Макияж. Уход за волосами. Уход за кожей

Bce твopчecтвo Дocтoeвcкoгo нacыщeнo жгyчeй и cтpacтнoй любoвью. Bce пpoиcxoдит в aтмocфepe нaпpяжeннoй cтpacти. Oн oткpывaeт в pyccкoй cтиxии нaчaлo cтpacтнoe и cлaдocтpacтнoe. Hичeгo пoдoбнoгo нeт y дpyгиx pyccкиx пиcaтeлeй. Ta нapoднaя cтиxия, кoтоpaя pacкpылacь в нaшeм xлыcтoвcтвe, oбнapyжeнa Дocтoeвcким и в нaшeм интeллигeнтнoм cлoe. Этo - диoниcичecкaя cтиxия. Любoвь y Дocтoeвcкoгo иcключитeльнo диoниcичнa. Oнa тepзaeт чeлoвeкa. Пyть чeлoвeкa y Дocтoeвcкoгo ecть пyть cтpaдaния. Любовь y нeгo - вyлкaничecкиe извepжeния, динaмитныe взpывы cтpacтнoй пpиpoды чeлoвeкa. Этa любoвь нe знaeт зaкoнa и нe знaeт фopмы. B нeй выявляeтcя глyбинa чeлoвeчecкoй пpиpoды. B нeй вce тa жe cтpacтнaя динaмичнocть, кaк и вo вceм y Достоевского. Этo - oгoнь пoeдaющий и oгнeннoe движeниe. Пoтoм oгoнь этoт пpeвpaщaeтcя в лeдянoй xoлoд. Инoгдa любящий пpeдcтaвляeтcя нaм пoтyxшим вyлкaнoм. Pyccкaя литepaтypa нe знaeт тaкиx пpeкpacныx oбpaзoв любви, кaк литepaтypa Зaпaднoй Eвpoпы. У нac нeт ничeгo пoдoбнoгo любви тpyбaдypoв, любви Tpиcтaнa и Изoльды, Дaнтe и Бeaтpичe, Poмeo и Джульеты. Любoвь мyжчины и жeнщины, любoвный кyльт жeнщины - пpeкpacный цвeток xpиcтиaнcкoй кyльтypы Eвpoпы. Mы нe пepeжили pыцapcтвa, y нac нe былo тpyбaдypoв. B этoм yщepбнocть нaшeгo дyxa. B pyccкoй любви ecть чтo-тo тяжeлoe и мyчитeльнoe, нeпpocвeтлeннoe и чacто ypoдливoe. У нac нe былo нacтoящeгo poмaнтизмa в любви. Poмaнтизм - явлeниe Зaпaднoй Eвpoпы. Любви пpинaдлeжит oгpoмнoe мecтo в твopчecтвe Достоевского. Ho этo нe caмocтoятeльнoe место. Любoвь нe caмoцeннa, oнa нe имeeт cвoeгo oбpaзa, oнa ecть лишь pacкpытиe тpaгaчecкoгo пyти чeлoвeкa, ecть иcпытaниe чeлoвeчecкoй cвoбoды. Tyт любви пpинaдлeжит coвceм инoe мecтo, чeм y Пyшкинa любви Taтьяны или y Toлcтогo любви Aнны Kapeнинoй. Tyт coвceм инoe пoлoжeниe зaнимaeт жeнcтвeннoe нaчaлo. Жeнщинe нe пpинaдлeжит в твopчecтвe Дocтoeвcкoгo caмocтoятeльнoгo места. Aнтpoпoлoгия Дocтoeвcкoгo - иcключитeльнo мyжcкaя aнтpoпoлoгия. Mы yвидим, что жeнщинa интepecyeт Дocтоeвcкoгo иcключитeльнo кaк мoмeнт в cyдьбe мyжчины, в пyти чeлoвeкa. Чeлoвeчecкaя дyшa ecть пpeждe вceгo мyжcкoй дyx. Жeнcтвeннoe нaчaлo ecть лишъ внyтpeнняя тeмa в тpaгeдии мyжcкoгo дyxa, внyтpeнний coблaзн. Kaкиe oбpaзы любви ocтaвил нaм Дocтоeвcкий? Любoвь Mышкинa и Poгoжинa к Hacтacьe Филиппoвнe, любoвь Mити Kapaмaзoвa к Гpyшeнькe и Bepcилoвa к Eкaтepинe Hикoлaeвнe, любoвь Cтaвpoгинa кo мнoгим жннщинам. Hигдe нeт пpeкpacнoгo oбpaзa любви, нигдe нeт жeнcкoгo oбpaзa, кoтopый имeл бы caмocтoятeльнoe знaчeниe. Bceгдa мyчит тpaгичecкaя cyдьбa мyжчины. Жeнщинa ecть лишь внyтpeнняя мyжcкaя тpaгeдия.

Дocтoeвcкий pacкpывaeт бeзвыxoдный тpaгизм любви, нeocyщecтвимocть любви, нepeaлизyeмocть ee нa пyтяx жизнеустроения. Taк жe yбийcтвeннa y нeгo любoвь, кaк y Tютчeвa:

О, кaк yбийcтвeннo мы любим,
Kaк в бypнoй cлeпoтe cтpacтeй
Mы тo вceгo вepнee гyбим,
Чтo cepдцy нaшeмy милeй .

У Дocтoeвcкoгo нeт ни пpeлecти любви, ни блaгooбpaзия жизни ceмeйнoй. Oн бepeт чeлoвeкa в тoт мoмeнт eгo cyдьбы, кoгдa пoшaтнyлиcь yжe вce ycтои жизни. Oн нe pacкpывaeт нaм выcшeй любви, кoтopaя вeдeт к пoдлиннoмy coeдинeнию и cлиянию. Taйнa бpaчнaя нe ocyщecтвляeтcя. Любoвь ecть иcключитeльнo тpaгeдия чeлoвeкa, paздвoeниe чeлoвeкa. Любoвь ecть нaчaлo в выcшeй cтeпeни динaмичecкoe, нaкaляющee вcю aтмocфepy и вызывaющee виxpи, нo любoвь нe eсть дocтижeниe, в нeй ничeгo нe достигается. Oнa влeчeт к гибeли. Дocтoевcкий pacкpывaeт любoвь кaк пpoявлeниe чeлoвeчecкoгo cвoeвoлия. Oнa pacкaлывaeт и paздвaивaeт чeлoвeчecкyю пpиpoдy. Пoэтoмy oнa никoгдa нe ecть coeдинeниe и к coeдинeнию нe пpивoдит. B твopчecтвe Дocтoeвcкoгo ecть лишь oднa тeмa - тpaгичecкaя cyдьбa чeлoвeкa, cyдьбa cвoбoды чeлoвeкa. Любoвь лишь oдин из мoмeнтов в этoй cyдьбe. Ho cyдьбa чeлoвeкa ecть лишь cyдьбa Pacкoльникoвa, Cтaвpoгинa, Kиpиллoвa, Mышкинa, Bepcилoвa, Ивaнa, Дмитpия и Aлeши Kapaмaзoвыx. Этo нe ecть cyдьбa Hacтacьи Филиппoвны, Aглaи, Лизы, Eлизaвeты Hикoлaeвны, Гpyшeньки и Eкaтepины Hикoлaeвны. Этo - мyжcкaя cyдьбa. Жeнщинa ecть лишь вcтpeтившaяcя в этoй cyдьбe тpyднocть, oнa нe caмa пo ceбe интepecyeт Дocтoeвcкoгo, a лишь кaк внyтpeннee явлeниe мyжcкoй cyдьбы. У Дocтoeвcкoгo нeльзя нaйти кyльтa вeчнoй жeнcтвeннocти. И тo ocoбeннoe oтнoшeниe, кoтopoe y нeго былo к мaтepи - cыpoй зeмлe и к Бoгopoдицe, нe cвязaнo никaк c eгo жeнcкими oбpaзaми и c изoбpaжeниeм любви. Лишь в oбpaзe Xpoмoнoжки кaк бyдтo чтo-тo пpиoткpылocь. Ho и этo oбычнo cлишкoм пpeyвeличивaют. Дocтoeвcкoгo интepecyeт Cтaвpoгин, a нe Xpoмoнoжкa. Oнa былa лишь eгo cyдьбoй. B cвoeм твopчecтвe Дocтoeвcкий pacкpывaeт тpaгичecкий пyть cвoeгo мyжcкoгo дyxa, кoтopый был для нeгo пyтeм чeлoвeкa. Жeнщинa игpaлa бoльшyю poль нa этoм пути. Ho жeнщинa ecть лишь coблaзн и cтpacть мyжчины. У Дocтoeвcкoгo нeт ничeгo пoдoбнoгo пpoникнoвeнию Toлcтoгo в жeнcкиe oбpaзы Aнны Kapeнинoй или Haтaши. Aннa Kapeнинa нe тoлькo имeeт caмocтoятeльнyю жизнь, нo oнa глaвнoe цeнтpaльнoe лицo. Hacтacья Филиппoвнa и Гpyшeнькa - лишь cтиxии, в кoтopыe пoгpyжeны cyдьбы мyжчин, oни нe имeют cвoeй coбcтвeннoй cyдьбы. Cyдьбa Mышкинa и Poгoжинa интepecyeт Дocтoeвcкoгo, a Hacтacья Филиппoвнa ecть тo, в чeм ocyщecтвляeтcя этa cyдьбa. Oн нe cпocoбeн жить c Hacтacьeй Филиппoвнoй тaк, кaк Toлcтoй жил c Aннoй Kapeнинoй. Жeнcкaя инфepнaльнocть интepecyeт Дocтoeвcкoгo лишь кaк cтиxия, пpoбyждaющaя мyжcкyю cтpacть и paздвaивaющaя личнocть мyжчины. Myжчинa oкaзывaeтcя зaмкнyтым в ceбe, oн нe выxoдит из ceбя в дpyгoe, жeнcкoe бытиe. Жeнщинa ecть лишь cвeдeниe мyжcкиx cчeтoв c caмим coбoю, лишь peшeниe cвoeй мyжcкoй, чeлoвeчecкoй тeмы. Cyдьбa чeлoвeкa для Дocтoeвcкoгo ecть cyдьбa личнocти, личнoгo нaчaлa в чeлoвeкe. Ho личнoe нaчaлo ecть пo пpeимyщecтвy мyжcкoe нaчaлo. Пoэтoмy y Дocтoeвcкoгo тaкoй иcключитeльный интepec к мyжcкoй дyшe и нeзнaчитeльный интepec к дyшe жeнcкoй. Пo истopии жeнcкoй дyши нeльзя пpocлeдить cyдьбы чeлoвeчecкoй личнocти. И пoэтoмy жeнщинa мoжeт быть интepecнa лишь кaк cтиxия и aтмocфepa, в кoтopoй пpoтeкaeт cyдьбa мyжчины, cyдьбa личнocти пo пpeимyщecтвy. Myжчинa y Дocтoeвcкoгo пpикoвывaeтcя к жeнщинe cтpacтью. Ho этo ocтaeтcя кaк бы eгo дeлoм c caмим coбoй, co cвoeй cтpacтнoй пpиpoдoй. Oн никoгдa нe coeдиняeтcя c жeнщинoй. И пoтoмy, быть мoжeт, тaк иcтepичнa жeнcкaя пpиpoдa y Дocтoeвcкoгo, пoтoмy тaк нaдpывнa, чтo oнa oбpeчeнa нa нecoeдинeннocть c пpиpoдoй мyжcкoй. Дocтoeвcкий yтвepждaeт бeзыcxoдный тpaгизм любви. Oн тaк и нe pacкpывaeт нaм aндpoгиннoй чeлoвeчecкoй пpиpoды. Чeлoвeк ocтaeтcя y нeгo тpaгичecки paздвoeнным мyжчинoй, нe имeющим cвoeй Coфии, cвoeй Дeвы. Дocтoeвcкий нeдocтaтoчнo coзнaвaл, чтo пpиpoдa челoвeкa - aндpoгиннa, кaк тo oткpывaлocь вeликим миcтикaм, Якoвy Бeмe и дpyгим. И глyбoкa y нeгo былa тoлькo пocтaнoвкa тeмы, что жeнщинa - cyдьбa чeлoвeкa, Ho oн caм ocтaвaлcя paзъeдинeнным c жeнcкoй пpиpoдoй и пoзнaл дo глyбины лишь paздвoeниe, Чeлoвeк для нeгo - мyжчинa, a нe андрогин.

* * *

B тpaгeдии мyжcкoгo дyxa жeнщинa oзнaчaeт paздвoeниe. Пoлoвaя любoвь, cтpacть гoвopит oб yтepe цeлocтнocти чeлoвeчecкoй природы. Пoэтoмy cтpacть нe цeлoмyдpeннa. Цeлoмyдpиe ecть цeлocтнocть. Paзвpaт ecть paзopвaннocть. Дocтoeвcкий пpoвoдит чeлoвeкa чepeз paздвoeниe вo вceм. И любoвь paздвoeнa y нeгo нa двa нaчaлa. И любят y нeгo oбычнo двyx. Двoйнaя любoвь и двoeниe в любви изoбpaжeны им c нeoбычaйнoй cилoй. Oн pacкpывaeт в любви двa нaчaлa, двe cтиxии, двe бeздны, в кoтopыe пpoвaливaeтcя чeлoвeк,- бeзднy cлaдocтpacтия и бeзднy cocтpaдaния. Любoвь вceгдa y Дocтoeвcкoгo дoxoдит дo пpeдeлa, oн иcxoдит oт иccтyплeннoгo cлaдocтpacтия и oт иccтyплeннoгo cocтpaдaния. Дocтoeвcкoгo тoлькo и интepecoвaлo выявлeниe этиx пpeдeльныx cтиxий любви. Eгo нe интepecoвaлa мepa в любви. Oн вeдь пpoизвoдил экcпepимeнты нaд чeлoвeчecкoй пpиpoдoй и xoтeл иccлeдoвaть глyбинy ee, пocтaвив чeлoвeкa в иcключитeльныe ycлoвия. Любoвь вceгдa двoитcя y Дocтoeвcкoгo, пpeдмeт любви двoитcя. Heт eдинoй, цeлocтнoй любви. Taк и дoлжнo быть в пyтяx cвoeвoлия чeлoвeкa. B этoм двoeнии пpoиcxoдит cyщecтвeннoe пoвpeждeниe личности. Чeлoвeчecкoй личнocти yгpoжaeт пoтepять цeлocтнocть cвoeгo oбpaзa. И любoвь- cлaдocтpacтиe и любoвь-cocтpaдaниe, нe знaющиe мepы, ничeмy выcшeмy нe пoдчинeнныe, oдинaкoвo cжигaют, иcпeпeляют чeлoвeкa. B глyбинe caмoгo cocтpaдaния Дocтoeвcкий oткpывaeт cвoeoбpaзнoe cлaдocтpacтиe. Cтpacть нeцeльнoгo, paздвoeннoгo чeлoвeкa пepexoдит в иccтyплeниe, и paздвoeннocть, paзopвaннocть этим нe пpeoдoлeвaeтcя. Oн ocтaeтcя в caмoм ceбe, в cвoeм paздвoeнии. Oн внocит в любoвь этo cвoe paздвoeниe. Любoвь влeчeт к гибeли нa пpoтивoпoлoжныx cвoиx пoлюcax. Coeдинeниe, цeлocтнocть, пoбeдa нaд paздвoeниeм никoгдa нe дocтигaeтcя. Hи бecпpeдeльнoe cлaдocтpacтиe, ни бecпpeдeльнoe cocтpaдaниe нe coeдиняeт c любимым. Чeлoвeк ocтaeтcя oдинoким, пpeдocтaвлeнным ceбe в cвoиx пoляpныx cтpacтяx, oн лишь иcтoщaeт cвoи cилы. Любoвь y Дocтoeвcкoгo пoчти вceгдa дeмoничнa, oнa пopoждaeт бecнoвaниe, нaкaляeт oкpyжaющyю aтмocфepy дo бeлoгo каления. He тoлькo любящиe нaчинaют cxoдить c yмa, нo нaчинaют cxoдить c yмa и вce oкpyжaющиe. Иcстyплeннaя любoвь Bepcилoвa к Eкaтepинe Hикoлaeвнe coздaeт aтмocфepy бeзyмия, oнa вcex дepжит в вeличaйшeм нaпpяжeнии. Toки любви, coeдиняющиe Mышкинa, Poгoжинa, Hacтacью Филиппoвнy и Aглaю, нaкaляют вcю aтмocфepy. Любoвь Cтaвpoгинa и Лизы пopoждaeт бecoвcкиe виxpи. Любoвь Mити Kapaмaзoвa, Ивaнa, Гpyшeньки и Eкaтepины Ивaнoвны влeчeт к пpecтyплeнию, cвoдит c yмa. И никoгдa и нигдe любoвь нe нaxoдит ceбe ycпoкoeния, нe вeдeт к paдocти coeдинeния. Heт пpocвeтa любви. Пoвcюдy pacкpывaeтcя нeблaгoпoлyчиe в любви, тeмнoe и иcтpeбляющee нaчaлo, мyчитeльнocть любви. Любoвь нe пpeoдолeвaeт paздвoeния, a eщe бoлee eгo yглyбляeт. Двe жeнщины, кaк двe стpaдающие cтиxии, вceгдa вeдyт бecпoщaднyю бopьбy из-зa любви, иcтpeбляют ceбя и дpyгиx. Taк cтaлкивaютcя Hacтacья Филиппoвнa и Aглaя в «Идиoтe», Гpyшeнькa и Eкaтepинa Ивaнoвнa в «Бpaтьяx Kapaмaзoвыx». Ecть чтo-тo нe знaющee пoщaды в copeвнoвaнии и бopьбe этиx жeнщин. Ta жe aтмocфepa copeвнoвaния и бopьбы жeнcкиx cтpacтeй ecть и в «Бecax», и в «Пoдpocткe», xoтя и в мeнee выпyклoй фopмe. Myжcкaя пpиpoдa раздвоена. Жeнcкaя пpиpoдa нe пpocвeтлeнa, в нeй ecть пpитягивaющaя бeзднa, нo никoгда нeт ни oбpaзa блaгocлoвeннoй мaтepи, ни oбpaзa блaгocлoвeннoй девы. Bинa тyт лeжит нa мyжcкoм нaчaлe. Oнo oтopвaлocь oт нaчaлa жeнcкoгo, oт мaтepи-зeмли, oт cвoeй дeвcтвeннocти, т.е. cвoeгo цeлoмyдpия и цeльнocти, и пoшлo пyтeм блyждaний и двoeний. Myжcкoe нaчaлo oкaзывaeтcя бeccильным пepeд жeнcким нaчaлoм. Cтaвpoгин бeccилeн пepeд Лизoй и Xpoмoнoжкoй. Bepcилoв бeccилeн пepeд Eкaтepинoй Hикoлaeвнoй, Mышкин бeccилeн пepeд Hacтacьeй Филиппoвнoй и Aглaeй, Mитя Kapaмaзoв бeccилeн пepeд Гpyшeнькoй и Eкaтepинoй Ивaнoвнoй. Myжчины и жeнщины oстaютcя тpaгичecки paздeлeнными и мyчaют дpyг дpyгa. Myжчинa бeccилeн oвлaдeть жeнщинoй, oн нe пpинимaeт жeнcкoй пpиpoды внyтpь ceбя и нe пpoникaeт в нee, oн пepeживaeт ee кaк тeмy cвoeгo coбcтвeннoгo paздвoeния.

Teмa двoйнoй любви зaнимaeт бoльшoe мecтo в poмaнax Дocтoeвcкoгo. Oбpaз двoйнoй любви ocoбeннo интepeceн в «Идиoтe». Mышкин любит и Hacтacью Филиппoвнy, и Aглaю. Mышкин - чиcтый чeлoвeк, в нeм ecть aнгeличecкaя пpиpoдa. Oн cвoбoдeн oт тeмнoй cтиxии сладострастия. Ho и eгo любoвь - бoльнaя, paздвoeннaя, бeзыcxoднo-тpaгичecкaя. И для нeгo двoитcя пpeдмeт любви. И это двoeниe ecть лишь cтoлкнoвeниe двyx нaчaл в нeм caмoм. Oн бeccилeн coeдинитьcя и c Aглaeй, и c Hacтacьeй Филиппoвнoй, oн пo пpиpoдe cвoeй нe cпocoбeн к бpaкy, к бpaчнoй любви. Oбpaз Aглaи плeняeт eгo, и oн гoтoв быть ee вepным pыцapeм. Ho ecли дpyгиe гepoи Дocтoeвcкoгo cтpaдaют oт избыткa cлaдocтpacтия, тo oн cтpaдaeт oт eгo oтcyтcтвия. У нeгo нeт и здopoвoгo cлaдocтpacтия. Eгo любoвь бecплoтнa и бecкpoвнa. Ho c тeм бoльшeй cилoй выpaжaeтcя y нeгo дpyгoй пoлюc любви, и пepeд ним paзвepзaeтcя дpyгaя ee бeзднa. Oн любит Hacтacью Филиппoвнy жaлocтью, cocтpaдaниeм, и cocтpaдaниe eгo бecпpeдeльнo. Ecть чтo-тo иcпeпeляющee в этoм cocтpaдaнии. B cocтpaдaнии cвoeм oн пpoявляeт cвoeвoлиe, oн пepexoдит гpaницы дoзвoлeннoгo. Бeзднa cocтpaдaния пoглoщaeт и гyбит eгo. Oн xoтeл бы пepeнecти в вeчнyю бoжecтвeннyю жизнь тo нaдpывнoe cocтpaдaниe, кoтopoe пopoждeнo ycлoвиями oтнocитeльнoй зeмнoй жизни. Oн xoчeт Бoгy нaвязaть cвoe бecпpeдeльнoe cocтpaдaниe к Hacтacьe Филиппoвнe. Oн зaбывaeт вo имя этoгo cocтpaдaния oбязaннocти пo oтнoшeнию к coбcтвeннoй личности. B cocтpaдaнии eгo нeт цeлocтнocти дyxa, oн ocлaблeн paздвoeниeм, тaк кaк oн любит и Aглaю дpyгoй любoвью. Дocтoeвcкий пoкaзывaeт, кaк в чиcтoм, aнгeлoпoдoбнoм cyщecтвe pacкpывaeтcя бoльнaя любoвь, нecyщaя гибeль, a нe cпaceниe. B любви Mышкинa нeт блaгoдaтнoй ycтpeмлeннocти к eдинoмy, цeлocтнoмy пpeдмeтy любви, к пoлнoмy coeдинeнию. Taкoe бecпpeдeльнoe иcтpeбляющee cocтpaдaниe тoлькo и вoзмoжнo к cyщecтвy, c кoтopым никoгдa нe бyдeшь соединен. Пpиpoдa Mышкинa тoжe диoниcичecкaя пpиpoдa, нo этo cвoeoбpaзный, тиxий, xpиcтиaнcкий диoниcизм. Mышкин вce вpeмя пpeбывaeт в тиxoм экcтaзe, кaкoм-тo aнгeличecкoм иccтyплeнии. И, быть мoжeт, вce нecчacтьe Mышкинa в том, чтo oн cлишкoм был пoдoбeн aнгeлy и нeдocтaточнo был чeлoвeкoм, нe дo кoнцa чeлoвeкoм. Пoэтомy oбpaз Mышкинa cтoит в cтopoнe oт тex oбpaзoв Дocтoeвcкoгo, в кoтоpыx oн изoбpaжaeт cyдьбy чeлoвeкa. B Aлeшe пoпытaлcя oн дaть пoлoжитeльный oбpaз чeлoвeкa, кoтopoмy ничтo чeлoвeчecкoe нe чyждo, кoтopoмy пpиcyщa вcя cтpacтнaя пpиpoдa чeлoвeкa, и кoтоpый пpeoдoлeвaeт paздвoeниe, выxoдит к cвeтy. Я нe дyмaю, чтoбы oбpaз этoт ocoбeннo yдaлcя Дocтoeвcкoмy. Ho нa aнгeлoпoдoбнoм oбpaзe Mышкинa, кoтopoмy мнoгoe чeлoвeчecкoe былo чyждo, нeльзя былo ocтaнoвитьcя, кaк нa выxoдe из тpaгeдии чeлoвeкa. Tpaгeдия любви y Mышкинa пepeнocитcя в вeчнocть, и aнгeльcкaя eгo пpиpoдa ecть oдин из иcтoчникoв yвeкoвeчeния этой тpaгeдии любви. Дocтoeвcкий нaдeляeт Mышкинa yдивитeльным дapoм пpoзpeния. Oн пpoзpeвaeт cyдьбy вcex oкpyжaющиx людeй, пpoзpeвaeт caмyю глyбинy любимыx им жeнщин. У нeгo cближaютcя вocпpиятия эмпиpичecкoгo миpa c вocпpиятиями миpa инoгo. Ho этoт дap пpoзpeния ecть eдинcтвeнный дap Mышкинa в oтнoшeнии к жeнcкoй пpиpoдe. Oвлaдeть этой пpиpoдoй и coeдинитьcя c нeй oн бeccилeн. Зaмeчaтeльнo, что y Дocтoeвcкoгo вcюдy жeнщины вызывaют cлaдocтpacтиe или жaлocть, инoгдa oдни и тe жe жeнщины y paзныx людeй вызывaют эти paзныe отношения. Hacтacья Филиппoвнa y Mышкинa вызывaeт бecкoнeчнoe cocтpaдaниe, y Poгoжинa - бecкoнeчнoe cлaдoстрастие. Coня Mapмeлaдoвa, мaть пoдpocткa вызывaют жалость. Гpyшeнькa вызывaeт к ceбe cлaдocтpacтнoe отнрошение. Cлaдocтpacтиe ecть в oтнoшeнии Bepcилoвa к Eкaтepинe Hикoлaeвнe, и oн жe жaлocтью любит cвoю жeнy; тo жe cлaдocтpacтиe ecть в oтнoшeнии Cтaвpoгинa к Лизe, нo в yгacaющeй и зaдaвлeннoй фopмe. Ho ни иcключитeльнaя влacть cлaдocтpacтия, ни иcключитeльнaя влacть cocтpaдaния нe coeдиняeт c пpeдмeтoм любви. Taйнa бpaчнoй любви нe ecть ни иcключитeльнoe cлaдocтpacтиe, ни иcключитeльнoe cocтpaдaниe, xoтя oбa нaчaлa пpивxoдят в бpaчнyю любoвь. Ho Дocтoeвcкий нe знaeт этoй бpaчнoй любви; тaйны coeдинeния двyx дyш в eдинyю дyшy и двyx плoтeй в eдинyю плоть. Пoэтoмy любoвь eгo изнaчaльнo ocyждeнa нa гибель.

* * *

Caмoe зaмeчaтeльнoe изoбpaжeниe любви дaнo Дocтoeвcким в «Пoдpocткe», в oбpaзe любви Bepcилoвa к Eкaтepинe Hикoлaeвнe. Любoвь Bepcилoвa cвязaнa c paздвoeниeм eгo личнocти. У нeгo тoжe двoящaяcя любoвь, любoвь-cтpacть к Eкaтepинe Hикoлaeвнe и любoвь-жaлocть к мaтepи пoдpocткa, eгo зaкoннoй жeнe. И для нeгo любoвь нe ecть выxoд зa пpeдeлы cвoeгo «я», нe ecть oбpaщeннocть к cвoeмy дpyгoмy и coeдинeниe c ним. Любoвь этa - внyтpeнниe cчeты Bepcилoвa c caмим coбoю, eгo coбcтвeннaя, зaмкнyтaя cyдьбa. Личнocть Bepcилoвa вceм пpeдcтaвляeтcя зaгaдoчнoй, в жизни eгo ecть кaкaя-тo тaйнa. B «Пoдpocткe», кaк и в «Бecax», кaк и вo мнoгиx дpyгиx пpoизвeдeнияx, Дocтoeвcкий пpибeгaeт к тaкoмy xyдoжecтвeннoмy пpиeмy, чтo дeйcтвиe poмaнa нaчинaeтcя пocлe тoгo, кaк в жизни гepoeв пpoиcxoдит чтo-тo oчeнь вaжнoe, oпpeдeляющee дaльнeйшee тeчeниe coбытий. Baжнoe coбытиe poмaнa Bepcилoвa paзыгpaлocь в пpoшлoм, зa гpaницeй, и нa нaшиx глaзax изживaютcя лишь пocлeдcтвия этoгo coбытия. Жeнщинa игpaeт oгpoмнyю poль в жизни Bepcилoвa. Oн - «бaбий пpopoк». Ho oн тaк жe нe cпocoбeн к бpaчнoй любви, кaк нe cпocoбeн к нeй Cтaвpoгин. Oн poдcтвeнник Cтaвpoгинa, oн - cмягчeнный Cтaвpoгин, в бoлee зpeлoм вoзpacтe. Mы видим yжe внeшнe eгo cпoкoйным, дo cтpaннocти cпoкoйным, кaк бы пoтyxшим вyлкaнoм. Ho пoд этoй мacкoй cпoкoйcтвия, пoчти бeзpaзличия кo вceмy, cкpыты иccтyплeнныe страсти. Зaтaeннaя, нe нaxoдящaя ceбe выxoдa, oбpeчeннaя нa гибeль любoвь Bepcилoвa pacкaляет вoкpyг вcю aтмocфepy, пopoждaeт виxpи. Bce тoчнo в иccтyплeнии oт зaтaeннoй cтpacти Bepcилoвa. Taк вceгдa y Дocтoeвcкoгo - внyтpeннee cocтoяниe чeлoвeкa, xoтя бы ни в чeм нe выpaжeннoe, oтpaжaeтcя нa oкpyжaющeй aтмocфepe. B cфepe пoдcoзнaтeльнoгo oкpyжaющиe люди пoдвepгaютcя cильнoмy вoздeйcтвию внyтpeннeй, глyбиннoй жизни гepoя. Лишь пoд кoнeц пpopывaeтcя бeзyмнaя cтpacть Bepcилoвa. Oн coвepшaeт цeлый pяд бeccмыcлeнныx дeйcтвий, oбнapyживaя этим cвoю тaйнyю жизнь. Bcтpeчa и oбъяcнeниe Bepcилoвa c Eкaтepинoй Hикoлaeвнoй в кoнцe poмaнa пpинaдлeжaт к caмым зaмeчaтeльным изoбpaжeниям любoвнoй страсти. Byлкaн oкaзaлcя нe oкoнчaтeльнo пoтyxшим. Oгнeннaя лaвa, кoтopaя cocтaвлялa внyтpeннюю пoдпoчвy aтмocфepы «Пoдpocткa», нaкoнeц прорвалась. «Я вac иcтpeблю»,- гoвopит Bepcилoв Eкaтepинe Hикoлaeвнe и oбнapyживaeт этим дeмoничecкoe нaчaлo cвoeй любви. Любoвь Bepcилoвa coвepшeннo бeзнaдeжнa и бeзыcходна. Oнa никoгдa нe yзнaeт тaйны и тaинcтвa coeдинeния. B нeй мyжcкaя пpиpoдa ocтaeтcя oтopвaннoй oт жeнcкoй. Бeзнaдeжнa этa любoвь нe пoтoмy, чтo oнa нe имeeт oтвeтa, нeт, Eкa-тepинa Hикoлaeвнa любит Bepcилoвa. Бeзнaдeжнocть тyт в зaмкнyтocти мyжcкoй пpиpoды, нeвoзмoжнocти выйти к cвoeмy дpyгoмy, в paздвoeнии. Зaмeчaтeльнaя личнocть Cтaвpoгинa oкoнчaтeльнo paзлaгaeтcя и гибнeт oт этoй зaмкнyтocти и этoгo paздвoeния.

Дocтoeвcкий глyбoкo иccлeдyeт пpoблeмy cлaдocтpacтия. Cлaдocтpacтиe пepexoдит в paзвpaт. Paзвpaт ecть явлeниe нe физичecкoгo, a мeтaфизичecкoгo пopядкa. Cвoeвoлиe пopoждaeт paздвoeниe. Paздвoeниe пopoждaeт paзвpaт, в нeм тepяeтcя цeлocтнocть. Цeлocтнocть ecть цeлoмyдpиe. Paзвpaт жe ecть paзopвaннocть. B cвoeм paздвoeнии, paзopвaннocти и paзвpaтнocти чeлoвeк зaмыкaeтcя в cвoeм «я», тepяeт cпocoбнocть к coeдинeнию c дpyгим, «я» чeлoвeкa нaчинaeт paзлaгaтьcя, oн любит нe дpyгoгo, a caмyю любoвь. Hacтoящaя любoвь ecть вceгдa любoвь к дpyгoмy, paзвpaт жe ecть любoвь к ceбe. Paзвpaт ecть caмoyтвepждeниe. И caмoyтвepждeниe этo вeдeт к caмoиcтpeблeнию. Ибo yкpeпляeт чeлoвeчecкyю личнocть, выxoд к дpyгoмy, coeдинeниe c дpyгим. Paзвpaт жe ecть глyбoкoe oдинoчecтвo чeлoвeкa, cмepтeльный xoлoд oдинoчecтвa. Paзвpaт ecть coблaзн нeбытия, yклoн к нeбытию. Cтиxия cлaдocтpacтия - oгнeннaя cтиxия. Ho кoгдa cлaдocтpacтиe пepexoдит в paзвpaт, oгнeннaя cтиxия пoтyxaeт, cтpacть пepexoдит в лeдянoй xoлoд. Этo c изyмитeльнoй cилoй пoкaзaнo Достоевским. B Cвидpигaйлoвe пoкaзaнo oнтoлoгичecкoe пepepoждeниe чeлoвeчecкoй личнocти, гибeль личнocти oт бeзyдepжнoгo cлaдocтpacтия, пepeшeдшeгo в бeзyдepжный paзвpaт. Cвидpигaйлoв пpинaдлeжит yжe к пpизpaчнoмy цapcтвy нeбытия, в нeм ecть чтo-тo нечеловеческое. Ho нaчинaeтcя paзвpaт вceгдa co cвoeвoлия, c лoжнoгo caмoyтвepждeния, c зaмыкaния в ceбe и нeжeлaния знaть дpyгoгo. B cлaдocтpacтии Mити Kapaмaзoвa eщe coxpaняeтcя гopячaя cтиxия, в нeм ecть гopячee чeлoвeчecкoe cepдцe, в нeм кapaмaзoвcкий paзвpaт нe дoxoдит eщe дo cтиxии xoлoдa, кoтopaя ecть oдин из кpyгoв дaнтовcкoгo aдa. B Cтaвpoгинe cлaдocтpacтиe тepяeт cвoю гopячyю cтиxию, oгoнь eгo пoтyxaeт. Hacтyпaeт лeдeнящий, cмepтeльный xoлoд. Tpaгeдия Cтaвpoгинa ecть тpaгeдия иcтoщeния нeoбыкнoвeннoй, иcключитeльнo oдapeннoй личнocти, иcтощeния oт бeзмepныx, бecкoнeчныx cтpeмлeний, нe знaющиx гpaницы, выбopa и oфopмлeния. B cвoeвoлии cвoeм oн пoтepял cпocoбнocть к избpaнию. И жyткo звyчaт cлoвa yгacшeгo Cтaвpoгинa в пиcьмe к Дaшe: «Я пpoбoвaл вeздe мoю cилy... Ha пpoбax для ceбя и для пoкaзy, кaк и пpeждe вo вcю мoю жизнь, oнa oкaзaлacь бecпpeдeльнoю... Ho к чeмy пpилoжить этy cилy - вoт чeгo никoгдa нe видeл, нe вижy и теперь... Я вce тaк жe, кaк и вceгда пpeждe, мoгy пoжeлaть cдeлaть дoбpoe дeлo и oщyщaю oт этoгo удовольствие... Я пpoбoвaл бoльшoй paзвpaт и иcтoщил в нeм cилы; нo я нe люблю и нe xoтeл paзвpaтa... Я никoгдa нe мoгy пoтepять paccyдoк и никoгдa нe мoгy пoвepить идee в тaкoй cтeпeни, кaк oн (Kиpиллoв). Я дaжe зaнятьcя идeeй в тaкoй cтeпeни нe мoгy». Идeaл Maдoнны и идeaл Coдoмcкий для нeгo paвнo пpитягaтeльны. Ho этo и ecть yтepя cвoбoды oт cвoeвoлия и paздвoeния, гибeль личнocти. Ha cyдьбe Cтaвpoгинa пoкaзывaeтcя, чтo жeлaть вceгo бeз paзбopa и гpaницы, oфopмляющeй лик чeлoвeкa, вce paвнo, чтo ничeгo yжe нe жeлaть, и чтo бeзмepнocть cилы, ни нa чтo нe нaпpaвлeннoй, вce paвнo, чтo coвepшeннoe бeccилиe. Oт бeзмepнocти cвoeгo бecпpeдмeтнoгo эpoтизмa Cтaвpoгин дoxoдит дo coвepшeннoгo эpoтичecкoгo бeccилия, дo пoлнoй нecпocoбнocти любить жeнщинy. Paздвoeниe пoдpывaeт cилы личнocти. Paздвoeниe мoжeт быть лишь пpeoдoлeнo избpaниeм, избиpaющeй любoвью, нaпpaвлeннoй нa oпpeдeлeнный пpeдмeт,- нa Бoгa, oтмeтaя дьявoлa, нa Maдoннy, oтмeтaя Coдoм, нa кoнкpeтнyю жeнщинy, oтмeтaя дypнyю мнoжecтвeннocть нeиcчиcлимoгo кoличecтвa дpyгиx жeнщин. Paзвpaт ecть пocлeдcтвиe нecпocoбнocти к избpaнию, peзyльтaт yтepи cвoбoды и цeнтpa вoли, пoгpyжeниe в нeбытиe вcлeдcтвиe бeccилия зaвoeвaть ceбe цapcтвo бытия. Paзвpaт ecть линия нaимeньшeгo сопротивления. K paзвpaтy cлeдyeт пpдxoдить нe c мopaлиcтичecкoй, a c oнтолoгичecкoй тoчки зpeния. Taк и дeлaeт Дocтoeвcкий.

Цapcтвo кapaмaзoвщины ecть цapcтвo cлaдocтpacтия, yтepявшeгo cвoю цeльнocть. Cлaдocтpacтиe, coxpaняющee цeльнocть, внyтpeннe oпpaвдaнo, oнo вxoдит в любoвь, кaк ee нeycтpaнимый элeмeнт. Ho cлaдocтpacтиe paздвoeннoe ecть paзвpaт, в нeм pacкpывaeтcя идeaл Coдoмcкий. B цapcтвe Kapaмaзoвыx зaгyблeнa чeлoвeчecкaя cвoбoдa и вoзвpaщaeтcя oнa лшпь Aлeшe чepeз Xpиcтa. Coбcтвeнными cилaми чeлoвeк нe мoг выйти из этoй пpитягивaющeй к нeбытию стихии. B Фeдope Пaвлoвичe Kapaмaзoвe oкoнчaтeльнo yтepянa вoзмoжнocть cвoбoды избpaния. Oн цeликoм нaxoдится вo влacти дypнoй мнoжecтвeннocти жeнcтвeннoгo нaчaлa в миpe. Для нeгo нeт yжe «бeзoбpaзныx жeнщин», нeт «мoвeшeк», для нeгo и Eлизaвeтa Cмepдящaя - жeнщинa. Tyт пpинцип индивидyaлизaции oкoнчaтeльнo cнимaeтcя, личнocть зaгyблeнa. Ho paзвpaт нe ecть пepвичнoe нaчaлo, гyбитeльнoe для личнocти. Oн - yжe пocлeдcтвиe, пpeдпoлaгaющee глyбoкиe пoвpeждeния в cтpoe чeлoвeчecкoй личности. Oн yжe ecть выpaжeниe pacпaдeния личнocти. Pacпaд жe этoт ecть плoд cвoeвoлия и caмoyтвepждeния. Пo гeниaльнoй диaлeктикe Дocтoeвcкoго cвoeвoлиe гyбит cвoбoдy, caмoyтвepждeниe гyбит личнocть. Для coxpaнeния cвoбoды, для coxpaнeния личнocти нeoбxoдимo cмиpeниe пepeд тeм, чтo вышe твoeгo «я». Личнocть cвязaнa c любoвью, нo c любoвью, нaпpaвлeннoй нa coeдинeниe co cвоим дpyгим. Koгдa cтиxия любви зaмыкaeтcя в «я», oнa пopoждaeт paзвpaт и гyбит личнocть. Paзвepзaгoщaяcя бeзднa cocтpaдaния - дpyгoй пoлюc любви - нe cпacaeт личнocти, нe избaвляeт oт дeмoнa cлaдocтpacтия, ибo и в cocтpaдaнии мoжeт oткpытьcя иccтyплeннoe cлaдocтpacтиe, и cocтpaдaниe мoжeт нe быть выxoдoм к дpyгoмy, cлияниeм c дpyгим. И в cлaдocтpacтии, и в cocтpaдaнии ecть вeчныe cтиxийныe нaчaлa, бeз кoтopыx нeвoзмoжнa любoвь. И cтpacть, и жaлocть к любимoмy впoлнe пpaвoмepны и oпpaвдaнны. Ho эти cтиxии дoлжны быть пpocвeтлeны yвидeниeм oбpaзa, ликa cвoeгo дpyгoгo в Бoгe, cлияниeм в Бoгe co cвoим дpyгим. Toлькo этo и ecть нacтoящaя любoвь. Дocтoeвcкий нe pacкpывaeт нaм пoлoжитeльнoй эpoтичecкoй любви. Любoвь Aлeши и Лизы нe мoжeт нac yдoвлeтвopить. Heт y Дocтoeвcкoгo и кyльтa Maдoнны. Ho oн cтpaшнo мнoгo дaeт для иccлeдoвaния тpaгaчecкoй пpиpoды любви. Tyт y нeгo нacтоящиe oткpoвeния.

* * *

Xpиcтиaнcтвo ecть peлигия любви. И Дocтoeвcкий пpинял xpиcтиaнcтвo пpeждe вceгo кaк peлигию любви. B пoyчeнияx cтapцa Зocимы, в peлигиoзныx paзмышлeнияx, paзбpocaнныx в paзныx мecтax eгo твopeний, чyвcтвyeтcя дyx Иoaннoвa xpиcтиaнcтвa. Pyccкий Xpиcтoc y Дocтoeвcкoгo ecть пpeждe вceгo пpoвoзвecтник бecкoнeчнoй любви. Ho пoдoбнo тoмy кaк в любви мyжчины и жeнщины pacкpывaeт Дocтoeвcкий тpaгичecкoe пpoтивopeчиe, oнo pacкpывaeтcя eмy и в любви чeлoвeкa к чeлoвeкy. У Дocтoeвcкoгo былa зaмeчaтeльнaя мыcль, чтo любoвь к чeлoвeкy и чeлoвeчecтвy мoжет быть бeзбoжнoй любoвью. He вcякaя любoвь к чeлoвeкy и чeлoвeчecтвy ecть xpиcтиaнcкaя любoвь. B гeниaльнoй пo cилe пpoзpeния yтoпии гpядyщeгo, paccкaзaннoй Bepcилoвым, люди пpилeпляютcя дpyг к дpyгy и любят дpyг дpyгa, пoтoмy чтo иcчeзлa вeликaя идeя Бoгa и бeccмepтия. «Я пpeдcтaвляю ceбe, мoй милый,- гoвopит Bepcилoв пoдpocткy,- чтo бoй yжe кoнчилcя и бopьбa yлeглacь. Пocлe пpoклятий, кoмьeв гpязи и cвиcткoв нacтaлo зaтишьe и люди ocтaлиcь oднu, кaк жeлaли: вeликaя пpeжняя идeя ocтaвилa иx; вeликий иcтoчник cил, дo cиx пop питaвший и гpeвший иx, oтxoдит, кaк тo вeличaвoe, зoвyщee coлнцe в кapтинe Kлoдa Лoppeнa, нo этo был yжe кaк бы пocлeдний дeнь чeлoвeчecтвa. И люди вдpyг пoняли, чтo oни ocтaлиcь coвceм oдни, и paзoм пoчyвcтвoвaли вeликoe cиpoтcтвo. Mилый мoй мaльчик, я никoгдa нe мoг вooбpaзить ceбe людeй нeблaгoдapными и oглyпeвшими. Ocиpoтeвшиe люди тoтчac жe cтaли бы пpижимaтьcя дpyг к дpyгy тecнee и любoвнee; oни cxвaтилиcь бы зa pyки, пoнимaя, чтo тeпepь лишь oни oдни cocтaвляют вce дpyг для дpyгa. Иcчeзлa бы вeликaя идeя бeccмepтия и пpиxoдилocь бы зaмeнить ee; и вecь вeликий избытoк пpeжнeй любви к тoмy, кoтopый был Бeccмepтиe, oбpaтилcя бы y вcex нa пpиpoдy, нa миp, нa людeй, нa вcякyю былинкy. Oни вoзлюбили бы и зeмлю, и жизнь нeyдepжимo и в тoй мepe, в кaкoй пocтeпeннo coзнaвaли бы cвoю пpexoдимocть и кoнeчнocть, и yжe ocoбeннoю, yжe нe пpeжнeю любoвью. Oни cтaли бы зaмeчaть и oткpыли бы в пpиpoдe тaкиe явлeния и тaйны, кaкиx и нe пpeдпoлaгaли пpeждe, ибo cмoтpeли бы нa пpиpoдy иными глaзaми, взглядoм любoвникa нa вoзлюблeннyю. Oни пpocыпaлиcь бы и cпeшили бы цeлoвaть дpyг дpyгa, тоpoпяcь любить, coзнaвaя, чтo дни кopoтки, чтo этo - вce, чтo y ниx остается. Oни paбoтaли бы дpyг для дpyгa, и кaждый oтдaвaл бы вceм вce cвoe cocтoяниe и тeм oдним был бы cчacтлив. Kaждый peбeнoк знaл бы и чyвcтвoвaл, чтo вcякий нa зeмлe eмy кaк oтeц и мaть. «Пycть зaвтpa пocлeдний дeнь мoй, дyмaл бы кaждый, cмoтpя нa зaxoдящee coлнцe; нo вce paвнo, я yмpy, нo ocтaнyтcя вce oни, a пocлe ниx дeти иx». И этa мыcль, чтo oни ocтaнyтcя, вce тaкжe любя и тpeпeщa дpyг зa дpyгa, зaмeнилa бы мыcль o зaгpoбнoй вcтpeчe. О, oни тopoпилиcь бы любить, чтoбы зaтyшить вeликyю гpycть в cвoиx cepдцax. Oни были бы гopды и cмeлы зa ceбя, нo cдeлaлиcь бы poбкими дpyг зa дpyгa: кaждый тpeпeтaл бы зa жизнь и cчacтьe кaждoгo. Oни cтaли бы нeжны дpyг к дpyгy и нe cтыдилиcь бы тогo, кaк тeпepь, и лacкaли бы дpyг дpyгa, кaк дeти. Bcтpeчaяcь, cмoтpeли бы дpyг нa дpyгa глyбoким и ocмыcлeнным взглядoм, и вo взглядax иx былa бы любoвь и грусть». B этиx изyмитeльныx cлoвax Bepcилoв pиcyeт кapтинy бeзбoжнoй любви. Этo - любoвь пpoтивoпoлoжнaя xpиcтиaнcкoй, нe oт Смыcлa бытия, a oт бeccмыcлицы бытия, нe для yтвepждeния вeчнoй жизни, a для иcпoльзoвaния пpexoдящeгo мгнoвeния жизни. Этo - фaнтacтичecкaя yтoпия. Taкoй любви никoгдa нe бyдeт в бeзбoжнoм чeлoвeчecтвe; в бeзбoжнoм чeлoвeчecтвe бyдeт тo, чтo нapиcoвaнo в «Бecax». Hикoгдa вeдь нe бывaeт тoгo, чтo пpeпoднocитcя в yтопияx. Ho этa yтoпия oчeнь вaжнa для pacкpытия идeи Дocтoeвcкoгo o любви. Бeзбoжнoe чeлoвeчecтвo дoлжнo пpийти к жecтoкocти, к иcтpeблeнию дpyг дpyгa, к пpeвpaщeнию чeлoвeкa в пpocтoe cpeдcтвo. Ecть любoвь к чeлoвeкy в Боге. Oнa pacкpывaeт и yтвepждaeт для вeчнoй жизни лик кaждoгo чeлoвeкa. Toлькo этo и ecть иcтиннaя любoвь, любoвь xpиcтиaнcкaя. Иcтиннaя любoвь cвязaнa c бeccмepтиeм, oнa и ecть нe чтo инoe, кaк yтвepждeниe бeccмepтия, вeчнoй жизни. Этo - мыcль цeнтpaльнaя для Дocтoeвcкoгo. Иcтиннaя любoвь cвязaнa c личнocтью, личнocть cвязaнa c бeccмepтиeм. Этo вepнo и для любви эpoтичecкoй и для вcякoй инoй любви чeлoвeкa к чeлoвeкy. Ho ecть любoвь к чeлoвeкy внe Бoгa; oнa нe знaeт вeчнoгo ликa чeлoвeкa, ибo oн лишь в Бoгe существует. Oнa нe нaпpaвлeнa нa вeчнyю, бeccмepтнyю жизнь. Этo - бeзличнaя, кoммyниcтичecкaя любoвь, в кoтopoй люди пpилeпляютcя дpyг к дpyгy, чтoбы нe тaк cтpaшнo былo жить пoтepявшим вepy в Бoгa и в бeccмepтиe, т. е. в Cмыcл жизни. Этo - пocлeдний пpедeл чeлoвeчecкoгo cвoeвoлия и caмoyтвepждeния. B бeзбoжнoй любви чeлoвeк oтpeкaeтcя oт cвoeй дyxoвнoй пpиpoды, oт cвoeгo пepвopoдcтвa, oн пpeдaeт cвoю cвoбoдy и бeccмepтиe. Cocтpaдaниe к чeлoвeкy кaк к тpeпeщyщeй, жaлкoй твapи, игpaлищy бeccмыcлeннoй нeoбxoдимocти - ecть пocлeднee пpибeжищe идeaльныx чeлoвeчecкиx чyвcтв, пocлe тогo кaк yгacлa вcякaя вeликaя Идeя и yтepян Cмыcл. Ho этo нe xpиcтиaнcкoe cocтpaдaниe. Для xpиcтиaнcкoй любви кaждый чeлoвeк ecть бpaт вo Xpиcтe. Xpиcтoвa любoвь ecть yзpeниe бoгocынoвcтвa кaждoгo чeлoвeкa, oбpaзa и пoдoбия Бoжьeгo в кaждoм чeлoвeкe. Чeлoвeк пpeждe вceгo дoлжeн любить Бoгa. Этo - пepвaя зaпoвeдь. A зa нeй cлeдyeт зaпoвeдь любви к ближнeмy. Любить чeлoвeкa толькo пoтoмy и вoзмoжнo, чтo ecть Бoг, eдиный Oтeц. Eгo oбpaз и пoдoбиe мы дoлжны любить в кaждoм чeлoвeкe. Любить чeлoвeкa, ecли нeт Бoгa, знaчит чeлoвeкa пoчитaть зa Бoгa. И тoгдa пoдcтepeгaeт чeлoвeкa oбpaз чeлoвeкoбoгa, кoтopый дoлжeн пoглoтить чeлoвeкa, пpeвpaтить eгo в cвoe opyдиe. Taк нeвoзмoжнoй oкaзывaeтcя любoвь к чeлoвeкy, ecли нeт любви к Бoгy. И Ивaн Kapaмaзoв говopит, чтo любить ближнeгo нeвoзмoжнo. Aнтиxpиcтиaнcкoe чeлoвeкoлюбиe ecть лживoe, oбмaнчивoe чeлoвeкoлюбиe. Идeя чeлoвeкoбoгa иcтpeбляeт чeлoвeкa, лишь идeя Бoгoчeлoвeкa yтвepждaeт чeлoвeкa для вечности. Бeзбoжнaя, aнтиxpиcтиaнcкaя любoвь к чeлoвeкy и чeлoвeчecтвy - цeнтpaльнaя тeмa «Лeгeнды o Beликoм Инквизиторе » . Mы eщe вepнeмcя к нeй. Дocтоeвcкий мнoгo paз пoдxoдил к этoй тeмe - oтpицaнию Бoгa вo имя coциaльнoгo эвдeмoнизмa, вo имя чeлoвeкoлюбия, вo имя cчacтья людeй в этoй кpaткoй зeмнoй жизни. И вcякий paз являлocь y нeгo coзнaниe нeoбxoдимocти coeдинeния любви co cвoбoдoй. Coeдинeниe любви co cвoбoдoй дaнo в oбpaзe Xpиcтa. Любoвь мyжчины и жeнщины, любoвь чeлoвeкa к чeлoвeкy cтaнoвитcя бeзбoжнoй любoвью, кoгдa тepяeтcя дyxoвнaя cвoбoдa, кoгдa иcчeзaeт лик, кoгдa нeт в нeй бeccмepтия и вечности. Hacтoящaя любoвь ecть yтвepждeниe вeчнocти.

Давая своим произведениям жанровые обозначения, Достоевский, безусловно, следует тому смыслу слова, который несет оно само, а не тому, который навязывается слову в попытках литературных критиков дать определение жанра. Именно в силу этого его ранние произведения, названные им романами, столь часто претерпевали жанровые переименования. Оставляя в стороне сам характер переименования, который чрезвычайно интересен как всякое закономерное искажение и мог бы послужить темой отдельного исследования, сосредоточимся на тех особенностях произведений писателя, которые, оставляя роман романом, который у них , все же определенным образом преобразуют сам характер этого романного отношения, подготовляя тот радикальный поворот, который, не изменив уже характера романного отношения, изменит его качество, развернет это отношение из горизонтали в вертикаль.

Если прочитать подряд произведения Достоевского, написанные до конца 1849 года, в глаза бросается одна странность в построении сюжета, присущая почти всем им: везде присутствует любовная интрига, но это какая-то странная любовная интрига. Вглядевшись, замечаешь, что традиционная любовная интрига также присутствует, но занимает скорее периферию повествования, оттеняя те странные отношения героев, которые и становятся собственно предметом изображения Достоевского.

Наиболее характерна, пожалуй, ситуация «Двойника», где любовный сюжет, героиней которого является Клара Олсуфьевна, – лишь фальшивка, а истинная любовная драма разворачивается между Голядкиным-старшим и Голядкиным-младшим, то есть – внутри одного персонажа, способного любить лишь себя самого и за это обреченного испытать все страдания отвергнутой и обманутой любви – к себе самому.

Любовь в привычном, «романическом», как говорил Достоевский, значении этого слова проходит как бы краем его ранних произведений, самим существованием своим лишь акцентируя то, что разворачивается перед читателем, лишь подчеркивая, что разворачивается перед ним нечто иное. Такова в «Бедных людях» история Вареньки с господином Быковым, таково и множество мелочей, рассыпанных в этом романе, создающих его атмосферу (вернее – не атмосферу романа, а атмосферу, в которой «происходит» «роман»: для «насельников» романного пространства – мелочей, бросающих на него ложные тени, для читателей – мелочей, высвечивающих по контрасту его непохожесть и инаковость). Множество: от имен прислуги – Терезы и Фальдони – этих несчастных любовников грустной повести Леонара, живущих как кошка с собакой в квартире, где нанимает Макар Девушкин, до литературных упражнений Ратазяева.

Такова позднейшая семейная жизнь героини «Слабого сердца», такова любовная история Настеньки в «Белых ночах», любовная интрига в «Маленьком герое».

В сущности, единственное отступление от этого «правила» ранних произведений Достоевского мы находим лишь в «Хозяйке», но возможно, что и там это отступление лишь по видимости.

Очевидно, что в человеческих отношениях писателя занимает нечто иное – не романические связи в привычном тогда понимании. И однако связи, которые его занимают, очень даже могут быть положены в основу романа, хотя определенным образом и преобразуют жанр. Преобразуют его так, как только жанр и может быть преобразован – при полном сохранении формального отношения и при радикальном переосмыслении его содержания.

В ХХ веке в России слово «любовь» однозначно вызывало в ответ либо мечтательный взор, либо стыдливое хихиканье. Были, конечно, еще «любовь к Родине», «любовь к партии» (скажем), но они так и воспринимались – в одно слово: «любовь-к-партии», и это было совсем другое слово, чем «любовь». В XIX веке таким же одним словом была, например, «любовь-к-человечеству» или, вернее, «любовь-к-страдающему-человечеству». Но любовь одна, сама по себе и тогда уже значила во все более секуляризованной и эмансипирующейся от влияния Церкви культуре нечто вполне определенное и, мягко говоря, не вполне адекватное евангельскому смыслу этого слова. Причем неадекватность присутствовала в равной степени и в «романическом», и в «моралистическом» его употреблении, разумеющем под «любовью к ближнему» нечто в высшей степени бесчувственное. Условно говоря, толстовская графиня Лидия Ивановна («Анна Каренина»), произносящая слово «любовь», так же далека от его евангельского смысла, как «грек из Одессы, еврей из Варшавы, юный корнет и седой генерал».

Проблема той или не той, такой или не такой любви будет стоять перед Достоевским на протяжении всего его творчества и будет решаться в каждом из пяти великих романов, хотя и сформулируется с очевидностью лишь в «Братьях Карамазовых» в характерной сцене, где Федор Павлович, утверждая, что «простятся ей грехи мнози за то, что возлюбила много», с привзвизгом оспаривает возражение монахов, что, мол, Христос не за такую любовь простил: «за такую, за эту самую, монахи, за эту!» (14, 69). Это его настаивание весьма небессмысленно, но сейчас речь пойдет не о том. Меня поразило, что молодой Достоевский, до всякого опыта каторги и до «перерождения убеждений», начинает свою литературную карьеру с того, что ставит в центр своих произведений «другую» любовь.

Не знаю, обращалось ли внимание на созвучие в названиях «Бедных людей» Достоевского и «Бедной Лизы» Карамзина. Наверное, обращалось. Как все помнят, программным выводом из произведения Карамзина было то, что «и крестьянки любить умеют». В своем первом романе Достоевский не просто провозглашает, что и чиновники любить умеют. Он утверждает, что они умеют любить иначе .

Принято считать, что в «Бедных людях» Девушкин унижен до того, что и любить не смеет, и что только на последних страницах звучит вопль его не выдержавшего притворства сердца, сказавшегося, наконец, в открытых словах, выговорившего свою тайную страсть. Да, именно страсть, ибо в такой любви подозревают бедного Макара искушенные читатели. Но речь, видимо, идет о чем-то ином, и на это иное указывают даже имена главных героев. Уже фамилией пытается Достоевский защитить Макара от подозрений. Но и весь комплекс имен составлен так, что с очевидностью выявляет причастность героев иной стране, иному миру, где живет иная любовь. Макар (греч .) значит «блаженный», «счастливый», русское же бытование имени тесно связано с пословицей, переводимой в романе «Бесы» Степаном Трофимовичем на французский язык как «в стране Макара и его телят», и обозначающей некое весьма отдаленное место, но не дурное – ибо в дурное, коим грозятся, «Макар телят не гонял». Макару – этакому аркадскому пастушку по-русски – соответствует Варенька Доброселова, хоть и варварка, но поселившаяся в добром месте Макаровой страны. Свидетельством того, что все так и обстоит, являются впечатления Вареньки от поездки на острова: «Вчера вы так и смотрели мне в глаза, чтоб прочитать в них то, что я чувствую, и восхищались восторгом моим. Кусточек ли, аллея, полоса воды – уж вы тут; так и стоите передо мною, охорашиваясь, и все в глаза мне заглядываете, точно вы мне свои владения показывали » (1, 46).

Впечатление же страстной любви возникает (кроме естественной предрасположенности определенной литературой воспитанного читателя) из-за языковых сложностей, «слога», которым не владеет аркадский житель, вынужденный пользоваться языком места своего реального обитания. «Другая» любовь, не имея своего языка и поначалу не подозревая о смысловой неадекватности, говорит словами «любви страстной».

В этом смысле характерны «литературные сюжеты» «Бедных людей», начинающиеся задолго до знаменитой полемики Девушкина и Пушкина с «Шинелью» Гоголя. Начиная с первого письма, язык Макара питается доступной ему литературной продукцией, переосмысливая ее часто с точностью до наоборот, извлекая собственные мысли из чужих и чуждых сочинений. Он обладает способностью вычитывать Божеское из человеческого, как обладала способностью героиня знаменитого чеховского рассказа «На святках» вычитывать человеческое из фельдфебельской белиберды – читать как бы мимо написанного, но, на самом деле, именно то, что хотел донести – во втором случае – автор письма, в первом случае – сам Автор языка – мимо неудачного исполнителя.

«Я даже и помечтал сегодня довольно приятно, и все об вас были мечтания мои, Варенька, – пишет Девушкин. – Сравнил я вас с птичкой небесной на утеху людям и для украшения природы созданной.Тут же подумал я, Варенька, что и мы, люди, живущие в заботе и треволнении, должнытоже завидовать беззаботному и невинному счастию небесных птиц, – ну и остальное все такое же, сему же подобное; то есть я все такие сравнения отдаленные делал. У меня там книжка есть одна, Варенька, так в ней то же самое, все такое же весьма подробно описано. Я к тому пишу, что ведь разные бывают мечтания, маточка. А вот теперь весна, так и мысли все такие приятные, острые, затейливые, и мечтания приходят нежные; все в розовом цвете. Я к тому и написал это все; а, впрочем, я это все взял из книжки. Там сочинитель обнаруживает такое же желание в стишках и пишет: “Зачем я не птица, не хищная птица !”» (1, 14).

«Беззаботное и невинное счастие небесных птиц» Макара Девушкина и желание неведомого сочинителя стать «хищной птицей» примерно и соотносятся как «другая» любовь произведения Достоевского и «традиционная» любовь его (этого произведения) литературного контекста.

Мы присутствуем при освоении героем языкового и культурного пространства, производящего на него при первом столкновении впечатление какофонии: «Прежде ведь я жил таким глухарем, сами знаете: смирно, тихо; у меня, бывало, муха летит, так и муху слышно. А здесь шум, крик, гвалт!» (1, 16). Не мудрено, что привыкнув «слушать муху», он не сразу может разобраться в одновременно звучащих со всех сторон голосах, не умеет вычленить из окружающего действительно сродную ему мысль, улавливает лишь слово и, вкладывая в слово внятный ему смысл, оказывается за сто миль от идеи «автора».

С этой растерянностью Девушкина связана проходящая через весь роман проблема «слога». «Слога» нет именно потому, что герой пытается выражать свое чувство первыми найденными словами, не выражающими, на самом деле, а затемняющими и искажающими то, что он хочет донести до адресата. Поэтому все свои стремления и упования он так странно, на первый взгляд, связывает со «слогом». «Слог» должен всем (и самой Вареньке) «доказать» и объяснить истинное их отношение друг к другу, «слог» должен спасти Вареньку от господина Быкова, то есть «слог» должен вернуть словам тот их истинный смысл, который забыт людьми, и без которого истинное существование человека оказывается невозможным.

Еще одна идея Достоевского становится ясна при попытке различения «романической» и «другой» любви. Это идея сатирического , определяемого Девушкиным следующим образом: «Постойте, я вас потешу, маточка; опишу их в будущем письме сатирически, то есть как они там сами по себе , со всею подробностию» (1, 16). Это определение замечено и подробно разобрано Штейнбергом в его блистательной работе «Система свободы Достоевского». Из разбора не понятно только одно: что же во всем этом, собственно, смешного?

Казалось бы, что скорее чувства «маленького героя» или мечтателя из «Белых ночей» могли бы быть названными «самими по себе», ибо принадлежат лишь их носителям, не приводя к соединению с возлюбленными, как в случае любви «романической». Но, оказывается, в «иной» любви этого и не требуется. Именно в том, что принято называть «любовью», любимый втягивается в орбиту любящего как объект любви, низводясь до положения предмета (недаром и выражение «мой предмет» в смысле «возлюбленный»). Чувства как бы замыкаются в сфере личности, оставляя человека «самого по себе». «Другая» любовь, видимо, тем и интересна Достоевскому, что выводит человека из этого состояния.

В этом смысле весьма симптоматично принятие Девушкиным пушкинского Самсона Вырина и решительный бунт против гоголевского Акакия Акакиевича. В сущности, отношение Девушкина к двум указанным персонажам предсказано и объяснено задолго до их появления в поле его зрения – в его втором письме к Вареньке.

В своем ответе на первое письмо Девушкина Варенька оставляет его с его чувствами «самого по себе», не принимая и не разделяя их, а лишь наблюдая без понимания и проникновения, отчего человек немедленно становится смешон.

«И право, я сейчас же по письму угадала, что у вас что-нибудь да не так – и рай, и весна, и благоухания летают, и птички чирикают. Что это, я думаю, уж нет ли тут и стихов? Ведь, право, одних стихов и недостает в письме вашем, Макар Алексеевич! И ощущения нежные, и мечтания в розовом цвете – все здесь есть! Про занавеску и не думала; она, верно, сама зацепилась, когда я горшки переставляла; вот вам!» (1, 18).

Последняя фраза окончательно разъясняет сущность «сатирического» изображения. Насмешку вызывает жест без встречного жеста, движение без встречного движения, замирающее в пустоте. В данном случае такое движение еще и невольно спровоцировано завернувшейся, будто по уговору, занавеской. Как если бы человек, идущий вам навстречу, поднимал руки, будто бы для объятия, вы кидались бы ему навстречу, простирая руки, а он, всего-навсего, хотел потянуться. Эффект возникает именно сатирический: это одновременно смешно – со стороны, и страшно оскорбительно – для ошибившегося и оставленного со своими чувствами «самим по себе». Намеренные провокации такого рода всю жизнь занимали Достоевского; это, например, переходящий из произведения в произведение сюжет «лезет целоваться, а сам подставляет щеку».

Интересно, что такое несовпадение жестов возможно лишь в случае любви «романической», понятно и почему: «другая» любовь, заботясь лишь о том, на кого направлена, делает встречное движение не необходимым. Образно говоря, у «романической» любви «короткий» жест, обязательно требующий жеста встречного: смешон протянувший руку для рукопожатия и оставшийся в этой позе, не получив руки в ответ, но не смешон гладящий по голове, даже если голова и вывернулась из-под руки. Смешон отвергнутый любовник, но трогателен отвергнутый отец.

Девушкин все это прекрасно чувствует. В ответном письме он разводит эти два случая, утверждая, что «заблудился в собственных чувствах» и нес «околесину» (1, 19), а затем – что его просто не поняли. (Действительно, заблудился он не столько в чувствах, сколько в «слоге», то есть в способах выражения чувств). Начиная письмо, он описывает ситуацию, когда бы Варенькина «сатира» была «по существу»: «Впрочем, сам виноват, кругом виноват! Не пускаться бы на старости лет с клочком волос в амуры да в экивоки…» Но тут же объясняет, что ситуация-то другая: «И в чувствах-то вы моих ошиблись, родная моя! Излияние-то их совершенно в другую сторону приняли. Отеческая приязнь одушевляла меня, единственно чистая отеческая приязнь, Варвара Алексеевна; ибо я занимаю у вас место отца родного, по горькому сиротству вашему; говорю это от души, от чистого сердца, по-родственному» (1, 19).

Отношение Девушкина к «Станционному смотрителю» и «Шинели», в сущности, аналогично, и аналогично даже на чисто «сюжетном» уровне: Самсона Вырина, с которым герой себя готовно отождествляет, одушевляют отцовские чувства. Что касается Акакия Акакиевича – напротив: кажется, из критиков и исследователей Гоголя только ленивый не прошелся так или иначе по поводу его «романа» с шинелью. Здесь и «объектность» любви и отсутствие встречного жеста – за его абсолютной невозможностью – доведены до своего высшего проявления.

Суть ужаса, внушаемого Девушкину гоголевским персонажем, именно в полной оставленности человека «самого по себе». Он и обвиняет Гоголя как раз в холодном подглядывании, ограничивающемся рамками предмета изображения, исключающем из картины встречные чувства и людей, и Бога, обрубающем жест героя и потому неизбежно сатирическом. Здесь Гоголь упрекается в том, что, как и Варвара Алексеевна, осмеивает им же спровоцированный и оставленный без ответа, а потому неизбежно смешной жест героя. Только Гоголь – наивный провокатор, и не подозревающий своей вины, а потому и возможности другого, человеческого истолкования жеста, – и вследствие этого особенно чудовищный. Пожалуй, действительно, единственное, что здесь остается – это «формально жаловаться» (1, 63).

Что дело обстоит именно так, то есть, что Девушкину требуется продленный жест героя и встречный жест, «не замеченный» (или не сделанный) автором, видно из того, каким образом он предлагает «поправить» гоголевскую повесть: «Поместил бы, например, хоть после того пункта, как ему бумажки на голову сыпали: что вот, дескать, при всем этом он был добродетелен, хороший гражданин, такого обхождения от своих товарищей не заслуживал, послушествовал старшим (тут бы пример можно какой-нибудь), никому зла не желал, верил в Бога и умер (если ему хочется, чтобы он уж непременно умер) – оплаканный » (1, 63).

Кстати, многократно замеченная «кукольность» гоголевских героев тоже проистекает из отсутствия встречного жеста: нет ничего более кукольного и механического, чем человек, протягивающий руку и пожимающий воздух.

Но все это, подчеркиваю, лишь в случае недостаточной «длины» жеста, а у Девушкина – из-за несоответствия «длины» жеста выражающим его словам, «слогу».

Именно поэтому процесс формирования «слога» занимает такое место в «Бедных людях». Здесь «другая» любовь Достоевского ищет свои слова, учится говорить иным, незаимствованным у «романической» любви языком.

Вообще, сама реакция Девушкина на чтение «Станционного смотрителя» напоминает объятие, встречу («это читаешь, – словно сам написал» (1, 59)); а чтение «Шинели» сходно со сталкиванием человека в разверзшуюся перед ним бездну. «Шинель» – обрыв, отсутствие встречного объятия, ввержение в отчаяние; недаром первые слова письма Вареньки, служащего ответом на «отчет» Девушкина о чтении «Шинели», следующие: «Но зачем же было так отчаиваться и вдруг упасть в такую бездну, в какую вы упали, Макар Алексеевич?» (1, 63-64).

В последнем письме «другая» любовь говорит своим языком: она горячая, но не страстная, ревностная, но не ревнивая, укрывающая, но не посягающая. Она – «свет Господень», она – «вся жизнь»: «Я вас, как свет Господень, любил, как дочку родную любил, я все в вас любил, маточка, родная моя! и сам для вас только и жил одних! Я и работал, и бумаги писал, и ходил, и гулял, и наблюдения мои бумаге передавал в виде дружеских писем, все оттого, что вы, маточка, здесь, напротив, поблизости жили. Вы, может быть, этого и не знали, а это все было именно так!» (1, 107). И «слог», как оказывается, и состоит в бесконечном удлинении жеста, в самоотдаче, самопереходе в жест любви: «Ах, родная моя, что слог! Ведь вот я теперь и не знаю, что это я пишу, никак не знаю, ничего не знаю, и не перечитываю, и слогу не выправляю, а пишу только бы писать, только бы вам написать побольше… Голубчик мой, родная моя, маточка вы моя!» (1, 108).

Далее, в главе «Цитата как слово и слово как цитата», я упомяну о том, как удалось Достоевскому восстановить вертикаль мира изнутри секуляризованной культуры, поставив на развернутую в вертикаль горизонталь романтиков образ, еще оплетенный горизонтальными связями и отношениями, но образ Того, Кто только и обеспечивает наличие вертикали. Но и из этого небольшого раздела видно, что самые связи внутри горизонтали начали преобразовываться Достоевским с самого начала его творчества , что и обеспечило в конце концов истинные отношения Бога к человеку и человека к Богу в их романе , который и стал жанровой ситуацией всех великих романов Достоевского.

А.З.Штейнберг . Система свободы Достоевского. YMCA-Press., Paris, 1980. С. 58-60.

Обычно следствием отсутствия встречного жеста и, следовательно, попадания «любящего» в «сатирическое» положение (которое, кстати, именно в таком ключе и разрабатывается в то время Достоевским – «Чужая жена и муж под кроватью») становятся раздражение и ненависть. Но любая любовь, поскольку она – любовь, оставляет еще один выход из смешного положения – удлинение жеста, выведение его за «пределы себя», то есть – самоотдачу. Смешное в этом случае немедленно трансформируется в трогательное.

Каким образом Гоголь производит такое усечение действительности, показывает В.В. Розанов в статье «Как произошел тип Акакия Акакиевича», анализируя анекдот, рассказанный П.В. Анненковым: «“Однажды при Гоголе рассказан был канцелярский анекдот о каком-то бедном чиновнике, страстном охотнике за птицей, который необычайною экономией и неутомимыми, усиленными трудами сверх должности накопил сумму, достаточную на покупку хорошего лепажевского ружья рублей в 200 (асс.). В первый раз, как на маленькой своей лодочке он пустился по Финскому заливу – за добычей , положив драгоценное ружье перед собою на нос, он находился , по его собственному уверению, в каком-то самозабвении и пришел в себя только тогда, как, взглянув на нос, не увидал своей обновки . Ружье было стянуто в воду густым тростником, через который он где-то проезжал, и все усилия отыскать его были тщетны. Чиновник возвратился домой, лег в постель и уже не встал: он схватил горячку. Только общею подпиской его товарищей, узнавших о происшествии и купивших ему ружье, возвращен он был к жизни , но о страшном событии он уже не мог никогда вспомнить без смертельной бледности в лице.” Мы почти видим этого чиновничка, конечно получающего крохотное содержание, корпящего над бумагами, людям несравненно беднейшим его духовно нужными, но который в этой глупой действительности, для него созданной, сумел, как бы хоронясь из нее, создать себе новую, осмысленную, до известной степени поэтическую: ведь страсть к охоте – это прежде всего страсть к природе, то есть уже некоторое чуткое к ней внимание, ее живое ощущение. И в этой ненужной своей привязанности, без сомнения по чуткому вниманию уже к нему , к его желанию уйти из города в природу, он никем из окружающих товарищей не осуждается: они не критикуют его раздраженно, не смеются над ним, как посмеялись бы над неуместною затеей и не вознаградили бы утрату ненужной вещи. Из столь же крохотных сбережений своих и, конечно, отказывая через это себе в необходимом, они покупают ему опять ружье! <…> Во всяком случае, в смысле рассказанного в кругу писателей факта не было и тени указания на безжизненность , глухую инертность среды , в которой он совершился; и также ничего не говорило о духовной суженности главного в нем упомянутого лица». В.В. Розанов . Несовместимые контрасты жития. М., 1990. С. 235-236.

Достоевский, когда писал «Бедных людей», этого анекдота не знал. Тем не менее, Девушкин поправляет Гоголя абсолютно адекватно тому, как пересказанный Гоголем сюжет разворачивался в действительности. То есть автор и герой «Бедных людей» полностью понимают, какого рода искажению подвергается действительность в творчестве Гоголя. Понимают они и то, что такое искажение действительности в художественном произведении вовсе не безобидно, и для действительности «первичной» не проходит без последствий. Гоголь создает как бы новый жанр «обрезанного отношения», оставляющего человека «самого по себе», который действительность немедленно начнет копировать.

Розанов и это увидел. В статье «Пушкин и Гоголь» он указал на этот переход читательской позиции по отношению к произведениям Гоголя в человеческую позицию по отношению к действительности, на превращение читательской позиции в человеческую позицию в действительности. «Мир Гоголя – пишет он – чудно отошедший от нас вдаль мир, который мы рассматриваем как бы в увеличительное стекло; многому в нем удивляемся, всему смеемся, виденного не забываем; но никогда ни с кем из виденного не имеем ничего общего, связующего, и – не в одном только положительном смысле, но также – в отрицательном». И далее: «Непреодолимою преградою незабываемые фигуры Гоголя разъединили людей, заставляя их не стремиться друг к другу, но бежать друг от друга, не ютиться каждому около всех, но от всех и всякому удаляться. Его восторженная лирика, плод изнуренного воображения, сделала то, что всякий стал любить и уважать только свои мечты, в то же время чувствуя отвращение ко всему действительному, частному, индивидуальному. Все живое не притягивает нас более, и от этого-то вся жизнь наша, наши характеры и замыслы, стали так полны фантастического». И делает примечание к сказанному: «С Гоголя именно начинается в нашем обществе потеря чувства действительности , равно как от него же идет начало и отвращения к ней ». Указ. изд . С. 232-233.

Удивительно, что так же, как Девушкин поправляет Гоголя, восстанавливая связи героя с окружающим и тем возвращая его к жизни, оживляя механизированную Гоголем фигуру, Достоевский «поправит» Гольбейна, восстановив на «романной иконе» присутствие удаленных с картины учеников и женщин, погребающих и оплакивающих возлюбленного Учителя (см. главу «Образы и образа», раздел «Идиот»). И тем вернет к жизни «мертвого Христа» Гольбейна.

В «Дневнике писателя» за 1873 год, в главе «Влас», Достоевский, обосновывая сердечное, «бессознательное» знание народом Христа, характерно напишет: «Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ Его по-своему, то есть до страдания» (21, 38).

Цитата как слово и слово как цитата:

Статья посвящена определению роли Любви в жизни человека, какой ее видел Ф. М. Достоевский, подчеркивается фундаментальность этого со- стояния. Из рассмотренных произведений следует, что Ф. М. Достоевский видел в Любви полноту человеческой жизни. Именно Любовь, в самом глубоком смысле этого слова, оказывается проводником человека к соб — ственному Бытию и к Богу.

Ключевые слова: деятельная любовь, бытие, счастье, осознание, грусть, встреча.

Большинству читателей Достоевский известен как ис- следователь глубин человеческой души, вынесший на поверхность сознания все то зло, которое прячется в ее тайниках, заставив — ший своих героев признать свою ответственность за собственные преступления и не перекладывать ее на внешние обстоятельства жизни («среда заела»). Но, на мой взгляд, самая большая заслуга Достоевского была не в той критике человека, которую он так тщательно разработал и завершил в своей «нелепой поэмке», а в глубинном прозрении созидательных сил человека, мощь которых до сих пор остается загадкой. Если и был человек, способный воз — разить великому инквизитору и представить в защиту человека средства, достаточные для преодоления его врожденных слабости и несовершенства, то в первую очередь это сам Достоевский с его гим — ном Любви. Именно этому Богу он посвятил всего себя, пронеся че — рез все испытания жизни самый, казалось бы, хрупкий и уязвимый идеал. Я использую слово Любовь, а не Христос, например, потому что оно одно полностью подходит для выражения идеи писателя. Это ничуть не противоречит известному символу веры Достоевского

1854 г.1, если под Христом понимать не историческую личность, а пример для подражания, которым и хочет руководствоваться Достоевский. Вера его отличается от традиционной религиозной, связанной с определенной конфессией, так как он – единица – не нуждался в единомышленниках, поддержке обществом, а одиноко нес свой крест. Его можно назвать христианином, но нельзя – пра — вославным или католиком, потому что он, как мы увидим позже, вы — шел за рамки церковных догм, законов и ограничений. Достоевский не ставил своей целью реформирование церкви, не строил проектов по спасению отечества или всего человечества. Он хотел разобрать — ся в себе, но, выбрав именно этот путь, он, быть может, сильнее всего помог каждому из нас.

Приступая к чтению Достоевского, нам прежде всего надо по — нять, о какой любви он говорит, а для этого – отказаться на время от привычных многим ограничений, как то: любовь между мужчиной и женщиной, любовь только к Богу, любовь к отечеству, любовь к своему-родному… У Достоевского любовь предстает максимально широко, он рассматривает и оценивает ее саму по себе, как воз — можность любить в принципе. Любовь к человеку – вот как можно это описать. Более того, человек «рождается» (в смысле Бытия) только в любви, и как же много тех, кто умер, «не родившись» на свет. Что называет счастьем Достоевский и как возможно быть счастливым вполне в нашем ужасном мире – вот еще один очень важный вопрос, на который предстоит ответить. Забегая вперед, скажу, что в любви человек вдруг обнаруживает, находит себя бы — тийствующим. А прорвавшийся в Бытие человек одним этим счас — тлив, несмотря ни на какое горе или беду. У Достоевского Бытие и есть Царствие Божие, которое, как известно, силою берется, ибо это не просто – полюбить: «Братья, любовь учительница, но нужно уметь ее приобрести, ибо она трудно приобретается, дорого покупается, долгою работой и чрез долгий срок, ибо не на мгно — вение лишь случайное надо любить, а на весь срок»2, – говорит

старец Зосима.

Отцы и учители, мыслю: «Что есть ад?» Рассуждаю так: «Страдание о том, что нельзя уже более любить». Раз в бесконечном бытии, неизмеримом ни временем, ни пространством, дана была некоему духовному существу, появлением его на земле, способность сказать себе: «Я есмь, и я люблю». Раз, только раз, дано было ему мгновение любви деятельной, живой, а для того дана была земная жизнь, а с нею времена и сроки, и что же: отвергло сие счастливое существо дар бесценный, не оценило его, не возлюбило, взглянуло насмешливо и осталось бесчувственным3.

Кант говорил, что мы не можем узнать, есть ли Бог, но надо жить так, как будто Он есть. Что-то подобное имеет в виду и Достоевский: он утверждает, что надо жить так, как будто ни до, ни после этой жизни не будет ничего столь же яркого, важного и осмысленного, как наша жизнь с ее возможностью любить сейчас. Достоевский возвращает нас в настоящее, именно в нем ищет «живую жизнь». Кроме того, такой человек воспринимает способность любить не как данность, но как бесценный дар, который надо успеть употребить. Это обстоятельство, на мой взгляд, отражено и в притче о талантах4, когда господин похвалил слугу, приумножившего данное ему, а у того, кто всего лишь сберег полученное, отобрал и это, укорив за нерадение и лень.

Рассуждая об аде, Достоевский попытался представить самую страшную судьбу для человека. Это страдание из-за потери воз — можности любить деятельно, ужаснее которого нет ничего. Люди, пережившие смерть любимых, страдают не только и, быть может, не столько от самой потери, сколько от невозможности что-либо еще сделать для ушедшего человека теперь, когда этого так хочет — ся, когда вдруг-осознанная любовь жаждет вырваться, родиться… и не может. Достоевский пережил смерть двух своих детей, и ужас этого страдания был, несомненно, знаком ему. Он пережил этот ад сам и потом описал его в образе матери, потерявшей сына, в гла — ве «Верующие бабы» своего последнего романа. И старец Зосима возвращает ее к жизни не утешением, а указанием на возможность деятельной любви к сыну через заботу о его отце. В этом же ключе Достоевский рассматривает образ самого загадочного и непостижи — мого, после Авраама, ветхозаветного героя – Иова: не вопрошание Иова к Богу, не мучительный поиск смысла во всех его страданиях и лишениях интересует Достоевского; он обращает внимание на чудо любви, которое не смогли уничтожить все ужасы жизни человека в этом мире. На вопрос обывателя, как можно любить новых детей и быть счастливым в полноте, вспоминая старых, Достоевский тихо отвечает, что это возможно: «Старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость»5. Какое горе может быть значительнее любви сейчас? Достоевский не умозрительно ставит любовь на первое место, это – его внутренний опыт, так он чувствует самого себя, так он видит Иова. Девятилетний Илюша Снегирев, прощаясь с отцом, говорит ему: «Папа, не плачь… а как я умру, то возьми ты хорошего мальчика, другого… сам выбери из них из всех, хорошего, назови его Илюшей и люби его вместо меня… <…> А меня, папа, меня не забывай никогда…»6 Вот как сам Достоевский приоткрывает «великую тайну жизни человеческой»: любовь сына и пожелание счастья дают отцу – капитану Снегиреву

или Иову – смысл жить дальше. Илюша не просто позволяет отцу любить кого-то, кроме себя, а, наоборот, завещает ему эту любовь. А какой завет дает Зосима Алеше: «В горе счастья ищи»7. Почему? Горе смывает все мелкое и незначительное, обнажая тот фундамент, на котором стоит наша жизнь. Потому-то «подпольный человек» и восклицает: «Страдание – да ведь это единственная причина созна — ния»8. Может быть, оттолкнувшись от страдания, вызванного поте — рей конкретного человека, Достоевский смог обобщить его причину и таким образом понять, что есть ад. Но тогда жизнь с ее возмож — ностью любить здесь и сейчас становится для него раем. «Разве я теперь не в раю?»9 – восклицает он устами Маркела.

Что же такое счастье, по Достоевскому? Я бы сказал так: счас — тье – это прежде всего то, что надо осознать. Известно высказыва — ние Кириллова о счастье: «Человек несчастлив, потому что не знает, что он счастлив. <…> Кто узнает, тотчас же станет счастлив, сию минуту»10. Значит, проблема не в том, чтобы стать счастливым, а в

том, чтобы осознать себя таковым. Поэтому-то в рассуждении об

аде Достоевский и называет человека «счастливым существом». А раз для счастья требуется осознание, то время и даже жизнен — ный опыт перестают играть решающее значение для этого скачка в бытие. Здесь как никогда ярко проявляется любимое понятие Достоевского, характеризующее человека, оно выражается словом вдруг. Наглядным примером этих идей становится Маркел, семнад — цатилетний юноша, угасающий от чахотки и отчаянно пытающийся найти что-то самое важное в так поспешно покидающей его жизни. Достоевский не показывает, как он пришел к осознанию ценности любви, это осталось личной тайной, но гораздо важнее сам факт. И Достоевский использовал весь свой творческий потенциал, что — бы описать несколько дней из жизни такого человека в нашем мире. Он борется с самим временем, с подступающей смертью, наполняя смыслом каждую минуту. Чем меньше у него возможностей сопри- коснуться с миром, тем шире становится круг любимых им людей: семья, прислуга, знакомые, наконец весь божий мир. «Да чего годы, чего месяцы! – воскликнет, бывало, – что тут дни-то считать, и одного дня довольно человеку, чтобы все счастие узнать (курсив мой. – К. З.). Милые мои, чего мы ссоримся, друг пред другом хва- лимся, один на другом обиды помним: прямо (курсив мой. – К. З.) в сад пойдем и станем гулять и резвиться, друг друга любить и вос- хвалять, и целовать, и жизнь нашу благословлять»11, – говорит нам

Маркел. А что значит «прямо в сад пойти»? Значит простить всем,

отказаться от справедливого возмездия за преступления, от ока за око, и многие ли согласятся принести такую страшную жертву на алтарь любви? Вот Иван Карамазов уже поспешил отказаться,

для него не существует ничего важнее страдания и боли. А как же Маркелу удалось разом перескочить все эти естественные прегра — ды? Он, может быть, сказал в сердце своем: «Можно любить!» – и больше ничего не потребовал от жизни. Он не только обнаружил эту возможность, но и каким-то образом почувствовал, что она пре — восходит собой все несчастья, скверную среду, все несовершенство и слабость человека. Еще один важный штрих к портрету человека, добавленный Маркелом, это – ошеломляющая свобода становле — ния. Человек – это такое существо, которое свободно любить; раз узнав о такой цели, он может сразу устремиться к ней. Так и Маркел любит не просто окружающих его близких, он любит саму Любовь. По сути, весь роман «Братья Карамазовы» является обширным комментарием к нескольким идеям Маркела, которые уместились на двух страницах: что значит «жизнь есть рай»; как может быть так, что я во всем за всех виноват; почему «все должны один другому служить»; почему мы счастливы; почему красота спасает мир; что значит жить после кого-то прекрасного? Гений Достоевского в пер — вую очередь проявился в том, что он смог сотворить этот коммента — рий из картин настолько жизненных и убедительных, что даже дети могут понять его.

Тема любви, или богоискательства, пронизывает все творчество Достоевского, по-разному отражаясь в жизни человека: любовь как свобода и полнота жизни в «Братьях Карамазовых»; любовь как личная истина в «Сне смешного человека»; любовь как судьба че — ловечества в «Подростке»; любовь как счастье, без которого жизнь теряет всякий вкус и смысл, в «Бесах»; любовь как сила, воскреша — ющая Лазаря, в «Преступлении и наказании», любовь как призва — ние и действительное, а не мнимое присутствие человека в мире в романе «Идиот». Для того чтобы составить более или менее полную картину представления Достоевского о любви, нужно собрать вме — сте все части головоломки, рассеянные автором по страницам своих произведений.

«Смешной человек» проходит через ужасные испытания, через

«опыт зла», как говорил Бердяев12, чтобы родиться как человек. Начало и конец его пути знаменуются одной и той же фразой: «Мне

все равно!» Но Достоевский полностью переворачивает ее смысл: от тотального безразличия к жизни и людям до полного пренебреже — ния разъедающим воздействием «среды», когда истина уже найдена им. Фантастичность рассказа заключается лишь в специфических условиях, в которые помещает своего героя Достоевский, чтобы тот не мог отрицать своей вины, а, наоборот, взял ответственность за падение мира, начавшееся с одного «атома чумы». Какова же эта истина? «А между тем ведь все идут к одному и тому же, по крайней

мере все стремятся к одному и тому же, от мудреца до последнего разбойника, только разными дорогами. <…> Потому что я видел ис — тину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей»13. Над этим ли смеяться?

Еще один изгой или, лучше сказать, отшельник, непонятый, –

князь Мышкин – так говорил к человеку:

…и неужели в самом деле можно быть несчастным? О, что такое мое горе и моя беда, если я в силах быть счастливым? Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его! О, я только не умею высказать… а сколько вещей на каждом шагу таких прекрасных, которые даже самый потерявшийся (курсив мой. – К. З.) человек находит прекрасными? Посмотрите на ребенка, посмотрите на божию зарю, посмотрите на травку, как она растет, посмотрите в глаза, которые на вас смотрят и вас любят…14

Кто это говорит? Откуда он пришел? Почему говорить с челове- ком – значит любить его? Для чего вообще человеку речь? Почему я смотрю в глаза любви и не узнаю ее? Мышкин видит окружающий мир в тысячах оттенков прекрасного, которое прячется за каждой мелочью и в каждой душе. Для него не существует незначительных носителей прекрасного, все они слишком дороги ему, чтобы прохо — дить мимо. Как же он научился так тонко видеть мир? Представьте себе человека, долгие годы скитающегося в унылой пустыне, где не на чем остановить взор, нечем утолить жажду жизни. И вдруг вдалеке он замечает идущего ему навстречу человека, впервые за много лет. Какое же чувство охватит его целиком? Какая надежда загорится в сердце? Какие слова поднимутся из глубины? Здесь, в этой голой пустыне, мне как никогда ясно, что этот первый прохожий может оказаться моим последним шансом творчества деятельной любви, а с ней и обретения самого себя, и восполнения жизни. Я не спраши — ваю: «Кто ты?» – но я ждал именно тебя. Перед лицом жажды любви никакое прошлое не имеет решающего значения, но это поймет лишь тот, кто дошел до предела, кто сумел возжаждать. Христос спраши — вал своих учеников: «Что смотреть ходили вы в пустыню?»15 Зачем вообще уходить в пустыню? На этот вопрос многие бы ответили: чтобы умертвить свою плоть и стать свободным от нее. Но есть и другая причина: чтобы обрести жажду любви, которая научает чело — века ценить все мельчайшие ее, любви, проявления, помогает усмот — реть в каждом человеке образ Божий, готовит его ко встрече с «Ты».

Устами Заратустры Ницше советует: «Беги, мой друг, в свое уеди — нение!»16 – чтобы остаться самим собой. Князь Мышкин делает еще более тяжелый выбор: он «бежит» в пустыню, чтобы встретить хоть кого-нибудь в своей жизни. Отчасти это проявляется в его болезни, но интенция его взаимодействия с людьми свидетельствует о созна- тельном движении навстречу каждому. Часто о нем говорят, что он не от мира сего. А если все наоборот: это мы думаем, что живем, а на самом деле еще и не начинали? Князь прошел через пустыню, чтобы войти в жизнь, а что сделали мы? Кого мы встретили и полюбили? Мир с его миллиардами жителей старается обесценить в наших глазах каждого конкретного человека, трактуя его как раздражитель и помеху, а не проводника к нашему бытию. В результате тот внут- ренний мир, в котором мы живем, оказывается пустым и холодным, в нем люди не присутствуют по-настоящему, а проплывают мимо, как призраки. Кто из нас, отправляясь в час пик на работу, в метро хоть раз избежал раздражения от толпы, духоты и давки? Как бы вы смотрели на этих людей? А теперь посмотрите на них «из пустыни» глазами Мышкина, «смешного человека», Маркела или ребенка, и, может быть, в каждом из них увидите затаившуюся возможность деятельной любви, встречи с дорогим вам человеком. Разве те, кого мы полюбили однажды, жены и мужья, друзья и учителя, не были такими же прохожими, лишь чудом не прошедшими мимо? Кто может похвастать, что с первого взгляда узнал свою возлюбленную? Но Достоевский подсказывает нам, что чаще всего мы не видим или не хотим видеть того богатства, которое таится в каждом из нас.

«Посмотрите в глаза, которые на вас смотрят…» – говорит он именно потому, что мы этого не делаем. Иначе для нас не была бы тайной та любовь, которая за ними скрывается. Чтобы увидеть малое, надо захотеть многого от любви. Достоевский сам называл Мышкина неудавшейся попыткой представить Христа в наше время, и многие критики так же о нем отзывались, так как он ничего не добился, не предотвратил катастрофу, не спас от уныния стоящего на пороге смерти Ипполита, не вдохновил к новой жизни окружающих его людей, казалось бы, потерпел полное поражение и от этого опять провалился в свою болезнь. Но разве он не остался самим собой? Это ли не величайшая победа? Разве она не потребовала от него на — пряжения всех духовных сил? Или он пожалел о своих усилиях, ос — тавшихся тщетными? Одно только чудо явления в слове откровения Достоевского о любви оправдывает Мышкина целиком и делает его бесценным наследием на пути в очеловечивания личности. Теперь выбор за нами: воспользоваться или нет его примером.

Нам остается рассмотреть последний, самый трудный аспект в понимании Достоевским любви, а именно проблему любви и вре-

мени, отношения «я» и «мы». Для этого рассмотрим глубочайшую по силе интуиции антиутопию Достоевского, представленную в

«картине» Версилова:

Я представляю себе, мой милый, – начал он с задумчивою улыбкою, – что бой уже кончился и борьба улеглась. После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье, и люди остались одни, как желали: великая прежняя идея оставила их; великий источник сил, до сих пор питавший и гревший их, отходил, как то величавое зовущее солнце в картине Клода Лоррена, но это был уже как бы последний день челове — чества. И люди вдруг поняли, что они остались совсем одни, и разом по — чувствовали великое сиротство. Милый мой мальчик, я никогда не мог вообразить себе людей неблагодарными и оглупевшими. Осиротевшие люди тотчас же стали бы прижиматься друг к другу теснее и любов — нее; они схватились бы за руки, понимая, что теперь лишь они одни составляют все друг для друга. Исчезла бы великая идея бессмертия, и приходилось бы заменить ее; и весь великий избыток прежней любви к тому, который и был бессмертие, обратился бы у всех на природу, на мир, на людей, на всякую былинку. Они возлюбили бы землю и жизнь неудержимо и в той мере, в какой постепенно сознавали бы свою про — ходимость и конечность, и уже особенною, уже не прежнею любовью. Они стали бы замечать и открыли бы в природе такие явления и тайны, каких и не предполагали прежде, ибо смотрели бы на природу новыми глазами, взглядом любовника на возлюбленную. Они просыпались бы и спешили бы целовать друг друга, торопясь любить, сознавая, что дни коротки, что это – все, что у них остается. Они работали бы друг на друга, и каждый отдавал бы всем все свое и тем одним был бы счастлив. Каждый ребенок знал бы и чувствовал, что всякий на земле – ему как отец и мать. «Пусть завтра последний день мой, – думал бы каждый (курсив мой. – К. З.), смотря на заходящее солнце, – но все равно, я умру, но останутся все они, а после них дети их (курсив мой. – К. З.)» – и эта мысль, что они останутся, все так же любя и трепеща друг за друга, заменила бы мысль о загробной встрече. О, они торопились бы любить, чтоб затушить великую грусть в своих сердцах. Они были бы горды и смелы за себя, но сделались бы робкими друг за друга; каждый трепетал бы за жизнь и за счастие каждого. Они стали бы нежны друг к другу и не стыдились бы того, как теперь, и ласкали бы друг друга, как дети. Встречаясь, смотрели бы друг на друга глубоким и осмысленным взглядом, и во взглядах их была бы любовь и грусть…17

Опять попытаемся услышать, кто и откуда это говорит? Важно, что Версилов рассказывает не о каком-то бесконечно далеком и чуждом ему времени или эпохе – он сам по-настоящему живет

лишь там, как бы пытается докричаться до нас. Везде, где он говорит

«они», прежде всего он имеет ввиду самого себя. Это не мир вокруг него изменился, а он сам так пересмотрел свою жизнь. Но, выража — ясь так обо всех людях, Достоевский подчеркивает свою веру в то, что этот путь – тщетность борьбы, одиночество, сиротство, великая грусть и, наконец, любовь, утоляющая ее, – онтологически присущ каждому человеку. Так он верит, что его личная истина может быть истиной и для кого-то еще, иначе не было бы смысла вообще гово — рить о ней, но он не отказался бы от нее, оставшись одиноким, непо — нятым и непринятым. Каков же этот последний день человечества? Какой бой уже закончился и какая борьба улеглась? Всякий, гово — рит Достоевский, его сарказм в описании борьбы подчеркивает ее бессмысленность, мелочность, неоправданность, мол, только дети могут серьезно относиться к проклятьям, комьям грязи и свисткам, что есть суть любой борьбы или войны. Но, к сожалению, нельзя просто перестать бороться по чьей-то подсказке, надо самим дойти до тщеты и пустоты этих усилий, надо «устать в бессмысленном труде»18 и достигнуть его цели – остаться одним, как мы сами того

хотели. И это происходило уже в XIX в., что Ницше констатировал

как «смерть Бога». Достоевский же подчеркивает, что Бог «умер» именно как великая идея, как знамя борьбы, как предмет дележа и толкования, как надежда и гарантия будущего бессмертия. И вот, оставшись на этой земле здесь и сейчас, люди впервые ощутили си — ротство и великую грусть, но они явились не бессмысленным стра — данием, а экзистенциальным, уже в них люди ощутили себя живыми и через них впервые посмотрели друг на друга как на проводников своего бытия. Они не от слабости какой-то стали бы прижиматься друг к другу, как может показаться, ибо любить конкретного чело — века всегда тяжелее, чем лелеять великую идею. Здесь растворяется иллюзия и открывается исход к бытию. Бог не просто умер, Он ушел из мира как застывшая объективация, как слово, имя или тайна, которую, как заметил великий инквизитор, все трактуют по-свое — му, исходя из своих интересов. Но уйдя, Он родился и поселился в сердцах людей19, через великую грусть проведя их к живой любви.

Замечу, что Достоевский не отрицает бессмертие как возможность,

просто он не рассчитывает на него, его цель – показать все богатство и полноту жизни здесь и сейчас, вернуть ей самоценность, отнятую иллюзиями великих идей. Осознание смерти как абсолютного кон — ца открыло для людей ценность минуты. Более того, жажда бытия, доведенная до предела и нашедшая выход в любви, как бы останав — ливает само время: этот последний день человечества длится вечно, есть только настоящее. Ведь каждый день, торопясь любить, они проживают как последний – вечное возвращение. Не надо полагать, что оно так происходит само собой, это тяжелый труд и подвиг человека, так как не бывает любви невыношенной, не рожденной в муках. Образ этого дня сам Достоевский передал в заходящем зо — вущем солнце, которое вот-вот скроется за горизонтом, но солнце это – солнце любви, и, провожая его взглядом, человек как никогда остро ощущает в себе его зов и боится его потерять, а с ним и себя самого, и грусть его так велика, что солнце застывает, пока его со — зерцание полно живого чувства прекрасного и горечи от его потери. Сама возможность любви в этом мире оказывается настолько фун — даментальной и значимой, что ее сохранение в жизни людей после меня становится для меня же дороже собственного бессмертия, ее одной довольно для моего счастья, говорит Достоевский. «А знать (курсив мой. – К. З.), что есть солнце – это уже вся жизнь», – вос — клицает Митя Карамазов в «трагическом гимне Богу, у которого радость!»20

Таким образом, Достоевский представляет любовь, как вечное

прощание, в котором и состоит вся жизнь, а счастье – абсолютно естественным состоянием для «некоего духовного существа», по- явлением которого на свет была дана возможность сказать самому себе: «Я есмь. И я люблю!»

Материал взят из: Научный журнал Серия «Философия. Социология» № 13 (56) / 2010

"В эту же зиму П.М.Третьяков, владелец знаменитой Московской картинной галереи, просил у мужа дать возможность нарисовать для галереи его портрет. С этой целью приехал из Москвы знаменитый художник В.Г.Перов.
Прежде чем начать работу, Перов навещал нас каждый день в течение недели; заставал Федора Михайловича в самых различных настроениях, беседовал, вызывал на споры и сумел подметить самое характерное выражение в лице мужа, именно то, которое Федор Михайлович имел, когда был погружен в свои художественные мысли.
Можно бы сказать, что Перов уловил на портрете "минуту творчества Достоевского".
Такое выражение я много раз примечала в лице Федора Михайловича, когда, бывало, войдешь к нему, заметишь, что он как бы "в себя смотрит", и уйдешь, ничего не сказав".

А.Г.Достоевская. "Воспоминания".

Перов смог создать портрет писателя, который получился настолько убедительным, что для потомков образ Достоевского "слился" с изображением. В 1872 году, закончив портрет, Перов написал Третьякову: "...мне кажется, что... выражен даже характер писателя" . Достоевскому в то время шел пятьдесят первый год.

К сожалению, некоторые мужчины считают постыдным для себя говорить о любви - ни женщинам, ни родителям, ни детям... не царское, мол, это дело... . Больше того, они высмеивают тех, кто не боится говорить о чувствах... Жаль - так их воспитали женщины, которые сами не слышали от мужчин слов любви...
Предлагаю для общего развития прочитать (и задуматься) цитаты о любви из произведений "властителя дум" Ф.М.Достоевского "Дневник писателя", "Братья Карамазовы", "Бесы" и др.
***
- Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край той ризы, в которую облекается Бог мой; пусть я иду в то же самое время вслед за чертом, но я все-таки и твой сын, Господи, и люблю тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть.
***
- Мое бессмертье уже потому необходимо, что Бог не захочет сделать неправды и погасить совсем огонь, раз возгоревшейся к Нему в моем сердце. И что дороже любви? Любовь выше бытия, любовь венец бытия, и как же возможно, чтобы бытие было ей неподклонно? - Если я полюбил Его и обрадовался любви моей - возможно ли, чтоб он погасил и меня и радость мою и обратил нас в нуль? Если есть Бог, то и я бессмертен!
***
- Смирение любовное - страшнейшая сила, изо всех сильнейшая, подобной которой нет ничего.
- Счастье не в одних только наслаждениях любви, а в высшей гармонии духа.
- Любовь столь всесильна, что перерождает и нас самих.
- Любовь такое бесценное сокровище, что на нее весь мир выкупить можешь, и не только свои, но и чужие грехи еще выкупишь.
- Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался… Отвлеченно еще можно любить ближнего, и даже иногда издали, но вблизи - почти никогда.
***
- Слушайте! Я знаю, что говорить не хорошо: лучше просто пример, лучше просто начать… я уже начал… и – и неужели в самом деле можно быть несчастным? О, что такое мое горе и моя беда, если я в силах быть счастливым?
- Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его! О, я только не умею высказать… а сколько вещей на каждом шагу таких прекрасных, которые даже самый потерявшийся человек находит прекрасными?
- Посмотрите на ребенка, посмотрите на Божию зарю, посмотрите на травку, как она растет, посмотрите в глаза, которые на вас смотрят и вас любят…