Куприн Александр Иванович (1870 - 1938) - русский писатель. Социальным критицизмом отмечены повесть "Молох" (1896), в которой индустриализация предстает в образе завода-монстра, порабощающего человека нравственно и физически, повесть "Поединок" (1905) - о гибели душевно чистого героя в мертвящей атмосфере армейского быта и повесть "Яма" (1909 - 15) - о проституции. Многообразие тонко очерченных типов, лирических ситуаций в повестях и рассказах "Олеся" (1898), "Гамбринус" (1907), "Гранатовый браслет" (1911). Циклы очерков ("Листригоны", 1907 - 11). В 1919 - 37 в эмиграции, в 1937 вернулся на родину. Автобиографический роман "Юнкера" (1928 - 32).

Большой энциклопедический словарь, М.-СПб., 1998

Биография

Куприн Александр Иванович (1870), прозаик.

Родился 26 августа (7 сентября н.с.) в городе Наровчат Пензенской губернии в семье мелкого чиновника, умершего через год после рождения сына. Мать (из древнего рода татарских князей Куланчаковых) после смерти мужа переехала в Москву, где прошли детство и юность будущего писателя. Шести лет мальчик был отдан в Московский Разумовский пансион (сиротский), откуда вышел в 1880. В тот же год поступил в Московскую военную академию, преобразованную в Кадетский корпус.

После окончания учения продолжил военное образование в Александровском юнкерском училище (1888 - 90). Впоследствии опишет свою "военную юность" в повестях "На переломе (Кадеты)" и в романе "Юнкера". Уже тогда мечтал стать "поэтом или романистом".

Первым литературным опытом Куприна были стихи, оставшиеся неопубликованными. Первое произведение, увидевшее свет,- рассказ "Последний дебют" (1889).

В 1890, окончив военное училище, Куприн в чине подпоручика был зачислен в пехотный полк, стоявший в Подольской губернии. Офицерская жизнь, которую он вел в течение четырех лет, дала богатый материал для его будущих произведений. В 1893 - 1894 в петербургском журнале "Русское богатство" вышли его повесть "Впотьмах" и рассказы "Лунной ночью" и "Дознание". Жизни русской армии посвящена серия рассказов: "Ночлег" (1897), "Ночная смена" (1899), "Поход". В 1894 Куприн вышел в отставку и переехал в Киев, не имея никакой гражданской профессии и имея малый жизненный опыт. В следующие годы много странствовал по России, перепробовав множество профессий, жадно впитывая жизненные впечатления, которые стали основой его будущих произведений. В 1890-е опубликовал очерк "Юзовский завод" и повесть "Молох", рассказы "Лесная глушь", "Оборотень", повести "Олеся" и "Кэт" ("Прапорщик армейский"). В эти годы Куприн познакомился с Буниным, Чеховым и Горьким. В 1901 переехал в Петербург, начал работать секретарем "Журнала для всех", женился на М. Давыдовой, родилась дочь Лидия. В петербургских журналах появились рассказы Куприна: "Болото" (1902); "Конокрады" (1903); "Белый пудель" (1904). В 1905 вышло наиболее значительное его произведение - повесть "Поединок", имевшая большой успех. Выступления писателя с чтением отдельных глав "Поединка" стали событием культурной жизни столицы. Его произведения этого времени были весьма благонравны: очерк "События в Севастополе" (1905), рассказы "Штабс-капитан Рыбников" (1906), "Река жизни", "Гамбринус" (1907). В 1907 женился вторым браком на сестре милосердия Е. Гейнрих, родилась дочь Ксения. Творчество Куприна в годы между двумя революциями противостояло упадочным настроениям тех лет: цикл очерков "Листригоны" (1907 - 11), рассказы о животных, рассказы "Суламифь", "Гранатовый браслет" (1911). Его проза стала заметным явлением русской литературы начала века. После Октябрьской революции писатель не принял политику военного коммунизма, "красный террор", он испытал страх за судьбу русской культуры. В 1918 пришел к Ленину с предложением издавать газету для деревни - "Земля". Одно время работал в издательстве "Всемирная литература", основанного Горьким. Осенью 1919, находясь в Гатчине, отрезанной от Петрограда войсками Юденича, эмигрировал за границу. Семнадцать лет, которые писатель провел в Париже, были малоплодотворным периодом. Постоянная материальная нужда, тоска по родине привели его к решению вернуться в Россию. Весной 1937 тяжелобольной Куприн вернулся на родину, тепло встреченный своими почитателями. Опубликовал очерк "Москва родная". Однако новым творческим планам не суждено было осуществиться. В августе 1938 Куприн умер в Ленинграде от рака

ДЕТСТВО. - ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ. - ПЕРВЫЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОПЫТЫ.- ПОЛКОВАЯ СЛУЖБА

"Родился я 26 августа 1870 г. Пензенской губ. в городе Наровчате, о котором до сих пор есть поговорка: "Наровчат - одни колышки торчат", потому что он аккуратно выгорает через каждые два года в третий до тла",- так писал Александр Иванович Куприн в кратком автобиографическом письме собирателю автографов Э. П. Юргенсону 20 февраля 1913 г.1

Отец будущего писателя, Иван Иванович Куприн, штаб-лекарский сын, был мелким чиновником, письмоводителем у мирового посредника. По сохранившимся преданиям, это был человек, не лишенный художественных способностей: он недурно играл на скрипке, рисовал масляными красками. Жена его, Любовь Алексеевна, происходила из когда-то богатого, значащегося в "Списке титулованным родам" (СПб., 1892) рода татарских князей Куланчаковых или Кулунчаковых, ведших свое родословие от "царей касимовских". Куприн знал о своих татарских предках и впоследствии в одном частном письме, рассказав о смешных претензиях какого-то остзейского барона на аристократичность, не без некоторого кокетства заметил: "Потомок Ланг Темира, я презираю эту чепуху". На самом же деле, к Тамерлану "касимовские цари" никакого отношения не имели.

Мать Куприна была женщиной незаурядной. Она отличалась, по словам сына, редкой наблюдательностью, энергией и настойчивостью. В письме, отправленном писателем матери незадолго до ее смерти (1910), Куприн писал: "Ты мне теперь очень нужна. Не твой опыт, не твой ум, а твой инстинктивный вкус, которому я верю больше, чем всей теперешней критике".

После смерти матери (ей было тогда за 70 лет) Куприн в беседе с одним газетным репортером дал ей такую характеристику: "Все политические и литературные движения России моя мать переживала, всегда становясь на сторону нового, молодого. Моя мать умерла современным человеком".3 Другому репортеру Куприн сообщал: "Расскажешь или прочтешь ей что- нибудь, она непременно выскажет свое мнение в метком, сильном, характерном слове. Откуда только брала она такие слова? Сколько раз я обкрадывал ее, вставляя в свои рассказы ее слова и выражения".4 А. И. Куприну, когда от холеры умер его отец, шел второй год. Оставшись вдовой, Л. А. Куприна переехала с двумя дочерьми и сыном в Москву, к себе на родину: она была "старинной, убежденной москвичкой" (VII, 153): Переезд этот относится к 1873-1874 г.; вскоре Л. А. Куприна с сыном поселяется в Московском вдовьем доме, описанном впоследствии Куприным в рассказе "Святая ложь".

Материальные трудности заставили Л. А. Куприну отдать единственного сына в семилетнем возрасте в Разумовский пансион (Александровское малолетнее сиротское училище).

Пребывание Куприна в Разумовском пансионе длилось не более трех лет; однако оно оставило в душе писателя тяжелый след. Всегда жизнерадостный и вообще не склонный к жалобам на судьбу, Куприн через всю жизнь пронес отвращение к учебным заведениям вроде Разумовского пансиона и к воспитательной системе, господствовавшей там. Вспоминая в рассказе (*7) "Беглецы" о разумовских "воспитках", как называли пансионеров этого закрытого учебного заведения, Куприн писал: "Все они были подготовлены плохо... Проведши лучшие годы под влиянием истеричных старых дев, они были с самого первоначала исковерканы". Об одной своей тогдашней воспитательнице Куприн писал в том же рассказе: "Среди остальных чудовищ в юбках, старых, тощих желтых дев с повязанными ушами, горлами и щеками, злых, крикливых, нервных, среди всех классных дам, которых у мальчиков и девочек в разных классах было до двадцати, - она одна на всю жизнь оставила у Нельгина сравнительно отрадное впечатление, но и она была не без упреков".

В 1880 г., несмотря на неважную подготовку, Куприн выдержал экзамен во вторую Московскую военную гимназию. Военные гимназии были учреждены в 1862 - 1863 гг. военным министром Д. А. Милютиным взамен дореформенных казарменных кадетских корпусов.

В начале царствования Александра III военные гимназии были признаны непригодными для подготовки будущих офицеров и в 1882 г., в период усиления реакции, были ликвидированы; на смену им были вновь созданы кадетские корпуса. Вторая Московская военная гимназия в годы обучения в ней Куприна превратилась во Второй московский кадетский корпус. Пребывание в кадетском корпусе оказало сильное влияние на характер Куприна. Из "нежного", "впечатлительного", "на других мальчиков не похожего" (IV, 24) он превратился в одного из членов "бесшабашной мальчишеской республики", которая "закаляла их в физическом отношении и калечила в нравственном" (IV, 103). В повести "На переломе (Кадеты)" Куприн с суровой честностью и подкупающей искренностью изобразил эту "военную бурсу", мало чем уступавшую настоящей бурсе Помяловского. С особенной теплотой вспоминал Куприн в "Кадетах" преподавателя литературы: "Пил и другой учитель - русского языка - Михаил Иванович Труханов, - писал Куприн, - и пил, должно быть, преимущественно пиво, потому что при небольшом росте и узком сложении отличался чрезмерным животом. У него была рыжая борода, синие очки и сиплый голос. Однако с этим сиплым голосом он замечательно ху-(*8)дожественно читал вслух Гоголя, Тургенева, Лермонтова и Пушкина. Самые отчаянные лентяи, заведомые лоботрясы слушали его чтение, как зачарованные, боясь пошевельнуться, боясь пропустить хоть одно слово, какой удивительной красоты, какой глубины чувства достигал он своим простуженным, пропитым голосом. Ему одному обязан был впоследствии Буланин любовью к русской литературе" (IV, 107). В лице Труханова Куприн вывел преподавателя Цуханова. В мрачной атмосфере военной гимназии и кадетского корпуса зародилась у Куприна, благодаря талантливому преподавателю, любовь к родной литературе. Это и понятно: уроки и чтения Цуханова переносили его маленьких слушателей из удушливой обстановки корпуса в светлый мир русской литературы, обаяние которой в подобных условиях становилось еще глубже, еще сильнее, еще неотразимее. Впрочем, еще до встречи с Цухановым у юного Куприна были сильные литературные впечатления, несомненно оставившие след в его восприимчивой душе. В раннем детстве бабушка рассказывала ему историю Жанны д"Арк, очевидно считая, что полулегендарные повествования об исторической героине являются более подходящей духовной пищей для ребенка, чем сказки. Но и мир сказок не остался чужд маленькому Куприну: в шестилетнем возрасте он с упоением поглощал книги сказок. Может быть, эти детские и отроческие литературные впечатления и образовали первый пласт его мужественной, жизнерадостной и склонной к романтическому героизму художественной манеры. И в пансионе, и в кадетском корпусе, и, наконец, в юнкерском училище, куда он поступил в сентябре 1888 г.,5 будущий писатель отличался "горячим" характером, часто и резко протестовал против школьных непорядков и правил, нередко подвергался взысканиям и наказаниям. "Бунтарство стало характерной его чер-(*9)той", - писал об этом периоде жизни Куприна один из его биографов. Ко времени пребывания Куприна в кадетском корпусе относятся его стихотворные опыты. До нас дошли стихотворения Куприна, датированные 1883-1887 гг. Среди них, наряду с ученическими перепевами и подражаниями Полежаеву, Надсону и Минскому, встречаются более самостоятельные произведения, представляющие отклики юного поэта на современные политические события. Эти стихотворения свидетельствуют о том, что в кадетском корпусе, несмотря на строгий режим, Куприн имел в какой-то мере возможность следить за общественно-политической жизнью родины и что у него уже складывались в это время демократические взгляды. Такова, например, сатирическая "Ода Каткову" (1886), в которой 16-летний Куприн, еще плохо справляясь со стихотворным размером, писал: Открыл нам глаза он: Мужики мол де звери, Всюду должны быть закрыты им двери, Их мол де "тысячи рыл!"... Не менее сатирический характер имеет стихотворение "Недоразумение", написанное по поводу одного из путешествий Александра III. Стихотворение "Сны", датированное 14 апреля 1887г., было создано под явным впечатлением циркулировавших в обществе сведений о заседаниях особого присутствия Сената, разбиравшего дело А. И. Ульянова и товарищей, обвинявшихся в покушении на Александра III. 15 апреля суд вынес постановление о казни А. И. Ульянова и четырех его соучастников. Слухи о возможности казни А. И. Ульянова проникли, как видно, и в кадетский корпус. В стихотворениях этих лет Куприн следует за демократическими поэтами- восьмидесятниками, у которых, наряду с мотивами уныния и тоски, встречались и попытки изобразить борцов-революционеров. Таковы, с одной стороны, стихотворения Куприна "Слезы бесплодные, думы тяжелые", "Песнь скорби", с другой - "Боец" (1885), с характерным для поэтов этого десятилетия образом умирающего революционера, борца за "правду (*10) святую", за "родину дорогую", передающего "братьям" знамя, которое он "высоко держал".6 Слабые и мало самостоятельные стихотворения Куприна 1883-1887 гг. все же имеют значение как документы, характеризующие формирование его общественно-политических взглядов и литературных интересов. В 1889 г. Куприн познакомился с довольно известным тогда поэтом, Лиодором Ивановичем Пальминым, автором стихотворения "Requiem" ("Не плачьте над трупами павших борцов"); через посредство Пальмина Куприну удалось напечатать одно свое произведение - "сюиту" "Последний дебют" в журнале "Русский сатирический листок", издававшемся в Москве Н. Н. Соедовым. Рассказ был напечатан в № 48 и подписан сокращенно: "А. К-рин".7 В этом очень слабом произведении рассказывается, как обольщенная режиссером трагическая актриса принимает на сцене яд и гибнет. Некоторые исследователи предполагают, что в рассказе Куприна отразилась история Е. П. Кадминой, прототипа героини "Клары Милич" Тургенева, но эта гипотеза не подтверждена никакими доказательствами. Литературное выступление навлекло на молодого автора неприятности, он подвергся дисциплинарному взысканию: был посажен в карцер. Об этом эпизоде вспомнил Куприн в рассказе "Первенец" (1897), хотя там название журнала и произведения и время события несколько изменены, а имя поэта, оказавшего ему литературную протекцию, очень зашифровано: он назван Иван Лиодорыч Венков. В повести "Юнкера" этот эпизод изложен подробнее, и имя поэта приведено в более прозрачной форме - Диодор Иванович Миртов. Рассказ, которым Куприн начал свой литературный путь в печати, был не первым его опытом в прозаическом жанре; по крайней мере, герой его повести "Поединок", Ромашов, в котором исследователи видят много биографических черт его создателя и который также занимается литературным творчеством, сочиняет повесть "Последний роковой дебют": "Это была третья, сочиняемая (*11) Ромашовым повесть",- сообщает Куприн (II, 98). Да и в рассказе "Первенец" первый опыт писателя назван "Ранние слезы". Неприятность, вызванная печатным выступлением, лишь приостановила, но не прекратила писательскую деятельность Куприна. Пребыванием в юнкерском училище закончилось систематическое образование Куприна. Не очень большие знания вынес он из школы. Дальнейшая жизнь также не способствовала укреплению и расширению его научного кругозора. Поэтому впоследствии Куприн, чувствуя недостаточность своего образовательного багажа, нередко высказывал сожаление по этому поводу: "Никакой талант ничего не стоит без систематического образования", - писал он в своей автобиографии.8 В лекциях о русской литературе, прочитанных им в 1916 г. в Тбилиси, Куприн "говорил и о собственных произведениях, крупным недостатком которых, по его мнению, является отсутствие систематического образования у их автора".9 Обучение Куприна в военно-учебных заведениях пришлось на последние годы царствования Александра II и начало царствования Александра III, на пору "разнузданной, невероятно бессмысленной и зверской реакции".10 Армии и в особенности офицерству в планах реакционного правительства отводилась роль беспощадно жестоких подавителей революционного движения, душителей малейших признаков общественного недовольства. Вдохновителями подобной политики правительства были журналисты М. Н. Катков, издатель "Московских ведомостей", князь В. П. Мещерский, издатель газеты "Гражданин", и А. С. Суворин, редактор-издатель газеты "Новое время". Во всех этих изданиях настойчиво проводилась мысль о том, что армия является опорой трона, религии и национальных интересов, что надо воспитывать офицерские кадры в духе слепого, нерассуждающего повиновения начальству. Все эти реакционные начала прямолинейно и грубо проводились в преподавании и воспитании в кадетских корпусах и юнкерских училищах в 1880 -1890-е годы. Неудивительно поэтому, что культурный уровень русского офицерства в последние десятилетия XIX и в начале XX в. был очень невысок. Тем более существенно, что у юного Куприна в подобной обстановке появились сатирические "Ода Каткову" и "Недоразумение" и стихотворение "Сны", осуждавшее казнь революционеров. Очевидно, во время отпусков и в каникулярные месяцы Куприн вращался в среде прогрессивно настроенных людей, общение с которыми в какой-то мере противодействовало удушающей обстановке монархического юнкерского училища. К сожалению, именно эти годы жизни Куприна очень мало отразились в сохранившихся рукописных и печатных источниках. В 1890 г. Куприн окончил юнкерское училище по первому разряду и был назначен в 46-й пехотный Днепровский полк, стоявший последовательно в Каменце-Подоль-ском, Проскурове, Волочиске. В полку Куприн прослужил около четырех лет. Никаких сведений об этом периоде его жизни, кроме официального послужного списка, не сохранилось. Поэтому особый интерес приобретают те места в литературных произведениях Куприна более позднего времени, которые отмечены печатью автобиографичности. Вот как начинается, например, рассказ "Неизъяснимое" (1915): "В то время ныне небезызвестный писатель Александров был наивным, веселым и проказливым подпоручиком. .. "Подпоручик часто подвергался домашнему аресту то на двое, то на трое, то на пятеро суток с приставлением часового и без. А так как в маленьком юго-западном городишке не было своей гауптвахты, то в важных случаях молодого офицера отправляли в соседний губернский город, где, сдав свою шашку на сохранение комендантскому управлению, он и отсиживал двадцать одне сутки, питаясь из жирного котла писарской команды. (*13) "Проступки его былй почти невинны. Однажды он въехал в ресторан, на второй этаж, верхом на чужой старой, одноглазой, бракованной лошади и, выпив у прилавка рюмку коньяку, благополучно, верхом же спустился вниз. Приключение это обошлось для него благополучно, но на улице собралась большая толпа, и вышел соблазн для чести мундира".11 Далее рассказывается, как подпоручик Александров выпрыгнул в окно из находившегося во втором этаже танцевального зала офицерского собрания, чтобы принести брошенную "королевой бала" розу, и, - совсем как рыцарь Делорж из "Перчатки" Шиллера, - отказался от обещанной награды - поцелуя. Однако Куприн был не только "наивным, веселым и проказливым подпоручиком". В годы своего офицерства он накопил множество впечатлений и наблюдений над жизнью военных, их семейств, над бытом провинциальных обывателей. Впоследствии эти материалы были использованы им в повестях и рассказах из офицерской и солдатской жизни; особенно подробно и правдиво был изображен Куприным полковой быт в повести "Поединок". Шестая глава этого произведения представляет сжатую характеристику заурядного пехотного полка последних десятилетий прошлого века, перед войной с Японией. В каждой строчке этой главы видно всестороннее, глубокое, серьезное знание жизненного уклада офицерства, его скучных и тяжелых будней, его тусклых, пьяных радостей, его бесперспективной, беспросветной жизни, видно умение художественно обобщать, типизировать накопленные материалы. В рассказах "Дознание", "Ночлег", "Свадьба", "Ночная смена", "Поход" и других Куприн рисовал отдельные эпизоды из хорошо изученной им полковой жизни, не включавшиеся в план "Поединка". Весь этот цикл произведений Куприна занял в русской литературе конца XIX и начала XX в. заметное место, по праву принеся их автору славу крупнейшего бытописателя русской армии. В полку Куприн продолжал заниматься литературным творчеством. Возможно, что он печатался и после 1889 г. после "Последнего дебюта". Во всяком случае, (*14) произведения, написанные им в период пребывания на военной службе, значительно художественнее его стихов 1883-1887 гг. и его первого рассказа. В первой половине 1893 г. Куприн через одну свою петербургскую знакомую отправил в пользовавшийся в то время большим авторитетом либерально-народнический журнал "Русское богатство" повесть "Впотьмах". Она была принята к печати и увидела свет в №№ 6 и 7 "Русского богатства" за 1893 г. Позже, в № 11, был опубликован рассказ "Лунной ночью", а в 1894 г., в № 8, - "Из отдаленного прошлого". В "Русском богатстве" Куприн продолжал печататься на протяжении почти десятилетия. Впрочем, не все посылавшееся Куприным в редакцию "Русского богатства" попадало в печать. Так, из его недатированного письма к секретарю журнала А. И. Иванчину-Писареву, относящегося, повидимому, к 1893 г., явствует, что им был отправлен в "Русское богатство" рассказ "Идеал", в печати не появившийся. Года через два по прибытии в полк Куприн сделал попытку изменить свое положение. Подобно ряду персонажей своих военных рассказов, он поставил себе целью подготовиться к экзамену в Академию Генерального штаба. Для большинства армейских офицеров того периода Академия была единственным средством выбиться из засасывающей тины провинциальной полковой жизни с ее мелкими дрязгами, интригами, пошлыми романами и постоянным безденежьем. Куприн достаточно основательно подготовился и в 1893 г. отправился в Петербург на экзамен. В дороге, при переправе паромом через реку, Куприн был свидетелем некорректного отношения полицейского пристава к какой-то молодой девушке. Куприн вступился за пострадавшую; по словам лиц, глухо упоминавших об этом эпизоде, сделал он это в несколько своеобразной форме - не то бросил пристава в воду, не то избил его. Во всяком случае, по распоряжению командующего войсками Киевского военного округа генерала Драгомирова, в подчинении которому находился 46 Днепровский полк, во время сдачи экзаменов Куприн был отозван назад в полк, и держать экзамен ему "как лицу политически (*15) неблагонадежному" было запрещено. После этого Куприн решил выйти в отставку. Предубежденное против него полковое начальство стало еще сильнее придираться к нему; однажды ему был сделан выговор в особенно резкой форме. Куприн подал прошение об отставке. Через некоторое время просьба его была удовлетворена. Военный период жизни Куприна закончился. Впрочем, во время империалистической войны 1914-1918 гг. Куприн снова служил в армии, но по состоянию здоровья недолго. Первые три печатные произведения Куприна, относящиеся к периоду 1889-1893 гг.,- "Последний дебют", "Впотьмах" и "Лунной ночью" - не имеют сколько-нибудь серьезного историко-литературного интереса. В каждом из них взят "необыкновенный", "захватывающий" сюжет - самоубийство или убийство; герои - тоже "необыкновенные", "загадочные"; психологизм начинающего автора - неглубокий, неубедительный. Впрочем, в рассказе "Лунной ночью", несмотря на то, что молодой писатель шел по проторенной дорожке, уже проступают черты некоторой самостоятельности его, в частности обращает на себя внимание ночной пейзаж, хотя и вызывающий в памяти аналогичные картины Тургенева и Чехова.

Куприн Александр Иванович родился в августе 1870 г. в Пензенской губернии; по матери происходит из рода татарских князей Колончаки. Учился во 2 кадетском корпусе и Александровском военном училище. Писать начал еще юнкером; первый рассказ его: "Последний дебют" был напечатан в 1889 г. в московском "Русском Сатирическом Листке". В 1894 г. Куприн оставил военную службу, работал в провинциальных изданиях, изучал зубоврачебное искусство, служил в технических конторах, занимался землемерием, был актером; все это впоследствии отразилось в его творчестве. Ранние очерки Куприна изданы в Киеве, в двух сборниках: "Киевские типы" (1896) и "Миниатюры" (1897); они довольно бледны и поверхностны. Первый большой рассказ, выдвинувший Куприна как писателя, "Молох", был напечатан в 1896 г. в "Русск. Бог."; за ним последовали: "Ночная смена" (1899), в "Мире Божием", и ряд других рассказов, печатавшихся в этих двух журналах. В 1901 г. Куприн поселился в Петербурге, сделавшись ближайшим сотрудником "Мира Божьего" и издательства "Знание". Этим издательством выпущены первые два тома сочинений Куприна (1903 и 1906). Позднее собрание сочинений Куприна выпущено в Москве, а также дано, в 1912 г., в приложениях к "Ниве" (в восьми томах). В 1914 г. Куприн призван на военную службу. Куприн - писатель переходного времени. В его творчестве запечатлелось настроение "бездорожной" эпохи, но не того ее беспросветно-пессимистического поколения, которое изображено у Чехова, а более молодого. Общественные сумерки в это время уже близились к концу, но все еще оказывали большое влияние на психологию интеллигенции. Главные лица первых рассказов Куприна: инженер Бобров ("Молох"), доктор Кашинцев ("Жидовка") и студент Сердюков ("Болото") имеют много общего с чеховскими героями. Это - чуткие, совестливые, но надломленные, душевно усталые люди, запутавшиеся в рефлексиях и гамлетовских настроениях. Их ужасает зло мира, они остро сочувствуют чужим страданиям, но неспособны к борьбе. Сознание собственного бессилия побуждает их воспринимать жизнь только со стороны ее жесткости, несправедливости и бесцельности. Однако, и у этих рефлектирующих героев Куприна заметна новая черта, отличающая их от чеховских пессимистов. Они органически любят жизнь и цепко за нее держатся. Разум у них говорит одно, сердце - другое. Когда измученный неврастеник, морфинист Бобров приходит к решению о необходимости покончить с собой, правдивый внутренний голос нашептывает ему, что он этого не сделает. "Зачем перед собой притворяться? Ты слишком любишь ощущение жизни, чтобы убить себя..." В студенте Сердюкове эта любовь к ощущению жизни, столь характерная для нового поколения, еще очевиднее. Он потрясен несчастиями лесника и его семьи, медленно гибнущих от лихорадки, он остро сочувствует бедным людям и, ночуя в их избе, доходит до галлюцинаций, до кошмаров; жизнь представляется ему невозможной при существовании подобного рода страданий, жестокостей и несправедливостей судьбы... Но с наступлением утра от этих болезненных настроений у Сердюкова не остается и следа. Его охватывает неудержимое желание самому поскорее выбраться из отвратительного тумана. Ему "вдруг жадно, до страдания, захотелось увидеть солнце", и, когда он, наконец, взбежал на бугор, он "задохнулся от прилива невыразимой радости". Знаменательный финал этого рассказа звучит почти символически для творчества Куприна, для той общественной полосы, которая в нем отразилась. "Туман лежал белой колыхающейся бесконечной гладью у его ног, но над ним сияло голубое небо, шептались душистые зеленые ветви, а золотые лучи солнца звенели ликующим торжеством победы". Маленькие искорки постепенно разгорелись в целое пламя. Позднейшие произведения Куприна, особенно его знаменитый "Поединок" - настоящий апофеоз жизни. Для нового жизнеощущения интеллигенции нашлась и соответствующая идеология - в ницшеанстве. Проповедниками индивидуализма в "Поединке" выступают Ромашев и, главным образом, Назанский, с его крайним девизом: "когда меня не станет, то и весь мир погибнет..." Эти убежденные ницшеанцы искренно преданы новой вере, но слишком слабы, чтобы проводить ее в жизнь. Куприн хорошо уловил это несоответствие между "культом личности" и дряблостью его носителей. Индивидуалистические настроения Куприна выразились не только в обрисовке новых интеллигентов, но и в создании целого ряда своеобразных героев в духе горьковских босяков - простых, цельных, непосредственных, здоровых натур, живущих полною, напряженною жизнью. Таков, например, силач и атлет Бузыга в "Конокрадах", которого "хоть чем хочешь бей, а уж печенок ему, не-ет... не отобьешь, потому что у него печенки к ребрам приросли". В изображении этих стихийных индивидуалистов, полных жизни и близких к природе, больше всего обнаруживаются писательские особенности Куприна. Тут он дает волю своей бурной жизнерадостности, забавляясь пестрой игрой красок, иногда грубоватых, но ярких, непринужденностью поз, непрерывностью движения. В этой именно области особенно чувствуется отличие Куприна от его ближайшего учителя - элегического, сдержанного Чехова; чувствуется, что Куприн вырос под иным, более ясным небом. Талант Куприна достигает наибольшего расцвета в "Поединке", лучшем из произведений Куприна. Яркий бытописатель здесь соединился в Куприне с психологом и лириком. Тема "Поединка" так была ясна и дорога автору, что для развития ее не потребовалось никаких усилий; она излилась сама собой. Захватывающее общее впечатление от "Поединка" не мешает отчетливости его отдельных фигур. Каждая из них не только интересна, как часть большого целого, но и сама по себе живет своей собственной жизнью. "Поединок" появился в средине 1905 г., вскоре после несчастной для России войны с Японией, и потому обратил на себя внимание, главным образом, своей бытовой стороной, резкой критикой военной среды. Картины военного быта и военной психологии, нарисованные в "Поединке", были как бы иллюстрациями к недавним военным неудачам. Теперь, с объективной точки зрения, бросается в глаза не столько эта резкая критика, сколько общий фон ее. Обрисованная у Куприна военная среда является вместе с тем характерной картиной всей дореволюционной русской жизни. Тема, которую предполагал использовать для ненаписанного романа Ромашев: "ужас и скука военной жизни" - могла бы быть темой любого общественного романа того времени. Везде замечалось омертвение и оскудение, везде царили скука и шаблон. "Чувство нелепости, сумбурности, непонятности жизни", угнетавшее подпоручика Ромашева, было присуще всем чутким обывателям старой России, не успевшим преодолеть идейного "бездорожья". Потребностью заглушить его и обусловлена обличаемая в "Поединке" распущенность офицерских нравов, грубость и жесткость военных в отношении друг к другу и к подчиненным. И главный порок, алкоголизм, изображению которого у Куприна посвящены такие яркие страницы, был распространен не только среди военного сословия, а во всей России. Офицеры Куприна (как в "Поединке", так и в рассказах) находятся в тесном духовном родстве с его штатскими героями. Это - неврастеники, для которых невыносимы впечатления будничной действительности, люди с "заживо содранной кожей", как у инженера Боброва. Они остро реагируют на чужое страдание, возмущаются жестоким порядком вещей, но для его изменения ничего сделать не могут; им суждены только "благие порывы". Психологически к "Поединку" тесно примыкает яркий рассказ: "Река жизни". Это заключительный акт той интеллигентской драмы, которая изображена в произведениях Куприна. Небольшой период времени отделяет "Реку жизни" от "Поединка", но в общественном настроении успел произойти большой поворот, - пронеслась волна освободительных событий. Герой Куприна (все тот же доброжелательный и чуткий, но не жизнеспособный интеллигент) не остался к ней равнодушным, он ринулся ей навстречу, но сразу почувствовал, что в новой жизни ему нет места. Как и Назанский, он индивидуалист, поклонник новой веры - "священного уважения к своему радостному, гордому, свободному я". И так же, как у Назанского, его индивидуализм носит совершенно особенную, русскую - альтруистическую, общественную окраску. Он славит жизнь, но уходит из нее, потому что считает себя недостойным ее. "В теперешнее время тяжело и позорно и прямо невозможно жить таким, как я...", пишет он в предсмертном письме к другу. Оптимистическое отношение к жизни особенно рельефно сказывается у Куприна в двух областях; в высоком представлении о любви, как о таинственном даре, ниспосылаемом только избранникам (пламенные речи Назанского, трагический роман Ромашева с Шурочкой, безнадежная любовь в "Гранатовом браслете"), и в его отношении к природе, как к живому целому. Чувство природы у Куприна отличается большой интенсивностью. Его "описания" могут сначала показаться несколько старинными - слишком подробными и цветистыми; но постепенно эта гибкая, тонкая "цветистость" начинает захватывать, ибо ее детали - не риторические метафоры, а творческие искорки; они зажглись от того сложного, жадного восприятия мира, о котором говорил другой вдохновенный певец земли, Мопассан, и которое свойственно Куприну (сон Изумруда в рассказе того же названия, охота в рассказе "На глухарей"). Внешней остроте восприятия у Куприна соответствуют его внутренняя полнота и углубленность. Каким-то особым чутьем, подсознательным разумом Куприн улавливает затаенную сущность вещей, связь причин и следствий, первооснову жизни и ее глубокий смысл, несмотря на кажущуюся случайность отдельных явлений ("Вечерний гость", "Река жизни", мистика Назанского в "Поединке"). В область художественных приемов Куприн не внес ничего существенного нового. Только в позднейших рассказах ("Река жизни", "Штабс-капитан Рыбников" и др.) у него замечается некоторая перемена - явное тяготение к импрессионизму, к драматизации рассказа, и большая его сжатость. Но в большом романе-хронике "Яма", где Куприн выступает гуманным бытописателем домов терпимости, он снова возвращается к старым реалистическим приемам. Не стремясь к новизне в области формы, Куприн углублял и изощрял хорошее старое. - См.: А. Измайлов "Песни земной радости" ("Литературный Олимп", М., 1911); А. Луначарский (Сборник "Отклики жизни", 1906); К. Чуковский "От Чехова до наших дней"; В. Львов-Рогачевский (Сборник "Борьба за жизнь", 1907); Е. Колтоновская (Сборник "Новая жизнь", 1910, и "Вестник Европы", 1915, № 1); Н. Шапир ("Северные Записки", № 12, 1914). Е. Колтоновская.

КУПРИН Александр Иванович , русский писатель-реалист, одно из самых громких имен первой четверти 20 века, автор вошедших в золотой фонд русской литературы произведений «Молох», «Поединок», «Гранатовый браслет», «Гамбринус» и других.

Военная карьера

Родился в семье мелкого чиновника, умершего, когда сыну шел второй год. Мать из татарского княжеского рода, после смерти мужа бедствовала и вынуждена была отдать сына в сиротское училище для малолетних (1876), затем военная гимназия, позже преобразованная в кадетский корпус, который окончил в 1888. В 1890 окончил Александровское военное училище. Затем служил в 46-м пехотном Днепровском полку, подготовка к военной карьере. Не поступив в Академию Генштаба (этому помешал скандал, связанный с буйным, особенно во хмелю, нравом юнкера, сбросившего в воду полицейского), поручик Куприн в 1894 подал в отставку.

Стиль жизни

Фигурой Куприн был чрезвычайно колоритной. Жадный до впечатлений, он вел страннический образ жизни, пробуя разные профессии - от грузчика до дантиста. Автобиографический жизненный материал лег в основу многих его произведений.

О его бурной жизни ходили легенды. Обладая недюжинной физической силой и взрывным темпераментом, Куприн жадно устремлялся навстречу любому новому жизненному опыту: спускался под воду в водолазном костюме, летал на аэроплане (полет этот закончился катастрофой, едва не стоившей Куприну жизни), организовывал атлетическое общество... Во время Первой мировой войны в его гатчинском доме был устроен им и его женой частный лазарет.

Писателя интересовали люди самых разных профессий: инженеры, шарманщики, рыбаки, карточные шулера, нищие, монахи, коммерсанты, шпики... Чтобы достоверней узнать заинтересовавшего его человека, почувствовать воздух, которым тот дышит, он готов был, не щадя себя, пуститься в самую немыслимую авантюру. К жизни он, по свидетельству современников, подходил как настоящий исследователь, добиваясь как можно более полного и подробного знания.

Охотно занимался Куприн и журналистикой, публикуя статьи и репортажи в разных газетах, много разъезжал, живя то в Москве, то под Рязанью, то в Балаклаве, то в Гатчине.

Писатель и революция

Неудовлетворенность существующим социальным порядком влекла писателя к революции, так что Куприн, как и многие другие писатели, его современники, отдал дань революционным настроениям. Однако к большевистскому перевороту и к власти большевиков отнесся резко негативно. Поначалу он все-таки пытался сотрудничать с большевистской властью и даже собирался издавать крестьянскую газету «Земля», для чего встречался с Лениным.

Но вскоре неожиданно перешел на сторону Белого движения, а после его поражения уезжает сначала в Финляндию, а затем во Францию, где обосновывается в Париже (до 1937). Там он активно участвовал в антибольшевистской прессе, продолжал литературную деятельность (романы «Колесо времени», 1929; «Юнкера», 1928-32; «Жанета», 1932-33; статьи и рассказы). Но живя в эмиграции, писатель страшно бедствовал, страдая как от невостребованности, так и оторванности от родной почвы, а незадолго до смерти, поверив советской пропаганде, в мае 1937 возвратился вместе с женой в Россию. К этому времени он уже был серьезно болен.

Сочувствие простому человеку

Почти все творчество Куприна проникнуто традиционным для русской литературы пафосом сочувствия «маленькому» человеку, обреченному влачить жалкую участь в косной, убогой среде. У Куприна это сочувствие выразилось не только в изображении «дна» общества (роман о жизни проституток «Яма», 1909-15 и др.), но и в образах его интеллигентных, страдающих героев.

Куприн был склонен именно к таким рефлектирующим, нервным до истеричности, не лишенным сентиментальности персонажам. Инженер Бобров (повесть «Молох»,1896), наделенный трепетной, отзывчивой на чужую боль душой, переживает за растрачивающих свою жизнь в непосильном заводском труде рабочих, в то время как богатые жируют на неправедно нажитые деньги. Даже персонажи из военной среды вроде Ромашова или Назанского (повесть «Поединок», 1905) обладают очень высоким болевым порогом и малым запасом душевной прочности, чтобы противостоять пошлости и цинизму окружающей их среды. Ромашова мучают тупость военной службы, разврат офицерства, забитость солдат. Пожалуй, никто из писателей не бросил такого страстного обвинения армейской среде, как Куприн.

Правда, в изображении простых людей Куприн отличался от склонных к народопоклонству литераторов народнической ориентации (хотя и получил одобрение маститого критика-народника Н. Михайловского). Его демократизм не сводился только к слезливой демонстрации их «униженности и оскорбленности». Простой человек у Куприна оказывался не только слабым, но и способным постоять за себя, обладающим завидной внутренней крепостью. Народная жизнь представала в его произведениях в своем вольном, стихийном, естественном течении, со своим кругом обычных забот - не только горестями, но также радостями и утешениями («Листригоны», 1908-11).

Вместе с тем писатель видел не только ее светлые стороны и здоровые начала, но и выплески агрессивности, жестокости, легко направляемые темными инстинктами (знаменитое описание еврейского погрома в рассказе «Гамбринус», 1907).

Радость бытия

Во многих произведениях Куприна отчетливо ощутимо присутствие идеального, романтического начала: оно и в его тяге к героическим сюжетам, и в его стремлении увидеть высшие проявления человеческого духа - в любви, творчестве, доброте... Не случайно героев он часто выбирал выпадающих, выламывающихся из привычной колеи жизни, ищущих истину и взыскующих какого-то иного, более полного и живого бытия, свободы, красоты, изящества...

Мало кто в литературе того времени, столь поэтично, подобно Куприну, писал о любви, пытался вернуть ей человечность и романтику. «Гранатовый браслет» (1911) стал для многих читателей именно таким произведением, где воспевается чистое, бескорыстное, идеальное чувство.

Блестящий изобразитель нравов самых разных слоев общества, Куприн рельефно, с особой пристальностью описывал среду, быт (за что ему не раз доставалось от критики). В его творчестве присутствовала и натуралистическая тенденция.

Вместе с тем писатель как никто умел изнутри почувствовать течение естественной, природной жизни - его рассказы «Барбос и Жулька» (1897), «Изумруд» (1907) вошли в золотой фонд произведений о животных. Идеал естественной жизни (повесть «Олеся», 1898) для Куприна очень важен как некая желанная норма, он часто подсвечивает им современную жизнь, находя в ней печальные уклонения от этого идеала.

Для многих критиков именно такое естественное, органичное восприятие жизни Куприна, здоровая радость бытия были главным отличительным качеством его прозы с ее гармоничным сплавом лирики и романтики, сюжетно-композиционной соразмерности, драматизма действия и точности в описаниях.

Литературное мастерство

Куприн - превосходный мастер не только литературного пейзажа и всего, что связано с внешним, визуальным и обонятельным восприятием жизни (Бунин и Куприн состязались, кто более точно определит запах того или иного явления), но и литературного характера: портрет, психология, речь - все проработано до мельчайших нюансов. Даже животные, о которых любил писать Куприн, обнаруживают у него сложность и глубину.

Повествование в купринских произведениях, как правило, очень зрелищно и часто обращено - ненавязчиво и без ложной умозрительности - именно к экзистенциальным проблемам. Он размышляет о любви, ненависти, воле к жизни, отчаянии, силе и слабости человека, воссоздает сложный духовный мир человека на сломе эпох.

Конечно – намеренно. Заканчивался отрывок яростными словами: «Я ненавижу свою мать!».Слушающие ошеломленно затихли в ожидании скандала. Но ничего такого не последовало. Любовь Александровна выслушала всю эту жесткую прозаическую тираду - приговор молча, с гордо выпрямленной спиной и сухо поджатыми губами, а Александр Иванович, по окончании своего резкого «обличения» просто молча сел на на стул.

О Александре Ивановиче Куприне писать довольно сложно и одновременно - легко. Легко потому, что его произведения знаю с детства. Да и кто из нас их не знает? Капризная, больная девочка, требующая в гости слона, чудесный доктор, накормивший в холодную ночь двух озябших мальчиков и спасший от смерти целую семью; бессмертно влюбленный в принцессу рыцарь из сказки « Синяя Звезда»…

Или пудель Арто, выписывающий в воздухе невероятные кубреты, под звонкие команды мальчика Сережи; кошка Ю – ю, грациозно спящая под газетой. Как памятно, из детства и с самого детства все это, с каким мастерством, как выпукло - легко написано! Будто на лету! По детски – непосредственно, живо, ярко. И даже в трагические моменты звучит в этих бесхитростных повествованиях светлые ноты жизнелюбия и надежды.

Что – то детское, удивленное, всегда, почти до самого конца, до смерти, жило в этом большом и грузном человеке с четко выраженными восточными скулами и чуть хитроватым прищуром глаз.

Между тем, жизнь его уже с ранних лет отнюдь не располагала к сохранению такого вот юношеского, свежего, непрестанного удивления перед миром. Скорее, она учила маленького Сашу до тонкостей познавать ее нещадно - горький вкус.. Он почти не знал своего отца, рос полусиротою, а мать его, урожденная княжна Куланчакова, гордая и властная женщина, с запрятанным глубоко, так что и не разобрать было ей самой, тщеславием, вынуждена была пойти давать уроки, быть приживалкою в богатых домах, чтобы дать сыну образование и воспитание.

Чего урожденная княжна не могла простить своему покойному мужу, разорившему семейство и оставившему ее просительницей - вдовою? Неравного ли брака, блеклой ли и тихой жизни в захолустном Наровчатове, где и родился седьмого сентября 1870 года Саша Куприн, ее единственный сын? Скорее всего - того и другого. И еще многого, нам неведомого, того что копит в своей душе озлобленная, обиженная на весь мир женщина.. Вскоре после рождения ребенка, муж « нищей княжны», как иронически называли ее родные, скоропостижно скончался.

Молодая, еще очень привлекательная, изящная, теперь – не княжна древнего рода Куланчаковых, а - вдова Ивана Куприна и мать четырехлетнего смышленого, темноглазого мальчугана, оставшись почти без средств, на последние гроши, спешно перебралась в Москву.

Какое то время Куприны жили на милости состоятельных родных, потом Любовь Александровна устроилась гувернанткой, давала уроки музыки, языка. Уходя, она привязывала Сашу к стулу, или - обводила мелом круг, за пределы которого он не мог выйти до самого ее возвращения. Даже - играя!

Скрытые, подавленные вспышки властной, гордой, темпераментной и весьма яркой натуры Любови Александровны Куприной выражались как то искаженно, болезненно, словно в кривом зеркале: она могла ударить сына за малейшую, пустяковую, провинность, отбить ему пальцы линейкой до крови, высмеять в угоду благодетелям, которые давали хлеб и кров, его походку, манеры, неправильные черты лица – форму носа, например! Смех был злой, не нарочитый - сухой и безжалостный. Саше приходилось молча сносить все это, так как кусок со стола смеющихся благодетелей кривляющаяся им в угоду мать часто отдавала ему же.. Но на душе оставались рубцы…

Даже в зрелом возрасте Александр Иванович не мог забыть ей тех унижений, которым подвергся в детстве. Одна из знакомых Куприна рассказывала о том, что уже будучи знаменитым писателем, он не сумел сдержаться в ответ на какое то колкое замечание матери, и когда позже гости попросили его прочесть что – то из прозы, начал читать отрывок из рассказа или повести, содержащий автобиографический эпизод об издевках матери.

Конечно – намеренно. Заканчивался отрывок яростными словами: «Я ненавижу свою мать!».Слушающие ошеломленно затихли в ожидании скандала. Но ничего такого не последовало. Любовь Александровна выслушала всю эту жесткую прозаическую тираду - приговор молча, с гордо выпрямленной спиной и сухо поджатыми губами, а Александр Иванович, по окончании своего резкого «обличения» просто молча сел на на стул.

Только в глазах его поблескивал скрытый огонь – не то ярости, не то боли. Но он продолжал молчать. Любовь Александровна затем, все так же молча, поднялась и вышла из комнаты, походкою оскорбленной королевы, даже не обернувшись.

Через несколько дней, как ни в чем не бывало, она вновь приехала на чай к сыну, и он почтительно встречал ее на крыльце и вводил в дом..

Такие вот, весьма своеобразные отношения и « уроки материнской нежности», конечно же, даром не прошли.

У Куприна очень рано развился острый дар психологической наблюдательности, он как бы научился видеть «изнанку», мотив каждого поступка человека, и «отделять зерна от плевел».

Научился уходить в себя, когда было слишком плохо, сосредотачиваться, размышлять. Воображать. Был очень привязан к животным, находя в них молчаливых и преданных друзей, которые не станут злорадно осмеивать каждый твой жест. Людей же он всегда немного сторонился. Открывался не каждому, не сразу. .

Душевные рубцы болели долго.. Что поделать? Порой, для для такой боли, «из детства» и вовсе нет снадобья.

Матери удалось определить его на казенный счет в сиротское училище, потом в кадетский корпус, где он стерпел немало пощечин и затрещин не только от педагогов, но и от

« товарищей» и даже..от служителей. По окончании Александровского юнкеровского училища, Куприн четыре года, в угоду матери, мечтавшей видеть на нем погоны офицера, находился в военной службе. Именно отсюда великолепное знание армейского быта, жизни захудалых военных гарнизонов, мелочей армейских походов. И эти легко узнаваемые типы, образы: бывалые офицеры, юные прапорщики, седоусые генералы, слегка потускневшие под слоем пудры, капризные полковые дамы и потрепанные бретеры - ловеласы.

Толстой, прочтя повесть Куприна «Поединок», не тратя много слов на восхищение талантом писателя, сказал только, что «абсолютно все при чтении чувствуют, что все написанное Куприным – правда, даже - дамы, вовсе не знающие военной службы». Простая и многозначащая похвала в устах признанного Мастера слова

Куприн всегда блистал талантом в рассказах «армейской темы», описывая то, что прекрасно знал, прочувствовал не только душой, но – кожей. Такое - писать о том, что знаешь и понимаешь «на кончиках пальцев» - Толстой ценил превыше всего!

Но все – таки, как же, из каких «малых» тропинок сложился большой и чрезвычайно сложный путь Куприна приведший как к славе, известности такого рода, что газетчики, издатели, по словам И. А. Бунина: «бегали за ним, умоляя дать в редакцию газеты хоть пол – абзаца, хоть пол – страницы.»., так и поставившего на краю пропасти пьянства и бедности за границей, в Париже.

Вот как сам Куприн рассказывал о себе Ивану Бунину при первом их знакомстве, на даче Карышевых – общих, как оказалось, друзей.

Рассказывал просто, искренно, армейской своей скороговоркой, с ударением на первом слоге: «Откуда я сейчас?.. Из Киева.. Служил я в полку, возле австрийской границы, потом полк бросил, хотя звание офицера считаю самым высоким.. Жил и охотился в Полесье, - никто даже представить себе не может, что такое охота на глухарей перед рассветом! (Оттуда, вероятно, впечатления и факты, вошедшие позже в знаменитую повесть «Олеся»» - С. М.)

Потом за гроши писал всякие гнусности для одной киевской газетки, ютился в трущобах, среди самой последней сволочи.. Что я пишу сейчас? Ровно ничего не могу придумать и положение ужасное – посмотрите, например, так разбились штиблеты, что в Одессу не в чем поехать.. Слава богу, что милые Карташевы приютили, а то бы – хоть красть»

(Бунин И. « Воспоминания о Куприне» .)

Бунин, оторопевший от такой искренности и сразу сраженный ею наповал, предложил Куприну написать, что - нибудь о солдатах, об армии, которую « наверное, тот хорошо знал»., пообещав содействие в напечатании материала-: Бунин знал М. Л. Давыдову, издательницу крупного русского журнала «Мир Божий», часто бывал в ее доме, и одно время даже собирался связать с нею свою судьбу. Пока не познакомил Марию Львовну с Куприным.. Но об этом – абзацем ниже. На неожиданное, сердечное предложение Бунина писать и печататься – они как то сразу и теплло сошлись, почувствовав родство душ,- Александр Иванович сперва неуверенно отнекивался, но, тем не менее, за одну почти ночь написал превосходный рассказ «Ночная смена», потом еще какое то небольшое эссе.

«Ночкную смену» они с Буниным немедля послали в «Мир Божий». Рассказ был тут же опубликован и Куприн получил свои первые авторские 25 рублей гонорара, на которые.. купил себе новые штиблеты!

« Первые годы нашего с ним знакомства, - писал Бунин в своем очерке о Куприне, - мы с ним чаще всего встречались в Одессе, и я видел, как он опускается все больше и больше, дни проводит, то в порту, то в кабачках и пивных, ночует в самых страшных номерах, не читает и никем и ничем не интересуется, кроме цирковых борцов, клоунов и портовых рыбаков… В эту пору он часто говорил.., что писателем стал совершенно случайно, хотя с великою страстью предавался при встречах со мною смакованию всяких острых художественных наблюдений..» (Бунин. «Воспоминания о Куприне.»)

Вероятно, талант бытописателя – реалиста тихо, подспудно жил в нем, зрел, терпеливо ждал своего часа

И дождался. В жизни Куприна, внештатного репортера и журналиста почти провинициальной газеты « Одесский листок», наступил вдруг резкий перелом.

Он попал в Петербург, сблизился, с помощью все того же Бунина, с литературной средой. Вошел и в дом, уже упоминаемой нами, Марии Львовны Давыдовой, женщины необыкновенно умной, решительной, известной в обществе яркою, «цыганской» красотой и твердым характером. Куприн неожиданно и быстро сделал ей предложение, «отбив» невесту у друга, стал хозяином журнала «Мир Божий» , приобрел замашки барина, «почти татарского хана», как с усмешкою отмечали друзья.

Но, быть может, они, эти замашки, просто в нем дремали? Сказалась, в конце концов, затаенная княжеская кровь?..

Куприн быстро и непринужденно сделался своим человеком в высших литературных кругах, его печатали наперебой, приглашали на литературные читения и вечера. Вот тут и пригодились ему « ума холодные наблюдения» в одесских кабачках и порту.

Как известно, у истинного таланта ничего не пропадает даром. Каждой своей новою вещью Куприн завоевывал сразу необыкновенный и бурный успех. В эту пору он написал «Река жизни», «Гамбринус» «Конокрад», «Болото». Бунин относил их в разряд лучших работ Куприна, хотя и сожалел, что не проходил Александр Иванович своей «литературной консерватории», не располагала его к тому ни жизнь, ни резкий, бесшабашный характер, ни восприятие Дара! Но, тем не менее, к моменту создания повести «Поединок», слава писателя была в России очень велика. Судьба повернулась к нему лицом.

И здесь я ненадолго оторвусь от четкого воссоздания жизненной канвы А. И. Куприна, и позволю себе небольшой абзац «философско – филологического» рассуждения.

С разрешения читателей, разумеется. Особо торопящиеся могут сей абзац пропустить!

Маститые профессора и критики от литературы неустанно говорят и пишут о том, что в повести «Поединок» писателем всего – навсего был блистательноотражен «процесс разложения, общества, армии, офицерства - накануне революции», и так далее, и тому подобное… Знакомые с юности словеса. Разумные, ибо все это, конечно, верно, ведь литература, как хорошее зеркало, именно «отражает» процессы, происходящие в обществе – тихо ли, громко ли.

Но, если задуматься, и в венке пышных словоплетений оставить только самую суть, то Куприн, выступив в роли бытописателя, жизнеписателя, реалиста, как угодно, в образе поручика Ромашова в «Поединке», показал обыкновенного, инфантильного неудачника, торопливо сведшего счеты с жизнью; юношу, впервые столкнувшегося с полосой разочарований, с психологическим кризисом «золотого возраста», и не сумевшего научиться этому кризису противостоять! Мучения Ромашова, его терзания, сомнения, его попытка увидеть жизнь без розовых очков и отвращение от нее, все это знакомо, увы, каждому из нас! Но если бы все стрелялись?! Умный, психологически, писательски проницательный Куприн так тонко показал несимимпатичный внутренне беспомощно – эгостичный тип поручика, несомненно, в расчете на то, что современная молодежь, то и дело без причин пускающая себе пулю в лоб о чем то задумается, прочтя о своих метаниях – сомнениях в устах ровесника..

Быть может, потому и пропустила суровая военная цензура без купюр к печати повесть Куприна, произведшую в обществе эффект разорвавшейся бомбы. Кто знает? Если подумать. Как бы то не было, после публикации Поединка, слава сроднилась с Куприным совершенно и неотступно его преследовала.

Впрочем, обрушившаяся на Куприна лавина признания после публикации нашумевшей повести ничуть не изменила ни его самого, ни сути его таланта, «большого, быстрого, легкого, словно он весь - на лету, но без холодной прозрачности, изящества, академичности, необходимой для подлинного шедевра (О. Михайлов. « Лишь слову жизнь дана.» Роман – исследование о Бунине и русской эмиграции в Париже 1920 – х годов. Личное собрание автора статьи.)

И гремящая Слава нисколько ни умалила горечи его страданий внутри бущующей, смятенной, порывистой души, ни смягчила сложностей семейной жизни.

«Слава и деньги дали ему, казалось, одно, - писал Бунин, - уже полную свободу делать в своей жизни то, чего моя нога хочет, жечь с двух концов свою свечу, посылать к черту все и вся.» (Бунин. «Воспоминания о Куприне».) Отчасти это так и было, в наблюдательности Бунину не откажешь. Судите сами…

В мае 1906 года Куприн неожиданно «послал к черту» и свой брак с М. Л. Давыдовой, внешне, - благополучный и блестящий, и уютную, налаженную жизнь в имение – даче в Даниловском и даже.. дочь Лидию. Он влюбился в гувернантку Лидии, тоненькую, темноволосую намного себя моложе, Елизавету Морицевну Гейнрих – бывшую сестру милосердия. Влюбился, сам не ожидая от себя такой бури чувств. И насмелившись, объяснился тихой воспитательнице дочери в любви. Это произошло в один из званных вечеров, на даче около пруда в кувшинках.

В доме шумели гости, играла музыка, а Куприн, огромный, грузный, необычайно сильный человек, путая слова, сбивчиво, несвязно объяснял Елизавете Морицевне что то о глубине и серьезности своего чувства к ней. Она в ответ заплакала, но сказала, что ответить ему взаимностью не может: нельзя разрушать семью, данную Судьбой, Богом.

Куприн возражал на это, что семьи уже давно нет, что жена, несмотря на весь свой ум, красоту, независимость, давно и безумно ему надоела! Надоела так, что однажды, в припадке опъянения ли, помутнения ли разума, он бросил на ее легкое вечернее платье из газовой ткани горящую спичку, и равнодушно улыбаясь смотрел, как она горит.

Мария Львовна сохранила хладнокровие, и сумела сама загасить занявшееся было пламя на платье, запретив испуганной прислуге сообщать в полицию! Она не затеяла скандала, не забилась в истерике, но семейная жизнь Куприных с того ужасного вечера была окончательно разбита.

Елизавета Морициевна Гейнрих ошеломленно выслушала эту исповедь – признание, но быть рядом с Александром Ивановичем, ответить на его чувство - решительно отказалась. Не по христиански все это, не по – божески!

На следующий день она торопливо оставила место гувернантки в доме Куприных и уехала в забытый богом городок: работать палатной сестрой в военном госпитале. Она издавна чувствовала призвание к этому делу: ухживать за больными. В каждодневных хлопотах своих, сестра Гейнрих уже начала было забывать изумивший и потрясший ее воображение и сердце разговор с Куприным, но вдруг в заштатном госпитале ее внезапно, нечаянно, отыскал их общий с Александром Ивановичем знакомый – профессор Федор Батюшков, и сообщил растерянной Лизе, что Куприн уже несколько месяцев как живет один, в гостинице, покинул семью, получил развод. Он пьет беспрестанно, а в промежутках между бесчисленными рюмками - стаканами принимается писать отчаянные письма ей, Лизоньке Гейнрих, письма без адреса.. Обрывками бумаги усеян весь пол в гостинице.

Почтенный мэтр науки Федор Батюшков просто умолял Елизавету Морицевну как можно скорее приехать к Куприну и остаться с ним, иначе тот мог погибнуть: просто спиться!

Елизавета Морицевна тут же дала согласие, но с одним условием: чтобы Александр Иванович лечился от алкоголизма.Условие было принято. Осенью 1906 года, в памятном теперь сердцу Даниловском, Александр Иванович Куприн уже неторопливо пишет одну из самых прекраснейших своих повестей «Суламифь», навеянную бессмертной библейской «Песню Песней». Он посвящает ее (пока еще не открыто, конечно!) своей возлюбленной Лизоньке – «темноволосой птичке, тихой, но с характером тверже стали»! Она рядом с ним. Теперь – навсегда?

В мае 1907 года состоялось их венчание. Слава Куприна тогда достигла зенита, дом его был -полная чаша, у маленькой дочери Ксении имелось все, даже игрушечный домик в пол- человеческого роста, с куклами, мебелью, коврами и картинами, в точь – точь, как у старших дочерей Императора! В годы эмигрантской нужды домик этот был продан за немалую сумму, на которую Куприны жили в Париже несколько месяцев.

Но была в этой маленькой, дружной семье не только спокойная радость от солидного достатка и литературной популярности, не только званные вечера, обеды и ужины, заводные слоны и фарфор от императорских заводов, но и мучительные дни, полные беспросветного отчаяния.

И. А. Бунин однажды рассказывал, как Куприн увез его ранним утром в «Пале Рояль»- шикарную гостиницу, где они кутили до позднего вечера. Находясь в совершенно невменяемом состоянии от выпитого без меры спиртного Куприн вдруг вспомнил, что ему нужно ехать к жене. Бунин повез пьяного приятеля на извозчике до дому. Когда он тащил его вверх по лестнице (Куприны снимали второй этаж), то увидел на площадке сидящую у двери Елизавету Морицевну. Бунин оторопел от неожиданности, а с Куприна вмиг сошел весь его хмель: его молодая жена была тогда на последних неделях беременности! Оказалось, что Куприн по рассеянности увез ключи от квартиры с собою, а когда Елизавета Морицевна в тревоге ожидания, вышла на пару минут за порог, дверь захлопнулась. У прислуги был выходной, дворника беременная женщина не отыскала, кричать и звать на помощь соседей снизу – постеснялась, вот и пришлось ей сидеть в ожидании возвращения мужа – кутилы у порога несколько часов.Ошеломленный всем увиденным и пристыженный Бунин очень долго не мог прийти в себя еще и оттого, что жена не высказала Куприну ни слова упрека, только смотрела на него измученными глазами жертвы. После этого случая Куприн не пил довольно долго, хотя прислуга ни на следующий день, ни через два, не слышала в доме ни громких криков, ни слез, ни ссоры. Тихая и молчаливая с виду Елизавета Морицевна, видимо, имела свой секрет власти над мужем, и сумела этим самым секретом так подчинить его себе, что позже, уже в эмиграции, он не умел, просто не желал, «не мог обходиться без нее ни минуты, ни секунды!» - как вспоминала дочь Ксения. Во Франции Елизавета Гейнрих - Куприна распоряжалась буквально всем, входя во все мелочи каждодневного быта: наем жилья, расстановка мебели, переписка набело рукописей, договоры с издателями, корректуры, планы загородных поездок и книжных продаж. Она открыла в Париже переплетную мастерскую, и весьма предприимчиво приялась за дело, но конкуренция оказалось весьма жесткой для « чужаков из России», и мастерскую пришлось закрыть.

Александр Иванович в периоды своих участившихся больших запоев ничем не мог супруге помочь! Работать систематически он не мог, не было привычки, в этом он не походил на Бунина совершенно! Да и нервная система его была крайне истощена таким беспорядочным образом жизни. Он только ходил за женою по пятам с корзиночкой для кошки в руках, и виноватым видом большого ребенка, в ожидании ее тихих но весьма властных решений. Похоже, что Куприну всегда нравились властные женщины, сами принимающие решения, только он боялся признаться в этом даже самому себе, увы!

А властные женщины в жизни Куприна, возможно, (это только взгляд автора, не более! – С. М.) больше всего на свете боялись признаться самим себе, что им тоже нравилась такая жизнь, жизнь «властительниц душ и невольных жертв», которые могут принимать любые властные решения, ведь муж всегда ощущает себя слабее, чем они, виноватее, что ли.. Это удобно. Интересно. В этом – скрытый смысл всей жизни. В этом – извечный, тонкий психологический расчет. И комплекс вечной же, подавленной, несостоятельности. Виноватый муж и жена - жертва или жена - львица. Вариации на тему. Классический сюжет. Впрочем, мы сильно отвлеклись.

Продолжим наше повествование

Вот с таким то, вечно виноватым видом и смотрел Куприн на свою жену, на тихую Лизаньку. Она была ему вместо няньки, лакея, повара, стража. Стража. Как когда то мать.

Даже в своих пьяных буйствах и кутежах, известных на весь Париж, Куприн подчинялся только ей, тоненькой женщине, с печальными черными глазами. Ее вызывали по телефону в ресторан или кафе, среди ночи, когда хотели унять расходившегося « русского барина – писателя,» и она уводила Куприна оттуда, словно маленького, расшалившегося ребенка, его, огромного, сильного, пять минут назад размахивающего кулаками и крушившего все на своем пути: посуду, зеркала, мебель…

Буйство темперамента Куприна и свело его в конечном счете почти в могилу. Он совсем не работал, не мог писать. Ослабел физически, некогда богатырь поднимавший одной рукою за ножку массивное кресло Гамбса!

Тем не менее, Куприн по прежнему отказывался отдавать свои произведения в издательства и журналы с неважной репутацией, запрещал уродовать их сокращениями, переделками и правкой. Так, ему предлагали сделать киносценарий по неоконченному роману «Яма», только лишь советовали слегка поменять название, придав ему конкретную «эротичность». Назвать сценарий предлагали так: « Яма с девками» ! Куприн яростно, категорически воспротивился, выгнал нагловатого восвояси продюсера порнокиностудии и остался без выгодного заказа. Елизавета Морицевна ничем не упрекнула и тут, к чести ее, хотя в доме почти не было денег. Долго ли все это могло продолжаться? Конечно нет. Куприн вечно подвыпивший, в сильно потертом, почти дырявом, пальто, в разлезшихся штиблетах, как то встретился Бунину и Галине Кузнецовой, на одном из бульваров Парижа. Шел дождь. Колючий, перемешанный со снежной крупой. Большой, взъерошенный, весь какой то потерянный и растерянный, ласковый, словно ребенок, Куприн взмахнув руками, обнял Бунина, шепча ему на ухо какие - то ласковые растерянные слова, признания в дружбе. Это не было пьяным бредом.Это была боязнь, не успеть, недосказать, недопонять, не попросить прощения. Да, Куприн словно прощался. Словно чувствовал, что видит друга в последний раз. Так и вышло. Бунин при расставании с Александром Ивановичем не сдержал слез, что было с ним крайне редко.

Отказавшись вести во Франции полуголодное, унизительное существование, потерпев неудачу во всех коммерческих начинаниях, в попытки взятия ссуды и кредита – несостоятельному писателю эмигранту ее просто не дали, - Елизавета Куприна приняла решение вернуться в Советский союз в «красную Россию, так презираемую ее мужем, тем более, что далекое, благожелательное из – за океана советское правительство настойчиво приглашало Куприна туда, обещая предоставить все блага, мыслимые и немыслимые. Книги Куприна в России издавали огромными тиражами – особенно «Поединок» , «Олеся» «Гранатовый браслет» почти последнюю завершенную, весьма сентиментальную вещь Куприна, оцененную мэтром эмигрантской прозы и большим его другом, Борисом Зайцевым, как вещь «совершенно никудышнюю» Неизвестно, какие документы Елизавету Морицевну Куприну заставили подписать в посольстве СССР, давала ли она подписку о ссотрудничестве с властями, писала ли за Куприна покаянное письмо, как было тогда принято. Все эти документы, если они и существуют, лежат в пыли архивов, прочитать мне их не удалось.

Я могу только предполагать, ведь похожих историй « возвращения на родину» было в те годы немало. Все разыгрывалось, словно по нотам. Включая и последнюю. Расстрел, в лучшем случае, – заключение, ссылку в глухие лагеря.

Куприн не услышал, не удостоился чести этой «последней ноты» лишь потому, что его везли в Россию не писать, ни обличать, не просить прощения, а всего лишь умирать. Он был неизличимо болен. Не опасен. Не страшен для нового режима «за железным занавесом». Совсем не страшен. Сентиментальный, обрюзгший старичок в кресле, не более того. Лишь поэтому власти и решились организовать для Куприна пышную встречу в Москве, летом 1937 года. Ровно через год, 25 августа 1938 года писатель тихо скончался.

________________________

Он относился к своему Дару почти шутя, легко, без пиетета, Слава, та и вовсе - не обременяла его, он словно не замечал ее, Даму капризную, своевольную. Не заметил Куприн, и как она от него отвернулась, покинула..

Только время от времени задумчиво, с легкой усмешкою, повторял друзьям фразу, когда то брошенную в разговоре с Буниным: «Я стал писателем случайно» Повторял тихо и виновато. Только вот верилось в нее всем с трудом…

______________________________________________

** Приношу сердечную благодарность А. Н. Ноздрачеву (Ставрополье) за его всегдашнюю уникальную помощь «дружеского» редактора и читателя.

Литературная биография Александра Ивановича Куприна (1870-1938) фактически началась в 1889 г., когда стараниями старого поэта Л. И. Пальмина в «Русском сатирическом листке» был опубликован рассказ юного автора «Последний дебют». Однако публикация эта осталась лишь трогательным биографическим фактом, отраженным позднее в рассказе «Первенец» и повести «Юнкера». Писателем-профессионалом Куприн стал со времени, когда оставил военную службу (1894) и, скитаясь по Руси - от Москвы до Донбасса и от Волыни до Рязани, - так же размашисто менял на ходу род своих занятий, жадно впитывая разнообразные житейские впечатления.

За десять лет бурной, эксцентричной, нередко полуголодной, но веселой молодости Куприн написал более ста произведений. То были фельетоны, статьи, очерки, рассказы, стихи, повесть. Большим событием в его жизни стало сотрудничество в известном народническом журнале «Русское богатство». В 1893-1895 гг. здесь были опубликованы: «Впотьмах», «Лунной ночью», «Дознание», «Молох», «Лесная глушь». В 1896 г. в Киеве вышла первая книга Куприна «Киевские типы», год спустя там же был издан сборник его рассказов «Миниатюры».

Куприн не объединял, за исключением сборника «Киевские типы», свои ранние произведения в особые тематические циклы, но фактически такие циклы им были созданы. Вокруг основного, наиболее значимого произведения группировались другие, служившие как бы эскизами к нему. Так, на основе впечатлений, оставленных службой на Волыни в качестве управляющего имением, возник «полесский» цикл («Олеся» и тяготеющие к ней «Лесная глушь», «На глухарей», «Серебряный волк»). К «Поединку»

374 -

примыкает цикл военных рассказов («Дознание», «Ночлег», «Свадьба», «Ночная смена», «Поход»). Цикл очерков о заводах Донбасса, связанный с недолгой службой Куприна там, появился одновременно с самым крупным его произведением 90-х гг. - повестью «Молох».

Особая примета раннего творчества Куприна - большой тематический диапазон, при этом внимание писателя было сосредоточено на жизни демократических слоев общества. Главную ценность многостраничной книги «российских типов», создаваемой им, составляла сочная бытопись и сочувственный, гуманистический тон по отношению к своим героям. Публикация повести «Молох» (1896) принесла литературный успех молодому автору. Основная ее тема - буржуазная цивилизация, пожирающая тысячи человеческих жизней и одновременно влекущая за собой «оподление» и опошление взаимоотношений людей, - не была нова. Литература и публицистика предшествующих десятилетий уже создали устойчиво-традиционный пафос отрицания капиталистического прогресса и утвердили художественный символ: буржуазный прогресс - кровожадный бог. Куприн использовал легендарный образ Молоха, которому древние племена аммонитян приносили в жертву живых людей. Унаследовал Куприн и страстный, повышенно-напряженный стиль, каким литература конца XIX столетия говорила о буржуазном хищничестве. Мысль о разлагающем влиянии капитализма на человека получила в повести обостренно экспрессивное выражение.

Заглавный символический образ Молоха-капитализма в повести многолик и многозначен. Это социально-экономический строй в целом, оживающий в страшной статистике инженера Боброва, посвященной эксплуатации рабочих. В то же время это конкретное проявление данного строя - крупное капиталистическое предприятие, сталелитейный завод, описание облика которого в начале повести предопределяет ее содержание. Это, наконец, предприниматель - миллионер Квашнин, чей образ уродливо гиперболизирован и обездушен: огромный, неправдоподобно толстый и огненно-рыжий, он похож «на японского идола грубой работы». Все вместе это - Молох, который пожирает людей - физически и духовно.

Оставаясь в русле реализма конца века, повесть Куприна воспринималась вместе с тем как новое явление. Предреволюционное десятилетие внесло в литературу мотивы и образы, связанные с обострением конфликтов в сфере труда и капитала. Небольшое, но тем не менее значительное место в «Молохе» заняла тема рабочего движения на раннем, стихийном его этапе. Тема эта звучит в повести еще приглушенно, но Куприн дает почувствовать, что для серой массы рабочих характерно не только «что-то детское»

375 -

и трогательное, но и «что-то стихийное, могучее» (2, 107). Эта «детскость» и «стихийность» воплощены в образе богатыря-рабочего, дважды возникающего на страницах повести.

В центре самой повести оказался интеллигент-правдоискатель. Он выразитель авторского неприятия действительности, где царит капитал, и в то же время объект гневного порицания за свою душевную дряблость. Отдавая дань исследованию «диалектики души», Куприн стремится проникнуть в сферу подсознания своего героя с целью проследить истоки раздвоения его личности. Примечательна тщательно выписанная в «Молохе» сцена, когда инженер Бобров в полубреду мечется по заводской территории и в его раздвоившемся сознании вспыхивает и гаснет подавляемое рассудком стихийное стремление взорвать заводские котлы, приобщая его тем самым к стихийному бунту рабочих.

Таким образом, выступив с «злободневным» социальным произведением с большим налетом публицистичности, столь характерной для литературы 90-х гг., молодой писатель продолжил развитие социально-психологической линии русского реализма.

На протяжении всего своего творчества Куприн-художник тяготел к раскрытию ценности естественных чувств человека, не искаженных современным обществом, и любви как вечного светлого начала, которое способно возвысить душу любящего. В раннем творчестве это наиболее ярко проявилось в повести «Олеся» (1898).

Герой повести, начинающий писатель («уж успел тиснуть в одной маленькой газетке рассказ с двумя убийствами и одним самоубийством» - 2, 311), на полгода отправляется в лесную глушь, надеясь обогатить свой жизненный опыт: «Полесье... глушь... лоно природы... простые нравы... первобытные натуры <... > совсем незнакомый мне народ, со странными обычаями, своеобразным языком... и уж, наверно, какое множество поэтических легенд, преданий и песен!» (2, 311). Все это составило живой и красочный фон, на котором развертывается поэтическая история любви. И если в «Молохе» в центре произведения оказался человек, изуродованный социальными обстоятельствами, то в «Олесе» автор сосредоточил свое внимание на «чистом золоте» человеческого естества, чудом сохранившегося в царстве капитализма.

В повести создана романтическая ситуация: прошлое и будущее героини покрыто тенью неизвестности, а в настоящем она живет странной внеобщественной жизнью лесной дикарки. Чувство любви зарождается в лирических весенних пейзажах, с которыми связана неопределенная «сладкая и нежная» грусть в душе героя, а затем развивается неспешно, проходя поочередно все назначенные природой этапы: «тревожный, предшествующий

376 -

любви период, полный смутных, томительно грустных ощущений» (2, 352); первое объяснение - «несколько молчаливых секунд <... > чистого, полного всепоглощающего восторга» (2, 355); и, наконец, как триумф - «волшебная, чарующая сказка» (2, 359) лунной ночи, уже омраченная смутным предчувствием близкой беды. То повесть о любви как гимне здоровому началу в человеческой натуре, которое писатель неизменно будет противопоставлять отныне всему больному и античеловеческому, составляющему реальность буржуазного мира.

Сама же реальность воплощена в повести не столько в дико-жестоких нравах полесовщиков и в их религиозном фанатизме, погубившем Олесю, сколько во внутренней несостоятельности героя-рассказчика. Это все та же разновидность русского «лишнего человека», с его «ленивым сердцем» и безволием.

Олеся - романтическая мечта, воплощение купринского жизнелюбия, которое он только и смог противопоставить гнетущей социальной действительности. В этом смысле «Молох» и «Олеся» - произведения, связанные авторским мироощущением в одно целое. Это две стороны единой художественной задачи писателя - воссоздать не только голую правду, но и мечту, - задачи, которая определила его концепцию мира и человека.

«Молох» и «Олеся» принесли Куприну известность, но фигурою первой величины сделал его «Поединок» - повесть о царской армии, над которой он работал после переезда в Петербург в течение 1903-1905 гг. Опубликованная в «Сборнике товарищества „Знание“», повесть эта несла на себе несомненную печать тесного сближения Куприна с М. Горьким. Посвятив ее в первой публикации автору «Песни о Буревестнике», Куприн писал ему: «Теперь, наконец, когда все уже кончено, я могу сказать, что все смелое и буйное в моей повести принадлежит Вам. Если бы Вы знали, как многому я научился от Вас и как я признателен Вам за это».

Изображение жизни пехотного полка в провинции, быта и нравов военной среды было поднято в данном произведении до уровня большого типического обобщения. Сам Куприн считал эту повесть своим поединком с царской армией, в которой для него воплотился враждебный социально-политический строй России.

Разоблачению и отрицанию самого существа царской армии служат бытовые зарисовки изнурительных и отупляющих полковых будней - с бессмысленной «словесностью», механическими

377 -

тренировками, зверским мордобоем и жестокими попойками в свободное время. Той же цели подчинена вся система образов, каждый персонаж несет печать этих страшных будней.

По мере того как созревал талант Куприна, в его творчестве все более проявлялось два равнодействующих начала: стремление предельно выявить внутренние потенции каждой отдельной личности и не менее ярко выраженная тяга к социальной типологии этой личности.

Офицеры полка имеют единое «типовое» лицо с четкими признаками кастовой ограниченности, бессмысленной жестокости, цинизма, пошлости и чванливости. Вместе с тем в процессе развития сюжета каждый офицер, типичный в своем кастовом уродстве, хоть на момент показывается таким, каким он мог бы стать, если бы не губительное воздействие армии.

Не безлика в «Поединке» и народная (солдатская) масса: из нее выделены отдельные единицы, подтверждающие мысль о том, что армия калечит и подавляет человека. Особенно значительна и трагична в этом плане фигура доведенного до последнего отчаяния солдата Хлебникова, почти символичная в своей предельной обобщенности.

В психологическом аспекте разоблачение царской армии осуществляется через мировосприятие основных героев повести - офицеров Ромашова и Назанского и жены офицера Николаева Шурочки. Каждый из них хочет устоять против разрушительной силы армейской среды и ищет путей утверждения своей личности: Шурочка - в мещанском эгоцентризме, Назанский - в анархическом сверхиндивидуализме, Ромашов - в беспочвенном мечтательстве.

Обольстительная и неглупая Шурочка лелеет в глубине души «сказку» о жизни праздной и блестящей, о большом «настоящем» обществе, где «свет, музыка, поклонение, тонкая лесть, умные собеседники» (4, 35). В погоне за этим «идеалом» она избирает и соответствующие средства - приспособленчество и предательство.

Поначалу романтически настроенный Ромашов мало чем отличается от Шурочки. В своих мечтах он совершает героические подвиги, а вечерами, придя на вокзал, «со странным очарованием, взволнованно» следит за тем, как из вагонов выходят «красивые, нарядные и выхоленные дамы в удивительных шляпах, в необыкновенно изящных костюмах» и «штатские господа, прекрасно одетые, беззаботно самоуверенные, с громкими барскими голосами, с французским и немецким языком, с свободными жестами, с ленивым смехом» (4, 19). Это и есть шурочкино «настоящее общество», шурочкин рай, который, однако, по мере развития сюжета не влечет уже к себе Ромашова.

Еще не утративший наивной детской привычки думать о себе «в третьем лице, словами шаблонных романов», Ромашов решительно не приемлет тягостных будней «военного ремесла». Мелкие же столкновения с сослуживцами и полковым начальством

378 -

постоянно приводят его к мысли, что все «хитро сложенное здание» военной науки и практики - мировая ошибка, всеобщее ослепление. И тогда его еще инфантильное сознание начинает отчаянно искать путей исправления этой ошибки и конструирует утопическую разновидность «мирового единства». Ему представлялось, что если его Я, возвышенное самоуважением, прикоснется доверчиво к другим Я («весь миллион Я, составляющих армию, нет - еще больше - все Я, населяющие земной шар») и все вместе дружно скажут: «Не хочу!», - то сразу же разрешатся все запутанные проблемы. «И сейчас же война станет немыслимой, и уж никогда, никогда не будет этих „ряды вздвой!“ и „полуоборот направо!“ - потому что в них не будет надобности» (4, 62).

Обилие тягостных впечатлений и долгие размышления о своем и «ихнем» Я произвели в Ромашове «глубокий душевный надлом» (4, 171), а проснувшаяся жалость к забитому Хлебникову заставила понять, что «серые Хлебниковы с их однообразно-покорными и обессмысленными лицами - на самом деле живые люди, а не механические величины, называемые ротой, батальоном, полком... » (4, 172). А за этим возникал кардинальный вопрос: «Кто же наконец устроит судьбу забитого Хлебникова?» (4, 174). Отрешаясь от мечтательности, Ромашов производит полный пересмотр ценностей не только военной системы («начинал понемногу понимать, что вся военная служба с ее призрачной доблестью создана жестоким, позорным всечеловеческим недоразумением» - 4, 174), но и буржуазного общества в целом. Перебрав в уме все профессии, какими он мог бы заняться на благо человечеству, выйдя в отставку, Ромашов обнаружил, что все те, кто призван «сделать человеческую жизнь изумительно прекрасной и удобной», на самом деле «служат только богатству» (4, 174). Ромашов не может ответить на вопрос, почему человечество «не хочет, или не умеет, или не смеет сказать „не хочу!“» (4, 62), так как далек от постижения классовой структуры общества, но все же «все ясней и ясней становилась для него мысль, что существуют только три гордых призвания человека: наука, искусство и свободный физический труд» (4, 174).

Противопоставленный Ромашову Назанский - теоретик ницшеанского толка. Его идеал - «грядущая богоподобная жизнь» (4, 209), к которой человечество придет через любовь к самому себе и путем жестокого отбора. «Настанет время, и великая вера в свое Я осенит, как огненные языки святого духа, головы всех людей, и тогда уже не будет ни рабов, ни господ, ни калек, ни жалости, ни пороков, ни злобы, ни зависти. Тогда люди станут богами», - грезит он. И утверждает как путь к этому идеалу «любовь к себе, к своему прекрасному телу, к своему всесильному уму, к бесконечному богатству своих чувств» в обязательном сочетании с активной ненавистью к слабым, искалеченным, «прокаженным» (4, 208).

379 -

Философия Назанского представляет собой вольное изложение теории сверхчеловека, но вместе с тем его речи противоречивы. В них слышатся отголоски и современных настроений. Назанский выступает против самодержавия, заявляя: «... в лице этого двухголового чудовища я вижу все, что связывает мой дух, насилует мою волю, унижает мое уважение к своей личности» (4, 209). Отдельные высказывания героя тяготеют к суждениям Горького о человеке и его разуме. Эту противоречивость в свое время чутко подметил и счел нужным особо подчеркнуть в статье о «Поединке» А. В. Луначарский. Предостерегая читателя от обольщения красивыми речами Назанского, критик назвал его «индивидуалистом-мещанином», у которого «некрасивые, весьма мещанские мысли, хотя внешне прикрытые мнимо-красивой, мнимо-гордой индивидуалистической фразеологией».

Ромашов так и остался на распутье. Его тянет к прекраснодушным размышлениям о «гордых назначениях» человека, но и фразеология Назанского его захватывает, особенно после того, как он испытал внезапный приступ «брезгливого неуважения к человеку» (4, 176) у тела солдата-самоубийцы. И тем не менее повесть свидетельствовала о вере писателя в духовное прозрение человека. Распутье Ромашова - это до известной степени противоречия в идейной позиции самого Куприна, который поднялся в своем «Поединке» на большую высоту социального обличения, но позитивная программа которого была весьма расплывчатой.

«Поединок» имел большой общественный резонанс. На протяжении многих лет имя Куприна воспринималось прежде всего как имя автора этой повести.

По своему пафосу к «Поединку» близко примыкают статья «События в Севастополе» (1905), в которой гневно осуждена зверская расправа с командой восставшего крейсера «Очаков», и рассказ «Сны». Последний заканчивался пророческими словами: «Я верю: кончается сон, и идет пробуждение. Мы просыпаемся при свете огненной и кровавой зари. Но это заря не ночи, а утра. Светлеет небо над нами, утренний ветер шумит в деревьях! Бегут темные ночные призраки. Товарищи! Идет день свободы!» (3, 446).

В годы первой русской революции Куприн ведет активную общественную жизнь: выступает с чтением наиболее «буйных» отрывков из «Поединка», вступает в контакт с революционными матросами Черноморского флота (к этому времени относится его краткое личное знакомство с лейтенантом Шмидтом), помогает укрывать спасшихся с мятежного «Очакова» матросов - и по приказу вице-адмирала Г. П. Чухнина высылается из пределов Севастопольского градоначальства.

380 -

Итог этому «смелому и буйному» периоду своей жизни Куприн подведет в 1906 г. произведениями «Тост» и «Искусство».

«Тост» переносит читателя на 1000 лет вперед, в 2906 год, когда планета уже вступила в новую эру счастливой и гармоничной жизни и раскрепощенное от всех оков человечество в день всепланетного торжества с благодарностью вспоминает о героях революции 1905 г., обагривших «своей праведной горячей кровью плиты тротуаров» (4, 222). Воплотив высокий пафос революции, рассказ вместе с тем продемонстрировал, как далек был Куприн от подлинного понимания ее сущности. «Всемирный анархический союз свободных людей» (4, 219), возникший на планете, был скорее похож на «грядущую богоподобную жизнь» в представлении Назанского, чем на социалистическое общество. То же непонимание задач революции при романтическом приятии ее пафоса Куприн обнаружит в фантастическом рассказе «Королевский парк» (1911), где назовет новый строй, основанный на равноправии и гармонии, «докучным общественным режимом» (5, 272). Писателя привлекало в первую очередь отрицание сущего, а не последующие результаты борьбы с ним.

В октябре 1906 г. К. Чуковский поместил в газете «Свобода и жизнь» анкету на тему «Революция и литература», на которую откликнулись многие деятели культуры, и Куприн в их числе. Он ответил лирико-философским стихотворением в прозе, впоследствии известным под названием «Искусство». Гениального ваятеля спросили: «Как согласовать искусство с революцией?»; в ответ он показал свое последнее творение - фигуру раба, разрывающего на себе оковы. И трое мудрых высказали о нем суждение. Один сказал: «Как это прекрасно!»; второй: «Как это правдиво!»; но только третий ответил на исходный вопрос, воскликнув: «О, я теперь понимаю радость борьбы!» (4, 307). Нередко это произведение трактуют как эстетическую программу Куприна, содержащую требование художественности, жизненной правдивости и могучей воспитательной силы. Однако у Куприна третье суждение отдалено от двух первых разделительным союзом: «Но третий воскликнул». Это придает программе писателя особый боевой смысл, воплотивший в себе дух революционного времени: правдивое и прекрасное произведение - еще не подлинно совершенное искусство, если в нем не заложена идея, зовущая человека на подвиг, на борьбу за высокий идеал.

В «Молохе», в «Поединке» и во многих других произведениях Куприн выступал как мастер психологического анализа. О мастерстве его в этой области ярко свидетельствовал рассказ «Штабс-капитан Рыбников» (1906), явившийся откликом на недавние события - русско-японскую войну. В нем изображен японский разведчик в Петербурге, маскирующийся под туповато-грубого

381 -

штабс-капитана и проникающий под таким видом в различные учреждения для сбора необходимых ему сведений.

Создание этого образа выявило глубинные возможности психологического дарования Куприна. Его не интересовала сама рискованная деятельность «штабс-капитана», но занимали тайные движения загадочной для него души. «Какие страшные ощущения должен он испытывать, балансируя весь день, каждую минуту над почти неизбежной смертью», - думает о нем второй герой рассказа, известный петербургский фельетонист Щавинский (4, 236). Воссоздать эти «ощущения», не прибегая к раскрытию их самим «штабс-капитаном», - основная психологическая задача рассказа.

В основе создания образа - резкий контраст двух лиц Рыбникова: грубая, злая и вместе с тем верная карикатура на русского забубенного армейца и постоянно сквозящие через нее черты иного, нерусского облика: это прорвавшийся нерусский жест, произнесенное слово, чуждое для разговорной речи русского офицера, мгновенная вспышка ненависти в глазах, излишняя развязность и т. д. До этого скрытого лица штабс-капитана читатель добирается с помощью «проницательного сердцеведа» Щавинского, которому проникновение «в тайные, недопускаемые комнаты человеческой души» доставляет «странное, очень смутное для него самого наслаждение» (4, 235).

Сюжет рассказа построен на психологических перипетиях тайной напряженной борьбы «с чужой душою», которую затевает фельетонист с Рыбниковым. Цель этой борьбы - не разоблачение разведчика как такового, маска мнимого капитана могла обмануть лишь людей недалеких и беспечных в своем самодовольстве. Цель Щавинского - понять душу «смельчака», раскрыть тайну «этого постоянного напряжения ума и воли, этой дьявольской траты душевных сил» (4, 237). Достигнуть этой цели ему удается только отчасти, - Рыбников продолжает свою отчаянную игру, - и полный уважения и ужаса перед необычной силой воли и «одиноким героизмом» фельетонист вдевает в петлицу капитанского пальто бутоньерку с розой в знак мира: «не будем больше изводить друг друга» (4, 246).

Психологический облик капитана Рыбникова создается путем накопления отдельных наблюдений за его поведением, речью, скрытым презрением. Воссоздание психологии человека путем самораскрытия дается в рассказе «Река жизни» (1906). В течение обыденной пошлой жизни врывается нечто трагическое. Студент, увлеченный недавними революционными событиями, не выдерживает испытания и на допросе жандармского полковника предает своих товарищей. Прежде чем застрелиться, он пишет письмо-исповедь, в которой прослеживает, как постепенно шло проникновение в его душу подлой и рабской трусости, а «тихое оподление души человеческой ужаснее всех баррикад и расстрелов в мире» (4, 282). Студент видел, как в дни революции рождались

382 -

орлята, он и сейчас не отрекается от нее, но у него дряблая душа, и он решает умереть.

Психологический самоанализ студента получил высокую оценку физиолога И. П. Павлова, который нашел, что Куприну удалось убедительно показать, что его герой стал жертвой «рефлекса рабства».

Заглавию «Река жизни» автор придал философско-символический смысл. Это широкий жизненный поток определенного времени с его трагизмом, низкими и высокими устремлениями, и вместе с тем это часть неодолимой и вечной «реки жизни», которая вбирает в себя и очищает все потоки. В последние мгновения жизни юный самоубийца начинает сознавать неразрывную связь всего мирового процесса. «Все наши дела, слова и мысли, - пишет он, - это ручейки, тонкие подземные ключи. Мне кажется, я вижу, как они встречаются, сливаются в родники, просачиваются наверх, стекаются в речки - и вот уже мчатся бешено и широко в неодолимой Реке жизни. Река жизни - как это громадно! Все она смоет рано или поздно, снесет все твердыни, оковавшие свободу духа» (4, 284). К мысли о том, что ничто не пропадает бесследно в вечном движении «Реки жизни», Куприн не раз еще вернется в своем дальнейшем творчестве.

В период политической реакции Куприн с гневом и болью вел летопись страшного времени («Бред», «Гамбринус», «Обида» и др.). Нарисовав в рассказе «Гамбринус» (1907), самом сильном произведении этих лет, картину разгула реакции, Куприн отметит, что он был заранее подготовлен. Уже грозился полицейский: «Я вам покажу революцию, я вам покаж-у-у-у!» (4, 358), - и «в улицах, похожих на темные липкие кишки, совершалась тайная работа. Настежь были открыты всю ночь двери кабаков, чайных и ночлежек» (4, 358). А утром начался погром, после которого «победители проверяли свою власть, еще не насытясь вдоволь безнаказанностью» (4, 359). Так скупо, но вместе с тем выразительно Куприн укажет на тех, кто подготовлял подобные погромы, на кого ориентировались силы реакции. Он не снимает вины с темной, еще не пробужденной социальным сознанием толпы, которая попала во власть необузданных звериных инстинктов и чувствует себя безнаказанной, но, как и в предшествующем творчестве, переносит борьбу со злом из сферы политической в сферу социально-психологическую. Темным инстинктам, овладевшим людьми, жизнелюбивый писатель противопоставит свои святыни - красоту и высокую духовность. «Гамбринус» - гимн искусству и красоте несгибаемого человеческого

383 -

духа. Финальный аккорд этого гимна: «Человека можно искалечить, но искусство все перетерпит и все победит» (4, 362).

Портовый кабачок «Гамбринус» - место веселого разгула «портовых и морских» людей - славился и своим виртуозом, скрипачом-самородком Сашкой, репертуар которого составляли «песни, привезенные из всех гаваней земного шара». Выступления Сашки отразили трудную историю начала века: русско-японскую войну, революцию, период реакции («странное время, похожее на сон человека в параличе» - 4, 359). Сашка увлекал своих слушателей и чувствительным романсом, и песнями многих наций, и Марсельезой. Его музыка - выражение народной души, именно в этом и состоит его необыкновенное искусство, а народную душу нельзя убить. И как бы ни была сурова действительность по отношению к Сашке, как бы ни калечила его физически, душа его оставалась все той же поющей и несгибаемой душою народа.

О великой силе искусства, делающей человека смелым и протестующим, Куприн говорит также в рассказе «Анафема» (1913), сразу же запрещенном цензурой. Под влиянием захватившего его чтения повести «Казаки» протодьякон Олимпий провозглашает в церкви вместо анафемы Толстому «Земной нашей радости, украшению и цвету жизни, воистину Христа соратнику и слуге, болярину Льву <... > Многая ле-е-е-та-а-а-а» (5, 461).

Давая оценку художественного мастерства Куприна, критика обычно отмечала простоту и вместе с тем большую выразительность его языка. О первом томе «Рассказов» писателя, изданном «Знанием» в 1903 г., Лев Толстой писал: «В нем много лишнего, но очень ярко и хороши тон и язык». Язык «Гамбринуса» им был назван «прекрасным». В 1909 г. Куприн вместе с И. Буниным получил Пушкинскую премию, присуждаемую Отделением русского языка и словесности Академии наук.

«Гамбринус» был одним из последних рассказов Куприна на острую социальную тему. Писатель говорил, что Горький хотел сделать его певцом революции, но это не соответствовало его таланту. Продолжая порою откликаться на «злобы дня», Куприн был далек от революционной среды и чуждался политики.

В статье «Из истории новейшего романа» (1910) В. Воровский, определяя творческую индивидуальность каждого из трех крупных писателей эпохи (Горький, Куприн, Андреев), назвал Куприна «чистопробным художником» и вместе с тем «аполитиком».

«Аполитик» не означало равнодушный свидетель или созерцатель. Гуманистический взгляд писателя проявлялся как в пристальном внимании к жизни простых людей, так и в обвинении тех, кто утверждал бесправие. Однако, обладая выразительной

384 -

художественной формой, Куприн, по словам критика, ходит только «по периферии жизни, он обводит только ее контуры». Воровский справедливо отметит, что Куприн «всей душой сочувствует борьбе угнетенных классов за освобождение от гнета», но его главным образом привлекает общая картина «реки жизни» и внутренний мир человека. «От социальной борьбы, - пишет Воровский о Куприне, - его мысль рвется в лесную глушь, на морской простор. И превыше всей этой борьбы, раздирающей народы и классы, он готов поставить единое вечное - женскую любовь».

Действительно, подобно Тургеневу, среди вечных загадок бытия Куприн особо выделил вечную загадку любви в ее постоянной сопряженности с идеей смерти, с мыслью о быстротечности и конечности земного бытия. Но он решал эти проблемы иначе, чем автор «Фауста», «Клары Милич» и «Песни торжествующей любви». Тургенев выявляет стихию любовного чувства как нечто внеличностное, как загадочную власть над человеческой личностью более мощного и не познанного человеческим разумом начала. Для Куприна любовь - самая состоятельная форма утверждения и выявления личностного начала в человеке. Любовь как спасительная сила, оберегающая «чистое золото» человеческой натуры от «оподления», от разрушительного влияния обанкротившейся буржуазной цивилизации, - сквозная тема купринского творчества, стержень его миропонимания, опора его оптимизма. Заложенная еще в «Молохе», развитая в «Олесе», закрепленная в «Поединке», эта тема определила магистральную линию философских и художественных исканий позднейшего Куприна и вызвала к жизни главное в его творчестве 10-х гг. - своего рода «трилогию» о любви: «Суламифь», «Гранатовый браслет» и «Яму». Последняя резко отличается от двух первых предметом изображения (антилюбовь, узаконенное общественной практикой надругательство над любовью), но без нее было бы неполным общее восприятие купринской философии любви.

Повесть «Суламифь», написанная по мотивам библейской «Песни песней» царя Соломона, противостояла сексуальному поветрию в литературе реакционной поры; спор с философией «раскрепощения плоти» отразился в своеобразном поединке царя Соломона с покинутой им царицей Астис, жрицей храма Изиды. Основная мысль повести: любовь сильна, как смерть, и одна она,

385 -

вечная, оберегает человечество от нравственного вырождения, которым грозит ему современное общество. «Много веков прошло с той поры. Были царства и цари, и от них не осталось следа, как от ветра, пробежавшего над пустыней. Были длинные беспощадные войны, после которых имена полководцев сияли в веках, точно кровавые звезды, но время стерло даже самую память о них.

Любовь же бедной девушки из виноградника и великого царя никогда не пройдет и не забудется, потому что крепка, как смерть, любовь, потому что каждая женщина, которая любит, - царица, потому что любовь прекрасна!» (5, 36-37).

Многие современники Куприна не приняли внезапного, как им казалось, перехода писателя от русской «бытописи» к восточной экзотике. «Суламифь» расценивалась ими как уход от острой социальной проблематики. Сама по себе тема любви никогда не была в искусстве показателем отрешения от действительности, но избранная Куприным форма предельного, всечеловеческого обобщения этой темы, действительно, удалила повесть от живых страстей времени, сделав ее, по собственному признанию писателя, холодноватой. Новое возвращение к теме большой, всепоглощающей любви состоялось в рассказе «Гранатовый браслет» (1910), сюжет которого, как это часто, бывало у Куприна, имел реальную основу.

То была история безнадежной любви мелкого чиновника к жене члена Государственного совета, позднее виленского губернатора Д. Н. Любимова. Реальных прототипов имели и другие персонажи рассказа. Силою таланта Куприна жизненный эпизод был превращен в историю любви, о которой веками мечтают и тоскуют «лучшие умы и души человечества - поэты, романисты, музыканты, художники» (5, 256).

Однако Куприн не в первый раз обратился к теме великой «любви издали», воскрешая сказочный мотив о принце, полюбившем принцессу по ее изображению. В сказках великая сила любви вознаграждалась счастьем, в жизни она была трагична. Такому сюжету был посвящен рассказ «Первый встречный», опубликованный в газете «Жизнь и искусство» в 1897 г. и уже забытый читателями 10-х гг. Герой этого рассказа - бедный чиновник посылает перед смертью письмо аристократке, которую случайно встретил в страшный день ее жизни и полюбил. Признаваясь в своей огромной, неведомой ей любви, умирающий от чахотки человек шлет пленившей его женщине «свое благословение и вечную благодарность» (2, 258).

386 -

Желтков также любит княгиню Веру Николаевну издали, и любовь эта не оставляет места для других интересов в его жизни. «Восемь лет тому назад я увидел вас в цирке в ложе, и тогда же в первую секунду я сказал себе: я ее люблю потому, что на свете нет ничего похожего на нее, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее Вас и нежнее. В Вас как будто бы воплотилась вся красота земли... » (5, 266). Желтков убивает себя, чтобы не мешать жить княгине, и, умирая, благодарит ее за то, что она была для него «единственной радостью в жизни, единственным утешением, единой мыслью» (5, 267).

В «Гранатовом браслете» тема любви истолкована в музыкальном ключе. Исходной точкой замысла рассказа послужила, по признанию самого писателя, вторая соната Бетховена, «шесть тактов» которой «растолковала» ему однажды жена одесского врача (5, 497). Это не столько рассказ о любви, сколько молитва о ней. Молитвенный экстаз, в котором от начала до конца выдержана центральная тема произведения, закрепляется сменяющими друг друга в едином ряду символическими образами. Это старинный молитвенник, подаренный героине сестрою в день именин, гранатовый браслет, присланный ей, а затем отданный в дар Мадонне, и, наконец, претворение шести музыкальных фраз из бетховенской «Аппассионаты», о которых вспоминает герой перед смертью, в шесть строф стихотворения в прозе, возникающих в сознании княгини. Это своеобразный акафист любви, рефреном в котором служит строка из молитвы, обращенная героем в своем предсмертном письме к любимой: «Уходя, я в восторге говорю: „Да святится имя Твое“ » (5, 266). Лирическая «музыкальная» концовка рассказа утверждает высокую силу любви, которая дала почувствовать свое величие, красоту и самозабвенность, приобщив к себе на мгновение другую душу.

Патетическая, романтическая по характеру образного воплощения центральная тема любви-трагедии сочетается в «Гранатовом браслете» с тщательно воспроизведенным бытовым фоном и рельефно обрисованными фигурами людей, жизнь которых не соприкоснулась с чувством большой любви. Желтков и товарищ прокурора, думающий, что любовь можно пресечь административными мерами, - люди двух различных жизненных измерений. Но жизненная среда не бывает у Куприна однозначною. Им особо выделена фигура старого генерала Аносова, который уверен в том, что высокая любовь существует, но она «должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире», не знающей компромиссов (5, 253).

«Гранатовый браслет» вызвал в современной критике разноречивые оценки, но в целом и русская, и зарубежная критика увидела в этом рассказе явное противостояние беллетристике в духе Арцыбашева. Рассказ был высоко оценен М. Горьким.

387 -

К началу 10-х гг. Куприн - признанный мастер литературы. Определяющими чертами его творчества критика считала жизнелюбие, приверженность к реалистической манере письма и вместе с тем тяготение к романтике. В 1911 г. А. Г. Горнфельд писал в связи с появлением «Гранатового браслета»: «Есть Куприн, полный физической жизни <... > жадный к материальным впечатлениям <... > И есть другой, конечно, все тот же Куприн, идеалист, мечтатель, романтик». Сам Куприн, обычно отмечавший в своих статьях о других авторах то, что наиболее соответствовало его собственному дарованию, писал в статье «Джек Лондон» (1916): «... именно достоверность рассказов Д. Лондона и придает его творчеству необыкновенную, волнующую прелесть убедительности» (9, 154). Отметит он у Лондона в качестве основной положительной черты и веру в человека.

10-е гг. были годами расцвета творчества ряда литераторов, в том числе И. Бунина, о котором после публикации «Деревни» и «Суходола» заговорили как о выдающемся писателе-реалисте. Критика различных литературно-общественных лагерей начинает писать о «возрождении реализма». Но в творчестве Куприна в эти годы взлета не было. Он не создает уже произведений, привлекающих к себе пристальное внимание современников. Повесть «Яма», над которой он работал в течение ряда лет, не имела успеха.

Романтическая нота все еще звучит в душе писателя, теперь его все сильнее тянет к людям особых, «романтических» профессий, связанных со стихиями и риском, - артистам цирка, рыбакам, авиаторам. В очерке «Люди-птицы» (1917), посвященном последним, Куприн дал обобщенную характеристику излюбленного им типа человека, романтизированного самой жизнью: «Постоянный риск, ежедневная возможность разбиться, искалечиться, умереть, любимый и опасный труд на свежем воздухе, вечная напряженность внимания, недоступные большинству людей ощущения страшной высоты, глубины и упоительной легкости дыхание, собственная невесомость и чудовищная быстрота - все это как бы выжигает, вытравляет из души настоящего летчика обычные низменные чувства: зависть, скупость, трусость, мелочность, сварливость, хвастовство, ложь - и в ней остается чистое золото» (7, 126).

Людям постоянного риска - рыбакам, потомкам древних греков, жизнь которых Куприн близко узнал, живя в Балаклаве, посвящен цикл очерков «Листригоны» (1907-1911), большая часть которых написана до 10-х гг. Листригоны - «милые простые люди, мужественные сердца, наивные первобытные души,

388 -

крепкие тела, обвеянные соленым морским ветром, мозолистые руки, зоркие глаза, которые столько раз глядели в лицо смерти, в самые ее зрачки» (5, 296).

Куприн любуется своими новыми друзьями с естественными душами (все то же «чистое золото» души), окрашивая в романтические тона их трудную жизнь, смелый промысел, товарищескую выручку, их первобытно радостное веселье. Писатель сохраняет подлинные имена этих людей. Так, о мужественном и смелом Юре Паратино он скажет, что это «не германский император, не знаменитый бас, не модный писатель, не исполнительница цыганских романсов, но когда я думаю о том, каким весом и уважением окружено его имя на всем побережье Черного моря, - я с удовольствием и с гордостью вспоминаю его дружбу ко мне» (5, 281).

Повествование о жизни простой и свободной сплетается в «Листригонах» с легендами и апокрифами, рассказанными рыбаками, еще более усиливая представление о сердцах, не погубленных современной цивилизацией. Вот возвращается домой лодка с рыбаками, пропадавшая в бушующем море три дня: «Перед бухтой они опустили парус и вошли на веслах, вошли, как стрела, весело напрягая последние силы, вошли, как входят рыбаки в залив после отличного улова белуги. Кругом плакали от счастья: матери, жены, невесты, сестры, братишки. Вы думаете, что хоть один рыбак из артели „Георгия Победоносца“ размяк, расплакался, полез целоваться или рыдать на чьей-нибудь груди? Ничуть! Они все шестеро, еще мокрые, осипшие и обветренные, ввалились в кофейную Юры, потребовали вина, орали песни, заказали музыку и плясали, как сумасшедшие, оставляя на полу лужи воды» (5, 300).

В 10-е гг. Куприн не раз заявлял, что его тянет к героическому. Произведения, отразившего эту тягу, им написано не было, но круг его героев пополнился новыми персонажами.

Повесть «Жидкое солнце» (1912) обозначила поиск Куприным героя нового времени, возможно, не без некоторого влияния творчества Г. Уэллса. Куприн воплощает этого героя в образе крупного ученого, лорда Чальсбери, поставившего перед собою цель добыть новый, неограниченный источник энергии для блага человечества. Жизнь ученого посвящена попыткам превратить солнечный свет в газообразное, а затем жидкое состояние.

Исходная мысль произведения, как и в рассказе «Тост», - вера в гордый ум человека, который может преодолеть все препятствия: «... если бог в своем справедливом гневе отвернулся от человечества, то человеческий необъятный ум сам придет себе на помощь» (5, 405). Однако современная цивилизация превращает благо во всесильное зло. Один из помощников ученого видит в его научном открытии прежде всего разрушительные возможности: «... жидкому солнцу предстоит громадная будущность в качестве взрывчатого вещества или приспособления для мин и

389 -

огнестрельных ружей» (5, 440). Горькой иронией звучит конец повести. «Друг человечества» начинает понимать, что в современном обществе его великое научное открытие послужит не благу человека, а его порабощению. И эта мысль заставляет ученого не только прервать работу, но и взорвать свою лабораторию, а вместе с нею уничтожить и свое научное завоевание.

Научно-фантастическая повесть, лишенная реально-бытовой основы (действие ее происходит в Англии, в уединенной лаборатории на вершине потухшего вулкана) и глубокого психологизма, была вне русла купринского дарования. Не оказался он и мастером занимательной интриги, намеченные им сюжетные линии (авантюрист-помощник, дорогие стекла-бриллианты и тайна их сложной транспортировки) оказались неиспользованными. Обращение к чуждому жанру не принесло Куприну успеха, однако следует отметить, что он был в числе первых русских писателей, заговоривших о моральной ответственности перед обществом ученых нового века с его быстрым промышленным развитием. Вскоре та же проблема привлечет внимание Л. Андреева.

Научно-авантюрная повесть осталась одинокой, но тем не менее она не была случайным явлением в творчестве Куприна. В 10-х гг. он как бы охладевает к близким ему ранее темам («Чувствую, как во мне слабеет интерес к быту») и начинает тяготеть к другой проблематике. На смену произведениям с пластической бытописью, признанной сильной стороной его творчества, приходят произведения, в которых большую роль играют приемы иносказания и фантастики. Куприна теперь тянет писать «правдивые, хотя и неправдоподобные» истории. Он не забывает о сатире («Паша», «Гога Веселов», «Канталупы»), но социальная заостренность исчезает из его творчества. Все сильнее влечет его область таинственного в жизни человека («Неизъяснимое», 1915; «Воля», 1916, и др.).

Теперь в центре внимания писателя постоянно находятся не только (и даже, пожалуй, не столько) конкретно-исторические социальные проблемы, сколько глобальные вопросы человеческого бытия, нескончаемой и вечной «реки жизни». Как и прежде, для Куприна это не мистические неразрешимые загадки, а задачи, еще не решенные человеческим разумом и поэтому лишь до поры таинственные.

К таинственным явлениям Куприн относил роль случая в жизни человека. Позднее в повести «Юнкера» он скажет: «... громадная сила - напряженная воля, а сильнее ее на свете только лишь случай» (8, 351).

Случай для Куприна - непознанные таинственные силы, неожиданно врывающиеся в жизнь человека и большей частью ломающие его. Случай - это стечение обстоятельств, которое реалистически объяснимо, но само это объяснение неведомо человеку,

390 -

столкнувшемуся с ним, и потому событие относится им к области таинственно-неведомого. Реалистически мотивированный случай, а также таинственное сочетание логического и нелепого нередко встречаются в рассказах Куприна. В 1910 г. он посвятит размышлениям о роли и природе случая специальный рассказ «Искушение», в котором появится даже типичный андреевский «Некто или Нечто, что сильнее судьбы и мира» (5, 205).

Новые черты мировосприятия Куприна существенно изменяют его социальную концепцию. Автор «Поединка» и «Реки жизни» был полон оптимистической веры в то, что само течение жизни неизбежно образует со временем «глубины героизма» там, где пока существуют «отмели пошлости». В 10-х гг. писатель предсказывает неизбежность кровавого оргиастического конца той прекрасной и гармонической жизни, которая наступит на земле на одной из спиралей вечного мирового движения, и участие в нем людей, объевшихся вечной добродетелью.

По мнению персонажа «Искушения», жизнь - это «миллионы сцепившихся случаев» (5, 204-205), и каждый из них строго подчинен непреложному закону, направляющему течение реки жизни в целом. Но вечное столкновение воли человека с капризным и все еще непостижимым «случаем» не исчерпывало для Куприна проблемы таинственного в жизни человека. В не меньшей степени его волновали темные провалы человеческого подсознания, еще не разгаданные наукой, но уже ставшие предметом ее анализа.

В творчестве Куприна не раз воспроизводились характеры людей в их алогическом проявлении. В 10-х гг. обостряется интерес писателя к подсознательному миру человека, совпадая с широким интересом, проявленным в то время к психоаналитическому учению З. Фрейда, которое утверждало, что обширная сфера подсознания превосходит сферу сознания и руководит человеком более властно, чем разум. В начале 10-х гг. русский читатель получил возможность ознакомиться в переводах с целым рядом сочинений Фрейда: «О психоанализе», «Психологические этюды», «Леонардо да Винчи» (все - М., 1912), «Толкование сновидений» и «Психология детского страха» (М., 1913). Одновременно сформировался и «русский фрейдизм» - целое течение, представлявшее разные толкования теории и методики психоанализа.

Особый интерес и наука, и литература, и досужая мысль интеллигентного обывателя в те годы проявляли к механизму человеческого сна как наиболее доступной расшифровке формы проявления скрытых влечений человека. «В снах - свободная, подсознательная жизнь души. Не становятся ли нам поступки бодрствующих людей понятнее, когда мы знаем, что делают они во сне?» - формулировал этот массовый интерес Д. Философов, иллюстрируя свою мысль анализом творчества А. Ремизова.

391 -

Увлечение психоанализом достигло такого накала, что вызвало к жизни остроумную пародию-монодраму Н. Н. Евреинова «В кулисах души», разыгранную в 1912 г. на сцене петербургского театра миниатюр «Кривое зеркало». В этом спектакле Ведущий, некий ученый схоласт, ссылаясь на данные новейшей науки, характеризовал во вступительной лекции трехчленную модель человеческой личности (Я - рациональное, Я - эмоциональное, собственно Я), пародируя мысль Фрейда о структуре человеческой души, содержащей в себе одновременно разные субстанции: «Я», «Оно», «Сверх Я». Сатирический эффект «строго научной» монодрамы Евреинова усиливался тем, что ученые выкладки профессора были иллюстрированы банальнейшим драматическим сюжетом: в душе женатого человека, увлеченного модной «этуалью» варьете, идет жестокая борьба, завершающаяся выстрелом в сердце.

Психоанализ оказал сильное, хотя и неоднородное влияние на развитие художественной литературы начала века. В частности, он спровоцировал в какой-то мере широкое увлечение эротикой. Но более вдумчивые и серьезные художники увидели в психоанализе новую возможность обнажить тайные мотивы поведения человека и скрытые причины многих драм человеческой жизни. Такого рода интерес к учению Фрейда и других психологов, врачей, философов, изучающих сферу подсознания, проявили Андреев и Куприн. В повести «Олеся», где этот интерес уже принял форму глубокого, тяготеющего к научному, объяснения загадочного в поведении человека, писатель называет имя врача-психиатра Шарко и устами героя «в простой форме» излагает мысли «о гипнотизме, о внушении» и о других «странных знаниях», которые, опередив точную науку, столетиями живут в подсознании и передаются по наследству в народной среде.

В любимой Куприным фантастической повести «Каждое желание» (1917; позднее печаталось под заглавием «Звезда Соломона») вновь проявлен его интерес к тайнам человеческой психики с ее неразгаданными глубинами подсознания.

На этот раз писатель, вновь обратившийся к хорошо знакомой ему русской действительности, избрал своим героем простодушного обладателя доброго сердца, мелкого чиновника Цвета, который заставлял вспомнить образ бессмертного Акакия Акакиевича. Мечты его в новом веке не простирались далее получения первого чина коллежского регистратора. Волей таинственного случая Иван Цвет приобретает власть осуществлять любые свои желания. Однако такое «везенье» скоро надоедает герою и утомляет его. И когда столь же неожиданно для себя Иван Цвет возвращается из романтического мира призрачной и уже наскучившей ему магической власти к своему повседневному существованию (оказывается, все было только сном!), он ничуть не огорчен, тем более что его единственная мечта - о чине - сбывается наяву. «Узорчатый», яркий сон быстро забывается Цветом, и только порою

392 -

необычно возникающие мгновенные ситуации тревожно напоминают ему о когда-то увиденном и пережитом.

Куприн ставил в своей повести задачу художественно воспроизвести «механику» сна и нащупать пружины, воздействующие на ход событий в нем. Сон в «Звезде Соломона» оказался подобен тому, кто его видит: «романтический мир» - герой и его «послушный» черт - соответствует интеллекту спящего. Цвет не испытывал желания проникнуть в тайны мироздания, познакомиться с жизнью других, неведомых ему стран или насладиться всем тем, что несет с собою богатство. Сплетая в «Звезде Соломона» «быль и небылицу», Куприн воплотил в них свои представления о «случае» в его разнообразных реальных и ирреальных проявлениях и о природе подсознательного в психике человека.

С легкой иронией писатель показывает, что «Звезда Соломона» (овладение магическим словом), принесшая власть герою, не развратила его незлобивого сердца. Цвет прошел испытание властью, богатством, успехом, но ничто не привлекло его. Когда же он вдруг приобщился к таинственной силе чтения чужих мыслей, состояние их испугало и отвратило его от дара, который рождал «презрение к человеку и отвращение к человечеству» (7, 198). «Простоватый ум» и природная незлобивость не позволили Цвету употребить во зло необычное «двойное зрение», но подсознание и с ним играет недобрые шутки. Помимо своей воли он чуть не становится виновником смерти человека. Спросив себя с пристрастием, хотел ли он ее, герой не в силах дать однозначный ответ на этот «жуткий вопрос». «Нет, конечно, он не желал смерти или увечья этому незнакомому бедняку. Но где-то в самом низу души, на ужасной черной глубине, под слоями одновременных мыслей, чувств и желаний, ясных, полуясных и почти бессознательных, все-таки пронеслась какая-то тень, похожая на гнусное любопытство» (7, 173). И, поняв это, Цвет впервые со стыдом и страхом подумал: «... какое кровавое безумие охватило бы весь мир, если бы все человеческие желания обладали способностью мгновенно исполняться» (7, 173).

Таким образом, Куприн становится на путь пересмотра своего раннего увлечения «чистым золотом» естественной натуры людей. В причудливом сюжете «Звезды Соломона» сочеталась критика буржуазного общества, исказившего человеческое «естество», и тяжелое недоверие к самому этому «естеству», к человеку вообще с его темными бесконтрольными «подснами». В повести звучат не столь свойственные ранее Куприну ноты пессимизма, навеянные мыслями о зыбкости и краткости человеческого существования, о малых различиях между приземленной и призрачной действительностью. «Кто скажет нам, - спрашивает он, - где граница между сном и бодрствованием? Да и намного ли разнится жизнь с открытыми глазами от жизни с закрытыми? <... > И что такое, если поглядим глубоко, вся жизнь

393 -

человека и человечества, как не краткий, узорчатый и, вероятно, напрасный сон? Ибо - рождение наше случайно, зыбко наше бытие, и лишь вечный сон непрерывен» (7, 190).

Художественный метод Куприна издавна и по общему согласию определяется как «последовательный» или «традиционный» реализм, наиболее непосредственно развивающий традиции классической литературы XIX столетия. Этот метод органически сочетает в себе суровое отрицание трезво проанализированной социальной действительности и высокий полет мечты, в принципе осуществимой, но еще не осуществленной. Как художник Куприн был силен, когда ставил и разрешал на материале живой современности остроактуальные общественные проблемы. Шедевры его пера - «Молох», «Олеся», «Поединок» - стали весьма вескими аргументами в недавнем научном споре о концепции «кризиса» реализма на рубеже веков.

С годами Куприна, как и большую часть писателей-современников, все сильнее влекли к себе проблемы и темы отвлеченного и обобщенного, общечеловеческого характера. Но устойчивый интерес к загадочным и труднообъяснимым или вовсе необъяснимым явлениям в человеческой жизни, проявившийся как в раннем творчестве Куприна («Странный случай», «Безумие», «Лунной ночью» и др.), так и в позднейшем, никак не может быть объяснен, как это иногда делается, исключительно влиянием на него литературы модернистской. Являясь закономерностью в художественной эволюции Куприна, эта сторона его творческого мировоззрения не разрушает, а углубляет представление о близком родстве его литературного наследства с тем течением русского реализма, в недрах которого еще в 60-70-е гг. сформировался интерес к таинственной сфере человеческого бытия, еще не открывшейся науке. Наиболее выразительно такая тенденция была воплощена в «таинственных повестях» И. С. Тургенева.

Куприн с его проявившимся интересом к «таинственному», но не мистическому, а лишь непознанному, - не жертва влияний модернизма, а законный наследник и продолжатель определенных исканий реализма XIX в. в его эволюции от конкретно-исторической актуальности к более широким социально-философским обобщениям мирового бытия и глубинному проникновению в еще не достаточно познанную наукой сферу человеческого сознания.

Особенность художественного дарования Куприна - повышенный интерес к каждой человеческой личности и мастерство психологического анализа - позволила ему по-своему освоить реалистическое наследие. Ценность его творчества в художественно убедительном раскрытии души своего современника, взволнованной и потрясенной социальной действительностью и загадками человеческого бытия.

394 -

К рубежу 1917 г. Куприн пришел с жизненной программой, гуманистической в своей основе, но полной противоречий. Критический пафос, присущий ему с первых литературных шагов, сохранился, но предмет обличения утратил четкие социальные контуры. Это помешало писателю понять значение и задачи Октябрьской социалистической революции. Как и многие другие, он был занесен волной эмиграции в 1919 г. сначала в Финляндию, а затем во Францию. «Есть люди, которые по глупости либо от отчаяния утверждают, что и без родины можно, - горько говорил Куприн-эмигрант. - Но, простите меня, все это притворяшки перед самим собой. Чем талантливее человек, тем труднее ему без России» (9, 243-244). Почти все зарубежное творчество Куприна - тоскливый «взгляд в былое». Но, тоскуя по прошлой, идеализируемой им теперь «милой, беспечной, уютной, доброй русской жизни» (7, 223), писатель не мог освободиться от мысли, что он чего-то не понял и не понимает до сих пор, а понять - необходимо. Эта тревога привела Куприна к неизбежной мысли о возвращении домой, что и было осуществлено им незадолго до смерти.

Александр Куприн — один из самых главных романтиков в русской литературе, известный словесный стилист и писатель, знаменитый далеко за пределами своей Родины. Большинству соотечественников Александр Иванович известен по легендарной повести о безответной любви «Гранатовый браслет». Не удивительно, что за романтическими историями чаще всего стояли вполне реальные жизненные трагедии из его биографии. Сегодня мы рассмотрим самые интересные факты из жизни Куприна Александра Ивановича.

1. Как бы это странно не прозвучало, но писатель любил обнюхивать свое окружение словно какая-то собака, да и вообще у него был просто удивительный нюх, благодаря которому он различал любые ароматы. За это его даже прозвали «Самым чутким носом России». Он даже различал женщин по запаху, говоря, что молодые девушки пахнут арбузом и молоком, а более пожилые — ладаном, полынью и ромашками. Такое сравнение возникло во время спора с другими писателями, которые представляли запах женщин по другому. Но эти писатели признали безоговорочную победу Александара.

2. Александр очень тепло относился к женщинам, поэтому и общался с ними максимально вежливо, чего нельзя было сказать про мужчин, с которыми он разговаривал иногда очень даже грубо. Кстати, во время состояния алкогольного опьянения он словно искал себе неприятности, поэтому любил ссориться со всеми, кто попадался ему на глаза.

3. Несмотря на то, что будущий писатель рос под материнским крылом, окутанный ее любовью, его обучение проходило в сиротском пансионе.

4. Из-за своей тяги к пьянству он чуть было не потерял себя. Спасла его няня дочери, которая уговорила его пройти лечение от этой вредной привычки в Финляндии.

5. Любимыми персонажами Куприна всегда были какие-то сентиментальные личности. Кстати, именно за излишнюю сентиментальность, его коллеги раскритиковали «Гранатовый браслет».

6. В свое время он даже пел в Церковном хоре.

7. Начиная с 1910 года и по сей день экранизировано около 30 произведений Александра Куприна.

8. Первой супругой писателя стала Мария Давыдова, которая являлась приемной дочкой издательницы журнала «Мир Божий», а второй его женой стала Елизавета Гейнрих, которая была известна как племянница писателя Мамина-Сибиряка. Кстати она умерла через 4 года после смерти писателя. Но от второго браака у него появилась дочь Ксения, которая позже станет маникенщицей.

9. Куприн был лично знаком с , и . Именно в ними он и спорил про запах женщин. Кстати, Антона Павловича Чехова, наряду со , он считал своими учителями.

10. В биографии писателя числится множество работ и профессий. Кем он только не работал. Он был и секретарем, и рыбаком, и цирковым артистом, и журналистом, борцом, землемером, и даже санитаром в морге.

История повести «Гранатовый браслет»

«Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете» — эта фраза из «Гранатового браслета» стала своеобразным девизом для тысяч влюбленных юношей и девушек. Сама повесть стала символом пылкой, но в то же время трагичной любви, которая далеко не всегда увенчивается счастливым концом, как в современных кинофильмах. Можно было бы предположить, что текст «Браслета» пережит и выстрадан Куприным самостоятельно, отсюда и такая жгучая искренность этой повести. Однако на самом деле сюжет «Гранатового браслета» основан на истории, которую Александр Иванович услышал ещё в бытность свою совсем юным мальчиком.

Сам Александр Иванович был далёк от симпатий к своему литературному герою. В основе рассказа — история безумного молодого человека, который влюбился в даму из высшего общества, а затем стал заваливать её безвкусными подарками и не менее безвкусными любовными письмами. Однако любовь шутит сатана: на склоне лет Александр Куприн и сам попал в сети безответной любви. «Я ухожу один, молча, так угодно было Богу и судьбе, «Да святится имя твое»…».» — ещё одна известная цитата из «Гранатового браслета» практически не сходила с пера больного писателя в письмах, которые теперь уже он сам писал неизвестной даме.

Отношение Куприна к писательству

Впрочем, писательское ремесло у самого Куприна было далеко не в фаворе. Прежде чем окончательно приступить к работе писателя, Александр Иванович успел попробовать себя во множестве профессий, в том числе отработал актёром, боксером, рыбаком и даже шарманщиком. Хотя не исключено, что такие жизненные метания как раз и свойственны великим писателям, желающим прочувствовать жизнь сполна. Сам Александр Иванович позже говорил, что при поиске своего места в жизни его не интересовали деньги: он искал собственное место под солнцем, хотел попробовать себя в самых различных ипостасях.

Первые литературные начинания

Свой первый литературный опыт Александр Куприн отсчитывал с произведения, написанного ещё во время армейской службы в училище. Молодой Куприн в своём рассказе «Последний дебют» описал историю в свойственном именно ему стиле: актерская карьера, жизненная трагедия, ужасное самоубийство. Руководство училища быстро определило автора рассказа, но вместо похвалы Александр получил штраф на двое суток в карцере. И велика вероятность, что писательский талант Куприна так бы и не раскрылся, если бы Иван Бунину не удалось вновь зажечь в нём восходящую звезду.

Но всё же настоящей страсти к писательству Куприн никогда не испытывал. Известным фактом является случай, когда первая жена Куприна, Мария Карловна, банально перестала кормить своего супруга и пускать его в дом, пока тот не приносил ей новые наброски своей повести. Мария Карловна относилась к лени своего мужа крайне негативно, но сам Куприн лишь ещё больше разжигал эту неприязнь, пытаясь обмануть Марию.

Гори, но не сгорай

В определенный момент Марии Карловне надоело терпеть мужа и она ушла от него. Александр Иванович очень тяжело переживал разрыв со своей супругой и ушел в долгий и серьезный запой. В газетах и светских кругах постоянно ходили новости о том, как пьяный Куприн подрался с кем-то или опять танцевал на столе в очередном питейном заведении. Беспрерывное пьянство серьезно ударило по здоровью писателя. Александр Иванович мог бы уйти из жизни гораздо раньше, если бы ответственность за его здоровье не взяла уже вторая жена — няня его маленькой дочери Елизавета Гейнрих.

Александр Куприн ушел из жизни в 1938 году. За 67 лет он не раз успел влюбиться и возненавидеть, напиться и прозреть, упасть на самое дно и вновь подняться. Вряд ли Куприна можно назвать величайшим из русских писателей, он и сам никогда не претендовал на это звание. Но уж один факт отрицать невозможно никак: легкое романтическое чтиво Куприна оказало влияние на целую плеяду поэтов и писателей, творящих по сей день. И пока жива память об Александре Ивановиче, образ пьянствующего романтика будет ещё долго сопутствовать всем влюбленным юношам.

На сегодня это все интересные факты из жизни замечательного писателя Александра Куприна, но поверьте, их намного больше. Безусловно, этот человек внес огромнейший вклад в русскую литературу.

Примечания

В настоящий том вошли произведения, написанные Куприным в 1905-1907 годах, в пору его творческого расцвета. Воодушевляющее воздействие революции, близость к передовому искусству подняли его реализм на новую ступень. Посвященная Горькому повесть "Поединок" (1905) - "главный, девятый вал" Куприна - одна из самых правдивых и волнующих книг русской литературы начала века.

Общественное значение "Поединка" для его времени объяснялось тем, что в буднях одного из бесчисленных армейских полков Российской империи Куприн увидел и заклеймил черты разложения и упадка, характерные для всего отжившего самодержавного строя. Накануне Цусимы, в дни тяжких поражений царской армии на русско-японских фронтах монологи Назанского об отсталом, опустившемся офицерстве, забывшем о нуждах страны и народа, звучали как политические воззвания.

Но, ненавидя и отрицая старое, Куприн сумел по-своему увидеть и отразить и то новое, что несла с собой приближавшаяся революция: пробуждение простого человека, стремящегося сбросить с себя классовый, сословный, кастовый гнет. В "Поединке" воплотились не только типические стороны русской общественной жизни начала века, но и внутренние, глубинные процессы индивидуального бытия: "распрямление" личности, "психологическая подготовка" революции в широких демократических слоях.

История подпоручика Ромашова, которого казарменная неволя заставила задуматься о социальном неравенстве, о страданиях угнетенных, о смысле и цели жизни, завершается его гибелью. Но финал "Поединка" не звучит пессимистически, как это было в "Молохе", где герой остается жить, сломленный силами социального зла. Ромашов гибнет, успев вступить на путь сопротивления старому миру, и это сообщает повести, несмотря на ряд мрачных картин, оптимистическую перспективу.

Действительность революционной эпохи отразилась и в других произведениях данного периода. В последовавшем за "Поединком" рассказе "Штабс-капитан Рыбников", произведении, замечательном по мастерству психологического анализа, правдиво воссоздана атмосфера "дней Цусимы", трагического и позорного конца русско-японской войны. Орудующий среди бела дня в столице японский шпион - "вещественное доказательство" разложения и паники, охвативших правящие круги. Добровольные слуги реакции - чиновник, мечтающий о всероссийской порке, и злобствующий педагог-реакционер - изображены в рассказах "Механическое правосудие" и "Исполины". Примечательны оптимистические концовки этих произведений: заклеймен ретроградный педагог, учинивший суд над исполинами русской литературы, а чиновник, придумавший механическую розгу для учащихся, солдат и бастующих рабочих, сам становится жертвой своего изобретения. Анекдотический по сюжету рассказ "Обида", в котором профессиональные воры протестуют, когда их отождествляют с погромщиками, проникнут, по словам В. Воровского, "боевым настроением 1905 года, с характерным для этого времени ростом чувства человеческого достоинства, уважением к общественному мнению, нравственным оздоровлением всей атмосферы, которое дала революция" (В. Боровский. А. И. Куприн, 1910. В кн.: В. Боровский. Литературно-критические статьи, М., 1956, стр. 278).

Отзвуками революции полон и яркий рассказ "Гамбринус". Рисуя мужество и стойкость маленького человека, портового музыканта еврея Сашки, ставшего жертвой черносотенного террора, Куприн впечатляюще отразил политическую обстановку 1904-1906 годов, недолгие "ликующие дни свободы" и наступление реакции с казнями и погромами.

О растлевающем влиянии контрреволюционного террора на человеческую психику рассказал Куприн в "Реке жизни". На фоне написанных сочной реалистической кистью картин мещанского быта здесь развертывается драма участника революционной организации, совершившего невольное предательство. Осуждение предательства как страшного зла, которое "заживо умерщвляет человека", звучит и в аллегории "Демир-Кая".

Свои раздумья о роли художника в революционную эпоху Куприн высказал в притче "Искусство". Истинная красота и правда там, говорит писатель, где искусство внушает "радость борьбы", подобно статуе освобождающегося раба, изваянного гениальным скульптором. Цель художника - не услаждать невежественного мецената (вроде персонажа рассказа "Легенда"), а служить народу ("Гамбринус"), воспеть героев освободительной борьбы.

Однако живой реалистический образ революционера писателю создать не удалось. Революционные борцы в рассказе "Тост" - риторически изображенные "люди с горящими глазами, герои с пламенными душами". Царство будущего в "Тосте" выглядит статично и бесперспективно: люди 2906 года томятся в стеклянных дворцах нового мира и тоскуют о досоциалистических временах. В "Тосте" отразились некоторые анархо-индивидуалистические представления Куприна, которые проявились еще в "Поединке". Справедливо критикуя христианский гуманизм, Назанский доходит до отрицания всякого общественного служения, коллективизма, признавая лишь индивидуальный бунт одинокой личности. Непонимание путей социального переустройства сказалось и в ряде других произведений этих лет. Так, в рассказах о контрреволюционном терроре сильный и искренний протест Куприна против "липкого кошмара реакции" сочетался с утопичными надеждами на то, что палачей революции постигнет моральная кара, тяжкие угрызения совести ("Убийца"). В рассказе "Бред" изображение карательной экспедиции против повстанцев становится поводом для морализирования о вреде всякого насилия.

Как и на других этапах своего пути, Куприн в эти годы охотно обращается к теме природы, "естественного" состояния. "От социальной борьбы,- писал Боровский,- его мысль рвется в лесную глушь, на морской простор" (В. Боровский. Литературно-критические статьи, стр. 287). Впрочем, лучшее из созданных в эти годы произведений о природе и животных - "Изумруд" - лишь новый художественный аспект социально важной темы: буржуазное общество с его конкуренцией, борьбой низких страстей губит все естественное, чистое, прекрасное.

Произведения Куприна 1905-1907 годов особенно разнообразны по своим стилевым качествам, художественным формам и средствам. Сложная эволюция "прозревшего" героя изображена в "Поединке" в духе психологического реализма Л. Толстого, с развернутым воспроизведением "диалектики души", борьбы старого и нового в сознании человека. Но тонкий психологизм, а также добротная реалистическая бытопись сочетались в "Поединке" (и это одна из особенностей стиля данной повести) с прямым, декларативным, публицистическим выражением авторских идей. От патетических монологов Назанского берет начало особая струя купринской прозы - повышенно эмоциональная, насыщенная тропами, синтаксическими повторами, тяготеющая к ритмизации. Окрашенные ею "Тост", "Сны", "Бред", "Убийца" представляют собой как бы гражданственную лирику в прозе. Использует Куприн и иносказательные жанры - притчу, аллегорию, легенду ("Искусство", "Демир-Кая", "Легенда", "Сказка"), отдает дань сатире. Пером участника сатирических журналов написаны политические "Сказочки" - "О Думе" и "О конституции",- обличающие куцые свободы, "дарованные" царским манифестом 17 октября. В "Механическом правосудии", "Исполинах", "Сказочках" широко используются пародия, гротеск, эзопов язык. Наряду с этими новыми для него видами рассказа Куприн продолжал развивать нравоописательную новеллу ("Как я был актером", "Мелюзга"), художественный очерк ("На глухарей").

Дальнейший путь Куприна не был прямолинейным: в сложных общественно-политических условиях последующих десятилетий художник знал отдельные колебания и срывы. Но вклад, внесенный писателем в 1905 году в демократическое искусство, был непреходящим. Для широких читательских масс Куприн остался автором "Поединка", этого "смелого и буйного" выражения освободительного подъема эпохи первой русской революции.

Поединок

Впервые напечатано в мае 1905 г. в "Сборнике т-ва "Знание" за 1905 год", кн. VI, с посвящением Максиму Горькому "с чувством истинной дружбы и глубокого уважения".

Первые наброски повести были сделаны в 1902 г.; один из них - сценка "В казарме" (см. т. 3 настоящего издания), этюд к XI главе "Поединка",- был тогда же послан Куприным в "Русские ведомости" (письмо к Л. И. Елпатьевской, лето 1902 г. Отд. Рукописей ИМЛИ), но увидел свет лишь год спустя в сб. "Помощь". В декабре 1902 г. было объявлено о предстоящем печатании "Поединка" ("Журнал для всех", 1902, № 12, стр. 1565-1566). Весной 1903 г. в Мисхоре Куприн набросал отдельные главы, но, не удовлетворенный ими, уничтожил рукопись (М. Куприна-Иорданская. Годы молодости. М., 1960, стр. 142, 143, 146). Летом 1903 г., отвечая В. С. Миролюбову на упрек в том, что в его рассказах "гвоздя нет", Куприн писал, что надеется этот "гвоздь" вбить в свою повесть из военного быта ("Литературный архив", т. V, М.-Л., ИРЛИ, 1960, стр. 123).

Вплотную к работе над "Поединком" Куприн приступил весной 1904 г., в обстановке русско-японской войны, когда изображение армии приобретало особую актуальность. Повесть предназначалась для журнала "Мир божий" (письмо к Ф. Д. Батюшкову, 1904, 25 авг. Арх. ИРЛИ), но потом автор решил печатать ее в III сборнике "Знания", посвященном памяти А. П. Чехова. "Куприн даст повесть свою, "Поединок" - большая вещь",- сообщил Горький в середине июля 1904 г. И. А. Бунину, приглашая его участвовать в чеховском сборнике ("Горьковские чтения 1958-59 гг.", М., 1961, стр. 29). Тогда же Горький писал Андрееву, что в "Поединке" будет листов восемь ("Лит. газета", 1957, 18 июня, № 73). Однако рукопись разрослась более чем вдвое, и работа над ней затянулась. "Я весь ушел в повесть",- писал Куприн Горькому летом 1904 г., а 5 сентября сообщил из Одессы редактору-распорядителю "Знания" К. П. Пятницкому: "Около 2/3 повести у меня уже имеется в окончательном виде" (Архив А. М. Горького, ф. "Знания"). По-видимому, главы "Поединка" поступали от Пятницкого к Горькому. 15 и 23 октября 1904 г. из Балаклавы Куприн запрашивал Пятницкого о мнении Горького, хотел получить его советы (Архив А. М. Горького, ф. "Знания"). В ноябре 1904 г. в Петербурге Горький слушал в чтении автора отдельные сцены. "Когда я читал разговор подпоручика Ромашова с жалким солдатом Хлебниковым, Алексей Максимович растрогался, и было странно видеть этого большого, взрослого человека с влажными глазами" (А. Куприн. Отрывки воспоминаний. "Известия", 1937, 18 июня, № 142). "Прекрасную повесть написал Куприн",- сообщил Горький Е. П. Пешковой 14 ноября 1904 г. (М. Горький. Собр. соч. в 30 тт., т. 28, М., 1954, стр. 337). По мысли Горького, "Поединок" должен был печататься в чеховском сборнике рядом с "Красным смехом" Л. Андреева, так, чтобы заклеймить и войну и военщину (письмо Горького Л. Н. Андрееву от середины ноября 1904. Архив А. М. Горького). Но Куприн опоздал, и "Поединок" был перенесен в VI сборник. Новым препятствием явилась необходимость восстанавливать по памяти XIV главу: рукопись ее в числе других бумаг забрали жандармы во время обыска у Куприна (письмо К. П. Пятницкому, 1905, 11 февраля). Пятницкий требовал закончить повесть в апреле с тем, чтобы срок нахождения сборника в Цензурном комитете пришелся бы на пасхальную неделю. В этих условиях Куприн вынужден был отказаться от развернутого изображения дуэли и кончить повесть рапортом о поединке (интервью Куприна в "Петербургской газете", 1905, 4 авг., № 203). Версия о том, что конец "Поединка", не дававшийся автору, был якобы написан Горьким совместно с Л. Андреевым и Буниным (см. статьи В. Ставского в газ. "Рабочий край", 1936, 10 сент., № 209 и П. Павленко в альм. "Крым", 1948, № 2 и ж. "Знамя", 1951, № 6), необоснованна. И черновик конца повести (Отдел Рукописей ГПБ им. Салтыкова-Щедрина) и беловой текст последней главы (ЦГАЛИ) совпадают с опубликованным текстом. Это рапорт о поединке, наспех переписанный Куприным из Дуэльного кодекса в апреле 1905 г., когда все остальные главы были уже отпечатаны (М. Куприна-Иорданская. Годы молодости, стр. 200). В то время Бунин был в с Васильевском, Л. Андреев - в Финляндии. Горький лечился в Ялте; он вернулся в Петербург 16 мая, то есть уже после выхода повести из печати ("Летопись жизни и творчества А. М. Горького", т. I, M., 1958, стр. 527 и 532). Именно в Ялту писал Куприн Горькому 5 мая 1905: "Завтра выходит 6-й сборник. Вы его, вероятно, застанете в Петербурге- Теперь, когда уже все окончено, я могу сказать, что все смелое и буйное в моей повести принадлежит Вам. Если бы Вы знали, как многому я научился от Вас, и как я признателен Вам за это" (Архив А. М. Горького).

VI сборник "Знания" с "Поединком" вышел в свет в дни разгрома русского флота при Цусиме, обозначившего "полный военный крах царской России" (В. И. Ленин. Соч., т. 10, стр. 251). Возмущение политикой царизма охватило всю страну. Правдивое изображение Куприным отсталой, небоеспособной армии, разложившихся офицеров, забитых солдат приобретало важный общественно-политический смысл: картины "Поединка" словно отвечали на вопрос о причинах дальневосточной катастрофы. "Удивительно ли,- писала 22 мая 1905 г. газета "Слово", - что полк, жизнь которого описывает автор, окончательно провалился на смотру... Удивительно ли, добавим, что мы проваливаемся на большом кровавом смотру на Дальнем Востоке, хотя и знаем, что смотрит на наши войска не только вся Россия, но и весь свет". "Поединок" принес Куприну всероссийскую славу. Первый тираж повести - 20 тысяч экземпляров - разошелся в один месяц, понадобился ряд переизданий. Переведенный еще в рукописи на немецкий, французский, а затем на польский, шведский, итальянский языки, "Поединок" уже в 1905 г. стал известен западноевропейскому читателю. Тогда же был сделан и латышский перевод повести, но печатание его в социал-демократической газете "Deenas Lapa" запретила цензура. Не был пропущен и сценический вариант "Поединка", сделанный А. Шевляковым в конце 1905 г.: цензура усмотрела в нем "сплошную пропаганду антимилитаризма" ("Первая русская революция и театр", М., 1956, стр. 336-337). Только после того как повесть была переделана в "картину нравов армейского пехотного полка... с интригою романтического характера", она увидела свет рампы (премьера в марте 1906 г. в Петербурге). По данным журнала "Театр и искусство", в 1906 г. инсценировку "Поединка" поставили свыше 30 провинциальных театров.

Вокруг "Поединка" разгорелась полемика в прессе. На страницах "Русского инвалида", "Военного голоса", "Разведчика" неистовствовала реакционная военщина; повесть Куприна оценивалась как фактор "подпольной пропаганды, в которой простой народ натравливается на войско, солдаты - на офицеров, а эти последние - на правительство" (цит. по кн.: Дрозд-Бонячевский. Поединок с точки зрения строевого офицера. СПб., 1910, стр. 1).

Черносотенцы, атакуя Куприна за его якобы "злостно тенденциозный... памфлет на военных", негодовали против сборников "Знания", которые "вычеркивают у нас из списка жизнеспособных одно сословие за другим" (А. Введенский-Басаргин. Литературная вылазка против военных. "Московские ведомости", 1905, 21 мая, № 137).

"Поединок" вызвал новую волну нападок на Горького. "Герой г. Куприна... мыслит по-горьковски со всеми его специфическими вывертами и радикализмом",- подчеркивали "Московские ведомости" (в № 137 за 1905 г.), пользуясь случаем приписать Горькому ницшеанские взгляды. По мнению "Русского вестника", близость к "великому" Максиму" испортила "Поединок" "тенденциозными проповедническими страницами", а в основе "злобно-слепой критики армии" лежит "тот же рецепт Максима Горького: "Человек! Это звучит гордо" ("Русский вестник" 1905, т. 297, № 6, стр. 689 и 726). Для "августейшего" литератора К. Р. (Константина Романова) Куприн так же "несуразен и расплывчат", как Горький и Чехов ("Красный архив", т. I, M., 1931, стр. 133), а Н. Скиф, глумясь над Горьким и Куприным, славу которым дает-де "общественное сумасшествие", считал творчество обоих писателей симптомами "нравственного разложения... мыслящей России" ("Русский вестник", 1906, т. 306, № 12, стр. 586 и 573).

Предостерегая читателя от "развращающих" картин "Поединка", охранительная печать утверждала, что Куприн не только "заносит секиру над всеми военными и именно как над сословием", но "вообще пропагандирует какую-то социальную нивелировку с упразднением всяких классовых и сословных различий" ("Московские ведомости", 1905, № 151). С другой стороны, либералы пытались всячески ослабить остроту выступления Куприна, уподобив его повесть роману "Из жизни маленького гарнизона" немецкого беллетриста Бильзе, стоявшего за частичные реформы в армии при сохранении ее основ.

Демократическая общественность и критика, приветствуя "Поединок", стремились прежде всего раскрыть его революционный смысл. "Военное сословие - лишь часть огромного бюрократического сословия, заполонившего русскую землю..." При чтении повести "...вы начинаете интенсивнее ощущать гнет окружающей жизни и искать из нее выхода", - писал "Вестник и библиотека самообразования" (1905, № 28, стр. 888 и 887).

Отмечая реализм повести, обнажившей "всю жалкую подкладку военного дела", газета "Наша жизнь" указывала, что иная армия немыслима "в бюрократическом государстве, где связана воля и мысль народа" ("Наша жизнь", 1905, 30 июля, № 186)

"Вся суть ("Поединка".- И. К.),- подчеркивал демократический журнал "Образование",- не в картинках быта, а в том соре, который накопился с годами в жизни общества, остановил его развитие и должен быть выброшен прочь" ("Образование", 1905, № 7, стр. 86). Социал-демократический литературный журнал "Правда" приветствовал освободительный дух повести, в которой "трепещет и бьется пульс целой эпохи, рвущейся из мрака безличия и покорности - к свету..." (Журнал "Правда", 1905, сентябрь-октябрь, стр. 421). Даже либеральная "Русская мысль" должна была признать радикализм разоблачений "Поединка": "…его бич и его удары... направлены... не в Леха, не в Агамалова и Осадчего, а бьют и казнят проклятый строй, систему, общую машину, общий дух и рабский склад всей жизни" ("Русская мысль", 1905, № 11, стр. 67). Повесть оценивалась как смелый шаг в борьбе с "гидрой милитаризма", в антивоенном движении ("Родная нива", 1905, № 32). "...Идея мира становится все популярнее и популярнее, она уже входит, правда понемногу, в практику разрешения некоторых вопросов, возникающих между государствами",- писал журнал "Вестник знания" (1905, № 12, стр. 126), солидаризируясь с протестом Ромашова против войны как "позорного всечеловеческого недоразумения". Несмотря на пацифистскую окраску, антивоенный заряд повести Куприна имел важное общественное значение, подобно выступлениям в защиту мира Л. Толстого, разоблачавшего в массах зло милитаристской пропаганды.

Горький оценивал "Поединок" в свете событий русско-японской войны и подъема революционных настроений в армии. "Великолепная повесть" Куприна содействовала, по мнению Горького, росту политической сознательности армии, разбуженной "тяжелой ценой войны" ("Из беседы с Максимом Горьким". "Биржевые ведомости", веч. вып., 1905, 22 июня, № 8888). "Обращением к армии" назвал лучшие страницы "Поединка" А. В. Луначарский, считавший, что красноречивая критика царской армии в повести Куприна пробудит в офицерстве "голос настоящей чести"), то есть революционные стремления (А. Луначарский. О чести. "Правда", 1905, сентябрь-октябрь, стр. 174). Этот голос прозвучал в приветственном адресе Куприну от группы петербургских офицеров, в котором говорилось: "Язвы, поражающие... офицерскую среду, нуждаются не в паллиативном, а в радикальном лечении, которое станет возможным лишь при полном оздоровлении всей русской жизни" ("Петербургские ведомости", 1905, 21 июня, № 149).

Летом-осенью 1905 г. Куприн неоднократно выступал с публичным чтением глав "Поединка" 30 июля 1905 г. он читал монолог Назанского на большом литературно-художественном вечере в Териоках, устроенном Горьким и М. Ф. Андреевой в пользу бастующих рабочих Путиловского завода. Выступления Горького, Куприна, Л. Андреева вызвали энтузиазм аудитории, насчитывавшей более 800 человек. "Все стихотворения, декламации и мелодекламации носили явно тенденциозный характер,- доносили агенты финляндского жандармского управления в департамент полиции,- и публика сильно волновалась, выражая свои одобрения исполнителям. После вечера особенно чествовали Горького, который на вечере прочел свое произведение "Человек". Часть сбора поступила в пользу Петербургского комитета РСДРП. Во время антракта шли сборы: 1) в пользу семейств сестрорецких рабочих, 2) социал-демократического комитета, 3) на "активное действие и пр." ("Красный архив", 1936, т. 5, стр. 66-67). "Программа сплошь революционная,- вспоминал один из участников взволнованную атмосферу этого вечера-митинга, на который собрались революционеры, рабочие, ученые и писатели "гвардии "Знания".- Громадная зала. Настроение взвинчивается с каждым номером... "Вперед - и выше! Вперед - и выше!"... "Настанет время, когда обер- и штаб-офицеров будут бить!..- Зала гудит" (Ив. Рукавишников. Мои встречи с Максимом Горьким. В кн.: "О Горьком - современники", М. , стр. 41). Можно предполагать, что автор "Поединка" стремился тогда установить связи с революционными элементами флота. "...Куприн... на-днях едет на Кавказ, ему охота поступить командиром на "Потемкина",- писал Горький Чирикову в июне 1905 г. (М. Горький. Собр. соч. в 30 тт., т. 28, стр. 376). В Севастополь Куприн попал уже после подавления потемкинского восстания, но он принял участие в очаковских событиях осенью 1905 г. (см. примечания к рассказу "Гусеница" и к статье "События в Севастополе" в 7 и 9 тт. настоящего издания). Выступление Куприна в революционном Севастополе в октябре 1905 г. с чтением глав "Поединка" приветствовал лейтенант Шмидт. Во время второго публичного чтения повести в Севастополе произошло резкое размежевание аудитории: реакционное офицерство пыталось устроить обструкцию Куприну, обвинило его в оскорблении армии, а моряки заходили к автору за кулисы, выражали ему свое сочувствие и солидарность.

Воздействие "Поединка" на умы и сердца современников определялось тем, что общественно-значительное содержание повести, ее передовые идеи были облечены в прекрасную художественную форму. В признании высоких литературных достоинств "Поединка" сошлось большинство писавших о нем критиков (А. Богданович, Д. Овсянико-Куликовский, Ф. Батюшков, К. Чуковский, А. Редько и мн. др.). Исключением было мнение символистского журнала "Весы", не раз выступавшего против сборников "Знания". В рецензии на VI сборник Пентаур (В. Брюсов) пытался представить "Поединок" как художественно слабую, написанную по "старым шаблонам" вещь; "самые лучшие сцены,- писал он,- не более, как... анекдоты из солдатской и офицерской жизни..." ("Весы", 1905, № 5, стр. 46). "Жрецы блаженной памяти теории самодовлеющего искусства боятся просвета жизненной правды",- отвечала эстетам из "Весов" газета "Наша жизнь" (в № 282 от 24 сентября 1905 г.).

В. В. Стасов восторженно встретил "Поединок", назвал его "жемчужиной", "поэмой о русском офицерстве" (письма К. П. Пятницкому, июль 1905. Архив А. М. Горького). Реализм картин повести Куприна, тонкость психологического анализа ценил Л. Н. Толстой. Чтение "Поединка" в VI сборнике "Л[ев] Н[иколаевич] слушал внимательно, каждое слово, которого не расслышал, переспрашивал. "Мне интересно описание военной жизни, он (Куприн) хорошо ее знает, сам военный",- сказал Л. Н. Л. Н. похвалил выговор полковника пьянице-капитану, обремененному семьей, сначала начальнически строгий, а потом человеческий, мягкий. Вошла Александра Львовна... Л. Н. спросил ее о "Поединке": - "Ты читала? До конца? - и прибавил: "Хорошо, весело... Полковой командир - прекрасный положительный тип" (Из дневника Д. П. Маковицкого, 1905, 8 окт. В кн.: Н. Н. Апостолов. Лев Толстой и его спутники. М., 1928, стр. 249-250). Однако идеи Назанского и критика христианского гуманизма в повести вызвали резкую отповедь Толстого. "Жалкое это рассуждение Назанского. Это - Ницше",- говорил Толстой Д. П. Маковицкому ("Голос минувшего", 1923, № 3, стр. 15). "Что за мерзость речь Назанского", - писал он М. Л. Толстой-Оболенской 15 октября 1905 г. (Л. Н. Толстой. Полное собр. соч., т. 76, стр. 43). Сцену Ромашова - Хлебникова Толстой счел "фальшивой". Черты вульгаризованного ницшеанства в речах Назанского не раз отмечались критикой. Развернутый анализ идей Назанского как "типичного в своем роде индивидуалиста" дал в 1905 г. А. В. Луначарский. Но, осуждая "внешне красивую, мнимо-ницшеанскую теорию Назанского" как "типичнейшее мещанство", Луначарский отстаивал общественное и художественное значение "Поединка": "...если премудрость мудрейшего из офицеров плоха, то повесть г. Куприна все же очень хороша..." Куприн "очень наблюдателен, правдив, превосходный рассказчик" (А. Луначарский. О чести. "Правда", 1905, сентябрь-октябрь, стр. 174). Горький считал "Поединок" этапом в развитии мастерства Куприна. Советуя К. Треневу упорно совершенствовать язык, изучая "лексикаторов" и "формовщиков" слова - Лескова, Чехова, Короленко,- Горький писал: "Многим этот совет был дан, и многими оправдан. Возьмите язык Куприна до "Поединка" и после,- вы увидите, в чем дело и как вышеназванные писатели хорошо учат нас" (М. Горький. Собр. соч. в 30 тт., т. 29, стр. 212).

Вскоре после выхода "Поединка" офицеры 46-го Днепровского полка направили протест своему бывшему сослуживцу. Опровергая упреки в портретности, Куприн писал: "...Я не имел в виду исключительно свой полк. Я не взял оттуда ни одного живого образа" ("Neue freie Presse" (Wien), 1906, 8 Sept.). Однако проскуровские впечатления оставили заметный след в повести. Исследователями найден ряд прототипов "Поединка" из армейского окружения Куприна 90-х годов. Известно также, что в образе корпусного командира выведен "либеральный" генерал М. И. Драгомиров, в то время командовавший Киевским военным округом. Сцена между Ромашовым и полковником Шульговичем в "Поединке" весьма близка к эпизоду из жизни Куприна-офицера, не стерпевшего грубости полкового командира (письмо к А. А. Измайлову, 16 марта (1913). Архив ИРЛИ). Как справедливо отметил В. Боровский в своей статье о Куприне (1910), "...военная среда оставила в нем немало сильных впечатлений, давших ему материал для целого ряда работ", предоставила ему "богатое поле для изучения "порочности" и "уродства" современного... общества".

Идеи и образы "Поединка" продолжали владеть Куприным и в последующие годы. В 1907 г. в письме к И. А. Бунину Куприн упоминал о "ненаписанной главе из "Поединка"" - сцене дуэли, то есть, по-видимому, об одном из неиспользованных вариантов конца повести (письмо И. А. Бунину, ЦГАЛИ). В 1908 г. Горький осведомлялся, не вышел ли второй сборник альманаха "Земля" с "Нищими" Куприна (письмо С. П. Боголюбову. Архив А. М. Горького). Роман "Нищие" был задуман Куприным еще в процессе создания "Поединка" как продолжение истории Ромашова, который, выздоровев от дуэльной раны, уходил из армии и начинал жизнь, полную скитаний и нужды (М. Иорданская. Годы молодости, стр. 203 и 205). Но, "убив" Ромашова, Куприн продолжать "Поединок" не мог. Не удалась и попытка превратить "Нищих" в автобиографический роман про киевские "годы репортерства..., страшной бедности и веселой молодости", о котором Куприн упоминал в одном интервью 1908 г. ("Биржевые ведомости", веч. вып., 1908, 17 июня, № 10557). Замысел "Нищих" не был воплощен.

В ЦГАЛИ хранится беловая рукопись "Поединка" - оригинал набора VI сборника "Знания", часть которой написана рукой Куприна. Черновая рукопись последней, XXIII главы повести находится в Отделе Рукописей ГПБ имени Салтыкова-Щедрина.

Помимо переизданий в составе VI сборника "Знания", повесть вошла во II том "Рассказов" Куприна, изданных "Знанием" в 1906 г. Подготавливая текст для собрания сочинений, издаваемого товариществом А. Ф. Маркс, Куприн снял в XXI главе наиболее резкие суждения Назанского об офицерстве: ("...настанет время.., когда нас, господ штаб- и обер-офицеров, будут бить по щекам в переулках, в темных коридорах, в ватер-клозетах, когда нас,... наконец, перестанут слушаться наши преданные солдаты. И это будет... не за то также, что мы, начальственные дармоеды, покрывали во всех странах и на всех полях сражений позором русское оружие, а наши же солдаты выгоняли нас из кукурузы штыками..." (исключенные слова даны курсивом.- И. К.). С теми же изменениями XXI глава печаталась в последующих изданиях.

В 1927 г. вышло первое советское отдельное издание "Поединка" (М.-Л., ГИЗ). В 30-е годы был сделан ряд инсценировок повести (И. Всеволожский, "Поединок", М., Цедрам., 1935; В. Голичников и Б. Папаригопуло, "Господа офицеры", М., Цедрам, 1938, и др.), шедших с успехом на сценах советских театров. В 1957 г. народный артист Вл. Петров поставил кинофильм "Поединок" с Ю. Пузыревым в роли Ромашова.

"Знаем мы, как вы плохо в шашки играете!" - неточная цитата из "Мертвых душ" Гоголя.

...сказал генерал Дохтуро - Дохтуров Дмитрий Сергеевич (1756-1816) - герой Отечественной войны 1812 г.

Драгомиров... кричит...- Драгомиров Михаил Иванович (1830-1905) - генерал, военный историк и педагог. В период службы Куприна в 46-м Днепровском полку Драгомиров командовал Киевским военным округом.

...сейчас же после разрешения поединков. - Запрещенные указом Петра I, поединки были введены специальным распоряжением военного ведомства 13 мая 1894 года для "разбирательства ссор, случающихся в офицерской среде".

"Владеть кинжалом я умею./Я близ Кавказа рождена" - неточная цитата из поэмы А. С. Пушкина "Бахчисарайский фонтан".

...записками о войне карлистов... - Войны карлистов - гражданские войны в Испании 30-х и 70-х годов XIX века между феодальными и буржуазными элементами, развязанные клерикалами, сторонниками претендента на испанский престол дона Карлоса-младшего.

Люнег... барбет - виды военно-инженерных сооружений.

Гверильясы (герильясы) - испанские партизаны начала XIX века, боровшиеся против войск Наполеона.

...шуаны - контрреволюционные отряды, восставшие против Французской республики в 1793 году.

...шутя, ...звали полковником Бремом. - Брем, Альфред (1829-1884)-немецкий зоолог.

...аккорды панихиды Иоанна Дамаскина... - православный надгробный гимн, автором которого был византийский богослов Иоанн из Дамаска (конец VII-середина VIII в.)

Штабс-капитан Рыбников

Впервые - в журнале "Мир божий", 1906, № 1.

Рассказ был написан осенью 1905 года в Балаклаве.

При подготовке третьего тома в издании "Мира божьего" (СПб., 1907) Куприн снял в первой главе журнального текста после слов: "... очень близком сердцу штабс-капитана" (стр. 235) следующие строки: "Словом, поведение штабс-капитана Рыбникова все более и более оправдывало меткое замечание одного блестящего морского адъютанта об его ненормальности. Вероятно, поэтому-то штабс-капитан и позабыл послать в Иркутск те деньги, которые у него так настоятельно требовали". В финале рассказа, после слов Рыбникова "...я сломал себе ногу" следовало: "Щавинский никогда не узнал конца этой истории. Через несколько дней, когда вернулась с дачи его жена, он рассказал ей очень красочно и трогательно об японском шпионе.

Ах, как жаль, что меня не было,- сказала актриса. Тогда Щавинский вспомнил об автографе штабс-капитана и рассказал об этом жене. Она засуетилась.

Пойдем, милый, посмотрим.

Неловко,- замялся Щавинский,- я ведь дал слово посмотреть только через три месяца..

Ну вот еще, глупости! - рассердилась жена.- Какие это слова. И, главное, кому слово - японскому шпиону.

Они вместе вынули кнопки, сняли четвертушку белой бумаги и прочли слова, написанные тонким, четким, изящным почерком: "Хоть ты Иванов седьмой, а все-таки дурак".

Ну, и ничего нет остроумного,- сказала актриса.- Чепуха какая-то!

Но Щавинский вдруг с необычной яркостью вспомнил лицо, голос, движения штабс-капитана Рыбникова и сказал со вздохом:

А все-таки, это - самый удивительный и непонятный для меня человек, какого только я видал в своей жизни".

Подготавливая рассказ для третьего тома Полного собрания сочинений, изд. т-ва А. Ф. Маркс, Куприн в пятой главе (где идет речь о посетителях публичных домов) после слов "штатские, военные..." снял слова "... и переодетые попы".

А. М. Горький относил "Штабс-капитана Рыбникова" к числу лучших произведений Куприна. В 1919 году он включил рассказ в проспект "Серии русских писателей" библиотеки "Жизнь мира"; в 1928 - в редакционный план Госиздата по выпуску русских классиков; в 1935 году - в план издательства "Academia" (Архив А. М. Горького; газ. "Советское искусство", 1936, № 29, 23 июня). Сам Куприн считал рассказ своим лучшим произведением (Беседа с А. И. Куприным, "Одесские новости", 1909, № 7934, 8 октября).

...камперов угол его лица. - Голландский анатом XVIII века Петр Кампер (1722-1789) использовал для определения характерных особенностей профиля головы лицевой угол.

Тост

Впервые - в сатирическом журнале "Сигналы", 1906, 18 января, выпуск 2, с посвящением Скитальцу (С. Г. Петрову).

Заглавие "Тост", выполненное в этом журнале в виде виньетки стиля "Модерн", терялось среди линий орнамента и не было замечено. Поэтому в примечаниях к сочинениям Куприна (в 3 томах, М., 1953 и в 6 томах, М., 1958) для первой публикации был указан лишь подзаголовок: "Рассказ А. И. Куприна".

В. В. Боровский считал рассказ характерным для воззрений Куприна, склонного возвеличивать "самопожертвование отдельных героев, не замечая работы... безыменных средних величин...". "Воспроизводить картины новой социальной борьбы, совершающейся на глазах у Куприна, мешает ему...- писал Воровский,- то, что его аполитическая психология чужда жизни тех слоев народа, которые выносят на своих плечаx эту грандиозную борьбу и мостят своими телами путь к тому счастливому состоянию 2906 года, о котором с такой любовью говорит Куприн" (В. В. Воровский. Литературно-критические статьи, стр. 285-286).

Счастье

Впервые - в журнале "Литературные вечера" (Москва), 1906, № 3 с подзаголовком "Сказка".

Убийца

Впервые - под названием "Убийцы" в журнале "Освободительное движение", 1906, № 1.

В шестой том Полного собрания сочинений, изд. т-ва А. Ф. Маркс, рассказ вошел под названием "Убийца".

Журнальный текст рассказа начинался вступлением, которое было снято автором при включении рассказа в третий том сочинений в издании "Мир божий".

Река жизни

Впервые - в журнале "Мир божий", 1906, № 8. Рассказ был написан летом 1906 года в Даниловском. 2 июля 1906 года М. К. Куприна писала Ф. Д. Батюшкову: "Александр Иванович кончил для М[ира] б[ожьего] и второй рассказ, спешно переписывает оба, чтобы скорее уехать. Этот рассказ "Жизнь" мне нравится больше...". 16 июля 1906 года она сообщила тому же адресату: "Одновременно посылаю рассказ "Река жизни", заглавие несколько пышное, но рассказ удачен... Александр Иванович просит скорее набрать и выслать корректуры для правки" (ИРЛИ).

Первоначальным наброском к рассказу можно считать очерк "Квартирная хозяйка" (1895) из цикла "Киевские типы".

Редактируя для Полного собрания сочинений, изд. т-ва А. Ф. Маркс, журнальный текст рассказа, Куприн внес отдельные исправления, вызванные изменением политической обстановки в условиях наступившей реакции. Так, в письме студента слова: "В теперешнее великое, огненное время..." - были заменены словами: "В теперешнее страшное бредовое время". Вместо слов об "орлятах" революции: "Пусть-ка кто-нибудь удержит их полет!" - Куприн вставил фразу: "Как недолог, но как чудесен и героичен был их полет к пылающему солнцу свободы!" В письме студента были заменены следующие слова (выделены курсивом): "Я положительно уверен, что теперешний гимназист-шестиклассник в присутствии всех монархов и всех полицмейстеров Европы, в любой тронной зале, твердо, толково и даже, пожалуй, несколько дерзко заявит о требовании своей партии. Он, правда, чуть-чуть смешон, этот скороспелый гимназист, но в нем уже растет священное уважение к своему радостному, гордому, свободному "я"..."

В. В. Боровский писал по поводу рассказа "Река жизни": "Кого редко встретите вы в произведениях Куприна, так это типичного русского интеллигента, фигурирующего обычно - в той или другой обстановке - у всех наших писателей. Есть, впрочем, один рассказ, в котором в пошлую, грязную мелко-мещанскую среду Куприн умышленно, ради контраста, вставил одинокую фигуру такого интеллигента. Это жилец в номерах в рассказе "Река жизни". Безвольный, дряблый русский интеллигент нарисован здесь в чисто чеховских тонах", "...на этого "размагниченного интеллигента" повеяло "новыми молодыми словами, буйными мечтами, свободными, пламенными мыслями". Но, увы, они оказались ему не под силу... И, поняв весь ужас своего положения... он решает покончить расчеты с жизнью" (В. В. Боровский. Литературно-критические статьи, стр. 282).

Великий русский физиолог И. П. Павлов высоко оценивал психологическое мастерство рассказа. В беседе с А. М. Горьким он говорил: "Понравился мне рассказ Куприна, "Река жизни" называется, что ли. Я тогда много думал о рефлексе цели, о рефлексе свободы. Куприн хорошо описал самоубийство студента, которого заела совесть. По оставленному самоубийцей письму было ясно, что он сделался жертвой рефлекса рабства... Понимай он это хорошо, он, во-первых, справедливее бы осудил себя, а, во-вторых, мог бы... развить в себе успешное задерживание, подавление этого рефлекса" (Архив А. М. Горького).

Обида

Рассказ написан был летом 1906 г. в усадьбе Даниловское, Новгородской губернии (письма М. К. Куприной Ф. Д. Батюшкову 2 и 13 июля 1906 г. и от сентября 1906 г. ИРЛИ).

Редактируя текст для третьего тома своих сочинений, ивд. Мира божьего", Куприн снял ряд деталей в начале рассказа, значительно сократил описания внешности воров и дописал конец, начиная со слов: "Адвокаты расходились из театра..." и кончая словами: "...он быстро вышел на улицу".

...как поет Джиральдони в прологе из "Пияцев". - С итальянским певцом Эугенио Джиральдони (1871-1924) Куприн встречался в Одессе в начале девятисотых годов у редактора газеты "Одесские новости" П. Т. Герцо-Виноградского (Л. В. Никулин. Об одном очерке А. И. Куприна, "Огонек", 1957, № 34).

На глухарей

Вошло в четвертый том Собрания сочинений, изд. "Московского книгоиздательства".

Рассказ был написан в Крыму осенью 1906 года и предназначался для первой книги "Современного мира" (письмо М. К. Куприной Ф. Д. Батюшкову 23 сентября 1906 г. ИРЛИ). Однако в журнале рассказ не был напечатан.

Легенда

Впервые - в журнале "Жизнь" (СПб), 1906, № 1, ноябрь, с подзаголовком: "слова к "Легенде" Венявского".

Венявский, Генрик (1835-1880) - известный польский скрипач и композитор; "Легенда" - одно из наиболее популярных его скрипичных произведений.

Искусство

Притча была написана в ответ на просьбу газеты к деятелям искусства высказаться "в краткой афористичной форме" на тему "Революция и литература". В дискуссии, которую открыла одноименная статья К. Чуковского (в № 9 газеты от 22 октября 1906), участвовали И. Репин, В. Брюсов, А. Луначарский, Е. Чириков, И. Ясинский, Н. Минский, А. Каменский, А. Кугель и др. Во многих ответах варьировались идеи "чистого искусства", говорилось, что "литературе вредна тенденциозность", что "художник и революционность - антиподы". А. В. Луначарский в статье "Искусство и революция" (в № 11 от 5 ноября) ратовал за связь искусства с жизнью народа, с освободительной борьбой. "Не потому ли,- писал он,- художник так беспомощен в области, которая так волнует сердца его нации, что он слишком предан... одному маленькому фрагменту мира, выводит фиоритуры на одной коротенькой струнке?" Луначарский звал писателей "почувствовать революцию, а не только облака" и "говорить об искусстве в связи с задачами, надеждами и горестями сознательного человечества".

Демир-Кая

Впервые - в журнале "Современный мир", 1906, № 12.

В. В. Боровский относил рассказ "Демир-Кая" к тем произведениям Куприна, где "прорывается активное отношение к политическим вопросам", хотя это отношение "облечено в расплывчатую художественную форму" (В. В. Боровский. Литературно-критические статьи, стр. 277).

Наргиле - восточный курительный прибор.

Вилайет - единица территориально-административного деления в Турции.

Как я был актером

Рассказ был начат Куприным в Даниловском в июле 1906 года и закончен в Гельсингфорсе в ноябре 1906 года (письмо М. К. Куприной Ф. Д. Батюшкову 13 июля 1906 года, письмо А. И. Куприна Ф. Д. Батюшкову, ноябрь 1906 г. ИРЛИ).

Изображенный в рассказе "город С" - Сумы, Полтавской губернии, где весной - осенью 1898 года Куприн служил в местном театре актером "на выходах". "Среда, в которой я тогда играл,- рассказывал он впоследствии,- была до невероятности некультурная, и все вместе взятое наложило безусловно свой отпечаток на мое отношение к театру..." ("Биржевые ведомости", вечерний выпуск, 1913, № 13764, 21 сентября).

А. П. Чехов ценил актерские способности Куприна и советовал ему поступить в труппу Художественного театра. В декабре 1901 года Куприн сообщал Чехову, что не решился держать экзамен из-за большого наплыва желающих (Отдел Рукописей Гос. библиотеки имени В. И. Ленина). В переписке Куприна и в прессе есть упоминания о том, что для любительских спектаклей он готовил роли Хлестакова в "Ревизоре" Н. Гоголя, Астрова в "Дяде Ване" и Ломова в "Предложении" А. Чехова, повара в "Плодах просвещения" Л. Толстого, пса в "Шантеклере" Э. Ростана и др.

Кута - род одежды.

... из отряда Марка Великолепного. - Марк Виниций - римский полководец, персонаж романа польского писателя Генрика Сенкевича (1846-1916) "Quo vadis" ("Камо грядеши", 1894-1896) о борьбе языческого Рима против первых христиан. Стр. 357.

Тигеллин (ум. в 69 г. н. э) - временщик римского императора Клавдия Нерона (37-68 гг. н. э.); здесь - персонаж романа Г. Сенкевича "Камо грядеши".

строки из стихотворения Н. А. Некрасова "Провинциальная партия" (1852).

"...насвисти, пожалуйста, этот вчерашний мотив из "Паяцев". - Данный эпизод был рассказан Куприным в начале девятисотых годов А. П. Чехову; частично приведен в очерке Куприна "Памяти Чехова" (т. 9).

Чарский, Любский... - Чарский (Чистяков) Владимир Васильевич (ум. 1910), Любский Анатолий Клавдиевич - актеры-трагики, популярные в русской провинции в конце XIX - начале XX века.

Иванов-Козельский, Митрофан Тимофеевич (1850-1898) - трагический актер, много игравший в провинции.

Гамбринус

Впервые - в журнале "Современный мир", 1907, № 2.

Рассказ был написан в Гатчине в декабре 1906 года (письмо Куприна Ф. Д. Батюшкову от 5 декабря 1906 года. ИРЛИ).

Журнальный текст рассказа почти не подвергался правке. Отметим лишь два случая исправлений, сделанных Куприным при подготовке рассказа для четвертого тома собрания сочинений, изд. "Московского книгоиздательства": в четвертой главе в описании посетителей "Гамбринуса" были сняты слова о свойственной ворам скупости; в восьмой главе в характеристике Митьки Гундосого после слов "сутенер и сыщик" было добавлено "крещеный еврей".

Л. Н. Толстой находил язык рассказа "прекрасным", читал его своей семье (Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч., том 58, стр. 468).

Анатолийские кочермы - распространенные в Анатолии (Турция) большие одномачтовые палубные лодки.

Трапезондские фелюги - беспалубные одномачтовые парусные суда из турецкого порта Трапезунд (Трабзон).

...франко-русские торжества. - По-видимому, речь идет о празднествах по случаю приезда в Россию президента французской республики Э. Лубэ и десятилетия франко-русского военно-политического союза.

"Куропаткин-марш" - марш в честь генерала А. Н. Куропаткина (1848-1925), командовавшего сухопутной армией России во время русско-японской войны до марта 1905 г.

Окарина - духовой музыкальный инструмент.

Слон

Впервые - в детском журнале "Тропинка", 1907, № 2.

Бред

Впервые - в альманахе "Шиповник", 1907, книга 1.

"Бред" является переработкой более раннего произведения А. Куприна - рассказа "Убийца", опубликованного в газете "Одесские новости" 1 января 1901 г. Написанный на тему событий шедшей в то время англо-бурской войны, рассказ "Убийца" был проникнут протестом против несправедливых войн и сочувствием национально-освободительной борьбе буров с английскими захватчиками, хотя Куприн и не избежал здесь абстрактно-гуманистических рассуждений о вреде всякого кровопролития.

В рассказе "Бред" автор сохранил фабулу и композицию рассказа "Убийца", отдельные его эпизоды (лихорадочный бред офицера, монолог старого повстанца, расстрел заложников), но перенес действие рассказа в современную ему Россию и тем самым придал произведению совершенно иную историческую и политическую окраску.

...рукоплескала Сансону, когда oн показывал...окровавленную голову Людовика.- Сансон , Шарль-Анри - палач, гильотинировавший в 1793 г. французского короля Людовика XVI Бурбона, осужденного во время Великой Французской революции Конвентом за измену нации.

...кормили мурен. - Мурена - крупная хищная рыба из семейства угрей.

Сказочки

I. О думе

Впервые - в иллюстрированном приложении к газете "Русь", 1907, № 12, 20 марта. При жизни писателя рассказ не переиздавался. Включен в шеститомное собрание сочинений (ГИХЛ).

II. О конституции

Впервые - в иллюстрированном приложении к газете "Русь", 1907, №13, 30 марта. При жизни писателя рассказ не переиздавался. Включен в шеститомное собрание сочинений (ГИХЛ).

Печатается по первой публикации.

Механическое правосудие

Вспомним... Гоголя, сказавшего устами простого, немудрящего крепостного слуги: мужика надо драть, потому что мужик балуется... - Имеются в виду слова кучера Селифана из III главы I части романа Н. В. Гоголя "Мертвые души": "Почему ж не посечь, коли за дело? на то воля господская. Оно нужно посечь, потому что мужик балуется...".

Исполины

Рассказ был написан не позднее середины июля 1907 года и вместе с рассказом "Механическое правосудие" передан газете "Русь" для издаваемого при ней сатирического журнала "Серый волк", но напечатан там не был (письмо В. Ф. Боцяновского Э. М. Ротштейну 5 июля 1939 г.)

...и Думу, и отруба, и волость, и всяческие свободы. - Созыв Государственной думы (1906), указ реакционного царского министра П. А. Столыпина о выделении крестьян из общины на отруба (хутора), право "самоуправления", предоставленное деревенской волости, были политическими маневрами правительства в целях борьбы с революционным движением. Герой Куприна, ретроградный чиновник, называет эти акты "свободами".

Вот вы, молодой человек... - имеется в виду А. С. Пушкин.

А вы, господин офицер? - Речь идет о М. Ю. Лермонтове.

Он похвалил Тургенева... но упрекнул его любовью к иноземке. - Речь идет об отношениях И. С. Тургенева и французской певицы Полины Виардо-Гарсиа (1821-1910).

...пожалел об инженерной карьере Достоевского, но одобрил за полячишек... - Ф. М. Достоевский окончил в 1843 году Петербургское военное инженерное училище. Купринский чиновник одобряет имевшие место в ряде произведений Достоевского шовинистические выпады против поляков.

Так-то вы, господин губернатор? - В 1858-1861 годах М. Е. Салтыков-Щедрин, о котором идет здесь речь, служил вице-губернатором в Рязани и Твери.

Изумруд

Впервые - в альманахе "Шиповник", 1907, книга 3.

Куприн писал рассказ в августе-сентябре 1907 г. в Даниловском (письмо Ф. Д. Батюшкову 29 августа 1907 г. ИРЛИ). 1 октября он сообщал В. А Тихонову: "...написал вот рассказик про беговую лошадку, которую зовут "Изумруд" (ЦГАЛИ). В основе рассказа лежит действительный эпизод, разыгравшийся в начале девятисотых годов в Москве с беговым жеребцом Рассветом, отравленным конкурирующим с его владельцем коннозаводчиком (Н. Д. Телешов. Записки писателя, М., 1952, стр. 45).

Посвящаю памяти несравненного пегого рысака Холстомера. - Имеется в виду повесть Л. Толстого "Холстомер".

Мелюзга

Впервые - в журнале "Современный мир", 1907, № 12. Рассказ был написан не позднее середины ноября 1907 г., 17 ноября Куприн читал его в Петербургском литературном обществе ("Биржевые ведомости", утренний выпуск, 1907, № 1.0209, 18 ноября). А. М. Горький ввел этот рассказ в проспект "Серии русских писателей" библиотеки "Жизнь мира" (Пг, 1919).