состоянии непрестанной зимы и в рабстве у колдуньи, и в ожидании избавления - пришествия Аслана. И Аслан приходит. И здесь есть предательство, необходимость Жертвы, казнь, Воскресение. Удивительно, что эта сказка вышла в издательстве «Детская литература» в 1978 году: цензоры не разглядели в ней христианских мотивов. Впрочем, в те годы для советского читателя эта история действительно вряд ли могла содержать «религиозную пропаганду», особенно в отрыве от контекста остальных сказок цикла. Вряд ли многие тогда смогли увидеть в Аслане Христа.

«Принц Каспиан»

В этой сказке ключевой становится тема веры. Потомки разбойников, попавших в Нарнию из нашего мира, вели войну с коренными нарнийцами, победили их, вытеснили оставшихся в живых говорящих зверей, фавнов и гномов в глубину заповедного леса и постарались стереть из общественного сознания любую память о них, так же, как и веру в существование Аслана. Мало того, теперь даже среди старых нарнийцев не все верят в Аслана. Разумеется, Льюис в 1949 году, когда писался «Принц Каспиан», знал, что происходит с религией в Советском Союзе. Однако речь в сказке идет не только о лишенном веры обществе, но и о проблеме веры в личном опыте конкретного человека. Из четверых Пэвенси, детей, снова попавших в Нарнию, в существовании Аслана не сомневается никто. Однако когда лев впервые является детям, видит его только младшая девочка, Люси; видит, но не может убедить братьев и сестру, что Аслан пришел и зовет их идти за ним:

… она почувствовала, что целует его, пытаясь, насколько может, обхватить его шею, зарывает лицо в шелковистое великолепие гривы.
- Аслан, Аслан, дорогой Аслан, - всхлипывала Люси. - Наконец-то.
Огромный зверь перекатился набок, так что Люси оказалась - полусидя, полулежа - между его передними лапами. Он наклонился и чуть коснулся языком ее носа. Она смотрела не отрываясь в его большое и мудрое лицо.
- Добро пожаловать, дитя, - сказал он.
- Аслан, - проговорила Люси, - а ты стал больше.
- Это потому, что ты становишься старше, малютка, - ответил он.
- А не потому, что ты?
- Я - нет. Но с каждым годом, подрастая, ты будешь видеть меня все больше.
Она была так счастлива, что не хотела говорить. Но заговорил Аслан.
- Люси, - сказал он, - мы не должны здесь долго лежать. У тебя есть дело, и уже много времени сегодня потеряно.
- Да, разве не обидно? - сказала Люси. - Я ведь ясно тебя видела, а они не поверили. Они такие…
Где-то в глубине огромного львиного тела прокатилось чуть слышное рычание.
- Прости, - сказала Люси, поняв, отчего он сердится. - Я не собиралась наговаривать на других. Но ведь я все равно не виновата, правда?
Лев посмотрел ей прямо в глаза.
- Ах, Аслан, - сказала Люси. - Ты думаешь, я виновата? А что мне оставалось? Я же не могла оставить всех и пойти за тобой одна? Не смотри на меня так… ну да, наверное, могла. Да, и я бы не была одна, если бы была с тобой. Но разве это было бы хорошо?
Аслан не отвечал.
- Значит, - выговорила Люси совсем тихо, - все оказалось бы хорошо - как-нибудь? Но как? Пожалуйста, Аслан! Мне нельзя знать?
- Знать, что могло бы произойти, дитя? - спросил Аслан. - Нет. Этого никто никогда не узнает.
- Вот жалость, - огорчилась Люси.
- Но каждый может узнать, что произойдет, - продолжал Аслан. - Если ты сейчас пойдешь обратно и разбудишь их, и скажешь им, что снова видела меня, что вы должны все сейчас же встать и следовать за мной, - что тогда произойдет? Есть только один способ узнать.
- Значит, ты хочешь, чтобы я это сделала? - прошептала Люси.
- Да, малютка, - сказал Аслан.
- Другие тебя тоже увидят? - спросила Люси.
- Поначалу определенно нет, - сказал Аслан. - Позже, смотря по обстоятельствам.
- Но они же мне не поверят! - воскликнула Люси.
- Это не важно, - отвечал Аслан.
(Перевод Екатерины Доброхотовой-Майковой).

В ответ на вопрос о том, почему именно Люси - и только она - видит Аслана, читавшие Евангелие, может быть, вспомнят слова Христа: «Блаженны чистые сердцем, ибо они увидят Бога». Те, кому незнакома Нагорная проповедь, может быть, выразят это своими словами. Однако вера проявляется не только в способности увидеть Аслана. Люси должна выполнить волю Аслана. Сейчас следование его воле в том, чтобы пойти по определенному пути, ведя за собой остальных; самое большое испытание будет, если никто не согласится пойти с ней - Люси все равно должна идти за Асланом. Аслан молчит, когда она, пытаясь оправдать себя, задает вопросы; молчит - потому что она сама знает ответ: «С тобой я не была бы одна». Может быть, ее близкие пойдут за ней, если она прямо сейчас разбудит их… Может быть. И есть только один способ узнать.

«Конь и его мальчик»

В этой сказке нет перемещений между мирами: всё действие происходит в Нарнии и окрестностях. Главная тема - Промысл. Когда раскрываются значения неслучайно складывавшихся событий, важно не свести смысл сказки к плоскому «все в жизни не просто так», а суметь раскрыть смысл промысла Божия как взаимодействие воли всеведущего Бога и свободной творческой воли человека. Кульминация темы промысла Божия - встреча главного героя, мальчика по имени Шаста, с неведомым ему и поначалу невидимым для него Асланом:

Что-то (или кто-то) шло так тихо, что Шаста подумал, не померещилось ли ему, и успокоился, но тут услышал очень глубокий вздох и почувствовал на левой щеке горячее дыхание. […] Конь шел неспешно, а существо шло почти рядом. Шаста терпел, сколько мог; наконец, он спросил:
- Кто ты такой? - и услышал негромкий, но очень глубокий голос:
- Тот, кто долго тебя ждал.
- Ты… великан? - тихо спросил Шаста.
- Можешь звать меня великаном, - отвечал голос. - Но я не из тех созданий, которых ты назвал бы великанами.
- Я не вижу тебя, - сказал Шаста и вдруг страшно испугался. - А ты… ты не мертвый? Уйди, уйди, пожалуйста! Что я тебе сделал? Нет, почему мне хуже всех?
Теплое дыхание коснулось его руки и лица.
- Ну как, живой я? - спросил голос. - Расскажи мне свои печали.
И Шаста рассказал ему всё - что он не знает своих родителей, что его растил рыбак, что он бежал, что за ним гнались львы, что в Ташбаане случилась беда, что он настрадался от страха среди усыпальниц, а в пустыне выли звери, и было жарко, и хотелось пить, а у самой цели еще один лев погнался за ними и ранил Аравиту. Еще он сказал, что давно ничего не ел.
- Я не назвал бы тебя несчастным, - сказал голос.
- А то как же! И львы за мной гнались, и…
- Лев был только один, - сказал голос.
- Да нет, в первую ночь их было два, а то и больше, и еще…
- Лев был один, - сказал голос. - Он быстро бежал.
- А ты откуда знаешь? - удивился Шаста.
- Это я и был, - отвечал голос.
Шаста онемел от удивления, а голос продолжал:
- Это я заставил тебя ехать вместе с Аравитой. Это я согревал и охранял тебя среди усыпальниц. Это я, - уже львом, а не котом - отогнал от тебя шакалов. Это я придал лошадям новые силы в самом конце пути, чтобы ты успел предупредить короля Лума. Это я, хотя ты того и не помнишь, пригнал своим дыханьем к берегу лодку, в которой лежал умирающий ребенок.
- И Аравиту ранил ты?
- Да, я.
- Зачем же?
- Сын мой, - сказал голос, - я говорю о тебе, не о ней. Я рассказываю каждому только его историю.
- Кто ты такой? - спросил Шаста.
- Я - это я, - сказал голос так, что задрожали камни. - Я - это я, - громко и ясно повторил он. - Я - это я, - прошептал он едва слышно, словно слова эти прошелестели в листве.
Шаста уже не боялся, что кто-то его съест, и не боялся, что кто-то - мертвый. Но он боялся - и радовался. (Перевод Натальи Трауберг).

В письмах Льюис подтверждал верность догадок читателей о том, что троекратный ответ Аслана «Я - это я» - намек на исповедание Бога, единого в Троице.

«”Покоритель зари”,
или Плавание на край света»

В этой сказке наибольшее количество тем из сферы нравственности, многие из ее эпизодов можно было бы рассматривать как притчи. В качестве наиболее важной можно было бы выделить тему покаяния, раскрытую в образе Юстэса - двоюродного брата детей Пэвенси, который попал в Нарнию вместе с Люси и Эдмундом. Исключительно вредный характер Юстэса приводит к тому, что на одном из островов он попадает в печальное приключение: превращается в огромного дракона, с которым путешественники не знают, что делать, поскольку остров пора покидать, а взять дракона с собой невозможно. Когда сам Юстэс-дракон приходит в отчаяние, ему является Аслан:

Лев велел встать и идти за ним.
[…] Мы поднялись на какую-то гору, […] посреди сада был источник. […] Лев велел мне раздеться, […] я ответил было, что раздеться не могу, потому что не одет, но тут вспомнил, что драконы - вроде змей, а те ведь умеют сбрасывать кожу. Наверное, подумал я, этого он и хочет, и начал скрестись, царапаться, только чешуя посыпалась. Потом я вонзил когти поглубже, и с меня полезла шкура, как с банана. Она слезла целиком, и упала на землю. Ох, какая она была мерзкая! Я обрадовался и пошел к воде.
Но когда я собирался окунуться, я увидел свое отражение. Шкура была такая же грубая, морщинистая, чешуйчатая. Ничего, подумал я, наверное, это еще одна, нижняя, сниму и ее. Я снова стал чесаться и скрестись, и нижняя шкура сошла не хуже верхней. Я положил ее рядом и снова двинулся по ступеням.
И опять все повторилось, как в первый раз.
[…] Тогда лев сказал: «Давай-ка я сам тебя раздену». Я очень боялся его когтей, но теперь мне было все равно, и я послушно лег на спину.
Он дернул шкуру, и мне показалось, что он мне сердце разорвет. А когда она стала слезать, боль была такая, какой я в жизни не знал. Выдержал я от радости: наконец-то шкура сойдет! […] Ну так вот, он содрал эту мерзкую шкуру, как трижды сдирал я, только теперь было больно, и бросил ее на землю. Она была гораздо толще, грязнее и гнуснее, чем три первые. А я вдруг стал гладкий, как очищенный прутик, и очень маленький… Тут он подхватил меня лапами - тоже очень больно, без кожи-то! - и швырнул в воду. Вода обожгла меня, но через мгновение стало хорошо - я плавал, плескался, нырял, пока не почувствовал, что рука уже не болит. Тогда я и увидел, что снова превратился в человека. (Перевод Татьяны Шапошниковой).

Человек пытается раскаиваться, исправлять греховную жизнь, но раз за разом ничего не меняется. Под содранной драконьей шкурой оказывается другая, такая же. И только когда Сам Господь, попуская быть болезням, клевете, скорбям, помогает покаянному очищению души, бывает очень больно, но боль эта служит к облегчению, к восстановлению поврежденного грехом человеческого облика. Еще важно помнить, что покаяние является основным смыслом таинства крещения, поэтому ассоциация источника с купелью крещения не случайна.

«Серебряное кресло»

В этой сказке Юстэс и его соученица по имени Джил по повелению Аслана отправляются на поиски принца Рилиана - пропавшего сына короля Каспиана. Джил получает от Аслана задание: утром, днем и вечером она должна повторять то, что Лев велел ей запомнить, а именно - определенные приметы, называемые в сказке знаками, с помощью которых дети смогут найти принца. Джил не видит смысла в этих повторениях, особенно когда все устали, замерзли и хотят спать. Знаки постепенно забываются, и путники попадают в беду. Им удается выбраться только благодаря Аслану, который явился Джил во сне и напомнил знаки. Смысл лейтмотива необходимости повторения знаков, и, соответственно, центральная тема книги «Серебряное кресло» - духовная дисциплина. Регулярность молитвенного правила, чтения Писания, участия в богослужениях необходима в христианской жизни; отказ от этой регулярности приводит к печальным последствиям. «Бог будет судить нас не за оставление молитвы, а за последовавший за этим оставлением вход в нас бесов» - это слова преподобного Исаака Сирина.

В начале 1990-х диакон Андрей Кураев написал замечательную статью «”Закон Божий” и ”Хроники Нарнии”». О. Андрей объясняет в ней, в частности, «отсутствие чуда Евхаристии - главного чуда Евангелия» в льюисовских сказках: «В мире Нарнии, где и так слишком много чудес, церковные таинства (и важнейшее среди них - чудо Причастия Богу) выглядели бы слишком обыденно, неизбежно редуцировавшись до ритуальной магии». Долгое время я был согласен с этой мыслью, но однажды увидел… если не опровержение ее, то важную оговорку. Вот эпизод из финала сказки «Серебряное кресло», где звучит явный намек на Причастие, поскольку речь идет о животворящей Крови Господней, преображающей тленное человеческое естество в бессмертное:

Сын Адама, - сказал Аслан, - пойди в чащу, сорви колючку и принеси ее мне.
Юстэс повиновался. Колючка была с целый фут длиной и острая, как шпага.
- Воткни ее в мою лапу, сын Адама, - сказал Аслан, протягивая Юстэсу правую переднюю лапу.
- Это непременно надо? - спросил Юстэс.
- Да, - сказал Аслан.
И Юстэс стиснул зубы и воткнул колючку, и показалась огромная капля крови, и упала в ручей над телом короля. Скорбная музыка смолкла, а мертвый король стал меняться. Белая борода посерела, потом пожелтела, укоротилась, исчезла совсем; запавшие щеки округлились, морщины разгладились, глаза открылись; он улыбнулся, поднялся, и перед ними встал юноша, нет - мальчик (Джил не смогла бы сказать точно, на горе Аслана возраста нет, да и тут, у нас, только очень глупые дети выглядят совсем по-детски, и очень глупые взрослые совсем по-взрослому). Он бросился к Аслану и обнял его, и поцеловал, как целует король, а Аслан поцеловал его, как целует лев. (Перевод Татьяны Шапошниковой).

«Последняя битва»

Эта книга являет смысл христианскй эсхатологии, учения о конце земной истории, о переходе мира в новый эон бытия. Льюис объясняет, почему конец неизбежен, показывая состояние общества, у которого нет будущего. Вера в настоящего Аслана заменена поклонением фальшивому льву, и это поклонение перемешано с демоническим культом враждебного нарнийцам народа. Так показан религиозный синкретизм, признак последнего времени. «В пяти лигах от Кэр-Параваля кентавр Руномудр лежит бездыханный, с тархистанской стрелой в боку. Я был с ним в последние часы. Он послал меня а вашему величеству с такими словами: «Помните, все миры призодят к концу, и доблестная смерть - драгоценное сокровище, доступное даже беднейшему из бедных». (Перевод Екатерины Доброхотовой-Майковой).

Нарния гибнет, и ее жители проходят перед лицом Аслана. Те, кто не способен взглянуть в любящие глаза Льва с ответной любовью, исчезают в его тени, распростертой слева от него. А те, кто наследовал спасение, оказываются в новой Нарнии, бесконечной и «более настоящей», чем старая. Там встречаются все любящие друг друга нарнийцы и «дети Адама и Евы»: «Вся их жизнь в нашем мире и все приключения в Нарнии были только обложкой и титульным листом; теперь наконец началась Глава Первая Великой Истории, которую не читал ни один человек на земле: истории, которая длится вечно; Истории, в которой каждая глава лучше предыдущей».

В финале «Покорителя зари» Льюис прямо говорит, для чего нужно было его героям - а вместе с ними и читателям - побывать в Нарнии. «На самом краешке нарнийского мира», как напишет позже Льюис в одном из ответов на письма читателей, Спаситель показан в более знакомом для христианской традиции образе - как Агнец (хотя и Христос-Лев не придуман Льюисом, а заимствован из Писания: Лев от колена Иудина (Откр 5:5); даже рыба на углях костра здесь из Евангелия от Иоанна (21:9):

Идите, позавтракайте, - нежно и звонко сказал ягненок. Только тут дети заметили в траве полупогасший костер, на котором пеклась рыба. Они сели и принялись за еду, впервые за долгое время ощутив голод. Такой вкусной рыбы им еще никогда не приходилось есть.
- Простите, ягненок, - сказала Люси, - мы попадем отсюда в страну Аслана?
- Нет, - сказал ягненок. - Вы попадете в страну Аслана из вашего собственного мира.
- Как? - воскликнул Эдмунд. - Неужели туда можно попасть от нас?
- В мою страну можно прийти из всех миров, - сказал ягненок. И пока он говорил, его снежное руно вспыхнуло золотым пламенем. Он стал быстро расти - и вот, перед детьми, сверкая гривой, стоял сам Аслан.
- Ах, Аслан, - сказала Люси, - как же попасть в твою страну из нашего мира?
- Я буду учить вас этому всю жизнь, - ответил Лев. - Сейчас я не скажу, долог путь или короток, знайте лишь, что он пересекает реку. Но не бойтесь, я умею строить мосты. А теперь идите. Я открою дверь в небе и выпущу вас в ваш мир.
- Аслан, - сказала Люси, - прежде чем мы уйдем, скажи нам, пожалуйста, когда мы вернемся в Нарнию?
- Дорогая моя Люси, - нежно сказал Лев, - ни ты, ни твой брат больше туда не вернетесь.
- Ой, Аслан! - воскликнули Люси и Эдмунд.
- Вы слишком выросли, дети, - сказал Аслан, - и должны, наконец, войти в свой собственный мир.
- Дело не в Нарнии! - всхлипнула Люси. - А в тебе. Там тебя не будет. Как мы сможем без тебя жить?
- Что ты, моя дорогая! - отозвался Аслан. - Я там буду.
- Неужели ты бываешь и у нас? - спросил Эдмунд.
- Конечно, - сказал Аслан. - Только там я зовусь иначе. Учитесь узнавать меня и под другим именем. Для этого вы и бывали в Нарнии. После того, как вы узнали меня здесь, вам будет легче узнать меня там. (Перевод Татьяны Шапошниковой).

В ответных письмах читателям Льюис объясняет многие аллегории и помогает распознавать цитаты. Автор предстает дружелюбным и ласковым, радостно беседующим с детьми о каких-нибудь котятах и прочих важных вещах, и в то же время - вдумчивым и деликатным наставником в христианской жизни. Самое, пожалуй, пронзительное из его писем - ответ маме девятилетнего американского мальчика по имени Лоренс, который запереживал, что любит Аслана больше, чем Христа. Льюис сначала объясняет: «когда Лоренс думает, что любит Аслана, он на самом деле любит Иисуса, и, может быть, любит Его больше, чем прежде», а потом добавляет вот что:

На месте Лоренса я бы просто говорил, когда молюсь: «Господи, если то, что я чувствую и думаю об этих книжках, Тебе не нравится и для меня вредно, пожалуйста, забери у меня эти чувства и мысли, а если в них нет ничего плохого, тогда, пожалуйста, пусть это перестанет меня тревожить. И помогай мне каждый день любить Тебя больше в том смысле, который важнее всех мыслей и чувств, то есть исполнять Твою волю и стремиться быть похожим на Тебя». Вот что, по моему разумению, Лоренс должен просить для себя, но было бы очень по-христиански, если бы он добавлял: «И если мистер Льюис смутил своими книжками других детей или причинил им вред, пожалуйста, прости его и помоги ему больше такого не делать»***. Дальше писатель обещает молиться о Лоренсе каждый день и предупреждает его маму: «Наверное, он большой молодец; надеюсь, вы готовы к тому, что он может стать святым. Уверен, мамам святых порой приходилось нелегко!»

Прим. ред.: цитаты приведены по изданию: Хроники Нарнии. - М.: Cascade Publishing, 2006.

Читателю «Фомы» незачем объяснять, кто такая Наталья Леонидовна Трауберг (1928–2008) . Мы не раз публиковали интервью с этой великой переводчицей, и часто разговор касался английской христианской сказки. В этом номере мы решили дать несколько выдержек из тех старых интервью - поскольку они очень созвучны нашей нынешней теме. Это еще и потому важно, что взгляд Натальи Трауберг на «Хроники Нарнии» более сдержан, нежели у священника Димитрия Струева, и читателю стоило бы учесть и ее позицию.

***
Что касается «Хроник Нарнии», то они очень красивы. Правда, Толкину эта книга категорически не нравилось, но, по-моему, «Нарния» написана очень хорошо. Кроме того, в мировой литературе не так уж много детских сказок, в которых захватывающий сюжет служит раскрытию христианских истин. В советское время у нас о таких и не знали, а потребность в них накапливалась, поэтому, когда были изданы «Хроники Нарнии», они тут же оказались востребованными.
Другое дело, что зачастую их слава сильно раздута. Многие думают, что это чуть ли не учебник христианства для детей, что любому ребенку они помогут уверовать в Бога. Но на самом деле всё куда сложнее.
Может, мои слова прозвучат странно, но, на мой взгляд, дети гораздо хуже, чем о них, как правило, думают взрослые. Все дети в своем развитии проходят такие страшные туннели, такие трудные периоды, что тут никакой Льюис не поможет. Я сужу и по своему собственному детству, и по своим детям, и по внукам - а их у меня шестеро. Что поделать, такова уж человеческая природа. Вполне возможно, что в какой-то период «Хроники Нарнии» у ребенка не пойдут: либо он прочтет их просто как увлекательную сказку, не обращая внимания на христианскую «подкладку», либо вообще возмутится их излишней назидательностью, менторством - и эффект будет обратный. Так что не стоит считать Льюиса таким уж прекрасным детским писателем и знатоком детской души.

***
Все-таки отличие христианской сказки от просто доброй - существует. Христианская сказка должна приводить читателей или слушателей в то пространство, где царит Бог, где хромые начинают ходить, слепые прозревают, где есть жертвенный подвиг... Если, благодаря сказке, люди почувствуют, что жизнь именно такова - значит, сказка христианская.
Можно было бы легкомысленно сказать, что без христианского антуража нет и христианской сказки. Но как же тогда быть с «Властелином колец» Толкина? На мой взгляд, это безусловно христианское чтение, при том, что никакой христианской терминологии там нет. К примеру, нигде во «Властелине колец» не говорится о добродетели смирения, но именно смирение, в его христианском смысле, проявляют и Фродо, и Сэм. Там не звучит слово «милосердие», но только милосердие по отношению к Горлуму и позволяет Фродо выполнить свою миссию. Так что в сказке обходиться без христианского антуража не только можно, но во многих случаях даже и нужно. В этом проявляется особое целомудрие.
Однако нельзя утверждать и обратного - что, дескать, христианский антураж всегда противопоказан сказке. Ведь у нас есть Андерсен. У него и молитвы звучат, и ангелы действуют, и Господь. Так что это - вопрос меры и вкуса. Просто не надо забывать, что вещи священные очень легко поддаются кичу, пародированию - и тогда бывает плохо.

***
В сказке есть глубина сердца, есть красота. Сказка вводит человека в преображенный мир - в то время как прямая проповедь обращается скорее к уму, чем к сердцу. Впрочем, это верно не только для сказки, а и для всей художественной литературы, и шире - для искусства вообще. Это очень сильное средство.
Но, с другой стороны, тут и риск больше. Мы знаем множество примеров таких «христианских» сказок, от которых выть хочется. Такие сказки не ведут к Богу, а, наоборот, отталкивают от Него.

УЗНАТЬ ИМЯ АСЛАНА

Нарния на широком экране: прекрасна и удивительна

Этого фильма могло и не быть. После первых двух серий «Хроник Нарнии» ходили разговоры, что продолжения снимать не станут. Но… после долгих перипетий «Покоритель зари» в начале декабря вышел на широкий экран. Режиссер картины, британец Майкл Эптид перенес Нарнию в 3D-формат.

Честно признаюсь, что боялась идти на этот фильм. Я слишком люблю Нарнию Льюиса, чтобы простить кому-то передергивание смыслов. Однажды в интервью «Фоме» приемный сын Льюиса, Дуглас Грешам сказал о своем втором отце очень хорошие слова: он был настоящим христианином, и при этом никогда никого не поучал, не читал моралей «и не проводил длительных бесед о смысле жизни. Он просто жил как христианин - каждую секунду. Глубоко и мощно».

Он и писал так. Но ведь кино может сделать с литературным материалом невероятные вещи - возвести до вселенского звучания самую банальную повесть и вызвать рвотный рефлекс от лобового нравоучения по мотивам всеми любимой книги. В случае с «Нарнией-3» казалось, что в картине может не найтись места для разговора о самом главном, то есть о подлинной сущности Аслана, что в 3D утонут библейские метафоры. И вообще, сказка «”Покоритель зари”, или Плавание на край света», по-моему, самая красивая из всех книг о Нарнии, сложна для экранизации - в силу отсутствия «экшена».

К счастью, предчувствия обманули. Приведу лишь несколько примеров в подтверждение тезиса. Но сначала - в двух словах о содержании.

«Покоритель зари» - это красивый одномачтовый корабль, на борту которого плывет король Каспиан (Бен Барнс), правитель Нарнии. Его сопровождают отважный капитан, говорящий Мыш, минотавр и другие матросы. Именно сюда, на борт корабля, из воды вытаскивают троих детей из нашего мира - Люси и Эдмунда Пэвэнси (Джорджи Хенли и Скандар Кейнс) и их кузена Юстэса (Уилл Поултер), которые, как всегда неожиданно, оказались в Нарнии и угодили ни много ни мало в открытый океан. У путешествующего короля есть конечная цель - сразиться со злом, которое набирает силу где-то на периферии мира. Люси и Эдмунд призваны ему помочь. Ну а кузен, так сказать, висел на хвосте, а потому тоже «попал» в волшебную страну, хотя ничего случайного не бывает. В скобках замечу, что Уилл Поултер, исполнитель роли Юстэса, как актер хорош во всех смыслах, включая веснушки, и очень натурально передает всю палитру эмоций образцового вредины, становящегося нормальным парнем.

Теперь о христианских мотивах. По дороге Каспиан и друзья попадают в дом волшебника, который объясняет им путь с помощью карты. Волшебник мудр и в жизни кое-что понимает, а потому дает героям дельный совет. Говоря о битве, которая им предстоит, он рекомендует не обольщаться по поводу победы над «злом во всем мире»: «Попытайтесь хотя бы победить зло внутри самих себя». И добавляет, что в этом, внутреннем бою всех героев ждут серьезные испытания-искушения, что оказывается абсолютной правдой.
Далее. В самом конце фильма, так же, как в книге, Люси понимает, что больше не вернется в Нарнию, а значит, не увидит Аслана. Девочка едва не плачет. Но Лев отвечает, что Он всегда будет рядом, всегда - даже в нашем мире. «Только там я зовусь иначе. Учитесь узнавать меня под другим именем». (Это особые слова, и они - по-настоящему - прозвучали).

Важные сюжетные линии связаны с темой взросления. Люси мечтает стать гламурной красоткой (а не быть собой), Эдмунд - главным королем, у Каспиана - комплексы неполноценности… Все эти соблазны и предстоит им преодолеть, становясь взрослыми. Но главная метаморфоза, конечно же, случится с Юстэсом. Этот редкостный злыдень воспринимает происходящее вокруг как отменное безобразие и всё норовит пожаловаться британскому консулу. Кто читал книгу, тот помнит, что он превратился в дракона и оставался им до тех пор, пока искренне не раскаялся во всех своих вредных помыслах.

…Вот уж чего в новом фильме жаль - так это эпизода у источника, когда Аслан сдирает с дракона его мерзкую шкуру, причиняя ему почти невыносимую боль, а потом погружает его, беззащитного, в купель, и Юстэс окончательно становится человеком. В киноверсии опустили этот момент. Возможно, побоялись кровавых подробностей. Или морализаторства. Дракона просто расщепили на звездную пыль, из которой потом образовался мальчик. Но нам, зрителям, ничто не мешает взять в руки книгу и попытаться вместе с детьми осмыслить, что же именно происходит в это время со зверем-человеком.

А вообще, что касается различий сюжета фильма и книги, то они есть, но не в главном. И так ли это важно для самодостаточного, красивого и доброго кино? Конвертация книжки в киноязык, на мой вкус, прошла успешно, даже учитывая нынешнюю планку зрительских требований. Тут к слову придется упоминание формата 3D, который в этом конкретном случае даже не бьет по мозгам. Скорее, он подчеркивает особость нарнийского мира, в котором моря и острова прекрасны, небо прекрасно и говорящие звери - тоже прекрасны.

Так что «Покорителя зари» по ряду параметров можно назвать удачей, а нам в ближайшее время есть что смотреть с детьми, не краснея за пошлость и бесталанность создателей и не кривясь от ходульно-рупорной морали. И темы для разговоров обеспечены. Разве часто такое бывает?

Печальнее другое. Мы, горемыки либерального мира, далеко не всегда считываем авторские смыслы даже в самых прозрачных историях. Я видела несколько отзывов на фильм, где зрители недоумевают по поводу христианских метафор: «А где вы их там нашли?» Наверное, нам стоит внимательней вглядываться не только в «Хроники Нарнии», но и в Первоисточник. И тогда гораздо легче будет… узнать имя Аслана.

***
Когда мы говорим о сказке (или о поэзии) - мы выходим в пространство красоты, и в нем неприменим плоский, черно-белый подход. Ребенок, кстати, никогда и не воспринимает сказку в качестве «символа веры». Это исключительно взрослый подход - всё разложить по полочкам.