САДОВСКИЙ ПРОВ МИХАЙЛОВИЧ
Садовский (Пров Михайлович, собственно Ермилов) - знаменитый русский актер, родился в г. Ливнах 10 октября 1818 года, рано остался на попечении своих дядей по матери, Григория и Дмитрия Садовских, известных провинциальных актеров, фамилию которых и принял. Дебютировал четырнадцати лет в Туле, играл в разных провинциальных городах, в 1838 году приехал в Москву и скоро был принят на сцену Императорских театров, с которой не сходил до самой смерти, в июле 1872 года. Известность его постепенно увеличивалась с 1853 года, когда он исполнил роль Русакова в комедии "Не в свои сани не садись". Островский вообще нашел в С. гениального исполнителя; в ролях Любима Торцова ("Бедность не порок"), Подхалюзина ("Свои люди - сочтемся"), Беневоленского ("Бедная невеста"), Тита Титыча ("Тяжелые дни") и других он достиг высшего совершенства. Удивительно хорош был С. и в пьесах Гоголя (Осип и городничий в "Ревизоре", Подколесин в "Женитьбе", Замухрышкин в "Игроках"). Такого Расплюева, каким явился он в "Свадьбе Кречинского", никогда не видела потом русская сцена. Из иностранного классического репертуара ему всего больше удавался Мольер ("Жорж Данден", "Лекарь по неволе", "Мещанин во дворянстве" и другие). С. можно назвать представителем высокохудожественного реализма; смех, который он вызывал в зрителях своей читкой и мимикой, своим тончайшим оттенением не только существенных, но и второстепенных черт исполняемой роли, иногда даже одним своим появлением на сцене, - был тот, если можно так выразиться, художественный смех, которым мы смеемся при чтении Гоголя, Островского, Мольера и в котором часто (как, например, при исполнении С. роли Любима Торцова) слышится истинный трагизм. - Хорошая статья о С. написана В. Родиславским ("Русский Вестник", 1872 год, кн. 7); много интересного о С. в воспоминаниях Д.А. Карабчевского, в "Русской Мысли" 1890-х годов.
Краткая биографическая энциклопедия. 2012
В 1836 году, зимой, на колоннах театрального подъезда появилась афиша, сообщающая, что с такого-то числа месяца декабря в Городском театре будет представлена публике пьеса господина Грибоедова «Горе от ума», где наряду с прочим сообщалось, что роль лакея Чацкого будет играть Садовский 1-й, а лакея Горичевых – Садовский 2-й. Первого Садовского публика знала: это был известный провинциальный актер-комик Дмитрий Васильевич. А вот Садовский второй был казанцам не известен, хотя кто-то из заядлых театралов и утверждал, что сей актер, коему только-только исполнилось восемнадцать лет, весьма даровит.
– Вот погодите, – говорил знаток. – Пройдет несколько лет, и молодой Садовский будет играть в императорских театрах с жалованьем в тыщу рублей. Я видел его три года назад в Туле в труппе Турчанинова – талант, несомненный талант…
Молодой Садовский или Садовский 2-й родился в обеспеченной семье торговца Михаила Ермилова в городе Ливны Орловской губернии 11 октября 1818 года и носил имя Пров Михайлов сын Ермилов. Когда Прову исполнилось девять лет, умер отец, а вместе с ним приказал долго жить и семейный достаток. Как вспоминал много позднее Пров Михайлович, в наследство ему достались лишь синий отцовский фрак да сапоги с отворотами. Когда просто нужда переросла в нужду крайнюю, мать отдала Прова на содержание своему брату, провинциальному актеру Григорию Васильевичу Садовскому. Тот увез племянника в Тулу, где Пров и познакомился с театром. Он занимался переписыванием пьес и ролей, и целыми днями пропадал в театре.
В 13 лет Пров потерял и дядю: Григорий Васильевич по ходу пьесы должен был упасть, упал неудачно, захворал и помер. Племянника забрал брат Григория Дмитрий Васильевич, тоже провинциальный актер с амплуа комика. Через год Дмитрий Садовский отдал племянника знакомому уездному архитектору, чтобы тот выучил Прова рисовать. Но Ермилов уже «заболел» театром. В 14 лет он, приняв сценическую фамилию Садовский, поступил на службу в Тульский театр «без всяких условий».
У него был очень удачный дебют в каком-то переводном водевиле. В течение последующего года он переиграл 15 ролей и был награжден антрепренером театра Турчаниновым «одним целковым рублем».
В 1833 году он ангажируется вместе с дядей в Калужский театр, где играет очень успешно. Затем идут гастроли в Рязань, Елец и Леберянь, где пришлось даже поголодать. Труппа, где служили оба Садовских, не гнушалась давать спектакли даже за ужин или кров для ночлега. Потом снова были Елец, Воронеж и, наконец, Казань. «В этом последнем городе, – писал биограф Садовского В. Родиславский, – он пробыл полтора года при самых невыгодных условиях для своей сценической деятельности». Но именно здесь, в Казани, его увидел знаменитый Щепкин! «От зоркаго взора его не укрылся талант Садовскаго… В свой бенефис дал он ему несколько ролей, в которых Садовский увенчался полным успехом. После того Щепкин упросил содержателя театра, чтобы Садовскому дали другия роли, и сам помогал молодому артисту советами и наставлениями».
В Тулу Пров Михайлович вернулся триумфатором и стал получать в местном театре уже первые роли. А в 1839 году он уезжает с матерью и младшим братом в Москву. По протекции любимца московской публики В. И. Живокини, он дебютирует в театрике Московской театральной школы, после чего его «тотчас приняли на службу к Московским театрам» артистом драматической труппы 3-го разряда с жалованьем 800 рублей ассигнациями в год. (См: «Русский вестник», М., 1872, т. 100, кн. 7, стр. 436.)
Пров Михайлович стремительно рос как художник с каждой ролью. Рос и его успех. А с ним – и жалованье. Уже через два года он был артистом 1-го разряда с жалованьем около 2 тысяч рублей ассигнациями в год, в 1842 году – он получал более 2 тысяч, а в 1843 году – около 2500 рублей.
А потом была роль Шута из «Короля Лира». «Создание этой роли Садовским, – писали московские газеты, – принадлежит к числу тех немногих гениальных исполненений второстепенных Шекспировских характеров, какия редко случается видеть на сцене…»
Затем был Подколесин из «Женитьбы» – эту роль Садовскому был вынужден отдать Щепкин, потому что Пров Михайлович играл ее лучше, – и Осип в «Ревизоре».
Про Осипа Садовского журнал «Москвитянин» писал следующее: «Чтобы так сказать о приходе Городничаго, так обрадоваться щам и каше и так подойти к Хлестакову уговаривать его ехать, надобно совсем отрешиться от своей личности, влезть в натуру Осипа, даже, кажется, думать и чувствовать в эту минуту, как Осип…»
Вообще, в пьесах Гоголя он играл бесподобно. А такого Расплюева, каким явился он в «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобылина русская сцена не видела больше никогда. «Талант художника огромный, – писал о Садовском В. Родиславский; – комизму в нем пропасть, бездна наивности и, главное, правды, естественности, простоты и жизни».
С читки рукописи А.Н. Островского «Свои люди – сочтемся», началась дружба двух великих мастеров. Садовский и Островский со временем стали близкими друзьями, к тому же в лице Прова Михайловича Островский нашел гениального исполнителя Любима Торцова («Бедность не порок»), Подхалюзина («Свои люди – сочтемся»), Тит Титыча («Тяжелые дни»), Беневоленского («Бедная невеста»). В роли последнего Садовский достиг высшего совершенства, его типаж был удивительно узнаваем публикой.
До конца жизни он служил в Малом театре. Не единожды порывался уйти в отставку, но дирекция удерживала его, увеличивая жалование до небывалых высот, повышая гонорары за спектакли и обещая полные ежегодные бенефисы.
В 1862 году указом Правительствующего Сената Садовский был возведен в потомственное почетное гражданство, статус коего мало чем отличался от дворянского.
Последний раз с ним продлили контракт на три года в 1870 году, согласившись на все его желания, явно выходившие за рамки максимального денежного вознаграждения российских актеров! Но дослужить сей срок ему было не суждено: в 1872 году, 16 июля в 9 часов утра Пров Михайлович умер на своей даче в Петровском парке. Его положили рядом с могилой матери на московском Пятницком кладбище. Это было его последнее желание…
Даровитейший артист московской драматической труппы, род. 11 окт. 1818 г. в г. Ливнах Орловской губ., где, отец его, рязанский мещанин, служил в то время по откупу.
Родовая фамилия его, судя по некоторым данным, была Ермилов: так, по крайней мере, Пров Михайлович назван в консисторском метрическом свидетельстве, хотя в паспорте рязанской думы и в увольнительном от общества свидетельстве артист именуется просто Михайловым.
Девятилетним мальчиком С. лишился отца, оставшись на попечении матери и ее двоюродного брата Кашеварова; тяжелая участь сиротства, на которую С. был обречен с столь раннего возраста, и неразлучные с этим положением невзгоды и лишения сообщили натуре С. тот крепкий закал, который оказал незаменимую помощь в первый, самый трудный, период его артистической деятельности.
При матери С. оставался недолго; его взял к себе в скором времени родной дядя (по отцу) Григорий Васильевич Ермилов (по сцене Садовский), бывший актером в тульском театре и считавшийся одним из лучших талантов своей труппы.
Таким образом уже с детства завязывается у С. тесная связь и непосредственное знакомство с той средой, славным представителем которой он сделался впоследствии.
Находясь неотлучно при дяде, С. переписывал для него роли и всматривался во все подробности театрального дела; по мнению некоторых, С. немалым обязан этому первому своему руководителю в области сценического искусства, давшему правильное направление пробуждавшимся способностям мальчика.
По смерти Григория Васильевича, С. взял к себе другой дядя - Дмитрий Васильевич, тоже актер; он отдал племянника учиться рисованию, но, по-видимому, кое-что делал в смысле развития у С. и драматического искусства.
В 1832 г. в Туле формировал труппу провинциальный антрепренер Турчанинов, пригласивший к себе и С., очевидно, только для пополнения комплекта; и вот, четырнадцатилетним мальчиком С. впервые выступил на подмостках театра, исполняя роль Сезара в водевиле "Ватель, или Потомок великого человека". Первый период (с 1832 по 1839 г.) сценической деятельности С. в необеспеченном положении провинциального артиста прошел в беспрерывных скитаниях из одного города в другой; и только непреклонная любовь к искусству и привычка к лишениям спасли С. от нравственной гибели среди непрерывной цепи испытаний, составлявших в то время обычный удел труженика провинциальной сцены. Весь первый год С. служил у Турчанинова бесплатно и лишь к концу года антрепренер раскошелился, выдав начинающему труженику один рубль в виде награды.
Понятно, при таких условиях С. находил невыгодным продолжать службу у Турчанинова и решил искать другого места. Отправившись в Рязань, С. поступил в труппу Шилкина и Вертовского; в скором времени труппа переселилась в Елец, и этот переезд повлиял гибельным образом на ее материальное положение.
В Ельце тогда играла уже труппа Вышеславцева, и в скором времени артисты обеих трупп очутились в том положении, которое близко граничит с нищетою.
С. в то время пришлось вспомнить свои уроки рисования и взяться за кисть; он стал рисовать декорации для театра и этим заработком хоть отчасти ослабил кризис того безвыходного положения, в котором ему пришлось очутиться.
Поняв бесплодность конкуренции, обе труппы решили соединиться в одну и переехали в Лебедянь, где тогда была ярмарка, но дела от этого не улучшились, так что соединенная труппа поспешила возвратиться в Елец. Но и здесь сборы продолжали уменьшаться, так что даже С., который был одним из видных участников труппы, весьма часто приходилось питаться сухим хлебом.
В таком бедственном положении весьма кстати подоспел на помощь С. его дядя Дмитрий Васильевич, случайно посетивший Елец и взявший с собой племянника в Воронеж.
Здесь С. поступил в труппу Вышеславцева, который воспользовался крайним положением С. и положил ему очень небольшое вознаграждение.
Поэтому через год С. перекочевал в Тамбов и поступил к антрепренеру Пивато: с труппой его посещал и другие города.
Довольно продолжительное время (полтора года) Садовский играл в Казани в труппе Соколова.
Здесь между прочим увидел его знаменитый Щепкин (в 1838 г.); он сразу оценил недюжинный таланта молодого артиста, обласкал его и даже поручил ему исполнить роль в своем бенефисном спектакле.
Советы и указания Щепкина имели немаловажное влияние на развитие дарования С. Хотя материальные условия службы за все указанное время для С. были крайне невыгодны, но он не падал духом, расширял свой репертуар, прилежно изучая и обрабатывая новые роли. Случайно побывав в Москве, С. познакомился с тогдашним любимцем публики В. Н. Живокини, и это знакомство оказало решительное влияние на склад и направление таланта С.: знаменитый комик московской труппы как бы вдохнул в юношу настроение к комизму и то искусство в передаче комических ролей, которым прославил свое имя С. После посещения Москвы С. возвратился в труппу Вышеславцева и играл в Белеве и Воронеже, а затем уехал в Рязань и поступил в труппу Азбукина.
Тяжелая болезнь, постигшая С. в Рязани, на лечение которой он израсходовал все свои скромные сбережения, на время прервала его скитальчество.
По выздоровлении он уехал в Тулу в труппу того же Азбукина, с которой играл в Туле и Зарайске.
К тому времени за С. утвердилась уже прочная репутация талантливого и трудолюбивого актера и положение его начало изменяться к лучшему: в труппе Азбукина он был первым лицом, исполнял должность режиссера и им дорожили настолько, что Азбукин связал его неустойкой в 500 р. на случай, если бы С. вздумал разорвать с его труппой.
И эта предусмотрительность была не лишней: в то время к С. то и дело поступали более выгодные предложения от других провинциальных антрепренеров, но С. принужден был отвечать отказом.
Между тем постепенно под влиянием общих восторженных отзывов об его игре у С. начинает созревать намерение покончить с необеспеченным и подверженным разным случайностям положением провинциального артиста и искать более прочной почвы. Еще в первый приезд в Москву Живокини советовал С. дебютировать на казенной сцене, но скромный юноша, привыкший всячески смиряться в угнетенном положении работника провинциальной сцены, не рассчитывал на свои силы и ограничился тем, что усердно посещал театр в качестве зрителя и, конечно, внимательного ученика.
Провинциальные успехи ободрили С., внушили ему больше доверия к своим силам. И вот в 1839 г. С. не без риска решается порвать связи с провинциальной сценой.
Воспользовавшись отсутствием Азбукина, уехавшего в Орел для пополнения труппы, С. отправился в Москву с намерением добиться дебюта на императорской сцене. Дело уладилось легко благодаря участию Живокини, познакомившего С. с инспектором репертуарной части А. Н. Верстовским, и Щепкина, отрекомендовавшего С. начальству с самой лучшей стороны.
В скором времени С. дан был дебют, причем он исполнил роль Жана Бижу в водевиле "Любовное зелье или Цирюльник-стихотворец"; дебютант был принят в состав труппы "артистом 3 разряда" с жалованьем по 800 р. асс. в год. Любопытно, что дебют С. был не из удачных; по крайней мере тогдашняя пресса отозвалась о дебютанте крайне сухо и пренебрежительно; так, "Репертуар" (1839 г. № 2) дал следующий отзыв: дебютант принадлежит "к числу таких артистов, от которых театр не выиграет ничего, и о которых нельзя сказать ни худого, ни хорошего;
С. при старании, при любви к искусству для второстепенных и третьестепенных комических ролей может быть полезным артистом". Хотя поступление на московскую сцену составило очень заметную грань, как в личной жизни, так и в развитии сценического дарования С., однако справедливость требует сказать, что талант знаменитого комика не сразу развернулся во всю ширь и мощь. Дело в том, что С., как новичку, часто поручались роли бледные, мелкие, не дававшие простора для проявления артистических сил. С. нередко и сам жаловался на это невнимание к себе и в задушевном разговоре с С. П. Соловьевым высказывался так: "работать хочется, а работы нет. Хороши роли я играю: здравствуйте, прощайте". У С. являлась даже мысль бросить казенный театр и опять уехать в провинцию, где он надеялся, по крайней мере, пользоваться правом самостоятельного выбора ролей. Вообще в 1839-1842 гг. на долю С. приходились большею частью незначительные роли, более же благодарные и выигрышные расхватывались старейшими по службе артистами.
Лишь изредка и С. удавалось получать роль более значительную, и тогда он создавал яркий тип. Так, когда С. сыграл роль Пустославцева в водевиле "Лев Гурыч Синичкин", критика единогласно назвала эту игру созданием; то же можно сказать об исполнении роли Петухова в водевиле Соловьева "Что имеем - не храним" и роли шута в "Короле Лире". В 1843 г. С. сыграл роль Подколесина в "Женитьбе" Гоголя и передал эту роль так ярко и правдиво, что рецензенты назвали эту игру художественным творчеством.
Известная сцена молчания вслед за предложением Подколесина обнаружила в С. высокий мимический талант, и эта сцена в передаче его всегда вызывала восторг зрителей.
Хотя гоголевские роли составляли любимую стихию С., надобно сказать, что не все они выходили у него одинаково удачно.
Так, напр., роль Осипа в "Ревизоре" С. исполнял с тем художественным совершенством, какое дается лишь первоклассным артистам, и восхищенный его игрой А. Григорьев писал: "совершенно спокойное, правдивое до совершенства воспроизведение личности со всеми тончайшими психологическими чертами и во всей соответствующей этим чертам внешности - вот игра Садовского" ("Москвитян.", 1852 г., № 8). Роль же городничего в той же пьесе почему-то не удалась С.; его городничий вышел сухим резонером, скучным флегматиком, все живое и эффектное исчезло в передаче С. В свое время театральная критика искала причин этой неудачи в нежелании С. следовать тому облику, который придал этой роли общепризнанный создатель ее Щепкин; но, кажется, настоящая причина лежит в том, что эта роль просто не подходила к артистическому темпераменту С. Следует также отметить, что С. совершенно не удались роли из "Горе от ума", которые он исполнял (Фамусова и Скалозуба).
В общем репертуар конца 40-х и начала 50-х годов давал С. немного: со смертью Мочалова Шекспир был снят с репертуара, в комедиях же Мольера все главные роли поручались Щепкину.
Пятидесятые и начало шестидесятых годов являются кульминационным пунктом в артистической деятельности С., эпохой расцвета его таланта.
Появление комедий Островского внесло широкую струю свежего воздуха в театральную атмосферу, а для таланта С. послужило могучим толчком к дальнейшему совершенствованию и развитию во всей красе. Хорошо изучивший провинциальный быт и повседневные характеры захолустья во время своих скитаний по провинциальным сценам, С. нашел в репертуаре Островского богатейший материал как раз из той области, которая была ему так близко знакома; природная наблюдательность артиста помогла ему придать полную жизненность исполняемым ролям, а громадный талант и артистическая опытность содействовали тому, что С. не переигрывал, а соблюдал меру художественности.
В этом кроется, по объяснению современников, секрет того громадного успеха, какой имел всегда С. в комедиях Островского: для восхищенного зрителя получалась иллюзия, что перед ним живое лицо - иллюзия, являющаяся венцом артистического творчества.
Комедию "Свои люди - сочтемся", появившуюся в рукописи в конце 1849 г., С. еще до разрешения ее на сцене читал в интеллигентных кружках Москвы.
В январе 1853 г. С. начал свой цикл бытовых ролей исполнением роли Русанова в комедии "Не в свои сани не садись", в следующем году создал роль Любима Торцова в комедии "Бедность не порок", которая, между прочим, и посвящена ему автором.
С тех пор он делается необходимым участником при постановке комедий Островского.
Художественное воспроизведение типов послужило поводом к знакомству артиста с Островским, которое впоследствии перешло в сердечную дружбу, и некоторые не без основания ставят вопрос о взаимном благотворном влиянии друг на друга артиста и писателя.
С. был также дружественно принят в кружке "Москвитянина", хотя руководство этого последнего имело скорее отрицательные результаты в деятельности артиста.
В 1863 г., уступая настояниям своих поклонников, С. приехал на гастроли в С.-Петербург.
Как и следовало ожидать, ему был оказан здесь восторженный прием, а рецензенты наперерыв рассыпались в похвалах игре артиста.
О роли Подхалюзина критик говорит так: "пред вами стоял человек, в котором дикция, приемы, мимика сливались в такое целое, откуда ничего нельзя выкинуть, чтобы не расстроить общей гармонии.
Он ни разу не сказал вам своей игрой: "посмотрите, как у меня это выходит". Тут наслаждался всякий желающий насладиться зрелищем самой жизни, доведенной творчеством художника до осязательности, до прозрачности.
Когда смотришь на такую игру, то скорее начнешь рассуждать по поводу лица, воспроизводимого артистом, а сама игра уже с первых минут так ярко обличает свою правду, что она перестает быть игрой, а всецело сливается с жизнью". Не менее сильное впечатление производил С. и в роли Подколесина: "вся апатическая, обломовская сторона русского человека, все жалкое, колеблющееся и призрачное в нашей раскисшей жизни, все это живьем представляет нам великий художник, воспроизводя глубоко комическое лицо гоголевского мира. Сцена Подколесина с невестой была чудом мимики; в промежутках между словами, произносимыми Подколесиным, С. вставлял целый мимический разговор, полный такого заразительного комизма, что нельзя было смотреть на все оттенки лица несчастного Ивана Кузьмича, не разражаясь гомерическим смехом". К концу 60-х гг. в деятельности С. начинают проскальзывать черты некоторой утомленности и как бы небрежности; публика очень часто замечала, что С. появлялся на сцене без твердого знания роли. Биографы С. объясняют эту черту не упадком таланта, а тою особенностью дарования артиста, в силу которой он чувствовал наибольшее призвание к ролям, так сказать, стоячим, не развивающимся в действии, а остающимся неизменными, сохраняющими определенную и раз навсегда данную окраску во время всего хода пьесы. Разработавши такую роль, С. давал яркий тип, но отвык создавать резкую перемену настроения на сцене, а в зависимости от этого отчасти отвык и работать.
Переходя к общему анализу дарования С., следует прежде всего сказать, что это был комический талант, так сказать, чистой воды. Ни одна роль драматического оттенка не удалась С. Поставивши в 1851 г. в свой бенефис (по совету друзей из "Москвитянина") короля Лира и сыгравши заглавную роль, С. потерпел полное фиаско, которого не могли не признать самые страстные поклонники его таланта; и впоследствии С. не только ни разу не повторял этой роли, но даже, по словам П. Каратыгина, "сам смеялся над своей трагикомической выходкой" (Русская Старина, 1879 г., XXIV). Равным образом совершенно бледной в передаче С. вышла роль Анании ("Горькая судьбина" Писемского).
Зато комические и бытовые роли передаваемы были С. с неподражаемым совершенством, о чем в одинаково восторженном тоне пишут современники артиста, очевидцы его замечательной игры. Театральные обозрения тогдашних периодических изданий представляют чуть ли не сплошной панегирик игре С., а один из биографов С., суммируя типические черты его искусства, говорит так: "достоинство его игры состоит в необыкновенной простоте, естественности и спокойствии; никогда он не гонится за эффектами и, несмотря на обыкновенно приветливый прием публики, не позволяет себе быть угодником толпы; обдуманность ролей и правда, до которой достигает только внутреннее созерцание души актера - настоящие двигатели таланта Садовского на сцене. Всмотритесь пристально в его физиономию, какая мимика и как выражаются в его лице страсти.
Разнообразие, с которым он исполняет свои роли, доведено у него до высочайшей степени совершенства" (статья Арапова в "Сыне Отечества", 1857 г., № 24). Репертуар С. был очень обширен.
Главный контингент ролей давали ему произведения русских авторов, преимущественно Островского.
Вот перечень главнейших ролей: Подхалюзин и Большов ("Свои люди - сочтемся"), Смуров ("Утро молодого человека"), Беневоленский ("Бедная невеста"), Любим Торцов ("Бедность не порок"), Пузатов ("Картина семейного счастья"), Петр Ильич ("Не так живи, как хочется"), Брусков ("В чужом пиру похмелье"), Юсов ("Доходное место"), Густомесов ("Старый друг лучше новых двух"), Потапыч ("Воспитанница"), Дикой ("Гроза"), Брусков ("Тяжелые дни"), Краснов ("Грех да беда"), Хрюков ("Шутники"), Шалыгин ("Воевода"), Боровцов ("Пучина"), Бессудный ("На бойком месте"), Куроедов ("Горячее сердце"), Восьмибратов ("Лес"), Ахов ("Не все коту масленица") и др. - Островского;
Иванов ("Нахлебник" - Тургенева);
Победимский ("Мишура" - Потехина);
Расплюев ("Свадьба Кречинского" - Сухово-Кобылина); из других авторов, кроме Гоголя и Грибоедова, назовем: Владыкина ("Омут", "Тесть в беде", "Образованность"), Чаева ("Сват Фадеич" и "Свекровь"), Боборыкина ("Однодворец" и "Большие хоромы"). Из иностранных пьес С. особенно выделялся в роли Баптисты ("Укрощение строптивой") и Сганареля ("Мнимый рогоносец"). Замечательно, что С. довольно упорно отказывался от ролей классического репертуара, но если ему случалось брать такую роль, то, по выражению одного из биографов, "этот самородок, этот кремень, ударяясь о крепкое огниво Шекспировской или Кальдероновской роли, давал бездну блестящих ярких, дорогих искр" (Родиславский, "Русский Вестник", 1872, июль). Кроме игры на сцене, С. славился искусством с необыкновенным юмором рассказывать небольшие бытовые сценки, создаваемые им экспромтом.
Это искусство в свое время широко эксплуатировалось в Москве и благодаря ему, С. был желанным гостем во многих даже аристократических домах Москвы; между прочим маститый герой А. П. Ермолов с особенным наслаждением слушал мастерские рассказы С. и питал к артисту очень дружеское чувство, памятником которого являются записочки, напечатанные в "Русском Архиве", 1873 г., № 2. Таковы рассказы: о Наполеондере І, покорившем под свой ноготок всю Европию и городов несметное число; о русском купце, ходившем с супружницей смотреть Мочалова в театр; о Лудвиге Филиппыче; о том, как император Александр Павлович, по совету англичанина, отправил Наполеона на такой остров, где нет ни земли, ни воды и т. п. Один рассказ-импровизация записан был Огаревым и впоследствии напечатан в "Русском Архиве" за 1873 г. ("О французской революции 1848 г."). Материальное положение С. со времени перехода в Москву изменялось к лучшему с весьма медленною постепенностью, особенно на первых порах. Поступивши на оклад 800 руб. асс., С. в 1840 г. был переименован "артистом 2-го разряда" с окладом 343 руб. ceр.; 9 мая 1841 г. был повышен в звание "артиста 1-го разряда" на оклад 485 руб. сер. В 1842 г. получил прибавку до 528 руб. сер., с 1843 г. стал получать 600 руб. сер. В 1844 г. получил оклад 700 руб. сер. и бенефис.
Затем получал бенефисы ежегодно.
В 1851 г. получил оклад 800 руб. сер., с 1853 г., кроме оклада, стал получать 3 руб. поспектакльной платы, с 1855 г. - по 7 руб. той же платы, в 1858 г. получил высший размер жалованья - 1143 руб. сер.; с 1859 г. стал получать пенсию в таком же размере; в 1861 г. получал по 35 руб. поспектакльной платы; с 1864 г. получал: жалованья - 1143 руб., гардеробных - 1257 руб., по 45 руб. поспектакльной платы и бенефис. 11-го декабря 1862 г. в виде награды был возведен в звание потомственного почетного гражданина.
В 1844 г. С. женился на Елизавете Леонтьевне Кузнецовой; имел единственного сына Михаила (род. 1847 г.), который тоже играл на московской сцене. О личных качествах С. в воспоминаниях знавших его встречаем самый теплый отзыв. Это был человек добрый и отзывчивый; благородство души и нравственная порядочность внушали невольную симпатию к нему. Правда, он был очень туг к сближению с людьми, но эта черта была следствием не дурных качеств натуры, а выработалась неблагоприятными условиями его жизни. Выдающейся особенностью его характера была постоянная сосредоточенность и замкнутость, переходившая в несообщительность; всегда молчаливый и задумчивый, С. не переступал границ официального знакомства по отношению к большинству товарищей по сцене. Эти качества между прочим охарактеризованы метким стихом Щербины ("молчит многодумно Садовский") в стихотворной характеристике кружка "Москвитянина", Характер С. сложился в таком направлении в зависимости от условий кочевой его жизни на провинциальных сценах.
Среда провинциальных актеров была очень невысока в своем умственном и нравственном уровне.
На московской сцене С. продолжал держать себя таким же молчальником.
Здесь, впрочем, он нашел и людей по душе, и тесная дружба с ними лучше всего показывает, что не черствость и равнодушие были причиною, почему С. старался чаще "прятаться в свою улитку". С. умер 16 июля 1872 г. на своей даче близ Москвы.
В. Родиславлев, "П. М. Садовский" ("Материалы для биографии") в "Русском Вестнике", 1872 г., т. 100, июль. - Соловьев С. П., "Воспоминание о П. М. Садовском" ("Русский Архив", 1873 г., № 2). - Арапов, "Биографический очерк московского артиста Имп. театров П. М. Садовского" ("Сын Отечества", 1857 г., № 24). - В. Межевич, "Современные русские актеры", № 1. П. М. Садовский ("Пантеон", 1843 г., кн. 8). - Федин, "Народный драматический писатель и народный актер - А. П. Островский и П. М. Садовский" ("Грамотей", 1875 г., № 2). - Оценка Аверкиева в "Московских Ведомостях", 1872 г., № 183. - Живые отзывы, например "Русская сцена", 1864 г., № 1, в статье "Московская сцена". - Немало писал о Садовском Ап. Григорьев. - Некрологи напечатаны в газетах: "Новости", 1872 г., №№ 172 и 174, "Русские Ведомости", 1872 г., № 161 и др. К. Х. {Половцов} Садовский, Пров Михайлович (собственно Ермилов) - знаменитый русский актер; род. в г. Ливнах 10 октября 1818 г., рано остался на попечении своих дядей по матери, Григория и Дмитрия Садовских, известных провинциальных актеров, фамилию которых и принял.
Дебютировал четырнадцати лет в Туле, играл в разных провинциальных городах, в 1838 г. приехал в Москву и скоро был принят на сцену Императорских театров, с которой не сходил до самой смерти в июле 1872 г. Известность его постепенно увеличивалась с 1853 г., когда он исполнил роль Русакова в ком. "Не в свои сани не садись". Островский вообще нашел в С. гениального исполнителя; в ролях Любима Торцева ("Бедность не порок"), Подхалюзина ("Свои люди - сочтемся"), Беневоленского ("Бедная невеста"), Тита Титыча ("Тяжелые дни") и др. он достиг высшего совершенства.
Удивительно хорош был С. и в пьесах Гоголя (Осип и городничий в "Ревизоре", Подколесин в "Женитьбе", Замухрышкин в "Игроках"). Такого Расплюева, каким явился он в "Свадьбе Кречинского", никогда не видела потом русская сцена. Из иностранного классического репертуара ему всего больше удавался Мольер ("Жорж Данден", "Лекарь поневоле", "Мещанин во дворянстве" и др.). С. можно назвать представителем высокохудожественного реализма; смех, который он вызывал в зрителях своею читкою и мимикой, своим тончайшим оттенением не только существенных, но и второстепенных черт исполняемой роли, иногда даже одним своим появлением на сцене - был тот, если можно так выразиться, художественный смех, которым мы смеемся при чтении Гоголя, Островского, Мольера и в котором часто (как напр. при исполнении С. роли Любима Торцова) слышится истинный трагизм. - Хорошая статья о С. написана В. Родиславским ("Русский вестник", 1872 г., кн. 7); много интересного о С. в воспоминаниях Д. А. Карабчевского, в ("Русс. мысли" 1890-х гг.). {Брокгауз} Садовский, Пров Михайлович знаменитый актер моск. театр.; род. 10 янв. 1818, в г. Ливнах, † 16 июля 1872 г. в Москве. {Половцов} Садовский, Пров Михайлович Род. 1874, ум. 1947. Актер, представитель известной театральной династии Садовских.
Играл на сцене Малого театра (с 1895 г.). Роли: Фамусов ("Горе от ума"), Кошкин ("Любовь Яровая") и др. Народный артист СССР (1937), лауреат Государственной премии СССР (1943).
ИЗ СЕМЕЙНОГО АЛЬБОМА
Путь служения русскому театру семьи Садовских начинается примерно с 1790 года. Этот путь был начат выдающимися провинциальными актерами - братьями Григорием Васильевичем и Дмитрием Васильевичем Садовскими. Об их деятельности, к сожалению, осталось мало сведений.
Родоначальником актерской династии Садовских в Малом театре был их племянник - Пров Михайлович Садовский. Пров Михайлович рано испытал и горе и бедность. Его отец, Михаил Ермилов, умер, когда маленькому Прову было всего девять лет. Матери из-за большой нужды пришлось отдать сына на воспитание своим братьям. Сначала сироту приютил Григорий Васильевич Садовский, а после его смерти в судьбе мальчика принял участие второй его дядя - Дмитрий Васильевич. Отданный на попечение своих дядьев, Пров Ермилов принял их фамилию, а позднее и их профессию - он стал актером.
С 1839 года и по сей день, из поколения в поколение, служит Малому театру семья Садовских.
О жизни и творчестве славных ее представителей я рассказываю в первой части книги.
ПРОВ МИХАЙЛОВИЧ САДОВСКИЙ
(1818-1872)
Более ста лет назад известный русский историк Д. Л. Крюков, разбираясь в природе, законах и задачах «театрального художества», писал в «Москвитянине»: «С смертью современников духовный образ художника сцены исчезает навсегда, и не остается от него ничего, кроме темного предания, что был он мастером своего дела».
С этим утверждением нельзя не согласиться. Но все же попытаемся высветлить это «темное предание» воспоминаниями современников, и, может быть, от них долетит к нам отзвук далеких дней и приблизит нас к тому, кто в давние времена украшал русскую сцену.
Сценический путь Прова Михайловича Садовского начался в глубине России, в одном из самых ее глухих углов - Лебедяни. В самом деле, каким «медвежьим углом» была Лебедянь, если Грибоедов устами Фамусова незадолго до этого называл «глушью» такой город, как Саратов...
Великому русскому актеру суждено было пройти тяжелую житейскую школу. С самой ранней юности крайняя нужда и лишения долго были неразлучными спутниками Прова Садовского; жить ему было и холодно, и голодно, и неприютно.
Вспоминаются строки первого биографа Садовского, В. Межевича, который в 1843 году на страницах журнала «Пантеон» описывал жизнь и деятельность Прова Михайловича в провинции.
В то далекое время провинциальный актер не имел ничего прочного, обеспеченного - ни славы, ни имущества, ни даже куска насущного хлеба. Слава его не выходила за пределы того города, в котором он играл, да и там не отличалась постоянством, обращаясь в дым при появлении заезжего фокусника. Его имущество всегда было при нем, и он мог бы сказать о себе словами древнего мудреца: «Omnia mea mecum porto» - все мое ношу с собой. Иначе и быть не могло, потому что, переезжая из одного города в другой всю жизнь, он не имел возможности жить оседло. Насущный хлеб его часто зависел от дневного сбора: хорош сбор - он сыт, нет сбора - терпи голод или иди с рукой, поминая имя Христово.
Именно в таком трудном положении оказались однажды странствующие актеры в Лебедяни. В театр никто не шел, сборов не было - актеры голодали. На обед у них был ломоть черного хлеба да ковш воды, за которой Пров Садовский бегал на реку. К счастью, там оказался один трактирщик, который предложил несчастным актерам давать для него спектакли за ужин. Предложение, конечно, было принято. И вот в театральном зале жалкого балагана, тускло освещенном двумя сальными огарками, важно развалясь в кресле, сидит единственный зритель - лебедянский трактирщик - и смотрит на сцену, где актеры с превеликим старанием разыгрывают перед ним пьесу. Но пьеса «их степенству» показалась скучной, и, прерывая действие, он кричит: «Не надоть, брось! Ну ее! Валяй лучше плясовую...» И актеры, исполняя приказание, пускаются в пляс. Они послушны трактирщику: он обещал после представления выдать им щей с говядиной.
Так было в Лебедяни, а в Ельце было и того хуже, там не оказалось щедрого трактирщика и один из товарищей Прова, некий Лебедев, умер от голода.
Актер Бураковский, хорошо знавший театральную провинцию, в своей книге «Очерк истории русской сцены» писал: «Большинство артистов старого времени представляло собой сброд людей без всякого намека на образование, людей, которые, потеряв все в жизни, бросались, очертя голову, на сцену, чтобы там найти себе хоть скудный кусок хлеба. Но и тут, в среде артистов, царила непроглядная нищета со всеми ее последствиями. Название провинциальный актер сделалось даже синонимом пьяницы» (С. Бураковский. Очерк истории русской сцены, Спб., 1877, стр. 110).
.
Прова Садовского влекла на сцену горячая любовь к театру, жгучая мечта овладеть прекрасным искусством. Ему тяжело было в среде окружавших его актеров: он сторонился их духовной убогости, не разделял пристрастия к вину, не сочувствовал низменным интересам. Не разделяя же их удовольствий, он делался для них лишним, а порой, может быть, даже неприятным, потому он постоянно старался от них отдаляться и жить особняком.
После шести лет тяжких мытарств по провинциальным театрам Тулы, Калуги, Рязани, Ельца и Липецка судьба привела Прова Садовского в Казань. Этот город стал поворотным пунктом в его скитаниях. Здесь произошла его встреча с великим русским актером Михаилом Семеновичем Щепкиным. Случилось это в середине июля 1838 года, когда знаменитый актер приехал в Казань на свои гастроли. И здесь, на сцене казанского театра, Пров Садовский стал партнером Щепкина по многих спектаклях. Дарование молодого актера привлекло внимание Щепкина, он охотно помогал Садовскому советами и наставлениями, а уезжая из Казани, рекомендовал ему приехать в Москву и просить дебют в Малом театре. Вспоминая об этом, Межевич писал: «Это внимание и участие заслуженного артиста ободрило и оживило юношу, а кратковременные уроки его принесли много пользы».
Щепкин уехал, а Садовский, дослужив срок в Казани, отправился в Рязань, но весной 1839 года он, следуя совету Щепкина, приехал в Москву и обратился к инспектору репертуара Большого и Малого театров, известному композитору Алексею Николаевичу Верстовско-му, с просьбой принять его в труппу императорских театров. Покровительство Щепкина сыграло свою роль, и Садовскому для испытания был назначен спектакль в драматической школе. Он выступил в роли Жанно Бижу в водевиле «Любовное зелье, или Цирюльник-стихотворец». Дебют прошел успешно, и в мае 1839 года Пров Михайлович Садовский был зачислен в состав труппы московских императорских театров с окладом в триста сорок три рубля серебром в год.
Остались позади все его мытарства - его кочевая, сиротливая, голодная и холодная жизнь. Теперь он жил в небольшой уютной квартирке в доме № 10 по Большому Сергиевскому переулку, близ Трубной площади, вместе с ним жили его мать и брат. В печах весело потрескивали дрова, пахло вкусным обедом.
Но, как говорится, «не хлебом единым жив человек», а тем более художник-артист. Соловьев рассказывает, как грустно и тоскливо было на душе у Прова Михайловича, несмотря на достаток, утвердившийся в доме. Хотелось работать, играть, а ролей интересных не было. Дебют его прошел удачно, но критикой был воспринят более чем холодно. В журнале «Репертуар русского театра» за 1839 год в отчете о московском императорском театре за первое полугодие я прочитал: «С открытием театра в начале театрального года (после великого поста) явились вдруг два претендента на театральную славу, на внимание и аплодисменты публики - г-жа Данилова и г. Садовский. Сказать правду, и тот и другая, дебютант и дебютантка - принадлежат к числу таких артистов, от которых театр не выигрывает ничего и о которых нельзя сказать ни худого, ни хорошего, то есть в них нет ничего положительно дурного, но и положительно хорошего ничего не заметно».
Но Пров Михайлович не хотел жить в театре так, чтобы о нем нельзя было сказать «ни худого, ни хорошего». Как же побороть это безразличие в театре и у публики? Как известно, актера делают роли, значит, рецепт тут один: хорошо играть хорошие роли. А как их получишь, если лучшие роли его амплуа в репертуаре тех лет играли Щепкин и Живокини? Молчаливый и замкнутый, Пров Михайлович стал еще более угрюмым. Его умные голубые глаза порой вдруг блеснут радостью, когда он увидит что-нибудь занятное и смешное, и опять надолго померкнут.
Ты чего так закручинился? - спрашивает полюбивший его Соловьев.
- Веселиться-то нечего! - ворчливо отвечает Садовский.- Хочется работать, а работы нет. Вот что.
- Но ведь играешь, и довольно часто!
- Играю! Хороши роли: «Здравствуйте, прощайте - и уходит в средние двери». С этим, брат, далеко не уедешь, - с горечью отвечает Пров Михайлович и добавляет:- а я вот посмотрю, посмотрю, да и махну назад в провинцию. Там по крайней мере мне случалось играть хорошие роли.
Вот с этими невеселыми мыслями и жил долгое время Пров Михайлович. То, насупившись, сидел он в кресле за кулисами, то в актерской курилке у окошка и безучастно смотрел на широкую и пыльную Театральную площадь, а то грустно расхаживал, погруженный в свои думы, по длинным коридорам Малого театра. Пахло пылью, нафталином, какими-то красками, и все эти запахи собирались в один, ни с чем не сравнимый запах театра...
Однажды в коридоре театра Садовский повстречался с молодым офицером, который спросил его, где уборная Щепкина. Пров Михайлович любезно проводил его, а после узнал, что это был Лермонтов (См.: Т. С. Гриц, М. С. Щепкин. Летопись жизни и творчества, М., «Наука», 1966, стр. 274).
Да, конечно, в провинции Садовского могли ждать большие увлекательные роли, но как уедешь из Москвы, когда здесь живут и творят такие люди, как Лермонтов, Гоголь, Аксаков, Погодин, Дмитриев, Загоскин, В.Белинский, Тургенев - разве всех перечислишь. И все они бывают в Малом театре. Какая радость играть перед ними, слушать их замечания, советы. А актеры! Карте могучие таланты окружали его в Малом театре!
Пров Михайлович понимал, что ему, не получившему никакого образования, Москва может дать многое. Но ум его был, как говорится, «с сердцем не в ладу», и долгое время его все еще манило в провинцию, к большим ролям.
В этой борьбе с собою, видимо, победил разум. Он не уехал в провинцию - остался в Москве и стал добиваться большой и интересной работы в Малом театре. И словно в награду судьба принесла ему вскоре радость. Уже во втором сезоне своей работы в Малом театре, а именно в сезоне 1840/41 года, сыграв роль Филатки в водевиле Григорьева 2-го «Филатка и Мирошка - соперники», он имел колоссальный успех. В журнале «Москвитянин» за 1842 год молодой Пров Садовский мог прочесть о себе следующие строки: «Представляем долгом обратить внимание публики на этого молодого актера, который, смело можно сказать, вскоре сделается ее любимцем и московской знаменитостью, если, верный искусству, будет думать о нем, работать, учиться, совершенствовать свой талант. Живость, простота, ловкость у него такие, какие встречаются редко, натуры - бездна. Показывается сердечная теплота. Жаль, что он редко виден на сцене».
Можно легко представить себе радость молодого Прова Михайловича, когда он прочитал эти хвалебные строки, которые как бы перечеркивали отзыв первого критика с горькими словами - ни хорош, ни плох, не заслуживает никакого внимания. «Москвитянин», наоборот, почитал долгом «обратить внимание публики» на актера, который, по мнению журнала, должен был сделаться «ее любимцем и московской знаменитостью». Слова эти, как оказалось потом, стали пророческими. В ожидании же этих светлых грядущих дней Пров Садовский был «редко виден на сцене». Играл он только в водевилях.
Следует сказать, что к радости, рожденной успехом, который имели артисты в водевилях, примешивалось нередко и чувство досады. Дело в том, что водевили всегда давались после больших и серьезных пьес, и, если в водевиле не были заняты знаменитости, публика, посмотрев пьесу, разъезжалась, и только незначительная ее часть оставалась смотреть водевиль. Испытал это чувство досады и Пров Михайлович. Однажды, после спектакля «Король Лир» с Мочаловым в заглавной роли, давали водевиль «Именины благодетельного помещика, или Неожиданная свадьба в селе Сверчкове». В этом водевиле был занят П. М. Садовский. Театр был полон. Артисты знали, что в креслах партера сидел Виссарион Григорьевич Белинский. После «Короля Лира» он уехал, не посмотрев водевиля. По этому поводу осталась такая запись Белинского: «В интермедии-водевиле «Именины благодетельного помещика» он (Воротынцев) отличался в роли немца Карла Мартыновича Янсона, но мы не остались на эти именины». Не остались на «эти именины», вероятно, и многие зрители. Конечно, досадно было актерам, участвовавшим в водевиле, терять часть зрителей, а среди них такого, как В. Г. Белинский.
Известный театрал Александр Александрович Стахович, автор мемуаров «Клочки воспоминаний», передает свой разговор с Провом Михайловичем как раз об этом спектакле. Этот разговор интересен и еще одной своей темой. Стахович пишет: «П. М. Садовский рассказывал, что в 1839 году после года трудов, лишений и унижений он вымолил себе первую роль. Ему дали играть какого-то приказного в водевиле «Именины благодетельного помещика, или Свадьба в селе Сверчко-ве». Водевиль шел после «Лира». По окончании трагедии много раз вызывали Мочалова. Начали переменять декорации, вызовы все продолжаются. Поставили комнату водевиля, дают звонок актерам выходить на сцену, а публика кричит: «Мочалова, Мочалова!» Подымают занавес, Мочалов снова выходит и, уходя, в кулисе сталкивается с Садовским, который шел уже на сцену. «Когда я взглянул на него, - говорил мне Пров Михайлович, - я так и обмер и не помню, как присел на какую-то скамейку». Так горели его глаза, пылал страстью вдохновенный лик - Мочалов был все еще Лиром; священный огонь не угасал, хотя прошло много времени, когда кончилась трагедия» (А. Стахович, Клочки воспоминаний, М., 1904, стр. 5).
Как же играть после этого такой пустяковый водевиль?..
Ведь одна такая встреча и то потрясающе сильное впечатление, которое она рождала в душе молодого актера, стоит целых курсов драматического искусства и многих книг.
Забегая на несколько лет вперед, скажу, что в спектакле «Король Лир» П. М. Садовский стал партнером Мочалова, он играл в этой трагедии роль Шута и даже гримировался с ним в одной уборной. Пров Михайлович рассказывал Стаховичу, что, «одеваясь, Мочалов бывал весел, шутил, гримируется, надевает парик, скоро готов... и постепенно Мочалов становится все серьезнее: он умолкал, дума ложилась на чело, все невольно затихали, и выходил из уборной не Мочалов, а принц Гамлет или Лир!».
Шли годы. Талантом и трудолюбием, успехом в кардой новой роли П. М. Садовский завоевывает все более прочное положение в труппе и любовь зрителей. Это отмечается начальством. В 1841 году Прова Михайловича переводят в первый разряд труппы с окладом 485 рублей серебром. В следующем, 1842 году он получает 528 рублей. А в 1844 году -700 рублей, кроме то-го, ему стали полагаться сначала половинные, а затем и полные бенефисы. К этому году у П. М. Садовского собрались уже сбережения, и он покупает в Москве у артиста Большого театра Литавкина небольшой дом, который находился на углу Трехпрудного переулка и Мамоновского (ныне переулок Садовских).
В этом же году Пров Михайлович женится на Елизавете Львовне Кузнецовой. Венчание происходило в церкви Знаменья, близ Петровских ворот. В 1847 году них родился сын, которого Пров Садовский в честь своего отца назвал Михаилом.
История русского театра оставила нам сведения о репертуаре Малого театра 40-х годов - в нем преобладали водевили и мелодрамы. «Мелкие, ничтожные роли, над которыми нечего делать» - вот, по словам Гоголя, все, что предлагалось тогда актерам. В 1842 году М.С. Щепкин пишет Гоголю: «...душа требует деятельности, потому что репертуар нисколько не изменился, а все то же, мерзость и мерзость» (См.: Т. С. Гриц, М. С. Щепкин, стр. 297).
Быть может, именно потому, что и у Садовского «душа требовала деятельности», а репертуар и для него был все той же «мерзостью», он стал в те годы выступать как чтец. С большим успехом читал он «Повесть о капитане Копейкинс» Гоголя.
Не довольствуясь этим, он сначала в дружеском кружке редакции «Молодого Москвитянина», а потом и в других кружках начал выступать с исполнением собственных юмористических произведений. Эти выступления имели такой большой успех, что появился целый ряд его подражателей и последователей, из которых особенно известен был Иван Федорович Горбунов. Влияние Садовского на Горбунова, на его художественное развитие было столь велико, что Горбунов, выпустив в свет два тома своих рассказов, посвятил их памяти Прова Михайловича Садовского.
«Рассказы Прова Михайловича, - писал Соловьев,- пользовались большой известностью. Многие московские аристократы, чтобы иметь удовольствие их послушать, сближались с Провом Михайловичем и часто приглашали его к себе с особенной лаской. Так, знаменитый герой Кавказа, Алексей Петрович Ермолов, очень любил его рассказы, часто присылал за ним свой экипаж, называл П. М. Садовского своим другом-утешителем и всегда радушно принимал его. Нередко эти рассказы оканчивались тем, что маститый ветеран своими богатырскими руками крепко обнимал талантливого рассказчика».
Ермолов был горячим поклонником Садовского, об этом говорят его короткие записки. Вот одна из них, адресованная ему: «Хочу любоваться Провом Михайловичем и хоть давно уже нигде не появляюсь, сегодня умножу единицею число восхищающихся искусством любимого художника. Прошу билет в кресло. Ермолов». Пров Михайлович читал свои рассказы во многих домах - в гостях у Михаила Петровича Погодина, на прощальном обеде в честь уезжавшего за границу Щепкина, в гостях у Герцена. «У Герцена,- вспоминал Соловьев, - при нашем приходе уже было несколько человек, в числе которых были Грановский и Огарев, которых я знал; прочие же были мне неизвестны. За обедом П. М. Садовский сидел со мною рядом, по обыкновению опустив голову и сохраняя самое строгое молчание, как бы по обещанию. Шел общий, разнообразный разговор, над которым господствовал Герцен. После обеда все обратились с просьбой к П. М. Садовскому прочитать что-нибудь из его рассказов. Он долго отказывался, наконец, с чрезвычайно серьезной физиономией, начал рассказывать. Все смеялись до слез, а восторженный Огарев бросился к письменному столу и записал, что мог упомнить, сказав потом, что это будет навсегда его радикальным средством от хандры» (С. П. Соловьев, Воспоминание о П. М. Садовском. - «Русский архив», 1873, кн. I, стр. 149-155).
Но сам Пров Михайлович своих рассказов не записывал, он их импровизировал, и каждый раз с каким-нибудь новым вариантом. Именно эту особенность отмечал И. С. Тургенев в своем письме к Полине Виардо от 3 января 1851 года: «Вчера давал прощальный обед моим друзьям. Был, между прочим, один чрезвычайно талантливый актер-комик, Садовский, который смешил нас до смерти, импровизируя народные сцены, диалоги е1с. У него много воображения и искренности в игре, интонации и жестах, я почти никогда не встречал подобных по степени совершенства. Нет ничего приятнее, как видеть, что искусство становится природой...».
Искусство Садовского «становилось природой» и в пьесах Тургенева. С большим успехом он играл Беспандина в его пьесе «Завтрак у предводителя» и Ступендьева в «Провинциалке».
«Что делает Садовский, - спрашивал в письме к А. Н. Островскому находившийся в Париже Тургенев и прибавлял: - Передайте ему мой поклон».
Возвращаясь к юмористическим рассказам Садовского, должен сказать, что они вызывали улыбку уже своими названиями. Один из его рассказов назывался так: «Рассказ купца о том, как в бозе почивающий государь император Александр Павлович, по совету Англичанина, отправил Наполеона на такой остров, на котором ни земли, ни воды, одна зыбь поднебесная».
Особенно часто исполнял Пров Михайлович рассказ купца о французской революции 1848 года, в котором шла речь о том, как народ Франции, «не усматривая единомыслия в выборном деле, учинил промеж себя соглашение: как бы, то есть, перепрокинуть установленный порядок...». В конце рассказа крик народа: «Республику!» - купец заменял воплем: «Режь публику!» Этот рассказ был по памяти записан сыном Прова Михайловича, Михаилом Прововичем.
В 1844 году Садовский получил право на бенефис и выбор пьесы по своему желанию. В первый свой бенефис, 19 апреля 1844 года, Пров Михайлович ставит «Мещанина во дворянстве» Мольера, выступая в главной роли этой комедии. Вслед за этим спектаклем Садовский часто появляется в мольеровском репертуаре, играя Аргана в «Мнимом больном», Сганареля в «Браке поневоле», Скапена в «Проделках Скапена».
Конечно, эти спектакли были праздниками для актера, но все же не радовали его сердца до конца, он мог бы сказать словами Гоголя: «Русского мы просим! Своего давайте нам! Русских характеров! Своих характеров! Давайте нас самих...».
Особенно радостным стал для Садовского день, когда он встретился, наконец, с этим «русским характером» - он нашел его у Гоголя, сыграв Осипа в «Ревизоре».
Про Садовского в этой роли писали, что он «влез в натуру Осипа», безраздельно с ним слился. Известный критик Аполлон Григорьев писал в «Москвитянине»: «Осип заслоняет всех, заслоняет даже, когда он на сцене, и городничего». Зрители увидели, как «Осип или Осипы думают и чувствуют». И от этого, «когда Осип на сцене, все живет перед вами, без него как-то пусто, и верится даже, что он и за сценой, когда его нет перед вашими глазами, также живет и действует» («Москвитянин», 1852, кн. 2, № 8, отдел VII, стр. 151).
Другой критик - А. Н. Баженов, говоря о позднейшем исполнении этой роли Садовским в 1867 году, писал: «Каждым движением, каждым взглядом его Осип говорил чуть ли не больше, чем очень немногими словами, которые достались ему от автора. Чистит ли он с подплевыванием и наотмашь барские сапоги, чувствуется, как озлоблен и серчает он на своего барина; заглядывает ли с жадностью в миску, опустошенную барином,- и в его взглядах, жестах, вздохах, хмыканьях, положениях видится зрителю целая драма: надежда, отчаяние, укоризна, ропот на барскую ненасытность, опасение ничего не дождаться; все это до крайности выразительное томление голодного в виду лакомого куска придает необыкновенно глубокий комизм положению и вызывает неудержимый смех. А сколько комического злорадства, внушительности и желания напугать сказывается в выражении лица, строго выпученных глазах, таинственном тоне речи, в медленной, как бы задержанной походке и пригрожающих жестах г. Садовского, когда Осип входит на несколько слов, которыми извещает насолившему ему барину о приезде городничего» (А. Н. Баженов, Сочинения и переводы, т. I, М., 1869, стр. 777-778).
Владимир Николаевич Давыдов, вспоминая возобновление «Ревизора» в Александрипском театре 23 января 1881 года и свое исполнение роли Осипа, писал: «На памяти у меня было чудное исполнение этой роли Провом Садовским, и я никак не мог освободиться от сильного, неотразимого художественного впечатления. Вот под этим влиянием и работал я над ролью Осипа и даже внес черту, одну деталь, целиком заимствованную у Садовского, это - молчаливый уход Осипа, важно заложив за спину руки на виду стоящих в струнку у дверей двух квартальных. Эта мимическая сцена всегда имела большой успех» (В. Н. Давыдов, Рассказы о прошлом, стр. 382).
Эта мимическая сцена разыгрывалась в спектакле Малого театра и в наше время народными артистами республики Н. Ф. Костромским и Н. Н. Шаминым. Разыгрывалась эта мимическая сцена и в последней постановке И. В. Ильинского народными артистами Советского Союза И. А. Любезновым и П. П. Константиновым, разыгрывается она и сегодняшним Осипом - заслуженным артистом республики Г. И. Куликовым.
Более ста лет прошло с тех пор, как Пров Михайлович разыграл на сцене Малого театра эту мимическую сцену. Но и сегодня гремят аплодисменты на уходе Осипа в третьем акте. И в этой сцене как бы продолжает жить сверкающий талант Прова Садовского, продолжает жить его Осип.
Я как-то спросил Николая Николаевича Шамина, кто подсказал ему этот уход Осипа. Он, не задумываясь, ответил: «Как кто? Гоголь! Уход Осипа описан Гоголем в его ремарке». Я не сказал тогда Николаю Николаевичу, что такой ремарки у Гоголя нет - у Гоголя написано просто: «Осип уходит». Мне было радостно сознавать, что находка Прова Михайловича, переходя из поколения в поколение, воспринимается актером уже как ремарка Гоголя.
С заражающим комизмом и большим мастерством сыграл Пров Михайлович еще две роли в пьесах Гоголя: Замухрышкина в «Игроках» и Подколесина в «Женитьбе». В письме к В. В. Стасову композитор А. Н. Серов писал, что Щепкин, сознавая всю сложность сценической речи комедии Гоголя, однако, утверждал, что «в Москве есть актер Садовский, который чуть ли не совсем постиг тайну гоголевского языка, и он, Щепкин, не Перестает постоянно удивляться Садовскому, как ты думаешь, в какой роли? Псоя Стахича Замухрышкина» (Т. С. Гриц, М. С. Щепкин, стр. 384).
Роль Подколесина перешла к Садовскому от Щепкина, который, отказавшись от нее, стал играть Кочкарева. В. А. Филиппов утверждает: «Вероятно, впервые на русской сцене актер, получивший роль, игранную Щепкиным, сыграл ее лучше, чем играл ее всеми любимый знаменитый актер» (Вл.Филиппов, Пров Садовский, М., «Искусство, 1943, стр. 11).
Могучий талант Прова Михайловича Садовского созрел для новых больших сценических образов, но репертуар продолжал оставаться пустым и ограниченным.
Между тем у порога театра уже стоял человек, которому суждено было совершить переворот в театральном деле, перевоспитать публику, показать на сцене жизнь русского народа во всем ее разнообразии. Это был Александр Николаевич Островский.
С приходом в театр А. Н. Островского на сцену хлынула правда современной жизни, на сцене стали жить те самые русские характеры, о которых говорил Го-1 голь, о которых мечтал Пров Михайлович.
Пройдут годы и Малый театр - «Дом Щепкина» - станут называть и «Домом Островского». А имена Островского и Садовского станут нерасторжимыми и ознаменуют собой значительнейшую эпоху в истории русского театра.
Театральный сезон 1853/54 года для московской императорской труппы начался и в необычной обстановке и после больших волнений и переживаний. Весной, перед закрытием сезона, сгорел Большой театр. Поэтому сбор труппы происходил в Малом театре. И с этого дня оперные, балетные и драматические спектакли должны были идти только на одной сцене - на сцене Малого театра.
Но это неудобство не отразилось на творческой жизни театра. Большой коллектив продолжал с увлечением трудиться, живя, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Эта «тесная жизнь» продолжалась более трех лет и была отмечена и знаменательными событиями и выдающимися спектаклями.
Одним из событий в жизни театра, в жизни театральной Москвы, явилась новая пьеса А. Н. Островского «Бедность не порок». Это была пятая пьеса великого русского драматурга. Три его пьесы - «Не в свои сани не садись», «Утро молодого человека» и «Бедная невеста» - были уже поставлены на сцене Малого театра, четвертая, одна из лучших его пьес - «Свои люди - сочтемся!»,- все еще была под запретом, а Островский из-за этой пьесы находился под надзором полиции.
Премьера спектакля «Бедность не порок» состоялась 25 января 1854 года. В спектакле были заняты замечательные артисты Малого театра. Назову из них только троих: Любима Торцова играл П. М. Садовский, Африкана Саввича Коршунова - М. С. Щепкин, а молодую вдову Анну Ивановну - Л. П. Никулина-Косицкая.
Новая комедия Островского вызвала огромный интерес у зрителей и критики, хотя мнения последней разделились: «Москвитянин» ее хвалил - «Отечественные записки» ругали.
В театре тоже, к сожалению, единомыслия не было. В труппе были и враги Островского и его друзья. Спор между его заступниками и противниками был рьяным. Новая пьеса Островского только подлила масла в огонь - разногласия по поводу всех его пьес разгорелись с новой силой.
«Бедность не порок, да и пьянство не добродетель»,- говорил, сердито стуча костылем, М. С. Щепкин.
Управляющий конторой Большого и Малого театров А. Н. Верстовский негодовал, что сцена у него «провоняла полушубками и смазными сапогами персонажей Островского». Ему вторил артист Шумский, заявляя, что «вывести на сцену актера в поддевке да в смазных сапогах - еще не значит сказать новое слово».
Молодежь шла за Островским. «Михаилу Семенычу с Шумским Островский поддевки-то не по плечу шьет, Да смазные сапоги узко делает, вот они и сердятся» (Николай Эфрос, Пров Садовский, Пг., 1920, стр. 40),- говорил молодой П. Г. Степанов.
Споры и резкие суждения рождались и в зрительном зале.
«Шире дорогу, Любим Торцов идет!» - воскликнул в восхищении по окончании пьесы описанный Горбуновым учитель словесности. Но тут же нашелся оппонент, который, возражая, сказал: «Что же вы этим хотите сказать? Я не вижу в Любиме Торцове идеала, пьянство- не идеал». Но учитель не сдавался. «Я правду вижу,- продолжал он. - Да-с, правду. Шире дорогу. Правда по сцене идет. Любим Торцов - правда».
Зритель, узнавая в образе Любима Торцова того самого пропойцу, от которого он не раз отворачивался на улице, в театре вдруг с неослабевающим вниманием начинал следить за ним, следить за каждым движением его души. Любим Торцов в исполнении Садовского оставлял огромное, незабываемое впечатление. В его Торцове, в этом бедняке-пропойце, была показана артистом широта русской души, ее красота, чистота, подлинная человечность.
Д. А. Коропчевский писал: «Нужна была самая живая наблюдательность, исключительная творческая работа, чтобы из немногих черт этой небольшой роли создать незабвенную фигуру, которая стоит перед нами, точно отлитая из бронзы. Она производила такое потрясающее впечатление, что оставалась в моей памяти со всеми мелкими подробностями жестов и интонаций».
И, вспоминая эти подробности, Коропчевский продолжает: «Я, как теперь, вижу оборванного, небритого, съежившегося от холода человека, сталкивающегося в дверях с Любовью Гордеевной и останавливающего ее шутливым окриком. Он входит в комнату, приподняв плечи и плотно прижав руки, засунутые в карманы, как жестоко иззябший человек; и в этой жалкой позе он умеет придать себе достоинство, вызвать одновременно и искренний смех, и глубокое участие, и живой интерес. Он еще ломается, нараспев произносит свои прибаутки, в особенности там, где они имеют рифмованную форму («вот и этот капитал взял да пропил, промотал»). Когда начинается рассказ о «линии, на какую он попал», напускное шутовство уступает место горькому юмору, тяжелому смеху над самим собою» (Д. Коропчевский, Пров Михайлович Садовский. - сЕжегодник императорских театров», 1896, стр. 24).
Восторженно отзывался об игре Прова Садовского и Ап. Григорьев в «Москвитянине». Пораженный его игрой, он изложил свои впечатления в стихотворной форме:
Поэта образы живые
Высокий комик в плоть облек...
Вот отчего теперь впервые
По всем бежит единый ток.
Вот отчего театра зала
От верху до низу одним
Душевным, искренним, родным
Восторгом вся затрепетала.
Любим Торцов пред ней живой
Стоит с поднятой головой,
Бурнус напялив обветшалый,
С растрепанною бородой,
Несчастный, пьяный, исхудалый,
Но с русской чистою душой.
Комедия ль хохочет вместе с ним,
Не знаем мы и ведать не хотим!
Скорей в театр! Там ломятся толпами.
Там по душе теперь гуляет быт родной,
Там песня русская свободно, звонко льется,
Там человек теперь и плачет и смеется,
Там целый мир, мир полный и живой...
Стихи эти далеки от совершенства, но они дороги нам своим живым порывом, в них ощущается подлинное волнение при восприятии спектакля и его героя.
А успех этого спектакля был исключительным. Пять дней подряд - с 25 по 29 января, при аншлагах, с неослабевающим успехом шла на сцене Малого театра комедия Островского «Бедность не порок». И тем досаднее сознавать, что в кулисах театра многие считали «Бедность не порок» андерсеновским «гадким утенком».
Но в эти бурные и радостные для Малого театра дни внимание публики привлекало и другое событие - приближающиеся гастроли знаменитой французской актрисы Рашель. Ее гастроли в Москве должны были начаться 28 января, после ее выступления в Петербурге. Слух об ее огромном успехе в столице достиг Москвы. Елена Дмитриевна Щепкина писала сыну Александру: «У нас ждут Рашель, и делают абонемент, все очень по дорогой цене - как то ложи, все креслы и стулья. И отец хочет делать абонемент в оркестр, ибо музыки не будет и там поставят кресла и нашей братии когда-нибудь удастся побывать... Играть будет днем, а наши артисты вечером» (Т. С. Гриц, М. С. Щепкин, стр. 525).
Утром 28 января на сцене Малого театра состоялся первый спектакль с французской актрисой. Шла «Федра» Ж. Расина. Рашель - в роли Федры.
С этого дня начался как бы творческий поединок между классической драматургией и новой, современной пьесой русского драматурга Островского.
Утром 29 января состоялось второе выступление Ра-шель. Давалась «Мария Стюарт» П.-Д.-Э. Лебрена. Рашель - в роли Марии Стюарт. А вечером снова «Бедность не порок». И утром и вечером зал Малого театра забит сверху донизу. Утром и вечером шли споры.
По утрам на сцене Малого театра звучит приподнятая французская речь в трагедиях Расина и Корнеля. Рашель играет каждое утро, появляясь все в новых и новых ролях.
Жена Щепкина в письме к сыну сообщает, что «все выходят одурелые из театра, так она их уходит своей игрой. Еще такой, говорят, не бывало. И всякий день играет. Каково здоровья надобно».
Хотя Щепкин преклонялся перед тала
Пров Михайлович Садовский (настоящая фамилия - Ермилов) 11(23).X.1818, Ливны - 16(28).VII.1872, Москва]. Родоначальник театральной семьи. После смерти отца с 9 лет воспитывался братьями матери, видными провинциальными актёрами - Г. В. и Д. В. Садовскими (отсюда псевдоним Садовский). В 1832 году поступил в Тульскую труппу (для которой ранее переписывал роли). Играл в театрах Калуги, Рязани, Воронежа, Казани и других городов.
В 1839 году, благодаря поддержке Щепкина (который в 1838 году видел Садовского на сцене Казанского театра и отметил его игру), дебютировал в Малом театре в водевильных ролях (Жанно Вижу, Нац, Емельян - "Любовное зелье", "Дезертир", "Хороша и дурна, и глупа, и умна" - переделки Д. Т. Ленского с французского). Садовский играл в Малом театре до конца жизни. Первые роли - в переводных водевилях, комедиях, драмах и мелодрамах. Критика отмечала Садовского как отличного комика, "простака" и характерного актёра; у него находили "бездну натуры", наивность, непосредственность, живость, непринуждённую весёлость и необыкновенный юмор. Не стремясь смешить, не прибегая к шаржу, Садовский держался серьёзно, достигая этим необычайного комизма. Большой успех Садовскому принесли водевильные характерно-бытовые роли: Филатка ("Филатка и Мирошка - соперники" Григорьева 2-го, 1839), Пустославцев ("Лев Гурыч Синичкин" Д. Ленского, 1841), Петухов ("Что имеем не храним, потерявши плачем" Соловьёва, 1843). В произведениях переводной классической драматургии Садовский играл роль Шута ("Король Лир", 1843), Журдена, Скапена ("Мещанин во дворянстве", 1844, "Мнимый больной", 1846, и "Скапеновы обманы", 1849, Мольера ). Расцвет сатирического таланта Садовского связан с его выступлениями в новом русском реалистическом репертуаре. Образы Садовского заняли видное место в сценической истории пьес Гоголя . Первые роли - Ходилкин (Анучкин) и Подколёсин ("Женитьба", обе в 1843), Замухрышкин ("Игроки" Гоголя, 1843). М. С. Щепкин считал, что Садовский был единственным актёром, который сразу "постиг тайну гоголевского языка". Его философствующий Подколёсин, крайне нерешительный и по-детски наивный, казался особенно комичным. Среди лучших ролей Садовского - Осип ("Ревизор", 1845). В 1850-е годах играл в пьесах Тургенева , Сухово-Кобылина , Писемского . Дарование Садовского, основанное на простоте и правде, глубоком знании русской жизни, раскрылось в пьесах Островского , занявших центральное место в творчестве Садовского. В Островском актёр нашёл своего драматурга, а тот в нём - сподвижника и великолепного исполнителя, утверждавшего на сцене школу естественной и выразительной игры. С конца 1840-х годов Садовский сблизился с кружком московских литераторов, артистов и музыкантов, куда входил и Островский. Активный пропагандист творчества великого драматурга, Садовский познакомил различные общественные круги Москвы с комедией "Банкрот" ("Свои люди - сочтёмся"), вызвал интерес к писателю-новатору у передовой молодой части труппы Малого театра, содействовал своей игрой успеху и утверждению его пьес в театре. В первых постановках 28 пьес Островского на сцене Малого театра Садовский исполнил 29 ролей. В первой же роли Русакова ("Не в свои сани не садись", 1853) Садовский поразил жизненностью поведения. Типичные образы создал Садовский, играя роли взяточников-чиновников - Беневоленского ("Бедная невеста", 1853), Юсова ("Доходное место", 1863). Исполняя роль Любима Торцова ("Бедность не порок", 1854), которая была шедевром артиста, Садовский создал драматичный образ человека, страдающего от своего падения, но непримиримого к насилию и хищничеству. Садовский мастерски играл роли купцов-самодуров, создавая сатирические характеры: Тит Титыч ("В чужом пиру похмелье", 1856, и "Тяжёлые дни", 1863), Дикой ("Гроза", 1859), Курослепов ("Горячее сердце", 1869) и др. В образе Подхалюзина ("Свои люди - сочтёмся", 1861) Садовский убедительно показал превращение своего героя из угодливого приказчика в купца-накопителя. Позднее (1869) в этой пьесе Садовский сыграл роль Болыпова. Драматическая сторона дарования Садовского раскрылась в роли Краснова ("Грех да беда на кого не живёт", 1863 и 1867). В творчестве Садовского глубина и тонкость социальной и психологической характеристик сочетались с выразительностью внешнего бытового рисунка роли. Крупнейший представитель искусства Малого театра, Садовский был мастером русской речи, раскрывал образ прежде всего через слово, тщательно разрабатывал текст роли. Чёткая дикция, гибкий голос помогали актёру находить для каждого персонажа свою мелодию и ритм речи, особенности произношения. Садовский славился также мимическим мастерством, выразительностью пауз, полным слиянием с образом.
Садовский был первым исполнителем на сцене Малого театра следующих ролей: Расплюев ("Свадьба Кречинского", 1855), Дурнопечин, Ананий и Митрич ("Ипохондрик", 1857, "Горькая судьбина", 1863, и "Самоуправцы", 1866, Писемского). Сатирически обрисовывая образ пройдохи и шулера Расплюева, Садовский в то же время показывал и его человеческие черты, создав традицию исполнения этой роли. Тонкостью отделки отличались образы Ступендьева и Иванова ("Провинциалка", 1856, и "Нахлебник", 1862, Тургенева). С большим юмором Садовский исполнял роли в комедиях Мольера (Жеронт - "Проделки Скапена", 1866, Сганарель - "Лекарь поневоле", 1866, Жорж Данден - в одноименной пьесе, 1866, Пурсоньяк - в одноименной пьесе, 1867, Сганарель - в одноименной пьесе, 1869), Шекспира (Баптиста - "Укрощение строптивой", 1865), Кальдерона (Бенито - "Сам у себя под стражей", 1866). Выступал также в операх. Садовский принимал деятельное участие в организации московского "Артистического кружка" (1865) и его спектаклей; играл в них. В творчестве Садовского, продолжившего и развившего щепкинские традиции в сценическом искусстве, проявились национальные особенности русского сценического реализма: простота, естественность, тесная связь с жизнью, тенденция к социально-бытовой обрисовке характера, раскрытию его национальной специфики, внимание к внутреннему миру человека, отношение к слову как к основному средству характеристики образа. Искусство Садовского оказало воздействие на целую плеяду русских актёров. Садовский был автором юмористических рассказов и превосходным рассказчиком.
Другие роли: Хватайко ("Ябеда" Капниста, 1845), Пролетов и Бурдюков ("Тяжба" Гоголя, 1846 и 1859), Городничий (1858), Скотинин ("Недоросль", 1859), Горич ("Горе от ума", 1862), Барсуков ("Утро делового человека" Гоголя, 1863), Мякишев ("Расточитель" Лескова , 1868); в пьесах Островского: Смуров ("Утро молодого человека", 1853), Агафон ("Не так живи, как хочется", 1854), Пузатов ("Картина семейного счастья", 1857), Неуеденов ("Праздничный сон - до обеда", 1857), 1-й кучер ("Не сошлись характерами", 1858), Густомесов ("Старый друг лучше новых двух", 1860), Потапыч ("Воспитанница", 1863), Хрюков ("Шутники", 1864), Шалыгин ("Воевода", 1865), Бессудный ("На бойком месте", 1865), Боровцов ("Пучина", 1866), Минин ("Козьма Захарьич Минин-Сухорук". 1867), Осипов и Щелкалов ("Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский", 1867), Сеитов ("Тушино", 1867), князь Воротынский ("Василиса Мелентьева" Островского и С. А. Гедеонова, 1868), Мамаев ("На всякого мудреца довольно простоты", 1868), Ахов ("Не все коту масленица", 1871), Восмибратов ("Лес", 1871); роли в западной классике: Дромио Сиракузский, мистер Пэдж, Мальволио ("Комедия ошибок", 1852, "Виндзорские проказницы", 1866, "Двенадцатая ночь", 1867, Шекспира). Другие роли в водевилях и комедиях русских авторов: Ушица ("Дочь русского актёра" Григорьева 1-го, 1844), Разгильдяев ("Вицмундир" П. Каратыгина, 1846), Безмерин ("Хорош Петербург, да друзья одолели" Григорьева 2-го, 1848), Мордоплюев ("Жених из ножевой линии" Красовского, 1853), Ладыжкин ("Жених из долгового отделения" Чернышёва, 1859), Билкин ("Омут" Владыкина, 1861), Делакторский ("Испорченная жизнь" Чернышёва, 1862), Побединский ("Мишура" А. Потехина, 1862).
Партии: Фрелаф ("Аскольдова могила" опера Верстовского , 1846), Фаддей ("Мельник - колдун, обманщик и сват" комическая опера Аблесимова, музыка Фомина, 1855), Стикс ("Орфей в аду" опера-фарс
