Макияж. Уход за волосами. Уход за кожей


Представляю мой перевод вступительного рассказа из книги Эмили Карр (1971-1945) «Кли Вик». За эту свою первую книгу Эмили Карр была удостоена награды Генерал-губернатора Британской Колумбии – довольно высокое признание ее литературного дебюта. Книга представляет из себя сборник рассказов о посещении Эмили Карр индейских поселений на западе Североамериканского континента, куда она приезжала на этюды в конце 19 века из родной канадской Виктории . Небольшой размер рассказов в этой книге напоминает мне статьи в блог, который скорее всего вела бы эта художница, живи она в наши дни. В этой истории рассказывается о первом посещении Эмили Карр индейской деревни, и о том, как местные жители дали ей индейское имя Кли Вик, что значит Хохотушка.

Я уже писал о том, что Эмили Карр была серьезно увлечена индейской тематикой, рисуя индейские деревни, тотемы, индейцев . Эту тему она творчески осмысляла до конца своей жизни в своих красивых и масштабных картинах. В книге она описывает свои встречи с индейцами и их культурой. Хотя я чувствую, что она многое тактично упускает из своих описаний жизни индейцев , ее любопытные и хорошо написанные истории сообщают нам многое о том, насколько разными были европейская и индейская цивилизации, в чем проявлялась особенность, сила и слабость каждой из них.

Я не могу также не отметить смелость и настойчивость художницы, которой пришлось преодолевать много препятствий, чтобы удовлетворить свой творческий интерес. Она была в те времена молодой девушкой, почти школьницей, но у нее было достаточно силы воли, чтобы преодолеть сопротивление окружающего ее общества, которое смотрело на ее необычную творческую деятельность с удивлением и неодобрением. Она преодолевала трудности физического характера, отказываясь от городского и домашнего уюта, чтобы в одиночку плыть через океан на далекие острова к неизвестным людям, которые говорят на чужом языке. Она преодолевала культурные препятствия, изучая индейцев, их дома и их идолов (в истории есть пример одной из таких трудностей, связанной с индейскими поверьями относительно изображения людей). В целом эти рассказы оставили во мне чувство уважения, которое я стал испытывать в отношении незаурядной, смелой, независимой и очень талантливой личности Эмили Карр. Я подобрал в качестве оформления к статье "индейские" картины художницы разных лет.

Женщины миссионерки ожидали меня. Они послали огромного ирландца в крошечном каноэ, чтобы встретить меня с парохода. Мы пришвартовались в Уклулете вскоре после заката. Все вокруг было большим и холодным и чужим для меня, пятнадцатилетней школьницы.

Я была единственным посетителем этого места. Огромному ирландцу не пришлось меня долго искать.


Индейское боевое каноэ

В это время был отлив, и мне пришлось долго спускаться по мокрой, скользкой и болтающейся лестнице в каноэ. Бесконечная лестница качалась, и я качалась с ней, и меня конечно подташнивало от этого. Добродушного ирландца это очень рассмешило, и он громко и зычно хохотал надо мной. Наконец я добралась до каноэ, которое норовило выскользнуть из под моих ног и искупать меня в ледяной воде. Попасть в него было еще сложнее, чем спускаться по веревочной лестнице. Наконец ирландец нахохотался вволю и подгреб одним гребком весла, которое казалось ложкой в его ручищах, прямо под меня. Изможденная, я слезла в лодку.

Ирландец отвез меня в Токсис - так индейцы называли дом двух женщин-миссионерок. Дом стоял крепостью между лесом и океаном. Он был строгим, деревянным и неокрашенным. Окна без штор зияли черными пустотами. Когда лодка уткнулась в прибрежную грязь, ирландец подхватил меня своими руками, перенес над грязью и поставил прямо на крыльцо дома.

Дверь открылась, и на крыльцо вышла одна из двух миссионерок. Из открытой двери пахнуло на меня зовущим запахом готовящейся рыбы. Рыба была самой распространенной едой на Уклулете.

Обе женщины-миссионерки были полны чувства собственного достоинства, но старшая из них держала себя особенно достойно и прямо. У обеих были длинные тонкие носы, на которых гордо восседали очки, обе были тонкогубыми, но с мягкими и добрыми глазами. Одеты они были в прямые черные платья, застегнутые на все пуговицы до подбородка.

В кухне было всего по два, и поэтому мне пришлось сесть на коробку, пить из глубокой миски и кушать из жестяной банки. Свежий воздух разбудил во мне сильный аппетит, и поела я с удовольствием.

Старая деревня

После еды была долгая молитва. Пока я вполголоса повторяла за миссионерками ее слова, я изподтишка посматривала в окно, из которого виднелась большая сосна. Она была высокая и прямая. Одна из женщин заметила, что я отвлекаюсь, и бросила на меня суровый взгляд. Я еще громче зашептала слова "Отче Наш" и с раскаянием в голосе произнесла "Аминь".

Миссионерка отвернулась. Мы встали с колен и увидели, что в дом набилось множество индейцев. Они пришли посмотреть на меня.


Победа природы (заросший тотем)

Я почувствовала себя такой юной и незначительной по сравнению с миссионерками, которые возвышались над всеми точно скалы. Среди индейских гостей был и их вождь, который считался мастером по чтению характера по лицу. Он встал на корточки на скамейку удерживаясь руками за ее край и расставив широко колени. Из дыр в его мокасинах выглядывали пальцы ног. Выглядел он довольно комически, но взгляд его черных глаз был пронзительным и серьезным. Он замер на пару секунд, вглядываясь в меня, и все индейцы замолкли. Внезапно он спрыгнул со скамейки и все зашевелились. Он махнул рукой, проклекотал что-то на своем языке и не оборачиваясь вышел из дома.

Я испуганно спросила миссионерку: "А что он сказал?"

"Не много. Только, что в тебе нет страха, что ты не зазнаешься, и что ты любишь громко смеяться".

Дом миссионерок стоял отдельно рядом с длинным пустынным песчаным пляжем. Деревня же индейцев стояла кучно прямо у кромки воды. По обеим ее краям огромные черные и мокрые камни выдавались прямо в океан. Вода вокруг них бурлила и пенилась.

Токсис и деревня стояли друг от друга на расстоянии около мили. Посередине была построена школа, к заднему двору которой почти вплотную подходил лес. По воскресеньям это неказистое досочное здание гордо называло себя церковью. У него была острая крыша, по два окошка на каждой стороне, дверь спереди и сарай сзади.


Индейская церковь

Внутри нее было тоже очень скромно: на стене была доска, на которой висела карта мира, в углу стояла печка. Парты и скамейки были сделаны из грубо обтесанных досок. У входа на ящике стоял жестяной бачок с водой для питья и железная чашка.

Младшая миссионерка первой зашла в школу и зажгла свечи. Начался прилив, и ей пришлось заходить в здание школы сзади со стороны леса. Вода плескалась между корнями деревьев. Лесная тропа к настилу пролегала между выкорчеванными громадными пнями, кустами с жесткими листьями и скользкими зелеными кочками. Младшей миссионерке очень не нравилось ставить свою ногу на эту ненадежную почву. Она была рада, когда покинула эту часть своего пути и ступила на доски. Старшая же миссионерка видимо не боялась ничего в жизни – она уверенно шла большими шагами, приподняв черную юбку. Подойдя к школе, она подула в коровий рог, призывая индейских детей в школу. У нее видимо были мощные легкие, потому что звук получился очень громким и протяжным. Однако несмотря на такое хорошее предупреждение, индейские дети странным образом не заметили его. Очевидно их родители плохо им объяснили, что означает этот призыв. Тогда старшая миссионерка направилась прямиком в деревню и лично собрала детей, заходя в каждый дом.

На следующий день после моего прибытия в Уклулет в школу пришли почти все – посмотреть на меня. Гости в это место приезжали редко. Все стоя прочитали "Отче Наш", затем миссионерки дуэтом спели несколько церковных гимнов. Пока они пели, дети с любопытством смотрели на меня. Затем начался урок.

Миссионерки написали на доске несколько букв. Дети тут же начали возиться, вертеться и выходить из-за парт друг за другом попить воды. Каждый из них старался произвести как можно больше шума набирая воду в чашку, затем громко ее выпить и со стуком поставить чашку на место.

Поскольку плевать на пол в школе категорически запрещалось, детям нужно было выйти из класса и сплюнуть с порога на землю. Каждые пять минут кто-нибудь из класса выходил это сделать. Дверь громко скрипела, и дети старались открыть и закрыть ее медленно, чтобы скрип раздавался как можно громче и дольше. В дополнение ко всем этим звукам, дети постоянно шмыгали носами – пользоваться носовыми платками они не умели.

Урок был в полном разгаре, когда я решила выскользнуть на улицу, чтобы посмотреть деревню индейцев.
Дети подумали, что я тоже вышла сплюнуть, но когда я не вернулась через несколько секунд, они начали взволнованно крутиться и высматривать меня в окно. Некоторые под видом того, что им необходимо сплюнуть, выбежали на крыльцо и стали высматривать меня оттуда. Я не успела отойти далеко и услышала, что движения на пороге школы прибавилось. Когда я обернулась, то поняла, что мне придется сидеть в классе до конца урока. После урока я постаралась выйти не привлекая к себе внимания и, нагнувшись, пробежала под окнами.

Индейские дома были довольно крепкими, они были сколочены из толстых кедровых досок. Дома были большими, квадратными и стояли очень кучно. Некоторые их части были построены из деревянных отесанных морем белых стволов, выброшенных на берег. Крыши были покрыты корой и лапником, сверху они были прижаты большими камнями. Улиц между домами не было - они стояли в любом направлении каждый отдельно от всех остальных. Завывая, ветер сильно дул в проемах между ними. Мне эти дома напомнили своих хозяев - они стояли также уверенно перед лицом любой погоды и могли пережить полуденный зной и холодный дождь практически их не замечая.


Индейская хижина

Сначала я стеснялась индейцев. Если я стучала и никто не отвечал, я с опаской входила во всегда открытые двери. Неожиданно для себя я выяснила, что индейцев, которые были внутри и не отвечали на стук, мой приход совершенно не смущал: внутри меня обычно ждали слова приветствия. Потом я узнала, что индейцы не стучат, входя в чей-то дом. Внутри практически каждого жилища на корточках сидела старуха прямо на земляном полу и плела что-нибудь. Костлявыми пальцами с длинными и загнутыми ногтями она пользовалась как спицами, очень быстро продевая нитку в дырку и вытаскивая ее с другой стороны. Пяльцами служили обычно какие-нибудь растянутые необработанные палочки. По полу тут же ползали младенцы, потому что старухи одновременно следили за младшими детьми.

Внутри индейского дома

Каждый из больших домов давал приют нескольким семьям одновременно. У каждой семьи был свой очаг, вокруг которого были разложены личные вещи. Вот этот очаг и был настоящим домом каждой семьи. Внутри домов было темно. Дым выходил через дырку в потолке, но все равно разъедал глаза и горло. Земляные полы были грязными.

Когда я расставляла свой походный стул, это очень забавляло индейцев. Мой блокнот для зарисовок вызывал у них любопытство. Когда на бумаге появлялись лодки, деревья, дома, они начинали толпиться вокруг меня и что-то громко обсуждать, тыкая пальцами в рисунки. Я не понимала ни слова.
Однажды с помощью жестов и гримас мне удалось получить разрешение зарисовать старуху, ткущую половик. Она довольно кивнула, и я уселась за работу. Внезапно откуда-то сверху прыгнула мяукающая кошка; она упала рядом на кучу каких-то ящиков и шмыгнула куда-то в сторону. Не успел шум улечься, как раздался жуткий вопль, лежащая рядом куча половиков и одеял взорвалась, и из-под нее показалась мужская голова. Мужчина что-то недовольно крикнул, резанув меня своими черными глазами. Улыбка на лице старухи пропала. «Клатава!» - гаркнула она (то есть, «уходи!»), я быстро собралась и вышла. Позже старуха, увидев меня на улице, позвала меня, но я не откликнулась.
Старшая миссионерка меня потом спросила строго: «Почему ты не откликнулась, когда миссис Винук позвала тебя?»

«Она была очень злая и выгнала меня» - робко ответила я.

«А я слышала, что она кричала: «Кли Вик, Кли Вик, возвращайся!»

«Что значит «Кли Вик»?»

«Я не знаю».

Дверь дома миссионерок скрипнула, и что-то похожее на ком грязного рваного тряпья упало на пол и истошно завопило.

«Что такое, миссис Винук? Я думала, вы не можете ходить» - воскликнула миссионерка.

Старуха подползла ко мне и начала гладить подол моей юбки.

«Что значит «Кли Вик», миссис Винук?» - спросила миссионерка.

Миссис Винук засунула большие пальцы рук в свой рот и растянула его в дикой улыбке. Затем она указала на меня и что-то проклокотала на своем языке. Миссионерка ее внимательно выслушала и затем сказала мне: «Кли Вик это твое индейское имя. Оно означает «Хохотушка».


Индейская женщина-вождь

Старуха смогла рассказать миссионерке будто ее мужу показалось, что на ящики упала и разбудила его я, а не кошка. Миссионерка же почувствовала, что старуха хочет ее обмануть и потребовала сказать «всю правду». Тогда миссис Винук призналась, что среди старых индейцев есть поверие, будто душа человека, которого рисуют, прирастает к портрету и остается в нем, даже когда человек умирает.

«Скажите ей, что я больше не буду рисовать стариков» - пообещала я. А сама подумала, что индейцам такое мое бесцеремонное вторжение в их жизнь, мое грубое обращение с дорогими для них верованиями должно быть кажется ужасным. В глубине души все в природе хранит что-то очень дорогое. Большой лес хранит в тишину. Море и воздух над ним хранят разлетающиеся крики чаек. Да-да, лес хранит тишину: в глубине его молчат даже птицы и звери.

Ночью в Уклулете индейцы заворачиваются в тишину своих домов и спят.

В доме миссионерок вечером зажигаются свечи. Поужинав рыбой и помолившись, миссионерки расходятся по своим кроватям , прихватив с собой по жестяной свечке. Я быстро ложусь на свою скромную лежанку на полу. В комнате нет ни штор, ни ковра, из-за чего она выглядит довольно мрачно даже летом.

Комнату охватывает мертвая тишина. За окном стоит черный лес, но его тишина сдерживает бурление жизни. С моей лежанки я гляжу через окно наверх на сосну. Она так близко растет к дому, что мне кажется будто она наклонилась надо мной, охраняя меня своей верхушкой от других сосен.

В индейской деревне календарь никто не ведет. В Токсисе каждый седьмой день является выходным, и тогда миссионерки проводят службы в здании школы, которая на день становится церковью. Коровий рог тоже преображается соответственно: из школьного звонка в церковный колокол.

Индейские женщины в день службы в платках на головах, с вышитыми шалями вокруг плеч и в длинных широких юбках, которые надуваются под ветром, неторопясь идут к церкви. Они с трудом рассаживаются за детскими партами; почти каждая из них сидит на двух местах, и все равно парты должно быть болезненно врезаются в их большие мягкие тела.
Женщины рассаживаются в одной стороне церкви. Те двое-трое мужчин, которые приходят на службу, садятся в другой стороне церкви. Миссионерки добились, чтобы мужчины одевали в церковь штаны и заправляли в них рубашки. Этот порядок отпугивает большинство из них.

В начале службы миссионерки разбираются с «нарушителями порядка» и затем поют церковный гимн, обычно слишком низко или слишком высоко. Сегодня в этот момент входная дверь вдруг громко распахнулась, ударившись о бачок с водой. В дверном проеме в лучах восхода стоял старый Танук: рубашка незаправленная, ноги голые. Он вошел в класс и уселся в переднем ряду.

Среди женщин раздались вздохи ужаса. Старшая миссионерка прекратила петь, младшая подпрыгнула на октаву выше.

Женщина на заднем ряду сняла свою шаль. Ее предали из рук в руки под партами вперед, она пересекла проход в ту часть класса, где сидели мужчины, и остановилась в руках Джимми Джона, племянника старого Танука. Джимми протиснувшись встал со своего места и положил шаль на голые колени дяди.

Старшая миссионерка обратилась к Тануку на ломанном индейском языке, объясняя что ему нужно сделать. На заднем ряду кто-то вполголоса перевел ее речь.

Гордо тряхнув своей дико заросшей головой старый Танук встал, удерживая концы шали на своем животе прошел к выходу, задержался у питьевого бачка чтобы неспеша выпить полную кружку воды, с грохотом поставил ее на место и вышел.


Побежденные

Служба закончилась, люди разошлись, но одна женская фигурка осталась на заднем ряду. Женщина прятала свое лицо в руках. Ей было ужасно стыдно, и она ждала, пока все уйдут домой, чтобы затем одной незаметно выскользнуть из класса. Среди индейцев считается гораздо хуже женщине быть без шали, чем мужчине – без штанов. Героический поступок жены Танука сохранил ему лицо перед миссионерками, но опозорил ее среди индейцев. Старшая миссионерка дружески похлопала женщину по розовому плечу и улыбнувшись сказала: «Вы смелая женщина!»


Забытый тотем

Однажды я гуляла по полоске земли, которая никому не принадлежала. Эта земля слишком часто покрывалась океаном во время прилива, чтобы позволить лесу захватить ее. Растения не приживались в ее соленой почве.

В этом месте, которое не принадлежало ни земле ни морю,

я встретила старика, на котором не было ничего кроме короткой майки. Он отпиливал сучья с упавшего дерева. Волны набегали и пытались утащить с собой стружки, лежащие вокруг. Стружки сопротивлялись и пытались остаться на земле. Вода и земля постоянно играли в эти игры.


Пустынный берег

Поваленное дерево лежало поперек ничейной земли – мне надо было перелезть через него. Я села рядом с индейцем, и мы попытались поговорить, насколько это было возможно с моим слабым знанием их языка. Мы показывали пальцами на солнце и на море, на орлов в воздухе и на ворон на берегу. Мы кивали друг другу и смеялись над нашим глупым разговором. Я села на дерево, а мужчина продолжал пилить сучья. Он совершенно никуда не торопился, как будто, прожив сотни лет, перед ним еще были тысячелетия жизни, которые он собирался прожить также не торопясь никуда. В его спине и плечах еще чувствовалась сила, но зубы были уже стерты до десен. Волосы, спадающие на плеч, были грязными и спутанными. Жизнь смягчила старика. Он наслаждался своей старостью так, как наслаждаются клубникой в конце ягодного сезона.

Улыбнувшись ему на прощанье я встала и похлопала его по руке: «Всего хорошего!» Он похлопал по руке меня. Когда он увидел, что я поворачиваю к лесу, чтобы обогнуть дерево, он вдруг с неожиданной проворностью вскочил и схватил меня качая головой и делая страшные гримасы.

«Сваава! Хию сваава!» - закричал он.

Я знала, что «сваава» означает «пума»; в лесу жило много этих диких и величественных кошек.

Индейцы запрещали своим детям не только ходить в лес, но и подходить к нему. Это предостережение старика означало, что для него я была ребенком, несведующим в жизни дикой природы, которую они так хорошо знали. В подобных вещах индейцы могут многому научить белых.
 

Перед там как рисовать индейца, я должен немного рассказать Вам о сабже. Индеец — красножо кожий бро, названный так из-за нелепой ошибки господина Колумба (Известного , который даже не подозревал, что открыл совсем не Индию, а Америку) По общепринятым понятиям, индеец всегда выглядит вдумчивым, курит трубку и ходит в кокошнике из перьев. Когда на их землю ступает нога чужеземца, то индеец (хлопая ладошкой по губам и издавая звук О-О-О) бежит сломя голову к своему племени, где они разжигают и точат свои копья и стрелы. Но когда чужаки преподносят им заморские дары, то индеец закапывает топор войны. Позже вождь племени и гости садятся в круг, в самом оттюнингованном вигваме, и закуривают трубку мира (скорее всего с какой-то необычной травой, так как вождю очень часто являются всякие видения пророчащие зло).

Индеец прекрасно приспособлен к жизни, умеет убивать своим томагавком животных и сдирать с них шкуры, выращивать кукурузу и делать из нее попкорн. Женщина-индеец общипывает бедных пташек и шьет из их перьев ловцы снов. Самка индейца чаще всего красивая, если судить по мультику Покахонтас.

В настоящее время индейцев, как таковых, практически не осталось. Специальным постановлением суда было принято указ об перемещении всех индейцев в музеи, а на месте их обитания построить нафтовые вышки, заводы и клубы с покером и куртизанками. А чуть позже и черные взбунтовались и заполонили собой всю Америку. Такие дела.

Как нарисовать индейца карандашом поэтапно

Шаг первый. Для начала обозначим позицию человека. Шаг второй. Рисуем элементы лица: глаза, нос, рот, означим оперение. Шаг третий. Добавим волосы, и по всему телу штрихов. Тоже самое проделаем и с перьями. С помощью штриховки сделаем тени. Шаг четвертый. Сотрем вспомогательные линии и детализируем объекты. Как-то так должно получится. Можете еще раскрасить цветными карандашами. Кроме этого у нас есть еще интересные уроки, например.

Во время традиционного праздника в своей деревне. Бороро живут на плато Мату-Гросу на юго-западе Бразилии. Расположение домов в каждой деревне подчиняется строгим правилам (что характерно и для других примитивных народов). Cоциальная структура общества, традиции и верования находят прямое отражение в размещении жилищ друг относительно друга.

Итак, как же устроена деревня бороро? В центре деревне, насчитывающей примерно 50–100 жителей, стоит мужской дом. Это жилище холостяков и место сбора женатых мужчин; женщинам входить туда строго запрещено. Женщина, точнее девушка, бывает здесь лишь раз в жизни - чтобы сделать предложение своему будущему мужу. Мужской дом - самая большая хижина в деревне. Так, в одной из деревень его размеры составляли примерно 20 × 8 м. Вокруг дома идет широкая кольцевая полоса необработанной земли. Здесь расположена площадка для танцев, прилегающая к мужскому дому, - огороженный участок утоптанной, лишенной растительности земли. По периферии деревни располагаются семейные хижины, где живут супружеские пары и их дети. Счет происхождения членов племени ведется по материнской линии, а после заключения брака муж переходит жить в дом жены. Поэтому «владеют» хижинами женщины. От мужского дома к ним ведут тропинки, так что, если смотреть сверху, деревня бороро напоминает колесо велосипеда или телеги, где семейные дома служат ободом, тропинки к ним - спицами, а мужской дом - ступицей.

Таким образом, в селении бороро имеется оппозиция между центром и периферией. Это, во-первых, противопоставление мужского (центр) и женского (периферия) начал, и, во-вторых, священного (мужской дом и площадка для танцев, служащие, в том числе, для разного рода церемоний) и несвященного, или бытового (хижины).

Но это еще не всё. Поперечник деревни делит население на две группы - северную и южную. Это деление очень важно в жизни бороро. Прежде всего, оно регулирует брачные отношения. Каждый житель деревни принадлежит группе (половине) своей матери, и при этом может вступить в брак только с членом другой половины. Деление на две половины регулирует и многие другие стороны социальной жизни. К примеру, умершего члена одной половины хоронят члены другой и наоборот.

Наконец, население распределяется по родам (их индейские названия даны на схеме деревне). Это группы семей, которые считают себя родственниками по материнской линии и имеют общего предка, нередко мифологического. Далее, каждая группа семей разбита на три группы: высшую, среднюю и низшую (1, 2 и 3 на схеме). Это деление влияет на брачные отношения. А именно, предписания обязывают мужчину из данной группы вступать в брак с женщиной только из аналогичной группы (но из другого рода).

Так что структура деревни как бы представляет собой книгу, в которой записаны все важнейшие черты внутриплеменных взаимоотношений и традиций. И в жизни индейцев бороро она имеет громадное значение. Одними из первых европейцев, заметивших это, были миссионеры. Они смекнули, что наиболее верное средство обратить бороро в христианство - это заставить их покинуть свою деревню и поселиться в другой, где дома расположены параллельными рядами.

Приведенные выше сведения собраны в начале 1930-х гг. выдающимся французским этнографом и философом Клодом Леви-Стросом . Уже тогда он писал, что культура бороро - одна из немногих в Бразилии, оставшаяся относительно независимой от влияния европейской цивилизации. А писал он о весьма труднодоступном и загадочном тогда месте - плато Мату-Гросу.

Источники:
1) К. Леви-Строс. 2001. Структурная антропология .
2) К. Леви-Строс. 1994.