Александр Борисович Гольденвейзер - крупнейший педагог, талантливый исполнитель, композитор, музыкальный редактор, критик, литератор, общественный деятель — во всех этих качествах на протяжении многих десятилетий он выступал с успехом . Ему всегда было свойственно неустанное стремление к знанию. Это касается и самой музыки, в которой его эрудиция не знала границ, это касается и других областей художественного творчества, это касается и самой жизни в разных ее проявлениях. Жажда знаний, широта интересов привели его в Ясную Поляну к Льву Толстому, заставляли его с одинаковым энтузиазмом следить за литературными и театральными новинками, за перипетиями матчей за мировую шахматную корону. «Александр Борисович, — писал Фейнберг, — «всегда живо интересуется всем новым в жизни, литературе и музыке. Однако, будучи чужд снобизма, какой бы области это ни касалось, он умеет найти, - несмотря на быструю смену модных течений и увлечений, непреходящие ценности — все важное и существенное». И это сказано в те дни, когда Гольденвейзеру исполнилось 85 лет!
Гольденвейзер - один из основателей советской школы пианизма - олицетворял собой плодотворную связь времен, передавая новым поколениям заветы своих современников и учителей. Ведь путь его в искусстве начался еще ев конце прошлого века. На протяжении долгих лет ему пришлось встречаться со многими музыкантами, композиторами, писателями, которые оказали значительное влияние на его творческое формирование. Однако исходя из слов самого Гольденвейзера, тут можно выделить узловые, решающие моменты.
«Свои первые музыкальные впечатления, — вспоминал Гольденвейзер, — я получил от матери. Мать моя не обладала выдающимся музыкальным дарованием, в детстве она некоторое время брала в Москве уроки фортепианной игры у небезызвестного Гарраса. Она также немного пела. У нее был отличный музыкальный вкус. Она играла и пела Моцарта, Бетховена, Шуберта, Шумана, Шопена, Мендельсона. Отца по вечерам часто не бывало дома, и, оставаясь одна, мать целыми вечерами музицировала. Мы, дети, часто слушали ее, а ложась спать, привыкли засыпать под звуки ее музыки».
А позднее — учеба в Московской консерватории, которую он окончил в 1895 как пианист и в 1897 — как композитор. Зилоти и Пабст — его учителя по фортепианному классу. Еще в студенческую пору (1896) он дал свой первый сольный концерт в Москве. Композиторским мастерством молодой музыкант овладевал под руководством Ипполитова-Иванова, Аренского, Танеева. Каждый из этих прославленных педагогов так или иначе обогатил художественное сознание Гольденвейзера, но занятия у Танеева и впоследствии близкое личное общение с ним оказали за молодого музыканта наибольшее влияние.
Гольденвейзер (в полосатой Толстовке) беседует с Толстым
Еще одна знаменательная встреча: «В январе 1896 счастливый случаи ввел меня в дом Л. Н. Толстого. Постепенно я стал близким к нему человеком до самой его смерти. Влияние этой близости на всю мою жизнь было громадно. Как музыканту, Л. Н. впервые раскрыл мне великую задачу приближения музыкального искусства к широким массам народа» . (О своем общении с великим, писателем он много позднее напишет двухтомную книгу «Вблизи Толстого».) И действительно, в своей практической деятельности концертанта Гольденвейзер еще в предреволюционные годы стремился быть музыкантом-просветителем, привлекая к музыке демократические круги слушателей. Он устраивает концерты для рабочей аудитории, выступая в домах Российского общества трезвости, в Ясной Поляне проводит своеобразные концерты-беседы для крестьян, преподает в Московской народной консерватории.
Эта сторона деятельности Гольденвейзера получила существенное развитие в первые годы после Октября, когда он на протяжении нескольких лет возглавлял Музыкальный совет, организованный по инициативе Луначарского: «В конце 1917 я узнал, что при «Рабочем кооперативе»... организовался «неторговый» отдел. Этот отдел начал заниматься устройством лекций, концертов, спектаклей для обслуживания широких масс населения. Я отправился туда и предложил свои услуги. Постепенно дело разрослось. Впоследствии эта организация перешла в ведение Моссовета и была передана Московскому отделу народного образования (МОНО) и существовала до 1921. У нас образовались отделы: музыкальный (концертный и образовательный), театральный, лекционный. Я возглавлял концертный отдел, в работе которого участвовал ряд видных музыкантов. Мы организовали концертные бригады. В моей бригаде участвовали Обухова, Барсова, Райский, Сибор, Блюменталь-Тамарина... Наши бригады обслуживали заводы, фабрики, красноармейские части, учебные заведения, клубы. Мы ездили в самые отдаленные районы Москвы зимой на розвальнях, а в теплое время — на ломовых полках; выступали порой в холодных, нетопленных помещениях. Тем не менее работа эта давала, всем участникам большое художественное и моральное удовлетворение. Аудитория (особенно там, где работа проводилась систематически) живо реагировала на исполнявшиеся произведения; по окончании концерта задавали вопросы, подавали многочисленные записки...»
Более полувека продолжалась педагогическая деятельность пианиста. Еще а студенческие годы Александр Борисович начал преподавать в Московском сиротском институте, затем он - профессор консерватории Московского филармонического общества. В 1906 Гольденвейзер навсегда связал свою судьбу с Московской консерваторией. Он воспитал более 200 музыкантов. Имена многих его учеников широко известны — Фейнберг, Гинзбург, Тамаркина, Николаева, Башкиров, Берман, Благой, Сосина... Как писал Фейнберг, «Гольденвейзер сердечно и внимательно относился к своим ученикам. Он прозорливо провидел судьбу молодого, еще не окрепшего таланта.. Сколько раз мы убеждались в его правоте, когда в юном, казалось бы, незаметном проявлении творческой инициативы он угадывал еще не раскрытое большое дарование». Характерно, что воспитанники проходили у Гольденвейзера весь путь профессиональной подготовки — от детских лет до аспирантуры. Так в частности, сложилась судьба Гинзбурга.
Если затронуть некоторые методологические моменты в практике выдающегося педагога, то стоит привести слова Благого: «Сам Гольденвейзер не считал себя теоретиком фортепианной игры, скромно называя себя лишь педагогом-практиком. Меткость и лаконизм его замечаний объяснились, между прочим, тем, что он умел обратить внимание учащихся на главный, решающий момент в работе и вместе с тем исключительно точно подметить все мельчайшие (подробности сочинения, оценить значение каждой детали для понимания и воплощения целого. Отличаясь предельной конкретностью, все замечания Александра Борисовича Гольденвейзера вели к серьезным и глубоким принципиальным обобщениям». Отличную школу в классе Гольденвейзера прошли и многие другие музыканты, среди которых композиторы Евсеев, Кабалевский, Нечаев, Фере, органист Ройзман.
Встреча с пианистом Эгоном Петри. Сидят: Татьяна Гольдфарб, Генрих Нейгауз, Нина Емельянова, Эгон Петри. Стоят: Яков Зак, Роза Тамаркина, Александр Гольденвейзер. 1937. Центральный Дом работников искусств
И все это время, вплоть до середины 50-х годов, он продолжал концертировать. Тут и сольные вечера, и выступления с симфоническим оркестром, и ансамблевое музицирование с Изаи, Касальсом, Ойстрахом, Кнушевицким, Цыгановым, Коганом. Как всякий большой пианист, Гольденвейзер обладал оригинальным почерком. «Мы не ищем в этой игре физической мощи, чувственного обаяния, — отмечал Альшванг, — зато мы находим в ней тонкие оттенки, честное отношение к исполняемому автору, доброкачественный труд, большую подлинную культуру — и этого достаточно, чтобы некоторые исполнения мастера надолго запомнились слушателям. Мы не забываем некоторые интерпретации Моцарта, Бетховена, Шумана под пальцами Гольденвейзера». К этим именам смело можно прибавить Баха и Скарлатти, Шопена и Чайковского, Скрябина и Рахманинова. «Большой знаток всей классической русской и западной музыкальной литературы, — писал Фейнберг, — он обладал чрезвычайно широким репертуаром... Об огромной амплитуде мастерства и артистизма Александра Борисовича молено судить по владению им самыми разнообразными стилями фортепианной литературы. В равной степени удавался ему филигранный моцартовский стиль и порывисто утонченный характер скрябинского творчества».
Как видим, когда речь заходит о Гольденвейзере-исполнителе, одним из первых называется имя Моцарта. Его музыка, действительно, сопровождала пианиста почти всю творческую жизнь. В одной из рецензий 30-х годов читаем: «Моцарт у Гольденвейзера говорит сам за себя, как бы от первого лица, говорит глубоко, убедительно и увлекательно, без ложного пафоса и эстрадной позы... Все просто, естественно и правдиво... Под пальцами Гольденвейзера оживает вся многогранность Моцарта — человека и музыканта, — его солнечность и скорбность, взволнованность и раздумье, дерзость и изящество, мужество и нежность». Мало того, моцартовское начало специалисты находят и в гольденвейзеровских интерпретациях музыки других композиторов.
В программах пианиста весомое место всегда занимали произведения Шопена. «С большим вкусом и прекрасным чувством стиля, — подчеркивает А. Николаев, — Гольденвейзер умеет выявить ритмическое изящество шопеновских мелодий, полифоническую природу его музыкальной ткани. Одной из черт пианизма Гольденвейзера является весьма умеренная педализация, некоторая графич-ность четких контуров музыкального рисунка, подчеркивающая выразительность мелодической линии. Все это придает его исполнению своеобразный колорит, напоминая о связях стиля Шопена с пианизмом Моцарта».
Следует упомянуть и о сочинениях Гольденвейзера-композитора. Его перу принадлежат три оперы («Пир во время чумы», «Певцы» и «Вешние воды»), оркестровые, камерно-инструментальные и фортепианные пьесы, романсы.
Так он прожил жизнь, долгую, насыщенную трудом. И никогда не знал покоя. «Тот, кто посвятил себя искусству , — любил повторять пианист, — должен все время стремиться вперед. Не идти вперед — значит идти назад». Александр Борисович Гольденвейзер всегда следовал позитивной части этого своего, тезиса.
belcanto.ru ›goldenveiser.html
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Алекса́ндр Бори́сович Гольденве́йзер ( -) - российский советский пианист , композитор , педагог , публицист , музыкальный критик , общественный деятель . Доктор искусствоведения (). Народный артист СССР (). Лауреат Сталинской премии первой степени ().
Свои первые музыкальные впечатления получил от матери Варвары Петровны Гольденвейзер, обладавшей тонким художественным вкусом и любившей петь и играть на фортепиано. В пять лет, научившись разбирать ноты под руководством старшей сестры Татьяны, стал самостоятельно понемногу играть на фортепиано. Когда ему исполнилось восемь лет, семья переехала в Москву, где начались его серьёзные занятия музыкой с В. П. Прокуниным , собирателем русских народных песен, одним из учеников П. И. Чайковского .
Преподавательскую деятельность начал в 1895 году. В 1895-1917 годах - преподаватель фортепиано Николаевского сиротского, и Екатерининского женских институтов, в 1904-1906 - Музыкально-драматического училища Московского филармонического общества (ныне ). Преподавал также на Пречистенских рабочих курсах , в Народной консерватории , Алфёровской гимназии (история искусств)
С 1901 года выступал как музыкальный критик в печати, сотрудничал в газете «Курьер », журнале «Музыкальный мир» и других изданиях (под псевдонимами: А., А, Борисов, Г. Г-р), был членом редакции журнала «Музыкальный труженик», вёл просветительскую работу .
С 1932 по 1934 годы - заместитель председателя Московского отделения Союза советских композиторов ССС .
Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Этой же зимой у меня проявилась очередная необычная «новинка» которую наверное можно было бы назвать самообезболиванием. К моему большому сожалению, это так же быстро исчезло, как и появилось. Точно так же, как очень многие из моих «странных» проявлений, которые вдруг очень ярко открывались и тут же исчезали, оставляя только лишь хорошие или плохие воспоминания в моём огромном личном «мозговом архиве». Но даже за то короткое время, что эта «новинка» оставалась «действующей», произошли два весьма интересных события, о которых мне хотелось бы здесь рассказать...
Уже наступила зима, и многие мои одноклассники начали всё чаще ходить на каток. Я не была очень большим любителем фигурного катания (вернее, больше предпочитала смотреть), но наш каток был таким красивым, что мне нравилось просто там бывать. Он устраивался каждую зиму на стадионе, который был построен прямо в лесу (как и большая часть нашего городка) и обнесён высокой кирпичной стеной, что издалека делало его похожим на миниатюрный город.
Уже с октября там наряжалась большущая новогодняя ёлка, а вся стена вокруг стадиона украшалась сотнями разноцветных лампочек, отблески которых сплетались на льду в очень красивый сверкающий ковёр. По вечерам там играла приятная музыка, и всё это вместе создавало вокруг уютную праздничную атмосферу, которую не хотелось покидать. Вся ребятня с нашей улицы ходила кататься, ну и, конечно же, ходила с ними на каток и я. В один из таких приятных тихих вечеров и случилось то, не совсем обычное происшествие, о котором я хотела бы рассказать.
Обычно мы катались в цепочке по три-четыре человека, так как в вечернее время было не совсем безопасно кататься в одиночку. Причина была в том, что по вечерам приходило много «ловящих» пацанов, которых никто не любил, и которые обычно портили удовольствие всем вокруг. Они сцеплялись по несколько человек и, катаясь очень быстро, старались поймать девочек, которые, естественно, не удержавшись от встречного удара, обычно падали на лёд. Это сопровождалось смехом и гиканьем, что большинство находило глупым, но, к сожалению, почему-то никем из того же «большинства» не пресекалось.
Меня всегда удивляло, что среди стольких, почти что взрослых, ребят не находилось ни одного, кого эта ситуация бы задела или хотя бы возмутила, вызывая хоть какое-то противодействие. А может, и задевала, да только страх был сильнее?.. Ведь не даром же существует глупая поговорка, что: наглость – второе счастье… Вот эти «ловители» и брали всех остальных простой неприкрытой наглостью. Это повторялось каждую ночь и не находилось никого, кто хотя бы попробовал остановить наглецов.
Именно в такую глупую «ловушку» в тот вечер попалась и я. Не владея катанием на коньках достаточно хорошо, я старалась держаться от сумасшедших «ловцов» как можно дальше, но это не очень-то помогло, так как они носились по всей площадке как угорелые, не щадя никого вокруг. Поэтому, хотела я того или нет, наше столкновение было практически неизбежным...
Толчок получился сильным, и мы все упали движущейся кучей на лёд. Ушибиться я не ушиблась, но вдруг почувствовала, как что-то горячее течёт по лодыжке и немеет нога. Я кое-как выскользнула из барахтающегося на льду клубка тел и увидела, что у меня каким-то образом жутко порезана нога. Видимо, я очень сильно столкнулась с кем-то из падающих ребят, и чей-то конёк меня так сильно поранил.
Выглядело это, надо сказать, весьма неприятно... Коньки у меня были с короткими сапожками (достать высокие в то время у нас было ещё невозможно) и я увидела, что вся моя нога у лодыжки перерезана чуть ли не до кости… Другие тоже это увидели, и тут уже началась паника. Слабонервные девочки чуть ли не падали в обморок, потому что вид, честно говоря, был жутковатый. К своему удивлению, я не испугалась и не заплакала, хотя в первые секунды состояние было почти что шоковое. Изо всех сил зажав руками разрез, я старалась сосредоточиться и думать о чём-то приятном, что оказалось весьма не просто из-за режущей боли в ноге. Через пальцы просачивалась кровь и крупными каплями падала на лёд, постепенно собираясь на нём в маленькую лужицу...
Естественно, это никак не могло успокоить уже и так достаточно взвинченных ребят. Кто-то побежал вызывать скорую помощь, а кто-то неуклюже пытался как-то мне помочь, только усложняя и так неприятную для меня ситуацию. Тогда я опять попробовала сосредоточиться и подумала, что кровь должна остановиться. И начала терпеливо ждать. К всеобщему удивлению, буквально через минуту через мои пальцы не просачивалось уже ничего! Я попросила наших мальчишек, чтобы помогли мне встать. К счастью, там находился мой сосед, Ромас, который обычно никогда и ни в чём мне не противоречил. Я попросила его помочь мне подняться. Он сказал, что если я встану, то кровь наверняка опять «польётся рекой». Я отняла руки от пореза... и какое же было наше удивление, когда мы увидели, что кровь больше не идёт вообще! Выглядело это очень необычно – рана была большой и открытой, но почти что совершенно сухой.
Когда наконец-то приехала скорая помощь, осмотревший меня врач никак не мог понять, что же такое произошло и почему у меня, при такой глубокой ране, не течёт кровь. Но он не знал ещё и того, что у меня не только не текла кровь, но я также не чувствовала никакой боли вообще! Я видела рану своими глазами и по всем законам природы должна была чувствовать дикую боль... которой, как ни странно, в данном случае не было совсем. Меня забрали в больницу и приготовились зашивать.
Когда я сказала, что не хочу анестезию, врач посмотрел на меня, как на тихо-помешанную и приготовился делать обезболивающий укол. Тогда я ему заявила, что буду кричать... На этот раз он посмотрел на меня очень внимательно и, кивнув головой, начал зашивать. Было очень странно наблюдать, как моя плоть прокалывается длинной иглой, а я, в место чего-то очень болезненного и неприятного, чувствую всего лишь лёгкий «комариный» укус. Врач всё время за мной наблюдал и несколько раз спросил всё ли у меня в порядке. Я отвечала, что да. Тогда он поинтересовался, происходит ли подобное со мной всегда? Я сказала, что нет, только сейчас.
Не знаю, то ли он был весьма «продвинутым» для того времени врачом, то ли мне удалось его каким-то образом убедить, но, так или иначе, он мне поверил и больше никаких вопросов не задавал. Примерно через час я уже была дома и с удовольствием поглощала на кухне тёплые бабушкины пирожки, никак не наедаясь и искренне удивляясь такому дикому чувству голода, как если бы я была не евшая несколько дней. Теперь я, естественно, уже понимаю, что это просто была слишком большая потеря энергетики после моего «самолечения», которую срочно требовалось восстановить, но тогда я, конечно же, ещё не могла этого знать.
В. Габрюшов (баритон), А. Гольденвейзер (фортепиано)
Крупнейший педагог, талантливый исполнитель, композитор, музыкальный редактор, критик, литератор, общественный деятель - во всех этих качествах на протяжении многих десятилетий с успехом выступал Александр Борисович Гольденвейзер. Ему всегда было свойственно неустанное стремление к знанию. Это касается и самой музыки, в которой его эрудиция не знала границ, это касается и других областей художественного творчества, это касается и самой жизни в разных ее проявлениях. Жажда знаний, широта интересов привели его в Ясную Поляну ко Льву Толстому, заставляли его с одинаковым энтузиазмом следить за литературными и театральными новинками, за перипетиями матчей за мировую шахматную корону. "Александр Борисович,- писал С. Фейнберг,- всегда живо интересуется всем новым в жизни, литературе и музыке. Однако, будучи чужд снобизма, какой бы области это ни касалось, он умеет найти, несмотря на быструю смену модных течений и увлечений, непреходящие ценности - все важное и существенное". И это сказано в те дни, когда Гольденвейзеру исполнилось 85 лет!
Будучи одним из основоположников советской школы пианизма. Гольденвейзер олицетворял собой плодотворную связь времен, передавая новым поколениям заветы своих современников и учителей. Ведь путь его в искусстве начался еще в конце прошлого века. На протяжении долгих лет ему пришлось встречаться со многими музыкантами, композиторами, писателями, которые оказали значительное влияние на его творческое формирование. Однако исходя из слов самого Гольденвейзера, тут можно выделить узловые, решающие моменты.
Детство... "Свои первые музыкальные впечатления,- вспоминал Гольденвейзер,- я получил от матери. Мать моя не обладала выдающимся музыкальным дарованием, в детстве она некоторое время брала в Москве уроки фортепианной игры у небезызвестного Гарраса. Она также немного пела. У нее был отличный музыкальный вкус. Она играла и пела Моцарта, Бетховена, Шуберта, Шумана, Шопена, Мендельсона. Отца по вечерам часто не бывало дома, и, оставаясь одна, мать целыми вечерами музицировала. Мы, дети, часто слушали ее, а ложась спать, привыкли засыпать под звуки ее музыки".
Позднее - учеба в Московской консерватории, которую он окончил в 1895 году как пианист и в 1897-м - как композитор. А. И. Зилоти и П. А. Пабст - его учителя по фортепианному классу. Еще в студенческую пору (1896) он дал свой первый сольный концерт в Москве. Композиторским мастерством молодой музыкант овладевал под руководством М. М. Ипполитова-Иванова, А. С. Аренского, С. И. Танеева. Каждый из этих прославленных педагогов так или иначе обогатил художественное сознание Гольденвейзера, но занятия у Танеева и впоследствии близкое личное общение с ним оказали на молодого человека наибольшее влияние.
Еще одна знаменательная встреча: "В январе 1896 года счастливый случай ввел меня в дом Л. Н. Толстого. Постепенно я стал близким к нему человеком до самой его смерти. Влияние этой близости на всю мою жизнь было громадно Как музыканту, Л. Н. впервые раскрыл мне великую задачу приближения музыкального искусства к широким массам народа". (О своем общении с великим писателем он много позднее напишет двухтомную книгу "Вблизи Толстого".) И действительно, в своей практической деятельности концертанта Гольденвейзер еще в предреволюционные годы стремился быть музыкантом просветителем, привлекая к музыке демократические круги слушателей. Он устраивает концерты для рабочей аудитории, выступая в доме Российского общества трезвости, в Ясной Поляне проводит своеобразные концерты-беседы для крестьян, преподает в Московской народной консерватории.
Эта сторона деятельности Гольденвейзера получила существенное развитие в первые годы после Октября, когда он на протяжении нескольких лет возглавлял Музыкальный совет, организованный по инициативе А. В. Луначарского: "В конце 1917 года я узнал, что при „рабочем кооперативе"... организовался „неторговый" отдел. Этот отдел начал заниматься устройством лекций, концертов, спектаклей для обслуживания широких масс населения. Я отправился туда и предложил свои услуги. Постепенно дело разрослось. Впоследствии эта организация перешла в ведение Моссовета и была передана Московскому отделу народного образования (МОНО) и существовала до 1921 года. У нас образовались отделы: музыкальный (концертный и образовательный), театральный, лекционный. Я возглавлял концертный отдел, в работе которого участвовал ряд видных музыкантов. Мы организовали концертные бригады. В моей бригаде участвовали Н. Обухова, В. Барсова, Н. Райский, Б. Сибор, М, Блюменталь-Тамарина и др... Наши бригады обслуживали заводы, фарбрики, красноармейские части, учебные заведения, клубы. Мы ездили в самые отдаленные районы Москвы зимой на розвальнях, а в теплое время - на ломовых полках; выступали порой в холодных, нетопленных помещениях. Тем не менее работа эта давала всем участникам большое художественное и моральное удовлетворение. Аудитория (особенно там, где работа проводилась систематически) живо реагировала на исполнявшиеся произведения; по окончании концерта задавали вопросы, подавали многочисленные записки..."
Более полувека продолжалась педагогическая деятельность пианиста. Еще в студенческие годы он начал преподавать в Московском сиротском институте, затем был профессором консерватории при Московском филармоническом обществе. Однако в 1906 году Гольденвейзер навсегда связал свою судьбу с Московской консерваторией. Здесь он воспитал более 200 музыкантов. Имена многих его учеников широко известны - С. Фейнберг, Г. Гинзбург. Р. Тамаркина, Т. Николаева, Д. Башкиров, Л. Берман, Д. Благой, Л. Сосина... Как писал С. Фейнберг, "Гольденвейзер сердечно и внимательно относился к своим ученикам. Он прозорливо провидел судьбу молодого, еще не окрепшего таланта. Сколько раз мы убеждались в его правоте, когда в юном, казалось бы, незаметном проявлении творческой инициативы он угадывал еще не раскрытое большое дарование". Характерно, что воспитанники проходили у Гольденвейзера весь путь профессиональной подготовки - от детских лет до аспирантуры. Так, в частности, сложилась судьба Г. Гинзбурга.
Если затронуть некоторые методологические моменты в практике выдающегося педагога, то стоит привести слова Д. Благого: "Сам Гольденвейзер не считал себя теоретиком фортепианной игры, скромно называя себя лишь педагогом-практиком. Меткость и лаконизм его замечаний объяснились, между прочим, тем, что он умел обратить внимание учащихся на главный, решающий момент в работе и вместе с тем исключительно точно подметить все мельчайшие подробности сочинения, оценить значение каждой детали для понимания и воплощения целого. Отличаясь предельной конкретностью, все замечания Александра Борисовича Гольденвейзера вели к серьезным и глубоким принципиальным обобщениям". Отличную школу в классе Гольденвейзера прошли и многие другие музыканты, среди которых композиторы С. Евсеев, Д. Кабалевский. В. Нечаев, В. Фере, органист Л. Ройзман.
И все это время, вплоть до середины 50-х годов, он продолжал концертировать. Тут и сольные вечера, и выступления с симфоническим оркестром, и ансамблевое музицирование с Э. Изаи, П. Касальсом, Д. Ойстрахом, С. Кнушевицким, Д. Цыгановым, Л. Коганом и другими известными артистами. Как всякий большой музыкант. Гольденвейзер обладал оригинальным пианистическим почерком. "Мы не ищем в этой игре физической мощи, чувственного обаяния,- отмечал А. Альшванг,- зато мы находим в ней тонкие оттенки, честное отношение к исполняемому автору, доброкачественный труд, большую подлинную культуру - и этого достаточно, чтобы некоторые исполнения мастера надолго запомнились слушателям. Мы не забываем некоторые интерпретации Моцарта, Бетховена, Шумана под пальцами А. Гольденвейзера". К этим именам смело можно прибавать Баха и Д. Скарлатти, Шопена и Чайковского, Скрябина и Рахманинова. "Большой знаток всей классической русской и западной музыкальной литературы,- писал С. Фейнберг,- он обладал чрезвычайно широким репертуаром... Об огромной амплитуде мастерства и артистизма Александра Борисовича можно судить по владению им самыми разнообразными стилями фортепианной литературы. В равной степени удавался ему филигранный моцартовский стиль и порывисто утонченный характер скрябинского творчества".
Как видим, когда речь заходит о Гольденвейзере-исполнителе, одним из первых называется имя Моцарта. Его музыка, действительно, сопровождала пианиста почти всю творческую жизнь. В одной из рецензий 30-х годов читаем: "Моцарт у Гольденвейзера говорит сам за себя, как бы от первого лица, говорит глубоко, убедительно и увлекательно, без ложного пафоса и эстрадной позы... Все просто, естественно и правдиво... Под пальцами Гольденвейзера оживает вся многогранность Моцарта - человека и музыканта,- его солнечность и скорбность, взволнованность и раздумье, дерзость и изящество, мужество и нежность". Мало того, моцартовское начало специалисты находят и в гольденвейзеровских интерпретациях музыки других композиторов.
В программах пианиста весомое место всегда занимали произведения Шопена. "С большим вкусом и прекрасным чувством стиля,- подчеркивает А. Николаев,- Гольденвейзер умеет выявить ритмическое изящество шопеновских мелодий, полифоническую природу его музыкальной ткани. Одной из черт пианизма Гольденвейзера является весьма умеренная педализация, некоторая графичность четких контуров музыкального рисунка, подчеркивающая выразительность мелодической линии. Все это придает его исполнению своеобразный колорит, напоминая о связях стиля Шопена с пианизмом Моцарта".
Все упомянутые композиторы, а вместе с ними Гайдн, Лист, Глинка, Бородин, были также объектом внимания Гольденвейзера - музыкального редактора. Множество классических произведений, в том числе сонаты Моцарта, Бетховена, весь фортепианный Шуман приходят сегодня к исполнителям в образцовой редакции Гольденвейзера.
Алекса́ндр Бори́сович Гольденве́йзер ( —) — русский и советский , . (). (). Лауреат первой степени ().
Свои первые музыкальные впечатления получил от матери Варвары Петровны Гольденвейзер, обладавшей тонким художественным вкусом и любившей петь и играть на фортепиано. В пять лет, научившись разбирать ноты под руководством старшей сестры Татьяны, стал самостоятельно понемногу играть на фортепиано. Когда ему исполнилось восемь лет, семья переехала в Москву, где начались его серьёзные занятия музыкой с , собирателем русских народных песен, одним из учеников .
Преподавательскую деятельность начал в 1895 году. В 1895—1917 годах — преподаватель фортепиано Николаевского сиротского, и женских институтов, в 1904—1906 — Музыкально-драматического училища (ныне ). Преподавал также на , в , (история искусств)
С 1901 года выступал как музыкальный критик в печати, сотрудничал в газете « », журнале «Музыкальный мир» и других изданиях (под псевдонимами: А., А, Борисов, Г. Г-р), был членом редакции журнала «Музыкальный труженик», вёл просветительскую работу .
С 1932 по 1934 годы — заместитель председателя Московского отделения .
Братья отца:
Об особенностях педагогики А.Б.Гольденвейзера.
(Основываясь на воспоминаниях его учеников).
Александр Борисович Гольденвейзер, крупнейший деятель отечественной музыкальной культуры, создал одну из ведущих пианистических школ современности. Он воспитал огромное количество учеников, среди которых Г.Гинзбург, С.Фейнберг, Т.Николаева, Р.Тамаркина, Д.Кабалевский, Д.Башкиров, Л.Берман. Вполне понятен глубокий интерес, который личность и творчество великого музыканта вызывали и продолжают вызывать у исследователей. Тем важнее свидетельства тех, кто близко его знал, кто у него учился.
В 2012 году мне посчастливилось пообщаться с двумя воспитанницами А.Б.Гольденвейзера: профессором Новосибирской консерватории Мэри Симховной Лебензон и профессором Российской академии музыки имени Гнесиных Инной Васильевной Малининой. Мне кажется существенным то, что и та, и другая учились у Александра Борисовича с детских лет и до окончания аспирантуры Московской консерватории.
Хотя обе беседы были посвящены вопросам фортепианной педагогики, разговор не мог не коснуться личности Гольденвейзера. Обе его ученицы много вспоминали о человеческих качествах своего преподавателя.
По словам Лебензон, Александр Борисович был очень доброжелателен и сердечен, но в то же время сдержан в выражении эмоций и чужд сентиментальности. Её восхищала спортивность «старика», как она называла Гольденвейзера, который и в семьдесят девять лет пешком поднимался на четвёртый этаж, а спускался «как ветерок». Оказывается, до последнего дня Александр Борисович занимался большим теннисом. Причём, понятия, которые необходимы в спорте он переносил в сферу пианизма (так как был убеждён в том, что законы ритма одинаковы для всех родов деятельности нашего тела). Например, Гольденвейзер говорил, что если в ожидании мяча стоять неподвижно, то инерция помешает быстроте реакции. Надо всё время слегка двигаться, чтобы быть готовым в долю секунды совершить мгновенное и точное движение. То же самое – в игре на фортепиано: так, перед началом медленной пьесы, говорил он, почувствуйте в себе текучесть ее движения, ритм и лишь после этого касайтесь клавиш. Иначе вместо живой линии получится пунктирная линия аккордовых точек.
Мэри Симховна неоднократно подчеркнула в беседе, что Гольденвейзера не понять без знакомства с его дневниками. Действительно, записи Александра Борисовича, особенно ранние, когда он только начал выступать, рождают образ человека ищущего, требовательного к себе, порой чрезмерно самокритичного. Приведу несколько цитат: «…Я стал играть довольно много и хочу держаться так весь год, а то я стал отставать. При моём низком уровне технического, да и всякого совершенства, если не идти вперед, то уж лучше совсем бросить. …» (11 сентября 1902г.). «… Я играл С.И.Танееву свои романсы, и они ему очень понравились. Я так привык стыдиться своих сочинений и бояться за их убожество, что эта маленькая удача очень для меня радостна. …» (23 марта 1902г.).
Профессор И.В.Малинина посчитала своим долгом развеять два заблуждения, которые бытуют в отношении А.Б.Гольденвейзера. Первое касается педализации, второе – отношения к авторскому тексту.
По её словам, Александра Борисовича часто упрекают в скупости использования педали (якобы он утверждал, что чем педали меньше, тем – лучше). На самом деле, его позиция состояла в том, чтобы, прежде всего, определить, где, когда и зачем нужна педаль. Тогда, в зависимости от характера музыки, может оказаться порой, что педаль и не нужна вовсе.
Кроме того, нужно понять, какая педаль требуется в том или ином случае: колористическая, связующая или, может, для подчёркивания басов; это позволит определить её меру: длинная, короткая, полупедаль.
Он рекомендовал упражняться без педали, чтобы проверить, как пальцы справляются со своей работой. Гольденвейзер не уставал говорить о важности мануальной техники, особенно – в классике: какая у ноты длительность, столько она и должна выдерживаться пальцем.
Важно, что беспедальную работу и работу с применением педали он предлагал вести почти одновременно. Нельзя, считал он, долго упражняться «всухую», особенно, в случае романтической музыки.
Что касается педальных обозначений в его редакциях, то ни он сам, ни его ученики на практике никогда им не следовали абсолютно точно. Гольденвейзер считал эти указания чем-то вроде «программы минимум», которая не только не исключает, но часто предполагает «программу максимум».
Это заставляет задуматься ещё над одним мнением, которое можно считать заблуждением. Люди, мало знавшие Александра Борисовича, считают его требование точного воспроизведения авторского текста чрезмерным проявлением педантизма. Но те, кто у него учились, относятся к этому по-другому. Обе его ученицы, с которыми мне довелось пообщаться, действительно считают скрупулёзное отношение своего преподавателя к авторскому тексту основной его отличительной чертой. Он требовал точного выполнения указаний автора: штриховых, динамических, акцентуационных. По их словам, в этом он был беспощаден. Но искусство на то и искусство, чтобы постоянно вносить в свою систему коррективы. Гольденвейзер вовсе не возбранял отступлений от авторской воли, но только в том случае, если они были хорошо обдуманы и звучали естественно в контексте интерпретации.
Случалось не раз, что на сцене ученики отступали от «буквы текста», но если исполнение было талантливым и убедительным, то Александр Борисович относился к этому одобрительно. Для Гольденвейзера было главным - уловить замысел композитора, и именно этой цели служило внимательное изучение авторской воли, зафиксированной в нотах.
В этих замечаниях можно наблюдать некоторый парадокс. Дело в том, что требуя точности воспроизведения текста, Александр Борисович работал со студентами по исполнительским редакциям, причём не только в случае И.С. Баха, но и композиторов, оставивших подробные указания. Практика использования уртекстовых изданий, и в наши дни ещё не ставшая нормой, в ту пору просто не существовала. Сам Гольденвейзер, как известно, вёл активную редакторскую деятельность, подвергая авторский текст, в особенности, штриховые обозначения, значительным модификациям. В связи с этим аспектом творческой жизни мастера интересно свидетельство М.С.Лебензон о том, что у него была огромная библиотека редакций произведений классиков, включая редкие и неожиданные экземпляры. Обе его ученицы подтвердили, что прежде чем составлять свою редакцию, Александр Борисович тщательно изучал все остальные и выбирал из них лучшее. По их мнению, А.Б.Гольденвейзер воспринимал музыкально-редакторскую работу как продолжение своей педагогической деятельности. Так, например, его наиболее капитальным редакторским трудом стали тридцать две сонаты Л.Бетховена. Как известно, их редакцию Гольденвейзер осуществил дважды. Любопытно, что по словам И.В.Малининой, одной из причин создания второй версии оказалось исполнение украшений: в первой редакции Александр Борисович рекомендует играть украшение в самом конце звучания ноты. Но практика показала, что такой вариант труден для учеников, у них украшение «комкалось». Поэтому во второй редакции он предложил украшение исполнять сразу после взятия ноты. Получается, что ему пришлось поступиться своими принципами ради хорошего звучания у малоопытных исполнителей.
По свидетельству И.В.Малининой, в классе А.Б.Гольденвейзера много внимания уделялось формированию рациональных пианистических движений. Пластика самого Гольденвейзера отличалась собранностью и экономностью. Он приводил пример, как однажды, увидев человека на лошади, отметил для себя, что если всадник будет неумело размахивать руками, совершая движения крупные и резкие, то лошадь может его сбросить. Аналогично, для успешного исполнения музыкального произведения, нужно, чтобы не было лишних взмахов руками: все движения должны быть осознаны.
В этой связи, М.С. Лебензон отметила интересный факт: в Московской консерватории середины XX века находилась студия звукозаписи. Она была застеклена, и люди со стороны могли видеть исполнителя, но не могли его слышать. Александр Борисович говорил, что тот истинный музыкант, по движениям которого можно догадаться, что за произведение он играет.
По словам обеих профессоров, А.Б.Гольденвейзер придавал большое значение транспонированию . При этом он настаивал на сохранении первоначальной аппликатуры и говорил, что не надо бояться использования первого пальца на чёрных клавишах. И.В.Малинина и М.С.Лебензон подтверждают, исходя из своего многолетнего исполнительского и педагогического опыта, что это действительно способствует развитию фортепианной техники. Есть несколько этюдов К.Черни, которые они до сих пор могут сыграть во всех тональностях, несмотря на то, что прошло много лет после окончания обучения у А.Б.Гольденвейзера.
И И.В.Малинина, и М.С.Лебензон вспоминают то, что Александр Борисович с маленькими детьми занимался так же, как и со взрослыми. Он задавал больше и чаще, если видел, что это в силах ученика; быстро выпускал на сцену, если видел, что ученик хорошо схватывает. Однажды И.В.Малинина принесла в первый раз на урок «Времена года» П.И.Чайковского. Сделав несколько замечаний, профессор в конце занятия сказал ей: «Завтра сыграешь это на зачёте».
М.С.Лебензон рассказала интересный случай из своей учебной практики: когда она ещё училась в ЦМШ, готовился концерт памяти Ф.Шопена. Лебензон поручили выучить «Концертное аллегро», но она считала, что достойна играть более серьёзное произведение и не учила его, а на уроках говорила, что над ним работает. Когда за десять дней до концерта она пошла в библиотеку за нотами, оказалось, что они есть лишь в архиве и без разрешения профессора их не дают! Тогда за помощью Лебензон пошла к жене А.Б.Гольденвейзера. Концерт прошёл успешно, но после этого случая Александр Борисович понял, что Лебензон может выучивать быстро и стал задавать ей чаще и больше.
Что касается выбора репертуара , И.В.Малинина отмечает, что А.Б.Гольденвейзер приветствовал инициативу студентов. Для него важно было, чтобы ученик хотел играть ту или иную пьесу.
Александр Борисович много времени уделял изучению музыки русских композиторов. Особенно он пропагандировал музыку Н.Метнера, с которым был дружен. По словам И.В.Малининой, Метнера в классе Гольденвейзера играли всего. Благодаря Александру Борисовичу Инна Васильевна сыграла такие редкие произведения как «Забытые мотивы» Н.Метнера, фантазию М.Балакирева «Воспоминание об опере «Жизнь за царя» М.Глинки», и ряд других, которые впоследствии записала на пластинки. Также в его классе играли произведения А.Бородина, А.Аренского, Н.Римского-Корсакого, А.Лядова.
А.Б.Гольденвейзер очень любил своих учеников и продолжал внимательно следить за их развитием после того, как они выходили из-под его «опеки». Он помогал им советами, слушал их учеников и всегда находил для этого время. Также он рекомендовал своих выпускников в качестве педагогов и концертмейстеров в различные музыкальные учебные заведения страны. Так, например, именно рекомендация А.Б.Гольденвейзера в 1961 году помогла М.С.Лебензон при её вынужденном переезде устроиться работать в Новосибирскую консерваторию.
Школа А.Б.Гольденвейзера, несомненно, была одной из ведущих пианистических школ России и мира (наряду со школами Г.Нейгауза и К.Игумнова). Задача воссоздания творческого облика крупного музыканта-педагога прошлого чрезвычайно трудна и едва ли полностью выполнима. Поэтому трудно переоценить значимость живых свидетельств современников и, особенно, учеников: даже небольшие детали и факты, сообщённые ими, доносят до нас неповторимую атмосферу личности Учителя.
Студентки IV курса факультета
музыки РГПУ им. А.И.Герцена
Черепановой Марии
2013 г.
Список литературы: