Сергей Михайлович Ляпунов (1859-1924) - русский композитор и пианист. Родился 18 (30) ноября 1859 года в Ярославле в семье ученого-астронома (старший брат - Александр Ляпунов - математик, член-корреспондент АН СССР; младший брат - Борис Ляпунов - филолог-славист, академик АН СССР). В 1873-1878 годах занимался в музыкальных классах при Нижегородском отделении Императорского русского музыкального общества у известного педагога В. Ю. Виллуана. В 1883 году окончил Московскую консерваторию с золотой медалью по классам композиции С. И. Танеева и фортепиано П. А. Пабста. К началу 1880-х годов относится страстное увлечение Ляпунова произведениями авторов Могучей кучки , в особенности М. А. Балакирева и А. П. Бородина . По этой причине он отклонил предложение остаться преподавателем Московской консерватории и с осени 1885 года переселился в Петербург, став самым преданным учеником и личным другом Балакирева. Это влияние наложило печать на все композиторское творчество Ляпунова; оно прослеживается как в симфоническом письме композитора, так и фактуре его фортепианных произведений, продолжающих специфическую линию русского виртуозного пианизма (культивированная Балакиревым, она опирается на приемы Листа и Шопена ). С 1890 года Ляпунов преподавал в Николаевском кадетском корпусе, в 1894-1902 годах был помощником управляющего Придворной певческой капеллой. В дальнейшем выступал как пианист и дирижер (в том числе за рубежом), редактировал вместе с Балакиревым наиболее полное для того времени собрание сочинений Глинки . С 1908 года был директором Бесплатной музыкальной школы; в 1910-1923 годах - профессор Петербургской консерватории, где вел классы фортепиано, а с 1917 года также композиции и контрапункта; с 1919 - профессор Института истории искусств. В 1923 году выехал на гастроли за границу, провел несколько концертов в Париже.
В творческом наследии Ляпунова основное место занимают сочинения оркестровые (две симфонии, симфонические поэмы) и в особенности фортепианные - два концерта и Рапсодия на украинские темы для фортепиано с оркестром и множество пьес разных жанров, часто объединенных в опусы-циклы (прелюдии, вальсы, мазурки, вариации, этюды и т.д.); он создал также немало романсов, преимущественно на слова русских поэтов-классиков, и ряд духовных хоров. Будучи членом Русского географического общества, композитор в 1893 году ездил с фольклористом Ф. М. Истоминым в ряд северных губерний для записи народных песен, которые были опубликованы в сборнике "Песни русского народа" (1899; впоследствии композитором сделаны обработки ряда песен для голоса с фортепиано). Стиль Ляпунова, восходящий к раннему (1860-1870-х годов) этапу Новой русской школы, несколько анахроничен, но отличается большой чистотой и благородством.
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог
Онегина Ольга Владимировна
кандидат искусствоведения
доцент кафедры общего курса и методики преподавания фортепиано
Санкт-Петербургской государственной консерватории
им. Н.А. Римского-Корсакова
(по материалам архива Ляпуновых)
Разносторонняя деятельность известного русского композитора Сергея
Михайловича Ляпунова (1859–1924) оставила значительный след в истории отечественной музыкальной культуры. Выбрав основной сферой приложения своих творческих сил сочинение музыки, Ляпунов стал известен также как педагог, редактор и общественный деятель. Сохранились сведения и о его нескольких значительных концертных выступлениях в качестве пианиста.
Важнейшая роль в образовании будущего композитора отводилась обучению игре на рояле. Музыкальное дарование Ляпунова проявилось очень рано: еще не умея говорить, он знаками требовал у своих родных исполнения на рояле определенных пьес, а если его не понимали, то не успокаивался до тех пор, пока не получал желаемого. Когда Ляпунову исполнилось четыре года, он стал систематически заниматься на фортепиано под руководством своей матери – образованной женщины и неплохой пианистки. «В Ярославле1... я... пел по слуху все, что слышал, и что мне нравилось, – вспоминал позднее композитор. – Мать начала обучать музыке меня и брата Александра2, объяснила деление нот, расположение их на линейках и сама составила первоначальные упражнения для пальцев»3.
С переездом семьи Ляпуновых в Нижний Новгород и открытием там 1 ноября 1873 г. отделения РМО и музыкальных классов для будущего композитора начался десятилетний период профессиональных занятий на фортепиано. Уже на втором году обучения в классе В. Ю. Виллуана – племянника и ученика А. И. Виллуана (учителя братьев Рубинштейнов) – Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог (по материалам архива Ляпуновых) Ляпунов стал принимать участие в ученических концертах, исполняя сольные произведения Баха, Бетховена и Мендельсона, а также фортепианные партии в трио G-dur Гайдна и сонате F-dur Бетховена для скрипки с фортепиано. Кроме того, Ляпунов в составе камерного трио принимал участие в концертах в нижегородской гимназии. К концу пребывания Ляпунова в музыкальных классах выбор специальности был сделан им окончательно и бесповоротно: он хотел продолжить свое образование в Московской консерватории, куда и поступил осенью 1878 г. по двум специальностям – фортепиано и теории композиции.
После окончания консерватории Ляпунов отказался от места преподавателя музыкально-теоретических предметов, предложенного ему директором консерватории А. А. Альбрехтом, решив связать свою дальнейшую судьбу с Петербургом, где, по мнению Ляпунова, «находится настоящая дорога, по которой должна двигаться русская музыка...4.
Переезд в Петербург имел огромное значение для Ляпунова, так как этим для него решался глобальный вопрос выбора дальнейшего пути в музыке. Внутренне отвергнув московскую композиторскую школу, которая находилась под воздействием большого авторитета Чайковского, Ляпунов остался равнодушным к ее тенденциям в музыкальном искусстве и уже во время обучения в консерватории почувствовал серьезное влечение к кружку петербургских музыкантов, в частности к творчеству Балакирева. Молодой композитор принял твердое решение примкнуть к направлению «Могучей кучки».
Ляпунов никогда не считал себя крупным пианистом – виртуозом и, по его собственным словам, не стремился к карьере на эстраде. С юных лет он страдал от «зажатых» рук и, как следствие, имел значительные пробелы в технике. Тем не менее, в Московской консерватории молодой композитор получил основательную исполнительскую подготовку. Сохранившиеся списки произведений, пройденных Ляпуновым в классах В. И. Вильборга,
К. Клиндворта и П. А. Пабста свидетельствуют о целенаправленном и упорном труде молодого музыканта в освоении фортепианной литературы.
Им было выучено большое количество произведений, среди которых следует отметить пьесы значительной трудности: 32 вариации и сонаты ор.22, ор.
№ 3, ор. 57 и ор. 111 Бетховена; английские сюиты a-moll и c-moll Баха;
фантазию Шуберта C-dur; этюды ор. 25 № 11 и 12 и концерт f-moll Шопена;
органную прелюдию и фугу h-moll Баха – Листа; концерт Es-dur для фортепиано с оркестром Вебера; «Карнавал», токкату, интермеццо и симфонические этюды Шумана; венгерские рапсодии № 8 и 12, этюд «Блуждающие огни» и несколько транскрипций Листа. Некоторые из этих сочинений Ляпунов исполнил на ученических вечерах, в которых он начал принимать регулярное участие с 1880 г., выступая, и как солист, и в ансамблях.
После окончания консерватории на протяжении многих лет Ляпунов публично не играл (если не считать нескольких выступлений в частных домах в Нижнем Новгороде). Одной из главных причин этого была крайняя неуверенность композитора при игре на публике.
Дочь Ляпунова Анастасия Сергеевна оставила нам одно из немногих сохранившихся описаний исполнительской манеры своего отца: «то основное, что мне запомнилось, могло бы быть сформулировано словами:
простота фразировки при значительном разнообразии звучности. Игра его была проста, благородна, спокойна, может быть, даже чересчур уравновешенна. Техникой он обладал солидной и в его репертуаре были вещи первоклассной трудности, – достаточно упомянуть "Исламея" и его собственные этюды. Но чего, мне кажется, ему определенно не хватало, это – уверенности на эстраде, того особого, присущего виртуозам "чувства эстрады", когда в зале, при публике, исполнение окрашивается особой приподнятостью. Мне кажется, этого у отца не было, и может быть это и было одной из причин, заставившей его отказаться от карьеры виртуоза»5.
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
Сходное впечатление от пианизма Ляпунова осталось у И. Кнорозовского. В своей рецензии на авторское исполнение 2-го концерта для фортепиано с оркестром Е-dur соч. 38 Ляпунова, состоявшееся в рамках Русских симфонических концертов в Петербурге 9 марта 1912 г. под управлением Г. Шнефохта, известный музыкальный критик писал: «как пианист, г. Ляпунов обладает первоклассными достоинствами. У него красивый удар, нежное туше и изящная, осмысленная фразировка. Но он лишен темперамента. Его новая, корректная, но холодная игра не способна задевать или захватить слушателя»6.
Ляпунов, как правило, отклонял все поступавшие к нему предложения выступить на большой аудитории даже с премьерным исполнением своих собственных сочинений, что он обычно доверял другим пианистам.
Приведем отрывок из письма композитора от 22 декабря 1889 г. к Н. Ф. Пивоваровой, которая обратилась к Ляпунову с просьбой принять участие в концерте. Ляпунов решительно отказывается от выступления, ссылаясь на отсутствие времени для подготовки и пишет далее: «при том же, независимо от времени, участие мое в качестве исполнителя в каком бы то ни было музыкальном собрании неизменно заставит меня выйти из обычной колей моих занятий и обратить главное внимание на ту отрасль музыкальной деятельности, от которой я давно отказался»7.
Тем не менее, композитор все же выступил в нескольких концертах (около десяти раз), причем исполнял практически только свои сочинения, сделав единственное исключение для завершенного им Es-dur ного концерта для фортепиано с оркестром Балакирева, который Ляпунов сыграл в концерте БМШ 5 марта 1911 г. под управлением А. Бернарди. А первое выступление Ляпунова на большой эстраде в качестве пианиста состоялось 10 апреля 1909 г. также в концерте БМШ, где он впервые в России исполнил свою Рапсодию на украинские темы. Дирижировал Бернарди. В дальнейшем
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
Один из наиболее значительных концертов состоялся 30 апреля 1916 г. в Петроградской консерватории. В нем при участии автора впервые был исполнен по рукописи только что написанный фортепианный секстет в первой редакции (в составе струнного квинтета выступили: Пранг, Гитер, Резник, Аренштейн и Краснопольский).
Во втором отделении Ляпунов сыграл свои двенадцать этюдов соч. 11: в России это было первое исполнение всей серии целиком. Концерт был отмечен вниманием музыкальных критиков. Описывая значительный успех Ляпунова, как композитора и пианиста, рецензент журнала «Музыкальный современник», говоря об исполнении этюдов, тем не менее, заметил, что «принадлежа к труднейшим образцам фортепианной литературы, они требуют от исполнителя большой выдержки, огромной техники и усиленной подготовительной тренировки. Не все из них в одинаковой мере удались автору»8.
Такое же мнение сложилось и у автора заметки в РМГ № 20 – 21 от 15 – 22 мая 1916 г., который, в свою очередь, обратил внимание на некоторые несовершенства техники пианиста. Сам композитор, по воспоминаниям его сына Юрия, высказывался о своей игре в резко критической форме, оценивая исполнение этюдов как крайне неудачное. По мнению Ляпунова, ему вообще не следовало браться за такое ответственное дело, так как он не в состоянии совмещать большое количество уроков и ученических экзаменов с артистической деятельностью. В письме к Бернарди от 18/31 января 1917 г., Ляпунов упоминает этот концерт и высказывает твердое намерение закончить им свои публичные выступления: «это была лебединая песня моего пианизма, с тех пор я не прикасаюсь к инструменту и считаю, что в этом отношении моя роль закончена. Всему свое время»9.
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
Гораздо увереннее Ляпунов чувствовал себя, выступая в кругу семьи и близких друзей. Почти все свои новые сочинения Ляпунов сам исполнял на музыкальных вечерах в домах Балакирева, Стасовых, Пыпиных. По словам Анастасии и Юрия Ляпуновых, их отец много играл дома: поддерживал технику гаммами и упражнениями, разучивал большое количество фортепианных произведений, преимущественно своих и Балакирева, иногда
– Шопена и Листа. «Если говорить о музыкальных впечатлениях, – вспоминала А. С. Ляпунова, – то в мою жизнь отец вошел, прежде всего, как пианист. В моем раннем детстве у нас в доме было много музыки и это, в основном, была музыка отца»10.
Тем не менее, следует отметить, что такие периоды чередовались у Ляпунова с месяцами и даже годами практически полного прекращения занятий. В письме пианисту С. П. Бартеневу от 20 мая 1904 г. Ляпунов признавался: «я... постепенно забросил свою игру до того, что теперь исполнение собственных произведений представляет для меня немалую трудность»11. Однако меньше чем через год Ляпунов решает возобновить подготовку к концертам. «Я занялся восстановлением своей техники и стал играть гаммы, – писал Ляпунов своей родственнице Н. В. Касьяновой в конце января 1905 г. – Делал я таким образом: каждый день, когда дети уходили в школу, я садился за рояль, ставил часы и играл в течение целого часа одну гамму, конечно, во всевозможных видах и скоростях»12.
После смерти Балакирева музыканты, группировавшиеся вокруг него, в течение некоторого времени собирались в доме Ляпунова. Это были:
Н. И. Казанли – композитор и дирижер; дирижер Мариинского театра А. А. Бернарди – один из самых близких Ляпунову людей после смерти Балакирева; из молодого поколения – Карпов, Жилинский, Касьянов, Тиняков, Коршунов, Чернов, дети Д. В. Стасова. На этих вечерах исполнялись чаще всего новые сочинения Ляпунова и произведения Балакирева. Одно из таких музыкальных собраний, которое состоялось
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
ноября 1910 г., было полностью посвящено памяти основателя и главы «Новой русской школы»: на нем с участием Ляпунова была исполнена симфоническая поэма «Тамара» Балакирева в переложении для двух роялей в восемь рук.
Одним из самых сильных впечатлений от игры отца А. С. Ляпунова называет его исполнение в домашней обстановке «Исламея» Балакирева.
Анастасия Сергеевна очень любила эту пьесу и часто просила отца, когда он садился за рояль, сыграть ее. Однако, будучи очень требовательным по отношению к себе человеком, Ляпунов довольно редко исполнял эту просьбу, не рискуя браться за такую сложную задачу даже в присутствии только родных и близких. Тем не менее, готовясь к домашним концертам, Ляпунов работал и над «Исламеем».
Своими ощущениями от одного из исполнений отцом этой пьесы делится А. С. Ляпунова: «... никогда позже я не слыхала такого исполнения "Исламея". Я имею в виду не техническое совершенство, которого отец достигал не всегда, а характер передачи и фразировку, воспринятые им, очевидно, от самого автора. Укажу на следующие, особенно мне запомнившиеся штрихи: в его игре всегда очень резко подчеркивалась разница между forte и piano в каждых двух повторяющихся фразах. Эта смена оттенков и акцентировка представляют одну из основных особенностей пьесы и одну из трудностей для ее исполнения, особенно принимая во внимание бешеный темп. Кроме того, отец все вел в очень быстром темпе, не затягивая отдельных частей и второй темы. По его словам, "Исламей" должен укладываться в 7 минут»13.
Наряду с исполнительством немало времени и сил Ляпунов отдавал занятиям с учениками. Преподавание сопутствовало Ляпунову на всем протяжении его почти полувековой активной творческой деятельности (свой первый урок контрапункта композитор дал в возрасте 17-ти лет) и заняло существенное место в музыкантской биографии Ляпунова.
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
Сам Ляпунов никогда не стремился к педагогической деятельности. По иронии судьбы вынужденный в течение практически всей своей жизни давать частные уроки и преподавать в разных учебных заведениях, композитор считал этот род занятий не иначе как досадной помехой своему основному делу – сочинению музыки. Определенную роль здесь, вероятно, сыграло и негативное мнение о профессиональном образовании Балакирева, чьим ближайшим соратником, учеником и другом Ляпунов был на протяжении четверти века. В переписке со своей будущей женой Е. П. Демидовой Ляпунов сетует на то, что «уроки приходится давать обыкновенно лицам, кот[орым] следовало бы законом запретить даже думать о музыке»14. Дочь композитора А. С. Ляпунова приводит в своем дневнике такое высказывание отца: «Музыкальный талант, если он не велик, не следует развивать и заниматься им, это будет уже ремесленное отношение к музыке. На него следует обратить внимание лишь тогда, когда он начинает высказываться сам, пробиваться через все препятствия. Музыка – слишком узкое занятие, чтобы к нему мог приступить всякий. Для нее надо иметь особые способности»15.
Первоначально Ляпунов надеялся ограничить занятия педагогикой только частными уроками. Однако романтические мечты молодого выпускника консерватории о возможности прожить на такие неверные заработки довольно быстро развеялись. «Поэтические грезы и высокие надежды, когда приходят в соприкосновение с действительностью, обыкновенно разлетаются в прах, – писал Ляпунов Е. П. Демидовой 4 ноября 1891 г. – Так было и со мной: когда я приехал [в Петербург]... несколько лет тому назад, у меня были мечты о возможности существовать с помощью одного искусства, у меня были несоответствующие действительности понятия о свободе и высоком назначении искусства, вследствие чего считал, что художник должен существовать с помощью своего свободного труда и
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
потому отказывался вступить на какую бы то ни было службу, кроме музыкальной»16.
Прожив несколько лет на доходы от уроков, Ляпунов пришел к выводу о необходимости искать работу. Попытки получить в Петербурге постоянное место преподавателя долгое время терпели неудачу. Лишь в 1888 г.
композитор получил уроки музыки в Николаевском кадетском корпусе, но его утверждение «исправляющим штатную должность старшего преподавателя» в этом учреждении состоялось лишь в 1890 г.
В 1902 – 1910 гг. Ляпунов работал в должности старшего преподавателя музыки Института св. Елены, а в конце 1909 г. на семейном совете обсуждалась возможность приглашения Ляпунова на должность профессора фортепианного класса Петербургской консерватории. Жена Ляпунова Евгения Платоновна обратилась к Балакиреву, который, как и следовало ожидать, высказался категорически против преподавания Ляпунова в консерватории. Приведем выдержку из письма Ляпунова от 27 февраля 1910 г., в котором он выражает Балакиреву свое мнение по данному вопросу:
«Осенью я встретил энергичное с Вашей стороны возражение за мое принципиальное согласие вступить в число профессоров консерватории, если это мне будет предложено. Я не очень то верю, что когда-либо такое предложение будет мне адресовано, даже если этого будет желать Глазунов, но дело не в этом, а в том, что, имея 7-рых детей, я не имею права отказываться от предлагаемого заработка, если он не идет совершенно вразрез со всеми моими убеждениями и принципами. Раз я уже предлагал свои услуги консерватории, то нет причины отказываться, когда она пожелает ими воспользоваться»17.
Через полгода, вопреки воле своего учителя и друга, по приглашению директора Петербургской консерватории А. К. Глазунова Ляпунов принял на себя руководство фортепианным классом. С 1917 г. композитор вел в консерватории также классы теории, контрапункта и инструментовки.
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
Ляпунов стоял у истоков возникновения в консерватории дисциплины, связанной с исследованием русской духовной музыки. Во многом благодаря инициативе Ляпунова в 1921 г. была учреждена кафедра изучения древней русской музыки по памятникам духовно-музыкального творчества для учащихся классов специальной теории и композиции. Ляпунов составил программу нового курса18, ему же (совместно с А. В. Преображенским) было поручено руководство занятиями.
Сведений о педагогике Ляпунова до нас дошло немного, и практически все они относятся только к периоду его работы в консерватории. Очень интересная запись сделана в дневнике А. С. Ляпуновой, в которой дочь композитора рассуждает о причинах, по которым преподавание всегда висело над Ляпуновым как «дамоклов меч»: «Папа считает, что искусство должно быть искусством, а не ремеслом, а кроме того, ис[кусст]во служит для наслаждения эстетических вкусов. Отсюда два взгляда на музыкантовкомпозиторов и музыкантов-исполнителей. … Как от тех, так и от других он требует, прежде всего, таланта или больших способностей. Отсюда его неудачное преподавание. Будучи сам большим музыкантом, который не может снисходить до мелочей, потому что, по величине своего гения не понимает, откуда они могут возникнуть, и, требуя от всякого ученика способностей, строгого отношения к делу, он, конечно, наталкивается на каждом шагу на разных бездарностей, которые лезут к нему из-за его имени, которые не могут понять его и которых он не может понять. Всё это делает то, что у него так мало в классе народа и что его не любят»19.
Из других источников следует назвать воспоминания учениц Ляпунова в консерватории А. Д. Бушен и З. О. Шандаровской, а также разрозненные высказывания самого композитора и его двоюродного племянника и ученика А. А. Касьянова. Несомненную ценность представляют записные книжки Ляпунова, в которые, со свойственными ему скрупулезностью и ответственным отношением к делу, профессор заносил данные о своих
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
учениках: краткую характеристику их способностей, расписание уроков и пройденный репертуар. Ляпунов очень избирательно подходил к вопросу формирования своего класса и отказывал многим желающим у него учиться.
Он никогда не хотел иметь большую преподавательскую нагрузку, постоянно заботясь о том, чтобы как можно больше времени у него оставалось на композицию. Однако материальные затруднения вынуждали Ляпунова брать с каждым годом все больше и больше учеников, о чем он с горечью писал 18/31 января 1917 г своему другу А. А. Бернарди: «Конечно, консерватория берет много времени: необходимость заставляет увеличивать число учеников и занятий»20.
Главную установку Ляпунова – педагога со слов самого композитора приводит в своих воспоминаниях Касьянов: «[Ляпунов] намерен для каждой отдельной души употребить особый подход и прием,... каждая личность нуждается в сообразных ей условиях для развития»21. По воспоминаниям Бушен, Ляпунов проводил уроки следующим образом: он распределял всех своих учащихся в группы по три человека и каждой группе назначал определенный день для занятий, которые проводились один раз в неделю.
Приведем пример характеристик из записной книжки композитора за 1910 – 1916 гг., данных Ляпуновым ученицам Бушен, Голубовской и Шандаровской, попавшим в одну из «троек»: «Бушен Александра, 19 лет. Пост[упила] в янв[аре] 1911.... Есть некоторая техническая подготовка, но слабы руки и мало силы. В исполнении заметна на музыкальность»22. «Геннингс – Шандаровская сент[ябрь] 1910.... Из класса проф[ессора] Быстрова, очень музыкальна, обладает выдающимися способностями и музык[альным] средства»23.
развитием, превышающим технические «Хаславская – Голубовская Надежда, 20 лет 1911 – 1914.... Очень музыкальна, обладает достаточной техникой, есть недостатки силы. Играет с выражением и фразировкой»24.
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
Здесь же подробно записан пройденный каждой ученицей репертуар.
Если суммировать эти записи, то можно представить себе достаточно полную картину педагогических предпочтений Ляпуновым тех или иных авторов и стилей. Большое место в его классе отводилось работе над пьесами русских композиторов: Балакирева, Глазунова, Лядова, Римского-Корсакова, Карпова. Изучались также сочинения самого Ляпунова. Из классики обязательными были прелюдии и фуги Баха и сонаты Бетховена. По воспоминаниям Бушен, «[Ляпунов] считал, что учащийся за время своего пребывания на высшем курсе обязан пройти все 48 прелюдий и фуг Баха. Он требовал, чтобы мы на каждый урок вместе с остальной программой, и также наизусть, приносили прелюдию и фугу из "Хорошо темперированного клавира"»25.
Основная часть репертуара состояла из произведений западных романтиков: Шопена, Листа, Шумана. Ляпунов очень любил проходить со своими учениками фортепианные концерты (в том числе и русских композиторов). Так, в его классе играли a-moll"ный концерт Гуммеля и оба концерта Шопена, c-moll"ный и g-moll"ный концерты Сен-Санса, концерты Римского-Корсакова, Глазунова и Гензельта, концерты и Рапсодию на украинские темы для фортепиано с оркестром Ляпунова. Изучались и такие произведения, которые практически не звучали в то время в классах других педагогов: ноктюрн Карпова, меланхоличный полонез Таузига-Шуберта, Крейслериана Шумана, Фантазия и фуга d-moll Баха-Листа, 4-й вальс Таузига-Балакирева, концерт Гензельта, Чакона Баха-Брамса, 1-я и 2-я баллады Листа.
При работе над репертуаром Ляпунов в основном обращал внимание на художественные задачи, стоящие перед учениками. Он никогда не был сторонником развития технических навыков, не связанных с воспитанием, прежде всего, разносторонне образованных музыкантов. Еще в 1885 г., присутствуя на экзаменах в музыкальных классах Нижегородского отделения
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
РМО, Ляпунов писал В. В. Стасову: «Мне было ужасно неприятно видеть почти всеобщую немузыкальность учеников и учениц.... Развитие техническое идет совершенно вразрез с развитием музыкальным»26.
Несколько лет спустя в письме к Е. П. Демидовой композитор критически отзывался об одном из выпускников Петербургской консерватории, который «играет... технически прекрасно, но сам, очевидно, мало понимает то, что играет»27.
Ляпунов очень трепетно относился ко всем указаниям, которые встречались в тексте изучаемых в его классе произведений, и требовал неукоснительного соблюдения воли композитора. Одной из главных задач в обучении музыкантов Ляпунов считал развитие навыков прочтения нотного текста и возможно более точной передачи авторского замысла. Будучи крайне сдержанным по натуре человеком, Ляпунов мог даже совершенно выйти из себя, если встречался с небрежным и неграмотным исполнением.
Ляпунов не позволял ученикам допускать никаких вольностей в трактовке, если они противоречили композиторскому замыслу. Особую требовательность он проявлял в отношении стиля, ясности фразировки и выборе темпа произведения. Обладая хорошим чувством меры, Ляпунов не мог примириться с неоправданными отклонениями от выбранного движения, нередко встречавшимися в игре учеников. Такое исполнение он называл «игрой с фальшивой экспрессией». Предпочитая во всем простоту и естественность, чрезмерные проявления исполнительского темперамента Ляпунов называл «гримасой». При записи текста собственных фортепианных сочинений композитор, стремился, насколько это возможно, ограничить исполнительский произвол и поэтому очень подробно обозначал в нотах свои творческие намерения. Многие произведения Ляпунова имеют точные обозначения темпа по метроному, композитор очень подробно выписывал динамику, артикуляцию, агогику и штрихи (вместе с тем практически полностью отказавшись от обозначений аппликатуры и педали).
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
Постановкой рук Ляпунов не занимался, о чем свидетельствует Шандаровская: «Сам С[ергей] М[ихайлович] постановкой руки не занимался и никаких указаний в этом отношении своим ученикам не давал. Все технические приемы, связанные с постановкой руки, должны быть, по его мнению, хорошо освоены на младшем курсе. У Сергея Михайловича был только старший курс, и мало подвинутых учеников он не брал в класс»28.
Композитор, конечно, не мог не сознавать всей важности владения необходимым техническим арсеналом и советовал всем своим ученикам чуть ли не половину времени домашних занятий отводить работе над гаммами и упражнениями. Вспоминает Шандаровская: «Большое значение С[ергей] М[ихайлович] придавал работе над гаммами, дв[ойными] нотами и октавами.
Гаммы игрались в каждой тональности с аппликатурой до мажора, т.е. с первого и пятого пальцев во всех положениях.... Из других упражнений он рекомендовал этюды Мошковского (на двойные ноты). Особенно любил "Токкату" Черни, считая ее чрезвычайно полезной для развития двойных нот;
позднее он переложил ее в ре-бемоль мажор, добавив двойные сексты в левой руке. Вообще же этюды, и особенно Черни он не любил, считая их антихудожественными; этюды Крамера ставил выше. Задавал упражнения Брамса, Таузига, этюды Куллака и Кесслера на октавы»29.
Педагогика Ляпунова, лишенная какой-либо принципиальной методики, всегда опиралась на индивидуальные особенности каждого ученика и была живой и конкретной. Студенты класса Ляпунова ощущали тонкий вкус, профессионализм и высокий культурный уровень своего профессора, его неизменную доброжелательность, стремление помочь и веру в творческие способности молодых музыкантов. «Его руководство не было исключительно пианистическим; – вспоминала Шандаровская, – это было руководство композитора, дирижера – крупного музыканта с большими знаниями и требованиями ко всем без исключения... Своими высказываниями Сергей
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
Михайлович всегда внушал своим ученикам серьезное, вдумчивое, возвышенное отношение к искусству»30.
В 1916–1923 гг. Ляпунов переживал серьезный творческий кризис.
Тяготы революционного времени действовали на композитора угнетающе.
Все труднее было продолжать работу в консерватории, полностью прекратились и концертные выступления. В письмах этих лет Ляпунов жалуется на трудные условия быта, плохое самочувствие, голод и холод, невозможность заниматься игрой на рояле и сочинять. Все чаще проскальзывает мысль о необходимости отъезда за границу.
Ляпунова раздирали внутренние противоречия: отсутствие условий для нормальной жизни и работы на родине, с одной стороны; с другой – полная неопределенность относительно перспектив в чужой стране и неизбежное расставание в случае эмиграции со всем, что ему дорого и, прежде всего, с семьей. В начале 1920-х гг. композитор находился в состоянии, граничащим с полным отчаянием. «... Жизнь день ото дня становится все невыносимее и труднее, – писал он своему брату Б. М. Ляпунову в феврале 1921 г. – Полная беспросветность в отношении возможности умственной, научной и художественной работы; полное отсутствие каких либо намеков, на которых можно было бы обосновать хоть мельчайшие надежды на улучшение условий жизни. Не говоря уже о физическом, умственный голод меня доводит до последней степени, можно сказать, умственного и нравственного изнурения, и мне кажется, что если я попаду когда-нибудь в условия возможные для труда, к которому привык и который считаю своим призванием и обязанностью жизни, я уже буду неспособен к плодотворной работе»31.
Страшнее голода и холода для Ляпунова было ощущение творческого застоя, одиночества в консерваторской среде и собственной бесполезности.
«Чувствую, что поездка была бы мне необходима, если я еще должен работать …. Если же моя работа окажется излишней, то лучше бы – конец:
жить и устал, и неинтересно …. Хотя я не был близок ни с кем из своих
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог(по материалам архива Ляпуновых)
сослуживцев по консерватории, все таки мои сверстники профессора являлись для меня представителями пережитой нами музыкальной эпохи, из которой теперь остались в живых только я да Глазунов, который, впрочем, моложе, а мои сверстники все перемерли. Невольно возникает вопрос: не пора ли и мне?»32.
В марте 1922 г. на Ляпунова было заведено уголовное дело за отказ выдать ключи от консерваторской церкви во время акций по изъятию церковных ценностей в Петрограде33. В результате громкого судебного процесса Ляпунов был осужден на шесть месяцев лишения свободы условно.
Это еще больше подорвало здоровье композитора, который уже несколько лет страдал от переутомления и сильного нервного расстройства.
Дальнейшее пребывание в России стало просто невыносимым. «Уехать бы за границу …, – писал Ляпунов своей двоюродной сестре С. С. Шипиловой. – Здесь я не поправлюсь, а к работе становлюсь уже неспособен. Да и устал, до того устал, что лег бы, да никогда бы и не просыпался!» 34. «Я продолжаю мечтать о загранице, и теперь, кажется, это более осуществимо, чем в прошлом году. Устал от беспрерывного занятия ненавистными мне уроками, устал от постоянного слушания всякой музыки, устал от отсутствия привычной своей работы, устал, наконец, просто жить бесцельной жизнью троглодита»35. В конце августа 1923 г. Ляпунов получил в консерватории отпуск и осенью выехал заграницу.
Обосновавшись в Париже, Ляпунов возобновил концертную деятельность. В течение сезона 1923–1924 гг. он трижды выступил в качестве пианиста с исполнением сольных фортепианных пьес, секстета, второй симфонии и оркестровой Баллады в переложении для двух роялей (с французским пианистом М. Дюменилем).
31 октября 1924 г. Ляпунов выступил на открытии Русской народной консерватории в Париже, сыграв с С. С. Прокофьевым увертюру из оперы «Руслан и Людмила» Глинки (переложение для двух роялей Ляпунова).
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог (по материалам архива Ляпуновых) Осенью композитор строил многочисленные планы на будущее: должна была состояться целая серия его авторских концертов, однако, за несколько часов до начала первого из них, 8 ноября 1924 г., Ляпунов скоропостижно скончался.
1 С. М. Ляпунов родился в Ярославле и провел там несколько первых лет жизни. (Прим. О. Онегиной).
2 Александр Михайлович Ляпунов – старший брат С. М. Ляпунова, известный математик, членкорреспондент АН СССР. (Прим. О. Онегиной).
87. Картотека А. С. Ляпуновой. Карточка от 1863 – 1864.
Ляпунов С. М. Автобиография... Цит. по: Шифман М. Е. С. М. Ляпунов – М.: Музгиз, 1960. С. 15.
Ляпунова А. С. Из воспоминаний об отце. ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 90. Л. 7-8.
Кнорозовский И. Музыкальные заметки. // Театр и искусство. Спб., 1912, 25 марта. № 13. С. 277.
Цит. по: ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 78. Л. 1-об.
Хроника журнала «Музыкальный современник». – 1916. № 22. – 8 мая. Цит. по: ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр.
88. Картотека А. С, Ляпуновой. Карточка от 1916 30.04.
Цит. по: Шифман М. Е. С. М. Ляпунов... С. 131.
10 Ляпунова А. С. Доклад на заседании совета Горьковской государственной консерватории 28 декабря 1959 г., посвященном 100-летию со дня рождения Ляпунова. Цит.по: ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 90. Л. 1.
Цит. по: ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 126. Тетр. 5. С. 42.
Письмо от 31.01 1905. Цит. по: Алексендр Александрович Касьянов. Материалы. Письма. Воспоминания. / Ред.-сост. В. С. Колесников. – Н. Новгород: изд. Гладкова О. В., 2001. С. 68.
Ляпунова А. С. Из воспоминаний об отце... Л. 5.
Цит. по: ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 88. Картотека А. С. Ляпуновой, карточка от 1919 21.02 / 06.03.
– – –
Цит.по: ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 89. Картотека А. С. Ляпуновой, карточка «Консерватория Петербургская», б. д.
ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 117.
Цит. по: ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 89. Картотека А. С. Ляпуновой, карточка без даты.
Касьянов А. А. Материалы. Письма. Воспоминания. – Н. Новгород: Изд. Гладкова О. В., 2001. С. 27.
ОР РНБ, ф. 451, оп. 1, ед. хр. 484. Л. 12.
– – –
Бушен А Д. Из воспоминаний о далеком прошлом // Ленинградская консерватория в воспоминаниях. Изд.
2-е / под общей ред. Г. Г. Тигранова. Л., 1988. Кн. 2. С. 62.
Письмо Ляпунова В. В. Стасову от 7 мая 1885 г. Цит. по: ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 87. Картотека А. С. Ляпуновой, карточка от 1885 07.05.
Письмо Ляпунова к Е. П. Демидовой от 16 декабря 1891 г. / ОР РНБ, ф. 451, оп. 2, ед. хр. 83. Л. 35.
Шандаровская З. О. Мои воспоминания о С. М. Ляпунове // ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 122. Л. 5.
Шандаровская З. О. Мои воспоминания... Л. 2.
Цит. по: Зайцева Т. А. М. А. Балакирев и С. М. Ляпунов // Наше святое ремесло. Памяти В. В. Нильсена (1910 – 1998) / Ред.-сост. Т. А. Зайцева. Санкт-Петербург, Издательство «Сударыня», 2004. С. 255.
Письмо от 03/16.02 1921. Цит. по: ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 88. Картотека А. С. Ляпуновой. Карточка от 1921 3/16.02.
Письмо Ляпунова к С. С. Шипиловой от 12 декабря 1922 г. Цит. по: ОР РНБ, ф. 451, оп. 2, ед. хр. 88.
Картотека А. С. Ляпуновой. Карточка от 1922 22.12.
С 1919 г. Ляпунов был старостой церкви Рождества Пресвятой Богородицы при Петроградской консерватории.
Письмо от 19 марта 1923 г. Цит. по: ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 88. Картотека А. С. Ляпуновой. Карточка от 1919 – 1923.
Онегина О.В. С.М. Ляпунов – исполнитель и педагог (по материалам архива Ляпуновых) Письмо к С. C Шипиловой от 2 июня 1923 г. Цит. по: ОР РНБ, ф. 1141, ед. хр. 88. Картотека А. С. Ляпуновой. Карточка от 1923 02.06.
Представители древнего рода Ляпуновых вписали славные страницы в летопись истории России. По семейным преданиям этот род берет начало от князя Константина Галицкого, брата Александра Невского. Особенно громко зазвучала фамилия Ляпуновых в Смутное время: Прокопий вместе со своими братьями Захарием и Григорием возглавили тогда отряды народного ополчения.
В XX веке город Ярославль прославился как родина сразу четырех Ляпуновых, оставивших свой след в науке и искусстве. Это Михаил Васильевич, известный профессор астрономии, и трое его сыновей: знаменитый математик Александр Ляпунов, филолог-славист Борис Ляпунов и композитор Сергей Ляпунов.
Музыкальная карьера Сергея Михайловича, он родился 18 ноября 1859 года, во многом была предопределена его отношениями с Милием Балакиревым, предводителем «Могучей кучки». Сначала он был для Сергея педагогом, затем стал самым близким другом. К концу жизни великого «открывателя» лучших русских композиторов оставили все ученики кроме Ляпунова. Не случайной была эта дружба – не только музыка объединяла обоих композиторов, но и вера в Бога, о чем свидетельствуют их письма.
Начиная с 1910 года Сергей Михайлович - профессор по классу фортепиано и композиции в Петербургской консерватории. Здесь, при консерватории, находилась замечательный домовой храм Рождества Пресвятой Богородицы, в которой Ляпунов был старостой. Настоятель, священник Анатолий Толстопятов (в дальнейшем архиепископ Молотовский и Соликамский Александр) отзывался о нем, как о человеке, отличающемся исключительным благоговением. Прихожанами консерваторской церкви были в основном музыканты - преподаватели и студенты. После октябрьского переворота, храм не избежал общей для всех церквей участи, 25 февраля 1922 года на приход явилась комиссия по изъятию церковных ценностей.
Сергей Михайлович, которого, по словам обвинителя Драницына, о. Анатолий «заразил преступным поведением», категорически отказался сдать церковные ключи.
«25 февраля церковь была опечатана, и вслед за тем была произведена опись имущества ее, - рассказывал Сергей Михайлович на допросе. - Так как в протоколе по составлению описи было сказано, что церковь домовая, я отказался подписать протокол, потому что сам являюсь ктитором, выбранным от прихода. Ключи я отказался сдать, потому что они получены от приходского совета, которому я только и могу их сдать».
Тем не менее, несмотря на сопротивление всего профессорско-преподавательского состава и студентов, церковь была закрыта, а имущество описано.
13 марта последовал арест отца Анатолия, а в апреле забрали Сергея Михайловича. Началось «Петроградское дело церковников». Композитор был обвинен в «оказании сопротивления комиссии при изъятии церковных ценностей» и 5 июля 1922 года осужден Петроградским губернским Ревтрибуналом с приговором - шесть месяцев заключения условно. Лишь мировая известность спасла 64-х летнего профессора консерватории от ссылки. Однако, месяцы, проведенные в тюрьме на улице Шпалерной, подорвали его здоровье.
Через год после суда Ляпунов уехал заграницу. С большим успехом прошли его гастроли в Париже. В концертном зале Гаво состоялся последний, как оказалось, авторский концерт композитора. 8 ноября 1924 года, перед очередным выступлением, у Ляпунова случился инфаркт, приведший к смерти. Отпели раба Божия Сергия в Парижской церкви в честь Александра Невского.
Михаил Голубовский
Михаил Давыдович Голубовский родился в 1939 году. Академик РАЕН, генетик, историк науки, доктор биологических наук, член Всероссийского общества генетиков и селекционеров. Работал в Институте цитологии и генетики СО АН СССР, в Новосибирском университете. С 1988 года работает в Санкт-Петербургском филиале Института истории естествознания и техники РАН.
ИНТЕЛЛЕКТ
У АЛЬНЫЕ ДИНАСТИИ:ДВА ВЕКА ЛЯПУНОВЫХ
В движении человеческой мысли во времени Владимир Иванович Вернадский отметил удивительный феномен, названный им в лекции по истории науки в 1926 году “пульсация талантливости
”. Когда на протяжении одного-трех поколений в какой-либо стране или регионе появляются одновременно талантливые люди и поднимают на огромную высоту определенную область духовной жизни. “Мы не знаем пока, почему, как и отчего происходит нарождение талантливых людей, их скопление в близких поколениях и отсутствие в других
”, - отмечал Вернад-
ский. - Мы должны их принять за свойство нашей расы, проявление ее природы. Это такой же природный процесс, подлежащий научному исследованию натуралиста, каким является воздействие научной мысли на окружающую живую и мертвую природ
у”. К подобным пульсациям Вернадский относил, например, скопление великих французских математиков в конце XVIII века и в начале XIX и перерыв поколениями раньше и позже. Или же создание великой русской литературы. Ее творцы, начиная от Пушкина до Льва Толстого, по одному образному замечанию, могли быть в принципе рождены одной женщиной-матерью.
Появление больших талантов навсегда, видимо, останется загадкой, как и все великие тайны природы. Но все-таки накапливаются интересные наблюдения историков, психологов и, конечно, генетиков. Первые две научные книги в этой области были написаны кузеном Дарвина, выдающимся натуралистом и исследователем, основателем евгенического движения Френсисом Гальтоном (1822–1911) - в каких только областях его гений не оставил оригинальные идеи, методы и изобретения! В центре анализа Гальтона было распределение в английской популяции факторов талантливости и характер их наследования. Вскоре в 1888 году основатель знаменитой французской династии биологов Альфонс Декандоль (1806–1893) выпустил труд “История науки и ученых за два века”, фокусируясь, в противовес Гальтону, на условиях воспитания и социальных факторах. С тех пор основные исследования о талантах и творческих способностях человека обсуждаются в рамках дилеммы наследственность-среда (nature-nurture ).
Несомненно, выдающиеся таланты могут появляться внезапно, в силу счастливой комбинации генов, и возвышаются одиночками среди окружающего ландшафта подобно, Фудзияме. Но чаще в ряде семей происходит постепенное накопление генов, предрасполагающих к интеллектуально-художественному творчеству и труду. В аспекте поставленной В. И. Вернадским задачи: “почему, как и отчего происходит нарождение талантливых людей”, в начале 1920-х годов профессор Ю. А. Филипченко, основатель первой в России кафедры генетики, организовал оригинальное социально-демографическое (или евгеническое) исследование выдающихся ученых Петербурга. Проведению работы помогло, в духе пословицы, социальное бедствие. Чтобы спасти ученых Петербурга от голода и холода (последствия Гражданской войны), по инициативе Горького была создана комиссия под названием ЦеКУБУ. Ей невольно пришлось ранжировать ученых (а также видных деятелей культуры и медицины) по степени их достижений и заслуг. Среди пяти условных категорий главные три квалифицировались так: видные ученые с большим научным и научно-учебным стажем; выдающиеся ученые, инициаторы крупных научных направлений и школ в России; ученые мирового значения, а равно крупнейшие представители данной науки (среди них были В. И. Вернадский, И. П. Павлов, В. А. Обручев,
С. Ф. Платонов, А. И. Бенуа). Ученых последних двух категорий в Петербурге оказалось около 80, и всем им Филипченко разослал специально разработанную подробную анкету.
По многим особенностям (распределение по главным специальностям, происхождение, детность и т. д.) выдающиеся ученые не отличались сколько-нибудь заметно от всей когорты ученых. Однако среди выдающихся ученых, по сравнению с остальными, оказалось больше лиц с местом рождения: центральные районы и Поволжье. А при учете области происхождения (место рождения отца) выходцы из центра и Поволжья среди выдающихся ученых составили даже более половины случаев.
Интересен оказался этнический состав, он предусматривал самоидентификацию в выборе из трех вариантов ответа: чисто русские, смешанное происхождение и иностранцы.
К “чисто” русским условно были отнесены лица, у которых на протяжении трех предшествующих поколений “нет указаний на примесь иноплеменной крови” (в отдаленных поколениях такая примесь в рамках анкеты допускалась). Если же один из родителей или дедушка/ бабушка имели иностранные или этнически иные корни, то они относились к лицам смешанного происхождения. При таком критерии процент “чисто” русских среди ученых в целом и среди выдающихся был сходен 56–57 %. Однако процент лиц межэтнического происхождения среди выдающихся ученых оказался заметно выше, чем в общей популяции ученых (26 и 16,7 %). Любопытно, что иностранцы на период 1921 года среди всей популяции ученых Петербурга составляли 26 %, а среди выдающихся около 18 % - солидные величины. Среди лиц смешанного происхождения и иностранцев преобладали немецкий, шведский, польский и еврейский элементы. У отцов выдающихся ученых выявился гораздо больший процент лиц высококвалифицированных профессий. Среди родственников научной элиты наблюдалось обилие как выдающихся, так душевнобольных лиц, причем в обоих случаях несколько преобладала передача по материнской линии.
Далее Филипченко и его ученики провели детальный социологический и генетико-демографический анализ всех членов Российской академии наук, избранных за период 80 лет (1846–1924). Материалы этого исследования содержат интереснейшие наблюдения. К примеру, если в популяции отцов ленинградских студентов лиц смешанного происхождения оказалось только 3 %, то среди академиков их было около 20 %. На этом основании Филипченко сделал вывод об “известной связи между одаренностью и смешанным происхождением”.
В статье приведено описание некоторых российских академических династий со скоплением выдающихся талантов на протяжении ряда поколений. Среди них родословные Струве, Грот, Бекетовых, Соловьевых и династия Ляпуновых, о которой пойдет речь. Подобные исследования были насильственно прерваны в начале 1930-х годов, а затем на них просто было наложено табу. Достаточно напомнить, что книга известного генетика В. П. Эфроимсона по генетике гениальности, написанная в 1978 году, смогла выйти лишь в 1998 году - через 20 лет после написания и через 10 лет после смерти автора книги.
В 2005 году историк науки биологии В. В. Бабков собрал воедино и прокомментировал оригинальные статьи русского евгенического движения и первые исследования в области медицинской генетики, проводившиеся в 1920–1930-е годы. Этот огромный том, названный “Заря генетики человека” (М.: Прогресс-Традиция. 2005), привлек внимание американских историков науки, переведен на английский язык и выходит в США в 2012 году. Перевод выполнил российский биолог В. Фет, ныне профессор в университете Западной Виргинии.
В 2011 году к 100-летию со дня рождения выдающегося математика и просветителя Алексея Андреевича Ляпунова (далее А. А.) издательство “Новый хронограф” (директор Л. С. Янович) выпустило необычную по замыслу и воплощению книгу с подзаголовком “Очерк жизни и творчества. Окружение и личность”. Автор книги, известный биолог-эволюционист профессор Н. Н. Воронцов (1934–2000), зять А. А. Ляпунова, к сожалению, не увидел воплощения своего оригинального проекта - поведать не только о личности и творчестве А. А., но обо всей интеллектуальной династии Ляпуновых. На протяжении серии поколений здесь наблюдается всплеск выдающихся талантов, прежде всего в области математики, физикохимии и их научно-технических приложений. Но не только. В этой родословной появились и композитор С. М. Ляпунов, и его родной брат - филолог, академик Б. Л. Ляпунов. В разных ответвлениях генеалогическое древо Ляпуновых переплетено горизонтальными и вертикальными родственными связями с родословными Сеченовых, Филатовых, с такими известными именами в науке, как математик и кораблестроитель академик АН Крылов, академик химик С. С. Наметкин, нобелевский лауреат физик П. Л. Капица.
Выход книги об Алексее Андреевиче Ляпунове, его окружении и родословной в определенной мере продолжает спустя 75 лет прерванную традицию описания интеллектуальных династий и феномена “пульсации талантливости”. Редактор книги доктор биологических наук Е. А. Ляпунова искусно составила расширенную генеалогическую схему родословного древа Ляпуновых. Рассматривать это древо мне как генетику было очень интересно, без него трудно разобраться в сложных и запутанных генеалогических связях. Любопытно хотя бы мысленно представить пути наследственной передачи генных комбинаций, вызывающих высокий уровень интеллекта, склонность к математике и другим способностям, а также оценить, какие факторы среды способствуют становлению выдающихся способностей.
В намерения автора книги профессора Воронцова входил рассказ о становлении таланта А. А. с самого детства, о его научных учителях и наставниках, интеллектуальных традициях династии и той среде, в которой им пришлось жить и творить, - и в XIX веке, и в бурных потрясениях ХХ века (революция, советская власть, мировая война). Но это не только интересное повествование из первых рук. Необычность книги состоит в богатейшей иконографии - около 350 оригинальных фото (1–2 фото почти на каждой странице!) из фамильного архива Ляпуновых, музея П. Л. Капицы и других сопричастных к этому кругу семей. Здесь не только парадная галерея славных предков А. А. и именитых ученых, с которыми соприкасался А. А. в жизни. Иконография охватывает весь жизненный ландшафт родословного древа - и детские фото, и студенческие компании, прогулки, семейные сборы в дворянских усадьбах, интерьеры в квартире Ляпуновых-Наметкиных.
Дед и отец А. А., Николай Викторович Ляпунов и Андрей Николаевич, получили солидную математическую подготовку, стали видными инженерами - строителями железных дорог, в то время когда эта отрасль бурно развивалась под патронажем С. Ю. Витте. В серии групповых снимков мы видим Н. В. Ляпунова среди его коллег- предпринимателей и строителей железных дорог. Их физиогномия, как выражались в старину, и весь фенооблик поражают: высоколобые, полные спокойствия и умного достоинства лица. Они могли бы составить честь ученому совету любого нынешнего университета и любой академии. Андрей Николаевич Ляпунов, отец А. А., окончил с серебряной медалью гимназию, затем после окончания физмата Московского университета три года пополнял образование в Гейдельберге. Это был человек широкой культуры, он собрал коллекцию живописи, ставшей в числе лучших пяти московских коллекций и попавшей затем в Третьяковку. Он же был первым учителем первенца Алеши по астрономии, математике, физике, минералогии. В их доме регулярно гостевали искусствоведы, художники. Фото интерьера гостиной в просторной московской квартире Ляпуновых с картинами коллекции (с. 67) невольно вызывает в памяти метафору, что и “стены воспитывают”.
На другом редком фото (с. 91) мы видим молодого А. А. среди участников семинара академика П. П. Лазарева, основателя новых научных направлений в России, биофизики и геофизики, первого научного ментора А. А. Лазарев пригласил юношу Ляпунова посещать свой институт сразу после окончания им школы, а затем принял его на работу, когда студента Ляпунова на втором курсе “выперли” из Москов-
ского университета из-за непролетарского происхождения. На фото запечатлен визит в институт Лазарева известного французского физика Жана Батиста Перрена, лауреата Нобелевской премии (1926), почетного иностранного члена РАН (1929), приехавшего в советскую Россию со своим сыном Фрэнсисом, тоже ставшим видным физиком, главой агентcтва по атомной энергии Франции. Впоследствии
Ж. Перрен организовал исследования по биофизике в сходном замыслу Лазарева институте во Франции.
В книге приведены обширные выписки из воспоминаний А. А. о своеобразном стиле руководства Лазарева работой молодых сотрудников. Он подбирал людей с четко выраженным интересом к науке и “старался побудить человека к научному творчеству”. В начальном периоде работы Лазарев не рекомендовал обращаться к литературе, но лишь тогда, когда намечен свой путь и исследователь знает, что ему нужно. Во время регулярных бесед с сотрудниками Лазарев отвлекался и начинал развивать свои идеи по поводу научных проблем или своей научно-философской позиции или рассказывал эпизоды из истории науки, которых он знал бесчисленное количество. Раз в неделю в семь вечера устраивались институтские коллоквиумы. На них бывали и математики, и физики, и биологи: А. Н. Крылов, С. А. Чаплыгин, Л. И. Мандельштам, А. Ф. Иоффе, Н. К. Кольцов, И. А. Орбели, Н. А. Бернштейн, М. Н. Шатерников, Г. С. Ландсберг. После коллоквиума устраивались чаепития. Это были “восхитительные вечера”, вспоминал А. А., с рассказами об интересных экспедициях, поездках за границу, о занятных эпизодах или просто обмен шутками и остротами. “Это сближало людей и способствовало установлению дружной и радостной атмосферы в Институте”. Последние слова очень важны и для стиля самого Алексея Андреевича. Вокруг него всегда была дружная и радостная атмосфера.
Однако с наступлением периода “великого перелома” в 1929 году в стране развернулась в государственном масштабе идеологическая травля интеллигенции, кафкианские процессы с обвинениями во вредительстве, репрессии. Лазарев руководил созданным им в 1919 году Институтом физики и биофизики вплоть до 1931 года. В 1929 году Лазарев протестовал против навязанного большевистской властью избрания в Академию наук коммунистов-философов. Последовала серия доносов. Ученый был арестован в марте 1931 года подвергнут серии унизительных допросов, в особенности по поводу его обширной переписки с иностранными коллегами. Жена Лазарева трижды ездила к наркому здравоохранения РСФСР Н. А. Семашко, который покровительствовал Лазареву. Но и нарком оказался бессилен. В психологическом отчаянии жена покончила собой 13 июня 1931 года. Молодой Ляпунов с юношеской горячностью, отмечает Воронцов, организует обращения ведущих ученых к партвласти. Хлопоты частично удались, тюрьма и лагерь были заменены ссылкой. Через два года Лазарев вернулся в Москву и смог продолжить научную работу, но в очень скромном обьеме. От первоначального размаха и радостной свободной атмсоферы поиска остались слабые следы. Факел был потушен.
А. А. переходит в область чистой математики и становится учеником математика мирового уровня академика Н. Н. Лузина, вернувшегося в СССР после ряда лет работы во Франции. По инициативе Лузина А. А. начинает исследования по дескриптивной теории множеств. В это же время он сближается и с кругом старших учеников Лузина, впоследствии известных математиков, их фото представлены в книге: Н. К. Бари, М. А. Лаврентьев, Д. Е. Меньшов, А. Н. Колмогоров, Л. В. Келдыш, П. С. Новиков. Непосредственным учителем и наставником А. А. в предвоенные и послевоенные годы стал Петр Сергеевич Новиков (впоследствии академик). С ним и его женой, профессором математики Людмилой Всеволодовной Келдыш, “у А. А. на долгие годы установилась семейная дружба”. Но и академика Лузина, как и первого учителя А. А. Лазарева, в 1936 году настигла травля. После абсурдной статьи в “Правде” в 1936 году с обвинениями во вредительстве возникло “дело Лузина”. И в этом случае заступничество ряда известных ученых (А. Н. Крылов, С. Н. Берштейн и прежде всего письмо П. Л. Капицы Молотову) спасло жизнь Лузина. Однако его уволили с работы, а отдел ликвидировали. (Подробнее см. статью математика
А. П. Юшкевича “Дело академика Н. Н. Лузина” в кн. “Репрессированная наука”. Л., 1991.)
В 1937–1939 годах Ляпунов сдает экстерном экзамены за университетский курс и кандидатский минимум и вскоре защищает кандидатскую диссертацию в совете математического института МГУ. Два года перед войной А. А. по приглашению М. А. Лаврентьева (будущего академика) читает лекции на его кафедре в Педагогическом институте. Спустя 20 с лишним лет их пути снова пересекутся в Академгородке Новосибирска.
Алексей Андреевич пошел на фронт уже будучи кандидатом физмат наук, читавшим лекции по математике в вузе и вполне мог бы преподавать математику на офицерских курсах артиллеристов в тылу. Однако он сделал сознательный выбор находиться именно в действующей армии и прошел годы войны командиром огневого взвода. В 1944 году он пишет домой: “Сейчас положение таково, что пребывание на фронте и участие в военных действиях является священной и наиболее важной обязанностью. Даже если я имею какие-либо юридические права на то, чтобы уехать в тыл, я не хочу ими воспользоваться. Я не имею на это морального права... Никакая сила меня не вернет домой до тех пор, как не разобьем немцев”. Охваченный этими естественными патриотическими порывами, А. А. вступил на войне в партию. Я думаю, в мирное время он никогда бы этого не сделал, столь ценя интеллектуальную свободу,
После войны А. А. преподает математику и теорию стрельбы в Артиллерийской академии. Затем переходит на кафедру вычислительной математики Московского университета и 1 декабря 1949 года защищает докторскую диссертацию по теории множеств. Оппонентами выступала математическая элита: Л. В. Канторович, Л. В. Келдыш и А. Н. Колмогоров. В начале 50-х годов определяется ведущее оригинальное направление в творческой активности А. А. - математическая теория управления, развитие теории информации и приложение кибернетических подходов к разным ветвям знаний. Здесь и генетика, и физиология, эндокринная регуляция, и структура биогеоценозов, и лингвистика, и проблемы машинного перевода, и, наконец, процессы управления в обществе. А. П. Ершов, ученик Алексея Андреевича, впоследствии ставший академиком в области информатики, живо воссоздал в своих воспоминаниях впечатление от первого в стране курса по теории программирования, который А. А. стал читать в 1952–1953 годах: “Он был идеальным проводником новых идей. Магнетическое влияние яркой внешности и редкий дар красноречия, бескорыстный энтузиазм, веселый азарт, полная доступность для студентов без грана фамильярности - все это сразу сделало Ляпунова популярнейшим преподавателем ”. Его крупные знания, умноженные на блестящий интеллект и огромную общую и математическую культуру, творческий подъем захватывали слушателей, вспоминает А. П. Ершов.
В те годы кибернетика, наряду с генетикой, оказалась под атакой пробравшихся к власти идеологических временщиков и третировалась как “буржуазная реакционная лженаука”. Страстно отстаивая автономию в науке, А. А. организует в МГУ первый кибернетический семинар, а у себя на дому столь известные в Москве семинары по генетике и проблемам управления в биологии, сыгравшие в середине
1950-х роль домашнего университета. В 1956 году на семинаре выступали И. А. Полетаев, Н. П. Бусленко, Ю. А. Шрейдер, О. Б. Лупанов, Н. В. Тимофеев-Ресовский,
Н. Е. Кобринский, С. В. Яблонский. Вместе с коллегами и учениками А. А. организует выпуск регулярных сборников “Проблемы кибернетики”, редактором которых он был до конца жизни. Как замечает Воронцов, в 1960–1963 годах “Проблемы кибернетики” стали чуть не единственным органом, где регулярно печатались теоретические статьи по проблемам генетики и эволюции. Хорошо помню свое впечатление от усердного штудирования в пятом выпуске “Проблем кибернетики” (1961) статьи биологов Р. Л. Берг и Н. В. Тимофеева-Ресовского “ О путях эволюции генотипа”.
В 1959 году по инициативе Ляпунова при Президиуме АН был создан совет по комплексной проблеме “Кибернетика”. Возглавил совет адмирал и академик в области военной радиоэлектроники Аксель Иванович Берг, А. А. стал его заместителем. В 1953–1957 годах А. И. Берг был заместителем министра обороны СССР. Его военная решительность и твердость, солидный государственный вес создавали крепкую защитную оболочку против наскоков идеологических обскурантов. Подобную же поддержку в те годы физики-атомщики оказали опальной генетике, создав в конце 1950-х годов в Институте атомной энергии биологический, а по существу, генетический отдел.
Творческий потенциал Алексея Андреевича в полной мере проявился в Академгородке, куда он перехал в 1962 году по приглашению академика М. А. Лаврентьева. А. А. создает отдел кибернетики в Институте математики СОАН, возглавляет кафедру математического анализа и теории вероятностей в Новосибирском университете, организует серию междисциплинарных семинаров по теории управления и математическим аспектам биологии. Наконец, А. А. активно участвует в создании физико-математической школы, будучи убежден, что ранний отбор и поддержка талантов, их развитие в благоприятном окружении - основа самовоспроизведения науки и процветания общества в целом.
Наука как социальный институт включает три элемента - собственно научные исследования, получение новых знаний о мире; внесение этих знаний “в мир” в виде публикаций, приложений в понятной для других форме; институциональная организация. Мало кто склонен или кому удается в равной степени проявлять себя в этих трех испостасях. А. А. счастливым образом удавалось. Его большая роль в развитии новых научных направлений и в поддержании научного тонуса трудно поддается формальным оценкам, столь модным ныне, особенно при получении грантов и карьерном росте (“индекс цитирования”, число публикаций в престижных журналах и т. д). Воронцов находит точные слова; “Главным в А. А. было то, что он, обладая блестящим ассоциативным мышлением, в сочетании с логикой математика, даром педагога и широчайшей культурой, умел наводить мосты между науками, умел зажигать людей, умел инициировать целые направления”.
Нравственный облик А. А. был “недосягаемо высок”, вокруг него как-то не было плохих людей, заключает Воронцов. Об этом же, вспоминая А. А., пишет старожил Академгородка, профессор математики А. И. Фет - человек ригористичных нравственных принципов: “Он был человек особенный, и среди известных мне в Академгородке ученых - единственный в своем роде. Прежде всего потому, что он был интеллигент. Среди моих коллег-математиков - более или менее способных людей - это качество здесь было необычно. Для Алексея Андреевича наука никогда не была средством, а всегда была целью, подчиненной, может быть, общечеловеческим целям, но никогда не личному успеху и благополучию ”. Наверное, для таких личностей более подходит термин из области агиографии (жития святых) - праведник или небожитель.
Воронцов много раз слышал, как А. А. многократно с восхищением говорил о В. И. Вернадском. Среди ученых старшего поколения А. А. был ближе всего к Вернадскому не только по энциклопедичности, но и по стремлению к натурфилософии или философскому осмыслению естественного знания. Интерес к интеллектуальной династии Ляпуновых, вообще к подобному явлению, важен в контексте приведенного выше наблюдения Вернадского о феномене “пульсация талантливости”.
Отмечу некоторые генетико-демографические особенности ляпуновской династии. Во-первых, это поразительные вспышки талантливости в потомстве некоторых семей. Во-вторых, нередкие кузенные или родственные браки, подобно знаменитым межсемейным связям родов Дарвина и Веджвуд. И в-третьих, межэтничес-
кое, или смешанное происхождение некоторых талантливых потомков. Основатель династии Василий Александрович Ляпунов (1778–1847) был синдиком, или уполномоченным на ведение дел, Казанского университета. Потомство трех его детей (родились в течение трех лет!) - Виктора (1817–1856), Наталии (1819–1897) и Михаила (1820–1868) - оказалось необычайно даровитым.
Наталия Васильевна Ляпунова, будучи замужем за М. С. Зайцевым, процветающем купцом (торговля чаем), стала матерью трех известных химиков-органиков, учеников А. Б. Бутлерова: члена-корреспондента Петербургской академии наук А. М. Зайцева (1841–1910) и двух его братьев -профессоров К. М. и М. М. Зайцевых.
Михаил Васильевич Ляпунов (1820–1868) стал профессором астрономии Казанского университета. Все его трое сыновей отличались выдающимися талантами: математик академик Александр Михайлович Ляпунов (1857–1918), композитор, пианист, педагог консерватории Сергей Михайлович (1859–1924) и филолог-славист академик Борис Михайлович Ляпунов (1862–1943). Генетик с сожалением отметит, что два родственных брака братьев-академиков - А. М. Ляпунова на своей кузине и Б. М. Ляпунова на двоюродной племяннице - оказались бездетными. Судьба же потомков композитора С. М. Ляпунова и его самого в конце жизни оказалась трагической.
Два сына композитора С. М. Ляпунова погибли в Гражданской войне, третий сын, став священником, погиб в сталинских лагерях, две дочери умерли в блокадном Ленинграде. Сам Cергей Михайлович едва избежал гибели в годы постреволюционных репрессий. Будучи старостой Консерваторской церкви, Сергей Михайлович в 1922 году протестует против изъятия большевиками церковных ценностей и отказывается выдать ключи. На него в ВЧК заводят уголовное дело в рамках “Дела петроградских церковников”. После пяти месяцев допросов и ходатайств директора консерватории А. К. Глазунова Ляпунов был осужден условно. Его здоровье оказалось подорванным, получив отпуск на лечение, он уезжает во Францию и через год умирает (см.: В. Горяшина. Сергей Михайлович Ляпунов и Санкт-Петербургская консерватория.
www.conservatory.ru ).Среди приведенных Филипченко имен академиков смешанного происхождения названы и имена академиков Александра Михайловича и Бориса Михайловича Ляпуновых. Их мама, Софья Александровна Шипилова, родилась от брака ценителя искусств симбирского помещика Шипилова с Екатериной Мессинг из дворянского рода Мессингов. Выходец из немцев Иван (Иоганн) Мессинг поступил на российскую службу лекарем в Морской госпиталь в Санкт-Петербурге и в 1792 году возведен в дворянство; в этом роду военные, сенаторы, правоведы, управляющие (пoдробнее на сайте rusdeutsch-panorama.ru ). Муж Софьи Шипиловой, Михаил Васильевич Ляпунов умер в возрасте 48 лет. Оставшись одна с тремя сыновьями (старшему Александру было всего 11 лет, младшему Борису -всего 6), она сделала все, чтобы дети получили образование и развили свои таланты. Первые уроки музыки будущий композитор Сергей Ляпунов получил от мамы.
Одна из ветвей рода Ляпуновых напоминает библейскую историю об Иакове, женатом на двух родных сестрах Лии и Рахили. Две родные сестры деда А. А., старшая Софья Викторовна (1842–1913) и младшая Александра Викторовна Ляпуно-
вы, оказались матерями сыновей от одного и того же человека - Николая Крылова (он окончил первый кадетский корпус в Петербурге, участвовал в Крымской войне, стал помещиком, председателем земской управы г. Алатырь). В законнном браке со старшей сестрой Софьей родился будущий академик А. Н. Крылов (1863–1945), знаменитый математик-механик и кораблестроитель.
Cын Николая Крылова от внебрачной связи с младшей сестрой Александрой Викторовной Ляпуновой родился во Франции и получил имя Виктор Анри (Victor Henri, 1872–1940). Он также оказался высокодаровитым потомком, выдающимся ученым-космополитом, человеком феерической судьбы. Хотя имя Виктора Анри упоминается в разных научных энциклопедиях, везде указано, что его отец неизвестен...
Тайна его рождения сохранялась более 130 лет.
Дочь академика А. Н. Крылова, Анна Алексеевна Крылова (1903–1996), стала женой Петра Леонидовича Капицы и в этом браке родились будущие известные ученые - физик С. П. Капица (р. 1928) и географ А.П. Капица (1931–2011). Книга “Мои воспоминания” А. Н. Крылова необычайно популярна в научном сообществе. Она впервые была опубликована в 1943 году, и с тех пор вышло девять изданий. Последнему изданию книги, вышедшему в Петербурге в 2003 году (СПб.: Политехник, 2003), предпослано предисловие Андрея Петровича Капицы (внука академика Крылова), где приоткрыта тайна рождения двух сводных братьев, потомков рода Ляпуновых. Привожу длинную красочную цитату:
“В книге ничего не сказано о причинах отъезда семьи Крыловых в Марсель в 1872 году. Сейчас, спустя 130 лет, можно наконец рассказать о том, что долгое время считалось семейным секретом. Причина заключалась в том, что родная сестра матери Алексея Николаевича, Александра Викторовна Ляпунова, должна была родить. Отцом ребенка был Николай Александрович Крылов. Если ребенок родился бы в России, то его как незаконнорожденного ожидала весьма печальная судьба. Поэтому было принято решение всей семьей переехать в Марсель, так как во Франции такие дети пользовались всеми правами обычных граждан. Родившийся там ребенок получил имя Виктор, крестным отцом его был Алексей Николаевич, от которого он получил отчество, а фамилия ему была дана Анри (Victor Henri, 1872–1940)... Как французский подданный, он переехал в Россию, где учился в немецкой гимназии, потом вернулся в Париж, где и жил вместе с матерью с 14-тилетнего возраста. В 1891 г. поступил в Сорбонну, где сначала получил математическое образование, а потом подготовку в области естественных наук. После окончания университета увлекся философией и психологией. В 1897 г. защитил докторскую диссертацию в Геттингенском университете на тему “Локализация вкусовых ощущений”. Потом публикует ряд работ в области психологии. В 1902 г. в Сорбонне он защищает докторскую диссертацию в области физико-химической биологии. Его интересы невероятно обширны. Во время 1-й мировой войны он в качестве французского атташе в России занимается организацией химической промышленности оборонного значения. Виктор Алексеевич Анри был женат на Вере Васильевне Ляпуновой, дочери княжны Елизаветы Хованской и Василия Ляпунова. Этот брак дал блестящую ветвь Анри (Крыловых) во Франции. Сам он стал известным ученым физиологом, профессором, лауреатом Института Франции. Виктор Анри известен своими работами в области фотохимии. В 1930 г. он становится заведующим кафедрой физической химии Льежского университета, где и работает до 1940 г. Очень многие его работы дали начала новым самым различным направлениям в науке. В начале войны с Германией он вместе с Ланжевеном работает над военными проблемами. Летом 1940 г. он умирает от воспаления легких в Ла-Рошели. У него было два сына, Виктор и Александр, и две дочери, Елена и Вера. С последней я случайно познакомился в 1964 г. на конференции в Токио, где она подошла ко мне и, глядя на мою карточку участника конференции, сказала мне: “Кажется, я Ваша тетя”. Так я познакомился с Верой Анри, и потом уже в Москве моя мать рассказала мне о французской ветви нашей семьи. Дед очень дружил со своим сводным братом Виктором. Сохранилось много писем от него к Алексею Николаевичу... Только теперь я решил предать гласности эту историю ”.
Действительно, Виктор Анри (Крылов) оставил след в самых разных направлениях науки: от экспериментальной физиологической психологии до физикохимии ферментов, спектроскопии молекул и фотобиологии. Он работал и преподавал в самых разных странах - Франция, Россия, Германия, Швейцария, Бельгия (на с. 65 книги приведено фото его лаборатории физической химии в Сорбонне). В 1915
году Анри приехал в Россию (вместе со своей второй женой) и в 1916–1918 годах стал заведовать лабораторией в Институте биологической физики под эгидой Лазарева - там же, где спустя 12 лет стал работать его племянник Алеша Ляпунов. В 1918 году Лазарев создает журнал “Успехи физических наук”. Второй том журнала, как особо отмечает Воронцов, открывается проблемной статьей В. Анри “Современное научное мировоззрение”, где был сделан упор на недавнем в то время открытии
А. Эйнштейном принципа относительности.
Затем Анри переезжает в Петроград и становится профессором Государственного оптического института, читая лекции в разных институтах. Вскоре происходит резкая перемена в его личной жизни: страстно увлекшись своей двоюродной сестрой Верой Ляпуновой, он расторгает прежний брак и вместе с Верой навсегда уезжает во Францию.
С позиции генетики здесь можно думать о явной материнской передаче генов, приводящих к выдающимся способностям в области математики и физики. Заметим: Виктор Анри (Крылов) был женат на своей кузине Вере Васильевне (родной сестре матери А. А.).
В этом кузенном браке родилось четверо детей, и один из них, Виктор Филипп Анри (Victor Philippe Henri), тоже стал профессором физики, работал с Жолио Кюри, участвовал в Сопротивлении. После войны оказался в США, в Беркли. Специализируясь в области атомной физики, он несколько раз приезжал в Россию. Здесь с ним встречался Алексей Андреевич и рассказал ему семейную тайну рождения. Виктор Анри-младший знал, что его мама русская, но думал, что его отец француз. Елена Алексеевна Ляпунова, сообщившая мне эту деталь, два года назад посетила семью своего родственника Виктора Филиппа Анри. Накануне 2012 года и мне довелось навестить эту семью. Жена Виктора Анри-младшего Кристин, по профессии архитектор, увлеклась генеалогией и составила родословное древо внероссийских ветвей династии Ляпуновых.
Можно вообразить, что Пушкин, проследивший в глубь веков и описавший и в прозе, и в стихах свою необычную родословную, с интересом воспринял бы исследование Филипченко. Поэт, в рамках принятой классификации, оказался бы в группе смешанного происхождения выдающихся талантов: его дед по материнской линии Осип Ганнибал был потомком брака “арапа Петра Великого” Абрама Ганнибала и немки Регины фон Шеберг, которая родила ему, по словам Пушкина, “множество черных детей обоего пола”. Как ни странно, но необычному рождению поэтического гения Пушкина Россия в определенной мере обязана прихоти Петра I, приказавшего привезти мальчика-эфиопа. Петр крестил его в 1707 году и дал фамилию Ганнибал. “В крещении, - пишет Пушкин, - наименован он был Петром; но как он плакал и не хотел носить нового имени, то до самой смерти назывался Абрамом”. Петр неотлучно держал крестника при себе, во всех походах и поездках вплоть
до 1716 года, затем послал его во Францию для получения образования и по возвращении дал все возможности проявить свой ум и военно-организационные таланты на службе в России. Но если в четвертом поколении арапа Петра Первого родился Пушкин, то в шестом поколении другого любимца Петра I и его сподвижника Шафирова, родился выдающийся ученый и просветитель Алексей Андреевич Ляпунов!
Материнская ветвь родословной Ляпуновых указывает на его дальнее межэтническое происхождение от брака младшей дочери Петра Павловича Шафирова Екатерины с князем В. П. Хованским. Петр I не колеблясь выдвигал человека любого сословия и этнического происхождения на высокий пост, если видел в нем таланты. Отец Петра Павловича Шафирова был еврей родом из Смоленска, он переехал в Москву, где был крещен и принят на службу благодаря знанию языков. Своему сыну он дал прекрасное домашнее образование. По одной из легенд, Петр I, прогуливаясь по московским торговым рядам, обратил внимание на молодого Шафирова, вступил с ним разговор, оценил острый ум, знание иностранных языков и распорядился принять переводчиком дипломатических бумаг и иностранных книг в Посольский приказ. В 1697 году царь взял его в свою в поездку в Западную Европу в составе “Великого Посольства”. Карьера Петра Шафирова стремительно росла, он стал вице-канцлером, прекрасно проявил себя на сложном дипломатическом поприще. В “Русском евгеническом журнале”, издаваемом под эгидой Н. К. Кольцова, в 1925 году была опубликована статья о личности и потомках барона Шафирова. Он обрисован как “человек обширного ума, обладающий выдающимися дипломатическими способностями... выказал изумительную гибкость ума, находчивость и умение пользоваться слабыми сторонами противника”. Этим сторонам личности Петра Шафирова и его даровитым потомкам (С. Ю. Витте, религиозный философ С.Н. Трубецкой, писатель А. Н. Толстой) посвящена вышедшая в 2011 году на русском языке книга израильского историка С. Дудакова (Иерусалим–Москва).
В поколении Алексея Андреевича Ляпунова линии Ляпуновых и Хованских вновь пересеклись. Рогнеда, родная сестра А. А., выходит замуж за математика Георгия Сергеевича Хованского. Сын от этого брака Аскольд Хованский с детства был влюблен в математику, причем этот интерес поддерживался А. А., его родным дядей. Аскольд стал крупным математиком, открыл новые направления, автор ряда книг. Ныне он профессорствует в Канаде, в университете Торонто. Гены Ляпуновых продолжают свое путешествие во времени и пространстве..
Когда после восьми месяцев энергичных усилий осенью 1922 года Филипченко подготовил к публикации свою статью по результатам генетико-демографического анализа выдающихся ученых Петербурга, он с горечью отметил, что за это короткое время семь выдающихся ученых были уже унесены смертью и трое покинули Россию. “А сколько выдающихся ученых было потеряно Россией за предыдущих четыре года!” После этого горестного восклицания следует финальный вывод: если подобные утраты будут продолжаться и далее, то “очень скоро мы можем дойти до отсутствия талантливых людей в нашей среде, которое Пирсон глубоко правильно считает худшим из зол, могущих постигнуть нацию”.
Памятуя об этом, читатели должны быть глубоко признательны профессору Воронцову, к сожалению, не увидевшему прекрасного воплощения своего замысла, научному редактору книги Е. А. Ляпуновой, его дочери Н. А. Ляпуновой, издателю
Л. С. Яновичу и лицам, оказавшим финансовую поддержку за любовно изданную книгу. Она вводит в мир интеллектуальной династии Ляпуновых, без творческой активности которых уже трудно представить науку и культуру России.
Родился 18 (30) ноября 1859 в Ярославле в семье ученого-астронома (старший брат – Александр Ляпунов – математик, член-корреспондент АН СССР; младший брат – Борис Ляпунов – филолог-славист, академик АН СССР). В 1873–1878 занимался в музыкальных классах при Нижегородском отделении Императорского русского музыкального общества у известного педагога В.Ю.Виллуана. В 1883 окончил Московскую консерваторию с золотой медалью по классам композиции С.И.Танеева и фортепиано П.А.Пабста. К началу 1880-х годов относится страстное увлечение Ляпунова произведениями авторов Могучей кучки, в особенности М.А.Балакирева и А.П.Бородина. По этой причине он отклонил предложение остаться преподавателем Московской консерватории и с осени 1885 переселился в Петербург, став самым преданным учеником и личным другом Балакирева.
Это влияние наложило печать на все композиторское творчество Ляпунова; оно прослеживается как в симфоническом письме композитора, так и фактуре его фортепианных произведений, продолжающих специфическую линию русского виртуозного пианизма (культивированная Балакиревым, она опирается на приемы Листа и Шопена). С 1890 Ляпунов преподавал в Николаевском кадетском корпусе, в 1894–1902 был помощником управляющего Придворной певческой капеллой. В дальнейшем выступал как пианист и дирижер (в том числе за рубежом), редактировал вместе с Балакиревым наиболее полное для того времени собрание сочинений Глинки. С 1908 был директором Бесплатной музыкальной школы; в 1910–1923 – профессор Петербургской консерватории, где вел классы фортепиано, а с 1917 также композиции и контрапункта; с 1919 – профессор Института истории искусств. В 1923 выехал на гастроли за границу, провел несколько концертов в Париже.
В творческом наследии Ляпунова основное место занимают сочинения оркестровые (две симфонии, симфонические поэмы) и в особенности фортепианные – два концерта и Рапсодия на украинские темы для фортепиано с оркестром и множество пьес разных жанров, часто объединенных в опусы-циклы (прелюдии, вальсы, мазурки, вариации, этюды и т.д.); он создал также немало романсов, преимущественно на слова русских поэтов-классиков, и ряд духовных хоров. Будучи членом Русского географического общества, композитор в 1893 ездил с фольклористом Ф.М.Истоминым в ряд северных губерний для записи народных песен, которые были опубликованы в сборнике Песни русского народа (1899; впоследствии композитором сделаны обработки ряда песен для голоса с фортепиано). Стиль Ляпунова, восходящий к раннему (1860–1870-х годов) этапу Новой русской школы, несколько анахроничен, но отличается большой чистотой и благородством.
