Габриэ́ле д’Анну́нцио (итал. Gabriele D"Annunzio, настоящая фамилия Рапанье́тта [итал. Rapagnetta]; 12 марта 1863 года — 1 марта 1938 года) — итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель.
Рапанье́тта родился 12 марта 1863 года в городе Пескаре, в итальянской провинции Абруццо. В одиннадцатилетнем возрасте поступил в привилегированный колледж Чиконьини.
Рано открыл в себе поэтический талант. Взял себе литературный псевдоним "Габриэле д’Аннунцио" (т.е. "Гавриил-Благовестник").
В своих романах, стихах и драмах отразил дух романтизма, героизма, эпикурейства, эротизма, патриотизма. Повлиял на русских акмеистов. К началу Первой мировой войны был наиболее известным и популярным итальянским писателем.
Находился в близких отношениях с Луизой Казати.
Итало-турецкой войне за Ливию д’Аннунцио посвятил цикл стихов "Песни о заморских подвигах" (1911 г.). В 1915-1918 годах д’Аннунцио участвовал в боях на фронтах Первой мировой войны: вначале в авиации, затем (после ранения) в пехоте. Дослужился до майора. После войны стал одним из лидеров националистического движения, связанного с фашистскими организациями. С 1919 года поддерживал Муссолини. Возглавил националистическую экспедицию, захватившую 12 сентября 1919 года хорватский портовый город Риеку. Итальянцы, равно как и венгры, именуют этот порт: Fiume (Фиуме)... Присвоив себе титул «commandante» (восходящий к должности «commandant» у бурских партизан-коммандос), Габриэле д’Аннунцио стал фактическим диктатором республики Фиуме (вплоть до декабря 1920 г.). Комманданте д’Аннунцио поставил своей целью превратить многонациональную Риеку в «Terra orientale già Italiana» («Восточные земли — уже итальянские»). В период оккупации Риеки были апробированы многие элементы политического стиля фашистской Италии: массовые шествия в чёрных рубашках, воинственные песни, древнеримское приветствие поднятой рукой и эмоциональные диалоги толпы с вождём. В декабре 1920 г. - в связи с решительным требованием Антанты - итальянское правительство вынудило д’Аннунцио и его отряд покинуть Риеку.
Д’Аннунцио приветствовал военные акции итальянского фашизма, прославлял его колониальные захваты (сборники статей и речей «Держу тебя, Африка», 1936), хотя в 1921—1922 гг. и пытался создать собственный центр политической силы, конкурирующий с фашистским. При фашизме в 1924 он получил титул князя, в 1937 возглавил Королевскую Академию наук.
Писатель скончался от апоплексического удара 1 марта 1938 года в своем поместье Виттореале на озере Гарда, в Ломбардии. Режим Муссолини устроил ему торжественные похороны.
Итальянский поэт, писатель, драматург. В его романах речь часто идет о коррупции, снобизме, скандалах ("Невинный " (1891), "Триумф смерти " (1894) и др.) Первый сборник стихов "Весна " вышел o 1898 году. Пьеса "Джоконда "написана в 1898 году для актрисы Элеоноры Дузе. Участвовал в первой мировой войне. В 1919 году возглавил экспедицию добровольцев для захвата города Фиуме, который затем удерживал до 1921 года, став национальным героем. Впоследствии, увлекшись философией Ницше, поддерживал фашизм.
Известный и противоречивый поэт, писатель и политик Д"Аннунцио так щедро использовал в своих литературных трудах яркие и живые эротические картины и описания смерти, что писатель Генри Джеймс окрестил их "вульгарными". Эксцентричного, писателя запомнят, видимо, прежде всего, как одного из основателей реализма в итальянской литературе. Еще до окончания колледжа в городе Прато Д"Аннунцио, сын богатого и знатного мэра города Пескара, опубликовал свой первый сборник стихов и заслужил скандальную репутацию донжуана.
Женщины находили красивого, высокого, стройного, мускулистого Габриэля просто неотразимым, и за свою жизнь он имел сотни любовных интрижек, которые затем часто описывал в своих литературных произведениях. Д"Аннунцио тратил огромные суммы на одежду, слуг, женщин, ни в чем себе не отказывая, до тех пор, пока чрезмерная расточительность не привела его к полному банкротству. В 1910 Году он был вынужден бежать от кредиторов во Францию.
Когда началась первая мировая война, Д"Аннунцио вернулся в Италию. В 1915 году он стал авиатором и заслужил признание - его назначили командиром отряда. Во время одного из вылетов вражеская пуля выбила ему левый глаз. Однако это не помешало бесстрашному офицеру встать во главе 12 000 солдат и захватить город Фиуме в 1919 году, а затем удерживать его в течение двух лет.
В 1924 году Муссолини за активную поддержку фашистского правительства Италии пожаловал Д"Аннунцио титул принца Монте Невозо. Окруженный сотней преданных слуг, вдали от своей семьи, Д"Аннунцио прожил последние годы своей жизни в своем богатом поместье. Писатель мечтал умереть так, чтобы его смерть, как и многие его подвиги и поступки при жизни, запомнилась многим. То он настаивал на том, чтобы его тело использовали в качестве ядра при выстреле из пушки, то требовал, чтобы его умертвили, погрузив в резервуар с кислотой. Умер он, однако, вполне прозаично. Кровоизлияние в мозг застигло его за рабочим столом, он не дожил 11 дней до 75-летия.
Д"Аннунцио считал себя "жрецом эротики", поэтому жизнь и творчество его неотделимы от образа женщины. Впервые он влюбился в семь лет. Когда ему исполнилось двенадцать, в школе разразился скандал: Габриэль попытался направить руки монахини, поправлявшей на нем школьную форму, к интимным местам своего тела. В 16 лет Д"Аннунцио воспользовался услугами проститутки из Флоренции. Для того чтобы оплатить ее ласки, он заложил свои часы.
В 1883 году Д"Аннунцио женился на Марии Гадлезе, дочери герцога Галлезе, хотя последний пытался расстроить свадьбу. Мария не побоялась угроз отца отречься от нее.
Двадцатилетний Габриэль и его 19-летняя невеста обвенчались 28 июля 1883 года. Никому и в голову нс пришло, что прекрасная стройная Мария уже на третьем месяце беременности. В течение следующих четырех лет Мария родила трех сыновей, что, впрочем, не положило конец многочисленным и бурным любовным похождениям ее мужа.
Д"Аннунцио, вдоволь насладившись прелестями жены, стал весело проводить дни и ночи с другими женщинами, еще неразгаданными, время от времени одаривая Марию "восхитительной ночью". В 1887 году он наконец оставил ее.
Несмотря на то, что Д"Аннунцио относился к женщинам с презрением, редко проявлял к ним сочувствие, а волосы на его голове к двадцати трем годам заметно поредели, многие женщины мечтали провести с ним ночь. Они были готовы пожертвовать богатством, супружеством и репутацией ради его ласк, хотя о его ветренности ходили легенды.
Д"Аннунцио хотел изведать все в области секса: он восхищался красотой юношей, и в то же время среди любовниц у него была известная лесбиянка. Даже в преклонном возрасте сексуальные силы не покинули писателя. Он платил своим слугам за то, что они ходили по окрестным деревням и приводили ему женщин, чья "новизна стимулировала его фантазию".
Однако чаще всего любовные отношения у Д"Аннунцио бывали непродолжительными. Некоторые из них закончились даже трагически. После романа с писателем религиозная графиня Манчини, вставшая на путь порока, так страдала от осознания своей вины, что сошла с ума, и ее поместили в психиатрическую лечебницу. Одна из брошенных им любовниц, маркиза Алессандради Рудини Карлотти, дочь премьер-министра Италии, покинула свою семью, постриглась в монахини и умерла настоятельницей одного из монастырей Савойи.
На одном из концертов в 1887 году на Д"Аннунцио произвела ошеломляющее впечатление божественная красота Барбары Леони. Актриса и писатель страстно полюбили друг друга и тайно встречались, когда им позволяли обстоятельства. Однажды она призналась Габриэлю: "Ах, дорогой, до встречи с тобой я была просто девственницей". Они поддерживали отношения в течение пяти лет, но при каждой их встрече, как и на первом свидании, прежде чем предаться любви, Д"Аннунцио осыпал Барбару лепестками свежих благоухающих роз. А когда она, обнаженная, засыпала, Габриэль садился рядом и записывал в тетрадь свои ощущения, чтобы в дальнейшем использовать эти наблюдения в своем романе "Невинная".
В 1891 году у Д"Аннунцио начался роман с Марией Гравиной ди Рамакка, женой неаполитанского дворянина. Эта прекрасная и грациозная женщина очень ревновала писателя и потратила огромные средства в тщетной попытке удержать Д"Аннунцио подле себя. Суд обвинил эту парочку в прелюбодеянии и приговорил к 5 месяцам тюремного заключения. Приговор, правда, затем был отменен, и Д"Аннунцио усыновил двух детей графини. Когда у нее родился сын, графиня пригрозила Габриэлю, что убьет ребенка, если он не перестанет ей изменять. Д"Аннунцио, конечно же, не испугался ее угроз и вскоре осыпал знаками внимания актрису Элеонору Дузе.
Связь Д"Аннунцио с Дузе, которая была старше его на четыре года, можно назвать вершиной его романтической любовной карьеры. Да и у Элеоноры отношения с писателем вызывали неведомый ранее сладострастный восторг, хотя в любовных делах она знала толк. Этот "творческий" союз, начиная с 1895 года, длился девять лет. Она не только почти ничего не требовала от Габриэля, напротив, давала ему деньги, вдохновение, дружбу и советы. В знак признательности он писал пьесы, где она исполняла главные роли.
Они наслаждались всепоглощающей любовью друг к другу. Расставались, затем снова сходились. На юбилей Д"Аннунцио Элеонора прислала ему двенадцать поздравительных телеграмм, по одной через час. В 1900 году Дузе была неприятно поражена появившимся в продаже очередным романом любовника, в котором он в мельчайших деталях описал всю их совместную жизнь. Писателю в конце концов наскучила его состарившаяся любовница. Он, в частности, утверждал, что ему перестала нравиться ее грудь, самое главное, на его взгляд, достоинство женского тела. Они расстались в 1904 году, и после ее смерти Д"Аннунцио утверждал, что он способен, стоя перед статуей Будды, общаться с духом Элеоноры.
Наверное, единственной женщиной, сумевшей устоять перед чарами Габриэля была знаменитая американская танцовщица Айседора Дункан . Вот как она описала свои встречи с неотразимым сердцеедом в своих мемуарах: "Когда Д"Аннунцио встретил меня в Париже 1912 году, он решил покорить меня. Это не может служить мне особым комплиментом, ведь Д"Аннунцио стремился покорять всех знаменитых женщин мира. Но я оказала ему сопротивление из-за своего преклонения перед Дузе. Я решила, что буду единственной женщиной, которая выстоит перед ним.
Когда Д"Аннунцио стремился покорить женщину, он присылал ей каждое утро небольшое стихотворение и цветок как его символ. Каждое утро в восемь часов я получала такой цветок.
Как-то вечером (я занимала тогда студию вблизи отеля "Байрон") Д"Аннунцио сказал мне с особенным ударением: "Я приду в полночь".
Весь день я со своим другом готовила студию. Мы наполнили ее белыми цветами - белыми лилиями - теми цветами, которые приносят на похороны. Потом мы зажгли мириады свечей. Д"Аннунцио, казалось, поразился при виде студии, которая, благодаря всем этим зажженным свечам и белым цветам стала похожей на готическую часовню. Мы подвели Д"Аннунцио к дивану, заваленному грудой подушек. Прежде всего я протанцевала перед ним. Затем осыпала его цветами и расставила кругом свечи, плавно и ритмично ступая под звуки Траурного марша Шопена.
Постепенно я погасила все свечи одну за другой, оставив зажженными лишь те, которые горели у его головы ив ногах. Он лежал словно загипнотизированный. Затем, все еще плавно Двигаясь под музыку, я потушила свечи у его ног. Но, когда я торжественно направилась к одной из свечей, горевших у его головы, он поднялся на ноги и с громким и пронзительным криком ужаса бросился из студии. Тем временем мы с пианистом, обессилев от смеха, свалились друг другу на руки..."
Несколько лет спустя, во время первой мировой войны Дункан приехала в Рим и остановилась в отеле "Регина". По странному случаю, Д"Аннун-цио занимал соседнюю с ней комнату. Каждый вечер он отправлялся обедать к маркизе Казатти. Вот как описала Дункан их новую-встречу: "После обеда мы вернулись в залу с орангутангом, и маркиза послала за своей гадалкой. Она вошла в высоком остроконечном колпаке и плаще колдуньи и принялась предсказывать нам судьбу по картам.
И в эту минуту вошел Д"Аннунцио.
Д"Аннунцио был очень суеверен и верил всем гадалкам.
Гадалка сказала ему: "Вы полетите по воздуху и совершите огромные подвиги. Вы упадете и окажетесь у врат смерти. Но вы пробьетесь сквозь смерть, избежите ее и доживете до великой славы".
Мне она сказала: "Вы сумеете пробудить нации к новой религии и основать великие храмы по всему миру. Вы находитесь под чрезвычайно прочной защитой, и когда вам грозит несчастный случай, вас охраняют великие ангелы. Вы доживете до очень преклонного возраста. Вы будете жить вечно".
После этого мы вернулись в отель. Д"Аннунцио сказал мне: "Каждый вечер я буду приходить к вам в двенадцать часов. Я покорил всех женщин в мире, но я должен еще покорить Айседору".
И каждый вечер он приходил ко мне в двенадцать часов.
Он рассказывал мне удивительные вещи о своей жизни, своей юности и искусстве. Затем он принимался кричать: "Айседора, я не могу больше! Возьми меня, возьми же меня!"
Я тихонько выпроваживала его из комнаты. Так продолжалось около трех недель. Наконец я уехала".
Биография
Итальянский поэт, писатель, драматург. В его романах речь часто идет о коррупции, снобизме, скандалах ("Невинный " (1891), "Триумф смерти " (1894) и др.) Первый сборник стихов "Весна " вышел o 1898 году. Пьеса "Джоконда "написана в 1898 году для актрисы Элеоноры Дузе. Участвовал в первой мировой войне. В 1919 году возглавил экспедицию добровольцев для захвата города Фиуме, который затем удерживал до 1921 года, став национальным героем. Впоследствии, увлекшись философией Ницше, поддерживал фашизм.
Известный и противоречивый поэт, писатель и политик Д"Аннунцио так щедро использовал в своих литературных трудах яркие и живые эротические картины и описания смерти, что писатель Генри Джеймс окрестил их "вульгарными". Эксцентричного, писателя запомнят, видимо, прежде всего, как одного из основателей реализма в итальянской литературе. Еще до окончания колледжа в городе Прато Д"Аннунцио, сын богатого и знатного мэра города Пескара, опубликовал свой первый сборник стихов и заслужил скандальную репутацию донжуана.
Женщины находили красивого, высокого, стройного, мускулистого Габриэля просто неотразимым, и за свою жизнь он имел сотни любовных интрижек, которые затем часто описывал в своих литературных произведениях. Д"Аннунцио тратил огромные суммы на одежду, слуг, женщин, ни в чем себе не отказывая, до тех пор, пока чрезмерная расточительность не привела его к полному банкротству. В 1910 Году он был вынужден бежать от кредиторов во Францию.
Когда началась первая мировая война, Д"Аннунцио вернулся в Италию. В 1915 году он стал авиатором и заслужил признание - его назначили командиром отряда. Во время одного из вылетов вражеская пуля выбила ему левый глаз. Однако это не помешало бесстрашному офицеру встать во главе 12 000 солдат и захватить город Фиуме в 1919 году, а затем удерживать его в течение двух лет.
В 1924 году Муссолини за активную поддержку фашистского правительства Италии пожаловал Д"Аннунцио титул принца Монте Невозо. Окруженный сотней преданных слуг, вдали от своей семьи, Д"Аннунцио прожил последние годы своей жизни в своем богатом поместье. Писатель мечтал умереть так, чтобы его смерть, как и многие его подвиги и поступки при жизни, запомнилась многим. То он настаивал на том, чтобы его тело использовали в качестве ядра при выстреле из пушки, то требовал, чтобы его умертвили, погрузив в резервуар с кислотой. Умер он, однако, вполне прозаично. Кровоизлияние в мозг застигло его за рабочим столом, он не дожил 11 дней до 75-летия.
Д"Аннунцио считал себя "жрецом эротики", поэтому жизнь и творчество его неотделимы от образа женщины. Впервые он влюбился в семь лет. Когда ему исполнилось двенадцать, в школе разразился скандал: Габриэль попытался направить руки монахини, поправлявшей на нем школьную форму, к интимным местам своего тела. В 16 лет Д"Аннунцио воспользовался услугами проститутки из Флоренции. Для того чтобы оплатить ее ласки, он заложил свои часы.
В 1883 году Д"Аннунцио женился на Марии Гадлезе, дочери герцога Галлезе, хотя последний пытался расстроить свадьбу. Мария не побоялась угроз отца отречься от нее.
Двадцатилетний Габриэль и его 19-летняя невеста обвенчались 28 июля 1883 года. Никому и в голову нс пришло, что прекрасная стройная Мария уже на третьем месяце беременности. В течение следующих четырех лет Мария родила трех сыновей, что, впрочем, не положило конец многочисленным и бурным любовным похождениям ее мужа.
Д"Аннунцио, вдоволь насладившись прелестями жены, стал весело проводить дни и ночи с другими женщинами, еще неразгаданными, время от времени одаривая Марию "восхитительной ночью". В 1887 году он наконец оставил ее.
Несмотря на то, что Д"Аннунцио относился к женщинам с презрением, редко проявлял к ним сочувствие, а волосы на его голове к двадцати трем годам заметно поредели, многие женщины мечтали провести с ним ночь. Они были готовы пожертвовать богатством, супружеством и репутацией ради его ласк, хотя о его ветренности ходили легенды.
Д"Аннунцио хотел изведать все в области секса: он восхищался красотой юношей, и в то же время среди любовниц у него была известная лесбиянка. Даже в преклонном возрасте сексуальные силы не покинули писателя. Он платил своим слугам за то, что они ходили по окрестным деревням и приводили ему женщин, чья "новизна стимулировала его фантазию".
Однако чаще всего любовные отношения у Д"Аннунцио бывали непродолжительными. Некоторые из них закончились даже трагически. После романа с писателем религиозная графиня Манчини, вставшая на путь порока, так страдала от осознания своей вины, что сошла с ума, и ее поместили в психиатрическую лечебницу. Одна из брошенных им любовниц, маркиза Алессандради Рудини Карлотти, дочь премьер-министра Италии, покинула свою семью, постриглась в монахини и умерла настоятельницей одного из монастырей Савойи.
На одном из концертов в 1887 году на Д"Аннунцио произвела ошеломляющее впечатление божественная красота Барбары Леони. Актриса и писатель страстно полюбили друг друга и тайно встречались, когда им позволяли обстоятельства. Однажды она призналась Габриэлю: "Ах, дорогой, до встречи с тобой я была просто девственницей". Они поддерживали отношения в течение пяти лет, но при каждой их встрече, как и на первом свидании, прежде чем предаться любви, Д"Аннунцио осыпал Барбару лепестками свежих благоухающих роз. А когда она, обнаженная, засыпала, Габриэль садился рядом и записывал в тетрадь свои ощущения, чтобы в дальнейшем использовать эти наблюдения в своем романе "Невинная".
В 1891 году у Д"Аннунцио начался роман с Марией Гравиной ди Рамакка, женой неаполитанского дворянина. Эта прекрасная и грациозная женщина очень ревновала писателя и потратила огромные средства в тщетной попытке удержать Д"Аннунцио подле себя. Суд обвинил эту парочку в прелюбодеянии и приговорил к 5 месяцам тюремного заключения. Приговор, правда, затем был отменен, и Д"Аннунцио усыновил двух детей графини. Когда у нее родился сын, графиня пригрозила Габриэлю, что убьет ребенка, если он не перестанет ей изменять. Д"Аннунцио, конечно же, не испугался ее угроз и вскоре осыпал знаками внимания актрису Элеонору Дузе.
Связь Д"Аннунцио с Дузе, которая была старше его на четыре года, можно назвать вершиной его романтической любовной карьеры. Да и у Элеоноры отношения с писателем вызывали неведомый ранее сладострастный восторг, хотя в любовных делах она знала толк. Этот "творческий" союз, начиная с 1895 года, длился девять лет. Она не только почти ничего не требовала от Габриэля, напротив, давала ему деньги, вдохновение, дружбу и советы. В знак признательности он писал пьесы, где она исполняла главные роли.
Они наслаждались всепоглощающей любовью друг к другу. Расставались, затем снова сходились. На юбилей Д"Аннунцио Элеонора прислала ему двенадцать поздравительных телеграмм, по одной через час. В 1900 году Дузе была неприятно поражена появившимся в продаже очередным романом любовника, в котором он в мельчайших деталях описал всю их совместную жизнь. Писателю в конце концов наскучила его состарившаяся любовница. Он, в частности, утверждал, что ему перестала нравиться ее грудь, самое главное, на его взгляд, достоинство женского тела. Они расстались в 1904 году, и после ее смерти Д"Аннунцио утверждал, что он способен, стоя перед статуей Будды, общаться с духом Элеоноры.
Наверное, единственной женщиной, сумевшей устоять перед чарами Габриэля была знаменитая американская танцовщица Айседора Дункан. Вот как она описала свои встречи с неотразимым сердцеедом в своих мемуарах: "Когда Д"Аннунцио встретил меня в Париже 1912 году, он решил покорить меня. Это не может служить мне особым комплиментом, ведь Д"Аннунцио стремился покорять всех знаменитых женщин мира. Но я оказала ему сопротивление из-за своего преклонения перед Дузе. Я решила, что буду единственной женщиной, которая выстоит перед ним.
Когда Д"Аннунцио стремился покорить женщину, он присылал ей каждое утро небольшое стихотворение и цветок как его символ. Каждое утро в восемь часов я получала такой цветок.
Как-то вечером (я занимала тогда студию вблизи отеля "Байрон") Д"Аннунцио сказал мне с особенным ударением: "Я приду в полночь".
Весь день я со своим другом готовила студию. Мы наполнили ее белыми цветами - белыми лилиями - теми цветами, которые приносят на похороны. Потом мы зажгли мириады свечей. Д"Аннунцио, казалось, поразился при виде студии, которая, благодаря всем этим зажженным свечам и белым цветам стала похожей на готическую часовню. Мы подвели Д"Аннунцио к дивану, заваленному грудой подушек. Прежде всего я протанцевала перед ним. Затем осыпала его цветами и расставила кругом свечи, плавно и ритмично ступая под звуки Траурного марша Шопена.
Постепенно я погасила все свечи одну за другой, оставив зажженными лишь те, которые горели у его головы ив ногах. Он лежал словно загипнотизированный. Затем, все еще плавно Двигаясь под музыку, я потушила свечи у его ног. Но, когда я торжественно направилась к одной из свечей, горевших у его головы, он поднялся на ноги и с громким и пронзительным криком ужаса бросился из студии. Тем временем мы с пианистом, обессилев от смеха, свалились друг другу на руки..."
Несколько лет спустя, во время первой мировой войны Дункан приехала в Рим и остановилась в отеле "Регина". По странному случаю, Д"Аннун-цио занимал соседнюю с ней комнату. Каждый вечер он отправлялся обедать к маркизе Казатти. Вот как описала Дункан их новую-встречу: "После обеда мы вернулись в залу с орангутангом, и маркиза послала за своей гадалкой. Она вошла в высоком остроконечном колпаке и плаще колдуньи и принялась предсказывать нам судьбу по картам.
И в эту минуту вошел Д"Аннунцио.
Д"Аннунцио был очень суеверен и верил всем гадалкам.
Гадалка сказала ему: "Вы полетите по воздуху и совершите огромные подвиги. Вы упадете и окажетесь у врат смерти. Но вы пробьетесь сквозь смерть, избежите ее и доживете до великой славы".
Мне она сказала: "Вы сумеете пробудить нации к новой религии и основать великие храмы по всему миру. Вы находитесь под чрезвычайно прочной защитой, и когда вам грозит несчастный случай, вас охраняют великие ангелы. Вы доживете до очень преклонного возраста. Вы будете жить вечно".
После этого мы вернулись в отель. Д"Аннунцио сказал мне: "Каждый вечер я буду приходить к вам в двенадцать часов. Я покорил всех женщин в мире, но я должен еще покорить Айседору".
И каждый вечер он приходил ко мне в двенадцать часов.
Он рассказывал мне удивительные вещи о своей жизни, своей юности и искусстве. Затем он принимался кричать: "Айседора, я не могу больше! Возьми меня, возьми же меня!"
Я тихонько выпроваживала его из комнаты. Так продолжалось около трех недель. Наконец я уехала".
Наверное, это был единственный случай, когда писатель не добился своего...
Отец Габриеле Д’Аннунцио родился в богатой и родовитой семьи Рапаньетта-Д’Аннунцио, которая жила в одном из самых провинциальных уголков тогдашней Италии - городе Пескара в Абруццо. Пескара - древний город Италии, раздираемый страстями и междоусобицами, прошлое в котором сохранилось только в устном фольклоре и давало о себе знать внезапными вспышками вражды между родами и общинами - такими, как древнее соперничество Пескары и стоявшего на другом берегу реки Кастелламаре. Спустя годы, в дни своего величия и славы, Д’Аннунцио почти спустя полвека одержал окончательную победу над кастелламарцами, упросив Муссолини упразднить ненавистный город и сделать его районом родной Пескары. Такой была Южная Италия, когда появился на свет поэт.
Позже, создавая себе романтизированную биографию в духе то ли Светониевой “Жизни двенадцати цезарей”, то ли новелл о знаменитых авантюристах Возрождения, Д’Аннунцио утверждал, что событие это произошло на борту бригантины “Ирена” во время шторма. Но на самом деле он появился на свет при вполне прозаичных обстоятельствах - на суше, в родительском доме 12 марта 1863 года.
Социальные барьеры были для южных людей не менее существенны, чем для северных, но на юге они часто не имели столь зримого выражения. Поэтому детство Д’Аннунцио было детством обычного средиземноморского мальчика - ярким, вольным, богатым впечатлениями от общения с самыми разномастными представителями человеческого рода. Родственники и друзья семьи - люди, как правило, не бедные и знатные - не исчерпывали круг знакомств юного Габриеле. Никто не препятствовал ему водиться и с уличным людом - старым нищим Паскио, бывшим моряком и даже пиратом, или живописным городским сумасшедшим по прозвищу Цинциннат. От них мальчик набрался историй и россказней, богатого запаса которых ему хватило на всю писательскую жизнь.
Дома свирепый и жадный до чувственных удовольствий отец (“Он ел как Полифем и спал как Полифем”, - уже на склоне лет вспоминал о нем знаменитый сын) и тихая, заботливая мать с лицом святой дополняли впечатления будущего героя о страстях и гротеске повседневности. С ранних лет пристрастие к риторике и театральности вошло в плоть и кровь Габриеле и определило его будущий литературный стиль. И стиль жизни тоже.
В десять лет Габриеле впервые испытал чувство, которое позже назвал “spasimo dell’orrore” (нечто вроде “сладкого трепета ужаса”). Способностью испытывать именно такой “spasimo” он чрезвычайно гордился всю жизнь, всячески ее культивировал и развивал. Случилось это так: мальчик полез на крышу своего дома, чтобы снять с нее ласточкино гнездо, но упал и сильно повредил себе руку. Вид хлынувшей из раны крови вызвал у подростка сильнейшее сладострастное возбуждение. Впрочем, дело было, очевидно, во врожденной психической аномалии, а несчастный случай просто разбудил дремавший рефлекс. Впоследствии Д’Аннунцио запечатлевал это свое пристрастие на страницах многих книг. Отрубленные руки, стигматы, кровавые раны кочевали из одного романа в другой, из пьесы в пьесу с навязчивым постоянством. Как и образ мученичества святого Себастьяна, с которым писатель впоследствии начал себя отождествлять. Но это было гораздо позднее, а пока одиннадцатилетнего Д’Аннунцио отдали в привилегированный колледж Чиконьини.
Какие бы бури ни бушевали в душе мальчика, держать себя в руках он умел. Учителя и соученики вспоминали его как сдержанного, весьма способного ученика, неизменно заканчивавшего класс с отличными отметками, но при этом - юного денди, самого элегантного среди мальчиков, тратившего на духи, перчатки и шарфы почти все присылаемые из дома деньги.
В четырнадцать лет, тем не менее, успеваемость, а вместе с ней и дисциплина пошатнулись: как это обычно бывает - под воздействием первой влюбленности и проснувшегося интереса к поэзии. Первую любовь Габриеле звали Клеменца Кокколини: Д’Аннунцио познакомился с ней во Флоренции на каникулах, в семье друзей отца. Вскоре произошла знаменательная история, впоследствии пересказанная взрослым писателем в литературной форме. Юная парочка отправилась в Этрусский музей, где в пустом зале надолго задержалась перед бронзовой статуей химеры. С юношеской бравадой Д’Аннунцио засунул руку в страшную пасть чудовища и поцарапался (вполне возможно, нарочно) об острые клыки фантастической твари. Возбужденный видом собственной крови, Габриеле набросился на бедную девушку и больно укусил ее в губы. Восторг, испытанный им при этом, стал основой для будущей жизненной программы: никогда больше он ни в чем не отказывал себе, потворствовал своим инстинктам, какими бы низменными они ни казались.
Пыл ранних любовных переживаний, обильное чтение античных авторов и современных итальянских поэтов принесли поэтические плоды: в шестнадцать лет Д’Аннунцио завершил первый сборник стихотворений и при финансовой поддержке отца издал его тиражом в пятьсот экземпляров. Переполненный гордостью, дебютант дарил и рассылал книжечку всем своим знакомым, в том числе и ректору колледжа. Здесь его ждало, впрочем, горькое разочарование, сборник насторожил педагогов. Собрался административный совет, и дело шло к исключению, но юный талантливый шалопай, в общем-то, был симпатичен всем и посему отделался строгим предупреждением. Резонанс за стенами учебного заведения, однако, вскоре залечил раны его честолюбия: во всех литературных обозрениях писали о новом таланте - большинство критиков восхваляли его.
Д’Аннунцио был полон планов: стихи писались легко. Не проходило и года, как у него была готова большая поэтическая книга - “Новая песнь”. Она издавалась как вполне серьезный труд в авторитетном издательстве, но честолюбивому Д’Аннунцио было мало уже существующего внимания публики. Он затеял рекламный трюк вполне в духе современного шоу-бизнеса: в день появления книги в продаже одна флорентийская газета получала телеграмму от неизвестного лица. В ней рассказывалось о трагической гибели юного поэта во время катания на лошади. Книга мгновенно раскупалась, в то время как автор книги и телеграммы был жив и здоров. Внезапно свалившаяся слава и первый в череде многих и многих скандал, а также многочисленные любовные увлечения не мешали Габриеле окончить с отличием колледж и поступить в Римский университет на отделение литературы и филологии.
К 1881 году Рим был столицей Италии всего только десять лет: сонный во времена папского государства, город превратился в котел, переполненный политиканами, аферистами, предпринимателями и артистической богемой. В этот котел, где кипели страсти, и окунулся юный “дикарь из Абруццо”, как его окрестили в литературной среде. Д’Аннунцио быстро сходился со столичной элитой, триумфально переиздавал все свои написанные к тому времени поэтические книги, а также первый сборник рассказов и с удовольствием занялся журналистикой. Он писал сразу для нескольких изданий, в основном для разделов светской хроники, в духе скандальном, провокационном, на грани фола, с цинизмом и нахальным юмором. Писались и стихи: в римский период Д’Аннунцио перестал сдерживать свою тягу к претенциозно эротическим темам. Содержание очень часто носило откровенно автобиографический характер, поэтому публикация почти каждой его новой элегии или канцоны заканчивались небольшим скандалом, а иногда - и дуэлью.
В Риме Д’Аннунцио, освободившись от опеки родителей и учителей, получил возможность создать собственный стиль жизни, которому не изменял на протяжении последующих тридцати лет: сонм порхающих вокруг прелестных созданий, квартиры, заставленные цветами, античными статуями и безделушками, заваленные чудовищными собраниями гобеленов и кружев, пропахшие куреньями и дорогими сортами табака, простыни, пропитанные ароматическими эссенциями, - помесь быта индийского махараджи и фантазий провинциального эстета, этакий лубок с претензией на роскошь и исключительность. Вся жизнь поэта была похожа на мистерию, наполненную роскошью и бесконечными долгами, увеличивающимися по мере необходимости субсидировать всю эту роскошь, поскольку литературные и журналистские заработки не в состоянии и на десять процентов были прикрыть постоянно разрастающуюся финансовую брешь.
Конечно, приходилось соблюдать и внешние условности: 28 июля 1883 года в возрасте двадцати лет Д’Аннунцио женился на молодой аристократке Марии ди Галлезе, в браке с которой он формально и прожил всю жизнь. Свадьба была сыграна после бурного романа с бегством девушки от родителей, но Габриеле вскоре потерял интерес к Марии, получившей в его классификации сразу три поэтических имени - Йелла, Марайя и Мариоска. Лет через пять после свадьбы отношения с ди Галлезе были полностью прекращены, но она осталась его законной супругой. Впрочем, за недолгую совместную жизнь Габриеле и Мария успели произвести на свет троих детей.
А тем временем необузданный юный эстет вновь погрузился во вращение столичной жизни. Откровенное распутство поэта вскоре дало повод для едкого фельетона, напечатанного неким Карло Маньико в провинциальной газете “Абруцци”. К несчастью, это была именно та газета, которую читали родители Габриеле и его жена. Разозленный поэт вызвал коллегу по цеху на дуэль и потерпел поражение. Д’Аннунцио был ранен в голову. Вызванный врач обильно обработал рану модным тогда антисептиком - перхлоратом железа. Но эскулап перестарался: от воздействия химиката Д’Аннунцио в двадцать три года стал совершенно лысым. В результате медицинской ошибки и создался образ поэта - такой, каким мы его знаем на многочисленных портретах и фотографиях: маленький лысый мужчина с огромным носом и рыбьими глазами навыкат, глазами маньяка или гения.
В 1889 году, ко дню выхода первого романа Д’Аннунцио “Наслаждение”, жизнь его выглядела вполне сложившейся, хотя и не во всем уютной: события в этой жизни повторялись с удивительным однообразием - за одним романтическим приключением следовало другое, не менее романтическое: художница Барбара Леони, затем неаполитанская аристократка графиня Гравина Ангуисола - от нее у Д’Аннунцио было еще двое детей в дополнение к трем законным, - затем великая итальянская актриса Элеонора Дузе. Но каждое увлечение кончалось трагическим разрывом. А потребность Д’Аннунцио в роскоши становилась все больше и больше, долги же достигали астрономической величины.
И на фоне всех этих жизненных коллизий писались книги - одна за другой. Книги, которые составили европейскую славу Д’Аннунцио: “Пескарские рассказы”, “Джованни Эпископо”, “Невинный”, “Непобедимое” и еще многие другие, пьеса “Триумф смерти”.
Проза и стихи пользовались неизменным успехом, но пьесы чаще проваливались на итальянских и европейских сценах. В литературном творчестве, стилистически Д’Аннунцио был неоднороден: если драмы его были написаны в русле исканий европейского декаданса рубежа веков, то проза, за редкими исключениями, была близка к натурализму.
С начала 1890-х годов благодаря переводам началась шумная популярность Д’Аннунцио во Франции, не без помощи верной подруги Элеоноры Дузе. Актриса энергично “продвигала” на европейской сцене зрелые пьесы Д’Аннунцио, такие, как “Мертвый город” и “Дочь Йорио”, написанные Габриеле “под нее”, хотя реакция публики и критиков весьма неоднозначна. Есть два абсолютно полярных мнения о творчестве Д’Аннунцио – одни принимали его с восторгом и поклонением, другие были полны ненависти и отвращения. К этому времени Д’Аннунцио большую часть времени проводил между Венецией и флорентийской виллой “Капончина”, где “д’аннунцианский стиль” достигал своего наивысшего выражения во всем: в убранстве, в распорядке жизни, во вьющейся кругом свите слуг и поклонников. В этот период начали возникать характерные легенды о Д’Аннунцио: Жарро утверждал, что поэт пил вино из черепа девственницы и носил туфли из человеческой кожи. Маринетти рассказывал, что каждое утро Д’Аннунцио купался в морском прибое нагой, верхом на коне, а на берегу его поджидала Дузе с пурпурной мантией в руках, чтобы накинуть ее на плечи Габриеле после купания. Тогда же впервые прозвучало словечко “д’аннунцианизмы” в приложении к подобным декадентским вывертам.
“Не отказывай себе ни в чем, потворствуй всем своим инстинктам”. Но “сверхчеловеческое Я” Д’Аннунцио не заглядывало слишком глубоко в темные бездны; страсти его были достаточно старомодны: женщины, роскошь и тщеславие южанина. Он мог претендовать на звание нового Петрарки или итальянского Вагнера, но напоминал больше всего пародию на просвещенного сеньора эпохи Ренессанса. “В сущности, он был человек простой, хотя и с опасными странностями, но вовсе не полубог, как считали его поклонницы”, - подводил итог своим впечатлениям от общения с поэтом Ромен Роллан.
Честолюбие подвигло Д’Аннунцио в 1897 году баллотироваться в парламент от избирательной коллегии города Ортоны. Кандидат выступил с более чем эзотерической программой “политики красоты”. “У нас больше нет времени для спокойного сна в тени лавров и миртов. Интеллектуалы, объединив свои силы, должны, исполнившись воинственного духа, выступить на стороне рассудка против варварских орд”, - обращался поэт к избирателям. Тем не менее он был избран. Став депутатом, “политик красоты”, естественно, заседаниями откровенно манкировал. Чаще в это время его видели на собачьих бегах, которые стали еще одной его маниакальной страстью.
Начало нового века Д’Аннунцио встречал почти сорокалетним мужчиной. Жизненные обстоятельства его при этом были достаточно печальны. На новых выборах 1900 года депутат от Ортоны потерпел сокрушительное поражение, долгая любовная связь с Дузе, долговая пропасть углубилась до двух миллионов тогдашних лир, а само имя Д’Аннунцио приобрело в Италии крайне одиозный оттенок. Этому способствовало многое: и скандальный образ жизни поэта, и путаные политические высказывания, колебавшиеся в диапазоне от ультраправых до почти анархических, и становившийся все более манерным и “прециозным” язык его произведений.
И хотя многое из написанного им продолжало пользоваться популярностью, в том числе и из написанного совсем недавно драма “Франческа да Римини”, внутреннее состояние Д’Аннунцио было неустойчивым. Длительные периоды эмоциональной депрессии и неуверенности в себе стали для него обычными в этот период жизни.
В 1908 году преследуемый кредиторами Д’Аннунцио пошел, в сущности, на мошенничество: некто Джованни Дель Гуццо, итальянский эмигрант, ставший миллионером в Аргентине, предложил организовать для поэта турне по Латинской Америке, в ходе которого Д’Аннунцио выступил бы с публичными лекциями. Под залог будущих прибылей Дель Гуццо взялся урегулировать проблему с долгами поэта. Гонорар предполагался огромный. Аванс Д’Аннунцио взял, но в Латинскую Америку не поехал. Сказав Дель Гуццо, что сперва должен подлечить зубы в Париже, Габриеле отправился во Францию. Вместо недели, обещанной Дель Гуццо, он провел там без малого семь лет.
Явление Д’Аннунцио в Париж было триумфальным. Во Франции он пользовался неизменной популярностью с начала 1890-х годов, и популярность эта не была омрачена теми мелкими дрязгами и пересудами, которые окружали его фигуру на родине. Здесь Габриеле в компании с новой спутницей жизни, русской по происхождению, Наталией Кросс-Голубевой, окунулся в космополитическую жизнь довоенного Парижа. Интерес к писателю, помимо литературной славы и репутации изысканного сердцееда, подогревался также тем, что Д’Аннунцио в то время стал активным проповедником двух новомодных увлечений: авиации и кинематографа.
Авиация с самого своего зарождения привлекала Габриеле: еще до отъезда во Францию он завязал знакомство с итальянскими авиаторами и не раз совершал полеты вместе с ними. Героем своего последнего написанного в Италии романа “Быть может - да, быть может - нет” он также сделал авиатора, наверное, первым из крупных литераторов обратив внимание на эту новую профессию. Кинематограф был еще одной неофитской страстью поэта: первый свой контракт на написание сценария Габриеле заключил в 1910 году; как кинодраматург он оказался фактически пионером среди именитых литераторов того времени. И хотя контракты он редко выполнял, ряд фильмов по его сценариям все же был поставлен, и в первую очередь невероятная для своего времени шестичасовая киноэпопея “Кабирия”. В этом псевдоисторическом фильме из жизни Древнего Рима все было задумано и исполнено с типично д’аннунциевским размахом: битвы гладиаторов, египетские пирамиды и “настоящее” извержение Этны.
Модный и прогрессивный, писатель стремительно прокладывал себе путь в парижском свете, щедро раздавая направо и налево интервью и обещания и, как уж было заведено, не задумываясь занимая деньги. Особенно сблизился он с кругом Иды Рубинштейн, которая познакомила его, в частности, с Клодом Дебюсси и Бакстом. Плодом этого знакомства стала самая известная работа Д’Аннунцио парижского периода - драма “Мученичество св. Себастьяна”. Она была поставлена в 1911 году - с музыкой Дебюсси, декорациями Бакста и Идой Рубинштейн в главной роли. Сама пьеса, женщина, играющая святого Себастьяна, да еще еврейка и лесбиянка окончательно испортила отношения Д’Аннунцио с Ватиканом. 8 мая 1911 года декретом Священной конгрегации он был отлучен от церкви, а католикам было запрещено чтение его произведений и посещение постановок его пьес. Конфликт со Святым престолом удалось загладить только спустя двадцать пять лет, уже перед самой смертью Габриеле.
В Париже Д’Аннунцио не изменял ни одной из своих привычек: многочисленные любовницы проживали вместе с ним в самых причудливых комбинациях, образуя некое подобие гарема. В отношениях с женщинами Д’Аннунцио был крайне эгоистичен и далеко не всегда бескорыстен, что не помешало ему остаться в памяти современниц великим любовником. Айседора Дункан вспоминала о поэте: “Этот лысый, невзрачный карлик в разговоре с женщиной преображался, прежде всего, в глазах собеседницы. Он казался ей почти что Аполлоном, потому что умел легко и ненавязчиво дать каждой женщине ощущение того, что она является центром вселенной”.
Но, несмотря на все это - на всемирную славу и на любовь прекрасного пола, - любой беспристрастный наблюдатель сказал бы, что жизнь Д’Аннунцио в целом прожита, а карьера - завершена. Казалось бы, что можно было добавить к сделанному и прожитому? В предвоенном 1913 году Габриеле исполнилось пятьдесят лет, писал он все меньше и меньше, и основное уже было написано. Для большинства людей требуется какое-то чрезвычайное событие, чтобы в этом возрасте придать своей жизни новое направление. Для Д’Аннунцио таким событием оказалась война. Он начал свою жизнь с чистого листа.
Италия должна была вступить в войну на стороне Тройственного союза, однако этого не произошло - помешали общественные настроения. Движение за разрыв соглашений и продолжение борьбы с австрийской империей, за возвращение Италии всех территорий с итальянским населением существовало уже давно. Воспитанный в консервативной провинциальной среде, Д’Аннунцио всегда был настроен националистически, но ничуть не больше и не меньше, чем большинство современных ему итальянских интеллектуалов. Время от времени в связи с какими-нибудь событиями он разражался монархо-патриотической одой, иногда высказывался на политические темы, однако говорить о какой-то жесткой позиции поэта в довоенное время не приходилось. Даже в период своего депутатства Д’Аннунцио оставался политическим путаником - ничего другого от модного поэта никто, впрочем, и не ждал.
Самым, пожалуй, ангажированным произведением Габриеле стала написанная в 1908 году трагедия “Корабль”. Этот бравурный опус, посвященный восхвалению былого величия Венецианской республики, уже содержал все характерные для будущего Д’Аннунцио-политика темы: господство над всей Адриатикой, желание увидеть Италию сильной морской державой. Постановка была осуществлена с помпой, рукопись шедевра - торжественно преподнесена городским властям Венеции. Д’Аннунцио восседал в цилиндре и рединготе в гондоле, принадлежавшей потомку знаменитой семьи дожей Фоскари, Пьеро; манускрипт, врученный синдику, был завернут в красное полотнище с золотым изображением льва святого Марка; синдик вручил Д’Аннунцио ключи от города. Личный спектакль вышел еще грандиознее, чем постановка пьесы. Тем не менее это был только эпизод в жизни Д’Аннунцио, впрочем, весьма знаменательный в свете будущих событий.
Оказавшись во Франции в начале войны, писатель занял откровенно проантантовскую позицию. Он посещал фронт, писал военные корреспонденции для итальянской прессы и американского концерна Хёрста. Ирредентисты и сторонники Антанты в Италии начали присматриваться к Д’Аннунцио - им была нужна крупная фигура, способная стать знаменем их движения. Однако Габриеле долго колебался, обдумывая ситуацию, боясь оторваться от привычной жизни во Франции, в небольшом поместье, где он был окружен своими наложницами, лошадьми и гончими псами.
Только в 1915 году, когда общественное мнение в Италии полностью созрело для вступления в войну на стороне Антанты, он решился: 3 мая Д’Аннунцио отбыл в Италию. На границе его встретили участники добровольческих итальянских бригад, сражавшихся во Франции и Бельгии под руководством внука Гарибальди - Пеппино. По мере того как поезд двигался в сторону Генуи, кортеж становился все более пышным и представительным - к нему присоединяется ряд высших военных чинов, мэры Рима и Неаполя, оппозиционные сенаторы.
В Геную Д’Аннунцио прибыл уже как триумфатор. На площади Кварто, перед огромным количеством народа он произнес знаменательную речь. Король первоначально также собирался присутствовать, но, ознакомившись с текстом речи, передумал. На самом деле решение давно было принято: уже был подписан секретный Лондонский пакт, по которому Италия отрекалась от всех военных обязательств по отношению к бывшим союзникам, однако Виктор Эммануил III считал неразумным раньше времени афишировать уже состоявшееся предательство. Д’Аннунцио, правда, не чинили никаких препятствий, и он провел собрание с огромным успехом.
Д’Аннунцио купался в лучах всенародной славы, произносил одну речь за другой и с удовольствием примерял на себя тогу национального героя. Явившись в Рим, Д’Аннунцио вновь разразился серией воинственных речей с балкона дома, у которого постоянно дежурили толпы солдат и столичной молодежи. Как раз в это время он впервые использовал приветственный жест легионеров Древнего Рима - тот самый, который позднее возьмет на вооружение Муссолини.
23 мая 1915 года при общем ликовании Италия объявила войну Австрии. Д’Аннунцио сразу же направился в действующую армию, в Венецию. В скромном чине капитана, однако с негласными и неписаными привилегиями, которые были обеспечены ему благодаря популярности и известности, и, конечно же, определенной дисциплинарной вольности.
Д’Аннунцио лихо воевал, но после боевых экспедиций он возвращался в свой уютный маленький дворец на Большом канале, куда из Франции им было выписано все необходимое для жизни гения: наложницы, борзые, персидские ковры и аррасские гобелены.
Быт его был устроеннее, чем быт воевавшего на том же фронте Хемингуэя. Но в бою Габриеле оказывался действительно смельчаком и азартно рисковал собой. Несмотря на свои пятьдесят два года, он записался сначала во флот, где участвовал в вылазках торпедных катеров, а к концу лета перешел в авиацию. Он летал на Триест, на Пулу, на Сплит, сбрасывал бомбы и прокламации, видел гибель боевых товарищей, при неудачной посадке повредил себе зрительный нерв и ослеп на один глаз. С этих пор канонический образ поэта дополняется наглазной повязкой.
И все это время Д’Аннунцио писал, но уже не художественные произведения, а доклады об улучшении положения дел в военной авиации, надгробные речи, репортажи о воздушных боях, секретные записки с проектами безумных военных экспедиций. Впрочем, особое положение Д’Аннунцио и его неподконтрольность делали его чем-то вроде полевого командира, некоторые свои идеи он воплощал, не спросившись у начальства. Как ни странно, с успехом, причем отдельные операции навсегда входили в историю войн.
Так, в августе 1918 года он совершил боевой вылет на Вену, ставший первым в истории воздушным налетом на столицу государства-противника и, по существу, рождением дальней бомбардировочной авиации. А на Рождество предыдущего, 1917 года Д’Аннунцио организовал и провел дерзкую ночную вылазку торпедных катеров при поддержке авиации на австрийскую военно-морскую базу в Далмации, форт Буккари. И хотя военный эффект от этой акции был равен нулю, театральный эффект превысил всякие ожидания.
Война завершилась 3 ноября 1918 года. Д’Аннунцио закончил ее в звании подполковника, героем в глазах солдат и большинства соотечественников. Прославленный в новом качестве, Д’Аннунцио тем не менее был далек от удовлетворенности: мир не обещает ему ничего интересного. “Чувствую зловоние мирной жизни”, - писал поэт в день заключения перемирия. Но нерастраченный воинственный пыл, однако, недолго остается невостребованным. В результате сложных политических интриг союзники решили поступить с Италией так, как обычно поступают с бедными родственниками, то есть оставить без обещанного куска пирога. В накаленной обстановке разоренной войной страны это вызвало массовое недовольство, особенно среди вернувшейся с фронтов молодежи. Демобилизованные двадцатилетние, которые умеют только воевать, становились, так же как в России и Германии, опасной и легковозбудимой революционной силой, способной оказывать давление на власть. Их влияние было так велико, что сложившаяся система солдатской демократии даже получила особое название “trincerocrazia” - “власть окопов”. Костяк этой жадно прислушивающейся к речам вождей молодежи составили так называемые “ардити”, “пылкие” - ветераны элитных формирований вооруженных сил: гвардии, кавалерии, авиации и флота. Они искали себе подходящего лидера. Основных претендентов на эту роль двое: молодой и энергичный Бенито Муссолини и Д’Аннунцио.
Вокруг Д’Аннунцио завязалась борьба с целью перетянуть его на свою сторону. Участвовала в ней и партия власти: правительство предложило поэту звание маршала авиации и пост вице-премьера. Осторожный, когда это было необходимо, Габриеле выжидал, присматривался к ситуации. По мере того как становилось все более и более ясно, что на версальских переговорах Италию собирались элементарно надуть, в областях с итальянским населением начались восстания ирредентистов. 30 октября 1918 года в городе Фиуме (современная хорватская Риека), где восемьдесят процентов населения составляли тогда итальянцы, восстание закончилось захватом власти. Восставшие провозгласили республику - с намерением впоследствии присоединиться к Италии. Город для поддержания порядка оккупировали союзники: французы и итальянцы.
Д’Аннунцио пытался определить свою политическую линию. С одной стороны, он начинал прощупывать почву для сближения с Муссолини, который в ту же осень окончательно порвал с социалистами и создал фашистское движение, объединившее значительную часть ветеранов войны. С другой - пытался склонить Пьетро Бадольо к высадке подчиненных тому войск в Далмации, чтобы пересмотреть результаты войны силовыми методами. Бадольо вынужден был осадить слишком строптивого подполковника; он приказал Д’Аннунцио не совать нос куда не следует. В ответ Габриеле подал в отставку, чтобы покончить с двусмысленностью своего положения и обеспечить себе свободу действий.
7 апреля 1919 года делегация Фиуме предложила “герою моря и неба” занять пост руководителя государства. Габриеле колебался, ограничиваясь публикациями в газетах пылких памфлетов и произнесением патетических речей на сходках ардити. Но ситуация продолжала накаляться, подталкивая колеблющегося героя к выбору. 10 июня в итальянской и международной прессе распространились слухи о существовании заговора под руководством Д’Аннунцио, Муссолини и кузена короля герцога Д’Аосты с целью свержения правительства. Дело пахло арестом. Загнанный в угол Д’Аннунцио обратился к Виктору Эммануилу III c просьбой о личной аудиенции. Король принял поэта, выслушал его заверения в лояльности, но, когда дело дошло до империалистических прожектов Д’Аннунцио, остался непреклонен: “Конституция определяет минимум прав народа и максимум моих прав”.
Д’Аннунцио не оставалось ничего, кроме как пойти ва-банк. Он напечатал на страницах еженедельника “Идеа национале” пламенный манифест под названием “Не подчинюсь!” и собрал своих сторонников на площади Капитолия. Выйдя перед ними, он развернул знамя, которым был покрыт гроб его боевого товарища Рандаччио, и в течение нескольких часов целовал складки знамени, перечисляя при этом названия далматинских городов. Ни полиция, ни войска не решились помешать сборищу.
Между тем в Версале американский президент Вудро Вильсон внес предложение: большая часть Далмации должна отойти к новорожденному Королевству сербов, хорватов и словенцев. В Фиуме вспыхнули кровопролитные столкновения между итальянскими частями, поддерживающими ирредентистов, и французами, вставшими на сторону югославян.
Медлить дольше было нельзя: представители Фиуме явились в Венецию, куда вернулся из Рима Д’Аннунцио. Они хотели забрать его с собой. В последнем пароксизме нерешительности поэт попытался притвориться больным, но это не помогло. И вот рано утром 11 сентября начался “поход на Фиуме”. Впереди ехал Д’Аннунцио в открытом “фиате”, засыпанном лепестками роз, за ним следовали пятнадцать грузовиков с ардити. По дороге к колонне присоединились группы солдат, карабинеров и беженцев из Далмации. В километре от границы их попытался остановить командующий экспедиционным корпусом в Фиуме генерал Патталуга. Д’Аннунцио скинул шинель и продемонстрировал генералу грудь, покрытую боевыми орденами: “Если вы сможете прострелить это, то стреляйте”. Патталуга со своими солдатами перешел под командование Д’Аннунцио.
В 11 часов 45 минут 12 сентября 1919 года легионеры без единого выстрела вошли в город: их встретили колокольным звоном, приветственным ревом сирен и орудийным салютом со стоящих на рейде военных кораблей. Началась полуторагодовая история одного из самых странных государств, существовавших в ХХ веке, - Регентства Фиуме.
Утомленный путешествием, Д’Аннунцио пытался отоспаться в гостинице, но его разбудили и сообщили, что он назначен губернатором и военным комендантом города. “Кто? Я?” - удивленно переспросил Д’Аннунцио, но его уже вытащили на балкон, откуда он сказал собравшимся горожанам: “Итальянцы Фиуме! В этом недобром и безумном мире наш город сегодня - единственный островок свободы. Этот чудесный остров плывет в океане и сияет немеркнущим светом, в то время как все континенты Земли погружены во тьму торгашества и конкуренции. Мы - это горстка просвещенных людей, мистических творцов, которые призваны посеять в мире семена новой силы, что прорастет всходами отчаянных дерзаний и яростных озарений”.
Народ был в восторге, однако одних красивых слов было мало: надо заниматься государственным и военным строительством. Дело, впрочем, облегчало то обстоятельство, что в Фиуме начали стекаться силы: ардити со всех концов страны, дезертировавшие солдаты и матросы. Правительственные войска, подчиняясь приказам премьера Нитти, занимали позиции вокруг города, но бездействовали, поскольку их симпатии были всецело на стороне Д’Аннунцио.
14 сентября адмирал Казануова приказал боевым кораблям покинуть фиумский порт - но их капитаны отказались выполнять приказ и перешли на сторону республики. Триумфатор писал хвастливое письмо Муссолини, который так и не решился присоединиться к “походу на Фиуме”: “Я в равной степени потрясен Вами и итальянским народом… Вы хнычете, в то время как мы боремся… Где Ваши фашисты, Ваши волонтеры, Ваши футуристы? Проснитесь! Проснитесь и устыдитесь… Проколите дырку в Вашем брюхе и спустите жир. Иначе это сделаю я, когда моя власть станет абсолютной”. Муссолини не оставалось ничего другого, кроме как поддержать Д’Аннунцио деньгами и отрядом бойцов, но с этого момента он надолго затаил жгучую зависть к преуспевшему сопернику, смешанную с восхищением. Это чувство еще даст о себе знать позже.
Между тем народ надо было кормить. И Д’Аннунцио принял решение в духе того “революционного времени”: боевые корабли Фиуме отправились бороздить Адриатику, захватывая все повстречавшиеся по пути торговые суда. Так корсарство стало основным источником снабжения “республики красоты” провиантом и товарами первой необходимости. В пиратское государство начали стекаться самые удивительные персонажи: поэты, контрабандисты, воры, аферисты, кафешантанные певицы, безумные изобретатели и просто отбросы общества. Всех привлекал аромат абсолютной свободы и беззакония: на улицах Фиуме каждую ночь до утра шумел сюрреалистический карнавал. Хлеба все равно не хватало - для поддержания боевого духа и работоспособности гражданам вместо хлеба щедро раздавался кокаин. Сам Д’Аннунцио почти не спал: он писал декларации и приказы, обращался к толпе с речами несколько раз на дню. В этот период он и сам привык к кокаину, который остался его пагубной страстью вплоть до самых последних дней жизни.
Д’Аннунцио написал первый проект конституции. В стихах. Испуганные соратники призвали его не горячиться. Конституцию в прозе написал премьер вольного города, социалист Де Амбрис, но Габриеле все же добавил в нее от себя немало курьезных пунктов. В частности, обязательное музыкальное образование для детей, без которого гражданство Фиуме не предоставляется. Также вводился государственный культ муз с сооружением соответствующих храмов.
Революция в Италии заставляла себя ждать. Муссолини, понимающий, что нельзя отдать победу в руки конкурента, удерживал свои отряды от активных действий. Д’Аннунцио, которого неудержимо несло на поле боя, решил заняться пока альтернативной военной кампанией: он пытался сговориться с хорватскими сепаратистами, чтобы отправиться в поход на Загреб с целью “сбросить ненавистное сербское иго”. Попутно он не забывал и об искусстве: в Фиуме в качестве министра культуры был приглашен знаменитый Артуро Тосканини. Маэстро согласился, и теперь, кроме кокаина и речей, публику услаждали еще и симфоническими концертами на городской площади.
На должность министра иностранных дел Д’Аннунцио назначил бельгийского поэта-анархиста Леона Кохницкого. Первым делом министр-анархист обратился с предложением создать Лигу угнетенных Земли. Предложение было рассчитано в первую очередь на поддержку Советской России, но Совнарком ответил крайне осторожной сочувственной телеграммой: кремлевские комиссары понимали, что флибустьерская фиумская вольница больше напоминала контрреволюционный мятеж, чем советскую власть. На предложение откликнулись лишь некоторые, не менее экзотические, чем сам Фиуме, формирования: каталонские сепаратисты, вожди крестьянского восстания в Мексике и, зачем-то, египетский хедив.
Тем временем голод и разброд в городе нарастали: несмотря на ряд успешных пиратских рейдов, нехватка многих вещей очень ощущалась, особенно после того, как правительственные войска перешли к активной блокаде города. Но, вопреки всему, Д’Аннунцио держался. В первую очередь потому, что никто его не трогал. Ведь он был удобен всем: итальянскому правительству - в качестве жупела для торга с союзниками, союзникам - как противовес требованиям югославян и предлог для пребывания их частей в Далмации, Муссолини - как болячка, отвлекающая силы правительства от его собственного, планомерно подготавливаемого государственного переворота.
Фантазии Д’Аннунцио и его мистико-поэтические эксперименты все больше и больше отдаляли от него поднявших изначально восстание отцов города. Их целью было всего лишь войти в состав Итальянского королевства на правах провинциального города. Поднятый Д’Аннунцио над городом государственный стяг с созвездием Большой Медведицы на пурпурном фоне, окольцованном змеёй Уроборос, кусающей собственный хвост, вызывал у них ужас. Окружившие поэта авантюристы им были ненавистны. Обывательская мораль их содрогалась при виде вереницы дам всех сословий и наций, проходящих через спальню команданте, словно машины на фордовском конвейере. В среде ирредентистов созревало решение устранить Д’Аннунцио под предлогом того, что он пытается присвоить себе диктаторские полномочия.
Д’Аннунцио, не знающий о том, что творилось у него за спиной, продолжал свою буффонаду: 22 сентября он встретил прибывшего в Фиуме изобретателя радиотелеграфа Гульельмо Маркони. Поприветствовав очередной речью “мага пространства” и “покорителя космических энергий”, он обратился при помощи мощной радиостанции, установленной на борту маркониевского судна “Электра”, с речью “ко всем народам мира”. Но народы мира остались вполне равнодушны.
Заговорщики медлили, опасаясь верных Д’Аннунцио легионеров, но 12 ноября необходимость в заговоре отпала сама по себе. Италия подписала в Рапалло соглашения, по которым почти вся Далмация, включая Фиуме, отходила к Королевству сербов, хорватов и словенцев. Теперь Фиуме был обречен - с Д’Аннунцио не было больше никаких резонов считаться. Коварный Муссолини первым перешел на сторону победителей: руки у правительства были развязаны. Начиналась агония, шикарная агония под звуки оркестра, играющего на городской площади. Кольцо войск, окружавшее город, начинало сжиматься, рейд блокировали правительственные крейсеры.
26 декабря 1920 года Д’Аннунцио подал в отставку. 2 января нового, 1921 года после короткой и почти бескровной перестрелки Д’Аннунцио сдал город под гарантии личной безопасности и помилования всех участников фиумской эпопеи. Через пару недель все на том же “фиате”, но уже без лепестков роз, в сопровождении шофера и адъютанта он покинул город. Одно из первых в мире государств под руководством поэта закончило свое существование.
Д’Аннунцио вернулся в Венецию. Он был внутренне надломлен и отчетливо ощущал, что его звездный час миновал. Никто не обращал на него внимания. Никто, впрочем, и не преследовал. В глазах всей нации, не исключая и правящие круги, он все равно оставался героем. Национальное пристрастие итальянцев к “bella figura” оказалось важнее, чем идейные разногласия, к тому же идеи, которыми руководствовался Д’Аннунцио в фиумский период, были настолько пестры, что любой мог найти в них что-нибудь приемлемое для себя: и коммунист, и фашист, и анархист, и монархист.
Д’Аннунцио погрузился в меланхолическую депрессию. Он отвергал любые предложения, связанные с общественной деятельностью. Все, что ему теперь было нужно, - это “приют на берегу моря или озера, далекий от железных дорог, где, укрывшись от верных легионеров и слишком преданных друзей”, где он смог бы в покое окончить свои литературные труды. 30 января 1921 года поэт приобрел на берегу озера Гарда виллу, реквизированную у немецких хозяев, дальних родственников Рихарда Вагнера. Команданте дал вилле величавое название “Vittoriale degli Italiani” - что-то вроде “Храма победы итальянского народа”. Но суждено ей было стать не столько храмом, сколько прижизненным мавзолеем для самого Д’Аннунцио.
Начиналась осень патриарха, пятнадцать лет добровольного заточения и депрессии. Тем временем Муссолини стремительно продвигался к власти. Сам Д’Аннунцио смотрел на Муссолини сверху вниз, считая его старательным, но посредственным подражателем, а фашизм - плебейской пародией на свои идеи, что не мешало ему льстить более молодому вождю так же неумеренно, как тот льстил ему. Но действовать Д’Аннунцио уже не хотел или не мог, и, когда Муссолини посещал “Витториале” с тайным визитом, желая узнать отношение команданте к готовящемуся фашистскому перевороту, Д’Аннунцио встал в надмирную позу обитателя башни из слоновой кости. Муссолини это более чем устраивало. Обеспечив нейтралитет ардити, фашисты могли чувствовать себя хозяевами страны.
30 октября 1922 года Муссолини сосредоточил в своих руках всю полноту власти. Он был благодарен Д’Аннунцио за невмешательство и выражал свою благодарность с размахом: государство выкупило “Витториале” и взяло на себя все расходы по его содержанию. Указом дуче был создан национальный институт для издания полного собрания сочинений Д’Аннунцио, государство приобрело у поэта все архивы, его осыпали целым ливнем новых наград, избрали академиком.
Д’Аннунцио с увлечением втянулся в эту игру. Он решил создать в “Витториале” нечто вроде прижизненного дома-музея. Д’Аннунцио без конца принимал у себя прибывающие с визитами вежливости делегации политиков, писателей и легионеров, проводил по парку и вилле, демонстрируя мемориал в честь своего собственного героического прошлого. Для самых почетных гостей команданте лично производил салют из носового орудия торпедного катера.
Он слишком поздно начал понимать хитрый замысел “друга Бенито”. Со всех сторон Д’Аннунцио был окружен соглядатаями: личный секретарь, водитель, пилот гидросамолета, охрана были сплошь агенты фашистской службы безопасности. Любая безобидная прихоть Д’Аннунцио, любая его просьба - оказать протекцию старым друзьям или наградить кого-нибудь орденом - незамедлительно удовлетворялись. Но на все его попытки вмешаться в политику дуче отвечал вежливыми письмами - и делал все по-своему. Вскоре уже и руководство движением легионеров ускользнуло из рук Д’Аннунцио; в большинстве своем ардити влились в ряды фашистских организаций.
Каждодневная переписка между поэтом и диктатором продолжалась почти пять лет: Д’Аннунцио наставлял, угрожал, требовал, торговался; Муссолини увещевал, подкупал и восторгался. К 1927 году неизбежная капитуляция фактически совершилась: Д’Аннунцио потерял последние рычаги власти и стал почетным пленником режима.
Д’Аннунцио признал поражение: в его письмах уже не встретишь просьб о назначениях министров или указаний, как вести внешнюю политику, - все больше жалкие старческие просьбы о новой медали к юбилею или сетования на недостатки в работе местной администрации. Начиналась деградация - физическая и психическая, - ускоренная неумеренным потреблением кокаина и эфира. Временами Д’Аннунцио снова пробовал писать, однако, за исключением пары автобиографических произведений, из-под его пера выходили одни только неоконченные фрагменты.
В последние годы жизни он практически не покидал “Витториале”, не принимал посетителей, полностью погрузившись в атмосферу грез и воспоминаний, перечитывая дневники, письма и записные книжки. Болезни все чаще и чаще преследовали его, и вечером 19 сентября 1938 года смерть настигла семидесятипятилетнего поэта.
Впрочем, в одном Д’Аннунцио, несмотря на свои болезни и печали, остался верен себе до конца: последняя дама покинула его спальню за четыре часа до того, как перестало биться его сердце.
Русский читатель познакомился с творчеством д’Аннунцио в 1893 году - первой ласточкой стал перевод «Невинного», выполненный М.Ивановым. Вскоре же лучшим переводчиком д’Аннунцио на русский язык стал Ю.Балтрушайтис, будущий литовский дипломат. На рубеже двух столетий популярность писателя в России приняла характер настоящей мании, отмеченной потоком статей и рецензий, выходом в свет полного (на тот момент) собрания сочинений д’Аннунцио (Киев, 1904), обилием театральных постановок и появлением экранизации. В дальнейшем интерес к творчеству д’Аннунцио в России упал - во многом это произошло под влиянием хорошо привившегося на русской почве итальянского футуризма. Д`Аннунцио было посвящено стихотворение Николая Гумилёва «Ода д’Аннунцио» в 1916 году.
Сегодня в сети Вы можете найти бесчисленное количество его лирических стихотворений, пожалуй, можно сказать, что Д’Аннунцио - один из самых цитируемых иностранных поэтов на женских и любовных форумах и сайтах. Но я хочу предложить Вашему вниманию одно из лучших стихотворений Габриэле “La pioggia nel pineto”(Дождь в сосновом лесу) из сборника “Леда без лебедя".
ДОЖДЬ В СОСНОВОМ ЛЕСУ
Тише. На полянах лесных
я не слышу
слов твоих
человечьих. Я слышу,
как капли и листья
шепчут слова на странных
наречьях.
Послушай. Литься
продолжают капли
по веткам провисшим,
тяжелым лапам,
по чешуйкам сосновым,
колючим кронам,
листам зеленым
лавровым,
по мокрым кистям
и листьям дрока,
по цветам с душистым
тягучим соком,
по нашим одиноким
лицам
вода струится,
по ткани, по легким чистым
одеждам
и по нежданным надеждам.
И дождь станет лаской,
волшебной сказкой,
что прежде
тебя манила, меня так манит,
о Эрмиона.
Ты слышишь? Колышет
дождь печальные ветки -
частые, редкие,-
меняя звучание
на кистях и листьях -
звонче, тише…
Послушай. Так близко
вторят хором дождю цикады,
словно им не преграда
нависшее низко небо и тучи.
И звучны
песни сосен и мирта
и говор дрока,
словно пальцами дождик
к струнам прикасается странным.
И в юном
лесном мире
лишь двое
на поляне в роще,
и лицо твое строго
и вдохновенно,
кудрей сплетенья
пахнут неуловимо
цветами жасмина
и резедою,
о созданье земное,
чье имя
Эрмиона.
Слушай, слушай. Летучих
цикад стрекотанье
все глуше,
и тучи все звонче плачут.
Тени
прячут в сплетеньи
ветвей набухших,
как тайну,
трескучий отзвук
далекий. Слушай,
звук гаснет.
Лишь влажный воздух
задержит эхо. Звук гаснет.
И снова дрожит. И гаснет.
Шума моря не слышно
за шумом капель. Листья
колышет дождь серебристый,
звенит по лужам,
стучит торопливо
по иглам смолистым -
звонче, глуше, -
послушай.
Молчалива
дочь неба птица;
в глуши тенистой
за корягой
заговорила дочь ила.
И влага на твоих ресницах,
Эрмиона.
Дождинки на черных ресницах,
кажется, что ты плачешь,
и на наши лица иначе
упала тени зелень,
словно с лесом нас породнила.
И сок жизни в жилах хмелен,
и сердце плодом застыло
сладким,
и кажутся родниками
два глаза черных,
и зубы в деснах - миндальные зерна,
и мы идем без оглядки,
и нам на поляне
оплетают ноги
травы стеблями,
мочат влагой росной,
и мы идем куда-то, куда же?!
По нашим одиноким
лицам
вода струится,
по ткани,
по легким чистым
одеждам
и по нежданным надеждам;
и дождь станет лаской,
волшебной сказкой,
что прежде меня манила, тебя так манит,
о Эрмиона.
LA PIOGGIA NEL PINETO
Taci. Su le soglie
del bosco non odo
parole che dici
umane; ma odo
parole più nuove
che parlano gocciole e foglie
lontane.
Ascolta. Piove
dalle nuvole sparse.
Piove su le tamerici
salmastre ed arse,
piove su i pini
scagliosi ed irti,
piove su i mirti
divini,
su le ginestre fulgenti
di fiori accolti,
su i ginepri folti
di coccole aulenti,
piove su i nostri volti
silvani,
piove su le nostre mani
ignude,
su i nostri vestimenti
leggieri,
su i freschi pensieri
che l`anima schiude
novella,
su la favola bella
che ieri
t`illuse, che oggi m`illude,
o Ermione.
Odi? La pioggia cade
su la solitaria
verdura
con un crepitío che dura
e varia nell`aria
secondo le fronde
più rade, men rade.
Ascolta. Risponde
al pianto il canto
delle cicale
che il pianto australe
non impaura,
nè il ciel cinerino.
E il pino
ha un suono, e il mirto
altro suono, e il ginepro
altro ancóra, stromenti
diversi
sotto innumerevoli dita.
E immersi
noi siam nello spirto
silvestre,
d`arborea vita viventi;
e il tuo volto ebro
è molle di pioggia
come una foglia,
e le tue chiome
auliscono come
le chiare ginestre,
o creatura terrestre
che hai nome
Ermione.
Ascolta, ascolta. L`accordo
delle aeree cicale
a poco a poco
più sordo
si fa sotto il pianto
che cresce;
ma un canto vi si mesce
più roco
che di laggiù sale,
dall`umida ombra remota.
Più sordo e più fioco
s`allenta, si spegne.
Sola una nota
ancor trema, si spegne,
risorge, trema, si spegne.
Non s`ode voce del mare.
Or s`ode su tutta la fronda
crosciare
l`argentea pioggia
che monda,
il croscio che varia
secondo la fronda
più folta, men folta.
Ascolta.
La figlia dell`aria
è muta; ma la figlia
del limo lontana,
la rana,
canta nell`ombra più fonda,
chi sa dove, chi sa dove!
E piove su le tue ciglia,
Ermione.
Piove su le tue ciglia nere
sìche par tu pianga
ma di piacere; non bianca
ma quasi fatta virente,
par da scorza tu esca.
E tutta la vita è in noi fresca
aulente,
il cuor nel petto è come pesca
intatta,
tra le pàlpebre gli occhi
son come polle tra l`erbe,
i denti negli alvèoli
con come mandorle acerbe.
E andiam di fratta in fratta,
or congiunti or disciolti
e il verde vigor rude
ci allaccia i mallèoli
c`intrica i ginocchi)
chi sa dove, chi sa dove!
E piove su i nostri vólti
silvani,
piove su le nostre mani
ignude,
su i nostri vestimenti
leggieri,
su i freschi pensieri
che l`anima schiude
novella,
su la favola bella
che ieri
m`illuse, che oggi t`illude,
o Ermione.
(Data di composizione ignota.
Probabile fra la metà di luglio 1902 e
la metà dell`agosto dell`anno successivo)
Текст подготовила Татьяна Халина
Использованные материалы:
www.liceopertini.net
www.gabrieledannunzio.net
www.vittoriale.it
Новелла «Фиуме или смерть». Оливер Риттер.
А.Большаков. «Государство д’Аннунцио: опыт аристократического анархизма на республиканской почве».
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости
, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
