В эксклюзивном интервью подруга Ольги Аросевой Надежда Каратаева рассказала интересные подробности из жизни звезды кино и театра.

«На собрании труппы Плучек сказал: «Ольга Александровна! Вот вы вчера актерам говорили, что я не должен руководить театром… Что ж, уволить я вас из театра не могу. Но вы здесь больше ничего играть не будете». И у Ольги около десяти лет почти не было новых ролей», - вспоминает подруга Аросевой актриса Надежда Каратаева.

Мы познакомились с Оль­гой больше полувека назад, когда почти одно­временно в Театр сатиры устроились Аросева, мой муж Анатолий Папанов и я. Оля была уже опытной артисткой, она четыре года проработала в Ленинградском театре комедии у Николая Акимова. Причем попала Аросева туда необычным путем. Она еще училась в театральном училище в Москве, когда ленинградский театр приехал в столицу на гастроли. Оле так понравились акимовские спектакли - она ходила на все. В результате Аросева решила, что будет работать в этом театре, чего бы это ей ни стоило. Она взяла диплом своей старшей сестры Елены, которая окончила театральный раньше, и предъявила в отделе кадров у Акимова. Только позже, уже в Ленинграде, Аросева призналась в подлоге, и ей его простили.

Оле вообще были свойственны любовь к риску и авантюризм. Куда только не забрасывала ее жизнь! Было время, Аросева работала натурщицей - позировала художникам. Она даже успела поучиться в цирковом училище. Умение двигаться, гибкость и грациозность остались с нею до преклонных лет… В Ленинграде Оля продержалась четыре года. После того как Акимова сняли, Аросевой из театра пришлось уйти. Приехав в Москву, Оля вошла в нашу компанию.

Второй муж Ольги, артист Юрий Хлопецкий

«Что вы смотрите этому Плучеку в рот?»

В 1957 году руководителем Театра сатиры стал Валентин Плучек, которого молодежь приняла довольно благосклонно, с ним было интересно работать. И я не заметила, чтобы у Аросевой с Плучеком были какие-то конфликты. Но, вероятно, у Оли накопилось какое-то внутреннее недовольство, потому что на гастролях в Саратове произошел скандал, начало которому положила именно она. Однажды вечером в номере Ольги собралась компания - я, Толя Папанов, Евгений Весник… Как водится, выпили, несмотря на мои постоянные напоминания: «Может, хватит? Давайте уже сворачиваться!» Моей неусыпной заботой в те годы было, чтобы Толя где-нибудь не напился, потому что остановить его было непросто.

Однажды они с Евгением Весником в поисках круглосуточного ресторана, которых тогда в Москве не было, придумали сесть в поезд Москва - Ленинград и гуляли там в вагоне-ресторане всю ночь. Потом купили билет на обратный поезд - и снова веселье! Я в это время обзванивала вытрезвители и морги, разыскивала мужа. Таких историй было немало, так что я в тот вечер следила в основном за Толей. За Аросеву я была спокойна: Ольга любила застолья, но всегда знала меру. Но тут она почему-то разошлась и стала уговаривать Женю Весника подумать о том, чтобы занять положение повыше, чем просто актер Театра сатиры. «Женька! Ты такой талантливый! - говорила она. - Что ты сидишь? Тебе надо быть худруком нашего театра! Что вы все смотрите этому Плучеку в рот?» И все в таком духе. Мы не знали, что в этот момент по двору-колодцу гостиницы, как по громкоговорителю, разносилось все, что происходило в нашем номере. Более того, сам Валентин Николаевич, живший этажом ниже, стоял у окна и слышал каждое слово. Отреагировал он мгновенно - на следующий же день собрал труппу.


С актером Борисом Рунге они прожили вместе несколько лет. В «Кабачке «13 стульев». 1970-е гг.

На собрании встал и сказал Аросевой: «Ольга Александровна! Вот вы вчера про меня говорили, что я не должен быть художественным руководителем театра, что вы хотите, чтоб был Весник… Так вот. Уволить вас из театра я не могу. Но играть вы здесь больше ничего не будете!» Повисла тишина… Женька Весник тут же бочком ретировался из помещения, а потом положил заявление на стол Плучеку, уволился и через какое-то время устроился в Малый театр. Когда мы его пытались втянуть в какие-то разговоры по поводу этой истории, он махал руками и отвечал: «Да ну вас к черту! Разбирайтесь сами!»

Папанов был очень огорчен, что создалась такая ситуация, свидетелем которой он невольно стал. Практически перед каждым актером после этого встал вопрос: здороваться теперь с Аросевой или нет? Но для нас с Толей такой вопрос не стоял, мы по-прежнему оставались друзьями. А ей и вправду было тяжело. Как и обещал Плучек, в последующие годы у нее почти не было вводов в новые спектакли, а из некоторых старых ее просто вывели! И очень долго Аросева в «Сатире» только числилась. Конечно, она пробовала как-то изменить свою судьбу, просилась в другие театры. Но ее не брали.

Оля пыталась устроиться к Эфросу в Театр на Малой Бронной, сыграла что-то, но по каким-то причинам не осталась там. Возможно, были наслышаны об этой истории, считали, что у Оли сложный характер. Нрав у нее действительно был непростой. В общении она сильно давила на человека. Любила настаивать на своем, чтобы все было только так, как она хочет. В театре ее многие побаивались. У Аросевой был острый язык, и она могла все то, что другие лишь думают, сказать человеку в лицо. К этому надо добавить, что в те годы Аросева и в кино еще ничего серьезного не сыграла, ее приглашали только на эпизоды. Оля порой даже отчаивалась. Казалось, молодость прошла, а творческая жизнь не сложилась.

Изменил ее судьбу Эльдар Рязанов, пригласив Ольгу на роль главной героини в фильм «Берегись автомобиля». Счастливой эта картина стала не только для нее, но и для моего мужа, который тоже до этого в театре получал не так много ролей, а в кино его редко приглашали из-за неказистой внешности. Толя еще не знал, что впереди его звездный час и рождение знаменитого тандема с Андреем Мироновым.

Водителем троллейбуса стала по-настоящему

В тот момент, когда Оля проходила пробы у Рязанова, на картине была полная неразбериха с кандидатурами на главные роли. Считалось, что роль Деточкина будет исполнять Никулин, но он потом отказался. Следователя должен был играть Юрий Яковлев, но он был занят на других съемках, и Рязанов пригласил Олега Ефремова. Оля же понравилась Эльдару Александровичу сразу, но только он поставил ей жесткое условие: «Ты должна научиться водить троллейбус по-настоящему!» И Аросева несколько месяцев посещала специальные курсы, ей выдали настоящие водительские права и диплом. Но это не означало, что она может сразу вот так сесть и лихо водить общественный транспорт! Опыта было мало. И Оля ужасно переживала, когда к ней в салон посадили настоящих пассажиров. Снималась знаменитая сцена, когда отсидевший Деточкин видит любимую за рулем и бросается к ее троллейбусу.

Смоктуновский артист нервный, импульсивный, он так рванул к троллейбусу, прыгнув прямо на ветровое стекло, что Оле пришлось резко тормозить, чтобы не задавить партнера. Эту сцену переснимали много раз... Не задалась поначалу работа и у Олега Ефремова. Оставив ради фильма Рязанова дела в любимом «Современнике», он, тем не менее, использовал любую свободную минуту, чтобы читать пьесы в поисках нового репертуара для своего театра. В кадр входил, отложив очередную книгу.


Когда половина фильма была уже снята, Рязанов, отсмотрев материал, понял, что работа Ефремова никуда не годится. И честно сказал Олегу: «Придется тебе свои пьесы пока отложить и перестать халтурить». И переснял все сцены с Ефремовым! С Мироновым и Папановым было легче. У Толи на ходу рождались шутки, которые потом пошли в народ. Вот это: «Положь птичку!» или «Я торгую кулубнику, выращенную своими собственными руками!» - Папанов это все сам придумал, и Рязанов был в восторге. Когда фильм вышел на экраны, для большинства артистов это был счастливый билет в большое кино. И для Ольги в первую очередь. Черная полоса в ее жизни, казалось, закончилась.

С такими мастерами, как Смоктуновский, Евстигнеев, Никулин, Аросева сходилась в работе запросто, действуя интуитивно. Знаете, как музыкант-самоучка приходит на экзамен и играет словно по наитию. Еще недавно никому не известная Аросева зазвучала с признанными звездами в унисон, хотя «нот» не знала. Мне кажется, Ольга не была толком знакома даже с системой Станиславского, ведь в театральном училище она не доучилась. Аросева ненавидела формализм, не любила загонять себя в какие-то системы.

Чем она брала публику? Да просто чувствовала ее. И потом, она была «своя». Это лицо люди полюбили, признали в ней близкого человека, понятного им. Рязанов же ценил Ольгу за терпение и добросовестность. Он ведь режиссер чрезвычайно требовательный, дотошный. Например, Ольга рассказывала, как в фильме «Старики-разбойники» снимали сцену, где герои Никулина и Аросевой идут по улице и разговаривают, а рядом бежит собачка. Зачем-то эта собачка режиссеру в кадре понадобилась. «Мы с Никулиным выложились, создали трогательное настроение, даже слезы были на глазах, - вспоминала Оля. - И тут возглас режиссера: «Стоп!» - «Ну как?» - «Очень плохо… Загородили собачку!»

Конечно, когда Плучек закрыл для Ольги почти весь репертуар театра, он не мог предположить, что в свое время она не только станет примой «Сатиры», но и утянет за собой добрую часть актеров на телевидение в программу «Кабачок «13 стульев». Плучек и в страшном сне не мог представить, что эти «панове», эта, как он выражался, «халтура», будут популярнее спектаклей его театра. А началось все с того, что режиссеру Георгию Зелинскому было предложено сделать программу из юмористических номеров.

Оля, которой тогда важно было любое появление на телеэкране, его убедила, что это будет очень интересно. И неожиданно первый же выпуск имел громадный успех! Причем героям даже имен тогда еще не дали. Не было Олиной Пани Моники, ее персонаж - женщина, которая везде ходила с сумкой. И актеры между собой ее так и называли - «женщина с сумкой». После прихода в проект новых авторов в программу решили внести иностранный мотив. Естественно, «Кабачок» мог находиться только в социалистической стране - Польше или Чехословакии.

Так «женщина с сумкой» превратилась в гордую Пани Монику, появились Пан Спортсмен и Пан Директор. И вот эти «паны» и захватили воображение всей страны! Ольга затянула в «Кабачок «13 стульев» человек десять из нашего театра, и все они мгновенно становились известными и популярными. Звала она несколько раз в программу и Папанова. Но он отказывался, говорил ей: «Да меня Плучек сожрет!» Миронов было согласился, но через два выпуска сбежал, все-таки в театре его ценили и ему было что терять. А зритель теперь приходил в «Сатиру» в том числе и для того, чтобы «вживую» посмотреть на популярных «панов». И хотя Аросевой Плучек по-прежнему давал играть только какие-то незначительные эпизоды, ей аплодировали долго, как приме.

Интересно, что Ольгу из всех обитателей «Кабачка» любили больше всех - несли букеты, съестное, подарки, открытки с признаниями в любви… Помню, долго смеялись всем театром над письмом колхозников, которые писали Оле, что под ее голос куры лучше несут яйца. Так, без помощи Валентина Плучека Аросева стала всесоюзной звездой, и отмахнуться от этого факта было невозможно. Когда мой муж пришел к Плучеку с предложением снять с Аросевой многолетнюю «опалу», тот, наверное, уже был к этому морально готов. Толя сказал: «Валентин Николаевич, отдайте главную женскую роль в новом спектакле Аросевой. Времени-то уже много прошло, пора забыть старые обиды. Простите ее!» И Плучек ответил: «Да я не возражаю…» В душе он был не злым человеком…
Сталин подарил Аросевой цветы и поцеловал

После того как Аросева стала получать большие роли в театре, естественным образом зашла речь о представлении ее к званию хотя бы заслуженной артистки. Но всякий раз этот вопрос почему-то заминался. Я-то понимала, в чем дело… Долгое время Оля скрывала свое прошлое ото всех. А потом как-то у нее в гостях мы смотрели старые фотографии. Оля дает мне одну, на ней парад, на трибуне Сталин и его соратники. Рядом с вождем девочка, в руках у нее букет. «Это я! - сказала Оля. - Эти цветы мне подарил Иосиф Виссарионович, обнял меня и поцеловал». Тогда я и узнала, что в двадцатых годах ее отец был дипломатом, несколько лет работал в Европе. Раннее детство Ольги и ее сестер прошло в таких городах, как Париж, Прага, Стокгольм… В 1933 году семья вернулась в СССР.

Сказка о счастливом детстве закончилась в 1937 году - отца арестовали. Ольга, помня доброго усатого дядю Сталина, решила, что он обязательно поможет и во всем разберется. Девочка написала вождю письмо. Ольга рассказывала, что ей даже ответили, пообещав пересмотреть дело. Но ее отца это не спасло, он был расстрелян. А в школе от детей врага народа потребовали «очиститься перед товарищами» - публично отречься от репрессированного родственника. Но Оля от отца не отреклась, и в ее деле появилась «черная метка». Разумеется, когда она поступала в Театр сатиры, ей пришлось заполнять анкеты. И указывать, что ее отец был репрессирован, что она жила за границей, что мать ее из польских дворян…

Все это не способствовало продвижению карьеры в СССР. Так что первое звание Ольга получила только к своему пятидесятилетию, а заодно ей выдали и диплом театрального училища, которое она бросила в 1946 году. До этого у Аросевой единственным свидетельством об образовании, кроме аттестата средней школы, было только удостоверение водителя троллейбуса!

«Я была замужем несколько раз, но оставалась одинокой»

Я помню ее совсем молодой: хорошо сложенная, общительная, веселая, Оля окутывала мужчин каким-то мгновенным обаянием. Причем был у нее такой принцип: сначала она начинала с мужчиной дружить (подруг-женщин Аросева не признавала, я была редким исключением и то только потому, что была женой Папанова). Но потом как-то незаметно мужчина-друг становился близким мужчиной. Ее первый муж, музыкант, продержался совсем недолго. Второй - артист нашего театра Юрий Хлопецкий - немногим дольше.

Юра начал сильно выпивать, а Оля терпеть не могла пьющих. Ей вообще в этом отношении не везло на любимых мужчин. Актер Боря Рунге, Пан Профессор из «Кабачка», с которым они были вместе несколько лет, тоже очень сильно выпивал. Да и актер Владимир Сошальский, с которым у нее был роман, любил погулять. Уходила Ольга от своих мужчин всегда первой. Если уж сказала, что прощает «в последний раз», слово сдержит! Возможно, если бы у нее были дети, жизнь Ольги сложилась бы по-другому. Но детей у нее не могло быть…

Еще в молодости Оле не повезло. Тогда она забеременела от Хлопецкого, но оставить ребенка не решилась. В тот момент Оля еще не знала, что этот шаг изменит всю ее жизнь. В молодости все кажется легким - сейчас не время, нет достойного жилья, мало денег. Вот когда-нибудь потом… Но этого «потом» у нее не было. Помню, когда мы с Хлопецким пришли к ней в больницу и зашли в палату, она лежала на кровати с каменным лицом. Оказалось, что врачи ей сразу же сообщили: операция прошла неудачно и детей у нее больше не будет никогда.

Еще одной причиной неустроенности ее личной жизни стало то, что идеалом мужчины она с самого начала выбрала отца. Потеряв его еще школьницей, Аросева все время искала папины черты в других мужчинах, но так и не находила. Последний ее роман проходил на глазах у всего театра. Оле тогда уже было больше пятидесяти лет, а Толя Гузенко, актер нашего театра, был на двадцать с лишним лет ее моложе. Молодой человек, на мой взгляд, ничего особенного собой не представлял, но к Оле он потянулся искренне. Еще бы: любимая актриса из культовых фильмов, популярная на всю страну. Его внимание ей, конечно, льстило, но Ольга не могла долго обманывать себя. Завершив свой последний роман, она сказала: «У меня было множество гражданских браков… Но я всю свою жизнь прожила в одиночестве». Наверное, Ольге просто так и не встретился мужчина, который бы принял ее такой, какая она есть, и любил бы ее так сильно, как она мечтала…

За Татьяной Васильевой тянется шлейф – «актриса со сложным характером». Она действительно умеет держать удар, и, как признается, нарастила «крепкий панцирь». Ей не страшны ни критика, ни осуждение, потому что она сама себе самый принципиальный критик и судья. В одной из программ о Татьяне Васильевой ее друг и партнер по сцене Валерий Гаркалин сказал: «Она любила всех, с кем жила. Любовью огромной, беззаветной. Не ожидая ответа». Такая любовь оказалась для актрисы не наградой, а испытанием. «Я умею любить, как никто другой. Только это никому не надо. Это такая любовь, которая… пугает мужиков. Я уже так настрадалась, не хочу больше. Это выброшенные на помойку годы», – признавалась Татьяна Васильева в программе Киры Прошутинской «Жена. История любви». Народная артистка России неоднократно говорила, что оба ее мужа были актерами. А это очень плохо быть замужем за мужчинами этой профессии. Потому что специфика такая – им необходимо нравиться. И надо быть готовой к тому, чтобы уступить им свое место, поставить на пьедестал.

Первый акт

Татьяна долго добивалась, чтобы Анатолий Васильев обратил на нее внимание

Своего первого мужа актера Анатолия Васильева Татьяна встретила еще во время учебы в Школе-студии МХАТ. Это была первая ее любовь, и она нахлынула со всей силой. «Я влюбилась без памяти», – говорила потом актриса. А вот сам Васильев, по воспоминаниям Татьяны, долгое время не обращал на нее абсолютно никакого внимания. «Васильев был очень красив и для меня совершенно недоступен, так как я не была столь же красива и понимала свою несостоятельность рядом с ним. Но я очень его желала. А когда я желаю чего-то, то так тому и быть», – рассказывала актриса в программе «Как на духу». Тогда она поставила перед собой цель – влюбить сокурсника в себя. С этого момента Татьяна стала буквально преследовать Васильева везде, где бы он ни появлялся, караулила его даже ночами. Сидела на подоконнике в общежитии и ждала. Ей было неважно, с кем он был, откуда вернулся. Тогда она еще не умела ревновать. Просто без памяти его любила и как только слышала, что он пришел, сразу успокаивалась и ложилась спать. А увлекался Васильев другими студентками, среди которых была и Катя Градова . Татьяна даже выходила из комнаты, когда он был с другой девушкой и просил однокурсницу пойти погулять. «Я все для него делала – только бы ему было хорошо», – вспоминала актриса. Против такого натиска Васильев не смог устоять. Хотя Татьяна Григорьевна рассказывала, что он обратил на нее внимание, как на нечто ни на что непохожее и смешное. А поскольку Анатолий очень любил посмеяться, то это, по мнению его будущей супруги, и стало причиной их романа. Они начали встречаться.

В 1969 году, окончив учебу в Школе-студии МХАТ, они попали в один из самых известных театров Москвы – Театр Сатиры. Пара сыграла свадьбу в 1973 году. В загс сходили не в Москве, а в Брянске, где тогда жили родители жениха. Церемония прошла по-студенчески скромно: без белого платья и шумного застолья. Татьяна была в черном – единственное приличное платье, которое она позаимствовала у подруги. И еще умудрилась опрокинуть праздничный стол со всем содержимым – шампанским и тортом.

Замужество стало для Татьяны еще и решением одной очень неприятной проблемы. В стране в то время усилились антисемитские настроения, и у девушки с фамилией Ицыкович просто не могло быть театрального будущего – ее, молодую, но уже успевшую отличиться актрису, травили в прессе, запрещали давать роли. Руководство театра предлагало ей сменить фамилию. Например, на Базо (сокращение от фамилии матери Базлова ) или Ковач (сокращение от Ицыкович) – их даже ставили в афише. Промучившись так некоторое время, Татьяна поняла, что ей лучше просто выйти замуж, и тогда ее несчастья закончатся.

Осенью 1978 года у Анатолия и Татьяны Васильевых родился сын Филипп . К тому времени актриса, чуть ранее разменявшая третий десяток, уже выросла до примы Театра Сатиры – зритель шел на Васильеву. Валентин Плучек , худрук театра, был так раздосадован, когда она сообщила, что беременна и собирается оставить ребенка, что не разговаривал с ней после этого полгода. Ведь ее положение означало не только то, что Васильева не будет играть несколько месяцев, пока носит малыша, но и потом станет уделять ему больше внимания, чем работе. Хотя Плучек и относился к Тане с симпатией, но он всегда считал, что у актрисы не должно быть детей – только сцена. Васильева же ни разу в жизни не пожалела о своем выборе: она не видела ни одной счастливой актрисы, которая была бы по-настоящему рада, что отказалась от материнства ради своих ролей . Впрочем, была тут и еще одна причина – режиссер не просто симпатизировал актрисе, он ее любил. Говорят, даже у них был роман.

Актриса считает, что первый муж воспринял ее как нечто смешное. А посмеяться он любил. Кадр из фильма «Здравствуйте, я ваша тетя!»

К счастью, Татьяне Григорьевне хватило сил и на роль матери, и на все остальные . Она вышла на сцену уже через три дня после возвращения из роддома – театр нуждался в ней, а она в театре.

С Анатолием актриса прожила около десяти лет. Все было прекрасно. Они жили на одной волне. Были и любовниками, и друзьями. Просто Татьяне хотелось, чтобы рядом с ней был мужчина, который умеет решать проблемы... А он «долго лежал на диване, и это стало поводом для того, что он должен покинуть этот диван». Татьяна признавалась: «Мы бы так и прожили, наверное, с ним всю жизнь. И я надеюсь, карьера у него сложилась бы лучше, если бы он жил со мной…. Но мне хотелось, чтобы он повесил люстру, которая все время падала, чтобы отдавал деньги, которые он зарабатывал в театре, куда я его пристроила...» Впрочем, сегодня Татьяна признается, что слишком поторопилась уйти от Анатолия.

Татьяна Васильева и Георгий Мартиросян

Второй акт

По иронии судьбы, со втором мужем Татьяну Васильеву тоже свела сцена Театра Сатиры. С актером Георгием Мартиросяном они играли в постановке «Гнездо глухаря» по пьесе Виктора Розова . Премьера спектакля состоялась в 1980 году. Мартиросян и Васильева играли в спектакле мужа и жену. И постепенно отношения на сцене перешли в повседневную жизнь . В итоге между коллегами вспыхнула любовь. То, что произошло между ними, Георгий описывал словами: «У нас появилась какая-то вольтова дуга – прямо искры летели». Он предложил ей расписаться, а она согласилась, несмотря на то что еще была замужем, а Мартиросяна в Ростове ждали жена и маленький сын.

Татьяна до сих пор сама не понимает, что бросило ее тогда в объятия другого мужчины , заставив отказаться от отца своего ребенка, а пятилетнего Филиппа – пережить весь ужас развода родителей. Единственное объяснение, которое она находит – это произошло ради того, чтобы родилась Лиза. Брак с Анатолием продлился десять лет. Васильев до сих пор держит сильную обиду на оставившую его женщину, не желая говорить ни с нею, ни о ней.

Актриса уверена: в жизни каждой женщины встречается страсть, когда чувство застилает все и невозможно ничего поделать. Фото: Аслан Ахмадов

Позже в одном из интервью эту любовь Татьяна назвала «бесовской». Она считает, что в жизни каждой женщины случается подобная страсть, когда чувство застилает все и невозможно с ним справиться. Мартиросян для нее был самым красивым человеком в мире. Актриса вышла за Георгия в 1983 году. Практически одновременно с этим, точнее из-за этого, они оба потеряли работу. Георгий выступал в Театре Сатиры на сдельной основе, получая буквально копейки. Содержание семьи фактически легло на женские плечи , и они еле-еле сводили концы с концами. Татьяна пришла просить у руководства принять ее мужа в труппу, получила отказ, и, решив пригрозить на правах примы своим уходом, неожиданно для себя покинула кабинет с написанным заявлением «по собственному».

По счастливому стечению обстоятельств Васильева с подругой вскоре буквально на улице встретились с режиссером Театра имени Маяковского и, набравшись наглости, в лоб спросили, не нужны ли ему хорошие актрисы? Оказалось, что нужны: в звездной труппе как раз назревали сложности из-за того, что именитые артистки требовали к себе особого отношения. И режиссер Андрей Гончаров решил их усмирить «вливанием в коллектив новой крови». Он принял к себе и Татьяну, и ее мужа, а через некоторое время помог им получить квартиру в Москве. Это было первое полноценное жилье актрисы: все детство она провела в коммуналке, а молодость – в общежитиях, сначала студенческом, потом театральном.

Сложности в отношениях с Георгием начались, когда Татьяна забеременела – муж сомневался, что вообще хочет этого ребенка, во всяком случае – сейчас. Актриса страдала от непонимания с его стороны, а тут еще злые языки принесли слухи об изменах супруга. Васильева была так подавлена, что, глядя вниз из окна, помышляла, не решить ли все свои проблемы одним махом… Она говорит, что всю беременность была одна – они на время расстались с Мартиросяном. Она уже тогда почувствовала себя матерью-одиночкой. Но перед самыми родами он вернулся. Лиза родилась в 1986 году, на 8 лет позже брата, когда Татьяне уже исполнилось 39.

По словам Татьяны, дети выросли и поняли ее. Дети и внуки – именно им она дарит свою самую большую любовь

Несмотря на подорванное доверие, их брак протянул даже чуть дольше первого – 12 лет, на которые пришлись перестройка, годы без работы и перспектив. Семья выживала только благодаря московской квартире – ее сдавали, а сами жили в Переделкино, снимая на всех одну комнату в Доме творчества писателей. И лишь когда ситуация с работой начала хоть как-то выправляться, – Васильева нашла свое место в антрепризе, а Мартиросяну стали давать роли в кино – пара распалась окончательно. Это случилось в 1995 году. Причиной разрыва стали даже не измены Мартиросяна, а то, что он был плохим отчимом. Когда Филипп вырос, они с Георгием как-то сошлись лоб в лоб – едва не дошло до драки. Тогда Татьяна приняла окончательное решение расстаться.

Стас Садальский стал для Васильевой самым настоящим другом. Их связывает сильная платоническая любовь

Моноспектакль

После разрыва с Мартиросяном в жизни актрисы случались романы, но ничего серьезного – по мелочам. Она говорит, что больше не пускает в свою жизнь серьезное чувство. Был проходной, буквально в течение нескольких недель, роман с Никасом Сафроновым . Волну слухов породила картина Сафронова, где актриса изображена обнаженной, хотя Татьяна уверяет, что не позировала ему.

В последние годы близким для нее человеком стал Станислав Садальский , с которым они много играют вместе, общаются вне сцены. Упорно муссировали слухи, что немолодая парочка планирует свадьбу – Садальский, со свойственным ему специфическим юмором, регулярно подкидывает сплетникам и журналистам повод для «сенсационного» материала. Васильева призналась, что действительно неравнодушна к Стасу, что он чуть ли не единственный человек, который видит в ней женщину, а не пожилую актрису с тяжелым характером. Но эти чувства исключительно платонические – впускать его в свой дом и свою постель она не собирается, чтобы не разрушить их дружбу.

Свои непростые отношения с мужьями Васильева объясняет тем, что любила их слишком сильно – сильнее, чем они ее. Тем, что совсем не любила себя. О женщине должны заботиться, бояться ее потерять. В результате она получила мужей-актеров, которые часто опускали руки и лежали на диване в ожидании чуда, в то время как тянула на себе и содержание семьи, и саму любовь. Семью вытянула, любовь нет.

Вину перед мужьями Татьяна не чувствует – только перед детьми за перенесенные ими страдания из-за тяжелых разводов. Но она рассудила, что ребенку лучше вообще жить без отца, чем с отцом, но среди постоянных скандалов и взаимной нелюбви. Чтобы Филипп с Елизаветой поняли это, потребовалось много лет.

Однажды у Васильевой спросили, что бы она вычеркнула из своей жизни, если бы ее можно было начать сначала? Она ответила, что отказалась бы от замужества вообще – жила бы счастливо сама со своими детьми, она для этого стала достаточно сильной. Актриса говорит, что счастье живет в нас самих. Если мы его не ощущаем – это не значит, что его в нас нет.

По юношеской доверчивости мне представлялось, что я рожден выходить на сцену и владеть вниманием того "многоголового великана", которого теперь попросту называют Зрителем, - говорит Валентин Николаевич. - Я ведь без всякого напряжения выдержал экзамен во ВХУТЕМАС, нарисовав две стиснутые кисти рук; может быть сделался бы физкультурником или спортсменом; кроме того, я обладал хорошим голосом, мог бы даже, любя поэзию, заняться литературным трудом - одним словом, было из чего выбирать; но выбрал свою дорогу раз - и на всю жизнь, хотя однажды и поссорился с Всеволодом Эмильевичем, даже всерьез, вплоть до ухода из театра. Но все равно возвратился к нему по первому же его зову, потому что нигде не мог так безошибочно найти самого себя, как у него в театре

Родился 4 сентября 1909 года в Москве. В роду Плучека не было театральных деятелей. Но ему было суждено стать режиссером с мировым именем. Всемирно известным режиссером стал и его двоюродный брат, родившийся в Лондоне, - Питер Брук. Их общий дед, крупный архитектор, построил в городе Двинске (ныне Даугавпилс), где жила в то время семья, ряд зданий, например ратушу.

Родной брат матери Плучека, студент, будучи членом РСДРП, меньшевиком, был арестован, посажен в таганскую тюрьму. Но его родители, бабушка и дедушка Валентина Плучека, люди довольно состоятельные, устроили так, что его выслали за границу. Он уехал в Бельгию, получил там образование, стал инженером, женился на русской, а после начала первой мировой войны переехал в Англию, где и осел. В Лондоне у него родились два сына: старший Алеша и младший Петя, который и стал впоследствии режиссером. Иметь в то время родственников за границей было опасно, и мать Плучека с братом не переписывалась, а потом и вовсе потеряла его след. Встретиться двоюродным братьям довелось лишь спустя десятилетия, когда в конце 1950-х годов Питер Брук с Шекспировским королевским театром приехал на гастроли в Москву.

Детство Валентина Плучека было не безоблачным, и о театре он не помышлял. Рано потеряв отца, мальчик так и не смог найти общего языка с отчимом, фамилию которого ему пришлось взять, покинул дом, подружился с беспризорниками, а вскоре оказался в детском доме. У него отмечали некоторые способности к изобразительному искусству. Окончив школу-семилетку, поступил во ВХУТЕМАС и уже на 1-м курсе написал картину, которая попала на дипломную годовую выставку изотехникума.

Интересы Плучека не ограничивались только живописью. Его кумирами были Маяковский и Мейерхольд. Вместе с другими студентами он посещал диспуты поэта, с упоением читал "Левый марш". А когда увидел объявление, что идет набор к Мейерхольду, сам не зная почему, подал заявление. Еще более удивительным для него оказалось то, почему Мейерхольд его принял.

Таким образом для 17-летнего Плучека, мечтавшего играть в грандиозной режиссуре Мейерхольда, все сложилось счастливо. Он был буквально опален гением Мастера и ощущал на себе его могучее влияние. Как шутили в то время критики, Мейерхольд "выстрелил Плучеком" в спектакле "Ревизор", где тот сидел в тумбочке. Будучи студентом 3-го курса, Плучек был замечен после исполнения трех эпизодических ролей в "Клопе" В. Маяковского: он играл Пуговичного разносчика, Разносчика селедок и к тому же с редкой виртуозностью танцевал в эпизоде Двуполое четвероногое. Сам Владимир Маяковский настоял на том, чтобы роль Моментальщикова в "Бане" поручили именно Валентину Плучеку.

Десять лет духовного, почти ежедневного щедрого обогащения рядом со своим Учителем, выдающимся художником сцены (о котором Евгений Вахтангов говорил: "Мейерхольд гениален. Он дал корни всем театрам будущего. Будущее воздаст ему...") - это неоценимый дар, которого хватило Плучеку на всю оставшуюся жизнь.

Однако в 1920-1930-е годы Плучек не думал, что когда-нибудь сам из актера превратится в режиссера. "По юношеской доверчивости мне представлялось, что я рожден выходить на сцену и владеть вниманием того "многоголового великана", которого теперь попросту называют Зрителем, - говорит Валентин Николаевич. - Я ведь без всякого напряжения выдержал экзамен во ВХУТЕМАС, нарисовав две стиснутые кисти рук; может быть сделался бы физкультурником или спортсменом; кроме того, я обладал хорошим голосом, мог бы даже, любя поэзию, заняться литературным трудом - одним словом, было из чего выбирать; но выбрал свою дорогу раз - и на всю жизнь, хотя однажды и поссорился с Всеволодом Эмильевичем, даже всерьез, вплоть до ухода из театра. Но все равно возвратился к нему по первому же его зову, потому что нигде не мог так безошибочно найти самого себя, как у него в театре".

Настоящим призванием Валентина Плучека начиная с юности стало создание театров. Так, он организовал Театр рабочей молодежи (ТРАМ) электриков (в период ухода из театра Мейерхольда - ГОСТИМа), в годы войны руководил военным театром Северного флота, потом возглавил передвижной Новый театр, где ему пришлось заново формировать почти всю труппу.

Впервые имя Валентина Плучека громко зазвучало в московских театральных кругах в конце 1930-х годов, когда после закрытия ТИМа вместе с драматургом Алексеем Арбузовым они создали свою студию. Там было осуществлено почти невероятное: актеры сами создавали свои роли, становились коллективными авторами пьес. Незадолго до начала войны арбузовская студия была признана официально и обрела права профессионального театра. Однако война оборвала жизнь этого новорожденного творческого коллектива. Но пьеса, которую создал и играл Театр-студия под руководством А. Арбузова и В. Плучека, жива и поныне. Это широко известный, полный юности и поэзии романтический "Город на заре", премьера которого с успехом прошла 5 марта 1941 года.

Уже в этой постановке проявились особенности режиссерского почерка Плучека, который сочетал в себе остроту и изящество формы спектакля с пристальным вниманием к психологии, характерам героев. Для того чтобы воплощать такие замыслы, нужны были талантливые актеры, равно владеющие внешней и внутренней техникой, а такие встречаются нечасто. Создавать театры для Плучека прежде всего означало искать, или, как он любит говорить, "коллекционировать" актеров.

В первые месяцы войны Валентин Плучек поставил спектакль для одного из фронтовых театров, создававшихся в те годы под крышей Всероссийского театрального общества. Музыкальное народное действо под названием "Братья Ивашкины" прошло с большим успехом, и Плучек был приглашен художественным руководителем в Театр Северного флота. Это был знаменательный период в его биографии. В городе Полярном, где находился театр, Плучек собрал талантливую труппу, состоявшую из выпускников Ленинградского театрального института, создал уникальный репертуар из советских и классических пьес, среди которых особенно полюбились благодарной публике спектакль "Давным-давно" по пьесе А. Гладкова и яркие игровые комедии - "Слуга двух господ" К. Гольдони и "Собака на сене" Лопе де Вега.

После возвращения в Москву судьба Плучека поначалу не сложилась: в то время в столице молодому режиссеру было не так то просто найти работу. Но ему посчастливилось встретиться с художественным руководителем Театра сатиры Н.В. Петровым и директором театра М. Никоновым, который предложил Петрову поработать с подающим надежды молодым режиссером. Совсем скоро Плучек стал ближайшим другом и помощником Петрова.

Дебютной работой В. Плучека в Театре сатиры стала пьеса "Не ваше дело" В. Полякова (1950). Затем вместе с Н.В. Петровым они поставили спектакли "Пролитая чаша" Ван Ши-Фу (1952), "Потерянное письмо" И. Караджале (1952) и "Баня" В. Маяковского (совместно с Сергеем Юткевичем, 1953). В 1953 году Плучек осуществил самостоятельную постановку спектакля "Страницы минувшего. Вечер русской классической сатиры", объединившего в себе три произведения: "Как один мужик двух генералов прокормил" М.Е. Салтыкова-Щедрина, "Игроки" Н.В. Гоголя, "Завтрак у предводителя" И.С. Тургенева. После этих работ Валентин Плучек буквально сроднился с театром, однако лишь в 1955 году после совместной с Сергеем Юткевичем постановки "Клопа" В. Маяковского его наконец зачислили в штат, а в 1957 году утвердили в должности главного режиссера. С тех пор Плучек был бессменным художественным руководителем Театра сатиры вплоть до 2001 года.

В. Плучеку не нужно было знакомиться с коллективом театра и завоевывать авторитет. И хотя труппа была отнюдь не в идеальном состоянии, но в ней уже сложился замечательный ансамбль еще молодых и уже опытных актеров: Т. Пельтцер, Б. Рунге, Г. Менглет, Н. Архипова, А. Ячницкий, В. Токарская, В. Лепко, В. Васильева, О. Аросева. Поэтому в отличие от иных "новых главных" Плучек не стал требовать радикальных реформ, а с искренним уважением понес эстафету своих предшественников и устремился дальше, вперед, чтобы строить будущее театра.

В работе В. Плучек заслужил репутацию беспощадно требовательного режиссера. Однако он остался прост в общении и равно одаривал своим добрым юмором и ведущего актера, и гардеробщика в служебном подъезде. Он постоянен в привязанностях и убежден, что руководитель должен полностью принадлежать своему коллективу, и за все годы работы в театре он ни разу не поставил спектакля "на стороне", за исключением случая, когда осуществил постановку "Интервенции" в Болгарии.

С самого начала в Театре сатиры Валентин Плучек не считал себя специалистом в области комического театра. Его влекла сцена драматическая - своим трагизмом, лирикой, юмором. Он считал себя лирическим режиссером и сатириков не любил: они казались ему какими-то злыми, все время выискивающими теневые стороны. А ему, человеку неповторимой личной культуры, любящему стихи, музыку, живопись, обладающему врожденным остроумием, точным, веселым, колким, хотелось ставить что-нибудь радостное, озорное. С другой стороны, Плучек прошел великую школу любви к Маяковскому, был участником премьер "Клопа" и "Бани" у Мейерхольда, получил из рук Маяковского роль Моментальникова. И чувствовал, как сильна была в творчестве Мейерхольда струя обличительного. Но только поставив на сцене сатирические пьесы Маяковского, понял, как важно продолжить мейерхольдовские традиции обличения всего, что мешает жить, обращения к крупным социальным темам. Все это и определило дальнейший выбор драматургии Театра сатиры, изменив весь его строй и метод.

С именем Плучека связано появление в репертуаре театра драматургии В. Маяковского и А. Твардовского. Почетное место на афише заняли А.С. Грибоедов, Н.В. Гоголь, П. Бомарше, Н. Хикмет, Б. Брехт, Б. Шоу. На сцену вышли герои революции, гражданской войны, строители первых пятилеток, воспетые Вс. Вишневским, Л. Славиным. Оказалось, что театр может не только смешить и высмеивать недостатки, но и беседовать со зрителем на очень серьезные, важные темы. Драматизм, даже патетика органично вошли в диапазон выразительных средств театра. Понятие "сатира" расширилось, стало более емким.

Валентин Плучек не сгоряча, а по убеждению означил свою высшую ступень режиссуры феерическими и буффонадными, антипартийными, разоблачительными и философскими комедиями-сатирами Владимира Маяковского, за которые Маяковский был подвергнут остракизму, когда его взрывные комедии почти официально были признаны несценичными, и пьесы этого невиданного в драматургии 1920-х годов смельчака, первым сказавшего со сцены, что революция возвела на престол партбюрократа Победоносикова, заперли под семью печатями. После смерти поэта из забвения его вывел именно Плучек. Постановка Плучеком пьесы Маяковского "Баня" (совместно с Н. Петровым и С. Юткевичем) в Театре сатиры в 1953 году - это был почти мятеж, это был вызов и политический скандал, призывающий бросать камни в Победоносиковых, прицепившихся к Машине времени, чтобы лететь в Будущее.

В 1957 году вместе с Назымом Хикметом Плучек создал поразительный спектакль "А был ли Иван Иванович?" о стойкой тени партбюрократии, тени, способной обрести плоть даже в чистой по природе душе человека, которому поручили в стране Советов управлять каким-либо даже самым малым человеческим социумом. В 1959 году на сцене Театра сатиры было поставлено еще одно выдающееся произведение поэта-пророка - "Дамоклов меч" - о нависшей над всей планетой угрозе Атома, и Плучек до сегодняшнего дня называет этот спектакль своей высшей удачей, выражением подлинно своей вдохновенной эстетики. Если "А был ли Иван Иванович?" смехом бичевал нравы (девиз французской комической оперы), то "Дамоклов меч" менял состояние душ, склоняя их к лирическим переживаниям. Попавшие на этот спектакль долго потом стояли у рампы, когда действие уже прекратилось. Они благодарили театр за то, что он возвращает им веру в жизнь.

В 1960-х годах в суете театральных исканий почти со всех сцен исчезает образность и ее заменяет бедная, безликая, серая условность. Но именно тогда Плучек ставит "Безумный день, или Женитьбу Фигаро" П. Бомарше (1969), засыпав спектакль цветами, красками и музыкой, с блестящим Фигаро - А. Мироновым, Графом - В. Гафтом и А. Ширвиндтом, очаровательной Розиной - В. Васильевой и всем ансамблем спектакля.

С середины 1960-х годов начинается новый этап театра: "Дон Жуан, или Любовь к геометрии" М. Фриша (1966), "Фигаро" П. Бомарше (1969) и "Бег" М. Булгакова (1977) станут новыми вехами на пути психологической и социальной трагедии. Вместе с тем углубляется и режиссерская связь с актерским внутренним миром: в "Беге" режиссером вместе с исполнителями замечательно разработаны образы Хлудова (А. Папанов), Люськи (Т. Васильева), Голубкова (Ю. Васильев), Чарноты (С. Мишулин), Корзухина (Г. Менглет).

Одновременно комедийная линия репертуара театра получает совершенно непредвиденное углубление в гротесковые слои: Плучек ставит "Теркина на том свете" А.Т. Твардовского (1966) с А. Папановым в главной роли и отлично решенными сценами в "загробном мире", где проводит смелую по тем временам ассоциацию с современной советской реальностью. Сложность прохождения спектакля как бы напоминает режиссеру о действительных, реальных жизненных трудностях на этом свете: он ставит одну за другой пьесы о забытом и заброшенном среднем человеке нашего времени: "Таблетку под язык" А. Макаенка (1972) с Г. Менглетом в главной роли, "Мы - нижеподписавшиеся" А. Гельмана (1979) с Г. Менглетом и А. Мироновым, а затем "Гнездо глухаря" В. Розова (1980) и "Родненькие мои" (1985) с А. Папановым.

"Самоубийца" Н. Эрдмана (1982) с Р. Ткачуком и в 1994 году с рано ушедшим из жизни М. Зонненштралем продолжает линию трагифарсовых конфликтов. И одновременно взор В. Плучека как будто ищет истину в сопоставлении драм русского человека, героя прошлого и настоящего времени, выводя на сцену персонажей "Ревизора" Н.В. Гоголя (1972), "Вишневого сада" А.П. Чехова (1984) и "Горячего сердца" А.Н. Островского (1992). "Ревизора" он ставит дважды: с А. Мироновым и А. Папановым в первой постановке, а затем, в 1998 году, с В. Гаркалиным и Е. Графкиным. В новом Хлестакове Плучек обнаруживает интереснейшую проблему: в гаркалинском герое заложена гипотеза: каким станет человек, если ему предоставить полную свободу действий без всяких нравственных и социальных тормозов? Попав в мир наивных простаков, этот Хлестаков подхватывает бездействующую власть и делает с городом все, что придет ему в голову...

На протяжении всей своей творческой жизни В. Плучек собирал близких ему по духу актеров. Свою "коллекцию" он начинал с тех, кто уже работал в Театре сатиры. В лице Т. Пельтцер, Г. Менглета, В. Лепко он нашел тех, кого искал долгие годы. Тогда же в театре оказался и актер, которому суждено было вскоре стать одним из главных украшений труппы. В засидевшемся в "молодых и подающих надежды" Анатолии Папанове, который в то время смешно и карикатурно играл главным образом эпизодические роли, Плучек сумел увидеть большую и добрую душу художника.

Андрея Миронова Плучек "открыл" сразу после студенческой скамьи. Миронов удивил его завидным владением актерской техникой и таким уровнем мастерства, какое приходит, как считается, лишь с годами. Миронов пришел из училища как легкий, изящный, темпераментный комедийный, даже водевильный актер. Плучек же открыл другого Миронова - того, который умно, глубоко и тонко играл роли певца революции Всеволода Вишневского, совершенно неожиданно, по-новому решал Хлестакова.

Папанов и Миронов, актеры разных поколений, "открытые" и сформировавшиеся под влиянием Плучека, наиболее полно выражали его идеал актера. При всем различии их ярких индивидуальностей им обоим были свойственны широта диапазона, неожиданный угол зрения на роль, зоркая наблюдательность. К ним в полной мере можно отнести слова Плучека, сказанные им о всей труппе Театра сатиры: "Уважаю главное - отсутствие творческого консерватизма и тот особый артистизм, который Вахтангов определял как умение увлечь себя на поставленную задачу. Сложившиеся актеры, признанные мастера с непосредственностью и озорством юности охотно идут на творческий риск, не охраняя свое так называемое реноме или то, что зачастую бывает просто штампом".

Труппа Театра сатиры состоит из актеров, имена которых известны везде, где любят театр, смотрят кино и телепередачи, слушают радио: О. Аросева, В. Васильева, В. Гаркалин, М. Державин, С. Мишулин, А. Ширвиндт... Эта труппа - результат деятельности Валентина Плучека. Театр же - живой организм. Его нельзя выстроить раз и навсегда. Настоящая "коллекция" никогда не бывает законченной и должна быть всегда под постоянным вниманием "коллекционера", а театр никогда нельзя считать окончательно построенным.

Биография В. Плучека оказалась тесным образом связана с историей Мейерхольда, а это значит - с историей театрального искусства и культуры всего ХХ столетия. А это история борьбы идей рокового века, идей грандиозных, но не выдержавших испытания практикой, вернувшая страну в прежнее состояние борьбы за существование. Но в искусстве прожитое оставило глубокий след, создав духовную структуру художника, который не просто выходил на сцену играть роль, а учил людей в зале подняться над мелочными интересами быта, стать лучше, честнее и выше самого себя.

Народный артист СССР Валентин Николаевич Плучек - замечательный, выдающийся режиссер, носитель знаков эпохи, в которой, несмотря на все преграды, возник совершенно неповторимый театр. И поэтому все то, что создал режиссер за годы творческой деятельности, навсегда останется в ноосфере, а потому никогда не исчезнет из движения культуры.

В.Н. Плучек награжден орденами Отечественной войны II степени, Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, "За заслуги перед Отечеством" IV степени, медалью "За оборону Советского Заполярья".

Скандалы советской эпохи Раззаков Федор

Срыв режиссера (Валентин Плучек)

Срыв режиссера

(Валентин Плучек)

Известно, что режиссеры – люди нервные, легко возбудимые. На этой почве многие из них становились героями разного рода скандалов. Так есть сегодня, так было и много лет назад. Один такой режиссерский срыв я уже упоминал – с Иваном Пырьевым осенью 64-го. Минуло полтора года, как уже другой известный режиссер, но уже театральный – Валентин Плучек из Театра сатиры – оказался в эпицентре не менее громкого скандала.

Эта история началась в конце 1965 года , когда на сцене Театра сатиры состоялась премьера спектакля Марка Захарова «Бидерман и поджигатели» по М. Фришу. В этой антифашистской пьесе играл звездный состав Сатиры: Г. Менглет (Бидерман), О. Аросева (его жена Бабетта), Е. Кузнецов (Шлиц), В. Раутбарт (Айзенринг) и др. Однако критика восприняла этот спектакль в штыки. 4 января 1966 года в газете «Советская культура» появилась рецензия Н. Румянцевой под названием «Пьеса Фриша и театр», в которой спектакль подвергался довольно суровой критике. Цитирую:

«Оценка событий, фактов, творческий анализ заложенных в пьесе аналогий и ассоциаций в спектакле явно не соответствуют масштабу драматургии. Все, что для выражения публицистической мысли Фришу необходимо, театру мешает. Мешает „хор“ пожарников, „собирательный образ“ которого не найден, а чрезвычайно важный для авторского замысла иронический комментарий (пожарники произносят свой текст в унисон, нараспев, в размере гекзаметра) плохо прослушивается; мешают театру эпизодические лица, мешает, казалось бы, неожиданный, но совершенно необходимый автору эпилог, очень точный по сатирическому адресу…

Разоблачающая сила пьесы сведена почти к минимуму. В спектакле недостает того гражданского гнева, гражданской заинтересованности, которыми проникнуто произведение Фриша.

Создается впечатление, что чрезвычайно современная и своевременная по содержанию и блистательная по драматургической форме сатира Фриша застала Московский театр сатиры врасплох.

Спектакль «Бидерман и поджигатели» – творческая неудача…»

Эта рецензия была весьма болезненно воспринята коллективом театра. Особенно она задела главного режиссера Сатиры Валентина Плучека, который любую критику воспринимал как покушение на него лично. В итоге грянул скандал, о котором та же «Советская культура» сообщила в номере от 5 февраля , опубликовав на своих страницах два письма. Первое принадлежало перу инженера московского завода имени Владимира Ильича К. Вустина. Вот что тот сообщал:

«30 января я был в Московском театре сатиры на спектакле М. Фриша „Бидерман и поджигатели“. Меня поразило, что многие зрители покидали зал после первого действия и в течение второго. Говоря откровенно, мне тоже хотелось уйти: скучно, первое действие растянуто, хора почти не слышно. Не спасает положения ни игра актеров, ни работа художника, ни музыкальное сопровождение.

Все это побудило меня пойти на обсуждение спектакля секцией зрителей ВТО. Я заранее заявил, что буду говорить о недостатках спектакля. Однако были допущены только хвалебные выступления.

Один из критиков помянул рецензию вашей газеты на этот спектакль и посетовал, что в зале отсутствует рецензент.

– Я здесь и прошу дать мне слово, – сказала Н. Румянцева.

Вслед за ним попросил слова критик-искусствовед. Заверив, что будет вести себя прилично, он наговорил в адрес рецензента в «вежливой» форме не меньше гадостей.

Другие ораторы в своих выступлениях лишь раскланивались перед режиссером и актерами, как и критики. Обсуждение завершилось благодушно: недовольным спектаклем так и не дали высказаться. Все это выглядело откровенной защитой «чести мундира».

Я хотел, мне нужно, я должен был все это сказать. И не только в защиту Румянцевой – она, может быть, и несколько по-газетному (это не в оскорбительном смысле), не глубоко, но без низкопоклонства осветила свою точку зрения, в основном правильную. Мне, и не только мне одному, было обидно за рецензента, стыдно за режиссера и искусствоведа-критика».

Второе письмо принадлежало мастеру того же завода Ю. Мейстеру. Вот что он писал:

«31 января этого года мне довелось присутствовать на обсуждении спектакля Московского театра сатиры по пьесе М. Фриша „Бидерман и поджигатели“. Обсуждение происходило в Доме актера ВТО.

Среди тех, кто был на обсуждении, находилась тов. Румянцева – автор рецензии на спектакль в газете «Советская культура».

Во время обсуждения выступил главный режиссер Московского театра сатиры тов. Плучек, который в недопустимо резком тоне, граничащем с грязной, разнузданной грубостью, обрушился на рецензента тов. Румянцеву.

Будучи во многом на стороне театра, не соглашаясь со многими положениями статьи в «Советской культуре», я тем не менее в знак протеста против подобных методов в отношении критиков демонстративно покинул помещение, где обсуждался спектакль.

Особое недоумение вызывает поведение присутствовавших на обсуждении актеров Московского театра сатиры тт. Менглета, Кузнецова и др., которые не остановили разошедшегося служителя музы.

Я не против обсуждений, но категорически против «интеллектуального хулиганства» и считаю, что театральная и журналистская общественность скажет слово, свое осуждающее слово по этому поводу». В заключение этой публикации шел комментарий самой редакции «Советской культуры». В нем сообщалось следующее: «Мы полностью разделяем возмущение авторов писем по поводу недостойного поведения В. Плучека во время обсуждения спектакля „Бидерман и поджигатели“. Случай действительно безобразный. Никому не дозволено нарушать принятые в социалистическом обществе нормы этики и подменять нормальное творческое обсуждение бранью.

Казалось бы, излишне повторять общеизвестные истины вроде тех, что «брань – не аргумент», что «вежливость – обязательная примета порядочности», что «неприятие критики есть выражение зазнайства, чванства и ячества». Мы уверены, что В. Плучек знает эти истины. И, однако, повторить их, по-видимому, надо, так как подобные факты «нетворческого» использования творческой трибуны в последнее время имели место неоднократно, в частности, в мероприятиях, организуемых ВТО.

По мнению редакции, каждый такой факт – чрезвычайное происшествие. Люди, будь то критики или работники театра, стремящиеся подменить творческое обсуждение скандалом и склокой, заслуживают общественного порицания. Если мы всерьез думаем и говорим о воспитательной роли театра, то не вправе ли мы потребовать от мастера театра, являющегося к тому же руководителем крупного творческого коллектива, чтобы сам он был образцом воспитанности или хотя бы умел вести творческий спор без применения брани и улюлюканья.

Редакция полагает, что президиум Всероссийского театрального общества безотлагательно обсудит неэтическое, недостойное деятеля советского искусства поведение В. Плучека на секции зрителей ВТО и сделает из этого факта соответствующие выводы».

Трудно сказать, состоялось ли заседание президиума ВТО, поскольку никаких сведений о нем в прессе не проходило. Вполне вероятно, его и не было, поскольку В. Плучек не считал себя виноватым в этой ситуации и публичных извинений журналистке так и не принес. Что касается спектакля «Бидерман и поджигатели», то его жизнь была короткой – вскоре сам Плучек снял его с репертуара.