Переводные книги до сих пор удерживают за собой почти половину рынка художественной литературы и 13% книжного рынка в целом. Почему популярность переводной литературы в России растет, а ее качество падает?
Три верхние строчки рейтинга книжного магазина «Москва» (издатели говорят, что его чарт наиболее точно отражает ситуацию с продажами в крупных городах) были оккупированы на прошлой неделе переводными книжками. Еще три «импортных» издания занимают более низкие строчки в топ-десятке, а в топ-двадцатке на долю иноязычных книг в общей сложности приходится девять позиций. В ситуации, когда круг российских авторов, пишущих качественную прозу, рассчитанную при этом на широкого читателя, по-прежнему крайне узок, «импортозамещение» в этой нише остается значимым трендом. И хотя русская литература понемногу отвоевывает себе позиции в области мейнстрима (в начале 2000-х в списках бестселлеров трудно было найти хоть один российский текст), переводные книжки и сегодня удерживают за собой почти половину рынка художественной литературы и 13 процентов книжного рынка в целом. По данным Российской книжной палаты, только с начала нынешнего года на русском вышло почти 8000 наименований иностранных книг.
Казалось бы, при таком положении дел профессия переводчика должна быть одной из самых престижных и высокооплачиваемых в книжной отрасли. Однако на практике дело обстоит совершенно иначе. «На деньги, которые способен заработать сегодня квалифицированный литературный переводчик, в лучшем случае можно вести жизнь бездетного маргинала», - рассказывает Михаил Визель , переводчик с итальянского.
И в этом состоит глобальное отличие от советских времен, когда искусство литературного перевода переживало поистине золотые времена. При всей ограниченности ассортимента иностранных книг, допущенных к изданию в СССР, переводы тогда были отличным способом заработка, а переводчики по праву считались элитой и белой костью книжного дела.
Более того, именно в этой области - одной из немногих в гуманитарной сфере - всегда практиковались определенные вольности. Зарабатывать переводами имели возможность не только люди лояльные, но даже самые сомнительные с точки зрения советских властей литераторы. Поэзия Древнего Египта, Китая, Кореи, Армении, Осетии обрела российские эквиваленты благодаря Анне Ахматовой; сербский эпос зазвучал по-русски в переводе Николая Заболоцкого; японскую классику отечественный читатель узнал «с голоса» Аркадия Стругацкого; Борис Пастернак создал русского Шекспира; опальный Анатолий Найман кормил семью великолепными переложениями провансальской поэзии... Конечно, заниматься переводами всех их вынуждали соображения меркантильного характера (недаром Ахматова говорила, что переводить - то же самое, что есть собственный мозг), однако результаты неизменно были великолепными, сроки работы - демократичными, а заработки могли обеспечить не роскошную, но пристойную жизнь.
Жизнь так называемых профессиональных переводчиков - людей, не имевших собственных литературных амбиций и полностью посвятивших себя переложению иноязычных текстов, - тоже была не в пример более сытой, чем сейчас. Инна Бернштейн (она перевела на русский «Моби Дика» Мелвилла и «Смерть Артура» Томаса Мэлори) вспоминает, что вполне могла себе позволить переводить один авторский лист (24 страницы, или 40 000 знаков с пробелами) в месяц - и жить при этом без излишеств, но и ни в чем себе не отказывая.
Разумеется, столь комфортный ритм работы обеспечивал в советские времена высочайшее качество перевода: по сей день многие вещи, изданные в те годы, остаются непревзойденными вершинами мастерства. Более того - большая часть книг, переведенных в советское время, в наши дни просто не нашла бы ни издателей, ни переводчиков. Это касается как трудоемкой прозы и поэзии XIX-ХХ веков (кто, кроме редких фриков-энтузиастов, стал бы сегодня годами переводить Бодлера или Джойса?), так и совершенно «некассовых» памятников мировой литературы более ранних эпох.
Все это было результатом парадоксальной ситуации в советском книгоиздании. Полностью оторванное от законов рынка (о каком рынке могла идти речь в стране, где произведения никому не ведомых адыгских авторов выходили стотысячными тиражами?), живущее по абсурдным законам плановой экономики, оно могло позволить себе разного рода роскошества. Выпуск заведомо не рассчитанных на коммерческий успех великих книг, вольготная жизнь переводчиков - со всем этим пришлось попрощаться в начале 90-х годов, когда издатели оказались лицом к лицу с проблемой простой и ясной: выживание. И в первую очередь это ударило по тем людям, труд которых, как казалось, в наименьшей степени влияет на коммерческий успех, - по переводчикам.
Сегодня издатели живут по тем же законам, что и все остальные предприниматели. Принимая решение о переводе той или иной книги, они ориентируются в первую очередь на критерий «бестселлерности» и, разумеется, стараются не затягивать с выходом русского издания. Это заставляет переводчиков работать на совершенно иных условиях - ничуть не похожих на те, которые существовали двадцать лет назад.
Сегодня средняя ставка переводчика в приличном издательстве колеблется между тремя с половиной и пятью тысячами рублей за авторский лист. Впрочем, и на такие деньги может рассчитывать только переводчик с именем, опытом и неплохим списком публикаций. «Теоретически если ежемесячно переводить по десять авторских листов, можно зарабатывать тысяч сорок - сорок пять, - считает Илья Свердлов , переводчик с английского и скандинавских языков. - Но выдерживать такой темп я, например, могу месяц-два, потом мне необходим перерыв. Ну и, кроме того, я не готов переводить то, что мне не нравится, а из того, что интересно, поток заказов нужной ширины никак не формируется...»
Возникает занятный парадокс: сегодня для большинства профессиональных переводчиков литературный перевод не служит ни главным источником дохода, ни даже основной работой. «Переводом сейчас имеет смысл заниматься только по любви, - не без грусти признается главный редактор издательства Corpus Варвара Горностаева . - По большей части наши переводчики зарабатывают на жизнь как-то иначе, но успевают еще и попереводить между делом». Кто-то синхронирует, кто-то переводит документы для коммерческих компаний, кто-то преподает... Отдельную большую группу составляют хорошо образованные молодые женщины, удачно вышедшие замуж и осевшие дома с детьми: для них литературный перевод становится более престижным и интеллектуальным аналогом вышивания или иного дамского рукоделия. Кстати, престиж до сих пор служит существенным мотиватором. «Сейчас я перевожу с итальянского публицистику Умберто Эко, - рассказывает Михаил Визель. - Что-то я на этом заработаю, но главное для меня - престиж, который я в будущем надеюсь капитализировать в какой-то другой сфере».
Логично спросить о трудностях перевода и переводчиков издателей. Однако те умело переводят стрелки, единогласно заявляя: во всем виноваты не они, а распространители. «В России издатели не контролируют розничную цену, - рассказывает Варвара Горностаева. - Они расстаются с книгой, получая примерно от трети до половины ее стоимости в розницу. И в эти деньги должно поместиться все: аванс автору (он составляет от полутора до трех тысяч долларов. - «Итоги»), редакционные расходы на книгу и самое главное - печать и материалы... Все это, мягко говоря, не способствует повышению ставок переводчикам».
Маржинальность книжного бизнеса невелика, и при стандартном тираже в четыре-пять тысяч экземпляров прибыль издательства составляет хорошо если десять рублей с каждой проданной книги. А на эти деньги особо не разгуляешься - тем более что распространители выплачивают их издателям не сразу, а через паузу: нередко с момента отгрузки книги в магазин до возврата денег за нее проходит два-три месяца, а то и полгода. «Нам регулярно приходится себя ограничивать, - сетует главный редактор издательства «Фантом-Пресс» Игорь Алюков . - Часто бывает, что мы не покупаем права на понравившуюся книжку просто потому, что понимаем: хорошего переводчика мы на нее сейчас себе позволить не сможем, а плохой или средний с ней не справится...»
В свою очередь распространители кивают на органы государственной власти, устранившиеся от регулирования рынка в области книжной торговли. Ведь книготорговцам приходится решать большое количество собственных проблем (например, стоимость аренды и транспорта), которые отчасти оправдывают большую розничную накрутку.
Конечно, существуют альтернативные способы повысить экономическую привлекательность профессии переводчика. К числу наиболее популярных и доступных относятся книгоиздательские гранты, которые достаточно охотно выдают культурные центры большинства стран Европы - Германии, Польши, Чехии, Скандинавских стран, а также некоторые благотворительные фонды (например, фонд «Династия» поддерживает издание качественного зарубежного нон-фикшна)... При условии получения гранта доход переводчика может увеличиться на 30, а то и на 50 процентов. Однако, увы, это по большей части не касается переводов с английского - соответствующая программа Британского совета была свернута десять лет назад, и с тех пор англоязычную литературу (а она, к слову сказать, составляет порядка 85 процентов общего объема переводных книг) издателям приходится выпускать на свои кровные - а значит, очень небольшие - деньги.
И тем не менее желающие переводить пока не вывелись. «Настоящие мастера из профессии никуда не вымываются, они просто очень много работают за очень маленькие деньги, - констатирует Варвара Горностаева. - И новые берутся - молодые и прекрасные. Иногда из журналистов, иногда вообще из физиков-лириков». По крайней мере, одно из месторождений этих молодых дарований хорошо известно: в МГУ уже много лет функционирует переводческий семинар, которым руководят Виктор Сонькин и Александра Борисенко - для многих издательств он давно стал кузницей переводческих кадров. Все больше появляется переводчиков из провинции - они менее избалованы деньгами, чем москвичи и петербуржцы. Однако, по мнению Игоря Алюкова, приток качественных профессионалов в эту сферу с каждым годом сокращается. «Талантливые люди, как правило, талантливы сразу в нескольких областях, - полагает издатель, - и переводчики в этом смысле - не исключение. Поэтому многие из них предпочитают реализовывать свои дарования в тех областях, где платят больше. Если раньше мы нередко отказывали людям, которые, скажем, не могли точно передать стиль оригинала, то теперь иногда нам приходится иметь дело с теми, кто даже не способен внятно сформулировать мысль по-русски...»
Коротко говоря, в области литературного перевода ситуация сегодня сложилась самая что ни на есть критическая. «Что бы кто ни думал, перевод - занятие, требующее высочайшей квалификации, - убежден Илья Свердлов. - Не думаю, что хорошие переводчики еще долго будут готовы работать за такие деньги, - при нынешнем подходе в профессии скоро останутся одни поденщики. Впрочем, пипл хавает...» И это похоже на правду. Если в ближайшее время ситуация в книжной индустрии не претерпит радикальных изменений, нам всем придется в срочном порядке осваивать иностранные языки. Ну, или в самом деле «хавать» халтуру, сделанную за копейки студентками-первокурсницами языковых вузов, а то так и вовсе программами автоматического перевода.
Галина Юзефович,
В XVII в. усиливаются экономические и культурные связи Русского государства с Западной Европой. Большую роль в этом сыграло воссоединение Украины с Россией в 1654 г. Основанная в 1631 г. Петром Могилой Киево-Могилянская академия становится настоящей кузницей культурных кадров. Воспитанниками академии был создан ряд школ в Москве.
"ВЕЛИКОЕ ЗЕРЦАЛО". Русский читатель знакомится со сборником религиозно-дидактических и нравоучительно-бытовых повестей "Великое зерцало", переведенным с польского оригинала в 1677 г. В сборнике использована апокрифическая и житийная литература, которая иллюстрировала те или иные положения христианской догматики. Большое место в сборнике отводилось прославлению богоматери.
В составе "Великого зерцала" входят также чисто светские повестушки, обличающие женское упрямство, женскую злобу, разоблачающие невежество, лицемерие. Таков, например, известный анекдот о споре мужа с женой по поводу того, покошено поле или пострижено.
Наличие занимательного повествовательного материала в сборнике способствовало его популярности, а ряд его сюжетов перешел в фольклор.
"РИМСКИЕ ДЕЯНИЯ". В 1681 г. в Белоруссии с польского печатного издания был переведен сборник "Римские деяния". Русский сборник содержит 39 произведений об исторических лицах, связанных с Римом. В жанровом отношении повести не были однородны: в них сочетались мотивы приключенческой повести, волшебной сказки, шутливого анекдота и дидактического рассказа. Повествовательному материалу обычно давалось аллегорическое моралистическое толкование. Некоторые повести выступали в защиту средневековой аскетической морали, но большинство рассказов прославляло радости жизни.
Так, в одном произведении сочетались мотивы, близкие оригинальной бытовой повести и христианской дидактике.
"ФАЦЕЦИИ" Во второй половине XVII в. на русский язык переводится сборник "Апофегматы", где собраны изречения философов и поучительные рассказы из их жизни. В 1680 г. с польского языка на русский были переведены "Фацеции", восходящие к сборнику Поджо Браччолини. С тонким юмором рассказываются здесь смешные анекдотические случаи из повседневной жизни людей. "Фацеции" привлекали читателя занимательностью, блеском остроумия.
"ИСТОРИЯ СЕМИ МУДРЕЦОВ". Большой популярностью пользовалась история "история семи мудрецов", ставшая известной русскому читателю через белорусский перевод и восходящая к древнеиндийскому сюжету. Повесть включала пятнадцать небольших новелл, объединенных единой сюжетной рамкой. Все эти новеллы чисто бытового содержания.
"ПОВЕСТЬ О ЕРУСЛАНЕ ЛАЗАРЕВИЧЕ". К переводным повестям примыкает "Повесть о Еруслане Лазаревиче". Она возникла в казачьей среде на основе восточного сюжета, восходящего к поэме великого таджико-персидского поэта Фирдоуси "Шах-Намэ". Герой поэмы Рустем в русской переработке превратился в удалого богатыря Уруслана, а затем Еруслана. Уруслан обладает гиперболической богатырской силой. Он проявляет доблесть и мужество, в бою не знает устали и постоянно одерживает победы. Уруслан бескорыстен, благороден и незлопамятлив. Ему чужды хитрость, обман, коварство. Свои подвиги он совершает во имя правды, чести и справедливости, но его подвигами также руководит стремление найти совершенную в мире женскую красоту.
Герой был близок и понятен русскому читателю, видевшему в нем отражение своего идеала человека.
Усиление культурных связей России с Западом отражается и в повестях русских послов.
Итак, вследствие изменений, происшедших в жизни, быте и сознании людей, меняется характер переводной литературы. Переводятся произведения преимущественно светского содержания. Однако переводчики по-прежнему не ставят своей целью передать с максимальной точностью оригинал, а приспосабливают его к вкусам и потребностям своего времени, наполняя подчас чисто русским содержанием, используя достижения и открытия в изображении человеческого характера, сделанные оригинальной литературой. Герои переводных повестей изображаются многогранно, их поступки органически вытекают из свойств и качеств характера. Исключительные обстоятельства, в которых они действуют, служат средством заострения положительных сторон их натуры.
В XVII в. усиливаются экономические и культурные связи Русского государства с Западной Европой. Большую роль в этом сыграло воссоединение Украины с Россией в 1654 г.
Основанная в 1631 г. Петром Могилой Киево-Могилянская академия становится настоящей кузницей культурных кадров.
Воспитанниками академии был основан ряд школ в Москве. Так, Епифаний Славинецкий принимал участие в работе школы, созданной в 1648 г. боярином Ртищевым.
Симеон Полоцкий организует в 1664 г. школу при Спасском монастыре, а в 1687 г. в Москве создается Славяно-греко-латинская академия. Наметившаяся в русском обществе тяга к европейской образованности, европейским формам быта не могла не сказаться на изменении характера переводной литературы.
Если в X—XV вв. литературные связи Русь осуществляла преимущественно с Византией и славянским югом, то теперь год от года усиливаются связи со странами Западной Европы.
Если ранее переводились главным образом произведения религиозно-догматического, дидактического и исторического содержания, то теперь внимание переводчиков обращено на произведения европейской литературы позднего средневековья: рыцарский роман, бюргерскую бытовую и плутовскую новеллу, авантюрно-приключенческую повесть, юмористические рассказы, анекдоты.
Однако современная западноевропейская литература (французский и немецкий классицизм) остается вне поля зрения русских переводчиков. Переводы осуществляются преимущественно с польского языка через посредство белорусов и украинцев.
«Великое зерцало»
Русский читатель знакомится со сборником религиозно-дидактических и нравоучительно-бытовых повестей «Великое зерцало», переведенным с польского оригинала в 1677 г.
В сборнике использована апокрифическая и житийная литература, которая иллюстрировала те или иные положения христианской догматики.
Переводчик приспособил материал к вкусам читателей своего времени. Он опустил католическую тенденцию подлинника и ввел ряд моментов, характерных для русского быта.
Большое место в сборнике отводилось прославлению Богоматери. Этой теме посвящена новелла о юноше-воине, которого Богородица избавляет от «искушения скверного». Ее сюжет обработан А. С. Пушкиным в стихотворении «Жил на свете рыцарь бедный».
В состав «Великого зерцала» входят также чисто светские повестушки, обличающие женское упрямство, женскую злобу, разоблачающие невежество, лицемерие. Таков, например, известный анекдот о споре мужа с женой по поводу того, покошено поле или пострижено.
Наличие занимательного повествовательного материала в сборнике способствовало его популярности, а ряд его сюжетов перешел в фольклор.
«Римские деяния»
В 1681 г. в Белоруссии с польского печатного издания был переведен сборник «Римские деяния». Русский сборник содержит 39 произведений об исторических лицах, связанных с Римом.
В жанровом отношении повести не были однородны: в них сочетались мотивы приключенческой повести, волшебной сказки, шутливого анекдота и дидактического рассказа.
Повествовательному материалу обычно давалось аллегорическое моралистическое толкование. Некоторые повести выступали в защиту средневековой аскетической морали, но большинство рассказов прославляло радости жизни.
В качестве примера можно взять «Притчу о гордом цесаре Евиняне». Рассказывая о злоключениях вознесшегося в своей гордыне царя, повесть с большим сочувствием описывала горькую участь обездоленного человека — «холопа», которого жестоко избивают, бросают в темницу и отовсюду гонят.
Рассказу дается христианско-моралистическая трактовка: Евинян терпит возмездие за свою гордость, а раскаявшись, вновь обретает царский сан. Моралистическая выкладка в конце повести призывает читателя быть истинным христианином.
Так, в одном произведении сочетались мотивы, близкие оригинальной бытовой повести и христианской дидактике. В XIX в. сюжет «Притчи о цесаре Евиняне» был обработан В. Гаршиным в «Сказании о гордом Аггее».
«Фацеции»
Во второй половине XVII в. на русский язык переводится сборник «Апофегматы», где собраны изречения философов и поучительные рассказы из их жизни. Его оригинал — польский сборник Беняша Будного — был издан в Польше в начале XVII в.
В 1680 г. с польского языка на русский были переведены «Фацеции», восходящие к сборнику Поджо Браччолини. С тонким юмором рассказываются здесь смешные анекдотические случаи из повседневной жизни людей. Темы рассказов — женская хитрость и лукавство, невежество.
В «Фацециях» не осуждаются, а прославляются находчивость, лукавство и ум женщины. Мудрая жена выручила из беды мужа, «научив» медведя читать. Прибегнув к хитрости, другая жена созналась мужу, что не он отец ее ребенка, и т. п.
В качестве примера можно привести рассказ «О селянине, иже в школу сына даде». Его герой, вместо того чтобы изучать латынь, предпочитал быть там, «идеже рюмки гремят». «Фацеции» привлекали читателя занимательностью, блеском остроумия.
«История семи мудрецов»
Большой популярностью пользовалась «История семи мудрецов», ставшая известной русскому читателю через белорусский перевод и восходящая к древнеиндийскому сюжету.
Повесть включала пятнадцать небольших новелл, объединенных единой сюжетной рамкой: римский царь Елизар по наветам злой жены, оклеветавшей пасынка Диоклетиана, хочет казнить сына; жена, доказывая свою правоту, рассказывает семь новелл, склоняя мужа к казни, еще семь новелл рассказывают семь мудрецов, воспитателей Диоклетиана, спасая жизнь неповинному юноше; последнюю новеллу рассказывает Диоклетиан, уличая мачеху в неверности.
Все эти новеллы чисто бытового содержания.
Кусков В.В. История древнерусской литературы. - М., 1998 г.
Переводная литература
Переводная литература - совокупность текстов, первоначально написанных на одном языке , а затем переведённых на другой. Разделение литературы на переводную и оригинальную в большинстве случаев не слишком принципиально для литературы научной (хотя в некоторых гуманитарных научных дисциплинах в разных странах доминируют разные научные школы и подходы, так что переводная монография может сильно отличаться от написанной внутри данной страны на её языке). Однако для художественной литературы разделение на переводную и оригинальную может иметь весьма важное значение: в частности, соотношение переводных и оригинальных произведений в общем количестве изданий (как по числу названий, так и по тиражам) - немаловажный показатель состояния национальной культуры .
В некоторые эпохи в некоторых национальных культурах переводная литература играет едва ли не более важную роль, чем оригинальная - и это не показатель слабости национальной культуры, а, напротив, симптом её бурного роста и значительных общественных изменений: отсюда вытекает необходимость быстрого освоения и передачи разнопланового нового опыта, а это можно быстрее реализовать за счёт переводов и переложений, чем за счёт оригинального творчества писателей, которым требуется больше времени для осмысления новых явлений и процессов. В истории русской литературы наиболее известный и очевидный пример такой ситуации - рубеж XVIII -XIX веков, когда исключительную роль в её развитии играли переводы и переложения (прежде всего - сделанные Василием Жуковским).
Wikimedia Foundation . 2010 .
- ― литература, сложившаяся в XIV XVII веках на землях Великого княжества Литовского (нынешняя Белоруссия, Литва, частично Украина, Россия и Польша. Многоязычная литература Великого княжества Литовском развивалась на западнорусском,… … Википедия
Библиотека колледжа Мертон Литература (лат. lit(t)eratura, написанное, от lit … Википедия
I.ВВЕДЕНИЕ II.РУССКАЯ УСТНАЯ ПОЭЗИЯ А.Периодизация истории устной поэзии Б.Развитие старинной устной поэзии 1.Древнейшие истоки устной поэзии. Устнопоэтическое творчество древней Руси с X до середины XVIв. 2.Устная поэзия с середины XVI до конца… … Литературная энциклопедия
МЕДИЦИНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА - МЕДИЦИНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА. Содержание: I. Медицинская литература научная....... 54 7 II. Список мед. журналов (1792 1938)...... 562 III. Медицинская литература популярная..... 576 (цветники), лечебники (целебники, врачебники), фармакопеи (аптеки).… … Большая медицинская энциклопедия
МОНГОЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА. Население Монголии Монгольской народной республики и Внутренней Монголии этнически не однородно. Монгольскую народную республику населяют в основном халха монголы, а северо западную часть ее ойраты. Главными монгольскими… … Литературная энциклопедия
ЦЕРКОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА. Древнегрузинская церковная литература, с ее особым письмом (хуцури см. Грузинский язык), выделяется в особый участок грузинского литературоведения. В дошедших до нас лит ых памятниках раннего периода грузинского… … Литературная энциклопедия
Эта статья или раздел нуждается в переработке. Пожалуйста, улучшите статью в соответствии с правилами написания статей … Википедия
Библиотека колледжа Мертон Литература (лат. lit(t)eratura, буквально написанное, от lit(t)era буква) в широком смысле совокупность любых словесных текстов. Содержание 1 О границах понятия … Википедия
АНТИЧНАЯ. I. ПЕРИОД ГРЕЧЕСКОЙ НЕЗАВИСИМОСТИ (833 ДО ХРИСТ. ЭРЫ). Древнейший письменно зафиксированный памятник греческой литературы, Гомеровские поэмы, является результатом длительного развития. Оно может быть восстановлено лишь предположительно… … Литературная энциклопедия
Греческая литература Древнегреческая литература (до 4 века) Византийская литература (4 15 века) Новогреческая литература (С 15 века настоящее время) п·XV век (от османского покорен … Википедия
Как сообщает летопись, сразу же после принятия Русью христианства Владимир Святославич «нача поимати у нарочитые чади [у знатных людей] дети, и даяти нача на ученье книжное» (ПВЛ, с. 81). Для обучения нужны были книги, привезенные из Болгарии. Старославянский (древнеболгарский) и древнерусский языки настолько близки, что Русь смогла использовать уже готовый старославянский алфавит, а болгарские книги, будучи формально иноязычными, по существу не требовали перевода. Это значительно облегчило знакомство Руси и с памятниками византийской литературы, которые в основной своей массе проникали на Русь в болгарском переводе.
Позднее, во времена Ярослава Мудрого, на Руси начинают переводить непосредственно с греческого. Летопись сообщает, что Ярослав собрал «писце многы и прекладаше от грек на словеньское писмо. И списаша книгы многы» (ПВЛ, с. 102). Интенсивность переводческой деятельности подтверждается как прямыми данными (дошедшими до нас списками переводных памятников или ссылками на них в оригинальных произведениях), так и косвенными: приток переводной литературы в конце X - начале XI в. был не только следствием устанавливавшихся культурных связей Руси с Болгарией или Византией, но прежде всего вызывался острой потребностью, своего рода государственной необходимостью: принявшая христианство Русь нуждалась в литературе для осуществления богослужения, для ознакомления с философскими и этическими доктринами новой религии, ритуальными и правовыми обычаями церковной и монастырской жизни.
Для деятельности христианской церкви на Руси были нужны прежде всего богослужебные книги. Обязательный комплект книг, которые были необходимы для богослужения в каждой отдельной церкви, включал Евангелие апракос, Апостол апракос, Служебник, Требник, Псалтырь, Триодь постную, Триодь цветную и Минеи общие. Если учесть, что в летописях в повествовании о событиях IX–XI вв. упомянуто 88 городов (данные Б. В. Сапунова), в каждом из которых имелось от нескольких единиц до нескольких десятков церквей, то количество необходимых для их функционирования книг будет исчисляться многими сотнями. До нас дошли лишь единичные экземпляры рукописей XI–XII вв., но они подтверждают наши представления о названном выше репертуаре богослужебных книг.
Если перенесение на русскую почву богослужебных книг диктовалось потребностями церковной службы, а их репертуар регламентировался каноном богослужебной практики, то в отношении других жанров византийской литературы можно предполагать некую избирательность.
Но именно здесь мы встречаемся с интересным явлением, которое Д. С. Лихачев охарактеризовал как явление «трансплантации»: византийская литература в отдельных своих жанрах не просто повлияла на литературу славянскую, а через ее посредство на древнерусскую, но была - разумеется в какой-то своей части - просто перенесена на Русь.
Патристика . Прежде всего это относится к византийской патристической литературе. На Руси были известны и пользовались высоким авторитетом произведения «отцов церкви», богословов и проповедников: Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, Василия Великого, Григория Нисского, Афанасия Александрийского и др.
Высоко ценились на протяжении всего русского средневековья писатели-гомилеты (авторы поучений и проповедей). Их творения не только помогали формировать нравственные идеалы христианского мира, но одновременно заставляли задуматься над свойствами человеческого характера, обращали внимание на различные особенности человеческой психики, воздействовали своим опытом «человековедения» на другие литературные жанры.
Из писателей-гомилетов наибольшим авторитетом пользовался Иоанн Златоуст (ум. в 407 г.). В его творчестве «усвоение традиций античной культуры христианской церковью достигло полной и классической завершенности. Им был выработан стиль проповеднической прозы, вобравший в себя несметное богатство выразительных приемов риторики и доведенный виртуозностью отделки до потрясающей экспрессивности». Поучения Иоанна Златоуста входили в состав сборников начиная с XI в. От XII в. сохранился список «Златоструя», содержащий преимущественно «слова» Златоуста, несколько «слов» вошло в состав знаменитого Успенского сборника рубежа XII–XIII вв.
В списках XI–XII вв. сохранились переводы и других византийских гомилетов - Григория Богослова, Кирилла Иерусалимского, «Лествица» Иоанна Лествичника, Пандекты Антиоха и Пандекты Никона Черногорца. Изречения и афоризмы «отцов церкви» (наряду с афоризмами, извлеченными из сочинений античных авторов) составили популярный в Древней Руси сборник - «Пчелу» (старший список рубежа XIII–XIV вв.). В «Изборнике 1076 г.» значительное место занимает «Стословец» Геннадия - своего рода «моральный кодекс» христианина.
Произведения гомилетического жанра не скрывали своей назидательной, дидактической функции. Обращаясь непосредственно к читателям и слушателям, писатели-гомилеты стремились убедить их логикой своих рассуждений, превозносили добродетели и осуждали пороки, сулили праведникам вечное блаженство, а нерадивым и грешникам грозили божественной карой.
Жития святых . Памятники агиографического жанра - жития святых - также воспитывали и наставляли, но основным средством убеждения было не столько слово - то негодующее и обличающее, то вкрадчиво-наставительное, сколько живой образ. Остросюжетное повествование о жизни праведника, охотно использовавшее фабулы и сюжетные приемы эллинистического романа приключений, не могло не заинтересовать средневекового читателя. Агиограф обращался не столько к его разуму, сколько к чувствам и способности к живому воображению. Поэтому самые фантастические эпизоды - вмешательство ангелов или бесов, творимые святым чудеса - описывались порой с детальными подробностями, которые помогали читателю увидеть, представить себе происходящее. Иногда в житиях сообщались точные географические или топографические приметы, назывались имена реальных исторических деятелей - все это тоже создавало иллюзию достоверности, призвано было убедить читателя в правдивости рассказа и тем самым придать житиям авторитет «исторического» повествования.
Жития можно условно разделить на два сюжетных типа - жития-мартирии, т. е. повествования о мучениях борцов за веру в языческие времена, и жития, в которых рассказывалось о святых, добровольно принявших на себя подвиг затворничества или юродства, отличавшихся необычайным благочестием, нищелюбием и т. д.
Примером жития первого типа может послужить «Житие святой Ирины». В нем рассказывается, как отец Ирины, царь-язычник Лициний, по наущению демона решает погубить свою дочь-христианку; она должна быть по его приговору раздавлена колесницей, но происходит чудо: конь, порвав постромки, набрасывается на царя, отгрызает ему руку и сам возвращается на прежнее место. Ирину подвергает разнообразным изощренным пыткам царь Седекий, но всякий раз благодаря божественному заступничеству она остается жива и невредима. Царевну бросают в ров, кишащий ядовитыми змеями, но «гады» тотчас же «притискнуша» к стенкам рва и издыхают. Святую пытаются перепилить заживо, но пила ломается, а палачи гибнут. Ее привязывают к мельничному колесу, но вода «повелением божием потече окрест», и т. д.
К другому типу жития относится, например, легенда о Алексее Человеке божием. Алексей, благочестивый и добродетельный юноша, добровольно отрекается от богатства, почета, женской любви. Он покидает дом отца - богатого римского вельможи, красавицу-жену, едва обвенчавшись с ней, раздает взятые из дома деньги нищим и в течение семнадцати лет живет подаянием в притворе церкви Богородицы в Эдессе. Когда повсюду распространилась слава о его святости, Алексей уходит из Эдессы и после скитаний вновь оказывается в Риме. Никем не узнанный, он поселяется в доме отца, кормится за одним столом с нищими, которых ежедневно оделяет подаянием благочестивый вельможа, терпеливо сносит издевательства и побои отцовских слуг. Проходит еще семнадцать лет. Алексей умирает, и только тогда родители и вдова узнают своего пропавшего сына и мужа.
Патерики . Широко известны были в Киевской Руси патерики - сборники коротких рассказов о монахах. Темы патериковых легенд довольно традиционны. Чаще всего это рассказы о монахах, прославившихся своим аскетизмом или смирением. Так, в одной легенде повествуется, как к отшельнику приходят для беседы с ним старцы, жаждущие от него наставления. Но затворник молчит, а на вопрос о причине его безмолвия отвечает, что он день и ночь видит перед собой образ распятого Христа. «Это лучшее нам наставление!» - восклицают старцы.
Герой другого рассказа - столпник. Он настолько чужд гордыни, что даже подаяние нищим раскладывает на ступенях своего убежища, а не отдает из рук в руки, утверждая, что не он, а Богородица одаряет страждущих.
Повествуется в патерике о юной монахине, которая выкалывает себе глаза, узнав, что их красота вызвала вожделение юноши.
Всесилие молитвы, способность подвижников творить чудеса - сюжеты другой группы патериковых новелл. Праведного старца обвиняют в прелюбодеянии, но по его молитве двенадцатидневный младенец на вопрос «кто его отец» указывает пальцем на действительного отца. По молитве благочестивого корабельщика в знойный день над палубой проливается дождь, услаждая страдающих от зноя и жажды путников. Лев, встретившись с монахом на узкой горной тропе, встает на задние лапы, чтобы дать ему дорогу, и т. д.
Если праведникам сопутствует божественная помощь, то грешников в патериковых легендах ожидает страшная и, что особенно характерно, не посмертная, а немедленная кара: осквернителю могил выкалывает глаза оживший мертвец; корабль не двигается с места, пока с его борта не сходит в лодку женщина-детоубийца, а лодку с грешницей тотчас же поглощает пучина; слуга, задумавший убить и ограбить свою госпожу, не может сойти с места и закалывается сам.
Так, в патериках изображается некий фантастический мир, где непрерывно ведут борьбу за души людей силы добра и зла, где праведники не просто благочестивы, но экзальтированно фанатичны, где в самых бытовых ситуациях совершаются чудеса, где даже дикие звери поведением своим подтверждают всесилие веры. Сюжеты переводных патериков оказали влияние на творчество русских книжников: в русских патериках и житиях мы найдем прямые аналогии к эпизодам из патериков византийских.
Апокрифы . Излюбленным жанром древнерусских читателей были и апокрифы, древнейшие переводы которых также восходят к Киевской эпохе. Апокрифами (от греч. ???????? - «тайный, сокровенный») назывались произведения, повествующие о библейских персонажах или святых, но не вошедшие в круг памятников, почитаемых как священное писание или официально признанных церковью. Существовали апокрифические евангелия (например, «Евангелие Фомы», «Никодимово евангелие»), жития («Житие Андрея Юродивого», «Житие Василия Нового»), сказания, пророчества и т. д. В апокрифах нередко содержался более подробный рассказ о событиях или персонажах, упоминаемых в канонических библейских книгах. Существовали апокрифические рассказы об Адаме и Еве (например, о второй жене Адама - Лилит, о птицах, научивших Адама, как похоронить Авеля), о детстве Моисея (в частности, об испытании мудрости мальчика-Моисея фараоном), о земной жизни Иисуса Христа.
В апокрифическом «Хождении Богородицы по мукам» описываются страдания грешников в аду, в «Сказании Агапия» повествуется о рае - чудесном саде, где для праведников приготовлены «одр и трапеза украшена от камения драгого», вокруг «различными гласами» распевают птицы, а оперение у них и золотое, и багряное, и червленое, и синее, и зеленое…
Часто апокрифы отражали еретические представления о настоящем и будущем мире, поднимались до сложных философских проблем. В апокрифах отразилось учение, согласно которому богу противостоит не менее могущественный антипод - сатана, источник зла и виновник бедствий человеческих; так, согласно одной апокрифической легенде, тело человека создано сатаной, а бог лишь «вложил» в него душу.
Отношение ортодоксальной церкви к апокрифической литературе было сложным. Древнейшие индексы (перечни) «книг истинных и ложных» помимо книг «истинных» различали книги «сокровенные», «потаенные», которые рекомендовалось читать лишь людям сведущим, и книги «ложные», читать которые безусловно запрещалось, так как они содержали еретические воззрения. Однако на практике отделить апокрифические сюжеты от сюжетов, находящихся в книгах «истинных», было почти невозможно: апокрифические легенды отразились в памятниках, пользовавшихся самым высоким авторитетом: в хрониках, палеях, в сборниках, применявшихся при богослужении (Торжественниках, Минеях). Отношение к апокрифам со временем изменялось: некоторые популярные в прошлом памятники впоследствии были запрещены и даже уничтожались, но, с другой стороны, в «Великие Минеи Четьи», созданные в XVI в. ортодоксальными церковниками как свод рекомендуемой для чтения литературы, вошло немало текстов, считавшихся прежде апокрифическими.
В числе первых переводов, осуществленных еще при Ярославе Мудром или в течение последующих десятилетий, оказались также памятники византийской хронографии.
Хроника Георгия Амартола . Среди них наибольшее значение для истории русского летописания и хронографии имела «Хроника Георгия Амартола». Автор - византийский монах изложил в своем труде всю историю мира от Адама и до событий середины IX в. Помимо событий библейской истории в «Хронике» рассказывалось о царях Востока (Навуходоносоре, Кире, Камбизе, Дарии), Александре Македонском, о римских императорах, от Юлия Цезаря до Костанция Хлора, а затем о императорах византийских, от Константина Великого до Михаила III. Еще на греческой почве Хроника была дополнена извлечением из «Хроники Симеона Логофета», и изложение в ней было доведено до смерти императора Романа Лакапина (он был свергнут с престола в 944 г., а умер в 948 г.). Несмотря на свой значительный объем и широту исторического диапазона, труд Амартола представлял всемирную историю в своеобразном ракурсе, прежде всего как историю церковную. Автор часто вводит в свое изложение пространные богословские рассуждения, скрупулезно излагает прения на вселенских соборах, сам спорит с еретиками, обличает иконоборчество и довольно часто подменяет описание событий рассуждениями о них. Относительно подробное изложение политической истории Византии мы находим лишь в последней части «Хроники», излагающей события IX - первой половины X в. «Хроника Амартола» была использована при составлении краткого хронографического свода - «Хронографа по великому изложению», который в свою очередь был привлечен при составлении «Начального свода», одного из древнейших памятников русского летописания (см. далее, с. 39). Затем к «Хронике» вновь обратились при составлении «Повести временных лет»; она вошла в состав обширных древнерусских хронографических сводов - «Еллинского летописца», «Русского хронографа» и др.
Хроника Иоанна Малалы . Иной характер имела византийская Хроника, составленная в VI в. огреченным сирийцем Иоанном Малалой. Автор ее, по словам исследовательницы памятника, «задался целью дать нравоучительное, в духе христианского благочестия, назидательное, и в то же время занимательное чтение для широкой аудитории читателей и слушателей». В «Хронике Малалы» подробно пересказываются античные мифы (о рождении Зевса, о борьбе богов с титанами, мифы о Дионисе, Орфее, Дедале и Икаре, Тезее и Ариадне, Эдипе); пятая книга Хроники содержит рассказ о Троянской войне. Подробно излагается у Малалы история Рима (особенно древнейшая - от Ромула и Рема до Юлия Цезаря), значительное место уделено и политической истории Византии. Словом, «Хроника Малалы» удачно дополняла изложение Амартола, в частности, именно через эту «Хронику» Киевская Русь могла познакомиться с мифами античной Греции. До нас не дошли отдельные списки славянского перевода «Хроники Малалы», мы знаем ее только в составе извлечений, вошедших в русские хронографические компиляции («Архивский» и «Виленский» хронографы, обе редакции «Еллинского летописца» и др.).
История Иудейской войны Иосифа Флавия . Возможно, уже в середине XI в. на Руси была переведена «История Иудейской войны» Иосифа Флавия - памятник исключительно авторитетный в христианской литературе средневековья. «История» была написана между 75–79 гг. н. э. Иосифом бен Маттафие - современником и непосредственным участником антиримского восстания в Иудее, перешедшим затем на сторону римлян. Книга Иосифа - ценный исторический источник, хотя и крайне тенденциозный, ибо автор весьма недвусмысленно осуждает своих единоплеменников, но зато прославляет военное искусство и политическую мудрость Веспасиана и Тита Флавиев. В то же время «История» - блестящий литературный памятник. Иосиф Флавий умело использует приемы сюжетного повествования, его изложение изобилует описаниями, диалогами, психологическими характеристиками; «речи» персонажей «Истории» построены по законам античных декламаций; даже рассказывая о событиях, автор остается утонченным стилистом: он стремится к симметричному построению фраз, охотно прибегает к риторическим противопоставлениям, искусно построенным перечислениям и т. д. Порой кажется, что для Флавия форма изложения важна не менее, чем сам предмет, о котором он пишет.
Древнерусский переводчик понял и оценил литературные достоинства «Истории»: он не только смог сохранить в переводе изысканный стиль памятника, но в ряде случаев вступает в соревнование с автором, то распространяя традиционными стилистическими формулами описания, то переводя косвенную речь оригинала в прямую, то вводя сравнения или уточнения, делающие повествование более живым и образным. Перевод «Истории» является убедительным свидетельством высокой культуры слова у книжников Киевской Руси.
Александрия . Не позднее XII в. с греческого было переведено и обширное повествование о жизни и подвигах Александра Македонского - так называемая псевдокаллисфенова «Александрия». В ее основе лежит эллинистический роман, созданный, видимо, в Александрии во II–I в. до н. э., но позднее подвергавшийся дополнениям и переработкам. Первоначальное биографическое повествование с течением времени все более беллетризировалось, обрастало легендарными и сказочными мотивами, превращаясь постепенно в типичный для эллинистической эпохи приключенческий роман. Одна из таких поздних версий «Александрии» и была переведена на Руси.
Действительная история деяний знаменитого полководца здесь едва прослеживается, погребенная под напластованиями поздних преданий и легенд. Александр оказывается уже не сыном македонского царя, а внебрачным сыном Олимпиады и египетского царя-чародея Нектонава. Рождение героя сопровождается чудесными знамениями. Вопреки истории, Александр завоевывает Рим и Афины, дерзко является к Дарию, выдавая себя за македонского посла, ведет переговоры с царицей амазонок и т. д. Особенно изобилует сказочными мотивами третья книга «Александрии», где пересказываются (разумеется, фиктивные) письма Александра к матери; герой сообщает Олимпиаде о виденных им чудесах: людях гигантского роста, исчезающих деревьях, рыбах, которых можно сварить в холодной воде, шестиногих и трехглазых чудовищах и т. д. Тем не менее древнерусские книжники, видимо, воспринимали «Александрию» как историческое повествование, о чем свидетельствует включение ее полного текста в состав хронографических сводов. Независимо от того, как был воспринят на Руси роман об Александре, сам факт знакомства древнерусских читателей с этим популярнейшим сюжетом средневековья имел большое значение: древнерусская литература тем самым вводилась в сферу общеевропейских культурных интересов, обогащала свои знания истории античного мира.
Повесть об Акире Премудром . Если «Александрия» генетически восходила к историческому повествованию и рассказывала о историческом персонаже, то «Повесть об Акире Премудром», также переведенная в Киевской Руси в XI - начале XII в., по происхождению своему является чисто беллетристическим памятником - древней ассирийской легендой VII в. до н. э. Исследователи не пришли к единому выводу о путях проникновения «Повести об Акире» на Русь: существуют предположения, что она была переведена с сирийского или с армянского оригинала. На Руси Повесть прожила долгую жизнь. Древнейшая ее редакция (видимо, очень близкий к оригиналу перевод) сохранилась в четырех списках XV–XVII вв. В XVI или начале XVII в. Повесть была коренным образом переработана. Новые ее редакции (Краткая и восходящая к ней Распространенная), в значительной мере утратившие свой первоначальный восточный колорит, но приобретшие черты русской народной сказки, были чрезвычайно популярны в XVII в., а в старообрядческой среде повесть продолжала бытовать вплоть до нашего времени.
В древнейшей редакции русского перевода Повести рассказывалось, как Акир, мудрый советник царя Синагриппа, был оклеветан своим приемным сыном Анаданом и приговорен к смертной казни. Но преданный друг Акира - Набугинаил спас и сумел надежно укрыть осужденного. Некоторое время спустя египетский фараон потребовал, чтобы царь Синагрипп прислал к нему мудреца, который смог бы отгадать загадки, предложенные фараоном, и построить дворец «между небом и землей». За это фараон выплатит Синагриппу «трехлетнюю дань». Если же посланец Синагриппа не справится с заданием, дань взыщут в пользу Египта. Все приближенные Синагриппа, включая и Анадана, ставшего теперь преемником Акира на посту первого вельможи, признают, что не в силах выполнить требование фараона. Тогда Набугинаил сообщает отчаявшемуся Синагриппу, что Акир жив. Счастливый царь прощает опального мудреца и посылает его под видом простого конюха к фараону. Акир разгадывает загадки, а затем хитроумно избегает выполнения последнего задания - постройки дворца. Для этого Акир обучает орлиц поднимать в воздух корзину; сидящий в ней мальчик кричит, чтобы ему подавали «камение и известь»: он готов приступить к сооружению дворца. Но никто не может доставить в поднебесье необходимые грузы, и фараон вынужден признать себя побежденным. Акир с «трехлетней данью» возвращается домой, вновь становится приближенным Синагриппа, а разоблаченный Анадан умирает страшной смертью.
Мудрость (или хитрость) героя, освобождающегося от необходимости выполнить неосуществимую задачу, - традиционный сказочный мотив. И характерно, что при всех переделках Повести на русской почве именно рассказ о том, как Акир отгадывает загадки фараона и мудрыми контртребованиями принуждает его отказаться от своих претензий, пользовался неизменной популярностью, его беспрестанно перерабатывали и дополняли новыми подробностями.
Повесть о Варлааме и Иоасафе . Если «Повесть об Акире Премудром» многими своими элементами напоминает волшебную сказку, то другая переводная повесть - о Варлааме и Иоасафе - тесно сближается с агиографическим жанром, хотя в действительности в основе ее сюжета лежит легендарная биография Будды, пришедшая на Русь через византийское посредство.
В Повести рассказывается, как царевич Иоасаф, сын индийского царя-язычника Авенира, под влиянием пустынника Варлаама становится христианским подвижником.
Однако сюжет, потенциально изобилующий «конфликтными ситуациями», оказывается в Повести чрезвычайно сглаженным: автор словно спешит устранить возникающие препятствия или попросту «забыть» о них. Так, например, Авенир заключает юного Иоасафа в уединенный дворец именно для того, чтобы мальчик не смог услышать о идеях христианства и не узнал о существовании на свете старости, болезней, смерти. И тем не менее Иоасаф все же выходит из дворца и тут же встречает больного старика, а к нему в палаты без особых препятствий проникает христианин-отшельник Варлаам. Языческий мудрец Нахор по замыслу Авенира в диспуте с мнимым Варлаамом должен развенчать идеи христианства, но вдруг совершенно неожиданно сам начинает обличать язычество. К Иоасафу приводят прекрасную царевну, она должна склонить юного аскета к чувственным наслаждениям, но Иоасаф без труда противостоит чарам красавицы и легко убеждает ее стать целомудренной христианкой. В Повести очень много диалогов, однако все они лишены и индивидуальности и естественности: одинаково высокопарно и «учено» говорят и Варлаам, и Иоасаф, и языческие мудрецы. Перед нами словно пространный философский диспут, участники которого так же условны, как участники беседы в жанре «философского диалога». Тем не менее «Повесть о Варлааме» имела широкое распространение; особенно популярны были входящие в ее состав притчи-апологи, иллюстрирующие идеалы христианского благочестия и аскетизма: некоторые из притч входили в сборники как смешанного, так и постоянного состава (например, в «Измарагд»), и известны многие десятки их списков.
Девгениево деяние . Как полагают, еще в Киевской Руси был осуществлен перевод византийской эпической поэмы о Дигенисе Акрите (акритами назывались воины, несшие охрану границ Византийской империи). На время перевода указывают, по мнению исследователей, данные языка - лексические параллели повести (в русском варианте она получила наименование «Девгениево деяние») и литературных памятников Киевской Руси, а также упоминание Девгения Акрита в «Житии Александра Невского». Но сравнение с Акритом появляется лишь в третьей (по классификации Ю. К. Бегунова) редакции памятника, созданной, вероятно, в середине XV в., и не может служить аргументом в пользу существования перевода в Киевской Руси. Значительные сюжетные отличия «Девгениева деяния» от известных нам греческих версий эпоса об Дигенисе Акрите оставляют открытым вопрос, явились ли эти отличия следствием коренной переработки оригинала при переводе, возникли ли они в процессе позднейших переделок текста на русской почве, или же русский текст соответствует не дошедшей до нас греческой версии.
Девгений (так было передано в русском переводе греческое имя Дигенис) - типичный эпический герой. Он обладает необычайной силой (еще отроком Девгений задушил голыми руками медведицу, а, возмужав, в битвах истребляет тысячи вражеских воинов), он красив, рыцарски великодушен. Значительное место в русской версии памятника занимает рассказ о женитьбе Девгения на дочери гордого и сурового Стратига. Эпизод этот обладает всеми характерными чертами «эпического сватовства»: Девгений поет под окнами девушки любовную песнь; она, восхищенная красотой и удалью юноши, дает согласие бежать с ним, Девгений среди бела дня увозит возлюбленную, в битве одолевает ее отца и братьев, затем мирится с ними; родители молодых устраивают многодневную пышную свадьбу.
Девгений сродни героям переводных рыцарских романов, распространившихся на Руси в XVII в. (таким, как Бова Королевич, Еруслан, Василий Златовласый), и, видимо, эта близость к литературному вкусу эпохи способствовала возрождению рукописной традиции «Деяния»: все три дошедших до нас списка датируются XVII–XVIII вв.
Итак, Киевская Русь в течение короткого срока обрела богатую и разнообразную литературу. На новую почву была перенесена целая система жанров: хроники, исторические повести, жития, патерики, «слова», поучения. Значение этого явления все более глубоко исследуется и осмысляется в нашей науке. Установлено, что система жанров византийской или древнеболгарской литературы не была перенесена на Русь полностью: древнерусские книжники отдавали предпочтение одним жанрам и отвергали другие. В то же время на Руси возникали жанры, не имеющие аналогии в «литературах-образцах»: русская летопись не похожа на византийскую хронику, а сами хроники используются как материал для самостоятельных и оригинальных хронографических компиляций; совершенно самобытны «Слово о полку Игореве» и «Поучение» Владимира Мономаха, «Моление Даниила Заточника» и «Повесть о разорении Рязани». Переводные произведения не только обогащали русских книжников историческими или естественнонаучными сведениями, знакомили их с сюжетами античных мифов и эпическими преданиями, они представляли собой в то же время и разные типы сюжетов, стилей, манер повествования, являясь своеобразной литературной школой для древнерусских книжников, которые смогли познакомиться с тяжеловесным многословным Амартолом и с лаконичным, скупым на детали и подробности Малалой, с блестящим стилистом Флавием и с вдохновенным ритором Иоанном Златоустом, с героическим миром эпоса о Девгении и экзотической фантастикой «Александрии». Это был богатый материал для читательского и писательского опыта, прекрасная школа литературного языка; она помогла древнерусским книжникам наглядно представить возможные варианты стилей, изощрить слух и речь на колоссальном лексическом богатстве византийской и старославянской литератур.
Но было бы ошибочно полагать, что переводная литература являлась единственной и основной школой древнерусских книжников. Помимо переводной литературы они использовали богатые традиции устного народного творчества, и прежде всего - традиции славянского эпоса. Это не догадка и не реконструкция современных исследователей: как мы увидим далее, народные эпические предания зафиксированы в раннем летописании и представляют собой совершенно исключительное художественное явление, не имеющее аналогии в известных нам памятниках переводной литературы. Славянские эпические предания отличаются особой манерой построения сюжета, своеобразной трактовкой характера героев, своим стилем, отличающимся от стиля монументального историзма, который формировался по преимуществу под влиянием памятников переводной литературы.
