Когда-то Флоренция была центром вселенной. Это удивительно и закономерно одновременно. Наследница римского государства, развивающаяся не только в аграрной сфере, но и в экономической - торговой, поставившая на информационно-духовные технологии и как следствие получившая корону культурного, научного первенства, отодвинувшая необходимость военного искусства на задний план. Каких сынов нарожала Флоренция? В мировом пантеоне богов искусства и науки ее детей больше чем чьих бы то ни было. В чем тут дело? «Я рано встала»
Действительно, рано. Данте живет и пишет в 13-14 вв, остальные проснуться гораздо позже. Данте удивит знаниями астрологии, анатомии, архитектуры, политологии, теологии, психологии. 13-14 век… Только айфона у него и не было.
Только наследник античной и христианской культур мог позволить себе такое путешествие как Данте. А провожатый какой! Вергилий, написавший знаменитую Энеиду. Именно благодаря ему труд Данте носит такое имя. Комедия! С ужасом ада вначале, умиротворением рая в конце. Нет, не в конце, в бесконечности. У Вергилия все наоборот. У него трагедия, где все хорошо в начале и плохо в конце. Он более реалистичен, как и мир античности, который он представляет. Сразятся в Комедии два мировоззрения. Сразятся два Данте. Данте - античный философ и Данте - христианский философ. Будут вести спор между собой, не забывая и о счете. Так кто выиграл? Никто… Смысл не в истине, смысл в поиске. И вере. В истину. Античное христианство по-Данте.
Можно иметь сколько угодно средств, но не каждое путешествие себе можно позволить. Мужества и понимания Данте не занимать. Но как так получилось, что смертный смог не просто проникнуть в иные миры, но быть там неприкосновенной духовной единицей с уважаемым проводником с правом на возвращение? Все дело в женщине. Или в женском начале. Или благотворном заступничестве святой девы. Или просто любви. Это уже кому как нравится. Беатриче она такая. Это она преисполнившись жалостью к любимому, оплакивающему ее телесную смерть, благославляет его путешествие, потому что Данте заслуживает иного понимания вещей. Не мирского. Духовного. Такой какая была их любовь. И неважно, что просветленные невезучи в мире живых людей, в который ему придется вернуться.
О местах и достопримечательностях, которые Данте посетил, лучше рассказывать не буду. Скажу лишь, хорошо что книги не пахнут. От описаний ада можно задохнуться. Чистилище - дань античному в христианстве(католичестве). Шанс спасения античным героям. Ценой молитвы. Ведь античные герои не молились. Они договаривались с богами. Рай… Это мудрость и покой.
Скажу лишь, что обитатели всех трех инстанций - италийцы всех времен. От античных героев до интриганов и святых Тосканы, Пизы, Венеции и прочих городов. Знакомых Данте, его врагов и друзей. Микеланджело, земляк Данте, творивший чуть позже, тоже в своем Страшном суде, грешников наделил лицами своих недоброжелателей. Что там лицами… Грешников жарят, парят и это самое безобидное. А сам Микеланджело повсюду св. Варфоломей.
Скажу лишь, что грехи свои надо знать в лицо. Что толку отрицать факт их наличия? Это гордыня… Данте смотрит на грехи очень субъективно. Об одних песнь за песней, с доводами защиты и обвинения. Долго думал… О других вскользь. Несложно догадаться какие грехи носил Данте. Но что Данте? За собой лучше смотреть. Нам сложнее, не у всех нас есть проводник Вергилий и вдохновительница и охранительница Беатриче.
Гордыня? Ну что поделать, без нее не проживешь, и ничего не добьешься… Зависть? Беда в том что не понимают завистники, что счастья и удачи выделено на всех, лишают себя счастья лишь те, кто смотрит на чужое. Гнев? Это происки темных сил, рождаются то люди без гнева. Уныние? Мало в человеке любви к миру и даже к самому себе, если есть уныние - не прав сам в своих чувствах к миру. Корыстолюбие? О, наказание для них не тяжко, эти существа наказывают себя сами всю свою жизнь. Их жизнь уже ад. В Чистилище их просто пожалеют. А сластолюбие - по Данте это содомиты. И все те кому не повезло встретить в детстве Беатриче.
Знаете, где оно, Седьмое небо? В Раю. Но это место далеко не для всех обитетелей Рая. Только для просветленных мудрецов, проживших ежечасно помня о грехах. Просящих высшие силы о помощи в преодолении животных порывов грешить. Не спорящих, не бунтующих, не ищущих. Мне очень любопытно попал ли туда сам Данте? Ведь спорил, бунтовал, искал. Есть ли там место для античного христианина? Но как бы там ни было, и где бы то ни было - он будет рад месту рядом с Беатриче, от красоты которой он изнемогал. Это и есть его Седьмое небо Рая.
Называя свою поэму «комедией», Данте пользуется средневековой терминологией: комедия , как он поясняет в письме к Кангранде , - всякое поэтическое произведение среднего стиля с устрашающим началом и благополучным концом, написанное на народном языке (в данном случае, тосканском диалекте итальянского); трагедия - всякое поэтическое произведение высокого стиля с восхищающим и спокойным началом и ужасным концом, написанное на латинском языке. Слово «божественная» не принадлежит Данте, так поэму позже назвал Джованни Боккаччо . «Божественная комедия» - плод всей второй половины жизни и творчества Данте. В этом произведении с наибольшей полнотой отразилось мировоззрение поэта. Данте выступает здесь как последний великий поэт средних веков, поэт, продолжающий линию развития средневековой литературы.
Аналогичный сюжет «экскурсии по аду» присутствовал в древнеславянской литературе на несколько веков раньше - в Хождении Богородицы по мукам . Однако действительно непосредственное влияние на создание поэмы, на ее сюжет и структуру оказала история ночного путешествия и вознесения Пророка (исра и мирадж). Сходство описания мираджа с «Комедией» и оказанное им огромное влияние на поэму впервые изучил арабист из Испании Мигель Асин-Паласьос в 1919 году. Это описание распространилось из завоеванной мусульманами части Испании по Европе, будучи переведенным на романские языки, и далее подверглось внимательному изучению поэта. Сегодня эта версия о столь плодотворном знакомстве Данте с этой мусульманской традицией признана большинством дантоведов.
Сегодня известно около восьмисот манускриптов . В наше время трудно с полной уверенностью установить связи между различными рукописями, в частности из-за того, что некоторые романские языки использовались при их написании многими образованными людьми вне ареалов их реального распространения; поэтому можно сказать: с филологической точки зрения в этом контексте случай «Комедии» является одним из самых сложных в мире. Во второй половине XX века на эту тему развернулась обширная дискуссия в ученом мире; исследовались stemma codicum в различных традициях рукописей регионов и городов Италии и роль stemma codicum в точном определении времени и места составления манускриптов. Многие ученые-кодикологи высказывались на эту тему .
Самое первое издание «Божественной Комедии» было напечатано в Фолиньо 5-6 апреля 1472 Йоханнесом Нумайстером, мастером из Майнца, и местным уроженцем Еванджелистой Мэй (как следует из текста в колофоне). Впрочем надпись «Еванджелиста Мэй» может идентифицироваться с покровителем Фолиньо Эмилиано Орфини или с типографом Еванджелистой Анджелини. Кстати, издание из Фолиньо - это первая книга, когда-либо напечатанная на итальянском языке. В этом же году выходят еще два издания «Божественной Комедии»: в Йези (или в Венеции, это окончательно не установлено), типограф - Федериго де Конти из Вероны; и в Мантуе, напечатанное немцами Георгом и Паулем Буцбахами под руководством гуманиста Коломбино Веронезе .
С середины XVI века до 1500 года выпускаются 15 изданий-инкунабул «Божественной Комедии». Их можно разделить на две группы: первая - полученные в результате воспроизведения выпуска из Фолиньо (четыре издания), вторая - производные от мантуанского выпуска (одиннадцать изданий); во вторую группу входит также самый популярный в свое время вариант, которому было суждено иметь много переизданий и большой успех даже в последующие века, особенно в XVI веке: речь идет о выпуске под редакцией флорентийского гуманиста Христофора Ландино (Флоренция, 1481) .
Эпоха Чинквеченто открывается со знаменитого и престижного издания поэмы, которому суждено утвердиться в качестве идеального образца и стать основой всех изданий «Божественной Комедии» последующих веков, вплоть до XIX века. Это так называемая le Terze Rime (Терцина ) под редакцией Пьетро Бембо, изданная в престижной в те годы типографии Альдо Мануцио (Венеция, 1502); ее новое издание было выпущено в 1515 году. За целый век насчитывается 30 изданий «Комедии» (в два раза больше, чем в предыдущем веке), большая часть которых напечатана в Венеции. Среди них наиболее известны: издание Лодовико Дольче, напечатанное в Венеции Габриэлем Джолито де Феррари в 1555 году; это издание было первым, в котором использовалось именно заглавие «Божественная Комедия», а не просто «Комедия»; издание Антонио Манетти (Флоренция, после 1506); издание с комментарием Алессандро Веллютелло (Венеция, Франческо Марколини, 1544); и, наконец, издание под руководством Accademia della Crusca (Флоренция, 1595) .
В 5-м рву 8-го круга ада (21 песнь) Данте и Вергилий встречают группу бесов. Их предводитель Хвостач говорит, что дороги дальше нет - мост обрушился:
Чтоб выйти все же, если вам угодно,
Ступайте этим валом, там, где след,
И ближним гребнем выйдете свободно.
Двенадцать сот и шестьдесят шесть лет
Вчера, на пять часов поздней, успело
Протечь с тех пор, как здесь дороги нет.(пер. М. Лозинского)
По последней терцине можно вычислить, когда состоялся разговор Данте и Хвостача. В первой терцине «Ада» говорится: Данте очутился в сумрачном лесу, «земную жизнь пройдя до половины». Значит, события в поэме происходят в 1300 году от Рождества Христова : считали, что жизнь длится 70 лет , Данте же родился в 1265 году . Если отнять от 1300 года указанные здесь 1266 лет, то получится, что мост разрушился в конце земной жизни Христа. По Евангелию , во время его смерти было сильнейшее землетрясение - из-за него мост и рухнул. Евангелист Лука указывал, что Иисус Христос умер в полдень; можно отсчитать пять часов назад, и теперь ясно, что разговор о мосте происходит в 7 утра 26 марта (9 апреля ) 1300 года (по версии Данте, смерть Христа произошла 25 марта 34 года, по официальной церковной версии - 8 апреля 34 года).
Согласно остальным временным указаниям поэмы (сменам дня и ночи, расположению звезд), все путешествие Данте продлилось с 25 по 31 марта (с 8 по 14 апреля) 1300 года.
1300 год - это знаковая церковная дата. В этот год, объявленный юбилейным , паломничество в Рим , к могилам апостолов Петра и Павла , приравнивалось к полному отпущению грехов . Данте вполне мог посетить Рим весной 1300 года - об этом свидетельствует его описание в 18 песни реальных событий, происходивших в этом городе -
Так римляне, чтобы наплыв толпы,
В год юбилея, не привел к затору,
Разгородили мост на две тропы,
И по одной народ идет к собору,
Взгляд обращая к замковой стене,
А по другой идут навстречу, в гору.(пер. М. Лозинского)
и в этом святом месте совершить свое чудесное путешествие в мире душ. К тому же, день начала странствий Данте несет в себе духовный и обновленческий смысл: 25 марта - это день создания Богом мира, день зачатия Христа , фактическое начало весны, и, у тогдашних флорентийцев , начало Нового года .
«Божественная Комедия» построена чрезвычайно симметрично. Она распадается на три части - кантики: «Ад», «Чистилище» и «Рай»; каждая из них включает в себя 33 песни, что в общей сумме со вступительной песнью дает цифру 100. Каждая часть делится на 9 отделов плюс дополнительный десятый; вся поэма состоит из терцин - строф, состоящих из трех строк, и все ее части оканчиваются словом «звезды» («stelle»). Интересно, как Данте в соответствии с символикой «идеальных чисел» - «три», «девять» и «десять», употребленной им в «Новой Жизни», располагает в «Комедии» очень лично значимую для него часть поэмы - видение Беатриче в тридцатой песне «Чистилища».
На этом примере раскрывается удивительное композиционное дарование Данте, которое действительно поражает .
Эта склонность к определённым числам объясняется тем, что Данте придавал им мистическое толкование, - так число 3 связано с христианской идеей о Троице , число 9 - это 3 в квадрате, число 33 должно напоминать о годах земной жизни Иисуса Христа , число 100, то есть 10, помноженное на само себя - символ совершенства и пр.
Согласно католической традиции, загробный мир состоит из ада , куда попадают навеки осуждённые грешники, чистилища - местопребывания искупающих свои грехи грешников, и рая - обители блаженных.
Данте детализирует это представление и описывает устройство загробного мира, с графической определённостью фиксируя все детали его архитектоники .
Во вводной песне Данте рассказывает, как он, достигнув середины жизненного пути, заблудился однажды в дремучем лесу и как поэт Вергилий , избавив его от трёх диких зверей, загораживавших ему путь, предложил Данте совершить странствие по загробному миру . Здесь представляется особенно интересным, кто послал Вергилия на помощь Данте. Вот как Вергилий говорит об этом во 2 песни:
…У трех благословенных жен
Ты в небесах обрел слова защиты
И дивный путь тебе предвозвещен.(пер. М. Лозинского)
Итак, Данте, узнав, что Вергилий послан его любовью Беатриче, не без трепета отдается руководству поэта.
Ад имеет вид колоссальной воронки, состоящей из концентрических кругов, узкий конец которой упирается в центр земли. Пройдя преддверие ада, населённое душами ничтожных, нерешительных людей, они вступают в первый круг ада, так называемый лимб (А., IV, 25-151), где пребывают души добродетельных язычников , не познавших истинного Бога, однако приблизившихся к этому познанию и за то избавленных от адских мук. Здесь Данте видит выдающихся представителей античной культуры - Аристотеля , Эврипида , Гомера и др. Вообще для ада характерно большое присутствие античных сюжетов: здесь есть Минотавр, кентавры, гарпии - их полуживотная природа как бы внешне отражает грехи и пороки людей; на карте ада мифические реки Ахерон, Стикс и Флегетон, стражи кругов ада - перевозчик душ умерших через Стикс Харон, охраняющий врата ада Цербер, бог богатства Плутос, Флегий (сын Ареса) - перевозчик душ через Стигийское болото, фурии (Тисифона, Мегера и Алекто), судья ада - царь Крита Минос. «Античность» ада призвана подчеркнуть то, что античная культура не отмечена знаком Христа, она языческая и вследствие этого несет в себе заряд греховности.
Следующий круг заполнен душами людей, некогда предававшихся необузданной страсти. Среди носимых диким вихрем Данте видит Франческу да Римини и её возлюбленного Паоло, павших жертвой запретной любви друг к другу. По мере того как Данте, сопутствуемый Вергилием, спускается всё ниже и ниже, он становится свидетелем мучений чревоугодников , принужденных страдать от дождя и града, скупцов и расточителей, без устали катящих огромные камни, гневливых, увязающих в болоте. За ними следуют объятые вечным пламенем еретики и ересиархи (среди них император Фридрих II , папа Анастасий II), тираны и убийцы, плавающие в потоках кипящей крови, самоубийцы , превращённые в растения, богохульники и насильники, сжигаемые падающим пламенем, обманщики всех родов, муки которых весьма разнообразны. Наконец Данте проникает в последний, 9-й круг ада, предназначенный для самых ужасных преступников. Здесь обитель предателей и изменников, из них величайшие - Иуда Искариот , Брут и Кассий , - их грызёт своими тремя пастями Люцифер , восставший некогда на Бога ангел , царь зла, обречённый на заключение в центре земли. Описанием страшного вида Люцифера заканчивается последняя песнь первой части поэмы.
Миновав узкий коридор, соединяющий центр земли со вторым полушарием, Данте и Вергилий выходят на поверхность земли. Там, на середине окружённого океаном острова, высится в виде усечённого конуса гора - чистилище, подобно аду состоящее из ряда кругов, которые сужаются по мере приближения к вершине горы. Охраняющий вход в чистилище ангел впускает Данте в первый круг чистилища, начертав предварительно у него на лбу мечом семь P (Peccatum - грех), то есть символ семи смертных грехов . По мере того как Данте поднимается всё выше, минуя один круг за другим, эти буквы исчезают, так что когда Данте, достигнув вершины горы, вступает в расположенный на вершине последней «земной рай», он уже свободен от знаков, начертанных стражем чистилища. Круги последнего населены душами грешников, искупающих свои прегрешения. Здесь очищаются гордецы , принуждённые сгибаться под бременем давящих их спину тяжестей, завистники , гневливые , нерадивые, алчные и пр. Вергилий доводит Данте до врат рая, куда ему, как не знавшему крещения, нет доступа.
В земном раю Вергилия сменяет Беатриче, восседающая на влекомой под властью грифом колеснице (аллегория торжествующей церкви ); она побуждает Данте к покаянию, а затем возносит его, просветлённого, на небо. Заключительная часть поэмы посвящена странствованиям Данте по небесному раю. Последний состоит из семи сфер, опоясывающих землю и соответствующих семи планетам (согласно распространённой тогда Птолемеевой системе): сферы Луны , Меркурия , Венеры и т. д., за ними следуют сферы неподвижных звёзд и хрустальная, - за хрустальной сферой расположен Эмпирей , - бесконечная область, населённая блаженными, созерцающими Бога, - последняя сфера, дающая жизнь всему сущему. Пролетая по сферам, ведомый Бернардом , Данте видит императора Юстиниана , знакомящего его с историей Римской империи , учителей веры, мучеников за веру, чьи сияющие души образуют сверкающий крест; возносясь всё выше и выше, Данте видит Христа и деву Марию , ангелов и, наконец, перед ним раскрывается «небесная Роза» - местопребывание блаженных. Здесь Данте приобщается высшей благодати, достигая общения с Создателем.
«Комедия» - последнее и самое зрелое произведение Данте.
Перед входом - жалкие души, не творившие при жизни ни добра, ни зла, в том числе «ангелов дурная стая», которые были и не с дьяволом, и не с Богом.
Выстраивая модель Ада (Ад , XI, 16-66), Данте следует за Аристотелем , который в своей «Этике» (кн. VII, гл. 1) относит к 1-му разряду грехи невоздержанности (incontinenza), ко 2-му - грехи насилия («буйное скотство» или matta bestialitade), к 3-му - грехи обмана («злоба» или malizia). У Данте 2-5-й круги для невоздержанных (в основном это смертные грехи), 7-й круг для насильников, 8-9-й - для обманщиков (8-й - просто для обманщиков, 9-й - для предателей). Таким образом, чем грех материальнее, тем он простительнее.
Еретики - отступники от веры и отрицатели Бога - выделены особо из сонма грешников, заполняющих верхние и нижние круги, в шестой круг. В пропасти нижнего Ада (А., VIII, 75), тремя уступами, как три ступени, расположены три круга - с седьмого по девятый. В этих кругах карается злоба, орудующая либо силой (насилием), либо обманом.
Три святые добродетели - так называемые «богословские» - вера, надежда и любовь. Остальные - это четыре «основные» или «естественные» (см. прим. Ч., I, 23-27).
Данте изображает его в виде огромной горы, возвышающейся в южном полушарии посреди Океана. Она имеет вид усечённого конуса. Береговая полоса и нижняя часть горы образуют Предчистилище, а верхняя опоясана семью уступами (семью кругами собственно Чистилища). На плоской вершине горы расположен пустынный лес Земного Рая, где Данте воссоединяется со своей возлюбленной Беатриче перед паломничеством в Рай .
Вергилий излагает учение о любви как об источнике всякого добра и зла и поясняет градацию кругов Чистилища: круги I, II, III - любовь к «чужому злу», то есть зложелательство (гордость, зависть, гнев); круг IV - недостаточная любовь к истинному благу (уныние); круги V, VI, VII - чрезмерная любовь к ложным благам (корыстолюбие, чревоугодие, сладострастие). Круги соответствуют библейским смертным грехам .
(в скобках - примеры личностей, приведённые Данте)
В поэме Данте приводит достаточно много ссылок на науку и технологии своей эпохи. Например, затрагиваются вопросы, рассматриваемые в рамках физики: сила тяжести (Ад - Песнь тридцатая, строки 73-74 и Ад - Песнь тридцать четвертая, строки 110-111); предварение равноденствий (Ад - Песнь тридцать первая, строки 78-84); происхождение землетрясений (Ад - Песнь третья, строки 130-135 и Чистилище - Песнь двадцать первая, строка 57); крупных оползней (Ад - Песнь двенадцатая, строки 1-10); формирование циклонов (Ад - Песнь девятая, строки 67-72); Южный Крест (Чистилище - Песнь первая, строки 22-27); радуга (Чистилище - Песнь двадцать пятая, строки 91-93); круговорот воды (Чистилище - Песнь пятая, строки 109-111 и Чистилище - Песнь двадцатая, строки 121-123); относительность движения (Ад - Песнь тридцать первая, строки 136-141 и Рай - Песнь двадцатая, строки 25-27); распространение света (Чистилище - Песнь вторая, строки 99-107); две скорости вращения (Чистилище - Песнь восьмая, строки 85-87); свинцовые зеркала (Ад - Песнь двадцать третья, строки 25-27); отражение света (Чистилище - Песнь пятнадцатая, строки 16-24). Присутствуют указания на военные устройства (Ад - Песнь восьмая, строки 85-87); возгорание в результате трения трута и огнива (Ад - Песнь четырнадцатая, строки 34-42), миметизм (Рай - Песнь третья, строки 12-17). Рассматривая технологический сектор, можно заметить наличие ссылок на судостроение (Ад - Песнь двадцать первая, строки 7-19); плотины голландцев (Ад - Песнь пятнадцатая, строки 4-9). Есть также ссылки на мельницы (Ад - Пение ветра, строки 46-49); очки (Ад - Песнь тридцать третья, строки 99-101); часы (Рай - Песнь десятая, строки 139-146 и Рай - Песнь двадцать четвертая, строки 13-15), а также магнитный компас (Рай - Песнь двенадцатая, строки 29-31).
«Божественная комедия» на протяжении семи столетий являлась источником вдохновения для многих художников, поэтов и философов. Ее структура, сюжеты, идеи очень часто заимствовались и использовались очень многими позднейшими творцами искусства, получая в их произведениях уникальную и часто различную интерпретацию. Влияние, оказанное произведением Данте на всю человеческую культуру в целом и отдельные ее виды в частности, огромно и во многом неоценимо.
Автор ряда переводов и адаптаций Данте Джефри Чосер в своих произведениях и напрямую ссылается на работы Данте . Многократно цитировал и использовал отсылки на творчество Данте в своих произведениях Джон Милтон , прекрасно знакомый с его работами . Милтон рассматривает точку зрения Данте, как разделение мирской и духовной власти, но применительно к периоду Реформации , похожей на политическую ситуацию, анализируемую поэтом в XIX песне «Ада». Момент осуждающей речи Беатриче по отношению к коррупции и продажности духовников («Рай », XXIX) адаптирован в поэме «Люсидас », где автор осуждает коррумпированность духовенства.
Т. С. Элиот использовал строки «Ада » (XXVII, 61-66) в качестве эпиграфа к «The Love Song of J. Alfred Prufrock » (1915) . Кроме того, поэт в значительной степени ссылается на Данте в (1917), Ara vus prec (1920) и
Иллюстрация Гюстава Доре «Цербер»
На полдороге жизни я - Данте - заблудился в дремучем лесу. Страшно, кругом дикие звери - аллегории пороков; деться некуда. И тут является призрак, оказавшийся тенью любимого мною древнеримского поэта Вергилия. Прошу его о помощи. Он обещает увести меня отсюда в странствия по загробному миру, с тем чтобы я увидел Ад, Чистилище и Рай. Я готов следовать за ним.
Да, но по силам ли мне такое путешествие? Я оробел и заколебался. Вергилий укорил меня, рассказав, что сама Беатриче (моя покойная возлюбленная) снизошла к нему из Рая в Ад и просила быть моим проводником в странствиях по загробью. Если так, то нельзя колебаться, нужна решимость. Веди меня, мой учитель и наставник!
Над входом в Ад надпись, отнимающая всякую надежду у входящих. Мы вошли. Здесь, прямо за входом, стонут жалкие души не творивших при жизни ни добра, ни зла. Далее река Ахерон. Через неё свирепый Харон перевозит на лодке мертвецов. Нам - с ними. «Но ты же не мертвец!» - гневно кричит мне Харон. Вергилий усмирил его. Поплыли. Издали слышен грохот, дует ветер, сверкнуло пламя. Я лишился чувств…
Первый круг Ада - Лимб. Тут томятся души некрещёных младенцев и славных язычников - воителей, мудрецов, поэтов (в их числе и Вергилия). Они не мучаются, а лишь скорбят, что им как нехристианам нет места в Раю. Мы с Вергилием примкнули к великим поэтам древности, первый из которых Гомер. Степенно шли и говорили о неземном.
У спуска во второй круг подземного царства демон Минос определяет, какого грешника в какое место Ада надлежит низвергнуть. На меня он отреагировал так же, как Харон, и Вергилий так же его усмирил. Мы увидели уносимые адским вихрем души сладострастников (Клеопатра, Елена Прекрасная и др.). Среди них Франческа, и здесь неразлучная со своим любовником. Безмерная взаимная страсть привела их к трагической гибели. Глубоко сострадая им, я вновь лишился чувств.
В круге третьем свирепствует звероподобный пёс Цербер. Залаял было на нас, но Вергилий усмирил и его. Здесь валяются в грязи, под тяжёлым ливнем, души грешивших обжорством. Среди них мой земляк, флорентиец Чакко. Мы разговорились о судьбах родного города. Чакко попросил меня напомнить о нем живым людям, когда вернусь на землю.
Демон, охраняющий четвёртый круг, где казнят расточителей и скупцов (среди последних много духовных лиц - папы, кардиналы), - Плутос. Вергилию тоже пришлось его осадить, чтобы отвязался. Из четвёртого спустились в пятый круг, где мучаются гневные и ленивые, погрязшие в болотах Стигийской низины. Подошли к какой-то башне.
Это целая крепость, вокруг неё обширный водоём, в чёлне - гребец, демон Флегий. После очередной перебранки сели к нему, плывём. Какой-то грешник попытался уцепиться за борт, я его обругал, а Вергилий отпихнул. Перед нами адский город Дит. Всякая мёртвая нечисть мешает нам в него войти. Вергилий, оставив меня (ох, страшно одному!), пошёл узнать, в чем дело, вернулся озабоченный, но обнадёженный.
А тут ещё и адские фурии перед нами предстали, угрожая. Выручил внезапно явившийся небесный посланник, обуздавший их злобу. Мы вошли в Дит. Всюду объятые пламенем гробницы, из которых доносятся стоны еретиков. По узкой дороге пробираемся между гробницами.
Из одной гробницы вдруг выросла могучая фигура. Это Фарината, мои предки были его политическими противниками. Во мне, услышав мою беседу с Вергилием, он угадал по говору земляка. Гордец, казалось, он презирает всю бездну Ада. Мы заспорили с ним, а тут из соседней гробницы высунулась ещё одна голова: да это же отец моего друга Гвидо! Ему померещилось, что я мертвец и что сын его тоже умер, и он в отчаянии упал ниц. Фарината, успокой его; жив Гвидо!
Близ спуска из шестого круга в седьмой, над могилой папы-еретика Анастасия, Вергилий объяснил мне устройство оставшихся трёх кругов Ада, сужающихся книзу (к центру земли), и какие грехи в каком поясе какого круга караются.
Седьмой круг сжат горами и охраняем демоном-полубыком Минотавром, грозно заревевшим на нас. Вергилий прикрикнул на него, и мы поспешили отойти подальше. Увидели кипящий кровью поток, в котором варятся тираны и разбойники, а с берега в них кентавры стреляют из луков. Кентавр Несс стал нашим провожатым, рассказал о казнимых насильниках и помог перейти кипящую реку вброд.
Кругом колючие заросли без зелени. Я сломал какую-то ветку, а из неё заструилась чёрная кровь, и ствол застонал. Оказывается, эти кусты - души самоубийц (насильников над собственной плотью). Их клюют адские птицы Гарпии, топчут мимо бегущие мертвецы, причиняя им невыносимую боль. Один растоптанный куст попросил меня собрать сломанные сучья и вернуть их ему. Выяснилось, что несчастный - мой земляк. Я выполнил его просьбу, и мы пошли дальше. Видим - песок, на него сверху слетают хлопья огня, опаляя грешников, которые кричат и стонут - все, кроме одного: тот лежит молча. Кто это? Царь Капаней, гордый и мрачный безбожник, сражённый богами за свою строптивость. Он и сейчас верен себе: либо молчит, либо громогласно клянёт богов. «Ты сам себе мучитель!» - перекричал его Вергилий…
А вот навстречу нам, мучимые огнём, движутся души новых грешников. Среди них я с трудом узнал моего высокочтимого учителя Брунетто Латини. Он среди тех, кто повинен в склонности к однополой любви. Мы разговорились. Брунетто предсказал, что в мире живых ждёт меня слава, но будут и многие тяготы, перед которыми нужно устоять. Учитель завещал мне беречь его главное сочинение, в котором он жив, - «Клад».
И ещё трое грешников (грех - тот же) пляшут в огне. Все флорентийцы, бывшие уважаемые граждане. Я поговорил с ними о злосчастиях нашего родного города. Они просили передать живым землякам, что я видел их. Затем Вергилий повёл меня к глубокому провалу в восьмой круг. Нас спустит туда адский зверь. Он уже лезет к нам оттуда.
Это пёстрый хвостатый Герион. Пока он готовится к спуску, есть ещё время посмотреть на последних мучеников седьмого круга - ростовщиков, мающихся в вихре пылающей пыли. С их шей свисают разноцветные кошельки с разными гербами. Разговаривать я с ними не стал. В путь! Усаживаемся с Вергилием верхом на Гериона и - о ужас! - плавно летим в провал, к новым мукам. Спустились. Герион тотчас же улетел.
Восьмой круг разделён на десять рвов, называемых Злопазухами. В первом рву казнятся сводники и соблазнители женщин, во втором - льстецы. Сводников зверски бичуют рогатые бесы, льстецы сидят в жидкой массе смрадного кала - вонь нестерпимая. Кстати, одна шлюха наказана здесь не за то, что блудила, а за то, что льстила любовнику, говоря, что ей хорошо с ним.
Следующий ров (третья пазуха) выложен камнем, пестреющим круглыми дырами, из которых торчат горящие ноги высокопоставленных духовных лиц, торговавших церковными должностями. Головы же и туловища их зажаты скважинами каменной стены. Их преемники, когда умрут, будут так же на их месте дрыгать пылающими ногами, полностью втеснив в камень своих предшественников. Так объяснил мне папа Орсини, поначалу приняв меня за своего преемника.
В четвёртой пазухе мучаются прорицатели, звездочёты, колдуньи. У них скручены шеи так, что, рыдая, они орошают себе слезами не грудь, а зад. Я и сам зарыдал, увидев такое издевательство над людьми, а Вергилий пристыдил меня; грех жалеть грешников! Но и он с сочувствием рассказал мне о своей землячке, прорицательнице Манто, именем которой была названа Мантуя - родина моего славного наставника.
Пятый ров залит кипящей смолой, в которую черти Злохваты, чёрные, крылатые, бросают взяточников и следят, чтобы те не высовывались, а не то подденут грешника крючьями и отделают самым жестоким образом. У чертей клички: Злохвост, Косокрылый и пр. Часть дальнейшего пути нам придётся пройти в их жуткой компании. Они кривляются, показывают языки, их шеф произвёл задом оглушительный непристойный звук. Такого я ещё не слыхивал! Мы идём с ними вдоль канавы, грешники ныряют в смолу - прячутся, а один замешкался, и его тут же вытащили крючьями, собираясь терзать, но позволили прежде нам побеседовать с ним. Бедняга хитростью усыпил бдительность Злохватов и нырнул обратно - поймать его не успели. Раздражённые черти подрались между собой, двое свалились в смолу. В суматохе мы поспешили удалиться, но не тут-то было! Они летят за нами. Вергилий, подхватив меня, еле-еле успел перебежать в шестую пазуху, где они не хозяева. Здесь лицемеры изнывают под тяжестью свинцовых позолоченных одежд. А вот распятый (прибитый к земле колами) иудейский первосвященник, настаивавший на казни Христа. Его топчут ногами отяжелённые свинцом лицемеры.
Труден был переход: скалистым путём - в седьмую пазуху. Тут обитают воры, кусаемые чудовищными ядовитыми змеями. От этих укусов они рассыпаются в прах, но тут же восстанавливаются в своём обличье. Среди них Ванни Фуччи, обокравший ризницу и сваливший вину на другого. Человек грубый и богохульствующий: Бога послал прочь, воздев кверху два кукиша. Тут же на него набросились змеи (люблю их за это). Потом я наблюдал, как некий змей сливался воедино с одним из воров, после чего принял его облик и встал на ноги, а вор уполз, став пресмыкающимся гадом. Чудеса! Таких метаморфоз не отыщете и у Овидия.
Ликуй, Флоренция: эти воры - твоё отродье! Стыдно… А в восьмом рву обитают коварные советчики. Среди них Улисс (Одиссей), его душа заточена в пламя, способное говорить! Так, мы услышали рассказ Улисса о его гибели: жаждущий познать неведомое, он уплыл с горсткой смельчаков на другой конец света, потерпел кораблекрушение и вместе с друзьями утонул вдали от обитаемого людьми мира.
Другой говорящий пламень, в котором скрыта душа не назвавшего себя по имени лукавого советчика, рассказал мне о своём грехе: этот советчик помог римскому папе в одном неправедном деле - рассчитывая на то, что папа отпустит ему его прегрешение. К простодушному грешнику небеса терпимее, чем к тем, кто надеется спастись покаянием. Мы перешли в девятый ров, где казнят сеятелей смуты.
Вот они, зачинщики кровавых раздоров и религиозных смут. Дьявол увечит их тяжёлым мечом, отсекает носы и уши, дробит черепа. Тут и Магомет, и побуждавший Цезаря к гражданской войне Курион, и обезглавленный воин-трубадур Бертран де Борн (голову в руке несёт, как фонарь, а та восклицает: «Горе!»).
Далее я встретил моего родича, сердитого на меня за то, что его насильственная смерть осталась неотомщенной. Затем мы перешли в десятый ров, где алхимики маются вечным зудом. Один из них был сожжён за то, что шутя хвастался, будто умеет летать, - стал жертвой доноса. В Ад же попал не за это, а как алхимик. Здесь же казнятся те, кто выдавал себя за других людей, фальшивомонетчики и вообще лгуны. Двое из них подрались между собой и потом долго бранились (мастер Адам, подмешивавший медь в золотые монеты, и древний грек Синон, обманувший троянцев). Вергилий упрекнул меня за любопытство, с которым я слушал их.
Наше путешествие по Злопазухам заканчивается. Мы подошли к колодцу, ведущему из восьмого круга Ада в девятый. Там стоят древние гиганты, титаны. В их числе Немврод, злобно крикнувший нам что-то на непонятном языке, и Антей, который по просьбе Вергилия спустил на своей огромной ладони нас на дно колодца, а сам тут же распрямился.
Итак, мы на дне вселенной, близ центра земного шара. Перед нами ледяное озеро, в него вмёрзли предавшие своих родных. Одного я случайно задел ногою по голове, тот заорал, а себя назвать отказался. Тогда я вцепился ему в волосы, а тут кто-то окликнул его по имени. Негодяй, теперь я знаю, кто ты, и расскажу о тебе людям! А он: «Ври, что хочешь, про меня и про других!» А вот ледяная яма, в ней один мертвец грызёт череп другому. Спрашиваю: за что? Оторвавшись от своей жертвы, он ответил мне. Он, граф Уголино, мстит предавшему его былому единомышленнику, архиепископу Руджьери, который уморил его и его детей голодом, заточив их в Пизанскую башню. Нестерпимы были их страдания, дети умирали на глазах отца, он умер последним. Позор Пизе! Идём далее. А это кто перед нами? Альбериго? Но он же, насколько я знаю, не умирал, так как же оказался в Аду? Бывает и такое: тело злодея ещё живёт, а душа уже в преисподней.
В центре земли вмёрзший в лёд властитель Ада Люцифер, низверженный с небес и продолбивший в падении бездну преисподней, обезображенный, трехликий. Из первой его пасти торчит Иуда, из второй Брут, из третьей Кассий, Он жуёт их и терзает когтями. Хуже всех приходится самому гнусному предателю - Иуде. От Люцифера тянется скважина, ведущая к поверхности противоположного земного полушария. Мы протиснулись в неё, поднялись на поверхность и увидели звезды.
Да помогут мне Музы воспеть второе царство! Его страж старец Катон встретил нас неприветливо: кто такие? как смели явиться сюда? Вергилий объяснил и, желая умилостивить Катона, тепло отозвался о его жене Марции. При чем здесь Марция? Пройдите к берегу моря, умыться надо! Мы пошли. Вот она, морская даль. А в прибрежных травах - обильная роса. Ею Вергилий смыл с моего лица копоть покинутого Ада.
Из морской дали к нам плывёт управляемый ангелом чёлн. В нем души усопших, которым посчастливилось не попасть в Ад. Причалили, сошли на берег, и ангел уплыл. Тени прибывших столпились вокруг нас, и в одной я узнал своего друга, певца Козеллу. Хотел обнять его, но ведь тень бесплотна - обнял самого себя. Козелла по моей просьбе запел про любовь, все заслушались, но тут появился Катон, на всех накричал (не делом занялись!), и мы заспешили к горе Чистилища.
Вергилий был недоволен собою: дал повод накричать на себя… Теперь нам нужно разведать предстоящую дорогу. Посмотрим, куда двинутся прибывшие тени. А они сами только что заметили, что я-то не тень: не пропускаю сквозь себя свет. Удивились. Вергилий все им объяснил. «Идите с нами», - пригласили они.
Итак, спешим к подножию чистилищной горы. Но все ли спешат, всем ли так уж не терпится? Вон близ большого камня расположилась группа не очень торопящихся к восхождению наверх: мол, успеется; лезь тот, кому неймётся. Среди этих ленивцев я узнал своего приятеля Белакву. Приятно видеть, что он, и при жизни враг всякой спешки, верен себе.
В предгорьях Чистилища мне довелось общаться с тенями жертв насильственной смерти. Многие из них были изрядными грешниками, но, прощаясь с жизнью, успели искренне покаяться и потому не попали в Ад. То-то досада для дьявола, лишившегося добычи! Он, впрочем, нашёл как отыграться: не обретя власти над душою раскаявшегося погибшего грешника, надругался над его убитым телом.
Неподалёку от всего этого мы увидели царственно-величественную тень Сорделло. Он и Вергилий, узнав друг в друге поэтов-земляков (мантуанцев), братски обнялись. Вот пример тебе, Италия, грязный бордель, где напрочь порваны узы братства! Особенно ты, моя Флоренция, хороша, ничего не скажешь… Очнись, посмотри на себя…
Сорделло согласен быть нашим проводником к Чистилищу. Это для него большая честь - помочь высокочтимому Вергилию. Степенно беседуя, мы подошли к цветущей ароматной долине, где, готовясь к ночлегу, расположились тени высокопоставленных особ - европейских государей. Мы издали наблюдали за ними, слушая их согласное пение.
Настал вечерний час, когда желанья влекут отплывших обратно, к любимым, и вспоминаешь горький миг прощанья; когда владеет печаль пилигримом и слышит он, как перезвон далёкий плачет навзрыд о дне невозвратимом… В долину отдыха земных властителей заполз было коварный змей соблазна, но прилетевшие ангелы изгнали его.
Я прилёг на траву, заснул и во сне был перенесён к вратам Чистилища. Охранявший их ангел семь раз начертал на моем лбу одну и ту же букву - первую в слове «грех» (семь смертных грехов; эти буквы будут поочерёдно стёрты с моего лба по мере восхождения на чистилищную гору). Мы вошли во второе царство загробья, ворота закрылись за нами.
Началось восхождение. Мы в первом круге Чистилища, где искупают свой грех гордецы. В посрамление гордыни здесь воздвигнуты изваяния, воплощающие идею высокого подвига - смирения. А вот и тени очищающихся гордецов: при жизни несгибаемые, здесь они в наказание за свой грех гнутся под тяжестью наваленных на них каменных глыб.
«Отче наш…» - эту молитву пели согбенные гордецы. Среди них - художник-миниатюрист Одериз, при жизни кичившийся своей громкой славой. Теперь, говорит, осознал, что кичиться нечем: все равны перед лицом смерти - и ветхий старец, и пролепетавший «ням-ням» младенец, а слава приходит и уходит. Чем раньше это поймёшь и найдёшь в себе силы обуздать свою гордыню, смириться, - тем лучше.
Под ногами у нас барельефы с запечатлёнными сюжетами наказанной гордыни: низверженные с небес Люцифер и Бриарей, царь Саул, Олоферн и другие. Заканчивается наше пребывание в первом круге. Явившийся ангел стёр с моего лба одну из семи букв - в знак того, что грех гордыни мною преодолён. Вергилий улыбнулся мне.
Поднялись во второй круг. Здесь завистники, они временно ослеплены, их бывшие «завидущими» глаза ничего не видят. Вот женщина, из зависти желавшая зла своим землякам и радовавшаяся их неудачам… В этом круге я после смерти буду очищаться недолго, ибо редко и мало кому завидовал. Зато в пройденном круге гордецов - наверное, долго.
Вот они, ослеплённые грешники, чью кровь когда-то сжигала зависть. В тишине громоподобно прозвучали слова первого завистника - Каина: «Меня убьёт тот, кто встретит!» В страхе я приник к Вергилию, и мудрый вождь сказал мне горькие слова о том, что высший вечный свет недоступен завистникам, увлечённым земными приманками.
Миновали второй круг. Снова нам явился ангел, и вот на моем лбу остались лишь пять букв, от которых предстоит избавиться в дальнейшем. Мы в третьем круге. Перед нашими взорами пронеслось жестокое видение человеческой ярости (толпа забила каменьями кроткого юношу). В этом круге очищаются одержимые гневом.
Даже в потёмках Ада не было такой чёрной мглы, как в этом круге, где смиряется ярость гневных. Один из них, ломбардец Марко, разговорился со мной и высказал мысль о том, что нельзя все происходящее на свете понимать как следствие деятельности высших небесных сил: это значило бы отрицать свободу человеческой воли и снимать с человека ответственность за содеянное им.
Читатель, тебе случалось бродить в горах туманным вечером, когда и солнца почти не видно? Вот так и мы… Я почувствовал прикосновение ангельского крыла к моему лбу - стёрта ещё одна буква. Мы поднялись в круг четвёртый, освещаемые последним лучом заката. Здесь очищаются ленивые, чья любовь к благу была медлительной.
Ленивцы здесь должны стремительно бегать, не допуская никакого потворства своему прижизненному греху. Пусть вдохновляются примерами пресвятой девы Марии, которой приходилось, как известно, спешить, или Цезаря с его поразительной расторопностью. Пробежали мимо нас, скрылись. Спать хочется. Сплю и вижу сон…
Приснилась омерзительная баба, на моих глазах превратившаяся в красавицу, которая тут же была посрамлена и превращена в ещё худшую уродину (вот она, мнимая привлекательность порока!). Исчезла ещё одна буква с моего лба: я, значит, победил такой порок, как лень. Поднимаемся в круг пятый - к скупцам и расточителям.
Скупость, алчность, жадность к золоту - отвратительные пороки. Расплавленное золото когда-то влили в глотку одному одержимому жадностью: пей на здоровье! Мне неуютно в окружении скупцов, а тут ещё случилось землетрясение. Отчего? По своему невежеству не знаю…
Оказалось, трясение горы вызвано ликованием по поводу того, что одна из душ очистилась и готова к восхождению: это римский поэт Стаций, поклонник Вергилия, обрадовавшийся тому, что отныне будет сопровождать нас в пути к чистилищной вершине.
С моего лба стёрта ещё одна буква, обозначавшая грех скупости. Кстати, разве Стаций, томившийся в пятом круге, был скуп? Напротив, расточителен, но эти две крайности караются совокупно. Теперь мы в круге шестом, где очищаются чревоугодники. Здесь нехудо бы помнить о том, что христианским подвижникам не было свойственно обжорство.
Бывшим чревоугодникам суждены муки голода: отощали, кожа да кости. Среди них я обнаружил своего покойного друга и земляка Форезе. Поговорили о своём, поругали Флоренцию, Форезе осуждающе отозвался о распутных дамах этого города. Я рассказал приятелю о Вергилии и о своих надеждах увидеть в загробном мире любимую мою Беатриче.
С одним из чревоугодников, бывшим поэтом старой школы, у меня произошёл разговор о литературе. Он признал, что мои единомышленники, сторонники «нового сладостного стиля», достигли в любовной поэзии гораздо большего, нежели сам он и близкие к нему мастера. Между тем стёрта предпоследняя литера с моего лба, и мне открыт путь в высший, седьмой круг Чистилища.
А я все вспоминаю худых, голодных чревоугодников: как это они так отощали? Ведь это тени, а не тела, им и голодать-то не пристало бы. Вергилии пояснил: тени, хоть и бесплотны, точь-в-точь повторяют очертания подразумеваемых тел (которые исхудали бы без пищи). Здесь же, в седьмом круге, очищаются палимые огнём сладострастники. Они горят, поют и восславляют примеры воздержания и целомудрия.
Охваченные пламенем сладострастники разделились на две группы: предававшиеся однополой любви и не знавшие меры в двуполых соитиях. Среди последних - поэты Гвидо Гвиницелли и провансалец Арнальд, изысканно приветствовавший нас на своём наречии.
А теперь нам самим надо пройти сквозь стену огня. Я испугался, но мой наставник сказал, что это путь к Беатриче (к Земному Раю, расположенному на вершине чистилищной горы). И вот мы втроём (Стаций с нами) идём, палимые пламенем. Прошли, идём дальше, вечереет, остановились на отдых, я поспал; а когда проснулся, Вергилии обратился ко мне с последним словом напутствия и одобрения, Все, отныне он замолчит…
Мы в Земном Раю, в цветущей, оглашаемой щебетом птиц роще. Я увидел прекрасную донну, поющую и собирающую цветы. Она рассказала, что здесь был золотой век, блюлась невинность, но потом, среди этих цветов и плодов, было погублено в грехе счастье первых людей. Услышав такое, я посмотрел на Вергилия и Стация: оба блаженно улыбались.
О Ева! Тут было так хорошо, ты ж все погубила своим дерзаньем! Мимо нас плывут живые огни, под ними шествуют праведные старцы в белоснежных одеждах, увенчанные розами и лилиями, танцуют чудесные красавицы. Я не мог наглядеться на эту изумительную картину. И вдруг я увидел её - ту, которую люблю. Потрясённый, я сделал невольное движение, как бы стремясь прижаться к Вергилию. Но он исчез, мой отец и спаситель! Я зарыдал. «Данте, Вергилий не вернётся. Но плакать тебе придётся не по нему. Вглядись в меня, это я, Беатриче! А ты как попал сюда?» - гневно спросила она. Тут некий голос спросил её, почему она так строга ко мне. Ответила, что я, прельщённый приманкой наслаждений, был неверен ей после её смерти. Признаю ли я свою вину? О да, меня душат слезы стыда и раскаяния, я опустил голову. «Подними бороду!» - резко сказала она, не веля отводить от неё глаза. Я лишился чувств, а очнулся погруженным в Лету - реку, дарующую забвение совершенных грехов. Беатриче, взгляни же теперь на того, кто так предан тебе и так стремился к тебе. После десятилетней разлуки я глядел ей в очи, и зрение моё на время померкло от их ослепительного блеска. Прозрев, я увидел много прекрасного в Земном Раю, но вдруг на смену всему этому пришли жестокие видения: чудовища, поругание святыни, распутство.
Беатриче глубоко скорбела, понимая, сколько дурного кроется - в этих явленных нам видениях, но выразила уверенность в том, что силы добра в конечном счёте победят зло. Мы подошли к реке Эвное, попив из которой укрепляешь память о совершенном тобою добре. Я и Стаций омылись в этой реке. Глоток её сладчайшей воды влил в меня новые силы. Теперь я чист и достоин подняться на звезды.
Из Земного Рая мы с Беатриче вдвоём полетим в Небесный, в недоступные уразумению смертных высоты. Я и не заметил, как взлетели, воззрившись на солнце. Неужели я, оставаясь живым, способен на это? Впрочем, Беатриче этому не удивилась: очистившийся человек духовен, а не отягощённый грехами дух легче эфира.
Друзья, давайте здесь расстанемся - не читайте дальше: пропадёте в бескрайности непостижимого! Но если вы неутолимо алчете духовной пищи - тогда вперёд, за мной! Мы в первом небе Рая - в небе Луны, которую Беатриче назвала первою звездою; погрузились в её недра, хотя и трудно представить себе силу, способную вместить одно замкнутое тело (каковым я являюсь) в другое замкнутое тело (в Луну).
В недрах Луны нам встретились души монахинь, похищенных из монастырей и насильно выданных замуж. Не по своей вине, но они не сдержали данного при пострижении обета девственности, и поэтому им недоступны более высокие небеса. Жалеют ли об этом? О нет! Жалеть значило бы не соглашаться с высшей праведной волей.
А все-таки недоумеваю: чем же они виноваты, покорясь насилию? Почему им не подняться выше сферы Луны? Винить надо не жертву, а насильника! Но Беатриче пояснила, что и жертва несёт известную ответственность за учинённое над нею насилие, если, сопротивляясь, не проявила героической стойкости.
Неисполнение обета, утверждает Беатриче, практически невозместимо добрыми делами (слишком уж много надо их сделать, искупая вину). Мы полетели на второе небо Рая - к Меркурию. Здесь обитают души честолюбивых праведников. Это уже не тени в отличие от предшествующих обитателей загробного мира, а светы: сияют и лучатся. Один из них вспыхнул особенно ярко, радуясь общению со мною. Оказалось, это римский император, законодатель Юстиниан. Он сознаёт, что пребывание в сфере Меркурия (и не выше) - предел для него, ибо честолюбцы, делая добрые дела ради собственной славы (то есть любя прежде всего себя), упускали луч истинной любви к божеству.
Свет Юстиниана слился с хороводом огней - других праведных душ. Я задумался, и ход моих мыслей привёл меня к вопросу: зачем Богу-Отцу было жертвовать сыном? Можно же было просто так, верховною волей, простить людям грех Адама! Беатриче пояснила: высшая справедливость требовала, чтобы человечество само искупило свою вину. Оно на это неспособно, и пришлось оплодотворить земную женщину, чтобы сын (Христос), совместив в себе человеческое с божеским, смог это сделать.
Мы перелетели на третье небо - к Венере, где блаженствуют души любвеобильных, сияющие в огненных недрах этой звезды. Один из этих духов-светов - венгерский король Карл Мартелл, который, заговорив со мной, высказал мысль, что человек может реализовать свои способности, лишь действуя на поприще, отвечающем потребностям его натуры: плохо, если прирождённый воин станет священником…
Сладостно сияние других любвеобильных душ. Сколько здесь блаженного света, небесного смеха! А внизу (в Аду) безотрадно и угрюмо густели тени… Один из светов заговорил со мной (трубадур Фолько) - осудил церковные власти, своекорыстных пап и кардиналов. Флоренция - город дьявола. Но ничего, верит он, скоро станет лучше.
Четвёртая звезда - Солнце, обиталище мудрецов. Вот сияет дух великого богослова Фомы Аквинского. Он радостно приветствовал меня, показал мне других мудрецов. Их согласное пение напомнило мне церковный благовест.
Фома рассказал мне о Франциске Ассизском - втором (после Христа) супруге Нищеты. Это по его примеру монахи, в том числе его ближайшие ученики, стали ходить босыми. Он прожил святую жизнь и умер - голый человек на голой земле - в лоне Нищеты.
Не только я, но и светы - духи мудрецов - слушали речь Фомы, прекратив петь и кружиться в танце. Затем слово взял францисканец Бонавентура. В ответ на хвалу своему учителю, возданную доминиканцем Фомой, он восславил учителя Фомы - Доминика, земледельца и слугу Христова. Кто теперь продолжил его дело? Достойных нет.
И опять слово взял Фома. Он рассуждает о великих достоинствах царя Соломона: тот попросил себе у Бога ума, мудрости - не для решения богословских вопросов, а чтобы разумно править народом, то есть царской мудрости, каковая и была ему дарована. Люди, не судите друг о друге поспешно! Этот занят добрым делом, тот - злым, но вдруг первый падёт, а второй восстанет?
Что будет с обитателями Солнца в судный день, когда духи обретут плоть? Они настолько ярки и духовны, что трудно представить их материализованными. Закончено наше пребывание здесь, мы прилетели к пятому небу - на Марс, где сверкающие духи воителей за веру расположились в форме креста и звучит сладостный гимн.
Один из светочей, образующих этот дивный крест, не выходя за его пределы, подвигся книзу, ближе ко мне. Это дух моего доблестного прапрадеда, воина Каччагвиды. Приветствовал меня и восхвалил то славное время, в которое он жил на земле и которое - увы! - миновало, сменившись худшим временем.
Я горжусь своим предком, своим происхождением (оказывается, не только на суетной земле можно испытывать такое чувство, но и в Раю!). Каччагвида рассказал мне о себе и о своих предках, родившихся во Флоренции, чей герб - белая лилия - ныне окрашен кровью.
Я хочу узнать у него, ясновидца, о своей дальнейшей судьбе. Что меня ждёт впереди? Он ответил, что я буду изгнан из Флоренции, в безотрадных скитаниях познаю горечь чужого хлеба и крутизну чужих лестниц. К моей чести, я не буду якшаться с нечистыми политическими группировками, но сам себе стану партией. В конце же концов противники мои будут посрамлены, а меня ждёт триумф.
Каччагвида и Беатриче ободрили меня. Закончено пребывание на Марсе. Теперь - с пятого неба на шестое, с красного Марса на белый Юпитер, где витают души справедливых. Их светы складываются в буквы, в буквы - сначала в призыв к справедливости, а затем в фигуру орла, символ правосудной имперской власти, неведомой, грешной, исстрадавшейся земле, но утверждённой на небесах.
Этот величественный орёл вступил со мной в разговор. Он называет себя «я», а мне слышится «мы» (справедливая власть коллегиальна!). Ему понятно то, что сам я никак не могу понять: почему Рай открыт только для христиан? Чем же плох добродетельный индус, вовсе не знающий Христа? Так и не пойму. А и то правда, - признает орёл, - что дурной христианин хуже славного перса или эфиопа.
Орёл олицетворяет идею справедливости, и у него не когти и не клюв главное, а всезрящее око, составленное из самых достойных светов-духов. Зрачок - душа царя и псалмопевца Давида, в ресницах сияют души дохристианских праведников (а ведь я только что оплошно рассуждал о Рае «только для христиан»? Вот так-то давать волю сомнениям!).
Мы вознеслись к седьмому небу - на Сатурн. Это обитель созерцателей. Беатриче стала ещё красивее и ярче. Она не улыбалась мне - иначе бы вообще испепелила меня и ослепила. Блаженные духи созерцателей безмолвствовали, не пели - иначе бы оглушили меня. Об этом мне сказал священный светоч - богослов Пьетро Дамьяно.
Дух Бенедикта, по имени которого назван один из монашеских орденов, гневно осудил современных своекорыстных монахов. Выслушав его, мы устремились к восьмому небу, к созвездию Близнецов, под которым я родился, впервые увидел солнце и вдохнул воздух Тосканы. С его высоты я взглянул вниз, и взор мой, пройдя сквозь семь посещённых нами райских сфер, упал на смехотворно маленький земной шарик, эту горстку праха со всеми её реками и горными кручами.
В восьмом небе пылают тысячи огней - это торжествующие духи великих праведников. Упоённое ими, зрение моё усилилось, и теперь даже улыбка Беатриче не ослепит меня. Она дивно улыбнулась мне и вновь побудила меня обратить взоры к светозарным духам, запевшим гимн царице небес - святой деве Марии.
Беатриче попросила апостолов побеседовать со мной. Насколько я проник в таинства священных истин? Апостол Петр спросил меня о сущности веры. Мой ответ: вера - довод в пользу незримого; смертные не могут своими глазами увидеть то, что открывается здесь, в Раю, - но да уверуют они в чудо, не имея наглядных доказательств его истинности. Петр остался доволен моим ответом.
Увижу ли я, автор священной поэмы, родину? Увенчаюсь ли лаврами там, где меня крестили? Апостол Иаков задал мне вопрос о сущности надежды. Мой ответ: надежда - ожидание будущей заслуженной и дарованной Богом славы. Обрадованный Иаков озарился.
На очереди вопрос о любви. Его мне задал апостол Иоанн. Отвечая, я не забыл сказать и о том, что любовь обращает нас к Богу, к слову правды. Все возликовали. Экзамен (что такое Вера, Надежда, Любовь?) успешно завершился. Я увидел лучащуюся душу праотца нашего Адама, недолго жившего в Земном Раю, изгнанного оттуда на землю; после смерти долго томившегося в Лимбе; затем перемещённого сюда.
Четыре света пылают передо мной: три апостола и Адам. Вдруг Петр побагровел и воскликнул: «Земной захвачен трон мой, трон мой, трон мой!» Петру ненавистен его преемник - римский папа. А нам пора уже расставаться с восьмым небом и возноситься в девятое, верховное и кристальное. С неземной радостью, смеясь, Беатриче метнула меня в стремительно вращающуюся сферу и вознеслась сама.
Первое, что я увидел в сфере девятого неба, - это ослепительная точка, символ божества. Вокруг неё вращаются огни - девять концентрических ангельских кругов. Ближайшие к божеству и потому меньшие - серафимы и херувимы, наиболее отдалённые и обширные - архангелы и просто ангелы. На земле привыкли думать, что великое больше малого, но здесь, как видно, все наоборот.
Ангелы, рассказала мне Беатриче, ровесники мироздания. Их стремительное вращение - источник всего того движения, которое совершается во Вселенной. Поторопившиеся отпасть от их сонма были низвержены в Ад, а оставшиеся до сих пор упоённо кружатся в Раю, и не нужно им мыслить, хотеть, помнить: они вполне удовлетворены!
Вознесение в Эмпирей - высшую область Вселенной - последнее. Я опять воззрился на ту, чья возрастающая в Раю красота поднимала меня от высей к высям. Нас окружает чистый свет. Повсюду искры и цветы - это ангелы и блаженные души. Они сливаются в некую сияющую реку, а потом обретают форму огромной райской розы.
Созерцая розу и постигая общий план Рая, я о чем-то хотел спросить Беатриче, но увидел не её, а ясноокого старца в белом. Он указал наверх. Гляжу - в недосягаемой вышине светится она, и я воззвал к ней: «О донна, оставившая след в Аду, даруя мне помощь! Во всем, что вижу, сознаю твоё благо. За тобой я шёл от рабства к свободе. Храни меня и впредь, чтобы дух мой достойным тебя освободился от плоти!» Взглянула на меня с улыбкой и повернулась к вечной святыне. Всё.
Старец в белом - святой Бернард. Отныне он мой наставник. Мы продолжаем с ним созерцать розу Эмпирея. В ней сияют и души непорочных младенцев. Это понятно, но почему и в Аду были кое-где души младенцев - не могут же они быть порочными в отличие от этих? Богу виднее, какие потенции - добрые или дурные - в какой младенческой душе заложены. Так пояснил Бернард и начал молиться.
Бернард молился деве Марии за меня - чтобы помогла мне. Потом дал мне знак, чтобы я посмотрел наверх. Всмотревшись, вижу верховный и ярчайший свет. При этом не ослеп, но обрёл высшую истину. Созерцаю божество в его светозарном триединстве. И влечёт меня к нему Любовь, что движет и солнце и звезды.
В двух величайших творениях Данте Алигьери – «Новой жизни» и в «Божественной комедии» (см. её краткое содержание) – проведена одна и та же идея. Оба они связаны мыслью, что чистая любовь облагораживает природу человека, а познание бренности чувственного блаженства приближает человека к Богу. Но «Новая жизнь» – лишь ряд лирических стихотворений, а «Божественная комедия» представляет целую поэму в трех частях, заключающих до ста песен, каждая из которых содержит около ста сорока стихов.
В ранней молодости Данте пережил страстную любовь к Беатриче, дочери Фулько Портинари. Он сохранил её до последних дней жизни, хотя так и не сумел соединиться с Беатриче. Любовь Данте была трагичной: Беатриче умерла ещё в молодых летах, и после её смерти великий поэт видел в ней преобразившегося ангела.
Данте Алигьери. Рисунок Джотто, XIV век
В зрелые годы любовь к Беатриче стало мало-помалу утрачивать для Данте чувственный оттенок, переходя в чисто духовное измерение. Исцеление от чувственной страсти было для поэта духовным крещением. В «Божественной комедии» отражается это душевное исцеление Данте, его взгляд на настоящее и прошедшее, на свою жизнь и на жизнь друзей, на искусство, науку, поэзию, на гвельфов и гибеллинов , на политические партии «черных» и «белых». В «Божественной комедии» Данте высказал, как смотрит на все это сравнительно и относительно к вечному нравственному принципу вещей. В «Аду» и «Чистилище» (второе он часто называет также «Горой умилостивления») Данте рассматривает все явления только со стороны их внешнего проявления, с точки зрения государственной мудрости, олицетворенной им в своём «проводнике» – Вергилии , т. е. точки зрения права, порядка и закона. В «Раю» все явления неба и земли представляются в духе созерцания божества или постепенного преображения души, которым конечный дух сливается с бесконечным естеством вещей. Преображённая Беатриче, символ божественной любви, вечного милосердия и истинного богопознания, ведет его из одной сферы в другую и приводит к Богу, где нет более ограниченного пространства.
Такая поэзия могла бы показаться чисто богословским трактатом, если бы Данте не усеял своего путешествия в мире идей живыми образами. Смысл «Божественной комедии», где описан и изображен мир и все его явления, а проведенная аллегория обозначена только слегка, при анализе поэмы очень часто перетолковывали. Под явно аллегорическими образами понимали то борьбу гвельфов и гибеллинов, то политику, пороки римской церкви, или вообще события современной истории. Это лучше всего доказывает, как далеко был Данте от пустой игры фантазии и как он остерегался заглушить поэзию под аллегорией. Желательно, чтобы его комментаторы были при анализе «Божественной комедии» так же осмотрительны, как он сам.
Памятник Данте на площади Санта-Кроче во Флоренции
«Я думаю, что для твоего блага ты должен последовать за мной. Я стану указывать путь и поведу тебя через страны вечности, где ты услышишь вопли отчаяния, увидишь скорбные тени, прежде тебя жившие на земле, призывающие смерть души после смерти тела. Потом ты увидишь также и других, ликующих среди очистительного пламени, потому что они надеются выстрадать себе доступ в жилище блаженных. Если же ты пожелаешь вознестись и в это жилище, то туда проведет тебя душа, которая достойнее моей. Она останется при тебе, когда я удалюсь. Волею верховного владыки мне, никогда не знавшему его законов, не дано указывать пути в его град. Ему повинуется вся вселенная, по царство его там. Там его избранный град (sua città), там стоит его надоблачный престол. О, блаженны взысканные им!»
По словам Вергилия, Данте предстоит познать в «Аду», не на словах, а на деле, все бедствие человека, отпавшего от Бога, и увидеть всю тщету земного величия и честолюбия. Для этого поэт изображает в «Божественной комедии» подземное царство, где он соединяет все, что ему известно из мифологии , истории и собственного опыта о нарушении человеком нравственного закона. Данте населяет это царство людьми, никогда не стремившимися достигнуть трудом и борьбой чистого и духовного бытия, и разделяет их на круги, показывающее своим относительным отдалением друг от друга различные степени грехов. Эти круги Ада, как он сам говорит в одиннадцатой песни, олицетворяют нравственное учение (этику) Аристотеля об уклонении человека от божественного закона.
«Божественная Комедия» возникла в тревожные ранние годы XIV века из бурливших напряженной политической борьбой глубин национальной жизни Италии. Для будущих - близких и далеких - поколений она осталась величайшим памятником поэтической культуры итальянского народа, воздвигнутым на рубеже двух исторических эпох Энгельс писал: «Конец феодального средневековья, начало современной капталистической эры отмечены колоссальной фигурой. Это - итальянец Данте, последний поэт средневековья и вместе с тем первый поэт новою времени» {К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, т. 22, изд. 2-е, с. 382.}.
«Суровый Дант» - так назвал творца «Божественной Комедии» Пушкин - совершил свой великий поэтический труд в горькие годы изгнания и странствий, на которые осудила его восторжествовавшая в 1301 году в буржуазно-демократической Флоренции партия «черных» - сторонников папы и представителей интересов дворянско-буржуазной верхушки богатой республики. Во Флоренции - этом крупнейшем центре итальянской экономической и культурной жизни средневековья - Данте Алигьери родился, вырос и возмужал в атмосфере, раскаленной жаждой богатства и власти, раздираемой политическими страстями и волнуемой жестокими междоусобиями. Здесь, в этом муравейнике торговли, городе ремесленников и знатных купцов, банкиров и надменных феодальных грандов, в городе-государстве, гордом своим достатком и давней независимостью, своими древними цеховыми правами и своей демократической конституцией - «Установлениями правосудия» (1293 г.), рано образуется один из крупнейших центров того мощного общественно-культурного движения, которое составило идейное содержание эпохи, определяемой Энгельсом как «...величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством..» {К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, т. 20, изд. 2-е, с. 346.}.
Данте стоит на пороге Возрождения, на пороге эпохи, «...которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености» {Там же.}. Творец «Божественной Комедии» был одним из таких титанов, поэтическое наследие которого осталось в веках величественным вкладом итальянского народа в сокровищницу мировой культуры.
Отпрыск старой и благородной флорентийской семьи, член цеха врачей и аптекарей, в состав которого входили лица различных интеллигентных профессий, Данте Алигьери (1265-1321) выступает в своей жизни как типичный для его времени и для развитого городского уклада его родины представитель всесторонне образованной, деятельной, крепко связанной с местными культурными традициями и общественными интересами интеллигенции.
Юность Данте протекает в блестящем литературном кругу молодой поэтической школы «нового сладостного стиля» (doice stil nuovo), возглавляемой его другом Гвидо Кавальканти, и в общении с выдающимся политическим деятелем и одним из ранних флорентийских гуманистов - Брунетто Латини. Зрелые годы автор «Божественной Комедии» проводит на службе республики, участвуя в ее войнах, выполняя ее дипломатические поручения и, наконец (1300 г.), состоя одним из членов правительствующего совета приоров в дни политического господства буржуазно-демократической партии «белых».
К 1302 году - году своего изгнания и заочного осуждения на смерть захватившими власть во Флоренции дворянско-буржуазными верхами (партией «черных») - Данте был уже первостепенной литературной величиной.
Поэтическое становление Данте происходит в условиях переломных и переходных от литературного средневековья к новым творческим устремлениям. Сам поэт в этом сложном и противоречивом процессе занимает одно из определяющих и высоких мест.
