Родился в небольшом городке Малмыже , в Вятской губернии, в родовитой и обеспеченной русской купеческой семье. Окончил первую казанскую гимназию с золотой медалью (1906-1913), обучался на историко-филологическом факультете Казанского университета (1913-1918). В 1918-1924 годах работал в Казани: преподавателем школы, библиотекарем Общества истории, археологии и этнографии при Казанском университете, с 1919 года - хранителем археологического отделения, затем заведующим историко-археологическим отделом губернского музея, преподавал в Северо-Восточном археологическом и этнографическом институте. С 1920 работал также в музейном отделе Народного комиссариата просвещения Татарской АССР; один из организаторов и секретарей Научного общества татароведения. Участвовал в организации музея в родном Малмыже. В 1920-х годах опубликовал ряд историко-этнографических и археологических работ по истории тюркских и финноугорских народов региона. Особую роль играют «Очерки по истории Казанского ханства», напечатанные в 1923 году.
Работа Худякова была одной из первых работ русских историков посвященных Казанскому ханству, история которого в трудах выдающихся историков предшествующего поколения рассматривалась исключительно в контексте русской истории. Его взгляд отличался от работ предыдущих авторов тем, что автор симпатизирует татарскому народу и показывает политику московского государства, как захватническую и колониальную. Вместе с тем он старается сохранить научную объективность. В своей работе автор выразил благодарность ряду востоковедов, которые, видимо, в какой-то мере разделяли его концепции: Гаязу Максудову и Г. С. Губайдуллину, Н. Н. Фирсову , М. И, Лопаткину, С. Г. Вахидову.
В 1923 г. по обвинению в национализме был осужден видный большевик М. Х. Султан-Галиев и распущено правительство автономии, некоторые члены которого отказались осудить Султан-Галиева. После этих событий Худяков покидает Казань. С 1925 г. он жил и работал в Ленинграде, как научный сотрудник Государственной публичной библиотеки. В 1926-1929 годах учился в аспирантуре Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК). В 1927 г. принял участие в работах Средневолжской экспедиции в Чувашии. В течение 1920-х годов записывал удмуртский эпос. С 1929 преподавал в Ленинградском университете, с 1931 доцент ЛИЛИ и Ленинградского института философии, литературы и истории (ЛИФЛИ). В 1929-1933 годах состоял учёным секретарём и научным сотрудником Комиссии по изучению племенного состава населения СССР при АН СССР. С 1931 научный сотрудник 1-го разряда ГАИМК (институт доклассового общества), с 1933 переходит в сектор феодальной формации. В 1930-32 против него были выдвинуты критические обвинения в «султангалиевщине» и «тюркcком национализме», которые ограничились публичными «проработками». В 1931 г. принял участие в «критике» арестованного археолога С. И. Руденко . Активно пропагандировал пользующийся официальной поддержкой марризм. В 1936 без защиты диссертации ему была присвоена учёная степень доктора исторических наук и звание действительного члена Института доклассового общества ГАИМК.
9 сентября 1936 арестован Управлением НКВД Ленинградской Области по статье 58-8, 11 УК РСФСР как «активный участник контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации»). 19 декабря 1936 выездной сессией ВК ВС СССР приговорен к высшей мере наказания, с конфискацией всего личного имущества. Расстрелян в тот же день в Ленинграде.
Труды М. Г. Худякова были запрещены и изъяты из библиотек. Он реабилитирован в 1957 г., однако его труды не переиздавались. Первым шагом по возвращению его трудов из безвестности явились публикации на татарском языке некоторых его работ («Очерков…» и отдельных статей) на страницах молодежного журнала «Идель» начиная 1989 г. Повторное издание книги вышло в 1991 г.
1. Исторический очерк города Малмыжа (Глава I. Черемисский период). // ТВУАК, 1915, вып. II–III, отдел III. с. 6–20.
2. Материалы по истории татар Малмыжского уезда. // Там же, вып. II–III, отдел III, с. 1–5.
3. Хронологические сведения о церквах города Малмыжа. // Там же, вып. II–III, отдел III, с. 30–32.
4. О Вятском гербе. // Там же, вып. I, отдел III, с. 111–112.
5. Отчет о раскопках в Болгарах летом 1914 г. // ИОАИЭ, Казань, 1916, т, 29, вып. 5–6, с. 197–230. (Совм. с Покровским С. И., Крелленбергом Б. Е.)
6. Древности Малмыжского уезда. // ТВУАК, 1917, вып. I–II, отдел III, с. 1–59.
7. Старожилы города Малмыжа. // Там же, с. 60–64.
8. Из биографий Малмыжских историков. // Там же, с. 67–68.
9. Китайский фарфор из раскопок 1914 г. в Болгарах. // ИОАИЭ, 1919, т. 30, вып. I, с. 117–120.
10. Разведки в Билярске летом 1915 года. // ИОАИЭ, 1919, т. 30, вып. I, 1919, с. 59–66.
11. Болгары. // Выставка культуры народов Востока, Казань, 1920, с. 10–22. (Совм. с Виноградовым З.З.)
12. Вотские родовые деления. // ИОАИЭ, 1920, т. 30, вып. 3, с. 339–356; ИОАИЭ, 1920, т. 31, вып. I, с. 1–16.
13. К истории казанского зодчества. // КВМ, 1920, № 5–6, с. 17–36.
14. К посещению Казани В. А. Городцевым (в 1920 г.). // КВМ, 1920, № 7–8, с. 117–118.
15. К рисункам В. И. Корсунцева. // КВМ, 1920, № 5–6, с. 86.
16. Петр Алексеевич Пономарев 1847–1919. // ИОАИЭ, 1920, т. 30, вып. 3, с. 245–260.
17. Старое - юно. // КВМ, 1920, № 1–2, с. 24–28.
18. Школьные исторические музеи в Казани. // КВМ, 1920, № 7–8, с. 48–597.
19. Из истории местного края. // Вестник просвещения, Казань, 1921, № 1, стлб. 40.
20. О. М. Дьеляфуа. // КВМ, 1921, № 1–2, с. 142–143.
21. План культурно-исторических экскурсий по Казани. // Вестник просвещения, 1921, № 3–4, стлб. 85–94.
22. Развалины Великого Города. // КВМ, 1921, № 1–2, с. 78–83.
23. Мусульманская культура в Среднем Поволжье. Казань, 1922, 22 с.
24. О необходимости переводов татарской литературы. // Вестник просвещения, № 1–2, стлб. 43–52.
25. 1000-летие мусульманской культуры в Поволжье. // Там же, 1922, № 1–2, с. 1–12.
26. Ред.: на кн.: Никольский Н. В. "Конспект по истории народной музыки у народностей Поволжья". Казань, 1920, 72 с. // Там же, № 1–2, стлб. 126–130.
27. Ананьинская культура. // Казанский губернский музей за 25 лет. Казань, 1923, с. 72–126.
28. Очерки по истории Казанского ханства. Казань, 1923, 302 с.
29. Рец.: на кн.: Илларионов В. Т. "Обзор археологических открытий в Нижегородской губернии". Н.-Новгород. 1922, 60 с. // КВМ, 1923, № 2, с. 306–307.
30. Деревянное зодчество казанских татар. // КВМ, 1924, № 1, с. 23–28.
31. Рец.: на кн.: Баллод Ф. В. "Старый и Новый Сарай: столицы Золотой Орды". Казань, 1923, 63 с. // КВМ, 1924, № 1, с. 119–120.
32. Рец.: на кн.: Денике Б. П. "Искусство Востока". Казань, 1923, 250 с. // КВМ, 1924, № 1, с. 117–119.
33. Происхождение американского человека. // НиТ. Л., 1925, № 5, с. 2–3.
34. Каменный век в Китае. // НиТ. Л., 1926, № 5, с. 6–7.
35. Столица древних ацтеков. // НиТ. Л., 1926, № 3, с. 7–8.
36. Татарское искусство. // Вестник знания, Л., 1926, № 26, с. 125–130.
37. К вопросу о происхождении чуваш. // Известия общества обследования и изучения Азербайджана. Баку, 1927, № 4, с. 135–146.
38. Воробьевский и Вичмарский могильники. // ИОАИЭ, 1929, т. 34, вып. 3–4, с. 72–82.
39. Краткий отчет о раскопках в Вятской губ. // Сообщения ГАИМК, Л., 1929, т. 2, с. 198–201.
40. Эполетообразные застежки Прикамья. // Сборник ГАИМК. Бюро по делам аспирантов. Т. 1, Л. 1929, с. 41–50.
41. Институт по изучению народов СССР. // Этнография, 1930, № 4, с. 85–86.
42. К вопросу о датировке булгарских зданий. // Материалы по охране, ремонту и реставрации памятников ТАССР. Казань, 1930, вып. 4, с. 36–48.
43. Могильник Маклашеевка II. // Материалы Центрального музея ТАССР, № 2 (1929). Казань, 1930, с. 11–14.
44. Татарская Казань в рисунках XVI столетия. // Вестник научного общества татароведения. Казань, 1930, № 9-10, с. 45–60.
45. Из фольклора Нижегородского края (легенды о могиле марийского князя Болтуша). // СЭ, 1931, № 3–4, с. 171–180.
46. К вопросу о кромлехах. // Сообщения ГАИМК. 1931, № 7, с. 11–14.
47. К вопросу о пермском зверином стиле. // Сообщения ГАИМК, Л., 1931, № 8, с. 15–17.
48. Несколько слов по поводу новой экспозиции Исторического музея. // Сообщения ГАИМК, 1931, № 9- 10, с. 71–72
49. 1-я Поволжская музейная конференция. (5–8 июня 1931 г. в Н.-Новгороде). // СЭ, 1931, № 1–2, с. 173–176.
50. Сущность и значение яфетидологии. Л. 1931. 56 с. (Библиотека ГАИМК, № 1).
51. Финская экспансия в археологической науке. // Сообщения ГАИМК, 1931, № 11–12, с. 25–29.
52. Великодержавный шовинизм в русской этнографии. // Этнография на службе у классового врага. Сб. критических статей. Л. 1932, с. 22–100. (Библиотека ГАИМК, № 11).
53. К вопросу о датировке археологических памятников. // Сообщения ГАИМК, 1932, № 5–6, с. 21–23.
54. Казань в XV–XVI столетиях. // Материалы по истории Татарской АССР. Писцовые книги города Казани 1565-68 г.г. и 1646 г. Л., 1932, с. VII–XXV.
55. Политическое значение Мултанского дела и его отголосков в наше время. // СЭ, 1932, № 1, с. 43–62.
56. Археология в приволжских областях и республиках за 15 лет. // ПИМК. Л., 1933, № 1–2, с. 15–22.
57. Дореволюционная русская археология на службе эксплуататорских классов. Л., 1933, 162 с. (Библиотека ГАИМК, № 13).
58. Дореволюционное сибирское областничество и археология. // ПИМК. 1933, № 9-10, с. 135–143.
59. Зуевский могильник. // Древности Камы по раскопкам А. А. Спицына в 1898 г. Л., 1933, с. 5–12. (Древности Оки и Камы, вып.2).
60. Культ коня в Прикамье. // Известия ГАИМК, № 100 Л., 1933, с. 251–279.
61. Металлическое производство в Среднем Поволжье в эпоху разложения родового строя. // ПИМК, 1933, № 7–8, с. 29–34.
62. Ныргиндинские I и II могильники. // Древности Камы по раскопкам А. А. Спицына в 1898 г. Л., 1933, с, 15–19. (Древности Оки и Камы, вып. 2).
63. Выступление по докладу М. М. Цвибака "Основные вопросы истории возникновения феодализма в России". // Известия ГАИМК, № 103. 1934, с. 263–267.
64. К истории начального периода финляндской археологии. // ПИДО, 1934, № 6, с. 88–93.
65. Культово-космические представления в Прикамье в эпоху разложения родового общества. // ПИДО. 1934, № 11–12, с. 76–97.
66. Рец. на кн.: Подоров В. М. "Очерки по истории коми (зырян и пермяков)", т. 1. Сыктывкар, 1933, 320 с. // СЭ, 1934, № 3, с. 127–131.
67. Археология в художественной литературе. // ПИДО, 1935, № 5–6, с. 110–118.
68. Вклад А. В. Шмидта в археологию Прикамья и Приуралья. // ПИДО, 1935, № 9-10, с. 129–143.
69. Вопросы истории Поволжья в трудах Н. Я, Марра. // Однодневная газета "Памяти Н. Я. Марра". Л., 1935, 20 декабря.
70. 25-летие научной деятельности профессора П. С. Рыкова. // СЭ, 1935, № 2, с. 155–158.
71. О некоторых работах Н. Я. Марра в связи с трудами Ф. Энгельса. // ПИДО, 1935, № 3–4, с. 105–120.
72. Очерк истории первобытного общества на территории Марийской области. Введение в историю народа мари. // Известия ГАИМК, № 141, Л., 1935, 135 с.
73. Рец, на кн. "Каталог международной выставки памятников иранского искусства и археологии", вып. I, Л., 1935, 616 с. // СЭ, 1935, № 6, с. 168–170.
74. Рец. на кн.: Орбсли И. А., Тревер К. В. "Сасанидский металл: художественные предметы из золота, серебра и бронзы", М., - Л., 1935. // Там же, 1935, № 6, с. 170–172.
75. Рец. на кн.: "Проблема происхождения домашних животных". Вып. 1. Л. 1933. // ПИДО, Л., 1935, № 5–6, с. 183–186.
76. Рец. на кн.: Ялкасв Я. "Материалы для библиографического указателя по мариеведению". 1762–1931. Йошкар-Ола, 1934," 108 с. // СЭ, 1935, № 3, с. 151–152.
Ш. Ф. Мухамедьяров
3 (15) сентября 2004 года исполнилось 110 лет со дня рождения историка, археолога, этнографа, автора книги «Очерки по истории Казанского ханства» Михаила Георгиевича Худякова.
12 октября в Литературном музее Габдуллы Тукая прошли историко-литературные чтения, посвященные юбилею. Их организаторами были Институт истории Академии наук Татарстана, Национальный музей РТ, где Михаил Худяков в 1919-1925 годах заведовал историко-археологическим отделом, и музей Тукая.
С докладами выступили известные ученые: Рамиль Хайрутдинов, Равиль Амирханов, Дамир Исхаков, Фаяз Хузин, Гузель Валеева-Сулейманова и другие. Речь шла не только о жизни и творчестве Худякова, но и о новом прочтении истории русско-татарских отношений.
Михаил Худяков родился в городе Малмыже (теперь это Кировская область) в семье купца второй гильдии. Получил хорошее домашнее образование, которое продолжил в 1904-1912 гг. в первой Казанской гимназии. Окончил ее с золотой медалью, после чего поступил в Казанском университете.
Еще на школьной скамье Худяков начал интересоваться археологией, участвовал в гимназических экскурсиях в Австрию, Венгрию и Константинополь. Получив высшее историческое образование, в 1918-1925 гг. преподавал в одной из казанских школ. Одновременно и в этот же период (1919-1925) был заведующим историко-археологическим отделом губернского музея. Кроме того, Михаил Георгиевич преподавал в Восточно-педагогическом институте и работал в музейном отделе Народного комиссариата просвещения ТАССР.
В 1925 г. он переехал в Ленинград, где работал научным сотрудником в Библиотеке имени Салтыкова-Щедрина, с 1926 по 1929 г. учился в аспирантуре Государственной академии истории материальной культуры, с 1931 г. работал в этой академии. Вел исследования в музеях Самары, Казани и Нижнего Новгорода.
В 1936 г. Худякову без защиты диссертации, по совокупности научных трудов по истории доклассовых обществ Волго-Камья, была присвоена степень доктора исторических наук.
Круг научных интересов Михаила Худякова был широк, однако основное внимание он сосредоточил на изучении истории и культуры татарского народа, как археолог, проводил раскопки на территории древних городов Булгара и Биляра, он автор археологической карты Татарской АССР.
Статьи Худякова, появлявшиеся в печати, и по тематике, и по постановке проблем были весьма оригинальными для того времени: «Развалины Великого Города» (1921), «1000-летие мусульманской культуры в Поволжье» (1922), «О необходимости переводов татарской литературы», «Деревянное зодчество казанских татар» (1924)… В Ленинграде тематика его научных исследований осталась прежней – мусульманская культура Поволжья. Многие его работы напрямую связаны с историей татар, другие, освещая проблемы культуры, литературы, архитектуры, этнографии и археологии всего Волго-Камья, так или иначе касались истории татарского народа.
Всего ученый написал около 60 работ по истории и культуре татарского народа.
9 сентября 1936 года Худяков был арестован. Его фамилию под пыткой назвал коллега – ленинградский ученый А.Прихожин. В свою очередь, Михаил Георгиевич тоже назвал ряд фамилий- "соучастников"? тем самым подписывая себе и другим смертный приговор. Он признал, что входил в контрреволюционную группу, которая была связана с агентами фашистского гестапо.
Худяков был расстрелян как «троцкист и враг народа», вместе с другими готовящий злодейское убийство С.М.Кирова и других руководителей ВКП(б). Произошло это 19 декабря 1936 г., в ночь после вынесения приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР. Михаилу Георгиевичу было тогда 42 года.
Лишь через двадцать лет, 27 июня 1957 г., Михаил Худяков был реабилитирован. Его главную книгу – «Очерки по истории Казанского ханства» – переиздали только в 1991 и 1992 годах в Москве и Казани, в 1996-м она увидела свет на страницах сборника «На стыке континентов и цивилизаций».
В годы перестройки труды Михаила Худякова были взяты на вооружение лидерами татарского национального движения. В 2004 году в свет вышла книга Фаузии Байрамовой "Михаил Худяков в истории татарского народа" , в 2007 году появилось еще одно издание автора - "Михаил Худяков и историко-культурное наследие народов Среднего Поволжья".
Предлагаем вашему вниманию фрагмент книги Михаила Худякова.
С ВОЗВЕДЕНИЕМ на престол хана Мухаммеда-Эмина силою иностранного войска первый, блестящий период истории Казанского ханства, начавшийся победами хана Улу Мухаммеда, закончился. Начался второй период: господство русской партии, эпоха зависимости от иностранного государства. Русское правительство достигло того, к чему оно стремилось: Казань была взята, и в ней был введен желательный для русских режим...
В знак своей победы Иван III принял титул князя Болгарского. Даннические отношения русских к Казани были прекращены: стремясь к освобождению от татарского ига и уничтожив в 1480 году зависимость от ханов Сарайских, Иван III не мог не стремиться к тому же в отношении ханов Казанских, и этой цели он достиг в 1487 году. Из данника и подручника Казанского хана Московский великий князь превратился в самостоятельного и независимого государя.
Казанское правительство признало официальное равенство обеих сторон, и в переписке между собою оба государя называли друг друга братьями: хан обращался – «великому князю Ивану Васильевичу всея Руси, брату моему, Магмет-Аминь челом бьет», великий князь отвечал – «Магмет-Аминю царю, брату моему, князь великий Иван челом бьет».
Русские историки преувеличивают влияние Ивана III на Мухаммеда-Эмина и передают не юридическое соотношение обоих государей, а скорее фактическое положение дел, когда решаются называть Мухаммеда-Эмина подручником великого князя.
Соловьев говорит: «Подручнические отношения Магмет-Аминя к московскому великому князю не выражаются нисколько в формах их грамот... Но несмотря на равенство в формах, письма Ивановы к Магмет-Аминю заключают в себе приказания».
Он при этом ссылается на представление русского правительства, обращенное к хану в следующей форме:
«Ты бы в Казани и во всей своей земле заповедал всем своим людям, чтобы».
Эту форму мы никак не можем признать за приказание – скорее она является выражением пожелания: не имея возможности издавать в пределах Казанского ханства своих собственных распоряжений, иностранное правительство высказывает свое пожелание о том, чтобы хан издал соответствующее распоряжение.
Еще более неточны представления С.М.Соловьева о финансовых взаимоотношениях обоих правительств. Он говорит:
«На Казанские волости наложена была известная подать, шедшая в московскую казну и собираемая московскими чиновниками; так Магмет-Аминь жаловался великому князю, что какой-то Федор Киселев притесняет цивильских жителей, берет лишние пошлины».
В действительности же, в дипломатической переписке речь шла не о какой-либо подати в московскую казну с казанских волостей, а о таможенных пошлинах, которые русскими пограничными чиновниками взимались с казанцев в Нижнем и Муроме с излишком против установленного тарифа, и это обстоятельство заставляло как цивильских жителей, так и прочих казанских людей ездить с товарами через мордовскую и черемисскую земли, минуя русские города и избегая уплаты пошлины, из-за чего и возникла сама переписка.
Формально равные между собой государи, совершенно независимые один от другого, регулировали свои отношения договорами, которые скреплялись присягой. Эта присяга также явилась поводом к искажению исторических фактов русскими авторами. При скреплении договора казанское правительство приносило присягу, но на верность не великому князю, а своему договору. Это подтверждается тем, что и русский государь в свою очередь давал крестное целование при заключении договоров между обоими государствами.
Таковы были формальные отношения между Казанским ханством и русским правительством, но фактически степень русского влияния на дела соседнего государства в значительной степени колебалась, по временам достигая действительно большой высоты и в значительной мере оправдывая аттестацию некоторых ханов, как подручников великого князя.
Почти весь второй период истории Казанского ханства является эпохой засилья со стороны русских, и у власти стояла русская партия. Договоры, регулировавшие отношения Москвы и Казани в этом периоде, обычно заключали в себе три условия: казанское правительство обязывалось 1) не воевать против России, 2) не выбирать себе нового хана без согласия великого князя, 3) охранять интересы русских людей, находящихся в ханстве.
Таким образом, отношения двух государств представляли собою союз, и договор имел в виду гарантировать мир между ними и неизменность существующих отношений, – это обеспечивалось согласием союзников на каждую перемену правительства, которая могла повлечь за собою изменение иностранной политики.
Что же касается взаимоотношений между казанским правительством и русскими гражданами, то последние находились в ханстве в положении граждан как бы наиболее благоприятствуемой державы и пользовались покровительством местной государственной власти, которая должна была охранять их интересы.
Этот пункт договора свидетельствует о том, что в пределах Казанского ханства проживало значительное количество русских людей -– купцов, промышленников и предпринимателей, и что русское правительство старалось обеспечить их безопасность, неприкосновенность товаров, возмещение убытков и прочие торговые интересы.
В случае возникновения войны все эти лица становились жертвою враждебного государства, люди обращались в невольников, товары разграблялись, капиталы их гибли. Русское правительство стремилось к тому, чтобы устранить самую возможность войны и гарантировать продолжительный мир.
Это преобладание торговых интересов сильно звучит в договорах, и дипломатические переговоры данной эпохи были увенчаны наконец заключением «вечного мира» между обоими государствами (1512 г.). Если с политической стороны положение фактически мало изменилось при перемене в Казани правительства, то по существу все дело сводилось к борьбе за рынки, и стремление русского правительства обеспечить интересы промышленности и торговли совершенно ясно подчеркивает экономический характер соперничества между обоими государствами.
Все вмешательства русского правительства в дела Казанского ханства обуславливались стремлением овладеть Поволжьем, как рынком. Всюду выступают вперед экономические требования, желание гарантировать прибыль русским предпринимателям, и в течение долгого времени русское правительство, довольствуясь экономическими выгодами, не соединяло с ними требований территориальных уступок.
Правительство Мухаммед-Эмина искренно соблюдало условия заключенного договора. Вскоре по вступлении на престол молодой хан вступил в брак; в невесты была выбрана дочь ногайского князя Мусы; но прежде, чем брак был заключен, казанское правительство нашло необходимым осведомиться у союзного русского государя, не имеет ли он что-либо против этого брака, который был в значительной степени актом иностранной политики и при неблагоприятных обстоятельствах мог бы вызвать дипломатические осложнения.
Выбор невесты не вызвал никакого протеста, и брак был заключен. В 1490 году в союзе с русским и крымским правительствами казанцы участвовали в войне против Сарайского ханства. Соединенное московско-казанское войско, с отрядом касимовских татар, совершило удачный поход и отразило нападение сарайского войска на Крымское ханство. Русская партия, захватившая власть при помощи иностранного войска, не была популярной в стране.
Несмотря на казнь виднейших вождей, восточная партия не была уничтожена, и к середине 1490-х годов оппозиция правительству вполне сформировалась. Во главе оппозиции стояли 4 представителя казанской аристократии – князья Кель-Ахмед (Калимет), Урак, Садыр и Агиш. Восточная партия решила опереться на военную поддержку со стороны своих естественных союзников – восточных соседей. Кандидатом на ханский престол был намечен сибирский царевич Мамук.
Сибирское правительство хана Ибака поддерживало казанских эмигрантов и оппозиционеров. Весной 1495 года претендент двинулся к Казани с многочисленным войском, но казанское правительство, узнав о движении неприятеля, сообщило московскому правительству и просило поддержки союзного войска. Русское правительство двинуло на помощь из Нижнего пограничный отряд.
При приближении русских к Казани руководители восточной партии решили бежать из столицы, чтобы не подвергаться репрессиям и руководить дальнейшим ходом событий. Выполнить это им удалось. Русский отряд вступил в Казань и готовился к ее обороне, но сибирское войско, извещенное эмигрантами о прибытии подкрепления, приостановило свое наступление.
Полагая, что опасность уже миновала, русский отряд покинул Казань и вернулся в Россию. Тогда восточная партия сообщила своим единомышленникам, и сибирское войско быстрым движением подступило к Казани. Столица сдалась без сопротивления.
Михаил ХУДЯКОВ
Начало второй главы «Эпоха русского протектората (1487-1551 гг.)
Подборка подготовлена Л.АГЕЕВОЙ
«Казанские истории», №22-23, 2004 год
/jdoc:include type="modules" name="position-6" />Истории Казанского ханства не везло. Как в далеком прошлом, так и в наше время.
В прошлом история этого государства в русской литературе освещалась, как правило, лишь попутно - в связи с изложением тех или иных сюжетов по истории Руси, России. Поэтому факты, события из истории ханства фиксировались избирательно, как бы "сбоку". Картина, в сущности, не изменилась и в многочисленных "историях СССР", в которых всестороннее освещение прошлого всех народов нашей многонациональной страны подменялось фактически изложением истории становления и развития лишь одного Русского государства.
В новейшее же время освещение истории Казанского ханства, с которым связано прошлое ряда народов многоэтнического региона, не выходило за пределы вспомогательных глав и параграфов официальной истории Татарской АССР, согласно основной концепции которой "подлинная история" народов начиналась лишь... с 1917 года. Изложение истории целого государства, просуществовавшего более ста лет и оставившего неизгладимый след в судьбах ряда народов, оставляло желать лучшего с точки зрения научного осмысления реальных фактов и сложных явлений.
Таким образом, сложилась парадоксальная ситуация. Как известно, дореволюционная историография за редким исключением обслуживала социально-политические устремления постоянно воевавшей и расширявшейся феодально-помещичьей империи, Но особенно парадоксально то, что именно в советском социалистическом государстве эта историографическая концепция, получив во времена культа личности "второе дыхание", стала функционировать более изощренно, целенаправленно, воинственно.
Так что "невезение" истории Казанского ханства, подобно многочисленным фактам плохой разработанности ряда аспектов истории народов СССР в целом, имеет сложную подоплеку...
Лишь однажды появился небольшой просвет - появилась попытка изложения истории этого государства с научной позиции, т.е. с позиции человека-исследователя, искренне захотевшего разобраться в сложных фактах прошлого, в фактах, созданных подобными себе обычными людьми, а не теми, кто создан лишь для одностороннего осуждения.
Такой попыткой и явилась книга Михаила Георгиевича Худякова "Очерки по истории Казанского ханства", разработанная и опубликованная в первые годы советской власти. Именно в те годы, когда вера честных людей в торжество справедливости - как социальной, так и морально-этической - была еще искренней, а ум и сознание их не были разъединены ржой братоубийственной грызни партийных бонз. Именно в те годы, когда убеждения и устремления людей науки не были заражены вирусами тупого комчванства, антигуманного мессианства, имперской амбиции, замаскированной демагогическими декларациями и в области исторической мысли. Именно в те годы, когда у людей была надежда разрушения "тюрьмы народов" и построения подлинно равноправного во всех отношениях общества - "самого справедливого, самого гуманного, самого счастливого", а следовательно, и самого честного. Наконец, именно в те годы, когда искренне верившие в победу социалистической революции люди никак не могли представить себе возможность кровавых репрессий 20-30-х годов, ужасов ГУЛАГа, стократно переплюнувшего "тюрьму народов", так называемого "расцвета наций", выразившегося геноцидом в отношении десятков национальностей, в том числе и оказавшихся на грани культурно-духовной катастрофы русских, от имени которых любили рассуждать организаторы этого "эксперимента" - самого античеловеческого шабаша...
К числу "искренне верующих" людей, живших и творивших в те годы , относился и М. Г. Худяков. Родился он 3 сентября 1894 года в городе Малмыже, что на Вятке. Воспитание получил в родовитой и обеспеченной русской купеческой семье. После окончания первой казанской гимназии он обучался на историко-филологическом факультете Казанского университета (1913-1918). Его трудовая и научная деятельность началась в стенах Восточного педагогического института. В 20-х годах он опубликовал ряд историко-этнографических и археологических исследований по истории народов региона, как тюрских, так и финноугорских. Среди этих работ особое место занимают вышеназванные "Очерки...", опубликованные в 1923 году.
В эти же годы М. Г. Худяков принимает самое активное участие в организации музеев в Казани, родном Малмыже, в деятельности Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете, научного общества татароведения. В 1926-1929 г.г. он обучается в аспирантуре в Ленинграде, после окончания учебы определяется на работу в Государственную академию истории материальной культуры, где также продолжает разрабатывать проблемы истории и культуры народов своего родного края - Среднего Поволжья. В 1936 году М. Г. Худяков утверждается в ученой степени доктора исторических наук. Но 9 сентября того же 1936 г. он арестовывается как "враг народа", обвиненный в "троцкизме", а 19 декабря приговаривается к расстрелу, что приводится в исполнение в тот же день...
С этого времени имя ученого было предано забвению, его труды были запрещены, изъяты из библиотек.
Изданные при жизни автора малыми тиражами (тираж I-го издания "Очерков" 1923 г. составил всего 1000 экземпляров) труды М. Худякова в силу указанных причин стали библиографической редкостью. Реабилитирован он был политически в 1957 г., однако его труды не переиздавались и, поэтому, оказались недоступными современному читателю вплоть до наших дней. Первым шагом по возвращению его трудов из безвестности явились публикации на татарском языке некоторых его работ ("Очерков..." и отдельных статей) на страницах молодежного журнала "Идель" (1989 г., №1, 1990 г., №2 и далее).
Естественно, разрабатывая историю Казанского ханства и народов региона, М. Г. Худяков осветил и разрешил не все вопросы на одинаковом уровне. Как он сам неоднократно указывал, многое остается еще неясным. Это было связано как с уровнем исторических знаний тех времен в целом, так и с состоянием разработанности источниковой базы проблемы, в частности. Как увидит пытливый читатель, не чужда была М. Г. Худякову и определенная наивность в трактовке некоторых сложных вопросов. Иногда дает о себе знать и характерный для 20-х годов упрощенный социологизм при подходе к сложным общественным проблемам, возникший под влиянием М. Н. Покровского. "Очерки..." местами не лишены и явных просчетов и обычных описок. Прокомментировать их, отмечая как закономерные оплошности, так и безусловные достоинства наблюдений и выводов ученого, и осуществить академическое издание "Очерков" и других его трудов - дело будущего * .
Но внимательный читатель увидит и то, что М. Г. Худякову было в целом чуждо сознательное стремление ко лжи. Он, как подлинный гуманист, и в деятелях, личностях прошлого видел прежде всего нормальных и обычных людей, имевших право защищать свои интересы, свое мнение и свою свободу. Он, будучи подлинно культурным человеком, не делил народы по "сортам" одаривая одних правами на все и вся, лишая других всего этого. Он, как подлинный патриот своего народа, желал своим читателям, хотя это нигде явно и не декларируется, духовной щедрости в отношении к другим собратьям по разуму в области политики, идеологии и культуры прошлых времен. В то же время, М. Г. Худяков, желая отмежеваться от прежних имперско-высокомерных историографических традиций, даже пытаясь разрушить их, допускал неподкрепленные в достаточной степени выводы. На это еще в 1924 г. указывал академик В. В. Бартольд - другой честный представитель русской академический культуры. Он, например, сравнивая "Очерки..." М. Г. Худякова с книгой Ф. В. Баллода "Приволжские Помпеи", отличающейся громкостью выводов, писал следующее: "Прежде, как известно, к татарам относились безусловно враждебно, отрицая у них всякую культуру..., теперь же мы видим обратное... Это такая же ошибка, как и прежний взгляд, и, как всякая крайность, это мнение так же мало содействует научному знанию, как и первое". (Соч., т. II, ч. 1, М., 1963, с. 712).
Таким образом, у М. Г. Худякова, в отличии от прежних представителей и нынешних последователей традиционных антитатарских концепций, призванных перенести факты вражды из прошлого в настоящее и будущее, мы находим стремление к объективности, желание восстановления справедливости. Нетрудно в этом увидеть благородство исследователя как человека . Давайте же и мы будем, подобно ему, максимально объективными и постараемся отыскать в его наследии побольше положительного. Ибо лишь положительное в намерениях и действиях имеет подлинно созидательную перспективу. Что касается споров о наличии или отсутствия "культуры" у того или у иного народа прошлого, то они решаются в конечном счете нравственными показателями наследников этого народа. Ибо понятия культуры всегда относительны и исторически обусловлены.
1894-1936) Aрхеолог, исследователь истории и культуры народов Поволжья. Род. в д. Малмыж Вятской губ., в купеческой семье. Ок. 1-ю Казанскую гимназию с золотой медалью (1906-13), ИФФ Казанского ун-та (1913-18). В 1918-24 работал в Казани: преп. школы, библиотекарь ОИАЭ при Казанском ун-те, хранитель археол. отд. (с 1919), затем зав. ист.-археол. отделом губ. музея (с 1920 ЦМТ), преп. Сев.-Вост. археол. и этногр. ин-та. С 1920 работал также в музейном отделе НКП ТатАССР; один из организаторов и секр. НОТ. Основные работы в этот период посвящены истории татар, Волжской Болгарии, археологии Казани; один из основоположников булгароведения. После разгрома в Татарии в 1923 "прав-ва Мухтарова", ряд чл. которого отказались осудить М. Х. Султан-Галиева, и высылки их (в т. ч. премьера) из Казани, вынужден был уехать из города. С 1925 в Ленинграде; науч. сотр. ГПБ, параллельно в 1926-29 в аспирантуре ГАИМК. В 1927 участвовал в работах Средневолжской экспедиции в Чувашии. На протяжении 1920-х записывал удмурт. эпос. С 1929 преп. (асс.) ЛГУ, с 1931 доцент ЛИЛИ/ЛИФЛИ. В 1929-33 уч. секр., науч. сотр. КИПС. С 1931 науч. сотр. 1-го разр. ГАИМК (ин-т доклассового общ-ва), с 1933 числился по сектору феодальной формации. В 1930-32 подвергался идеол. "проработкам", обвинен в "султангалиевщине" (см. М. Х. Султан-Галиев) и "тюрк. национализме". Со своей стороны, Х. и сам выступал с идеол. "критикой", в частности, в 1931 "разоблачал" уже арестованного С. И. Руденко. В посл. годы Х. активно занимался пропагандой марризма. В 1936 утвержден без защиты в уч. степ. докт. ист. наук и звании действ. чл. Ин-та доклассового общ-ва ГАИМК. Арестован 9 сент. 1936 УНКВД ЛО (ст. 58-8, 11 УК РСФСР - "являлся активным участником контрревол. троцкистско-зиновьевской террор. организации"). 19 дек. 1936 выездной сессией ВК ВС СССР приговорен к ВМН, с конфискацией всего личного имущества. Расстрелян в тот же день в Ленинграде. Реабилитирован в 1957. Соч.: Китайский фарфор из раскопок 1914 г. в Болгарах // ИОИАЭКУ. 1919. Т. 30, вып. 1. С. 117-120; Болгары // Выставка культуры народов Востока. Казань, 1920. С. 10-22 (совм. с З. З. Виноградовым); Cтарое - юно // КМВ. 1920. № 1/2. С. 24-28; К истории казанского зодчества // Там же. № 5/6. С. 17-36; Мусульманская культура в Среднем Поволжье. Казань, 1922; Очерки по истории Казанского ханства. Казань, 1923; Татарское искусство // Вестник знания. 1926. № 2. С. 125-130; Каменный век в Китае // Наука и техника. 1926. № 5. С. 6-7; Краткий отчет о раскопках в Вятской губ. // Сообщения ГАИМК. 1929. Т. 2. С. 198-201; К вопросу о датировке булгарских зданий // Материалы по охране, ремонту и реставрации памятников ТатАССР. 1930. Вып. 4. С. 36-48; Татарская Казань в рисунках XVI столетия // ВНОТ. 1930. № 9/10. С. 45-60; Критическая проработка руденковщины // СЭ. 1931. № 1/2. С. 167-169; К вопросу о кромлехах // Сообщения ГАИМК. 1931. № 7. С. 11-14; К вопросу о пермском зверином стиле // Там же. № 8. С. 15-17; Финская экспансия в археологической науке // Там же. № 11/ 12. С. 25-29; Казань в XV-XVI столетиях // Материалы по истории Татарской АССР: (Писцовые книги города Казани в 1565-68 гг. и 1646 г.). Л., 1932. С. VII-XXV; Этнография на службе у классового врага. (Б-ка ГАИМК, 11). Л., 1932 (совм. с С. Н. Быковским и А. К. Супинским); Археология в приволжских автономных областях и республиках за 15 лет // ПИМК. 1933. № 1/2. С. 15-22; Дореволюционная русская археология на службе эксплуататорских классов. Л., 1933; Культ коня в Прикамье // ИГАИМК. 1933. Вып. 100. С. 251-279; Дореволюционное сибирское областничество и археология // ПИДО. 1934. № 9/10. С. 135-143; Культово-космические представления в Прикамье в эпоху разложения родового общества: ("Солнце" и его разновидности) // Там же. № 11/12. С. 76-97; Археологи в художественной литературе // Там же. 1935. № 5/6. С. 100-118; Графические схемы исторического процесса в трудах Н. Я. Марра // СЭ. 1935. № 1. С. 18-42; 25-летие научной деятельности П. С. Рыкова // Там же. № 2. С. 155-158; Очерк истории первобытного общества на территории Марийской области: Введ. в историю народа мари. Л., 1935 (ИГАИМК. Вып. 31); Пережитки группового брака и матриархата в Поволжье: (У мари и удмуртов) // Труды ИАЭ АН СССР. 1936. Т. 4. С. 391-414; Песнь об удмуртских батырах: (Из нар. эпоса удмуртов) // Проблемы эпической традиции удмуртского фольклора и литературы. Устинов, 1986. С. 97-132; Очерки по истории Казанского ханства. М., 1991; Hockerbestattungen im Kasanischen Gebiet // Eurasia Septentrionalis antiqua. T. 1. Helsinki, 1927. S. 95-98. Лит.: Personalia // Этнография. 1926. № 1/2. С. 240; НРЛ. С. 379; Воля, 1952б; Яшин Д. А. Опыт создания удмуртского эпоса: (О рукописи М. Г. Худякова "Из нар. эпоса вотяков") // Проблемы эпической традиции удмуртского фольклора и литературы. Устинов, 1986. С. 82-96; Он же. Соотношение фольклорного и авторского в эпосе М. Г. Худякова "Песнь об удмуртских батырах" // XVII Всесоюзная финно-угорская конференция. Устинов, 1987. Вып. 2. С. 290-292; РВост. № 5. С. 104; Байрамова Ф. Забытый сын народов Поволжья // Вечерняя Казань. 1990. 20 нояб.; Усманов М. А. О Михаиле Худякове и его книге // Худяков М. Г. Очерки по истории Казанского ханства. М., 1991. С. 5-9; Мухамедьяров Ш. Ф. Казанское ханство в освещении М. Г. Худякова // Там же. С. 309-313; Кузьминых С. В., Старостин В. И. Ленинградские годы в жизненном и творческом пути М. Г. Худякова // Санкт-Петербург и отечественная археология. С. 157-172; Корнилов И. Михаил Георгиевич Худяков: Вехи биографии // Эхо веков. 1995. № 5. С. 211-214; Формозов, 1998. С. 201-202; РНБ-2. С. 620-622. Арх.: АИИМК. Ф. 2, оп. 3, д. 716; РНБ. Ф. 828.
