55 лет назад, 23 октября 1958 года Борису Пастернаку присудили Нобелевскую премию по литературе за роман «Доктор Живаго». Сейчас это произведение входит в школьную программу, но при жизни автора роман принес ему не только славу, но и проблемы с властями.
1. В Советском Союзе «Доктора Живаго» отказались печатать. Рукопись своего романа Пастернак отправил в литературно-художественные журналы «Новый мир» и «Знамя», а также в альманах «Литературная Москва», но ни одно из изданий не решилось опубликовать его.
В итоге роман был издан в Италии, в Милане - как считает историк литературы Иван Толстой (внук писателя Алексея Толстого ), публикации посодействовало американское ЦРУ.
Олег Меньшиков в фильме «Доктор Живаго». Экранизация 2005 г. Фото: Кадр из фильма 2. Нобелевскую премию писателю присудили с формулировкой «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа». Однако власти СССР (во главе с Хрущевым ) произведение сочли антисоветским и возмутились - в результате автор вынужден был отказаться от получения премии.
Нобелевский диплом и медаль передали сыну писателя, спустя 31 год - произошло это в 1989 году, уже после смерти литератора.
3. «Не читал, но осуждаю!» - именно так о романе «Доктор Живаго» отозвался литератор Анатолий Софронов на заседании правления Союза писателей СССР, когда рассматривалось дело Бориса Пастернака. И именно под таким названием вошла в историю кампания по «бичеванию» писателя: его «предательскую» книгу, антисоветскую и выпущенную за границей, осуждал весь Союз - от газет и телевидения до рабочих на фабриках.
Кадр из фильма «Доктор Живаго». Экранизация 2002 г.. Фото: Кадр из фильма 4. Роман сопровождается стихами главного героя - Юрия Андреевича Живаго. Один из них («Зимняя ночь») Алла Пугачева превратила в песню (в ее исполнении песня называется «Свеча горела»).
5. До сих пор нет единого мнения о том, откуда произошла фамилия главного героя. Если верить Ольге Ивинской , подруге и музе писателя, как-то Пастернак наткнулся на улице на чугунную табличку с именем фабриканта - Живаго, «и решил, что пусть он будет такой вот, неизвестный, вышедший не то из купеческой, не то из полуинтеллигентской среды; этот человек будет его литературным героем». Согласно свидетельствам поэта и прозаика Варлама Шаламова , сам Пастернак говорил о своем персонаже так: «Ещё в детстве я был поражён, взволнован строками из молитвы церковной Православной Церкви: «Ты есть воистину Христос, сын Бога живаго». Я повторил эту строчку и по-детски ставил запятую после слова «Бога». Получилось таинственное имя Христа «Живаго». Но не о живом Боге думал я, а о новом, только для меня доступном его имени «Живаго». Вся жизнь понадобилась на то, чтобы это детское ощущение сделать реальностью - назвать именем героя моего романа».
"Не читал, но осуждаю!", - по разным сведениям, часть фразы:Собственно, в таком виде - «Пастернака не читал, но осуждаю» - эта фраза не фигурировала ни на общемосковском собрании писателей, ни в опубликованных разными газетами «письмах трудящихся». Вариация ее принадлежит Александру Шелепину, тогдашнему председателю КГБ: «Я не читал Пастернака, но считаю, что советский писатель должен издаваться сначала в СССР», то есть смысл можно свести к: «роман не читал, но осуждаю факт его публикации за рубежом». (Луркоморье). Так, или иначе, как ни крути – обе версии обстоятельств рождения этой фразы, ставшей крылатой и характеризующей советский строй, актуальны в эти дни (а на самом деле – уже давно, - прим. автора) в Израиле. Кто из критиков (вернее – критиканов, - прим. автора) и апологетов репрессирования раввинов читал "Торат-а-Мелех"? И не прав ли раввин Дов Лиор, заявивший, что "раввин не нуждается в санкции комиссара на издание книги"? Так в чем же причина скандала, разгоревшегося вокруг книги раввинов Ицхака Шапиро и Йосефа Элицура "Торат-а-Мелех" (Законы царя")? И важно ли приводить полное название книги - "Торат-а-Мелех" (Законы царя"): "Диней нефашот" (вопросы жизни и смерти) "бейн Исраэль ле-амим" (в сравнении еврейского и нееврейского подходов)? Причина – та же, что и в Советском союзе: опасение правящей элиты потерять полный контроль над умонастроениями, мировоззрением граждан и борьба против распространителей альтернативной идеологии, угрожающих лишить верхушку государства и олигархию гегемонии. Для этого нужно дискредитировать оппонента, демонизировать его идеологию, объявить его врагом, а если враг не сдается – его … что? Не забыли еще? Вы скажете – я перегибаю палку и сгущаю краски? Тогда я вам приведу несколько цитат: «Внутреннее противостояние неизбежно, и если в Израиле разразится гражданская война, и будет пролита кровь – это будет меньшая цена, чем та, которую мы платим за конфликт с палестинцами»(один из лидеров МААРАХа-Аводы, Эфраим Снэ), "Не важно, что мы сделаем первый выстрел в гражданской войне. Пропагандистский аппарат - в наших руках, мы будем направлять пишущего историю. Всегда вы будете виноватыми в войне между братьями" (Элиягу Голомб, глава ХАГАНы, Менахему Бегину в 1944г.), «Возможна ситуация, в которой я скажу: нужно избавиться от этой части общества. И тогда гражданская война меня не испугает» (Моше Негби, юридический обозреватель "Коль-Исраэль"), «Поведение поселенцев, «ноар ха-гваот» («молодёжь холмов») напоминает поведение бритоголовых в Европе и США» (обозреватель "Коль-Исраэль, Узи Бензиман), «Религиозные солдаты напоминают мне нацистов» (Шломо Газит), «Видя ультраортодоксов, я понимаю нацистов» (Игаль Тумаркин, лауреат Государственной премии Израиля), «Я призываю вас взяться за оружие, ответить им (поселенцам) огнем… Да, взяться за оружие»... «Солдаты ЦАХАЛа – иудео-нацисты» (профессор философии Й. Лейбович, лауреат Государственной премии Израиля), «Только тот, кто готов пойти танками на Офру, сможет остановить эту фашистскую лавину» (проф. З.Штернхаль, лауреат Государственой премии Израиля), «Дети еврейского Хеврона напоминают мне Гитлерюгенд» (профессор Моше Циммерман), самая свежая – "Шаманы завладели государством, вторгаясь на территорию светского населения" (репортер телеканала "Израиль плюс", Алекс Адлер, об авторах книги "Торат-а-Мелех" и раввине Дове Лиоре). Это далеко не полная подборка. Но впечатляет, а? И ведь все – лауреаты и профессора. И никого из них не преследовала ни полиция, ни прокуратура, ни ШАБАК. Свобода слова, говорят. Так может быть в книге "Торат-а-Мелех" содержатся высказывания или призывы, которые "круче" приведенных выше и в сто крат опаснее? Кто-нибудь прочел книгу? Что – невозможно приобрести? Остатки тиража конфискованы полицией? Еще до того, как суд постановил, что книга содержит запрещенные законом высказывания и призывы? Стоп, а почему тогда ее авторы все еще на свободе, и даже обвинительные заключения им не предъявлены? Превентивные меры? Полиция Полицейское государство получается, граждане… Я признаюсь: я читал эту крамольную книгу. И готов рассказать вам о ней. Но вам придется поверить мне на слово – ведь у вас этой книги нет (конфискована). Но заместителю прокурора – Шаю Ницану – все же поверили на слово. А у нас ведь все равны (так, по крайней мере, сам Шай Ницан утверждает). Итак, открываем книгу. "Глава первая: - "Запрет убийства гоев". Что-о-о-о-о?! А что слышали. Привожу в оригинале: "Исур аригат гой" (????? ????? ???). Как же так – нам ведь вдалбливают: "Торат-а-Мелех" – книга о законности убийства гоев! Что ж, тем, кто книги не читал и не видел (и не увидит и не прочитает) – можно вдолбить все, что угодно. Но, может я тенденциозно представляю факты, вырываю из контекста? Что ж – пойдем в саамы конец, в раздел "Выводы вкратце": "Еврей не несет ответственности за убийство гоя в тех случаях, когда и убийство гоя гоем не влечет ответственности". Страшная крамола, а?! В оригинале написано "мутар" (т.е. можно, разрешено)! Да, но это "можно, разрешено" только в разговорном иврите. А на языке галахи, на языке раввинов то, что разрешено изначально – определяется словом в повелительном наклонении или словосочетанием "делается так". Помните заголовок первой главы? Изначально убийство ЗАПРЕЩЕНО. Но что делать во время войны, когда оно неизбежно? На войне, если пришлось убить гоя на вражеской стороне, не наступает уголовная ответственность, потому что на войне изначальный запрет на убийство ослабевает: убить вражеского солдата – это задача, это приказ, это – цель. Оп-па! Теперь уже и я попал в "черные списки" Шая Ницана, объяснив вам вкратце суть крамольной книги. Что ж – хорошо, что не в "расстрельные"… Понятно, что в столь сложном и щепетильном вопросе, как проблемы жизни и смерти, существуют гораздо более глубокие, чем приведенный выше пример, теологические, философские и этические проблемы. Их и исследует автор книги "Торат-а-Мелех". Однако приведенное выше достаточно хорошо, на мой взгляд, объясняет тезу этого исследования. Да, но ведь эту книгу мог прочесть кто-то, не сведущий в тонкостях раввинского языка и понимающий все буквально – может быть в этом увидели опасность сотрудники прокуратуры? Но ведь книгу вынесли из ешивы, для изучения в которой она была издана, именно по приказу прокуратуры, и именно по приказу прокуратуры СМИ начали трубить о ее "злодейском содержании", не вдаваясь в тонкости раввинского языка, даже вообще ее не читая! Да, можно найти в этой книге и выражение "хаяв мита" – должен умереть, должен быть казнен, должен быть убит. Но знающие и понимающие галаху знают – в наши дни это не актуально, не применимо. Согласно Торе, казнить может только царь ("мелех") или Сангедрин – верховное собрание мудрецов. Но нынешний глава государства – не царь, Кнессет – не Сангедрин, коэны не служат в Храме, да и самого Храма нет на горе в Иерусалиме… Все это – теория, все это в сослагательном наклонении: если бы был царь, Сангедрин и Храм, когда будет в Израиле царь, Сангедрин и Храм…Те, кто преследуют авторов книги "Торат-а-Мелех" и раввинов, одобривших ее, хотят убить мечту о царе, Сангедрине и Храме. Но зачем было писать и издавать эту книгу в наши дни? И почему книга называется "Законы царя", а обсуждает законы ведения войны? Да потому, что царь по Торе – такой же еврей, как и все, но только в одном он отличается от всех – он имеет право казнить и на нем лично лежит ответственность за государство и народ. И если приходится воевать – он в ответе перед Б-гом и людьми за жизнь каждого своего подданного: с того, кого Тора облекла правом казнить, с другой стороны – для баланса – она облекла и ответственностью за каждую невинно пролитую каплю крови. А ответственность без знания – нонсенс. Законы войны нужно изучать и знать до того, как разразится война - в ходе войны обучение стоит слишком много невинной крови. И законы эти – неизменны, как неизменна Тора, согласно которой сотворен мир. Такова вера раввинов. И за эту веру они всегда, при любой власти, предпочитали погибнуть, но не отречься и не предать. Я поделился с вами тем, что можно было изложить популярным языком о книге "Торат-а-Мелех", запрещенной и конфискованной. Авторы ее и согласные с ними преследуются полицией и прокуратурой, как преступники. Теперь и я могу стать одним из тех, кто подвергнется репрессиям – надеюсь, вы понимаете, что это – серьезно. Я очень надеюсь, что в урочный час вы поднимете голос и в мою защиту. Но главное: никогда не осуждайте авторов книг, которых вы не читали. Я с ужасом осознаю, насколько прав был мой наставник, раввин Меир Каханэ, написавший (за две недели до своей смерти) обращение к репатриантам из СССР в Израиле: "Не дайте Сталину победить!".
Меня задолбали знатоки. Нет, не те, что субботними вечерами отвечают на вопросы по телевизору, а те, что считают себя ценителями искусства и законодателями хорошего вкуса в последней инстанции. Те, которые обвиняют меня в умственной несостоятельности, когда я говорю, что не знаю об их любимой группе-книге-фильме-напитке. Но вы говорите мне, что фантастику читать не модно, рок отупляет, смотреть надо исключительно фильмы из известной передачи для «узкой, но глубокой аудитории», а пьют нынче кумыс. Потом вы, унизив, как вам кажется, меня, снисходите и спрашиваете, что я думаю о Васе Пупкине, сваявшем бестселлер «По ту сторону ада эльфов с обнажёнными клинками». Предположить, что я не в силах прочитать все книги мира за двадцать один год своего существования, вы не можете. Ладно, я отвечу: «Спасибо за совет» - и прочитаю-посмотрю то, что кажется вам интересным. Окажется хорошо - поблагодарю за наводку, нет - не обессудьте.
Другая сторона медали - обратные действия. Когда я даю совет вам, вы кривите лицо и говорите, что вещь с таким названием-вкусом-цветом просто не может быть хорошей. «Не читал, но осуждаю». Получается односторонняя связь: я вас слышу, вы меня - нет. Особенно бесит, что вы ни в коем случае не признаетесь, что не знаете о каком-то продукте теле- или музыкальной индустрии. А смысл? Если вы что-то не видели и не слышали, значит, вас можно удивить или заинтересовать. Это не значит, что вы ничего не знаете. Естественно, что ни один человек не в состоянии потребить всё, что предлагает современный мир. Прислушайтесь к тем, кто даёт вам советы, и вы откроете для себя что-то новое. Мир настолько велик, что его не охватить в одиночку. Не стесняйтесь, что вы чего-то не знаете, и обращайтесь за советом.
Не читал, но осуждаю - изначально, фраза анонимного члена Союза Писателей СССР, сказанная в отношении Б. Л. Пастернака. В общественном сознании крепко связана с событиями, развернувшимися в Союзе после публикации на Западе романа «Доктор Живаго» и присуждения Пастернаку Нобелевской премии по литературе. Яркий пример двоемыслия.
Наиболее близким по форме и условиям мифа, являются слова А. В. Софронова на общемосковском собрания писателей 31 октября 1958 г:
«Нам иногда кажется, что за пределами Москвы, за пределами Советского Союза мало интересуются подробностями нашей литературы. Оказывается, это не так. Даже там, в этом небольшом чилийском городе Вальпараисо, писатель Дельмаг был очень подробно информирован о некоторых событиях нашей литературы. Так, он сказал мне: «Странно вы себя ведете с Борисом Пастернаком, он ваш враг». Я книгу не читал тогда и сейчас не читал. Я говорю: «Знаете, это очень странный человек, заблуждающийся, с ложной философией, у нас его считают несколько юродивым». Он говорит: «Бросьте, какой он юродивый! Он совсем не юродивый. Он всю свою политическую программу - программу отрицания Октябрьской революции - изложил очень ясно, очень подробно и очень зловредно для вас, потому что эта книжка (а она распространялась до получения Нобелевской премии уже в течение полутора лет главным образом на английском и даже на русском языке) приносит здесь вред и является знаменем антисоветской пропаганды»).
Софронов приводит отклики на книгу Пастернака других лиц, но сам не пытается анализировать ее содержание, признавая, что не читал ее. Писателя извиняет то обстоятельство, что «Доктор Живаго» — весьма большой и трудночитаемый текст.
Также ещё одним источником мифа может быть письмо читателя Филиппа Васильцева, напечатанное в «Литературной газете» 1 ноября 1958 г.
«ЛЯГУШКА В БОЛОТЕ»
Что за оказия? Газеты пишут про какого-то Пастернака. Будто бы есть такой писатель. Ничего я о нем до сих пор не знал, никогда его книг не читал. А я люблю нашу литературу — и классическую, и советскую. Люблю Александра Фадеева, люблю Николая Островского. Их произведения делают нас сильными… Много у нас хороших писателей. Это наши друзья и учителя. А кто такой Пастернак! Читателям его произведений видно, что Октябрьская революция ему не по душе. Так это же не писатель, а белогвардеец. Мы-то, советские люди, твердо знаем, что после Октябрьской революции воспрянул род людской… Допустим, лягушка недовольна и еще квакает. А мне, строителю, слушать ее некогда. Мы делом заняты. Нет, я не читал Пастернака. Но знаю: в литературе без лягушек лучше.
Филипп Васильцев, старший машинист экскаватора.
Эмоциональное письмо Васильцева, разумеется, не является эталоном литературной критики по уровню аргументации, каковым редко отличаются «читательские письма» в газеты, но и не является ярким примером критики в адрес Б. Л. Пастернака. «Доктор Живаго» создавался в течение десяти лет, с 1945 по 1955 год. 23 октября 1958 года Борису Пастернаку была присуждена Нобелевская премия с формулировкой «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа». Из-за развернувшейся травли Пастернак, находившийся в СССР, вынужден был отказаться от получения премии. Нобелевский диплом и медаль были вручены только 9 декабря 1989 года в Стокгольме сыну писателя Евгению Пастернаку.
«Пастернака не читал но осуждаю».
Над этой фразой принято глумиться и глумились над ней действительно немало. Не меньше наверно чем над «в СССР секса нет». Вторая фраза на поверку оказалось поддельной. Не поддельна ли первая?
Долгое время думал, что нет, не поддельна. Всё логично: для осуждения надо сначала прочесть. Потом вдруг поймал себя на мыслях о неопределённости терминов во фразе. По широте их варьирования вполне можно сказать, что я не читал ни Резуна, ни Фоменко, ни Солженицына, но однозначно их осуждаю.
Действительно, из Фоменко я прочёл только первые сто страниц «Введения в общую хронологию» (или как там эта книга называется?), из Резуна только цитаты его книг во всевозможных «Антирезунах», а из Солженицына вообще ничего. При этом никаких сомнений у меня нет: труды этих авторов – полный и фатальный отстой.
И открылось мне тайное знание вдруг. Не обязательно ведь читать кого-либо, чтобы знать, что он пишет . А сего знания уже вполне достаточно, чтобы осудить идеи – у Пастернака ведь не качество текста осуждали (хотя читал я этого Пастернака – не то, чтобы совсем лажа, но Нобелевскую премию явно за следование генеральной линии вашингтонской партии вручили). Чтобы знать, достаточно слышать мнения, читать цитаты и рецензии, или статьи в газетах. Знание будет не абсолютно достоверным. Но абсолютно достоверного знания не даст даже прочтение – всегда можно неправильно понять или неправильно истолковать.
Поэтому предпосылки и логика фразы вовсе не в кажущемся правильным утверждении «чтобы осуждать, надо прочесть», а совсем в другом: в завуалированном «Пастернак – клёвый, его нельзя осуждать». Причем, клёвость Пастернака – не доказываемая, а декларируемая. Чтобы осознать его клёвость, читать его не обязательно . А если уж прочёл, считай, что и его клёвость тем самым доказал. Усомниться не смей. Солженицын, кстати, клёвый ровно по тому же принципу. A priori . Ну а осудившие их, очевидно ошибались и заблуждались. Тоже a priori . Вместе со всей советской системой. То, что некоторые из них этих авторов не читали – только повод прикопаться: ведь если бы даже и читали, но всё равно осудили бы, то над ними глумились бы не меньше.
Писателя же вообще никто не имеет права осуждать. У него вроде как презумпция абсолютной невиновности. Особенно если он и правда хорошо пишет (что к Пастернаку и Солженицыну на мой взгляд не относится. Ко второму, конечно, не относится гораздо сильнее, чем к первому). Если автор хорошо пишет, то его осуждать вообще никто права не имеет… Думают некоторые…
По факту же, у человека обычно не так много времени, чтобы подробно ознакомиться абсолютно с каждым Васей Пупкиным, кем-то зачисленным в великие писатели. С другой стороны, тот самый великий Вася Пупкин может представлять прямую или косвенную опасность для этого человека здесь и сейчас. То есть, осудить Васю может оказаться прямо-таки необходимостью. Для чего (теперь уже очевидно) совершенно не обязательно внимательно читать полное собрание сочинений Васи.
В марте 1958 года делегация Союза писателей отправилась в Швецию. Здесь подтвердились давно ходившие слухи о выдвижении Бориса Пастернака на Нобелевскую премию.
Месяц спустя советский посол в Швеции получил телеграмму, призванную повлиять на Нобелевский комитет: идеологическая комиссия ЦК КПСС сообщала, что в Советском Союзе высоко оценили бы присуждение Нобелевской премии Михаилу Шолохову, а выдвижение Пастернака было бы воспринято как недоброжелательный акт по отношению к советской общественности.
К концу года в шведской прессе появилась информация о том, что академия все-таки склоняется дать премию Пастернаку. Чтобы избежать скандала и лишить западную прессу возможности поднять шум вокруг запрещенного в СССР романа "Доктор Живаго", Союз писателей предложил срочно издать произведение небольшим тиражом.
Однако в отделе культуры это предложение было признано нецелесообразным, там уже вплотную занимались разработкой секретной программы действий в случае присуждения премии Пастернаку.
Наконец, в октябре было официально объявлено о присуждении писателю Нобелевской премии по литературе. Пастернак отправил в Шведскую академию телеграмму: "Бесконечно благодарен, тронут, горд, удивлен, смущен". В Союзе тут же был запущен маховик травли Бориса Пастернака.
Московское радио прокомментировало это событие следующим образом: "Присуждение Нобелевской премии за единственное среднего качества произведение, каким является „Доктор Живаго“, – политический акт, направленный против советского государства". Нобелевский комитет был обвинен не только в политической заинтересованности, но и в разжигании холодной войны.
Первым откликом в советской печати стала разгромная статья в "Литературной газете". В ней Пастернак получал роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды, которую осуществляет Запад. Потом последовала публикация в "Новом мире", в котором объявлялось, что роман "Доктор Живаго" журнал печатать не будет. Главная причина заключалась в том, что книга наполнена духом неприятия социалистической революции.
Пастернака вызвали на заседание Союза писателей, который настаивал на лишении его советского гражданства. До этого не дошло, но из профессионального союза писателя исключили большинством голосов. Формулировка этого решения гласила: "за действия, несовместимые со званием советского писателя".
После этого вала оскорблений и унижений Пастернак принял решение отказаться от премии, отправив в Стокгольм соответствующую телеграмму. Однако реакции на это со стороны советских властей не последовало. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Владимир Семичастный поддержал идею выслать Пастернака из страны.
Пресса тем временем продолжала глумиться над писателем. В "Литературке" были опубликованы якобы приходящие со всей страны письма отдельных читателей – некий сильный голос советских людей, возмущенных позорным пасквилем "Доктор Живаго".
Среди выражавших гнев и презрение был старший машинист
экскаватора Филипп Васильцов: "Нет, я не читал Пастернака. Но знаю: в
литературе без лягушек лучше". Ему вторил нефтяник Расим Касимов из Баку: "Меня
как рядового советского читателя глубоко возмутило политическое и моральное
падение Пастернака. Таким, как он, нет и не может быть места среди советских
литераторов".
Обличительные митинги проходили на рабочих местах, в институтах, на заводах, в творческих союзах, где составлялись коллективные оскорбительные письма с требованием кары опального писателя, поэта и переводчика.
В апреле 1960 года затравленный Пастернак начал ощущать внешние симптомы смертельной болезни: грязная кампания, объявленная против него, ослабила здоровье и ускорила развивающийся рак легких. За месяц до смерти, в начале мая 1960 года, в предчувствии близкой кончины, писатель попросил свою знакомую об исповеди.
На похороны Бориса Пастернака пришли сотни людей. Несмотря на опалу, у гроба мастера стояли Наум Коржавин, Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Кайсын Кулиев…
