Окончил охотоведческий факультет Иркутского сельскохозяйственного института, Литературный институт им. А.М. Горького. Больше известен как прозаик, автор повестей и рассказов, имеющих автобиографическую основу. Путешествия и экспедиции, жизнь сибирской природы, юношеская любовь – таковы основные темы произведений.
Иркутск. Историко-краеведческий словарь. Иркутск, 2011
Максимов вспоминает:
«В мои четырнадцать лет бабушка Ксения Фёдоровна, из знаменитого казачьего рода Любимовых, сосланного в Сибирь за участие в восстании Пугачёва, подарила мне трехтомник Есенина. Он у меня до сих пор сохранился ».
Подростка поразила удивительная музыкальность есенинских строк, и он взялся писать стихи, «». Вскоре семья переехала в , где будущий писатель окончил среднюю школу.
После окончание школы работал осмотрщиком вагонов на ангарской ТЭЦ – 10. Затем поступил на охотоведческий факультет Иркутского сельскохозяйственного института, который окончил в 1972 году. Факультет охотоведения был переведён в Иркутск из Пушно-меховой академии в Москве. Он единственный в СССР готовил специалистов-охотоведов, у которых, как правило, два раза в год бывала производственная практика, проходившая по желанию студента, фактически в любой точке страны.
Учёба в институте открыла Владимиру Максимову мир: во время практик он побывал в Хабаровском крае (Сихотэ – Алиньский заповедник), на Чукотке, Командорах, Сахалине, Камчатке, ходил в Тихом океане на судне по учёту котиков с заходом в Канаду, Японию, объездил всю Иркутскую область.
После института Владимир Павлович окончил аспирантуру Зоологического института в Ленинграде, работал на Беломорской биологической станции, в Лимнологическом институте на .
Почувствовав тягу к творчеству, поступил в литературный институт им. А. М. Горького, занимался в семинаре поэта Владимира Цыбина. В 1987 году он кончил литературный институт, работал в газетах «Советская молодежь», «Русский Восток», «Народная газета», журнале «Охота и природа» и др.
В годы перестройки переменил несколько мест работы: от грузчика продбазы до учителя в школе, бурового мастера, инструктора по плаванию. Времени на творчество было мало, но именно в эти годы Владимир Павлович наряду со стихами стал писать рассказы. Первый его рассказ был опубликован в 1979 году в ангарской газете «Знамя коммунизма» и назывался «Первый дождь».
В 1993 году редакция газеты «Вестник» Ангарского электролизного химического комбината выпустила небольшой сборник стихов «Нечаянная встреча», а в 1994 году издательство АО «Формат» (г. Ангарск) напечатало сборник рассказов «Три дня до осени».
В 1993 году Владимир Павлович был участником велопробега «Пекин - Париж». Он с юности увлекается спортом: плавает, играет в футбол, занимается велосипедным спортом.
Стихи, написанные во время поездки по Европе, вошли в сборник «Парижская тетрадь», он был издан как приложение к Иркутской газете «Губерния» в 1996 году.
В 1998 году Максимов стал членом Союза писателей России. А в 1997 году в пятом номере журнала «Юность» была опубликована новелла «Ненаписанный рассказ» с коротким предисловием В. Распутина. В этом же году вышли три книги В. Максимова «Загон», «За шторой, с этой стороны», «Морозный поцелуй». Эти небольшие по объему, включающие несколько рассказов, книжки были подготовлены издательством журнала «Сибирь» и отпечатаны на бумаге далеко не лучшего качества (время было такое!).
Рассказы из этих сборников Владимир Павлович включил в свою «первую, настоящую», как он считал книгу – «Формула красоты». Здесь были новые, ранее не печатавшиеся повести «Формула красоты» и «Пристань души». В этих повестях автор вспоминает о своих юношеских увлечениях, рассказывает о любви и привязанности к родной природе, размышляет о том, что такое красота.
В самом конце 1999 года, а точнее – 30 декабря, у Владимира Максимова вышел в свет новый сборник стихов «Сестра моя осень…», вобравший в себя стихи, написанные в период с 1965 по 1998 год. Стихотворение «Ангарск» из этого сборника стало песней о городе, музыку к которой сочинил Евгений Якушенко.
В 2004 году вышла книга «В то лето…», составленная из двух прозаических циклов: «Байкальские повести» и «Дни нашей жизни».
В 2005 году в издательстве «Иркутский писатель» вышла книга «Не оглядывайся назад», жанр которой В. Максимов определил как роман – параллель. Почему параллель? В романе два основных героя: Игорь Ветров, живущий и действующий в реальном времени и неведомый Игорю Олег Санин, дневник которого Ветров нашёл на чердаке дома охотника, где жил некоторое время, находясь на практике. На первый взгляд, герои, их поступки похожи, но только на первый взгляд.
«», - говорит В. Максимов.
Но стихи этого сборника о детстве, юности, первой любви оказались интересны и не только родным и знакомым, в этом неоднократно убеждался Владимир Павлович на встречах с читателями в библиотеках и области.
В 2008 году известный не только в , но и в России издатель Г. Сапронов подготовил книгу В Максимова «Предчувствие чудес». Она состоит из повести и десяти рассказов, которые писались, в отличие от других, в XXI веке.
Владимир Павлович – лауреат нескольких областных журналистских премий, в 2001 году был удостоен грамоты МПС и секретариата Союза писателей России «За литературное освещение проблем Транссиба». Он частый гость в библиотеках нашего города и области.
Книги
Публикации в периодике
Интервью, беседы с писателем
«Наша постоянная ошибка в том, что мы не принимаем всерьёз данный, протекающий час жизни, что мы живём прошлым или будущим, что мы всё ждём какого–то особенного часа, когда наша жизнь развернётся во всей своей значительности, и не знаем, что она утекает как вода между пальцами, как драгоценное зерно из дырявого мешка, не понимая, что самым драгоценным является нынешний день... Прав был Конфуций: «Прошлого уже нет. Будущего – ещё нет. Есть только настоящее».
Так начинается роман-параллель «Не оглядывайся назад» иркутского писателя . Есть только настоящее... В настоящем, 29 июня 2008 года, Владимиру Павловичу исполнилось 60 лет.
«Памяти солнечный зайчик
В раннее детство вернёт.
Мама там, маленький мальчик
К бабушке в гости идёт.
Домик окрашенный, печка...
Мирно лампадка горит.
Бабушка Ксения: «Дочка?!» -
Маме моей говорит.
И так уютно, спокойно
В горенке тихой сидеть.
Пить молоко, есть горбушку
И на иконы глядеть».
Таким увиделось детство Владимиру Павловичу в зрелые годы. Он вспоминает: «В мои четырнадцать лет бабушка Ксения Фёдоровна, из знаменитого казачьего рода Любимовых, сосланного в Сибирь за участие в восстании Пугачёва, подарила мне трехтомник Есенина. Он у меня до сих пор сохранился». Подростка поразила удивительная музыкальность есенинских строк, и он взялся писать стихи, «написал их огромное количество, не меньше, наверное, четырёх сотен. У меня, правда, скоро хватило ума понять, что это не поэзия. И я всё безжалостно сжёг ». Вскоре семья переехала в Ангарск, где будущий писатель окончил среднюю школу.
После окончания школы работал осмотрщиком вагонов на ангарской ТЭЦ–10. Затем поступил на охотоведческий факультет Иркутского сельскохозяйственного института, который окончил в 1972 году. Факультет охотоведения был переведён в Иркутск из Пушно-меховой академии в Москве. Он единственный в СССР готовил специалистов-охотоведов, у которых, как правило, два рада в год бывала производственная практика, проходившая по желанию студента, фактически в любой точке страны.
Учёба в институте открыла Владимиру Максимову мир: во время практик он побывал в хабаровском крае (Сихотэ – Алиньский заповедник, на Чукотке, Командорах, Сахалине, Камчатке, ходил в Тихом океане на судне по учёту котиков с заходом в Канаду, Японию, объездил всю Иркутскую область). Его поражала красота природы, переполняли впечатления от увиденного, которые отразились в будущих книгах. После института Владимир Павлович окончил аспирантуру Зоологического института в Ленинграде, работал на Беломорской биологической станции, в Лимнологическом институте на Байкале. Почувствовав тягу к творчеству, поступил в литературный институт им. А. М. Горького, занимался в семинаре поэта Владимира Цыбина. В 1987 году он кончил литературный институт, сотрудничал в газетах «Советская молодежь», «Русский Восток», «Народная газета», журнале «Охота и природа» и др.
В годы перестройки переменил несколько мест работы: от грузчика продбазы до учителя в школе, бурового мастера, инструктора по плаванию. Времени на творчество было мало, но именно в эти годы Владимир Павлович наряду со стихами стал писать рассказы. Первый его рассказ был опубликован в 1979 году в ангарской газете «Знамя коммунизма» и назывался «Первый дождь». В 1993 году редакция газеты «Вестник» Ангарского электролизного химического комбината выпустила небольшой сборник стихов «Нечаянная встреча», а в 1994 году издательство АО «Формат» (г. Ангарск) напечатало сборник рассказов «Три дня до осени».
Владимир Павлович с юности увлекается спортом: плавает, играет в футбол, занимается велосипедным спортом.
В 1993 году он был участником велопробега «Пекин – Париж».
Он вспоминал об этих днях:
«Только мой велосипед пересёк границу Польши, как я почувствовал необычайный прилив творческих сил. За три месяца после этого я написал 28 стихотворений. А в Париже познакомился с известным писателем – эмигрантом Владимиром Максимовым... »
Максимов-старший хорошо отзывался о рассказах Максимова- младшего.
«Прощай Париж,Без сожаленья,
Но с грустью расстаюсь с тобой.
Ничто не ждёт, я знаю, дома.
Но всё же я хочу домой».
«Хочу домой», потому что в благополучной Европе охватывает ностальгия и тянет домой, в Сибирь, к Байкалу.
Ностальгия
Это чувство ностальгия-
Это смертная тоска.
Эти цепи. Эти гири.
Это дуло у виска
Это чувство ностальгии,
Настигающее здесь,
В центре миленькой Европы,
Словно воздух выпит весь.
Это странное смятенье,
Пригвождающее вдруг,
Так нелепо, непонятно,
Так похоже на испуг.
Так похоже на затменье
В сердцевине дня.
Но в такие лишь мгновенья
Понимаем мы себя.
Это чувство ностальгии...
Не понять. Не объяснить.
И не принято об этом
Здесь, в Европе, говорить.
Бавария, сентябрь 1993
Стихи, написанные во время поездки по Европе, вошли в сборник «Парижская тетрадь», он был издан как приложение к Иркутской газете «Губерния» в 1996 году. В 1998 году Максимов стал членом Союза писателей России. А в 1997 году в пятом номере журнала «Юность» была опубликована новелла «Ненаписанный рассказ» с коротким предисловием . В этом же году вышли три книги В. Максимова «Загон», «За шторой, с этой стороны», «Морозный поцелуй». Эти небольшие по объему, включающие несколько рассказов, книжки были подготовлены издательством журнала «Сибирь» и отпечатаны на бумаге далеко не лучшего качества (время было такое!).
Рассказы из этих сборников Владимир Павлович включил в свою «первую, настоящую», как он считал книгу – «Формула красоты». Здесь были новые, ранее не печатавшиеся повести «Формула красоты» и «Пристань души». В этих повестях автор вспоминает о своих юношеских увлечениях, рассказывает о любви и привязанности к родной природе, размышляет о том, что такое красота. В интервью одной из иркутских газет Владимир Павлович сказал:
«Красота – это гармония разнообразия, именно гармония, если нет гармонии в разнообразии – это не красота. Это лишь физическая часть так называемой красоты, а красота духовная – это стремление к идеалу».
В книге эти составляющие есть...
Идеала достигнуть невозможно, но стремиться к нему необходимо, в противном случае наша жизнь станет бессмысленной».
В самом конце 1999 года, а точнее – 30 декабря, у Владимира Максимова вышел в свет новый сборник стихов «Сестра моя осень...», вобравший в себя стихи, написанные в период с 1965 по 1998 год. Он сказал по поводу выхода этой книги:
«Стихи я пишу редко. От случая к случаю. И поэтому профессиональным поэтом себя не считаю... Я очень рад выходу этой книги, потому что в ней в стихотворной форме отразилась большая часть моей жизни, а, следовательно, и эпоха».
Как и предыдущую книгу, «Сестру мою осень...» оформила художник Ирина Цой в осенних тонах.
«Без сожаления простившись с этим летом,
Я встретил осень, радостно и просто,
Как друга лучшего,
С которым не встречался
Я много долгих серых скучных дней...
Открыв ему
Объятья, сердце, душу
Достав вина,
Я стал усердно слушать
Его рассказ:
О странствиях и странах,
О разных городах, об океанах.
О том, как закольцован долгий путь,
Что даже нет минуты отдохнуть.
Что снова дальше и южней
За сотни стран. За тридевять морей...
Всё это мне поведал свежий ветер.
Спасибо, осень, что ты есть на свете!»
Книга была доброжелательна принята иркутскими читателями и коллегами по писательскому цеху. Но, пожалуй, лучше всех о своём поэтическом творчестве сказал сам автор в предваряющем сборник стихотворении:
Моя негромкая поэзия –
Как легкий шелест ветерка,
Как лист безумный поздней осенью
В тревожном свете маяка...
Как вид печальный мокрых, темных
Без листьев, веток тополей.
И уносимых ветром, холодом
На юг последних журавлей...
Неброская моя поэзия –
Вся акварельна и легка,
Как в море северном на острове
Дымок чужого костерка...
Негромкая моя поэзия –
Молниеносное туше!
Пусть в вашей памяти останется,
Пусть громом прогремит в душе.
Стихотворение «Ангарск» из этого сборника стало песней о городе, музыку к которой сочинил Евгений Якушенко.
В 2004 году вышла книга «В то лето...», составленная из двух прозаических циклов: «Байкальские повести» и «Дни нашей жизни».
Максимов определил жанр книги как «повествование в рассказах, повестях, новеллах, связанных единством места » и пояснил, что он «так много колесивший по земле, побывавший на морях и океанах и видевший красивых много мест: Сахалин и Осетию, Курилы и Карпаты, вулканы Камчатки и свежие снежные до ненатуральности чистые вершины Сихотэ-Алиня, аккуратные эстонские пейзажи с их пушистыми белыми туманами над болотцами и беломорские заброшенные деревни в их закатной и суровой красоте, и Забайкальские грустные жёлтые дальние степи; овеваемый, обдуваемый, продуваемый ветрами Белого, Чёрного, Балтийского, Каспийского, Берингова. Японского, Охотского морей и Тихого океана» решил выбрать из всей этой мозаики мест маленькую деревеньку , в которой происходит действие «Байкальских повестей».
«Я хочу посвятить это повествование, если у меня хватит сил его написать до конца, гордым прозрачно – бело – голубым байкальским скалам, видимым на другом берегу; водам его, не ласковым, но влекущим к себе своей глубинной чистотой; свежим его ветрам, приносящим бодрость и веселье; крупным изумрудно – синим льдинкам звёзд над ним; прозрачному до жути, отполированному ветром льду и маленькой деревеньке , где мне было всегда так хорошо и покойно, как ни в каком другом месте. И где не однажды ночами я слушал плавно-мерное дыхание волн, прикрывшись пахнущим овчиной тулупом на сеновале и глядя, не в силах оторваться, в завораживающую бездну черного неба, угадываемого только из-за звёзд и смотрящего, как в зеркало, в Байкал. И где только однажды ночью, там же, на сеновале, я подслушал жалобные усталые вздохи осеннего ветра, может быть, прилетевшего откуда-нибудь с высокогорного плато, расположенного у горы Кинабалу острова Калимантан и Индийском океане...
Именно тогда, когда ветер как бы проходил сквозь меня, я осязаемо почувствовал, что я – лишь частица безмерно огромного мира, частица этого ветра и, в то же время, я – это весь Космос... И давние, чистые, давно забытые и ещё не случившиеся воспоминания, размытые, как акварель, ожили и слились со мной. И мне тогда казалось, что я понял, о чем плакал ветер...
Он скорбел обо всем и обо всех: о планете, на которой родился, и о нас, на планете живущих, - обо всех, от муравья до человека. И о том, что он жив лишь до тех пор, пока жива и ненарушима Земля. И о вечности своей, которая есть такая невыносимо тяжелая ноша.. .»
Максимову удалось передать читателю искренность чувств, радость общения с природой, книгу отличает своеобразие языка, настойчивое желание видеть в жизни светлое и рассказать это читателю. С большим интересом читаются страницы, где говорится о подводных исследованиях на Байкале, участником которых был автор.
В 2005 году в издательстве «Иркутский писатель» вышла книга «Не оглядывайся назад», жанр которой В. Максимов определил как роман – параллель. Почему параллель? В романе два основных героя: Игорь Ветров, живущий и действующий в реальном времени и неведомый Игорю Олег Санин, дневник которого Ветров нашёл на чердаке дома охотника, где жил некоторое время, находясь на практике. На первый взгляд, герои, их поступки похожи, но только на первый взгляд. Владимир Корнилов, поэт из г. Братска, учившийся одновременно с В. Максимовым в Литературном институте, написал рецензию «Тайгою меченые судьбы» (Размышления о романе Владимира Максимова «Не оглядывайся назад»). Рецензия опубликована в еженедельнике «Твоя газета» (г. ). Не возвышая и не умоляя достоинств романа, Корнилов дал, на наш взгляд, объективную оценку книги. Он отметил, что она написана чистым, напоённым поэзией языком, сохранившим выразительный русский говор. Завершая размышления Владимир Корнилов пишет:
«Закрывая книгу, я всё ещё не могу расстаться с её героями, с этими душевно щедрыми и преданными романтике людьми. Словно все эти годы в одной упряжке я бродил с ними по диким таёжным местам, которые особой метой в их судьбах оставили неизгладимый след, вместе мёрз и плутал по заснежью, делил по-братски последний сухарь... »
Большинство читателей, познакомившихся с этим романом, разделяют мнение В. Корнилова, отмечая художественную выразительность, мастерские описания природы, так и нравственные искания и переживания героев.
В марте 2007 года в издательстве «Иркутский писатель» вышел поэтический сборник В. Максимова «Памяти солнечный зайчик».
«Книга эта очень личностная и посвящена памяти недавно ушедших в мир иной родителей. А человек, сколько бы ему не было лет, после потери родителей ощущает своё сиротство на этой земле. Оттого-то и многие стихи данного сборника очень грустные, проникнутые размышлениями о жизни и смерти, о феномене времени. И я думал, что эта книга будет, так сказать, для малого круга читателей: родных и знакомых », - говорит В. Максимов.
Но стихи этого сборника о детстве, юности, первой любви оказались интересны и не только родным и знакомым, в этом неоднократно убеждался Владимир Павлович на встречах с читателями в библиотеках Иркутска и области.
Накануне юбилея, известный не только в Иркутске, но и в России издатель Г. Сапронов подготовил книгу В Максимова «Предчувствие чудес». Она состоит из повести и десяти рассказов, которые писались, в отличие от других, в XXI веке. Как и все книги выпускаемые издательством Г. Сапронова, полиграфически книга выполнена качественно. Рассказы, включенные в сборник повествуют о наших современниках, которым пришлось жить в эпоху перемен, и на которых эти перемены по-разному отразились. В предисловии к книге В. Максимов пишет:
«... мне интересен обыкновенный человек, который и является единицей масштаба мироздания. Его душевный настрой, его заботы, переживания, его любовь... И поскольку наша жизнь, любого человека сама по себе является неповторимым чудом, часто не воспринимаемым нами как таковое, я всем вам и желаю всяческих чудес, надеясь на то, что книга не покажется вам скучной и что после её прочтения вас хоть на какое-то время не покинет предчувствие чуда ».
Жизнь ставит перед героями В. Максимова много проблем и вопросов, они стремятся сделать её лучше, справедливее и прекраснее в меру своего понимания. Это не всегда получается. Но при чтении этой книги, как и более ранних, не покидает чувство светлой печали, наверное, так и должно быть, ведь по определению другого нашего земляка, Л. Бородина, без печали чуда не бывает.
Владимир Павлович – лауреат нескольких областных журналистских премий, в 2001 году был удостоен грамоты МПС и секретариата Союза писателей России «За литературное освещение проблем Транссиба». Он частый гость в библиотеках нашего города и области, нашим читателям встречи эти памятны, потому что дарят встречу с удивительным человеком, влюбленным в Сибирь, её природу и, конечно же, сибиряков, они навевают присутствующим не только светлую печаль, но заряжают доброй энергией, присущей писателю.
P.S.
В 2008 году в издательстве Сапронова вышла новая книга В. Максимова "Предчувствие чудес". Эта книга - светлая проза, повествующая о реальных событиях и судьбах. С героями книги вы побываете на Курилах и Командорах; в Тихом океане и Японском море; на берегах Днестра и на Камчатке; в старинных и совсем молодых городах.
Писатель Владимир Максимов, фото которого украшали обложки книг, изданных в Париже во второй половине двадцатого века, был широко известен далеко за пределами литературы русского зарубежья. На Родину его произведения доставлялись нелегальным путём. Но они с интересом читались и обсуждались всеми, кому было небезразлично прошлое и будущее России.
Максимов Владимир Емельянович - такой литературный псевдоним придумал для себя Лев Алексеевич Самсонов, родившийся 27 ноября 1930 года в Москве. Детство будущего писателя было тяжёлым. Семья его относилась к разряду неблагополучных, что привело к побегу мальчишки из дома. Молодой человек бродяжничал по Средней Азии и Южной Сибири, побывал в нескольких детских домах и колониях для малолетних преступников. Позднее был судим по уголовным статьям и отбывал срок тюремного заключения. Начало жизни было многообещающим...
Без малейшего преувеличения можно утверждать, что писатель Владимир Максимов, биография которого завершилась в респектабельном пригороде Парижа, свой жизненный путь начинал с самого дна.
Суровые жизненные испытания отнюдь не сломали будущего литератора. Более того, опыт выживания в постоянном конфликте с окружающей социальной средой во многом сформировал его характер. После освобождения из заключения в 1951 году Владимир Максимов жил в Краснодарском крае. Почувствовав вкус к литературному творчеству, перебивался случайными заработками ради возможности писать стихи и прозу. Здесь же состоялись первые публикации в местных периодических изданиях. Чуть позже ему удаётся напечатать в провинциальном издательстве на Кубани первый сборник стихов. Но, как известно, путь в большую литературу в России традиционно пролегает через столицу.
В Максимов смог вернуться лишь в 1956 году. Его возвращение совпало с началом так называемой В жизни страны в это время происходили большие перемены. В советскую литературу стремительно ворвалось новое поколение молодых людей. Многие из них прошли войну и сталинские лагеря. Владимир Максимов много пишет и публикуется в столичных литературных журналах. Заметным событием стала его публикация в известном литературном альманахе "Тарусские страницы". В 1963 году его принимают в Союз писателей СССР. Помимо этого, писатель ведёт активную общественную деятельность. В 1967 году избирается членом редколлегии влиятельного советского литературного журнала "Октябрь". Книги и публикации Владимира Максимова пользуются читательским успехом и активно обсуждаются на полосах периодических изданий.
Но быть ортодоксальным Владимир Максимов не мог. Его политические взгляды сильнейшим образом расходились с официальной идеологией. А книги, негативно отображающие советские реалии, не могли быть изданными в стране. Это печальное обстоятельство с лихвой компенсировалось вниманием читателей к его творчеству. Очень скоро он вышел за рамки допустимого в Советском Союзе. Романы Максимова "Карантин" и "Семь дней творенья" разошлись среди читающей публики в машинописном виде, а позже были изданы за рубежом. В 1973 году Владимир Максимов был исключён из членов Союза советских писателей и помещен на принудительное лечение в психиатрическую клинику. Подобная практика в СССР была достаточно распространена. В 1974 году писателю удаётся уехать в эмиграцию во Францию.
В Париже Владимир Максимов активно включается в литературную работу и в общественную деятельность. Избирается исполнительным директором международной антикоммунистической организации "Интернационал сопротивления". В столице Франции он издаёт всё, что не было возможности напечатать в Советском Союзе. Его книги о советских реалиях имеют значительный успех и переводятся на многие европейские языки. Но главным делом всей своей жизни Владимир Емельянович считал издание литературно-художественного и общественно-политического журнала "Континент". Это издание под редакцией Максимова публикует значительный объём русского литературного наследия в стихах и прозе, независимо от того, где эти произведения были созданы. Кроме того, журнал "Континент" становится крупнейшей в русском литературном зарубежье открытой публицистической площадкой. На протяжении трёх десятилетий здесь высказывают свои идеи и дают оценки событиям многие писатели и мыслители - от либералов до консерваторов.
Если человек утверждает сегодня одно, а завтра - совсем другое, это вовсе не значит, что он просто флюгер, приспособленец или тем более - хамелеон.
Может быть, за одну ночь он пережил такое, что перевернуло всю его жизнь.
Я это пишу не в оправдание негодяям, которые уверены, что убеждения, взгляды, идеи - такой же расхожий товар, как дешевая водка, скрипучие ботинки или пестрые зонтики.
Я размышляю об этом, вспоминая историю появления на страницах “Правды” Слова большого русского писателя Владимира Емельяновича Максимова.
Где бы он ни выступал в последние годы жизни, к нему неизменно приставали с дурацким вопросом: как вы, непримиримый диссидент, могли стать автором “Правды”, олицетворяющей, мягко скажем, то, против чего вы всегда воевали?
В свою очередь, наши старинные читатели тоже не оставались в долгу: как это “Правда” может печатать статьи Максимова? Он же ярый антикоммунист…
У меня нет готового ответа. Возможно, удастся его найти, перелистывая страницы памяти.
… Началось все до удивления просто.
Кто-то из умных демократов надумал собрать в новом здании Президиума Академии наук на Ленинском, 32А “Круглый стол” с участием всех виднейших диссидентов из-за границы, полагая, конечно же, укрепить тем самым в международном масштабе демократический авторитет нового, остсоветского режима. Приглашены были писатели Василий Аксенов и Владимир Максимов, писатель и философ Александр Зиновьев, правозащитник Владимир Буковский. Тогда еще не стал “невозвращенцем”, а подвизался в качестве первого заместителя председателя Моссовета и, кажется, президентского советника кандидат исторических наук Сергей Станкевич. Выступал и сам бывший пред Моссовета и уже бывший мэр столицы Гавриил Харитонович Попов. Предполагалось участие руководителя администрации Президента Сергея Филатова, еще многих официальных лиц.
Но ни Филатова, ни иных высокопоставленных чиновников, намеревавших было порассуждать о выборе пути для новой России, за “круглым столом” 28 июня 1993 года не обнаружилось. Должно быть, сработало некое шестое, седьмое или десятое чувство, коим бывают наделены исключительно одни администраторы. Иначе вряд ли они досидели хотя бы до первого перерыва в дискуссии.
Открыл ее академик Геннадий Васильевич Осипов, выразив удовлетворение тем, что удалось собрать в зале цвет нашей демократической интеллигенции. Фразой - “легче противостоять злу, чем созидать новое” - обозначился предприниматель Эдвард Лозанский, один из спонсоров “круглого стола”, промышляющий за границами России. Первым в дискуссии выступал Евгений Сабуров, в то время уже покинувший пост в правительстве РФ, но еще не назначенный вице-премьером правительства Крыма. Человек, близкий к Гайдару, лояльный режиму Ельцина. И, естественно, от него ждали если не панегирика, то по крайней мере удовлетворения достигнутым. Однако….
Вот несколько его суждений:
“Слова о том, что мы уже два года живем в демократическом обществе, для меня явились неожиданностью…”
“Если государство распределяет не гвозди, а рубли, это еще ничего не решает”.
Следом за ним слово дали Василию Аксенову. Постаревший кумир “звездных мальчиков”, вопреки ожиданиям, тоже взял отнюдь не хвалебный тон. Но критиковал организаторов “круглого стола”, а заодно и Россию с иной стороны - за то, что российские интеллигенты опять настаивают на следовании каким-то своим, истинным, особым курсом:
Пора бросить благолупости, осознать себя частью европейско-американского христианского мира.
… Пышными лопухами цвела наша гордость великоросса.
Надо закончить нашу столетнюю войну с Западом.
Россия, став частью западного мира, останется Россией и даже сможет повлиять на западную культуру...
Цитирую не по стенограмме - по записям в блокноте, но за смысл - ручаюсь. Был в конце аксеновской речи гневный спич по поводу того, что и у нынешней России - “Трусливая, глумливая и наглая улыбочка в сторону Запада”.
С Аксеновым резко спорил Зиновьев, но он выступал гораздо позже - после Станкевича, Буковского, Попова и Максимова, который к началу дискуссии опоздал и пришел почти что к моменту своего выступления. Речь Максимов читал по рукописи, звенящим голосом, словно опасаясь, что ему не дадут договорить.
Но о его острокритической публицистической статье - а это был по сути блестящий памфлет - несколько позже. Сначала - о выступлении Буковского, которое многих из участников демографического сборища повергло едва ли не в шоковое состояние.
Чем чаще я езжу в Россию, - начал Буковский, - тем меньше у меня остается надежд на ее возрождение.
После крушения коммунистического режима у народа России была возможность выбрать достойное правительство…. Но нынешние лидеры - не те люди, с которыми я хотел бы сидеть за одним столом.
Особое возмущение оратора вызвало то, что среди сегодняшних “великих” демократов - генерал КГБ Калугин, издавший на западе книгу под гордым заголовком: “Я организовал убийство Маркова”, болгарского диссидента. Досталось и бывшей партгосноменклатуре в бывших союзных республиках - Кравчуку, Шеварднадзе, Алиеву….
Тоже и в России…
Ум, честность и партийность несовместимы.
Рыночную экономику такие люди понимают, прежде всего, как коррупцию…
Помните стихи Александра Галича: А над гробом стали мародеры и несут почетный караул.
Так что к выступлению Максимова зал уже был разогрет почти до кипения. И все же Владимир Емельянович нашел свои слова, сказал о том, о чем до него не говорили. Если Буковский выступал как бы от имени разочарованных и обойденных в России вниманием диссидентов, то Максимов читал свою речь с болью за Россию, за ее народ.
Растление - вот нынешняя российская реальность.
Больше всего возмущало писателя поведение тех, кто на словах причисляет себя к интеллигенции:
Можно ли интеллигенту призывать к иностранной оккупации России? А это делает Новодворская…
А каких, извините, слов заслуживает публицист, который пропагандирует “опыт” решения хлебного вопроса в России гитлеровскими оккупационными войсками?
Плевать в лицо народу безнаказанно нельзя.
И наконец: “Тон тотальной лжи задает сам президент, обещавший лечь на рельсы, если поднимутся цены на хлеб. Он позорит страну, торжественно вручая Южной Корее пустой “черный ящик” сбитого в свое время пассажирского “Боинга”…”.
Повторю: я цитирую по своим блокнотам, записям, специально не заглядывая в подшивку “Правды”, где той дискуссии отведена была целая полоса. Вот с этой-то публикации и начались новые взаимоотношения между “Правдой” и Максимовым.
Здесь время сказать, как появилась сама идея дискуссионной полосы. Дело в том, что на “круглый стол” были приглашены из нашей газеты двое: я - тогда заместитель главного редактора и Борис Славин - редактор “Правды” по отделу политологии. В перерыве, когда уже прозвучали речи основных “забойщиков”, мы встретились со Славиным в коридоре: я собирался ехать в редакцию
Ну, как впечатление? - спросил я коллегу.
Да вряд ли кто такого ожидал. Затевали-то “круглый стол”, чтобы послушать дифирамбы. А теперь, наверно, не знают, как будут выкручиваться. Неспроста из администрации президента никто не пришел.
Вот увидите - “круглый стол” постараются замолчать.
А ты можешь добыть сегодняшнюю стенограмму?
Могу. Моя жена в аппарате оргкомитета.
Возьмем троих - Зиновьева, Максимова и - Буковского.
А Аксенова не надо?
А что у него - призыв плестись за Западом?..
Борис Славин добыл стенограмму, подготовил материал. Я взял на себя - договориться с главным редактором. Геннадий Селезнев нас поддержал, хотя некоторые члены редколлегии пытались публикацию торпедировать. Зачем, дескать, давать слово этим авторам - они же не наши.
С тяжелой руки Александра Невзорова “наши” (в его, конечно, представлении) чуть не стали серьезным политическим движением. Для меня же в этом слове дорого прежде всего значение, обретенное им в годы войны - на нашей памяти, Великой Отечественной. “Наши пришли!” - значит пришли освободители. “Наши отступают” - значит горе горькое. “Наша Победа!” - значит не моя, а общая, народная.
Но есть у этого слова и иные значения. От бытовых - “наш” значит свойский, свой, от игровых - “наша команда” - до блатных и еще - идеологических. “Не наш он человек” - одной этой фразы бывало достаточно, чтобы сломать человеку не только биографию - судьбу. “Не наш…” и не надо ничего доказывать, надо только вовремя доложить, донести, достучаться…
Однако я отвлекся.
В день публикации полосы в редакцию позвонил Владимир Максимов. Высказал недовольство: газета сократила в его выступлении как раз наиболее важные для него куски…. Но недовольство не было уничижающим, заряженным отрицательной энергией. Чувствовалось все же, что публикацию в “Правде” Максимов воспринял, это оставило след в его сознании как поступок журналистов. Ведь в то время его практически не печатали в России - в разных газетах под разными предлогами отклоняли его необыкновенные по силе обличения статьи. Он был диссидентом при старой власти, его не принял и новый режим. А писателю, публицисту нужна трибуна…
Через два года мы вместе с Володей Большаковым, собкором “Правды” в Париже, заехали за Максимовым на улицу Лористон, недалеко от Елисейских полей, и отправились в пригород Парижа - Фонтене-о-Роз к Андрею Синявскому и Марии Розановой. Была долгая, интересная встреча - наш собкор написал о ней целую полосу, которая тоже увидела свет на страницах “Правды”. Я надеюсь еще вернуться к той беседе, сейчас же вспомнил о ней потому, что Андрей Синявский на встрече говорил о потребности для писателя - донести свои мысли до читателей, используя любые, самые немыслимые возможности.
Я печатаюсь там, где меня публикуют, - рассказывал Андрей Донатович, вспоминая, как его упрекал один из былых друзей за статьи в “не тех” изданиях.
И все же я думаю, что Максимовым двигала не одна лишь голая потребность печататься, донести до российских читателей свою тревогу и боль за судьбу родной, хоть и давно оставленной не по-доброму стране. Больше того, убежден: в старой, прежней “Правде” Максимов печататься бы не стал. И его бы там не печатали. Да еще с признанием - а он напоминал о том почти в каждой статье в “Правде” - что остается антикоммунистом.
Скорее всего, он делал эти признания специально, проверяя редакцию на “вшивость” - вычеркнут или нет? Мы тоже сознательно оставляли текст почти нетронутым, во всяком случае, этих его оговорок не сокращали. Хотя не раз заявляли - и Максимов это знал, - что “Правда” антикоммунистической быть не может и не станет такой никогда. Наша - придется употребить это слово и здесь - “Правда”.
… Как видите, мы немножко приблизились к ответу на тот вопрос, что был поставлен в начале. Но - только чуть-чуть, самую малость.
Возможно, я и вовсе не стал бы вдаваться в тонкости: ну печатался и печатался. В “Правде”. Владимир Максимов. Это уже исторический факт. Из песни слова не выкинешь.
Так-то так, но мы же знаем, что выкидывают из песен слова. Но нет ничего беззащитнее памяти - об ушедшем времени, об ушедших от нас в мир иной великих и малых людях. Чуть ли не каждый цитирует: “о мертвых или хорошо, или ничего”, а потом следует подчас такая вакханалия зла, бесшабашная пляска на костях.
Вот и Максимова ревностно пытались “увести” от “Правды”. Был, дескать, досадный эпизод - с кем не бывает. Он еще раньше у Акселя Шпрингера помощи попросил и принял ее, хотя у многих интеллигентов немецкий король желтой прессы вызывал высокомерную аллергию. А Максимов создал журнал “Континент”, напечататься в котором те же интеллигенты считали за честь…
В 1996 году в Париже прошла памятная научная конференция, в ней по замыслу организаторов должен был участвовать и главный редактор “Правды”. Да вот как-то - уже на последнем этапе - забыли пригласить…. В книге Максимова “Самоистребление”, основу которой составили его публикации в “Правде”, автор предисловия, коллега-журналист, по сути “отмазывает” писателя от газеты, давшей ему трибуну в очень и очень нелегкую пору жизни…
… Похоже, опять я “начал с хвоста”, как Ванька Жуков. Не лучше ли просто напомнить отдельные эпизоды, достойные внимания читателей?
Итак, по порядку.
Не прошло и двух месяцев после июньской дискуссии в здании Президиума РАН, на которой Евгений Сабуров предложил заключить соглашение между различными слоями российского общества, как наш не терпящий политического затишья президент объявил о начале “артподготовки” предстоящего наступления. Вскоре последовал сентябрьский указ № 1400, упразднявший Конституцию, а вместе с нею и съезд народных депутатов России, и Верховный Совет РФ. Все развивалось точно по Салтыково-Щедринскому сценарию: хочется то ли новой Конституции, то ли севрюжины с хреном, то ли кого-нибудь ободрать.
Новая Конституция “под Ельцина” была практически готова.Севрюжина с хреном, как свидетельствует в своей книге верный охранник ельцинского режима А. Коржаков, тоже была в наличии и пущена на угощение особо приближенных сразу после того, как удалось “кого-нибудь”, конкретно - Верховный Совет, съезд народных депутатов, водевильных руководителей “Белого Дома” и массу невинных людей, пришедших защищать законную власть и Конституцию, ободрать…
(Ирония судьбы: заплечных дел мастерА. Коржаков,организатор кровавых расправ в октябре 93-го, на ура прошел в депутаты Госдумы нынешнего образца. Радикально оппозиционная “Советская Россия” в нетерпении, не дождавшись выхода коржаковских вымыслов на русском, перевела с английского и перепечатала три главы из этой во всех отношениях мерзопакостной книги….Прав был Владимир Буковский, говоря в июне 1993-го:“Сама мысль о состязании (на выборах. - А.И.)со своим кагэбэшнымтюремщиком для меня омерзительна”. И еще - но это уже спорно:“Страна, где это нужно объяснять, безнадежна”).
4-го октября “Правда” была прикрыта, причем дважды: приказом Давида Цабрия, рыжеволосого миниатюрного грузина из Минпечати РФ, и постановлением московского мэра в кожаной кепке, которое, кажется, и до сих пор не отменено, хотя и с самого начала не имело законной силы.
К счастью, свято место не бывает пусто, и то, что хотела, но не смогла сказать “Правда” в номере, остановленном 4-го октября, сказала - быть может, не столь решительно - “Независимая газета”. Хору позорных выкриков погромщиков и их трусливых подпевал был противопоставлен чистый голос честных людей, не приемлющих кровавых методов решения политических или иных вопросов даже во имя самой-пресамой демократичнейшей из демократий. Признание и хвала Виталию Третьякову и его команде, спасшей честь российской журналистики.
И само собой разумеется, что голос протеста против кровавой демократии по-ельцински, по-барсуковско-коржаковски был голосом Владимира Максимова, голосом тех заброшенных на чужбину диссидентов - Петра Абовина-Егидеса, Андрея Синявского, - которые не поддались чувству мести терзавшей их власти, которые ни на минуту не усомнились в том, что кровь людская не водица, что демократия на крови - не демократия, а диктатура.
Прошло еще несколько месяцев, пока не позвонил наш собкор из Парижа: Владимир Емельянович Максимов хотел бы вести в “Правде” еженедельную рубрику, как к этому отнесутся в редакции?
К тому времени я уже был избран главным редактором “Правды”, и у меня не возникло никаких колебаний насчет Максимова.
Наверное, надо признаться, что я никогда не симпатизировал диссидентам, что книг Максимова - в силу известных обстоятельств - прежде не читал, о журнале “Континент”, им издаваемом, слышал только негативные суждения, лично Владимира Емельяновича не имел чести знать. Но то, что он, как и я, не принял октябрьского расстрела, не признал, подобно уже погромному правозащитнику Сергею Адамовичу Ковалеву, правоту и юридическую целесообразность кровавой расправы над собственным народом - для меня решило все…
Кажется, мы все ближе и ближе к разгадке того, почему же противник советской власти Владимир Максимов и символ этой власти - газета “Правда” сошлись на историческом перекрестке и оказались друг другу нужны. И все же не будем ставить точку - исследование продолжается…
Сотрудники правдинского международного отдела - Владимир Чернышев, Борис Орехов - не были в восторге от намечающегося сотрудничества с Максимовым. Во-первых, сетовал Чернышев, автор нарушил оговоренные размеры: вместо 200 или 180 строк присылает статьи на 700-800 строк. Во-вторых, пишет так, что иной раз волосы встают дыбом - ни в одной газете так остро не критикуют режим. В-третьих, не разрешает ни править, ни сокращать, а мы же газета, у нас без этого не получается…. Поэтому почти все статьи Максимова, переданные В. Большаковым, несли “на визу” главному редактору.
Каюсь, и для меня он не был удобным автором. Мы еще жили под впечатлением октябрьского (1993 года) “наезда” на редакцию, когда судьба газеты висела на волоске. Случалось, Владимир Емельянович использовал - и это понятно и объяснимо - те факты, вокруг которых уже поплясала со свистом российская пресса, и возвращаться к ним - вроде бы расписываться в отставании от современного уровня информации…. Иной раз он обыгрывал события, которые нам не были известны, а наводить справки не было возможности: газетная работа не терпит промедления.
Бывали у нас и размолвки, причем весьма серьезные. Помню, звонит Большаков из Парижа: извинись перед Максимовым, иначе он ничего, ни одной строки в “Правду” не даст….Что случилось? Неудачно сократили несколько строк, а в них - квинтэссенция статьи….“Но ведь он же сам журналист, бывший газетчик, знает, что без сокращений нельзя обойтись. Некрасов сокращал Льва Толстого, Чехова тоже правили…” “А ты все-таки позвони. Я пытался все это объяснить, но - бессилен”.
Последний звонок Владимиру Емельяновичу я сделал, когда он лежал в больнице - за неделю-две до его кончины. Звонил прямо в клинику, где он пытался уйти от неизбежного, трагического конца. Трубку взяла сначала Таня - Татьяна Викторовна, жена. Потом в разговор вступил сам Максимов. Голос его не был ни раздражительным, ни обреченным. И хотя Большаков предупреждал: врачи считают, что дни русского писателя сочтены, я вдруг поверил в благополучный исход, в то, что Емельянович еще вернется, и все пойдет, как было в последние годы…
У меня на столе как раз лежала повестка в суд по заявлению гражданина Донцова, начальника ГПУ московской мэрии, полковника и демократа, требовавшего привлечь к ответственности и взыскать моральный ущерб в сумме…не помню, уж в какой сумме с редакции газеты “Правда” и ее автора Максимова В.Е.Я сказал об иске Владимиру Емельяновичу; он вполне серьезно, без возмущения посоветовал объяснить суду, что слова в статье о готовности господина полковника сговориться с мафией, чтобы вместе навести порядок в столице, всего лишь цитата из какой-то, запамятовал, да Бог с нею, московской газеты.
Готов снять шляпу перед полковником: после смерти Максимова он не стал настаивать на судебном иске. Дело заглохло само собой. Хотя лужковские соратники никому не давали спуску и многих журналистов отучили раз навсегда посягать на невинность чиновников московской мэрии…
После судебно-полицейского, пусть и благополучного эпизода хочется вспомнить случай вполне анекдотический.
А было так. Бывший посол СССР во Франции, бывший первый секретарь Свердловского обкома партии, бывший секретарь ЦК КПСС, а чуть позже - первый зам председателя Госплана СССР Яков Петрович Рябов попросил Володю Большакова взять его с собой на встречу с Владимиром Максимовым.
Володя решил посоветоваться со мной. Я согласился. И вот мы втроем, уже не совсем молодые и не очень стройные люди, втискиваемся в микроминиатюрный лифт дома на узенькой улочке Лористон и поднимаемся на не помню какой этаж, где расположена квартира, снимаемая семьей Максимовых. Встречает нас молодая женщина, Татьяна Викторовна, проводит в просторную комнату, где два стола: один - небольшой, рабочий, с пишущей машинкой; другой - довольно просторный, для приема и угощения посетителей.
Знаю, для творческого человека любой гость одновременно и друг, и враг. Друг - потому, что прикованному большую часть жизни к письменному столу затворнику, как воздух, необходимы свежие, живые впечатления, необходимы собеседники, от которых он черпает информацию о том хотя бы, “какое тысячелетье на дворе”. Враг - потому что любой посетитель врывается ледоколом в тонкий процесс обдумывания, в неуловимый процесс постоянного творчества, который не знает перерывов и не может останавливаться по телефонному или дверному звонку желающих пообщаться с загадочным мистером Х, пытающемся изобрести что-то новое, докопаться до неких корней, расщепить волос и т.д., и т.п.
Мы первый раз лично - не по международному телефону, а непосредственно - общались с Владимиром Максимовым, человеком, которому не однажды пришлось встречаться с самыми разными пришельцами в его мир, пришлось защищаться от реальных или мнимых угрозвторжения в самое сокровенное для художника…
Максимов взял “штурвал” на себя.
Яков Петрович, - обратился он к гостю, - расскажите, пожалуйста, почему вас так быстро убрали из Политбюро?
Рябов поправил:
Я не был в Политбюро, я был секретарем
ЦК. Но секретари ЦК тоже участвуют в заседаниях Политбюро.
Говорят, - подсказал я, -будто вы уже из Москвы приехали в Свердловск и что-то запретное рассказали о Брежневе, это стало ему известно, и вас тотчас же попросили...
Уж и не помню, что говорил тогда Яков Петрович - почти уверен, что даже по-настоящему искренний человек, поднявшись до ступеньки секретаря ЦК, утрачивал способность быть искренним на всю оставшуюся жизнь. По его словам выходило, будто они разошлись с Леонидом Брежневым в оценке каких-то методов руководства, о чем он открыто ему и сказал, и это сразу поставило крест на его партийной карьере. Такое было не принято в “ленинском” ЦК…
Мы с Яковом Петровичем пили студеную, из запотевшей бутылки водку “Смирнофф”, Максимов - красное вино.
Владимир Емельянович, которого явно не устраивало тривиально типичное объяснение Рябова, понял, что оно придумано и что вряд ли тот раскроет истинную причину, интересующую неофициозного писателя, и сам, кажется, утратил интерес к бывшему - после всех-то карьерных передряг - зампреду Совмина СССР. Но тут проявился сам Рябов.
Юля просит разрешить ей уйти, - сказала Татьяна Викторовна. - У нее важная встреча.
Это ваша внучка? - неожиданно встрял в разговор Яков Петрович.
Нет, это моя дочка, - поправил его Владимир Емельянович.
Как? - не согласился хлебнувший почти замороженной “Смирновской” бывший посол СССР. - Ваша дочка сидит за столом… - и он указал на Татьяну Викторовну.
Я был наслышан о беспредельной распущенности верховных правителей России - хоть в распутинские, хоть в сталинские времена. Но одно дело - знать об этом, так сказать, из литературных источников, другое - испытать это на себе.
Лев Разгон - зять могущественного когда-то зав орграспредом ЦК РКП(б) Ивана Михайловича Москвина (однофамильца великого мхатовского актера) - в своих ностальгических мемуарах в “Юности” сокрушался о том, что из семи телефонов их семикомнатной квартиры после ареста добрейшего Москвина, открывшего где-то в глубинке аж самого Н.И. Ежова, оставили только один. Писателю-демократу Разгону сие показалось грубейшим надругательством над пламенными российскими революционерами, известными - если честно - разве чтозверскими расправами над русским народом под лозунгом революционной целесообразности…
Татьяна Викторовна - моя жена, - ледяным голосом сказал Максимов. - А Юля - моя старшая дочь.
Любой нормальный человек постарался бы в этой ситуации отшутиться, в лучшем случае - принести извинения, но бывший секретарь ЦК не мог, не хотел признать, что попал впросак….Слава Богу, Володя Большаков сумел перевести разговор на другую тему.
… Сотрудничество писателя Максимова с газетой “Правда” было в общем-то недолгим - всего два-три года. И в биографии газеты, и в жизни писателя - не более, чем миг. Но это - миг, перевернувший многое в пирамиде примитивных, однако же устоявшихся представлений о борьбе добра и зла.
Не ведаю, что сказал бы, будь он жив, сам Владимир Емельянович, но мне кажется, за эти годы Максимов прошел свою часть пути к “Правде”. Я же в общении с ним обрел как бы второе дыхание, научился дышать полной грудью. Я понял, что не может быть вечным противостояние коммунистов и антикоммунистов - оно исторически преходяще. Есть изначальное, от сотворения мира, противостояние человечности и дьяволизма. Максимову казалось, что символом величия России был и остался адмирал Александр Васильевич Колчак; мне взращенному в ином политическом пространстве, представлялось, что глубинные интересы страны отражал в своих далеко небесспорных действиях Владимир Ленин.
Непримиримость? Да! Но, оказывается, в обыденной человеческой жизни могут найти друг друга и люди столь разных взглядов, и чтобы понять друг друга, им вовсе не обязательно менять убеждения или приспосабливаться…
Да простит меня читатель, но я вновь и вновь буду возвращаться к Владимиру Максимову - к человеку, который, как никто далек от меня и, как, пожалуй, никто другой близок мне своей любовью к России, к ее народу, своей совестливой интеллигентностью.
Федор Михайлович Достоевский, живший за сто лет до нас, далеко опередил всех в исследовании таких вот проклятых вопросов человеческого бытия, раздирающих сознание противоречий. В середине 70-х в штат редакции приходили люди, для которых мир Достоевского не был запретным, как прежде, и это, конечно, не могло не повлиять на характер и содержание газеты.
Пронзительной силой, тонким вниманием к малейшим вибрациям людских душ отличались, например, психологические очерки Веры Ткаченко, Михаила Васина, Виктора Белоусова и других мастеров “Правды”. В том же ряду и большой русский писатель, который со страниц “Правды” призывал к человечности, совести Владимир Емельянович Максимов.
Максимов Владимир Емельянович является русским писателем, редактором и публицистом. Настоящее имя Максимова - Самсонов Лев Алексеевич. Появился на свет будущий писатель 27 ноября 1930 года в Москве.
Родился в семье простого рабочего Самсонова Алексея Михайловича, который пропал без вести в 1941 году на фронте. Сестра отца никогда не была замужем. Матерью писателя была Федосья Савельева. Старший брат Владимира Емельяновича умер младенцем, а старшая сестра погибла в Москве в 1940 году. Младшая сестра проживает в США.
Будучи подростком, Максимов убежал из дома, долгое время бродяжничал, жил не только в детских домах, но и был вынужден отбывать срок в колониях для преступников. Сменил фамилию и имя. Из колоний сбегал в Сибирь, Закавказье, Среднюю Азию. Имел проблемы с законом, был осужден и отбывал срок в лагерях, находился в ссылке.
В 1951 году Максимов после освобождения проживал на Кубани. Именно в данной местности его творения впервые опубликовали в газетах. В 1956 году, Черкесск вышел сборник стихов писателя под названием «Поколение на часах».
Биография Максимова Владимира Емельяновича заканчивается на дате 26 марта 1995 годы. Умер писатель в Париже, а захоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Творчество
В 1956 году Максимов вернулся в Москву и начал заниматься различной литературной работой. «Мы обживаем землю» - первый существенный труд писателя, вошедший в сборник «Тарусские страницы» в 1961 году.
В 1962 году была напечатана написанная немного ранее Владимиром Емельяновичем повесть «Жив человек». После вышло произведение «Баллада о Савве» - 1964. В 1963 году писатель стал участником Союза советских писателей, а в октябре 1967 - августе 1968 членом редколлегии журнала «Октябрь».
К сожалению, романы «Семь дней творенья» и «Карантин» не были приняты ни одним издательским домом, но при этом имели широкое распространение в самиздате. За данные произведения их автор был выставлен из Союза писателей в июне 1973 и отправлен в психиатрическую лечебницу.
В 1974 Владимир Емельянович эмигрировал в Париж. В этом же году писатель основал ежеквартальный политический, литературный и религиозный журнал под названием «Континент». До 1992 года Максимов оставался его главным редактором. Талантливый автор имеет непосредственное отношение к организации «Интернационал сопротивления» - международного антикоммунистического сообщества. Он занимал должность директора.
В эмиграции было написано несколько произведений: в 1976 - «Ковчег для незваных», 1974-1982 - «Прощание из ниоткуда». В 1986 - «Заглянуть в бездну» (о жизни адмирала Колчака) и в 1994 - «Кочеванье до смерти».
Максимов сотворил также пьесы: 1988 - «Кто боится Рэя Брэдбери?», 1991 - «Берлин на исходе ночи», 1991 - «Там, вдали за рекой», 1993 - «Где тебя ждут, ангел?, 1995 - «Борск - станция пограничная.
Владимир Емельянович писал жёстко и неуравновешенно, часто сменяя время действия, место и судьбу повествования. Составные части произведения дополняют друг друга, обретая в целом всеобъемлюще-эпический характер. Проза писателя поражает прорывающимся натуральным и самобытным языковым характером в обычную жизнь низшего сословия советского народа. Реальная жизнь подобного общества знакома автору по собственному опыту. Писатель-патриот чувствует сильную моральную ответственность.
Обращаем Ваше внимание, что в биографии Максимова Владимира Емельяновича представлены самые основные моменты из жизни. В данной биографии могут быть упущены некоторые незначительные жизненные события.
