Совсем недавно из жизни ушел и Альберт... Вот кто обладал качествами идеального артиста! Он всегда сам отвечал за себя, не искал виновных, не делал замечаний партнерам, не ставил режиссера в положение экзаменующегося. Плохой артист повернут к режиссеру лицом, стоит и требует: скажи, как играть. Филозов стоял почти отвернувшись, доходил до всего сам. Какие бы задачи перед ним ни ставились, он был убежден: их нужно выполнить на высочайшем уровне. Я говорил: здесь нужно было бы сыграть на флейте, здесь на трубе, а здесь на пианино. И Альберт блестяще овладевал этими инструментами.
Филозов был очень культурным человеком, много знал, читал, слушал музыку. Но он эту культуру не выпячивал, а вкладывал в работу. Прилетаем на гастроли в Америку, все бегут к океану купаться. Где Альберт? В храме, в музее, на какой-то одному ему известной выставке, про которую разузнал. Помню, на гастролях в Перми весь день провел в музее деревянной скульптуры. Я спросил:
Что вы там делали? С десяти утра до пяти вечера!
А он ответил:
Наслаждался! Сколько людей вложило в скульптуры душу, энергию, талант!
Мы были соседями по даче, куда жена Альберта Леонидовича приезжала очень редко. Что ее обсуждать? Филозову с ней было хорошо, значит, надо уважать его выбор. Он был абсолютно нехозяйственным. Жаловался:
У меня тут сухая ветка, отпилить ее или нет?
Лучше отпилить!
Может, вы и отпилите?
Я приходил с инструментом, пилил, он с интересом наблюдал. Однажды в Ялте мы пришли в Дом-музей Чехова. Накануне прошел ураган. Сотрудники расстроились:
Дорогие, не можем вас пустить, потому что переломались деревья, за которыми ухаживал еще Антон Павлович. Не знаем, что делать!
Я говорю:
Как что? Сейчас все правильно отпилим, замажем варом.
И бросились с Филозовым помогать. Он был счастлив и потрясен тем, что мы смогли привести в порядок сад Антона Павловича. Хотя свой сад в порядок так и не привел и уже, к сожалению, этого не сделает...
Альберт очень любил своих дочерей. Когда Настя захотела петь, повел ее в «Гнесинку». Сильного голоса у девочки не обнаружилось, но Филозов тем не менее старался устроить ее в концерты, в которых сам участвовал. Бывало, я читал ему на даче какие-то рассказы, стихи. Он просил: «Можно остановиться на этом месте? Я позову девочек, они должны послушать». Трогательным был отцом.
Я счастлив, что не придется снимать спектакли, в которых блистал Филозов. Его роли согласились играть замечательные артисты Алексей Петренко , Василий Бочкарев, Александр Ширвиндт . Петренко не выходил на сцену лет двадцать, на репетиции «Дома» постоянно спрашивал: «А что тут делал Алик?» Его жена Азима сидела в зале и учила партию вместе с мужем, успокаивала меня: «Не волнуйтесь, мы все повторим вечером». А предыдущая супруга Алексея Васильевича Галина Кожухова требовала, чтобы мы на афише «Фрака» писали Петренко большими буквами, а Филозова и Полищук - мелкими: «Вы что, не понимаете, с артистом какого масштаба имеете дело?»
Ничего не поделаешь: актеры и режиссеры - люди трудные. И их близким не позавидуешь. Профессия такая, что часто провоцирует в человеке не лучшие проявления - зависть, корысть, жлобство. Когда еще в юности я теоретически задумывался о женитьбе, тут же себя одергивал: только не на артистке! Но судьба распорядилась иначе. Марина Хазова - из самого первого набора наших студентов. Она с отличием окончила музыкальную школу при консерватории, ей предрекали карьеру пианистки, она и сейчас прекрасно играет. Мало того, для своих юных лет она была всесторонне образованна, замечательно рисовала. Марина отлично поет, у нее даже выходили пластинки.
— Иосиф Леонидович, у вас удивительная биография. Из театральных вузов вас, с юности мечтавшего стать режиссером, изгоняли с пометкой «Профнепригодность». Но вы не оставляли попыток. Настолько была сильной вера в себя?
— Почему-то всю жизнь уверен, что нет ничего такого, чего бы я не смог сделать. И эта вера была непоколебима даже тогда, когда меня отчисляли. Смешная вышла история, как я вообще стал артистом. Мечтая о театре, я поступил на режиссерский факультет Харьковского театрального института. Через неделю был отчислен, и мое театральное будущее оказалось под угрозой. Вернулся в Одессу и случайно наткнулся на забавное объявление: «ТЮЗу срочно требуется артист. Размер 48». Я носил 46-й, но в театр отправился тут же. Думал, что меня попросят что-то почитать, но режиссер со словами «Сейчас проверим» повела меня прямиком в костюмерный цех. Все костюмы, которые на меня примеряли, оказывались велики. И все же меня приняли в труппу, потому что артист, на которого они шились, неожиданно поступил во ВГИК и уехал в Москву, а сезон надо было доигрывать. Звали его Коля Губенко. Как известно, впоследствии Николай Николаевич Губенко стал выдающимся режиссером, министром культуры СССР.
В ТЮЗе я проработал недолго, через год поехал в Ленинград и поступил в ЛГИТМиК. Оттуда меня выгнали спустя пару месяцев. Узнав об отчислении, из Одессы в Ленинград немедленно приехала мама и бросилась к Борису Вульфовичу Зону, знаменитому педагогу и режиссеру, учениками которого были Кадочников, Фрейндлих, Тенякова и недолгое время — я. «За что вы выгнали моего талантливого сына?» (Мама всегда верила в меня!) — «Кроме вашего талантливого мальчика, у меня еще двадцать студентов. Вместе с ними ваш учиться не может, поэтому либо его надо одного оставить на курсе, либо остальных». Сейчас я смеюсь над этой историей, а тогда мы с мамой плакали.
— Узнав о том, что меня отчислили, из Одессы в Ленинград немедленно приехала мама… С мамой Фаиной Иосифовной
— Почему вы не могли учиться вместе со всеми? Были настолько конфликтны?
— Мне не нравилось, как этот Зон преподавал, и я это не скрывал. Ему тогда было под 70 — глубочайший старик по тем моим меркам. Все его рассказы казались банальными, он говорил про Станиславского, а я хотел слушать про Мейерхольда. Я надеялся узнать новое, а он пересказывал написанное в книжках. Конечно, я вел себя неправильно, дерзко…
Но знаете, теперь, когда мне, руководителю актерских и режиссерских мастерских, приходится самому отчислять студентов, вспоминаю Зона. И говорю им следующее: «Возможно, что уход из нашего учебного заведения повернет вашу жизнь в лучшую сторону. Во всяком случае, все, что происходило плохого со мной, шло в итоге во благо».
После ЛГИТМиКа я стал студентом ГИТИСа, который и окончил. На четвертом курсе мы проходили так называемую созерцательную практику в Театре Советской Армии. Будущим режиссерам следовало просто сидеть и смотреть, как другие ставят спектакли. Мне это показалось страшно скучным. Я пригласил двух хороших артистов, поставил с ними резкий спектакль по роману Генриха Белля «И не сказал ни единого слова» и показал главному режиссеру театра, своему учителю Андрею Алексеевичу Попову. Тот был человеком благородным, интеллигентным, но… до дрожи боящимся власти. Поэтому, прежде чем принять решение, выпускать ли спектакль на сцену, пригласил комиссию из политуправления армии. В антракте они, полные гнева, всем составом покинули театр. Но по счастливому обстоятельству в зале оказалась завтруппой «Современника» Тоня Хейфец, жена Леонида Ефимовича Хейфеца. И она рассказала своей подруге, Галине Волчек, что вот, молодой парень поставил интересный спектакль. Та пригласила меня на разговор.
К своему стыду, к «Современнику» мы в то время относились прохладно, считая его театром без режиссуры: собрались актеры и играют для себя. Тогда все повально увлекались великим Эфросом, Товстоноговым. Короче говоря, перед Волчек и Олегом Табаковым я, 25-летний, предстал без робости. Они предложили показать им спектакль, что мы с артистами той же ночью и сделали.
— Счастливые были времена — жили легко, радостно, задорно. С Галиной Волчек и Иваном Бортником
Счастливые были времена — жили легко, радостно, задорно. Быстро поставили декорации, принесли костюмы, реквизит и сыграли спектакль перед худсоветом, в составе которого был уже тогда знаменитый театральный критик Виталий Яковлевич Вульф.
Он мне про это всегда напоминал. Говорил, грассируя: «Помнишь ли, Иосиф, почему ты стал режиссером в «Современнике»? Это я первым сказал: «Галя, нужно брать этого мальчика!»
За год до описываемых событий из «Современника» ушел Олег Ефремов, и Галина Борисовна Волчек, надо отдать ей должное как выдающемуся художественному руководителю, сообразила сделать ставку на молодых. И набрала в театр никому не известных актеров: Юру Богатырева, Станислава Садальского, Елену Кореневу, Костю Райкина, Марину Неелову, а также двух режиссеров — Валерия Фокина и меня. Помню, как мы с Валерием продумывали концепцию юбилея Галины Борисовны. Ей исполнялось 40 лет. Кажется, прошло совсем немного времени, а недавно я поздравлял Галину Борисовну с 80-летием…
— Первый ваш спектакль, «Из записок Лопатина» по Константину Симонову, произвел фурор в театральной Москве, на сцене блистали лучшие актеры «Современника». Вам в то время не было и 30 лет. Интересно, сразу ли вы нашли общий язык с мэтрами сцены?
— «Записками Лопатина» я собирался «спасти» весь советский театр. По молодости и глупости считал, что научу их тут всех играть. В эпизодах занял ни больше ни меньше Олега Павловича Табакова, ту же Галину Борисовну Волчек, Любовь Ивановну Добржанскую, Андрея Васильевича Мягкова, Петра Сергеевича Вельяминова, а в главной роли — . Причем, раздавая экземпляры пьесы, подписывал, как Станиславский: «Поручаю такому-то такую-то роль. Иосиф Райхельгауз». Гафт, прочтя «поручение», спросил, буравя меня взглядом: «А где твой экземпляр?» И получив его от меня, написал на титульном листе: «Райхельгаузу. К вам от Лопатина записка.
Не подходите к Гафту близко!»
— Для Гафта быть в конфликте — это нормальная форма общения. Валентин Иосифович — удивительный тип (2008)
А Олег Иванович Даль вообще отказался со мной репетировать. Гневно сказал, что моя режиссура — полная ерунда, и ушел. Его роль я передал моему сверстнику и товарищу Косте Райкину, и сыграл он замечательно. Премьера состоялась зимой 1975 года и вызвала ажиотаж, лишний билетик спрашивали еще от метро. За полчаса до первого звонка замечаю, как обладавший всеми возможными писательскими регалиями Константин Михайлович Симонов бросается в метель и вынимает из подъехавшего автомобиля нечто маленькое, скрюченное, замотанное в лисьи меха. Когда уже в администраторской он все это развернул, я увидел сухонькую старушку, немедленно отправившуюся к зеркалу поправлять прическу. «Это !» — шепчет он мне на ухо. А я был убежден, что она давно умерла… После спектакля Константин Михайлович вынес ее обратно и, заворачивая в меха, прокричал в ухо: «Лиля Юрьевна, этот мальчик — режиссер. Это он поставил спектакль!» На что она тоже прокричала, глядя на меня: «Деточка! Спектакль понравился, но я почти ничего не вижу и совсем ничего не слышу!»
— А с Гафтом, значит, сразу вышел конфликт?!
— Ну, видите ли, конфликт с Гафтом — это его нормальная форма общения. Валентина Иосифовича я считаю своим старшим товарищем, очень его люблю. Он выдающийся артист, поэт, мыслитель и вообще — удивительный тип. Весной, будучи приглашенным на юбилей нашего театра, отозвался и даже написал стихотворные поздравления, которые читал мне из машины по телефону. Но почему-то не доехал… Такой вот он непредсказуемый… О нем надо отдельную статью писать. Расскажу, как он однажды меня «утешил».
После «Современника» я работал в Театре Станиславского, пока там не сложилась нехорошая ситуация: меня лишили московской прописки, уволили и, как следствие, запретили вообще работать в Москве. Несколько лет я ставил спектакли в провинции — в Элисте, в Хабаровске, в Минске, в Одессе…
— Прописки за что лишили?
— Ой, это все советская власть и проклятые большевики. Так вот, знакомые мне сочувствовали, старались ободрить, внушить, что как-нибудь, но все наладится. И вот однажды я встретил Гафта, и он сообщил, что знает о моих мытарствах, сильно сочувствует и даже сочинил на эту тему эпиграмму: «Одесский пляж на время бросив, в Москву пожаловал Иосиф, но наступила пауза в карьере Райхельгауза. Не съездить ли для интересу тебе назад, в свою Одессу?» Добрый Гафт…
«Для интересу» — это, кстати, одесское выражение. Там говорят, например, «Давай для интересу выпьем чаю» или «Давай для интересу погуляем».
— Я удивилась, узнав, что эпиграммы Валентина Гафта увидели свет с вашей легкой руки.
— Когда мы начали репетировать «Из записок Лопатина», написание Валентином Иосифовичем эпиграмм было в самом разгаре, он впервые стал их читать на публике. Иногда он звонил мне глубокой ночью в общежитие «Современника», будил соседей, требуя позвать меня к телефону. А соседями были неизвестные тогда Юра Богатырев, Стас Садальский. Я брал трубку и сквозь сон слышал: «Старик, хорошо, что ты не спишь! Помнишь, у меня есть эпиграмма на того-то, я хочу ее прочитать, но забыл». А у меня была хорошая память, и я эти его эпиграммы отлично запоминал. И однажды мне пришла в голову идея написать статью про Гафта, вставив туда его четверостишия, для газеты «Молодежь Эстонии». Таким образом впервые два десятка его эпиграмм увидели свет.
Вообще-то мне очень повезло: жизнь подарила встречи с огромным количеством замечательных людей русской культуры. Вот через забор дом Альберта Филозова. Мы давно дружим, вместе работаем и выпиваем. Неподалеку жил . Много лет мы вместе встречали старый Новый год в его доме в Переделкино.
В «Школе современной пьесы» работают прекрасные актеры — все они либо мои друзья, либо ученики. С мы встретились в Театре миниатюр, нынешнем театре «Эрмитаж», когда ее никто не знал. Сначала она, не имея драматического образования, работала в родном Омске, потом перебралась в Москву, став артисткой мюзик-холла. Люба была по-хорошему безумная, разнообразная, неуправляемая, сразу было понятно — она очень талантлива. Какое-то время я даже готовил ее к поступлению в ГИТИС, она стала студенткой мастерской Олега Табакова. Когда в 1989 году открылась «Школа современной пьесы», премьеру — «Пришел мужчина к женщине» — сыграли Альберт Филозов и Люба. После ее смерти роль отошла Ире Алферовой, моей бывшей однокурснице.
Другая звезда нашего театра — Таня Васильева… Я видел ее игру еще в дипломных спектаклях, когда сам был студентом. То есть нас с Таней тоже связывает знакомство длиною в жизнь. «Школа современной пьесы» дала мне уникальную возможность собрать своих любимых артистов. Посчастливилось работать и с , и с Михаилом Андреевичем Глузским. Вспоминается чудесный случай.
Однажды мы гастролировали в Риге и жили в санатории на берегу Балтийского моря. Ранним утром я пошел прогуляться и встретил Глузского в смешных нелепых шортах. «Михаил Андреевич, какие у вас «серьезные» шорты!» — сказал я ему. «А что вы думаете, сам-то я тоже уже не мальчик. Не Ромео!» И тут на балконе появилась Мария Владимировна с распущенными волосами и в длинной белой ночной сорочке. Я пошутил: «Не скромничайте! Вот ваша Джульетта!» Он немедленно среагировал, подбежал к балкону, сорвав по пути веточку с какого-то цветущего куста, и крикнул Марии Владимировне: «Джульетта!» И они начали играть. Не было возраста и прожитых лет, была лишь юность и страсть… Они помнили текст, играли не без юмора, но и не уходя в пародию. Жаль, что это чудо видел единственный зритель — я. И тут затарахтел мотоцикл и появился красивый молодой человек с огромным букетом красных роз: «Мария Владимировна, я по поручению министра культуры Латвии…» Она ахнула и выпалила: «Артист Глузский, вы снимаетесь с роли! Вот мой Ромео!»
— В застойные времена артисты неплохо жили, ездили с гастролями по разным странам. Наверное, первый раз за границей стал для вас потрясением?
— Меня очень долго не выпускали из страны. Вы, скорее всего, не помните, что для выезда за границу, даже в Болгарию, требовалась характеристика, рекомендация и разрешение райкома партии? А я никогда, к счастью, не был ни комсомольцем, ни коммунистом. Пару раз пытался пройти эти глупые собеседования, но меня заворачивали. Спрашивали, например: «Как вы относитесь к тому, что нашу советскую действительность чернит Солженицын?» А я начинал: «Видите ли, в творчестве Солженицына…» На этом беседа прекращалась, потому что назвать произведения Александра Исаевича творчеством — уже было инакомыслием. Поэтому лет до сорока я ездил лишь по стране. Как-то были с «Современником» в Иркутске. Пять утра, сто человек артистов собрались в холле гостиницы, куда не селят, пока каждый не заполнит длиннющую анкету. В шесть часов в этом же холле открылся газетный киоск. Артисты стали к нему подтягиваться, покупать прессу. Вдруг кто-то заметил в витрине портрет Игоря Кваши из популярной серии «Актеры советского кино» и сообщил об этом Кваше. «Извините, а портрет Волчек у вас есть?» — спросил Игорь Владимирович киоскершу. «Нет!» — «А Гафта?» — «Нет». — «А Табакова?» — «И Табакова нет», — отвечает дама сухо. Кваша победно посмотрел на товарищей и задал последний вопрос: «А кто же у вас есть?» — «Какая-то КвАша… Других раскупили, а его все не покупают».
Первый раз меня выпустили в Польшу. Я тогда уже руководил «Школой современной пьесы» и был приглашен в жюри какого-то фестиваля. Когда ночью наш поезд остановился в Бресте — вагоны переводили на узкоколейку, — я проснулся в невероятном возбуждении от предвкушения того, что вот-вот пересеку границу Советского Союза. Мне казалось, что ТАМ все должно быть иначе. И очень удивился, когда, уже на территории Польши, на станции прогуливалась кошка — заграничная! Но такая же с виду, как наша. Вообще, сама мысль о том, что я — в таинственной, манящей «загранице», перевернула мое сознание. Я находился в полнейшем восторге. Через полгода полетел в Израиль, потом куда-то еще, и загранпоездки стали обыденностью.
Вообще, те «ужасные, лихие» 1990-е я считаю лучшими годами своей жизни, да и жизни страны в целом. Потому что любой человек становился автором собственной судьбы. Уже нельзя было надеяться ни на КПСС, ни на Господа Бога, а только на себя самого. Тогда впервые в наш лексикон вошло слово «бизнес». Кто-то захотел снимать фильмы, кто-то — качать нефть и газ, кто-то — открывать театры, а кто-то — просто увидеть мир, и всем выпала возможность исполнить свои желания.
— Когда мой маленький сын услышал по телевизору вашу фамилию, он спросил: «Интересно, а как он ее сам-то запомнил?» Вам такая непростая фамилия никогда не мешала?
— Когда я окончил ГИТИС и начал работать в «Современнике», мне неоднократно предлагали ее поменять, дескать, для русского театра это очень неправильная фамилия. Даже Олег Павлович Табаков, будучи директором «Современника», однажды в интервью сказал: «В этом сезоне мы взяли в театр очень перспективного режиссера — Иосифа Леонидовича Леонидова». Он надеялся, что я одумаюсь и приму верное решение. Но я горжусь своими предками. Зачем же мне их фамилию менять? Одно время я собирал заметки, в которых коверкали мою фамилию, допуская три-четыре ошибки. Как только меня не называли! И «РЕхИльгауз» и «РЕхеНгауз» и даже «РайхеРГРУЗ».
— Иосиф Леонидович, вы родились и выросли в Одессе. Про этот город всегда ходило много баек, тиражировались шутки. Похоже ли все это на то, что было на самом деле?
— Одесса — великий город с 220-летней историей. Все байки, легенды, анекдоты имеют историческое объяснение. Пушкин из одесской ссылки писал: «Язык Италии златой звучит по улице веселой, где ходит гордый славянин, француз, испанец, армянин, и грек, и молдаван тяжелый, и сын египетской земли…» и так далее. Заметьте, там еще нет украинцев, евреев. В таком Вавилоне, конечно же, случилось великое смешение мировых культур, в результате чего родился особенный одесский юмор и язык. В Одессу можно приезжать просто за хорошими шутками.
— Знаю, что вы их собираете. Похвастайтесь последними трофеями.
— Пожалуйста. В мае иду со своим товарищем, руководителем крупной российской корпорации, на Привоз. Продавцов — огромное количество. На каждом прилавке — клубника. «Самая сочная в мире…», «Самая свежая…», а вот просто — «Самая-самая». У той, которую обозначили как «самая-самая сладкая на Привозе», останавливаемся. Мой товарищ пробует ягодку и печально говорит: «Нет, не самая сладкая». Продавщица смотрит на меня: «Наверное, у этого человека очень тяжелая жизнь».
Или вот еще. Покупаю недалеко от своего одесского дома овощи, а рядом с лоточка женщина торгует колбасками. «Мужчина! (В Одессе обращаются только так: мужчина или женщина.) Купите у меня чудесные свежие колбаски». Я отвечаю: «С удовольствием, но с утра пойду на Привоз и там все куплю». И слышу в ответ: «Какой смысл, там вас обманут еще больше!» Я рассмеялся и купил.
Когда я был маленьким, у нас было огромное количество уникальных соседей. Вспоминается такой случай. Ранним летним утром слышен крик: «Софья Моисеевна! Вы спите?» Молчание. «Софья Моисеевна!» И снова: «Вы что, спите?» Из окна выглядывает сосед дядя Савва и кричит: «Да-да-да!!! Софья Моисеевна спит, но больше никто!»
Когда я уже жил в Москве, но приезжал в Одессу отдыхать на даче родителей, компанию мне составлял Юра Богатырев. Вечерами собирались соседи, родственники, и Юра устраивал читки. Мы сидели на втором этаже на веранде, внизу плескалось теплое море, а Юра с упоением читал «Мастера и Маргариту». Приходила его послушать и соседка Фаня Наумовна, типичная одесситка, огромная такая тетка. Когда на правильном русском языке Юра ей что-то объяснял, она отвечала: «Ой, не морочь мне одно место!»
В Одессе я прожил до 17 лет и люблю этот город всем сердцем. Летом был гостем Одесского кинофестиваля. Пришел как-то на просмотр фильмов на час раньше. Думаю: ну, чем заняться? И отправился по маршруту, который помню с детства. Вот мой детский садик, а вот пекарня, откуда по сей день божественно пахнет хлебом… Знаете, я совершенно уверен в том, что все формируется в юности, а в зрелом возрасте — лишь корректируется.
Мои родители — простые люди, но, как я уже сказал, я всегда гордился ими. Папа воевал, прошел войну с первого дня до последнего, был настоящим героем, танкистом, свое имя он написал на Рейхстаге, и я ту надпись нашел, когда был в Берлине. У него столько наград, что они все не помещались на одном пиджаке.
После войны папа работал водителем, несколько лет — на Крайнем Севере, то есть занимался реальным мужским делом. Мне даже бывает неловко, стыдно за то, что я выбрал такую легкую профессию. Когда мне было 14, я заявил, что больше не хочу учиться, лучше стану капитаном корабля или дирижером (хотя не знал ни одной ноты). И тогда папа привел меня на автобазу и устроил учеником газоэлектросварщика. В жару я лежал на асфальте и сваривал железяки. Таким образом, отец установил в моей неокрепшей детской психике систему координат. Отца уже нет в живых, а я по-прежнему ориентируюсь на нее. Мама же работала машинисткой-стенографисткой, хотя мечтала стать врачом. Она очень хорошо поет, у нее прекрасный слух. Все наше с сестрой детство она водила нас в Одесский оперный театр. Но водила не просто так, а предварительно подготовив, прочтя либретто. Поэтому я всегда шел туда с большой радостью.
Лет в тринадцать я познакомился с прекрасной семьей, замечательными одесскими художниками Михаилом Борисовичем и Зоей Александровной Ивницкими, от которых впервые услышал незнакомые имена: Пастернак, … Мне было стыдно, что я не знаю, кто это, попросил дать почитать их книги.
Тот, кто чего-то добился, молодец — тренировался, сильно хотел, ошибался и шел дальше. Когда слышу от знакомых фразу: «Я этого не сделал, потому что не дали, помешали, запретили», не верю: в том, что не получилось, виноват лишь ты сам.
— Ваши дочери связали свою жизнь с театром? Наверняка они росли за кулисами…
— Девочки росли в нормальных условиях, дома. Старшая, Маша Трегубова, стала выдающимся сценографом мирового уровня. В свои тридцать с небольшим она получила все профессиональные премии, какие только возможно. Чтобы с ней работать, надо встать в длинную очередь, не могу к ней пробиться.
— Моя старшая дочь, Маша, стала выдающимся сценографом. Чтобы с ней работать, надо встать в длинную очередь, не могу к ней пробиться
Я очень не хотел, чтобы она становилась артисткой. И, к счастью, этого не случилось. Актерство — вредная, дурная, противоречащая природе человека профессия. Как правило, хорошие актеры в личной жизни несчастливы. Человеку, который все время что-то сочиняет, переосмысливает, вживается в образы, трудно вписаться в быт. Конечно, я всегда был неудобен для близких. Возможно, я не самый правильный отец… Детьми можно и должно было заниматься гораздо больше, чем это делал я. На счастье, ими занималась их мама. Все, что в них есть хорошее, это от Марины (Марина Хазова — заслуженная артистка РФ, актриса театра «Современник», бывшая студентка Иосифа Райхельгауза. — Прим. «ТН»).
Наша младшая дочь, Саша, — выпускница филологического факультета МГУ. Я долго ее уговаривал получить хорошее образование, и она послушалась, но, думаю, лишь потому, что захотела сделать приятное мне и маме. Поскольку Саша отлично училась в школе и тщательно готовилась к экзаменам, легко их сдала, окончила университет. Но уже два года работает обычным администратором в театре «Школа драматического искусства». К тому же не так давно зачем-то окончила курсы парикмахеров.
— Возможно, я не самый правильный отец… Но я очень горжусь своими детьми, очень. С дочерью Сашей
— Почему вы ее к себе в театр не берете?
— Что значит «не берете»? Она категорически отказывается ко мне идти. Мало того, отказывается от любой моей помощи. А я мог бы позвонить в замечательные журналы, где у меня много друзей-редакторов, или на радиостанции, телеканалы… Но Саша и слышать об этом не хочет.
Я очень горжусь своими детьми, очень…
— Сколько вашей младшей дочери лет?
— 23… Или нет, 24. Чтобы вспомнить, сколько дочерям лет, я сначала должен вспомнить, сколько мне самому.
Годы — это страшное дело. Вот моя мама никогда не говорит, сколько ей лет. Отвечает уклончиво: «Не помню точно». Сегодня самое большое огорчение в жизни — это возраст. У великого Марлена Мартыновича Хуциева есть потрясающий фильм «Бесконечность» — про человека, который вдруг понимает, что жизнь конечна. Кстати, в одной из главных женских ролей в этом фильме снималась Марина Хазова.
Лет двадцать назад, посмотрев его, я не прочувствовал сути. Понимание пришло недавно, когда в бытовых мелочах я вдруг стал ощущать конечность бытия. Например, у меня есть библиотека, где помимо книг Улицкой, Акунина, Быкова, подписанных авторами, до недавнего времени стояли книги некоторых графоманов… Так вот пусть они меня простят, но я стал избавляться от их «творений», ибо понял, что никогда не прочту и даже не открою. Не хочу тратить драгоценное время.
— Время невероятно уплотнилось. Каждый день — это огромный срок! Но у меня масса планов. В конце концов, я еще никому не передал свою фамилию, все дочери рождались… Но жизнь не окончена, и кто знает, как она повернется. С домашним питомцем — лабрадором Биллом
Когда мне спокойно говорят: «Да что вы нервничаете, ваш театр отстроят через три-четыре года», я потрясенно переспрашиваю: «Три года?! Да вы что?! Мне надо сейчас!» («Школа современной пьесы» в ноябре 2013-го пережила пожар, театр временно переехал в Театральный клуб на Тишинке. — Прим. «ТН».) Время невероятно уплотнилось. Каждый день — это огромный срок! А раньше я эти дни никак не считал. Я уже немолод, но осознать это трудно. Ведь я в хорошей форме. Мне нравится работать, я люблю свою профессию, но еще больше я люблю делать что-то, не связанное с театром. Строить, куда-нибудь ехать… У меня масса планов. В конце концов, я еще никому не передал свою фамилию, все дочери рождались… Но жизнь не окончена, и кто знает, как она повернется.
Семья: мама — Фаина Иосифовна; дочери — Мария Трегубова, художник, Александра Хазова, театральный администратор
Образование: окончил режиссерский факультет ГИТИСа
Карьера: был режиссером-постановщиком театра «Современник». Работал режиссером Московского театра им. Пушкина, Московского театра миниатюр (ныне театр «Эрмитаж»). С 1989 года — художественный руководитель театра «Школа современной пьесы». Руководит режиссерской и актерской мастерской на кафедре режиссуры драмы в РУТИ-ГИТИСе. Ставил спектакли в Турции, Америке, Швейцарии, Израиле и др. Написал книги «Не верю», «Одесская книжка», «Мы попали в запендю», «Прогулки по бездорожью». Народный артист России
Весьма познавательный эпизод произошёл на вечернем шоу Владимира Соловьёва от 21 февраля. Режиссёр Иосиф Райхельгауз, протестуя против очевидного, решил доказать политологу Дмитрию Куликову на кулачках, что одесский Алексей Гончаренко, ласково именуемый Лёшиком Скотобазой, – достойный человек и ни разу не трупожорка.
Гончаренко и Райхельгауз: позор Одессы
При том, что миллионы людей внимательно просмотрели видео, снятое бандеровской гопотой, сразу же, по следам расправы над «куликовцами», в одесском Доме профсоюзов. Среди группы убийц в балаклавах фигурировал губастенький парнишечка с фотоаппаратом – «мыльницей», радостно снимавший обгорелые тела под собственное же восторженное болботание. В этом губастеньком упырьке любая собака была способна опознать бывшего «рыга» Гончаренко, пару месяцев назад словившего фофан под видеокамеру в самый расцвет Крымской Весны на симферопольской улице.
И вот, значитца, режиссёр Райхельгауз с голубых экранов убеждает не верить своим глазам. В студии Соловьёва с режиссёром пытались вступить в полемику донецкий политолог Владимир Корнилов и его российский коллега Дмитрий Куликов. Разговор произошёл примерно следующий: Гончаренко убийца или пособник!
Вывсёврётиии!.. Это фейк!
Это ложь! Его там не было!
Да, но Гончаренко снимал стрим в Доме профсоюзов… Вывсёврётиии!..
Он туда пришёл позже!
Но есть видео, где он говорит «мы сожгли сепаратистов»…
Враньё! Не верю ни единому слову! У нас все ходы записаны!
Вывсёврётиии! Вы тут каждое воскресенье врёте! Вы пропагандисты!
Щас как дам в рожу!
В течение всего диспута режиссёр Райхельгауз наливался чёрной кровью, затем брызгал в студию кипящей слюной, и в самом конце словесной пикировки, в ярости выпрыгивая из трусов, с перекошенным лицом выбежал из-за стоечки и принялся изрыгать проклятия, размахивая кулаком над головой вставшего у него на пути Соловьёва, под ироничные улыбки оппонентов.
Других либералов для вас нет, дорогие граждане. Время Герцена и Чернышевского ушло навсегда.
Теперь в ходу только вот такое.
С чего бы такая любовь у российского режиссёра к продажной твари и пособнику неонацистов Скотобазе Гончаренко?
Дело давнее. Как подсказывает интернет-ресурс «Думская.net », в сентябре 2012 года Иосиф Райхельгауз приезжал в Одессу лично передать молодому «рыгианалу» и зампреду Одесской облрады Гончаренко почётную грамоту от Союза театральных деятелей России за подписью Александра Калягина, известного также, как «тётушка Чарли из Бразилии».
«Думская» приводит любопытные речи, произнесённые во время вручения грамоты, от которых на глаза сами собой наворачиваются светлые слёзы умиления: Гончаренко: «Я убежден: главное, что мы должны делать сегодня – это плотнее взаимодействовать с братским нам российским народом, и сфера культуры для этого – главное. Потому что все те проблемы с взаимоотношениями, которые могут возникать, должны решаться через культуру.»
Ещё более сногсшибательное сообщает ресурс «Украинская правда»: Гончаренко: «Одесса не была украинским городом.
Одесса создавалась как центр Новороссии, в которой были русские, греки, украинцы, евреи, болгары и прочие. Русский язык всегда был в Одессе, он не внесен туда откуда-то.»
Ау, правосеки! Не хотите ли отвесить свою порцию фофанов беспринципной твари?
Вот уж, воистину, «вовремя предать – это не предать, а предвидеть!», как говаривал один галантерейный персонаж из рязановского кинофильма «Гараж», поскольку апофигеем убогой жизни приспособленца Гончаренко стал самопиар на обгорелых трупах под бормотание – «Мы пошли к лагерю сепаратистов на Куликовом Поле, мы взяли его, лагерь уничтожен». Рекомендуем:
Казалось бы, причём тут Райхельгауз?
Да при том, что его «Театр современной пьесы» – жалкое и убыточное заведение.
А если поссориться с Гончаренко, то краник скудного ручейка грОшей, получаемых театром от сезонного чёса по Одессе, или другим городам и весям Украины, можно в любой момент перекрыть.
На Украине ведь не в курсе, что зритель не ходит на спектакли Райхельгауза, а ориентируется на то, что, «вот – режиссёр-одессит, в Москве театром заведует – надо идти!»…
А ещё в «ватный» списочек можно попасть – а это совсем уж западло для режиссёра с устойчивым ахеджакнутым мировоззрением «ох, простите нас бандеровцы, ИГИЛ и все-все-все!» Когда-то, в демократичнейшем государстве ФРГ, в котором при власти оказалась толпа вчерашних нацистов, правительством было принято положение «беруфсфербот» (Berufsverbot) – запрет на профессию.
И на сладкое немного о том, что за гений такой – этот самый бандеролюбивый режиссёр Иосиф Райхельгауз, шедевры которого без помощи Гугла вряд ли вспомнит даже театрал-любитель.
Как сообщает нам Википедия со ссылкой на газету «Лицей», «Иосиф Райхельгауз родился и вырос в Одессе. В 1962–1964 годах работал электрогазосварщиком на автобазе. В 1964 году поступил в Харьковский театральный институт на режиссёрский факультет, но уже через неделю был отчислен с формулировкой: «Профессиональная непригодность». В 1965 году Райхельгауз стал артистом вспомогательного состава Одесского ТЮЗа.
В 1966 году приехал в Ленинград и поступил на режиссёрский факульте ЛГИТМиК. И вновь, в том же году, был отчислен за профнепригодность. В 1965–1966 годах был рабочим сцены в Ленинградском БДТ им. Горького. В 1966 году поступил на факультет журналистики Ленинградского государственного университета, где смог наконец заняться режиссурой: стал руководителем студенческого театра ЛГУ. В 1968 году Иосиф Райхельгауз покинул университет и поступил на режиссёрский факультет ГИТИСа, в мастерскую М.О. Кнебель и А.А. Попова.
Одновременно работал в качестве режиссёра в знаменитом студенческом театре МГУ, в 1970 году руководил концертными студенческими бригадами по обслуживанию строителей сибирских ГЭС. В 1971 году проходил режиссёрскую практику в Центральном театре Советской Армии, но спектакль «И не сказал не единого слова» по повести Г. Бёлля, не был допущен к показу. Свой преддипломный спектакль, «Мой бедный Марат» по пьесе А. Арбузова, в 1972 году поставил в родной Одессе.»
Обнять и плакать. Корифея дважды выносили на пинках из театральных вузов, причём, первый раз – из провинциального.
Но возвращаться назад, в электрогазосварщики, Мельпомена не отпустила.
Ушёл в самодеятельность, ударять по Вильяму, понимаете ли, нашему, Шекспиру.
На почве самодеятельности отрастил себе неслабые мозоли на ягодицах и на измор взял ГИТИС.
Но самодеятельность не бросил – чёс на северах, среди суровых и хорошо зарабатывающих людей, истосковавшихся по культуре, даже в виде самодеятельного культпросвета – это святое.
Ёлки лицедея целый год кормят, да!
Первый же спектакль в ЦТСА забраковали.
Со своей халтурой смог вылезти только в родной Одессе.
До 1993 года был широко известен в узких кругах.
Лауреатом и корифеем стал только при Ёлкине, когда звания заслуженных и народных раздавали за сожжённый при свидетелях партбилет.
Короче, типичный представитель общества «Долой рутину с оперных подмостков!»
Надо ли удивляться, что буратины из его театра готовы работать за еду?
Александр Ростовцев
Главный режиссер театра "Школа современной пьесы" Иосиф Райхельгауз - человек талантливый и веселый. Недаром родом он из Одессы. Первая служба - электросварщик. Как-то в телепередаче на вопрос: "А вам не трудно жить с такой фамилией?" - он столь же серьезно ответил, что это его псевдоним, а настоящая фамилия - Алексеев (напомню - это подлинная фамилия Станиславского). Пишет стихи и прозу. Ставил в лучших театрах Москвы, по всей России и во многих странах мира. А фамилия ему досталась от отца, фронтовика-танкиста, кавалера двух орденов Славы, оставившего автограф на рейхстаге...
- Как вашему театру удается процветать, а не выживать?
Мы держимся на том, что у нас очень мобильная экономическая модель. Вся дотация Министерства культуры идет людям, среди которых нет лишних. У нас очень высокие цены на билеты и аншлаги. Оплачивается каждый выход на сцену каждого человека, и люди точно знают, ради чего они работают. Всего в театре 150 человек. Труппа - 13. Когда в труппе 100 - это катастрофа, поскольку зритель ходит на десятерых актеров максимум. У нас бывает по два спектакля на разных сценах, каждый месяц гастроли здесь и в среднем каждые два месяца приглашения за рубеж. Плюс репетиции. Два осветителя вместо пятерых, 4 монтировщика вместо 12. Уже в 10 утра команда на местах, и до поздней ночи.
- Работают у вас в театре, как я поняла, много. А как отдыхают?
У нас традиция - летом обязательный двухмесячный отпуск. Потом, по мхатовской традиции, мы обязательно в июле выезжаем к морю, в Сочи, Одессу, Ялту - актеры, цеха, администрация, многие с детьми и родными. Я уверен, что, когда есть выбор между возможностью заработать и поощрить людей, нужно поощрять.
- Ваши актеры много играют "на стороне", в антрепризах...
Для меня сегодняшняя антреприза - синоним пошлости, халтуры, однодневки. Конечно, я огорчаюсь, когда актеры нашей труппы играют в антрепризе, но прекрасно понимаю, что за три дня таких выступлений они получают столько, сколько у нас за месяц. Антрепризный спектакль на трех актеров стоит минимум 3 тыс. долл. Вот они и шарашат по провинции, причем доходы принимающих сторон во много превышают их заработки, и это абсолютно бандитские доходы. И никакой театр на государственной дотации никогда таких заработков нашим звездам, которые ничуть не хуже голливудских или бродвейских, обеспечить не сможет. Так что я с их антрепризными заработками мирюсь, все равно на первом месте у них наш театр, и они вкалывают здесь, как нигде.
- Ваш театр, можно сказать, "имени современной пьесы". Но вот некоторые считают, что их-то как раз и очень мало или даже вовсе нет - имеется в виду достойных.
Я так не считаю. Пьес много, они попадают к нам в театр ежедневно и в большом количестве. Есть, наконец, такое явление, как Гришковец, человек, который смог предложить театру и актерам новые технологические задачи. У нас идут почти все его пьесы. В литчасти читают в среднем две пьесы в день, я - в среднем две пьесы в неделю. Да вот, смотрите, это Эдуард Тополь мне принес две свои пьесы, Анатолий Гребнев написал очень интересную пьесу. Те, кто говорит, что пьес нет, попросту ленивы и нелюбопытны. Русская драматургия в полном порядке. Мы вообще великая театральная страна. Я часто бываю в Америке - и ставлю, и преподаю, бываю и в Европе - в театрах ничего даже близко стоящего к нам нет! На всех фестивалях самое интересное - это русский театр. Если собрать сборные по режиссуре, то возьмем Германию - Петер Штайн, Францию - Мнушкина, Англию - Брук, Доннеланн, а дальше? А мы сегодня можем выставить такую сборную Москвы по режиссуре! Васильев, Фоменко, Любимов, Гинкас, Яновская, Фокин, Арцибашев, молодежь... А Петербург с Додиным?
- Вы хотели бы, чтобы ваши дочери стали актрисами?
Моя старшая дочь художница, студентка. А младшая пока школьница. И я очень не хочу, чтобы то, о чем вы спросили, произошло. Потому что театр - дело безнравственное. Профессия требует постоянной провокации самых разных чувств, как добрых, положительных, так и недобрых, злых. И поскольку "инструмент" (нервы, память, психика) и исполнитель совмещены, то "инструмент" начинает сильно влиять на автора. Причем это как раз сильнее, если ты настоящий актер, талант, профессионал, если ты играешь не текстом, а нервами, страстями. "Мотать" собственные чувства, страсти - это как прививать себе оспу или чуму...
Я преподаю двадцать пять лет, и, если ко мне приходит умный, образованный мальчик или романтическая, наивная девочка, я умоляю их не заниматься актерской профессией, прошу даже позвать родителей или внятно стараюсь объяснить, куда они идут, потому что молодые этого не понимают.
- Как тогда вы берете в театр молодых артистов?
Из своих студентов. Но вот сейчас я ищу героя и героиню, чувственных, поющих, пластичных. Так что если кто-то в этом смысле в себе уверен - жду.
Иосиф Райхельгауз - известный советский и российский театральный режиссер. Также хорошо известен, как педагог. Имеет почетное звание народного артиста России, которое ему было присвоено в 1999 году. Преподает в институте В настоящее время является художественным руководителем "Школы современной пьесы".
Иосиф Райхельгауз родился в 1947 году. Он появилась на свет в Одессе, там и прошло его детство.
Трудовую карьеру начал на должности электрогазосварщика в 1962 году. Работал на автобазе. Через два года он решил исполнить давнишнюю мечту и поступить в театральный институт. Был принят на режиссерский факультет в Харькове. Удивительно, но первокурсника отчислили уже через две недели, признав его профнепригодным.
Иосиф Райхельгауз не стал отчаиваться. Начал работать артистом в в Одессе. В 1966 году он снова поступает на режиссерский факультет, но на этот раз в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии. Но и тут его ждет неудача. Его снова отчисляют за профнепригодность, правда, на этот раз через целый год.
Иосиф все же остается работать в Ленинграде. Становится рабочим сцены в Большом драматическом театре имени Горького. В 1966 году поступает в Ленинградский государственный университет на факультет журналистики. Там ему все же удается начать постоянно заниматься любимым делом. Иосиф Райхельгауз возглавляет студенческий театр.
Так и не окончив факультет журналистики, Райхельгауз Иосиф Леонидович в 1968 году уезжает в Москву, где становится студентом режиссерского факультета в ГИТИСе. Он учится в творческой мастерской советского режиссера Марии Кнебель.
Параллельно начинает ставить постановки в знаменитом в столице студенческом театре Московского государственного университета. В 1970 году получает необычный опыт, отправившись руководить студенческими бригадами во время выступлений перед строителями сибирских ГЭС.
В 1971 году он в рамках производственной практики ставил спектакль "И не сказал ни единого слова" по одноименному роману Генриха Белля в Но в результате постановка не была допущена на сцену. Перед защитой диплома ему удалось поставить только пьесу Арбузова "Мой бедный Марат" на сцене Одесского драматического театра.
В 1973 году Иосиф Райхельгауз, биография которого есть в этой статье, заканчивает ГИТИС, поступает на работу в театр "Современник" на должность режиссера-постановщика. Первой его заметной работой стал спектакль "Погода на завтра". За него герой нашей статьи получил престижную премию "Московская театральная весна".
Также в "Современнике" с успехом шли его спектакли "Из записок Лопатина" по мотивам произведений Константина Симонова, "А поутру они проснулись..." по Василию Шукшину, "Привидения" Генрика Ибсена.
В 1974 году режиссер Иосиф Райхельгауз начинает преподавать актерское мастерство в недавно основанной студии Олега Табакова.
В 1975 году Райхельгауз уходит из "Современника". Вместе с Анатолием Васильевым он начинает руководить театром на Мытной. А еще через два года переходит в театр имени Станиславского. Правда, в этом учреждении культуры проработал недолго. Успел поставить "Автопортрет" и начать репетиции спектакля "Взрослая дочь молодого человека". Завершить работу так и не удалось. Иосиф был уволен из-за отсутствия столичной прописки.
В 1979 году Райхельгауз возвращается в театр имени Александра Сергеевича Пушкина. А еще через год начинает сотрудничество со столичным театром миниатюр. Сейчас он называется "Эрмитаж". При этом активно ездит по стране в качестве приглашенного режиссера. Работает над премьерными постановками в Минске, Липецке, Хабаровске, Омске и многих других городах.
В середине 80-х ставит спектакль "Сцены у фонтана" в театре на Таганке. После этого возвращается в "Современник", с которым не расстается уже до 1989 года.
В 1989 году Райхельгауз решает начать работу над собственным проектом. Он становится одним из создателей и инициаторов "Школы современной пьесы". На торжественном открытии состоялась премьера спектакля "Пришел мужчина к женщине" по одноименной пьесе Семена Злотникова. Герой нашей статьи становится художественным руководителем этого театра. За последующие годы ставит около 20 спектаклей.
Интересно, что параллельно продолжает работать над проектами в других театрах. Даже за границей, например, в швейцарском театре "Коруж", американском "Ла-Маме", израильском "Габима", турецком "Кентере".
В начале 90-х годов его творческая деятельность была оценена по достоинству. Райхельгаузу сначала присвоили звание Заслуженного деятеля искусств, а в 1999 году Народного артиста России.
Примечательно, что все это время герой нашей статьи не оставлял преподавательской деятельности. Он обучал студентов в ГИТИСе.
После распада Советского Союза начал работать в столичном театральном художественно-техническом училище. А в 2003 году ему доверили руководство кафедрой режиссуры в ГИТИСе.
В 2004 году он становится профессором.
Известны также фильмы Иосифа Райхельгауза. В качестве режиссера он поставил множество фильмов-спектаклей. Например, "1945", "Эшелон", "Картина", "А чой-то ты во фраке?", "Уходил старик от старухи", "Чайка".
При этом Райхельгауз хорошо известен как актер. Его дебют на большом экране состоялся в 1991 году в социальном драматическом триллере Сергей Снежкина "Невозвращенец", снятому по одноименной повести Картина получилась во многом провидческой, так как в ней удалось предсказать грядущий в стране переворот. Иосиф сыграл роль друга детства Андрея Корнеева по имени Леонид Рубинов.
После продолжительного перерыва в 2011 году он вернулся на экран в детективе Георгия Гаврилова "Игра". Также получил роли в комедии Игоря Холодкова "Опять Новый!", многосерийном детективе Игоря Ромащенко и Ивана Щеглова "Карпов", 12-серийном криминальном фильме Антона Розенберга и Ярослава Мочалова "Мурка".
В последней ленте он запомнился многим в образе Розенфельда. "Мурка" - это увлекательная картина сотрудницу ГПУ Марусю Климову, которая получает в 1922 году секретное задание внедриться в преступное сообщество Одессы.
