Уехав от возможного судебного преследования в России, Петр Павленский и Оксана Шалыгина столкнулись с ним во Франции, совершив поджог банка. Где проще сидеть и что из себя представляет французская тюрьма?
Фото: собственность Петра Павловского.
Петр Павленский, российский художник и акционист, четвертый месяц находится во французской тюрьме Флери-Мерожи за поджог отделения Банка Франции на площади Бастилии. Его поместили в изоляционный блок, в котором он фактически лишен общения с остальными заключенными. Письма Павленскому доходят с большой задержкой - все корреспонденция проверяется судебными органами, а на перевод русскоязычных писем требуется время.
Суд по делу о поджоге банка проходит в закрытом режиме, с чем Павленский не согласен: осенью он устраивал сухую голодовку в знак протеста и в своем недавнем письме галеристу Марату Гельману рассказывает о своем положении.
Тем не менее его подруга Оксана Шалыгина, которая помогала Павленскому организовать акцию и которую также обвиняют в поджоге, вышла на свободу 5 января. Она остается под следствием и не может покидать территорию Франции. Им обоим грозит до 10 лет лишения свободы.
Корреспондент openDemocracy побывала в гостях у Шалыгиной и взяла у нее первое с момента выхода на свободу интервью.
Почему тебя выпустили?
Когда меня задерживали, одним из оснований было то, что у меня нет ни адреса, ни телефона. Я не дала им наш адрес, потому что о том месте, в котором мы жили, не надо было сообщать. Как тогда мусора меня будут искать? Они боялись, что мы сбежим. Потом друзья нашли мне квартиру, чтобы снять формальный повод содержания под стражей. В этот же момент прошла большая выставка в галерее Саатчи. Наш адвокат туда ездила и привезла выставочные материалы, чтобы показать их судье. Он посмотрел на список людей, которые там участвовали, и в итоге вынес решение о моем освобождении. Это было неожиданно, даже адвокат об этом не знала.
Почему тебе раньше не сняли квартиру?
Не было возможности. Нам помогли русские друзья, которые живут здесь. Они решили, что лучшей помощью будет попробовать освободить меня, потому что есть дети, и я нужнее на воле. Сам арест был жутким, потому что нас обоих арестовали, отрезали от детей и друг от друга. Первый месяц мы могли общаться только с адвокатом. Мне необходимо было выйти. Человек, который был с нашими детьми все это время, зашивался по полной программе. Он работает, у него свои дети. Это был большой подвиг с его стороны смотреть за ними эти три месяца. Я ему очень благодарна.
Почему Петра не отпустили по этой же причине?
Документы в этот раз подавались только на меня. Петр не хочет идти ни на какие уступки судебно-правовой системе, соответственно, для него неприемлемы такие условия освобождения.
На него будете подавать документы?
Это будет от зависеть от него. Возможно он будет сидеть, пока идет следствие. Совсем скоро, в середине февраля, будет суд по продлению ареста или освобождению Петра от него. Мы будем настаивать на открытом процессе.
Но в отношении тебя он согласен на подобные уступки?
Да. Я пошла на это только потому, что во-первых, есть дети, а во-вторых, это не входит в противоречие с его взглядами и с моими в данном конкретном случае.
Вы не планировали, что тебя задержат?
Я участвовала в процессе технической подготовки акции и физически не успела исчезнуть. Не хотела появляться в кадре, потому что не люблю публичность. Но нам не подфартило, потому что мусора появились буквально через секунд 20 после начала акции - они проезжали по площади и остановились у банка. Французские журналисты повели себя крайне непорядочно и непрофессионально, нарушив договор о формате видео, которое должно было появиться в сети. То же касается копирайта фотографий. Все должно быть в свободном доступе, без имен на снимках.
Петр Павленский и Оксана Шалыгина в Париже. Фото: собственность Петра Павленского.
Более того, они все слили мусорам, трусливо подняв лапки кверху. Но это в духе французов, они вообще постоянно существуют с застывшим испугом в глазах.
То есть в кадре перед горящим банком должен был быть только Петр?
Да. Но на некоторых видео и фото с камер наблюдения были фрагменты, на которых была и я. Хотя меня было сложно узнать, я была в парике и очках. Это был оммаж Жаку Мерину - французскому преступнику и легенде, который по-своему работал с банками, он их грабил. Всю свою жизнь он сопротивлялся, отказывался жить так, как живут рабы. Его называли человеком с тысячей лиц, он постоянно менял внешность. Кстати, сидел Мерин в тюрьме Флери Мерожи, там, где сейчас Петр.
Если журналисты не могут называть меня подругой, то уж лучше соратница, чем жена или гражданская жена. Петр же называет меня самая близкая подруга
Ты себя идентифицируешь - по крайней мере в медийном поле - как соратница Петра, а не как самостоятельная художница. Почему?
Что касается "соратницы Петра" - это определение появилось, чтобы меня перестали называть женой. Это не какая-то жизненная позиция или роль. Если журналисты не могут называть меня подругой, то уж лучше соратница, чем жена или гражданская жена. Петр же называет меня самая близкая подруга. Я занимаюсь политической пропагандой и идентифицирую себя как глава издательского дома "Политическая пропаганда". Я не художница и не акционистка. Если я что-то делаю, то это на дружеских началах. Принимаю участие в акциях так же, как Петр принимает участие выпуске журнала.
Как сейчас развивается твой журнал?
Начиная с электронной версии в 2012 году, он сильно видоизменился. Сейчас в рамках издательского дома мы выпускаем книги интересных нам авторов. За все эти годы неизменным остается одно - журнал никаким образом не участвует в купле-продаже. Для нас крайне важно развивать экономику дара, поэтому журнал бесплатный. У меня осенью была готова новая книга к выпуску, но меня очень не во время арестовали. Это был последний выпуск, который мы планировали еще перед отъездом из России, и его надо было довести до конца. Он рассчитан на российскую аудиторию. Сейчас нужно возобновить процесс, найти деньги на печать, восстановить сайт, который за время моего ареста перестать работать, устроить презентацию в России.
Для местных органов, которые преследуют вас обоих, никаких отличий нет. В публичном поле это акция Петра, а не ваша совместная. Это тебя не раздражает?
Так и должно быть, это никак не противоречит договоренностям. Если бы я встала с ним рядом во время акции и говорили бы только о нем, тогда другое дело. Но у меня не было намерения появляться на акции. Я помогаю Петру по возможности, не более того. Я не самореализуюсь в этом, я не художница. Петр художник, который занимается политическим искусством.
Какой у тебя сейчас статус и ограничения?
Я под следствием, у нас с Петром одинаковая статья. Я не могу покидать территорию Франции, мне запрещено появляться в одиннадцатом и четвертом округах (там, где была совершена акция), хотя дети ходят в школу в одиннадцатом. Противоречивость и тупость системы и в этом проявилась. Два раза в неделю мне нужно отмечаться у мусоров. Других ограничений нет.
На видео твое задержание не попало. Как оно проходило и что было потом?
Меня нельзя было снимать, и я рада, что в этой части договоренности были выполнены. На меня надели наручники, посадили в машину, повезли в участок на площади Бастилии, на следующий день повезли в 19 округ в другой участок. Оформили, взяли отпечатки, сделали фотографии. Петра задерживали более брутально. Нас везли в участок в разных машинах. Мы были в одном продоле, но в разных камерах. Вокруг грязь жутчайшая, я давно такого не видела. Как место работы - это очень специфическое место. Но мусор и работает в мусоре, тут нет противоречия. В камере достаточно жесткие условия, не можешь вытянуть ноги - кровать полметра. Идешь в туалет - над тобой стоит мусор. Непривычно.
Я же не спрашиваю у них, почему они такие жирные и работают в полиции. Я, например, считаю, что это неприемлемо для человека
Как проходили допросы?
Они проходили в присутствии адвоката, но тут немного другая система: ты не можешь советоваться с адвокатом по ходу допроса, в отличие от того, как это обычно проходит в России. Адвокат может только что-то сказать перед допросом.
Следователи очень быстро выяснили, кто такой Петр, и, как мне кажется, отнеслись к нам по-другому. Если бы это был не художник, я думаю, его привлекли бы по терроризму. Но они на крайние меры не пошли.
Фото: собственность Петра Павленского.
Во время допросов меня спрашивали о том, почему у нас нет постоянного официального адреса, работы, номеров телефона. К тому же, за две недели до задержания вышло интервью, в котором Петр рассказал о нашей жизни в Париже, как мы добываем еду, где живем, почему ни за что не платим. Я отказывалась отвечать на такие вопросы - я же не спрашиваю у них, почему они такие жирные и работают в полиции. Я, например, считаю, что это неприемлемо для человека.
Как выглядит суд?
Это маленькая комната, в ней сидит судья, прокурор и секретарь, сзади стоит мусор и подследственный с адвокатом. Напоминает сталинские времена: судят тихо, закрытый процесс. Когда я приехала на суд в ноябре и потребовала открытого процесса, судья сказала, что она ни за что не предоставит мне трибуну для моих политических заявлений.
Перед тюрьмой вам с Петром удалось пообщаться?
Мы пообщались, когда ехали в автозаке, и я знала, что он объявил голодовку. Он сказал судье, что возмущен тем, что нарушен принцип гласности и потребовал открытого суда. Судья просто посмеялся в ответ. В итоге держал голодовку 13 дней. А потом его положили на "вязку". Там он выдернул капельницы, залил все кровью. Потом уже двое суток его держали под капельницами насильно, стало понятно, что голодовку сломали, смысла держать ее больше не было. Он начал есть и пить.
Есть ли вероятность того, что вы уедете в Россию?
Нет, такой вероятности нет. Нас не могут выслать. Максимум, который нам грозит - 10 лет лишения свободы.
Это твой первый тюремный опыт. Что ты испытала, когда попала во французское СИЗО?
Вначале было сложно - первый месяц я была одна в двухместной камере, ко мне вообще никого не пускали. Даже с детьми не могла общаться. Власть хотела прессануть нас, и поэтому нас изолировали. А Петр и сейчас один: у него одиночная камера, изоляционный блок. В тюрьме когда его пытались заставить есть, он дал отпор. Его поместили сначала в карцер, а потом в изоляцию.
Максимум, который нам грозит - 10 лет лишения свободы
Какие у тебя были условия содержания?
Первое время - бытовой вакуум. Не было книг, нечего было делать. В камере только телевизор, положено два конверта и пара листов бумаги. Потом заключенный должен сам заказывать бумагу, и приходит она нескоро. В бытовом плане - сложно, нет шампуня, дезодоранта. Выдали только зубную щетку и зубную пасту, которые не чистят, и гель для душа. Во всем этом арестант должен ощутить, что от него не зависят даже бытовые мелочи.
Деньги во французской тюрьме не ходят, у каждого есть счет. Те деньги, которые у меня были с собой, мне закинули на счет, но пришли они не сразу, поэтому были проблемы с едой. В целом кормят нормально, можно сказать, французской кухней. Можно заказать еду из магазина, заключенным приносят список, из которого можно выбрать. Но если денег на магазин нет, можно нормально продержаться и на местной еде.
Ты с кем-то общалась?
Со всеми, с кем пересекалась - в тюрьме есть большой недостаток простого человеческого общения. В основном это происходит на сборках, когда ждешь очередную бюрократическую процедуру, в медпункте или когда едешь на суд.
В этих разговорах многое решается. Например, можно узнать расклады по телефонам. Занос на тюрьму обычной звонилки стоит 200 евро, занос смартфона - 800 евро.
И таких тонкостей, которых поначалу не знаешь, которые можно узнать только из живого общения, там много.
Тебя спрашивали про твое преступление?
Скорее не про преступление, а за что я тут. Когда я начинала объяснять, что банки - это новые тюрьмы, сразу понимали и соглашались. Кому-то удавалось понять лишь со второго раза, зачем и что это такое вообще, политическое искусство.
Прогулки были?
Я не часто гуляла, потому что не особенно интересно. Когда ты долго в маленьком пространстве, то почти не двигаешься. И когда выходишь на воздух, начинает кружиться голова, устаешь. В хате есть чем заняться - книжки читать, французский и английский изучать. Изучению французского в тюрьме я уделяла много времени. Была библиотека, но попала туда только через месяц. Достаточно плохо с литературой - на русском было всего пять книг, несколько жутких романов и стихи - Мандельштам, Бабель. Это все я сразу прочитала.
Ты общалась с надзирателями?
Когда я приехала, меня встретили пять человек, обратили внимание, что у меня нет пальца, хотя никто на это никогда не смотрит. Мне кажется, они знали, что произошло и знали что именно я приеду, приняли очень гостеприимно, если можно о тюрьме так сказать. Но с арестантками они не общаются, только с теми, кто давно сидит или работает - убирает помещения, разносит еду. Такие заключенные называются козлами в России.
Что из себя представляет тюремное население?
Почти все иностранцы: черные, арабы, румынки, сербы, итальянки, бразильянки, испанки. Очень много задержанных по терроризму. Была девушка сербка, звали ее Эсмеральда Медовик - 17 раз уже была во Флери. Была женщина, которая заколола своего друга, потому что он изнасиловал ее ребенка - она была счастлива, что сделала это, что сама разобралась с проблемой. Перед выходом заехали две русскоязычные. В тюрьме вообще много смеха, шуток и поддержки, если у тебя грустный вид, всегда поинтересуются что случилось, постараются успокоить. Сестринство такое. На прогулках часто поют и даже танцуют. От этого сердце оттаивает.
Кто был с тобой в камере?
Первая соседка, которую подселили ко мне, была со сдвигом. Она отказывалась со мной разговаривать - только ела, спала, испражнялась и лежала на кровати. Тяжело было вместе находиться - камера три на четыре метра, в течение дня нужно парой слов перекинуться, иначе напряжение растет. Если я ее спрашивала что-то, она ничего не отвечала, но если она что-то хотела мне сказать - часто орала. Меня это достало. Неделю я присматривалась к ней, а потом решила эту проблему - сломанной об нее швабры оказалось достаточно.
Потом ко мне подселили хорошую девушку из Румынии. Общались на смеси английского и французского. Жили душа в душу.
Кроме телевизора было чем заняться?
Можно записаться на работу, на спорт, куча кружков. Я пошла на спорт - там огромный зал, где можно заниматься теннисом, йогой, боксом, карате. Разнообразие от серых тюремных будней. Но я ходила только одну неделю - потом меня выпустили.
Как по-твоему, где проще сидеть, в России или во Франции?
Во Франции, конечно. По меркам России тут санаторий. Ты заключенный, поражен в своих возможностях, но остаешься человеком, надзиратели вежливы и держат дистанцию. Так со мной было.
Вы получили здесь политическое убежище, и многие стали использовать это как основной аргумент в своей критике: Франция - не Россия, вы сравнили структурно разные вещи, да и вообще не надо бить по руке, которая кормит.
Во-первых, мы отказались от всего, что Франция хотела нам дать. По сути мы приняли от Франции только удостоверение личности. От всех социальных гарантий мы отказались - и от денег, и от квартиры. Мы не нуждаемся в государственной помощи. Государство это власть, и мы не хотим иметь никаких отношений с ней.
Мы не нуждаемся в государственной помощи. Государство это власть, и мы не хотим иметь никаких отношений с ней
Акцию критиковали и те, кто раньше был вашим сторонником. Многим показалось странным, что вы решили атаковать банк в стране, которая не является главным оплотом капитализма.
У нас появилось очень много врагов после отъезда из России, и сейчас их, видимо, еще больше. Но я вижу много текстов и слов поддержки от тех, кто нас понимает - для меня это важнее, чем та масса, которая лениво пережевывает все это. Если человек достойный, я могу прислушаться к его мнению. Я не думаю, что есть какой-то главный оплот. Петра хотели героизировать, это сделать не удалось. Не могу говорить за Петра, есть текст к акции, в котором он все подробно объясняет. Но на мой взгляд, это акция по-настоящему левая, на фоне прогрессирующей и захватывающей мир правой идеи.
Когда вы уезжали из России, вы говорили, что не хотите ставить под опасность детей - если бы вас стали преследовать, их могли отправить в детский дом. Оказавшись здесь в заключении, дети оставались одни. По-твоему, это не ставит их под угрозу?
Если бы мы так думали, то никогда и ничего в своей жизни не сделали. Мы не воспринимаем детей как то, с помощью чего нами можно манипулировать. Иначе это уже не наши любимые дети, а рычаг управления. Нами нельзя управлять. И уехали из России мы не ради детей, а потому, что не хотели сидеть за преступление, которого не совершали. Сейчас ситуация кардинально другая, мы никуда уезжать не будем. Здесь дети ходят в школу только для того, чтобы выучить французский - и когда они его выучат, то, возможно, перестанут туда ходить, это будет зависеть от их решения. Но если решат не ходить, мы в этом только поможем. На мой взгляд, в школе они только деградируют - там нет глубины знаний. Мы с Петром занималась с ними, изучали серьезные вещи. Рисунок, литература, поэзия, шахматы, бокс.
Нет желания вернуться в Россию?
Когда мы ехали в Европу, у нас не было никаких иллюзий - мы не уезжали из ада в рай. Наша жизнь никак не поменялась, и нам неважно, где жить. У нас есть бытовой минимум, с которым мы живем, принципы по которым живем: никогда ни на кого не работать, проводить драгоценное время с пользой, продолжать дела, начатые в 2012 году. Вернуться может быть и хотели, но не можем, и поэтому не вернемся. Соответственно никаких эмоций по этому поводу у нас нет. Есть то, что есть. Нет никакой разницы, какая страна.
Оксана Шалыгина отказывается называть себя женой Петра Павленского и предлагает использовать слово "соратница". У них свободные отношения и двое детей.
После ареста Павленского 9 ноября (он был арестован после акции "Угроза" на Лубянке) Оксана приехала из Петербурга в Москву. Теперь она живет у друзей, встречается с адвокатами, ходит в Бутырку и ждет 8 декабря – дня вынесения приговора.
За три года Павленский провел шесть громких акций . Мы встречаемся в центре Москвы, чтобы поговорить о невидимой людям жизни художника, продолжением которой становятся радикальные художественные акты.
– Когда вы познакомились с Павленским?
– 9 лет назад.
– Откуда ты?
– Приехала в Петербург в 16 лет из города Талнах – это маленький городок на севере рядом с Норильском. Убежала от безысходности и скуки. Рабочий город. Люди работают, приходят домой, смотрят телевизор, потом опять идут работать. И так каждый день. Полуживотное существование.
При подготовке фильма использовались собственные съемки Радио Свобода, видео из архива Павленского, съемки "Рейтер" и интернет-телевидения Piter.tv .
Я пробовала нащупать какой-то нерв жизни, чтобы идти дальше
– Тебе там было плохо?
– В Норильске – да. Там просто не может быть хорошо, там все время темно и холодно. Не место для жизни. Там сложно жить, а тем более развиваться. Мне хотелось впечатлений. Хотелось просто уехать, неважно куда. Я поступила в институт, на журналистику, совершенно не понимая, интересно мне это или нет, – это был единственный способ сбежать. Я всегда много читала. В школе начала слушать "Гражданскую оборону", тексты были мощные, в них был протест, мне они были близки по духу. Впоследствии я общалась с разными музыкантами: мне казалось, что это интересная среда. Что там сосредоточена жизненная сила. Я пробовала нащупать какой-то нерв жизни, чтобы идти дальше. Сейчас я понимаю, что музыканты – это обслуживающий персонал. Они работают за деньги, мало кто за идею. Есть заказчик, который их зовет, – и они выступают. Если у них не политические тексты, то это, по сути, просто обслуживание режима, способ приятно провести время, не напрягаясь и не думая. А это путь, угодный власти. Которой нужны расслабленные не думающие люди, их проще держать в подчинении и страхе лишиться этого комфорта. Оказалось, большинство музыкантов играют роль: потом уходят со сцены и становятся другими людьми. Эта ложь стала очевидной для меня. Поэтому нам с Петей стали близки Pussy Riot. Мы знали, что у них нет разрыва между образом жизни и действием. У них нет другой буржуазной жизни, куда они уходят после выступлений и спокойно себе в ней живут. И они удивительно точно формулировали проблематику контекста России.
– До знакомства интересовалась современным искусством?
– Нет, вообще.
– Как Петр тебе представился? Сказал – "я художник"?
– Он тогда еще даже в Мухе не учился, только поступал.
– Каким было первое от него впечатление?
– Каким было, таким и осталось. Это человек, который мне безумно приятен внешне, с которым весело и интересно, с которым никогда не скучно. Впечатление за 9 лет не изменилось.
– Насколько он сложный партнер?
– С ним очень легко. Просто нужно его понимать. Знать, когда оставить его в покое и заниматься своими делами. И все будет хорошо.
– Когда ты только начинала с ним жить, тебе приходилось подстраиваться, идти на компромиссы, в чем-то себя менять, может быть?
– Я думаю, каждому приходится. Безусловно, приходилось, и это было только на пользу. Я выросла в мещанской семье, где заправляла женщина, а мужчина был тихий и покорный. Ничего не решал. Мне не хотелось соответствовать этой модели. Я училась быть тактичной, вежливой, никогда не позволять себе выражений, которые не хотела бы слышать по отношению к себе. Признавать право человека на личное пространство. Не лезть. Не советовать. У меня есть такая слабость до сих пор. Я могу советовать там, где меня не спрашивают. Это вещь, с которой я борюсь очень серьезно.
Свободные отношения
Оксана Шалыгина против названия “гражданская жена” – вместе с Петром Павленским они отрицают институт брака. И провозглашают свободные отношения, без вмешательства государства, с полной свободой действий и правом менять партнеров, если захочется. Слово, которым Оксана характеризует свою роль в паре, – "соратница”.
– Взять, допустим, последний номер "Политической пропаганды" – мы делали его втроем, это был проект. Появилась девушка, которая стала нам симпатична, и мы стали вместе жить.
– Кто первый предложил?
– У нас все всегда вместе. Возник импульс, и мы пригласили ее к нам.
– То есть вам нравятся одни и те же люди?
– Да, у нас похожие вкусы. Важный момент: у нас дружба прежде всего. Потому что не может быть отношений, основанных только на сексе, – это неинтересно, неплодотворно и тормозит работу. А если мы разделяем идеи, если человек наш друг – он может войти в наш близкий круг. Мы не используем понятие "семья", потому что это социально-политический конструкт, который подразумевает собственничество и отказ от свободы воли. Мы говорим “близкий круг”.
Наш союз стал итогом номера
– А если человек не вызывает сексуального импульса?
– Нет, ну, безусловно, человек должен быть тебе внешне приятен. Должна возникнуть симпатия, причем совместная. Тогда все сложилось: у нас была и симпатия, и интерес – поэтому было хорошо, продуктивно и весело.
– Сколько вы прожили вместе?
– Полгода, наверное.
– Она сразу к вам переехала?
– Сначала мы общались на тему каких-то проектов – был общий интерес к политическому искусству. Делились опытом, узнавали про Украину – она оттуда. Даже нашли выход, как можно помирить народы России и Украины. Последний номер "Политической пропаганды" почти полностью посвящен сильным женщинам. Наш союз стал итогом номера. Мы придумали ответ женщин патриархальному миру. Предложили украинским и российским женщинам объединяться при помощи мужчины, который не разделяет женщин, а, наоборот, становится посредником дружбы и любви. Личным примером показывали, что на запрос власти – разъединить народы России и Украины, настроить друг против друга – мы объединяемся. Для дружбы, работы и политической пропаганды.
– И все же, семья с участием женщин видится мне идеальной гаремной моделью. Удобной мужчине.
– Это ограниченный, поверхностный взгляд. Палитра отношений бывает очень разной. Часто женщина в паре сильнее мужчины, он зависит от нее эмоционально, морально и даже материально. Поэтому я бы не стала утверждать, что две женщины – мечта любого мужчины. Надо смотреть на цели и задачи такого союза.
– Но ведь мужчине психологически ближе полигамный тип отношений, чем женщине.
– Неправда! Женщины изменяют не реже. Если не чаще. Женщины зачастую первыми начинают искать другого партнера, если что-то не так с нынешним. Не задумываясь о том, что тоже далеко не идеальны.
– Женщине сложнее, с годами она быстрее теряет сексуальную привлекательность.
– Если женщина не развивается как личность, то тогда, безусловно, у нее мало шансов вызвать к себе интерес. Если она привыкла, что ее всю жизнь оценивали как товар, то в итоге она становится непривлекательным товаром.
– Ты лишена страха перестать быть сексуально привлекательной?
– Я точно этого не боюсь. Во-первых, у меня есть друг, партнер и коллега, с которым мы вместе развиваемся. Все решает идейная составляющая. Если у тебя горят глаза, то какая разница, как ты выглядишь, главное, что ты говоришь и делаешь. Ощущаешь ли себя как полноценный субъект, как личность.
Казалось бы, независимый человек, а смотришь в фейсбуке – женился!
– Кто первым предложил модель свободных отношений?
– У нас в тот момент происходило осмысление себя как субъектов в социальном и политическом пространстве. Мы принципиально не хотели делать то, что навязывает государство. Не хотели угождать и подчиняться.
– В свободных отношениях трудно избежать приступов ревности.
– Мы доверяем друг другу. Конечно, ревность – животный инстинкт. Но это нехорошее чувство. Поэтому если ты цивилизованный человек, ты должен с ним работать, бороться. Ревность – тоже часть программы традиционных семейных ценностей. Это банально.
– Хочешь сказать, ты победила его ревность?
– Я на пути. У меня есть желание победить.
– А если ситуация со другими партнерами некомфортна одному из партнеров?
– Вопрос договоренностей. Если ему это нужно, а ты против, тогда вы просто не сможете быть вместе. Не договоритесь.
– Были люди, которые вам говорили: почему вы не поженитесь?
– Безусловно, нас постоянно спрашивали. И вокруг все женились. Казалось бы, независимый человек, а смотришь в фейсбуке – женился! То есть вписался в предписанный порядок. Мы же просто хотели быть вместе. До тех пор, пока будет интересно: ведь ничто не удержит людей вместе, если им надоело.
– Насколько часто были такие истории, как с украинской девушкой?
– Были еще какие-то пробы, когда человек не вводился в близкий круг. Когда мы понимали, что он идейно не близок, – мы заканчивали отношения. Были какие-то девушки, но ненадолго и, в основном, это было неинтересно.
– Но отношения всегда у вас двоих?
– Да. Нам никогда не было интересно развивать отношения помимо работы. Жизни, отдельной от работы, у нас нет. Так что если кто-то уйдет, погрузится в новые отношения, то здесь будет убыток. На другую историю нужно тратить силы и время. А их просто физически нет.
– А как вы детям этих партнеров представляете?
– С детьми вообще классно все, потому что они – наши дети, выросли с нами. Прекрасно знают контекст. Знают политическую ситуацию, знают, почему мы именно так именно живем. Приятие – их естественная реакция: да! классно, здорово. У нас появилась еще Вика, круто. Есть друг, ее любят и принимают.
Дети
– Как появились дети? Запланированно?
– Просто они появились, когда показалось, что их можно завести.
– Вы эту тему обсудили?
– Да, как и все остальное. И завели детей.
– Ты хотела детей?
– Это было так естественно: мы вместе, хотим быть вместе, почему бы не завести детей?
– Кто первый предложил?
– Я не помню, чтобы кто-то сказал: о, давай заведем детей. Мы же находимся в постоянном контакте, все время общаемся, чувствуем друг друга. Когда тема возникает, мы ее проговариваем и принимаем решение.
– Не пугала ответственность?
– Нет, дети были естественным продолжением наших отношений.
– По-твоему, дети в принципе естественное продолжение отношений мужчины и женщины?
– Одна из опций продолжения отношений. Смотря насколько далеко люди готовы в отношениях зайти. Мы никогда не думали, что для детей нужно будет больше денег или лучшие условия. Нет. Мы просто были друг у друга. И понимали, да, мы хотим. И сделаем все от нас зависящее для их полноценной жизни.
– Детям нужно посвящать время. Петр не боялся, что дети будут его отвлекать?
– Мы распределяем роли. Если нужно решить вопрос, и кто-то занят, его решает второй. Безусловно, дети требуют времени. У нас просто очень четко все поделено. Если у меня есть задача, которую нужно решить сейчас и быстро, то Петр, соответственно, освобождает меня от быта и детей. Если ему, то я беру на себя детей.
– Петр занимается бытом? Не могу представить.
– Конечно. Он обычный человек, который все делает так же, как я. У нас все поровну, 50 на 50.
– Он с удовольствием занимается детьми?
– Любое дело, которым он занимается, он делает с удовольствием и на сто процентов. Если это дело – дети, то – по полной программе: с вождением на тренировки, приготовлением еды и прогулками. К тому же у нас самостоятельные дети. Они всегда знают, чего хотят. За них не нужно решать, они всегда знают, например, куда хотят пойти погулять, что поесть и чем себя занять. Мы предоставляем детям возможность решать самим, не навязываем свои желания. Даже с советами стараемся аккуратнее. Таким образом, у них вырабатывается ответственное отношение: если я что-то не сделала, по учебе, например, то это моя проблема, завтра надо будет сделать в два раза больше. Они учатся принимать решения самостоятельно без опоры на старших и их указания. Мы скорее направляем их в глобальном, общем плане, помогаем осуществлять их решения и стремления.
Алиса – это "Алиса в Стране чудес". Лиля – цветок
– Вторая девочка появилась, потому что вы решили, что одного ребенка мало?
– Мы хотели приятеля для первого ребенка. Детям, живущим без братьев и сестер, очень скучно. Получилась подруга. Здорово. Они дружат.
– Цепь на полу лежит такая огромная – это что, дети в нее играют?
– Они, по-моему, с ее помощью ограждают от нас свою территорию. У нас нет стен, все немного неорганизованно в плане разделения пространства, это такая их граница.
– А как их зовут?
– Алиса старшая, Лиля младшая.
– Кто выбирал имена?
– Мы. Когда девочка, хочется чего-то волшебного. Алиса – это, безусловно, "Алиса в Стране чудес". Лиля – цветок, тоже очень нежное, волшебное имя.
– Что они заимствуют у вас?
– Они смотрят на нас, как мы реагируем на ситуации, как отстаиваем свою позицию. Учатся отстаивать свою. Они, например, не едят мясо. У них есть четкая позиция, нет, мясо нам не давайте. Мы это не едим, потому что мы любим животных. Был момент, когда мы жили с матерью Пети. Она говорила, что мясо необходимо есть, иначе дети умрут. Давала им мясо тайком. Они узнали вкус и в какой-то момент начали просить. Тогда мы объяснили: если хочешь, поехали на птичий рынок, купим живую курицу, ты ее убьешь, приготовишь и съешь. Не кто-то за тебя ее убьет и возьмет за это ответственность, а ты сама. Они подумали и решили, что не хотят мяса.
– Согласна. Всех детей нужно так воспитывать.
– Нужно объяснять, а не запрещать.
– Почему вы решили не отдавать старшую дочь в школу?
– Cначала хотели отдать. Даже записались, пошли на собрание. Там была женщина, которая рассказывала, как она будет учить детей…дисциплине, ходить строем и молчать. И честно сказала, что первые 4 года их будут учить дисциплине. И они должны ходить в форме. В общем, мы сходили на собрание – и вышли оттуда с пониманием, что хотим дать ребенку знание, а не вырабатывать у него рефлекс подчинения и стадного инстинкта. Не захотели такой судьбы для Алисы. Она живая, умная девочка, серьезно занимается шахматами и тайским боксом. В общем, образование решили пока взять на себя.
– Вы не боитесь, что могут потеряться какие-то базовые знания?
– Я, например, не знаю таблицу умножения. Очень плохо знаю географию, биологию, химию, физику, математику. То есть я в принципе из школы кроме ненависти к школе ничего не вынесла. Мне нравились литература и история. Да, я начала читать – но я читала бы и без школы. Десять лет я мучилась, а ради чего? Ради аттестата, видимо.
Ложь
– С ложью серьезный вопрос, очень. Вопрос цены слова. Слово – это все, что у нас есть. Если ты сказал, ты должен соблюдать договоренность. С этим связана одна история. У нас с Петей уже были свободные отношения, но существовал договор все друг другу рассказывать. Я нарушила слово. После действия ты можешь сказать тысячу слов, но они уже не будут иметь никакого значения и веса. Я долго думала, как я могу соединить разорванную связь между реальностью и своим словом. И в какой-то момент поняла, что нужно сделать. Я отрубила себе палец. Назначила себе такую цену за нарушенное слово – две фаланги мизинца. Потом рассказала Петру. Он согласился. Так связь между действием и словом была восстановлена. Я примерно неделю об этом думала. В какой-то момент решилась: сегодня. Пошла, взяла у соседки топор. Поставила стул, положила на него палец, и отрубила.
– Одним ударом?
– Нет, безусловно. Это только в фильмах показывают, как человек отрубает себе одним ударом палец. Либо у меня был тупой топор, либо сил не хватало. Я долго провозилась.
Эти две маленькие фаланги – вся ложь, которая была в моей жизни
– Как ты не остановилась в процессе? Это же страшная боль.
– Самое сложное было начать. Было напряжение. Потом начала – и уже дальше было понятно, только вперед. Когда отделила палец, просто стерла с себя кровь и поехала в травмпункт на улицу Правды.
– От боли не закричала?
– А не было боли. Мне было настолько больно внутри, что наступило освобождение в виде телесной боли. Я не мазохистка, просто было то назревшее, что нужно было отделить, удалить. Эти две маленькие фаланги – вся ложь, которая была в моей жизни: я ее убрала, и ее больше нет. Мое слово значит ровно то, что я говорю, я это делаю на сто процентов.
– Теперь тебе должно быть очень страшно врать.
– Теперь думаешь прежде, чем дать слово. Здесь возникает другой важный вопрос – в том, что наше общество привыкло не спрашивать с женщины. В обществе, где я живу, к женской лжи относятся снисходительно: женщина, что с нее взять? Она же легкомысленная. Я за равноправие. За то, что есть слово, которое нужно держать независимо от пола.
– Ты влюбилась тогда?
– Нет. Был порыв, несерьезный абсолютно. Но повлекший за собой серьезные вещи. Поэтому я благодарна, что это было.
Квартира Петра Павленского и его соратницы в центре Петербурга – место примечательное: без обоев, без штор и вообще без мебели. Так могли бы жить Рахметов или Евгений Базаров; так живут революционеры наших дней – в пространстве, очищенном от всего лишнего.
– Где шкаф с одеждой?
– У нас нет шкафа. Вот висит голубой, тряпочный – это шкаф.
– Это вся ваша одежда?
– Да, там какая-то одежда. У нас немного одежды. Там что-то еще на полу.
– Где кастрюли?
– Вон, на плите одна стоит. Можно чай заварить.
– Как вы умудряетесь жить, сведя свой быт к таким спартанским условиям?
– Наоборот, все очень просто и понятно. Есть место, где спать, место, где работать, где есть. У нас нет душа, но это сейчас, сделаем потом в какой-то момент.
– Нет душа, а как без него?
– Можно сходить в гости.
– По-твоему, это необходимый минимум вещей, который нужен человеку в принципе?
– Это минимум, который не отвлекает и не заставляет тебя хотеть большего. Люди перегружены вещами. Мебелью. Они хотят еще, еще и еще. Соответственно, попадают в ловушку потребления. Тебе кажется, что отстоять себя ты можешь, только покупая вещи, а для этого нужны деньги, соответственно нужно работать. Включается цепочка, попадаешься в ловушку – и все. Мы оба, Петя и я – официально не работаем. Мы делаем только свои дела. Занимаемся политической пропагандой. Это наш официальный род деятельности.
– Вы долго шли к такой минимизации быта? Когда квартира стала квартирой без шкафа, душа, посуды и занавесок?
– У нас никогда не было шкафа. Никогда не было занавесок. Были какие-то матрасы. На самом деле мы так жили всегда, никогда не было много вещей. Петя рассказывал, что в какой-то момент, он стал просто выкидывать из своего дома шкафы. Понял, что нет воздуха, что нужно срочно избавиться от лишних вещей.
– Тебе никогда не хочется новую кофточку?
– Нет. Я очень просто одеваюсь. Вообще это нормально, когда ты исключаешь излишние потребности и все время направляешь на работу: идет рост и развитие дела.
– Дети понимают, что вы живете как-то по-другому, чем остальные?
– Да, безусловно. Когда они ходят в гости, они могут сказать, что у нас по-другому. Они же знают, почему мы так живем.
– Они не хотят вещей?
– Нет. Как нам кажется, у них нет конфликта с их внутренним миром и внешним, в котором они живут.
– Не требуют больше игрушек?
– У нас нет телевизора, они не смотрят рекламу, соответственно, они выключены из контекста потребления. Конечно, когда им дарят игрушки, они сразу начинают хотеть больше, но мы объясняем им, почему это происходит, что это ловушка, в которую они попались. Их быстро отпускает.
Род деятельности
– Ты тоже художник-акционист?
– Ни в коем случае. Я главный редактор журнала "Политическая пропаганда". Это журнал о политическом искусстве, который мы делаем вместе с Петром. В какой-то момент мы ощутили сильный недостаток информации о политическом искусстве, о том, как оно представлено в мире. Мы решили компенсировать это упущение. Сначала это был интернет-проект, потому что у нас вообще не было денег. Потом появилась печатная версия. И так как мы за экономику дара, то сами находим деньги на печать, а потом раздаем журнал бесплатно.
– Сколько лет вы издаете?
– С 2012 года.
– Как Петр пришел к политическому акционизму?
– Все началось три года назад, когда посадили Pussy Riot.
– А что было до?
– Петр поступил в вуз, хотел быть художником, заниматься творчеством. И уже там понял, как устроено это заведение. Политика вузов направлена на то, чтобы сделать из потенциальных художников обслуживающий персонал для декорирования режима и клерикален. Там учили работать на заказчика. Петр уже в процессе учебы стал интересоваться современным искусством. Поступил в "Проарте" на дополнительно образование – это что-то вроде курсов для современных художников. Там было все то же самое. Ему стало противно. Преподаватели бесились: потом, когда к ним приезжал Центр "Э", они дали Пете плохие характеристики: “был обособлен, не старался влиться в коллектив, продвигал свои идеи, которые шли вразрез с учебным планом”. Художник, по их мнению, должен был быть пластилином в руках заказчика. А потом случился суд над Pussy Riot, Петр понял, что это уже нападение на искусство. И нужно действовать. Художники молчали. И музыканты молчали. Петя сначала просто хотел встать в одиночный пикет с плакатом, но потом стал думать: "А хочу ли я отвечать, когда мусор попросит предъявить документы?" Решил, что нет. И зашил себе рот.
– Как они реагировали, когда увидели зашитый рот?
– Они реагируют всегда одинаково – не знают, что делать. Начинают звонить тем, кто выше по рангу. Начальники стали решать, что делать и вызвали на помощь "скорую помощь". Повезли в больничку на психиатрическое освидетельствование. Тогда встретился первый друг. Врач спросила: "Это за Pussy Riot?” Петр кивнул. Она сказала: "Я поддерживаю". И написала диагноз – психически здоров. Даже дала ему денег на маршрутку и проводила до остановки.
– Где ты находишься в момент его акций? Сидишь дома и смотришь интернет?
– Я не всегда знаю, что они состоятся.
– То есть, вы не обсуждаете их дома: это будет сегодня в таком-то часу?
– Есть контекст, в котором мы живем. Я могу ожидать чего угодно, и ожидаю чего угодно. Мы не живем от акции к акции, мы существуем в непрерывном потоке происходящего и осмыслении. Параллельно делаем журнал, ведем работу по другим проектам, занимаемся детьми, решаем вопросы, как существовать, что есть, как находить еду.
– И как вы ее находите?
– По-разному. Были моменты, когда денег вообще не было. Нам люди помогают, мы не отказываемся. Когда были плохие времена – добывали еду. Человек сейчас превратился в беспомощное существо. Животное ведь всегда может найти себе еду. Идет и добывает. И мы так же можем. Просто забыли.
– Никогда не прижимало настолько, что возникали мысли выйти на любую бессмысленную работу?
– Были моменты. Но как прижимало, так и отпускало. Недели две тяжко, а потом раз и все выравнивается. Устройство на работу – простой надежный способ. Сел на зарплату и получаешь 20 тысяч в месяц: здесь в Питере у людей маленькие зарплаты. Пока как-то удавалось выживать без официальных трудоустройств. Сейчас для нас это уже принципиальный вопрос. Мы не будем работать на кого-то, чтобы продавать свое время, это самое драгоценное, что у нас есть.
– Вы дружите с Pussy Riot?
– Нет, мы не дружили, просто знали о них, но не общались. Я с Надей познакомилась только сейчас на суде в Москве.
– По-твоему, какой сейчас период у Pussy Riot?
– Я могу только цитировать Надю, она для себя этот вопрос решила. История тех Pussy Riot, по ее словам, закончена. Их время прошло. Есть преемственность. Когда закончилась "Война", практически сразу начались Pussy Riot. Когда Pussy Riot "закрыли", появился Петя. Эстафета передается, высказывания продолжают жить.
Когда внутри горит огонь идеи, ты понимаешь, что это часть пути
– Ты участвуешь в его акциях?
– Нет. Я делаю свои. Вот, например, у нас была акция – презентация книги Александра Бренера и Барбары Шурц "Бомбастика" на выставке Зураба Церетели в Русском музее. Церетели – проститутка, которая ложится под любой режим и хочет удовлетворить его максимально. Режим, соответственно, поощряет его премиями, деньгами и большими выставками. Сам он, к сожалению, не приехал. Была его дочка. Я вручила "Бомбастику", которую прямо там же достала из себя. Так Бомбастика появилась в России.
– Она не поняла, откуда именно ты ее достала?
– Она была, видимо, в своих розовых мечтах, стояла с цветами, довольная очень. Я извлекла "Бомбастику", вручила, она взяла, мы сфотографировались, я ушла.
– Это больно – книжку в себя засовывать?
– Нет, это возможно. Книжка маленькая.
– Там были фотографы?
– Были. Половина перепугалась. Большая проблема со страхом. Люди боятся.
– Почему ты не берешь своих, проверенных?
– Потому что их нет. Текучка. Слетают из страха, не отвечают, исчезают.
– Когда вы говорили о дверях Лубянки дома, вы понимали, что дело может кончиться тюремным заключением?
– Мы эту акцию не обсуждали, я про нее вообще ничего не знала. Думаю, Петя про себя прикидывал какие-то варианты.
– Ты о ней узнала, когда она уже случилось?
– Да, с утра. Из новостей.
– И что? Испугалась?
– Нет, очень обрадовалась. Подумала, наконец-то случилась акция, точно показывающая ситуацию в России. Угроза терроризма сегодня исходит от ФСБ и органов власти и направлена на жителей нашей страны. Жители должны противостоять этой угрозе.
– Тебя не расстроило, что ему могут дать "двушечку" и вы долго не увидитесь?
– Когда у тебя внутри горит огонь идеи, даже если с человеком что-то случается, ты понимаешь, что это часть пути. Я знаю, чем мы занимаемся. Я знаю, на что мы оба готовы. Мы готовы идти до конца.
Скандально известный художник Петр Павленский уехал из России и в самом ближайшем будущем намерен попросить у властей Франции политического убежища. Об этом он рассказал журналисту украинского телеканала "Громадське". Ранее организатора многочисленных шокирующих акций неоднократно задерживала полиция, но в этот раз все намного серьезнее: Петра и его гражданскую жену обвиняют в насильственных действиях сексуального характера.
Похоже, что художник действительно покинул Россию надолго. Как признался сам Павленский, они "эвакуировались" всей семьей. Петра сопровождает гражданская супруга Оксана Шалыгина и их двое детей.
Ранее художника-акциониста и его избранницу задержали люди в масках, после чего пара несколько часов провела в следственном изоляторе. Как пояснил Павленский корреспонденту "Громадьске", это и стало определяющим фактором. Супруги в срочном порядке решились на эмиграцию. Художник не стал скрывать, что в отношении его и Оксаны проводится доследственная проверка по статье 132 российского Уголовного кодекса ("Насильственные действия сексуального характера").
В интервью РБК Оксана Шалыгина, которая является не только возлюбленной, но и "соратницей" Павленского во время всех его акций, рассказала, что в настоящее время они с семьей действительно находятся во Франции. Женщина подчеркнула: они могут вернуться в Россию лишь при условии снятия всех обвинений.
"То, что нам инкриминируют, – это тяжкая статья и до десяти лет лишения свободы сразу для двоих человек. По факту удар сразу по четырем", – написал Павленский в своем обращении к украинскому телеканалу, имея в виду, что подобные обвинения не только наносят урон репутации его и Оксаны, но и являются серьезным испытанием для их детей.
Тем временем в Сети появилось видео, на котором якобы запечатлено само преступление, из-за которого художнику пришлось покинуть Россию. На видео четко видно, как группа людей (среди которых, возможно, есть Петр) нападают на человека и избивают его.
Однако это уже второе преступление, в котором обвиняют Павленского. По словам директора Театра.doc Елены Греминой, на видео запечатлено избиение бывшего молодого человека актрисы театра. "Я видела своими глазами видео с камер наблюдения, где Петр Павленский ногами избивает человека, бывшего бойфренда Слониной, а трое людей его держат", – рассказала Елена.
Анастасия Слонина – та самая потерпевшая, подавшая заявление в правоохранительные органы на Павленского и Шалыгину. Актриса утверждает, что скандально известная пара применила к ней насильственные действия сексуального характера. Что именно произошло между Слониной, художником и его женой, а также при каких обстоятельствах, прессе не сообщается.
Личные качества и резонансные акции Петра Павленского сайт обсудил с женой художника Оксаной Шалыгиной.
Несколько дней назад 31-летний художник Петр Павленский поджег дверь здания ФСБ на Лубянке, за что был отправлен в СИЗО..
«Не хотел быть обслугой»
– Оксана, как вы познакомились с Петром?
– Познакомились мы достаточно давно – 9 лет назад – в одном питерском баре. Было весело. Понравились друг другу и стали плотно общаться.
– А когда начали делать акции?
– Еще когда Петр учился в академии (Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. А. Л. Штиглица. – Авт.), уже тогда стало понятно, что там из потенциальных художников делают обслуживающий персонал, учат работать на потенциального заказчика. Ему это было мерзко и противно. Петр не хотел становиться художником, который просто оформляет чьи-то квартиры и клерикальни.
– Их в академии на это настраивали?
– Да, всегда шли разговоры, что есть потенциальный заказчик – некий человек или государство – и есть исполнитель – декоратор, который должен подстраиваться под заказчика и по возможности удовлетворять все его капризы. То есть подкладываться под него, а это уже проституирование.
В то время как раз шел карательный процесс над группой Pussy Riot, это была атака на искусство. При этом питерская художественная общественность осталась полностью равнодушна к происходящему. И когда стало понятно, что реакции нет и не будет, Петр отреагировал своим способом.
– Зашил себе рот?
– Да, вышел на одиночный пикет в поддержку Pussy Riot. Но чтобы не давать отклик власти, он зашил себе рот. Что, как оказалось, привело в замешательство сотрудников полиции.
– То есть перелом произо-шел в 2012 году во время процесса над Pussy Riot?
– Именно.
В мае 2014 года художник обмотался колючей проволокой, выражая протест против ряда принятых тогда «репрессивных» законов / Кадр YouTube
– Митинги на Болотной площади, которые были еще раньше, Павленского не трогали?
– Скорее он тогда не воспринимал их лично. Сама тема политики не очень интересна. Но когда задействованы фээсбэшники, она становится ближе художнику.
– Путин как чекист ему близок в художественном плане?
– Путин кем был, тем и остался – гэбистом. И по-другому к нему относиться нельзя. Даже если где-то что-то улучшается в плане бытового комфорта, то в другом месте закручиваются гайки и ущемляются свободы. На интеллектуальной сцене сейчас происходит деградация. И в русском кино, и в русском театре все достигло потолка и дальше не развивается. И все медленно, но верно идет к тому, что люди превращаются просто в население. Как скот в состоянии животной покорности.
«Отдыхаем там, где работаем»
– Павленский делает с собой очень болезненные вещи: отрезает мочку уха, заворачивает себя в колючую проволоку, прибивает...
– Это не болезненнее, чем вырезать аппендикс или порезаться. Повреждения очень маленькие, заживают быстро.
– Он как-то к этому готовится – физически, психологически?
– Никак не готовится. Надо понимать, что Петр делает не перфомансы, а акции. Разница в том, что на перфоманс ты можешь позвать зрителей и сделать его в пространстве галереи, например. Акции – это всегда неожиданно, это столкновение, разрыв ткани реальности, привычного шаблона поведения. Нельзя никого предупредить заранее, потому что акция может просто не состояться. До нее есть большой период планирования, когда делаются шаги, чтобы о ней никто не узнал. Это достаточно длительный процесс.
– Извините, а дети у вас есть?
– Да. Две девочки: Алисе 7 лет, Лилии 4.
– Ваш брак официально зарегистрирован?
– Естественно, нет.
– Почему «естественно»?
– Потому что мы занимаем активную позицию против любых идеологий, которые внедряет и навязывает государственный идеологический аппарат. Традиционные семейные ценности, например. Мы за свободу воли. Отстаивание себя как субъекта.
– Есть у вас совместные увлечения, помимо акций?
– Мы делаем журнал, который называется «Политическая пропаганда» – о современном искусстве в политическом контексте. Работаем с авторами, художниками. Функция журнала – компенсировать нехватку информации в поле политического искусства. Но, чтобы мы оставили всю работу и пошли отдыхать, такого не бывает. Глупо тратить драгоценное время на отдых. Мы отдыхаем там, где работаем.
Оксана Шалыгина / Кадр ТК «Дождь»
«Это всего лишь дверь»
– Предыдущие ваши акции были довольно безобидными, но поджог двери ФСБ – это, вероятно, большие проблемы для вас.
– В ваших словах сквозит страх.
– Возможно. А вы не боитесь?
– Чего тут бояться? Это всего лишь дверь, за которой всего лишь люди. Обслуживающий персонал народа. Люди, которые обязаны нас защищать, а не пугать, третировать и унижать. Так к ним и надо относиться. И дверь эта принадлежит государству, а значит, и народу, и он, народ, может распоряжаться ею, как хочет. Нельзя позволить страху управлять своей жизнью.
– Почему Петр попросил переквалифицировать статью из вандализма в терроризм, за который он может получить гораздо больший срок?
– Он не просил, а потребовал вести себя в логике прошлых уголовных преследований. Если у нас судебная система поджог двери расценивает как терроризм, он потребовал: либо относитесь к этой акции как к художественному жесту, либо судите за терроризм. Если вы не будете судить за терроризм, то должны выпустить всех тех, кого уже осудили за поджог двери по статье «Терроризм».
