Лысые Горы: к символическому значению топонимики в "Войне и мире"
Название "Лысые Горы" весьма выразительно и необычно. Недавно на страницах газеты "Литература" Е.Ю. Полтавец предложила толкование названия имения Болконских как символического; по ее мнению, Лысые Горы ассоциируются с горой Голгофой (собственно, это имя значит "Череп", "Лобное место"), на которой был распят Христос. Лысые Горы наделены значением священного пространства. Это имя указывает на "христоподобие" князя Андрея Болконского как мученика: князь Андрей, не спасающийся от гранаты на Бородинском поле и жертвующий собою, подобен Христу, добровольно принимающему крестную смерть. Священный ореол Лысых Гор проявляется, как считает Е.Ю. Полтавец, и в изображении усадьбы как приюта "божьих людей": княжна Марья постоянно привечает в Лысых Горах странников, юродивых. Наконец, согласно мнению исследовательницы, Лысые Горы - своеобразная символическая замена святого города Киева. Ведь кое-кто из странников совершал паломничество в Киев (к киевским святым горам, по летописной легенде, благословленным апостолом Андреем); одну из странниц, привечаемых княжной Марьей, зовут Федосеюшка (Феодосия), и это имя напоминает о великом киевском святом Феодосии Печерском. Е.Ю. Полтавец обратила внимание на совпадение слова Горы в названии имения и гор как символически осмысленного еще в ранней древнерусской словесности элемента киевской топографии; не прошло мимо ее внимания и тезоименитство князя Андрея и апостола Андрея. Всё это, по мнению исследовательницы, - знаки соотнесенности Лысых Гор и Киева (Полтавец Е. Гора, голова и пещера в "Капитанской дочке" А. С. Пушкина и "Войне и мире" Л. Н. Толстого // Литература. 2004. № 10).
Представление о наличии в тексте "Войны и мира" глубинных символических структур, на чем настаивает Е.Ю. Полтавец, бесспорно, однако данное ею толкование, как я полагаю, сомнительно.
Прежде всего, соотнесенность смертельного ранения князя Андрея Болконского с крестной смертью-жертвой Христа едва ли существует. (Об этой соотнесенности подробно сказано в другой статье Е.Ю. Полтавец: Полтавец Е. "Нерешенный, висячий вопрос…": Почему погиб Андрей Болконский // Литература. 2002. № 29.)
Е.Ю. Полтавец истолковывает смерть и даже ранение князя Андрея как вольную жертву в подражание Христу наподобие кончины святого мученика, страстротерпца, проводя параллель с предком князей Волконских (и предком Л.Н. Толстого по материнской линии) святым Михаилом Всеволодовичем, князем Черниговским, убитым по приказанию хана Батыя в 1245 или 1246 г. за отказ совершить языческие очистительные обряды, исполнение которых князь воспринял как отречение от Христа. Князь Андрей, утверждает исследовательница, будто бы стоит на Бородинском поле под огнем французской артиллерии и не прячется от гранаты, движимый жертвенными побуждениями.
Такая интерпретация противоречит тексту "Войны и мира". Во-первых, в ранении полковника Болконского нет ничего исключительного: полк князя Андрея находится в резерве у Семеновского оврага, на линии русских позиций, которая действительно подвергалась сильнейшему артиллерийскому обстрелу. В описании обстрела, которому подвергается полк князя Андрея, отражено реальное событие Бородинской битвы - обстрел гвардейских Преображенского и Семеновского полков, находившихся в резерве, во второй линии русской обороны: "На Бородинском поле Семеновский и Преображенский полки были поставлены в резерв позади батареи Раевского. Они простояли под выстрелами сначала вражеской артиллерии, а затем и пехоты 14 часов и выдержали это испытание "стойко, с невозмутимым хладнокровием, каким должны были обладать отборные войска".
Именно этот эпизод описывает Л. Н. Толстой в романе "Война и мир" <…>" (Лапин Вл. Семеновская история: 16-18 октября 1820 года. Л., 1991. С. 25. Цитируется дневник П.С. Пущина: Пущин П. Дневник. 1812-1814. Л., 1987. С. 60).
Во-вторых, нежелание князя Андрея прятаться от гранаты - следствие гордости, оно мотивировано офицерской честью: "- Ложись, крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. "Неужели это смерть? - думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. - Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух…" Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
Стыдно, господин офицер! - сказал он адъютанту" (т. 3, ч. 2, гл. XXXVI) См.: Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 22 т. М., 1980. Т. 6. С. 262. В дальнейшем текст "Войны и мира" цитируется по этому изданию; том (обозначаемый римской цифрой) и страницы (обозначаемые арабскими цифрами) указываются в тексте.
Естественная привязанность к жизни и страх смерти борются в душе князя Андрея с представлением о чести, с гордостью - чувством, в главном все-таки, по Толстому, ложным, - с тем чувством, которое движет Наполеоном и ему подобными, с тем чувством, тщету которого Болконский постиг когда-то на поле Аустерлица. При Бородине князь Андрей не хотел умирать. "Воля к смерти" раскрылась в его душе позднее, уже в дни болезни. При этом ситуация сражения исключала возможность "эффектно героического" поведения, как при Аустерлице: надо было "просто" стоять под огнем неприятельской артиллерии, но это "стояние" невероятно далеко - в случае князя Андрея Болконского - от деяния страстотерпца, становящегося "вольной жертвой" в подражание Христу.
И, наконец, чувства, угнездившиеся в душе Болконского перед сражением, далеки от христианской невозмутимости, от всепрощения, от отрешенности от мира и его соблазнов, - от того душевного состояния, которое должно быть присуще мученику-страстотерпцу. Он не верит в вечную жизнь и накануне сражения замечает: "А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего это испытание, когда его уже нет и не будет? никого больше не будет! Его нет!" ("Война и мир", т. 3, ч. 2, гл. XXIV ). В князе Андрее есть озлобленность, о которой позже будет вспоминать Пьер, боясь, не умер ли Болконский в таком недобром состоянии души. Князь Андрей совсем не по-христиански заявляет, что не брал бы пленных и признает, что "в последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла…" (т. 3, ч. 2, гл. XXV ). И, главное, "от брезгливости к жизни, как ни меняется князь Андрей, ему не дано избавиться" (Бочаров С.Г. Роман Л. Толстого "Война и мир" // Война из-за "Войны и мира": Роман Л. Н. Толстого в русской критике и литературоведении. СПб., 2002. С. 415). А это чувство нехристианское.
Знание тщеты собственной жизни и жизни вообще, открывающееся князю Андрею накануне Бородина, - это безблагодатное знание. Не случайно упоминание его о знании, полученном Адамом и Евой в нарушение заповеди Бога не вкушать с древа познания добра и зла, внушил им вкусить от этого древа змий - дьявол (Быт. 2: 17; 3: 1-24). Жизнь теперь для Болконского не увиденные "сквозь стекло и при искусственном освещении" волшебного фонаря видения, но "дурно намалеванные картины" (т. 3, ч. 2, гл. XXIV ). Он не просто разочаровывается в "славе, общественном благе, любви к женщине" ("И все это так просто, бледно и грубо при холодном блеске того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня" - там же); он отворачивается и от жизни, и от ее вечного истока. После ранения, у врат смерти он действительно постигнет высший, неотмирный смысл бытия, - но это буде уже другой князь Андрей: "Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, не зависящий от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней" (т. 4, ч. 1, гл. XVI ).
Мудрый Кутузов характеризует путь князя Андрея: "Я знаю, твоя дорога - это дорога чести" (т. 3, ч. 2, гл. XVI ), и в этом определении нет ничего от мученичества в подражание Христу. Произнося эти слова, Кутузов не случайно вспоминает о героическом порыве князя Андрея в Аустерлицком сражении, и Болконскому это напоминание радостно: "Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, - сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. <…> Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице" (Там же ).
А ведь аустерлицкий подвиг князя Андрея оценивается автором "Войны и мира" как ложное, непричастное вечному, высшему смыслу деяние.
Лысые Горы в "Войне и мире" не являются местом, в котором сосредоточена, преизбыточествует святость. Жизнь в Лысых Горах далека от праведности, полна скрытого недоброжелательства и раздражения. Показательно отношение старого князя к домочадцам (кстати, о религиозности дочери отставной генерал-аншеф отзывается насмешливо-презрительно). Обитают в Лысых Горах не только соблазн, но и грех: это связь старого князя с мадемуазель Бурьен. Конечно, за раздражением и жестокими насмешками князя Николая Андреевича скрывается любовь, проявляющаяся в отношении дочери перед его смертью, но, так или иначе, Лысые Горы отнюдь не святое место.
Если они могут быть как-то соотнесены с Голгофой, то в таком случае они одновременно могут и ассоциироваться и с Лысой горой как местом ведьмовского сборища. Местом шабаша ведьм слыла "в России Лысая Гора близ Киева. Впрочем, Лысые Горы такой же скверной репутации имеются и в других славянских землях. <…> А мифологи стихийной школы с А.Н. Афанасьевым во главе считают, что "Лысая гора, на которую, вместе с бабою-ягою и нечистыми духами, собираются ведуны и ведьмы, есть светлое, безоблачное небо"" (Амфитеатров А.В. Дьявол // Амфитеатров А.В. Дьявол. Орлов М.Н. История сношений человека с дьяволом. М., 1992. С. 256).
Ассоциации с ясным небом могут быть также свойственны названию Лысые Горы у Толстого (ср. созерцаемое князем Андреем при Аустерлице небо).
Название "Лысые Горы", как и название имения Ростовых "Отрадное", действительно, глубоко неслучайно, но смысл его, по крайней мере, неоднозначен. Словосочетание "Лысые Горы" ассоциируется с бесплодностью (лысые) и с возвышением в гордости (горы, высокое место). И старого князя, и князя Андрея отличают и рационалистичность сознания (по Толстому, духовно не плодотворная, в противоположность естественности простоты Пьера и правде интуиции, свойственной Наташе Ростовой), и гордость. Кроме того, Лысые Горы, - по-видимому, своеобразная трансформация названия имения Толстых Ясная Поляна: Лысые (открытые, незатененные) - Ясная; Горы - Поляна (и по контрасту "высокое место - низина"). Как известно, описание жизни в Лысых Горах (и в Отрадном) навеяно впечатлениями яснополянского семейного быта.
Семья Болконских в романе """""""""Война и Мир".
Роман "Война и мир" - крупнейшее произведение мировой литературы. В нем одном сочетается прекрасное изображение исторических событий, великолепно изображена "Диалектика души", с большой точностью показаны исторические личности, и, наконец, отлично описаны несколько совершенно разных семей. Вообще весь роман протекает по нескольким параллельным сюжетным линиям, так или иначе переплетающимся. Значит и главных героев в романе несколько. А именно: Пьер Безухов, Наташа Ростова, Андрей Болконский. У Пьера семья не совсем большая: сестры, дочери его отца и его жена, которую он никогда не любил. Семья Ростовых гораздо больше, но не она нас интересует, нас интересует семья князя Андрея Болконского. Она поменьше семьи Ростовых, но это не преуменьшает интерес к ней читателя и автора. Наоборот, быт этой семьи описывается даже больше и лучше, нежели аналогичное описание, касающиеся Ростовых. Первый раз мы сталкиваемся с семьею Болконских в полном составе в конце первой части первого тома, когда все в Лысых Горах, в главном имении Болконских, ожидают приезда князя Андрея с женой. Уже с этого момента становится много, да можно сказать, что и почти все, ясно про эту семью, про всех их членов. Начиная старым князем, и заканчивая m-lle Bourienne. Прежде чем начать описание членов семьи, следует сказать, что каждый в семье Болконских чем-то по-своему особенный. Если провести параллель с Ростовыми, то сразу можно сказать: это совершенно разные люди. Ростовы - простые дворяне, добродушный отец, добрая мать, великодушный сын, беззаботные дети. Здесь же все совершенно иначе. Диктатор-отец - покорная дочь, боязливая невестка, и независимый сын. Это обзор всей семьи, который дает некоторое представление о Болконских. Образно можно представить себе Болконских как треугольник, на вершине которого находится отец, князь Николай Андреевич Болконский, на другой вершине Андрей, а не третьей княжна Марья Болконская с Лизой, женой князя Андрея. Это три фронта, три совершенно противоположные группировки (если так можно назвать одного-двух человек) в семье.
Князь Николай Болконский носил звание генерал-аншеф, то есть такое же, какое в то время было у Кутузова, с которым он был очень хорошо знаком. Несмотря на отмену запрета выезда из деревни, которую он получил от нового императора Александра, он никуда уезжать не собирался, поскольку его Лысые Горы были его настоящей империей, а он был в них императором, более того самодержавным диктатором. "С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно-требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал в себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек". Но несмотря на такое отношения князя к остальным был такой человек, архитектор Михайла Иванович, который всегда вместе с ним обедал, и которого князь уважал, несмотря на простое происхождение. Он "говорил, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу." Это бесспорно более, чем странно, если взглянуть на его отношение к дочери и слугам. То же самое наблюдалось и позже, когда князь клялся, что женится на m-lle Bourienne, в ответ на просьбу князя Андрея на благословение на свадьбу с Наташей Ростовой. Это казалось абсурдом, но князь действительно стал приближать француженку к себе. Марья же в то время начала страдать еще больше. Робкая, тихая, не принесшая никому, даже самому противному таракану зла, умирает, чего не нужно было никому, даже князь Андрей очень страдает, несмотря на то, что он жену не любил так сильно, как впоследствии полюбит Наташу; "часа через два после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик уже все знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал, как ребенок". Этот отрывок доказывает, что даже он, суровый князь Болконский, успел очень привязаться к маленькой княгине. После ее смерти Марья осталась без хорошего друга, какой я успела стать княгиня Болконская для нее. А потом начинается и процесс разъединения и с m-lle Bourienne и с Жюли Карагиной. Лишь в самом коне приходит долгожданное счастье в лице Николая Ростова. Несмотря на попытки женить дочь, старый князь так и не смог при жизни этого сделать. Ведь помним случай, когда в Лысые Горы приехал князь Василий с своим сыном, красавцем Анатолем, который разобьет еще много женских сердец.
К 1812 году жизнь в семье Болконских для княжны Марьи стала почти невыносимой, князь стал уже стар, более ворчлив и придирчив к своей дочери. Все чаще на нее сыпался его беспричинный гнев, и он чуть не довел ее до побега из дома и скитаний. К княжне Марье постоянно приходили божьи люди, которых старый князь всегда прогонял, и за что всегда злился на дочь. Вообще князь полностью отрицал в людях праздность и религию, эти две неотъемлемые детали того времени были запрещены в империи князя Болконского, самому ему праздники заменяла работа за станком, а веру - постижение вершин математики. Такой же он хотел сделать и княжну Марью, но этого у него не получалось, из-за чего и происходили частые ссоры его с ней, хотя это и ссорой назвать сложно, ведь княжна всегда была в роли защищающейся, он никогда не посмела бы сама развязать с отцом ссору. И вот, в 1812 году, когда силы Наполеона были на подступах к Смоленску, а значит и к Лысым Горам, князь решил создать свое ополчение, что закончилось для него ударом, который стал причиной его скорой смерти. И именно смерть заставила князя Болконского извиниться наконец перед дочерью, при жизни такого никогда не было. Таким образом и заканчивается история империи, великой лысогорской империи князя Николая Андреевича Болконского.
А что же Андрей? Ведь именно он является одним из трех главных героев романа-эпопеи. Он, конечно же, тоже сын князя Болконского, но его окружение сильно отличается от его семьи. Он сам по себе великолепная, прекрасно показанная личность. Человек чести, независимый, ведущий правильный образ жизни, патриот, хороший друг и советник - таковым он является на протяжении всего романа, от первой встречи с Пьером в Петербурге, где мы впервые с ним подробно знакомимся, до взрыва ядра на Бородинском поле и его смерти рядом с Наташей. В то же время и у князя Андрея есть что-то противоречивое, как и у его отца: его стремление к славе. Как-то это не сочетается с его основными качествами. Но это у него продлилось не так долго, хотя он и думал об этом долго. Скоро настал переломный момент, переломная деталь в его жизни, после которой он говорил, что "не будет воевать даже, если французы будут стоять под Лысыми Горами". Это деталь - небо Аустерлица, один из красивейших эпизодов всего романа, незабываемый своей художественной красотой и мощью. Автор здесь показал все свое умения проникаться в состояние героев, быть на их месте: "Е совсем не так ползут облака по этому высокому, бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме него. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава богу!.." Просто потрясающий эпизод, каких нет нигде. Перед этим князь Андрей, осознавая на что идет, с мыслью "Вот оно!" бросился с флагом на встречу французам, чему последовали убегающие солдаты. Таким образом природа изменила жизнь князя Андрея, после этого он стал вести совсем другой образ жизни: стал жить в имении Богучарово и заниматься чисто хозяйственными делами. Все изменила опять красота окружающего мира, а именно дуб, простой старый дуб. И здесь нельзя удержаться от приличной по размерам цитаты: "на краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составляющих лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это было огромный, в два обхвата дуб, с обломанными, давно видно, суками и с обломанною корой [Е] только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца. "Весна, и любовь, и счастие! - как будто говорил этот дуб. - И как не надоест вам все один и тот же глупый и бессмысленный обман!Е". а потом, возвращаясь, князь Андрей увидел новую жизнь этого дуба, и решил, что и ему пора начать новую жизнь. "Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. [Е] "Нет, жизнь не кончена в тридцать один годЕ"". Таким образом, жизнь князя Андрея дважды радикально меняла природа, всей своей красотой.
Князь Андрей - это уже совсем другая тема, поэтому, наверное на этом стоит и закончить. Про семью Болконских нельзя говорить, как про нечто единое, поскольку там все совершенно разные, в отличие от Ростовых. Здесь дано краткое описание каждого члена семьи в отдельности и вместе с другими. Ведь семья Болконских - наиболее интересна в романе, как с художественной точки зрения, так и с чисто читательской, поскольку всегда интересно читать про людей столь сильно различающихся, но тем не менее живущих в одной семье.
]. И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развить в ней обе главные добродетели, давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно-высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтоб это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шепотом доложил: «Пожалуйте».
Из-за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, - все выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще не бритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно-нежно оглядев ее:
Здорова?.. ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
На завтра! - сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
Постой, письмо тебе, - вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
Вот еще какой-то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь... Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочна, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот был та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых.
Княжна подумала, задумчиво улыбнулась (причем лицо ее, освещенное лучистыми глазами, совершенно преобразилось) и, вдруг приподнявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chère et excellente amie. Votre lettre du 13 m"a causé une grande joie. Vous m"aimez donc toujours, ma poétique Julie. L"absence dont vous dites tant de mal, n"a donc pas eu son influence habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l"absence - que devrai-je dire moi si j"osais me plaindre, privée de tous ceux qui me sont chers? Ah! si nous n"avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez-vous un regard sévère quand vous me partez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamne pas. Il me paraît seulement que l"amour chrétien, l"amour du prochain, l"amour pour ses ennemis est plus méritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspirer les beaux yeux d"un jeune homme à une jeune fille poétique et aimante comme vous.
La nouvelle de la mort du comte Безухов nous est par-venue avant votre lettre, et mon père en a été très affecté. Il dit que c"était l"avant-dernier représentant du grand siècle, et qu"à présent c"est son tour; mais qu"il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j"ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un cur excellent, et c"est la qualité que j"estime le plus dans les gens. Quant à son héritage et au rôle qu"y a joué le prince Basile, c"est bien triste pour tous les deux. Ah! chère amie, la parole de Notre Divin Sauveur qu"il est plus aisé à un chameau de passer par le trou d"une aiguille, qu"il ne l"est à un riche d"entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accablé de cette richesse, que de tentations n"aura-t-il pas à subir! Si on me demandait ce que je désirerais le plus au monde, ce serait d"être plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille grâces, chère amie, pour l"ouvrage que vous m"envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu"au milieu de plusieurs bonnes choses il y en a d"autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me paraît assez inutile de s"occuper d"une lecture inintelligible qui par là même ne pourrait être d"aucun fruit. Je n"ai jamais pu comprendre la passion qu"ont certaines personnes de s"embrouiller l"entendement en s"attachant à des livres mystiques, qui n"élèvent que des doutes dans leurs esprits, exaltent leur imagination et leur donnent un caractère d"exagération tout à fait contraire à la simplicité chrétienne. Lisons les apôtres et l"Evangile. Ne cherchons pas à pénétrer ce que ceux-là renferment de mystérieux, car comment oserions-nous, misérables pécheurs que nous sommes, prétendre à nous initier dans les secrets terribles et sacrés de la providence, tant que nous portons cette dépouille charnelle, qui élève entre nous et l"éternel un voile impénétrable? Bornons-nous donc à étudier les principes sublimes que Notre Divin Sauveur nous a laissé pour notre conduite ici-bas; cherchons à nous y conformer et à les suivre, persuadons-nous que moins nous donnons d"essor à notre faible esprit humain et plus il est agréable à Dieu, qui rejette toute science ne venant pas de lui; que moins nous cherchons à approfondir ce qu"il lui a plu de dérober à notre connaissance, et plutôt il nous en accordera la découverte par son divin esprit.
Mon père ne m"a pas parlé du prétendant, mais il m"a dit seulement qu"il a reçu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de mariage qui me regarde, je vous dirai, chère et excellente amie, que le mariage selon moi, est une institution divine à laquelle il faut se conformer. Quelque pénible que cela soit pour moi, si le Tout-Puissant m"impose jamais les devoirs d"épouse et de mère, je tâcherai de les remplir aussi fidèlement que je le pourrai, sans m"inquiéter de l"examen de mes sentiments à l"égard de celui qu"il me donnera pour époux.
J"ai reçu une lettre de mon frère qui m"annonce son arrivée à Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte durée, puisqu"il nous quitte pour prendre part à cette malheureuse guerre, à laquelle nous sommes entraînés Dieu sait comment et pourquoi. Non seulement chez vous, au centre des affaires et du monde, on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champêtres et de ce calme de la nature que les citadins se représentent ordinairement à la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir péniblement. Mon père ne parle que marche et contremarche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant-hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus témoin d"une scène déchirante... C"était un convoi des recrues enrôlés chez nous et expédiés pour l"armée. Il fallait voir l"état dans lequel se trouvaient les mères, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres! On dirait que l"humanité à oublié les lois de Son Divin Sauveur qui prêchait l"amour et le pardon des offenses, et qu"elle fait consister son plus grand mérite dans l"art de s"entre-tuer.
Adieu, chère et bonne amie, que Notre Divin Sauveur et sa très Sainte Mère vous aient en leur sainte et puissante garde.
Marie»
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между двенадцатью и двумя часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
Ты постарел, Тихон, - сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка. M-lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
Non, non, de grâce... Vous êtes mademoiselle Bourienne, je vous connais déjà par l"amitié que vous porte ma belle-soeur, - говорила княгиня, целуясь с нею. - Elle ne nous attend pas!
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего-то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M-lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться. Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M-lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
Il m"abandonne ici, et Dieu sait pourquoi, quand il aurait pu avoir de l"avancement...
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот?
Наверное? - сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
Да, наверное, - сказала она. - Ах! Это очень страшно...
Губки Лизы опустились. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
Ей надо отдохнуть, - сказал князь Андрей, морщась. - Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, все то же?
То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, - отвечала радостно княжна.
И те же часы и по аллеям прогулки? Станок? - спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что, несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, - радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одеванья перед обедом. Князь ходил по-старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? - сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла эта заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. - Примись хотя ты за него хорошенько, а то он этак скоро и нас своими подданными запишет. Здоро́во! - И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из-под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца - подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, - сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. - Как здоровье ваше?
Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержан, ну и здоров.
Слава Богу, - сказал сын, улыбаясь.
Бог тут ни при чем. Ну, рассказывай, - продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, - как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
Дайте опомниться, батюшка, - сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. - Ведь я еще и не разместился.
Врешь, врешь, - закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. - Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже... высадка единовременная... Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет... это я знаю. Австрия что? - говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. - Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
И скоро она родит? - и, с упреком покачав головой, сказал: - Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbrough s"en va-t-en guerre. Dieu sait quand reviendra».
Сын только улыбнулся.
Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, - сказал сын, - я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого. - Ну, новенького ты мне ничего не сказал. - И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: «Dieu sait quand reviendra». - Иди в столовую.
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома. В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из-под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
Я рад, я рад, - проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. - Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
Го, го! - сказал старик, оглядывая ее округленную талию. - Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся - одним ртом, а не глазами.
Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, - сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son mari, et elle a pleuré les larmes de ses yeux, - говорила она, все более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь все строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михаилу Ивановичу.
Ну что, Михаила Иванович, Буонапарте-то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами все его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
Он у меня тактик великий! - сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая-то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
Ах, он так добр! - сказала княжна.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
Пожалуйста, André, для меня...
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали все болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
Так я тебе говорила, André, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, - начала она. - Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем-нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты все это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили. И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что-то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слез она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену, и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду... хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю...
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
Пойдем к ней, надо проститься! Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! - крикнул он камердинеру. - Поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась:
Да - разве это! - сказал князь Андрей. - Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m-lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах .
Adieu, Marie, - сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m-lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, все еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась, и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
Уехал? Ну и хорошо! - сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.
/ Война и мир
В Лысых Горах в декабре 1805 г. побывал князь Василий с младшим сыном - Анатолем; цель Курагина состояла в том, чтобы женить своего беспутного сына на богатой наследнице - княжне Марье. Княжну необычайно взволновал приезд Анатоля; старый князь не хотел этого брака - он не любил Курагиных и не хотел расставаться с дочерью. Случайно княжна Марья замечает Анатоля, обнимающего её компаньонку-француженку, m-lle Бурьен; к радости своего отца, она отказывает Анатолю.
После Аустерлицкого сражения старый князь получает письмо от Кутузова, в котором сказано, что князь Андрей "пал героем, достойным своего отца и своего отечества". Там же говорится, что среди убитых Болконский не обнаружен; это позволяет надеяться, что князь Андрей жив. Между тем княгиня Лиза, жена Андрея, должна родить, и в самую ночь родов возвращается Андрей. Княгиня Лиза умирает; на её мёртвом лице Болконский читает вопрос: "Что вы со мной сделали?" - чувство вины перед покойной женой более не оставляет его.
Пьера Безухова мучает вопрос о связи его жены с Долоховым: намёки знакомых и анонимное письмо постоянно возбуждают этот вопрос. На обеде в московском Английском клубе, устроенном в честь Багратиона, между Безуховым и Долоховым вспыхивает ссора; Пьер вызывает Долохова на дуэль, на которой он (не умеющий стрелять и никогда не державший прежде пистолета в руках) ранит своего противника. После тяжёлого объяснения с Элен Пьер уезжает из Москвы в Петербург, оставив ей доверенность на управление своими великорусскими имениями (что составляет большую часть его состояния).
По дороге в Петербург Безухов останавливается на почтовой станции в Торжке, где знакомится с известным масоном Осипом Алексеевичем Баздеевым, который наставляет его - разочарованного, растерянного, не знающего, как и зачем жить дальше, - и даёт ему рекомендательное письмо к одному из петербургских масонов. По приезде Пьер вступает в масонскую ложу: он в восторге от открывшейся ему истины, хотя сам ритуал посвящения в масоны его несколько смущает. Преисполненный желания делать добро ближним, в частности своим крестьянам, Пьер едет в свои имения в Киевской губернии. Там он очень рьяно приступает к реформам, но, не имея "практической цепкости", оказывается вполне обманутым своим управляющим.
Возвращаясь из южного путешествия, Пьер навещает своего друга Болконского в его имении Богучарово. Князь Андрей после Аустерлица твёрдо решил нигде не служить (чтобы отделаться от действительной службы, он принял должность по сбору ополчения под началом своего отца). Все его заботы замыкаются на сыне. Пьер замечает "потухший, мёртвый взгляд" своего друга, его отрешённость. Энтузиазм Пьера, его новые взгляды резко контрастируют с скептическим настроением Болконского; князь Андрей полагает, что ни школы, ни больницы для крестьян не нужны, а отменить крепостное право нужно не для крестьян - они привыкли к нему, - а для помещиков, которых развращает неограниченная власть над другими людьми. Когда друзья отправляются в Лысые Горы, к отцу и сестре князя Андрея, между ними происходит разговор (на пароме во время переправы): Пьер излагает князю Андрею свои новые взгляды ("мы живём не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там, во всем"), и Болконский впервые после Аустерлица видит "высокое, вечное небо"; "что-то лучшее, что было в нем, вдруг радостно проснулось в его душе". Пока Пьер был в Лысых Горах, он наслаждался близкими, дружескими отношениями не только с князем Андреем, но и со всеми его родными и домашними; для Болконского со встречи с Пьером началась (внутренне) новая жизнь.
Возвратившись из отпуска в полк, Николай Ростов почувствовал себя как дома. Все было ясно, заранее известно; правда, нужно было думать о том, чем кормить людей и лошадей, - от голода и болезней полк потерял почти половину людей. Денисов решается отбить транспорт с продовольствием, назначенный пехотному полку; вызванный в штаб, он встречает там Телянина (в должности обер-провиантмейстера), избивает его и за это должен предстать перед судом. Воспользовавшись тем, что он был легко ранен, Денисов отправляется в госпиталь. Ростов навещает Денисова в госпитале - его поражает вид больных солдат, лежащих на соломе и на шинелях на полу, запах гниющего тела; в офицерских палатах он встречает Тушина, потерявшего руку, и Денисова, который после некоторых уговоров соглашается подать государю просьбу о помиловании.
С этим письмом Ростов отправляется в Тильзит, где происходит свидание двух императоров - Александра и Наполеона. На квартире Бориса Друбецкого, зачисленного в свиту русского императора, Николай видит вчерашних врагов - французских офицеров, с которыми охотно общается Друбецкой. Все это - и неожиданная дружба обожаемого царя с вчерашним узурпатором Бонапартом, и свободное дружеское общение свитских офицеров с французами - все раздражает Ростова. Он не может понять, зачем нужны были сражения, оторванные руки и ноги, если императоры так любезны друг с другом и награждают друг друга и солдат неприятельских армий высшими орденами своих стран. Случайно ему удаётся передать письмо с просьбой Денисова знакомому генералу, а тот отдаёт его царю, но Александр отказывает: "закон сильнее меня". Страшные сомнения в душе Ростова кончаются тем, что он убеждает знакомых офицеров, как и он, недовольных миром с Наполеоном, а главное - себя в том, что государь знает лучше, что нужно делать. А "наше дело - рубиться и не думать", - говорит он, заглушая свои сомнения вином.
Те предприятия, которые затеял у себя Пьер и не смог довести ни до какого результата, были исполнены князем Андреем. Он перевёл триста душ в вольные хлебопашцы (т. е. освободил от крепостной зависимости) ; заменил барщину оброком в других имениях; крестьянских детей начали учить грамоте и т. д. Весной 1809 г. Болконский поехал по делам в рязанские имения. По дороге он замечает, как все вокруг зелено и солнечно; только огромный старый дуб "не хотел подчиняться обаянию весны" - князю Андрею в лад с видом этого корявого дуба кажется, что жизнь его кончена.
По опекунским делам Болконскому нужно увидеться с Ильёй Ростовым - уездным предводителем дворянства, и князь Андрей едет в Отрадное, имение Ростовых. Ночью князь Андрей слышит разговор Наташи и Сони: Наташа полна восторга от прелести ночи, и в душе князя Андрея "поднялась неожиданная путаница молодых мыслей и надежд". Когда - уже в июле - он проезжал ту самую рощу, где видел старый корявый дуб, тот преобразился: "сквозь столетнюю жёсткую кору пробились без сучков сочные молодые листья". "Нет, жизнь не кончена в тридцать один год", - решает князь Андрей; он едет в Петербург, чтобы "принять деятельное участие в жизни".
В Петербурге Болконский сближается со Сперанским - государственным секретарем, близким к императору энергичным реформатором. К Сперанскому князь Андрей испытывает чувство восхищения, "похожее на то, которое он когда-то испытывал к Бонапарте". Князь становится членом комиссии составления воинского устава, В это время Пьер Безухов тоже живёт в Петербурге - он разочаровался в масонстве, примирился (внешне) со своей женой Элен; в глазах света он - чудак и добрый малый, но в душе его продолжается "трудная работа внутреннего развития".
Ростовы тоже оказываются в Петербурге, т. к. старый граф, желая поправить денежные дела, приезжает в столицу искать места службы. Берг делает предложение Вере и женится на ней. Борис Друбецкой, уже близкий человек в салоне графини Элен Безуховой, начинает ездить к Ростовым, не в силах устоять перед обаянием Наташи; в разговоре с матерью Наташа признается, что не влюблена в Бориса и не собирается выходить за него замуж, но ей нравится, что он ездит. Графиня поговорила с Друбецким, и тот перестал бывать у Ростовых.
В канун Нового года должен быть бал у екатерининского вельможи. Ростовы тщательно готовятся к балу; на самом балу Наташа испытывает страх и робость, восторг и волнение. Князь Андрей приглашает её танцевать, и "вино её прелести ударило ему в голову": после бала ему кажутся незначительными его занятия в комиссии, речь государя в Совете, деятельность Сперанского. Он делает предложение Наташе, и Ростовы принимают его, но по условию, поставленному старым князем Болконским, свадьба может состояться только через год. На этот год Болконский уезжает за границу.
Андрей Ранчин
Андрей Михайлович Ранчин (1964) - историк русской литературы; доктор филологических наук, преподаватель филологического факультета МГУ.
Нижеследующие заметки написаны на основе моего комментария к «Войне и миру» Л.Н. Толстого (Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 8 т. М.: Астрель. Т. 2–3, в печати). Предмет истолкования - некоторые символические элементы в книге, преимущественно неявные либо “непрозрачные” по своему смыслу.
Название “Лысые Горы” весьма выразительно и необычно. Недавно на страницах газеты «Литература» Е.Ю. Полтавец предложила толкование названия имения Болконских как символического; по её мнению, Лысые Горы ассоциируются с горой Голгофой (собственно, это имя значит “череп”, “лобное место”), на которой был распят Христос. Лысые Горы наделены значением священного пространства. Это имя указывает на “христоподобие” князя Андрея Болконского как мученика: князь Андрей, не спасающийся от гранаты на Бородинском поле и жертвующий собою, подобен Христу, добровольно принимающему крестную смерть. Священный ореол Лысых Гор проявляется, как считает Е.Ю. Полтавец, и в изображении усадьбы как приюта “божьих людей”: княжна Марья постоянно привечает в Лысых Горах странников, юродивых. Наконец, согласно мнению исследовательницы, Лысые Горы - своеобразная символическая замена святого города Киева. Ведь кое-кто из странников совершал паломничество в Киев (к киевским святым горам , по летописной легенде, благословленным апостолом Андреем ); одну из странниц, привечаемых княжной Марьей, зовут Федосеюшка (Феодосия), и это имя напоминает о великом киевском святом Феодосии Печерском. Е.Ю. Полтавец обратила внимание на совпадение слова Горы в названии имения и гор как символически осмысленного ещё в ранней древнерусской словесности элемента киевской топографии; не прошло мимо её внимания и тезоименитство князя Андрея и апостола Андрея. Всё это, по мнению исследовательницы, - знаки соотнесённости Лысых Гор и Киева (Полтавец Е. Гора, голова и пещера в «Капитанской дочке» А.С. Пушкина и «Войне и мире» Л.Н. Толстого // Литература. 2004. № 10).
Представление о наличии в тексте «Войны и мира» глубинных символических структур, на чём настаивает Е.Ю. Полтавец, бесспорно, однако данное ею толкование, как я полагаю, сомнительно.
Прежде всего, соотнесённость смертельного ранения князя Андрея Болконского с крестной смертью-жертвой Христа едва ли существует. (Об этой соотнесённости подробно сказано в другой статье Е.Ю. Полтавец: Полтавец Е. “Нерешённый, висячий вопрос…”: Почему погиб Андрей Болконский // Литература. 2002. № 29.)
Е.Ю. Полтавец истолковывает смерть и даже ранение князя Андрея как вольную жертву в подражание Христу наподобие кончины святого мученика, страстотерпца, проводя параллель с предком князей Волконских (и предком Л.Н. Толстого по материнской линии) святым Михаилом Всеволодовичем, князем Черниговским, убитым по приказанию хана Батыя в 1245 или 1246 году за отказ совершить языческие очистительные обряды, исполнение которых князь воспринял как отречение от Христа. Князь Андрей, утверждает исследовательница, будто бы стоит на Бородинском поле под огнём французской артиллерии и не прячется от гранаты, движимый жертвенными побуждениями.
Такая интерпретация противоречит тексту «Войны и мира». Во-первых, в ранении полковника Болконского нет ничего исключительного: полк князя Андрея находится в резерве у Семёновского оврага, на линии русских позиций, которая действительно подвергалась сильнейшему артиллерийскому обстрелу. В описании обстрела, которому подвергается полк князя Андрея, отражено реальное событие Бородинской битвы - обстрел гвардейских Преображенского и Семёновского полков, находившихся в резерве, во второй линии русской обороны: “На Бородинском поле Семёновский и Преображенский полки были поставлены в резерв позади батареи Раевского. Они простояли под выстрелами сначала вражеской артиллерии, а затем и пехоты 14 часов и выдержали это испытание «стойко, с невозмутимым хладнокровием, каким должны были обладать отборные войска».
Именно этот эпизод описывает Л.Н. Толстой в романе «Война и мир»” (Лапин Вл. Семёновская история: 16–18 октября 1820 года. Л., 1991. С. 25. Цитируется дневник П.С. Пущина: Пущин П. Дневник. 1812–1814. Л., 1987. С. 60).
Во-вторых, нежелание князя Андрея прятаться от гранаты - следствие гордости, оно мотивировано офицерской честью.
“- Ложись, - крикнул голос адъютанта, прилёгшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. «Неужели это смерть? - думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. - Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух…» Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
Стыдно, господин офицер! - сказал он адъютанту” (т. 3, ч. 2, гл. XXXVI. - Текст «Войны и мира» цитируется по изданию: Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1980.)
Естественная привязанность к жизни и страх смерти борются в душе князя Андрея с представлением о чести, с гордостью - чувством, в главном всё-таки, по Толстому, ложным - с тем чувством, которое движет Наполеоном и ему подобными, с тем чувством, тщету которого Болконский постиг когда-то на поле Аустерлица. При Бородине князь Андрей не хотел умирать. “Воля к смерти” раскрылась в его душе позднее, уже в дни болезни. При этом ситуация сражения исключала возможность “эффектно героического” поведения, как при Аустерлице: надо было “просто” стоять под огнём неприятельской артиллерии, но это “стояние” невероятно далеко - в случае князя Андрея Болконского - от деяния страстотерпца, становящегося “вольной жертвой” в подражание Христу.
И, наконец, чувства, угнездившиеся в душе Болконского перед сражением, далеки от христианской невозмутимости, от всепрощения, от отрешённости от мира и его соблазнов - от того душевного состояния, которое должно быть присуще мученику-страстотерпцу. Он не верит в вечную жизнь и накануне сражения замечает: “А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего это испытание, когда его уже нет и не будет? никого больше не будет! Его нет!” (т. 3, ч. 2, гл. XXIV). В князе Андрее есть озлобленность, о которой позже будет вспоминать Пьер, боясь, не умер ли Болконский в таком недобром состоянии души. Князь Андрей совсем не по-христиански заявляет, что не брал бы пленных, и признаёт, что “в последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла…” (т. 3, ч. 2, гл. XXV). И главное, “от брезгливости к жизни, как ни меняется князь Андрей, ему не дано избавиться” (Бочаров С.Г. Роман Л.Толстого «Война и мир» // Война из-за «Войны и мира»: Роман Л.Н. Толстого в русской критике и литературоведении. СПб., 2002. С. 415). А это чувство нехристианское.
Знание тщеты собственной жизни и жизни вообще, открывающееся князю Андрею накануне Бородина, - это безблагодатное знание. Не случайно упоминание его о знании, полученном Адамом и Евой в нарушение заповеди Бога не вкушать с древа познания добра и зла; внушил им вкусить от этого древа змий - дьявол (Быт. 2, 17; 3, 1–24). Жизнь теперь для Болконского не увиденные “сквозь стекло и при искусственном освещении” волшебного фонаря видения, но “дурно намалёванные картины” (т. 3, ч. 2, гл. XXIV). Он не просто разочаровывается в “славе, общественном благе, любви к женщине” (“И всё это так просто, бледно и грубо при холодном блеске того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня”); он отворачивается и от жизни, и от её вечного истока. После ранения, у врат смерти он действительно постигнет высший, неотмирный смысл бытия - но это будет уже другой князь Андрей: “Когда он очнулся после раны и в душе его мгновенно, как бы освобождённый от удерживавшего его гнёта жизни, распустился этот цветок любви, не зависящий от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней” (т. 4, ч. 1, гл. XVI).
Мудрый Кутузов характеризует путь князя Андрея: “Я знаю, твоя дорога - это дорога чести” (т. 3, ч. 2, гл. XVI), и в этом определении нет ничего от мученичества в подражание Христу. Произнося эти слова, Кутузов не случайно вспоминает о героическом порыве князя Андрея в Аустерлицком сражении, и Болконскому это напоминание радостно : “Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, - сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании <…> Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слёзы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице”.
А ведь аустерлицкий подвиг князя Андрея оценивается автором «Войны и мира» как ложное, непричастное вечному, высшему смыслу деяние.
А Лысые Горы в «Войне и мире» не являются местом, в котором сосредоточена, преизбыточествует святость. Жизнь в Лысых Горах далека от праведности, полна скрытого недоброжелательства и раздражения. Показательно отношение старого князя к домочадцам (кстати, о религиозности дочери отставной генерал-аншеф отзывается насмешливо-презрительно). Обитают в Лысых Горах не только соблазн, но и грех: это связь старого князя с мадемуазель Бурьен. Конечно, за раздражением и жестокими насмешками князя Николая Андреевича скрывается любовь, проявляющаяся в отношении дочери перед его смертью, но так или иначе Лысые Горы - отнюдь не святое место.
Если они могут быть как-то соотнесены с Голгофой, то в таком случае они одновременно могут ассоциироваться и с Лысой горой как местом ведьмовского сборища. Местом шабаша ведьм слыла “в России Лысая гора близ Киева. Впрочем, Лысые горы такой же скверной репутации имеются и в других славянских землях <…> А мифологи стихийной школы с А.Н. Афанасьевым во главе считают, что «Лысая гора, на которую, вместе с бабою-ягою и нечистыми духами, собираются ведуны и ведьмы, есть светлое, безоблачное небо»” (Амфитеатров А.В. Дьявол // Орлов М.Н. История сношений человека с дьяволом. М., 1992. С. 256).
Ассоциации с ясным небом могут быть также свойственны названию Лысые Горы у Толстого (ср. созерцаемое князем Андреем при Аустерлице небо).
Название Лысые Горы , как и название имения Ростовых Отрадное , действительно, глубоко неслучайно, но смысл его по крайней мере неоднозначен. Словосочетание “Лысые Горы” ассоциируется с бесплодностью (лысые ) и с возвышением в гордости (горы , высокое место). И старого князя, и князя Андрея отличают и рационалистичность сознания (по Толстому, духовно неплодотворная, в противоположность естественности простоты Пьера и правде интуиции, свойственной Наташе Ростовой), и гордость. Кроме того, Лысые Горы , по-видимому, своеобразная трансформация названия имения Толстых Ясная Поляна : Лысые (открытые, незатенённые) - Ясная; Горы - Поляна (и по контрасту “высокое место - низина”). Как известно, описание жизни в Лысых Горах (и в Отрадном) навеяно впечатлениями яснополянского семейного быта.
Накануне Аустерлицкого сражения “на дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно кучера, дразнившего старого кутузовского повара, которого знал князь Андрей и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
Ну, - отвечал старик.
Тит, ступай молотить, - говорил шутник.
«И всё-таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»” (т. 1, ч. 3, гл. XIII).
Поддразнивающая, “автоматически” повторяющаяся реплика кучера, вопрос, не требующий ответа, выражает и подчёркивает абсурдность и ненужность войны. С нею контрастируют беспочвенные и “туманные” (очень значимо упоминание о тумане) мечты князя Андрея. Эта реплика повторяется немного ниже, в главе XVIII, описывающей отступление русской армии после Аустерлицкого разгрома:
“- Тит, а Тит! - сказал берейтор.
Чего? - рассеянно отвечал старик.
Тит! Ступай молотить.
Э, дурак, тьфу! - сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка”.
Имя “Тит” символично: святой Тит, праздник которого приходится на 25 августа старого стиля, в народных представлениях ассоциировался с молотьбой (на это время приходился разгар молотьбы) и с грибами. Молотьба в народной поэзии и в «Слове о полку Игореве» - метафора войны; грибы в мифологических представлениях связываются со смертью, с войной и с богом войны Перуном. (См. о мифологическом значении святого Тита: Кондратьева Т.Н. О Титах, Титах Титычах и Титовых детях // Русская речь. 1970. № 1. С. 78–81; Топоров В.Н. Семантика мифологических представлений о грибах // Топоров В.Н. Исследования по этимологии и семантике. М., 2004. Т. 1. Теория и некоторые частные её приложения. С. 768; ср.: 760–761, 772–774.)
Назойливо повторяющееся упоминание имени Тита, ассоциирующееся с бессмыслицей ненужной и непонятной войны 1805 года, контрастирует с героическим, возвышенным звучанием этого же имени в прославляющих Александра I стихах “Славь тако Александра век // И охраняй нам Тита на престоле” из оды поэта и драматурга Н.П. Николева (описание торжественного обеда в московском Английском клубе, данного в честь Багратиона - т. 2, ч. 1, гл. III). Тит из николевской оды - римский император, известный полководец Тит Флавий Веспасиан.
Больше имя Тита в «Войне и мире» не появляется, но один раз оно дано в подтексте произведения. Перед Бородинским сражением Андрей Болконский вспоминает, как “Наташа с оживлённым, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу” (т. 3, ч. 2, гл. XXV). В лесу она встретила старика пчельника.
Воспоминание князя Андрея о Наташе, заблудившейся в лесу, в ночь накануне Бородинского сражения, накануне возможной смерти, конечно, не случайно. Грибы ассоциируются с днём святого Тита, а именно праздник святого Тита был кануном Бородинского сражения (26 августа старого стиля) - одного из самых кровопролитных в истории войн с Наполеоном. Урожай грибов ассоциируется с громадными потерями обеих армий в Бородинской битве и со смертельным ранением князя Андрея при Бородине. Грибы ассоциируются в мифологических представлениях со смертью, и завтра смерть соберёт свой урожай; грибы также связаны с войной и - в языческой традиции - с богом войны (у восточных славян с Перуном).
Сам же день Бородинского сражения был днём праздника святой Наталии. Грибы как знак смерти неявно противопоставлены Наташе как образу торжествующей жизни (латинское по происхождению имя Natalia означает “рождающая”, и весьма красноречиво, что в Эпилоге Наташа представлена “плодовитой самкой”). Старый пчельник, которого встречает Наташа в лесу, также, очевидно, олицетворяет начало жизни, контрастирующее с грибами и темнотой леса. В «Войне и мире» “роевая” жизнь пчёл - символ естественной человеческой жизни (ср., например, описание Москвы в гл. ХХ ч. 3 т. 3 «Войны и мира»). Показательно, что “пчелиный промысел считается один из тех, которые требуют нравственной чистоты и праведной жизни перед Богом” (Максимов С. Куль хлеба. Нечистая, неведомая и крестная сила. Смоленск, 1995. С. 595).
Гриб - но в метафорическом значении - встречается в тексте «Войны и мира» несколько позднее и опять-таки в эпизоде, изображающем князя Андрея и Наташу. Наташа в первый раз входит в комнату, где лежит раненый Болконский. “В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что-то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка” (т. 3, ч. 3, гл. XXXI). Форма гриба, упоминание о грибе и здесь символичны; гриб ассоциируется со смертью, с миром мёртвых; нагар в форме гриба не даёт распространиться свету: “В избе этой было темно”. Темнота наделена признаками небытия, могилы. Не случайно сказано: “В заднем углу, у кровати, на которой лежало что-то…” - не кто-то , а что-то , то есть князь Андрей описывается в восприятии ещё не различающей предметы в темноте Наташи как тело, как словно бы покойник. Но затем всё меняется: “…нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидела лежащего <…> князя Андрея, такого, каким она всегда его видела”. “Каким всегда” - то есть живого. “Гриб” застит свет, который соотнесён с жизнью. Значимы, очевидно, и фонетические, звуковые ассоциации между словами “гриб” и “гроб”, и подобие шляпки “гриба” крышке гроба. Свеча же напоминает о свече из евангельского речения Иисуса Христа: “Вы - свет мира <…> И зажегши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного” (Мф. 5, 14–16). Толстой, по-видимому, непосредственно апеллирует к этому речению, когда упоминает о “переноске”, на которой находилась свеча в комнате, в которой лежал князь Андрей: этой “переноске” соответствует свеча из речения Христа.
Святой Николай Мирликийский,
Николай Андреевич, Николай и НиколенькаНесколько упоминаемых в «Войне и мире» храмов посвящено святому Николаю (Николе) Мирликийскому. Пьер по пути к Бородинскому полю спускается по дороге, ведущей “мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили” (т. 3, ч. 2, гл. ХХ). Это новый Никольский собор на городище Можайска, у кромки вала (святой Николай Мирликийский - небесный покровитель Можайска). Собор был построен в 1685 году как надвратный храм; Пьер должен был видеть его в перестроенном виде, но без построенной в 1814 году колокольни: в 1802–1812 годах старый обветшавший храм был перестроен в неоготическом стиле архитектором А.Н. Бакарёвым. (См. об этом храме: Мокеев Г.Я. Можайск - священный город русских. М., 1992. С. 78–80. Храм сохранился.)
Упоминание Толстого о можайском Никольском соборе не случайно: Можайск и его надвратный храм воспринимались как символические ворота Москвы, Московской земли, а святой Николай - как покровитель не только Можайска, но и всей Русской земли. По замечанию участника похода на Россию Стендаля, “не воззвания и не награды воодушевляют русских солдат на бой, а приказания святого угодника Николая” (Стендаль. Жизнь Наполеона // Стендаль. Итальянские хроники. Жизнь Наполеона. М., 1988. С. 444; пер. с франц. А.Кулишер). Символично и имя святого, производное от греческого слова “победа”; имя “Николай” означает “победитель народов”, наполеоновская армия же состояла из солдат разных народов - “двунадесяти язык” (двадцати народов). В двенадцати вёрстах не доходя до Можайска, на Бородинском поле, у ворот Москвы русские одерживают духовную победу над армией Наполеона. Николай (Никола) Мирликийский особенно почитался на Руси; в простом народе его даже могли считать четвёртым Богом кроме Троицы, “русским Богом”; см. об этом: Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). М., 1982. По замечанию С.В. Максимова, “вообще, св. Никола пользуется в народе огромным уважением за его любовь к крестьянам и почитается самым старшим и самым близким к Богу святым угодником” (Максимов С.В. Куль хлеба. Нечистая, неведомая и крестная сила. С. 608). Платон Каратаев, олицетворяющий в «Войне и мире» народную душу, молится кроме Флора и Лавра (Фролы и Лавры) именно Николе-угоднику (т. 4, ч. 1, гл. XII).
Когда французский
авангард вступил в Москву, “oколо середины
Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился,
ожидая известия от передового отряда о том, в
каком положении находилась городская крепость «le
Kremlin
»” (т. 3, ч. 3, гл. XXVI). Храм Николы Явленного
выступает здесь в роли своеобразного
символического замещения святого Кремля, вехи на
подступах к нему.
Знаменательно, что и Пьер Безухов для исполнения покушения на Наполеона (а он полагает, что избран свыше для этой роли) отправился “к Николе Явленному, у которого он в воображении своём давно определил место, на котором должно быть совершено его дело” (т. 3, ч. 3, гл. XXXIII). Выбор места, естественно, неслучаен. Пьер как бы ищет небесного покровительства, помощи святого Николая (Николы).
Покидающие Москву наполеоновские войска и
русские пленные проходят “мимо церкви”,
осквернённой французами: у ограды был поставлен
стоймя “труп человека <…> вымазанный в лице
сажей” (т. 4, ч. 1, гл. XIII). Не названная церковь -
это сохранившийся храм Николы Чудотворца
(Николая Мирликийского) в Хамовниках. Основное
здание церкви было построено в 1679–1682 годах, один
из приделов, трапезная и колокольня - в 1692 году,
второй придел - в 1757 году. Толстой не называет
церкви, но это упоминание было понятным для
каждого москвича. Ведь «Война и мир» -
произведение, адресованное по преимуществу
москвичам, а не петербуржцам. В «Войне и мире»
противопоставлены не в выгоду новой столице
Москва и Петербург. При этом петербургские
топографические реалии практически не
упоминаются в книге (купание полицейского с
медведем в Фонтанке - исключение). Между тем
московские реалии, адреса упоминаются очень
часто, причём в расчёте на посвящённого читателя,
их хорошо знающего. Помимо улиц, бульваров и
площадей это, например, Гурьев дом (т. 1, ч. 3, гл. XIII),
Юсупов дом (дом князя Н.Б. Юсупова в
Харитоньевском переулке - т. 3, ч. 3, гл. XVI), дом
князя Грузинского на углу Поварской (т. 3, ч. 3, гл.
XXXIV), приход Успения на Могильцах (т. 2, ч. 5, гл. XII),
домовая церковь Разумовских (церковь Вознесения
на Гороховом поле - т. 3, ч. 1, гл. XVIII). В случае с
“Гурьевым домом”, о котором вспоминает Николай
Ростов в полудрёме, находясь во
фланкёрской цепи,
Толстой, ориентирующийся на собственное
восприятие Москвы, очевидно, допускает
исторический анахронизм: Гурьевым домом
(“Гурьевкой”) назывался роскошный дом,
построенный по проекту М.Ф. Казакова на углу
Тверской и Малого Гнездниковского переулка для
московского главнокомандующего А.А.
Прозоровского после 1778 года (вероятно, в 1790–1795
годах). Он принадлежал позднее княгине Голицыной,
затем Куракиной; в руках “богатого помещика
Гурьева, который его окончательно забросил”, дом
оказался только в 1840-х годах и только с этого
времени приобрёл обиходное название “Гурьев
дом”. (См.: Гиляровский В.А.
Москва и москвичи.
М., 2002. С. 227.)
Изображение храма Николы в Хамовниках - это ещё один пример указания на символическое значение святого Николы (Николая) и имени “Николай” в «Войне и мире»: Никола Угодник словно бы выпроваживает из Москвы французов, которые осквернили его храм.
Действие Эпилога приходится на “канун зимнего Николина дня, 5 декабря 1820 года”. Престольный праздник в Лысых Горах, где собираются любимые толстовские герои, - праздник святого Николая. По мнению Б.И. Бермана, приуроченность событий Эпилога к этой дате связана с воспоминанием о старшем брате Толстого, рано умершем Николае: “Миросозерцание <…> и, главное, жизнечувствование тридцатилетнего Толстого, несомненно, складывалось под влиянием его любимого старшего брата Николая Николаевича, бюст которого Толстой всегда держал перед собой в яснополянском кабинете. Не думаю, чтобы действие Эпилога «Войны и мира» случайно совпало с Николиным днем 6 декабря 1820 года” (Берман Б.И. Сокровенный Толстой. М., 1992. С. 165). Однако психологическая трактовка, даваемая Б.И. Берманом, ещё не объясняет функции этой приуроченности в контексте самого Эпилога. Вероятно, для Толстого существенно то, что вслед за зимним Николиным днём следует Никольщина: в народном быту “это празднество всегда справляют в складчину <…> В отличие от прочих, - это праздник стариковский, большаков семей и представителей деревенских и сельских родов” (Максимов С.В. Куль хлеба. Нечистая, неведомая и крестная сила. С. 669). К зимнему Николину дню собираются вместе все оставшиеся в живых представители родов Ростовых и Болконских и Пьер Безухов - единственный признанный законным сын графа Безухова; вместе оказываются главы, отцы семейств Ростовых - Болконских (Николай) и Безуховых - Ростовых (Пьер). Из старшего поколения - графиня Ростова.
Имя “Николай”, очевидно, для Толстого не только “отцовское” имя (его отец Николай Ильич) и имя любимого рано умершего брата Николеньки, но и “победоносное” - Николаем звали Болконского-старшего, генерал-аншефа, которого ценили ещё екатерининские полководцы и сама императрица; Николенькой зовут младшего из Болконских, в Эпилоге мечтающего о подвиге, о подражании героям Плутарха. Честным и храбрым военным стал Николай Ростов. Имя “Николай” - в известном смысле “самое русское имя”.
