«На Рождество 1932 года Эрик Артур Блэйр привез родителям стопку пробных экземпляров своей первой книги «Фунты лиха в Париже и Лондоне». Прочтя написанную вольным, разговорным языком хронику скитаний по дну двух европейских столиц, мать чопорно резюмировала: «Это не Эрик». Миссис Блэйр была права; автором значился новый, никому еще не известный писатель – Джордж Оруэлл. Это потом, намного позже, его имя прогремит по всему миру, станет символом свободомыслия и будет ассоциироваться с двумя великими произведениями ХХ века: повестью-притчей «Скотское…
Брекенриджу Элкинсу, как всегда, не очень повезло. Сначала – девушка, спасающаяся от преследователей, затем они сами, после – Буйвол Риджуэй, который на дух не переносит чужаков... Действительно, лихие дела творятся в Красном Кугуаре...
Москва всегда славилась лихими да фартовыми ворами. Налетчик Арсений Мартынов – как раз из таких. Но даже для жигана вроде него не так-то просто с порога ворваться в узкий круг воровской знати… Во время очередного ограбления шикарного ресторана, где господа размахивают туго набитыми портмоне, а дамы щеголяют в золоте и песцах, Арсений попадает в устроенную полицейскими ловушку. Двое из его подельников погибают на месте, а сам Мартынов, раненный в плечо, запрыгивает в проезжавший мимо случайный экипаж. После встречи с его пассажирами жизнь Арсения…
Что делать, если популярный телеведущий совершенно случайно гибнет в автомобильной катастрофе аккурат после того, как ты взяла у него интервью? Для журналистки Алены Соколовой это вопрос решенный. Конечно, расследовать причины аварии! Она с энтузиазмом включается в дело, тем более, что это сулит ей новую встречу с потрясающим следователем Вадимом Терещенко. Но, как говорится, не буди лихо… Популярные ведущие просто так не гибнут. А тем, кто сует нос в «чужое дело» может и не поздоровиться…
Однажды поздним вечером вышла Тайка на мост и решила утопиться. Но и тут настигли ее злобные кредиторы, помешав совершить роковой шаг. Затолкали в машину и везут теперь на расправу… Храбрая женщина приготовилась стойко переносить испытания. Но что это? Незнакомец не проявляет обычного бандитского хамства, а смотрит на нее даже с сочувствием. Тайка уже поверила в существование прекрасных принцев-спасителей. И вдруг милые добрые люди, к которым привозит ее "принц", предлагают Тайке… стать живой мишенью, заменив супругу одного из них, на которую…
Алмазы бесследно не исчезают. Крупная партия этих «камушков» - по скромным подсчетам на три миллиона долларов - пропавшая в 1945 году, наконец-то «всплыла». Бывший Энкавэдэшник Куприянов, умыкнувший «секретный груз», передал заветный контейнер своему внуку Никите. Опасный подарочек! За алмазами начинается охота. Сын вора в законе Фартового, унаследовавший профессию и кличку отца, не намерен упускать такую добычу. Вот и ломает голову Никита: как реализовать алмазы и сохранить жизнь не только себе, но и своей любимой девушке Веронике. Знал бы он,…
Будет ли жить род людской или сгинет в одночасье по прихоти Владыки, пожелавшего швырнуть на Землю Небесную Гору? Выяснить это отправляется волхв Шык и его ученик Луня, и чем закончится их поход, не ведают ни они сами, ни Великий Вед, ни кто другой на этом свете.
…Рыжая оглобля в красных кожаных шортах за стойкой бара, танцовщица в ресторане казино, топ-модель, вышедшая из подъезда старой пятиэтажки во двор как на подиум, свирепая тренерша «жирных тётьков» в фитнес-клубе… Люди так мало знают о тех, кто рядом. Четыре года назад Зоя осталась одна, в один миг потеряв родителей и старшего брата, и поклялась себе заменить племянникам мать. Она хватается за любую работу, в свои двадцать три года искренне считая, что молодость уже прошла, и теперь главная ее цель - обеспечить будущее детей и отдать долги тем,…
Такой шайки мошенников еще не видывал свет! Аферы, которые она проворачивает, отличаются необыкновенной дерзостью и выдумкой. Да и компания как на подбор: хитроумный жулик с многолетним стажем Епифанцев, эффектный актер и певец Худородов, пианист и картежник Краснощеков – и красавица Марианна, вымогающая деньги у богатых поклонников. Начальник Московской сыскной полиции генерал-майор Аристов сбил не одну пару каблуков, гоняясь за мошенниками, но все его усилия оказывались тщетными – всякий раз аферисты ускользали, оставляя полицейским записки…
Дневники стюардессы. Лихие 90-е
Калыбекова Дарья Юрьевна (Дарья Кова)
Вместо вступления
90-е годы для России своеобразный период. Кто-то скажет, что он романтичный, кто-то - что ужасный. Как по мне, так это время проверки на прочность. В те годы я была ребенком. Мне было непонятно, что это не норма для граждан страны. Для меня это была норма. Рубль, который падал почти ежечасно. Накопления граждан, которые превращались в пыль. Это были страшные времена для большинства и времена сверхподъема для единиц. Они останутся в учебниках истории, которые возможно их приукрасят, а также в нашей памяти, которая не даст обмануться их якобы романтичностью.
Для авиации 90-е очень сложный этап, как впрочем и для другой отрасли. Но если многие сломились, то авиатранспорт укрепился, научился противостоять слетающей в низы экономике. Хотя во многом благодаря господдержке.
Ну а если говорить о бортпроводниках, то по рассказам многих, это были «сахарные» времена, период хорошего достатка и возможности заработать за бугром. Что ж не будем разглагольствовать, а перейдем к главному.
Черт! Не знаю, на что хлеб купить, - жаловалась Эвелина подруге. - Можешь занять до получки? - посмотрела она Насте в глаза. - Дети голодные, сегодня последнюю пшенку сварила. У мужа уже три месяца деньги не платят. Все хотят гады, чтобы мы ваучеры продавали, - вздыхала молодая женщина. - Хорошо, хоть мне платят, хотя такие гроши.
Конечно, Эвелиша, о чем речь. Сколько тебе? - достала гламурный кошелек бывшая одногруппница по ин. язу Анастасия, которая работала в Аэрофлоте.
50 тысяч, - улыбнулась молодая женщина, понимая, что просит аж шестую часть своей зарплаты. - У меня получка 15 октября, никогда не задерживают, - трижды поплевалась Эвелина.
Стюардесса достала несколько купюр своими наманикюренными пальцами и вручила своей подруге.
Ой! Здесь значительно больше, - вспыхнула Иви.
Забудь. Это мой подарок. Купи что-нибудь себе и детям, - улыбнулась Настя.
Хорошо, - ответила женщина, еще больше осознавая ущербность своего финансового состояния.
Она хотела зарабатывать так, чтобы ее двое детей ни в чем не нуждались. Хотела выглядеть так же ухожено, как подруга. Они ровесницы, но Эвелина выглядит значительно старше. А ведь ей всего 28 лет, зато на вид можно дать все 40. Немного располневшая фигура, неопрятная прическа, отсутствующий маникюр и почти полное отсутствие макияжа. Да и давно не обновляемый гардероб вносил лепту в ее облик. Что же произошло? Почему за несколько лет она превратилась в тетку, а подруга хорошеет день ото дня.
Эти мысли стали кружить в голове Иви, которая чуть не плакала. Ее жизнь летит в тартарары, а она ничего не может сделать.
Насть, - вдруг решилась молодая женщина задать судьбоносный вопрос. Она тяжело вздохнула и продолжила. - Может посоветуешь, как деньги зарабатывать. Я же не могу вечно у тебя брать в долг и не отдавать, - произнесла Иви, вспоминая, как взяла у подруги уже почти годовую свою зарплату за несколько месяцев и так и не отдала. - Может челноком стать, - улыбнулась женщина скромно.
Не знаю насчет челнока. Мне кажется очень неблагодарный труд. Да и рисковый. Но если тебе хочется, я могу тебе одолжить на начало бизнеса. Хотя я бы посоветовала тебе другое. У тебя ж хорошо с английским. Я могу замолвить за тебя словечко, - улыбнулась Настя. - Тебя возьмут в бортпроводники.
Серьезно? - не верила своим ушам Иви. - Я бы хотела! - кивала она, радуясь такой возможности.
Ей казалось, что стать стюардессой очень сложно, что, впрочем, и было правдой. Но ее подруга даст ей такой шанс. Она будет прилично зарабатывать, чтобы хватало на все необходимое ее семье. Теперь возможно Эвелина сможет посмотреть мир, ведь география полетов компании включает более ста стран. Жаль только, что Россию не удастся посмотреть. По рассказам Насти, Аэрофлот летает только в Санкт-Петербург. Хотя возможно это и к лучшему, ведь видеть своими глазами разруху когда-то великого государства очень тяжело.
Значит договорились, - произнесла Настя. - Завтра же зайду в службу и поговорю со своим инструктором, - подмигнула она.
Стюардесса жалела подругу, желала ей добра, ведь они дружили с первого класса. И ее очень удивила реакция Эвелины на предложение стать бортпроводником. Обычно та всегда отвечала «нет» на любые варианты Насти. А тут такая положительная реакция. Возможно Иви уже поняла, что только сама способно поменять свою жизнь, сделать ее более светлой, дать детям то, что не может большинство. Она выросла и взяла ответственность за свою жизнь, перестав надеяться на мужа, который хоть и крутился как белка в колесе, но не мог принести стабильности в их быт.
Старик, проснувшись, не спешил вставать и думал о покойной жене - она приснилась ему прошедшей ночью. В раздумьях он что-то сказал вслух самому себе и, вздыхая, поднялся, а потом присел на край кровати. Несколько минут его сухощавая фигура оставалась неподвижной, затем старик начал медленно поворачивать голову в разные стороны, а когда у него стали зябнуть ноги, включил ночник, неторопливо оделся и отправился на кухню.
До вечера ему предстояло жить в одиночестве - его дочь, незамужняя, бездетная и уже немолодая, отправилась с пятницы на субботу к своему старому другу на романтическую встречу, предоставив старика самому себе. И сейчас, не умываясь, без опасения услышать упреки и напоминания дочери о гипертонии и холестерине, он сварил пару яиц всмятку, вскипятил чайник, заварил кружку растворимого кофе и сел завтракать.
После приема не слишком вкусной и не совсем здоровой пищи старик отправился в ванную и по дороге, в тесном коридорчике, нечаянно задел объёмистый полиэтиленовый мешок с мусором - дочь приготовила его на вынос, но вчера, торопясь на свидание, забыла прихватить с собой. Чёрный мешок опрокинулся, из него вывалилась макулатура: пара тонких подшивок периодических изданий, разные, видимо, ненужные книги и целая россыпь номеров популярного в своё время литературного журнала.
Старик, пробурчав что-то по поводу роли мусора в беспросветном будущем человеческого рода, вернулся в прихожую уже в очках, включил там свет и, усевшись на табурет, стал разглядывать всё, что теперь лежало в разбросанном виде на полу.
Складывая бумажный мусор, он особенно подолгу разглядывал и перелистывал старые номера журналов с литературными творениями минувших лет. Словно желая что-то припомнить, с интересом и некоторым удивлением смотрел он на портреты их авторов, чему-то хитро улыбаясь.
Разбирая журналы, старик долго не находил ничего примечательного, пока не наткнулся на тонкий и достаточно потрёпанный, по сравнению с другими номерами, журнал с нашумевшей в те далёкие годы повестью.
Имя провинциального и тогда ещё непризнанного автора, нынче всемирно известного писателя, было ему знакомо, да и название повести напоминало старику о многом из прошлой жизни. И старик, решив сохранить уцелевший журнал, отложил его, а всё остальное аккуратно собрал в мешок и поставил чуть в сторонку, чтоб не загораживал проход в узком коридорчике.
Старик поселился у дочери недавно, а до этого жил в своей квартире со взрослым, но непутёвым сыном. Старику, который разменял девятый десяток, совместное проживание с сыном становилось невмоготу - после смерти жены за ним требовался уход, чего от крепко пьющего сына ждать было бесполезно. Потому старик и перебрался к дочери, надеясь, что так будет лучше для всех: для него - рядом с любимой дочкой; для неё - что отец всегда на виду; да и сыну, сменившему по причине пьянства не одну семью и живущему со всеми в постоянных разладах.
Старик, разобравшись с мусорным мешком, позабыл про свой утренний туалет и сейчас, стоя у окна, наблюдал за падающим снегом.
На улице светлело; было тихо - большие снежинки, слегка кружась, плавно ложились на землю, а старик вспоминал недавний сон, в котором к нему приходила умершая жена.
…Она принесла с собой очень старый стул с сиденьем и спинкой, обитыми потёртой до блеска кожей, села на него и долго смотрела на старика. Жена молчала и не шевелилась, и старику казалось, что она просто застыла около него, а он, будто больной, лежащий на кровати, не может приподняться и обнять её. И старик, вглядываясь в молчаливую жену, лишь замечал, как на тонких губах в уголках её рта проступает едва заметная печальная улыбка…
Сон забывался, и старик наивно закрывал глаза, словно пытаясь вспомнить его продолжение, но сон терялся и бесследно таял в старческой памяти. И старик, открыв глаза, оглядывался по сторонам - его взгляд искал стул, на котором ему приснилась жена. Но старого стула со спинкой и сиденьем, обитыми кожей, нигде не было видно, и старик, не найдя вокруг себя никаких материальных следов ночного сновидения, чему-то удивлялся вслух, тихо и досадливо.
Прошло несколько минут, и старик, возвращаясь в обыденную жизнь, вспомнил о своих недавних желаниях и отправился в ванную комнату. Там он побрился безопасным бритвенным станком, изучая в зеркале грустное лицо человека с глубокими складками и морщинами. Бреясь, старик обратил внимание на свой лоб, где виднелась свежая царапина. «Странно… С вечера ничего не было… да и сегодня лбом нигде не ударялся… - подумал он. - Может, ночью сам расцарапал?»
Старик разглядел царапину на лбу поближе, затем посмотрел на коротко постриженные ногти и покачал удивлённо головой - такой след мог получиться от острого предмета, например, иглы, но только не от его ногтей. Он призадумался, вглядываясь в своё зеркальное отражение, потом, чему-то усмехнувшись, продолжил бриться.
После утреннего туалета он долго бродил по квартире, заглядывая то в одно окно, то в другое, и о чём-то размышлял. На улице стало совсем светло, но короткий зимний день для загрустившего от невесёлых дум старика пролетел незаметно, и он вернулся в реальную жизнь ближе к вечеру, когда возвратилась дочь.
Она разобралась с закупленными продуктами, приготовила ужин, накормила старика, и сейчас они пили вместе чай, неторопливо переговариваясь, и поглядывали друг на друга.
Па, у тебя царапина на лбу! - заметила дочь и встревоженно спросила: - Ты что, ударился?!
А-а… - старик махнул рукой и соврал. - Дверка шкафа… Открыл - и забыл!.. Нагнулся, а потом привстал - вот и зацепил…
Пап, осторожно, ты что… Так ведь и серьёзную травму можно получить! - воспитывала старика дочь, а он, отхлебывая чай, незаметно ею любовался - дочери было давно за сорок, но она по-прежнему была красавицей.
Теперь-то старик понимал, что они с женой всё-таки проглядели их собственную дочь, вернее, не сумели направить её на верный жизненный путь. Дочь слишком рано и не совсем верно оценила свою красоту, решив, что лишь её одной вполне достаточно для долгой и счастливой жизни. Старик же по молодости баловал дочь, считая, что главное для женщины в будущей жизни - семья и дети, а всё остальное - как уж получится. А по женской части, полагал он, пусть жена наставляет… Но то, на что надеялся старик, не вышло, что-то пошло не так…
Когда-то у дочери - красавицы и, в общем-то, неглупой девушки - было достаточно кавалеров и женихов, а потом просто ухажёров и знакомых мужчин. Пару раз она выходила замуж, но всё неудачно. Дочь так и не сумела родить своим мужьям желанных детей, а те расставались с ней именно по этой причине. Бабий век, как известно, короток… Годы пролетели, жена у старика умерла. Он остался один с незамужней, бездетной дочерью и старшим сыном, который, порадовав старика внуками от разных браков, нынче его сильно огорчал, поскольку жил теперь бирюком, притом - крепко пьющим.
вид для чтения
Не выдуманные истории из 90-х годовЛИХИЕ 90-е
Сейчас принято ругать 90-е на чем свет стоит. И лихие-то они, и бандитские. Ах, как страшно было жить, как мы вообще их пережили… Да, всякое было. Но мне почему-то больше всего запомнились два случая из этой эпохи малиновых пиджаков и джипов-труповозов.
Работала я тогда на заправке. Представьте себе: ночь, заправка далеко за городом, освещения только что над окошком, да над автоматами. Охраны никакой. И мы вдвоем с напарницей, молодой девчонкой - Леськой. Это нас на случай нападения на АЗС ставили по двое. Интересно, как бы мы отбивались?
И вот как-то ночью подкатывают три черных джипа с московскими номерами, вываливают оттуда человек пятнадцать, не меньше. У нас с напарницей от страха поджилки затряслись. Мало того, что с бензином могут прокатить. Кинут 200 рублей и скомандуют:
До полного бака!
А сколько там у него в баке - одному Богу известно, и будешь потом расплачиваться за недостачу. А то еще лучше - в витрине канистра стоит с импортным маслом на продажу 1600 рублей, а у меня зарплата всего1500. И ведь отдашь, и не вякнешь, если жить захочешь. Бывало и такое. Милиция областная их и искать не станет. Пошлют ради приличия запрос в Москву, заранее зная, что никто им и отвечать не будет ради такой ерунды. Это, может для них ерунда, а для нас-то…
Ну, наши ночные гости по всей заправке как-то незаметно рассосались кто куда. Видать всех сразу по надобности прихватило так, что не до заправки им. А мы с напарницей сидим в своей будке, трясемся от страха.
Ты смотри, сиди тихо и не суйся со своим языком никуда, - зная ее любопытный и вздорный характер, предупреждаю я.
Та в ответ только головой согласно кивает. Тоже, видно, страшно стало.
И тут вдруг возле туалета, обозначенного буквами М и Ж начинается какое-то движение. Как призраки из теней повыползали. Сначала человек 6-7 толкутся, а потом и все остальные материализовались из мрака и что-то энергично обсуждают. Потом один бежит к машине и открывает багажник…
«Ну, все, сейчас начнут друг в друга палить», - думаю я, а сама уже место приглядываю, куда бы уползти на случай стрельбы.
А тот, что у джипа неожиданно достает из багажника самый обыкновенный спиннинг, и направляется с ним в туалет.
Тут моя напарница Леся, в силу своего несносного характера - непременно сунуть свой нос куда надо и не надо, испрыгавшись на своем стуле от испепеляющего любопытства, не выдерживает, лупит по кнопке громкоговорителя, и истошно- визгливым голосом орет в микрофон:
Ребята, у вас какие-то проблемы? Может, помощь нужна?
У меня аж глаза чуть из орбит не вылезли. А кто-то из толпы кричит ей в ответ:
Нет, уже справились. Тут один чудик часы папашины именные от Министра обороны в очко уронил.
Достали?
Достали. - Радостно вещает собеседник. - У вас водички не будет? - и мирно направляется к нам.
Хорошо, что достали. Отец бы его удавил за эти часы, это точно. - Объясняет он нам ситуацию.
Дали мы им воды пятилитровую баклажку, и он отправился с ней к толпе. Вот стоят они, обмывают многострадальные часы, нанизав ее все на тот же спиннинг, а я тихо радуюсь, что, кажется, на этот раз все мирно разрешается. Только смотрю, Леське моей опять неймется, дергается на своем стуле, словно на кнопке сидит. Это у нее обычно так любопытство проявляется. А тут, видно, самая критичная точка наступила - стул под ней аж ходуном ходит.
Ты чего опять? - шиплю я на нее.
А она вместо ответа, лупит на кнопку громкоговорителя и своим визгливым голосом орет:
Ребята, простите за любопытство, а на чем он их носит?
Секунд пятнадцать стоит гробовая тишина - идет процесс осмысления. А потом такой взрыв хохота, какого я никогда больше не слышала. А один из ребяток, тот вообще в изнеможении упал и бьется в конвульсии. Приподнимется, и опять упадет, приподнимется и опять…
А второй случай потряс меня до такой степени, что до сих пор так и стоит перед глазами. Иду я как-то по городу по своим делам, и тут вижу: на обочине дороги прямо около меня лимузин останавливается. Я от неожиданности тоже остановилась, как вкопанная.
Город у нас хоть и областной, но небольшой, и увидеть в те времена на его улицах лимузин, все равно, что жирафа в общей бане. Их и по телевизору-то еще не показывали, знали мы о их существовании только понаслышке.
«Вот это везение! - думаю, - мужу расскажу - не поверит». Он у меня хоть и водила, но лимузина и в глаза не видал.
Тут водитель выходит и идет открывать пассажирскую дверцу. У меня аж дыхание сперло от предвкушения счастья хоть одним глазком узреть, в каком комфорте буржуины колесят по нашим разбитым дорогам.
Водитель открывает дверцу. И перед моим взором предстает такая картина: совершенно пустой салон. То есть ни тебе шикарных сидений, обшитых лайковой кожей, ни столиков к ним, ни перегородок, то есть ничего, что я ожидала увидеть. А посредине этого совершенно пустого салона стоит обыкновенная, грубо сколоченная табуретка, покрашенная коричневой половой краской. А на ней царственно восседает бородатый цыган в грязных, заляпанных навозом сапогах. До меня даже его аромат гуано донесся, потому как стояла совсем рядом.
Цыган также величаво, как сидел на табуретке, покидает салон. Ну точно, цыганский барон, не меньше. И тут, увидев мою ошалевшую физиономию, спрашивает:
Подвезти, красавица?
Нет, нет, спасибо, я пешком. Мне тут недалеко, - невнятно бормочу я и, включив первую скорость и захлопнув рот, поспешно удаляюсь.
Мимо меня черным лебедем проплывает лимузин, а «цыганский барон» гордо направляется к троллейбусной остановке, что находится метрах в пяти, и остается ждать общественный транспорт вместе с толпой таких же ошалевших, как и я, граждан.
А вы говорите, что в 90-е было страшно жить.
26 мая 2016Иллюстрация к: Лихие 90-е
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Редактор Александр Петров
Руководитель проекта М. Шалунова
Корректоры Н. Витько, Ю. Молокова
Компьютерная верстка М. Поташкин
Дизайн обложки Л. Беншуша
© Сергей Васильев, 2015
Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).
Взглянув когда-нибудь на тайный сей листок,
Исписанный когда-то мною,
На время улети в лицейский уголок
Всесильной, сладостной мечтою.
Ты вспомни быстрые минуты первых дней,
Неволю мирную, шесть лет соединенья,
Печали, радости, мечты души твоей,
Размолвки дружества и сладость примиренья, –
Что было и не будет вновь…
И с тихими тоски слезами
Ты вспомни первую любовь.
Мой друг, она прошла… но с первыми друзьями
Не резвою мечтой союз твой заключен;
Пред грозным временем, пред грозными судьбами,
О милый, вечен он!А. С. Пушкин,
в альбом Пущину
Каждое лето мы отправлялись в стройотряд.
Вообще стройотрядовское движение для каждого студента Физтеха значило тогда очень много.
Во-первых, это были существенные заработки – на деньги, заработанные летом, мы потом жили целый год.
Во-вторых, стройотряды давали возможность увидеть страну за государственный счет. Все авиабилеты, даже в дальние концы СССР, полностью оплачивал областной штаб ССО (студенческих строительных отрядов). За шесть лет института я много где побывал в стройотрядах, работал на БАМе, в Приморье, степном и горном Алтае, а после пятого курса – это было как приз – за границей, в Болгарии.
И самое главное: стройотряды считались очень престижным делом.
Было престижно отправиться летом в какое-то далекое от Москвы место, было престижно стать командиром отряда, мастером или комиссаром, и вообще было престижно попасть вместе одной компанией в тот или иной «строяк».
Именно стройотряды формировали настоящую студенческую дружбу, именно там проверялись и проявлялись характеры.
Летом 1988-го, после четвертого курса МФТИ1
МФТИ – Московский физико-технический институт.
Мы полетели в Горный Алтай, в далекий районный центр Усть-Кан.
Встретил нас местный молодой секретарь райкома, раньше он сам учился в Москве, поэтому к нам, студентам-стройотрядовцам, отнесся с радостью и уважением. Он сразу связался с начальником местной строительной конторы – МПМК2
МПМК – Межхозяйственная передвижная механизированная колонна.
В которую мы направлялись, – чтобы тот дал нам хорошую работу и не обижал по зарплате. Позвонил, а сам улетел на какую-то важную партконференцию в Москву.
В МПМК нас встретили после этого звонка радушно, но мы сразу увидели, что дела у самой строительной организации непростые. Контора как раз в тот момент находилась на стадии преобразования, ее куда-то присоединяли.
Начальником МПМК был хитрый, средних лет алтаец. Он сказал, что работы всякой много, но машин и механизмов – исправных – почти нет и с материалами проблема, так как у МПМК долги по налогам перед государством. Но пообещал, что на нас, нашей работе и зарплате, эти старые долги не скажутся. Он дал нам сразу два объекта: нужно было достроить детский сад в Усть-Кане и перекрыть крыши в коровнике в соседнем Яконуре.
Поселились мы нашим веселым составом в одноэтажном здании старого общежития, нас было около тридцати парней-студентов и одна девушка-повариха.
Худо-бедно работа на этих двух объектах закрутилась. С трудом, но удавалось найти материалы и всех загрузить, чтобы не было простоев. Работы было много, и казалось, что мы сможем хорошо заработать. Ведь ехали мы именно за этим!
Но к концу первого месяца работы, когда я стал донимать начальника, что пора бы уже подписать наряды и хотя бы начислить нам зарплату, – я стал понимать, что в МПМК денег нет. Долги конторы только выросли, а другие здешние рабочие стали нам намекать, что мы зря тут трудимся, что этот алтаец нас просто кинет, что мы так и отработаем все лето зазря, а зарплату нам могут так и не заплатить.
После ежедневных скандалов и разборок с этим начальником мы собрались всей командой и решили… объявить забастовку.
Мы не выходим на работу!
Об этом я тут же рассказал секретарю райкома, который как раз вернулся с московской партконференции. Он стал убеждать меня, что нужно как-то находить общий язык, и пообещал переговорить с «алтайцем». Такой скандал в районе ему точно был не нужен! И не дай бог, заявил он, чтобы я кому-то в горно-алтайском обкоме комсомола об этом рассказал.
Пока он разбирался с нашим начальником, мы рванули искать «шабашки» по всему району, чтобы успеть хоть что-то заработать за оставшиеся полтора месяца. Я, мастер и комиссар стали объезжать местные совхозы и конторы, предлагая наши «рабочие руки». Собственно, таким поиском я как командир отряда занимался тогда постоянно, но тут нужно было, по сути, с нуля всему отряду срочно найти работу!
За неделю мы нашли то ли шесть, то ли восемь различных «шабашек» в соседних селах и аулах, и весь отряд разъехался по этим мелким подработкам.
У нас у всех был уже большой опыт работы в стройотрядах, и случалось всякое, но таких трудностей, такого физического и нервного напряжения я не помнил.
Это оказалось реально в первый раз!
Все предыдущие стройотряды были во времена более-менее устойчивого социализма, когда все было стабильно и налажено. Нас спокойно ждали в каком-то совхозе или строительной конторе, давали на три летних месяца какую-то работу, потом закрывали наряды, мы получали деньги и улетали назад в Москву. Работы было всегда много, мы сильно уставали, но все проходило спокойно и организованно.
В этот раз впервые все оказалось как на войне.
А точнее – как на рынке.
Нужно было самим быстро принимать решения, быстро искать новую работу, договариваться об оплате, добывать стройматериалы, искать где спать, где питаться, и все – за каких-то полтора месяца! Для всех нас это оказалось настоящим первым вызовом.
Нам было тогда от двадцати одного до двадцати трех.
С помощью секретаря райкома и местного банка, который выдал МПМК еще один кредит, мы выбили-таки наши зарплаты из того алтайца. Затем собрали деньги со всех шести или восьми шабашек и – довольные, повзрослевшие – улетели назад в Москву.
Это был последний наш стройотряд, когда мы зарабатывали свои студенческие деньги тяжелым физическим трудом.
Мы заканчивали последний курс института, когда вышел закон о кооперации и разрешили создавать первые частные или получастные кооперативы. Как раз такой кооператив вместе с нашим ФАЛТом (факультетом аэромеханики и летательной техники МФТИ) мы и создали. Но что он будет делать, как станет зарабатывать, еще не знали.
Как-то раз, сидя в общаге и разгадывая вместе кроссворды, мы вдруг подумали: а не сделать ли из этого бизнес? Если нам самим нравится искать свежие кроссворды и решать их, то, наверное, это интересно и другим. А в киосках тогда был полный голяк с литературой и новыми журналами.
В общем, мы решили: это может пойти!
Проект был такой: мы придумываем кроссворд или несколько и печатаем на листе бумаги формата А3, на лицевой стороне – кроссворды, а на обратной – ответы. Распределили роли: Серега сочиняет кроссворды, я ищу, где их напечатать, и думаю, как продавать, остальные – на подмоге. Серега сел за рисование и придумывание кроссвордов, а я отправился в типографию ЛИИ (Летно-исследовательского института). Пришел туда и спросил: «Вот мы с ФАЛТа, организовали первый у нас кооператив и хотим напечатать кроссворды. Сможете?»
Мне ответили: «Легко, несите рисунки, тексты и прочее». Они сами тогда только организовали собственный кооператив и готовы были в те часы, когда институт не работал, все это нам напечатать.
«Только у нас еще нет на это денег, – уточнил я, – но мы готовы рассчитаться с вами сразу после того, как продадим свои листовки». В типографии мне ответили: «Мы готовы. Это для нас будет первый такой коммерческий заказ. Нам самим интересно. Несите, напечатаем без денег, расплатитесь потом».
После этого я побежал в свой кабинет в комитете комсомола, где стоял телефон, и стал искать номер московского центрального офиса «Союзпечати». Тогда по всей Москве и всему Подмосковью стояли киоски «Союзпечати» – только они продавали газеты и журналы.
Нашел их телефон, позвонил и спросил: «Мы – кооператив при МФТИ, издали листы-кроссворды. Можем ли мы через вашу сеть киосков это продать?»
Мне тут же ответили: «Почему бы не попробовать. У нас как раз сейчас мало периодики на прилавках. В успехе мы не уверены, поэтому выкупать ваши листки не готовы, но можем взять их на реализацию, их комиссия будет 10 % от продаж».
Я обомлел от удачи. «Союзпечать» – это круто!
Осталось только изготовить тираж и привезти кроссворды на центральный склад.
Я побежал заключать договор с типографией ЛИИ, отдал рисунки и тексты – Серега к тому времени как раз все закончил. Потом мы с друзьями скинулись на автобус, чтобы весь этот тираж «макулатуры» довезти из Жуковского на склад «Союзпечати» в Москве. Так все и прошло.
Наступили томительные дни и недели ожидания: продадут наши кроссворды или нет? От этого зависело все! Ведь нужно было еще расплатиться с типографией и самим факультетом, который дал нам крышу и печать кооператива.
Я тогда часто ездил электричкой из Жуковского в Москву, находил ближайший к вокзалу киоск «Союзпечати» и смотрел из-за угла: подходят ли, покупают ли наши кроссворды? Бывало, я стоял так часами.
Меня очень печалило тогда и волновало, что покупатели к киоскам почти не подходили.
Прошло несколько месяцев – кажется, три. Такой срок нам назначили в «Союзпечати» – после этого они должны были доложить нам, сколько продали, перечислить выручку за вычетом своей комиссии и отдать оставшийся тираж.
Порог нашей окупаемости был где-то 30 %. Нужно было продать минимум 30 % тиража – а всего мы напечатали 100 тысяч листовок, – чтобы хотя бы выйти в ноль, то есть рассчитаться с типографией, вернуть свои деньги за перевозку, оплатить налоги кооператива, перечислить комиссию «Союзпечати» и положенную долю факультету.
Я очень волновался, когда позвонил через три месяца. Спросил: «Сколько продали?»
И услышал в ответ: «Извините, но все реализовать не удалось, продали только 80 % тиража. Больше не смогли. Нам придется вам вернуть оставшиеся 20 % листовок – и к тому же они все потрепаны и, наверное, испорчены, так как свозили их из киосков со всей Москвы. Еще раз извините…»
Я обомлел. Это более чем в два раза превосходило то, что нам требовалось для окупаемости!
Это был феерический успех!
«Союзпечать» перечислила нам деньги. Мы рассчитались с типографией, вернули транспортные, отдали долю факультету, после чего на каждого из нас осталось где-то по тысяче рублей. Столько я до этого зарабатывал, будучи командиром стройотряда, за три месяца тяжелого физического труда где-то в Сибири, да еще с учетом «северного» повышенного коэффициента!
После этого успеха мне показалось, что мы и дальше сможем так жить, а именно: продолжать заниматься наукой, самолетами, аэродинамикой и периодически – делать такие коммерческие сделки через наш кооператив.
С того момента я больше не ездил в общественном транспорте, не ждал на остановке автобуса, не толкался в толпе – я всегда стал ловить тачку. Добираться на такси от общаги до платформы «Отдых», чтобы на электричке поехать в Москву или в Коломну к жене и теще, стало для меня нормой. Раньше я мог позволить себе такси максимум раз в месяц, и то если очень куда-то опаздывал.
Через полгода после того первого успеха мы решили его повторить. Я вальяжно поехал в ту же типографию, чтобы договориться о новой партии. И каково же было мое удивление, когда мне ответили: «У нас уже заказов на шесть месяцев вперед, все время занято, приходите через полгода».
Я позвонил в «Союзпечать»: «Можем ли мы у вас разместить на продажу новую партию кроссвордов?»
Мне ответили: «Нет. Мы уже завалены разной литературой и макулатурой».
И действительно, когда я поехал в Москву, то увидел, что прямо в метро лежат развалы всякой печатной продукции: газет, кроссвордов, анекдотов, стихов, песен и прочего, и прочего. Я увидел тогда, что рынок быстро, очень быстро занял это место.
Нужно было искать что-то новое.
Официально хождение валюты в СССР было запрещено.
Валюта не продавалась легально. Ее иногда привозили те, кто работал в других странах. Ее также в малом количестве выдавали при выезде в загранкомандировку. А потратить валюту в Москве можно было только в специальных «валютных» магазинах «Березка».
Но, конечно, все, что тогда официально запрещалось, можно было сделать неофициально – на черном рынке.
Один такой черный рынок я как-то случайно и обнаружил около Курского вокзала, рядом с отделением Внешэкономбанка. По-видимому, с заднего входа сами сотрудники ВЭБа выносили эту валюту и там же ее продавали. По крайней мере, именно такая версия ходила среди тех, кто тогда толкался у Курского вокзала.
Порасспросив людей, почем тут доллары и фунты, я вдруг понял, что есть существенная разница между курсом покупки валюты, который мне назвали у вокзала, и тем, что я слышал от своих же друзей в Жуковском.
И я решил на этом «заработать»!
Пошел к своему однокурснику Андрею – он в то время зарабатывал на видеоаппаратуре, то ли записывал новые фильмы на кассеты и продавал их, то ли перепродавал сами видаки, привезенные из-за границы, – в общем, валюта у него водилась. Я попросил Андрея занять мне, кажется, тысячу долларов на выгодную, как мне тогда казалось, сделку.
В тот момент это были для меня довольно большие деньги.
Я предполагал продать их за рубли на черной толкучке у вокзала, а потом уже в Жуковском купить доллары по более выгодному курсу. После возврата Андрею занятой у него тысячи долларов у меня должно было остаться около половины от этой суммы. Вот такую разницу давал тот «выгодный» курс.
Приехав на Курский вокзал, я сразу направился к тому «черному» рынку у ВЭБа. Там уже толкалось много народу, люди стояли кучками по два-три человека, и все что-то подсчитывали.
Видно было, как они друг другу передают какие-то деньги. Так как все это происходило нелегально, люди с недоверием смотрели на остальных и все время оглядывались по сторонам, чтобы при слове «менты» успеть разбежаться.
Я зашел в центр той толпы, посмотрел по сторонам – милиции вроде нигде не было видно, все было спокойно – и стал спрашивать, кому нужны доллары и кто какой курс предлагает.
Довольно быстро я выбрал мужичка азербайджанского вида, который дал мне лучший курс и у которого прямо сейчас была нужная сумма. Мы встали друг напротив друга и занялись расчетами. Я сказал, сколько у меня долларов, он посчитал по своему курсу и назвал сумму в рублях. Я согласился, понимая, что это будет довольно толстая пачка денег.
Он предложил отойти чуть в сторонку, под арку – мол, чтоб не светиться. Мы отошли – и стали совершать обмен.
Я достал свою тоненькую пачку долларов, а он – пухлую пачку своих рублей. Перелистнул их, и я увидел, что деньги реальные. Я протянул ему валюту, а он мне – рубли. Я уже взял его пачку рублей, но он их не выпускал – мол, и ты давай доллары. Через пару секунд он взялся за мои доллары, но я все еще продолжал их держать. Чуть задержавшись, он отпустил свои рубли, а я еще держал свои доллары.
Но одной рукой невозможно было пересчитать взятые у него рубли, и я отпустил доллары и начал перелистывать толстую пачку его рублей. Уже на пятой или шестой купюре я вдруг понял, что там дальше лежат просто… чистые листки бумаги по размеру купюр!
Подняв взгляд на азербайджанца, я увидел его быстро удаляющуюся спину – он убегал.
Я бросился за ним, мчался по каким-то дворам и закоулкам, долго, но безуспешно. Так я «попал» на тысячу долларов.
Полностью опустошенный, я вернулся в Жуковский. Взял деньги, что у меня к тому времени оставались от кроссвордов, отдал Андрею, но набранной суммы все равно не хватало. Я сказал ему, что сразу все не верну, а смогу только в ближайшее время…
Таким «бизнесом» заниматься нельзя, сказал я себе. Нужно было браться за что-то серьезное, причем срочно! Деньги кончались.
А когда наше банковское дело уже вовсю раскрутилось, мы позвали Андрея к нам, возглавить кредитное управление банка.
Система высшего образования в московском Физтехе, который мы заканчивали, предусматривала, что на последних курсах института мы уже должны были активно вести научную работу в одном из профильных отраслевых НИИ. Это позволяло после окончания института сразу влиться в науку, начать готовить кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию.
Я был распределен и работал в ЦАГИ3
ЦАГИ – Центральный аэрогидродинамический институт.
В кабинете, где мне дали стол и стул, сидело пять человек. В дальнем углу располагался стол моего научного руководителя, начальника отдела, – ему было тогда около сорока. По бокам от него – столы двух сотрудниц, женщин непонятного возраста, думаю, между тридцатью пятью и сорока пятью. В их задачу входило собирать в папки какие-то бумаги, которые давал им начальник отдела, а также чертить графики на основе данных, которые мы периодически получали от экспериментов в аэродинамической трубе. Эксперименты тогда уже проходили редко, и потому реальной работы и загрузки у женщин не было.
Постепенно я начал понимать, что одна из главных задач мужской части нашего отдела заключалась в том, чтобы загрузить работой этих двух наших женщин. Основной же задачей этих сотрудниц было… заваривать чай.
Это была отдельная и очень важная процедура. И состояла она из следующих этапов. Освободить стол или хотя бы угол стола от бумаг и чертежей. Положить на него деревянную доску. Поставить сверху чайник, предварительно наполнив его водой. Засунуть в него кипятильник, опустить крышку. Поднять ее, когда закипит вода, вынуть кипятильник, снова опустить крышку. На отдельную доску поставить фарфоровый чайничек, насыпать туда чай из пачки «с индийским слоном», залить кипяток, закрыть чайничек. Обернуть чайничек полотенцем и через пять минут предложить всем… чайную паузу! Такая процедура непременно проделывалась два раз в день – утром и ближе к вечеру, не считая обеденного перерыва.
Кроме этих двух сотрудниц, начальника отдела и меня, студента-выпускника, в углу располагался еще один замначальника отдела, молодой кандидат наук. Ему было тридцать два.
Я просидел в том кабинете около года – последние шесть месяцев выпускного курса института, когда я готовил дипломную работу по аэродинамике вихревых потоков у носовой части истребителя на больших углах атаки, и первые шесть месяцев аспирантуры, когда я должен был начинать готовить кандидатскую.
Еще не закончив институт, я увидел, что дела в ЦАГИ идут тухло.
Реальной исследовательской работы уже почти не было. Каких-то больших научных задач – тоже. Все пытались себе придумать какое-то занятие, но все это было очень отвлеченно, без прорывов.
В основном все отделы, и наш в том числе, занимались компьютеризацией. Сначала стояла задача получить компьютер начальнику отдела, затем – для всех сотрудников-мужчин. Потом в институт завезли «мышки», и все стали выбивать себе их. Потом появился большой общий компьютерный зал, и я стал пропадать там часами и иногда оставаться на ночь, готовя дипломную работу.
В наш общий кабинет приходить не хотелось, там царила скука и какая-то полная бесперспективность. Начальнику отдела – сорок, его заместителю – тридцать два, мне – двадцать пять. «Я что, семь лет так и буду тут сидеть до должности замначальника отдела? – думал я. – И пятнадцать лет до начальника отдела? И все это между чайными паузами?!»
Обо всех наших студенческих «шабашках» и проектах я не рассказывал никому в отделе. Будучи студентом – а потом аспирантом, – я имел свободный график и потому не спрашивал у начальника отдела, можно ли мне уйти и когда прийти в следующий раз.
Но я был человек дисциплинированный и ответственный и потому успевал и побывать в том кабинете, и посидеть в общем компьютерном зале института, успевал заниматься «коммерцией», общественной комсомольской работой на факультете и семейной жизнью молодого отца (нашему первому сыну тогда было уже около трех лет).
И вот как-то осенью 1991 года – посреди рабочего дня, как раз перед очередной чайной паузой – я зашел в наш кабинет отделения механики летательных аппаратов ЦАГИ с тортом. Поздоровался со всеми и сказал, что пришел попрощаться.
Я решил уйти из науки в рыночный бизнес!
Наши тетушки замерли – точнее, замер весь отдел. Думаю, у всех тогда были смешанные чувства. Начальник вздохнул с облегчением, потому что я снял с него груз ответственности – искать мне тему для кандидатской, когда он сам все никак не мог придумать тему для своей докторской. Его молодой заместитель, наверное, тоже вздохнул с облегчением, поскольку в моем лице ушел молодой и прыткий, который мог бы еще его и подсидеть.
Дама помоложе в первый момент меня пожалела. «Куда же ты теперь без работы? У тебя же ребенок!» – подумала она. У нее самой был тогда сын лет пяти, и она боялась, что ее молодой муж может потерять работу. И только вторая дама, что была постарше, смотрела на меня в тот момент с восторгом и восхищением. «Так и надо, – молча говорил мне ее взгляд. – Это настоящий мужской поступок».
– А куда ты идешь? – спросили меня коллеги, когда мы уже почти выпили весь чай и съели почти весь торт.
– Мы открываем филиал банка, – сказал я. – И я буду директором.
Весь отдел так и замер с недоеденными кусками торта во рту!
– Банка? Какого? – стали они наперебой расспрашивать меня.
– Коммерческого, – гордо ответил я.
Потом, конечно, все долго смеялись. Они и радовались за меня, и ничего не понимали. Что такое вообще банк? Что я мог знать об этом, когда я тут месяц за месяцем вроде бы сидел рядом с ними? Сами-то они ничего о банках не знали. В общем, вопросов тогда было больше, чем ответов, – и у них, и у меня. Ведь все только начиналось.
Когда я уже выходил из кабинета, кто-то меня спросил: «А какая у тебя там будет зарплата?»
Я, чуть смущаясь, ответил: «Одна тысяча рублей».
И это был второй для них шок, так как тысячу рублей в тот момент, кажется, составляла зарплата всего нашего отдела, включая начальника.
Мы попрощались, и я ушел.
Я не стал их совсем травмировать. На самом деле мне дали тогда зарплату в две тысячи рублей.
Через два года, когда советская наука совсем разваливалась, когда во всех НИИ перестали выплачивать зарплаты и начались повальные увольнения, почти весь тот свой отдел я принял к нам на работу в банк. Одна из сотрудниц пришла к нам в бухгалтерию, другая стала операционисткой в филиале в Жуковском.
А своего начальника я устроил управляющим в одном из наших московских отделений.
И только тот молодой зам так, кажется, и остался в науке.
