Министерство Образования Азербайджанской Республики
Бакинский Славянский Университет
КУРСОВАЯ РАБОТА
НА ТЕМУ: «Н. М. Карамзин – представитель русского сентиментализма»
Факультет: филологический
Студент: Сулейманов Турал
Кафедра: история русской
литературы
Руководитель: А.В.Третьякова
БАКУ – 2002
Введение
Сентиментализм как литературное направление
Отличия сентиментализма от других русских и европейских литературных
направлений
Н.М.Карамзин как представитель русского сентиментализма
Заключение
Литература
ВВЕДЕНИЕ
Выбор темы объясняется нашим интересом к творчеству Н. М. Карамзина
как сентименталиста русской литературы. Будучи крупнейшим
представителем русского сентиментализма он внес огромный вклад в
литературу. На протяжении всей своей литературной деятельности, которая
продолжалась свыше сорока лет, Карамзин изо всех сил старался ради
просвещения русского народа.
Актуальность исследования заключается в том, что Карамзин как
писатель-сентименталист интересен и по нынешний день. Его произведения с
большой любовью и интересом читает также и наше поколение.
Цель и задачи курсовой работы заключается в рассмотрении
сентиментализма как одного из литературных направлений XVIII в., а также
выявление отличительных черт между русским и европейским
сентиментализмом. На ряду с этим также оценивается роль Карамзина как
представителя русского сентиментализма в русской литературе.
Во второй половине XVIII в. во многих европейских странах
распространяется новое литературное направление, получившее название
сентиментализм. Его появление было вызвано глубоким кризисом, который
переживал феодально абсолютистский режим. В сентиментальной литературе
нашло отражение настроение широких слоев европейского общества. По
идейной направленности сентиментализм - одно из явлений Просвещения.
Антифеодальный пафос его произведений особенно четко выражается в
проповеди внесословной ценности человеческой личности. Лучшими образцами
сентиментальной литературы были признаны «Сентиментальное путешествие по
Франции и Италии» Стерна, «Векфилдский священник» Голдсмита, «Юлия, или
Новая Элоиза» Руссо, «Страдания юного Вертера» Гете.
В отличие от классицистов, сентименталисты объявили высшей ценностью не
государство, а человека, потребностям которого, по их мнению, должны
отвечать государственные законы и учреждения. Несправедливым порядком
феодального мира просветители сентименталисты противопоставляли вечные и
разумные законы природы. В связи с этим природа выступает в их
произведениях не только как объект созерцания и любования, но и как
высшее мерило всех ценностей, в том числе и самого человека. «От
природы, - писал Руссо, - люди не короли, не вельможи, не богачи: все
родятся нагими и бедными. Начните же изучение человеческой природы с
того, что действительно неразлучно с нею, что составляет суть
человечества». Официальным учреждениям абсолютистского государства
сентименталисты противопоставили союзы, основанные на природных,
родственных отношениях или взаимных симпатиях: семью и дружбу. В семье
они видели самую прочную социальную ячейку, а в хорошем домашнем
воспитании ребенка - залог его будущих гражданских добродетелей. "Как
будто любовь к ближнему, - недоумевал Руссо, - не является началом той,
которой он обязан по отношению к государству... Как будто доброго
гражданина не образует добрый сын, добрый муж, добрый отец». Следующей
ступенью формирования общественного поведения человека считалась дружба,
в которой главную роль играет сходство взглядов, вкусов, убеждений.
Первостепенное место в представлениях сентименталистов занимают чувства,
или, как говорили в России в XVIII в., чувствительность. От этого слова
(пофранцузски sentiment) получило название и само литературное
направление. В отличие от классицизма, философской основой которого был
рационализм, сентиментализм опирался на сенсуалистическую философию
английского ученого, Локка, объявившего отправной точкой познания -
ощущения. Чувствительность понимается сентименталистами не только как
орудие познания, но и как область эмоций, переживаний, как способность
отзываться на радости и страдания других людей, т. е. как основа
общественной солидарности. В Словаре Академии Российской, выпущенном в
конце XVIII в., слово «чувствительность» определялось как «качество
трогающегося человека несчастиями другого».
Как и любой дар природы, чувствительность нуждается в воспитании и
руководстве со стороны родителей и наставников. На чувствительность
влияет и положение человека в обществе. Люди, привыкшие заботиться и
думать не только о себе, но и о других, сохраняют и развивают природную
чувствительность; те, кто огражден богатством или знатностью от труда и
обязанностей, быстро утрачивают ее, становятся грубыми и жестокими.
Политическое устройство общества также влияет на природу человека:
деспотическое правление убивает в людях чувствительность, ослабляет их
солидарность, свободное общество благоприятствует формированию
социальных эмоций. Чувствительность, по учению просветителей
сенсуалистов, - основа «страстей», волевых импульсов, побуждающих
человека к различным, в том числе и общественным, действиям. Поэтому в
лучших произведениях сентиментализма она - не прекраснодушие, не
слезливость, а драгоценный дар природы, определяющий его гражданские
добродетели.
Чувствительность лежит в основе и творческого метода писателей
сентименталистов. Классицисты типизировали моральные качества людей,
создавали обобщенные характеры ханжи, скупца, хвастуна и т. п. Их
интересовал не конкретный, реальный человек, а черты, присущие типу.
Главную роль у них играл абстрагирующий разум писателя, вычленяющий
однотипные психологические явления и воплощающий их в одном персонаже.
Творческий метод сентименталистов покоится не на разуме, а на чувствах,
на ощущениях, отражающих действительность в ее единичных проявлениях. Их
интересуют конкретные люди с индивидуальной судьбой. В связи с этим в
произведениях сентиментализма часто выступают реально существовавшие
лица, иногда даже с сохранением их имени. Это не лишает сентиментальных
героев типичности, поскольку их черты мыслятся как характерные для той
среды, к которой они принадлежат.
Открытие сентименталистами нового вида мироощущения было ступенью в
поступательном движении литературного процесса. Вместе с тем его
проявление часто приобретало в произведениях сентименталистов слишком
внешний и даже гиперболизированный характер, выражалось в восклицаниях,
слезах, обмороках, самоубийствах. Для сентиментализма характерны, как
правило, прозаические жанры: повесть, роман (чаще всего эпистолярный),
дневник, «путешествие», т. е. путевые записки, помогающие раскрыть
внутренний мир героев и самого автора.
В России сентиментализм зарождается в 60е годы, но лучшие его
произведения – «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, «Письма
русского путешественника» и повести Карамзина - относятся к последнему
десятилетию XVIII в. Как и в других литературных направлениях, общность
творческого метода писателей не означает тождества их политических и
социальных взглядов, В русском сентиментализме можно выделить два
течения: демократическое, представленное творчеством А. Н. Радищева и
близких к нему писателей - Н. С. Смирнова и И. И. Мартынова, и более
обширное по своему составу - дворянское, видными деятелями которого были
М. М. Херасков, М. Н. Муравьев, И. И. Дмитриев, Н. М. Карамзин, П. Ю.
Львов, Ю. А. Нелединский Мелецкий, П. И. Шаликов.
В отличие от западноевропейского сентиментализма, где основной
общественный конфликт был представлен взаимоотношениями между третьим
сословием и аристократией, в русском сентиментализме героями
антагонистами стали крепостной крестьянин и помещик крепостник.
Представители демократического течения, сочувствуя крепостным
крестьянам, настойчиво подчеркивают их нравственное превосходство над
крепостниками. В их произведениях чувствительности крестьян
противопоставлено душевное огрубение, жестокость помещиков.
Сентименталисты демократы не идеализируют жизнь крестьян, не боятся
показать ее антиэстетические подробности: грязь, нищету.
Чувствительность героев представлена здесь наиболее широко и
разнообразно - от умиления и радости до гнева и возмущения. Одним из ее
проявлений может быть суровое возмездие своим обидчикам.
Дворянские сентименталисты также говорят о моральном превосходстве
крестьян над помещиками, но факты насилия, бессердечия и произвола
крепостников представлены в их произведениях в виде исключения, как
своего рода заблуждение обидчика, ж чаще всего завершаются его
чистосердечным раскаянием. С большим удовольствием пишут они о добрых,
гуманных помещиках, о гармонических отношениях между ними и крестьянами.
Дворянские сентименталисты последовательно обходят грубые черты
крестьянского быта. Отсюда известный налет пасторальности на
изображаемых ими деревенских сценах. Гамма чувствительности героев здесь
гораздо беднее, чем в демократическом сентиментализме. Сельские жители,
как правило, добры, любвеобильны, смиренны и послушны. И все же было бы
неправильно называть дворянский сентиментализм реакционным явлением.
Главная его цель - восстановить в глазах общества попранное человеческое
достоинство крепостного крестьянина, раскрыть его духовное богатство,
изобразить семейные и гражданские добродетели. И хотя писатели этого
течения не отважились поставить вопрос об отмене крепостного права, но
их деятельность подготавливала общественное мнение к разрешению этой
задачи, русский сентиментализм прошел в своем развитии четыре этапа,
которые объединяет использование писателями сентименталистами одного и
того же творческого метода, а разделяет разная степень его глубины и
совершенства. При этом наблюдается следующая закономерность: от первого
этапа к третьему творческий метод обогащается, на четвертом -
оскудевает.
Границы первого этапа с 1760 по 1775 г. В 1760 г. появляется журнал
«Полезное увеселение», сплотивший вокруг себя молодых поэтов
сентименталистов - А. А. Ржевского, С. Г. Домашнева, В. Д. Санковского,
А. В. Нарышкина и некоторых других. Во главе этой группы стоял М. М.
Херасков. Продолжением «Полезного увеселения» (1760-1762) были журналы
«Свободные часы» (1763), «Невинное упражнение» (1763) и «Доброе
намерение» (1764). Прозаические произведения этого периода представлены
романом Ф. А. Эмина «Письма Эрнеста и Доравры», «Дневником одной недели»
А. Н. Радищева и «Утренниками влюбленного» В. А. Лёвшина; драматические
– «слезными» пьесами М. М. Хераскова, В. И. Лукина.
Сентиментально - просветительский творческий метод еще не раскрывает в
этот период всех своих возможностей. Авторов пока интересует только
любовная, дружеская и семейная проблематика. Критическое острие
сентиментального метода направлено лишь против светской жизни и
неправосудия. Крестьяне, хотя и вызывают сочувствие, но не выступают
главными героями произведений и чаще всего являются лишь объектом
сострадательного отношения к себе в репликах идеальных дворян. Это
период зарождения русского сентиментализма. Поэтому авторы часто
заимствуют жанры у предшествующей классицистической литературы
(анакреонтическая ода, идиллия) или используют готовые европейские
образцы («Новая Элоиза» Руссо, «Мот, или Добродетельная обманщица»
Детуша, «Неимущие» Мерсье).
Второй этап русского сентиментализма начинается с 1776 и продолжается до
1789 г. В 1776 г. Н. П. Николевым была написана сентиментальная
комическая опера "Розана и Любим", положившая начало ряду однотипных
произведений. Именно в этом жанре прежде всего осуществляется дальнейшее
углубление творческого метода писателей сентименталистов. В своих лучших
образцах сентиментальная комическая опера обращается к социальным
противоречиям крепостнической России. В основе конфликта таких пьес -
факты помещичьего произвола над добродетельными, "чувствительными"
крестьянами, которые впервые выступают как главные герои, превосходящие
по духовному развитию своих обидчиков. В том же 1776 г. наблюдаются
резкие изменения в лирике талантливого поэта сентименталиста М. Н.
Муравьева, который после классицистического сборника «Оды» (1775)
переходит к сентиментальной поэзии. В его творчестве, по сравнению с
поэтами «херасковцами», углубляется интерес к частной жизни и
общественным добродетелям простого человека, в том числе и крестьянина.
Третий период (1789-1796)-наиболее яркий и плодотворный в истории
русского сентиментализма. Его успехи теснейшим образом связаны с
судьбами русского Просвещения, которое в эти годы особенно оживляется
под влиянием начавшейся во Франции революции. «Первые годы революции...-
указывает историк М. М. Штранге, - были годами большого общественного
подъема в России». Французская революция на первых порах ее развития
«была принята русской интеллигенцией чуть ли не с единодушным подъемом».
Оживление общественной мысли благотворно повлияло на развитие
просветительства, что, в свою очередь, не замедлило отразиться на
сентиментальной литературе.
В этот период сентиментально-просветительская литература в наибольшей
степени раскрывает свои возможности. В ней ставятся злободневные
социальные и политические вопросы: внесословная ценность человеческой
личности, законы природы и политический строй государства, революционное
переустройство общества. Этот период характеризуется преобладанием
прозаических произведений - повестей, романов, сентиментальных
путешествий. Именно в это время были созданы лучшие произведения
Радищева – «Житие Федора Васильевича Ушакова» и «Путешествие из
Петербурга в Москву». С 1791 г. печатаются повести Карамзина и «Письма
русского путешественника». Появляются лучшие журналы: «Московский
журнал» Карамзина и «Приятное и полезное препровождение времени»
Подшивалова, «Чтение для вкуса, разума и чувствования».
Четвертый и последний период (1797-1811) - время постепенного упадка
русского сентиментализма, вызванное ослаблением просветительского
движения XVIII в. под влиянием русской и европейской реакции. Недавнюю
славу сентиментализма поддерживают только Карамзин своими повестями в
"Вестнике Европы" и молодой Жуковский. Но Карамзин с 1803 г. отходит от
художественной литературы и начинает работу над "Историей государства
Российского". Для творчества же большинства сентименталистов характерно
эпигонское повторение. Этот период заканчивается Отечественной войной
1812 г., которая вызвала в России новый общественный подъем, благотворно
отозвавшийся в новом литературном направлении - романтизме.
Для России начала XIXв. характерно стремительное хронологическое
выравнивание художественных стадий с соответствующими
западноевропейскими стадиями. Русский классицизм отставал от
французского - наиболее яркой и сильной формы классицизма - почти на
столетие. Русский сентиментализм отставал от западноевропейского лишь на
несколько десятилетий, подхватив и продолжив его последние, угасающие
отзвуки, что дало основание А. Веселовскому говорить об единой для всей
Европы “эпохе чувствительности”. Последующие художественные направления
(романтизм и реализм), а также их разновидности возникали и оформлялись
в России уже одновременно или почти одновременно с соответствующими
направлениями на Западе..
Таким образом, главное русло русской литературной революции в первой
половине века было таким же, как и на Западе: сентиментализм, романтизм
и реализм. Но облик каждой из этих стадий был чрезвычайно своеобразен,
причем это своеобразие определялось и тесным переплетением и слиянием
уже известных элементов, и выдвижением новых - тех, которые
западноевропейская литература не знала или почти не знала.
Слияние элементов вытекало из уплотненности художественных течений,
вызывавших их взаимопроникновение. Русский сентиментализм (как и
западноевропейский), поставив во главу угла чувство, вел к переоценке
разума; в то же время он, пожалуй, еще более активно, чем его
западноевропейский аналог, присваивал достояния предшествующих и нередко
отвергаемых им систем. Так, например, понятие образованного и
правильного вкуса - достояние классицизма - составило ось карамзинской
эстетики, а идея гражданского и личностного воспитания - критерий
Просвещения - пронизывала многие произведения эпохи сентиментализма, в
том числе и такое, как “Письма русского путешественника” Карамзина. Но в
то же время русский сентиментализм усваивал и резкие, яркие краски “Бури
и натиска” (проявлявшиеся и в психологической обрисовке центрального
персонажа, и в стилистической экспрессии), и таинственные тона
предромантизма (в более широком смысле предромантизмом называют
сентиментализм в целом), экстремальность ситуаций “готического романа”.
И для развившегося позднее русского романтизма в течение долгого времени
характерно было взаимодействие не только с традициями “Бури и натиска”
или “готического романа”, но и Просвещения. Последнее особенно осложняло
облик русского романтизма, ибо, как и романтизм западноевропейский, он
культивировал идею автономного и самобытного творчества и выступал под
знаком антипросветительства и антирационализма. На практике же он
нередко перечеркивал или ограничивал свои исходные установки.
Следует учитывать и то, что сентиментализм был в русской литературе
господствующим направлением, но отнюдь не единственным: кроме того, сам
сентиментализм был неоднородным, состоял из разных литературных
движений и школ. Не было четкости в терминологии, многие понятия
«были принесены из вне и только прилагались к определенным явлениям
…..Под «романтизмом» разумели иногда немецкое или английское влияние
вообще, шедшее на смену французскому, причем, романтическими были
имена Шиллера, Гете и даже Лессинга. И если романтизм появился после
сентиментализма, то это ещё не значит из сентиментализма.
Уберечься от крайностей и найти «золотую середину» в понимании
русского литературного процесса начала XIX века можно, если отказаться
от прямых аналогий с европейскими литературами. Западноевропейские
понятия «классицизм», «барокко», «сентиментализм» или эстетические
категории «возвышенное», «трагическое» и другие никогда не совпадали с
русскими явлениями, однако названия заимствовались до тех пор, пока
аналогии были допустимы. К XIX веку своеобразие русской литературы
развилось до такой степени, что очередная литературная эпоха не имела
прямой аналогии в европейских литературах и не могла получить оттуда
адекватного определения. Именно так обстоит дело с литературой первой
трети XIX века. Однако совсем отказаться от европейских аналогий не
удастся, так как начавшийся в XVIII в. процесс европеизации русской
культуры еще не завершился. Кроме того, многие произведения первой
трети XIX в. являются переводами из Байрона, Томаса Грея, Парни,
Вильвуа, в прозе русские романтики спорят с Гердером, братьями Шлегель,
Шеллингом. Таким образом пользуясь европейскими терминами « романтизм»,
«классицизм», «сентиментализм» и т.п. следует помнить об их русском
своеобразии.
Николай Михайлович Карамзин - крупнейший представитель русского
сентиментализма. В его творчестве наиболее полно и ярко раскрылись
художественные возможности этого литературного направления. Карамзин,
как и Радищев, придерживался взглядов просветителей, но они носили более
умеренный характер. В политике он был сторонником просвещенной
монархии, что не мешает ему сочувствовать и республиканскому строю, при
том условии, что путь к нему не вел через революцию. Среди
просветительских идей наиболее близки Карамзину осуждение деспотизма и
идея внесословной ценности человеческой личности.
Литературная деятельность Карамзина началась в середине 80х годов XVIII
в. и завершилась в 1826 г., т. е. в общей сложности продолжалась свыше
сорока лет и претерпела ряд существенных изменений. Ранний период
творчества писателя относится ко второй половине 80х годов XVIII в.,
когда юный Карамзин стал одним из членов масонской ложи розенкрейцеров,
возглавляемой Н. И. Новиковым. Подобно своим новым товарищам, он
получает масонское имя - лорд Рамзей. Близость к масонам Карамзин
рассматривает как счастливый дар судьбы. По поручению своих наставников
он занимается переводами нравоучительнорелигиозных произведений. Одним
из них была книга швейцарского поэта Галлера «О происхождении зла».
Вместе со своим другом, также масоном, А. А. Петровым он редактирует
первый в России детский журнал «Детское чтение для сердца и разума»
(1785-1789), где была помещена его повесть "Евгений и Юлия". Влияние
масонов ощущается в повышенном интересе Карамзина к религиозно
моралистическим проблемам. Однако в отличие от правоверных масонов,
Карамзин испытывает в это время сильное влияние со стороны
сентиментальной и предромантической литературы, о чем прежде всего
свидетельствуют переведенные им произведения: "Времена года" Томсона,
идиллия Геснера "Деревянная нога", драма Лессинга «Эмилия Галотти». Ему
хорошо знакомы и произведения Руссо, Клопштока, Юнга, Виланда,
Ричардсона и Стерна.
Новый, сентиментально-просветительский период, как было указано выше,
начинается в 1789 г. и продолжается до лета 1793 г. И к началу этого
периода т.е. в 1789 г. Карамзин порывает с масонами. Сам писатель
объясняет впоследствии свое решение тем, что его раздражали «нелепые
обряды» и таинственность масонских собраний. Но причина оказывалась
более глубокой. Еще до поездки за границу Карамзин твердо решил начать
издание собственного журнала, который бы полностью соответствовал его
новым литературным вкусам. В 1789-1790 годах писатель совершает
путешествие по Западной Европе. Вернувшись в Россию, он издает
ежемесячный «Московский журнал» (1791 -1792), в котором публикует
«Письма русского путешественника», повести «Бедная Лиза», «Наталья,
боярская дочь», а также переводы произведений западноевропейских
авторов.
«Письма русского путешественника» открывают
сентиментально-просветительский этап творчества Карамзина. Они
печатались сначала в «Московском журнале», затем в альманахе «Алая».
Полностью отдельным изданием вышли в 1797-1801 гг. Материал,
представленный в «Письмах», чрезвычайно разнообразен: здесь и картины
природы, и встречи с знаменитыми писателями и учеными Европы, и описание
памятников истории и культуры. Просветительский характер мышления
Карамзина особенно четко обрисовывается при оценке общественного строя
посещаемых им стран. Явное неодобрение автора вызывает феодальная
Германия. Карамзина раздражает назойливый контроль полицейских
чиновников. В Берлине ему предлагают длинный список вопросов, на которые
необходимо ответить в письменной форме. В Пруссии бросается в глаза
засилье военных. «Здешний гарнизон, - пишет Карамзин о Кенигсберге, -
так многочислен, что везде попадаются в глаза мундиры». Капитан, с
которым автор вступил в беседу, жаловался на отсутствие военных
действий: «Пора снова драться - солдаты наши пролежали бока». Карамзин
указывает на убожество общественной жизни немецких княжеств. Приезд в
Берлин родственницы короля, «штатгальтерши», как пренебрежительно
называет ее автор, превращается в событие государственной важности:
устраивается военный парад, жители выходят на улицы, играет оркестр.
«Нельзя было не смеяться этому фарсу»,- замечает Карамзин. Придворная
жизнь втягивает в свою орбиту даже великих писателей. В Ваймаре Карамзин
не застает дома ни Виланда, ни Гердера, ни Гёте. Известие, что все они
были во дворце, вызывает у него возмущение.
Совершенно по-другому пишет Карамзин о Швейцарии, которая для
просветителей, особенно для Руссо, была наглядным примером
республиканских порядков. «Итак, я уже в Швейцарии, -сообщает
путешественник, - в стране живописной натуры, в земле тишины и
благополучия». Зажиточность швейцарских землевладельцев автор объясняет
тем, что они « неплатят почти никаких податей и живут в совершенной
свободе». В Цюрихе он с большим одобрением рассказывает о «девичьей
школе», в которой сидят рядом дочери богатых и бедных родителей, что
дает возможность «уважать достоинство, а не богатство» человека.
Причину, поддерживающую в Швейцарии республиканский строй, Карамзин, в
духе Монтескье и Руссо, видит в строгих аскетических нравах жителей,
среди которых даже самые богатые не держат более одной служанки.
Глава русского сентиментализма Н. М. Карамзин осуществляет в конце XVIII
- начале XIX в. реформу стилей литературного языка. Им были
провозглашены и подтверждены собственной литературной практикой принципы
так называемого "нового слога". Суть его сводилась к упрощению
письменной речи, освобождению её от "славянщизны", тяжеловесной
книжности, схоластической высокопарности, свойственных произведениям
классицизма. Заслуги Н. М. Карамзина общепризнанны. По словам
Белинского, он "создал на Руси образованный литературный язык", сумел
"заохотить русскую публику к чтению русских книг".
Но в реформе Карамзина было немало и слабых мест. Идеолог
сентиментализма, примиряющего социальные противоречия, он ориентировался
в основном на язык избранных, на изящный светский стиль речи, принятый в
дворянских салонах. Писателям карамзинской школы казались низкими,
непристойными народные слова и выражения. В этом смысле показательны
суждения Карамзина о словах пичужка и парень. В письме к поэту И. И.
Дмитриеву он замечал: "Один мужик говорит пичужечка и парень: первое
приятно, второе отвратительно. При первом слове воображаю красный летний
день, зелёное дерево на цветущем лугу, птичье гнездо, порхающую
малиновку или пеночку и покойного селянина, который с тихим
удовольствием смотрит на природу и говорит: "Вот гнездо! вот пичужечка!"
При втором слове является моим мыслям дебелый мужик, который чешется
неблагопристойным образом или утирает рукавом мокрые усы свои, говоря:
"Ай, парень! Что за квас!" Надобно признаться, что тут нет ничего
интересного для души нашей".
Манерные выражения, весьма далёкие от простого, безыскусственного языка,
были характерным признаком литературы того времени. Вместо того
Чтобы, например, сказать солнце, писали дневное светило, нос жеманно
именовался вратами мозга, глаза - раем души, зиму называли грозной
царицей хлада, простое слово сапожник заменяли искусственным выражением
смиренный ремесленник. Законодателем стилистических норм становится в то
время вкус "светской дамы".
Заботясь об изящности, утончённости речи (кстати, само слово
утончённость впервые появилось в "Письмах русского путешественника" Н.
М. Карамзина), писатели-карамзинисты, хотя порой и выступали против
иноязычного засилья, в своей литературной практике всё-таки чрезмерно
увлекались иностранными, особенно французскими, словами и выражениями.
Ведь в те времена не только царский двор стремился копировать Версаль.
Галломания захватила и жизнь дворянских усадьб. Вспомним, что не только
Онегин "по-французски совершенно мог изъясняться и писал", но и
провинциальная пушкинская Татьяна писала письмо Онегину по-французски и
вообще "выражалася с трудом на языке своём родном".
Некоторые писатели-"европеисты" начисто отвергали тогда
церковнославянские слова, которые, как мы уже знаем, сыграли в своё
время важную культурную роль в образовании и развитии русского
литературного языка. Отрицая ломоносовский принцип соединения
церковнославянизмов с простой народной речью, они не только
культивировали "благородный" французский стиль, но и провозгласили
программу преобразования русского языка по типу и образцу
западноевропейских языков. Такая позиция, естественно, не могла не
вызвать противодействия.
Вдохновителем борьбы против "нового слога" Карамзина, противником
всяческих новшеств и заимствований стал в начале XIX в. адмирал А. С.
Шишков, занимавший некоторое время пост министра народного просвещения и
президента Академии Российской. Шишков был страстным и убежденным
поборником старины, все новое в языке представлялось ему злонамеренной
порчей. Образцом русской речи для него служили древние памятники,
фольклор и, конечно, книжные, церковнославянские тексты. Особенно
яростно нападал он на иностранные слова. Причем его нетерпимость к
"языковому чужебесию", безудержный пуризм (так называют стремление к
частоте языка) имели во многом идеологические корни. Ярый монархист,
Шишков считал, что вместе с французскими словами в Россию проникают
вредные веяния французской революции. Например, слово республика, как он
писал, напоминает: "режь публику:"
Заключение
Таким образом, сентиментализм, как новое литературное направление,
возникнув во II половине XVIII в. внесла огромный вклад в мировую
литературу. Зародившись в 60-е годы, в России сентиментализм сыграл
важную роль в жизни русской литературы. Чувствительность легла в основу
многих произведений писателей этого периода. Рассмотрев и
проанализировав произведения сентименталистов, мы находим, что высшей
мерилой всех ценностей в их произведениях является природа, они её
противопоставляют несправедливым порядком феодального общества. Самой
высшей из чувств, сентименталисты считали способность человека
отзываться на радости и страдания других.
Рассматривая творчество крупнейшего представителя русского
сентиментализма - Н. М. Карамзина мы хотим отметить, что именно в его
творчестве наиболее ярко и полно раскрываются художественные возможности
этого направления. В его романе «Письма русского путешественника»
красочно рисуются картины природы, описываются памятники истории и
культуры. Он дает оценку общественного строя стран, которые посещает.
Читая о странах, описываемых в «письмах» мы находим, что наиболее
положительно он отзывается о Швейцарии, а не доволен обстановкой,
которая царит в Германии. Другие произведения созданные пером Карамзина
также основаны на «чувствительности». Таким образом, Карамзин – как
представитель сентиментализма оставил в русской литературе яркий след и
произведения созданные им будут жить в литературе вечно.
ЛИТЕРАТУРА
Дьюги Г.
Сентиментализм в исторических произведениях Н. М. Карамзина.- т. I.
1962.
Иванов И.
Карамзинское направление и его идейное содержание. Санкт-Петербург:
1898
Иванов-Разумник
Сентиментализм и романтизм (Карамзин, Жуковский, Пушкин Бестужев.
Марлинский. Санкт-Петербург: 1908
Канунова Ф. З
К эволюции сентиментализма Н. М. Карамзина Томск; 1962,
Конунова Ф. З.
К эволюции сентиментализма Н. М. Карамзина («Народа Посадница»)- Томск;
N 50, 1965
Конунова Ф. З.
Эволюция сентиментализма Карамзина. Томск; 1967
Кафанова О.Б.
Н.М.Карамзин и западноевропейский театр /Русская литература и
зарубежное искусство/ - Ленинград; 1986
Кафанова О.Б.
Н.М.Карамзин – переводчик жанлис. Томск; 1982
Кочеткова Н.Д.
Русский сентиментализм – “Наука”; 1978
10. Савельева Л.И.
Античность в поэзии классицизма и сентиментализма: Карамзин, Дмитриев.
Казань: 1980
11. Штранге М.М.
Русское общество и Французская революция 1789-1794 гг. М.:1956
12. Шетер И.
Романтизм. Предистория и периодизация. М.; 1973
Кочеткова Н.Д. Русский сентиментализм –«Наука»; 1978, стр.18
Савельева Л.И. Античность в поэзии классицизма и сентиментализма:
Карамзин, Дмитриев. Казань: 1980. –С- 2 6
Конунова Ф. З. Эволюция сентиментализма Карамзина. Томск; 1967-Cтр 134
Кафанова О.Б.Н.М.Карамзин и западноевропейский театр /Русская
литература и зарубежное искусство/ - Ленинград; 1986
Савельева Л.И. Античность в поэзии классицизма и сентиментализма:
Карамзин, Дмитриев. Казань: 1980 стр.27
Иванов-Разумник Сентиментализм и романтизм (Карамзин, Жуковский, Пушкин
Бестужев. Марлинский. Санкт-Петербург: 1908 стр. 48
Сентиментализм - это течение в литературе и искусстве 2-й половины 18 в. в Западной Европе и России, подготовленное кризисом просветительского рационализма. Наиболее законченное выражение получил в Англии, где ранее всего сформировалась идеология третьего сословия и выявились её внутренние противоречия. Доминантой «человеческой природы» сентиментализм объявил чувство, а не разум, скомпрометированный буржуазной практикой. Не порывая с Просвещением, сентиментализм остался верен идеалу нормативной личности, однако условием её осуществления полагал не «разумное» переустройство мира, а высвобождение и совершенствование «естественных» чувств. Герой просветительской литературы в сентиментализме более индивидуализирован, его внутренний мир обогащается способностью сопереживать, чутко откликаться на происходящее вокруг. По происхождению сентименталистский герой - демократ; богатый духовный мир простолюдина - одно из основных открытий и завоеваний сентиментализма. Впервые сентиментальные настроения выявились в поэзии Дж. Томсона («Времена года», 1730), Э. Юнга («Ночные думы», 1742-45) и Т. Грея («Элегия, написанная на сельском кладбище», 1751). Элегический тон сентименталистской поэзии неотделим от патриархальной идеализации; лишь в поэзии поздних сентименталистов О. Голдсмита, У. Купера и Дж. Крабба содержится социально-конкретное раскрытие «сельской» темы - массовое обнищание крестьян, брошенные деревни. Сентиментальные мотивы прозвучали в психологических романах С.Ричардсона, у позднего Г.Филдинга («Амелия», 1752). Однако окончательно сентиментализм оформляется в творчестве Л.Стерна, чьё незаконченное «Сентиментальное путешествие» (1768) дало название всему течению. Вслед за Д. Юмом, Стерн показал «нетождественность» человека самому себе, его способность быть «разным». Но, в отличие от предромантизма, развивавшегося с ним параллельно, сентиментализму чуждо «иррациональное»: противоречивость настроений, импульсивный характер душевных порывов доступны рационалистическому истолкованию, диалектика души уловима. Основные черты английского сентиментализма (Голдсмит, поздний Смоллетт, Г. Макензи и др.) - «чувствительность», не лишённая экзальтированности, и главное - ирония и юмор, обеспечившие пародийное развенчание просветительского канона и одновременно допускавшие скептическое отношение сентиментализма к собственным возможностям (у Стерна) .
Общеевропейское культурное общение и типологическая близость в развитии литератур (психологические романы П. Мариво и А. Прево, «мещанские драмы» Д. Дидро, «Мать» Бомарше - во Франции; «серьёзная комедия» К. Ф. Геллерта, рассудочно-чувствительная поэзия Ф. Г. Клопштока - в Германии) обусловили стремительное распространение сентиментализма. Однако характерно, что в Германии и особенно в предреволюционной Франции демократические тенденции сентиментализма получили наиболее радикальное выражение. Творчество Руссо («Новая Элоиза», 1761) - вершина европейского сентиментализма. Как позднее И. В. Гёте в «Вертере», Руссо детерминирует сентименталистского героя социальной средой («Исповедь»). В общественный контекст включены и сентименталистские герои Дидро («Жак-фаталист», «Племянник Рамо»). Под влиянием сентиментализма развивается драматургия Г. Э. Лессинга. В то же время французскую и немецкую литературу захлёстывает волна прямых подражаний Стерну .
В России представителями сентиментализма были М. Н. Муравьев, Н. М. Карамзин («Бедная Лиза», 1792), И. И. Дмитриев, В. В. Капнист, Н. А. Львов, молодой В. А. Жуковский и др. Преимущественно дворянский по своему характеру, русский сентиментализм в значительной степени рационалистичен, в нём сильна дидактическая установка («Письма русского путешественника» Карамзина, ч. 1, 1792). В условиях России важнее оказались просветительские тенденции в сентиментализме. Совершенствуя литературный язык, русские сентименталисты обращались и к разговорным нормам, вводили просторечие. Исследователи находят безусловные черты сентименталистской поэтики в творчестве А. Н. Радищева .
Карамзин, Николай Михайлович - знаменитый русский литератор, журналист и историк. Родился 1 декабря 1766 г. в Симбирской губернии; вырос в деревне отца, симбирского помещика. Первой духовной пищей 8 - 9-летнего мальчика были старинные романы, развившие в нем природную чувствительность. Уже тогда, подобно герою одной из своих повестей, «он любил грустить, не зная о чем», и «мог часа по два играть воображением и строить замки на воздухе». На 14-м году Карамзин был привезен в Москву и отдан в пансион московского профессора Шадена; он посещал также и университет, в котором можно было научиться тогда «если не наукам, то русской грамоте». Шадену он обязан был практическим знакомством с немецким и французским языками. После окончания занятий у Шадена, Карамзин несколько времени колебался в выборе деятельности. В 1783 г. он пробует поступить на военную службу, куда записан был еще малолетним, но тогда, же выходит в отставку и в 1784 г. увлекается светскими успехами в обществе города Симбирска. В конце того же года Карамзин возвращается в Москву и через посредство земляка, И.П. Тургенева, сближается с кружком Новикова. Здесь началось, по словам Дмитриева, «образование Карамзина, не только авторское, но и нравственное». Влияние кружка продолжалось 4 года. Серьезной работы над собой, которой требовало масонство, и которой так поглощен был ближайший друг Карамзина, Петров, в Карамзине, однако, не заметно. С мая 1789 до сентября 1790 г. он объехал Германию, Швейцарию, Францию и Англию, останавливаясь преимущественно в больших городах, как Берлин, Лейпциг, Женева, Париж, Лондон. Вернувшись в Москву, Карамзин стал издавать «Московский Журнал», где появились «Письма русского путешественника». «Московский Журнал» прекратился в 1792 г., может быть - не без связи с заключением в крепость Новикова и гонением на масонов. Хотя Карамзин, начиная «Московский Журнал», формально исключил из его программы статьи «теологические и мистические», но после ареста Новикова он напечатал довольно смелую оду: «К милости» и едва не попал под следствие по подозрению, что за границу его отправили масоны. Большую часть 1793 - 1795 годов Карамзин провел в деревне и приготовил здесь два сборника под названием «Аглая», изданные осенью 1793 и 1794 годов. В 1795 г. Карамзин ограничивался составлением «смеси» в «Московских Ведомостях». «Потеряв охоту ходить под черными облаками», он пустился в свет и вел довольно рассеянную жизнь. В 1796 г. он издал сборник стихотворений русских поэтов, под названием «Аониды». Через год появилась вторая книжка «Аонид»; затем Карамзин задумал издать нечто в роде хрестоматии по иностранной литературе. К концу 1798 г. Карамзин едва провел свой «Пантеон» через цензуру, запрещавшую печатать Демосфена, Цицерона, Саллюстия и т. п., потому что они были республиканцами. Даже простая перепечатка старых произведений Карамзина встречала затруднения со стороны цензуры. Тридцатилетний Карамзин извиняется перед читателями за пылкость чувств «молодого, неопытного русского путешественника» и пишет одному из приятелей: «всему есть время, и сцены переменяются. Когда цветы на лугах пафосских теряют для нас свежесть, мы перестаем летать зефиром и заключаемся в кабинете для философских мечтаний... Таким образом, скоро бедная муза моя или пойдет совсем в отставку, или... будет перекладывать в стихи Кантову метафизику с Платоновой республикой». Метафизика, однако, была так же чужда умственному складу Карамзина, как и мистицизм. От посланий к Аглае и Хлое он перешел не к философии, а к историческим занятиям. В «Московском Журнале» Карамзин завоевал сочувствие публики в качестве литератора; теперь в «Вестнике Европы» он является в роли публициста. Преимущественно публицистический характер носит и составленное Карамзиным в первые месяцы царствования императора Александра I «Историческое похвальное слово императрице Екатерине II». Во время издания журнала Карамзин все более входит во вкус исторических статей. Он получает, при посредстве товарища министра народного просвещения М.Н.Муравьева, титул историографа и 2000 рублей ежегодной пенсии, с тем, чтобы написать полную историю России (31 октября 1803 г.). С 1804 г., прекратив издание «Вестника Европы», Карамзин погрузился исключительно в составление истории. В 1816 г. он издал первые 8 томов «Истории Государства Российского» (в 1818 - 19 годах вышло второе издание их), в 1821 г. - 9 том, в 1824 г. - 10-й и 11-й. В 1826 г. Карамзин умер, не успев дописать 12-го тома, который был издан Д.Н. Блудовым по бумагам, оставшимся после покойного. В течение всех этих 22 лет составление истории было главным занятием Карамзина; защищать и продолжать дело, начатое им в литературе, он предоставил своим литературным друзьям .
Карамзин как литератор. «Петр Россам дал тела, Екатерина - душу». Так, известным стихом, определялось взаимное отношение двух творцов новой русской цивилизации. Приблизительно в таком же отношении находятся и создатели новой русской литературы: Ломоносов и Карамзин. Ломоносов приготовил тот материал, из которого образуется литература .
Карамзин вдохнул в него живую душу и сделал печатное слово выразителем духовной жизни и отчасти руководителем русского общества. Белинский говорит, что Карамзин создал русскую публику, которой до него не было, создал читателей - а так как без читателей литература немыслима, то смело можно сказать, что литература, в современном значении этого слова, началась у нас с эпохи Карамзина и началась именно благодаря его знаниям, энергии, тонкому вкусу и незаурядному таланту.
Карамзин не был поэтом: он лишен творческой фантазии, вкус его односторонен; идеи, которые он проводил, не отличаются глубиной и оригинальностью; великим своим значением он более всего обязан своей деятельной любви к литературе и так называемым гуманным наукам. Подготовка Карамзина была широка, но неправильна и лишена солидных основ; по словам Грота, он «более читал, чем учился». Серьезное его развитие начинается под влиянием Дружеского общества. Глубокое религиозное чувство, унаследованное им от матери, филантропические стремления, мечтательная гуманность, платоническая любовь к свободе, равенству и братству с одной стороны и беззаветно-смиренное подчинение властям предержащим - с другой, патриотизм и преклонение перед европейской культурой, высокое уважение к просвещению во всех его видах, но при этом нерасположение к галломании и реакция против скептически-холодного отношения к жизни и против насмешливого неверия, стремление к изучению памятников родной старины - все это или заимствовано Карамзиным от Новикова и его товарищей, или укреплено их воздействием. Пример Новикова показал Карамзину, что и вне государственной службы можно приносить пользу своему отечеству, и начертал для него программу его собственной жизни .
Под влиянием А. Петрова и, вероятно, немецкого поэта Ленца, сложились литературные вкусы Карамзина, представлявшие крупный шаг вперед сравнительно со взглядами его старших современников. Исходя из воззрения Руссо на прелести «природного состояния» и на права сердца, Карамзин, вслед за Гердером, от поэзии прежде всего требует искренности, оригинальности и живости. Гомер, Оссиан, Шекспир являются в его глазах величайшими поэтами; так называемая ново-классическая поэзия кажется ему холодной и не трогает его души; Вольтер в его глазах - только «знаменитый софист»; простодушные народные песни возбуждают его симпатию .
В «Детском чтении» Карамзин следует принципам той гуманной педагогики, которую ввел в обиход «Эмиль» Руссо, и которая вполне совпадала со взглядами основателей Дружеского общества. В это время постепенно вырабатывается и литературный язык Карамзина, более всего способствовавший великой реформе. В предисловии к переводу Шекспировского «Юлия Цезаря» он еще пишет: «Дух его парил, яко орел, и не мог парения своего измерять», «великие духи» и т. п. Но Петров смеялся над «долгосложно-протяжнопарящими» славянскими словами, и «Детское чтение» самой целью своей заставляло Карамзина писать языком легким и разговорным и всячески избегать «славянщины» и латинско-немецкой конструкции. Тогда же, или вскоре после отъезда за границу, Карамзин начинает испытывать свои силы в стихотворстве; ему нелегко давалась рифма, и в стихах его совсем не было так называемого парения, но и здесь слог его ясен и прост; он умел находить новые для русской литературы темы и заимствовать у немцев оригинальные и красивые размеры. Его «древняя гишпанская историческая песня»: «Граф Гваринос», написанная в 1789 г., - первообраз баллад Жуковского; его «Осень» в свое время поражала необыкновенной простотой и изяществом. Путешествие Карамзина за границу и явившиеся его результатом «Письма русского путешественника» - факт огромной важности в истории русского просвещения. О «Письмах» Буслаев говорит: «многочисленные читатели их нечувствительно воспитывались в идеях европейской цивилизации, как бы созревали вместе с созреванием молодого русского путешественника, учась чувствовать его благородными чувствами, мечтать его прекрасными мечтами» .
Особенно большой успех имела первая: стихотворцы славили автора или сочиняли элегии к праху бедной Лизы. Явились, конечно, и эпиграммы. Сентиментализм Карамзина исходил из его природных наклонностей и условий его развития, а также из его симпатии к литературной школе, возникшей в то время на Западе. В «Бедной Лизе» автор откровенно заявляет, что он «любит те предметы, которые трогают сердце и заставляют проливать слезы тяжкой скорби». В повести, кроме местности, нет ничего русского; но неясное стремление публики иметь поэзию, сближенную с жизнью, пока удовлетворялось и этим немногим. В «Бедной Лизе» нет и характеров, но много чувства, а главное - она всем тоном рассказа трогала душу и приводила читателей в то настроение, в каком им представлялся автор. Теперь «Бедная Лиза» кажется холодной и фальшивой, но по идее это первое звено той цепи, которая, через романс Пушкина: «Под вечер осенью ненастной», тянется до «Униженных и оскорбленных» Достоевского .
Именно с «Бедной Лизы» русская литература принимает то филантропическое направление, о котором говорит Киреевский. Подражатели довели слезливый тон Карамзина до крайности, которой он вовсе не сочувствовал: уже в 1797 г. (в предисловии ко 2-й книге «Аонид») он советует «не говорить беспрестанно о слезах... сей способ трогать очень не надежен». «Наталья, боярская дочь» важна как первый опыт сентиментальной идеализации нашего прошлого, а в истории развития Карамзина - как первый и робкий шаг будущего автора «Истории Государства Российского». «Московский Журнал» имел успех, по тому времени весьма значительный (уже в первый год у него было 300 «субскрибентов»; впоследствии понадобилось второе его издание), но особенно широкой известности достиг Карамзин в 1794 г., когда он собрал из него все статьи свои и перепечатал в особом сборнике: «Мои безделки» .
По отношению к России Карамзин желает образования для всех сословий, и прежде всего грамотности для народа; он мечтает о проникновении науки в высшее общество. Вообще для Карамзина «просвещение есть палладиум благонравия», под которым он разумеет проявление в частной и общественной жизни всех лучших сторон человеческой природы и укрощение эгоистических инстинктов. Карамзин пользуется и формой повести для проведения своих идей в общество: в «Моей Исповеди» он обличает нелепое светское воспитание, которое дают аристократии, и несправедливые милости, ей оказываемые. Слабую сторону публицистической деятельности Карамзина составляет его отношение к крепостному праву; он, как говорит Н.И. Тургенев, скользит по этому вопросу.
Последние годы своей жизни Карамзин посвятил созданию величественного труда -- «Истории Государства Российского». Для многих читателей того времени писатель стал как бы первооткрывателем русской истории, Колумбом, как назвал его Пушкин. К сожалению, смерть не дала возможности Карамзину довести свой замысел до конца, но и того, что он успел написать, достаточно, чтобы имя его навсегда осталось не только в истории русской литературы, но и русской культуры.
Из повестей Карамзина особой популярностью пользовалась «Бедная Лиза». В повести рассказывается о том, как бедная крестьянская девушка была обманута знатным барином. Обычная история, распространенный сюжет. Сколько раз этот сюжет был использован в литературе (в театре, кино, телесериалах) - уму непостижимо! Но почему же именно «Бедная Лиза» вот уже свыше двух столетий не оставляет читателей равнодушными? Очевидно, дело не в сюжете. Скорее всего, на нас воздействует сама повествовательная манера писателя, его углубленный интерес к подробностям чувств, душевных переживаний, его любовь к лирическим отступлениям, характеризующим не только действующих лиц, но в первую очередь самого автора - гуманного, доброго, способного проникнуть во внутренний мир своих героев, понять их и, в конечном счете, простить...
Образ автора. В одной из своих программных статей («Что нужно автору») Карамзин утверждал, что «творец всегда изображается в творении», что всякое произведение искусства есть «портрет души и сердца писателя». И в повестях самого Карамзина (в том числе и в «Бедной Лизе») на первый план выдвигается личность автора-рассказчика. Иными словами, сама действительность изображается у Карамзина не сама по себе, совершенно объективно, а сквозь призму восприятия автора, через авторские эмоции. Так было и в «Письмах русского путешественника», так ведется повествование и в «Бедной Лизе» .
«Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели - куда глаза глядят - по лугам и рощам, по холмам и равнинам...»
Конечно, вы можете сказать: нас не интересует автор с его бесцельными прогулками, нам гораздо интереснее прочитать о несчастной любви бедной девушки и поскорее узнать, чем все это кончилось.
Не спешите. Карамзин пишет не авантюрно-приключенческий роман, а тонкую психологическую повесть - одну из первых в русской литературе. Ее интерес заключается, как мы уже сказали, не столько в самом по себе сюжете, сколько в постепенном раскрытии всей сложности чувств, переживаний как героев, так и самого автора.
Карамзин пишет: «Но чаще всего привлекают меня к стенам Симонова монастыря - воспоминания о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы. Ах! я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!» Обратите внимание на эмоциональность стиля: восклицательное предложение, необычное тире, поставленное вне всяких правил (а какова его функция?), взволнованное и часто употребляемое у Карамзина междометие «Ах!», обычные для него упоминания сердца, слез, скорби...
Общий повествовательный тон «Бедной Лизы» овеян печалью. Рассказ с самого начала настраивает нас на трагическую развязку. Мы узнаем, что сердце автора «содрогается и трепещет», «обливается кровию». Да и его обращения к своим героям также содержат печальные пророчества: «Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты свое сердце?» Или: «Ах, Лиза, Лиза! где ангел хранитель твой?» - и т. д.
Еще сравнительно недавно принято было упрекать Карамзина за то, что в своей повести он не отразил всех ужасов крепостного права, не показал вопиющей бедности Лизы и ее матери, идеализировал их жизнь. Все это должно было утвердить нас в мысли, что Карамзин не мог преодолеть своей дворянской ограниченности, что ему не удалось нарисовать правдивую картину крестьянской жизни.
Так оно и есть на самом деле. Увы, Карамзин не демократ - по социально-политическим взглядам, не реалист - по эстетическим понятиям. Но он и не стремился быть ни реалистом, ни демократом. Он жил на рубеже XVIII - XIX вв. - чего мы от него, собственно, хотим? У него свой взгляд на действительность, на людей, на искусство. Реальная жизнь и литература не имеют ничего общего - это позиция Карамзина. Мы уже говорили об этом, когда речь шла о его поэзии. Именно поэтому социальная предопределенность чувств и поступков героев его мало интересуют. Драматическая история Лизы - результат прежде всего не социального неравенства, а трагического несоответствия психологических натур Лизы и Эраста.
Лучшей повестью Карамзина справедливо признана «Бедная Лиза» (1792), в основу которой положена просветительская мысль о вне словной ценностью человеческой личностью. Проблематика повести носит социально нравственный характер: крестьянке Лизе противопоставлен дворянин Эраст. Характеры раскрыты в отношение героев к любви. Чувство Лизы отмечаются глубиной, постоянство бескорыстием: она прекрасно понимает, что ей не суждено быть женою Эраста. Дважды на протяжении повести она говорит об этом, в первый раз матери: «матушка! Матушка! Как этому статься? Он барин, а между крестьяненами Лиза не договорила речи своей.» Второй раз Эрасту:». Однако ж тебе нельзя быть моим мужем! «-»Почему же?»-»Я крестьянка…». Лиза любит Эраста самозабвенно, не задумываясь о последствиях своей страсти, «Что принадлежит до Лизы, пишет Карамзин-то она, совершенно ему отдавшись, им только жила и дышала и в удовольствие его полагала своё счастье». Этому чувству не могут помешать не какие корыстные расчеты. Во время одного из свиданий Лиза сообщает Эрасту, что к ней сватается сын богатого крестьянина из соседней деревни и что её мать очень хочет этого брака.»И ты соглашаешься?» - настораживается Эраст. «Жестокий! Можешь ли ты об этом спрашивать?» - успокаивает его Лиза .
Эраст изображён в повести не вероломным обманщиком - соблазнителем. Такое решение социальной проблемы было бы слишком грубым и прямолинейным. Это был, по словам Карамзина, «довольно богатый дворянин» с «добрым от природы» сердцем «но слабым и ветреным… Он вёл рассеянную жизнь, думал только о своём удовольствие…» Таким образом, цельному, самоотверженному характеру крестьянка противопоставлен характер доброго, но избалованного праздной жизнью барина, не способного думать о последствиях своих поступков. Намеренье обольстить доверчивую девушку не входило в его планы. Вначале он думал о «чистых радостях», намеривался «жить с Лизой как брат с сестрою». Но Эраст плохо знал свои характеры, и слишком переоценив свои нравственные силы. Вскоре, по словам Карамзина, он, «не мог уже доволен быть одними чистыми объятиями. Он желал больше, больше и, наконец, ничего желать не мог». Наступает пресыщение и желания освободится от наскучившей связи.
Следует заметить, что образу Эраста сопутствует весьма прозаический лейтмотив - деньги, которые в сентиментальной литературе всегда вызывали к себе осудительное отношение.
Эраст при первой же встрече с Лизой стремится поразить её воображение своей щедростью, предлагая за ландыш вместо пяти копеек целый рубль. Лиза решительно отказывается от этих денег, что вызывает полное одобрение и её матери. Эраст, желая расположить к себе мать девушки, просит только ему продавать её изделия и всегда стремится платить в десять раз дороже, но «старушка никогда не брала лишнего». Лиза, любя Эраста, отказывает посватавшемуся к ней зажиточному крестьянину. Эраст же ради денег женится на богатой пожилой вдове. При последней встречи с Лизой Эраст пытается откупить её «десятью империалами». «Я люблю тебя, - оправдывается он, и теперь люблю, то есть желаю тебе всякого добра. Вот сто рублей возьми их».
Эта сцена воспринимается как кощунство, как надругательство - вся жизнь, помыслы, надежды, на другие - «десять империалов. Сто лет спустя её повторил Лев Толстой в романе «Воскресенье» .
Для Лизы потеря Эраста равнозначна утрате жизни. Дальнейшее существование становится бессмысленным, и она накладывает на себя руки. Трагический финал повести свидетельствовало творческой смерти Карамзина, не пожелавшего снизить значительность выдвинутой им социально - этической проблемы благополучной развязкой. Там, где большое, сильное чувство вступало в противоречие с устоями крепостнического мира, идиш быть не могло.
В целях максимального правдоподобия Карамзин связал сюжет своей повести с конкретными местами тогдашнего Подмосковья. Домик Лизы расположен на берегу Москвы - реки, неподалёку от Симонова монастыря. Свидание Лизы и Эраста происходило возле Симонова пруда, который после выхода повести получил название «Лизина пруда». В повести «Бедная Лиза» Карамзин показал себя большим психологом. Он сумел мастерский раскрыть внутренний мир своих героев, в первую очередь их любовные переживания. Важнейшей заслугой Карамзина перед литературой, - пишет Ф.З.
Эраст, в первый раз посетив домик Лизы, вступает в разговор с её матерью. Он обещает и в пред заходить в их хижину. О том, что происходит в душе Лизы, мы догадываемся по чистой внешней детали: «Тут в глазах Лизы блеснула радость, которую она тщательно сокрыть хотела; щёки её пылали, заря в ясный летний вечер; она смотрела на свой левый рукав и щепала его правой рукой». На следующий день Лиза выходит на берег Москвы - реки в надежду встретить Эраста. Томительные часы ожидания. «Вдруг Лиза услышала шум вёсел и увидела лодку, а в лодке Эраста. Все жилки в ней забились, и конечно не от страха. Она встала, хотела идти, но не могла. Эраст выскочил на берег, взглянул на неё с видом ласковым, взял её за руку. А Лиза стояла с потупленным взором, с огненными щёками, с трепещущем сердцем» Лиза становится любовницей Эраста, а её мать, не подозревая об их близости, мечтает вслух: «Когда у Лизы будут дети, знай, барин что ты должен крестить их… Лиза стояла возле матери и не смела, взглянуть на неё. Читатель легко может, вообразит себе, что она чувствовала в сию минуту», - добавляет Карамзин. Лирическое содержание повести отражается и в её стиле. В ряде случаев проза Карамзин становится ритмичной, приближается к стихотворной речи. Именно так звучат любовные признания Лизы Эрасту: «Без глаз твоих темен светлый месяц, без твоего голоса скучен соловей поющей; без твоего дыхания ветерок мне не приятен».
Сентиментализм - течение в искусстве и литературе, которое получило широкое распространение после классицизма. Если в классицизме доминировал культ разума, то в сентиментализме на первое место выходит культ души. Авторы произведений, написанных в духе сентиментализма, апеллируют к восприятию читателя, пытаются с помощью произведения пробудить определенные эмоции и чувства.
Сентиментализм зародился в Западной Европе в начале 18 века. До России это направление дошло лишь к концу столетия и заняло доминирующее положение в начале 19 века.
Новое направление в литературе демонстрирует абсолютно новые черты:
Сентиментализм в нашей стране имел два течения:
Сентиментализм, в отличие от классицизма, не имел четких канонов написания произведений. Именно поэтому авторы, работающие в данном направлении, создали новые литературные жанры, а также умело их смешивали в рамках одного произведения.
(Сентиментализм в произведении Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву" )
Русский сентиментализм - особое направление, которое из-за культурных и исторических особенностей России, отличалось от аналогичного направления в Европе. В качестве основных отличительных черт русского сентиментализма можно назвать следующие: наличие консервативных взглядов на общественное устройство и тенденции к просвещению, наставлению, поучению.
Развитие сентиментализма в России можно разделить на 4 этапа, 3 из которых приходятся на 18 век.
В 1760-1765 годах в России начали выходить журналы «Полезное увеселение», «Свободные часы», которые сплотили вокруг себя группу талантливых поэтов во главе с Херасковым. Считается, что именно Херасков положил начало русскому сентиментализму.
В произведения поэтов этого периода природа и чувствительность начинают выступать критериями общественных ценностей. Авторы сосредотачивают свое внимание на отдельном человеке и его душе.
На этот период приходится расцвет творчества Муравьева. Муравьев уделяет большое внимание душе человека, его чувствам.
Важным событием второго этапа стал выход комической оперы «Розана и Любим» Николева. Именно в этом жанре впоследствии пишутся многие произведения русских сентименталистов. В основу этих произведений закладывался конфликт между помещичьим произволом и бесправным существованием крепостных крестьян. Причем духовный мир крестьян зачастую раскрывается как более богатый и насыщенный, чем внутренний мир богатых помещиков.
()
Данный период считается наиболее плодотворным для российского сентиментализма. Именно в это время создает свои знаменитые произведения Карамзин. Начинают появляться журналы, в которых пропагандируются ценности и идеалы сентименталистов.
Кризисный этап для русского сентиментализма. Направление постепенно теряет свою популярность и актуальность в обществе. Многие современные историки и литературоведы считают, что сентиментализм стал мимолетным переходным этапом от классицизма к романтизму. Сентиментализм как литературное направление достаточно быстро исчерпал себя, однако, направление открыло дорогу к дальнейшему развитию мировой литературы.
Родиной сентиментализма как литературного направления считается Англия. Отправной точкой можно назвать произведение «Времена года» Томсона. Этот сборник поэм раскрывает для читателя красоту и великолепие окружающей природы. Автор своими описаниями пытается вызвать у читателя определённые чувства, привить ему любовь к удивительным красотам окружающего мира.
После Томсона в похожем стиле начал писать Томас Грей. В своих произведениях он также уделял большое внимание описанию природных пейзажей, а также размышлениям о тяжелой жизни обычных крестьян. Важными фигурами данного направления в Англии были Лоренс Стерн и Сэмюэл Ричардсон.
Развитие сентиментализма во Французской литературе связано с именами Жана Жака Руссо и Жака де Сен-Пьера. Особенность французских сентименталистов была в том, что они описывали чувства и переживания своих героев на фоне красивых природных пейзажей: парков, озер, лесов.
Европейский сентиментализм как литературное направление также достаточно быстро исчерпал себя, однако, направление открыло дорогу к дальнейшему развитию мировой литературы.
Литература сентиментализма воспитывала в человеке достоин-ство и уважение к своим силам, способностям, переживаниям неза-висимо от положения в обществе. Вот почему в европейской лите-ратуре просветительский сентиментализм способствовал развитию оппозиционных идей. В России это направление сентиментализма связано с деятельностью Александра Николаевича Радищева (1749-1802) и его знаменитой книгой «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790), за которую он был по приказу Екатерины II аре-стован и сослан в Сибирь. Эта книга, по форме представляющая со-бой записки Путешественника о его впечатлениях, встречах, бесе-дах с разными людьми во время поездки из одной столицы в другую, по сути является сатирическим обличением самодержавия и крепостнического общества. Картины произвола помещиков, страдания крестьян проникнуты пафосом любви к родине и народу. Позиция автора выражена недвусмысленно: «Звери алчные, пья- вицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? То, чего отнять не можем, — воздух». Неудивительно, что книга была запрещена, тираж арестован, а автор отправлен в ссылку.
Но помимо оппозиционных по отношению к правительству идей, сентиментализм нес в себе еще одну очень важную прогрессивную идею — понятие о ценности собственно личности: «Человек велик своими чувствами», — так сказал французский писатель и философ Ж.-Ж.Руссо, а в русской литературе эту мысль отразило творчество Николая Михайловича Карамзина (1766-1826), главы русского сентиментализма.
Поэт, прозаик, автор знаменитой «Истории государства Россий-ского», Карамзин в то же время явился и реформатором русского ли-тературного языка. Стиль Карамзина, легкий, изящный, выгодно отличался от достаточно тяжеловесного языка Радищева. Это не удивительно. Ведь языковая реформа Карамзина основана на сбли-жении книжного стиля с разговорной речью образованного дворян-ства. При этом Карамзин настаивал на исключении как устаревших слов и грамматических оборотов, так и простонародных слов и вы-ражений. Большой заслугой Карамзина было введение в русский литературный язык слов, позволяющих передать тонкие, изыскан-ные чувства. Писатель сам создавал их по образцу соответствующих иностранных (в основном, французских) слов: интересный, трога-тельный, утонченный, оттенок, влияние, потребность и т.д.
Вклад Карамзина в становление русской литературы связан с утверждением художественных принципов сентиментализма. Он «первый на Руси начал писать повести, в которых действовали лю-ди, изображалась жизнь сердца и страстей посреди обыкновенного быта» (В.Г. Белинский). В «Бедной Лизе» (1792) — классическом образце «чувствительной повести» — Карамзин впервые открыл мир чувств простого человека. Знаменитая фраза — «И крестьянки любить умеют» — определяет основную идею повести. Главная ге-роиня выступает как воплощение сентиментального представления о «естественном человеке», простом и непосредственном, живущем в гармонии с природой и людьми, обладающем внутренней чистотой и душевной силой. Богатству и благородному происхождению про-тивопоставлялось благородство и богатство чувств. Сюжет тради-ционен для литературы сентиментализма: читатель с волнением знакомится с трагической судьбой крестьянской девушки, соблаз-ненной молодым дворянином. Современников поразила новизна в изображении внутреннего мира героев, лирический пейзаж, красо-та и легкость языка. Материал с сайта
Карамзину также принадлежит заслуга введения новых жанров в русскую литературу. Среди них такие, как психологическая по-весть («Наталья, боярская дочь», «Бедная Лиза»), путешествие, по-слание («Письма русского путешественника»), исповедь («Моя испо-ведь»). Историческая повесть «Марфа Посадница, или Покорение Новгорода» определила дальнейшие пути русской исторической прозы. Поэтическое наследие Карамзина невелико, но его камер-ная лирика, в которой создается образ поэта-мечтателя, — большой шаг в развитии новой, романтической, литературы. С предромантизмом связаны и поздние произведения Карамзина — рассказ- миниатюра «Остров Борнгольм» и повесть «Сиерра-Морена».
Значение Карамзина для русской литературы определяется тем, что он проложил дорогу писателям XIX века — прежде всего Жу-ковскому и Пушкину.
Общая характеристика
Хронологические рамки русского сентиментализма, как и всякого другого направления, определяются более или менее приблизительно. Если его расцвет можно с уверенностью отнести к 1790-м гг. (период создания наиболее ярких и характерных произведений русского сентиментализма), то датировка начального и завершающего этапов колеблется от 1760–1770-х до 1810-х гг.
Углубленное изучение проблем Просвещения помогает понять, что сентиментализм был тесно связан с просветительской идеологией. Культ чувства, провозглашенный сторонниками нового направления, не противоречил просветительской идее внесословной ценности человека; напротив, эта идея приобретала все более богатое содержание. Герой сентименталистов, «чувствительный человек», воплощал в себе гуманистический идеал своей эпохи; это человек, живущий сложной внутренней жизнью, замечательный не воинскими подвигами или государственными делами, а своими душевными качествами, умением «чувствовать». Достоинства личности обнаруживались в новой сфере - сфере чувств, и утверждение новых этических принципов в жизни и в литературе противостояло официозной государственности. Сентиментализм отразил новое мироощущение людей «осмнадцатого века», людей, познакомившихся с философскими идеями не только Р. Декарта, но и В. Д. Локка и Ж.-Ж. Руссо. Отношения между человеком и окружающим его миром стали представляться более сложными, противоречивыми и - что особенно важно - более изменчивыми.
Идеи Гердера, преодолевшего метафизический подход к истории, нашли живой отклик в русской литературе конца XVIII в., у русских писателей-сентименталистов. У них пробуждается уже интерес к культурам разных народов отдаленных эпох - интерес, характерный впоследствии для романтиков. Однако преромантические тенденции не исчерпывали и не определяли всю специфику сентиментализма, связанного еще во многом с просветительским рационализмом. Сентиментализм как самостоятельное литературное направление создал свой тип героя, свою систему жанров, свой стиль.
Русский сентиментализм явился частью общеевропейского литературного движения и вместе с тем закономерным продолжением национальных традиций, складывавшихся в эпоху классицизма. Произведения крупнейших европейских писателей, связанные с сентиментальным направлением («Новая Элоиза» Руссо, «Страдания молодого Вертера» Гете, «Сентиментальное путешествие» и «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» Стерна, «Ночи» Юнга и т. д.), очень скоро после своего появления на родине становятся хорошо известны в России: их читают, переводят, цитируют; имена главных героев приобретают популярность, становятся своего рода опознавательными знаками: русский интеллигент конца XVIII в. не мог не знать, кто такие Вертер и Шарлотта, Сен-Пре и Юлия, Йорик и Тристрам Шенди. Вместе с тем во второй половине столетия появляются русские переводы многочисленных второстепенных и даже третьестепенных современных европейских авторов. Некоторые сочинения, оставившие не очень заметный след в истории своей отечественной литературы, воспринимались иногда с бо́льшим интересом в России, если в них были затронуты проблемы, актуальные для русского читателя, и переосмысливались в соответствии с представлениями, уже сложившимися на основе национальных традиций. Таким образом, период формирования и расцвета русского сентиментализма отличается чрезвычайной творческой активностью восприятия европейской культуры. При этом русские переводчики преимущественное внимание стали уделять современной литературе, литературе сегодняшнего дня.
Исследователи начинают историю русского сентиментализма с творчества Хераскова, который сам, однако, неоднократно подчеркивал свою приверженность к авторитетам Ломоносова и Сумарокова. Соблюдение правил и следование определенным канонам, сложившимся в поэзии классицизма, характерно для всего творчества Хераскова в целом. Высокая поэзия Ломоносова с ее патриотическим пафосом, не осталась чужда Хераскову, автору торжественных од и героических поэм: «Чесмесский бой» (1771), «Россияда» (1779), «Владимир возрожденный» (1785) и др. Разграничивая жанры и соответствующие им стили, Херасков, однако, по-новому относится к иерархии жанров. Песни Сумарокова, воспринимавшиеся ранее как низкий жанр, неожиданно приобретают первостепенную ценность в глазах образованного литератора, автора торжественных од. Высокий и низкий жанр не только уравниваются в своем значении, но, более того, предпочтение отдается низкому. Естественно, что самый термин «низкий жанр» неприемлем для Хераскова: он противопоставляет «громкой» поэзии - «тихую», «приятную». Это соответствует и жизненному кредо поэта, выраженному в рефрене его стансов «Всяк на свете сем хлопочет…» (1762):
Всякий мысли взводит выше,
Только лучше жить потише.
В этих словах поэта выражалось, с одной стороны, скептическое отношение к существующему порядку вещей, а с другой - разочарование в тех идеалах, которые вдохновляли Ломоносова. Отказываясь от решения проблем общегосударственного значения, поэт сосредоточивает свое внимание на отдельном, частном человеке. Естественно поэтому, что более камерные жанры приобретают особую привлекательность для Хераскова. Поющая и пляшущая пастушка становится для него «миляй гремяща хора». Отдельное, частное предпочитается общему, как бы оно ни было значительно и важно.
В соответствии с этими представлениями Херасков постепенно трансформирует самый жанр оды. Стихотворения из сборников Хераскова «Новые оды» (1762) и «Философические оды или песни» (1769) мало общего имеют с хвалебной классической одой, чаще всего - это философские размышления, темы которых обозначены в заглавиях: «Благополучие», «Богатство», «Злато», «Желания», «Ничтожность» и т. д.
Стремясь обрести некую независимость по отношению к существующему миропорядку, поэт вынужден был искать новые формы, новые средства для передачи своего авторского отношения к окружающей реальности. Однако отвлеченность, рационалистичность, присущая литературе классицизма, не могла быть преодолена ни Херасковым, ни его ближайшими последователями. Герой Хераскова остается для читателя довольно абстрактной личностью. Он рассуждает об универсальных категориях добра и зла, почти не проявляя своей причастности к конкретному реальному миру, в котором сам живет и действует.
Зависимость Хераскова от эстетики классицизма проявилась и в его драматургии, в которой, однако, наметились и многие новые черты, развитые впоследствии в творчестве сентименталистов.
Уже в своей ранней трагедии «Венецианская монахиня» (1758) Херасков выступил на защиту прав человеческой личности, порабощенной феодально-абсолютистским государством и церковью.
В 1770-е гг. Херасков пишет «слезные драмы» - пьесы, в которых трагическая ситуация разрешается благополучным образом («Друг нещастных», «Гонимые» и др.). Одна из пьес завершается словами, выражающими основную идею автора: «О! друзья мои, будьте уверены, что добродетель рано или поздно награждение свое получит и что гонимых людей, в обличение злых и неправедных, рука божия нечаянным благоденствием увенчевает». В драмах Хераскова добродетельные герои неизменно торжествуют, а злодеи раскаиваются и исправляются. Добродетель в понимании Хераскова - это прежде всего чувствительность, т. е. способность к состраданию, к сочувствию. Главный герой пьесы «Друг несчастных» провозглашает: «Бедные люди - равные мне человеки». Героиня пьесы, бедная, но добродетельная девушка, как выясняется в процессе действия, происходит из знатной и богатой семьи. Именно это обстоятельство и помогает счастливой развязке: как и Сумароков, Херасков находится еще под властью сословных предрассудков своего времени. Герои Хераскова напоминают своих предшественников из трагедий Сумарокова и еще в одном отношении: «злодеи» сами говорят о своей жестокости, «чувствительные» герои высказывают бесконечные тирады о добродетели. Причем по содержанию эти рассуждения столь же отвлеченны и абстрактны, как «философические оды» Хераскова.
Между тем потребность выразить свои личные переживания, рассказать читателю о себе, а не о человеке вообще, становится все ощутимее в творчестве поэтов херасковского кружка. В русской поэзии это были первые, хотя и очень примитивные проявления диалектики сознания, отличающей литературу сентиментализма от предшествовавшего ей направления.
В русской прозе 1760-х гг. также намечаются новые тенденции, получающие наиболее яркое выражение в романах Ф. А. Эмина. Несомненное воздействие «Новой Элоизы» Ж.-Ж. Руссо проявилось в романе Эмина «Письма Эрнеста и Доравры» (1766), связанном в свою очередь с развитием русской эпистолярной культуры XVIII в.
Переход к новым художественным произведениям был осуществлен в творчестве М. Н. Муравьева, также вышедшего из школы Хераскова, но оказавшегося более независимым, чем другие его последователи. Расцвет деятельности Муравьева относится к 1770–1780-м гг. В 1773 г. появляется его сборник «Басни», в 1775 г. - «Оды», в периодических изданиях 1770–1780-х гг. поэт печатает ряд произведений, но значительная часть его творчества не была опубликована при жизни. Первые опыты Муравьева еще очень традиционны (оды на военные победы и басни). Однако трансформация жанра оды, намеченная Херасковым, осуществляется Муравьевым с еще большей решительностью. «Отход Муравьева от классицизма, - замечает исследователь, - начался тогда, когда он, отказавшись от воспевания гнева „бога браней“, от оды, „алчными глазами“ взглянул на мир и, перепутав все жанры, превратил свои стихи в лирический дневник».
Действительно, автобиографические мотивы, еще очень робко вводившиеся поэтами 1760-х гг., постепенно становятся определяющими в лирике Муравьева. Подражая Горацию, поэт сопровождает некоторые оды из сборника 1775 г. подзаголовками-посвящениями: «Ода вторая. К А. М. Брянчининову», «Ода десятая. Весна. К Василию Ивановичу Майкову». Вместо титулованных особ адресатами поэзии Муравьева становятся его друзья и близкие. Самая ода превращается в более интимный жанр - дружеское послание. Философские размышления в духе Хераскова оказываются связаны в лирике Муравьева с конкретными событиями, близко касающимися самого поэта и дорогих ему людей. Так, в стихотворении «Путешествие» он вспоминает о днях, проведенных «с нежнейшим из отцов, с сестрою несравненной», сестре посвящает лирическое послание «К Феоне», ей же «присваивает» собрание своих стихов («Присвоение сей книги Федосье Никитишне») и др.
Убежденность поэта в том, что счастье человека не в богатстве и почестях, проявляется не только в декларациях, но и в его умении передать радость общения с близкими людьми. Герой Муравьева - человек с «чувствительной душой»; его идеал - скромная, но деятельная жизнь, приносящая пользу обществу и удовлетворение себе самому. Муравьев не только плодотворно использовал достижения Хераскова, Ржевского и других старших современников, но и теоретически и практически начал обосновывать художественные принципы нового литературного направления - сентиментализма.
В «Опыте о стихотворстве», написанном во второй половине 1770-х гг., Муравьев сам формулирует некоторые из этих принципов, советуя начинающему поэту:
Страстей постигнуть глас и слогу душу дать,
Сердечны таинства старайся угадать.
Движенье - жизнь души, движенье - жизнь и слога,
И страсти к сердцу суть вернейшая дорога.
В стихотворении, которое служит поэтической декларацией, Муравьев впервые обращает внимание на необходимость проникновения во внутренний мир человека. Поэт должен постигнуть «сердечные таинства», «жизнь души» с ее противоречиями и переходом из одного состояния в другое. Самая категория времени меняется в сознании Муравьева по сравнению с его предшественниками. Каждое мгновенье неповторимо, и задача художника - уловить и запечатлеть его, передав, по возможности, его характер:
Мгновенье каждое имеет цвет особый,
От состояния сердечна занятой.
Он мрачен для того, чье сердце тяжко злобой,
Для доброго - златой.
В цикле стихов, названных «Pièces fugitives», Муравьев стремился передать движение жизни, мимолетность каждого данного состояния:
Что в свете есть прекрасно,
Похитить поспешай
И, чтоб представить ясно,
Все виды вдруг смешай.
Новые художественные задачи предопределили и новое отношение поэта к языку. Г. А. Гуковский, детально исследовавший этот вопрос, писал о слоге Муравьева: «Слова начинают значить не столько своим привычным словарным значением, сколько своими обертонами, эстетически-эмоциональными ассоциациями и ореолами». В поэзии Муравьева появляются эпитеты, характерные и для более поздней лирики сентиментализма: «разговора сладкий ток», «сладостны дыханья», «сладкий покой», «кроткий луч», «стыдливая луна», «милое мечтанье» и т. д. Эпитет «тихий», употреблявшийся Херасковым в основном как антоним по отношению к слову «громкий», приобретает новые нюансы, приближающие это слово к значению «приятный», «нежный», «безмятежный»: «тихий сон», «тихий трепет», «тихая светлость, объемлющая душу».
В 1778 г. Муравьев опубликовал свои прозаические заметки «Дщицы для записывания». В жанровом отношении это нечто принципиально новое, не предусмотренное теорией классицизма: эссе, где лирические пассажи чередуются с размышлениями философского характера и литературно-критическими высказываниями. Писатель рассуждает здесь о соотношении чувства и разума: «Если чувствование означает границы добра и зла, то разум, однако, должен утверждать стопы странствующего между ими». Здесь же Муравьев делает несколько интересных психологических наблюдений, открывающих читателям XVIII в. «внутреннего человека»: «Столь мило существовать вместе! Но прекрасно и уединение - оно дает ощущение нужды быть вместе. Лишения научают нас вкушать удовольствия». Говоря в этой же статье о «прославляющих нас единоземцах», писатель характеризует творчество своих предшественников. Особенно высоко ценятся заслуги Ломоносова: «Какою живостью одушевлено выражение Ломоносова! Каждое являет знаменование изобильнейшего и приятного воображения. Вот чем превзойдет он всех своих последователей в лирическом роде!». Упоминая далее и о Сумарокове, писатель восклицает: «Какой открывается мне ряд благородных, избранных, трудившихся над просвещением отечества и которым Кантемир подходит!». Муравьев указывает на преемственную связь, существовавшую между разными поколениями русских писателей XVIII в., и, главное, подчеркивает объединяющую их черту - заботу о просвещении отечества.
Последовательно развивая просветительскую идею о внесословной ценности личности, Муравьев не только в стихах, но и в прозаических этюдах много размышлял об этической стороне человеческой жизни, о единении добра и красоты, о необходимости служения другим людям и участия в общественной жизни. Проза Муравьева - явление, по-своему очень интересное, отражающее в себе тенденцию новой эпохи. Однако основные прозаические сочинения писателя при жизни его не были напечатаны. Русская проза сентиментализма развилась и оформилась в 1790-е гг., когда публиковались прозаические сочинения Карамзина, возглавившего новое литературное направление.
«Узаконенным» высоким жанром в системе жанров русского классицизма была торжественная речь (прозаическая параллель оде), но с течением времени изменялось и содержание, а соответственно и форма ораторской прозы. В статьях Сумарокова, которые он печатал в своем журнале «Трудолюбивая пчела» (1759), преобладали прозаические этюды сатирико-моралистического характера. Разрабатывая этот жанр, русские писатели могли опереться и на опыт западноевропейской литературы: прежде всего на английские журналы Стиля и Аддисона, а также немецкие «моральные еженедельники». Эти издания приобрели большую популярность в России во второй половине XVIII в., многие статьи переводились несколько раз, оригинальные тексты дополнялись или изменялись в некоторых деталях, приноравливались к местным условиям.
Высмеивая человеческие пороки, сатирики стремились найти и утвердить положительный идеал, нередко обращаясь к нравоучению. Темы «философических» од Хераскова 1760-х гг. продолжают развиваться в журнальной прозе следующего десятилетия, в особенности в журналах Новикова конца 1770-х - начала 1780-х гг. В этот период русская литература тесно соприкасается с таким сложным идеологическим течением, как масонство.
И Херасков, и Новиков, и многие другие русские писатели становятся членами масонских обществ. Масонство, получившее широкое распространение в странах Европы с начала XVIII в., было явлением довольно разнородным: некоторые масоны отличались крайним мистицизмом, другие, подобно масонам-иллюминатам, оказались во главе революционно-просветительского движения, поднявшегося против католицизма и религиозного фанатизма. В основе масонского учения лежала легенда о постройке храма царя Соломона. Орден масонов - вольных каменщиков, участвовавших в строительстве, олицетворял идею всеобщего братства и сотрудничества. Эта легенда в каждой из масонских систем толковалась по-другому, как правило, окружалась завесой таинственности и множеством символических обрядов. В России масонство появилось уже в 1730-е гг. и было тесно связано с масонскими организациями в разных странах Европы. Вместе с тем, как справедливо указывает Н. К. Пиксанов, «в русском масонстве было немало своеобразного, обусловленного самой русской жизнью, чем и обеспечены были тесные связи русского масонства со всем общественным, культурным и литературным движением в России».
Особенно существенный след в истории русской литературы оставила деятельность масонского кружка, возглавленного Н. И. Новиковым. Решившись в 1775 г. вступить в масонский орден, Новиков искал в масонстве решения тех этических проблем, которые вставали перед ним еще в период издания сатирических журналов: «… национальная и сословная терпимость ордена, нравственная равноправность людей была делом просвещенных понятий, к которым он издавна был склонен».
Масонская ложа представляла собой тип кружка, объединявшего людей, близких по взглядам и убеждениям, кружка, независимого от правительства. Позднее этот опыт организации был по-своему использован и декабристами в их тайных обществах. Масоны, разумеется, были бесконечно далеки от всякой революционности, но некоторые из них по-своему принимали участие в решении задач, стоявших перед просветителями. Это, очевидно, и привлекло к масонству многих виднейших деятелей культуры и писателей, в частности Новикова, стремившегося использовать деятельность масонского ордена прежде всего в просветительских целях. С именем Новикова связан один из самых важных этапов в истории русского масонства: период максимального сближения отдельных деятелей масонства с Просвещением, период активизации тех лож, в которых главное внимание уделялось общественно-литературной деятельности, а не схоластическим богословским дискуссиям.
При этом многие из русских масонов, вступая в орден, проявляли оппозиционность по отношению к официальной религии, противопоставляя догматическому учению церкви «истинное христианство», веру, не скованную строгими иерархическими законами и установлениями. Духовная и нравственная свобода, допускавшаяся масонами, приближалась нередко к деизму. Церковь требовала безоговорочного повиновения: ее законы и обряды не подлежали обсуждению; роль добропорядочного христианина сводилась к тщательному исполнению свыше предписанного, заранее регламентированного. В масонском учении внимание обращается на частного, отдельного человека, перед ним выдвигаются задачи самопознания и самосовершенствования - задачи, способствовавшие творческому и нравственному развитию личности.
Разумеется, это гуманистическое начало в масонстве нередко оттеснялось на второй план: объявляя высшей целью познание бога и божественных истин, некоторые масоны начинали проповедовать аскетизм, рассматривая земную жизнь лишь как приготовление к смерти. Новикову подобные представления были чужды, в центре его интересов оставался земной человек - человек, подверженный слабостям, но способный подняться до высших степеней нравственного совершенства. В программном «Предуведомлении», открывающем первую часть журнала «Утренний свет», издававшегося кружком Новикова (1777–1779), содержится настоящий панегирик человеку - владыке всего земного: «Ничего преизящнее, величественнее и благороднее человека и его от источника благ происходящих свойств не находим… Ничто полезнее, приятнее и наших трудов достойнее быть не может, как то, что теснейшим союзом связано с человеком и предметом своим имеет добродетель, благоденствие и счастие его». Издатели здесь же говорят о своем намерении «определить все выручаемые деньги от продажи сего журнала на заведение школ для бедных и сиротствующих детей, равномерно для содержания бедных и престарелых людей». Намерение было осуществлено: на средства, полученные от журнала, новиковский кружок основал в Петербурге два училища - Екатерининское и Александровское и в очередных номерах «Утреннего света» сообщал об успехах учеников. Для Новикова и его единомышленников эта реальная деятельность была естественным следствием их размышлений о высоком предназначении человека, его моральных и гражданских обязанностях.
Несколько иной характер имели последующие масонские издания: «Московское ежемесячное издание» (1781), «Вечерняя заря» (1782), «Покоящийся трудолюбец» (1784). В них значительно меньше влияние самого Новикова, хотя здесь сотрудничали в основном масоны новиковского кружка: А. М. Кутузов, И. П. Тургенев, А. А. Петров и др.
А. М. Кутузов вместе с Радищевым учился в Лейпцигском университете. Их связывала дружба с юношеских лет, и «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищев посвятил именно Кутузову, своему «сочувственнику». Хотя Кутузов не разделял революционных убеждений друга, ему не были чужды гуманистические идеалы просветителей XVIII в. Кутузов писал мало, будучи очень взыскательным критиком своих собственных сочинений. Известно, например, что он начал писать, но так и не закончил «философическое исследование о причинах, приведших в ослабление любовь к отечеству в россиянах». В письмах к друзьям Кутузов нередко развивал свои нравственно-философские идеи, но в печати выступал лишь с переводами («Мессиада» Клопштока, «Ночи» Юнга, нравоучительный роман Г. Бериша «Путешествие добродетели»). Из Х.-Ф. Геллерта Кутузов переводит несколько сочинений, оказавшихся необычайно тесно связанными с общим развитием сентиментального направления в России. Особенно показательна в этом отношении статья «О приятности грусти». Принципы сенсуализма, наиболее четко выраженные в философии Локка, получают у Геллерта литературную интерпретацию. Автор статьи стремится проследить процессы, происходящие в человеческой психике, основываясь на «собственных чувствованиях и опытах». В результате он делает некоторые выводы о том, что «радость, следующая за неудовольствием, гораздо чувствительнее, нежели радость, после многих радостей следующая»; что «смешанное чувствование… имеет в себе нечто нового, нечто трогающего, ибо одно движение, возвышается сопротивлением другого», и т. д. Наблюдения над движениями «сердца человеческого» - при всей их поверхностности и элементарности - были серьезным и важным открытием для русских литераторов, проявивших интерес к «внутреннему человеку».
Этот интерес обнаруживался и в выборе переводимых произведений, и в частной дружеской переписке. Из бытового документа письмо постепенно превращалось в особый литературный жанр, формировавшийся параллельно прозаическому жанру романа в письмах и стихотворному жанру дружеского послания. Основным предметом писем масонов-литераторов становились не внешние события, а их переживания и размышления на нравственно-философские темы.
Участники переписки исповедовались друг другу, подробно писали о собственном душевном состоянии, анализировали свои взаимоотношения с друзьями, здесь же высказывали общие моральные сентенции, иногда делились впечатлениями о прочитанных или переведенных ими книгах, обсуждали некоторые литературно-эстетические проблемы и т. д. Автор частного письма не был ограничен условностями определенного литературного жанра и требованиями, необходимыми для произведений, готовившихся к печати. Полная непринужденность в выборе темы и раскованность в отношении стиля позволяли с максимальной полнотой проявить свое авторское «я». Эти возможности эпистолярного жанра имели большое значение для развития сентиментального направления: частная переписка русских литераторов 1770 - начала 1790-х гг. показывает, как складывалось новое мировосприятие, как формировался новый стиль. Эпистолярная культура впитывала многое из современной литературы, как европейской, так и отечественной и в свою очередь оказывала на нее сильное влияние. Участники переписки начинали чувствовать себя в некотором роде литературными героями. Постепенно складывался определенный тип такого героя: это человек с «чувствительным», «нежным» сердцем, склонный к меланхолии, преданно любящий близких и друзей, выражающий свое участие к их горестям «сердечными слезами». Однако сквозь эти стереотипные черты в письмах наиболее одаренных литераторов проявлялось и нечто индивидуальное.
Особенно интересны и глубоки по своему содержанию письма Александра Андреевича Петрова, молодого талантливого переводчика, которого Новиков привлек к участию в своих изданиях. Подобно Кутузову, он занимался преимущественно переводами, но его деятельность сыграла немаловажную роль в становлении нового литературного направления. Внимание Петрова к вопросам стиля и языка оказалось очень важно для выработки новых норм литературной речи, утвержденных позднее Карамзиным.
«Он знаком был с древними и новыми языками, при глубоком знании отечественного слова одарен был и глубоким умом и необыкновенной способностью к здравой критике», - вспоминал об А. А. Петрове И. И. Дмитриев. Для литературного стиля Петрова было характерно стремление к простоте, лаконичности и логической стройности.
В письмах к Карамзину 1780-х гг. Петров высказывал свои взгляды на искусство, обсуждал проблемы литературного стиля и т. п. В частности, особенно важны два момента в эстетической концепции Петрова. Он отдает явное предпочтение природе перед искусством и в связи с этим стремится оспорить предубеждение своего младшего друга против деревенской жизни. «Как может находить вкус в беллетрах, в искусственном подражании прекрасной натуре тот, кто в самом оригинале не находит приятностей?», - пишет Петров Карамзину в 1787 г. Ратуя за «простоту чувствования», которая «превыше всякого умничания», Петров тут же уточняет: «Однако простота не состоит ни в подлинном, ни в притворном незнании». Автор письма доказывает необходимость знания и соблюдения правил, ссылается на авторитет одного из теоретиков классицизма Батте и в качестве образцовых писателей называет Фенелона, Аддисона и Геллерта. Таким образом, Петров чутко улавливал веяния новой эпохи (изменение эстетического критерия красоты) и вместе с тем во многом оставался под влиянием традиций предшествовавшего направления.
Петров принимал живое участие в масонских делах, однако с не меньшим вниманием он относился и к издательско-просветительской деятельности Новикова, далекой от узкомасонских целей. Немало забот и труда вложил Петров в журнал «Детское чтение для сердца и разума» (1785–1789), издававшийся вначале Новиковым, а затем перешедший в руки Петрова и Карамзина. Этот первый русский журнал, предназначавшийся для детей и юношества, отражал широкий круг интересов его издателей. Статьи на религиозно-нравственные темы занимали здесь сравнительно немного места, и в целом издание имело вполне светский характер.
Склонный к скептицизму Петров не мог быть удовлетворен отвлеченно-моралистическими умствованиями некоторых его собратьев по ордену. Неприятие их «философии», доходившей порой до откровенного юродства, проявлялось в оценках и характеристиках на страницах писем Петрова. Ироничность, сквозящая в суждениях Петрова и придающая его эпистолярному стилю особый колорит, впоследствии по-своему была воспринята Карамзиным и стала одной из существенных черт литературы русского сентиментализма. Эта ироничность была закономерной реакцией на чрезмерную чувствительность, начинавшую принимать гипертрофированные формы в пору расцвета русского сентиментализма в 1790-е гг.
В 1790-е гг. развертывается деятельность крупнейших писателей нового направления Карамзина и Дмитриева, и одновременно выступают в печати многочисленные второстепенные и третьестепенные авторы. Кроме изданий Карамзина (о них см. далее, с. 747) в последнее десятилетие XVIII в. выходят сентименталистские по своему характеру журналы В. С. Подшивалова: «Чтение для вкуса, разума и чувствований» (1791–1793), «Приятное и полезное препровождение времени» (1794–1798). Вслед за сборником карамзинских сочинений, демонстративно озаглавленным «Мои безделки» (1794), появляются «И мои безделки» (1795) И. И. Дмитриева, а затем всевозможные вариации типа «Лучшие часы жизни моей» (1798) М. А. Поспеловой, «Плод свободных чувствований» (1798–1799) П. И. Шаликова, «Мое отдохновение» (1799) Я. В. Орлова и т. п. Эти заглавия подчеркивали камерный характер сборников, утверждали право автора говорить о личном, касающемся непосредственно самого писателя и его близких.
Представление о зыбкости всего сущего, открытие глубокой содержательности каждого мгновения бытия, намеченное в поэзии Хераскова, а затем в полную меру раскрытое в творчестве Муравьева, подверглось дальнейшему анализу в сознании русских литераторов 1790-х гг. Их предшественники полагали, что каждая страсть в человеке однозначна и постоянна, потому и герои в литературе классицизма так легко и просто делились на положительных и отрицательных. Сентименталисты осознали неповторимость каждого данного мгновения, и выражение «течение времени» было для них уже не простой метафорой, приобретало все более глубокий смысл. Представление о непрерывном движении времени объясняло изменчивость и непостоянство явлений, касающихся эмоциональной стороны природы человека. Соответственно писатели нового направления сосредоточили свое внимание на переходных состояниях, на оттенках чувств, на сосуществовании противоречивых ощущений и побуждений.
Карамзин и Дмитриев - два писателя, тесно связанные дружбой, длившейся с юношеских лет на протяжении всей жизни, становятся законодателями вкуса среди приверженцев нового направления. «Сфера влияния» Дмитриева была несколько уже, чем карамзинская: Дмитриев был известен как поэт (его мемуары «Взгляд на мою жизнь» были опубликованы только в 1866 г.).
Современники называли Дмитриева «классическим поэтом», считая, что его стихи могут служить образцами в системе поэтических жанров, уже существенно трансформированной со времен Ломоносова.
Отношение Дмитриева к предшествовавшей традиции было сложным. В пародии «Гимн восторгу» (1792), а затем в сатире «Чужой толк» (1794) поэт язвительно высмеивал торжественные оды, создававшиеся по определенному канону:
Тут на́йдешь то, чего б нехитрому уму
Не выдумать и ввек: зари багряны персты,
И райский крин, и Феб, и небеса отверсты!
Так громко, высоко!.. а нет, не веселит,
И сердца, так сказать, ничуть не шевелит!
Громкие фразы одописцев-эпигонов, поставлявших стихи на заказ, перестали выражать авторское отношение к описываемому, становились пустыми фразами и потому не могли найти отклика в душе читателя. Сказать свое своими словами - вот задача, стоявшая перед Дмитриевым, выступавшим против ложного восторга и пафоса, но продолжавшим ценить оды Ломоносова, Хераскова, Державина. Традиции подлинно высокой гражданственной поэзии классицизма оставались дороги и близки Дмитриеву, и это обнаруживается в таких его стихах, как «Ермак», «Освобождение Москвы», «Глас патриота на взятие Варшавы». Считая, что эти произведения «приличнее назвать лирическими поэмами, нежели одами», П. А. Вяземский говорил, что они «исполнены поэтического огня любви к отечеству, не сей любви грубой, которая более охлаждает душу читателей, но любви возвышенной, переливающей в других пламень животворный».
Особой популярностью среди читателей конца XVIII - начала XIX в. пользовался «Ермак» (1794), вызвавший немало подражаний. Героико-патриотическая тема была выражена здесь совершенно по-новому: стихотворение пленяло поэтизацией старины и живописностью образов. Сибирские шаманы, ведущие диалог о Ермаке, - это не безликие аллегории, а колоритные экзотические фигуры, как будто бы сошедшие с полотна художника, тщательно выписавшего все детали:
С булатных шлемов их висят
Со всех сторон хвосты змеины
И веют крылия совины;
Одежда из звериных кож;
Вся грудь обвешана ремнями,
Железом ржавым и кремнями;
На поясе широкий нож.
Эта «зрелищность» стихотворения, проявляющаяся и при описании по-оссиановски мрачного ночного пейзажа на берегах Иртыша, во многом напоминает творческую манеру Державина. В то же время «Ермак» органически связан со всем остальным творчеством Дмитриева, поэта-сентименталиста. Автор говорит о своем собственном отношении к Ермаку в самых последних строках стихотворения, завершая его «сладкой песнью» в честь героя древности. Разговор шаманов, врагов Ермака, составляет основу всего произведения и раскрывает основную идею автора.
Эта драматизация действия и умение выражать свое мнение через реплики персонажей, чуждых автору по образу мыслей, проявились с особым блеском в сказках и баснях поэта. Князь Ветров и художник («Картина»), Пролаз, Премила и Миловзор («Модная жена»), Ветрана и Всеведа («Причудница») и другие герои сказок Дмитриева ведут между собой оживленные диалоги, которые играют важную роль в развитии сюжета. Речь этих персонажей, завсегдатаев светских салонов, как правило, лишена всякой патетики и торжественности: это разговорный язык дворянского общества. В некоторых репликах автора проскальзывает его насмешливо-ироническое отношение к своим героям, иногда даже осуждение. Однако Дмитриев не переходит к отвлеченной дидактике: читатель сам должен извлекать мораль из мастерски рассказанного или, точнее даже, представленного в лицах эпизода.
Подобная же манера повествования характерна и для басен Дмитриева, по-своему воспринявшего опыт русских баснописцев предшествовавшего периода. Басни Дмитриева в основной своей массе - переводы, однако они хорошо отразили своеобразие его поэтического таланта и даже основные черты его творческой личности. Рассказчик в баснях Дмитриева выступает не как суровый моралист, а как остроумный и насмешливый зоркий наблюдатель человеческих пороков и слабостей. Вместе с тем в басни Дмитриева проникают иногда и лирические ноты, приближающие этот сатирический жанр к элегии или идиллии («Два голубя», «Дон-Кихот», «Два друга», «Мудрец и поселянин» и др.), а иногда и мадригалу («Магнит и железо»).
