Чтобы посмотреть презентацию с картинками, оформлением и слайдами, скачайте ее файл и откройте в PowerPoint
на своем компьютере.
Текстовое содержимое слайдов презентации:
Публицистика М.Горького («Несвоевременные мысли») и А.Блока («Интеллигенция и революция»)
Имя М.Горького всегда связывалось с революцией. Горький – это «буревестник революции», «Великий пролетарский художник». Однако публикация книги М.Горького «Несвоевременные мысли», находившейся более семидесяти лет под запретом, перевернула представления о Горьком-мыслителе.
В книге Горький критикует Ленина, обличает революцию, советскую власть, предсказывает грядущие народные бедствия.«Наша революция дала полный простор всем дурным и зверским инстинктам, накопившимся под свинцовой крышей монархии, и, в то же время, она отбросила в сторону от себя все интеллектуальные силы демократии, всю моральную энергию страны».
«Чем отличается отношение Ленина к свободе слова от такого же отношения Столыпиных, Плеве и прочих полулюдей? Не так же ли ленинская власть хватает и тащит в тюрьму несогласномыслящих, как это делала власть Романовых?»«Вообразив себя Наполеонами от социализма, ленинцы рвут и мечут, довершая разрушение России, - русский народ заплатит за это озерами крови».
«Несвоевременные мысли» отражают момент наивысшего обострения противоречий писателя, его напряженные поиски ответа на вопрос о смысле русской революции, о роли в ней интеллигенции, некий итог размышлений над этими проблемами.
Для Горького революция 1905 года – пробуждение «новой, могучей, истинно-жизненной силы», начало борьбы рабочего класса за « право быть человеком, а не доходной статьей мещан». Горький приветствует революцию. Но на ее пути «стоит жирный человек с брюшком, любитель устриц, женщин, хороших стихов… человек, поглощающий все блага жизни, как бездонный мешок» – интеллигент-мещанин. По мнению Горького в то время, интеллигенция – это балласт нации, от которого надо избавляться.
Блок в полемике по поводу подобных статей Горького писал: «Ценно в действительности…то, что роднит Горького.. Не с духом современной «интеллигенции», но с духом «народа».. Это писатель, вышедший из народа, таких у нас немного».
Горький и Блок – две ключевые фигуры эпохи, которые находились в поле зрения читателей, критиков, деятелей культуры, политиков. Они представляли два полюса жизни нации, два крыла русской культуры начала 20 века. Горький – выходец из народа, знающий жизнь в ее самых неприглядных, подчас уродливых формах; Блок – потомственный интеллигент, эстет, воспитанный в традициях западноевропейского гуманизма, на высших образцах русской и мировой культуры. Они принадлежат одному времени, их занимают одни и те же проблемы, но решают они их по-разному.
Блок считал отношения народа и интеллигенции драматичными и даже трагичными. Поэт констатирует «страшное разделение»: «есть действительно не только два понятия, но две реальности: народ и интеллигенция; полтораста миллионов с одной стороны и несколько сот тысяч – с другой; люди, взаимно друг друга не понимающие в самом «основном». Но Блок уверен, что есть между народом и интеллигенцией «тонкая согласительная черта», а Горький – «последнее знаменательное явление» на этой черте.
После Февральской революции главным для Горького становиться защита ее завоеваний, борьба за развитие культуры. Однако первые революционные события вызвали и первые разочарования. Точка зрения Горького на интеллигенцию меняется под влиянием исторических обстоятельств: «Русская интеллигенция… должна взять на себя великий труд духовного врачевания народа. Теперь она может и работать в условиях большей свободы…» Теперь Горький болезненно реагирует на непонимание между народом и интеллигенцией, пытается найти объяснение трагическому отчуждению между ними.
Сам Горький отвергал возможность какой бы то ни было «согласительной черты», считал истинным смыслом революции «разъединение» с интеллигентами-мещанами. Горький утверждает безусловный приоритет творчества масс над творчеством индивидуальным. Массы творят историю, осуществляют творчество самой жизни. Горький воодушевлен идеей преимущества коллективного общества…
Первопричину культуры Горький видит уже не в социально-исторической творчестве народа, а в культуре находит источник будущего преобразования жизни, исторического и социального творчества, потенциал духовного возрождения страны.
Горький понимает, что революция обернулась анархией, разрушением, насилием, разгулом жестокости, ненависти, угрозой для существования культуры. В «Несвоевременных мыслях» настойчиво звучит: «Граждане! Культура в опасности!»; «Если революция не способна тотчас же развить в стране напряженное культурное строительство… тогда революция бесплодна, не имеет смысла, а мы – народ, неспособный к жизни»; «Я не знаю ничего иного, что может спасти нашу страну от гибели». Теперь Горький видит причину разрушения личности в коллективизме, в хаосе темных страстей, невежества.
«Что же нового дает революция, как изменяет она звериный русский быт, много ли света вносит она во тьму народной жизни?» – спрашивает Горький. И отвечает: «За время революции насчитывается уже до 10 тысяч «самосудов». Вот как судит демократия своих грешников». Приводит эпизод, когда толпа, избившая пойманного вора, «устроила голосование: какой смертью казнить вора: утопить или застрелить?»
От статьи к статье все более становится заметной полемика Горького с большевиками, постепенно переходящая ко все более открытой, резкой форме: «Я верю, что разум рабочего класса, его сознание своих исторических задач скоро откроет пролетариату глаза на всю несбыточность обещаний Ленина, на всю глубину его безумия и его Нечаевско-Бакунинский анархизм». Становится очевидным, что для большевиков единственный способ удержать власть – сохранение и усиление диктатуры.
Горький с ужасом видит, как развязывает кампания безудержного красного террора: «Все, что заключает в себе жестокость или безрассудство, всегда найдет доступ к чувствам невежды и дикаря. Недавно матрос Железняков, переводя свирепые речи своих вождей и на простецкий язык человека массы, сказал, что для благополучия русского народа можно убить и миллион людей».
Сущность трагедии Горький видит в подмене, а затем и полном вытеснении культуры политикой, а полном подчинении культуры политике, в превращении культуры в средство политической деятельности и классовой борьбы, а значит, в извращении сути и смысла культуры как таковой.
В ответ на обвинения Горького ленинская газета «Правда» писала: «Горький заговорил языком врагов рабочего класса». Развязалась антигорьковская кампания.
Иное восприятие Октября у Блока. Не будучи революционером, соратником большевиков, Блок, в отличие от Горького, принял революцию, но как неотвратимое событие истории, как сознательный выбор русской интеллигенции, приблизивший тем самым великую национальную трагедию. Отсюда его восприятие революции как «возмездия» бывшему господствовавшему классу, оторванной от народа интеллигенции, рафинированной, «чистой», во многом элитарной культуре, деятелем и творцом которой был и он сам.
В статье «Интеллигенция и революция» (1918) он пишет: « В том потоке мыслей и предчувствий, которые захватили меня десять лет назад, было смешанное чувство России: тоска, ужас, покаяние, надежда». Революция – возмездие по отношению к прошлому. Но в том-то и дело, что смысл революции, ее суть – в устремленности в неведомое будущее, потому-то ужас, покаяние, тоска перекрываются надеждой на лучшее. «Россия – большой корабль, которому суждено большое плавание».
Революция в романтическом представлении Блока – вихрь, буря; «она сродни природе»: «Что же вы думали? Что революция – идиллия? Что творчество ничего не разрушает на своем пути? Что народ – паинька? Что сотни жуликов, провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, не постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, что так «бескровно» и так «безболезненно», и разрешится вековая распря между «черно» и «белой» костью, между «образованными» и «необразованными», между интеллигенцией и народом?»
«Бороться с ужасами может лишь дух». Блок назвал «дух» – России, революции, обновления – музыкой. Он говорил об «обязанности художника» «слушать музыку» революции – «всем телом, всем сердцем, всем сознанием». Такое восприятие уводило Блока от суровой и жесткой реальности, поэтизировало и возвышало революцию в его глазах.
Вскоре никаких иллюзий относительно будущего у поэта не останется. Блок призвал не поддаваться иллюзиям о возвращении прошлого: «художнику надлежит знать, что той России, которая была, - нет и никогда уже не будет».
После революции, как и говорил Блок, искусство, жизнь и политика развивались нераздельно, но и слиться в какое-либо социокультурное единство они впредь не могли. Их уделом были взаимообусловленное тяготение друг к другу и ожесточенная борьба между собой. Это выразилось и в статьях Блока и Горького об интеллигенции и революции.
"А не захлебнемся ли мы в грязи, которую так усердно разводим?" М. Горький
Сегодня почитал "Несвоевременные мысли" Максима Горького о глобальном психологическом надломе России во время и после революции 1917 года. Конечно, можно сказать что и он сам в этом виноват, и что потом он стал поддакивать власти. Но его позиция в первые годы революции не может не вызывать уважения. Более того, то, что он писал тогда ценно для нас и сейчас. Всем злобствующим критикам всего и вся крайне рекомендуется почитать - это пишет не какой-нибудь монархист или православный философ. Это пишет буревестник революции. Подумайте и вы, православные кто загребает жар вашими руками и к чему это может привести.
"Мы все немножко побаиваемся критики, а самокритика - внушает нам почти
отвращение.
Оправдывать у нас любят не меньше, чем осуждать, но в этой любви к
оправданию гораздо больше заботы о себе, а не о ближнем,- в ней всегда
заметно желание оправдать свой личный будущий грех; - очень
предусмотрительно, однако - скверно.
Любимым героем русской жизни и литературы является несчастненький и
жалкий неудачник, герои - не удаются у нас; народ любит арестантов, когда
их гонят на каторгу, и очень охотно помогает сильному человеку своей среды
надеть халат и кандалы преступника.
Сильного - не любят на Руси, и отчасти поэтому сильный человек не
живуч у нас.
Не любит его жизнь, не любит литература, всячески исхищряясь запутать
крепкую волю в противоречиях, загнать ее в темный угол неразрешимого,
вообще - низвести пониже, в уровень с позорными условиями жизни, низвести и
сломать. Ищут и любят не борца, не строителя новых форм жизни, а -
праведника, который взял бы на себя гнусненькие грешки будничных людей.
Вот уже почти две недели, каждую ночь толпы людей грабят винные
погреба, напиваются, бьют друг друга бутылками по башкам, режут руки
осколками стекла и точно свиньи валяются в грязи, в крови.
…
Развивается воровство, растут грабежи, бесстыдники упражняются во
взяточничестве так же ловко, как делали это чиновники царской власти;
темные люди, собравшиеся вокруг Смольного, пытаются шантажировать
запуганного обывателя. Грубость представителей «правительства народных
комиссаров» вызывает общие нарекания, и они - справедливые. Разная мелкая
сошка, наслаждаясь властью, относится к гражданину как к побежденному, т.
е. так же, как относилась к нему полиция царя. Орут на всех, орут как
будочники в Конотопе или Чухломе. Все это творится от имени пролетариата» и
во имя «социальной революции», и все это является торжеством звериного
быта, развитием той азиатчины, которая гноит нас.
А где же и в чем выражается «идеализм русского рабочего», о котором
так лестно писал Карл Каутский?
Революция углубляется...
Бесшабашная демагогия людей, «углубляющих» революцию, дает свои плоды,
явно гибельные для наиболее сознательных и культурных представителей
социальных интересов рабочего класса. Уже на фабриках и заводах постепенно
начинается злая борьба чернорабочих с рабочими квалифицированными;
чернорабочие начинают утверждать, что слесари, токари, литейщики и т. д.
суть «буржуи».
Но всего больше меня и поражает, и пугает то, что революция не несет в
себе признаков духовного возрождения человека, не делает людей честнее,
прямодушнее, не повышает их самооценки и моральной оценки их труда.
Уничтожив именем пролетариата старые суды, г.г. народные комиссары
этим самым укрепили в сознании «улицы» ее право на «самосуд»,- звериное
право. И раньше, до революции, наша улица любила бить, предаваясь этому
мерзкому «спорту» с наслаждением. Нигде человека не бьют так часто, с таким
усердием и радостью, как у нас, на Руси. «Дать в морду», «под душу», «под
микитки», «под девятое ребро», «намылить шею», «накостылять затылок»,
«пустить из носу юшку» - все это наши русские милые забавы. Этим -
хвастаются. Люди слишком привыкли к тому, что их «с измала походя бьют»,-
бьют родители, хозяева, била полиция.
И вот теперь этим людям, воспитанным истязаниями, как бы дано право
свободно истязать друг друга. Они пользуются своим «правом» с явным
сладострастием, с невероятной жестокостью.
Уличные «самосуды» стали
ежедневным «бытовым явлением», и надо помнить, что каждый из них все более
и более расширяет, углубляет тупую, болезненную жестокость толпы.
Вы жалуетесь: народ разрушает промышленность!
А кто же и когда внушал ему, что промышленность есть основа культуры,
фундамент социального и государственного благополучия?
В его глазах промышленность - хитрый механизм, ловко приспособленный
для того, чтоб сдирать с потребителя семь шкур. Он не прав?
С книжного рынка почти совершенно исчезла хорошая, честная книга -
лучшее орудие просвещения. Почему исчезла,- об этом в другой раз. Нет
толковой, объективнопоучающей книги, и расплодилось множество газет,
которые изо дня в день поучают людей вражде и ненависти друг к другу,
клевещут, возятся в подлейшей грязи, ревут и скрежещут зубами, якобы
работая над решением вопроса о том - кто виноват в разрухе России?
Разумеется, каждый из спорщиков искреннейше убежден, что виноваты все
его противники, а прав только он, им поймана, в его руках трепещет та
чудесная птица, которую зовут истиной.
Сцепившись друг с другом, газеты катаются по улицам клубком ядовитых
змей, отравляя и пугая обывателя злобным шипением своим, обучая его
«свободе слова» - точнее говоря, свободе искажения правды, свободе клеветы.
«Свободное слово» постепенно становится неприличным словом. Конечно,-
«в борьбе каждый имеет право бить чем попало и куда попало»; конечно,
«политика - дело бесстыдное» и «наилучший политик - наиболее бессовестный
человек»,- но, признавая гнусную правду этой зулусской морали, какую,
все-таки, чувствуешь тоску, как мучительна тревога за молодую Русь, только
что причастившуюся даров свободы!
Какая отрава течет и брызжет со страниц той скверной бумаги, на
которой печатают газеты!
Если мы будем только спорить друг с другом вот так враждебно, как вы
спорите, а учиться не станем,- кричит студент, надрываясь.
- Чему учиться? - сурово спрашивает солдат.- Чему ты меня можешь
научить? Знаем мы вас,- студенты всегда бунтовали. Теперь - наше время, а
вас пора долой всех, буржуазию!
Заставив пролетариат согласиться на уничтожение свободы печати, Ленин
и приспешники его узаконили этим для врагов демократии право зажимать ей
рот; грозя голодом и погромами всем, кто не согласен с деспотизмом Ленина -
Троцкого, эти «вожди» оправдывают деспотизм власти, против которого так
мучительно долго боролись все лучшие силы страны.
…
Вообразив себя Наполеонами от социализма, ленинцы рвут и мечут,
довершая разрушение России - русский народ заплатит за это озерами крови.
…
Измученный и разоренный войною народ уже заплатил за этот опыт
тысячами жизней и принужден будет заплатить десятками тысяч, что надолго
обезглавит его.
Эта неизбежная трагедия не смущает Ленина, раба догмы, и его
приспешников - его рабов. Жизнь, во всей ее сложности, не ведома Ленину, он
не знает народной массы, не жил с ней, но он - по книжкам - узнал, чем
можно поднять эту массу на дыбы, чем - всего легче - разъярить ее
инстинкты. Рабочий класс для Лениных то же, что для металлиста руда.
Возможно ли - при всех данных условиях - отлить из этой руды
социалистическое государство? По-видимому,- невозможно; однако - отчего не
попробовать? Чем рискует Ленин, если опыт не удастся?
Он работает как химик в лаборатории, с тою разницей, что химик
пользуется мертвой материей, но его работа дает ценный для жизни результат,
а Ленин работает над живым материалом и ведет к гибели революцию.
Сознательные рабочие, идущие за Лениным, должны понять, что с русским
рабочим классом проделывается безжалостный опыт, который уничтожит лучшие
силы рабочих и надолго остановит нормальное развитие русской революции.
В 1911 году, в статье о «Писателях-самоучках»2 я говорил: «Мерзости
надо обличать, и если наш мужик - зверь, надо сказать это, а если рабочий
говорит:
«Я пролетарий!» - тем же отвратительным тоном человека касты, каким
дворянин говорит:
«Я дворянин!» -
надо этого рабочего нещадно осмеять».
Сегодня «Прощеное Воскресенье»1.
По стародавнему обычаю в этот день люди просили друг У Друга прощения
во взаимных грехах против чести и достоинства человека. Это было тогда,
когда на Руси существовала совесть; когда даже темный, уездный русский
народ смутно чувствовал в душе своей тяготение к социальной справедливости,
понимаемой может быть, узко, но все-таки - понимаемой.
В наши кошмарные дни совесть издохла2. Все помнят, как русская
интеллигенция, вся, без различия партийных уродств, возмущалась
бессовестным делом Бейлиса и подлым расстрелом ленских рабочих4,
еврейскими погромами и клеветой, обвинявшей всех евреев поголовно в измене
России5. Памятно и возбуждение совести, вызванное процессом Половнева,
Ларичкина и других убийц Иоллоса, Герценштейна6.
Но вот убиты невинные и честные люди Шингарев, Кокошкин, а у наших
властей не хватает ни сил, ни совести предать убийц суду7.
Расстреляны шестеро юных студентов, ни в чем не повинных,- это подлое
дело не вызывает волнений совести в разрушенном обществе культурных людей8.
Десятками избивают «буржуев» в Севастополе, в Евпатории9,- и никто не
решается спросить творцов «социальной» революции: не являются ли они
моральными вдохновителями массовых убийств?
Издохла совесть. Чувство справедливости направлено на дело
распределения материальных благ,- смысл этого «распределения» особенно
понятен там, где нищий нищему продаст под видом хлеба еловое полено,
запеченное в тонкий слой теста. Полуголодные нищие обманывают и грабят друг
друга - этим наполнен текущий день.
И за все это - за всю грязь, кровь,
подлость и пошлость - притаившиеся враги рабочего класса возложат со
временем вину именно на рабочий класс, на его интеллигенцию, бессильную
одолеть моральный развал одичавшей массы. Где слишком много политики, там
нет места культуре, а если политика насквозь пропитана страхом перед массой
и лестью ей - как страдает этим политика советской власти - тут уже,
пожалуй, совершенно бесполезно говорит о совести, справедливости, об
уважении к человеку и обо всем другом, что политический цинизм именует
«сентиментальностью», но без чего - нельзя жить.
Конечно, мы совершаем опыт социальной революции,- занятие, весьма
утешающее маньяков этой прекрасной идеи и очень полезное для жуликов. Как
известно, одним из наиболее громких и горячо принятых к сердцу лозунгов
нашей самобытной революции явился лозунг: «Грабь награбленное!»
Грабят - изумительно, артистически
; нет сомнения, что об этом процессе
самоограбления Руси история будет рассказывать с величайшим пафосом.
Грабят и продают церкви, военные музеи,- продают пушки и винтовки,
разворовывают интендантские запасы,- грабят дворцы бывших великих князей,
расхищают все, что можно расхитить, продается все, что можно продать, в
Феодосии солдаты даже людьми торгуют: привезли с Кавказа турчанок, армянок,
курдок и продают их по 25 руб. за штуку. Это очень «самобытно», и мы можем
гордиться - ничего подобного не было даже в эпоху Великой Французской
революции.
Далее в «Правде» напечатано:
«Всякая революция, в процессе своего поступательного развития,
неизбежно включает и ряд отрицательных явлений, которые неизбежно связаны с
ломкой старого, тысячелетнего государственного уклада. Молодой богатырь,
творя новую жизнь; задевает своими мускулистыми руками чужое ветхое
благополучие, и мещане, как раз те, о которых писал Горький, начинают
вопить о гибели Русского государства и культуры».
Я не могу считать «неизбежными» такие факты, как расхищение
национального имущества в Зимнем, Гатчинском и других дворцах. Я не
понимаю,- какую связь с «ломкой тысячелетнего государственного уклада»
имеет разгром Малого театра в Москве и воровство в уборной знаменитой
артистки нашей, М. Н. Ермоловой?
Не желая перечислять известные акты бессмысленных погромов и грабежей,
я утверждаю, что ответственность за этот позор, творимый хулиганами, падает
и на пролетариат, очевидно бессильный истребить хулиганство в своей среде.
Окаянная война истребила десятки тысяч лучших рабочих, заменив их у
станков людьми, которые шли работать «на оборону» для того, чтоб избежать
воинской повинности. Все это люди, чуждые пролетарской психологии,
политически не развитые, бессознательные и лишенные естественного для
пролетария тяготения к творчеству новой культуры,- они озабочены только
мещанским желанием устроить свое личное благополучие как можно скорей и во
что бы то ни стадо. Это люди, органически неспособные принять и воплощать в
жизнь идеи чистого социализма.
И вот, остаток рабочей интеллигенции, не истребленный войною и
междоусобицей, очутился в тесном окружении массы, людей психологически
чужих, людей, которые говорят на языке пролетария, но не умеют чувствовать
попролетарски, людей, чьи настроения, желания и действия обрекают лучший,
верхний слой рабочего класса на позор и уничтожение.
Раздраженные инстинкты этой темной массы нашли выразителей своего
зоологического анархизма, и эти вожди взбунтовавшихся мещан ныне, как мы
видим, проводят в жизнь нищенские идеи Прудона, но не Маркса, развивают
Пугачевщину, а не социализм и всячески пропагандируют всеобщее равнение на
моральную и материальную бедность.
Г. г. народные комиссары совершенно не понимают того факта, что когда
они возглашают лозунги «социальной» революции - духовно и физически
измученный народ переводит эти лозунги на свой язык несколькими краткими
словами:
- Громи, грабь, разрушай...
И разрушает редкие гнезда сельскохозяйственной культуры в России,
разрушает города Персии, ее виноградники, фруктовые сады, даже оросительную
систему, разрушают все и всюду.
А когда народные комиссары слишком красноречиво и панически кричат о
необходимости борьбы с «буржуем», темная масса понимает это как прямой
призыв к убийствам, что она доказала.
Говоря, что народные комиссары «не понимают», какое эхо будят в народе
их истерические вопли о назревающей контрреволюции, я сознательно делаю
допущение, несколько объясняющее безумный образ их действий, но отнюдь не
оправдываю их. Если они влезли в «правительство», они должны знать, кем и
при каких условиях они управляют.
Народ изболел, исстрадался, измучен неописуемо, полон чувства мести,
злобы, ненависти, и эти чувства все растут, соответственно силе своей
организуя волю народа.
И эти-то добродушные, задерганные, измученные люди зверски добивали
раненых юнкеров, раскалывая им черепа прикладами, и эти же солдаты, видя,
что в одном из переулков толпа громит магазин, дали по толпе три залпа,
оставив на месте до двадцати убитых и раненых погромщиков. А затем помогли
хозяевам магазина забить досками взломанные двери и выбитые окна.
Ужасны эти люди, одинаково легко способные на подвиги
самопожертвования и бескорыстия, на бесстыдные преступления и гнусные
насилия. Ненавидишь их и жалеешь всей душой и чувствуешь, что нет у тебя
сил понять тление и вспышки темной души твоего народа.
Эта страница была вычитана
Владиміръ Ленинъ вводитъ въ Россіи соціалистическій строй по методу Нечаева - «на всѣхъ парахъ черезъ болото».
И Ленинъ, и Троцкій, и всѣ другіе, кто сопровождаетъ ихъ къ погибели въ трясинѣ дѣйствительности, очевидно убѣждены вмѣстѣ съ Нечаевымъ, что «правомъ на безчестье всего легче русскаго человѣка за собой увлечь можно», и вотъ они хладнокровно безчестятъ революцію, безчестятъ рабочій классъ, заставляя его устраивать кровавыя бойни, понукая къ погромамъ, къ арестамъ ни въ чемъ неповинныхъ людей, вродѣ А. В. Карташова, М. В. Бернацкаго, А. И. Коновалова и другихъ.
Заставивъ пролетаріатъ согласиться на уничтоженіе свободы печати, Ленинъ и приспѣшники его узаконили этимъ для враговъ демократіи право зажимать ей ротъ; грозя голодомъ и погромами всѣмъ, кто не согласенъ съ деспотизмомъ Ленина-Троцкаго, эти «вожди» оправдываютъ деспотизмъ власти, противъ котораго такъ мучительно долго боролись всѣ лучшія силы страны.
«Послушаніе школьниковъ и дурачковъ», идущихъ вмѣстѣ за Ленинымъ и Троцкимъ, «достигло высшей черты», - ругая своихъ вождей заглазно, то уходя отъ нихъ, то снова присоединяясь къ нимъ, школьники и дурачки, въ концѣ концовъ, покорно служатъ волѣ догматиковъ и все болѣе возбуждаютъ въ наиболее темной массѣ солдатъ и рабочихъ несбыточныя надежды на безпечальное житіе.
Вообразивъ себя Наполеонами отъ соціализма, ленинцы рвутъ и мечутъ, довершая разрушеніе Россіи - русскій народъ заплатитъ за это озерами крови.
Самъ Ленинъ, конечно, человѣкъ исключительной силы; двадцать пять лѣтъ онъ стоялъ въ первыхъ рядахъ борцовъ за торжество соціализма, онъ является одною изъ наиболѣе крупныхъ и яркихъ фигуръ международной соціалъ-демократіи; человѣкъ талантливый, онъ обладаетъ всѣми свойствами «вождя», а также и необходимымъ для
Тот же текст в современной орфографии
Владимир Ленин вводит в России социалистический строй по методу Нечаева - «на всех парах через болото».
И Ленин, и Троцкий, и все другие, кто сопровождает их к погибели в трясине действительности, очевидно убеждены вместе с Нечаевым, что «правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно», и вот они хладнокровно бесчестят революцию, бесчестят рабочий класс, заставляя его устраивать кровавые бойни, понукая к погромам, к арестам ни в чём не повинных людей, вроде А. В. Карташова, М. В. Бернацкого, А. И. Коновалова и других.
Заставив пролетариат согласиться на уничтожение свободы печати, Ленин и приспешники его узаконили этим для врагов демократии право зажимать ей рот; грозя голодом и погромами всем, кто не согласен с деспотизмом Ленина-Троцкого, эти «вожди» оправдывают деспотизм власти, против которого так мучительно долго боролись все лучшие силы страны.
«Послушание школьников и дурачков», идущих вместе за Лениным и Троцким, «достигло высшей черты», - ругая своих вождей заглазно, то уходя от них, то снова присоединяясь к ним, школьники и дурачки, в конце концов, покорно служат воле догматиков и всё более возбуждают в наиболее тёмной массе солдат и рабочих несбыточные надежды на беспечальное житьё.
Вообразив себя Наполеонами от социализма, ленинцы рвут и мечут, довершая разрушение России - русский народ заплатит за это озёрами крови.
Сам Ленин, конечно, человек исключительной силы; двадцать пять лет он стоял в первых рядах борцов за торжество социализма, он является одною из наиболее крупных и ярких фигур международной социал-демократии; человек талантливый, он обладает всеми свойствами «вождя», а также и необходимым для
Вообразив себя Наполеонами от социализма, ленинцы рвут и мечут, довершая разрушение России - русский народ заплатит за это озерами крови.
Сам Ленин, конечно, человек исключительной силы; двадцать пять лет он стоял в первых рядах борцов за торжество социализма, он является одною из наиболее крупных и ярких фигур международной социал-демократии; человек талантливый, он обладает всеми свойствами «вождя», а также и необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс.
Ленин «вождь» и - русский барин, не чуждый некоторых душевных свойств этого ушедшего в небытие сословия, а потому он считает себя вправе проделать с русским народом жестокий опыт, заранее обреченный на неудачу.
Измученный и разоренный войною народ уже заплатил за этот опыт тысячами жизней и принужден будет заплатить десятками тысяч, что надолго обезглавит его.
Эта неизбежная трагедия не смущает Ленина, раба догмы, и его приспешников - его рабов. Жизнь, во всей ее сложности, не ведома Ленину, он не знает народной массы, не жил с ней, но он - по книжкам - узнал, чем можно поднять эту массу на дыбы, чем - всего легче - разъярить ее инстинкты. Рабочий класс для Лениных то же, что для металлиста руда. Возможно ли - при всех данных условиях - отлить из этой руды социалистическое государство? По-видимому,- невозможно; однако - отчего не попробовать? Чем рискует Ленин, если опыт не удастся?
Он работает как химик в лаборатории, с тою разницей, что химик пользуется мертвой материей, но его работа дает ценный для жизни результат, а Ленин работает над живым материалом и ведет к гибели революцию. Сознательные рабочие, идущие за Лениным, должны понять, что с русским рабочим классом проделывается безжалостный опыт, который уничтожит лучшие силы рабочих и надолго остановит нормальное развитие русской революции.
Меня уже упрекают в том, что «после двадцатипятилетнего служения демократии» я «снял маску» и изменил уже своему народу.
Г. г. большевики имеют законное право определять мое поведение так, как им угодно, но я должен напомнить этим господам, что превосходные душевные качества русского народа никогда не ослепляли меня, я не преклонял колен перед демократией, и она не является для меня чем-то настолько священным, что совершенно недоступно критике и осуждению.
В 1911 году, в статье о «Писателях-самоучках» я говорил: «Мерзости надо обличать, и если наш мужик - зверь, надо сказать это, а если рабочий говорит:
«Я пролетарий!» - тем же отвратительным тоном человека касты, каким дворянин говорит:
«Я дворянин!» надо этого рабочего нещадно осмеять».
Теперь, когда известная часть рабочей массы, возбужденная обезумевшими владыками ее воли, проявляет дух и приемы касты, действуя насилием и террором,- тем насилием, против которого так мужественно и длительно боролись ее лучшие вожди, ее сознательные товарищи,- теперь я, разумеется, не могу идти в рядах этой части рабочего класса.
Я нахожу, что заткнуть кулаком рот «Речи» и других буржуазных газет только потому, что они враждебны демократии - это позорно для демократии.
Разве демократия чувствует себя неправой в своих деяниях и - боится критики врагов? Разве кадеты настолько идейно сильны, что победить их можно только лишь путем физического насилия?
Лишение свободы печати - физическое насилие, и это недостойно демократии.
Держать в тюрьме старика революционера Бурцева, человека, который нанес монархии немало мощных ударов, держать его в тюрьме только за то, что он увлекается своей ролью ассенизатора политических партий,- это позор для демократии. Держать в тюрьме таких честных людей, как А. В. Карташев, таких талантливых работников, как М. В. Бернацкий, и культурных деятелей, каков А. И. Коновалов, не мало сделавший доброго для своих рабочих,- это позорно для демократии.
Пугать террором и погромами людей, которые не желают участвовать в бешеной пляске г. Троцкого над развалинами России,- это позорно и преступно.
Все это не нужно и только усилит ненависть к рабочему классу. Он должен будет заплатить за ошибки и преступления своих вождей - тысячами жизней, потоками крови.
Хотят арестовать Ираклия Церетели, талантливого политического деятеля, честнейшего человека.
За борьбу против монархии, за его защиту интересов рабочего класса, за пропаганду идей социализма, старое правительство наградило Церетели каторгой и туберкулезом.
Ныне правительство, действующее якобы от имени и по воле всего пролетариата, хочет наградить Церетели тюрьмой - за что? Не понимаю.
Я знаю, что Церетели опасно болен, но,- само собою разумеется, я не посмел бы оскорбить этого мужественного человека, взывая о сострадании к нему. Да - и к кому бы я взывал? Серьезные, разумные люди, не потерявшие головы, ныне чувствуют себя «в пустыне,- увы! - не безлюдной». Они бессильны в буре возбужденных страстей. Жизнью правят люди, находящиеся в непрерывном состоянии «запальчивости и раздражения». Это состояние признается законом одною из причин, дающих преступнику право на снисхождение к нему, но - это все-таки состояние «вменяемости».
«Гражданская война», т. е. взаимоистребление демократии к злорадному удовольствию ее врагов, затеяна и разжигается этими людьми. И теперь уже и для пролетариата, околдованного их демагогическим красноречием, ясно, что ими руководят не практические интересы рабочего класса, а теоретическое торжество анархо-синдикалистских идей.
Сектанты и фанатики, постепенно возбуждая несбыточные, неосуществимые в условиях действительности надежды и инстинкты темной массы, они изолируют пролетарскую, истинно социалистическую, сознательно революционную интеллигенцию,- они отрывают у рабочего класса голову.
И если они решаются играть судьбою целого класса,- что им до судьбы одного из старых, лучших товарищей своих, до жизни одного из честнейших рыцарей социализма?
Как для полоумного протопопа Аввакума, для них догмат выше человека.
Чем все это кончится для русской демократии, которую так упорно стараются обезличить?
Редакцией «Новой Жизни» получено нижеследующее письмо:
«Пушечный Округ Путиловского завода.
Постановил вынести Вам, писателям из Новой Жизни, порицание, как Строеву, был когда-то писатель, а также Базарову, Гимер-Суханову, Горькому, и всем составителям Новой Жизни ваш Орган несоответствует настоящей жизни нашей общей, вы идете за оборонцами вслед. Но помните нашу рабочую Жизнь пролетариев не троньте, бывшей в Воскресенье демонстрацией, не вами демонстрация проведена не вам и критиковать ее. А и вообще наша партия Большинство и мы поддерживаем своих политических вождей действительных социалистов освободителей народа от гнета Буржуазии и капиталистов, и Впредь если будут писаться такие контр-революционные статьи то мы рабочие клянемся вам зарубите себе на лбу что закроем вашу газету, а если желательно осведомитесь у вашего Социалиста так называемого нейтралиста он был у нас на путиловском заводе со своими отсталыми речами спросите у него дали ему говорить да нет, да в скором времени вам воспретят и ваш орган он начинает равняться с кадетским, и если вы горькие, отсталые писатели будете продолжать свою полемику и с правительственным органом «Правда» то знайте прекратим в нашем Нарвско-Петергофском районе торговлю. адрес
Путиловс. завод Пушечн. Округ пишите отв. а то будут Репрессии».
Свирепо написано!
С такой свирепостью рассуждают дети, начитавшись страшных книг Густава Эмара и воображая себя ужасными индейцами.
Опять над Москвою пожары,
И грязная наледь в крови.
И это уже не татары,
Похуже Мамая — свои!
Александр Галич, «Памяти Живаго»
В 1917-18 гг. Алексей Максимович Пешков (он же: Максим Горький, Буревестник революции, Великий пролетарский писатель и Отец соцреализма) написал цикл статей под общим названием «Несвоевременные мысли» , которые ныне любой желающий может прочесть. Естественно, что, будучи несвоевременными, мысли Буревестника в совдеповские времена были под запретом.
«Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия.
Слепые фанатики и бессовестные авантюристы сломя голову мчатся, якобы по пути к «социальной революции» — на самом деле это путь к анархии, к гибели пролетариата и революции.
На этом пути Ленин и соратники его считают возможным совершать все преступления, вроде бойни под Петербургом, разгрома Москвы, уничтожения свободы слова, бессмысленных арестов — все мерзости, которые делали Плеве и Столыпин. <...>
Рабочий класс должен знать, что чудес в действительности не бывает, что его ждет голод, полное расстройство промышленности, разгром транспорта, длительная кровавая анархия, а за нею — не менее кровавая и мрачная реакция.
Вот куда ведет пролетариат его сегодняшний вождь, и надо понять, что Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата. <...>
Рабочие не должны позволять авантюристам и безумцам взваливать на голову пролетариата позорные, бессмысленные и кровавые преступления, за которые расплачиваться будет не Ленин, а сам же пролетариат. <...>
Вообразив себя Наполеонами от социализма, ленинцы рвут и мечут, довершая разрушение России — русский народ заплатит за это озерами крови.
Сам Ленин, конечно, человек исключительной силы; двадцать пять лет он стоял в первых рядах борцов за торжество социализма, он является одною из наиболее крупных и ярких фигур международной социал-демократии; человек талантливый, он обладает всеми свойствами «вождя», а также и необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс. <...>
Ленин «вождь» и — русский барин, не чуждый некоторых душевных свойств этого ушедшего в небытие сословия, а потому он считает себя вправе проделать с русским народом жестокий опыт, заранее обреченный на неудачу.
Измученный и разоренный войною народ уже заплатил за этот опыт тысячами жизней и принужден будет заплатить десятками тысяч, что надолго обезглавит его. Эта неизбежная трагедия не смущает Ленина, раба догмы, и его приспешников — его рабов. Жизнь, во всей ее сложности, не ведома Ленину, он не знает народной массы, не жил с ней, но он — по книжкам — узнал, чем можно поднять эту массу на дыбы, чем — всего легче — разъярить ее инстинкты. Рабочий класс для Лениных то же, что для металлиста руда. Возможно ли — при всех данных условиях — отлить из этой руды социалистическое государство? По-видимому,— невозможно; однако — отчего не попробовать? <...>
Пугать террором и погромами людей, которые не желают участвовать в бешеной пляске г. Троцкого над развалинами России,— это позорно и преступно.
Все это не нужно и только усилит ненависть к рабочему классу. Он должен будет заплатить за ошибки и преступления своих вождей — тысячами жизней, потоками крови. <...>
Редакцией «Новой Жизни» получено нижеследующее письмо:
« Пушечный Округ Путиловского завода.
Постановил вынести Вам, писателям из Новой Жизни, порицание, как Строеву, был когда-то писатель, а также Базарову, Гимер-Суханову, Горькому, и всем составителям Новой Жизни ваш Орган несоответствует настоящей жизни нашей общей, вы идете за оборонцами вслед. Но помните нашу рабочую Жизнь пролетариев не троньте, бывшей в Воскресенье демонстрацией, не вами демонстрация проведена не вам и критиковать ее. А и вообще наша партия Большинство и мы поддерживаем своих политических вождей действительных социалистов освободителей народа от гнета Буржуазии и капиталистов, и Впредь если будут писатся такие контр-революционные статьи то мы рабочие клянемся ват зарубите себе на лбу что закроем вашу газету , а если желательно осведомитесь у вашего Социалиста так называемого нейтралиста он был у нас на путиловском заводе со своими отсталыми речами спросите у него дали ему говорить да нет, да в скором времени вам воспретят и ваш орган он начинает равнятся с кадетским, и если вы горькие, отсталые писатели будете продолжать свою полемику и с правительственным органом «Правда» то знайте прекратим в нашем Нарвско-Петергофском районе торговлю. адрес Путиловс завод Пушечн. Округ пишите отв. а то будут Репресии».
Свирепо написано!
С такой свирепостью рассуждают деги, начитавшись страшных книг Густава Эмара и воображая себя ужасными индейцами. <...>
Народные комиссары относятся к России как к материалу для опыта, русский народ для них — та лошадь, которой ученые-бактериологи прививают тиф для того, чтобы лошадь выработала в своей крови противотифозную сыворотку . Вот именно такой жестокий и заранее обреченный на неудачу опыт производят комиссары над русским народом, не думая о том, что измученная, полуголодная лошадка может издохнуть.
Реформаторам из Смольного нет дела до России, они хладнокровно обрекают ее в жертву своей грезе о всемирной или европейской революции.
В современных условиях русской жизни нет места для социальной революции, ибо нельзя же, по щучьему веленью, сделать социалистами 85% крестьянского населения страны, среди которого несколько десятков миллионов инородцев-кочевников. <...>
Жизнью мира движет социальный идеализм — великая мечта о братстве всех со всеми — думает ли пролетариат, что он осуществляет именно эту мечту, насилуя своих идейных врагов? Социальная борьба не есть кровавый мордобой, как учат русского рабочего его испуганные вожди.
Г. г. народные комиссары совершенно не понимают того факта, что когда они возглашают лозунги «социальной» революции — духовно и физически измученный народ переводит эти лозунги на свой язык несколькими краткими словами:
— Громи, грабь, разрушай
...
И разрушает редкие гнезда сельскохозяйственной культуры в России <...>
А когда народные комиссары слишком красноречиво и панически кричат о необходимости борьбы с «буржуем», темная масса понимает это как прямой призыв к убийствам, что она доказала.
Уничтожив именем пролетариата старые суды, г.г. народные комиссары этим самым укрепили в сознании «улицы» ее право на «самосуд»,— звериное право. И раньше, до революции, наша улица любила бить, предаваясь этому мерзкому «спорту» с наслаждением. Нигде человека не бьют так часто, с таким усердием и радостью, как у нас, на Руси. «Дать в морду», «под душу», «под микитки», «под девятое ребро», «намылить шею», «накостылять затылок», «пустить из носу юшку» — все это наши русские милые забавы. Этим — хвастаются. Люди слишком привыкли к тому, что их «с измала походя бьют»,— бьют родители, хозяева, била полиция.
И вот теперь этим людям, воспитанным истязаниями, как бы дано право свободно истязать друг друга. Они пользуются своим «правом» с явным сладострастием, с невероятной жестокостью. Уличные «самосуды» стали ежедневным «бытовым явлением», и надо помнить, что каждый из них все более и более расширяет, углубляет тупую, болезненную жестокость толпы.
Рабочий Костин пытался защитить избиваемых,— его тоже убили.»
К этому даже добавить нечего, но тем более непонятно почему Горький, уйдя в эмиграцию в 1921 году, возвращается в страну победившего идиотизма, чтобы стать пешкой Сталина. Впрочем, должен же был Пешков оправдать свою фамилию.
О дальнейшем поведении Буревестника можно прочесть в "Черной книге коммунизма".
«В 1928 году Горький принимает предложение совершить «экскурсию» на Соловецкие острова, в экспериментальный концлагерь, который затем, по выражению Солженицына, «дал метастазы», породив систему ГУЛАГа. Об этих островах Горький написал восторженные слова, воздав заодно хвалу и советскому правительству, придумавшему этот лагерь. <...>
Во время фальсифицированного процесса так называемой промпартии Лига прав человека опубликовала гневный протест, подписанный, в частности, Альбертом Эйнштейном и Томасом Манном. Горький ответил им открытым письмом: «Считаю эту казнь совершенно законной. Вполне естественно, когда рабоче-крестьянская власть давит своих врагов, как клопов ». <...>
2 ноября 1930 года Горький, уже примкнувший к «гениальному вождю», пишет тому же Роллану: «По-моему, вы бы подходили к событиям в Союзе более здраво и уравновешенно, если бы согласились с простейшим фактом, а именно: советская власть и авангард рабочей партии находятся в состоянии гражданской войны, то есть войны классовой. Враги, с которыми они борются и должны бороться, — это интеллигенция, пытающаяся реставрировать власть буржуазии, и богатое крестьянство, которое, защищая свою жалкую собственность, основу капитализма, препятствует делу коллективизации; они прибегают к террору, к убийствам колхозников, к поджогам обобществленного имущества и прочим методам партизанской войны. А на войне убивают ». <...>
Гораздо жестче высказался спустя 12 лет Горький: «Против нас ополчается все, отжившее свой срок, отмеренный историей, и это дает нам право считать себя бойцами непрекращающейся гражданской войны. Отсюда следует естественный вывод: если враг не сдается, его уничтожают ». <...>
В одном из писем 1932 года Горький, бывший, кстати, личным другом шефа ГПУ Ягоды и отцом сотрудника этой организации, писал: «Классовая ненависть должна культивироваться путем органического отторжения врага как низшего существа. Я глубоко убежден, что враг — существо низшего порядка, дегенерат как в физическом, так и в моральном отношении ». <...>
Как сейчас говорят, опустился Отец соцреализма ниже плинтуса.
