Psychologies:
Вы рассказывали, что сами боролись с паническими атаками. Что это за история?
Начнем с того, что выражение «панические атаки» всегда было для меня частью сериала «Клан Сопрано». Толстый мафиози любит свою жену. А также дочь и сына. Это не мешает ему иметь любовницу юных лет и разнузданного поведения. Сопрано - нормальная фамилия, да? - стоит в пробке на своей крутой тачке. Я в них, честно, не разбираюсь. И тут, хрясь, испытывает панический ужас и теряет сознание. В следующей сцене врач назначает ему прозак, который он и поглощает с тех пор, страдая от внезапных приступов ужаса и потливости, которые квалифицированы врачом как панические атаки.
Это бы так и осталось часть сериала, если бы однажды мне вдруг не стало невыносимо страшно: меня как будто унесло от всего остального мира за невидимую стенку, где мне было очень плохо. Сердце колотилось, я чувствовала какую-то противную слабость... Через час прошло. Уфф, думаю, ерунда какая, прошла - и ладно.
Но ерунда не прошла. Она стала повторяться каждый день и длиться все дольше. Меня трясло, как в лихорадке. Один раз трясло пять дней подряд. В моей голове проносились все известные мне страшные болезни.
Пришлось идти к врачам. Обследование было обширным, долгим и дорогим. В конце концов врачи сказали: «Да все у вас в порядке, анализы хорошие, все в норме». А меня тем временем трясло. Крупной и мелкой дрожью. Мне было очень неудобно: вдруг люди заметят, что я дрожу, например в транспорте или в очереди. Плюс мне было ужасно страшно. В голове прокручивалась тревожная пластинка: а если упадет мост, а если лифт, а если мы врежемся в стенку, и так без остановки. Через пару месяцев болезнь загнала меня домой. И никто не понимал, что со мной происходит.
Что же вам в результате помогло?
Е. П.:
Когда официальная медицина развела руками, мне, атеисту, прагматику, реалисту, стало понятно, что надо заказать молебен сорокоуст, идти к экстрасенсу и шаманам. Было довольно любопытно. По крайней мере, я знаю теперь, что такое сорокоуст. Женщина-экстрасенс жгла вокруг меня свечи, но лучше не становилось. Женщина- шаман жгла какие-то веточки, немного плевалась и даже слегка меня укусила. Ничего не изменилось.
В конце концов кто-то надоумил меня пойти к психиатру. Передвигаться по городу для меня уже было подвигом. В любом месте меня могли поймать приступы ужаса, дрожи и «измененки». Психиатр принимала прямо в классической психиатрической больнице с большим парком, полным больных. Вот она-то впервые и произнесла неведомый до тех пор диагноз «панические атаки». И выписала таблетки, которые на два года превратили меня в сонный овощ.
Дело происходило в 2004 году, в разгар моей музыкальной карьеры. Предполагалось, что я несколько раз в неделю даю концерты, езжу на гастроли, записываю песни, даю интервью, участвую в фотосессиях, снимаю клипы, в общем, делаю все то, что и положено рок-звезде. Мне надо было жить так, чтобы никто не понял, что на самом деле я думаю только о том, как мне страшно. Через два года я и все мои близкие поверили, что теперь я буду так жить всегда, что это никогда уже не кончится. Но все кончилось. Не само, а благодаря моему психотерапевту Марии Орловой. Она вылечила меня за полгода. Разговорами, которые я сейчас даже не могу вспомнить. А еще - благодаря моей работе над собой. Панических атак у меня больше нет.
Как ни странно, в этом состоянии, при всей его непереносимости, есть конструктивный элемент: они пытаются заставить человека взять ответственность за свою жизнь на себя и измениться. Например, я больше не рок-звезда. Я снимаю документальные фильмы. У меня есть фильм, посвященный паническим атакам. Он так и называется - «Панические атаки». Герои фильма, мужчины и женщины, рассказывают, как приступы паники превратили их в инвалидов и как потом они с этим справлялись. Каждый потратил на это большой кусок своей жизни. Каждую неделю кто-нибудь, кто посмотрел фильм в интернете, пишет мне письмо со словами: «У меня панические атаки…». И еще там часто есть слово «спасибо».
Зачем вы хотите снять сериал?
Е. П.:
Затем, что ничего подобного не снято. Затем что у кино «Панические атаки» больше 100 000 просмотров, а панические атаки –это вовсе не все, что вытворяет с нами наша психика. Затем, что каждый третий человек страдает от какой-нибудь зависимости, а с ним и вся его семья. И считается, что с этим поделать ничего нельзя. А ведь можно. А сколько наших любимых людей наело себе для защиты огромное тело, чтобы сберечь под этими телесами какие-то незажившие эмоциональные раны? А сколько людей не может нормально спать? А сколько страдает от депрессии?
Зачем этот цикл? Не затем, чтобы посмотреть кино и забыть о болезни. Не затем, чтобы невротики всех стран объединились. Не затем, чтобы потыкать пальцем в экран и сказать: «Вот ненормальные-то». Это просветительские фильмы. Чтобы мы знали, что там, в нашем таком глубоком внутреннем мире, происходит. И как он, этот мир, может превратить нашу жизнь в сущее мучение. И что это можно изменить, если знать как. В конечном счете, эти будущие фильмы о том, как обрести веру в себя, как начать самому отвечать за свою собственную жизнь. До конца сборов на мое новое кино на сайте Planeta.ru осталось несколько дней. Я хочу, чтобы мы вместе участвовали в создании этих фильмов. Они всем нужны. Кто хочет поучаствовать в хорошем деле, присоединяйтесь. Если соберем деньги, фильмы будут, если нет, то нет.
Дмитрий ТУЛЬЧИНСКИЙ, Россия
Блеклость ей претит. Полутона навевают скуку. Человек – ярко окрашенный. Что называется, нарисовалась – не сотрешь. Из одной горячей точки – в другую. Из огня да в полымя. Работает на телевидении – только там, где жарко. Поет песни – зажигает и обжигает. Написала о себе книжку – откровения разлетелись, как горячие пирожки. Иногда пахнет жареным. Сама говорит, что слегка подпалила крылья. Но до самосожжения дело не дойдет. Пять лет в шоу-бизнесе – как холодный душ. Горячая девушка Лена Погребижская (она же Бучч) созрела.
- Лена, вы никогда не чувствовали себя «белой вороной»?
Разве что в начальных классах школы. Папа у меня военврач, мы постоянно переезжали из города в город, из гарнизона в гарнизон. А так уж принято, что дети не очень любят новеньких. Особенно из других городов, особенно в провинции. Бывали конфликты, конечно. Но все это закончилось где-то в третьем классе. А потом очень скоро мне стало понятно, что все то, что отличает меня от большинства, и есть мои конкурентные преимущества. Интеллект, способности, таланты… То, чем я горжусь, и то, что помогает мне в жизни.
- Вы сказали: не любят новеньких, непохожих. А если еще и другой национальности…
Не могу сказать. Надо, наверное, у брата моего спросить, который умудрялся существовать в такой классической среднерусской провинции, как Вологда, с именем Давид. И назвал дочку именем Ревекка. О чем он думал, я не знаю. А у меня вроде самое обычное имя: не Давид, не Ревекка. В общем, хочу сказать, что никаких проблем, связанных с национальностью, у меня не было. У родителей моих - да, были. Отца вроде не посылали в Германию или еще куда-то. А у меня… Наоборот - как только до меня дошло, что я лицо еврейской национальности, из этого проистекла масса плюсов, таких, как возможность куда-нибудь уехать: в Израиль, например, или в Германию, в Америку…
- Вы всерьез думали о том, чтобы эмигрировать?
Нет, оказалось, что уезжать в общем-то никуда я не хочу, мне и тут хорошо. Вот родственники мои практически все уехали. Причем большинство - с моей подачи, потому что одно время я работала в Еврейском агентстве («Сохнуте»). Они уезжали из бывших советских республик: из Туркмении, из Узбекистана…
- А почему работали в «Сохнуте»? Разделяли идеологию или просто работа нужна была?
Идеологию, имеете в виду, о возвращении в Израиль? Да нет, мне тогда было лет 20, я работала там пресс-атташе, налаживала связи с прессой, с телевидением. Вообще, интересно было. Совершенно незнакомая мне культура, определенные правила поведения, связанные с иудаизмом. Мы были очень ассимилированным семейством - ничего такого у нас не было и близко…
- Родители всегда вас понимали?
С мамой мы всегда находили общий язык. С отцом… Сложно сказать. Когда мне было лет 13, папа с мамой разошлись. И разошлись не очень приятным образом, так что долгие годы с отцом мы не виделись. Честно говоря, и сейчас почти не видимся - примерно раз в два года. И перспективы, что опять увидимся, в общем, невелики. О чем, конечно, я сожалею. ***
- Какой у вас мессидж? О чем кричите миру?
У нас мессидж, сформулированный в таких песнях, как «Я все равно встану», «Войны не будет». Победить обстоятельства - таков наш посыл. В своих песнях мы стремимся дать людям такое настроение, такой эмоциональный подъем, который помогал бы им в жизни преодолевать трудности. Многие писали письма и до сих пор пишут, что наши песни помогли им справиться со сложными ситуациями. Как это ни печально, есть немало людей, которые хотели покончить с собой. И, как пишут, благодаря песне «Все равно я встану» они этого не сделали. Почему говорю «до сих пор», - потому что этой песне уже почти три года, а письма все идут. Или, например, одна из последних наших песен - «Войны не будет». К Израилю, кстати, напрямую относится. Потому что я считаю, что вопросы надо решать мирно, без войны. Даже если это очень сложно, все равно - только переговорами.
- Не чувствуете неприятия со стороны чаще всего агрессивного большинства?
Да нет. Человек я, считаю, очень приятный в общении, обаятельный и, в общем, хороший. Поэтому никаких сложностей с коммуникацией у меня никогда не было. Наоборот - общаться с людьми всегда мне было легко и приятно. И количество тех, кто меня любит, за это время от нескольких человек выросло до теперь уже десятков и, возможно, сотен тысяч.
Значит, не было желания противопоставить себя всем? Что в общем-то свойственно любой еврейской девочке. Сначала ей хочется доказать, что она не хуже остальных, а потом - что лучше.
Да, есть такое. Вместо того чтобы заниматься какой-либо тихой деятельностью, все время выбирала такие профессии, где очень большой уровень влияния. Сначала это - телевизионная журналистика в главной программе новостей. Потом - шоу-бизнес. Сейчас снимаю документальные фильмы, пишу книги. В общем, экспансия продолжается. Причем книжка «Дневник артиста» реально стала бестселлером, что меня сильно удивило. А сейчас пишу вторую книгу - про современных рок-певиц. Трех женщин, которых я считаю очень интересными людьми.
- Земфира, так понимаю, - раз…
- Почему же Земфира не согласилась?
Земфира мне сказала: пока я жива, не надо обо мне писать книгу. Ладно, говорю, я подожду. ***
- У вас ведь часто возникает желание все круто поменять?
Видимо, с периодичностью раз в три с половиной года. Для меня, например, расставание с первым составом музыкантов было безумно сложным. Потому что эти ребята фактически ввели меня в мир музыки, все показали, объяснили, вселили в голову некие стандарты. И во многом они были моими учителями. В какой-то момент даже панические мысли в голову приходили: блин, а что же я буду делать без них, у меня ведь ничего не получится…
- Но сейчас вы сами пишете музыку.
Да, уже три года. Тоже шаг непростой. Мне сейчас 33, то есть тридцать лет человек не писал музыку и вот теперь пишет. Но я, честно говоря, человек, который считает, что в этом нет ничего безумного. Потому что раз у меня есть способности к музыке, то, наверное, я могу ее писать. И если у меня есть способности к слову, наверное, я могу сочинять стихи. Конечно, я не Моцарт, но я ведь и не пишу оперы.
- Слышал, одно время вы преподавали в школе литературу и русский язык.
Ну, это слишком громко сказано. Знаете, когда учатся в пединституте, проходят практику в школе. В общем, за пять лет учебы годика полтора в общей сложности довелось провести с учениками.
- Как думаете, они успели вас полюбить?
Сложно сказать. Не осталось у меня никаких открыток, дескать: дорогая Елена Владимировна, мы вас так полюбили и т. д. Но я очень быстро нашла общий язык с детьми. Так что, думаю, мне даже понравилось бы работать в школе. Может быть. Если бы все это не ограничивалось жесткими рамками. Мне все-таки кажется, что учитель - такая профессия, где шаг влево, шаг вправо - практически расстрел. Ответственность очень большая, и ошибаться нельзя - последствия могут быть самые негативные. Учитель обязан быть педантом - это хорошо и правильно, но не по моему характеру. Я человек независимый, очень свободный и очень неформальный.
- А что не устроило на телевидении? Тоже не ваша профессия? Тоже слишком много условностей?
Телевидение мне как раз гораздо роднее, особенно новости, - очень подходящая работа, и она мне нравилась. Плюс, конечно, приятно, что тебя каждый день видят какие-то страшные миллиарды людей и все континенты кроме Антарктиды. И что, в общем, мой репортаж способен поменять государственную политику…
Сознательно искали приключения на свою голову, имею в виду командировки в горячие точки? Или просто: дан приказ - и вы под козырек?
Нет, обычно девушкам такие задания не дают. Объясню: я человек очень амбициозный. Но передо мной не стоит задача быть номером один. Считаю, это вообще неважно, тем более что номеров один, на самом деле, очень много. Грубо говоря, ну Алла Пугачева в России - номер один? Номер один. Земфира - номер один? Жанна Агузарова? Тоже в принципе номер один. И группа «Звери». И «Фактор-2» для кого-то…
- А «Бучч» сейчас какой номер?
Не могу сказать. С одной стороны, мы довольно далеко стоим от номеров один. Но при этом - на вполне доступном расстоянии. Два - три шага - и мы там… ***
- За время работы на ТВ вы не стали более циничной? Видели, к примеру, смерть?
Слава Б-гу, нет. Хотя, если честно, тогда ко всему этому у меня было другое отношение. Если б увидела, наверное, меня даже это не сильно бы удивило. Помню, мы практически пошли уже по минным полям в Косове, уже договорились с партизанами. И только случайно оператор уговорил меня этого не делать. Сейчас, спустя уже семь лет, мне казалось, что это лишь фантазия моя, что никуда мы не собирались. Но вот недавно с этим оператором виделись, он сказал: как же здорово, что мы с тобой тогда никуда не пошли.
- А вам приходилось врать с экрана?
В общем, да, приходилось. Особенно перед выборами, когда развязывается война компроматов. Начинается всеобщая мочиловка, и журналисты, конечно, в этом участвуют. Но в любом случае, мой уход из тележурналистики - шаг позитивный только потому, что это был уход в музыку. Одно из главных, считаю, решений в моей жизни. Мне всегда хотелось заниматься музыкой профессионально, и для моей биографии, как сейчас понимаю, это был очень правильный, смелый и хороший шаг.
Еще об изменениях. В одном интервью вы сказали, что в возрасте 16‑19 лет вы всерьез подумывали о том, чтобы сменить пол.
Ой, масса вариаций было на эту тему. Иногда даже удивлялась, почему не пишут, что у меня хвост. Ну как: у Витаса же были жабры - почему, собственно, у меня не может быть хвоста? В какой-то момент публикации были такими, что финальным завершением логичным было бы: ну да, такой вот хвост, такой-то длины, такого-то окраса. То есть дело доходило до такого бреда, что даже вспоминать не хочется…
- Но вы и сами говорили про себя много чего.
Но я же не пытаюсь откосить от ответственности. Безусловно, мы сами раздули из искры весь этот пожар. Просто наша птичка улетела и превратилась в гигантского птеродактиля, который практически нас же и склевал. Хорошо еще вовремя спохватились и почти уже подстрелили его.
- А чем отличается Бучч от Елены Погребижской, можете сказать?
На самом деле, сейчас я гораздо больше Лена Погребижская, чем пять лет назад. А вообще, конечно, я стала гораздо мудрее. Это с одной стороны. А с другой - мне кажется, сейчас во мне гораздо меньше смелости. Может, оно и к лучшему. Потому что та смелость, которая у меня была тогда, могла привести в ситуацию, из которой можно и не выбраться. Сейчас я уже очень осторожно отношусь к разного рода рискованным историям…
Psychologies:
Вы рассказывали, что сами боролись с паническими атаками. Что это за история?
Начнем с того, что выражение «панические атаки» всегда было для меня частью сериала «Клан Сопрано». Толстый мафиози любит свою жену. А также дочь и сына. Это не мешает ему иметь любовницу юных лет и разнузданного поведения. Сопрано - нормальная фамилия, да? - стоит в пробке на своей крутой тачке. Я в них, честно, не разбираюсь. И тут, хрясь, испытывает панический ужас и теряет сознание. В следующей сцене врач назначает ему прозак, который он и поглощает с тех пор, страдая от внезапных приступов ужаса и потливости, которые квалифицированы врачом как панические атаки.
Это бы так и осталось часть сериала, если бы однажды мне вдруг не стало невыносимо страшно: меня как будто унесло от всего остального мира за невидимую стенку, где мне было очень плохо. Сердце колотилось, я чувствовала какую-то противную слабость... Через час прошло. Уфф, думаю, ерунда какая, прошла - и ладно.
Но ерунда не прошла. Она стала повторяться каждый день и длиться все дольше. Меня трясло, как в лихорадке. Один раз трясло пять дней подряд. В моей голове проносились все известные мне страшные болезни.
Пришлось идти к врачам. Обследование было обширным, долгим и дорогим. В конце концов врачи сказали: «Да все у вас в порядке, анализы хорошие, все в норме». А меня тем временем трясло. Крупной и мелкой дрожью. Мне было очень неудобно: вдруг люди заметят, что я дрожу, например в транспорте или в очереди. Плюс мне было ужасно страшно. В голове прокручивалась тревожная пластинка: а если упадет мост, а если лифт, а если мы врежемся в стенку, и так без остановки. Через пару месяцев болезнь загнала меня домой. И никто не понимал, что со мной происходит.
Что же вам в результате помогло?
Е. П.:
Когда официальная медицина развела руками, мне, атеисту, прагматику, реалисту, стало понятно, что надо заказать молебен сорокоуст, идти к экстрасенсу и шаманам. Было довольно любопытно. По крайней мере, я знаю теперь, что такое сорокоуст. Женщина-экстрасенс жгла вокруг меня свечи, но лучше не становилось. Женщина- шаман жгла какие-то веточки, немного плевалась и даже слегка меня укусила. Ничего не изменилось.
В конце концов кто-то надоумил меня пойти к психиатру. Передвигаться по городу для меня уже было подвигом. В любом месте меня могли поймать приступы ужаса, дрожи и «измененки». Психиатр принимала прямо в классической психиатрической больнице с большим парком, полным больных. Вот она-то впервые и произнесла неведомый до тех пор диагноз «панические атаки». И выписала таблетки, которые на два года превратили меня в сонный овощ.
Дело происходило в 2004 году, в разгар моей музыкальной карьеры. Предполагалось, что я несколько раз в неделю даю концерты, езжу на гастроли, записываю песни, даю интервью, участвую в фотосессиях, снимаю клипы, в общем, делаю все то, что и положено рок-звезде. Мне надо было жить так, чтобы никто не понял, что на самом деле я думаю только о том, как мне страшно. Через два года я и все мои близкие поверили, что теперь я буду так жить всегда, что это никогда уже не кончится. Но все кончилось. Не само, а благодаря моему психотерапевту Марии Орловой. Она вылечила меня за полгода. Разговорами, которые я сейчас даже не могу вспомнить. А еще - благодаря моей работе над собой. Панических атак у меня больше нет.
Как ни странно, в этом состоянии, при всей его непереносимости, есть конструктивный элемент: они пытаются заставить человека взять ответственность за свою жизнь на себя и измениться. Например, я больше не рок-звезда. Я снимаю документальные фильмы. У меня есть фильм, посвященный паническим атакам. Он так и называется - «Панические атаки». Герои фильма, мужчины и женщины, рассказывают, как приступы паники превратили их в инвалидов и как потом они с этим справлялись. Каждый потратил на это большой кусок своей жизни. Каждую неделю кто-нибудь, кто посмотрел фильм в интернете, пишет мне письмо со словами: «У меня панические атаки…». И еще там часто есть слово «спасибо».
Зачем вы хотите снять сериал?
Е. П.:
Затем, что ничего подобного не снято. Затем что у кино «Панические атаки» больше 100 000 просмотров, а панические атаки –это вовсе не все, что вытворяет с нами наша психика. Затем, что каждый третий человек страдает от какой-нибудь зависимости, а с ним и вся его семья. И считается, что с этим поделать ничего нельзя. А ведь можно. А сколько наших любимых людей наело себе для защиты огромное тело, чтобы сберечь под этими телесами какие-то незажившие эмоциональные раны? А сколько людей не может нормально спать? А сколько страдает от депрессии?
Зачем этот цикл? Не затем, чтобы посмотреть кино и забыть о болезни. Не затем, чтобы невротики всех стран объединились. Не затем, чтобы потыкать пальцем в экран и сказать: «Вот ненормальные-то». Это просветительские фильмы. Чтобы мы знали, что там, в нашем таком глубоком внутреннем мире, происходит. И как он, этот мир, может превратить нашу жизнь в сущее мучение. И что это можно изменить, если знать как. В конечном счете, эти будущие фильмы о том, как обрести веру в себя, как начать самому отвечать за свою собственную жизнь. До конца сборов на мое новое кино на сайте Planeta.ru осталось несколько дней. Я хочу, чтобы мы вместе участвовали в создании этих фильмов. Они всем нужны. Кто хочет поучаствовать в хорошем деле, присоединяйтесь. Если соберем деньги, фильмы будут, если нет, то нет.
Интервью: София Авдюхина
В РУБРИКЕ «ДЕЛО» мы знакомим читателей с женщинами разных профессий и увлечений, которые нравятся нам или просто интересны. На этот раз мы поговорили с Еленой Погребижской, режиссёром документального кино, а в прошлом - тележурналисткой и певицей, лидером группы Butch. Погребижская сняла множество документальных фильмов - в том числе историю Доктора Лизы, а сейчас работает над циклом «Мой невроз», призванным честно рассказать о психических особенностях.
Все перемены в моей карьере происходят импульсивно: я заканчиваю одни дела и начинаю новые очень быстро. Так случилось и с переходом от музыки к документальному кино. Моя предыдущая карьера не давала мне реализовать себя полностью: музыка родилась из тяги к публичности, желания быть в центре внимания, петь и вести рок-н-ролльную жизнь. Но это не вся я - большая часть оставалась за кадром. Мой интеллект, например, вообще никак не был задействован.
Когда стало понятно, что музыкой я заниматься больше не буду, надо было срочно придумать, на что покупать себе еду, одежду, кормить собак и ездить из точки А в точку Б. Решением стало документальное кино. По сути, это своеобразное продолжение моей работы тележурналистом, которая была до музыки. Форма может меняться: репортажи, документалки, игровое кино - но я всегда тяготею к тому, чтобы снимать или писать сценарии.
Ещё во время музыкальной карьеры я снимала документальные фильмы («Всё равно я встану» о музыкантах Светлане Сургановой, Умке, Ирине Богушевской. - Прим. ред ). Потом был период сотрудничества с «Рен ТВ» и «5 каналом».
Это были хорошие времена: мы с продюсерами отлично понимали друг друга. Даже не могу назвать это работой по заказу - это было чистое воплощение моих идей; кино показывали по телевизору, и все были довольны. В этот период были сняты «Продавец крови», «Доктор Лиза», «Посттравматический синдром» и «Панические атаки». Потом, к сожалению, эти отношения закончились.
Тогда я решила основать собственную независимую студию документального кино «Partizanets». Это был год 2011-й или 2012-й, как раз когда мы начали снимать фильм «Мама, я убью тебя» - о воспитанниках детского дома-интерната. Студия «Partizanets» - это кино, которое мы делаем только по собственному желанию, чтобы люди смогли увидеть наши истории. Так, все фильмы выложены в свободном доступе на ютьюбе .
Когда я занималась музыкой, я не чувствовала связи с людьми, которые меня выбрали: передо мной стояла безумно далёкая толпа - и это просто убивало. Смотреть на пьяных подростков, наверное, терпимо один раз, но понимать, что это и есть твоя целевая аудитория, - мучительно. В документальном кино всё по-другому: я снимаю фильмы, которые доходят ровно до тех людей, которые их поймут и полюбят. Это зрители разного возраста, пола, семейного положения, и у меня нет к ним вопросов - я уважаю и ценю всех, кто смотрит мои работы.
Моя задача как режиссёра - чтобы у человека возник эмоциональный отклик: либо узнал больше, либо почувствовал больше, либо посочувствовал. Что он будет с этим делать, это его личное дело. По-моему, это называется формированием активной жизненной позиции - появившись, она обязательно куда-нибудь человека приведёт.
Я выбираю темы для фильмов инстинктивно: то, что меня привлечёт, я и буду снимать. Они могут быть совершенно разными: мы снимали в интернате и в колонии, мы снимали неврозы, мы снимали доктора и человека, умирающего от рака, мы снимали писателя - что мы только не снимали. В любом случае я руководствуюсь только своим желанием.
При этом повторяющийся мотив есть: меня привлекает сюжет, в котором человек пытается побороть огромную махину. Этой махиной может быть государство, несправедливость, закон, болезнь, равнодушие - иногда удается её одолеть, иногда - нет. Например, в фильме «Васька» парнишка пытался справиться с огромной несправедливостью, с государственной системой, которая за него всё решила и пихнула его чуть ли не в психушку на всю жизнь. А он взял и справился, добился того, о чём мечтал. Когда мы снимали «Продавца крови», меня завораживало, как человек не желает умирать от рака, как он ровно в этот момент становится писателем, начинает добиваться признания - не желает сдаваться.
Меня привлекают одиночки - человек один на один с чем-то огромным. При этом я не ставлю перед собой задачу помочь своим героям. Нельзя вмешиваться в события - это неправильно. Мы просто снимаем человеческую жизнь и не лезем в неё, потому что она привлекла нас именно такой, какая есть. Человек с ней сам разбирается - это его жизнь, а не моя.
Сейчас я работаю над циклом научно-популярных фильмов «Мой невроз». «Невроз» не совсем корректное название, но у меня до сих пор нет правильного варианта. На самом деле это цикл о разных психологических сложностях - обо всём то, с чем стоило бы пойти к психотерапевту. Первая работа «Тонкий и толстый» посвящена расстройствам пищевого поведения.
Когда я начинаю снимать какой-то просветительский фильм, вдруг выясняется, что большинство стереотипов с которыми мы живём, неверны. Мне, например, казалось, что анорексия существует только на Западе, что это болезнь моделей, которые довели себя до изнеможения, чтобы соответствовать стандартам. А кто-то думает, что люди с лишним весом просто ленивы и просто слишком много едят. Всё это совсем не так. Например, ещё в фильме «Посттравматический синдром» я встретила женщину с избыточным весом - следствие того, что её насиловали в детстве. Это, между прочим, очень распространённая причина. Вот поэтому и стоит разъяснить, что всё устроено гораздо сложнее. Что если у вас в семье есть человек, который отказывается есть, не смейте на него давить - это не поможет, а только настроит его против вас. Давайте попробуем его понять. И не надо оскорблять человека с лишним весом, потому что на то есть свои причины.
Когда люди смотрят моё кино, они пишут очень личные отзывы. Например, одна девушка рассказала, что наконец поняла свою сестру: позвонила после фильма, поговорила с ней, встретилась. Мне было страшно приятно, что та сестра, которую не понимали, наконец-то услышала правильные слова - слова поддержки, а не оскорбления и давления.
Мне самой не чужда тема психологических проблем. Году в 2004-м я столкнулась с паническими атаками. Это изменённое состояние, которое сложно описать словами: всё вокруг начинает слегка жужжать, ты словно сидишь за какой-то стеной и не можешь соединиться со своими чувствами. Сказать, что это страх, я не могу - это было бы слишком очевидно и понятно. Это просто ужасно неприятное состояние. И оно развивалось. Потом к нему присоединилась дрожь. Помню, сижу на приёме у терапевта по поводу гриппа, а меня прямо трясёт. Нужно понимать, что это почти инвалидизация. Мне было страшно выходить из дома, ездить в метро, проезжать мосты и тоннели. У меня два года жизни прошли дома, за исключением концертов.
Поскольку это был 2004 или 2005 год и разговора о психологических заболеваниях в поп-культурном поле не было, я испробовала всё: молебен сорокоуст (притом что я атеистка, но, как говорится в одном еврейском анекдоте, «не помешает»), услуги женщины-шаманки и женщины с эзотерическими способностями. Ничего не помогало. Потом я прошла полное медицинское обследование, но всё оказалось в норме. Только после этого я попала к психиатру, которая объяснила, что у меня панические атаки. Дальше задача уже заключалась в том, чтобы найти своего специалиста, потому что на практике они отлично вылечиваются при помощи психотерапии - мои прошли спустя полгода.
Я помню, был момент, когда я говорила своему психотерапевту: «Маш, ну почему у меня панические атаки?» Она мне тогда сказала: «Лена, а что бы вы выбрали: язву желудка, сердечный приступ…» Я тут же ответила: «Нет, хорошо. Пусть будут панические атаки». Это, в общем, не самое страшное. Конечно, хорошо быть абсолютно здоровым космонавтом, но надо сказать, что у нас большинство всё-таки с чем-то. У кого голова болит, у кого нос заложен, у кого аллергия, у кого панические атаки. Ну что поделаешь?
Сейчас у меня по плану: выпустить «Дело Андреевой» (история спортсменки Татьяны Андреевой, осуждённой за убийство. - Прим. ред.), который мы делаем уже три года и почти закончили, и снять следующий фильм из цикла «Мой невроз» - «Пережить потерю». А дальше мне очень хочется сделать паузу. Для меня это много - я слишком часто выдаю фильмы. А хочу, как и все люди, ходить ногами, гулять - я же всё время сижу и пишу или сижу и монтирую, потому что нужно закончить фильмы.
«Лена, вы молодец. Спасибо за то, что вы делаете» - подобные комментарии не редкость в френд-ленте Елены Погребижской. В начале нулевых Елена успешно выступала со своей рок-группой Butch, сегодня лауреат нескольких телевизионных и кинопремий снимает документальные фильмы о людях. Ее герои очень разные, в их историях, по словам Елены, цепляет, прежде всего, неравная борьба - с болезнью, государством, безразличием». Елена убеждена, что своей работой делает мир чуточку лучше, заставляя зрителей думать и делать. Иногда зрительская реакция провоцирует изменения и на правительственном уровне. Как это случилось с фильмом «Мама, я убью тебя» о жизни подростков в интернате в селе Большое Колычево Московской области. Этой историей, а также размышлениями о своем пути в кино и новостями об актуальных проектах Елена поделилась с читателями То4ки-Treff.
Постепенно я стала замечать, что в детском доме происходят странные вещи. Время от времени дети из интерната куда-то пропадали без каких-либо вразумительных объяснений. Оказалось, что детей в наказание отправляют в психушки, где их кормят тяжелыми препаратами, чтобы они больше не досаждали взрослым. Здешние ребята считаются умственно отсталыми, олигофренами, рожденными, чтобы стать малярами, рабочими и швеями. Только такое будущее у них может быть в силу диагноза, коррекционной школьной программы, только этим профессиям их обучают. Все это за них решили еще в 7 лет. Почему у детей нет права выбрать что-то другое? Почему они изолированы от всех других людей, и почему они никогда не принимают самостоятельных решений?
Я решила разобраться, что с моим фильмом происходит, и отправилась с представителями благотворительного фонда в Белый дом. В приемной у Ольги Голодец большой телевизор.
- Садитесь,- сказала она министрам, - фильм посмотреть в обязательном порядке. Или закачайте в айпэды, я проверю. Это средневековье - отправлять детей в наказание в психиатрические больницы! - Все это она рассказывала с явным возмущением в голосе. Мы с ребятами переглянулись: неужели она об этом не знала?
- Нужно отделить педагогическую запущенность от психиатрических диагнозов, - продолжала Голодец. — Вот Сашка (герой фильма) - толковый же мальчик! У него же явно просто отставание, он же сам говорит в фильме, что мать пила и им не занималась. Еще, - решительно продолжала вице-премьер,- нужно привлечь молодых, недеформированных системой специалистов, к работе с детьми. Кстати, я туда поеду в субботу, в ваш интернат…
…Прошло полгода с того момента, как вышел фильм и поднялась шумиха в Белом доме. В Колычево побывали всевозможные чиновники, прилетал на детскую площадку на вертолете губернатор, приезжала сама Ольга Голодец с министрами. Всех детей проверили, убедились, что у всех до единого умственная отсталость. Злоупотреблений не нашли, и все же наказывать детей психушкой Голодец запретила. Директор уволился. И вроде как планируются законодательные изменения, согласно которым детдома будут переформированы из многолетних хранилищ детей в квартиры, где дети смогут жить, пока их не заберет приемная семья. А в Берлине мои друзья отнесли кино депутату Европарламента Вернеру Шульцу и с его помощью устроили показ для немецких зрителей. Чуть позже кино показал канал ZDF.
Я режиссер документального кино - то есть, журналист и кинорежиссер в одном флаконе. Безусловно, фильмы, которые я снимаю, - мой субъективный взгляд на мир. Как правило, там довольно много моего текста. Так что авторское мнение обычно присутствует в полный рост. Эмоциональный пафос специально как-то не сдерживаю, просто стиль предпочитаю нейтральный. Факты в моем кино и без дополнительного надрыва сами окажут нужное воздействие на зрителя. А если я еще буду нагнетать, это будет вызывать недоверие. Дистанцироваться эмоционально у меня не получается, долго переживаю все. Иногда к психотерапевту с этим хожу.
Моя миссия - с помощью фильма показать людям то, что вижу я, и что они могут с этим что-то сделать. Обычно, кстати, так и происходит. Люди задумываются, приходят, например, волонтерами к доктору Лизе, берут сирот из детдома в семью или законы меняют, как вице-премьер Голодец.
Полина Мандрик
Copyright: То4ка-Treff
Октябрь 2014
