«Алмазная колесница» – книга Бориса Акунина из серии «Приключения Эраста Фандорина».
Книга издана в двух томах. Второй том переносит нас в Японию, 1878 года: ниндзя, гейши, самураи… Это история любви молодого дипломата Эраста Фандорина и роковой красавицы О-Юми, любви, изменившей всю его жизнь и напомнившей ему о себе через многие годы…
Бабочка омурасаки собралась перелететь с цветка на цветок. Осторожно развернула лазоревые, с белыми крапинками крылышки, поднялась в воздух – самую малость, но тут как нарочно налетел стремительный ветер, подхватил невесомое создание, подкинул высоко-высоко в небо и уж больше не выпустил, в считанные минуты вынес с холмов на равнину, в которой раскинулся город; покрутил пленницу над черепичными крышами туземных кварталов, погонял зигзагами над регулярной геометрией Сеттльмента, а потом швырнул в сторону моря, да и обессилел, стих.
Вновь обретя свободу, омурасаки спустилась было к зеленой, похожей на луг поверхности, но вовремя разглядела обман и успела вспорхнуть прежде, чем до неё долетели прозрачные брызги. Немножко ничего интересного в этом зрелище не нашла и повернула назад, в сторону пирса, полетала над заливом, где на якоре стояли красивые парусники и некрасивые пароходы.
Там внимание бабочки привлекла толпа встречающих, сверху похожая на цветущую поляну: яркие пятна чепцов, шляпок, букетов. Омурасаки покружила с минуту, выбирая объект попривлекательней, и выбрала – села на гвоздику в бутоньерке худощавого господина, который смотрел на мир через синие очки.
Гвоздика была сочного алого цвета, совсем недавно срезанная, мысли у очкастого струились ровным аквамарином, так что омурасаки стала устраиваться поосновательней: сложила крылышки, расправила, опять сложила.
«…Хорошо бы оказался дельный работник, а не вертопрах», – думал владелец гвоздики, не заметив, что его лацкан сделался ещё импозантней, чем прежде. Имя у щёголя было длинное, переливчатое: Всеволод Витальевич Доронин. Он занимал должность консула Российской империи в городе-порте Йокогама, тёмные же очки носил не из любви к таинственности (которой ему на службе и без того хватало), а по причине хронического конъюнктивита.
Всеволод Витальевич пришёл на пирс по делу – встретить нового дипломатического сотрудника (имя: Эраст Петрович Фандорин; чин: титулярный советник). Особых надежд на то, что новенький окажется дельным работником, у Доронина, впрочем, не было. Он читал копию формулярного списка Фандорина и остался решительно всем недоволен: и тем, что мальчишка в двадцать два года уже чиновник 9-го класса (знать, чей-нибудь протеже), и что службу начинал в полиции (фи!), и что потом был прикомандирован к Третьему отделению (за какие такие заслуги?), и что прямо с Сан-Стефанских переговоров загремел в захудалое посольство (не иначе на чем-то погорел).
Доронин уже восьмой месяц сидел без помощника, потому что вице-консула Вебера многоумное петербургское начальство услало в Ханькоу – будто бы временно, но похоже, что очень и очень надолго. Всеми текущими делами Всеволод Витальевич теперь занимался сам: встречал и провожал русские корабли, опекал списанных на берег моряков, хоронил умерших, разбирал матросские потасовки. А между тем его, человека стратегического ума, японского старожила, назначили в Йокогаму вовсе не для ерунды и мелочёвки. Сейчас решалось, где пребывать Японии, а вместе с нею и всему Дальнему Востоку – под крылом двуглавого орла или под когтистой лапой британского льва?
В кармане сюртука у консула лежал свёрнутый номер «Джапан газетт», а там жирным шрифтом телеграмма агентства Рейтер: «Царский посол граф Шувалов покинул Лондон. Война между Великобританией и Россией вероятна как никогда». Скверные дела. Еле-еле несчастных турок одолели, где ж нам с британцами воевать? Нашему бы теляти да волка забодати. Пошумим, конечно, железками побрякаем, да и стушуемся… Шустры альбионцы, весь мир под себя подмять хотят. Ох, профукаем им Дальний Восток, как уже профукали Ближний вкупе с Персией и Афганистаном.
Омурасаки тревожно дёрнула крылышками, ощутив, как мысли Всеволода Витальевича наливаются нехорошим багрянцем, но тут консул приподнялся на цыпочках и уставился на пассажира в белом тропическом костюме и ослепительном колониальном шлеме. Фандорин или не Фандорин? Ну-ка, лебедь белый, спустись поближе, дай на тебя посмотреть.
От государственных дум консул вернулся к обыденным, и бабочка сразу успокоилась.
Сколько времени, сколько чернил потрачено ради очевиднейшей вещи, думал Всеволод Витальевич. Ведь ясно, что без помощника никакой стратегической работой он заниматься не может – руки не доходят. Нерв дальневосточной политики сосредоточен не в Токио, где сидит его превосходительство господин посланник, а здесь. Йокогама – главный порт Дальневосточья. Здесь замышляются все британские манёвры, отсюда ведутся хитроумные подкопы. Ведь яснее ясного, а сколько тянули!
Эта книга входит в серию книг:
Нефритовые четкиНовая книга Бориса Акунина о приключениях Эраста Петровича в XIX веке.
Последний раз мы встречались с Эрастом Петровичем Фандориным, когда он применял свой дедуктивный метод в борьбе с японской преступностью. Об этом был роман «Алмазная колесница» и рассказ «Сигумо», который перекочевал в «Нефритовые чётки» из «Кладбищенских историй». Все остальные тексты здесь новые. Их география значительно расширилась: действие рассказов и повестей переносится из Москвы в Сибирь, из Англии в Америку. И даже...
Левиафан
Акунин Борис
«Левиафан» (герметичный детектив) – третья книга Бориса Акунина из серии «Приключения Эраста Фандорина».
15 марта 1878 года на рю де Гренель в Париже совершено страшное убийство. Убит лорд Литтлби и девять его слуг. Преступник не взял из дома ничего, кроме статуэтки бога Шивы и цветного платка. Расследование приводит комиссара полиции Гоша на роскошный корабль «Левиафан», плывущий в Калькутту. Убийца на корабле, но кто это? Среди подозреваемых, каждый из которых прячет свою тайну, английский ар...
Смерть Ахиллеса
Акунин Борис
Памяти XIX столетия, когда литература была великой, вера в прогресс безграничной, а преступления совершались и раскрывались с изяществом и вкусом.
Дом аптекаря
Эдриан Мэтьюс
Жанровая сценка с изображением спящей на диване босоногой красавицы в голубом и мужчины, прислонившегося к оконной раме.
Работа малоизвестного художника Йоханнеса ван дер Хейдена.
Как она оказалась среди великолепных произведений искусства, вывезенных нацистами из Голландии?
И почему за ней ведется настоящая охота?!
Искусствовед Рут Браамс понимает - в картине скрывается какая-то тайна.
Но чем ближе подбирается она к разгадке, тем чаще начинают происходить с ней странные "несчастные случаи"...
Божественный яд
Чиж Антон
За расследование обстоятельств загадочной гибели молодой особы берется заместитель начальника сыскной полиции Санкт-Петербурга Родион Ванзаров. Он выясняет, что смерть девушки связана с деятельностью таинственной организации, а ее причина - эликсир богов древних ариев, способный превратить человека в марионетку. Но так ли важна правда, когда ускользает истина?...
Благословение небес
Макнот Джудит
Точно сама судьба обрушилась на прекрасную аристократку Элизабет Кэмерон. Осмелившись, имея жениха, полюбить другого мужчину, она потеряла все: и возлюбленного, и уважение общества... Два года страданий, затем – недолгие месяцы счастливого замужества, а потом – снова предательство, одиночество и боль. Удастся ли Элизабет когда – нибудь вернуть любимого и заслужить БЛАГОСЛОВЕНИЕ НЕБЕС?...
Экспансия - I
Семенов Юлиан
Действие нового романа заслуженного деятеля искусств, лауреата Государственной премии РСФСР писателя Юлиана Семенова развертывается в конце 40-х годов, когда начал оформляться союз нацистских преступников СД и гестапо с ЦРУ. Автор рассказывает о пребывании главного героя книги Максима Максимовича Исаева (Штирлица) во франкистской Испании....
Статский советник
Акунин Борис
«Статский советник» (политический детектив) – седьмая книга Бориса Акунина из серии «Приключения Эраста Фандорина».
1891 год. Брожение в умах, революционные идеи популярны среди молодёжи, повсюду возникают революционные кружки. Но не для всех это только мода.
Группа, называющая себя «Б. Г.» работает точно и дерзко. Убит сибирский генерал-губернатор, убийца – человек, предъявивший документы Эраста Фандорина. Эраст Петрович принимает вызов, и берется за расследование. Кто стоит за буквами «Б. Г....
Внеклассное чтение. Том 2
Акунин Борис
Самый объёмный роман Б.Акунина! Пять Фандориных в одном романе!
Подобно тому, как всякая тайна может быть раскрыта и рассказана, криминальная загадка также нуждается в отгадывании и изощрённом ходе мыслей.
Действие нового романа развивается параллельно: в последний год царствования Екатерины Второй и в наши дни. Семилетний вундеркинд по имени Митридат волею случая становится свидетелем заговора против сластолюбивой императрицы. Спасая Екатерину от неминуемой смерти, мальчик ставит на карту соб...
– Греби! – крикнул Фандорин лодочнику. – Теперь возьмем! Если не остался на дне – возьмем!
И, разумеется, взяли – спасаться бегством хитроумному Акробату было некуда. Он, впрочем, и не сопротивлялся. Пока жандармы вязали ему руки, сидел с отрешенным лицом, прикрыв глаза. С мокрых волос стекали грязноватые струйки, к рубашке прилипла зеленая тина.
– Вы сильный игрок, но вы проиграли, – сказал по-японски Эраст Петрович.
Арестованный открыл глаза и долго рассматривал инженера. Так и неясно было, понял он или нет.
Тогда Фандорин наклонился и произнес странное слово:
– Что ж, амба так амба, – равнодушно обронил Акробат, и это было единственное, что он сказал.
Молчал он и в Крутицкой гарнизонной тюрьме, куда его доставили с места задержания.
Вести допрос съехалось все начальство – и жандармское, и военно-судебное, и охранное, но ни угрозами, ни посулами от Рыбникова не добились ни слова. Тщательно обысканный и переодетый в арестантскую робу, он сидел неподвижно. На генералов не смотрел, лишь время от времени поглядывал на Эраста Петровича Фандорина, который участия в допросе не принимал и вообще стоял поодаль.
Промучившись с упрямцем весь день до самого вечера, начальники велели увести его в камеру.
Камера была специальная, для особенно опасных злодеев. Ради Рыбникова приняли и дополнительные меры предосторожности: койку и табурет заменили тюфяком, вынесли стол, керосиновую лампу убрали.
– Знаем мы японцев, читали, – сказал комендант Фандорину. – Расшибет себе башку об острый угол, а нам отвечай. Или керосином горящим обольется. Пускай лучше при свечечке посидит.
– Если такой ч-человек захочет умереть, помешать ему невозможно.
– Очень даже возможно. У меня месяц назад один анархист, ужас до чего отпетый, две недели пролежал спеленутый, как младенец. И рычал, и по полу катался, и пробовал башку об стенку расколотить – не желал на виселице подохнуть. Ничего, сдал голубчика палачу, как миленького.
Инженер брезгливо поморщился, бросил:
– Это вам не анархист. – И ушел, чувствуя непонятную тяжесть на сердце.
Загадочное поведение арестанта, который вроде бы сдался, а в то же время явно не собирался давать показания, не давало инженеру покоя.
Оказавшись в камере, Василий Александрович провел некоторое время за обычным для заключенного занятием – постоял под зарешеченным оконцем, глядя на кусочек вечернего неба.
Настроение у Рыбникова было хорошее.
Оба дела, ради которых он не остался на илистом дне Москвы-реки, а вынырнул на поверхность, были сделаны.
Во-первых, он убедился, что главная баржа, нагруженная восемьюстами ящиков, осталась необнаруженной.
Во-вторых, посмотрел в глаза человеку, о котором столько слышал и столько думал.
Кажется, все.
Разве что…
Он сел на пол, взял коротенький карандаш, оставленный арестанту на случай, если захочет дать письменные показания, и написал японской скорописью письмо, начинавшееся обращением «Отец!».
Потом зевнул, потянулся и вытянулся на тюфяке во весь рост.
Василию Александровичу снился чудесный сон. Будто он мчится в открытом экипаже, переливающемся всеми цветами радуги. Вокруг кромешный мрак, но далеко, на самом горизонте, сияет яркий и ровный свет. На чудо-колеснице он едет не один, но лиц своих спутников не видит, потому что его взгляд устремлен только вперед, к источнику быстро приближающегося сияния.
Спал арестант не долее четверти часа.
Открыл глаза. Улыбнулся, еще находясь под впечатлением от волшебного сна.
Усталости как не бывало. Все существо Василия Александровича наполнилось ясной силой и алмазной твердостью.
Он перечитал письмо отцу и без колебаний сжег его на огне свечи.
Потом разделся до пояса.
Пониже левой подмышки у арестанта был прилеплен пластырь телесного цвета, замаскированный так ловко, что тюремщики его при обыске не заметили.
Рыбников содрал пластырь, под которым оказалась узкая бритва. Сел поудобней и стремительным круговым движением сделал надрез по периметру лица. Зацепил ногтями кожу, сорвал ее всю, от лба до подбородка, а потом, так и не произнеся ни единого звука, полоснул себя лезвием по горлу.
Между строк
Япония. 1878 год
Полет бабочки
Бабочка омурасаки собралась перелететь с цветка на цветок. Осторожно развернула лазоревые, с белыми крапинками крылышки, поднялась в воздух – самую малость, но тут как нарочно налетел стремительный ветер, подхватил невесомое создание, подкинул высоко-высоко в небо и уж больше не выпустил, в считанные минуты вынес с холмов на равнину, в которой раскинулся город; покрутил пленницу над черепичными крышами туземных кварталов, погонял зигзагами над регулярной геометрией Сеттльмента, а потом швырнул в сторону моря, да и обессилел, стих.
Вновь обретя свободу, омурасаки спустилась было к зеленой, похожей на луг поверхности, но вовремя разглядела обман и успела вспорхнуть прежде, чем до нее долетели прозрачные брызги. Немножко ничего интересного в этом зрелище не нашла и повернула назад, в сторону пирса, полетала над заливом, где на якоре стояли красивые парусники и некрасивые пароходы.
Там внимание бабочки привлекла толпа встречающих, сверху похожая на цветущую поляну: яркие пятна чепцов, шляпок, букетов. Омурасаки покружила с минуту, выбирая объект попривлекательней, и выбрала – села на гвоздику в бутоньерке худощавого господина, который смотрел на мир через синие очки.
Гвоздика была сочного алого цвета, совсем недавно срезанная, мысли у очкастого струились ровным аквамарином, так что омурасаки стала устраиваться поосновательней: сложила крылышки, расправила, опять сложила.
«…Хорошо бы оказался дельный работник, а не вертопрах», – думал владелец гвоздики, не заметив, что его лацкан сделался еще импозантней, чем прежде. Имя у щеголя было длинное, переливчатое: Всеволод Витальевич Доронин. Он занимал должность консула Российской империи в городе-порте Йокогама, темные же очки носил не из любви к таинственности (которой ему на службе и без того хватало), а по причине хронического конъюнктивита.
Всеволод Витальевич пришел на пирс по делу – встретить нового дипломатического сотрудника (имя: Эраст Петрович Фандорин; чин: титулярный советник). Особых надежд на то, что новенький окажется дельным работником, у Доронина, впрочем, не было. Он читал копию формулярного списка Фандорина и остался решительно всем недоволен: и тем, что мальчишка в двадцать два года уже чиновник 9-го класса (знать, чей-нибудь протеже), и что службу начинал в полиции (фи!), и что потом был прикомандирован к Третьему отделению (за какие такие заслуги?), и что прямо с Сан-Стефанских переговоров загремел в захудалое посольство (не иначе на чем-то погорел).
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Полет бабочки
Бабочка омурасаки собралась перелететь с цветка на цветок. Осторожно развернула лазоревые, с белыми крапинками крылышки, поднялась в воздух - самую малость, но тут как нарочно налетел стремительный ветер, подхватил невесомое создание, подкинул высоко-высоко в небо и уж больше не выпустил, в считанные минуты вынес с холмов на равнину, в которой раскинулся город; покрутил пленницу над черепичными крышами туземных кварталов, погонял зигзагами над регулярной геометрией Сеттльмента, а потом швырнул в сторону моря, да и обессилел, стих.
Вновь обретя свободу, омурасаки спустилась было к зеленой, похожей на луг поверхности, но вовремя разглядела обман и успела вспорхнуть прежде, чем до неё долетели прозрачные брызги. Немножко ничего интересного в этом зрелище не нашла и повернула назад, в сторону пирса, полетала над заливом, где на якоре стояли красивые парусники и некрасивые пароходы,
Там внимание бабочки привлекла толпа встречающих, сверху похожая на цветущую поляну: яркие пятна чепцов, шляпок, букетов. Омурасаки покружила с минуту, выбирая объект попривлекательней, и выбрала - села на гвоздику в бутоньерке худощавого господина, который смотрел на мир через синие очки.
Гвоздика была сочного алого цвета, совсем недавно срезанная, мысли у очкастого струились ровным аквамарином, так что омурасаки стала устраиваться поосновательней: сложила крылышки, расправила, опять сложила.
«…Хорошо бы оказался дельный работник, а не вертопрах», - думал владелец гвоздики, не заметив, что его лацкан сделался ещё импозантней, чем прежде. Имя у щёголя было длинное, переливчатое: Всеволод Витальевич Доронин. Он занимал должность консула Российской империи в городе-порте Йокогама, тёмные же очки носил не из любви к таинственности (которой ему на службе и без того хватало), а по причине хронического конъюнктивита.
Всеволод Витальевич пришёл на пирс по делу - встретить нового дипломатического сотрудника (имя: Эраст Петрович Фандорин; чин: титулярный советник). Особых надежд на то, что новенький окажется дельным работником, у Доронина, впрочем, не было. Он читал копию формулярного списка Фандорина и остался решительно всем недоволен: и тем, что мальчишка в двадцать два года уже чиновник 9-го класса (знать, чей-нибудь протеже), и что службу начинал в полиции (фи!), и что потом был прикомандирован к Третьему отделению (за какие такие заслуги?), и что прямо с Сан-Стефанских переговоров загремел в захудалое посольство (не иначе на чем-то погорел).
Доронин уже восьмой месяц сидел без помощника, потому что вице-консула Вебера многоумное петербургское начальство услало в Ханькоу - будто бы временно, но похоже, что очень и очень надолго. Всеми текущими делами Всеволод Витальевич теперь занимался сам: встречал и провожал русские корабли, опекал списанных на берег моряков, хоронил умерших, разбирал матросские потасовки. А между тем его, человека стратегического ума, японского старожила, назначили в Йокогаму вовсе не для ерунды и мелочёвки. Сейчас решалось, где пребывать Японии, а вместе с нею и всему Дальнему Востоку - под крылом двуглавого орла или под когтистой лапой британского льва?
В кармане сюртука у консула лежал свёрнутый номер «Джапан газетт», а там жирным шрифтом телеграмма агентства Рейтер: «Царский посол граф Шувалов покинул Лондон. Война между Великобританией и Россией вероятна как никогда». Скверные дела. Еле-еле несчастных турок одолели, где ж нам с британцами воевать? Нашему бы теляти да волка забодати. Пошумим, конечно, железками побрякаем, да и стушуемся… Шустры альбионцы, весь мир под себя подмять хотят. Ох, профукаем им Дальний Восток, как уже профукали Ближний вкупе с Персией и Афганистаном.
Омурасаки тревожно дёрнула крылышками, ощутив, как мысли Всеволода Витальевича наливаются нехорошим багрянцем, но тут консул приподнялся на цыпочках и уставился на пассажира в белом тропическом костюме и ослепительном колониальном шлеме. Фандорин или не Фандорин? Ну-ка, лебедь белый, спустись поближе, дай на тебя посмотреть.
От государственных дум консул вернулся к обыденным, и бабочка сразу успокоилась.
Сколько времени, сколько чернил потрачено ради очевиднейшей вещи, думал Всеволод Витальевич. Ведь ясно, что без помощника никакой стратегической работой он заниматься не может - руки не доходят. Нерв дальневосточной политики сосредоточен не в Токио, где сидит его превосходительство господин посланник, а здесь. Йокогама - главный порт Дальневосточья. Здесь замышляются все британские манёвры, отсюда ведутся хитроумные подкопы. Ведь яснее ясного, а сколько тянули!
Ладно, лучше поздно, чем никогда. Этот самый Фандорин, первоначально назначенный вторым секретарём в посольство, ныне переведён в йокогамское консульство, дабы освободить Всеволода Витальевича от рутины. Скорее всего сие Соломоново решение господин посланник принял, ознакомившись с послужным списком титулярного советника. Не пожелал держать при себе столь малопонятную персону. Нате вам, дражайший Всеволод Витальевич, что нам негоже.
Белоснежный колонизатор ступил на причал, и сомнений более не оставалось. Определённо Фандорин, по всем приметам. Брюнет, голубые глаза и главная особенность - ранняя седина на висках. Ишь, вырядился, будто на слоновью охоту.
Первое впечатление было неутешительное. Консул вздохнул, двинулся встречать. Бабочка омурасаки от сотрясения качнула крылышками, но осталась на цветке, так и не обнаруженная Дорониным.
«Батюшки, а на пальце-то - кольцо с бриллиантом, - приметил Всеволод Витальевич, раскланиваясь с вновь прибывшим. - Скажите пожалуйста. Усишки крендельками! Височки расчёсаны волосок к волоску! Пресыщенная томность во взоре! Чацкий, да и только. Онегин. И путешествия ему, как всё на свете, надоели».
Сразу же после взаимных представлений спросил, с этакой простодушной миной:
- Скажите же скорей, Эраст Петрович, видели вы Фудзи? Спряталась она от вас или открылась? - И доверительно пояснил. - Это у меня примета такая. Если человек, подплывая к берегу, увидел гору Фудзи, значит, Япония откроет ему свою душу. Если же капризная Фудзи закрылась облаками - увы. Проживи тут хоть десять лет, главного не увидишь и не поймёшь.
Вообще-то Доронин отлично знал, что сегодня Фудзи из-за низкой облачности с моря видна быть не может, но требовалось немножко сбить спесь с этого Чайльд-Гарольда из Третьего отделения.
Однако титулярный советник не расстроился, не стушевался. Обронил с лёгким заиканием:
- Я в п-приметы не верю.
Ну разумеется. Матерьялист. Ладно, попробуем ущипнуть с другой стороны.
- Знаком с вашим формуляром. - Всеволод Витальевич восхищённо приподнял брови. - Какую сделали карьеру, даже ордена имеете! Оставить столь блестящее поприще ради нашего захолустья? Причина тут может быть только одна: вы наверняка очень любите Японию! Я угадал?
- Нет, - пожал плечами Печорин и покосился на гвоздику в консуловой петлице. - Как можно любить то, чего совсем не знаешь?
- Очень даже можно! - уверил его Доронин. - С гораздо большей лёгкостью, нежели предметы, слишком нам знакомые… Хм, это всё ваш багаж?
Вещей у фон-барона было столько, что понадобился чуть не десяток носильщиков: чемоданы, коробки, связки книг, огромный трехколесный велосипед и даже саженного размера часы в виде лондонского Биг Бена.
- Красивая вещь. И удобная. Правда, я предпочитаю карманные, - не удержался от сардонической реплики консул, но тут же взял себя в руки - просиял любезной улыбкой, простёр руки в сторону набережной. - Добро пожаловать в Йокогаму. Отличный город, вам он понравится!
Последняя фраза была произнесена уже без насмешливости. За три года Доронин успел сердечно привязаться к городу, который рос и хорошел день ото дня.
Всего двадцать лет назад здесь была крохотная рыбацкая деревушка, и вот, благодаря встрече двух цивилизаций, вырос отличнейший современный порт: пятьдесят тысяч жителей, из которых почти пятую часть составляют иностранцы. Кусочек Европы на самом краю света. Особенно Всеволоду Витальевичу нравился Банд - приморская эспланада с красивыми каменными зданиями, с газовыми фонарями, с нарядной публикой.
Но Онегин, оглядев всё это великолепие, состроил кислую мину, отчего Доронин нового сослуживца окончательно не полюбил. Вынес ему вердикт: надутый индюк, высокомерный сноб. «А я тоже хорош, гвоздику ради него нацепил», подумал консул. Раздражённо махнул рукой, приглашая Фандорина следовать за собой. Цветок из петлицы выдернул, отшвырнул.
Бабочка взметнулась вверх, потрепетала крылышками над головами российских дипломатов и, зачарованная белизной, пристроилась на шлем к Фандорину.
* * *«Надо же было вырядиться таким шутом!» - терзался лиловыми мыслями обладатель чудесного головного убора. Едва ступив на трап и осмотрев публику на пристани, Эраст Петрович сделал открытие, очень неприятное для всякого, кто придаёт значение правильности наряда. Когда ты одет правильно, окружающие смотрят тебе в лицо, а не пялятся на твой костюм. Внимание должен привлекать портрет, а не его рама. Сейчас же выходило ровно наоборот. Купленный в Калькутте наряд, который в Индии смотрелся вполне уместно, в Йокогаме выглядел нелепо. Судя по толпе, в этом городе одевались не по-колониальному, а самым обычным образом, по-европейски. Фандорин делал вид, что не замечает любопытствующих взглядов (казавшихся ему насмешливыми), изо всех сил изображал невозмутимость и думал только об одном - поскорей бы переодеться.
Вот и консул, кажется, был фраппирован оплошностью Эраста Петровича - это чувствовалось по колючести взгляда, которую не могли скрыть даже тёмные очки.
Приглядываясь к Доронину, Эраст Петрович по всегдашнему обыкновению выстроил дедуктивно-аналитическую проекцию. Возраст - сорок семь, сорок восемь. Женат, но бездетен. Умен, желчного склада, склонён к насмешливости, отличный профессионал. Что ещё? Имеет вредные привычки. Круги под глазами и жёлтый оттенок кожи свидетельствуют о нездоровой печени.
А Йокогама молодому чиновнику по первому впечатлению и правда не понравилась. Он надеялся увидеть картинку с лаковой шкатулки: многоярусные пагоды, чайные домики, снующие по воде джонки с перепончатыми парусами, а тут обычная европейская набережная. Не Япония, а какая-то Ялта. Стоило ли ради этого огибать половину земного шара?
Первым делом Фандорин избавился от дурацкого шлема - самым простым способом. Сначала снял, будто жарко сделалось. А потом, поднимаясь по лестнице к набережной, незаметно положил изобретение колонизаторов на ступеньку, да и оставил там - кому надо, пусть забирает.
Омурасаки не пожелала расставаться с титулярным советником. Покинув шлем, заполоскала крылышками над широким плечом молодого человека, но так и не села - заметила посадочную площадку поинтересней: на плече у рикши пестрела, посверкивая капельками пота, красно-сине-зелёная татуировка в виде дракона.
Легкокрылая путешественница коснулась ножками бицепса и успела уловить нехитрую бронзово-коричневую мысль туземца («Каюй! Щекотно! (яп.)»), после чего её коротенькая жизнь завершилась. Рикша не глядя шлёпнул по плечу ладонью, и от прелестницы остался лишь пыльный серо-голубой комочек.
Не беречь красыИ не бояться смерти:Бабочки полет.
– Да что вы! – воскликнул Эраст Петрович. – Вот это удача! Поистине Твигса Всевышний пожалел!
– Все в Сеттльменте тоже так думали. Но вскоре открылось, в чем дело. Управляющий стрелковым клубом рассказал, что мистер Твигс все пять дней провел в тире. Вместо того чтобы молиться и писать завещание, он учился стрелять из дуэльного пистолета, причем именно с расстояния в тридцать шагов. Сэнсэй немножко оглох, но научился без промаха попадать в середину мишени. Еще бы, ведь он израсходовал несколько тысяч зарядов. Всякий на его месте добился бы того же.
– Ах, какой молодец!
– Некоторые говорили, как вы. Но другие возмущались и ругали доктора за то, что это была unfair play . Один молокосос, лейтенант французской морской пехоты, напился пьяный и стал при всех издеваться над доктором за трусость. Сэнсэй тяжело вздохнул и сказал: «Вы очень молодой и еще не понимаете, что такое ответственность. Но если вы считаете меня трусом, я согласен с вами стреляться на тех же условиях» – и при этом так внимательно посмотрел морокососу в середину лба, что тот сразу стал совсем трезвый и извинился. Вот какой человек доктор Твигс! – с восхищением закончил Сирота. – Искренний человек!
– Как Пушкин и фельдмаршал Сайго? – невольно улыбнулся Эраст Петрович.
Письмоводитель торжественно кивнул.
Да, признаться, и Фандорин взглянул на вышедшего из спальни доктора иными глазами. Отметил в его внешности некоторые черты, не бросающиеся в глаза при поверхностном взгляде: твердую линию подбородка, неколебимую массивность лба. Очень интересный экземпляр.
– Зашит, заштопан, в наилучшем виде, – объявил доктор. – С вас, мистер Фандорин, гинея и два шиллинга. И еще шесть пенсов за место в морге. Лед в Йокогаме дорог.
Когда Сирота отправился за тележкой для перевозки тела, Твигс взял Эраста Петровича двумя пальцами за пуговицу и с загадочным видом произнес:
– Я тут думал об отпечатке пальца и красном пятнышке... Скажите, господин вице-консул, случалось ли вам слышать об искусстве дим-мак?
– П-простите?
– Не случалось, – констатировал доктор. – И это неудивительно. О дим-мак мало что известно. Возможно, это вообще выдумки...
– Да что это такое – «дим-мак»?
– Китайское искусство Отсроченного Убийства.
Эраст Петрович вздрогнул и посмотрел на Твигса в упор – не шутит ли.
– Как это?
– Подробности мне неизвестны, но я читал, что есть люди, умеющие убивать и врачевать одним прикосновением. Вроде бы они умеют концентрировать некую энергию, собирать ее в пучок и воздействовать этим пучком на определенные точки тела. Про иглоукалывание-то вы слышали?
– Да, слышал.
– Судя по всему, дим-мак оперирует теми же анатомическими знаниями, но использует не иглу, а обычное прикосновение. Я читал, что владеющий этим таинственным искусством способен вызвать острый приступ боли, или, наоборот, сделать человека совершенно нечувствительным к боли, или временно парализовать его, или усыпить, или убить... Причем не обязательно в момент прикосновения, а с отсрочкой.
– Я вас не понимаю! – воскликнул Фандорин, слушавший доктора с всё возрастающим недоумением.
– Я сам не понимаю. Это похоже на сказку... Но мне вспомнилась прочитанная история: как мастер дим-мак нанес сам себе удар в некую точку и упал замертво. Не дышал, сердце не билось. Враги бросили его на съедение псам, а он через некоторое время очнулся живой и здоровый. Читал я и другую историю – про то, как одного китайского правителя поцеловал в ногу нищий. Через некоторое время на месте поцелуя появилось розовое пятно, а еще через несколько часов царь вдруг упал мертвым... Черт! – смутился доктор. – Я уподобляюсь болванам-журналистам, которые выдумывают про Восток всякие небылицы. Просто, пока я зашивал нашего приятеля, всё думал про след на шее, вот и вспомнил...
Трудно было представить, чтобы такой солидный и положительный человек, как доктор Твигс, вздумал дурачить собеседника, но и поверить в Отсроченное Убийство убежденному рационалисту, каковым считал себя Эраст Петрович, было трудно.
– М-да, – вымолвил в конце концов титулярный советник. – На Востоке, конечно, много всяких явлений, не изученных европейской наукой...
На этом вежливом замечании мистический разговор и закончился.
С Твигсом распрощались на улице. Доктор сел на рикшу, приподнял шляпу и укатил. Двое туземцев укладывали на тележку тело бедного капитана, завернутое в простыню.
Эраст Петрович, Сирота и всхлипывающая Софья Диогеновна отправились в консульство пешком, потому что «ездить на живом человеке» Фандорин снова отказался, а письмоводитель и барышня тоже не пожелали барствовать, раз уж титулярный советник шествует на своих двоих.
У первого же фонаря вице-консула ждал сюрприз. Из темноты возник круглолицый якудза, про которого Эраст Петрович уже и думать забыл. Прижал руки к бокам, застыл в низком поклоне. Потом выпрямился и уставился на своего благодетеля суровым, немигающим взглядом.
– Я докатился до самой речки, – перевел Сирота, глядя на разбойника с явным одобрением. – Какие еще будут приказания, господин?
– До чего же он мне надоел! – пожаловался Фандорин. – Лучше бы ему тавро на лоб поставили! Послушайте, Сирота, мне теперь никогда от него не отвязаться?
Письмоводитель внимательно посмотрел упрямцу в глаза и покачал головой:
– Это человек слова. Единственный способ – приказать ему покончить с собой.
– Господь с вами! Ладно. Пусть по крайней мере скажет, как его з-зовут.
Сирота перевел чиновнику ответ бывшего солдата банды Тёбэй-гуми:
– Его зовут Масахиро Сибата, но вы можете называть его просто Маса.
Эраст Петрович оглянулся на скрип колес и снял цилиндр – возчики катили мимо тележку, на которой «совершенно здоровый покойник» отправился следом за доктором, в мертвецкую. В изголовье лежали ботинки и аккуратно сложенная одежда.
Вокруг суета, Один лишь он спокоен, Ушедший к Будде.
Искры на клинке катаны
– Трое сацумцев? Завернутые в тряпки мечи? Называли Окубо «собакой»? Это может быть очень, очень серьезно! – озабоченно проговорил Доронин. – Тут всё подозрительно, а особенно то, что воспользовались катером. Это лучший способ попасть в самое сердце столицы, минуя дорожные посты и заставы.
Эраст Петрович застал Всеволода Витальевича дома, в левом флигеле консульства. Доронин уже вернулся с открытия благонравного заведения и последовавшего за ним ужина и теперь переодевался к Холостяцкому балу. Шитый золотом мундир висел на стуле, пухлая горничная-японка помогала консулу облачиться в смокинг.
Квартира начальника Фандорину очень понравилась: обставленная легкой ратановой мебелью, она весьма удачно сочетала русскость с японской экзотикой. К примеру, в углу на столике сиял замечательно бокастый самовар, сквозь стеклянные дверцы шкафа просматривались разноцветные графины с настойками да наливками, но картины и свитки на стенах были сплошь туземные, на почетном месте красовалась подставка с двумя самурайскими мечами, а через открытую дверь виднелась совершенно японская комната, то есть безо всякой мебели и с соломенным полом.
