Введение в роман образа главного героя, который отображает ту действительность, в которой живет автор, является одной из отличительных черт романтизма в литературе . Но посколько основной романтический конфликт - это конфликт личности и общества, главный герой в таких произведениях почти всегда оказывается лишним и непонятным в его времени.
Первым романтическим произведением в русской литературе стала комедия А.С. Грибоедова Горе от ума , написанная в 1824 году. Главный герой, Чацкий, вступает в постоянные споры с представителями прошлого поколения, эпохи Екатерины. Чацкий - классический представитель своего времени, когда мысли молодых людей уже заходили в сторону либерального развития России, функционировали тайные общества и планировался переворот.
Чацкий активно выступает против существующего в обществе порядка, однако его никто не слушает: Чацкий оказывается проповедником на балу, неуместным и непонятным. Чацкий одинок , у него нет семьи или близких друзей, единственный путь для него - это путь декабриста, как и для многих интеллектуальных людей того времени.
Образ героя времени продолжает развивать А.С. Пушкин в романе Евгений Онегин , который был закончен в 1830 году. Главный герой - это скучающий молодой человек, эгоистичный и насмешливый, но в то же время это Онегин - современный герой . Пушкин представляет его сверхчеловеком, который мнит себя выше других, однако не может толком реализоваться. Общество не понимает его, Онегин оказывается лишним.
Сначала вся его жизнь представляет собой сплошное развлечение, однако потом светские забавы надоедают ему. Он начинает скучать, от скуки провоцирует дуэль, на которой убивает молодого поэта Ленского. Потом решает поухаживать за уже замужней Татьяной и, скорее всего, жизнь лишнего человека закончится трагично: его вполне может вызвать на дуэль и убить муж Татьяны.
Далее этот образ развивает М.Ю. Лермонтов , который в 1840 году не стал ходить вокруг да около и назвал свой роман просто и красноречиво - Герой нашего времени , раскрыв основной смысл названия романа . Лермонтов показывает, как такой же умный, талантливый и возвышающийся над другими человек, как Онегин, становится лишним из-за тяжелых обстоятельств. Если в бедах Онегина был виноват он сам: у него были возможности для самореализации, просто он не хотел ими пользоваться, предпочитая хандрить, то Печорин, человек другой эпохи, - жертва обстоятельств и времени.
В этом романе уже описывается не либеральная александровская эпоха, а строгие годы правления Николая I, когда ужесточили цензуру и усилили контроль за обществом. У Печорина нет выбора, только служба в положении штрафного. Он пытается сам распоряжаться своей судьбой, убивает на дуэли раздражавшего его Грушницкого, но и это не спасает заложника ситуации. Образ Печорина действительно трагический - у него нет никакого выбора, никаких перспектив, а виновато в этом общество и власть.
Новый образ героя времени вводит Н.В. Гоголь в поэме Мертвые души (1842 год), которая существенно отличается от предыдущих романов. Замысел Мертвых душ здесь другой. Главный герой - мошенник, обманывающий всех встречных. Но это еще и человек новой эпохи, тип, ранее не известный в русской литературе - хозяин-приобретатель.
Основная цель его жизни - накопить побольше, он собирается возвыситься над прочими за счет своего умения копить копейку (таким образом продолжается тема сверхчеловека). Однако Чичиков не считает себя лишним, ведь его замыслы очень простые и реалистичные, он не конфликтует с обществом.
Анализируя эти произведения, а также историко-литературную ситуацию в России первой половины XIX века, можно сделать вывод, что необходимость в образе типичного героя времени возникает тогда, когда сам автор чувствует себя так или иначе неуместным в существующем обществе. Особенно выразителен в этом отношении герой Лермонтова, в котором больше всего автобиографичных черт.
Также стоит заметить, что образ героя времени - это деталь романтической литературы. К концу 1840-х годов романтизм в русской литературе плавно сходит на нет, уступая место реализму, следовательно, и лишний герой времени больше не нужен. Однако стремление авторов описывать типичные для своего времени характеры абсолютно естественно, оно сохранится в литературе вплоть до ХХ века.
Писатели-разночинцы. Н. Г. Чернышевский. Кто же стал прямым наследником идей натуральной школы в отечественной словесности? Если не считать великого сатирика и публициста М. Е. Салтыкова-Щедрина (ему будет посвящен следующий раздел), то прежде всего те писатели-разночинцы, кого принято именовать «революционными демократами». Они в большинстве своем интересовались не столько «художествами», сколько реальным ходом реальной жизни. Многие из них по духу своему были политическими борцами, хотели переменить российскую действительность эволюционным или революционным путем. Ho легальные способы участия в политике (выборы в парламент, партии) в самодержавной России отсутствовали. А нелегальной борьбой, участием в тайных революционных организациях ограничиваться им не хотелось. И тогда, почувствовав, что русская литература превращается в главную общественную трибуну, непосредственно влияет на умы, занимается судьбами «маленьких людей», критикует устройство российской жизни, разночинные прозаики и публицисты 1840-1860-х годов сознательно или бессознательно использовали литературу как средство продвижения своих политических идей.
Самым ярким представителем этой «когорты» отечественных писателей-борцов стал Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889).
Он родился и вырос в Саратове, на Волге. Будучи (как многие литературные разночинцы) сыном священника, он рано расстался с церковной жизнью, но перенес всю страсть религиозного чувства на жизнь общественную. Он верил в переустройство земного бытия на справедливых началах, как верующий человек уповает на Царство Божие, на загробную жизнь. Человек прямой и честный, Чернышевский заранее предупредил свою будущую жену о том, что всего себя отдаст делу революции, а если случится народный бунт, то он непременно примет в нем участие; стало быть, скорее всего, попадет в крепость и на каторгу. И потому она сознательно и добровольно связала свою судьбу с «опасным» человеком.
Прежде чем выступить в роли беллетриста, Чернышевский (к тому времени перебравшийся в Петербург) успел защитить ученую диссертацию, названную «Эстетические отношения искусства к действительности» (1855). Главной идеей Чернышевского-эстетика стала мысль о том, что прекрасное есть сама жизнь во всех ее проявлениях, а трагическое - это ужасное в жизни человека.
С точки зрения традиционной эстетики идеи Чернышевского не выдерживали никакой критики. Мы читаем книгу не для того, чтобы извлечь из чтения практическую пользу; мы читаем ее для того, чтобы получить эстетическое наслаждение. Разумеется, хорошая книга в конечном счете влияет на нас, на наши мысли, на наше мироощущение, даже воспитывает. Ho это следствие, а не причина, результат, а не цель. Однако любые политические борцы, независимо от того, к какому лагерю принадлежат, дворянскому, разночинному или пролетарскому, относятся к искусству как к силе служебной, которая подчинена решению более важных общественных задач.
В 1863 году в «Современнике» появился роман самого Чернышевского «Что делать?». Название отсылало читателя к другому публицистическому роману «Кто виноват?» А. И. Герцена. (В центре герценовского сюжета стоял молодой дворянин Бельтов; воспитанный швей-царцем-идеалистом, Бельтов мечтал об общественной деятельности; пытался найти себе применение на социальном поприще в России; был отторгнут самодержавной действительностью; стал разочарованным «молодым стариком», фактически - неудачником.) Ho у Герцена вопрос был поставлен «по-литературному»; он, как писатель-аналитик, выученик натуральной школы, ставил диагноз современному обществу, объявлял его главным виновником бельтовской катастрофы. А у Чернышевского вопрос, вынесенный в заглавие романа, звучит почти как руководство к действию. Писатель словно бы заранее обещает читателю ответить на вопрос, дать рецепт исцеления от социальной болезни.
Полудетективному сюжету (таинственный герой Рахметов неизвестно куда исчезает) вполне соответствовала полудетективная история самой рукописи. 7 июля 1862 года по подозрению в причастности к революционным организациям Чернышевский был арестован и посажен в Петропавловскую крепость. В период следствия (оно завершилось в 1864 году обвинительным приговором, гражданской казнью и семилетней каторгой) у Николая Гавриловича было много свободного времени, и он сочинил публицистический роман. Рукопись частями поступала на рассмотрение членов следственного комитета, но никаких возражений у них не вызывала: «опасные» идеи были хорошо законспирированы, завуалированы «развлекательной» формой. Пропустила роман и цензура; если что рукописи и угрожало в тот момент, так это случайность, «перст судьбы».
Позже А. Я. Панаева вспоминала:
«Редакция «Современника» в нетерпении ждала рукописи Чернышевского. Наконец, она была получена со множеством печатей... Некрасов сам повез рукопись в типографию Вульфа, находившуюся недалеко - на Литейной, около Невского. He прошло четверти часа, как Некрасов вернулся и, войдя ко мне в комнату, поразил меня потерянным выражением своего лица.
Co мной случилось большое несчастье, - сказал он взволнованным голосом, - я обронил рукопись!»
Больше всего Некрасов опасался, что рукопись романа «Что делать?» найдет какой-нибудь простолюдин, который пустит ее на обертки или продаст в мелочную лавку; тогда восстановить роман уже не удастся. Однако все уладилось само собой: редакция поместила объявление в газете, и вскоре в «Современник» пришел чиновник, принес найденную им рукопись. В трех номерах журнала за 1863 год роман «Что делать?» был опубликован.
Героями его, как сам Чернышевский подчеркнул в подзаголовке («Из рассказов о новых людях»), стали представители нового поколения разночинной интеллигенции - позже их назовут «шестидесятниками».
Внешне роман построен так, что его поначалу и впрямь легко принять за традиционное нравоописание.
Юный студент-разночинец Лопухов возмущен тем, как обходятся в семье с девушкой Верой Павловной; став ее духовным руководителем (фактически заменив священника, духовного отца), он прививает ей любовь к наукам, практическим знаниям и социальным идеалам. А чтобы спасти ее от брака с ненавистным жуиром, женится на ней - и ради того отказывается от будущей врачебной карьеры, бросает учебу в медицинской академии.
Друг Лопухова, Кирсанов, тоже отказывается от блестящей врачебной практики, но уже не ради спасения юного существа, а ради занятий высокой наукой. В свою очередь, деловитая Вера Павловна придумывает способ, как приносить пользу обществу - она организует швейную мастерскую, работницы которой все заработанное забирают себе, а хозяйка никакой личной выгоды не преследует. (Это было первое в русской культуре живописание социалистического производства, основанного на справедливости, а не на прибыли.)
Ho социальная идиллия вдруг натыкается на личную проблему: по прошествии двух лет счастливой семейной жизни Лопухов замечает вдруг, что его жена полюбила Кирсанова. Как поступил бы в такой ситуации традиционный герой русской классической литературы? Впал бы в глубокую задумчивость, предался бы страданию, на худой конец вызвал бы противника на дуэль. Ho для новых людей (соответственно для новых героев) это недостойный выход из сложившихся обстоятельств, проявление дворянских предрассудков. Потому Лопухов руководствуется не эмоциями, а разумом (свои этические воззрения Чернышевский определял как «разумный эгоизм»). Он анализирует ситуацию и в конце концов приходит к выводу, что счастье Веры Павловны дороже всего, следовательно, она должна стать женой Кирсанова.
Образы молодых людей, исполненных практического благородства, оттенены, с одной стороны, недостойным образом матери Веры Павловны, Марии Алексеевны Poзальской. С другой - идеальным образом настоящего революционера Рахметова.
Мария Алексеевна практична, умна, однако равнодушна к чужим страданиям и жестока; ее единственная цель - благосостояние семьи. Разумеется, на фоне Poзальской с ее неразумным эгоизмом «новые люди» особенно выигрывают. Зато они чуть проигрывают на фоне Рахметова, который разорвал с родной ему дворянской средой и с юности посвятил себя будущей революции (Рахметов даже спит на голых досках, чтобы подготовить свое тело к лишениям). Лопухову, Кирсанову, Вере Павловне только предстоит еще стать сознательными борцами с существующим режимом - на это автор намекает вполне прозрачно.
Недаром Вере Павловне постоянно снятся сны, в которых возникают картины социалистического будущего; за это будущее, как полагает сочинитель, не жаль и жизнь положить. В знаменитом «четвертом сне» Веры Павловны вообще звучат слова автора, которые иначе как прямой призыв к революции понять невозможно: «...ты знаешь будущее. Оно светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте на него, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего».
Пропагандистский, тенденциозный, как тогда говорили, смысл романа «Что делать?» в конце концов дошел до цензурного ведомства. Ho поздно - роман уже был опубликован. Оставалось лишь запретить его к переизданиям (запрет действовал вплоть до 1905 года). Te же, кто пропустил рукопись в печать, были примерно наказаны. Между тем Чернышевский, как человек последовательный, всего лишь осуществил на практике положения своей давней эстетической теории; он использовал художественную форму литературного произведения для «продвижения» практических идей. А потому роман его вызвал огромный читательский отклик, но не как литературное произведение, а как социальный, политический документ. Он и поныне сохраняет свое значение прежде всего как исторический источник, как далекое свидетельство той противоречивой эпохи.
«Новые люди» в социальной прозе 1860-х годов. Писатели обычного дарования, хорошего среднего уровня словно «законсервировали» поэтику физиологического очерка. И почти полтора десятилетия охотно эксплуатировали его приемы.
Так, Николай Герасимович Помяловский (1835-1863) ставил в своих прозаических сочинениях актуальные проблемы того времени: в его повести «Мещанское счастье» (1861) образованный разночинец Молотов сталкивается с неизлечимым помещичьим барством; в очерковой повести «Старьевщик» (1863) выведен человек из толпы. А Василий Алексеевич Слепцов (1836-1878) поместил в сюжетный центр своей нашумевшей повести «Трудное время» (1865) революционера-разночинца, который сталкивается не с «барством диким», а с косностью народа. Этот герой, Рязанов, выражает заветную мысль самого автора, доводя до крайности идеи русского «натурализма»: «Все зависит от условий, в которые человек поставлен: при одних условиях он будет душить и грабить ближнего, а при других - он снимет и отдаст с себя последнюю рубашку».
Такой сверхжесткий социальный подход к человеческой личности, полностью сводивший ее к внешним обстоятельствам, разделяли тогда многие. Один из самых популярных критиков и публицистов той поры, Дмитрий Иванович Писарев (1840-1868), в одной из статей полемически утверждал, что человек не убивает людей, не совершает плохих поступков потому же, почему не ест гнилого мяса. Ho оказавшись в безвыходной ситуации голода, он преодолеет брезгливость и гнилое мясо съест; следовательно, если среда, обстоятельства вынудят его, он и убьет, и украдет, и нет в том особой его вины. Фактически писатели и публицисты революционного лагеря превращали человека в социальное животное, которое зависит от общественных инстинктов. Потому Иван Сергеевич Тургенев назвал их нигилистами, от латинского слова nihil - ничто.
Однако высшие достижения литераторов, которые были последователями натуральной школы, связаны с пограничным между литературой и журналистикой жанром очерка.
Так, до сих пор переиздаются лучшие очерки Глеба Ивановича Успенского (1843-1902) о жизни русской пореформенной деревни - «Из деревенского дневника» (1877-1880). Его колоритная книга «Нравы Растеряевой улицы» (1866) прямо продолжала традицию «Физиологии Петербурга». Эти литературные очерки, лишенные вымысла, но окрашенные личной интонацией рассказчика, оказали прямое влияние на развитие «собственно» художественной литературы. Ими зачитывался, например, Владимир Галактионович Короленко (1853-1921), чьи повести «Слепой музыкант» (1886) и «В дурном обществе [Дети подземелья]» (1885) вы читали в младших классах. He прошли мимо них и другие талантливые прозаики второй половины XIX века, например Всеволод Михайлович Гаршин (1855-1888), автор хрестоматийного «социального» рассказа «Красный цветок» (1883).
Русская проза после натуральной школы. Параллельно с физиологическим очерком и художественными сочинениями очеркового типа в 1850-е и 1860-е годы развивалась реалистическая, жизнеподобная, бытописательная проза. Именно тогда русский читатель познакомился с автобиографическими романами Сергея Тимофеевича Аксакова (1791-1859): «Семейная хроника» (1856), «Детские годы Багрова-внука» (1858); тогда же в свет вышла его сказка «Аленький цветочек», наверняка хорошо вам знакомая. Отец известных славянофилов, братьев Аксаковых, Сергей Тимофеевич пришел в «профессиональную» литературу поздно, за несколько лет до смерти, но остался в отечественной культуре навсегда. Его литературный талант отличался оригинальностью. Когда писатели-разночинцы принялись разоблачать дикое барство и народное невежество, Аксаков почти демонстративно написал о счастливом детстве барчука, Багрова-внука. Стилистически он совпадал с духом времени, давал героям и событиям социальные характеристики, детально прописывал подробности действительной жизни; содержательно эпохе противостоял.
И все же дальнейшие судьбы русской словесности были связаны в первую очередь не с остросоциальными повестями из современной «низовой жизни», не с яркими очерками или автобиографическими повествованиями в духе Аксакова, а с жанром романа.
Основные жанры новоевропейской эпической прозы - рассказ (новелла), повесть, роман. Рассказ - это малая форма; в нем, как правило, одна сюжетная линия, не осложненная «боковыми» фабульными ходами, в центре внимания рассказчика - судьба главного героя и его ближайшего окружения. Новеллой принято именовать особую разновидность рассказа с динамичным сюжетом, который завершается неожиданной развязкой (само название жанра новеллы произошло от итальянского слова novella, что значит «новость»). Повесть - средняя форма эпической прозы; как правило, в повести несколько сюжетных линий, сложно взаимодействующих друг с другом. Ho, подобно рассказу (и это «закреплено» названием жанра), повесть показывает картину жизни, которую можно как бы охватить одним взглядом, взглядом рассказчика, повествователя.
А вот роман - большая форма эпической прозы, охватывает такой обширный срез жизни, так переплетает судьбы героев, сюжетные линии, что одному рассказчику трудно удержать все его нити в своих руках. Поэтому он вынужден прибегать к свидетельствам и «документам», пересказывать события с чужих слов, «поручать» героям, которые были свидетелями некоторых эпизодов, самостоятельно повествовать о них. Роман, как наиболее крупный литературный жанр, часто поглощает малые и средние жанры. Внутрь обширного романного пространства могут входить и стихотворение, и сказка, и даже целая повесть - вспомните хотя бы «Повесть о капитане Копейкине» в гоголевских «Мертвых душах».
И конечно, чем сложнее становилась картина жизни, которую стремились изобразить русские писатели второй половины XIX века, тем чаще они обращались к синтетическому, всеобъемлющему, всеохватному жанру романа. Именно в этом жанре работали Федор Достоевский и Лев Толстой. Им было суждено завершить все те важнейшие процессы, которые происходили в отечественной словесности на протяжении всего XIX столетия. Они сумели соединить в своем романном творчестве изображение индивидуального характера в неразрывной связи с обществом и средой - и предельно широкий взгляд на человека как на существо, способное преодолеть любые обстоятельства.
Новые литературные герои нашего времени Появление нового народного героя на страницах книги - это чудо, такое же, как рождение ребенка . Ведь речь идет не об очередной Авдотье Евлампиевне из детектива в бумажной обложке из тех, которые мы оставляем в вагоне метро, дочитав до середины от нечего делать. Речь идет о настоящем народном герое, о похождениях которого или которой рассказывают друг другу за чашкой кофе. О том, в которого верят как в живого, даже больше: потому что он или она, этот вымышленный литературный персонаж намного реальнее в нашем сознании, чем сосед по лестничной клетке, сотрудница из бухгалтерии или мужчина нашей мечты 10-летней давности. Герой всегда рядом с нами − книга о его похождениях помещается в сумочке. Но главное, он в нашей голове. Он нас поддерживает, вдохновляет. Его мыслями и поступками мы оправдываем собственные решения. Благодаря его ошибкам мы прощаем себе свои огрехи. Причем, что характерно, такой персонаж - он один на всех. Все о нем знают, все как-то соотносят себя именно с ним, все его цитируют, и по смеху в незнакомой компании на приведенную цитату понимают: вот там - свой, потому что ему смешно и понятно то же, что и мне. Он для всех нас точка внутреннего, душевного соприкосновения. Этот персонаж, народный герой, становится частью нашей общей, народной памяти, и в этом его ценность.
Вот почему рождение, появление такого персонажа это чудо. А чудеса часто не случаются. За последние 20 лет, например, в мире родилось всего три таких. Только три новых народных героя. Гарри Поттер, Кэрри Брэдшоу и Бриджит Джонс. А в России и вовсе один, национальный - Эраст Фандорин. Что объединяет их всех?
Первое: все они родились именно как литературные персонажи, и только потом стали героями экрана.
Второе: их знают все.
Третье: каждый из них сумел стать Новым Народным Героем не потому, что автор, его придумавший, создал литературный шедевр.
Книгу «Секс и большой город» пробовали читать? Это не просто скучно. Это очень скучно. Фандоринские опусы Акунина тоже не все равноценны с точки зрения большой литературы. Но (и это самое замечательное!) литературное качество текста не имеет здесь ровным счетом никакого значения. Главное, что удалось авторам всех четырех книг - это создать Героя. Того, с кем ассоциируют себя тысячи, миллионы читателей, которого играют в кино и театре. А через 200 лет ученые будут пытаться понять, что было у нас в головах, анализируя не нас, а литературных героев нашего времени. Пытаются же сейчас выстраивать психологический портрет человека возрождения по пьесам Шекспира или анализировать мировоззрения и настроения русского дворянина по сочинениям Пушкина и Грибоедова? Так и про нас с вами, вполне возможно, наши пра-пра-правнуки будут пытаться что-то уяснить себе, каталогизируя комплексы и вредные привычки Бриджит Джонс, примеряя на себя душевные метания и телесные искания Кэрри Брэдшоу, восхищаясь характером Гарри Поттера, или недоумевая, как мог сыщик стать новым народным героем России с ее, мягко говоря, жестким опытом ХХ века.
Итак, что же представляют из себя эти новые литературные герои нашего времени?
Гарри Поттер
Классический «хороший парень из соседнего двора» - свой, понятный, очень знакомый по человеческим проявлениям. Ни разу не герой в старом, классическом понимании этого слова, когда героем называли того, кто не боится, не сомневается, в секунду принимает единственно-правильное решение тогда, когда принять решение в принципе невозможно, и вообще весь сделан из бронзы. Тут, в случае с Гарри Поттером, все наоборот. Этот несколько заторможенный и не без причуд мальчик настолько же человек, насколько и мы с вами. Он нерешителен и часто не знает, что ему делать. Он даже не всегда хорошо учится. Просто он очень хороший. Внутри, в самой своей сути - хороший. Честный, добрый, любопытный, смелый. (Как, к счастью, уже объяснили нам психологи, смелый это не тот, кто не боится. Смелый это тот, кто преодолевает свой страх и начинает действовать). А еще он несчастный. Он ведь сирота, которого обижают приемные родители. У него нет своего дома. В школе тоже не все гладко. И вообще - он испытывает некий дискомфорт при общении с внешним миром, совсем как мы. Но при всей его похожести на нас в нем есть то, чем мы обделены. Он волшебник! Сам Волан-де-Морт его не смог убить. Он знает волшебные заклинания и у него есть мантия-невидимка. Но даже если бы у него не было бы всей этой волшебной атрибутики, нам бы очень хотелось, чтобы у нас был такой друг детства, или чтобы наш сын или брат были на него похожи. Чтобы был рядом вот такой - надежный, чудноватый, талантливый, замечательный человек. Чтобы посоветоваться с ним или поплакаться ему в жилетку. Чтобы он пришел и в решительный момент поборол бы всех наших врагов. И потом мы бы посидели с ним у камина, выпили бы горячего чаю и разошлись бы по своим комнатам.
Не известно, сознательно или нет, но Джоан Роулинг, создавая Поттера, сделала его асексуальным. Наверное, конечно, есть девочки, влюбленные в экранного Поттера (тем более, что Дэниэл Рэдклифф, сыгравший Поттера, к последней части уже взрослый юноша. Ему чуть за двадцать, и он уже вошел в пору, когда в него в принципе можно влюбиться). Но книжный Поттер - это мальчик, едва начавший мужать в последних двух частях. Мальчик, и именно потому воспринимается основной массой читателей как друг, а не как возлюбленный. Может быть еще и поэтому Поттера приняла вся мужская часть населения планеты: с ним не хочется соревноваться. С ним хочется дружить.
Кэрри Брэдшоу
Не первой молодости и не самой удачной женской судьбы, наивная и умная, и в силу этого сочетания - оригинально мыслящая. Воспринимающая мир не шаблонами, а открывающая его каждый раз заново. Кэрри Брэдшоу эта такая «смешная девчонка», подружка, которую хоть и знаешь уже сто лет, а все равно ей удивляешься - ведь непредсказуема, и ошибку на ошибке делает, но настолько живая, такая непосредственная, что с ней не соскучишься! И все ее мучения-страдания по поводу Мужчины Ее Мечты так знакомы по сотне подобных историй в реальном нашем окружении. И ее страсть покупать обувь , особенно, когда настроение плохое, тоже известна нам, мы сами разве не бессмысленными покупками возвращаем себя в нормальное состояние? И ее лень, и то, что поспать утром любит, и ее каждый раз такие искренние надежды, что вот этот (вчера встреченный) - это уж точно навсегда! И то, что она не идеал совсем: не идеал нравственности (куда там!), не идеал женственности, не идеал бизнес-леди (Что она имеет? Съемная маленькая квартира , отсутствие стабильных заработков и никаких гарантий).
Зато как она умеет дружить! Как умеет слушать и сопереживать! А в связи с тем, что живет она одна, и у нее нет ни ребенка, ни даже собаки, ей можно позвонить в час ночи и поговорить обо всех и обо всем, ничего не скрывая. Кэрри Брэдшоу - идеальная подруга: она не раздражает женщин, в меру нравится мужчинам. Именно в этом секрет мирового успеха этого персонажа.
Бриджит Джонс
Это примерно то же, что Кэрри Брэдшоу, только помоложе и понесчастнее. Оттого над ней еще охотнее, чем над героиней «Секса в большом городе», посмеиваются мужчины, и ее с еще большим удовольствием жалеют женщины. Нелепая, вся состоящая из комплексов , плохих привычек, вся - одна большая несбывшаяся надежда. Бриджит, как персонаж, чрезвычайно льстит читателю: она хуже его во всем . Ее жизнь легко анализировать (еще бы, ведь ее жизнь состоит почти из одних ошибок, и ей самой за себя почти все время неловко и стыдно), ей легко давать советы, ее легко осуждать... Идеальная жертва, вот кто такая Бриджит Джонс!
Посмешище всего офиса, городская дурочка, 22 несчастья, солнечная идиотка. Только к ее дневнику все время хочется возвращаться, потому что за описанием ее ляпов, набранных ею килограммов , выкуренных сигарет и выпитого спиртного стоит душа. Трепетная, незащищенная душа молодой женщины, которая хочет быть счастливой. Она хочет быть рядом с любимым мужчиной. Хочет семью. Счастья хочет. А кто из нас этого не хочет? Наша самая светлая и самая истинная, исконно-женская мечта, обернутая в фантик из юмора, самоиронии и самокритики - вот что такое феномен мирового успеха персонажа по имени Бриджит Джонс. И именно поэтому мы снова и снова возвращаемся к ней в своих мыслях, утешая себя (И у нее так было, и ничего, все обошлось!), обманывая себя (Вот она какая, Золушка-дурнушка, а ведь и к ней принц пришел!). А почему? Да потому что появление этого персонажа дало нам право признать себя такими, какие мы есть, со всеми нашими странностями, ошибками и прегрешениями. При этом не отказывать себе в праве на Мечту. И пусть все посмеиваются над нами, а мы купим кофе с собой, сядем в парке и станем мечтать свою мечту. И она обязательно сбудется. Ведь сбылась же она у Бриджит Джонс!
Эраст Фандорин
А вот этот персонаж - настоящий герой ! Прежде всего, потому что мы, читатели, все время смотрим на него немножко снизу вверх. Мы восхищаемся его решительностью, поражаемся его уму, завидуем его связям, как и другие персонажи этого акунинского эпоса, мы всегда оказываемся не готовы к очередному его действию. Словом, он для нас недосягаем. И при этом отчаянно привлекателен. Не случайно, кстати, максимально удачно на данный момент Фандорина в кино сыграл актер, обладающий именно этими двумя качествами, недосягаемостью и привлекательностью - Олег Меньшиков. Фандорин привлекателен как мужчина, в нем есть сексуальность, и еще какая! Сексуальность взрослого, опытного, свободного мужчины с неким трагическим опытом за плечами. Ну какая женщина устоит против его седых висков, чуть насмешливого, прямо в душу, взгляда, вкрадчивого голоса и всего его диковинного, японского, антуража. Кроме того, у него есть Дело. Именно так - Дело в большой буквы (чай, не в офисе штаны протирает! Он Россию каждый раз спасает!). А у настоящего мужчины обязательно должно быть Дело. Без него он как-то мельчает. Вот и получается, что Фандорин — это на самом деле некий идеал мужчины с точки зрения женщин (причем, что замечательно, когда видишь Фандорина, даже когда его играет Меньшиков, он как-то перестает быть идеалом мужчины, а вот когда про него читаешь, он им продолжает быть). Сохраняет ли этот герой свою неотразимость для мужчин, не известно. Но история стремительной популярности Фандорина в России доказывает, что мужчины его приняли, как приняли когда-то Печорина. Как приняли потом персонажей Олега Даля. Потому что с таким не страшно пойти в разведку. Потому что таким хочется быть самому — умным, таинственным и абсолютно неотразимым. Как там говорят про последнего «Шерлока Холмса» с Робертом Дауни-младшим? Думать - это очень сексуально? Так вот, Акунин, а вместе с ним и россияне, выбравшие Фандорина своим новым народным героем, поняли это намного раньше, чем все остальные.
7 августа 2016 года в городе Борисоглебск Воронежской области в рамках прошёл круглый стол «Герой нашего времени в современной российской литературе». Организатором круглого стола выступила МБУК БГО «Борисоглебская централизованная библиотечная система» и Совет по критике Союза писателей России. Модератор - Вячеслав Лютый .
Видеозапись круглого стола была расшифрована Ольгой Бирюковой , методистом МБУК БГО «Борисоглебская централизованная библиотечная система». К сожалению, запись велась с перерывами и не все мнения, прозвучавшие в ходе почти трехчасового разговора, присутствуют в итоговом тексте.
Вячеслав ЛЮТЫЙ, литературный критик, заместитель главного редактора журнала «Подъём», председатель Совета по критике Союза писателей России:
В качестве первого доклада я предлагаю своё выступление, которое носит более общий характер, а с той или иной конкретикой вы познакомитесь в выступлениях моих коллег.
Отталкиваясь от образа, подаренного русскому человеку еще Лермонтовым, и обращая свой взгляд на реальность, в первую очередь, мы задаемся прямыми вопросами:
Как мы определим время, в котором живем?
- кого считать героем нашего времени, какие человеческие качества достойны этой обобщающей характеристики?
- как современная литература соотносится с действительностью, литературное отражение жизни ей адекватно или представляет ее с искажениями?
- совпадает ли психологический и нравственный контур героя нашего времени в реальности с изображением этого образа в литературе?
Без учета этих наводящих вопросов последующие размышления будут носить исключительно факультативный характер.
Если сопоставить социальный срез сегодняшнего общества с социальной картой советского времени или дореволюционного, в глаза бросятся сразу несколько отличий. В досоветский период имущественное расслоение населения, вероятно, было похоже на нынешнее. Кроме того, психологически были обыденностью самые разные типы людей, после 1917 года очень часто немыслимые. Половые и холопы, грязные шлюхи и содержанки, господа с оплывшим от жира мозгом и повышенной самоуверенностью, родовитые выскочки, бандиты, самодостаточный и бесцеремонный чиновно-бюрократический слой. Разумеется, самоотверженные люди с честью и достоинством в давнем сословном обществе были на виду, в каком бы окружении они не действовали, будь то учитель в сельской школе или государственный деятель в столице. Надо всем этим человеческим конгломератом, словно объединяющий всех купол, парило общественное мнение. Порой его акценты были ложными, однако необходимость и влиятельность этого социально-нравственного института никем не подвергалась сомнению.
В социалистическую эпоху низкопоклонство, составляющее зримую часть человеческих взаимоотношений ранее, превратилось в характеристику презрительную. В неявной форме это качество еще бытовало, но зримо оно ушло в прошлое. Общественное мнение, пусть и с поправкой на идеологические скрепы, продолжало существовать. Социальная картина граждан советского государства во многом стала однородной.
После распада Советского Союза все самые худшие черты старого русского прошлого и западного настоящего, словно ночной убийца, проникли на территорию России и заявили о своих хозяйских правах. Сегодня нувориш и продажный суд, вязкая бюрократия и презрение к простому человеку, гражданское кликушество и реальная боязнь богача и чиновника вновь превратились в нашей стране в обыденность.
Так вот, имея в виду эти самые общие черты минувшего и сиюминутного, мы должны определить героя нашего времени. Совсем не обязательно продолжать старое содержание образа: «наиболее примечательный человеческий тип, соответствующий своему времени». Полагаю, куда более важным сейчас сделать первым в предлагаемой формуле обозначение «герой», то есть человек, сопротивляющийся среде, в которой ему доводится существовать, не ломающий собственных принципов, но ради них вступающий в схватку с велениями гниющей эпохи. И это будет правильным в проекции на будущие русские десятилетия.
Постмодернистская литература и средства массовой информации вывернулись наизнанку в своем животном старании дегероизироватьнаше бытие. Но каждый новый день исподволь сообщал нам о новом герое, который не пожалел собственного живота ради родины или ближнего. Сам ход часов и дней сопротивлялся этому сатанинскому стремлению выхолостить корни русской истории, унизить подвиг и поклонится предательству или равнодушию.
И постепенно постмодернистские кликуши - философы, литературные критики и сочинители - отодвигались в тень. Еще пронизывает наши взаимоотношения смрадный дух торгашества и сердечного холода, но литература русская начинает освобождаться от навязанных ей характеров. Будто взятые из историй Салтыкова-Щедрина и властно перенесенные в комфортную среду себе подобных, они гасили живое дыхание подлинно русского человека, искушенного читателя или простодушного трудяги.
Между тем, в его сознании накрепко укоренены образы традиционные, основанные на родовых понятиях чести и достоинства, совести и милосердия. Поэтому совершенно неправильно требовать от современной литературы интеллектуализма и попрекать ее неизобретательным изображением распространенных типажей. Исстрадавшийся в постмодернистской пустыне русский человек тянется к теплоте, к конкретному герою, к узнаваемой ситуации. Наша литература восстанавливает свой гуманистический потенциал и способность показывать жизнь в узнаваемых формах. Ныне еще не встали на подобающее место многие важнейшие реалистические произведения, первенство в рейтингах и презентациях отдано вещам порой ничтожным, кликушеским, а бездарный автор искусственно увеличивается до размеров литературного искателя, а порой и гения. Необходимо довести литературную картину современного бытия до весомой полноты и только потом намечать следующие шаги в развитии русской словесности.
Можно счесть героем переломной эпохи умного, принципиального и честного журналиста Ивана Базанова из романа Петра Краснова «Заполье». Этот трагический образ остается в памяти надолго, он неразрывно соединен с временем, в котором раскрывается его судьба. Роман поражения «Заполье» еще ждет внимательного взгляда критики, он многомерен и соединяет в себе правду города и правду деревни.
Рассказы и повести Натальи Моловцевой, кажется, просты и непритязательны, но в каждом сюжете автора мы найдем нравственный стоицизм и нежелание героя идти против совести и памяти. Персонажи прозы Дмитрия Воронина многочисленны и эскизны, однако перед нами внезапно предстает почти толпа героев нынешнего времени - в том числе и отрицательных типажей. Она шумит, беседует сама с собой, может затеять драку, а иной раз - опустив головы, ее люди молча, что-то тихо говоря друг другу, расходятся по домам.
В современной поэзии нас ждет русский миф и жажда сопротивления циничному олигархическому укладу, все чаще в стихах поэтов можно встретить желание объединить силы и дать отпор воплощенному злу. Как правило, такие сюжеты условны, почти сказочны, однако стремление героев обозначено не только лирически точно и убедительно, но и непреклонно в нравственном отношении. На деревенском материале подобные истории есть у Владимира Скифа и Геннадия Ёмкина.
Знаменательное стихотворение Светланы Сырневой «Патриот» («Возле черного Белого Дома стоять, // и родных потерять, и друзей хоронить…») перекликается с романом «Заполье» по горестному драматизму. Но и в прозе, и в стихах герои не ломают себя под скользкий стереотип буржуазного человечка: масштаб их личности остается неизменным.
В поэзии Дианы Кан тема борения - одна из главных. В координатах мифа и на материале сугубо современном ее лирическая героиня является укорененным русским человеком - с жаждой продолжения родовой традиции, с чувством православного устройства собственной души.
Задача показать в литературном произведении действительных героев современной жизни, которые держат стены нашего дома-государства, несмотря на ложь пропаганды и воровские ухватки ничтожной элиты, исключительно важна. Потому что надежда на завтрашний день, духовно верное воспитание нового поколения в таком случае обретут сильного союзника - современную русскую литературу. И тогда заново начнет выстраиваться общественное мнение уже иного образца - в отсутствии корысти и пошлости, пронизанное искренностью и верой в справедливость.
Виктор БАРАКОВ, литературовед, прозаик, доктор филологических наук, профессор Вологодского госуниверситета, член Совета по литературной критике Союза писателей России :
Я хочу проиллюстрировать слова Вячеслава Дмитриевича конкретными примерами из литературной жизни Вологодской области.
Герой не только в современной прозе, но и в жизни - честный человек, правдоискатель, еще не уставший бороться за справедливость. В Вологодской области проводятся два всероссийских конкурса прозы: имени Василия Ивановича Белова «Все впереди» и имени Василия Макаровича Шукшина «Светлые души». Вот пятый сборник у меня здесь в руках, я привёз подарки из Вологды - журналы «Вологодский лад», подборку газет «Вологодский литератор». К нам поступают тысячи рукописей не только из России, но и из-за рубежа: Казахстана, Украины, Белоруссии, из Соединённых Штатов, Канады. Они разные по качеству, но сюжеты, в большинстве случаев, связаны с одной темой: попыткой выжить в предлагаемых обстоятельствах. Люди бьются головой о стену, пытаясь достучаться до власти, - точь-в-точь, как в давнем очерке Александра Яшина «Вологодская свадьба»: «Знают ли там верхние, что здесь творится?» Но тогда колхозники и Яшин спустя два года после публикации очерка были услышаны, нынешние и слушать не хотят. Ведь ни одного референдума не провели за эти двадцать с лишним лет. И ко мне подходят в районах, говорят: «Вы там скажите в Москве, что власть в государстве неправильная». А кому я скажу?.. А если обращаются к власти напрямую, как, например, в рассказе Елены Родченковой «Дом дуры» (он опубликован в «Вологодском литераторе»), то ничего хорошего не происходит - посмотрите финал рассказа.
Мы говорим о частностях, но давайте посмотрим, сумели ли сами литераторы изменить собственную судьбу? Закона о творческих организациях нет, встреча с Путиным не дала результатов, писатель как был бесправным и нищим, таким и остался. Кому-нибудь удалось приспособиться к рыночной экономике, кроме деятелей литературного шоу-бизнеса, вроде Марининой и грантоедов? Никому. Говорят, писатели сами виноваты? Но тогда сами виноваты и учителя, врачи, преподаватели вузов, ученые, - правы только олигархи. Понятно, что идеология у нас разная, но есть еще одно обстоятельство, наводящее на грустные размышления - это кадровая политика.
В советское время Вологодская писательская организация гремела на весь Союз, и одной из причин был профессионализм власти. Первый секретарь обкома Дрыгин прекрасно знал современную литературу, обеспечил квартирами всех без исключения вологодских литераторов, а Виктору Астафьеву, приехавшему в Вологду в 1969 году, отдал свою новую квартиру, сам остался жить в старой. Виктор Коротаев с воодушевлением рассказывал, что ему, холостяку, только что вступившему в Союз писателей, на следующий день дали ключи от однокомнатной квартиры в центре Вологды. Кстати, Николаю Рубцову тоже дали однокомнатную квартиру в центре Вологды после вступления в Союз.
А что произошло после 1991 года? Сплошной позор. Назначенный Ельциным губернатор Подгорнов оказался первым в истории главой региона со средним образованием, через некоторое время проворовался, сел в тюрьму. Нынешний губернатор, Кувшинников тут же закрыл Областную юношескую библиотеку.
И так по всей вертикали: Путин называет Захара Прилепина Федей и цитирует не принадлежащие Михаилу Лермонтову строки, первый «российский» мэр Вологды Якуничев на наше предложение установить на здании гостиницы, где трижды останавливался Сергей Есенин в 1916-17 годах, памятную доску, сделал круглые глаза и спросил: «А кто такой Есенин?» Недавний мэр Вологды Шулепов (ушел на повышение) печально известен стране своим рассуждением: «Вот придет весна, появится крапива, станет легче». Местному отделению Союза российских писателей, который на 99 % состоит из графоманов (я процитирую одну из строф вологодской графоманки: «Мне не надо ни шляпы, ни модного платья, / Лишь бы только могла бы бумагу марать я»), он выделил целый дом и освободил их на несколько лет от арендной платы. А нашему Союзу, в котором работает, например, Ольга Фокина, плату подняли. Когда я опубликовал критическую статью о местных графоманах, меня обвинили… в фашизме.
В нашем Вологодском университете мы, сложа руки, не сидим, подготовили отличного руководителя, историка, кандидата наук Лукичева. Областные власти вместо него взяли двоечника. У нас есть талантливейшие выпускники. Несмотря на то, что на первый курс приходят студенты, всё менее и менее подготовленные в школах, они очень быстро растут. Очень много талантливых ребят, девушек - во время защиты дипломов представитель департамента восхищался, всем ставил «пятёрки», но на работу никого не взял. Ценится, к сожалению, сейчас не профессионализм, а какие-то другие качества.
Наверху до сих пор одиозные Чубайс, Медведев, Шувалов, Дворкович, Набиулина. Если не Путин определяет кадровую политику, то кто? В народе говорят: «Родину мы любим, а вот государство…» Государство, издевающееся, например, над Академией наук (ею фактически руководит мальчишка из ФАНО), над врачами, преподавателями (зарплата, например, молодого преподавателя вологодского университета в два раза меньше, чем у уборщицы в моем многоквартирном доме). Вот это государство, которое пока не определилось само, что ему нужно, которое отделяет себя от этих проблем, закоснело в своём представлении о жизни, далёком от реальности, оно, конечно, не имеет счастливого будущего. Я бы очень хотел ошибиться, но, к сожалению, рано или поздно придётся эту политику менять. А вот каким образом? Это уже не ко мне вопрос.
Светлана ЗАМЛЕЛОВА, прозаик, поэт, публицист, член Совета по литературной критике Союза писателей России, главный редактор сетевого литературного журнала «Камертон», шеф-редактор литературно исторического журнала «Великороссъ», обозреватель газеты «Советская Россия», кандидат философских наук:
Современное литературоведение не оставляет попыток обрисовать «героя нашего времени», отображённого в произведениях сегодняшних писателей. Многие, как, например, филолог Вера Расторгуева, считают, что «с отказом современного прозаика от реалистического письма образ героя времени как воплощение определённого исторически сложившегося типа сознания кажется невозможным». Она же, ссылаясь на писательницу Ольгу Славникову, утверждает, что в быстро изменяющемся мире понимать образ героя времени как «тоже человека, только почему-то бессмертного», как «существование тайной сети засланных из литературы в действительность “специальных агентов” действительно нельзя».
Существует и другая точка зрения. Например, критик Николай Крижановский пишет об отсутствии героя в современной русской литературе и уверяет, что «настоящий герой нашего времени, как и любого другого, для русской литературы - человек, способный пожертвовать собой ради ближних, способный “душу положить за други своя” и готовый служить Богу, России, семье…» По мнению критика, героем нашего времени в литературе может быть «кадровый военный, спасающий солдат-срочников от разрыва боевой гранаты, предприниматель, не желающий жить только для обогащения и собственных удовольствий и безоглядно отправившийся воевать в Новороссию, семьянин, воспитывающий в национальных традициях своих детей, школьник или студент, способные на большой и самоотверженный поступок, пожилая сельская учительница, которая ещё держит корову и не продаёт, а раздаёт молоко своим нищим соседям, священник, продающий свою квартиру, чтобы достроить храм и многие другие наши современники».
В поисках «героя нашего времени» Вера Расторгуева обращается к произведениям так называемых медийных, то есть активно издаваемых и широко цитируемых прессой, писателей. Николай Крижановский, помимо медийных, называет несколько имён из своего окружения. Расторгуева действительно описывает «героя нашего времени», встречающегося в современных произведениях. Крижановский уверяет, что в современной литературе настоящих героев осталось немного, что «идёт процесс дегероизации отечественной литературы и что, наконец, «доминирующая в современной литературе тенденция к выхолащиванию положительного героя сегодня понемногу преодолевается» усилиями некоторых писателей.
Существует также точка зрения, в соответствии с которой вина за исчезновение героического из современной литературы возлагается на постмодернизм. Тот же критик Крижановский считает, что «проникновение в отечественную литературу постмодернизма ведёт к исчезновению героя в первоначальном смысле этого слова».
Однако ни одна из приведённых точек зрения не представляется убедительной, причём по нескольким причинам сразу. Прежде всего, следует указать на понятийную путаницу: говоря «герой нашего времени», многие исследователи имеют в виду «героическое», понимаемое как самоотверженность, отвага, бескорыстие, благородство и пр. Но понятие «герой нашего времени» отсылает нас, конечно же, к М.Ю. Лермонтову. В предисловии к роману Лермонтов нарочно оговаривается, что «герой нашего времени» - «это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии». Там же, в предисловии, Лермонтов иронично отмечает, что публика имеет обыкновение понимать каждое слово буквально, и что «героем нашего времени» сам он называет своего современника, а точнее - чаще других встречающийся тип современного человека. И если уж образ Печорина вышел малопривлекательным, то в том нет авторской вины.
Другими словами, «герой нашего времени» - это вовсе не синоним «героического». Так, со времён Лермонтова, принято называть образ, вобравший в себя типические черты эпохи, отобразивший дух времени, что совершенно необязательно должно быть связано с героизмом, благородством и бескорыстием. Поэтому исследования «героя нашего времени» и «героического» должны идти по двум разным направлениям. Замена одного понятия другим не просто ничего не проясняет, но только умножает путаницу.
Той же путанице способствует и неверное понимание творческого процесса, когда критики простодушно заявляют о необходимости побольше описывать инженеров, врачей и учителей. Попробуем, например, представить современное художественное произведение, написанное в духе и истине раннего Средневековья. Понятно, что в лучшем случае, это будет комично, а в худшем - жалко, потому что современный нам человек исповедует иные истины, движется иным духом. Изобразить «героя нашего времени», то есть, по Лермонтову, современного человека, слишком часто встречаемого, можно, руководствуясь духом и истиной своего времени. Но в этом случае инженеры, учителя и врачи совершенно необязательно окажутся «положительно прекрасными человеками».
Каждая эпоха создаёт свою картину мира, свою культуру, своё искусство. Выражение «сейчас так не пишут» уместно именно в тех случаях, когда художник пытается творить в духе чужого ему времени. И речь не о конъюнктуре, но о способности художника чувствовать своё время и передавать эти чувства в образах. Даже работая над историческим произведением, чуткий и талантливый художник сделает его понятным для современников, при этом ничего не опошляя и не опрощая. Это значит, что художник сумеет передать дух чужого ему времени в понятных для современников образах.
Искусство меняется вместе с эпохой, поэтому античное искусство отличается от средневекового, а современное российское - от советского. В произведениях культуры человек всегда отображает себя и свою эпоху, творческий акт не существует в отрыве от культуры, а культура - в отрыве от эпохи. Именно поэтому исследователь произведения способен выявить черты и своеобразие человеческого типа той или иной эпохи. Исходя их этого, логично предположить, что если современное искусство не предлагает героические образы, то героическое не свойственно, а точнее - не типично для нашей эпохи. И дело тут не в отказе от реалистического письма.
Проще, конечно, винить писателей, которые не желают описывать героев. Но делать это уместно будет лишь в том случае, если писатели, выполняя заказ, нарочно дегероизируют литературу. Если же речь идёт о непосредственном творческом акте, то гораздо вернее было бы исследовать эпоху через произведения, а не пытаться превратить литературу в передачу «По заявкам».
К тому же, для получения более или менее объективных результатов, необходимо исследовать творчество не только медийных авторов. Дело в том, что современная отечественная литература очень напоминает айсберг со сравнительно небольшой видимой частью и совершенно непредсказуемых размеров невидимой. Видимая или медийная часть - это, как правило, литература проектов. Такая литература не должна быть хорошей или плохой, с точки зрения качества текста. Она просто должна быть, состоя из отпечатанных книжек и авторов, чьи имена, благодаря частому и многократному упоминанию во всевозможных СМИ, становятся постепенно brand`ами. Так что даже не читая произведений, люди очень хорошо знают: это модный, известный писатель. Есть такое понятие «поп-вкус», то есть предпочтение не хорошего, а успешного, того, что тиражируется, транслируется и обсуждается. Современная литература проектов рассчитана именно на «поп-вкус», цели же её существования самые разные - от коммерческих до политических. Автор цикла статей о современном литературном процессе писатель Юрий Милославский, анализируя особенности современного искусства, отмечает, что, помимо всего прочего, «профессиональная art-индустрия по самой своей природе не могла бы действовать успешно в условиях переменчивости, непредсказуемости и произвола индивидуальных творческих достижений, действительной борьбы творческих групп и т.п.» Именно поэтому «постепенно достигнута полная и абсолютная рукотворность (<…> эрзац, имитация) художественного и/или литературного успеха». Другими словами, та самая медийная литература или литература проектов - это искусственно созданное пространство, охарактеризованное Юрием Милославским как «искусственный культурный контекст», где «лучшим, наиболее качественным будет объявлено в данный момент то, что art-индустрия по чьим-то заказам, стратегическим или тактическим выкладкам, и согласно сформированным на основании этих выкладок собственным расчётам произвела, приобрела и назначила для последующего внедрения. Сегодня этим “лучшим” может быть назначено всё, что угодно. Абсолютно всё». Кроме того, Юрий Милославский ссылается на данные опроса, проводимого с 2008 по 2013 гг. интернет-проектом «Мегапинион». Участникам опроса, а их оказалось свыше двадцати тысяч человек, был предложен вопрос «Кого из этих писателей вы читали?» и список из девятисот писательских фамилий. Выяснилось, что процент действительно читавших произведения медийных писателей колеблется примерно от 1 до 14. Российский читатель, оказывается, до сих пор отдаёт предпочтение классике или развлекательному (главным образом, детективному) чтиву.
Возможно, основными потребителями медийной литературы являются исследователи, берущиеся, например, выяснить, каков он - «герой нашего времени». Но такого рода исследования касаются только писателей и критиков, не задевая обычного читателя. Ведь если читатель знаком с современной литературой, главным образом, на уровне имён и газетных дифирамбов, то и влияние на него такой словесности окажется весьма незначительным. В то же время, исследования, основанные на медийной литературе, представляются неполными и ни о чём не говорящими, поскольку медийная литература - это, как было сказано, лишь вершина айсберга и судить по ней о глыбе в целом не представляется возможным. Строить исследование о литературе исключительно на её публичной составляющей - это всё равно, что изучать мнение граждан страны, опрашивая поп-звёзд.
К пониманию «героя нашего времени» можно подойти не только через исследование произведений литературы, но и с теоретической стороны. Зададимся простым вопросом: какой человек чаще других встречается в наше время - бескорыстный смельчак, мятущийся интеллигент или азартный потребитель? Конечно, встретить можно любого человека, а у каждого из нас прекрасные друзья и любящие родственники. И всё же, кто более типичен для нашего времени: губернатор Хорошавин, специалист по анализам Родченков, какой-нибудь «распиаренный» деятель искусства с сомнительными заслугами или, по слову критика Крижановского, «священник, продающий свою квартиру, чтобы достроить храм»? Повторимся: встретить, особенно на российских просторах, можно решительно любого человека, но для того, чтобы понять, кто такой «герой нашего времени», важно выявить типическое, найти выразителя духа времени.
Не будет ли верным предположить, что типичным представителем нашей эпохи является человек, предпочитающий материальное идеальному, приземлённое возвышенному, тленное вечному, земные сокровища всем прочим сокровищам? И если это предположение верно, то «героем нашего времени» можно смело назвать Иуду. Образ его становится понятен через совершённый им выбор. Поэтому важно разобраться не в том, почему и зачем он предал, а в том, что именно он выбрал. Предательством своим Иуда отказался от Христа и от предложенного Христом. Сумма в тридцать сребренников была настолько мала, что едва ли Иуда мог соблазниться ею. Зато он оказался перед выбором: символическая сумма, значащая отказ от Учителя, или Царствие Небесное. Другими словами, как раз-таки материальное против идеального, приземлённое против возвышенного, дольнее против горнего. Иуда оказался прообразом «общества потребления», для которого так же, как и для Иуды невозможно, оставаясь собой, сохранять верность высоким идеалам.
Героического в современной литературе действительно немного. Но это именно потому, что героическое перестало быть типичным. Увы, не в каждую эпоху чаще других встречаются защитники Родины, покорители космоса и честные труженики. Бывают эпохи, когда всюду снуют потребители благ, развернувшиеся от идеалов к комфорту.
Между тем героическое необходимо. Хотя бы как пример для подражания, повод для гордости, образец для воспитания. Но какие уж герои в стране оптимистического патриотизма! Разве что те, кто при отсутствии денег дольше всех продержался. Или те, кто отвесил больше пинков английским пьяницам, вопя громче других «Россия, вперёд!» Власти некого предложить в герои, а обществу - некого выдвинуть. Остаются отдельные случаи героизма, проявленного рядовыми гражданами, но не становящегося от этого типическим. Об этих случаях и пишет критик Крижановский, причисляя, среди прочего, к героям просто порядочных людей.
И всё же в герое именно нашего времени, то есть в чаще других встречаемом современнике, нет ничего героического. Но, как отметил ещё М.Ю. Лермонтов, Боже нас сохрани пытаться исправить людские пороки. В конце концов, человечество - это всего лишь глина в руках истории. И кто знает, какие черты примет оно в следующем десятилетии.
Вячеслав ЛЮТЫЙ:
Вот такой текст - во многом, кажется, задирающий, заставляющий возразить, не согласиться, внести какие-то поправки и несколько изменить картину, в рамках которой сформировано определение «героя нашего времени» и вообще «подвига».
По этому поводу стоит обменяться мнениями, поскольку то, что говорили Бараков и я, не во всем совпадает с позицией Светланы Замлеловой.
Я думаю, нам не стоит понимать литературу как некий цех. Скажем, у слесаря и продавца - свои цеховые приметы. Вроде бы и писатель является частью некоей профессиональной корпорации, у которой есть собственные цеховые черты. Представим, что мы вошли в цех, посмотрели, какие инструменты там находятся, какие материалы нужны, как протекает работа и так далее. На мой взгляд, это внешнее и очень ограниченное понимание писательской деятельности. Литература, которая не отделяет себя от народа, должна вступать с ним в диалог и обозначать какие-то вещи строительные и какие-то не строительные. Эти две субстанции взаимно подпитываются: художественными, эстетическими идеями и духовными прозрениями - народ от литературы; и, напротив, литература от народа - верностью, истинностью происходящего.
Протоиерей Геннадий РЯЗАНЦЕВ-СЕДОГИН, прозаик, поэт, член Союза писателей России , протоиерей русской Православной церкви, настоятель храма Михаила Архангела (город Липецк):
Традиция русской литературы заключается в том, что русские писатели-классики не обещали свёртывать рамки литературы. И все то, что говорится о цеховой жизни литератора, для них попросту не существовало. Они из рамок литературы уходили к народу. Толстой, например, хотел написать книжку, которая смогла бы изменить жизнь, так повлиять на людей, чтобы их внутренняя жизнь изменилась. Поэтому и написал он 93 кирпича, которые всё время хотели менять, менять, менять человека. Фёдор Михайлович Достоевский и его журнал «Гражданин» - ведь писатель в нём был и как пророк, и как утешитель, и как старец, ведь к нему обращались уже как к священнику или психотерапевту за помощью. А помните, когда он написал произведение, которое называлось «Приговор», и также напечатал его в своём журнале, у него, возможно, был уже написан и ответ обществу, потому что в «Приговоре» изображён человек, который совершает самоубийство и не находит смысла в этой жизни. И позже, когда он опубликовал ответ, все были возмущены: так много случалось самоубийств. «Вы, Фёдор Михайлович, со своей предельной логикой и глубиной изображаете человека, который не находит опору в жизни». Тогда Достоевский уже пишет «Воспоминания П.», где отвечает, что единственный смысл жизни есть вера в бессмертие души человеческой. И наша жизнь есть подготовка к будущей жизни. Вот как они мыслили, эти писатели. А не как современные авторы, которые возвещают невесть о чём.
Андрей ТИМОФЕЕВ, прозаик, критик, поэт, член Совета по критике Союза писателей России:
Я вернусь к литературе. У меня доклад более цеховой, но, возможно, он тоже будет интересен.
В Совете по критике я преимущественно занимаюсь молодыми авторами, условно говоря, в возрасте до 35 лет. И мне особенно отрадно видеть, что в последние годы в литературу входит целое поколение перспективных и талантливых прозаиков. Для начала назову наиболее ярких, мне кажется, вам интересно будет узнать о них. Это и иркутский прозаик Андрей Антипин, о котором сейчас много пишут в связи с его богатым густым, может, даже несколько избыточным языком. Но Антипин это не просто язык. В своей наиболее зрелой на сегодняшний момент повести «Дядька», опубликованной в журнале «Наш современник» в 2014 году, ему удается в личной трагедии простого мужика из села увидеть трагедию народа, создать образ по-настоящему мощной обобщающей силы. Это и петербургский прозаик Дмитрий Филиппов, в чьём творчестве подлинно русское как бы борется с влиянием прилепинско-шаргуновского «нового реализма», и когда побеждает первое, получается, например, пронзительная повесть «Три дня Осоргина», напечатанная в журнале «Нева» в том же 2014 году. Это и прозаик из Московской области Юрий Лунин, печатающийся в последние годы в интернет-журнале «МолОКО», чьи рассказы и повести насыщены психологизмом, отслеживанием мельчайших движений души своих героев - очень ценное и редкое качество в наше время. Это и другие прозаики: тридцатилетние - Алексей Ряскин, публиковавшийся в частности и в «Подъёме», Антон Лукин, Елена Тулушева, Евгения Декина, Анастасия Чернова, Олег Сочалин - и те, кому немногим больше двадцати - Алёна Белоусенко, Иван Маков и другие.
Но притом, что в этом поколении есть талантливые и уже зрелые прозаики,притом, что можно много и плодотворно рассуждать о них, в полном смысле созданием героя никто из этих прозаиков не занимается. Так что, когда я узнал тему предстоящего заседания круглого стола и стал думать над ней применительно к этому молодому поколению, я был просто поражён. А ведь русская литература - это, наверное, прежде всего, галерея исполненных жизненной мощи «героев своего времени», которые начинали жить в памяти людей чуть ли не более осязаемо, чем реальные их современники: Онегин, Печорин, Базаров, Иудушка Головлёв, братья Карамазовы и другие.
Надо сказать, что подобная ситуация не нова. Чуть больше тридцати лет назад, в 1984 году, Вадим Кожинов пишет статью «Необходимость героя», в которой также замечает, что есть вокруг много талантливых молодых прозаиков, которые, тем не менее, не стремятся к созданию полноценного героя. И, может быть, именно поэтому, то поколение, которое Кожинов тогда называл в своей статье «новым», так и не заявило о себе в полной мере как о явлении, а прогрессировали лишь отдельные авторы, например, в это время развивался Николай Дорошенко. Может быть, и современное молодое поколение, не найдя своего героя, не сможет заявить о себе по-настоящему. Но не будем загадывать.
Интересно и поучительно для нынешних молодых авторов и для нас посмотреть, как обретали своего героя классики русской литературы. В статье Вадима Кожинова «Необходимость героя», посвящённой этой теме, анализируется показательный пример из воспоминаний Тургенева. «...В основание фигуры, Базарова, - пишет Тургенев, - легла одна поразившая меня личность молодого провинциального врача». В нем «воплотилось... то едва народившееся... начало, которое потом получило название нигилизма. Впечатление... было... не совсем ясно; я, на первых порах, сам не мог хорошенько отдать себе в нем отчета...» Но после периода сомнений «я снова принялся за работу - фабула понемногу сложилась: в течение зимы я написал первые главы...» Каждая деталь этого рассказа многозначительна, замечает Кожинов: «Речь идет как бы о мгновенном озарении - но в нем кристаллизуется опыт целой жизни. И тем не менее долго еще писатель сомневается». А далее, что очень важно, писатель принимается за фабулу, потому что «только в конкретном художественном действии, может воплотиться герой. Ибо никакие этические размышления и переживания не раскрывают нравственную суть героя: она обнаруживается только в решительном, изменяющем положение вещей поступке». То есть если литературный персонаж на протяжении всего романа сидит за столом, много думает и ничего значительного не делает, то это и не настоящий герой. Мало рассуждать об убийстве старухи-проценщицы, нужно убить; мало раскаяться, нужно пойти в Сибирь и т.д. Часто современные авторы вообще этого не понимают.
Но это, на мой взгляд, ещё не все - мало увидеть героя, выразить его, нужно на него посмотреть как бы сверху, дать ему определённую нравственную оценку (хоть и конечно, не в форме готовых сентенций). Если этого не сделать, можно попасть в ситуацию, в которой оказалось поколение непосредственно предшествующее современным молодым, те, кому сейчас 35-40 лет, поколение так называемого «нового реализма». У них-то как раз оказался «герой времени», им в один голос был объявлен - Санькя, герой одноименного романа Прилепина, искренний молодой парень, член партии нацболов, готовый умирать и убивать за свои убеждения.
И действительно, вроде бы Прилепин смог поймать в своём герое характерные черты времени - молодой напор, политический максимализм, крайнее неприятие чужого мнения, соединённое с сильной и страстной любовью к Родине. Санек Прилепина, этих яростных мальчиков, можно легко обнаружить, скажем, в писательской среде, например, на сайте «Свободная пресса». Можно сопереживать их лозунгам, но в то же время нельзя не видеть: их правда однобока и по-юношески максималистична. Итак, типаж схвачен верно, такие люди есть и они, пожалуй, характерны для нашего времени, особенно для молодого поколения. Но является ли Санька полноценным художественным героем? Нет. Нет, потому что автор, по сути, не героя увидел, а лишь выразил самого себя, оказавшегося этим характерным героем. Он не смог подняться над ним, посмотреть на него мудрым взрослым взглядом.
Хорошо это видно в сравнении, например, с тем же самым Тургеневым. Был ли автор «Отцов и детей» нигилистом? Безусловно, нет. Он не только смог показать Базарова, но и испытал его - например, подлинной любовью, при столкновении с которой его герой потерпел сокрушительное поражение. И более того, приведя Базарова к смерти, Тургенев закончил роман сценой на кладбище словами о том, что «какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами» и не о вечном спокойствии «равнодушной» природы говорят, но о «жизни бесконечной». Тургенев поднялся над своим героем, осмыслил его опыт, наконец, даже поставил его перед лицом вечности. Прилепин, разумеется, не претендует на подобное, выразить себя - это максимум, на что он способен. И потому его Санька не может быть назван полноценным героем художественного произведения.
Итак, подводя итоги, повторим - необходимость обретения героя категорически важна для современного молодого поколения. Обрести героя можно лишь внимательно вглядываясь в мир вокруг, а подлинное развитие героя возможно лишь в действии - вот почему так важна фабула художественного произведения. И еще - мало обнаружить героя, необходимо ещё осмыслить его, подняться над ним. Это все своеобразный призыв к молодым авторам, в каком-то смысле руководство к действию. Радостно мне будет, если этот призыв услышат.
И последнее. Русская литература знает не только «характерных» героев своего времени, но и те «вечные» типы, которые могут быть названы нравственными идеалами. Это и Татьяна Ларина (вспомните пушкинскую речь Достоевского), и Наташа Ростова, и их ближайший потомок - Поля Вихрова из «Русского леса» Леонида Леонова. Как ни странно, это все женщины. Но есть и мужчины - Алёша Карамазов, в каком-то смысле - Павка Корчагин, беловский Иван Африканыч и другие. Это те, кто воплощал нравственное здоровье русского народа, кто мог быть примером для своих соотечественников. Такие герои жизненно необходимы и нашему времени.
Но, может, пора сделать и шаг вперёд? Сейчас, когда недавний развал страны не только обернулся глубокой трагедией русского народа, но и высвободил мощный религиозный пласт, мы можем говорить, что у современной литературы есть и сверхзадача. Это выразить христианское мировоззрение, понять и показать героя, в душе которого с силой властвует христианский идеал. Не смею надеяться на это. И в тоже время закончу свой доклад этой возвышенной и отчаянной надеждой.
Вячеслав ЛЮТЫЙ:
В выступлении Андрея прозвучала мысль, что Прилепин и те, кто рядом с ним, в своих героях, в первую очередь, выразили самих себя. В какой-то степени это говорит об инфантилизме их писательского таланта. Ведь вот «Санькя» - это же не первое произведение, которое Прилепин написал, прежде были «Патологии», а до того он сочинял стихи. Принято считать, что дебютная повесть или роман готовятся всей жизнью молодого автора. Вторая вещь - в какой-то степени «пограничная», а с третьей становится понятно: автор что-то про себя любимого пишет, выскребая из старого сундука остатки характеристик и лиц; или он встал рядом с жизнью, может быть, вошёл в неё невидимым человеком и созерцает происходящее, властной рукой отбирая всё необходимое для формирования художественного сюжета. И мы видим, что Прилепин не взрослеет. У Андрея это очень хорошее наблюдение.
Реплика из зала:
Давайте не будем сейчас переходить на ранние рассказы Прилепина…
Вячеслав ЛЮТЫЙ:
Я читал его рассказы, которые были выложены самим автором на сайте Гражданского литературного форума, и почувствовал некоторое недоумение: к чему это всё написано? Одна вещь представляла собой кальку сюжета последнего рассказа Шукшина «Кляуза». У Василия Макаровича нянечка в больнице не пустила к лирическому герою посетителей. Здесь же вахтер преградил вход в задние, где находилась редакция газеты, самому Прилепину и его партнёру по политической борьбе Гарри Каспарову, который кокетливо обозначен как «чемпион мира по одной настольной игре». Такой маленький «бонапарт» есть где угодно: в микроавтобусе, магазине, учреждении. Я не мог уразуметь, зачем мне вот такая транскрипция во второй или третий раз? Как этим можно заниматься серьёзно? И я для себя тему под названием «рассказы Прилепина» закрыл. Ведь когда мы начинаем читать того или иного писателя, то даём ему своего рода кредит доверия и смотрим, как он его оправдывает. Я же тогда подобный кредит доверия к автору забрал назад и не стал дальше разбираться. По сему поводу было написано довольно много статей: блестящая работа Геннадия Старостенко, у Светланы Замлеловой есть рассуждения о Прилепине. Мне этого достаточно для того, чтобы не вникать в существо ревизии, которая внутри меня уже произошла.
Ирина ПОЛУЭКТОВА,
кандидат филологических наук, доцент кафедры филологических дисциплин и методики их преподавания Борисоглебского филиала ФГБОУ ВПО «Воронежский государственный университет»:
Но Прилепин же другой в «Обители», Вячеслав Дмитриевич…
Андрей ТИМОФЕЕВ:
Прежде всего, заметьте, сюжет романа «Обитель» - абсолютно авантюрная история. Что бы с героем ни случалось, он всегда выживает, а это не добавляет достоверности произведению. Самое главное в том, что интерес Прилепина как автора в романе «Обитель» находится исключительно в политической и общественной плоскости. Он совсем не занимается нравственными вопросами. Пытается оставаться политкорректным, и с другой стороны - стремится дать в нравственно-корректном ключе (если переделать политкорректность) образ владычки и сцену причастия. А в сцене с причастием даёт совершенно хохмаческие вещи о том, в чём покаялся каждый из них. Например, один - в том, что был с животным. Это совершенно недопустимо. Видно, что автор вообще не интересуется духовно-нравственным измерением происходящего.
Реплика из зала:
Здесь очень серьёзно опирались на высокие литературные образцы, начиная с Тургенева. Дело в том, что сейчас появилась великолепнейшая струя в литературе - литература «убеганцев-попаданцев». И не только… Кто-то помер и очнулся в чужом теле. И вот они начинают шуровать, мир исправлять. Тут ведь целая линия уже сложилась Плюс российское фэнтези, фантастика. Это упущенная, здесь не обсуждаемая вещь. Они-то как раз своего читателя предельно точно чувствуют: что у него болит, чего он хочет.
Вячеслав ЛЮТЫЙ:
В отношении нынешней фантастики я могу высказать свою неудовлетворённость, которая вполне может быть и субъективной: я специально в этот вопрос с головой не погружался. Но несколько раз сопоставлял сегодняшние фантастические сюжеты со своим представлением о фантастике, которое сложилось в советское время. В те годы советская фантастика была частью большой литературы. В давних выпусках журнала «Искатель» подобного рода произведений много. Там и развитие человеческих характеров, и мимика персонажей, и ситуативность очень хорошо решена, житейская сторона схвачена. Сегодняшняя фантастика - наследница прежней лишь в части идей и конструкций. Как в кабинете рентгеноскопии скелет костями побрякивает, шевелит, а очертаний тела не видно.
Реплика из зала:
А Марина и Сергей Дяченко?
Вячеслав ЛЮТЫЙ:
Я не готов к разговору по именам. Для этого нужно погрузиться в материал. Я совсем не отрицаю возможные достоинства корпуса подобных произведений. Но для того, чтобы фантастическую литературу, о которой вы говорите, ввести в поле рассмотрения литературы проблемной, литературы традиционного высокого художественного и читательского запроса. мне необходима серьёзная мотивация.
Вернемся к нашим докладам.
Жанна ДЖАРМИН, писатель, член Интернационального Союза писателей:
Мне кажется, что тема «Герой нашего времени» интересна и актуальна, хотя обычно она ассоциируется у нас с лермонтовским Печориным из полузабытой школьной программы. Что такое герой? Это смелый человек, совершивший отважный поступок или подвиг во имя общей цели.
В литературе герой - это главный персонаж произведения.
Понятие же «героя нашего времени» относится к другому типу. Это, прежде всего, личность, обладающая яркой индивидуальностью, нравственно ориентированная, свободная, самостоятельная, творческая и активная. Конкретные проявления этих качеств героя зависят от времени. Мне, как преподавателю математики, близка модель развития общества в виде синусоиды. Если кривая идёт вверх - это период солидаризации, когда люди объединяются, чтобы победить. Вспомним «героя своего времени» Павла Корчагина. Это образ не примитивного человека, а ищущего правду-истину, к нему относятся все перечисленные выше свойства. Это люди, которые определяли нравственный вектор в развитии и созидании государства нового типа. А можно ли назвать «героем своего времени», скажем, Григория Мелехова из гениального романа М. Шолохова «Тихий Дон»?
Что такое жизнь, что такое смерть, что вечно, что бесконечно, как быть вполне хорошим - об этом задумывались «герои своего времени», которые в единстве со своим народом решали основную задачу своего времени. Я говорю об Андрее Болконском и Пьере Безухове.
Давайте вспомним Великую Отечественную войну. Этот небывалый период солидаризации ради победы («Нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим») вызвал к жизни новых «героев своего времени». Мы все помним такие имена, как Кожедуб, Маресьев, Матросов, Талаллихин, учившийся в Борисоглебске, и многие другие. Около 12000 граждан получили звание Героя Советского Союза. Но «герои нашего времени» - это живые люди с их достоинствами и недостатками. Являлись ли героями того времени такие личности, как Жуков и Сталин?
Когда период солидаризации проходит, и синусоида идет вниз, это процесс индивидуализации. В это время личность начинает чаще задумываться над вечными вопросами: зачем, собственно, я живу, что делать и во имя чего, быть или не быть граждански активным человеком, или «моя хата с краю, ничего не знаю». Герои этого времени - Гамлеты, у нас - Онегин, Печорин и другие. Они отвержены своим обществом, противостоят ему, поэтому, вроде как, «лишние люди». Но и в эти времена те, чей нравственный вектор направлен на позитивную волну, тоже проявляют героизм в обычном смысле слова, но уже не так массово. Это, прежде всего, люди героических профессий: пожарные, представители правоохранительных органов, военные.
Например, в моём рассказе «Петушок на палочке», изданном в сборнике «Атланты» к 70-летию Победы, описываются послевоенные 50-е годы в Одессе. Безымянный герой этого рассказа в боях потерял ногу, погибли его жена и дочь. Одинокий инвалид, он мог только и делать, что продавать сахарные петушки на палочке нам, послевоенным детям. Однако его влияние на нас оказалось настолько сильным, что мы запомнили его на всю жизнь, и я даже через много лет написала о нём рассказ. Можно ли его назвать «героем того времени»? Судите сами. С вашего разрешения я зачитаю этот короткий рассказ.
ПЕТУШОК НА ПАЛОЧКЕ
В жизни, знаете ли вы, всегда есть место и подвигу, и радости, и труду, и горю — всему. При этом каждому — своё. Вот и для нас, послевоенных одесских детей, дни специально получили свойство быть насыщенными важными, волнующими, интересными и радостными событиями. Мальчишки воевали деревянными пистолетами, автоматами, кого-то брали в плен (противника назначали строго по очереди), кого-то спасали. Девочки перевоплощались в санитарок, докторов, продавцов-покупателей и, конечно, в непослушных дочек и строгих матерей. Иногда мы играли вместе с мальчиками в прятки, классики или во что-нибудь ещё. Однако все игры сразу прекращались, когда мы слышали звон определенного колокольчика. Если это был звонок мусорщика, мчались за мусорными вёдрами. Если звонил керосинщик, мы бежали домой за канистрами покупать керосин для примуса. Мы все знали свои обязанности по дому.
Ещё одно обстоятельство всегда прекращало наши игры. Это — «Петушки на палочке!» Заслышав эти слова, мы приходили в неописуемый восторг и начинали кричать: «Петушки на палочке! Петушки на палочке!» Дети на соседней улице, услышав это, тоже начинали кричать. Звуковая волна прокатывалась через всё детское население района. Каждый мчался добыть пять или, если повезёт, десять копеек, чтобы купить маленький или большой петушок на палочке. Это были сделанные из растопленного сахара красные или жёлтые леденцы в форме петушка, звезды или пистолеты с деревянной палочкой снизу, чтобы сладость не налипала на руки. Всегда один и тот же человек продавал их. Одноногий, на костылях, в военной форме, с медалью и орденом на груди, он проходил большие расстояния, неся алюминиевый бидончик с петушками. Сжимая пятаки в наших кулачках, мы ожидали его с нетерпением и на нашей улице. У него была незаурядная внешность: загорелый, подтянутый, с армейской выправкой — атлет, покалеченный войной. Мы обычно бежали ему навстречу, протягивая наши пятаки, и он нас спрашивал:
- Что желаешь?
- Красный петушок.
Мальчики обычно просили пистолет. И он протягивал нам то, что мы просили. Иногда он говорил:
- Петушки закончились, остались только жёлтые звёзды.
Тогда мы брали звёздочки и лизали их тоже с удовольствием.
Однажды он спросил, как меня зовут. Я ответила, вытащив леденец изо рта, и посмотрела вверх. Он вдруг крепко зажмурил глаза, и я увидела, что он плачет.
- Почему ты плачешь? — спросила я.
- Ты напоминаешь мою дочь.
- А где она? Дома?
- Она погибла во время войны. Вместе с её мамой. Моей женой. А теперь у меня петушки на палочках и ты.
Почему для нас, пишущих людей, важна тема «героя нашего времени»? Наверное, потому что своими произведениями мы влияем на других людей. Чему служат наши литературные герои? Существует ли у них нравственный вектор, являются ли они образцами для подражания как герои нашего времени, вскрывают ли безжалостно язвы общества, призывая к борьбе с пороками?
Я припоминаю один старый сюжет. Горят два грешника в аду, мучаются. Через некоторое время Боженька помиловал одного. Второй стал жаловаться, почему первого отпустили? Он же был пьяницей, вором, а я - интеллигентный человек, писатель. На что ему ответили: вор искренне покаялся в грехе, его семья молила за него, а ты - нет, твои писания еще долго будут отравлять неокрепшие умы, поэтому нет тебе прощения.
Так вот и нам нужно задумываться над тем, что мы пишем и для чего.
Взять, к примеру, такое смежное искусство, как кино. Почему американские фильмы так популярны и заполонили мировой кинопрокат? Занимательные сюжеты, великолепное операторское искусство, талантливые актёры? Не только. Это произведения масскультуры, рассчитанные на потребителя с невысоким эстетическим и интеллектуальным уровнем. Эти произведения опускают людей до уровня примитивного обывателя. Создаётся иллюзия, что «герои нашего времени» - это только вымышленные супермены, что удобно уводит от проблем реальной жизни.
Живя в Англии 16 лет, я насмотрелась американских фильмов до тошноты, и мне кажется, что любой российский фильм глубже и интереснее американского ширпотреба. Однако я уже посмотрела несколько наших фильмов, скроенных по американскому шаблону, например, «Ищу мужа своей жене». Если бы не наши известные актеры, вполне мог бы сойти за западную поделку.
Несколько дней назад закончился 7-й кинофестиваль в Одессе. Я посмотрела три художественных фильма. Все они злободневны и актуальны и оставили позитивное впечатление. Особенно понравился английский фильм «Я, Дэниэл Блейк», победивший в Каннах в этом году. Директор - Кен Лоуч, сценарист Пол Лаверти. Я думаю, что Дэниэл Блейк - «герой нашего времени» в Англии, так же, как и создатели этого фильма. Я считаю, что это просто социальная бомба. Англичанам, как и многим другим народам, внушают, что им повезло родиться в этой стране. Фильм ненавязчиво развенчивает эту иллюзию. Дэниэл Блейк - простой рабочий, вдовец, всегда говорил правду и помогал другим людям. С ним случился инфаркт, и он не смог добиться социальной поддержки из-за бездушной бюрократической государственной машины. Отчаявшись, огромными буквами он написал свой протест на стене учреждения, где ему, больному, отказали в помощи, как и тысячам других людей. Собралась толпа прохожих, поддержавшая Блейка. Полиция арестовала его, но потом отпустила с предупреждением. В период тщетных поисков материальной помощи он встретил и в дальнейшем помогал, как мог, обустроиться молодой женщине, которая не могла прокормить двоих детей. Дэниэл мечтал, что она, в отличие от него, сможет выучиться и обрести финансовую независимость. К его отчаянию, он случайно обнаружил, что его знакомой пришлось заняться проституцией, чтобы её дети не голодали. Загнанный в угол, Блейк умирает от второго инфаркта. Я считаю, что это очень смелый фильм, и мне интересно, как его воспримут в Англии. Как нам сообщила продюсер этого фильма, мы в Одессе были их первой реальной публикой.
Чтобы подытожить моё сообщение скажу, что когда персонажи наших произведений нравственно ориентированные, ищущие личности, которые пробуждают в людях лучшее или безжалостно вскрывают недостатки общества, призывая к борьбе с пороками, тогда о них можно будет говорить, что они - «герои нашего времени». Но каковы они? Такие, как в период солидаризации или индивидуализации? Мне кажется, что сейчас мы ближе к периоду индивидуализации. Но, может быть, уже созревают «герои следующей эпохи»? Ведь синусоида бесконечна.
Вячеслав ЛЮТЫЙ:
Подводя итоги дискуссии, позвольте зачитать резолюцию, которая отражает основную идею нашего сегодняшнего разговора.
РЕЗОЛЮЦИЯ КРУГЛОГО СТОЛА
«Герой нашего времени в современной российской литературе»
Круглый стол писателей, поэтов и филологов на тему «Герой нашего времени в современной российской литературе» выявил широкую панораму мнений творческого литературного сообщества в поле взаимодействия современной русской литературы и современной русской жизни. Необходимость положительного, собственно героического начала в нашей литературе - требование настоящего дня. Именно так можно преобразовать нынешнее российское общество, у которого множество пороков и недостатков, в завтрашнюю Россию, когда слова Родина и государство не будут антогонистами.
В День защитника Отечества как не вспомнить о литературных героях, которые "служили, не щадя живота своего"? Литература - не только русская - как правило, начинается с батальной темы. Война - сильное впечатление, трагедия, перемешанная с гордостью победителя. И неудивительно, что каждая большая война порождает Гомеров. Так было и в наших краях.
В XIII веке русские дружины не устояли под напором монгольских орд. Сожженные города, погибшие витязи, горечь утрат… Рязанский витязь Евпатий Коловрат тоже погиб в бою с воинами Батыя. Но предание о том, как он громил врага, утешало. Даже если его не существовало, его следовало придумать. И летописцы подхватили историю, в которой захватчикам удалось уничтожить отряд Евпатия только с помощью камнеметных орудий, предназначенных для разрушения укреплений: "И навадиша на него множество пороков, и нача бити по нем ис тмочисленых пороков, и едва убиша его".
Пораженный отчаянной смелостью, мужеством и воинским искусством рязанского богатыря, Батый, сказав "О, Евпатий! Если б ты у меня служил, я держал тебя у самого сердца!" Имя это и сегодня известно в России многим. Есенин посвятил Евпатию поэмы, а совсем недавно про него сняли кинофильм.
Это имя тоже не забудется. Любимый герой русского богатырского эпоса. Самый мощный и человечный. По наиболее популярной версии - крестьянский сын из села Карачарова. От соратников-богатырей отличается не только силушкой, но и мудростью. Мы видим его в сединах "старого казака". Именно Илья спас Киев от нашествия царя Калина - эдакого врага всех времен и народов. Муромцу случалось конфликтовать с князем Владимиром. Свою правду он отстаивал храбро. Однажды даже устроил в Киеве форменный погром в назидание заносчивому правителю.
В судьбе и норове Муромца можно искать ключи к загадке "русского характера". До 33-х лет богатырь сидел сиднем, но, когда пришло время "постоять за землю русскую" - исцелился и наполнился силой. Многозначительная метафора.
Когда возникли первые былины об Илье Муромце - неизвестно. То, что мы читаем, записано в XVIII-XX вв. Об Илье Русском знали и европейские сказители. А в Киево-Печерской лавре можно увидеть мощи Илии Печерского, причисленного к лику святых как "преподобный Илия Муромец". Поэму о главном русском богатыре пытался создать Николай Карамзин, но превзойти былинников не удалось ни ему, ни другим интерпретаторам.
"Богатырский скок". В.М. Васнецов, 1914 год. Фото: wikipedia.org
Петр Великий был убежден, что России необходима не только армия, но и светская литература, которая должна воспевать подвиги воинства. Антологию русской поэзии можно начинать со стихотворения Феофана Прокоповича "За Могилою Рябою", посвященного не самому удачному военному походу нашего неутомимого императора - Прутскому. А в 1724 году выпускник Славяно-греко-латинской академии Федор Журавский сложил драматическую мистерию в стихах "Слава Российская", в которой воспел все победы императора разом:
Виват, Россия, виват днесь преславна!
Виктория россам учинися явна.
Скипетры союзны в лявру ныне зрятся,
Миром красятся,
Орел Российский прилетел к нам спешно,
Мир россианом возвестил утешно!
Так и начиналась наша поэзия - под стук топоров и пушечную пальбу. А возглас "Виват, Россия!" и в наше время можно встретить: он остается в репертуаре пропаганды.
Штурм Измаила потряс не только Российскую и Османскую империю. Содрогнулась Европа. Даже Байрон послал героев своей поэмы "Дон Жуан" на берега Дуная, в состав армии Суворова. Не мог пропустить измаильскую тему Гаврила Державин. Его ода "На взятие Измаила" стала самым популярным русским литературным произведением XVIII века. Там и для современного уха есть гармоничные и впечатляющие строфы:
А слава тех не умирает,
Кто за отечество умрет;
Она так в вечности сияет,
Как в море ночью лунный свет.
А для ценителей допушкинской поэзии эта ода - "энциклопедия русской армейской жизни" XVIII века. Державин, несмотря на присущую ему "простоту солдатского сердца", был и вельможей и не мог не обращать внимания на придворные бури и заморозки. Суворов в те дни оказался нежеланным гостем на празднике в Таврическом дворце - и Державин не упомянул графа Рымникского в своей оде. Приписывать победу другому полководцу он тоже не стал. Просто, вопреки обычаям, ограничился воспеванием абстрактного Росса, воина, победителя. Суворов не сумел скрыть обиды. Примирились они через несколько лет, после новых од Державина, в которых Суворову было отдано должное.
Гравюра С. Шифляра "Штурм Измаила 11(22) декабря 1790 года". Выполнена по зарисовкам, сделанным художником-баталистом М.М. Ивановым во время боя. Фото: wikipedia.org
О 1812 годе написано немало, начиная с памятных "афишек" графа Ростопчина. Умело слагали стихи и прозу многие участники сражений, а первым среди равных был Денис Давыдов. Но есть одно стихотворение, которое в России читал каждый, а многие помнят наизусть. Хотя его автор в 1812-м еще не родился. Лермонтовское "Бородино" - одно из самых влиятельных произведений русской литературы. Молодой солдат спрашивает о бывалого бородинского ветерана:
Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана? -
И - 14 строф, почти сплошь ставших крылатыми выражениями. В этом стихотворении есть все, что необходимо для поэтической героики: подвиг, поражение, победа, высокий, но не заэтикеченный, слог, народность, исторический размах.
"Конец Бородинского боя" из цикла "1812 год". В.В. Верещагин, около 1899 года. Фото: wikipedia.org
Лев Толстой создал русскую военную прозу. Все началось, конечно, с "Севастопольских рассказов", с той войны, которая превратила графа в боевого артиллериста. А потом, почти через полвека после завершения Наполеоновских войн, он обратился к истории великого противостояния с французами.
Среди героев романа "Война и мир" немало образцовых воинов. Серьезнее других относился к службе, пожалуй, князь Андрей. Многие представления Толстого о войне и мире отразились в глазах этого потомственного офицера. Раненный при Аустерлице и при Бородине, он не увидел русских знамен в Париже. Он был сложен, как сложен человек. Столь полнокровных образов в истории литературы немного.
Герой умирает от ран. Толстой осознает бессмысленность войн, но не может отмахнуться от батальной героики.
"Война и мир". Фильм Сергея Бондарчука, 1967 год. Вячеслав Тихонов в роли Андрея Болконского. Фото: wikipedia.org
В годы Гражданской войны Дмитрий Фурманов был заметной фигурой в Красной Армии. Некоторое время он служил комиссаром и при комдиве Чапаеве, с которым отчаянно конфликтовал. Но Чапаев погиб. И Фурманов, отбросив ревность, превратил лихого командира в первоклассный литературный миф. Роман много лет изучали в школе и переиздавали необозримыми тиражами, но экранизация братьев Васильевых затмила книгу.
Фильм снят лишь "по мотивам" романа, расхождений между двумя произведениями немало. Например, у Фурманова ординарец Чапаева, Петька, застрелился, чтобы не попасть в плен. В кино он погибает от вражеской пули. Да и достоинства у фильма другие, главное из которых - эпический лаконизм. В романе Фурманова больше подробностей неприукрашенной войны. Писал он затейливо. Примитивных книг в двадцатые годы вообще было мало. И все-таки именно благодаря Фурманову порывистого командира с "пышными фельдфебельскими усами" в России каждый знает как Чапая.
В 1946 году вышла в свет "Повесть о настоящем человеке" военкора Бориса Полевого. Полевому не хватало литературного изящества, но тему он ухватил прочно. И летчик Алексей Маресьев, он же - Мересьев стал одним из символов доблести советского человека в годы Великой Отечественной. Таковым и останется. Не случайно даже композитор Прокофьев ухватился за этот сюжет, написал оперу по мотивам повести Полевого. Опера не самая удачная, но Прокофьев - слишком серьезное явление, чтобы мы и на нее не обратили внимания.
Такая книга была остро необходима. Летчику ампутировали ноги - а он не сдался, научился не только танцевать, но и летать "на протезах" и вернулся в боевую авиацию. И ведь действительно служил в Красной Армии такой летчик. И даже не один. Кстати, легко представить себе этот сюжет в интерпретации современного Голливуда.
О Великой Отечественной написано несколько сильных книг. Начать отсчет, пожалуй, можно, с повести Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда". А в 1960-е "лейтенантская проза" стала знаком поколения. Юрий Бондарев для своего романа о Сталинграде нашел поэтический образ - горячий снег. В этом словосочетании - и бессмысленность войны, и ее возвышенная героика. Никогда не забудется этот "горячий снег".
Декабрь 1942 года, приволжская степь. Литература переплетается с биографией автора: ведь именно там сержант Бондарев принял свой первый бой, получил первое ранение… "Под Сталинградом закончилась моя юность. На войне мы прошли через все круги ада и были уверены, что видели в жизни все, что ничто нас уже не сможет удивить". Действие романа продолжается всего лишь двое суток. Но это именно роман - многоплановый, показывающий войну и через эмоции, и с аналитическим осмыслением. Невозможно было не поверить молодому лейтенанту Дроздовскому, весельчаку Нечаеву и другим артиллеристам, стоявшим насмерть на последнем рубеже. Многие из них, подобно самому Бондареву, оказались под Сталинградом сразу после училища.
"Горячий снег". Фильм Гавриила Егиазарова, 1972 год. Николай Еременко в роли Владимира Дроздовского. Фото: wikipedia.org
Мирные времена, о которых мечтали герои Бондарева, так и не настали. Чеченские сюжеты лет десять оставались самыми острыми в журналистике. Но с литературой дело обстояло туго, книга, достойная внимания, появилась, когда "контртеррористическая операция" официально завершилась - в 2005 году.
Для Захара Прилепина роман "Патологии" не менее важен, чем "Севастопольские рассказы" для Льва Николаевича. Оба воевали. Снова - разрушенные города, заминированное пространство в пореформенной РФ. Вроде бы в мирное время. Паталогическое время. В этом романе почти все, как в книгах о Великой Отечественной - гибель товарищей, запах крови и спирта, страх и преодоление страха. Но есть и ощущение двойственности: Чеченская война - она и "своя", и "чужая". В романе нет ощущения победы, даже будущей.
Прошло меньше пятнадцати лет. Чеченская война не стала последней в истории России. Эксперты толкуют о "гибридных" боевых действиях. Появятся и новые книги. Героика необходима - как и во времена Гомера.
