А. И. Солженицын - талантливый писатель, который создавал как объемные романы, так и короткие рассказы. В число последних входит произведение «Как жаль», которое оказывает сильное впечатление на читателя.
Однажды Анна Модестовна пришла в некое учреждение, где ей необходимо было получить справку, но сотрудники ушли на обед. Обидно, конечно, но женщина решила подождать: через пятнадцать минут они должны были вернуться к работе. Стоять на лестнице не было желания, и Анна Модестовна вышла на улицу. Капал мелкий дождик.
Анна шагала по бульвару и вдруг заметила газетный стенд, стоящий на столбиках светло-синего цвета. За стеклом красовался «Труд», висела как его внутренняя, так и наружная сторона. Женщина заметила крупный заголовок: «Новая жизнь долины реки Чу». Анна Модестовна протерла стекло перчаткой и начала читать написанное. Кстати, рассказ «Как жаль» Солженицын создавал, думая об одной реальной женщине.
Автором статьи был явно талантливый журналист. Он писал о гидротехнических работах, оросительных каналах и сбросе воды, щедро приправляя все это терминами. Он рассказывал о том, насколько прекрасна пустыня, которая теперь плодоносит, и восхищался обилием собранных урожаев.
А в заключение он написал, что весь основной проект был завершен кропотливыми расчетами еще четыре десятилетия тому назад, в далеком 1912 году, одаренным гидрографом В* Модестом Александровичем, усердно работавшим, несмотря на неблагоприятное и опасное время, в которое он жил. Именно о его самоотверженности и трудолюбии и хотел рассказать Солженицын. Краткое содержание «Как жаль» не передает всей прелести произведения.
Анна наклонилась, чтобы внимательнее рассмотреть текст, расположенный в самом углу, снова протерла стекло и, едва сдерживая эмоции, продолжала читать. Журналист писал, что при царском режиме, никогда не учитывавшем идеи гидрографа не могли воплотиться в жизнь. Как жаль! Досадно, что такой талантливый человек умер, не дождавшись осуществления своих замыслов.
Вдруг Анна ощутила, как ее всю будто обдало страхом, так как она уже знала, каким будет ее следующее действие: она украдет газету! Едва она сорвала ее, как услышала за спиной отчетливый и громкий свисток милиционера. Женщина не стала убегать: было уже поздно, да и выглядело бы это как-то глупо. Вероятно, такого мнения придерживался и сам Солженицын. Краткое содержание «Как жаль» позволяет ознакомиться с сюжетом знаменитого рассказа.
Негромким голосом страж порядка поинтересовался, будет ли Анна платить штраф в размере двадцати пяти рублей. Женщина смогла лишь ответить, что ей очень жаль, и она готова повесить издание обратно, если милиционер позволит. Она смотрела на своего обличителя и ожидала наказания. Милиционер спросил, чем же ей не нравится данное печатное издание. Анна ответила, что там написано о ее отце. Теперь страж порядка понял ее и предположил, что, наверное, его критикуют. А поможет ли в таком случае одна сорванная газета? Женщина поспешила объяснить, что ее отца хвалят. Милиционер спросил, почему же она не хочет приобрести газету в магазине. Анна объяснила, что это старое издание, и его теперь невозможно нигде найти. Милиционер пожалел женщину и разрешил ей забрать газету, пока никто не заметил. Анна горячо его поблагодарила и поспешила уйти. Хорошо, что такой благоприятный исход ситуации предусмотрел Солженицын. Краткое содержание «Как жаль», однако, можно назвать довольно мрачным, как и сам рассказ.
Женщина шагала стремительно, позабыв о том, с какой целью приходила на данный бульвар, прижимая к груди неровно сложенное издание. Скорее к маме! Нужно срочно прочитать статью вдвоем! Скоро папе определят постоянное жительство, и после этого мама отправится туда, захватив с собой газету.
Журналист не знал, что этот великий человек до сих пор жив. Ему удалось дождаться воплощения в жизнь своих гениальных идей, так как смертную казнь было решено заменить заключением, и он двадцать лет провел на каторге и в тюрьмах. Какой трагический и ошеломляющий финал написал Солженицын! Краткое содержание «Как жаль», правда, производит более слабое впечатление, чем полный рассказ.
Произведение «Как жаль», созданное в 1965 году, заметно отличается от других рассказов Солженицына несмотря на то, что оно также повествует о человеческой судьбе, искалеченной тоталитарным обществом. Сюжет разворачивается не в тюрьме и не в лагере. Нет ужасающих картин, описывающих работу каторжников (как, к примеру, в романах автора «Один день Ивана Денисовича» и «Архипелаг ГУЛАГ»). Нет моментов, изображающих страдания и мучения заключенных. Но после прочтения произведения читатель все равно еще долго находится под впечатлением. Человеческая судьба в тоталитарном обществе мрачна и безрадостна, причем как в тюрьме, так и на воле. Кстати, по-настоящему свободных людей в таком государстве быть не может. Об этом и повествует рассказ «Как жаль». Солженицын анализ бы одобрил, потому что он доступно объясняет смысл произведения.
Интересно, что писатель ничего не сообщает нам о возрасте и внешнем виде Анны. Это свидетельствует о том, что он хотел изобразить в ее лице собирательный образ гражданина, проживающего в период своеобразного террора, осуществляемого Сталиным. Автору удалось нарисовать обобщенный портрет образованного человека, влачащего несчастное существование в те ужасные годы.
Оказался перерыв на обед в том учреждении, где Анне Модестовне надо было взять справку. Досадно, но был смысл подождать: оставалось минут пятнадцать, и она ещё успевала за свой перерыв.
Ждать на лестнице не хотелось, и Анна Модестовна спустилась на улицу.
День был в конце октября - сырой, но не, холодный. В ночь и с утра сеялся дождик, сейчас перестал. По асфальту с жидкой грязцой проносились легковые, кто поберегая прохожих, а чаще обдавая. По середине улицы нежно серел приподнятый бульвар, и Анна Модестовна перешла туда.
На бульваре никого почти не было, даже и вдали. Здесь, обходя лужицы, идти по зернистому песку было совсем не мокро. Палые намокшие листья лежали тёмным настилом под деревьями, и если идти близко к ним, то как будто вился от них лёгкий запах - остаток ли не отданного во время жизни или уже первое тление, а всё-таки отдыхала грудь меж двух дорог перегоревшего газа.
Ветра не было, и вся густая сеть коричневых и черноватых влажных… - Аня остановилась -… вся сеть ветвей, паветвей, ещё меньших веточек, и сучёчков, и почечек будущего года, вся эта сеть была обнизана множеством водяных капель, серебристо-белых в пасмурном дне. Это была та влага, что после дождя осталась на гладкой кожице веток, и в безветрии ссочилась, собралась и свесилась уже каплями - круглыми с кончиков нижних сучков и овальными с нижних дуг веток.
Переложив сложенный зонтик в ту же руку, где была у неё сумочка, и стянув перчатку, Аня стала пальцы подводить под капельки и снимать их. Когда удавалось это осторожно, то капля целиком передавалась на палец и тут не растекалась, только слегка плющилась. Волнистый рисунок пальца виделся через каплю крупнее, чем рядом, капля увеличивала, как лупа.
Но, показывая сквозь себя, та же капля одновременно показывала и над собой: она была ещё и шаровым зеркальцем. На капле, на светлом поле от облачного неба, видны были - да! - тёмные плечи в пальто, и голова в вязаной шапочке, и даже переплетение ветвей над головой.
Так Аня забылась и стала охотиться за каплями покрупней, принимая и принимая их то на ноготь, то на мякоть пальца. Тут совсем рядом она услышала твёрдые шаги и сбросила руку, устыдясь, что ведёт себя, как пристало её младшему сыну, а не ей.
Однако, проходивший не видел ни забавы Анны Модестовны, ни её самой - он был из тех, кто замечает на улице только свободное такси или табачный киоск. Это был с явною печатью образования молодой человек с ярко-жёлтым набитым портфелем, в мягкошерстном цветном пальто и ворсистой шапке, смятой в пирожок. Только в столице встречаются такие ранне-уверенные, победительные выражения. Анна Модестовна знала этот тип и боялась его.
Спугнутая, она пошла дальше и поравнялась с газетным щитом на голубых столбиках. Под стеклом висел «Труд» наружной и внутренней стороной. В одной половине стекло было отколото с угла, газета замокла, и стекло изнутри обводнилось. Но именно в этой половине внизу Анна Модестовна прочла заголовок над двойным подвалом: «Новая жизнь долины реки Чу».
Эта река не была ей чужа: она там и родилась, в Семиречьи. Протерев перчаткой стекло, Анна Модестовна стала проглядывать статью.
Писал её корреспондент нескупого пера. Он начинал с московского аэродрома: как садился на самолёт и как, словно по контрасту с хмурой погодой, у всех было радостное настроение. Ещё он описывал своих спутников по самолёту, кто зачем летел, и даже стюардессу мельком. Потом - фрунзенский аэродром и как, словно по созвучию с солнечной погодой, у всех было очень радостное настроение. Наконец, он переходил собственно к путешествию по долине реки Чу. Он с терминами описывал гидротехнические работы, сброс вод, гидростанции, оросительные каналы, восхищался видом орошённой и плодоносной теперь пустыни и удивлялся цифрам урожаев на колхозных полях.
А в конце писал:
«Но немногие знают, что это грандиозное и властное преобразование целого района природы замыслено было уже давно. Нашим инженерам не пришлось проводить заново доскональных обследований долины, её геологических слоев и режима вод. Весь главный большой проект был закончен и обоснован трудоёмкими расчётами ещё сорок лет назад, в 1912 году, талантливым русским гидрографом и гидротехником Модестом Александровичем В*, тогда же начавшим первые работы на собственный страх и риск.»
Анна Модестовна не вздрогнула, не обрадовалась - она задрожала внутренней и внешней дрожью, как перед болезнью. Она нагнулась, чтобы лучше видеть последние абзацы в самом уголке, и ещё пыталась протирать стекло и едва читала:
«Но при косном царском режиме, далёком от интересов народа, его проекты не могли найти осуществления. Они были погребены в департаменте земельных улучшений, а то, что он уже прокопал - заброшено.
Как жаль! - (кончал восклицанием корреспондент) - как жаль, что молодой энтузиаст не дожил до торжества своих светлых идей! что он не может взглянуть на преображённую долину!»
Кипяточком болтнулся страх, потому что Аня уже знала, что сейчас сделает: сорвёт эту газету! Она воровато оглянулась вправо, влево - никого на бульваре не было, только далеко чья-то спина. Очень это было неприлично, позорно, но…
Газета держалась на трёх верхних кнопках. Аня просунула руку в пробой стекла. Тут, где газета намокла, она сразу сгреблась уголком в сырой бумажный комок и отстала от кнопки. До средней кнопки, привстав на цыпочки, Аня всё же дотянулась, расшатала и вынула. А до третьей, дальней, дотянуться было нельзя - и Аня просто дёрнула. Газета сорвалась - и вся была у неё в руке.
Но сразу же за спиной раздался резкий дробный турчок милиционера.
Как опалённая (она сильно умела пугаться, а милицейский свисток её и всегда пугал), Аня выдернула пустую руку, обернулась…
Бежать было поздно и несолидно. Не вдоль бульвара, а через проём бульварной ограды, которого Аня не заметила раньше, к ней шёл рослый милиционер, особенно большой от намокшего на нём плаща с откинутым башлыком.
Он не заговорил издали. Он подошёл, не торопясь. Сверху вниз посмотрел на Анну Модестовну, потом на опавшую, изогнувшуюся за стеклом газету, опять на Анну Модестовну. Он строго над ней высился. По широконосому румяному лицу его и рукам было видно, какой он здоровый - вполне ему вытаскивать людей с пожара или схватить кого без оружия.
Это что ж, гражданка? Будем двадцать пять рублей платить?..
(О, если только штраф! Она боялась - будет хуже истолковано!)
- … Или вы хотите, чтоб люди газет не читали?
(Вот, вот!)
Ах, что вы! Ах, нет! Простите! - стала даже как-то изгибаться Анна Модестовна. - Я очень раскаиваюсь… Я сейчас повешу назад… если вы разрешите…
Нет уж, если б он и разрешил, эту газету с одним отхваченным и одним отмокшим концом трудновато было повесить.
Милиционер смотрел на неё сверху, не выражая решения.
Он уж давно дежурил, и дождь перенёс, и ему кстати было б сейчас отвести её в отделение вместе с газетой: пока протокол - посушиться маненько. Но он хотел понять. Прилично одетая дама, в хороших годах, не пьяная.
Она смотрела на него и ждала наказания.
Чего вам газета не нравится?
Тут о папе моём!.. - Вся извиняясь, она прижимала к груди ручку зонтика, и сумочку, и снятую перчатку. Сама не видела, что окровянила палец о стекло.
Теперь постовой понял её, и пожалел за палец и кивнул:
Ругают?.. Ну, и что одна газета поможет?..
Нет! Нет-нет! Наоборот - хвалят!
(Да он совсем не злой!)
Тут она увидела кровь на пальце и стала его сосать. И всё смотрела на крупное простоватое лицо милиционера.
Его губы чуть развелись:
Так что вы? В ларьке купить не можете?
А посмотрите, какое число! - она живо отняла палец от губ и показала ему в другой половине витрины на несорванной газете. - Её три дня не снимали. Где ж теперь найдёшь?!
Милиционер посмотрел на число. Ещё раз на женщину. Ещё раз на опавшую газету. Вздохнул:
Протокол нужно составлять. И штрафовать… Ладно уж, последний раз, берите скорей, пока никто не видел…
О, спасибо! Спасибо! Какой вы благородный! Спасибо! - зачастила Анна Модестовна, всё так же немного изгибаясь или немного кланяясь, и раздумала доставать платок к пальцу, а проворно засунула всё ту же руку с розовым пальцем туда же, ухватила край газеты и потащила. - Спасибо!
Газета вытянулась. Аня, как могла при отмокшем крае и одной свободной рукой, сложила её. С ещё одним вежливым изгибом сказала:
Благодарю вас! Вы не представляете, какая это радость для мамы и папы! Можно мне идти?
Стоя боком, он кивнул.
И она пошла быстро, совсем забыв, зачем приходила на эту улицу, прижимая косо сложенную газету и иногда на ходу посасывая палец.
Как, по-вашему, о чем этот маленький рассказ? В чем смысл его названия? Почему оно дано без восклицательного знака?
Это рассказ о судьбе русской интеллигенции в годы сталинских репрессий. Можно и по-другому сформулировать тему данного рассказа – человек и власть в условиях тоталитарного режима. Взяв в качестве названия для своего рассказа заключительную фразу статьи журналиста о проекте талантливого изобретателя и снимая восклицательный знак, Солженицын придает ей трагически-философский смысл. Жаль, что по вине государства жизнь изобретателя-мелиоратора сложилась вопреки всем законам логики, жаль, что статья была посвящена якобы умершему, а не здравствующему человеку, жаль, что корреспондент “нескупого пера” не смог бы опубликовать свой очерк, зная подлинные обстоятельства жизни Модеста Александровича. Жаль, что дочь ссыльного изобретателя живет в постоянном страхе перед властям предержащими и с постоянным ощущением униженного достоинства.
В чем вы видите особенности построения этого рассказа? Как это воздействует на его эмоциональное
восприятие читателем? Рассказ построен таким образом, что читатель постепенно проникает в суть происходящего и наконец, дочитав его до конца, приходит к разгадке причины столь, казалось бы, необычного поведения дамы средних лет и вместе с разгадкой – к пониманию социально-философской проблематики произведения, его характерности для творчества Солженицына. Ведь только в конце становится понятной связь между содержанием статьи в газете и ее реальной значимостью для Ани. В эмоциональном отношении в процессе чтения происходит углубление сочувствия читателя к Анне Модестовне и ее семье.
Чего больше – эпического или лирического в рассказе? Обоснуйте свою точку зрения.
Событие, положенное в основу сюжета, достаточно простое: женщина пытается снять со стенда газету, ее останавливает милиционер, но прежде чем определить меру наказания, пытается понять причины ее поступка. Узнав, что в газете помещена хвалебная статья в адрес ее отца, он разрешает ей взять газету с собой, и та с радостью бежит домой, чтобы порадовать мать. Однако этот несложный сюжет дополняется рядом лирических размышлений и сцен, а также описанием переживаний героини. К лирическим вставкам относятся описание осенней природы в Москве, игра Анны Модестовны с дождевыми каплями, своеобразная реакция ее на содержание газетной статьи
и, наконец, краткий грустно-лирический эпилог.
На страницах небольшого рассказа дается достаточно развернутое описание осенней природы в городе. Почему, по-вашему, автор прибегает к такому приему? Какова роль пейзажа в рассказе “Как жаль”?
Пейзаж в рассказе особенный, в чем-то противоречивый. В нем сочетается и мрачное и некое освежающее начала. Дождливо, сыро, но не холодно. Дождь уже перестал моросить. “Нежно серел приподнятый бульвар”. На бульваре “отдыхала грудь меж двух дорог перегоревшего газа”. Автор подробно описывает водяные капли, серебристо-белые в пасмурном дне, и игру Анны Модестовны, пришедшей в учреждение за какой-то нужной справкой, с дождевыми каплями. Пейзаж этот в своей противоречивости символизирует ожидание перемен к лучшему: сквозь грязь и сырость, густую сеть коричневых и влажных ветвей, уже отживших, Аня видела веточки, и сучочки, и почечки будущего года. Потому-то внезапно у нее переменилось настроение, она забылась и стала охотиться за каплями.
Какое время описано в рассказе? Ощущается ли ожидание чего-то нового, каких-то обнадеживающих перемен?
Это был октябрь 1952 года. Оставалось уже немного до конца сталинского режима, несколько лет до наступления “оттепели”. Предчувствие будущих перемен, как было уже сказано, мы находим в описании природы осенней Москвы, в появлении непроверенной статьи в газете о еще дореволюционном изобретении репрессированного инженера, достаточно мягкосердечном поведении милиционера, который в духе того сурового времени должен был действовать однозначно, но разрешил унести газету, сказав: “Берите скорей, пока никто не видел…” Трудно предугадать, но уже в рассказе “Как жаль” повеяло ожиданием новой жизни при всей еще ее тогдашней трагичности.
Проследите за поведением героини рассказа Анны Модестовны. Что можно сказать о ее характере, обстоятельствах, в которых она живет? Почему так привлек ее внимание образ прохожего и чем вызвал неприязненное чувство? Что думает о прохожем автор?
Анна Модестовна – интеллигентный человек, скромный и вежливый в поведении и общении с другими людьми. Она легко теряется в сложных обстоятельствах, ее постоянно преследует чувство страха. Создается впечатление, что ей часто приходилось выступать в роли просительницы в советских учреждениях. Она стесняется естественных проявлений своего настроения. Так, увлекшись игрой с каплями, она вдруг “сбросила руку”, услышав за собой твердые шаги. “Спугнутая” – такое странное, но интересное причастие употребляет Солженицын, характеризуя ее состояние в этот момент (она не напуганная, не испугавшаяся, а именно спугнутая, что подчеркивает внезапность настигнувшего ее страха). Ее внимание привлек прохожий, из тех, кто, по выражению автора, “замечает на улице только такси или табачный киоск”. Анна Модестовна хорошо знала тип таких ранне-уверенных, с печатью образования и победительным выражением лица людей. Когда мы узнаем, что она – дочь репрессированного, то мы понимаем причину ее постоянного страха, неуверенности в поведении и боязни такого рода молодых людей с победительным выражением лица.
Проанализируйте диалог Анны Модестовны с милиционером. В чем причина ее страха? Причина страха Анны Модестовны при появлении милиционера заключается в том, что ее попытка снять газету со стенда может быть истолкована как политическая акция (“или вы хотите, чтоб люди газет не читали” – первое, что могло и что пришло в голову этому в общем-то доброму стражу порядка в те времена). Ее поведение во время диалога с милиционером неуверенно, несколько заискивающе, полно страха. Однако она уже многое привыкла скрывать: объяснив, зачем ей нужна газета, она открыла только полуправду, понимая, что искренность ее может погубить. Выражение благодарности милиционеру, конечно, искренно, но звучит униженно и сопровождается изгибающимися поклонами.
Какое отношение вызывает статья у Анны Модестовны и самого автора? Что значит определение автора “корреспондент нескупого пера”?
У Анны Модестовны статья пробудила надежду на облегчение участи ссыльного отца, и она даже забыла о необходимой ей справке, вероятно, понадобившейся по тому же делу. В конце рассказа мы узнаем о хлопотах Модеста Александровича о переводе его на жительство в долину реки Чу, где был осуществлен его проект. Ее реакция была характерной для запуганного жизнью человека: не вздрогнула, не обрадовалась – “задрожала внутренней и внешней дрожью как перед болезнью”.
Автор перелагает статью журналиста с явной иронией к стилю газетных статей советских времен, подмечая и осмеивая сложившиеся идеологические клише: радостное настроение по контрасту с хмурой погодой, радостное настроение во Фрунзе по созвучию с солнечной погодой. “Корреспондент нескупого пера”, т. е. пространно излагающий свои мысли и наблюдения, обильно использовал гидротехническую терминологию, приводил цифры урожаев на колхозных полях. При всем владении “нескупым пером” о проекте Модеста Александровича было сказано очень кратко, и Солженицын полностью приводит этот текст. С иронией автор цитирует о косном царском режиме, далеком от интересов народа. Это обязательная идеологическая характеристика прошлого России. Журналист даже не потрудился узнать дальнейшую судьбу изобретателя, лишь по собственным догадкам предположил, что тот не дожил до светлых дней торжества его изобретения.
Позиция автора в финале рассказа раскрывается лаконично, но емко. Его слова полны горечи за судьбы талантливых людей, вынужденных томиться в лагерях, отбывать ссылку и не находить применения своим знаниям и силам. Первые четыре предложения финала восклицательные. В этом восклицании – эмоции удивления. А затем снижение настроения до горечи и грусти. Особенно грустно звучат слова о нелепости сложившейся ситуации с изобретателем – “комендатура теперь никак не приткнет этого бесполезного старичка: работы для него подходящей нет, а на пенсию он не выработал”.
Прочитайте самостоятельно и проанализируйте один из рассказов Солженицына, например “Случай на станции Кочетовка” или “Правая кисть”.
Одна из тем творчества Солженицына – исследование основ народного характера и его проявление в условиях тоталитарного режима. Такие народные образы мы встречаем и в “Одном дне Ивана Денисовича”, и в рассказе “Матренин двор”, и в маленьких рассказах писателя, в том числе и в “Случае на станции Кочетовка”.
В этом произведении показан конфликт между истинно народными представлениями о добре и зле и мировоззрением, сформированным в конкретно-исторических обстоятельствах, в условиях тоталитарного режима. Происходит конфликт долга и совести, в результате чего разрушается положительное в человеке, которого на первый взгляд можно считать воплощением народного характера. Молодой лейтенант Василий Зотов, в сущности, очень неплохой человек, производит вначале на читателя хорошее впечатление. Он привлекает своим внешним видом, искренностью, переживаниями, что не смог попасть на передовую, своей тревогой за семью, находящуюся в оккупации. Он искренен в своей вере в революцию, дело Ленина и советскую власть. Идеологические рассуждения Зотова переданы автором с нескрываемой иронией.
Проверкой на человечность стала встреча с отставшим от эшелона интеллигентом Тверитиновым, бывшим актером, который добровольно пошел в ополчение, вместе со многими попал в окружение, вышел из него. Он принадлежит к незащищенным людям. Вместо уничтоженных в окружении документов он предъявляет Зотову, помощнику военного коменданта станции, фотографию его семьи. И Зотов испытывает на какое-то время симпатию к этому немолодому, уставшему человеку, хочет ему верить. Но стоило Тверитинову оговориться и перепутать названия Сталинград и Царицын, как Василий поступил жестоко и бесчеловечно: он сдал Тверитинова в НКВД, т. е. на верную смерть, сопроводив его отправку доносом. Совесть его неспокойна, он даже пытается узнать у следователя о судьбе Тверитинова. В глубине души он понимает, что совершил недостойный поступок. И пытается оправдаться: “Хотелось убедиться, что он все-таки переодетый диверсант или уж освобожден давно”.
“Но никогда потом во всю жизнь Зотов не мог забыть этого человека…” Исследователи отмечают, что он не мог забыть человека, а не задержанного, подозреваемого. “Случай” стал для лейтенанта серьезным нравственным испытанием, мукой совести, длящейся всю жизнь. В рассказе Солженицын продолжил свои размышления о сущности национального характера, доказывая мысль о праведности русского человека методом “от противного”.
(Пока оценок нет)
Оказался перерыв на обед в том учреждении, где Анне Модестовне надо было взять справку. Досадно, но был смысл подождать: оставалось минут пятнадцать, и она ещё успевала за свой перерыв.
Ждать на лестнице не хотелось, и Анна Модестовна спустилась на улицу.
День был в конце октября - сырой, но не, холодный. В ночь и с утра сеялся дождик, сейчас перестал. По асфальту с жидкой грязцой проносились легковые, кто поберегая прохожих, а чаще обдавая. По середине улицы нежно серел приподнятый бульвар, и Анна Модестовна перешла туда.
На бульваре никого почти не было, даже и вдали. Здесь, обходя лужицы, идти по зернистому песку было совсем не мокро. Палые намокшие листья лежали тёмным настилом под деревьями, и если идти близко к ним, то как будто вился от них лёгкий запах - остаток ли не отданного во время жизни или уже первое тление, а всё-таки отдыхала грудь меж двух дорог перегоревшего газа.
Ветра не было, и вся густая сеть коричневых и черноватых влажных… - Аня остановилась -… вся сеть ветвей, паветвей, ещё меньших веточек, и сучёчков, и почечек будущего года, вся эта сеть была обнизана множеством водяных капель, серебристо-белых в пасмурном дне. Это была та влага, что после дождя осталась на гладкой кожице веток, и в безветрии ссочилась, собралась и свесилась уже каплями - круглыми с кончиков нижних сучков и овальными с нижних дуг веток.
Переложив сложенный зонтик в ту же руку, где была у неё сумочка, и стянув перчатку, Аня стала пальцы подводить под капельки и снимать их. Когда удавалось это осторожно, то капля целиком передавалась на палец и тут не растекалась, только слегка плющилась. Волнистый рисунок пальца виделся через каплю крупнее, чем рядом, капля увеличивала, как лупа.
Но, показывая сквозь себя, та же капля одновременно показывала и над собой: она была ещё и шаровым зеркальцем. На капле, на светлом поле от облачного неба, видны были - да! - тёмные плечи в пальто, и голова в вязаной шапочке, и даже переплетение ветвей над головой.
Так Аня забылась и стала охотиться за каплями покрупней, принимая и принимая их то на ноготь, то на мякоть пальца. Тут совсем рядом она услышала твёрдые шаги и сбросила руку, устыдясь, что ведёт себя, как пристало её младшему сыну, а не ей.
Однако, проходивший не видел ни забавы Анны Модестовны, ни её самой - он был из тех, кто замечает на улице только свободное такси или табачный киоск. Это был с явною печатью образования молодой человек с ярко-жёлтым набитым портфелем, в мягкошерстном цветном пальто и ворсистой шапке, смятой в пирожок. Только в столице встречаются такие ранне-уверенные, победительные выражения. Анна Модестовна знала этот тип и боялась его.
Спугнутая, она пошла дальше и поравнялась с газетным щитом на голубых столбиках. Под стеклом висел «Труд» наружной и внутренней стороной. В одной половине стекло было отколото с угла, газета замокла, и стекло изнутри обводнилось. Но именно в этой половине внизу Анна Модестовна прочла заголовок над двойным подвалом: «Новая жизнь долины реки Чу».
Эта река не была ей чужа: она там и родилась, в Семиречьи. Протерев перчаткой стекло, Анна Модестовна стала проглядывать статью.
Писал её корреспондент нескупого пера. Он начинал с московского аэродрома: как садился на самолёт и как, словно по контрасту с хмурой погодой, у всех было радостное настроение. Ещё он описывал своих спутников по самолёту, кто зачем летел, и даже стюардессу мельком. Потом - фрунзенский аэродром и как, словно по созвучию с солнечной погодой, у всех было очень радостное настроение. Наконец, он переходил собственно к путешествию по долине реки Чу. Он с терминами описывал гидротехнические работы, сброс вод, гидростанции, оросительные каналы, восхищался видом орошённой и плодоносной теперь пустыни и удивлялся цифрам урожаев на колхозных полях.
А в конце писал:
«Но немногие знают, что это грандиозное и властное преобразование целого района природы замыслено было уже давно. Нашим инженерам не пришлось проводить заново доскональных обследований долины, её геологических слоев и режима вод. Весь главный большой проект был закончен и обоснован трудоёмкими расчётами ещё сорок лет назад, в 1912 году, талантливым русским гидрографом и гидротехником Модестом Александровичем В*, тогда же начавшим первые работы на собственный страх и риск.»
Анна Модестовна не вздрогнула, не обрадовалась - она задрожала внутренней и внешней дрожью, как перед болезнью. Она нагнулась, чтобы лучше видеть последние абзацы в самом уголке, и ещё пыталась протирать стекло и едва читала:
«Но при косном царском режиме, далёком от интересов народа, его проекты не могли найти осуществления. Они были погребены в департаменте земельных улучшений, а то, что он уже прокопал - заброшено.
Как жаль! - (кончал восклицанием корреспондент) - как жаль, что молодой энтузиаст не дожил до торжества своих светлых идей! что он не может взглянуть на преображённую долину!»
Кипяточком болтнулся страх, потому что Аня уже знала, что сейчас сделает: сорвёт эту газету! Она воровато оглянулась вправо, влево - никого на бульваре не было, только далеко чья-то спина. Очень это было неприлично, позорно, но…
Газета держалась на трёх верхних кнопках. Аня просунула руку в пробой стекла. Тут, где газета намокла, она сразу сгреблась уголком в сырой бумажный комок и отстала от кнопки. До средней кнопки, привстав на цыпочки, Аня всё же дотянулась, расшатала и вынула. А до третьей, дальней, дотянуться было нельзя - и Аня просто дёрнула. Газета сорвалась - и вся была у неё в руке.
Но сразу же за спиной раздался резкий дробный турчок милиционера.
Как опалённая (она сильно умела пугаться, а милицейский свисток её и всегда пугал), Аня выдернула пустую руку, обернулась…
Бежать было поздно и несолидно. Не вдоль бульвара, а через проём бульварной ограды, которого Аня не заметила раньше, к ней шёл рослый милиционер, особенно большой от намокшего на нём плаща с откинутым башлыком.
Он не заговорил издали. Он подошёл, не торопясь. Сверху вниз посмотрел на Анну Модестовну, потом на опавшую, изогнувшуюся за стеклом газету, опять на Анну Модестовну. Он строго над ней высился. По широконосому румяному лицу его и рукам было видно, какой он здоровый - вполне ему вытаскивать людей с пожара или схватить кого без оружия.
Это что ж, гражданка? Будем двадцать пять рублей платить?..
(О, если только штраф! Она боялась - будет хуже истолковано!)
- … Или вы хотите, чтоб люди газет не читали?
Оказался перерыв на обед в том учреждении, где Анне Модестовне надо было взять справку. Досадно, но был смысл подождать: оставалось минут пятнадцать, и она ещё успевала за свой перерыв.
Ждать на лестнице не хотелось, и Анна Модестовна спустилась на улицу.
День был в конце октября - сырой, но не, холодный. В ночь и с утра сеялся дождик, сейчас перестал. По асфальту с жидкой грязцой проносились легковые, кто поберегая прохожих, а чаще обдавая. По середине улицы нежно серел приподнятый бульвар, и Анна Модестовна перешла туда.
На бульваре никого почти не было, даже и вдали. Здесь, обходя лужицы, идти по зернистому песку было совсем не мокро. Палые намокшие листья лежали тёмным настилом под деревьями, и если идти близко к ним, то как будто вился от них лёгкий запах - остаток ли не отданного во время жизни или уже первое тление, а всё-таки отдыхала грудь меж двух дорог перегоревшего газа.
Ветра не было, и вся густая сеть коричневых и черноватых влажных… - Аня остановилась -… вся сеть ветвей, паветвей, ещё меньших веточек, и сучёчков, и почечек будущего года, вся эта сеть была обнизана множеством водяных капель, серебристо-белых в пасмурном дне. Это была та влага, что после дождя осталась на гладкой кожице веток, и в безветрии ссочилась, собралась и свесилась уже каплями - круглыми с кончиков нижних сучков и овальными с нижних дуг веток.
Переложив сложенный зонтик в ту же руку, где была у неё сумочка, и стянув перчатку, Аня стала пальцы подводить под капельки и снимать их. Когда удавалось это осторожно, то капля целиком передавалась на палец и тут не растекалась, только слегка плющилась. Волнистый рисунок пальца виделся через каплю крупнее, чем рядом, капля увеличивала, как лупа.
Но, показывая сквозь себя, та же капля одновременно показывала и над собой: она была ещё и шаровым зеркальцем. На капле, на светлом поле от облачного неба, видны были - да! - тёмные плечи в пальто, и голова в вязаной шапочке, и даже переплетение ветвей над головой.
Так Аня забылась и стала охотиться за каплями покрупней, принимая и принимая их то на ноготь, то на мякоть пальца. Тут совсем рядом она услышала твёрдые шаги и сбросила руку, устыдясь, что ведёт себя, как пристало её младшему сыну, а не ей.
Однако, проходивший не видел ни забавы Анны Модестовны, ни её самой - он был из тех, кто замечает на улице только свободное такси или табачный киоск. Это был с явною печатью образования молодой человек с ярко-жёлтым набитым портфелем, в мягкошерстном цветном пальто и ворсистой шапке, смятой в пирожок. Только в столице встречаются такие ранне-уверенные, победительные выражения. Анна Модестовна знала этот тип и боялась его.
Спугнутая, она пошла дальше и поравнялась с газетным щитом на голубых столбиках. Под стеклом висел «Труд» наружной и внутренней стороной. В одной половине стекло было отколото с угла, газета замокла, и стекло изнутри обводнилось. Но именно в этой половине внизу Анна Модестовна прочла заголовок над двойным подвалом: «Новая жизнь долины реки Чу».
Эта река не была ей чужа: она там и родилась, в Семиречьи. Протерев перчаткой стекло, Анна Модестовна стала проглядывать статью.
Писал её корреспондент нескупого пера. Он начинал с московского аэродрома: как садился на самолёт и как, словно по контрасту с хмурой погодой, у всех было радостное настроение. Ещё он описывал своих спутников по самолёту, кто зачем летел, и даже стюардессу мельком. Потом - фрунзенский аэродром и как, словно по созвучию с солнечной погодой, у всех было очень радостное настроение. Наконец, он переходил собственно к путешествию по долине реки Чу. Он с терминами описывал гидротехнические работы, сброс вод, гидростанции, оросительные каналы, восхищался видом орошённой и плодоносной теперь пустыни и удивлялся цифрам урожаев на колхозных полях.
А в конце писал:
«Но немногие знают, что это грандиозное и властное преобразование целого района природы замыслено было уже давно. Нашим инженерам не пришлось проводить заново доскональных обследований долины, её геологических слоев и режима вод. Весь главный большой проект был закончен и обоснован трудоёмкими расчётами ещё сорок лет назад, в 1912 году, талантливым русским гидрографом и гидротехником Модестом Александровичем В*, тогда же начавшим первые работы на собственный страх и риск.»
Анна Модестовна не вздрогнула, не обрадовалась - она задрожала внутренней и внешней дрожью, как перед болезнью. Она нагнулась, чтобы лучше видеть последние абзацы в самом уголке, и ещё пыталась протирать стекло и едва читала.
