Тематическое оглавление (Рецензии и критика: литература)
предыдущее по теме………………………………… следующее по теме
предыдущее по другим темам…………… следующее по другим темам
А.Маринина наконец-то написала новый роман из серии про Каменскую. Каменская вышла на пенсию и устроилась работать в частное детективное агентство к своему другу Стасову. Но она находится в унынии и очень скучает по старой работе. Даже верный муж стал с ней скучать.
Интрига в этот раз неинтересная. Маринина не готова расставаться со своими героями из других книг. В новом романе действуют 3 персонажа из трилогии про благие намерения. Это Андрей Бегорский, его возлюбленная Тамара и Родик Романов. Как помнят те, кто читал «Благие намерения», в конце третьей книги Андрей Бегорский отреставрировал старинное поместье, где в советское время был санаторий, и где они все играли в детстве. Он устроил там клуб-пансионат «Золотой век» для пенсионеров. У Бегорского была концепция, что пенсионер не должен считать, что он выброшен из жизни, для чего его надо поместить в хорошие условия и учить работе на компьютере. Тамара постоянно жила в пансионате. Она делала старикам модные прически, и они обретали новую жизнь. Кроме того, Тамара ставила со стариками самодеятельные спектакли. Ей все это очень нравилось. Но тут убили одну из постоянных посетительниц клуба. На трупе лежали красные серьги и зеркальце. Почти через год убили еще одну даму, которая посещала «Золотой век». На трупе были красные серьги (другие) и зеркальце. Потом в местной газете появилась статья с историей про проклятие красных серег. Будто бы у дореволюционных хозяев усадьбы через поколения рождались уродливые сумасшедшие. А началось все с того, что у одной из их рода погиб муж, и она сошла с ума. А красные серьги и зеркальце были при том, что вначале она потеряла красную серьгу, подаренную мужем, потом пришло известие о смерти мужа, потом в результате несчастного случая она сильно подурнела, а потом уже посмотрела в зеркало и рехнулась. По городу пошли слухи, что объявился маньяк, что он – последний из проклятого рода и мстит всем, кто посещает его родовую усадьбу. (История, кстати, напоминает роман Берсеневой «Ермоловы» - там тоже какие-то камни были. Но пародия не удалась. Некоторые вещи невозможно пародировать. Теперь надо ждать пародии от Берсеневой на Маринину). В результате старушки испугались и перестали посещать клуб.
Бегорский решил разобраться в этом деле. Он боялся, что если клуб закроется, то Тамара уедет, а их отношения пока не увенчались свадьбой. Бегорский поручил Романову найти хорошего частного детектива. Тот нашел Каменскую. Каменская приехала в усадьбу и стала на месте вести расследование. Самым неприятным моментом в ее положении было то, что она должна была взаимодействовать с местными милиционерами. Так и раньше было, но теперь у нее совсем другой статус. Она прекрасно понимала, что ей будут не рады. Милиционеры вначале встретили ее в штыки, но потом привыкли. Один их них был толстый, похожий на жабу, посещал проституток, был холостой и очень любил свою бабушку – свою единственную родственницу. Он считал, что пожилых женщин убил не маньяк, а 2 разных человека. Просто второй нарочно воспроизвел картину убийства первой жертвы, чтобы искали маньяка. Это говорит о том, что он мог быть из милиции, так как только там знали все детали. А историю с серьгами придумали журналисты по наводке тех, кто хотел бы, чтобы клуб закрылся, а Бегорский продал бы отреставрированную усадьбу по дешевке. Вроде бы хорошая версия, но сам этот милиционер был достаточно уродливым и странным, чтобы оказаться тем самым маньяком. Кроме того, версия о том, что никакого маньяка нет, очень нравилась местному милицейскому начальству, а парень был карьерист.
Второй милиционер был нормальный мужик, у него было трое или четверо детей. Его жена не работала. Он имел машину и новенький коттедж. Сам он был сиротой, и собственный дом стал его навязчивой мечтой. Он стоял за то, что маньяк существует, отвергал версию о том, что убийцей второй женщины может быть кто-то из милиции, и ругал своего коллегу за соглашательство с начальством.
Каменская давала им задания проверить то или другое, но и сама не сидела сложа руки. Она много узнала о жизни обеих убитых. Оказалось, что они и еще одна женщина состояли в неком кружке по вышиванию и двое из них обожали его руководителя. На этой почве они ненавидели друг друга. Он же отдавал предпочтение убитой номер два, хотя и без взаимности. Она была одинокой женщиной, следователем, всю жизнь проработала в милиции. Единственный человек, с которым она общалась, была соседская девочка-сирота. Возникла версия, что ее мог убить кто-то, кто проходил по ее старым делам. Первая из убитых была такой противной общественницей, которая лезет в чужие дела. У нее была дочь, но они не общались, так как дочь имела бордель. Дома у нее жила жиличка, которая слишком переживала, когда хозяйку убили. Бандерша зла на мать не держала, хотя та завещала свою квартиру музею. У дочери был молодой любовник.
Обе убитых при жизни рассказывали о своих проблемах штатному даме-психологу. Последняя сама пережила трагедию: у нее погибла маленькая дочь.Вторая жертва незадолго до смерти о чем-то с ней громко спорила в ее кабинете. Ко времени приезда Каменской она уже уволилась из клуба. В клубе еще постоянно жили молодой человек, который учил стариков работе на компьютере и тот самый руководитель кружка по вышиванию. Оба они были не те, за кого себя выдавали.
Пока Каменская вела расследование, в усадьбе начали происходит акты вандализма: то зеркало разобьют, то порежут костюмы, которые Тамара сшила для спектакля. А еще дама-психолог, которую Каменская хотела допросить, попала в ДТП - утонула в реке вместе с машиной.
В конце романа Каменская узнала, кто убийца. Если прочтете, то узнаете и вы. Впрочем, в этом посте изложена вся необходимая информация. Попробуйте угадать: версия которого из милиционеров верна, кто убийца (убийцы), мотивы.
Но детективная интрига в романе не главное. Главное – попытка Каменской осознать свой пенсионный образ и примириться с ним. В этом ей помогает Тамара. Она убеждает Каменскую сделать новую прическу и сменить стиль одежды. Тамара считала, что многие люди одеваются и стригутся так, что их внешний вид не соответствует их сущности. Например, та женщина психолог, что потеряла дочь, очень сильно переживала, но продолжала краситься и одеваться более, чем сексуально. Этим она вводила людей в заблуждение. То же делает и Каменская. Джинсы и свитерки, которые так любит Настя как бы сигнализирует, что она – почти подросток, а это не так. Она – солидна красивая женщина, застрявшая в роли гадкого утенка. Второе - это то, что надо иметь какое-то увлечение, кроме работы, потому что работа может закончиться, и тогда у Каменской ничего не останется. Настя открывает в себе талант фотографа.
Вот так все просто: новая прическа, новая одежда и хобби, и можно спокойно встретить старость. Вряд ли сама Маринина в это верит.
Пролог
5 марта 2009 года
Звонок мобильного телефона дребезжал надсад¬но и требовательно. Он умолкал и тут же через несколько секунд снова начинал свою надоед¬ливую песню. Федулов нагнулся над лежащей на земле сумкой убитой женщины и посмотрел на экспер¬та. Тот молча кивнул, дескать, можно. Федулов щелкнул замком и вытащил телефон, нажал кнопку, обозначен¬ную зеленой трубочкой, поднес к уху, но ничего не го¬ворил.
- Галина Ильинична! - зазвенел в трубке заполош-ный встревоженный девичий голос. - Галина Ильи¬нична, вы где? С вами все в порядке? Почему вы трубку не берете?
Федулов откашлялся и глухо произнес:
- Алло. Говорите.
- Ой, я не туда попала? - испуганно проговорили в трубке. - Извините, пожалуйста.
И точно так же испуганно и коротко зазвучали гудки отбоя. Ну что ж, теперь они знают хотя бы имя и отче¬ство потерпевшей, это уже что-то. Теперь бы фамилию узнать и адрес. Федулов опустил руку с трубкой и тут же снова поднял ее: телефон опять зазвонил.
- Вы звоните Галине Ильиничне? - спросил он. - Кто вы? Представьтесь.
- Я Рита.. А что случилось? Где Галина Ильинична?
- Рита, вы кем приходитесь Галине Ильиничне? Род¬ственницей?
- Я... я квартирантка. А где Галина Ильинична?
- Рита, с Галиной Ильиничной несчастье. Вы сей¬час где?
- Какое несчастье? Что случилось? Ей плохо? Она в больнице?
- Она умерла. Вы где, Рита? Дома? Скажите мне ад¬рес.
Трубка молчала, словно телефон выключили.
- Рита! - снова позвал Федулов. - Рита, вы меня слышите? Мне нужно срочно с вами поговорить. Ска¬жите адрес.
- Как это... - раздалось в трубке глухое и неуверен¬ное. - Что значит: умерла? Вы кто? Доктор?
- Старший оперуполномоченный майор Федулов Дмитрий Вадимович, - сухо отрекомендовался Феду¬лов. - Галина Ильинична убита. Оперативная группа работает на месте происшествия. Так вы скажете, как вас найти?
- Я... я дома... - голос Риты, казалось, сел окончатель¬но, она уже почти шептала. - У Галины Ильиничны.
- Говорите адрес, я сейчас приеду.
- Нагорная, дом двенадцать, квартира сорок восемь. Это между Федеративной и Профсоюзной, знаете?
- Знаю, - коротко ответил Федулов. Это совсем ря¬дом, через три-четыре дома. Получается, дамочку убили при подходе к месту жительства. - Я буду у вас через несколько минут. Илюха, - обратился он к другому оперативнику, полному, с отечным лицом, - я в адрес, кажется, мы установили личность потерпевшей.
- Мне с тобой идти? - спросил Илья Вторушин.
- Нет, оставайся здесь, сейчас начальство нагрянет, труп все-таки. Если что - я на связи.
Федулов быстрым шагом миновал неосвещенный проходной двор, в котором обнаружили труп, вышел на сверкающую огнями вывесок Нагорную улицу и на¬правился к дому 12. Когда-то, когда Дима Федулов еще был сопливым пацаном, никакой Нагорной улицы не было, а потом здесь построили несколько шикарных по меркам 1970-х годов домов для городской «верхуш¬ки» - работников Томилинского городского совета на¬родных депутатов и горкома партии, - и, конечно же, замостили целую улицу, чтобы им удобно было подхо¬дить или даже подъезжать на служебных и личных ав¬томобилях, и открыли здесь несколько магазинов, ко¬торые снабжались товарами лучше всех других магази¬нов в Томилине. Жить на Нагорной стало престижно, и в послеперестроечные времена улица сохранила свой статус, несмотря на то что по сравнению с современ¬ной застройкой бывшие элитные дома выглядели про¬стоватыми и даже захудалыми. Теперь на Нагорной располагались самые дорогие магазины, два автосало¬на и лучший в городе ресторан, который никогда не пустовал: параллельно шла знаменитая Парковая улица, обсаженная липами, одним концом упирающаяся в ре¬ку Томинку, другим - в недавно отреставрированную старинную усадьбу, а сразу за Парковой, на живопис¬ном берегу реки, начинался коттеджный поселок, по¬строенный и обжитый людьми далеко не бедными. Этим небедным людям очень удобно было делать по¬купки в магазинах на Нагорной и ужинать в ресторане.
Дом под номером 12 оказался пятиподъездной девя¬тиэтажной «коробкой», перед которой между припар¬кованными машинами и гаражами-«ракушками» сирот¬ливо приткнулась детская площадка. Федулов опытным взглядом окинул фасад, посчитал количество окон, приходящихся на один подъезд, что-то умножил и по¬делил в уме и уверенно двинулся ко второй двери. Он не ошибся, сорок восьмая квартира действительно на¬ходилась во втором подъезде.
Когда ему открыли дверь, он увидел серьезную, с оза¬боченным лицом женщину лет сорока и рядом с ней молоденькую девушку, бледную, перепуганную и пока¬завшуюся Дмитрию необыкновенно страшненькой. Ко¬ричневые волосы расчесаны на косой пробор и запле¬тены в две косички, по толщине довольно жалкие, без¬ликая, застиранного серого цвета водолазка, вытянутая на локтях, несвежего вида спортивные брюки. В общем, выглядела девушка Рита небогато, да вдобавок еще и болезненно: глаза красные, на лбу испарина.
Федулов еще раз представился, прошел в комнату, попутно успев отметить, что квартира у покойной Га¬лины Ильиничны была хоть куда - трехкомнатная, просторная, хотя и давно не ремонтированная. Да, не¬плохо жили при советской власти партийные и совет¬ские работники. Он снова вспомнил свою тесную «двушку», в которой долгие годы ютился с родителями, женой, двумя детьми, младшей сестрой, ее мужем и сы¬ном. Спали без преувеличения друг у друга на головах, никакая другая мебель, кроме спальных мест, в кварти¬ре не умещалась, ели на кухне в три смены, в ванную, совмещенную с туалетом, всегда стояла очередь. Какое счастье, что все это уже позади и жилищный вопрос наконец решен! Но Дима Федулов до сих пор не забыл жизнь в той двухкомнатной квартире, она снилась ему в ночных кошмарах, и он просыпался в холодном поту и успокаивался только тогда, когда проходила сонная одурь и он мог различить вокруг себя совсем другие стены, другие окна и другую мебель.
Девушка, представившаяся Маргаритой Нечаенко, ра¬ботала приемщицей в химчистке и жила у Галины Иль¬иничны Корягиной в качестве квартирантки, но не за деньги, а за помощь по хозяйству. Ходила в магазины, стирала, гладила, убирала, в общем, была чем-то вроде домработницы с проживанием. Своего жилья в Томи¬лине она не имела, приехала из поселка Петунино Ко-стровского района. Костровое - большой город в 60 ки¬лометрах от Томилина, ну, конечно, не такой большой, как областной центр, но все-таки... Там и институты есть, в которых можно учиться, и частный бизнес про¬цветает, и фирмы, в которых можно работать. Но на работу в костровские фирмы Риту почему-то никто не стремился взять, и пришлось ей удовольствоваться бо¬лее скромным, хотя и немаленьким, городом Томили¬ном, построенным в середине 1950-х годов вокруг круп¬ного химкомбината.
Галина Ильинична отправилась на творческий вечер известной в прошлом актрисы, приехавшей из Москвы. Рита хотела было проводить свою хозяйку до концерт¬ного зала, расположенного ныне в бывшем Доме по¬литпросвещения, но Галина Ильинична категорически отказалась, сказав, что она не беспомощная и не дряхлая. Рита все равно волновалась за нее и собиралась подой¬ти на Майскую площадь к концертному залу попозже и хотя бы встретить Галину Ильиничну, но... В этом месте повествования несчастная некрасивая девица залилась густой краской и отвела глаза, а сидящая рядом с ней женщина, которая оказалась соседкой, вмешалась и по¬яснила, что около восьми вечера Риточка прибежала к ней и спросила, какое лекарство ей выпиты у нее на¬чался жуткий понос. То ли отравилась чем-то, то ли ки¬шечник засбоил. Сама соседка, конечно, не доктор, но жизненный опыт кое-какой имеет, поэтому дала Рите несколько дельных советов, а спустя полчаса зашла к Корягиной проведать девушку. Рита все время бегала в туалет и возвращалась вся в испарине. Она очень зли¬лась на себя и говорила, что заболела так некстати, что хотела бы все-таки собраться с силами и пойти встре¬тить Галину Ильиничну, потому что сейчас, в первых числах марта, началась оттепель, тротуары покрылись льдом и тонким слоем воды, очень скользко, и как бы Галина Ильинична не упала. Однако многоопытная со¬седка посоветовала ей из дому не выходить и нахо¬диться поближе к туалету. Они вместе попили чаю, по¬смотрели телевизор, а начиная с десяти вечера стали ждать Корягину, которая, по идее, должна была вот-вот вернуться. В половине одиннадцатого Рита забеспо¬коилась не на шутку и начала звонить ей на мобильник Никто не отвечал. Может быть, концерт еще не закон¬чился? Кто их знает, эти творческие вечера, на сколько они рассчитаны... Рита в справочной узнала телефон администратора концертного зала, позвонила, и выяс¬нилось, что творческий вечер знаменитой актрисы за¬кончился в девять часов десять минут. От Майской пло¬щади до Нагорной улицы пешком минут пятнадцать, это если идти даже неспешным шагом по хорошо осве¬щенной, широкой Профсоюзной улице, а если срезать и пойти дворами между Профсоюзной и Федератив¬ной, то выходишь прямо в торец дома Галины Ильи¬ничны, и занимает такая дорога от силы минут восемь. Иными словами, Корягина уже час как должна была вер¬нуться. Рита разволновалась окончательно, попросила соседку не уходить, потому что ей страшно, и приня¬лась названивать Галине Ильиничне каждые две-три минуты. Так и звонила до тех пор, пока ей не ответил майор Федулов.
Дмитрий провел с Ритой Нечаенко еще полчаса, все выспрашивал, не было ли врагов у ее хозяйки, не угро¬жал ли ей кто-нибудь, не возникали ли у нее в послед¬нее время какие-нибудь конфликты... Много чего узнал Дима Федулов об убитой женщине, только на личность преступника это не проливало ни капли света. Пре¬ступник-то, скорее всего, необычный, и мотив у него эдакий с заворотом, не лежащий на поверхности. По¬чему Дмитрий так решил? Да потому, что на груди у за¬душенной теплым шарфом женщины лежало разбитое зеркало, а рядом с трупом валялась на земле вырванная из уха серьга.
Неужели в их тихом восьмидесятитысячном городе завелся маньяк? Ох, не хотелось бы!
22 сентября 2009 года
Капитан милиции Илья Вторушин на работу почти никогда не опаздывал, наоборот, любил прийти по¬раньше, пока в здании городского отдела внутренних дел никого, кроме дежурных, нет, посмотреть свои за¬писи, сделать в тишине бумажную работу, составить план на предстоящий день. Планировать Илья любил, он записывал все подробно, нумеровал и по мере вы¬полнения с удовольствием обводил красным кружоч¬ком то, что уже сделано. Если к концу рабочего дня красных кружочков оказывалось меньше, чем необведенных пунктов, настроение у Ильи портилось, он был недоволен собой и злился. В удачные же моменты жиз¬ни, когда удавалось обвести красной шариковой руч¬кой все номера, он радовался, как ребенок, и считал, что день прожит не впустую.
Сегодня капитан Вторушин пришел на работу, как ему казалось, рано, однако в кабинете уже сидел стар¬ший опер Дима Федулов, с измученным лицом и совер¬шенно больными глазами.
- Аиду убили, - сквозь зубы произнес Федулов вме¬сто приветствия.
- Аиду? - удивленно приподнял брови Вторушин. - Какую Аиду?
- Ах да, ты не знаешь, ты ее не застал, - махнул ру¬кой Дмитрий. - Молодой еще. Она десять лет назад ушла в отставку, я с ней работал. Какая была тетка... Аи¬да Борисовна Павлова, следователь прокуратуры, стар¬ший советник юстиции.
Никакой Павловой Илья Вторушин не знал, ему было всего 32 года, и десять лет назад, когда какая-то там Павлова уходила в отставку, он только-только окончил школу милиции и начинал работать в уголовном розы¬ске Костровска, своего родного города, где до сих пор живет его бабушка. Родители Ильи давным-давно пере¬ехали из Костровска в Томилин, они были инженера¬ми-химиками и работали на комбинате, и вырос Вто¬рушин здесь, а вот служебную карьеру начинал там, где родился, и только семь лет назад перевелся в Томилин.
Он видел, что Дима Федулов расстроен донельзя, и не знал, как себя вести, - то ли скорбно молчать в знак солидарности, то ли не притворяться и разговаривать, как обычно.
- Илюха, у нас проблемы, - вдруг сказал Федулов совсем не то, что ожидал услышать Илья.
- У нас всегда проблемы, - беззаботно откликнулся Вторушин. - Какие на этот раз?
- У Аиды на груди разбитое зеркало. И сережка из уха вырвана, рядом валялась. Помнишь труп Корягиной?
Еще бы не помнить! Вторушин почувствовал, как серд¬це в груди пропустило удар. Вот, значит, в чем дело...
- Теперь точно можно утверждать, что в городе маньяк, - продолжал между тем Федулов мрачным го¬лосом. - Нам теперь головы поотрывают.
* * *
Газета «Томилинский курьер» от 17 октября 2009 года «СТРАСТИ ПО УСАДЬБЕ
Уже три недели жители нашего города не могут спать спокойно: в Томилине поселился ужас, неизвестный маньяк убивает немолодых женщин, посещающих клуб «Золотой век». Случайно ли это? И что стоит за убийст¬вами двух невинных жертв, связанных стоящей на ок¬раине города старинной усадьбой? Обеих погибших женщин объединяло то, что они были членами клуба «Золотой век», открытого два года назад московским олигархом Андреем Бегорским в отреставрированной на его же средства усадьбе. Клуб этот почти сразу за¬воевал популярность среди томилинских пенсионеров, которые говорят о нем не иначе как с любовью и теп¬лотой, однако выяснилось, что не все там так радостно и гладко, как кажется на первый взгляд.
Мы провели журналистское расследование, открыв¬шее нам немало страшных тайн и проливающее свет на загадки, оказавшиеся не по зубам нашей доблестной милиции.
Вернемся на два с половиной столетия назад и обра¬тимся к истории. Всем мало-мальски сведущим в истории известен, конечно, князь Александр Алексеевич Вязем¬ский, один из ближайших помощников и последовате¬лей Екатерины Второй. А вот его дальний родственник, князь Андрей Иванович Вяземский, известен куда мень¬ше. При Екатерине он был действительным тайным со¬ветником, нижегородским и пензенским генерал-гу¬бернатором, а при императоре Павле стал сенатором. Но наше внимание должно быть приковано не к его политическим заслугам; а к истории его второго брака.
Второй женой князя Андрея в 1786 году стала ир¬ландка Евгения О"Рейли. Князь познакомился с ней во время путешествия за границу, отбил у мужа и привез в Россию. Бракоразводный процесс Евгении был долгим и мучительным, но в конце концов влюбленные соеди¬нились и сочетались законным браком. Они любили друг друга и были счастливы, но родственники Андрея Ивановича этот брак не одобрили и его молодую жену не приняли. Супруги Вяземские стали подыскивать уе¬диненный уголок, где они могли бы спрятаться от пе¬ресудов и гнева своего окружения. Вот тогда-то князь Андрей и купил усадьбу Никольское-Томилино, кото¬рая сегодня стоит на окраине нашего города.
Но Вяземские сюда так и не переехали. Князь привез новоиспеченную супругу в имение, но уже через не¬сколько часов Евгения сказала, что здесь ей не по себе. Она даже не захотела остаться в усадьбе переночевать, сказала, что ей страшно, что в воздухе витает нечто не¬определенное, что ее пугает, и она ни за что не хотела бы здесь жить. Никакие уговоры князя не помогали, супруги вернулись домой, а через месяц Андрей Ивано¬вич нашел новое место - Остафьево, в семи верстах от города Подольска. Вяземские стали хозяевами Остафье-ва более чем на 100 лет, а усадьба Никольское-Томили-но была продана графу Михаилу Федоровичу Румянцеву.
В середине 50-х годов прошлого века территория имения стала частью вновь построенного города То¬милина, и никто не знает, почему так сложилось, что красивую усадьбу на окраине города стали называть «усадьбой Вяземского», который был ее хозяином всего чуть дольше месяца и не прожил в ней ни одного дня. Но факт остается фактом: усадьба Румянцевых при со¬ветской власти именовалась «усадьбой Вяземских» и носит это название до сих пор. Однако именно с ро¬дом Румянцевых, владевших Никольским-Томилином вплоть до революции 1917 года, и связаны страшные старинные тайны, которые могут пролить свет на тай¬ны сегодняшние.
Итак, у графа Михаила Федоровича была дочь Ольга, красавица, образованная и умная девица, не знавшая отбоя от женихов. Сердце ее было отдано Алексею Ло¬банову, за которого Ольга Михайловна и вышла замуж в 1808 году. Брак был на редкость счастливым, полным любви и взаимного доверия. К тому моменту, когда мо¬лодой граф Лобанов уходил на войну с Наполеоном, Ольга родила Алексею двоих детей. Перед расставани¬ем граф Алексей подарил любимой жене серьги, доро¬гие и очень красивые, со словами: «Эта пара серег оли¬цетворяет нас с тобой. В них заключена наша с тобой жизнь. Ежели одну потеряешь или сломаешь, вторую не выбрасывай, храни ее, как хранила бы свою и мою жизнь, как хранила бы нашу любовь».
Прошло несколько месяцев, Ольга Михайловна но¬сила подаренные мужем серьги каждый день, даже на ночь не всегда снимала. И вдруг оказалось, что одна се¬режка потеряна. И на другой день пришло известие о гибели графа Алексея Лобанова. С той поры Ольга Ру¬мянцева-Лобанова носила одну серьгу, вдевала ее в ле¬вое ухо, ближе к сердцу. Она долго не снимала траур, горюя по любимому мужу и отцу своих детей, и ника¬кие уговоры матери не носить одну серьгу, потому что это против правил, ее не убеждали.
Через полтора года после гибели графа Алексея за Ольгой Михайловной начал настойчиво ухаживать сын владельца расположенного по соседству имения, Петр Большаков. Петр был известен на всю округу своим буйным нравом, невоздержанностью в застолье, склон¬ностью к дебошам и к веселью в обществе цыган или заезжих актрис. Репутация у него была ужасная, и мо¬лодая красавица-вдова сторонилась соседа и старалась его избегать. Однако Большаков-младший не отступал, преследовал Ольгу, не давал ей прохода, постоянно на¬езжал с визитами и всячески демонстрировал свое рас¬положение. В конце концов дело дошло до объяснения, Большаков признался в своих чувствах и стал требо¬вать ответа. Был он в тот день изрядно нетрезв и вел себя агрессивно. Ольга старалась сгладить неловкость и деликатно объяснить Петру, что не разделяет его любви и собирается хранить верность погибшему мужу до самой смерти. Она даже рассказала ему, в надежде смягчить кавалера, о подаренных мужем серьгах и о том, как одна из них потерялась как раз накануне полу¬чения известия о его смерти. Большаков же от этого рассказа еще более разгорячился, слова Ольги разозли¬ли его, пробудили бешеную ревность, да и вино, выпи¬тое без меры, сделало свое коварное дело. Он протянул руку и в ярости вырвал серьгу из уха молодой женщи¬ны, а затем схватил нож и нанес несколько ударов по ее лицу.
Спустя два дня Петр Большаков был арестован и пре¬провожден в тюрьму. Врач сделал для Ольги все, что смог, однако с того момента все ее прекрасное лицо оказалось изуродованным безобразными шрамами. Ко¬гда Ольга посмотрела на себя в зеркало, она пришла в ужас и швырнула зеркало на пол. Осколки разлетелись по всей опочивальне. Ольга потребовала, чтобы во всем доме больше не осталось ни одного зеркала. Она не хо¬тела видеть свое некогда красивое, а отныне обезобра¬женное лицо. Требование молодой хозяйки было ис¬полнено, зеркала сняли и сложили в каморке.
Через некоторое время пользовавший Румянцевых доктор стал замечать в Ольге начальные признаки на¬двигающегося безумия. Она то становилась задумчи¬вой, все молчала, ни с кем не разговаривала, а то вдруг начинала хохотать, веселиться, затевать шумные игры с детьми, потом снова впадала в печаль и неподвиж¬ность. Однажды в холодный зимний вечер Ольга Ми¬хайловна в приступе безумия начала бить стекла в ок¬нах и кричать, что они, как зеркала, отражают ее урод¬ство, которое она не хочет видеть. На крик сбежались домочадцы, попытались утихомирить Ольгу, но она принялась рвать на себе волосы и одежду и приговари¬вать, что все против нее сговорились, даже самовар от¬ражает ее лицо, и все на нее смотрят и видят ее ужас¬ные шрамы. Несчастную удалось связать и через какое-то время успокоить, но рассудок к ней так и не вернулся.
Душевные болезни с той поры стали преследовать потомков Румянцевых, проявляясь через одно-два по¬коления. Но самым странным было то, что Ольга Ми¬хайловна Румянцева-Лобанова оказалась последней действительно красивой женщиной в этом роду. Уже ее дочь, а также все последующие девочки в роду Румян¬цевых-Лобановых рождались отчаянно некрасивыми. Благодаря немалому состоянию все они рано или позд¬но выходили замуж и рожали детей, однако ни одна из них не знала истинно любящего мужчину. Всех их бра¬ли замуж по расчету.
Но вот в 1898 году, спустя более восьмидесяти лет по¬сле трагедии, постигшей графиню Ольгу, оставшаяся от нее сережка была извлечена из шкатулки, в которой бе¬режно хранилась все эти годы, и вдета в ушко Анны Ру¬мянцевой-Лобановой. Анна, как и многие ее предки по женской линии, привлекательной внешностью не отли¬чалась, но любви хотела подлинной, на деньгах и расче¬те не замешенной. В память о несчастной Ольге Михай¬ловне, которую муж любил страстно и преданно, Анна отнесла сережку к ювелиру, заказала ей пару и стала но¬сить. Женихи у нее к тому времени были, однако все они гнались за состоянием, о чем Анна, конечно же, знала.
Вскоре сыскался молодой человек, в которого Анна влюбилась без памяти и, что самое главное, в искрен¬ность чувств которого она всей душой поверила. Роди¬тели были против: молодой человек был отнюдь не ро¬довит, из мещан, и не сказать чтоб богат, даже напро¬тив того. Анна твердо стояла на своем и говорила, что выйдет за него во что бы то ни стало, даже если ее ли¬шат и наследства, и приданого, что для их любви нет преград и ничто им не помешает стать счастливыми. Слова ее оказались пророческими, отец, узнав, что Ан¬на и ее жених тайно обвенчались, лишил непокорную дочь приданого и наследства и оставил без копейки. В тот же миг молодой супруг из нежного и любящего превратился в злобного ожесточенного мужлана. Анна пыталась уверить его в том, что их любовь выше мер¬кантильных интересов и финансовых обстоятельств, что они станут работать и будут жить скромно, но сча¬стливо. Муж в ответ схватил ее за руку и потащил к зер¬калу. «Какая любовь? - кричал он с пеной на губах. - О какой любви ты говоришь? Ты посмотри на себя! Не¬ужели ты думаешь, что такую, как ты, можно всем серд¬цем полюбить? Да тобой только детей пугать! Ты толь¬ко в страшном сне можешь присниться! Меня воротит от одного твоего вида! Только ради денег твоего папа¬ши я готов был тебя терпеть! А без этих денег ты мне не нужна. Если ты хочешь, чтобы я остался с тобой, иди к отцу, падай в ноги и проси, чтобы он изменил свое решение». При этих словах Анна схватила хрустальную вазу и изо всех сил запустила в зеркало, в котором от-
ражался ее муж, побелевший от ярости и злобы, и она сама, бледная, с длинным лошадиным лицом, слишком толстыми губами и маленькими блеклыми глазками. В эту секунду она поняла, что самыми красивыми в этом отражении являются серьги в ее ушах. Зеркало от удара разбилось, осколки посыпались на пол. Анна подняла руки, с силой вырвала серьги из мочек ушей и швырнула украшения в угол.
С того дня она слегла, а спустя месяц утопилась в ре¬ке, на берегу которой стояла усадьба.
Родная же сестра Анны благополучно вышла замуж, принеся мужу огромное приданое, и родила ему двух дочерей и трех сыновей, один из которых оказался впоследствии помешанным... Родовое проклятие Румян¬цевых-Лобановых продолжало жить.
В 1917 году обитатели имения Никольское-Томили-но эмигрировали в Европу. Но все ли они уехали? Со¬временники утверждали, что не все. И сегодня есть серьезные основания полагать, что потомки обреме¬ненного проклятием рода до сих пор живут на нашей земле, которая в последние полвека именуется городом Томилином. Живут, порождая через два-три поколения душевнобольных.
А теперь вернемся к загадочным убийствам, совер¬шенным в нашем городе. Обе жертвы регулярно посе¬щали усадьбу, которую потомки Румянцевых-Лобано¬вых, вероятно, считают своей собственностью, неза¬конно отнятой у них большевиками. У обеих жертв вырвана серьга из уха. И в обоих случаях на трупах об¬наружено разбитое зеркало.
Это ни о чем вам не говорит, уважаемый читатель?
Наталья Малец»
Глава 1
В
служебном кабинете Родислава Евгеньевича Ро¬манова было сильно накурено, и Бегорский, едва открыв дверь, невольно поморщился: сам он ни¬когда не курил и густой дым переносил с трудом.
- Родька, ну когда ты перестанешь своими руками себя гробить? У тебя тут дышать нечем, - недовольно произнес он.
- В наши с тобой годы уже поздно меняться, - от¬шутился Родислав Евгеньевич, импозантный и барст¬венно-вальяжный мужчина.
Им обоим было по шестьдесят шесть, и они знали друг друга и дружили с раннего детства, однако были совсем разными, и фразу про «наши с тобой годы» Бе¬горский немедленно воспринял в штыки. Если Романов полагал, что самое главное в жизни им уже сделано и теперь настало время почивать на лаврах и пожинать плоды праведных трудов, то Андрей Сергеевич Бегор¬ский считал себя достаточно молодым для того, чтобы совершенно не переносить застоя и рваться вперед, к новому и еще не опробованному.
Бегорский был владельцем крупного холдинга, Рома¬нов - его другом и заместителем, главная задача кото¬рого состояла в том, чтобы «решать вопросы». Так было постановлено с самого начала, когда Андрей Сергеевич много лет назад позвал к себе на работу успешного офицера милиции из Министерства внутренних дел: сам Бегорский в «решении вопросов» был не силен, до¬говариваться с людьми не умел в силу прямоты и отсут¬ствия гибкости, а также не обладал широким кругом нужных знакомств. Все эти качества как раз и были сильной стороной Родислава Романова, который сразу согласился стать его заместителем еще в те времена, когда Бегорский владел только одним заводом, выпус¬кавшим технологическое оборудование для пищевой промышленности. Теперь же оба были сказочно бога¬тыми людьми, но если Родислав Евгеньевич тратил деньги на собственный комфорт и удовольствия, то Ан¬дрей Сергеевич вкладывал их в новые проекты, в том числе и не приносящие никакой прибыли, а то и от¬кровенно благотворительные. Выбирая направления инвестирования, он руководствовался не соображения¬ми доходности, а исключительно категориями «мне это интересно» или «мне это скучно».
Клуб «Золотой век» Бегорский придумал несколько лет назад. Придумал, нашел место, где можно опробо¬вать новую идею, купил и отреставрировал старинную усадьбу в городе Томилине и начал эксперимент. И вот теперь этот эксперимент, пошедший так удачно с са¬мых первых месяцев, оказался под угрозой.
- Родька, найди мне толкового частного сыщика.
Родислав Евгеньевич распахнул настежь широкое ок¬но, впуская в кабинет мощную струю ледяного январ¬ского воздуха, и демонстративно закурил.
- Что ты еще надумал? - насмешливо спросил он. - Зачем тебе понадобился частный детектив?
- Ну, я неточно выразился, - поправился Бегор¬ский. - Не обязательно частный детектив. У тебя же осталось много друзей в милиции, найди толкового сы¬щика, которому можно поручить частное расследова¬ние. Оплата, как ты понимаешь, будет очень достойной, я никаких денег не пожалею. Я хочу, чтобы с томилин¬скими делами наконец разобрались. Мой клуб зака-ался, среди его членов разброд и шатания, постоянно слышатся разговоры о томилинском маньяке, который убивает пенсионеров, посещающих усадьбу. Семь чле¬нов клуба перестали приходить из-за этого, они пове¬рили и испугались. Да что члены клуба! У меня там уже три человека из персонала уволились!
- Как - три? - удивился Романов. - Ты же говорил, что двое.
- Сегодня утром позвонила Вера и сказала, что бух¬галтер написала заявление об уходе. Я не могу больше сидеть сложа руки, Родька, я должен что-то предпринять.
- Но ведь в Томилине есть своя милиция, они там ищут убийцу, - попытался возразить Родислав Евгенье¬вич. - Ищут и найдут рано или поздно, я в этом уверен.
- Так в том-то и дело, что рано или поздно. Для меня их «поздно» - это уже катастрофа, у меня клуб вот-вот развалится, все члены разбегутся вместе с персоналом. Для меня поздно уже сейчас, я жалею, что раньше ни¬чего не предпринял. Родька, я хочу, чтобы в Томилин поехал грамотный, знающий сыщик, который поможет местным операм.
- Так не положено, - улыбнулся Романов. - Ника¬кие частные лица не допускаются к оперативно-розы¬скной и следственной работе.
- Ты мне будешь рассказывать, что положено, а что не положено! - фыркнул Бегорский. - Так, как поло¬жено, я и сам могу сделать. А ты у меня работаешь для того, чтобы организовывать то, что не положено. По¬звони начальнику горотдела внутренних дел, а еще лучше - поезжай туда сам и лично договорись, пусть дадут нашему человеку возможность работать. И глав¬ное - найди такого человека. За деньгами я не постою, ты меня знаешь.
В принципе, ничего невозможного в задании Бегор-ского не было, начальник Томилинского ГОВД был кое-чем обязан Родиславу Романову, который интен¬сивно общался с ним в тот период, когда только велись переговоры о приобретении Бегорским старинной усадьбы и земли под ней. Романов тогда здорово помог милицейскому начальнику, решил некоторые его про¬блемы в Москве, и теперь вполне можно было обра¬титься к нему с такой пустячной просьбой, выполне¬ние которой и усилий-то никаких не потребует. Конеч¬но, сама затея Андрея выглядела в глазах Романова совершенно идиотской, но он всегда помнил, что сво¬им нынешним благосостоянием обязан старому другу, и считал своим долгом решать все его проблемы, даже те, которые, по мнению Родислава Евгеньевича, были высосаны из пальца.
Ну что ж, с томилинским начальством он договорит¬ся и толкового сыскаря, готового в январе уйти в от¬пуск, тоже найдет. Не проблема.
За окном тихо падал мягкий медленный снег, и от этого было уютно и спокойно. Как хорошо, что теперь выходные - это выходные и можно спать, не прислу¬шиваясь сквозь сон к телефону, и не тревожиться, что вот-вот позвонят и прикажут выезжать, потому что где-то кто-то кого-то убил. Можно блаженно вытянуться под одеялом, повернуться на другой бок и снова задре¬мать, а можно дотянуться до пульта, включить телеви¬зор и что-нибудь посмотреть, не вставая с постели. И это не счастливая случайность свободного от престу¬плений и розыскной работы выходного дня, а законо¬мерность, которую ничто не может нарушить. Теперь Настя Каменская сама хозяйка своему времени.
Эти радостные мысли посещали ее каждое утро, ко¬гда она просыпалась. Они зарождались в еще спящем мозгу и приносили несколько мгновений эйфории, но, как только голова стряхивала с себя остатки сна, на На¬стю наваливалась тоска.
Уже месяц, как она на пенсии. Да-да, она, привыкшая считать себя молодой и не особенно опытной девчон¬кой, оказывается, выслужила двадцать семь с лишним лет, к которым прибавили половину срока обучения на юридическом факультете университета, так что полу¬чилось без нескольких месяцев тридцать лет безупреч¬ной службы. Но это не самое главное. Главное - в ию¬не 2010 года ей исполнится пятьдесят, она - полков¬ник милиции, и для того, чтобы продолжать служить, ей нужно будет писать рапорт с просьбой продлить срок службы. Хорошо, если рапорт удовлетворят. А ес¬ли нет? Настя представила себе, какое унижение ей придется испытать, читая отказную визу на собствен¬ном рапорте. Ей официально заявят: «Вы больше не нужны, вы выработали свой ресурс, и вам теперь нет места среди нас, уйдите и уступите дорогу молодым».
При одной мысли об этом Насте Каменской делалось дурно. Она решила не ждать рокового рубежа и уйти раньше, по собственному желанию. Начальник не уго¬варивал остаться, да и работа с ним особо сладким ме¬дом не казалась, прежний начальник - молодой Боль¬шаков с умными глазами - давно был переведен с по¬вышением, и на его место пришел обычный средний служака, глубоко убежденный в том, что курица - не птица, а баба - не человек.
Настя уволилась. Вышла в отставку. Получила пенси¬онное удостоверение. И стала радостно предвкушать, как теперь будет много спать, читать, смотреть телеви¬зор, как будет ухаживать за мужем, варить ему супы и жарить котлеты, стирать, гладить и убираться в кварти¬ре. Однако ничего этого не случилось.
Выспалась она за три дня. Читать не хотелось. По те¬левизору смотреть нечего, одни ток-шоу какого-то ку¬хонного разлива, больше напоминающие базар-вокзал, да сериалы, которые идут уже так давно, что разобрать¬ся в запутанном сюжете невозможно. Попытки стать добросовестной домохозяйкой бесславно провалились, потому что Настя, не имея ни опыта, ни навыка, делала все бестолково, неловко и долго, и Лешка терял терпе¬ние, отсылал жену «на диван отдохнуть» и доделывал все сам. Ему нужно работать, ему нужен компьютер и тишина, и сидящая дома бездельница-жена ему просто-напросто мешала. Разойтись по разным углам было не¬просто, квартира-то однокомнатная, и чтобы не ме¬шать мужу, Настя забивалась с книжкой в руках на кух¬ню, а Алексей чувствовал себя неловко из-за того, что она сидит на кухне и скучает. Он старался ее развесе¬лить, предлагал вместе посмотреть кино, или сходить погулять, или съездить в гости к Настиным родителям или ее брату, и Настя понимала, что он готов жертво¬вать работой, только бы ей было хорошо. И от этого делалось еще тоскливее и горше. Она никому не нужна. Она не нужна на Петровке, откуда ее с облегчением спровадили, освободив полковничью должность для более молодого офицера, она не нужна дома, потому что мешает Леше работать. Она - старая и ни на что не годная уработавшаяся кляча.
Настя слонялась по квартире, глотая слезы, все вали¬лось из рук, книги не радовали, безделье угнетало, но в то же время и делать ничего не хотелось, настроение все время было плохим. Опомнилась она только тогда, когда вдруг поняла, что муж стал больше времени про¬водить в Жуковском, где находился его институт, и все чаще оставался ночевать у живущих там же родителей. Она поняла, что ничего не хочет, кроме той работы, которую делала четверть века и которую так сильно любила. Да она и не умеет ничего другого.
И она позвонила Владиславу Стасову, главе частного детективного агентства, специализирующегося, как вы¬ражался сам Стасов, на помощи в обеспечении судеб¬ных процессов. Помощь эта выражалась в том, что по заданиям адвокатов, ведущих как уголовные, так и гра¬жданские дела, люди Стасова выискивали свидетелей и доказательства, которые могли бы коренным образом изменить, казалось бы, очевидное и заранее прогнози¬руемое решение суда или хотя бы заронить сомнение в аргументах противной стороны. Стасов ужасно обрадовался ее звонку.
- Долго ты телилась, - весело загрохотал он в труб¬ку, - я тебя уже месяц жду. Как ты рапорт написала на увольнение, так и начал ждать. Дождался, стало быть?
- Дождался, - вздохнула Настя. - Возьмешь меня к себе?
- А то! Ты еще спрашиваешь! Я тебе самый лучший насест в своем курятнике выделю, рядом с твоим лю¬бимчиком Мишкой Доценко. Будешь с ним ворковать в свободное от работы время.
Михаил Доценко когда-то работал с Настей в одном отделе, и работал хорошо, был одним из лучших опе-ров, но когда женился и обзавелся ребенком, ему при¬шлось снять погоны - надо было думать о том, как со¬держать семью. Теперь он уже несколько лет работал у Стасова и был совершенно доволен жизнью.
- Владик, а ты уверен, что я справлюсь? - осторож¬но спросила Настя. - Я ведь все больше по убийствам работала, а у вас там другой профиль. Знаешь, я чего боюсь? Ты сейчас меня возьмешь, и очень скоро выяс¬нится, что я ни на что не гожусь, а выгнать меня ты по старой дружбе не сможешь и будешь молча терпеть.
- Не боись, старуха, - оптимистично заявил Ста¬сов, - у нас работа хоть и скучноватая, зато на девяно¬сто пять процентов завязана на информацию, а ведь работа с информацией - это твой конек. И чтобы при¬мирить тебя с горькой действительностью, скажу чест¬но, что доходы у нас весьма и весьма пристойные, так что с голоду не помрешь. Давай, бери ноги в руки и приезжай, напишешь заявление, отнесем кадровичке, покажу тебе твой стол, и приступай хоть завтра, хоть сегодня вечером.
Вид конторы Стасова сильно смутил Настю. За дол¬гие годы работы на Петровке она привыкла к огромно¬му зданию в самом центре Москвы, высоким потолкам, широким лестницам, она привыкла к ощущению могу¬щества, которое давало и само здание, и принадлеж¬ность к системе, которая стояла у Насти за спиной. Де¬тективное же агентство Владислава Стасова располага¬лось в нескольких комнатушках - двух объединенных квартирах на первом этаже обычной многоэтажки где-то в Перово. Да, все было отремонтировано по евро-стандарту, и офисная мебель куплена явно не в самом дешевом магазине, но все равно это был жилой дом, и окна выходили во двор, по которому носились маль¬чишки и неспешно прогуливались мамочки с малыша¬ми в колясках, и все было обычно, как-то по-домашне¬му и от этого казалось несерьезным, ненастоящим, иг¬рушечным. На Настю навалилась вторая волна тоски и подавленности. Теперь она годится только для такой скучной, ненастоящей работы, и сама она отныне - никто, и звать ее никак, потому что нет в руках вол¬шебного удостоверения и той силы, которая стоит за спиной.
Но она все равно приступила к работе и старалась изо всех сил, чтобы Владик Стасов не пожалел о том, что взял ее.
* * *
- Вообще-то это не наша специализация, - недо¬вольно произнес Владислав Стасов, выслушав дело, с которым пришел к нему этот вальяжный, хорошо оде¬тый господин с красивой сединой. - Я вас принял только потому, что вас рекомендовал...
- Если бы это было вашей специализацией, уважае¬мый Владислав Николаевич, мне не нужна была бы ре¬комендация, я бы пришел к вам просто с улицы, - мяг¬ко возразил Романов. - Я понимаю, что прошу в опре¬деленном смысле об одолжении. Но я бы не хотел обращаться в другое агентство, потому что мне сказа¬ли, что ваши сыщики очень опытны и в известном смысле - самые лучшие.
- В известном - это в каком? - настороженно при¬щурился Стасов.
- У вас работают, как мне сказали, по меньшей мере два человека, которые раньше служили в убойном отде¬ле на Петровке, то есть имеют большой опыт раскры¬тия убийств, а ведь мое дело - это как раз дело о двух трупах. Я убедительно прошу вас не отказывать мне, Владислав Николаевич. Гонорар будет более чем про¬сто высоким, мой шеф это гарантирует.
Но Стасов продолжал упираться, он слишком хоро¬шо знал, как могут отреагировать в местной милиции на появление гражданского лица, которое попытается сделать то, что сами они сделать не смогли или, что еще хуже, не захотели. Ведь кто его знает, какой там расклад, в этом тихом провинциальном городе Томи¬лине, может, действительно оперативники смотрят на ситуацию замыленным глазом и не видят очевидного, так часто бывает, когда занимаешься одним делом слишком долго, а может быть, убийца или хотя бы по¬дозреваемый хорошо им известен, но по определен¬ным причинам его не задерживают и не арестовывают. Причин этих хоть отбавляй, начиная от близкого род¬ства с городским или даже областным руководством и заканчивая самыми немыслимыми обстоятельствами. Можно себе представить, как в таком случае отнесутся к незваному гостю из столицы, который только все на¬портит. Да и в первом случае, если все дело не в умыш¬ленном прикрывании злоумышленника, а просто в том, что не могли раскрыть преступление, появление част¬ного сыщика не вызовет ничего, кроме злости, раздра¬жения и вполне справедливого негодования. Не говоря уж о том, что привлечение частных лиц к следственно¬оперативным действиям выходит за рамки закона и слу¬жебных инструкций.
Всеми этими соображениями Стасов немедленно по¬делился с гостем и получил немедленный же ответ, со¬провождаемый чуть виноватой улыбкой:
- Об этом можете не беспокоиться, Владислав Нико¬лаевич, начальник городского ОВД окажет всяческое содействие, я с ним уже переговорил. Поверьте мне, я ни за что не стал бы втягивать вас в авантюру и заказы¬вать работу, заранее обреченную на провал. Сперва я решил вопрос с милицейским руководством, заручился их согласием помочь, а уж потом пришел к вам. Ну так как? Что вы мне скажете?
Стасов вздохнул. Ему очень хотелось рассердиться на этого предусмотрительного человека и сказать ему что-нибудь резкое и ехидное, но Владислав чувствовал, что Романов ему нравится. Что-то в нем было такое, не то обаяние, не то харизма какая-то, но отказать ему не было никакой возможности.
- Я рассмотрю ваш заказ и завтра дам ответ, - ска¬зал он.
- Пожалуйста, не отказывайте мне. И поручите эту работу какому-нибудь толковому пареньку.
«Нет, - подумал Стасов, - ты мне, конечно, нра¬вишься, но так просто я тебя не отпущу. Хоть за мизи¬нец, да укушу». Он кинул быстрый взгляд на лежащую перед ним визитную карточку гостя: какое-то имя у не¬го заковыристое, с первого раза не запомнить.
- Уважаемый Родислав Евгеньевич, давайте распреде¬лим роли. Вы - заказчик, ваше дело - сформулировать задачу и оформить заказ, а уж мое дело - подобрать ис¬полнителя, который наилучшим образом ваш заказ вы¬полнит. Поэтому вы уж не обессудьте, если вместо тол¬кового паренька я пошлю в Томилин женщину средне¬го возраста, - злорадно произнес он и воззрился на Романова, предвкушая реакцию.
Реакция, разумеется, не заставила себя ждать. Высо¬кий лоб Родислава Евгеньевича немедленно пересекли две глубокие морщины, которых не было еще секунду назад.
- Женщина средник лет? Вы шутите?
- Отнюдь. Очень толковая, даже более того. Два¬дцать семь лет работы в убойном отделе на Петровке.
- Хотелось бы все-таки иметь дело с мужчиной, - неуверенно произнес Романов.
- В моем распоряжении нет мужчин с ТАКИМ, - Ста¬сов сделал ударение на последнем слове, - опытом. Вы же хотели самого лучшего работника, так вот самый луч¬ший у меня - это именно женщина и именно средних лет. Если вы согласны на то, что ваш заказ будет выпол¬нять менее опытный сыщик, то я поручу ваше дело моло¬дому мужчине. Я так понимаю, что молодым мужчинам вы доверяете больше, чем немолодым женщинам?
Романов смущенно улыбнулся.
- Честно признаться, я никогда не верил в силу жен¬ского ума.
- Просто вам не везло с женщинами, - усмехнулся Стасов. - На моем пути умные женщины попадались довольно часто, одна из них - моя жена, другая - моя сотрудница. Ну так как? Вы готовы передать ваш заказ моей фирме на моих условиях?
- Да, конечно, - рассеянно кивнул Романов. - Вы - руководитель, вам виднее. Если нельзя поручить мое дело мужчине, то... Что ж, пусть будет по-вашему. Но, может быть, вы все-таки еще подумаете над канди¬датурой? Может быть, у вас найдется сыщик мужского пола, умеющий раскрывать убийства?
- Найдется, - Стасов уже не скрывал ехидства. - Его зовут Анастасия Павловна Каменская.
На лице Романова отразилось нескрываемое облег¬чение.
- Каменская? Та самая? Из отдела Гордеева?
- Из бывшего отдела Гордеева, - поправил его Ста¬сов. - Виктор Алексеевич давно на пенсии, после него в отделе сменился уже третий начальник.
- Ну да, ну да, - пробормотал Романов. - Я наслы¬шан о ней, у меня осталось много друзей в милицей¬ских кругах. У нее очень хорошая репутация.
- Да уж, - засмеялся Стасов, весьма довольный. - Ну так как? Против Каменской вы не возражаете?
- Буду счастлив, если она возьмется за мое дело.
- Не она возьмется, а я ей поручу, - снова уколол гостя Стасов. - На том и порешим. Я -подумаю над ва¬шим предложением, а вы приходите завтра, и если я приму решение взяться за ваше дело, то оформим заказ.
- Я очень надеюсь, что вы мне не откажете, - обая¬тельно улыбнулся Родислав Евгеньевич.
- Ничего не могу гарантировать, я подумаю, - ук¬лончиво ответил Стасов, хотя в глубине души уже ре¬шил взяться за этот заказ и поручить его Насте. Правда, работа на выезде, а Настюха командировок не любит, тем более с неопределенным сроком, но все равно эта работа - как раз то, что ей надо, что она умеет и любит.
* * *
- Куда? - в ужасе воскликнула Настя. - В Томилин? Это где?
- Восемь часов на машине или семь с половиной на поезде, - спокойно объяснил Стасов. - Чего ты так испугалась? Я же не на Северный полюс тебя посылаю. Тихий приличный город вокруг крупного градообра¬зующего предприятия. И по городу ходит маньяк. Ну чем тебе не работка?
- Владик, я не хуже тебя знаю эти тихие провинци¬альные городки. Тьмутаракань, гостиница с клопами, горячей воды нет, туалет и душ в коридоре, один на весь этаж, чтобы чаю выпить, приходится воду греть кипятильником в стакане. И куда ты меня посылаешь? В какой-то дом престарелых? Там кругом одни старики, немощь, болезни, страдания, одиночество, нищета. Я и так только-только выбралась из депрессии, в моем со¬стоянии мне только этого всего не хватало! Стасов, ну пожалей ты меня, - взмолилась она. - Пусть кто-ни¬будь другой поедет. Но Стасов жалеть ее не собирался.
- Не сгущай краски, это не дом престарелых, а клуб пенсионеров. И создавать тебе льготные условия я не могу. Есть заказ, и его нужно выполнять, а все люди, кроме тебя, сейчас плотно заняты. Тебе надо начинать нормально работать, - строго произнес Стасов. - Ты же не хочешь получать зарплату просто так?
- Не хочу, - удрученно проговорила Настя.
- Ну вот видишь. Если ты сделаешь работу в Томили¬не, то получишь не просто большой гонорар, а очень большой. Ты его честно заработаешь. Более того, заказ¬чик сказал, что гонорар ты получишь в любом случае независимо от результата, а вот если ты справишься с работой и раскроешь два убийства, то получишь еще и премию.
Настя задумалась. Материальное стимулирование в таком чистом виде было для нее внове, за свою работу она привыкла получать только заплату, и не сказать, чтоб очень уж большую. А заняться тем, что умеешь и любишь, да еще за хорошие деньги... В этом было что-то неправильное, ей даже казалось - порочное и при этом страшно привлекательное. Нешто попробовать? Но гостиница с клопами... И местные оперативники, которые будут ей всячески мешать и унижать незваную гостью при каждом удобном случае... И старики-пен¬сионеры, одцим своим видом напоминающие ей о соб¬ственных проблемах...
- Леш, я страшно не хочу ехать в этот Томилин, - говорила Настя мужу, вернувшись домой с работы. - Меня там местные деятели с потрохами съедят и не по¬давятся. Они начнут мне грубить и хамить, а я буду обижаться и расстраиваться, и это будет не работа, а сплошная борьба с настроением и амбициями. Кроме того, я не хочу этих пенсионеров. Я сама пенсионерка, я до сих пор не смирилась со своим новым статусом, и мне как нож острый их проблемы с одиночеством, не¬нужностью и невостребованностью.
Чистяков слушал ее и методично резал лук и зелень для салата, не поднимая головы. Настя даже не была уверена, слышит ли он то, что она говорит.
- По-моему, ты драматизируешь, - спокойно сказал он. - У тебя новая работа, тебе нужно научиться ее де¬лать, тебе нужно научиться работать в качестве частно¬го лица, за спиной у которого нет государственной поддержки. Ты никогда этому не научишься, если не начнешь хоть что-то делать. Под лежачий камень, сама знаешь, вода не течет. Ты беспокоишься, что не сложат¬ся отношения с местной милицейской властью? Так учись их строить, эти отношения. Само собой ничего не сделается. Имбирь класть или не нужно?
- Положи, - машинально ответила Настя, думая над словами мужа.
Она была уверена, что Лешка поймет ее мучения, поймет, как ей не хочется ехать в Томилин и занимать¬ся этим странным «стариковским» делом и в то же вре¬мя ей не хочется, чтобы Стасов подумал, будто она ре¬шила воспользоваться их давними дружескими отно¬шениями и выторговать себе особо удобные условия работы. Стасов прав: получать приличную зарплату просто так она не будет, она просто не позволит себе этого. И Лешка тоже прав: если ничего не делать, то ни¬чему и не научишься. Но как же не хочется...
«Лешка хочет, чтобы я уехала, - внезапно поняла Настя. - Я его достала своим нытьем, своим вечно пло¬хим настроением, своим мельтешением перед глазами. Он хочет, чтобы я занялась наконец делом и пришла в себя. Ему не нужен дома моральный урод. Он и так сде¬лал все, что мог, чтобы вытащить меня из депрессии, он потратил на меня кучу сил и времени, и у него кон¬чилось терпение. Он хочет побыть один».
- Ты прав, Лешик, - негромко произнесла она, - мне нужно ехать. Ты совершенно прав.
Она достала из сумки визитку Андрея Сергеевича Бе-горского, оставленную Романовым и переданную ей Стасовым, и набрала указанный в ней номер телефона.
- Выезд завтра утром, - деловито заявил Бегор¬ский, - диктуйте адрес, машина будет возле вашего до¬ма в семь утра.
- Хорошо, - послушно ответила Настя и кинулась собираться.
Чистяков вышел из кухни с ножом в руке и с изумле¬нием посмотрел на жену, которая доставала с антресо¬лей большую дорожную сумку.
- Слушай, может, мы все-таки поужинаем для нача¬ла? Салат готов, рыба пожарена.
- Леш, мне выезжать завтра утром. - Она спрыгнула с табуретки с сумкой в руках и бросила ее на пол. - Надо собраться. Я ничего не успею.
- Всё ты отлично успеешь. Я тебе помогу. Иди за стол.
Они быстро поужинали и начали прикидывать, что Насте нужно взять с собой. Главная проблема состояла в том, что непонятны были две основные вещи: быто¬вые условия и сроки пребывания. Например, нужно ли брать махровый халат? Если в гостинице холодно и ду¬ет из окон, то нужно, Настя будет в нем спать, но халат занимает много места, поэтому хотелось бы знать точ¬но, понадобится ли он. Нужно ли брать полотенца или в местной гостинице их все-таки дают? Нужно ли класть в сумку большой флакон с хорошим шампунем, к которому Настя привыкла, или в тамошнем магазине его можно купить? И так далее. Вопросов было множе¬ство, ответов - ни одного. Они как раз достали из шка¬фа и рассматривали тонкий хлопковый спортивный костюм, прикидывая, нужен он или нет, когда зазвонил Настин мобильник
- Это Бегорский, - послышался из трубки голос за¬казчика. - Садитесь, записывайте.
Настя схватила блокнот и ручку и пристроилась за компьютерным столом в полной уверенности, что Анд¬рей Сергеевич сейчас поделится с ней важной для дела информацией. Но она ошиблась, звонил он вовсе не для этого.
- Возьмите с собой три свитера - тонкий, средний и очень теплый. Тонкий и средний - с высоким гор¬лом, очень теплый - с вырезом. Теплый свитер возь¬мите на размер, а лучше - на два размера больше, чем тонкий и средний, - мерно диктовал он. - Джинсы или брюки, две пары, узкие, ни в коем случае не раскле¬шенные. Дальше: сапоги на толстой подошве...
Настя обомлела. Это что же получается, тот, кто деньги платит, тот и музыку заказывает? Этот хмырь с миллионами в кармане собирается ей указывать, какие джинсы ей носить, расклешенные или узкие? Может, ему не нравится возродившаяся мода на клеш? Ничего, перебьется.
Она попыталась несколько раз перебить собеседни¬ка, но он не слушал ее и продолжал методично дикто¬вать. На шестом пункте Настя перестала записывать и вообще слушать, одной рукой она прижимала трубку к уху, другой доставала и подавала мужу вещи, которые тот аккуратно укладывал в сумку. Наконец ей удалось уловить паузу в речи собеседника, и она тут же встряла:
- Может, вы мне укажете, какой шампунь взять с собой?
Она не скрывала сарказма, но по тону Бегорского не сумела понять, услышал ли он это.
- Шампунь можете взять тот, которым постоянно пользуетесь, но, в принципе, город достаточно хорошо снабжается парфюмерией и косметикой, и в магазинах есть все то же самое, что и в Москве. Или возьмите свой, или купите на месте, на ваше усмотрение. Вы все записали?
- Конечно, я все записала, - соврала Настя, не морг¬нув глазом.
- Теперь скажите мне, какой системы питания вы придерживаетесь?
-Что?
Она даже не поняла, о чем Андрей Сергеевич ее спрашивает.
- Я спрашиваю: что вы обычно едите? Какую еду? Как она приготовлена?
- Что дадут, то и ем, я не капризная.
- При чем тут капризы? - Бегорский удивился, как Насте показалось, совершенно искренне. - Дело вовсе не в капризах. Любой человек, а особенно в вашем воз¬расте, должен заботиться о своем здоровье, а не жевать все подряд.
- Знаете, - зло ответила Настя, - когда двадцать пять лет с утра до вечера ловишь преступников, то раду¬ешься любому куску, если вообще находится минутка, чтобы этот кусок сжевать. Вы совершенно справедливо обратили внимание на мой возраст, мне через полгода стукнет пятьдесят, и все свои годы я как-то прожила по собственному разумению, и работала, и ела, и одевалась, и в командировки собиралась. И, как видите, до сих пор жива, не пропала. Так что, вы уж позвольте, я как-нибудь сама решу, что мне носить и как питаться. Вы мне буде¬те платить за работу, а не за то, чтобы я носила брюки того фасона, который вам нравится.
Бегорский расхохотался в трубку, весело и заливисто.
- Знаете, - проговорил он, отсмеявшись, - вы вто¬рая женщина в моей жизни, после моей жены, которая осмеливается мне перечить. Я готов вас уважать уже за одно это. Значит, так: соберетесь по списку, который я продиктовал, и завтра ровно в семь утра я жду вас в ма¬шине возле вашего подъезда.
Настя опешила. Она была уверена, что ей просто предоставляют машину с водителем, чтобы добраться до места, а оказывается, заказчик сам собирается с ней ехать. Что бы это значило? Что он намерен оставаться в Томилине и жестко контролировать ее работу, требуя отчета по каждой ерунде и ежеминутно раздавая цен¬ные указания? Очень похоже, если судить по тому, что он только что диктовал ей список и морочил голову насчет системы питания. Система питания! Надо же та¬кое удумать! Жри, что дают, и скажи спасибо, что вооб¬ще дали, а не оставили голодной.
- Вы тоже едете? - осторожно спросила она.
- Конечно. По дороге я вам все расскажу, чтобы не терять времени на месте. Вы приедете и будете уже в курсе, будете владеть информацией. До завтра, Анаста¬сия Павловна. Да, и обязательно плотно позавтракайте, первая остановка для приема пищи будет не раньше полудня.
Черт бы его взял, этого Бегорского! Настя с раздраже¬нием швырнула трубку на диван и вернулась к сборам.
- Что он хотел? - спросил Чистяков, укладывая в сумку пакет с флаконами шампуня и кондиционера для волос. - Фен берешь?
- Беру, - вздохнула она, - зима все-таки, страшно на улицу с непросохшей головой выходить, а ждать, пока волосы сами высохнут, долго. Что он хотел? Он хотел, чтобы я плясала под его дудку. Вот посмотри те¬перь, что такое заказчик на моей новой работе: он пла¬тит деньги и считает возможным диктовать мне, как одеваться и чем питаться, как будто я слабоумная. И так теперь будет всегда, между прочим. На Петровке я была человеком, а теперь я - никто и ничто, и каждый, у ко¬го есть деньги, будет считать возможным мной помы¬кать. А ты так уговаривал меня идти работать к Стасову! Да я на этой работе превращусь в прислугу, в девочку на побегушках.
Она разволновалась и не заметила, что повышает го¬лос и говорит все более раздраженно и агрессивно.
- Леш, слушай, а может, мне уйти от Стасова, пока не поздно? Вот взять сейчас и позвонить ему, отказаться и от этой работы в Томилине, и от работы вообще. Буду сидеть дома, и никто не будет мне указывать...
Чистяков обнял ее, прижал Настану голову к своему плечу, погладил по волосам.
- Ну что ты, что ты, успокойся, Асенька, не горячись. Ну что такого особенного случилось? Подумаешь, по¬звонил какой-то идиот и продиктовал тебе список. Ну и что? Выброси ты этот список и забудь про него, собе¬рись в поездку по собственному разумению, возьми только то, что считаешь нужным, и ни на что не обра¬щай внимания. Ты - специалист, профессионал, и тебе будут платить деньги именно за то, что ты умеешь и любишь делать, вот об этом ты должна помнить. А кто, о чем и каким тоном с тобой поговорил - это дело двадцатое. Твоя задача - раскрыть преступление, а не завоевать любовь заказчика. Плюнь и разотри. Мало ли у кого какие причуды. У тебя у самой вон полна голова тараканов, а я тебя, дурочку, все равно люблю.
- Правда? - Она подняла голову и сквозь слезы по¬смотрела на мужа. - Правда любишь?
- Конечно, правда, - подтвердил Алексей.
- Даже с тараканами?
- Не «даже», а «тем более», - с улыбкой поправил он. - Тараканы придают тебе особую прелесть. Без них ты была бы скучной и пресной.
Настя успокоилась, и через пятнадцать минут сумка для поездки была полностью готова. В рамках терапии Чистяков предложил посмотреть какой-нибудь фильм на диске, они выбрали американскую комедию «Лю¬бовь зла», которую Настя очень любила и могла смот¬реть без конца, и устроились, обнявшись, на диване.
Но предварительно Настя порвала недописанный список, продиктованный Бегорским, и с наслаждением выбросила в мусорное ведро...
Александра Маринина
Жизнь после жизни
Звонок мобильного телефона дребезжал надсадно и требовательно. Он умолкал и тут же через несколько секунд снова начинал свою надоедливую песню. Федулов нагнулся над лежащей на земле сумкой убитой женщины и посмотрел на эксперта. Тот молча кивнул, дескать, можно. Федулов щелкнул замком и вытащил телефон, нажал кнопку, обозначенную зеленой трубочкой, поднес к уху, но ничего не говорил.
Галина Ильинична! - зазвенел в трубке заполошный встревоженный девичий голос. - Галина Ильинична, вы где? С вами все в порядке? Почему вы трубку не берете?
Федулов откашлялся и глухо произнес:
Алло. Говорите.
Ой, я не туда попала? - испуганно проговорили в трубке. - Извините, пожалуйста.
И точно так же испуганно и коротко зазвучали гудки отбоя. Ну что ж, теперь они знают хотя бы имя и отчество потерпевшей, это уже что-то. Теперь бы фамилию узнать и адрес. Федулов опустил руку с трубкой и тут же снова поднял ее: телефон опять зазвонил.
Вы звоните Галине Ильиничне? - спросил он. - Кто вы? Представьтесь.
Я Рита… А что случилось? Где Галина Ильинична?
Рита, вы кем приходитесь Галине Ильиничне? Родственницей?
Я… я квартирантка. А где Галина Ильинична?
Рита, с Галиной Ильиничной несчастье. Вы сейчас где?
Какое несчастье? Что случилось? Ей плохо? Она в больнице?
Она умерла. Вы где, Рита? Дома? Скажите мне адрес.
Трубка молчала, словно телефон выключили.
Рита! - снова позвал Федулов. - Рита, вы меня слышите? Мне нужно срочно с вами поговорить. Скажите адрес.
Как это… - раздалось в трубке глухое и неуверенное. - Что значит: умерла? Вы кто? Доктор?
Старший оперуполномоченный майор Федулов Дмитрий Вадимович, - сухо отрекомендовался Федулов. - Галина Ильинична убита. Оперативная группа работает на месте происшествия. Так вы скажете, как вас найти?
Говорите адрес, я сейчас приеду.
Нагорная, дом двенадцать, квартира сорок восемь. Это между Федеративной и Профсоюзной, знаете?
Знаю, - коротко ответил Федулов. Это совсем рядом, через три-четыре дома. Получается, дамочку убили при подходе к месту жительства. - Я буду у вас через несколько минут. Илюха, - обратился он к другому оперативнику, полному, с отечным лицом, - я в адрес, кажется, мы установили личность потерпевшей.
Мне с тобой идти? - спросил Илья Вторушин.
Нет, оставайся здесь, сейчас начальство нагрянет, труп все-таки. Если что - я на связи.
Федулов быстрым шагом миновал неосвещенный проходной двор, в котором обнаружили труп, вышел на сверкающую огнями вывесок Нагорную улицу и направился к дому 12. Когда-то, когда Дима Федулов еще был сопливым пацаном, никакой Нагорной улицы не было, а потом здесь построили несколько шикарных по меркам 1970-х годов домов для городской «верхушки» - работников Томилинского городского совета народных депутатов и горкома партии, - и, конечно же, замостили целую улицу, чтобы им удобно было подходить или даже подъезжать на служебных и личных автомобилях, и открыли здесь несколько магазинов, которые снабжались товарами лучше всех других магазинов в Томилине. Жить на Нагорной стало престижно, и в послеперестроечные времена улица сохранила свой статус, несмотря на то что по сравнению с современной застройкой бывшие элитные дома выглядели простоватыми и даже захудалыми. Теперь на Нагорной располагались самые дорогие магазины, два автосалона и лучший в городе ресторан, который никогда не пустовал: параллельно шла знаменитая Парковая улица, обсаженная липами, одним концом упирающаяся в реку Томинку, другим - в недавно отреставрированную старинную усадьбу, а сразу за Парковой, на живописном берегу реки, начинался коттеджный поселок, построенный и обжитый людьми далеко не бедными. Этим небедным людям очень удобно было делать покупки в магазинах на Нагорной и ужинать в ресторане.
Дом под номером 12 оказался пятиподъездной девятиэтажной «коробкой», перед которой между припаркованными машинами и гаражами-«ракушками» сиротливо приткнулась детская площадка. Федулов опытным взглядом окинул фасад, посчитал количество окон, приходящихся на один подъезд, что-то умножил и поделил в уме и уверенно двинулся ко второй двери. Он не ошибся, сорок восьмая квартира действительно находилась во втором подъезде.
Когда ему открыли дверь, он увидел серьезную, с озабоченным лицом женщину лет сорока и рядом с ней молоденькую девушку, бледную, перепуганную и показавшуюся Дмитрию необыкновенно страшненькой. Коричневые волосы расчесаны на косой пробор и заплетены в две косички, по толщине довольно жалкие, безликая, застиранного серого цвета водолазка, вытянутая на локтях, несвежего вида спортивные брюки. В общем, выглядела девушка Рита небогато, да вдобавок еще и болезненно: глаза красные, на лбу испарина.
Федулов еще раз представился, прошел в комнату, попутно успев отметить, что квартира у покойной Галины Ильиничны была хоть куда - трехкомнатная, просторная, хотя и давно не ремонтированная. Да, неплохо жили при советской власти партийные и советские работники. Он снова вспомнил свою тесную «двушку», в которой долгие годы ютился с родителями, женой, двумя детьми, младшей сестрой, ее мужем и сыном. Спали без преувеличения друг у друга на головах, никакая другая мебель, кроме спальных мест, в квартире не умещалась, ели на кухне в три смены, в ванную, совмещенную с туалетом, всегда стояла очередь. Какое счастье, что все это уже позади и жилищный вопрос наконец решен! Но Дима Федулов до сих пор не забыл жизнь в той двухкомнатной квартире, она снилась ему в ночных кошмарах, и он просыпался в холодном поту и успокаивался только тогда, когда проходила сонная одурь и он мог различить вокруг себя совсем другие стены, другие окна и другую мебель.
Девушка, представившаяся Маргаритой Нечаенко, работала приемщицей в химчистке и жила у Галины Ильиничны Корягиной в качестве квартирантки, но не за деньги, а за помощь по хозяйству. Ходила в магазины, стирала, гладила, убирала, в общем, была чем-то вроде домработницы с проживанием. Своего жилья в Томилине она не имела, приехала из поселка Петунино Костровского района. Костровск - большой город в 60 километрах от Томилина, ну, конечно, не такой большой, как областной центр, но все-таки… Там и институты есть, в которых можно учиться, и частный бизнес процветает, и фирмы, в которых можно работать. Но на работу в костровские фирмы Риту почему-то никто не стремился взять, и пришлось ей удовольствоваться более скромным, хотя и немаленьким, городом Томилином, построенным в середине 1950-х годов вокруг крупного химкомбината.
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Звонок мобильного телефона дребезжал надсадно и требовательно. Он умолкал и тут же через несколько секунд снова начинал свою надоедливую песню. Федулов нагнулся над лежащей на земле сумкой убитой женщины и посмотрел на эксперта. Тот молча кивнул, дескать, можно. Федулов щелкнул замком и вытащил телефон, нажал кнопку, обозначенную зеленой трубочкой, поднес к уху, но ничего не говорил.
– Галина Ильинична! – зазвенел в трубке заполошный встревоженный девичий голос. – Галина Ильинична, вы где? С вами все в порядке? Почему вы трубку не берете?
Федулов откашлялся и глухо произнес:
– Алло. Говорите.
– Ой, я не туда попала? – испуганно проговорили в трубке. – Извините, пожалуйста.
И точно так же испуганно и коротко зазвучали гудки отбоя. Ну что ж, теперь они знают хотя бы имя и отчество потерпевшей, это уже что-то. Теперь бы фамилию узнать и адрес. Федулов опустил руку с трубкой и тут же снова поднял ее: телефон опять зазвонил.
– Вы звоните Галине Ильиничне? – спросил он. – Кто вы? Представьтесь.
– Я Рита… А что случилось? Где Галина Ильинична?
– Рита, вы кем приходитесь Галине Ильиничне? Родственницей?
– Я… я квартирантка. А где Галина Ильинична?
– Рита, с Галиной Ильиничной несчастье. Вы сейчас где?
– Какое несчастье? Что случилось? Ей плохо? Она в больнице?
– Она умерла. Вы где, Рита? Дома? Скажите мне адрес.
Трубка молчала, словно телефон выключили.
– Рита! – снова позвал Федулов. – Рита, вы меня слышите? Мне нужно срочно с вами поговорить. Скажите адрес.
– Как это… – раздалось в трубке глухое и неуверенное. – Что значит: умерла? Вы кто? Доктор?
– Старший оперуполномоченный майор Федулов Дмитрий Вадимович, – сухо отрекомендовался Федулов. – Галина Ильинична убита. Оперативная группа работает на месте происшествия. Так вы скажете, как вас найти?
– Говорите адрес, я сейчас приеду.
– Нагорная, дом двенадцать, квартира сорок восемь. Это между Федеративной и Профсоюзной, знаете?
– Знаю, – коротко ответил Федулов. Это совсем рядом, через три-четыре дома. Получается, дамочку убили при подходе к месту жительства. – Я буду у вас через несколько минут. Илюха, – обратился он к другому оперативнику, полному, с отечным лицом, – я в адрес, кажется, мы установили личность потерпевшей.
– Мне с тобой идти? – спросил Илья Вторушин.
– Нет, оставайся здесь, сейчас начальство нагрянет, труп все-таки. Если что – я на связи.
Федулов быстрым шагом миновал неосвещенный проходной двор, в котором обнаружили труп, вышел на сверкающую огнями вывесок Нагорную улицу и направился к дому 12. Когда-то, когда Дима Федулов еще был сопливым пацаном, никакой Нагорной улицы не было, а потом здесь построили несколько шикарных по меркам 1970-х годов домов для городской «верхушки» – работников Томилинского городского совета народных депутатов и горкома партии, – и, конечно же, замостили целую улицу, чтобы им удобно было подходить или даже подъезжать на служебных и личных автомобилях, и открыли здесь несколько магазинов, которые снабжались товарами лучше всех других магазинов в Томилине. Жить на Нагорной стало престижно, и в послеперестроечные времена улица сохранила свой статус, несмотря на то что по сравнению с современной застройкой бывшие элитные дома выглядели простоватыми и даже захудалыми. Теперь на Нагорной располагались самые дорогие магазины, два автосалона и лучший в городе ресторан, который никогда не пустовал: параллельно шла знаменитая Парковая улица, обсаженная липами, одним концом упирающаяся в реку Томинку, другим – в недавно отреставрированную старинную усадьбу, а сразу за Парковой, на живописном берегу реки, начинался коттеджный поселок, построенный и обжитый людьми далеко не бедными. Этим небедным людям очень удобно было делать покупки в магазинах на Нагорной и ужинать в ресторане.
Дом под номером 12 оказался пятиподъездной девятиэтажной «коробкой», перед которой между припаркованными машинами и гаражами-«ракушками» сиротливо приткнулась детская площадка. Федулов опытным взглядом окинул фасад, посчитал количество окон, приходящихся на один подъезд, что-то умножил и поделил в уме и уверенно двинулся ко второй двери. Он не ошибся, сорок восьмая квартира действительно находилась во втором подъезде.
Когда ему открыли дверь, он увидел серьезную, с озабоченным лицом женщину лет сорока и рядом с ней молоденькую девушку, бледную, перепуганную и показавшуюся Дмитрию необыкновенно страшненькой. Коричневые волосы расчесаны на косой пробор и заплетены в две косички, по толщине довольно жалкие, безликая, застиранного серого цвета водолазка, вытянутая на локтях, несвежего вида спортивные брюки. В общем, выглядела девушка Рита небогато, да вдобавок еще и болезненно: глаза красные, на лбу испарина.
Федулов еще раз представился, прошел в комнату, попутно успев отметить, что квартира у покойной Галины Ильиничны была хоть куда – трехкомнатная, просторная, хотя и давно не ремонтированная. Да, неплохо жили при советской власти партийные и советские работники. Он снова вспомнил свою тесную «двушку», в которой долгие годы ютился с родителями, женой, двумя детьми, младшей сестрой, ее мужем и сыном. Спали без преувеличения друг у друга на головах, никакая другая мебель, кроме спальных мест, в квартире не умещалась, ели на кухне в три смены, в ванную, совмещенную с туалетом, всегда стояла очередь. Какое счастье, что все это уже позади и жилищный вопрос наконец решен! Но Дима Федулов до сих пор не забыл жизнь в той двухкомнатной квартире, она снилась ему в ночных кошмарах, и он просыпался в холодном поту и успокаивался только тогда, когда проходила сонная одурь и он мог различить вокруг себя совсем другие стены, другие окна и другую мебель.
Девушка, представившаяся Маргаритой Нечаенко, работала приемщицей в химчистке и жила у Галины Ильиничны Корягиной в качестве квартирантки, но не за деньги, а за помощь по хозяйству. Ходила в магазины, стирала, гладила, убирала, в общем, была чем-то вроде домработницы с проживанием. Своего жилья в Томилине она не имела, приехала из поселка Петунино Костровского района. Костровск – большой город в 60 километрах от Томилина, ну, конечно, не такой большой, как областной центр, но все-таки… Там и институты есть, в которых можно учиться, и частный бизнес процветает, и фирмы, в которых можно работать. Но на работу в костровские фирмы Риту почему-то никто не стремился взять, и пришлось ей удовольствоваться более скромным, хотя и немаленьким, городом Томилином, построенным в середине 1950-х годов вокруг крупного химкомбината.
Галина Ильинична отправилась на творческий вечер известной в прошлом актрисы, приехавшей из Москвы. Рита хотела было проводить свою хозяйку до концертного зала, расположенного ныне в бывшем Доме политпросвещения, но Галина Ильинична категорически отказалась, сказав, что она не беспомощная и не дряхлая. Рита все равно волновалась за нее и собиралась подойти на Майскую площадь к концертному залу попозже и хотя бы встретить Галину Ильиничну, но… В этом месте повествования несчастная некрасивая девица залилась густой краской и отвела глаза, а сидящая рядом с ней женщина, которая оказалась соседкой, вмешалась и пояснила, что около восьми вечера Риточка прибежала к ней и спросила, какое лекарство ей выпить: у нее начался жуткий понос. То ли отравилась чем-то, то ли кишечник засбоил. Сама соседка, конечно, не доктор, но жизненный опыт кое-какой имеет, поэтому дала Рите несколько дельных советов, а спустя полчаса зашла к Корягиной проведать девушку. Рита все время бегала в туалет и возвращалась вся в испарине. Она очень злилась на себя и говорила, что заболела так некстати, что хотела бы все-таки собраться с силами и пойти встретить Галину Ильиничну, потому что сейчас, в первых числах марта, началась оттепель, тротуары покрылись льдом и тонким слоем воды, очень скользко, и как бы Галина Ильинична не упала. Однако многоопытная соседка посоветовала ей из дому не выходить и находиться поближе к туалету. Они вместе попили чаю, посмотрели телевизор, а начиная с десяти вечера стали ждать Корягину, которая, по идее, должна была вот-вот вернуться. В половине одиннадцатого Рита забеспокоилась не на шутку и начала звонить ей на мобильник. Никто не отвечал. Может быть, концерт еще не закончился? Кто их знает, эти творческие вечера, на сколько они рассчитаны… Рита в справочной узнала телефон администратора концертного зала, позвонила, и выяснилось, что творческий вечер знаменитой актрисы закончился в девять часов десять минут. От Майской площади до Нагорной улицы пешком минут пятнадцать, это если идти даже неспешным шагом по хорошо освещенной, широкой Профсоюзной улице, а если срезать и пойти дворами между Профсоюзной и Федеративной, то выходишь прямо в торец дома Галины Ильиничны, и занимает такая дорога от силы минут восемь. Иными словами, Корягина уже час как должна была вернуться. Рита разволновалась окончательно, попросила соседку не уходить, потому что ей страшно, и принялась названивать Галине Ильиничне каждые две-три минуты. Так и звонила до тех пор, пока ей не ответил майор Федулов.
Дмитрий провел с Ритой Нечаенко еще полчаса, все выспрашивал, не было ли врагов у ее хозяйки, не угрожал ли ей кто-нибудь, не возникали ли у нее в последнее время какие-нибудь конфликты… Много чего узнал Дима Федулов об убитой женщине, только на личность преступника это не проливало ни капли света. Преступник-то, скорее всего, необычный, и мотив у него эдакий с заворотом, не лежащий на поверхности. Почему Дмитрий так решил? Да потому, что на груди у задушенной теплым шарфом женщины лежало разбитое зеркало, а рядом с трупом валялась на земле вырванная из уха серьга.
Неужели в их тихом восьмидесятитысячном городе завелся маньяк? Ох, не хотелось бы!
Капитан милиции Илья Вторушин на работу почти никогда не опаздывал, наоборот, любил прийти пораньше, пока в здании городского отдела внутренних дел никого, кроме дежурных, нет, посмотреть свои записи, сделать в тишине бумажную работу, составить план на предстоящий день. Планировать Илья любил, он записывал все подробно, нумеровал и по мере выполнения с удовольствием обводил красным кружочком то, что уже сделано. Если к концу рабочего дня красных кружочков оказывалось меньше, чем необведенных пунктов, настроение у Ильи портилось, он был недоволен собой и злился. В удачные же моменты жизни, когда удавалось обвести красной шариковой ручкой все номера, он радовался, как ребенок, и считал, что день прожит не впустую.
Сегодня капитан Вторушин пришел на работу, как ему казалось, рано, однако в кабинете уже сидел старший опер Дима Федулов, с измученным лицом и совершенно больными глазами.
– Аиду убили, – сквозь зубы произнес Федулов вместо приветствия.
– Аиду? – удивленно приподнял брови Вторушин. – Какую Аиду?
– Ах да, ты не знаешь, ты ее не застал, – махнул рукой Дмитрий. – Молодой еще. Она десять лет назад ушла в отставку, я с ней работал. Какая была тетка… Аида Борисовна Павлова, следователь прокуратуры, старший советник юстиции.
Никакой Павловой Илья Вторушин не знал, ему было всего 32 года, и десять лет назад, когда какая-то там Павлова уходила в отставку, он только-только окончил школу милиции и начинал работать в уголовном розыске Костровска, своего родного города, где до сих пор живет его бабушка. Родители Ильи давным-давно переехали из Костровска в Томилин, они были инженерами-химиками и работали на комбинате, и вырос Вторушин здесь, а вот служебную карьеру начинал там, где родился, и только семь лет назад перевелся в Томилин.
Он видел, что Дима Федулов расстроен донельзя, и не знал, как себя вести, – то ли скорбно молчать в знак солидарности, то ли не притворяться и разговаривать, как обычно.
– Илюха, у нас проблемы, – вдруг сказал Федулов совсем не то, что ожидал услышать Илья.
– У нас всегда проблемы, – беззаботно откликнулся Вторушин. – Какие на этот раз?
– У Аиды на груди разбитое зеркало. И сережка из уха вырвана, рядом валялась. Помнишь труп Корягиной?
Еще бы не помнить! Вторушин почувствовал, как сердце в груди пропустило удар. Вот, значит, в чем дело…
– Теперь точно можно утверждать, что в городе маньяк, – продолжал между тем Федулов мрачным голосом. – Нам теперь головы поотрывают.
«СТРАСТИ ПО УСАДЬБЕ
Уже три недели жители нашего города не могут спать спокойно: в Томилине поселился ужас, неизвестный маньяк убивает немолодых женщин, посещающих клуб «Золотой век». Случайно ли это? И что стоит за убийствами двух невинных жертв, связанных стоящей на окраине города старинной усадьбой? Обеих погибших женщин объединяло то, что они были членами клуба «Золотой век», открытого два года назад московским олигархом Андреем Бегорским в отреставрированной на его же средства усадьбе. Клуб этот почти сразу завоевал популярность среди томилинских пенсионеров, которые говорят о нем не иначе как с любовью и теплотой, однако выяснилось, что не все там так радостно и гладко, как кажется на первый взгляд.
Мы провели журналистское расследование, открывшее нам немало страшных тайн и проливающее свет на загадки, оказавшиеся не по зубам нашей доблестной милиции.
Вернемся на два с половиной столетия назад и обратимся к истории. Всем мало-мальски сведущим в истории известен, конечно, князь Александр Алексеевич Вяземский, один из ближайших помощников и последователей Екатерины Второй. А вот его дальний родственник, князь Андрей Иванович Вяземский, известен куда меньше. При Екатерине он был действительным тайным советником, нижегородским и пензенским генерал-губернатором, а при императоре Павле стал сенатором. Но наше внимание должно быть приковано не к его политическим заслугам, а к истории его второго брака.
Второй женой князя Андрея в 1786 году стала ирландка Евгения О"Рейли. Князь познакомился с ней во время путешествия за границу, отбил у мужа и привез в Россию. Бракоразводный процесс Евгении был долгим и мучительным, но в конце концов влюбленные соединились и сочетались законным браком. Они любили друг друга и были счастливы, но родственники Андрея Ивановича этот брак не одобрили и его молодую жену не приняли. Супруги Вяземские стали подыскивать уединенный уголок, где они могли бы спрятаться от пересудов и гнева своего окружения. Вот тогда-то князь Андрей и купил усадьбу Никольское-Томилино, которая сегодня стоит на окраине нашего города.
Но Вяземские сюда так и не переехали. Князь привез новоиспеченную супругу в имение, но уже через несколько часов Евгения сказала, что здесь ей не по себе. Она даже не захотела остаться в усадьбе переночевать, сказала, что ей страшно, что в воздухе витает нечто неопределенное, что ее пугает, и она ни за что не хотела бы здесь жить. Никакие уговоры князя не помогали, супруги вернулись домой, а через месяц Андрей Иванович нашел новое место – Остафьево, в семи верстах от города Подольска. Вяземские стали хозяевами Остафьева более чем на 100 лет, а усадьба Никольское-Томилино была продана графу Михаилу Федоровичу Румянцеву.
В середине 50-х годов прошлого века территория имения стала частью вновь построенного города Томилина, и никто не знает, почему так сложилось, что красивую усадьбу на окраине города стали называть «усадьбой Вяземского», который был ее хозяином всего чуть дольше месяца и не прожил в ней ни одного дня. Но факт остается фактом: усадьба Румянцевых при советской власти именовалась «усадьбой Вяземских» и носит это название до сих пор. Однако именно с родом Румянцевых, владевших Никольским-Томилином вплоть до революции 1917 года, и связаны страшные старинные тайны, которые могут пролить свет на тайны сегодняшние.
Итак, у графа Михаила Федоровича была дочь Ольга, красавица, образованная и умная девица, не знавшая отбоя от женихов. Сердце ее было отдано Алексею Лобанову, за которого Ольга Михайловна и вышла замуж в 1808 году. Брак был на редкость счастливым, полным любви и взаимного доверия. К тому моменту, когда молодой граф Лобанов уходил на войну с Наполеоном, Ольга родила Алексею двоих детей. Перед расставанием граф Алексей подарил любимой жене серьги, дорогие и очень красивые, со словами: «Эта пара серег олицетворяет нас с тобой. В них заключена наша с тобой жизнь. Ежели одну потеряешь или сломаешь, вторую не выбрасывай, храни ее, как хранила бы свою и мою жизнь, как хранила бы нашу любовь».
Прошло несколько месяцев, Ольга Михайловна носила подаренные мужем серьги каждый день, даже на ночь не всегда снимала. И вдруг оказалось, что одна сережка потеряна. И на другой день пришло известие о гибели графа Алексея Лобанова. С той поры Ольга Румянцева-Лобанова носила одну серьгу, вдевала ее в левое ухо, ближе к сердцу. Она долго не снимала траур, горюя по любимому мужу и отцу своих детей, и никакие уговоры матери не носить одну серьгу, потому что это против правил, ее не убеждали.
Через полтора года после гибели графа Алексея за Ольгой Михайловной начал настойчиво ухаживать сын владельца расположенного по соседству имения, Петр Большаков. Петр был известен на всю округу своим буйным нравом, невоздержанностью в застолье, склонностью к дебошам и к веселью в обществе цыган или заезжих актрис. Репутация у него была ужасная, и молодая красавица-вдова сторонилась соседа и старалась его избегать. Однако Большаков-младший не отступал, преследовал Ольгу, не давал ей прохода, постоянно наезжал с визитами и всячески демонстрировал свое расположение. В конце концов дело дошло до объяснения, Большаков признался в своих чувствах и стал требовать ответа. Был он в тот день изрядно нетрезв и вел себя агрессивно. Ольга старалась сгладить неловкость и деликатно объяснить Петру, что не разделяет его любви и собирается хранить верность погибшему мужу до самой смерти. Она даже рассказала ему, в надежде смягчить кавалера, о подаренных мужем серьгах и о том, как одна из них потерялась как раз накануне получения известия о его смерти. Большаков же от этого рассказа еще более разгорячился, слова Ольги разозлили его, пробудили бешеную ревность, да и вино, выпитое без меры, сделало свое коварное дело. Он протянул руку и в ярости вырвал серьгу из уха молодой женщины, а затем схватил нож и нанес несколько ударов по ее лицу.
Спустя два дня Петр Большаков был арестован и препровожден в тюрьму. Врач сделал для Ольги все, что смог, однако с того момента все ее прекрасное лицо оказалось изуродованным безобразными шрамами. Когда Ольга посмотрела на себя в зеркало, она пришла в ужас и швырнула зеркало на пол. Осколки разлетелись по всей опочивальне. Ольга потребовала, чтобы во всем доме больше не осталось ни одного зеркала. Она не хотела видеть свое некогда красивое, а отныне обезображенное лицо. Требование молодой хозяйки было исполнено, зеркала сняли и сложили в каморке.
Через некоторое время пользовавший Румянцевых доктор стал замечать в Ольге начальные признаки надвигающегося безумия. Она то становилась задумчивой, все молчала, ни с кем не разговаривала, а то вдруг начинала хохотать, веселиться, затевать шумные игры с детьми, потом снова впадала в печаль и неподвижность. Однажды в холодный зимний вечер Ольга Михайловна в приступе безумия начала бить стекла в окнах и кричать, что они, как зеркала, отражают ее уродство, которое она не хочет видеть. На крик сбежались домочадцы, попытались утихомирить Ольгу, но она принялась рвать на себе волосы и одежду и приговаривать, что все против нее сговорились, даже самовар отражает ее лицо, и все на нее смотрят и видят ее ужасные шрамы. Несчастную удалось связать и через какоето время успокоить, но рассудок к ней так и не вернулся.
Душевные болезни с той поры стали преследовать потомков Румянцевых, проявляясь через одно-два поколения. Но самым странным было то, что Ольга Михайловна Румянцева-Лобанова оказалась последней действительно красивой женщиной в этом роду. Уже ее дочь, а также все последующие девочки в роду Румянцевых-Лобановых рождались отчаянно некрасивыми. Благодаря немалому состоянию все они рано или поздно выходили замуж и рожали детей, однако ни одна из них не знала истинно любящего мужчину. Всех их брали замуж по расчету.
Но вот в 1898 году, спустя более восьмидесяти лет после трагедии, постигшей графиню Ольгу, оставшаяся от нее сережка была извлечена из шкатулки, в которой бережно хранилась все эти годы, и вдета в ушко Анны Румянцевой-Лобановой. Анна, как и многие ее предки по женской линии, привлекательной внешностью не отличалась, но любви хотела подлинной, на деньгах и расчете не замешенной. В память о несчастной Ольге Михайловне, которую муж любил страстно и преданно, Анна отнесла сережку к ювелиру, заказала ей пару и стала носить. Женихи у нее к тому времени были, однако все они гнались за состоянием, о чем Анна, конечно же, знала.
Вскоре сыскался молодой человек, в которого Анна влюбилась без памяти и, что самое главное, в искренность чувств которого она всей душой поверила. Родители были против: молодой человек был отнюдь не родовит, из мещан, и не сказать чтоб богат, даже напротив того. Анна твердо стояла на своем и говорила, что выйдет за него во что бы то ни стало, даже если ее лишат и наследства, и приданого, что для их любви нет преград и ничто им не помешает стать счастливыми. Слова ее оказались пророческими, отец, узнав, что Анна и ее жених тайно обвенчались, лишил непокорную дочь приданого и наследства и оставил без копейки. В тот же миг молодой супруг из нежного и любящего превратился в злобного ожесточенного мужлана. Анна пыталась уверить его в том, что их любовь выше меркантильных интересов и финансовых обстоятельств, что они станут работать и будут жить скромно, но счастливо. Муж в ответ схватил ее за руку и потащил к зеркалу. «Какая любовь? – кричал он с пеной на губах. – О какой любви ты говоришь? Ты посмотри на себя! Неужели ты думаешь, что такую, как ты, можно всем сердцем полюбить? Да тобой только детей пугать! Ты только в страшном сне можешь присниться! Меня воротит от одного твоего вида! Только ради денег твоего папаши я готов был тебя терпеть! А без этих денег ты мне не нужна. Если ты хочешь, чтобы я остался с тобой, иди к отцу, падай в ноги и проси, чтобы он изменил свое решение». При этих словах Анна схватила хрустальную вазу и изо всех сил запустила в зеркало, в котором отражался ее муж, побелевший от ярости и злобы, и она сама, бледная, с длинным лошадиным лицом, слишком толстыми губами и маленькими блеклыми глазками. В эту секунду она поняла, что самыми красивыми в этом отражении являются серьги в ее ушах. Зеркало от удара разбилось, осколки посыпались на пол. Анна подняла руки, с силой вырвала серьги из мочек ушей и швырнула украшения в угол.
С того дня она слегла, а спустя месяц утопилась в реке, на берегу которой стояла усадьба.
Родная же сестра Анны благополучно вышла замуж, принеся мужу огромное приданое, и родила ему двух дочерей и трех сыновей, один из которых оказался впоследствии помешанным… Родовое проклятие Румянцевых-Лобановых продолжало жить.
В 1917 году обитатели имения Никольское-Томилино эмигрировали в Европу. Но все ли они уехали? Современники утверждали, что не все. И сегодня есть серьезные основания полагать, что потомки обремененного проклятием рода до сих пор живут на нашей земле, которая в последние полвека именуется городом Томилином. Живут, порождая через два-три поколения душевнобольных.
А теперь вернемся к загадочным убийствам, совершенным в нашем городе. Обе жертвы регулярно посещали усадьбу, которую потомки Румянцевых-Лобановых, вероятно, считают своей собственностью, незаконно отнятой у них большевиками. У обеих жертв вырвана серьга из уха. И в обоих случаях на трупах обнаружено разбитое зеркало.
Это ни о чем вам не говорит, уважаемый читатель?
Наталья Малец»
Александра Маринина
Жизнь после жизни
Звонок мобильного телефона дребезжал надсадно и требовательно. Он умолкал и тут же через несколько секунд снова начинал свою надоедливую песню. Федулов нагнулся над лежащей на земле сумкой убитой женщины и посмотрел на эксперта. Тот молча кивнул, дескать, можно. Федулов щелкнул замком и вытащил телефон, нажал кнопку, обозначенную зеленой трубочкой, поднес к уху, но ничего не говорил.
Галина Ильинична! - зазвенел в трубке заполошный встревоженный девичий голос. - Галина Ильинична, вы где? С вами все в порядке? Почему вы трубку не берете?
Федулов откашлялся и глухо произнес:
Алло. Говорите.
Ой, я не туда попала? - испуганно проговорили в трубке. - Извините, пожалуйста.
И точно так же испуганно и коротко зазвучали гудки отбоя. Ну что ж, теперь они знают хотя бы имя и отчество потерпевшей, это уже что-то. Теперь бы фамилию узнать и адрес. Федулов опустил руку с трубкой и тут же снова поднял ее: телефон опять зазвонил.
Вы звоните Галине Ильиничне? - спросил он. - Кто вы? Представьтесь.
Я Рита… А что случилось? Где Галина Ильинична?
Рита, вы кем приходитесь Галине Ильиничне? Родственницей?
Я… я квартирантка. А где Галина Ильинична?
Рита, с Галиной Ильиничной несчастье. Вы сейчас где?
Какое несчастье? Что случилось? Ей плохо? Она в больнице?
Она умерла. Вы где, Рита? Дома? Скажите мне адрес.
Трубка молчала, словно телефон выключили.
Рита! - снова позвал Федулов. - Рита, вы меня слышите? Мне нужно срочно с вами поговорить. Скажите адрес.
Как это… - раздалось в трубке глухое и неуверенное. - Что значит: умерла? Вы кто? Доктор?
Старший оперуполномоченный майор Федулов Дмитрий Вадимович, - сухо отрекомендовался Федулов. - Галина Ильинична убита. Оперативная группа работает на месте происшествия. Так вы скажете, как вас найти?
Говорите адрес, я сейчас приеду.
Нагорная, дом двенадцать, квартира сорок восемь. Это между Федеративной и Профсоюзной, знаете?
Знаю, - коротко ответил Федулов. Это совсем рядом, через три-четыре дома. Получается, дамочку убили при подходе к месту жительства. - Я буду у вас через несколько минут. Илюха, - обратился он к другому оперативнику, полному, с отечным лицом, - я в адрес, кажется, мы установили личность потерпевшей.
Мне с тобой идти? - спросил Илья Вторушин.
Нет, оставайся здесь, сейчас начальство нагрянет, труп все-таки. Если что - я на связи.
Федулов быстрым шагом миновал неосвещенный проходной двор, в котором обнаружили труп, вышел на сверкающую огнями вывесок Нагорную улицу и направился к дому 12. Когда-то, когда Дима Федулов еще был сопливым пацаном, никакой Нагорной улицы не было, а потом здесь построили несколько шикарных по меркам 1970-х годов домов для городской «верхушки» - работников Томилинского городского совета народных депутатов и горкома партии, - и, конечно же, замостили целую улицу, чтобы им удобно было подходить или даже подъезжать на служебных и личных автомобилях, и открыли здесь несколько магазинов, которые снабжались товарами лучше всех других магазинов в Томилине. Жить на Нагорной стало престижно, и в послеперестроечные времена улица сохранила свой статус, несмотря на то что по сравнению с современной застройкой бывшие элитные дома выглядели простоватыми и даже захудалыми. Теперь на Нагорной располагались самые дорогие магазины, два автосалона и лучший в городе ресторан, который никогда не пустовал: параллельно шла знаменитая Парковая улица, обсаженная липами, одним концом упирающаяся в реку Томинку, другим - в недавно отреставрированную старинную усадьбу, а сразу за Парковой, на живописном берегу реки, начинался коттеджный поселок, построенный и обжитый людьми далеко не бедными. Этим небедным людям очень удобно было делать покупки в магазинах на Нагорной и ужинать в ресторане.
Дом под номером 12 оказался пятиподъездной девятиэтажной «коробкой», перед которой между припаркованными машинами и гаражами-«ракушками» сиротливо приткнулась детская площадка. Федулов опытным взглядом окинул фасад, посчитал количество окон, приходящихся на один подъезд, что-то умножил и поделил в уме и уверенно двинулся ко второй двери. Он не ошибся, сорок восьмая квартира действительно находилась во втором подъезде.
Когда ему открыли дверь, он увидел серьезную, с озабоченным лицом женщину лет сорока и рядом с ней молоденькую девушку, бледную, перепуганную и показавшуюся Дмитрию необыкновенно страшненькой. Коричневые волосы расчесаны на косой пробор и заплетены в две косички, по толщине довольно жалкие, безликая, застиранного серого цвета водолазка, вытянутая на локтях, несвежего вида спортивные брюки. В общем, выглядела девушка Рита небогато, да вдобавок еще и болезненно: глаза красные, на лбу испарина.
Федулов еще раз представился, прошел в комнату, попутно успев отметить, что квартира у покойной Галины Ильиничны была хоть куда - трехкомнатная, просторная, хотя и давно не ремонтированная. Да, неплохо жили при советской власти партийные и советские работники. Он снова вспомнил свою тесную «двушку», в которой долгие годы ютился с родителями, женой, двумя детьми, младшей сестрой, ее мужем и сыном. Спали без преувеличения друг у друга на головах, никакая другая мебель, кроме спальных мест, в квартире не умещалась, ели на кухне в три смены, в ванную, совмещенную с туалетом, всегда стояла очередь. Какое счастье, что все это уже позади и жилищный вопрос наконец решен! Но Дима Федулов до сих пор не забыл жизнь в той двухкомнатной квартире, она снилась ему в ночных кошмарах, и он просыпался в холодном поту и успокаивался только тогда, когда проходила сонная одурь и он мог различить вокруг себя совсем другие стены, другие окна и другую мебель.
Девушка, представившаяся Маргаритой Нечаенко, работала приемщицей в химчистке и жила у Галины Ильиничны Корягиной в качестве квартирантки, но не за деньги, а за помощь по хозяйству. Ходила в магазины, стирала, гладила, убирала, в общем, была чем-то вроде домработницы с проживанием. Своего жилья в Томилине она не имела, приехала из поселка Петунино Костровского района. Костровск - большой город в 60 километрах от Томилина, ну, конечно, не такой большой, как областной центр, но все-таки… Там и институты есть, в которых можно учиться, и частный бизнес процветает, и фирмы, в которых можно работать. Но на работу в костровские фирмы Риту почему-то никто не стремился взять, и пришлось ей удовольствоваться более скромным, хотя и немаленьким, городом Томилином, построенным в середине 1950-х годов вокруг крупного химкомбината.
Галина Ильинична отправилась на творческий вечер известной в прошлом актрисы, приехавшей из Москвы. Рита хотела было проводить свою хозяйку до концертного зала, расположенного ныне в бывшем Доме политпросвещения, но Галина Ильинична категорически отказалась, сказав, что она не беспомощная и не дряхлая. Рита все равно волновалась за нее и собиралась подойти на Майскую площадь к концертному залу попозже и хотя бы встретить Галину Ильиничну, но… В этом месте повествования несчастная некрасивая девица залилась густой краской и отвела глаза, а сидящая рядом с ней женщина, которая оказалась соседкой, вмешалась и пояснила, что около восьми вечера Риточка прибежала к ней и спросила, какое лекарство ей выпить: у нее начался жуткий понос. То ли отравилась чем-то, то ли кишечник засбоил. Сама соседка, конечно, не доктор, но жизненный опыт кое-какой имеет, поэтому дала Рите несколько дельных советов, а спустя полчаса зашла к Корягиной проведать девушку. Рита все время бегала в туалет и возвращалась вся в испарине. Она очень злилась на себя и говорила, что заболела так некстати, что хотела бы все-таки собраться с силами и пойти встретить Галину Ильиничну, потому что сейчас, в первых числах марта, началась оттепель, тротуары покрылись льдом и тонким слоем воды, очень скользко, и как бы Галина Ильинична не упала. Однако многоопытная соседка посоветовала ей из дому не выходить и находиться поближе к туалету. Они вместе попили чаю, посмотрели телевизор, а начиная с десяти вечера стали ждать Корягину, которая, по идее, должна была вот-вот вернуться. В половине одиннадцатого Рита забеспокоилась не на шутку и начала звонить ей на мобильник. Никто не отвечал. Может быть, концерт еще не закончился? Кто их знает, эти творческие вечера, на сколько они рассчитаны… Рита в справочной узнала телефон администратора концертного зала, позвонила, и выяснилось, что творческий вечер знаменитой актрисы закончился в девять часов десять минут. От Майской площади до Нагорной улицы пешком минут пятнадцать, это если идти даже неспешным шагом по хорошо освещенной, широкой Профсоюзной улице, а если срезать и пойти дворами между Профсоюзной и Федеративной, то выходишь прямо в торец дома Галины Ильиничны, и занимает такая дорога от силы минут восемь. Иными словами, Корягина уже час как должна была вернуться. Рита разволновалась окончательно, попросила соседку не уходить, потому что ей страшно, и принялась названивать Галине Ильиничне каждые две-три минуты. Так и звонила до тех пор, пока ей не ответил майор Федулов.
