Борис Акунин
Огненный перст (сборник)
© ООО «Издательство АСТ», 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Огненный перст
Повесть
Вода, огонь, ветер
Проворные и уверенные на реке, по морю ладьи поплыли опасливо. Неприспособленные к напору волн борты пугливо скрипели, весла сшибались друг с другом, не всегда попадали по воде. Выйдя из лимана, вся длинная вереница, девятнадцать больших лодок, старалась не отдаляться от берега. Но месяц был ласковый, ве́ресень, погода ясная и маловетреная, волнение несильное. Гребцы понемногу приноровились. Ладьи перестали рыскать острыми носами, ход их ускорился, строй выровнялся.
Осеннее солнце, которому наскучило гонять солнечные зайчики по пустым водам, азартно накинулось на новую игрушку: блики запрыгали на весельных лопастях, на медных бляхах щитов, на разложенном по скамьям оружии.
Многовесельные лодки на языке северичей назывались селезнями. Сверху, из-под легких облаков, где кружили белые морские птицы, флотилия, верно, и в самом деле была похожа на утку с выводком утят. Передняя ладья – целый корабль, только без мачт – была вдвое больше остальных. На тех помещалось человек по тридцать-сорок, на этой семьдесят, вся старшая дружина. Над кормой торчал длинный шест с насаженным на него знаком княжеской власти: черепом кабана в посеребренном, матово посверкивающем шлеме.
Сам князь – огромный, широкий, в расшитой по вороту рубахе – неподвижно стоял у носа один и глядел вперед. Воины смотрели на могучую, несокрушимую, как каменный валун, спину, и их страх перед морем постепенно отступал.
А князю было так же страшно, как остальным. Человек лесной, болотный, он никогда не видел столько воды. Невообразимый простор давил на него, стискивал грудь. Прямая и чистая, словно край стола, линия горизонта казалась обрывом, за которым нет ничего, кроме тьмы и смерти. Нельзя было позволить, чтобы люди заметили на лице вождя смятение, поэтому Воислав и не оборачивался. А еще он боялся, что от резкого движения (у него все движения были резкими, по-иному не умел), покачнется, не устоит на ногах, и это будет воспринято как недобрая примета. Рука князя – на четырех пальцах серебряные кольца, на большом золотой перстовник – крепко сжимала кромку борта.
Параллельно ладье, посверкивая мокрой кожей, нырял по волнам любопытный дельфин. Воислав никогда не видел таких больших черных рыб, да еще чтоб скакали по-над водой, и сотворил знак, отгоняющий злые видения: трижды дернул себя за буйную бороду. Диковинная тварь, махнув нерыбьим хвостом, ушла на глубину.
– Эй! – крикнул Воислав басом, от которого, бывало, приседали боевые кони. – Эй, Гад! Поди!
К носу, легко и уверенно шагая прямо по скамьям, приблизился человек. Он был худ и невелик ростом, меньше всех, кто был в лодке, а рядом с гороподобным Воиславом показался вовсе заморышем. Одет недомерок был так же, как остальные: серая рубаха-голошея с ремешком да холщовые порты – под коленом они были крест-накрест перехвачены тесемкой, пришитой к кожаным ступам, всегдашней обуви северичей. Только меч на поясе не такой, как у всех, а узкий и короткий, каких в лесном краю не делали. Массивный, широкий северицкий сечень Гаду был тяжел.
Князь сверху покосился на подошедшего. Спросил, умерив голос, что у него получилось плохо:
– Далеко ль морем плыть?
– До Керкинтия? – Гад вздохнул. На этот вопрос он отвечал уже много раз. – От устья Бог-реки так. Можно прямо. – Он показал на горизонт. – Тогда близко. Ночь плыть. Утром Керкинтий. Я говорил, княже.
Воислав кинул взгляд на водную пустоту. Дернул исполинским плечом – поежился.
– Нет. Ночевать на земле будем.
– Тогда вдоль берега плыть надо. Сегодня, завтра, еще один день.
Князь недоверчиво прищурился, глядя Гаду в его немигающие спокойные глаза:
– Откуда всё знаешь?
Маленький человек промолчал, взгляда не отвел. Из всех северичей он один мог позволить себе оставить вопрос князя без ответа.
– Почему я тебе верю, волхв? – зарокотал Воислав, которому хотелось разгневаться – это состояние для него было привычнее неуверенности. – Почему слушаю?
– Стрежень-город помнишь? – сказал он как всегда мягко и негромко. – Я тебя предупреждал. Не ходи на приступ. Не гони людей на стену. Надо ручей перекрыть. Без воды стреженцы сами вылезут. Ты меня не послушал. Сорок воинов зря погубил. Город не взял. Потом мы воду отвели. Через неделю они сами сдались. Без воды никто долго не может.
Оба изъяснялись короткими, очень простыми фразами, в которых не было лишних слов. У северичей, как и у других славян, многоречие было не в чести. Длинно говорили только ведуны и женщины, но и те показались бы людям из южных, менее суровых краев немногословными.
От приятного воспоминания гнев князя, так и не распалившись, прошел. Воислав улыбнулся.
– Я помню, волхв. Потом все говорили. Воислав мудр. Придумал город без крови взять. Нет воды, нет и крови.
И захохотал. Он часто повторял эту остроту. Северичи шутили редко. Выпив много хмельного меда, могли для веселья подурачиться, но острого слова сказать не умели. Шутку про кровь и воду когда-то первым произнес Гад, но князь давно забыл про это.
– Нет воды, нет и крови, – сказал он еще раз и снова засмеялся.
– А помнишь Лютово городище, княже? Как я сказал прикинуться послами? Будто с миром пришли?
– Помню. – Улыбка Воислава стала шире. – Мы убили Люта и всех его родичей. Как цыплят.
– И про грозу помнишь? Я сказал тебе: «Отойди от дуба». И в него попала молния. Вот почему ты мне веришь, княже. Я умею говорить с богами. Они слушают мои речи. И ты меня слушай. Кто ты был три года назад? Что у тебя было? Твой Градец, десять деревенек вдоль Бог-реки да лесные люди. А что лесные люди? Сегодня они есть, завтра в лес ушли. И нет их. Так было раньше. Без меня. Теперь разве так?
Князь засмеялся. Он уже не думал про море и про его пугающий край, за которым тьма.
– Теперь у меня много всего. Мне покорились все роды северичей. И голотичи. И прегордые любичи. Я вожу в поход тысячу воинов! И у каждого железный шлем, хороший меч, крепкий щит. У меня двадцать ладей. Девятнадцать, – поправился Воислав, и тень пробежала по его низкому лбу. Пробежала – и исчезла. – Я иду брать греческий город! За море иду! Я возьму много добычи. Никогда никто не брал столько добычи!
«Огненный перст» - художественное произведение Бориса Акунина о Древней Руси. Это сборник, включающий в себя три рассказа, объединённых одним сюжетом и героями. Борис Акунин известен своими книгами детективного жанра, но также великолепно у него получается писать эпические произведения. Истории являются фантастически-историческими, в них история нашего государства переплетена с великолепной фантазией автора.
Первая повесть «Огненный перст» повествует о Византии 9 века, хорошо развитой цивилизации. Главный герой Дамианос имеет почти сверхъестественные возможности ниндзя, так же он хороший лекарь. Он проходит обучение и становится разведчиком, использует новейшие достижения техники, вмешивается в политические дела. Из Византии Дамианос направляется к землям Руси. В пути ему предстоит множество приключений, встречи с язычниками, разбойниками, дикими племенами, в том числе с вождём Рориком, в котором угадывается живший в действительности князь Рюрик.
Второй рассказ повествует о становлении Киевской Руси в 11 веке. Здесь переплетается политическое соперничество Византии и Руси, взаимоотношения между Ярославом Мудрым и Константином Мономахом. Увлекательно описан уклад жизни на Руси, гармонично вплетены в жизнь героев фантастические события. Сын Ярослава Святослав становится отцом. Его ребёнок рождается мёртвым, но в то же время рождается сын у Кикиморы, которую Святослав изнасиловал. Евнуху удаётся подменить ребёнка, отравив его мать.
Третья повесть «Князь Клюква» рассказывает о периоде раздробленности Руси в 13 веке. Прозвище Клюква князю дали за родимое пятно, напоминающее раздавленную ягоду. Ему придётся преодолеть немало трудностей, битву с половцами, борьбу с братом. Однако, он не сдаётся и показывает себя хорошим правителем. Он находит свою любовь в лице дочери соседнего князя. В конце книги он размышляет о том, что справится со всеми неприятностями.
Книга написана интересно, простым и красивым языком, что так свойственно Борису Акунину. Необычно обыграна история Древней Руси, что делает сюжет увлекательным и запоминающимся.
На нашем сайте вы можете скачать книгу "Огненный перст" Борис Акунин бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.
© ООО «Издательство АСТ», 2014
Проворные и уверенные на реке, по морю ладьи поплыли опасливо. Неприспособленные к напору волн борты пугливо скрипели, весла сшибались друг с другом, не всегда попадали по воде. Выйдя из лимана, вся длинная вереница, девятнадцать больших лодок, старалась не отдаляться от берега. Но месяц был ласковый, ве́ресень, погода ясная и маловетреная, волнение несильное. Гребцы понемногу приноровились. Ладьи перестали рыскать острыми носами, ход их ускорился, строй выровнялся.
Осеннее солнце, которому наскучило гонять солнечные зайчики по пустым водам, азартно накинулось на новую игрушку: блики запрыгали на весельных лопастях, на медных бляхах щитов, на разложенном по скамьям оружии.
Многовесельные лодки на языке северичей назывались селезнями. Сверху, из-под легких облаков, где кружили белые морские птицы, флотилия, верно, и в самом деле была похожа на утку с выводком утят. Передняя ладья – целый корабль, только без мачт – была вдвое больше остальных. На тех помещалось человек по тридцать-сорок, на этой семьдесят, вся старшая дружина. Над кормой торчал длинный шест с насаженным на него знаком княжеской власти: черепом кабана в посеребренном, матово посверкивающем шлеме.
Сам князь – огромный, широкий, в расшитой по вороту рубахе – неподвижно стоял у носа один и глядел вперед. Воины смотрели на могучую, несокрушимую, как каменный валун, спину, и их страх перед морем постепенно отступал.
А князю было так же страшно, как остальным. Человек лесной, болотный, он никогда не видел столько воды. Невообразимый простор давил на него, стискивал грудь. Прямая и чистая, словно край стола, линия горизонта казалась обрывом, за которым нет ничего, кроме тьмы и смерти. Нельзя было позволить, чтобы люди заметили на лице вождя смятение, поэтому Воислав и не оборачивался. А еще он боялся, что от резкого движения (у него все движения были резкими, по-иному не умел), покачнется, не устоит на ногах, и это будет воспринято как недобрая примета. Рука князя – на четырех пальцах серебряные кольца, на большом золотой перстовник – крепко сжимала кромку борта.
Параллельно ладье, посверкивая мокрой кожей, нырял по волнам любопытный дельфин. Воислав никогда не видел таких больших черных рыб, да еще чтоб скакали по-над водой, и сотворил знак, отгоняющий злые видения: трижды дернул себя за буйную бороду. Диковинная тварь, махнув нерыбьим хвостом, ушла на глубину.
– Эй! – крикнул Воислав басом, от которого, бывало, приседали боевые кони. – Эй, Гад! Поди!
К носу, легко и уверенно шагая прямо по скамьям, приблизился человек. Он был худ и невелик ростом, меньше всех, кто был в лодке, а рядом с гороподобным Воиславом показался вовсе заморышем. Одет недомерок был так же, как остальные: серая рубаха-голошея с ремешком да холщовые порты – под коленом они были крест-накрест перехвачены тесемкой, пришитой к кожаным ступам, всегдашней обуви северичей. Только меч на поясе не такой, как у всех, а узкий и короткий, каких в лесном краю не делали. Массивный, широкий северицкий сечень Гаду был тяжел.
Князь сверху покосился на подошедшего. Спросил, умерив голос, что у него получилось плохо:
– Далеко ль морем плыть?
– До Керкинтия? – Гад вздохнул. На этот вопрос он отвечал уже много раз. – От устья Бог-реки так. Можно прямо. – Он показал на горизонт. – Тогда близко. Ночь плыть. Утром Керкинтий. Я говорил, княже.
Воислав кинул взгляд на водную пустоту. Дернул исполинским плечом – поежился.
– Нет. Ночевать на земле будем.
– Тогда вдоль берега плыть надо. Сегодня, завтра, еще один день.
Князь недоверчиво прищурился, глядя Гаду в его немигающие спокойные глаза:
– Откуда всё знаешь?
Маленький человек промолчал, взгляда не отвел. Из всех северичей он один мог позволить себе оставить вопрос князя без ответа.
– Почему я тебе верю, волхв? – зарокотал Воислав, которому хотелось разгневаться – это состояние для него было привычнее неуверенности. – Почему слушаю?
– Стрежень-город помнишь? – сказал он как всегда мягко и негромко. – Я тебя предупреждал. Не ходи на приступ. Не гони людей на стену. Надо ручей перекрыть. Без воды стреженцы сами вылезут. Ты меня не послушал. Сорок воинов зря погубил. Город не взял. Потом мы воду отвели. Через неделю они сами сдались. Без воды никто долго не может.
Оба изъяснялись короткими, очень простыми фразами, в которых не было лишних слов. У северичей, как и у других славян, многоречие было не в чести. Длинно говорили только ведуны и женщины, но и те показались бы людям из южных, менее суровых краев немногословными.
От приятного воспоминания гнев князя, так и не распалившись, прошел. Воислав улыбнулся.
– Я помню, волхв. Потом все говорили. Воислав мудр. Придумал город без крови взять. Нет воды, нет и крови.
И захохотал. Он часто повторял эту остроту. Северичи шутили редко. Выпив много хмельного меда, могли для веселья подурачиться, но острого слова сказать не умели. Шутку про кровь и воду когда-то первым произнес Гад, но князь давно забыл про это.
– Нет воды, нет и крови, – сказал он еще раз и снова засмеялся.
– А помнишь Лютово городище, княже? Как я сказал прикинуться послами? Будто с миром пришли?
– Помню. – Улыбка Воислава стала шире. – Мы убили Люта и всех его родичей. Как цыплят.
– И про грозу помнишь? Я сказал тебе: «Отойди от дуба». И в него попала молния. Вот почему ты мне веришь, княже. Я умею говорить с богами. Они слушают мои речи. И ты меня слушай. Кто ты был три года назад? Что у тебя было? Твой Градец, десять деревенек вдоль Бог-реки да лесные люди. А что лесные люди? Сегодня они есть, завтра в лес ушли. И нет их. Так было раньше. Без меня. Теперь разве так?
Князь засмеялся. Он уже не думал про море и про его пугающий край, за которым тьма.
– Теперь у меня много всего. Мне покорились все роды северичей. И голотичи. И прегордые любичи. Я вожу в поход тысячу воинов! И у каждого железный шлем, хороший меч, крепкий щит. У меня двадцать ладей. Девятнадцать, – поправился Воислав, и тень пробежала по его низкому лбу. Пробежала – и исчезла. – Я иду брать греческий город! За море иду! Я возьму много добычи. Никогда никто не брал столько добычи!
Он воодушевлялся всё больше. Хвастливые речи придавали ему силы.
– Я слушал тебя, Гад. И буду слушать. Ты всё знаешь. Ты умеешь говорить с богами. Ты хитрый. Ты умный, как змея. Кажется, тебя можно раздавить голой рукой. Но ты вывернешься. И укусишь ядовитым зубом. – Теперь князь смотрел на низкорослого собеседника с восхищением. – Потому тебя так прозвали: Гад.
Для северичей в этом имени не было ничего обидного. Один из лесных родов даже поклонялся змеебогу Гадуну, приносил ему в жертву откормленных мышей и лягух.
– Не зли змею – она не укусит, – сказал волхв. – Ласкай змею – получишь от нее дары. У тебя теперь много всего, княже. Возьмешь Керкинтий – будет еще больше. Нет никого богаче греков. У них ткани разные. Посуда. Серебро. Прозрачный кувшин помнишь? Он из стекла. У греков таких много. Вернешься с добычей – все тебе поклонятся. Древовичи, ладиничи, даже поляне. Все встанут под твою руку.
Вождь кивнул. Вот теперь он обернулся лицом к воинам, зная, что его гордый и спокойный вид придаст им бодрости.
– Я бы поплыл на греков прямым путем. Я не боюсь провести ночь в море. Но они… – Он показал на дружину. – Они не захотят. Они не привыкли к такой большой воде.
Гад не стал спорить.
– Ничего, княже. Доплывем и берегом. Может быть, нам повезет. Мы встретим купеческий корабль. Там бывает много добра. Очень много. Хватит нагрузить все ладьи. Тогда незачем ходить на Керкинтий.
– Нет. Я хочу взять греческий город. Хочу попробовать греческих женщин. Хочу поставить на самом высоком месте моего кабана. – Князь показал на клыкастый череп. – Пусть греки узнают про Воислава!
Прикрыв ладонью глаза от солнца, он посмотрел назад, на растянувшуюся по морю флотилию и выругался:
– Что отстали? Осерчай на них Перун!
Брани крепче этой у северичей не было.
Головной корабль далеко оторвался от остальных ладей.
– Осушай, осушай! – крикнул Воислав.
Борта ощетинились застывшими веслами: пятнадцать с одной стороны, пятнадцать с другой.
Князь пробирался к корме – медленно и трудно перешагивая через скамьи, опираясь на плечи гребцов. Отодвинул кормщика, встал у руля сам. Принялся командовать – небыстро:
– Йэ-эх!..Йэ-эх!..Йэ-эх!
Весла задвигались медленней, чем раньше. Разрыв стал сокращаться.
Через час или полтора Воислав снова подозвал волхва. Тот всё это время оставался на носу. Смотрел на солнце через какую-то дощечку с прорезью.
Подошел – но не стремглав, не сразу.
«Эк ловок», – подумал князь, завидуя легкости, с которой Гад перемещался по раскачивающейся ладье.
– Я думал, – гордо сказал вождь. – Я считал. Как ты учил. Сейчас у меня тысяча воинов без двадцати, так? Покорю древовичей – возьму с них еще четыреста. Или пятьсот. С ладиничей возьму триста. С полян можно взять семьсот, даже больше. Зимой по льду доберусь до смоличей. У них лучники хороши. Возьму двести. Это сколько всего будет?
– Вместе с твоими почти три тысячи.
Маленькие голубые глаза князя – густая борода подбиралась к ним чуть не вплотную – загорелись восторгом.
– Никогда ни у кого столько не было! Какой у греков самый большой город? Только чтоб на этой стороне моря.
– Я знаю про Корсунь. – Воислав торжественно воздел ручищу. – На следующее лето он мой будет!
– Помолчи-ка, княже. – Гад, сузив глаза, всматривался в линию берега. Ноздри хищно затрепетали.
– Ты чего? – забеспокоился Воислав.
– Тссс. Мне Россох шепчет…
Так звали бога реки и всякой воды, чтимого северичами.
– Жиром пахнет… Добычей пахнет… – Гад показал на недальний мыс. – Там! Поворачивай! И остальным вели! Быстрее!
Воислав открыл рот – спросить, в чем дело, но вещий человек бесцеремонно отодвинул тугодумного князя (оказывается, была в тонких жилистых руках Гада немаленькая сила) и сам навалился на кормило.
Селезень повернулся, вспенив носом зеленую волну.
– Йэ-эх! Йэ-эх! Йэ-эх! – пронзительно закричал Гад, убыстряя ритм гребли.
Князь смотрел на приближающийся мыс и ничего там не видел. Нюхал воздух – никаким жиром не пахло. Однако не перечил. Смотрел, ждал.
Остальные лодки повернули за сверкающей на солнце кабаньей головой. Им что – куда князь, туда и они.
За оконечностью мыса, у подножия которого кипел белый прибой, открылся вид на бухту. Ее горло, сдавленное двумя скалистыми языками, было шириной в двадцать полетов стрелы. Посередине бухты, на глубоководье, стоял огромный черный корабль.
Он был не похож на ладьи речных славян. Длинный, высокобортый, с мощными веслами в два яруса, с тремя мачтами. Главная – высотой с пятидесятилетнюю сосну.
– Смотри, князь! Купец! – крикнул Гад. – Не обманул Россох! Не зря мы дали ему щедрую жертву!
– Зачем он здесь? Здесь ничего нет, – сказал Воислав, глазея на невиданное судно.
– Хочет починиться. Или взять питьевой воды. Какая разница? Твоя удача крепка, князь. Только бы не ушел!
Встрепенувшись, вождь приказал:
– Правь на него! А вы гребите, гребите!
Волхв поступил иначе – двинул руль в другую сторону, и ладья, вместо того чтоб войти в бухту, повернулась носом к противоположному мысу.
– Ты что делаешь?! – ахнул Воислав. – Корабль там, а ты – туда.
Было видно, как на верхней палубе огромного судна муравьями снуют люди. Кто-то карабкался по снастям. Из воды вынырнул, заблестел мокрый якорь.
– Пойдем прямо на него – ускользнет. – Гад зачем-то послюнил палец, поднял его над головой. – Надо вытянуться цепью. Замкнуть выход из бухты. Тогда никуда не денется.
Вдруг над срединной мачтой корабля раскрылось квадратное серое полотнище; еще два поменьше, косоугольные – спереди и сзади. Будто сизый голубь раздул грудь и расправил крылья.
– Что это, Гад?
– Паруса. На них под ветром ходят.
Этого князь не понял, однако мысль о том, что нужно закрыть выход из бухты, ухватил.
– Зык, ко мне! – крикнул он.
Зыком назывался дружинник с особенно зычным голосом. Такой имелся в каждой ладье.
Две эти фразы, выкрикнутые лужеными глотками, разнеслись над золотисто-изумрудными водами восемнадцатикратным эхом.
Славянские селезни, бешено работая веслами, мчались ко второму мысу. Пришел в движение и корабль. Полотнища захлопали, надулись; разом приподнялись и опустились весла: верхние очень длинные, нижние покороче.
Через минуту-другую корабль, несмотря на размер и тяжесть, развил скорость, вдвое, если не втрое бо́льшую, чем у северичей.
– Уйдет! Не поспеем! – взвыл Воислав.
Но грек вдруг качнул парусами и сменил курс, словно передумал бежать, а решил сойтись с преследователями.
– Будет биться? – изумился князь. – Один? Или сдаться хочет? Нам пленных не надо. Для добычи места бы хватило. Велю всех переколоть.
На корабле словно подслушали жестокий посул. Снова двинулись косые паруса, взбурлила под острым носом вода. Грек опять сделал крутой поворот.
– Почему рыскает? – спросил Воислав.
– Ветер сбоку, – коротко ответил волхв. – Купцу не уйти. Стрибог к нам милостив.
Оставив одну руку на кормиле, он поплевал на ладонь другой и дал ветру сдуть слюну. Стрибог, повелитель воздуха, принимает такое подношение как обещание будущей награды.
– Сделай то же, князь.
Воиславу было не в разум, почему хорошо, что ветер сбоку и за что нужно сулить мзду Стрибогу. Сейчас надо было звать на подмогу Перуна – покровителя воинов. Обидится Перун – не видать удачи в битве.
Не послушал князь волхва. Вырвал из бороды целый клок волос и кинул через плечо.
– На́, Перун, тебе, а ты – мне! А после стотину дам!
«Стотина» – сотая часть добычи. Пожадничал Воислав, очень уж был уверен в победе. Обычно перед битвой Перуну обещают десятину. А дадут иль нет – это после видно будет. Если добычи меньше, чем думалось, могут и не дать.
Грек, кажется, понял, что не проскочит, и изменил тактику. Теперь он шел наискось, к первому мысу, оставшемуся позади.
– Будет прорываться с боем, – сказал Гад. – Через наш хвост. Кто замыкающий?
– Тур Одноглазый. – Князь хохотнул. В предчувствии драки он всегда впадал в нетерпеливое, радостное возбуждение. – Через Тура не прорвется. Зык, ко мне! Кричи: «Всем заворачивать! Бой!»
«О-о-й! О-о-й!» – зашумело над бухтой.
Не зависящие от ветра ладьи одна за другой стали разворачиваться. Самая последняя, которой командовал старый и опытный воин по имени Тур, быстро пошла на сближение с греком. Тот, поныривая клювообразным носом, несся навстречу, стремительный, будто давешняя прыгучая рыба.
С Туровой лодки и еще с одной, соседней, открыли огонь лучники. На корабле, будто сами собой, поднялись большие щиты, начисто закрывшие палубу. Несколько мгновений спустя на них стала расти щетина – в дерево вонзались славянские стрелы с раздвоенными хвостами.
Быстрый тридцативесельный селезень Воислава уже обогнал половину других ладей. Князь перебрался с кормы вперед. Надел кожаный доспех, спереди обшитый медными пластинами, нацепил остроконечный хазарский шлем с шестиконечной звездой – военный трофей, которым очень гордился.
– Сейчас Тур зацепит его крюками. А там другие налетят! – крикнул он толпящимся за его спиной дружинникам. Они все тоже снарядились к бою. От нетерпения колотили мечами по бортам.
Когда между греком и передней лодкой осталось шагов сто, в зазор меж двух утыканных стрелами щитов просунулась длинная труба – будто у корабля на лбу внезапно вырос рог.
Из трубы, прочертив огненную дугу, выметнулась струя пламени и обрушилась на ладью – та вспыхнула бурно и охотно, как не загорается даже хорошо высушенный хворост. Невероятно, но загорелось и море вокруг. В лодке размахивали руками люди. Они тоже горели. Одна пылающая фигурка прыгнула за борт. За ней еще и еще. На воде вспыхнули маленькие костры – горящие головы.
Вой боли прокатился над солнечной бухтой. Остальные ладьи откликнулись воем ужаса. Это было чародейство – непонятное и оттого еще более страшное.
Следующий селезень уже не махал веслами, но с разгона еще двигался навстречу колдовскому кораблю. Тот снова изрыгнул красно-черную струю. Она не попала в лодку, но подожгла море у ее борта, и пламя, подгоняемое ветром, пробежало по веслам, перекинулось на суденышко.
Всё повторилось. Горели скамьи, горели щиты, горели и прыгали в воду люди, но вода их не спасала.
Прочие лодки, не дожидаясь приказа, стали поворачивать в обратную сторону.
…На этом морское сражение закончилось и началась погоня – долгая, монотонная, безжалостная.
В первые минуты можно было подумать, что волшебный корабль удовольствуется гибелью двух селезней. Он спустил паруса, весла остановились. Несколько лодок засновали по волнам, подбирая немногих уцелевших. Ладьи охваченных паникой северичей почти сравнялись с дальним мысом, прежде чем победитель вновь тронулся с места.
Еще и потом некоторое время казалось, что грек всего лишь хочет отогнать морских разбойников подальше от берега. Корабль быстро сократил дистанцию, однако не погнался за последней из лодок, а взял курс левее, оказавшись между мысом и сбившейся в кучу флотилией. Та шарахнулась от ужасного противника прочь – в открытое море, навстречу пустому горизонту. Любая бездна, хоть бы самый край земли, была менее жуткой, чем всепожирающий, негасимый пламень.
Только теперь стал ясен замысел греков. Они собирались не отогнать врагов, а уничтожить их. Всех до одного.
Делалось это неторопливо, обстоятельно.
Догнав замыкающую ладью, корабль подпалил ее. Остановился. Подобрал тех, кто не сгорел и не утонул. Потом продолжил погоню.
Ветер дул от берега. Преимущество в скорости у грека было такое, что он в какую-нибудь четверть часа вновь оказался в хвосте флотилии и поджег следующий селезень.
Это повторялось снова и снова. Если бы лодки кинулись врассыпную, возможно, кто-то и спасся бы. Но от ужаса у беглецов словно помутился рассудок. Страх перед огнем и бескрайним водяным простором заставлял их тянуться за ладьей вождя, которая, отчаянно шлепая веслами, неслась впереди, всё больше отдаляясь от остальных.
Каждый раз, когда преследователь останавливался, появлялась надежда, что он наконец насладился местью и оставит разбитого врага в покое. И каждый раз надежда рассыпалась в прах.
Нескончаемый кошмар длился весь день. Вереница ладей постепенно таяла. Бездонные трюмы двухпалубного чудовища всё не могли насытиться пленниками.
Но в сумерки, когда от погрузившегося в море солнца на воде осталась только лужа багровой крови, Воиславу стало казаться, что бог воды наконец услышал его отчаянные молитвы. Начав с обещания четверти всего, чем владеет, к концу дня князь сулил Россоху уже всё, до последней беличьей шкурки, до самой желанной из наложниц – лишь бы попустил спастись от огненной гибели.
Вдали пылал предпоследний из селезней. Люди спрыгнули в воду, не дожидаясь, когда лодка загорится, и грек застыл на месте надолго – нужно было собрать много пленных.
– Не уйдем, – ответил Гад, поглядев на небо. – Только если чудо. Ты молился Перуну. Потом Россоху. А надо было Стрибогу. Он обиделся. Губит нас. Дует греку в паруса. Держи кормило, князь. Буду просить Стрибога сам. Пусть остановит ветер. Или направит в другую сторону. Тогда может быть.
Он задрал лицо к темнеющему небу и зашевелил губами. Меж полузакрытых век белели закатившиеся под лоб глаза.
Воислав смотрел на волхва со страхом и надеждой. Всё имущество уже было обещано Россоху, но князю пришла в голову новая мысль. Остается сокровище драгоценней мехов и наложниц – вот этот колдун, который всё знает и умеет говорить с богами. «Я принесу тебе, Стрибоже, в жертву Гада, – беззвучно прошептал Воислав. – Только спаси».
И случилось чудо. То ли бог внял волхву, то ли польстился на жертву, обещанную князем, но только паруса на грозном корабле вдруг обвисли. Ветер стих. По волнам пробежала рябь – и исчезла. Послезакатное море лежало гладкое, словно застыло, покрытое розовым льдом.
У грека весел было больше и они были мощнее. Должно быть, на каждом сидело по паре рабов. Зато селезень был легче, а на весла Воислав тоже посадил двоих – раньше дружинники гребли, сменяясь.
Расстояние всё равно сжималось, но медленней, чем прежде.
А над горизонтом уже клубилась, поднимаясь вверх, синяя тьма.
«Благо тебе, Стрибоже, – шептал князь, всхлипывая от облегчения. – Гад будет твой. Пусть только доведет до суши. Без него как? Неведомо, куда плыть. Берега не видно. А ночью тем более… Но обещаю. На твердой земле я сам вырежу ему сердце. И отдам тебе».
Однако недолго пришлось Воиславу глотать радостные слезы. По воде вновь пролегли морщины, превратились в волны. Сзади налетел ветер – сильней прежнего. На мачтах грека пузырем всколыхнулся большой парус.
«Нет, нет! – взмолился князь. – Я не стану ждать суши! Я отдам тебе Гада прямо ночью! Как-нибудь, куда-нибудь выплывем! Только не дуй, Стрибоже!»
Но Стрибог то ли заподозрил Воислава в обмане, то ли с самого начала играл с князем северичей, как кошка с мышью.
– Греби! Греби-и-и! – завопил предводитель. – Йэх! Йэх! Йэх!
Обессилевшие люди что было мочи навалились на весла – и селезень убыстрил ход. Мало, совсем мало времени оставалось до желанной тьмы. Над горизонтом уже погасло красноватое свечение, и вражеский корабль посерел, обернулся зыбким призраком.
– Пусти за руль, князь. Подгоняй гребцов. И молись Россоху, – сказал Гад. – Теперь всё от него зависит.
Передавая кормило, Воислав ощутил – кажется, впервые – превосходство над волхвом: всеведущий, а не знает, что его ждет. «Что обещал – сделаю», – мысленно сказал он Стрибогу. А Россоху сулить было уже нечего.
Вдруг селезень шатнуло в сторону и повело вкось, поперек волн. Он накренился, весла застучали друг о друга. Через несколько мгновений они выровнялись, снова ударили по воде, но, вместо того чтобы уходить от грека, ладья стала описывать дугу.
– Руль выправи, руль!!! – закричал князь.
– Не слушается… – Гад навалился на рукоять всем своим тщедушным телом – ничего не вышло.
Отшвырнув волхва в сторону, как кутенка, Воислав попробовал сам. Но и его могучие руки не смогли поставить кормило в нужное положение.
– Ты кому сейчас молился, князь? – спросил снизу Гад. – Россоху или кому?
– Стрибогу… – просипел Воислав и дернул рукоять так, что она переломилась пополам. Дружинники взвыли от ужаса.
– Тогда готовься к смерти. Или к плену. Сам выберешь.
Ужасный корабль стремительно приближался, из серого становясь черным, громадным.
Гад взялся рукой за борт и легко перемахнул за борт – только плеснула вода. Дружинники побросали весла, стали стаскивать тяжелые доспехи, обрывать с поясов мечи. Кто мог плавать – прыгали в море. Кто не мог – остались.
Но когда с надвинувшегося вплотную корабля брызнуло огнем, в воду бросились и те, кто не умел на ней держаться. Лучше утонуть, чем сгореть заживо.
Лодки-скафосы долго кружили по черным волнам, светя факелами. Старались подобрать всех, никого не упустить. Раб-тавроскиф силен и вынослив, он стоит хороших денег.
Если плывущий поднимал открытую ладонь – понятный для всех народов жест подчинения, – его вытягивали из воды. Если не желал сдаваться – разбивали голову лопастью весла. Славяне, решившие умереть, принимали смерть молча. Тех, кто предпочел быстрый конец муке рабства, было больше.
– Хочет медленной смерти – его дело, – сказал скафарх. – Кажется, все. Грести к дромону!
Из лодки на корабль пленных втягивали веревочной петлей. Приняв с борта, первым делом отвешивали крепкую оплеуху. Потом зачем-то подносили к лицу масляную лампу. И лишь после этого спускали в трюм.
Рядом с капитаном дромона стоял человек в красной накидке. Это он светил фонарем – и всякий раз бормотал короткое ругательство. Несколько раз на палубу вытаскивали пленников, потерявших сознание. К каждому такому человек подходил, нагибался и зачем-то проводил ему рукой по лбу, отодвигая прилипшие мокрые волосы.
– Это последний скафос, – сказал капитан. – Мне очень жаль, протокентарх.
Один пленный, тоньше и ниже ростом, чем остальные тавроскифы – народ сплошь рослый, широкий в кости – вдруг сделал странный жест: сложил два пальца одной руки, средний и указательный, с двумя пальцами другой – получился крест. Конвоир толкнул его в спину.
– Не тронь, болван! – крикнул протокентарх. – Это он. Слава Иисусу! Жив!
Накинув на плечи мокрому, дрожащему от холода пленнику свою накидку, отвел его в сторону.
– Приветствую тебя, аминтес. Я уж боялся, тебя не найдут… Скажи, почему вы так задержались? Мы ждали вас еще позавчера.
– В устье реки Гипанис. Одна лодка перевернулась. И еще три дали течь. Два дня ушло на ремонт, – чисто, но с запинкой ответил по-гречески тот, кого назвали «аминтесом».
– Ты не ранен? Речь твоя странно прерывиста.
По усталому лицу мокрого человека пробежала улыбка.
– Три с половиной года не говорил на родном языке. Привык изъясняться короткими фразами. В речи тавроскифов нет сложных предложений… – Спасенный обеспокоенно спросил: – Скажи, ни одна из лодок не ушла? Все, кто осмеливается идти войной на имперские владения, должны исчезать бесследно. Это страшнее любого поражения.
– Никто не ушел. Мы уж думали, что самый большой корабль успеет скрыться во мраке. Приходилось подбирать из воды всех – вдруг бы среди них оказался ты? Я не понимаю, почему большая лодка стала поворачивать.
– Я вбил клин в паз кормила. Боялся, вы не догоните.
– Прекрасно. Я напишу в рапорте и об этом. Но у тебя писанины будет куда больше, чем у меня. Надеюсь, ты не позабыл грамоту в северных лесах? – засмеялся чиновник. – В каюте тебя ждет хороший ужин, пелопонесское вино, цивилизованная одежда. А также, – он шутливо развел руками, – принадлежности для письма. Увы. Порядок есть порядок. Твой отчет должен быть готов до прибытия в Синоп.
Воислав плыл по ночному морю, мерно загребая руками. Море было черное, небо тоже. Луна еще не взошла, едва светились звезды. Но они не помогли бы пловцу найти путь к берегу. Князь не понимал их языка.
Он был очень силен. Он мог плыть три часа, и пять, и больше. Знать бы только, в какой стороне земля.
Об этом Воислав сейчас и молился Россоху. «Тебе нет выгоды меня губить, – шептал он, отплевывая горькую воду. – Кто отдаст тебе дары? Я тебе столько всего обещал. Помнишь? Спаси меня. Тебе же лучше».
Но повелителю вод не нравился сухопутный человек, боящийся моря. И его дары – куски серебра, связки меха, железные мечи, гривастые кони и мясистые женщины – богу были ни к чему. Россох посмеялся над пловцом, направил в ту сторону, где суши не было на сотни и сотни миль.
Проворные и уверенные на реке, по морю ладьи поплыли опасливо. Неприспособленные к напору волн борты пугливо скрипели, весла сшибались друг с другом, не всегда попадали по воде. Выйдя из лимана, вся длинная вереница, девятнадцать больших лодок, старалась не отдаляться от берега. Но месяц был ласковый, ве́ресень, погода ясная и маловетреная, волнение несильное. Гребцы понемногу приноровились. Ладьи перестали рыскать острыми носами, ход их ускорился, строй выровнялся.
Осеннее солнце, которому наскучило гонять солнечные зайчики по пустым водам, азартно накинулось на новую игрушку: блики запрыгали на весельных лопастях, на медных бляхах щитов, на разложенном по скамьям оружии.
Многовесельные лодки на языке северичей назывались селезнями. Сверху, из-под легких облаков, где кружили белые морские птицы, флотилия, верно, и в самом деле была похожа на утку с выводком утят. Передняя ладья – целый корабль, только без мачт – была вдвое больше остальных. На тех помещалось человек по тридцать-сорок, на этой семьдесят, вся старшая дружина. Над кормой торчал длинный шест с насаженным на него знаком княжеской власти: черепом кабана в посеребренном, матово посверкивающем шлеме.
Сам князь – огромный, широкий, в расшитой по вороту рубахе – неподвижно стоял у носа один и глядел вперед. Воины смотрели на могучую, несокрушимую, как каменный валун, спину, и их страх перед морем постепенно отступал.
А князю было так же страшно, как остальным. Человек лесной, болотный, он никогда не видел столько воды. Невообразимый простор давил на него, стискивал грудь. Прямая и чистая, словно край стола, линия горизонта казалась обрывом, за которым нет ничего, кроме тьмы и смерти. Нельзя было позволить, чтобы люди заметили на лице вождя смятение, поэтому Воислав и не оборачивался. А еще он боялся, что от резкого движения (у него все движения были резкими, по-иному не умел), покачнется, не устоит на ногах, и это будет воспринято как недобрая примета. Рука князя – на четырех пальцах серебряные кольца, на большом золотой перстовник – крепко сжимала кромку борта.
Параллельно ладье, посверкивая мокрой кожей, нырял по волнам любопытный дельфин. Воислав никогда не видел таких больших черных рыб, да еще чтоб скакали по-над водой, и сотворил знак, отгоняющий злые видения: трижды дернул себя за буйную бороду. Диковинная тварь, махнув нерыбьим хвостом, ушла на глубину.
– Эй! – крикнул Воислав басом, от которого, бывало, приседали боевые кони. – Эй, Гад! Поди!
К носу, легко и уверенно шагая прямо по скамьям, приблизился человек. Он был худ и невелик ростом, меньше всех, кто был в лодке, а рядом с гороподобным Воиславом показался вовсе заморышем. Одет недомерок был так же, как остальные: серая рубаха-голошея с ремешком да холщовые порты – под коленом они были крест-накрест перехвачены тесемкой, пришитой к кожаным ступам, всегдашней обуви северичей. Только меч на поясе не такой, как у всех, а узкий и короткий, каких в лесном краю не делали. Массивный, широкий северицкий сечень Гаду был тяжел.
Князь сверху покосился на подошедшего. Спросил, умерив голос, что у него получилось плохо:
– Далеко ль морем плыть?
– До Керкинтия? – Гад вздохнул. На этот вопрос он отвечал уже много раз. – От устья Бог-реки так. Можно прямо. – Он показал на горизонт. – Тогда близко. Ночь плыть. Утром Керкинтий. Я говорил, княже.
Воислав кинул взгляд на водную пустоту. Дернул исполинским плечом – поежился.
– Нет. Ночевать на земле будем.
– Тогда вдоль берега плыть надо. Сегодня, завтра, еще один день.
Князь недоверчиво прищурился, глядя Гаду в его немигающие спокойные глаза:
– Откуда всё знаешь?
Маленький человек промолчал, взгляда не отвел. Из всех северичей он один мог позволить себе оставить вопрос князя без ответа.
– Почему я тебе верю, волхв? – зарокотал Воислав, которому хотелось разгневаться – это состояние для него было привычнее неуверенности. – Почему слушаю?
– Стрежень-город помнишь? – сказал он как всегда мягко и негромко. – Я тебя предупреждал. Не ходи на приступ. Не гони людей на стену. Надо ручей перекрыть. Без воды стреженцы сами вылезут. Ты меня не послушал. Сорок воинов зря погубил. Город не взял. Потом мы воду отвели. Через неделю они сами сдались. Без воды никто долго не может.
Оба изъяснялись короткими, очень простыми фразами, в которых не было лишних слов. У северичей, как и у других славян, многоречие было не в чести. Длинно говорили только ведуны и женщины, но и те показались бы людям из южных, менее суровых краев немногословными.
От приятного воспоминания гнев князя, так и не распалившись, прошел. Воислав улыбнулся.
– Я помню, волхв. Потом все говорили. Воислав мудр. Придумал город без крови взять. Нет воды, нет и крови.
И захохотал. Он часто повторял эту остроту. Северичи шутили редко. Выпив много хмельного меда, могли для веселья подурачиться, но острого слова сказать не умели. Шутку про кровь и воду когда-то первым произнес Гад, но князь давно забыл про это.
– Нет воды, нет и крови, – сказал он еще раз и снова засмеялся.
– А помнишь Лютово городище, княже? Как я сказал прикинуться послами? Будто с миром пришли?
– Помню. – Улыбка Воислава стала шире. – Мы убили Люта и всех его родичей. Как цыплят.
– И про грозу помнишь? Я сказал тебе: «Отойди от дуба». И в него попала молния. Вот почему ты мне веришь, княже. Я умею говорить с богами. Они слушают мои речи. И ты меня слушай. Кто ты был три года назад? Что у тебя было? Твой Градец, десять деревенек вдоль Бог-реки да лесные люди. А что лесные люди? Сегодня они есть, завтра в лес ушли. И нет их. Так было раньше. Без меня. Теперь разве так?
Князь засмеялся. Он уже не думал про море и про его пугающий край, за которым тьма.
– Теперь у меня много всего. Мне покорились все роды северичей. И голотичи. И прегордые любичи. Я вожу в поход тысячу воинов! И у каждого железный шлем, хороший меч, крепкий щит. У меня двадцать ладей. Девятнадцать, – поправился Воислав, и тень пробежала по его низкому лбу. Пробежала – и исчезла. – Я иду брать греческий город! За море иду! Я возьму много добычи. Никогда никто не брал столько добычи!
Он воодушевлялся всё больше. Хвастливые речи придавали ему силы.
– Я слушал тебя, Гад. И буду слушать. Ты всё знаешь. Ты умеешь говорить с богами. Ты хитрый. Ты умный, как змея. Кажется, тебя можно раздавить голой рукой. Но ты вывернешься. И укусишь ядовитым зубом. – Теперь князь смотрел на низкорослого собеседника с восхищением. – Потому тебя так прозвали: Гад.
Для северичей в этом имени не было ничего обидного. Один из лесных родов даже поклонялся змеебогу Гадуну, приносил ему в жертву откормленных мышей и лягух.
– Не зли змею – она не укусит, – сказал волхв. – Ласкай змею – получишь от нее дары. У тебя теперь много всего, княже. Возьмешь Керкинтий – будет еще больше. Нет никого богаче греков. У них ткани разные. Посуда. Серебро. Прозрачный кувшин помнишь? Он из стекла. У греков таких много. Вернешься с добычей – все тебе поклонятся. Древовичи, ладиничи, даже поляне. Все встанут под твою руку.
Вождь кивнул. Вот теперь он обернулся лицом к воинам, зная, что его гордый и спокойный вид придаст им бодрости.
– Я бы поплыл на греков прямым путем. Я не боюсь провести ночь в море. Но они… – Он показал на дружину. – Они не захотят. Они не привыкли к такой большой воде.
Гад не стал спорить.
– Ничего, княже. Доплывем и берегом. Может быть, нам повезет. Мы встретим купеческий корабль. Там бывает много добра. Очень много. Хватит нагрузить все ладьи. Тогда незачем ходить на Керкинтий.
Как я уже говорил в отзыве на «Черный город», Борис Акунин в данный момент создает книги по типу доктора Франкенштейна. Ни одной свежей идеи, лишь сборное тело из предыдущих творений автора. Герой - клон из «Алмазной Колесницы» (полукровка, копия сына Фандорина от японки в «АК»), конечно, средневековые спецслужбы и все такое, использует свои силы против родных ему по крови славян. Современник IX века безмерно крут в восточных единоборствах (из родных сакур Японии Акунину ну никак выбраться) и у него есть имеется помощник (привет Фандорину).
Финал - один к одному из «Героя иного времени». Целые фрагменты - ну как перенесены из «Черного города», особенно, когда герой раз сорок подряд повторяет, как он славно уедет и заживет с дамой сердца, уже ежу понятно, что никуда он не уедет и нигде не заживет. Рояли в кустах пасутся целыми стадами, сюрпризов нет, а главный герой при всей своей крутизне выглядит полным придурком, удивляясь в тех местах, где читатель уже сто лет обо все догадался. Да и, как снова в «Черном городе», при элементарном знании истории знаешь - то, что собирается организовать герой, организовано не будет: просто потому, что все состоялось на 10 лет позже этих самых событий. И ты знаешь, что у него получится, а что сорвется.
Но вот знаете, удивительно - все равно, даже при таком романе-Франкенштейне его приятно читать. Давно уже знакомое блюдо без капли специй, но все равно вкусно. Прекрасный слог, дивные описания, и хорошие знания автором реалий тогдашнего времени, с очень тонким налетом пародийности, как производство зомби в Византии. Григорий Шалвович больше, похоже, никогда больше не создаст оригинального сюжета, а будет прилежно кормить читателя объедками предыдущих. Однако, читать его можно по-прежнему, и не жалеть при этом потраченного времени. Хоть это лишь блеск былого величия.
Оценка: 6
Одна из главных составляющих успеха Акунина как писателя - способность стилизовать текст под ту или иную эпоху, жанр. Наибольшего успеха он достиг в стилизации 19 столетия - именно этим он обязан любовью поклонников. Однако ухватить дух, атмосферу 19 века достаточно легко (при наличии таланта, разумеется) - большинству из читающей братии он знаком по множеству книг, как классики так и более современной литературы, фильмов и прочее. А вот с эпохой, предшествовшей созданию Киевской Руси сложнее - яркого представления о ней в массовом сознании, под которое можно стилизовать текст, просто не существует. Здесь нужен не стилист, а создатель, творец. И вот с этой ролью Акунин, на мой взгляд, не справился.
Сам главный герой получился до нельзя неубедительным - при его профессии и послужном списке он действительно должен был быть «властителем человеческих душ» - великолепным психологом, распознающим за версту побуждения и желания окружающих, играющим на чувствах и плетущим тончайшие интриги. Однако он вовсе не разбирается в людях (и дело даже вовсе не в финале - это видно на протяжении всей книги), все его рассуждения и успехи кажутся надуманными и невозможными. Не верится в существование человека, одновременно умного, способного разложить по полочкам всю подоплеку поведения объекта, ситуацию в целом, и в тоже время настолько глупого, чтобы не отследить самые явные реакции окружающих и не просчитать очевидных последствий. Я даже не говорю о том, что читатель догадывается о последствиях намного раньше самого героя.
Использование в повествовании всяких хитроумных изобретений, явно намекающих на более поздние, знакомые нам, устройства, не оживляют повесть, а делают ее еще более искусственной, неживой. Отсутствие красочных описаний Константинополя, Киева только усугубляют положение - эти города стали лишь мертвыми декорациями, в них нет своего духа, атмосферы.
В итоге получилась какая-то бондиана в псевдоисторическом антураже с нехитрым сюжетом и неубедительными персонажами. Единственным утешением является только то, что Акунин не потерял способности красиво писать и текст читается легко и приятно, несмотря на все вышеописанные недостатки.
Ну и под конец коснусь достаточно неприятной темы, обойти которую, к сожалению, нельзя. Рассматривать произведение без привязки к личности автора конечно было бы очень хорошо, но в нашей стране это не принято (да и в других впрочем тоже), поэтому при оценке творчества часто упирают на некие политические особенности мировоззрения автора (реальные или мнимые - для рецензента не так уж и важно). Так и у Акунина - весь его цикл об истории государства Российского, как документальный так и художественный, обвиняют в непатриотизме и нелюбви ко всему русскому. В отношении данной повести этот упрек явно беспочвенен - так как пока что отсутствуют сами русские, а наличествуют только одни из наших многочисленных предков. Представление их в виде варваров вполне оправдано с исторической точки зрения, а то что варвары выглядят и ведут себя не как цивилизованные люди вполне естественно. Более того, автор явно польстил полянам, приписав им могучую идею по созданию единого государства, владеющего всем торговым путем «из варяг в греки» - никаких исторических свидетельств таких планов нет, хотя это конечно и не значит, что сих устремлений и не было.
Оценка: 6
Полная ерунда. Дочитывал через силу.
К истории это творение не имеет никакого отношения. Если автор называет это - «История государства Российского», то мне его искренне жаль. Впрочем, как и читателей, которые верят, что так оно и было в древности.
Это - не исторический роман (повесть). Это - славянское фэнтези, причём, низкопробное. Или, шпионский роман, с элементами фантастики.
Причём, написан сей труд, скорее, для подростков,
Да, романы В. Скотта, А. Дюма, тоже не блещут научно доказанными фактами. Но, благодаря тому, что они, всё же, хоть как-то укладываются в рамки реальности, читать эти книги интересно. Эта повесть совсем не такая.
Книга про приключения агента византийской разведки при дворе киевского князя.
Впрочем, не обошлось и без Японии и Китая - в одном Фандорине тема ниндзя себя не исчерпала, Акунин решил продолжить здесь.
Я даже не буду подробно писать про все несуразности - зомбированные телохранители, суперарбалеты, леопардо-гепардо-барсы, офтальмологические операции в полевых условиях и прочую чепуху. Это не случайные ляпы, недоработки и ошибки. Это - стиль этой повести. Сказка. Византийский мир, увиденный глазами диких варваров-славян. Но были ли славяне такими уж дикими варварами?
Спойлер (раскрытие сюжета)
«Он говорит сложными предложениями, отметил Дамианос. Варвар, но не дикарь.» Ну да, подразумевалось, что славяне были неандертальцами и общались при помощи жестов и односложных фраз!
Рассчитано, что и читатели такие же варвары!
Но, если славяне (поляне) неандертальцы, по версии Акунина, то варягов-руссов он сделал вообще питекантропами! Подумаешь, что они к тому времени завоевали пол-Европы! В его описании они ходят в шкурах с огромными шипастыми дубинами.
Я почитал отзывы - многим читателям нравится! Весело, легко читается. Принимают этот бред за реальные исторические события. Ужас.
Конечно, зачем как историкам мучиться столько лет, воссоздавая историю по скудным документам? Вот рецепт «Истории государства Российского» от Акунина:
Взять «Повести временных лет» в кратком изложении и, слепив все в одну кучу, написать свою версию. Разбавив фантастикой и приплести сюда супергероя-ниндзя-Штирлица.
Но, ладно, хватит о исторической достоверности. Будем считать, что это приключенческий рассказ с фантастическими элементами. Но, и в этом случае, повесть слабая.
Стилизация речи и языка под старину - отвратительная. То какие-то греческие слова, то ли древние, то ли автор их сам придумал, то славянские архаизмы, и тут же, через строчку текст - прям по стилю, разведданные, которые Штирлиц передаёт в Центр.
Атмосферности - нет. Не увидел я ни Царь-града, ни Киева.
Герои - плоские.
Сюжет - ничего особенного. Тот же Фандорин, только в других декорациях. Некоторые сцены - один в один.
Вот единственный плюс этой повести - легко и быстро читается, мозги напрягать не надо. Писать в таком стиле Акунин умеет. Вот и писал бы детективы. Нестор-летописец и Карамзин из него не получился.
Оценка: 4
Многие жалуются, что в повести все предсказуемо и что читатель раньше героя понимает, что случится так и так (наш народ ведь сплошь разведчики, психологи, хироманты, эрудиты, шпионы) и ругают автора за то, что, мол, герой грезит о том, что уедет с возлюбленной и заживет! А наш проникновенный читатель все понимает - не уедет никуда наш греческий Бонд, как все наивненько. - Однако читатель отчего-то не понимает, что в этом-то и соль повести, в этом ее кайф, и именно поэтому от нее невозможно оторваться - читая, ты прекрасно понимаешь, что шпиона убьют, выкупят, что это неизбежно и ты лихорадочно ожидаешь этого, в каждой новой строке, в каждом последующем слове, а приходит конец как раз тогда, когда этого не ждешь. Повесть отличная, на твердую 10.
Оценка: 10
Как оказалось, у нас нет интересных увлекательных фильмов и книг о Древней Руси. Все, что попадалось, несколько нудновато. И как в таких условиях привить 9-летнему сыну интерес к отечественной истории?!
Акунин со своим «Огненным перстом» - хороший вариант! В повести представлен временной срез зарождения российского государства. Географически охвачены основные значимые для нашей истории реперные точки пути «из варяг в греки» - Константинополь, Киев, становище Рюрика. Хорошее атмосферное погружение, обыгрывание любопытных исторических гипотез, «фандоринские» приключения, аристономические образы. Все это способствует усвоению истории с интересом. Мне понравилось!
Кстати, захотелось перечить отдельные главы недавно прочитанной книги «История российского государства. От истоков до монгольского нашествия.» того же автора. :)
Оценка: 8
Ужасная повестушка. По стилю языка - в повествовании, например, фигурируют «мили» как мера расстояния. Ну неизвестен автору аутентичный термин «стадий» (хотя шк. история за 5-й кл дает это знание) - напиши километр, чтобы язык рассказа хотя бы соответствовал нынешнему русскому.
По смыслу содержания - очень характерна для автора такая его идея как создание службы внешней разведки и ее агентов путем оплодотворения главным византийским разведчиком женщин из народов, где эта разведка должна вестись. Причем Акунина так зажигает эта его придумка, что он заполняет энное количество строк подсчетами, а сколько детей-агентов мог наплодить таким образом глава греческой СВР, чтобы они потом выросли и стали супер-шпионами... И весь остальной текст с таким же историческим, смысловым и языковым наполнением. Даже для этого автора «Перст» - ну явный перебор его фирменных примочек. Нынешняя политика, конечно, многое списывает в таких произведениях - но тут и она бессильна.
Оценка: нет
Захватывающий исторический триллер, от признанного мастера остросюжетной литературы. Написано легко и элегантно. Читается, как впрочем, все у Акунина, взахлеб. Характерные авторские приемы, знакомые читателю по предыдущим произведениям, делают эту приключенческую повесть достойным экземпляром в коллекции акунинской беллетристики.
Думаю, книга будет интересна в первую очередь подросткам.
Читая «Огненный перст» вспомнил слова, сказанные о другом знаменитом беллетристе. Несколько перефразирую: «Заставляют ли его книги думать? - Редко. - Мечтать? - Никогда. - Лихорадочно перелистывать страницы? - Всегда»
Оценка: 8
Джеймс Бонд, бондиана, не раз помянуты в отзывах на эту длиннющую повесть (или это мне она длиннющей показалась?). Задумался, а так ли? Так, именно так. Что, собственно, делает Бонда Бондом? По-моему, две вещи: наличие навороченных шпионских устройств и... музыка.
С устройствами просто. Снаряжение героя – шпиона средневековой Византии - пожалуй, не уступит современному. Тут и противоядие от всего, чего угодно, и зомбиподобные помощники – универсальные солдаты (правда называются «по-научному» - автоматонами), и подзорная труба (во времена Кия-то... или Рюрика?), и... и...
Но главное, всё-таки – музыка. В бондиане играют два человека: герой и автор. Герой гордо идёт по сюжету побеждая-посрамляя врагов в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. Автор же бежит впереди и обеспечивает музыку, в смысле расставляет вдоль маршрута рояли. Причём расставляет их так плотно, как они в салоне музыкальных инструментов не стоят. И, сыграв на одном, герой сразу перескакивает к следующему. Вот пример, мелькающий в тексте не раз:
Спойлер (раскрытие сюжета)
(кликните по нему, чтобы увидеть)
Нужно установить дружеский контакт с врагом – пожалуйста, он (враг, в смысле) не только болен, но и именно тем, что поддаётся моментальному шпионскому излечению. И в Киеве такое происходит (дочь княжеского помощника, правой руки), и в стане викингов (шаман).
И всё в таком же духе - бравурный марш на клавишных.
В жанре исторического романа, конечно, есть намного более красочные произведения с более детальным описанием местности и нравов, но Акунину удалось чрезвычайно интересно показать эпоху и быт славян и варягов, благодаря особому взгляду на все это через
Спойлер (раскрытие сюжета)
(кликните по нему, чтобы увидеть)
главного героя-шпиона Византийцев значительно превосходящего знаниями и культурой местных
Считаю, что славяне и варяги представлены честно, они грубы, некультурны и жестоки, но не вызывают презрения и отвращения.
Герои описаны не слишком подробно и глубоко, также многие появляются ненадолго из-за быстрой смены места действия. Но зато герои активны, они действуют, подчас неожиданно, резко меняя ход повествования, и руша планы Демьяна.
Быт тоже не отличается подробностями. Но если учитывать размер произведения, то надо признать, что немногие детали, которые были показаны, сделаны отлично.
VovaZ , 29 апреля 2016 г.Ну прежде всего было интересно увидеть образы «лукавых ромеев» «Руси Изначальной» с другой, так сказать стороны невидимого фронта. :)
Однако, Акунин, в отличии от Валентина Иванова, хороший новеллист известной истории, но крайне слабый альтернативщик и фантаст. Акунину настолько важна задокументированная достоверность, что натыкаясь на архивную лакуну, автор предпочитает оставить белое пятно, но не станет додумывать или придумывать события. Как результат, повесть (или компактный роман) теряет в коолрите событий, или ещё того хуже, описания приобретают некоторую лубочность.
Сюжетная интрига захватывает, но и сценизм и образы несколько теряют в моих глазах по указанной выше причине.
Здесь мэтр отступает от своего принципа избегать политизации исторических произведений. Сопоставление образов гениального, светлого разумом Кия, и примитивных, легко подверженных влиянию Рюрика и Аскольда, несомненно появилось в качестве отражения российско-украинского конфликта, назревающего уже в год выхода произведения в свет.
Ну и суть чрезмерно банальна для Акунина - история шпиона, которого погубили бабы.
Не смотря на ворчание, Акунин это Акунин. Произведение читается легко и с интересом.
