Вечером у Стерса играли в карты. Среди собравшихся был Томас Гарвей, молодой человек, застрявший в Лиссе из-за тяжелой болезни. Во время игры Гарвей услышал женский голос, отчетливо произнесший: "Бегущая по волнам". Причем остальные игроки ничего не услышали.
Днем раньше из окна харчевни Гарвей наблюдал, как с парохода сошла девушка, державшаяся так, будто была одарена тайной подчинять себе обстоятельства и людей. Наутро Томас отправился выяснять, где остановилась поразившая его незнакомка, и узнал, что зовут ее Биче Сениэль.
Ему почему-то виделась связь между незнакомкой и вчерашним происшествием за картами. Эта догадка окрепла, когда в порту он увидел судно с легкими обводами и на борту его надпись: "Бегущая по волнам".
Капитан Гез, неприветливый и резкий человек, отказался взять Гарвея пассажиром без разрешения владельца — некоего Брауна.
С запиской Брауна капитан принял Гарвея почти что любезно, познакомил со своими помощниками Синкрайтом и Бутлером, которые произвели неплохое впечатление, в отличие от остальной команды, похожей больше на сброд, чем на моряков.
Во время плавания Томас узнал, что судно построено Нэдом Сениэлем. Портрет его дочери Биче Сениэль Гарвей уже видел на столе в каюте капитана. Гез купил корабль, когда Нэд разорился.
В Дагоне на борт поднялись три женщины. Гарвею не хотелось принимать участие в начавшемся у капитана веселье, и он остался у себя. Через некоторое время, услышав крики одной из женщин и угрозы пьяного капитана, Гарвей вмешался и, защищаясь, свалил капитана ударом в челюсть.
В бешенстве Гез приказал посадить его в шлюпку и пустить ее в открытое море. Когда шлюпку уже относило от борта, закутанная с ног до головы женщина ловко перескочила к Гарвею. Под градом на-смешек они отчалили от корабля.
Когда незнакомка заговорила, Гарвей понял, что именно этот голос он услышал на вечеринке у Стерса. Девушка назвалась Фрези Грант и велела Гарвею держать курс на юг. Там его подберет судно, идущее в Гель-Гью. Взяв с него слово никому о ней не рассказывать, в том числе и Биче Сениэль, Фрези Грант сошла на воду и унеслась вдаль по волнам.
К полудню Гарвею действительно встретился "Нырок", идущий в Гель-Гью. Здесь, на судне, Гарвей снова услышал о Фрези Грант. Однажды при совершенно спокойном море поднявшаяся волна опустила фрегат ее отца вблизи необычайной красоты острова, причалить к которому не было возможности. Фрези, однако, настаивала, и тогда молодой лейтенант вскользь заметил, что девушка так тонка и легка, что смогла бы добежать по воде. В ответ она спрыгнула на воду и легко побежала по волнам. Тут опустился туман, а когда он рассеялся, не видно было ни острова, ни девушки. Говорят, она стала являться потерпевшим кораблекрушение.
Гарвей слушал легенду с особым вниманием, но это заметила только Дэзи, племянница Проктора. Наконец "Нырок" подошел к Гель-Гью. Город был во власти карнава-
ла. Гарвей пошел вместе с пестрой толпой и оказался около мраморной фигуры, на постаменте которой была надпись: "Бегущая по волнам".
Город, оказывается, был основан Вильямсом Гобсом, потерпевшим крушение сто лет назад в окрестных водах. А спасла его фрези Грант, прибежавшая по волнам и назвавшая курс, выведший Гобса к пустынному тогда берегу, где он и обосновался.
Тут Гарвея окликнула какая-то женщина и сообщила, что в театре его ждет особа в желтом платье с коричневой бахромой. Не сомневаясь, что это Биче Сениэль, Гарвей поспешил в театр. Но женщиной, одетой, как было сказано, оказалась Дэзи. Она была разочарована тем, что Гарвей назвал ее именем Биче, и быстро ушла. Через минуту Гарвей увидел Биче Сениэль. Она привезла деньги и теперь искала встречи с Гезом, чтобы выкупить судно. Гарвею удалось узнать, в какой гостинице остановился Гез. Наутро он отправился туда вместе с Бутлером. Они поднялись к капитану. Гез лежал с простреленной головой.
Сбежался народ. Вдруг привели Биче Сениэль. Оказалось, что накануне капитан был сильно пьян. Утром к нему пришла барышня, а потом прогремел выстрел. Девушку задержали на лестнице. Но тут заговорил Бутлер и признался, что это он убил Геза.
У него был свой счет с мошенником. Оказывается, "Бегущая по волнам" везла груз опия, и Бутлеру причиталась значительная часть дохода, но капитан обманул его.
Геза он в номере не застал, а когда тот появился с дамой, Бутлер спрятался в шкаф. Но свидание окончилось безобразной сценой, и, чтобы избавиться от Геза, девушка выпрыгнула из окна на лестничную площадку, где ее потом и задержали. Когда Бутлер выбрался из шкафа, капитан накинулся на него, и Бутлеру не оставалось ничего другого, как убить его.
Узнав правду о корабле, Биче распорядилась продать оскверненное судно с аукциона. Перед расставанием Гарвей рассказал Биче о своей встрече с Фрези Грант. Биче вдруг стала настаивать, что рассказ его — легенда. Гарвей же подумал, что Дэзи отнеслась бы к его рассказу с полным доверием, и с сожалением вспомнил, что Дэзи помолвлена.
Прошло какое-то время. Однажды в Леге Гарвей повстречал Дэзи. Она рассталась с женихом, и в рассказе ее об этом не чувствовалось сожаления. Вскоре Гарвей и Дэзи поженились. Их дом на берегу моря посетил доктор Филатр.
Он рассказал о судьбе судна "Бегущая по волнам", обветшавший корпус которого он обнаружил возле пустынного острова. Как и при каких обстоятельствах экипаж покинул судно, так и оставалось загадкой.
Видел филатр и Биче Сениэль. Она была уже замужем и передала для Гарвея коротенькое письмо с пожеланием счастья. Дэзи, по ее словам, ожидала, что в письме будет признано право Гарвея видеть то, что он хочет. Дэзи Гарвей говорит от липа всех: "Томас Гарвей, вы правы. Все было так, как вы рассказали. Фрези Грант! Ты существуешь! Отзовись!" "Добрый вечер, друзья! — услышали мы с моря. — Я тороплюсь, я бегу..."
Хороший пересказ? Расскажи друзьям в соц.сети, пусть тоже подготовятся к уроку!
Томас Гарвей застрял в Лиссе по причине тяжелой болезни. Уже почти оправившись, он коротал время за игрой в карты у Стерса. Именно в этот вечер Томас впервые услышал незнакомый бесплотный голос тихо, но ясно произнесший фразу «Бегущая по волнам».
Гарвей вспомнил, как незадолго до этого он увидел девушку, которая сходила с корабля. Что-то в ее облике и осанке привлекло его, и он решил, что должен выяснить, кто эта таинственная особа. После недолгого расследования он выяснил, что ее зовут Биче Саниэль. После того, как Томас выяснил ее имя, он увидел корабль с названием «Бегущая по волнам». Гарвей чувствовал, что голос, который он услышал днем ранее, Биче и этот корабль каким-то образом связаны между собой.
Гарвей решил, что ему нужно попасть на это судно. Его командир, капитан Гез, оказался грубым и неприятным человеком, и согласился принять Томаса как пассажира только после того, как тот принес ему записку владельца корабля – мистера Брауна.
Уже на борту Томас выяснил, что построил корабль Нед Саиэль, отец той самой Биче, которую главный герой недавно видел издалека. Владелец разорился, и тогда Гез выкупил «Бегущую»
Во остановки на корабль зашли три девушки, которые отправились веселиться с капитаном. Через некоторое время Томас испуганные возгласы одной из них и суровые угрозы Геза. Гарвей вступился за девушку и ввязался побил капитана.
Гез за это решил избавиться от Гарвея и, отправил в открытое море в шлюпке. Когда Томас уже отплывал, в его шлюпку соскочила одна из дам, и они уплыли.
Эту девушку зовут Фрези Грант, и Гарвей сразу узнал ее голос: именно этот голос услышал тогда, во время игры в карты. Фрези попросила Гарвея плыть на юг, пообещав, что там он встретит корабль, следующий в Гель-Гью. Также Фрези Грант взяла попросила его никогда никому не рассказывать о ней, а после этого вылезла из шлюпки и отправилась прочь, ступая прямо по морским волнам.
Гарвей остался один, и вскоре действительно его подобрало судно, которое ехало по указанному Фрези курсу. Команда корабля рассказала Томасу красивую сказку о Фрези Грант. Суеверные утверждают, что она приходит к тем, кто потерпел крушение на море. На корабле была девушка Дэзи, и только она заметила, с каким вниманием слушал рассказ главный герой.
Вскоре судно прибыло назначенный город, где в это время проходил полный красок и веселья карнавал. Этот город был возведен капитаном Вильямом Гоббсом, которого, по легенде, спасла от неминуемой смерти во время крушения Фрези Грант.
Вскоре здесь он встретил Биче, которую подозревали в убийстве капитана Геза. Однако расследование выявило, что это была не она. Биче давно хотела отобрать корабль у него. Однако когда после его смерти узнала, что на нем транспортировали опий, она отказалась от покупки.
Томас решил рассказать ей, что встретил Бегущую по волнам, но та ему не поверила. Спустя долгое время Гарвей женился на Дэзи, которая, напротив, поверила рассказам Томаса и вступила в контакт в Фрези Грант.
История рассказа происходит на берегу Охотского моря, когда правила Великая Рыба-женщина, основательница человечества.
Основными персонажами произведения является супружеская пара университетских преподавателей Джордж и Марта.
Рассказчик приезжает на полгода в глухую деревню и от скуки общается и занимается с крестьянами, охотится. Однажды на охоте главный герой сбивается с пути и попадает в дом, где живут ведьма Майнулиха и её внучка Олеся
Петербург, осень. Титулярный советник Яков Петрович Голядкин направляется к врачу Крестьяну Ивановичу Рутеншпицу. На приёме советник жалуется на общество, в котором ценятся интриги и лесть, тогда как он, будучи абсолютно бесхитростным
В прекрасный праздник Троицы король лесных зверей и птиц лев Нобель созывает своих подданных на пир. На зов короля собираются все птицы и звери кроме Рейнике-лиса. Долгое время он обижал лесных обитателей и теперь не хочет попадаться им на глаза.
Это Дезирада…
О Дезирада, как мало мы обрадовались тебе, когда из моря выросли твои склоны, поросшие манцениловыми лесами.
Мне рассказали, что я очутился в Лиссе благодаря одному из тех резких заболеваний, какие наступают внезапно. Это произошло в пути. Я был снят с поезда при беспамятстве, высокой температуре и помещен в госпиталь.
Когда опасность прошла, доктор Филатр, дружески развлекавший меня все последнее время перед тем, как я покинул палату, позаботился приискать мне квартиру и даже нашел женщину для услуг. Я был очень признателен ему, тем более что окна этой квартиры выходили на море.
Однажды Филатр сказал:
– Дорогой Гарвей, мне кажется, что я невольно удерживаю вас в нашем городе. Вы могли бы уехать, когда поправитесь, без всякого стеснения из-за того, что я нанял для вас квартиру. Все же, перед тем как путешествовать дальше, вам необходим некоторый уют – остановка внутри себя.
Он явно намекал, и я вспомнил мои разговоры с ним о власти Несбывшегося . Эта власть несколько ослабела благодаря острой болезни, но я все еще слышал иногда в душе ее стальное движение, не обещающее исчезнуть.
Переезжая из города в город, из страны в страну, я повиновался силе более повелительной, чем страсть или мания.
Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?
Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня.
На эту тему я много раз говорил с Филатром. Но этот симпатичный человек не был еще тронут прощальной рукой Несбывшегося, а потому мои объяснения не волновали его. Он спрашивал меня обо всем этом и слушал довольно спокойно, но с глубоким вниманием, признавая мою тревогу и пытаясь ее усвоить.
Я почти оправился, но испытывал реакцию, вызванную перерывом в движении, и нашел совет Филатра полезным; поэтому по выходе из госпиталя я поселился в квартире правого углового дома улицы Амилего, одной из красивейших улиц Лисса. Дом стоял в нижнем конце улицы, близ гавани, за доком, – место корабельного хлама и тишины, нарушаемой не слишком назойливо смягченным, по расстоянию, зыком портового дня.
Я занял две большие комнаты: одна – с огромным окном на море; вторая была раза в два более первой. В третьей, куда вела вниз лестница, – помещалась прислуга. Старинная, чопорная и чистая мебель, старый дом и прихотливое устройство квартиры соответствовали относительной тишине этой части города. Из комнат, расположенных под углом к востоку и югу, весь день не уходили солнечные лучи, отчего этот ветхозаветный покой был полон светлого примирения давно прошедших лет с неиссякаемым, вечно новым солнечным пульсом.
Я видел хозяина всего один раз, когда платил деньги. То был грузный человек с лицом кавалериста и тихими, вытолкнутыми на собеседника голубыми глазами. Зайдя получить плату, он не проявил ни любопытства, ни оживления, как если бы видел меня каждый день.
Прислуга, женщина лет тридцати пяти, медлительная и настороженная, носила мне из ресторана обеды и ужины, прибирала комнаты и уходила к себе, зная уже, что я не потребую ничего особенного и не пущусь в разговоры, затеваемые большей частью лишь для того, чтобы, болтая и ковыряя в зубах, отдаваться рассеянному течению мыслей.
Итак, я начал там жить; и прожил я всего – двадцать шесть дней; несколько раз приходил доктор Филатр.
Чем больше я говорил с ним о жизни, сплине, путешествиях и впечатлениях, тем более уяснял сущность и тип своего Несбывшегося. Не скрою, что оно было громадно и – может быть – потому так неотвязно. Его стройность, его почти архитектурная острота выросли из оттенков параллелизма. Я называю так двойную игру, которую мы ведем с явлениями обихода и чувств. С одной стороны, они естественно терпимы в силу необходимости: терпимы условно, как ассигнация, за которую следует получить золотом, но с ними нет соглашения, так как мы видим и чувствуем их возможное преображение. Картины, музыка, книги давно утвердили эту особость, и, хотя пример стар, я беру его за неимением лучшего. В его морщинах скрыта вся тоска мира. Такова нервность идеалиста, которого отчаяние часто заставляет опускаться ниже, чем он стоял, – единственно из страсти к эмоциям.
Среди уродливых отражений жизненного закона и его тяжбы с духом моим я искал, сам долго не подозревая того, – внезапное отчетливое создание: рисунок или венок событий, естественно свитых и столь же неуязвимых подозрительному взгляду духовной ревности, как четыре наиболее глубоко поразившие нас строчки любимого стихотворения. Таких строчек всегда – только четыре.
Разумеется, я узнавал свои желания постепенно и часто не замечал их, тем упустив время вырвать корни этих опасных растений. Они разрослись и скрыли меня под своей тенистой листвой. Случалось неоднократно, что мои встречи, мои положения звучали как обманчивое начало мелодии, которую так свойственно человеку желать выслушать прежде, чем он закроет глаза. Города, страны время от времени приближали к моим зрачкам уже начинающий восхищать свет едва намеченного огнями, странного далекого транспаранта, – но все это развивалось в ничто; рвалось, подобно гнилой пряже, натянутой стремительным челноком. Несбывшееся, которому я протянул руки, могло восстать только само, иначе я не узнал бы его и, действуя по примерному образцу, рисковал наверняка создать бездушные декорации. В другом роде, но совершенно точно, можно видеть это на искусственных парках, по сравнению с случайными лесными видениями, как бы бережно вынутыми солнцем из драгоценного ящика.
Таким образом, я понял свое Несбывшееся и покорился ему.
Обо всем этом и еще много о чем – на тему о человеческих желаниях вообще – протекали мои беседы с Филатром, если он затрагивал этот вопрос.
Как я заметил, он не переставал интересоваться моим скрытым возбуждением, направленным на предметы воображения. Я был для него словно разновидность тюльпана, наделенная ароматом, и если такое сравнение может показаться тщеславным, оно все же верно по существу.
Тем временем Филатр познакомил меня со Стерсом, дом которого я стал посещать. В ожидании денег, о чем написал своему поверенному Лерху, я утолял жажду движения вечерами у Стерса да прогулками в гавань, где под тенью огромных корм, нависших над набережной, рассматривал волнующие слова, знаки Несбывшегося: «Сидней» – «Лондон» – «Амстердам» – «Тулон»… Я был или мог быть в городах этих, но имена гаваней означали для меня другой «Тулон» и вовсе не тот «Сидней», какие существовали действительно; надписи золотых букв хранили неоткрытую истину.
Утро всегда обещает… -
говорит Монс, -
После долготерпения дня
Вечер грустит и прощает…
Так же, как «утро» Монса – гавань обещает всегда; ее мир полон необнаруженного значения, опускающегося с гигантских кранов пирамидами тюков, рассеянного среди мачт, стиснутого у набережных железными боками судов, где в глубоких щелях меж тесно сомкнутыми бортами молчаливо, как закрытая книга, лежит в тени зеленая морская вода. Не зная – взвиться или упасть, клубятся тучи дыма огромных труб; напряжена и удержана цепями сила машин, одного движения которых довольно, чтобы спокойная под кормой вода рванулась бугром.
Войдя в порт, я, кажется мне, различаю на горизонте, за мысом, берега стран, куда направлены бугшприты кораблей, ждущих своего часа; гул, крики, песня, демонический вопль сирены – все полно страсти и обещания. А над гаванью – в стране стран, в пустынях и лесах сердца, в небесах мыслей – сверкает Несбывшееся – таинственный и чудный олень вечной охоты.
Не знаю, что произошло с Лерхом, но я не получил от него столь быстрого ответа, как ожидал. Лишь к концу пребывания моего в Лиссе Лерх ответил, по своему обыкновению, сотней фунтов, не объяснив замедления.
Я навещал Стерса и находил в этих посещениях невинное удовольствие, сродни прохладе компресса, приложенного на больной глаз. Стерс любил игру в карты, я – тоже, а так как почти каждый вечер к нему кто-нибудь приходил, то я был от души рад перенести часть остроты своего состояния на угадывание карт противника.
Накануне дня, с которого началось многое, ради чего сел я написать эти страницы, моя утренняя прогулка по набережным несколько затянулась, потому что, внезапно проголодавшись, я сел у обыкновенной харчевни, перед ее дверью, на террасе, обвитой растениями типа плюща с белыми и голубыми цветами. Я ел жареного мерлана , запивая кушанье легким красным вином.
Лишь утолив голод, я заметил, что против харчевни швартуется пароход, и, обождав, когда пассажиры его начали сходить по трапу, я погрузился в созерцание сутолоки, вызванной желанием скорее очутиться дома или в гостинице. Я наблюдал смесь сцен, подмечая черты усталости, раздражения, сдерживаемых или явных неистовств, какие составляют душу толпы, когда резко меняется характер ее движения. Среди экипажей, родственников, носильщиков, негров, китайцев, пассажиров, комиссионеров и попрошаек, гор багажа и треска колес я увидел акт величайшей неторопливости, верности себе до последней мелочи, спокойствие – принимая во внимание обстоятельства – почти развратное, так неподражаемо, безупречно и картинно произошло сошествие по трапу неизвестной молодой девушки, по-видимому небогатой, но, казалось, одаренной тайнами подчинять себе место, людей и вещи.
Я заметил ее лицо, когда оно появилось над бортом среди саквояжей и сбитых на сторону шляп. Она сошла медленно, с задумчивым интересом к происходящему вокруг нее. Благодаря гибкому сложению или иной причине она совершенно избежала толчков. Она ничего не несла, ни на кого не оглядывалась и никого не искала в толпе глазами. Так спускаются по лестнице роскошного дома к почтительно распахнутой двери. Ее два чемодана плыли за ней на головах смуглых носильщиков. Коротким движением тихо протянутой руки, указывающей, как поступить, чемоданы были водружены прямо на мостовой, поодаль от парохода, и она села на них, смотря перед собой разумно и спокойно, как человек, вполне уверенный, что совершающееся должно совершаться и впредь согласно ее желанию, но без какого бы то ни было утомительного с ее стороны участия.
Эта тенденция, гибельная для многих, тотчас оправдала себя. К девушке подбежали комиссионеры и несколько других личностей как потрепанного, так и благопристойного вида, создав атмосферу нестерпимого гвалта. Казалось, с девушкой произойдет то же, чему подвергается платье, если его – чистое, отглаженное, спокойно висящее на вешалке – срывают торопливой рукой.
Отнюдь… Ничем не изменив себе, с достоинством переводя взгляд от одной фигуры к другой, девушка сказала что-то всем понемногу, раз рассмеялась, раз нахмурилась, медленно протянула руку, взяла карточку одного из комиссионеров, прочла, вернула бесстрастно и, мило наклонив головку, стала читать другую. Ее взгляд упал на подсунутый уличным торговцем стакан прохладительного питья; так как было действительно жарко, она, подумав, взяла стакан, напилась и вернула его с тем же видом присутствия у себя дома, как во всем, что делала. Несколько волосатых рук, вытянувшись над ее чемоданами, бродили по воздуху, ожидая момента схватить и помчать, но все это, по-видимому, мало ее касалось, раз не был еще решен вопрос о гостинице. Вокруг нее образовалась группа услужливых, корыстных и любопытных, которой, как по приказу, сообщилось ленивое спокойствие девушки.
Люди суетливого, рвущего день на клочки мира стояли, ворочая глазами, она же по-прежнему сидела на чемоданах, окруженная незримой защитой, какую дает чувство собственного достоинства, если оно врожденное и так слилось с нами, что сам человек не замечает его, подобно дыханию.
Я наблюдал эту сцену, не отрываясь. Вокруг девушки постепенно утих шум; стало так почтительно и прилично, как будто на берег сошла дочь некоего фантастического начальника всех гаваней мира. Между тем на ней были (мысль невольно соединяет власть с пышностью) простая батистовая шляпа, такая же блуза с матросским воротником и шелковая синяя юбка. Ее потертые чемоданы казались блестящими потому, что она сидела на них. Привлекательное, с твердым выражением лицо девушки, длинные ресницы спокойно-веселых темных глаз заставляли думать по направлению чувств, вызываемых ее внешностью. Благосклонная маленькая рука, опущенная на голову лохматого пса, – такое напрашивалось сравнение к этой сцене, где чувствовался глухой шум Несбывшегося.
Едва я понял это, как она встала; вся ее свита с возгласами и чемоданами кинулась к экипажу, на задке которого была надпись «Отель „Дувр“». Подойдя, девушка раздала мелочь и уселась с улыбкой полного удовлетворения. Казалось, ее занимает решительно все, что происходит.
Комиссионер вскочил на сиденье рядом с возницей, экипаж тронулся, побежавшие сзади оборванцы отстали, и, проводив взглядом умчавшуюся по мостовой пыль, я подумал, как думал неоднократно, что передо мной, может быть, снова мелькнул конец нити, ведущей к клубку.
Не скрою – я был расстроен, и не оттого только, что в лице неизвестной девушки увидел привлекательную ясность существа, отмеченного гармонической цельностью, как вывел из впечатления. Ее краткое пребывание на чемоданах тронуло старую тоску о венке событий, о ветре, поющем мелодии, о прекрасном камне, найденном среди гальки. Я думал, что ее существо, может быть, отмечено особым законом, перебирающим жизнь с властью сознательного процесса, и что, став в тень подобной судьбы, я наконец мог бы увидеть Несбывшееся. Но печальнее этих мыслей – печальных потому, что они были болезненны, как старая рана в непогоду, – явилось воспоминание многих подобных случаев, о которых следовало сказать, что их по-настоящему не было. Да, неоднократно повторялся обман, принимая вид жеста, слова, лица, пейзажа, и, как закон, оставлял по себе тлен. При желании я мог бы разыскать девушку очень легко. Я сумел бы найти общий интерес, естественный повод не упустить ее из поля своего зрения и так или иначе встретить желаемое течение неоткрытой реки. Самым тонким движениям насущного души нашей я смог бы придать как вразумительную, так и приличную форму. Но я не доверял уже ни себе, ни другим, ни какой бы то ни было громкой видимости внезапного обещания.
По всем этим основаниям я отверг действие и возвратился к себе, где провел остаток дня среди книг. Я читал невнимательно, испытывая смуту, нахлынувшую с силой сквозного ветра. Наступила ночь, когда, усталый, я задремал в кресле.
Меж явью и сном встало воспоминание о тех минутах в вагоне, когда я начал уже плохо сознавать свое положение. Я помню, как закат махал красным платком в окно, проносящееся среди песчаных степей. Я сидел, полузакрыв глаза, и видел странно меняющиеся профили спутников, выступающие один из-за другого, как на медали. Вдруг разговор стал громким, переходя, казалось мне, в крик; после того губы беседующих стали шевелиться беззвучно, глаза сверкали, но я перестал соображать. Вагон поплыл вверх и исчез.
Больше я ничего не помнил – жар помрачил мозг.
Не знаю, почему в тот вечер так назойливо представилось мне это воспоминание; но я готов был признать, что его тон необъяснимо связан со сценой на набережной. Дремота вила сумеречный узор. Я стал думать о девушке, на этот раз с поздним раскаянием.
Уместны ли в той игре, какую я вел сам с собой, банальная осторожность? бесцельное самолюбие? даже – сомнение? Не отказался ли я от входа в уже раскрытую дверь только потому, что слишком хорошо помнил большие и маленькие лжи прошлого? Был полный звук, верный тон – я слышал его, но заткнул уши, мнительно вспоминал прежние какофонии. Что, если мелодия была предложена истинным на сей раз оркестром?
Через несколько столетних переходов желания человека достигнут отчетливости художественного синтеза. Желание избегнет муки смотреть на образы своего мира сквозь неясное, слабо озаренное полотно нервной смуты. Оно станет отчетливо, как насекомое в январе. Я, по сравнению, имел предстать таким людям, как «Дюранда» Летьерри предстоит стальному «Левиафану» Трансатлантической линии . Несбывшееся скрывалось среди гор, и я должен был принять в расчет все дороги в направлении этой стороны горизонта. Мне следовало ловить все намеки, пользоваться каждым лучом среди туч и лесов. Во многом – ради многого – я должен был действовать наудачу.
Едва я закрепил некоторое решение, вызванное таким оборотом мыслей, как прозвонил телефон, и, отогнав полусон, я стал слушать. Это был Филатр. Он задал мне несколько вопросов относительно моего состояния. Он приглашал также встретиться завтра у Стерса, и я обещал.
Когда этот разговор кончился, я, в странной толпе чувств, стеснительной, как сдержанное дыхание, позвонил в отель «Дувр». Делам такого рода обычна мысль, что все, даже посторонние, знают секрет вашего настроения. Ответы самые безучастные звучат как улика. Ничто не может так внезапно приблизить к чужой жизни, как телефон, оставляя нас невидимыми, и тотчас по желанию нашему – отстранить, как если бы мы не говорили совсем. Эти бесцельные для факта соображения отметят, может быть, слегка то неспокойное состояние, с каким начал я разговор.
Он был краток. Я попросил вызвать Анну Макферсон , приехавшую сегодня с пароходом «Гранвиль». После незначительного молчания деловой голос служащего объявил мне, что в гостинице нет упомянутой дамы, и я, зная, что получу такой ответ, помог недоразумению точным описанием костюма и всей наружности неизвестной девушки.
Мой собеседник молчаливо соображал. Наконец он сказал:
– Вы говорите, следовательно, о барышне, недавно уехавшей от нас на вокзал. Она записалась – «Биче Сениэль».
С большей, чем ожидал, досадой я послал замечание:
– Отлично. Я спутал имя, выполняя некое поручение. Меня просили также узнать…
Я оборвал фразу и водрузил трубку на место. Это было внезапным мозговым отвращением к бесцельным словам, какие начал я произносить по инерции. Что переменилось бы, узнай я, куда уехала Биче Сениэль? Итак, она продолжала свой путь, – наверное, в духе безмятежного приказания жизни, как это было на набережной, – а я опустился в кресло, внутренне застегнувшись и пытаясь увлечься книгой, по первым строкам которой видел уже, что предстоит скука счетом из пятисот страниц.
Я был один, в тишине, отмериваемой стуком часов. Тишина мчалась, и я ушел в область спутанных очертаний. Два раза подходил сон, а затем я уже не слышал и не помнил его приближения.
Так незаметно уснув, я пробудился с восходом солнца. Первым чувством моим была улыбка. Я приподнялся и уселся в порыве глубокого восхищения – несравненного, чистого удовольствия, вызванного эффектной неожиданностью.
Я спал в комнате, о которой упоминал, что ее стена, обращенная к морю, была по существу огромным окном. Оно шло от потолочного карниза до рамы в полу, а по сторонам на фут не достигало стен. Его створки можно было раздвинуть так, что стекла скрывались. За окном, внизу, был узкий выступ, засаженный цветами.
Я проснулся при таком положении восходящего над чертой моря солнца, когда его лучи проходили внутрь комнаты вместе с отражением волн, сыпавшихся на экране задней стены.
На потолке и стенах неслись танцы солнечных привидений. Вихрь золотой сети сиял таинственными рисунками. Лучистые веера, скачущие овалы и кидающиеся из угла в угол огневые черты были, как полет в стены стремительной золотой стаи, видимой лишь в момент прикосновения к плоскости. Эти пестрые ковры солнечных фей, мечущийся трепет которых, не прекращая ни на мгновение ткать ослепительный арабеск, достиг неистовой быстроты, – были везде, вокруг, под ногами, над головой. Невидимая рука чертила странные письмена, понять значение которых было нельзя, как в музыке, когда она говорит. Комната ожила. Казалось, не устоя пред нашествием отскакивающего с воды солнца, она – вот-вот – начнет тихо кружиться. Даже на моих руках и коленях беспрерывно соскальзывали яркие пятна. Все это менялось неуловимо, как будто в встряхиваемой искристой сети бились прозрачные мотыльки. Я был очарован и неподвижно сидел среди голубого света моря и золотого – по комнате. Мне было отрадно. Я встал и, с легкой душой, с тонкой и безотчетной уверенностью, сказал всему: «Вам, знаки и фигуры, вбежавшие с значением неизвестным и все же развеселившие меня серьезным, одиноким весельем, – пока вы еще не скрылись, – вверяю я ржавчину своего Несбывшегося. Озарите и сотрите ее».
Едва я окончил говорить, зная, что вспомню потом эту полусонную выходку с улыбкой, – как золотая сеть смеркла; лишь в нижнем углу, у двери, дрожало еще некоторое время подобие изогнутого окна, открытого на поток искр; но исчезло и это. Исчезло также то настроение, каким началось утро, хотя его след не стерся до сего дня.
В романтическом жанре. Современные критики отнесли бы его к фэнтези, хотя сам автор этого не признавал. Это произведение о несбывшемся. Действие происходит, как и в большинстве сочинений Грина, в выдуманной стране.
«Бегущая по волнам»: краткое содержание 1-6 главы
Вечером все собрались у Стерса поиграть в карты. Среди прочих гостей был и Томас Гарвей. Этот молодой человек задержался в Лиссе всвязи с тяжелой болезнью. Во время игры он отчетливо услышал, как женский голос произнес: «Бегущая по волнам». А вчера Томас наблюдал из окна харчевни за только что сошедшей с парохода девушкой. Она держалась так, словно могла подчинять себе и людей, и обстоятельства. Утром Гарвей узнал, что поразившую его незнакомку зовут Биче Сениэль. Почему-то ему казалось, что девушка и вчерашний голос как-то связаны. Когда он увидел в порту судно с надписью «Бегущая по волнам», его догадка только окрепла. Капитан Гез, резкий и не слишком приветливый человек, согласился взять Гарвея в качестве пассажира только с разрешения владельца судна - некоего Брауна.
«Бегущая по волнам»: краткое содержание 7-12 главы
Когда Томас вернулся с запиской, капитан стал поприветлевее. Он познакомил Гарвея с Бутлером и Синкрайтом - своими помощниками. Остальные члены команды напоминали не моряков, а разный сброд.
«Бегущая по волнам»: краткое содержание 13-18 главы
Уже во время плавания Томас узнает, что это судно когда-то построил Нед Сениэль. На столе у капитана стоял портрет его дочери. Когда Нед разорился, Гез и приобрел корабль. В Дагоне капитан принял на борт трех женщин для увеселения. Но вскоре Гарвей услышал, как одна из них кричала, а Гез ей угрожал. Защищая женщину, Томас так ударил капитана в челюсть, что тот свалился. Разьяренный Гез велел посадить Гарвея в шлюпку и пустить ее в море. Когда судно уже почти отчалило, в него запрыгнула женщина, закутанная с ног до головы. Голос у девушки был такой же, как тот, что произнес загадочную фразу у Стерса на вечеринке. Она сказала, что зовут ее Фрези Грант, и велела плыть на юг. Там он встретит судно, направляющееся в Гель-Гью, оно его и подберет. По просьбе девушки Гарвей обещал никому, даже Биче Сениэль, не рассказывать о ней. Затем Фрези Грант ступила на воду и унеслась по волнам. К обеду Томасу и правда встретилось судно «Нырок», которое направлялось в Гель-Гью и подобрало его. Там Гарвей еще раз услышал о Фрези Грант. У ее отца был фрегат. Однажды волна при совершенно спокойном море опустила его рядом с необыкновенно красивым островом, причалить к которому не представлялось возможным. Фрези однако настаивала на этом. Тогда молодой лейтенант заметил, что она такая легкая и тонкая, что могла бы и сама добежать прямо по воде. Девушка действительно спрыгнула с корабля и легко пошла по волнам. Сразу же опустился туман, а когда он рассеялся, то уже не было ни Фрези, ни острова. То, что Томас слушал легенду особенно внимательно, заметила только племянница Проктора - Дэзи.
«Бегущая по волнам»: краткое содержание 19-24 главы
Вскоре судно прибыло в Гель-Гью. В городе проходил карнавал. Томас оказался возле мраморной фигуры, на ее постаменте была высечена знакомая ему надпись: «Бегущая по волнам». Оказалось, что Фрези Грант сто лет назад спасла и Вильямса Гобса (основателя города), когда он потерпел кораблекрушение. Указанный девушкой курс вывел его к этому берегу, который тогда был еще пустынным. Гарвею сообщили, что в театре его будет ждать женщина. Он надеялся увидеть Сениэль, но это оказалась Дэзи. Томас назвал ее Биче, девушка обиделась и ушла. А через минуту он действительно встретил Сениэль: она искала Геза, чтобы выкупить судно.
«Бегущая по волнам»: краткое содержание 25-29 главы
Утром Томас вместе с Бутлером отправились в ту гостиницу, где остановился капитан. Гез лежал в своей комнате, он был убит. Рассказывали, что выстрел все услышали сразу после визита Биче к капитану. Ее задержали как подозреваемую, но тут Бутлер признался, что убийца - он. У них с Гезом были свои счеты: капитан не выдал ему большую часть дохода, полученного за перевозку опия. Бутлер зашел в его номер, там никого не было. Но ему пришлось спрятаться в шкаф, так как капитан появился с дамой. Не выдержав приставаний Геза, Биче из окна номера выпрыгнула на лестничную площадку. Капитан набросился на вылезшего из шкафа Бутлера, а тот, защищаясь, убил его.
Краткое содержание «Бегущая по волнам»: 30-35 главы
Биче решила продать судно с аукциона. Гарвей рассказал ей о Фрези Грант. Она настаивала на том, что это всего лишь легенда. Томас с сожалением подумал о том, что Дэзи ему бы поверила, но она уже помолвлена. Однако вскоре ему суждено было снова ее встретить. Дэзи рассказала, что с женихом они расстались. Через время герои поженились и жили в доме на берегу моря. У них в гостях побывал доктор Филатр. Он рассказал, что видел разбитый корпус судна «Бегущая по волнам» у берега безлюдного острова. О судьбе его экипажа ничего не известно. Видел доктор и Биче. Она была уже замужем и передала Гарвею небольшое письмо с пожеланием счастливой жизни. От лица всех Дэзи сказала, что Гарвей прав - Фрези Грант существует на самом деле.
Бегущая по волнам
Вечером у Стерса играли в карты. Среди собравшихся был Томас Гарвей, молодой человек, застрявший в Лиссе из-за тяжелой болезни. Во время игры Гарвей услышал женский голос, отчетливо произнесший: "Бегущая по волнам". Причем остальные игроки ничего не услышали.
Днем раньше из окна харчевни Гарвей наблюдал, как с парохода сошла девушка, державшаяся так, будто была одарена тайной подчинять себе обстоятельства и людей. Наутро Томас отправился выяснять, где остановилась поразившая его незнакомка, и узнал, что зовут её Биче Сениэль.
Ему почему-то виделась связь между незнакомкой и вчерашним происшествием за картами. Эта догадка окрепла, когда в порту он увидел судно с легкими обводами и на борту его надпись: "Бегущая по волнам".
Капитан Гез, неприветливый и резкий человек, отказался взять Гарвея пассажиром без разрешения владельца - некоего Брауна.
С запиской Брауна капитан принял Гарвея почти что любезно, познакомил со своими помощниками Синкрайтом и Бутлером, которые произвели неплохое впечатление, в отличие от остальной команды, похожей больше на сброд, чем на моряков.
Во время плавания Томас узнал, что судно построено Нэдом Сениэлем. Портрет его дочери Биче Сениэль Гарвей уже видел на столе в каюте капитана. Гез купил корабль, когда Нэд разорился.
В Дагоне на борт поднялись три женщины. Гарвею не хотелось принимать участие в начавшемся у капитана веселье, и он остался у себя. Через некоторое время, услышав крики одной из женщин и угрозы пьяного капитана, Гарвей вмешался и, защищаясь, свалил капитана ударом в челюсть.
В бешенстве Гез приказал посадить его в шлюпку и пустить её в открытое море. Когда шлюпку уже относило от борта, закутанная с ног до головы женщина ловко перескочила к Гарвею. Под градом насмешек они отчалили от корабля.
Когда незнакомка заговорила, Гарвей понял, что именно этот голос он услышал на вечеринке у Стерса. Девушка назвалась Фрези Грант и велела Гарвею держать курс на юг. Там его подберет судно, идущее в Гель-Гью. Взяв с него слово никому о ней не рассказывать, в том числе и Биче Сениэль, Фрези Грант сошла на воду и унеслась вдаль по волнам. К полудню Гарвею действительно встретился "Нырок", идущий в Гель-Гью. Здесь, на судне, Гарвей снова услышал о Фрези Грант. Однажды при совершенно спокойном море поднявшаяся волна опустила фрегат её отца вблизи необычайной красоты острова, причалить к которому не было возможности. Фрези, однако, настаивала, и тогда молодой лейтенант вскользь заметил, что девушка так тонка и легка, что смогла бы добежать по воде. В ответ она спрыгнула на воду и легко побежала по волнам. Тут опустился туман, а когда он рассеялся, не видно было ни острова, ни девушки. Говорят, она стала являться потерпевшим кораблекрушение.
Гарвей слушал легенду с особым вниманием, но это заметила только Дэзи, племянница Проктора. Наконец "Нырок" подошел к Гель-Гью. Город был во власти карнавала. Гарвей пошел вместе с пестрой толпой и оказался около мраморной фигуры, на постаменте которой была надпись: "Бегущая по волнам".
Город, оказывается, был основан Вильямсом Гобсом, потерпевшим крушение сто лет назад в окрестных водах. А спасла его Фрези Грант, прибежавшая по волнам и назвавшая курс, выведший Гобса к пустынному тогда берегу, где он и обосновался.
Тут Гарвея окликнула какая-то женщина и сообщила, что в театре его ждет особа в желтом платье с коричневой бахромой. Не сомневаясь, что это Биче Сениэль, Гарвей поспешил в театр. Но женщиной, одетой, как было сказано, оказалась Дэзи. Она была разочарована тем, что Гарвей назвал её именем Биче, и быстро ушла. Через минуту Гарвей увидел Биче Сениэль. Она привезла деньги и теперь искала встречи с Гезом, чтобы выкупить судно. Гарвею удалось узнать, в какой гостинице остановился Гез. Наутро он отправился туда вместе с Бутлером. Они поднялись к капитану. Гез лежал с простреленной головой.
Сбежался народ. Вдруг привели Биче Сениэль. Оказалось, что накануне капитан был сильно пьян. Утром к нему пришла барышня, а потом прогремел выстрел. Девушку задержали на лестнице. Но тут заговорил Бутлер и признался, что это он убил Геза.
У него был свой счет с мошенником. Оказывается, "Бегущая по волнам" везла груз опия, и Бутлеру причиталась значительная часть дохода, но капитан обманул его.
Геза он в номере не застал, а когда тот появился с дамой, Бутлер спрятался в шкаф. Но свидание окончилось безобразной сценой, и, чтобы избавиться от Геза, девушка выпрыгнула из окна на лестничную площадку, где её потом и задержали. Когда Бутлер выбрался из шкафа, капитан накинулся на него, и Бутлеру не оставалось ничего другого, как убить его.
Узнав правду о корабле, Биче распорядилась продать оскверненное судно с аукциона. Перед расставанием Гарвей рассказал Биче о своей встрече с Фрези Грант. Биче вдруг стала настаивать, что рассказ его - легенда. Гарвей же подумал, что Дэзи отнеслась бы к его рассказу с полным доверием, и с сожалением вспомнил, что Дэзи помолвлена.
Прошло какое-то время. Однажды в Леге Гарвей повстречал Дэзи. Она рассталась с женихом, и в рассказе её об этом не чувствовалось сожаления. Вскоре Гарвей и Дэзи поженились. Их дом на берегу моря посетил доктор Филатр.
Он рассказал о судьбе судна "Бегущая по волнам", обветшавший корпус которого он обнаружил возле пустынного острова. Как и при каких обстоятельствах экипаж покинул судно, так и оставалось загадкой.
Видел Филатр и Биче Сениэль. Она была уже замужем и передала для Гарвея коротенькое письмо с пожеланием счастья.
Дэзи, по её словам, ожидала, что в письме будет признано право Гарвея видеть то, что он хочет. Дэзи Гарвей говорит от липа всех: "Томас Гарвей, вы правы. Все было так, как вы рассказали. Фрези Грант! Ты существуешь! Отзовись!"
"Добрый вечер, друзья! - услышали мы с моря. - Я тороплюсь, я бегу..."
