Её братья и сёстры:
С детства отличалась страстным, неукротимым темпераментом, а её интересы были чрезвычайно широки и никогда не ограничивались музыкой.
Первые уроки игры на фортепиано получила в возрасте шести лет от ученицы Антона Рубинштейна Фриды Тейтельбаум-Левинзон.
В 1912 поступила в Петербургскую консерваторию, где училась в классах фортепиано Анны Есиповой , затем Феликса Блуменфельда , Анатолия Дроздова, Леонида Николаева , а также изучала широкий круг других дисциплин. Блестяще окончив консерваторию в 1921, была принята в штат консерватории и начала активную концертную деятельность, впервые выступив с оркестром Петроградской филармонии под управлением Эмиля Купера . Первое сольное выступление Юдиной в Москве состоялось в 1929 году.
В 1930 Юдину увольняют из Ленинградской консерватории после газетных публикаций в рамках борьбы с религиозными взглядами преподавателей (Кружок «Воскресение»).
Два года спустя ей удаётся получить место профессора в консерватории Тбилиси , а с 1936 (при содействии Генриха Нейгауза) - в Московской консерватории, где она работала до 1951.
В 1944-1960 Юдина преподавала в Институте имени Гнесиных.
В 1960 году была уволена из Гнесинского института из-за своих православных убеждений и за симпатии к современной западной музыке (включая эмигрировавшего Стравинского). Она продолжала давать публичные концерты, но ей было отказано в записях. После того, как в Ленинграде она прочла со сцены стихи Бориса Пастернака в ответ на вызов на бис, Юдиной был запрещено концертирование на срок в пять лет.
В 1966 году прочла цикл лекций по романтизму в Московской Консерватории.
Была православной по вероисповеданию. Посещала храм Николы в Кузнецах. Её духовным настоятелем был протоиерей Всеволод Шпиллер . Юдина прожила всю жизнь в бедности и лишениях: не имела собственного рояля, ходила много лет в одном платье, часто недоедала. Она была убеждена, что художник должен быть беден. Всегда помогала страждущим, вызволяла из ссылок репрессированных друзей. Последний концерт пианистки состоялся в 1969 году.
Юдина относилась к числу любимых пианистов Иосифа Сталина . Однажды ночью 1944 года, когда Сталин неожиданно услышал по радио трансляцию фортепианного концерта № 23 Моцарта, у него на глазах появились слезы, и он немедленно потребовал сделать оттиск, чтобы всегда иметь при себе пластинку. Когда Юдина приехала домой после концерта, то надолго уснуть ей не удалось: ее разбудили офицеры, увезли в студию звукозаписи, где ее уже поджидал наскоро собранный небольшой оркестр, - и так была сделана запись прямо в середине ночи, а единственная копия была оттиснута с матрицы и затем представлена Сталину (матрица выжила, и запись доступна на компакт-диске).
Мария Юдина - одна из колоритнейших и своеобразнейших фигур на нашем пианистическом небосклоне. К оригинальности мысли, необычности многих интерпретаций добавлялась и нестандартность ее репертуара. Чуть ли не каждое ее выступление становилось интересным, зачастую неповторимым событием.
И всякий раз, будь то на заре творческого пути артистки (20-е годы) или гораздо позднее, ее искусство вызывало ожесточенные споры и среди самих пианистов, и среди критиков, и среди слушателей. Но еще в 1933 году Г. Коган убедительно указывал на цельность художественной личности Юдиной: «Как по стилю, так и по масштабу своего дарования эта пианистка настолько не укладывается в привычные рамки нашего концертного исполнения, что повергает в состояние некоторой растерянности музыкантов, воспитанных в традициях романтического эпигонства. Вот почему так разнообразны и противоречивы высказывания об искусстве М. В. Юдиной, диапазон которых простирается от упреков в „недостаточной выразительности" до упреков в „чрезмерной романтизации". Оба упрека несправедливы. По силе и значимости выражения пианизма М. В. Юдиной знает очень мало равных себе на современной концертной эстраде. Трудно назвать исполнителя, искусство которого накладывало бы на душу слушателя такую властную, прочную, чеканную печать, как 2-я часть А-dur"ного концерта Моцарта в исполнении М. В. Юдиной... „Чувство" М. В. Юдиной не исходит в воплях и вздохах: путем огромного душевного напряжения оно вытягивается в строгую линию, концентрируется на больших отрезках, перемалывается в совершенную форму. Кое-кому это искусство может казаться „невыразительным": неумолимая четкость игры М. В. Юдиной слишком резко проходит мимо многих ожидаемых „уютных" смягчений и закруглений. Названные особенности исполнения М. В. Юдиной позволяют сблизить ее игру с некоторыми современными направлениями в сценическом искусстве. Характерна здесь „полипланность" мышления, „крайние" темпы (медленные - медленнее, быстрые - быстрее обычных), смелое и свежее „прочтение" текста, весьма далекое от романтического произвола, но резко подчас расходящееся с эпигонскими традициями. Эти черты звучат по-разному в применении к различным авторам: быть может, убедительнее в Бахе и Хиндемите, чем в Шумане и Шопене». Проницательная характеристика, сохранившая свою силу и на последующие десятилетия...
Юдина пришла на концертную эстраду после окончания в 1921 году Петроградской консерватории по классу Л. В. Николаева. Кроме того, она занималась у А. Н. Есиповой, В. Н. Дроздова и Ф. М. Блуменфельда. На всем протяжении творческого пути Юдиной для нее были характерны артистическая «подвижность» и быстрая ориентировка в новой фортепианной литературе. Здесь сказывалось ее отношение к музыкальному искусству как к живому, непрерывно развивающемуся процессу. В отличие от подавляющего большинства признанных концертантов Юдину и на склоне лет не покидал интерес к фортепианным новинкам. Она стала первой в Советском Союзе исполнительницей сочинений К. Шимановского, И. Стравинского, С. Прокофьева, П. Хиндемита, Э. Кшенека, А. Веберна, Б. Мартину, Ф. Мартена, В. Лютославского, К. Сероцкого; в ее репертуар входили Вторая соната Д. Шостаковича и Соната для двух фортепиано и ударных Б. Бартока. Юдиной посвятил свою Вторую фортепианную сонату Ю. Шапорин. Ее интерес ко всему новому был прямо-таки ненасытным. Она не ждала, покуда к тому или иному автору придет признание. Она сама шла к ним навстречу. Многие, очень многие советские композиторы находили у Юдиной не просто понимание, но живой исполнительский отклик. В ее репертуарном списке (помимо упомянутых) находим имена В. Богданова-Березовского, М. Гнесина, Э. Денисова, И. Дзержинского, О. Евлахова, Н. Каретникова, Л. Книппера, Ю. Кочу-рова, А. Мосолова, Н. Мясковского, Л. Половинкина, Г. Попова, П. Рязанова, Г. Свиридова, В. Щербачева, Мих. Юдина. Как видим, представлены и зачинатели нашей музыкальной культуры, и мастера послевоенного поколения. И этот список композиторов еще больше расширится, если принять во внимание камерно-ансамблевое музицирование, которому Юдина предавалась с неменьшим энтузиазмом.
Распространенное определение - «пропагандист современной музыки» - право, слишком скромно звучит по отношению к этой пианистке. Ее артистическую деятельность хочется назвать пропагандой высоких нравственно-эстетических идеалов.
«Меня всегда поражала масштабность ее духовного мира, ее непреходящая одухотворенность, - пишет поэт Л. Озеров. - Вот она направляется к роялю. И мне, и всем кажется: не из артистической она направляется, а из людской толпы, с ее, этой толпы, думами и помыслами. Направляется к роялю, чтобы сказать, донести, выразить нечто важное, исключительно важное».
Не для приятного времяпровождения отправлялись любители музыки на концерт Юдиной. Им предстояло вместе с артисткой непредвзятым взором проследить за содержанием классических произведений, даже когда речь шла о хорошо известных образцах. Так вновь и вновь открываешь неизведанное в стихах Пушкина, романах Достоевского или Толстого. Характерно в этом смысле наблюдение Я. И. Зака: «Ее искусство я воспринимал как человеческую речь - величавую, суровую, никогда не сентиментальную. Ораторство и драматизация, подчас... даже не свойственные тексту произведения, были органически присущи творчеству Юдиной. Строгий, верный вкус полностью исключал даже тень резонерства. Наоборот, она уводила в глубины философского постижения произведения, что придавало такую огромную впечатляющую силу ее исполнению Баха, Моцарта, Бетховена, Шостаковича. Курсив, отчетливо проступавший в ее мужественной музыкальной речи, был совершенно естественным, ни в коем случае не навязчивым. Он лишь выделял и подчеркивал идейный и художественный замысел произведения». Вот именно такой «курсив» требовал от слушателя напряжения интеллектуальных сил, когда тот воспринимал юдинские трактовки, скажем, «Гольдберг-вариаций» Баха, концертов и сонат Бетховена, экспромтов Шуберта, Вариаций на тему Генделя Брамса... Глубоким своеобразием были отмечены ее интерпретации русской музыки, и прежде всего «Картинок с выставки» Мусоргского.
С искусством Юдиной, пусть в ограниченном масштабе, позволяют ныне познакомиться и наигранные ею пластинки. «Записи, пожалуй, несколько академичнее живого звучания, - писал в „Музыкальной жизни" Н. Танаев, - но и они дают достаточно полное представление о творческой воле исполнителя... Мастерство, с которым Юдина воплощала задуманное, всегда вызывало удивление. Не сама по себе техника, неповторимый юдинский звук с густотой его тона (вслушайтесь хотя бы в ее басы - мощный фундамент всего звукового здания), но тот пафос преодоления внешней оболочки звучания, который открывает путь в самую глубину образа. Пианизм Юдиной всегда материален, полновесен каждый голос, каждый отдельный звук... Юдину подчас упрекали в известной тенденциозности. Так, например, Г. Нейгауз считал, что в своем осознанном стремлении к самоутверждению сильная индивидуальность пианистки часто переделывает авторов „по своему образу и подобию". Думается, однако (во всяком случае, в отношении к позднему творчеству пианистки), что мы никогда не встречаем у Юдиной художественного произвола в смысле „я так хочу"; этого нет, но есть „я так понимаю"... Это не произвол, а свое отношение к искусству».
По материалам радио «Радонеж»
«Какой же опыт надо иметь, чтобы так играть. Какую силу оригинальных интуиций духа и какую уверенность в их объективной реальности надо ощущать, чтобы создавать такое впечатление простой игрой на фортепиано», – восклицает вместе с героем своего романа «Женщина-мыслитель» Алексей Фёдорович Лосев, потрясённый игрой пианистки Радиной, прототипом которой была Мария Вениаминовна Юдина.
Для тех, кто знал гениальную пианистку, слушал её игру в зале или по радио, это имя навсегда осталось в сердце, настолько мощнозахватывающей была эта игра, по мнению критики не имеющая себе равной в нашем столетии.
Магия грандиозной личности присутствует всегда, особенно в творчестве. Об этом пишет и Лосев: «Она ворвалась насильственно, если не в жизнь мою, то в мой духовный опыт. Она внесла своей личностью целую бурю в мое сознание. Она мне вдруг доказала, что сейчас, вот сейчас, в этой нашей теперешней обстановке, есть что-то такое, чего я не знал, чему я должен удивляться, перед чем страшиться. Она заново открыла то, что я считал для себя давно открытым. Она мне, мне, мыслителю, преподнесла это открытие; мне, философу, утёрла, можно сказать, нос».
Мало кого оставляло равнодушным исполнительское искусство Марии Вениаминовны Юдиной.
В 1921 году она блестяще окончила Петроградскую консерваторию. Вместе с Софроницким стала последней обладательницей старинного звания «лауреат Петербургской консерватории».
Человек, глубоко верующий, Мария Вениаминовна открыто демонстрировала своё православие в безбожном советском обществе. Много претерпела от этого: была изгнана из Московской и Ленинградской консерваторий, лишена концертной деятельности, преподавательской работы.
«Я знаю лишь один путь к Богу – через искусство», – пишет Юдина в дневнике. Она понимала свой музыкальный дар как долг, который нужно вернуть. На восторженную хвалу в свой адрес Мария Вениаминовна отвечала: «А вот это уже не от меня». Это значит, что она отводила себе роль лишь посредника, проводника.
Юдина много играла Баха. Их связь была двухсторонняя: исполнительница искала Баха и нашла его, но во многом оказалась сотворена им, и прожила едва ли не бо льшую часть жизни своей, неся его духовные черты.
Миром в руинах была послеоктябрьская Россия, подобно Германии после 30-летней войны. И если Бах облегчал своим современникам психологический груз военных бедствий, если творчество его стало словом утешения, то он мог утешить также и людей послеоктябрьской России, искавших примирения с жизнью и ощущавших щемящую близость русского 20-го и немецкого 17-го веков. Эта близость не уменьшалась, кажется, ни разу за всё время существования Юдиной-бахианки и, может быть, особенно заметной стала после опустошения Второй Мировой войны. Во всяком случае, Мария Вениаминовна играла Баха поистине пронизывающе в своих концертах 50-х годов.
Об ответственности искусства перед жизнью говорит вся совокупность баховского творчества или баховское послание. А услышать и принять его Юдина сподобилась более всех отечественных музыкантов-исполнителей своего поколения, ибо была готова это сделать.
Разделяла ли пианистка мысль Михаила Бахтина
: «Не только понести взаимную ответственность должны жизнь и искусство, но и вину друг за друга»? Полагаю, что разделяла, ибо она была человеком веры. А также, как деятельница христианской культуры, человеком вины. Вина перед страждущими буквально гнала Юдину в блокадный Ленинград, куда попасть было не просто без особых санкций. Попала, наконец, с артистической бригадой в феврале 1943 года. А потом, с июня, пребывала в Ленинграде четыре месяца. Выступала в концертах, играла на радио.
Очищающим и жизнесозидающим переживанием стала для Юдиной блокада. Чувство вины утолилось в реальной помощи блокадникам. И, просветлённая, обрела Мария Вениаминовна силы для поддержания самоё себя в последующие, поздние годы, которые испытывали её жестоко.
«Такая артистка, как Юдина, есть пророк. И место её не на ступенях, а скорее на плоскости, на плоту, где рядом стоят творящие музыку и внимающие ей», – считает музыковед, профессор Леонид Гаккель.
Внимающих Юдина ставит высоко. К слушателю она идет с доверием и любовью, ибо слушатель достоин их. Юдина невиртуозна. Дело не в каких-либо изъянах мастерства, – оно было без изъянов, – а в нежелании отчуждаться от публики, оберегать себя от неё посредством профессионального совершенства.
«Нисхождение было желанным для Юдиной как человека веры: служение малым сим», – продолжает Леонид Гаккель.
И, кажется, только в России музыканты-исполнители искали нисхождения, будучи великими мастерами. Только в России не радели о виртуозности, подымаясь на вершины своей профессии.
Мария Вениаминовна недаром любила русскую фортепианную музыку, отказавшуюся от виртуозности ради эмоционального сближения со своим слушателем.
Искусство Юдиной занимает место в ряду духовных величин. Всё у неё следует единому, избранному ею для себя закону, всё в ней принадлежит символическому типу культуры. Иначе и не может быть у христианского художника, если христианское учение гласит: «да будет всё едино». И чем крупнее музыкант, тем охотнее и полнее мыслит он об одновременном существовании эпох, культур, стилей, о Великом Едином.
Мария Вениаминовна Юдина отдавала невероятно много жизненных сил музыке 20-го века.
«Этот век, как и другие века, находится в непосредственном отношении к Богу», и что «нужно принимать на себя ответственность за всё, что происходит в современной музыкальной культуре, не перекладывая эту ответственность на прошлое», – говорила она.
Общение с музыкой Дмитрия Шостаковича значило сходство судеб, единство морали. Отсюда гениальное исполнительское воплощение его сочинений.
В 1933-1938 годах Юдина выступала со 2-ым фортепианным концертом Прокофьева. Слышавшие свидетельствуют, что это было событие. Исполняла она произведения запрещенного тогда Стравинского, западных композиторов: Бартока, Хиндемита, Мессиана.
В ритме, дыхании, интонациях её игры часто присутствует русское поэтическое слово, по крайней мере, его дыхание и ритм.
«Пламенно любя и боготворя русскую поэзию всех веков, включая нетленную красоту церковнославянских песнопений, я хочу слышать у Шуберта, Брамса, Малера, а также у Иоганна Себастьяна Баха русское слово. Этот русский текст и даёт вокальной литературе её зримую, ощутимую, слышимую всемирность и вечность», – говорила она.
Когда Юдина во время своих концертов читала с эстрады стихи русских поэтов-современников, это не было расточительством и тем более тщеславием начитанного музыканта. Не было это и сознательной культурно-политической демонстрацией. Слово сотрудничало со звуком в поисках смысла вещей, и, кроме того, Юдина обретала себя в воспроизведении слова и звука. И цель общения достигалась при этом вернее: мы читаем вместе, как в музыке, как в искусстве поэзии.
Среди пианистов Юдина выделялась тем, что всю жизнь находила новые откровения в сочинениях классиков. Многое она играла не так как принято, вызывая удивление даже у таких крупных музыкантов, как Нейгауз и Рихтер.
Любое музыкальное произведение она осмысливала с позиций собственного философского прочтения. И творение композитора выходило из-под её рук с отпечатком, так сказать, личностного отношения.
«Об игре Марии Вениаминовны писали, и ещё будут писать специалисты, – говорит её сестра Вера Вениаминовна. – Я приведу только одно её шутливое высказывание. Когда муж спросил, как она играет своим неправильно сросшимся пальцем, Мария Вениаминовна иронически ответила: «Неужели вы думаете, что играют руками? Играют вот чем», – и она постучала себе по лбу».
«Слушание музыки не есть удовольствие, – говорила Мария Вениаминовна. – Оно является ответом на грандиозный труд композитора и чрезвычайно ответственный труд художника-исполнителя. Слушание музыки есть познавательный процесс высокого уровня».
Она возвращала высокую цену искусству музыки. Да, впрочем, во все времена это было задачей выдающихся исполнителей – возвращать музыке её цену. Ибо любая музыка рано или поздно начинает приобретать привкус общего места. Любая музыка: и Бах, и Моцарт, и Шопен нуждается в прибыли жизненных сил, а такую прибыль могут доставить только исполнители. Юдина доставляла её.
Моральная обязанность нашей выдающейся артистки служила славе и достоинству музыки, но также и достоинству слушателя.
Вот что рассказывает о Марии Вениаминовне её ученица Артоболевская: «Она считала, что и законы искусства подчинены стремлению к истине и добру, как бы пребывают в тайной связи с нравственными нормами и законами духа».
Некоторые произведения в её исполнении не только восхищали и представали исполнительскими шедеврами, но являлись как бы окнами в глубины её личности, буквально учили жить. Так исполняла она «32-е вариации» Бетховена, а, наряду с этим крупномасштабным произведением, «Вещая птица» Шумана буквально осталась на всю жизнь в ушах и сердце никогда не забываемой колдовской загадкой по воздействию на её душу.
Что бы она ни играла, её исполнение всегда было естественно, свободно, бескомпромиссно. Она не заискивала перед слушателями, не поступалась ни на йоту своими убеждениями ради того, чтобы угодить публике или облегчить себе достижение признания. Она не отказывалась от самых сложных идей, трактовок ради понятности, так как глубоко верила в то, что истинно прекрасное понятно, что оно может быть доступно всем, кто стремится его постигнуть.
Великие люди, а к ним мы причисляем и Марию Вениаминовну Юдину, с рождением своим приходят в мир людей с тем, чтобы уже не покидать его. Они преображают этот мир силой своего духа, своего гения, своего сострадания.
Цитата сообщения
Музыку Баха Мария Вениаминовна Юдина понимала, как звучащее Евангелие.
Симфонический оркестр Всесоюзного радио.
Дирижер Курт Зандерлинг ;
фортепиано - Мария Юдина Собрание из 33 CD.
Запись с концерта в Большом зале Московской консерватории,
Служенье муз не терпит суеты,
Прекрасное должно быть величаво.
А. С. Пушкин
Родилась Мария Вениаминовна в 1899 году в Невеле в семье врача. К девяти-десяти годам нельзя было не заметить исключительной музыкальной одаренности девочки. Начались занятия с ученицей Антона Рубинштейна, Ф.Д.Тейтельбаум-Левинсон. В тринадцать лет ее принимают в Петербургскую консерваторию сначала в класс О.К.Калантаровой, затем в класс А.Н.Есиповой. Впоследствии педагогами Юдиной были В.Н.Дроздов, Л.В.Николаев. Она также брала уроки у Ф.М.Блуменфельда.
В пятнадцать-шестнадцать лет Мария Юдина поражала всех широтой познаний в самых разных областях гуманитарных наук. К девятнадцати годам она свободно владела немецким, французским и латинским языками. Помимо фортепиано, училась в классе органа и в дирижерском классе. В это время Мария Вениаминовна упорно изучала философию - от древних греков до Канта и Гегеля, дружила с М.М.Бахтиным.
Уже в молодости исполнительские трактовки Юдиной отличались стремлением к философской глубине. Больше всего она боялась штампа, подражания кому-либо. Драматизм, волевой накал, чувствовавшийся в юношеских интерпретациях, постепенно сменила поэтичность, лиризм, теплота, простота и благородство.
Юдина искала свой путь в искусстве, музыка была для нее предметом духовным. Знакомство с сочинениями Вл. Соловьева, Трубецкого, Флоренского помогло сделать выбор. В 1919 году Мария Вениаминовна крестилась.
В то время игра ее захватывала ораторской приподнятостью речи проповедника. Рельеф интонаций таков, что за каждой сыгранной фразой чувствовалось мыслимое ею слово. Исполнение увлекало сосредоточенностью, многозначительностью и масштабностью. Особенно удавались углубленные размышления и горькие исповеди Баха, героико-драматические произведения Бетховена.
Со временем раскрывалась способность проникать в самые потаенные глубины искусства. Что бы она ни играла, ее исполнение всегда было естественно, свободно, бескомпромиссно. Мария Вениаминовна не заискивала перед слушателями, не поступалась ни на йоту своими убеждениями ради того, чтобы угодить публике или получить признание. Она не отказывалась от самых сложных идей и трактовок ради «понятности», так как глубоко верила в то, что истинно прекрасное понятно, что оно может быть доступно всем, кто стремится его постигнуть.
«Когда-то Достоевский говорил, что красота спасет мир... Мария Вениаминовна часто повторяла эти слова. Она знала, всем своим существом верила и знала, что это так, что это правда, потому что красота - это сила Божия. Это сила славы Божией, это слава силы Божией, преображающая мир» (из проповеди отца Всеволода Шпиллера).
Юдина никогда не выставляла напоказ своего творчества, избегала говорить о том, что совершала в музыке. Ей ставили в вину то, что она, играя, недостаточно сдерживала себя и потому играла не столько сочинения великих композиторов, сколько саму себя. Действительно, она была большим художником, и ценности, которые вокруг себя разбрасывала с избытком, оправдывают отступления от канонов и норм.
Все, что, по ее мнению, несло в музыке отпечаток красивости, Юдина решительно отвергала, к Рахманинову была равнодушна, зато любила Танеева. Проявляла большой интерес к современной музыке.
Мария Вениаминовна была особым знатоком творчества Баха. Некоторые произведения в ее исполнении буквально учили жить. Она охраняла свой внутренний мир от постороннего влияния, оберегала себя от лишних музыкальных впечатлений, почти никогда не слушала других пианистов.
Многое в трактовке баховской полифонии исходило у Юдиной из необыкновенного умения слышать и слушать хор. Музыку Баха Мария Вениаминовна понимала как звучащее Евангелие. Ноты баховских произведений были исписаны евангельскими цитатами и стихами из псалмов. В игре Юдиной каждый звук - слово, каждая фраза - высокая мысль.
Мария Вениаминовна считала, что законы искусства подчинены стремлению к истине и добру, как бы пребывают в тайной связи с нравственными нормами и законами духа. «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф. 19, 21). Мария Вениаминовна буквально следовала этой заповеди. Забывая о себе, она думала только о других. «Я занимаюсь вопросами здравоохранения и устройства на работу», - говорила она. Вокруг нее всегда было много людей, нуждавшихся в помощи. Юдина устраивала в больницы, по первой просьбе играла на похоронах друзей. Играла и плакала, на коленях была лужица слез. Помогала Мария Вениаминовна всегда охотно и немедленно, чем могла - и советом, и хлопотами за учеников. В годы войны получаемые в лимитном магазине продукты отсылала нуждающимся, деньги раздавала.
Живя в Петербурге, Юдина постоянно меняла квартиры - своей у нее не было. Иногда ей приходилось спать в ванной. Она обрекла себя на скитальческую жизнь.
Появившись где-либо, Юдина не могла остаться незамеченной. Вот как вспоминает о ее внешности Иван Всеволодович Шпиллер: «Репинский вдохновенный Лист в сутане аббата кажется мелким служкой по сравнению с грозной игуменьей в спортивных кедах, видневшихся из-под рода рясы, которая могла бы (ничуть бы не удивился) прикрывать и тяжкие вериги...» Зимой она ходила в тонком плаще и в кедах, с толстой суковатой палкой и старым перевязанным портфелем. Все попытки наладить ее регулярное питание силами искренне и преданно любивших ее друзей разбивались об ее упрямое неприятие никаких даров.
Только в конце жизни у Юдиной появилась собственная квартира в Москве, напротив Киевского вокзала. Дверь этой квартиры не запиралась, замка не было, внутри находилось только самое необходимое: кровать, рояль из пункта проката, стол с фотографиями любимых людей, шкаф с книгами. Юдина любила Пушкина, Тютчева, Блока, Хлебникова, античных авторов, трагедии Шекспира, Гете, Шиллера, Рильке, Достоевского, из современников - Пастернака, Ахматову, Заболоцкого. Она много знала наизусть и читала со сцены разных залов. На дверях в квартире кнопками были прикреплены отрывки из Евангелия.
Заниматься Мария Вениаминовна любила по ночам. Никогда не занималась собственно техникой. Когда ее спросили, как она играет своим неправильно сросшимся пальцем, она иронически ответила: «Неужели вы думаете, что играют руками? Играют вот чем!» - и она постучала себя по лбу.
Юдина была непримирима ко всем проявлениям пошлости и лжи - более того, к душевной и умственной тупости (или, как говорила она, «духовному ожирению» во всех его формах). Если Мария Вениаминовна и бывала иногда вспыльчива, раздражительна, то быстро отходила, просила прощения, охотно прощала других. Многое в поведении Юдиной казалось необычным. Но все, что бы она ни делала, было искренним.
Приехав в послевоенные годы в Лейпциг с концертом, шла как паломница к святым местам, босая к церкви св. Фомы, чтобы преклониться перед надгробием Баха.
«Блажени есте, егда поносят вам и ижденут и рекут всяк зол глагол на вы лжуще Мене ради» (Мф. 5, 11).
В 1929 году профессор М.В.Юдина была изгнана из Петербургской консерватории за открыто проявляемую религиозность, в 1951 году изгнана из Московской консерватории за то же, в 1960 году освобождена от занимаемой должности в Институте им. Гнесиных в связи с переходом на пенсию.
Когда невзгоды обрушивались на нее, это застигало ее врасплох, она невыносимо страдала, теряла голову и даже падала духом. И никто не мог ей внушить хоть малую долю простого житейского благоразумия. Можно было поверить, что она находит истинное упоение в том, чтобы безропотно принимать безжалостные удары судьбы.
В 1939 году Марию Вениаминовну постигло большое горе, от которого она уже никогда не могла вполне оправиться: погиб ее жених. С этого момента она взяла на себя заботу о его одинокой матери.
Мария Вениаминовна старалась часто посещать богослужения. На Пасху всегда приглашала к себе много гостей. Ей хотелось читать лекции о музыке в Духовной академии. Она переписывалась со многими епископами, общалась с самыми яркими в духовном отношении людьми. Среди ее духовников были о. Феодор Андреев (Петербург), о. Николай Голубцов, о. Всеволод Шпиллер.
Часто объявленный Юдиной концерт начинался с проповеди. Мария Вениаминовна говорила о вере, читала стихи, никого и ничего не боясь. Иногда проповедь занимала больше времени, чем сам концерт. Иван Всеволодович Шпиллер вспоминает: «Однажды мы с папой вместе были на ее концерте в зале Чайковского. На последнем? Во всяком случае, на одном из последних. Конечно, она и стихи читала, нарушив обещание этого не делать, и, принимая цветы, обрушилась на зал с упреками: «Лучше бы вы отдали деньги бедным...»
В те годы ее поведение было вызывающим, но власти ничего не могли с ней сделать: слишком большая величина и знаменитость. За много лет до своей кончины Мария Вениаминовна начала размышлять о смерти:
«...Я же за эти годы приблизилась к разным «рубежам», т. е. частенько помышляю о кончине, благодаря Провидение за каждый день, ибо вижу лес, и звезды, и иней, и окружена музыкой и молодыми душами....Чего еще желать? А живется мне тоже не по шерстке...» (из письма Б. Пастернаку, 20.12.1953 г.)
.
Умерла Мария Вениаминовна 19 ноября 1970 года в 1-й Градской больнице, причастившись в этот день Святых Христовых Тайн. Гражданская панихида была в вестибюле Большого зала Консерватории. Пришло множество людей, играли знаменитые музыканты. У изголовья стоял большой надгробный крест, который потом несли с пением «Святый Боже...». Пели все, это был настоящий крестный ход в центре Москвы.
«Прекрасна душа, прекрасна жизнь, прекрасны поступки...» - с таких слов началась проповедь отца Всеволода Шпиллера на отпевании Марии Вениаминовны Юдиной в Николо-Кузнецком храме.
«Вся жизнь покойной Марии Вениаминовны, посвященная красоте, и была таким стремлением к высшим и действенным ценностям красоты и прорывом в другой мир. Именно так она понимала искусство, братья и сестры, как совершающее этот прорыв в другую, высшую реальность»
текст - Елена Куракина
Сайт пианистки
